Рядом Светлана, лицо опухло от слез, на голове темный платок в клетку. Напротив плотная толпа людей, много военных, ждут очереди на отпевание. Проклятая нищета, Марлен тут не должно быть, она была светской дамой, но надо пройти через это, иначе ее не довезут до кладбища, хоронить дорого, даже Светлане не по карману. Благодарность коммунистам за то, что все хлопоты о похоронах взяли на себя. Деды ─ отголоски, но способны сочувствовать, пусть по-своему, как ощущают, так и сочувствуют.
Тихо, из часовни слышен голос священника, рядом шепот Светланы: "Я говорила, быть беде, прожектор светил все ночи, не давал Инессе спать. Если не спать, можно сойти с ума, в ее возрасте особенно опасно. Плотные занавески спасли бы, но уже поздно". Если Марлен оживет, я поверю в бога, и станет легче, потому что моя душа неизбежно встретится с ее душой. Но кого заботит чужое горе, если это не спектакль. "Искусство ─ концентрат человеческого опыта", ─ цитата от Ярика. Он делал паузу и добавлял: "Желательно при приеме разбавлять". Время сконцертировалось, концерт трат, да нет же, концентрироваться, от слова концентрат, а не концерт, тра-та-та, незатейливая мелодия крутится в больной голове.
─ Что ты сказал? ─ спросила Светлана, держась за меня.
─ Ничего. ─ Мозг еще живой и пытается сопротивляться, перебирая слова. Марлен нет присоединиться, ее нет нигде.
За спиной, высокий мужчина, бывший военный, в шинели из времен Гражданской войны. Кто-то бубнит:
─ Разве это война? Ни руин, ни трупов на улицах. Да, гибнут, да, дети, да солдаты, но мало.
─ Идиот, что еще сказать, отец идиот и сын тоже, ─ шипит женщина, с ног до головы в черном.
Кого она хоронит? Не отца и не его сына, что тут разбираться, тут законы биологии: от идиота рождается такой же идиот. "Баллистика" ─ ракетная атака, звук напоминает женский ор, коммунист хлопает по плечу, уже скоро, подождите немного, машина уже выехала из морга, скоро подойдет, держись, мужик, осиротел, но ты молодой, тебе еще долго жить".
Чей-то взгляд: подслеповато-мутный, лицо в морщинах, крупный нос, напомнил Ярика. Но у того был взгляд пристальный как у ястреба. Кто-то коснулся моего плеча, подслеповатый старик, где- то встречались.
─ Прости, что напугал, очень жаль, что так получилось, сбита на взлете. Но она хоть попробовала.
─ Вы о чем?
─ Как она сошла со сцены, как повела народ на улицу, великая актриса. Но катаракта подвела, не увидела, что на светофоре загорелся красный. Она набрала скорость, остановиться было невозможно. Великая актриса сыграла великую роль, как говорится, спела лебединую песню.
─ Скорее станцевала умирающего лебедя. ─ Назойливый старик раздражал. Ему не объяснить, что катаракта не причем.
─ Вопрос в том, кто поднимет знамя. Кто-то должен из молодых. ─ Он пристально смотрел, глаза в глаза.
─ Я пока не готов, надо почитать учебники, отец Инессы был доктором философских наук по специальности: научный коммунизм.
─ Вот видишь, твой дед научно подходил к идее, задача в том, чтобы осуществить на практике.
─ Он дед моей жены, погибшей по колесами, ─ хотел добавить: "истории", но сдавило горло.
─ Прости, друг, такая потеря для тебя. ─ Он стал пятиться, бормоча: ─ Наука ─ это вам не вера, ее не опровергнуть, истина есть истина, объективная реальность, волюнтаризм не допустим. ─ Остановился и спросил: ─ Может, врачи ошиблись, и она не так безнадежна? А? Больше надеяться не на кого.
Концерт со смертельным исходом. В то утро было все спокойно, так спокойно, что я даже заволновался, не задумала ли чего Инесса. Обычная тревога перед концертом, актриса в возрасте, утрата самоконтроля вероятна в высокой степени. Все знал, но не в каком месте и в какой момент взорвет. Она передвигалась по квартире, садилась, вставала, играла чет-нечет, на редкость тихая и сосредоточенная, не требовала внимания. Все уже решила заранее? или случайный сбой техники, и она воспользовалась, чтобы высказаться? Или ее монолог ─ чистая импровизация? Я следил за текстом, вдруг Иван Иваныч присутствует инкогнито в зале, а когда Инесса на сцене стала призывать к революции, непростительно отвлекся на технику.
Худая, высокая, зритель в основном ей по плечо, Инесса шла не по-балетному, широкий, твердый шаг, как-то странно держала руки, на призыв к небесам не похоже, не сразу понял, что несла знамя, выразительно, чтобы представить силу духа и тяжесть древка. Красное полотнище, играющее с ветром, то появляются, то прячутся золотые слова, призывающие к борьбе за светлое будущее: впереди будущее, будущее - борьба, борьба светлая, впереди свет. И вот она у дороги, шагнула на переход, картина менялась слишком быстро.
Кольцевая дорога в центре, поток транспорта, все спешат, обгоняют, зачем-то троллейбус, но он успел затормозить и спас Инессу, запутавшуюся в подоле длинной юбки. Марлен сбила машина, поток замер. А я все смотрел и смотрел, и то, что не спектакль, а по-настоящему, до меня не доходило. Я никого не остановил, Инесса прошла рядом, я видел, как Марлен прорывалась, пыталась догнать мать, ей не хватило шагов, слишком близка дорога, а я все смотрел. Ее нет, рядом Светлана, привычно хлопочет.
─ Вы с Марлен никогда не хотели родить ребенка? Можно усыновить, сирот много.
─ Если сирот много, зачем рожать?
─ Но это твое дитя. В старости тебе будет веселее жить. Я очень жалею, что так и не решилась завести ребенка.
─ Ты представляешь его будущее?
─ Я и нашего не представляю. Но все же, если женщина любит мужчину, она старается родить. Я не хотела, значит, никого не любила. Все еще впереди. Тебе Марлен не рассказывала, что в детстве над ее кроватью висел портрет мужчины, похожий на тебя? Ружье выстрелило, она вышла за тебя замуж.
─ Портрет я видел. Никакого сходства.
─ Но Марлен мне говорила.
─ Верю, только ты ее не поняла. Я скрасил ее одиночество, как портрет в детстве. Сила искусства.
─ Что я, да ничего, в любой момент уеду, только скажи, я ведь хочу помочь, Инесса невменяемая, надо ее обмыть, постирать, накормить, но если мешаю, скажи.
Ее щеки запылали от возбуждения, подбивает клинья, не чувствует, что не ко времени.
─ Я тебе благодарен, один бы не справился.
─ Отправил бы в психушку, она в таком состоянии, что ей все равно. Она еще за смерть Виктора не ответила. Вот до чего довела безнаказанность. Вы крутились вокруг нее, а она придумывала разные пакости, вы ей потакали. Зачем? Она ведь дочь угробила!
Светлана поджала и без того тонкие губы, щеки опали, голос слишком громкий и злой, нежелательно, Инесса возбудится. Только я знаю, как Инесса была зависима от Марлен, как считывала интонацию голоса, выражение глаз, позу, желание уйти от нас, спрятаться за дверью. Напряженное застывшее лицо Марлен ─ женская копия деда Игната на портрете. Он был красив в молодости, да и в старости весьма привлекателен, на фотографиях строгий. Марлен рассказывала, что он был добрым и часто улыбался. Искусство не отражает реальность. Веселая Марлен напоминала Ярика с его усмешкой. В спокойном состоянии она была подлинной. Умная Марлен с ее чуткостью не всегда осознавала своего влияния на мать. Какой-нибудь пустяк, и все рушилось, Инессу штормило, а дочь уверяла, что мать в отвлеченном состоянии. Я не спорил, нельзя безнаказанно разрушать чужие мифы. Теперь жалею, Марлен бросила карьеру, писала много, но мало дописанного.
─ Филипп, извини меня, наверное, не ко времени заговорила о детях. Может, тебе интересно: когда я искала белое платье для Марлен, ну, ты понял, ─ она откашлялась и продолжила: ─ Я нашла папку в чемодане под диваном, две рукописи, одна называется "Эра колера" автор Марлен Соливан, вторая "Мои воспоминания", я не смотрела, если тебе интересно.
─ Вот как? Интересно, конечно, еще как.
─ "Эра колера", наверное, про Инессу, она была помешана на этом, сейчас все прошло, спрашиваю, какое платье выбрать: красное или белое, она молчит, будто не к ней обращаюсь.
Не знаю, не был в ее состоянии, но, думаю, вряд ли она что-то ощущает, впадает в анабиоз, но тут же встряхивается от громких звуков. Наверное, она уже раньше входила в это состояние, нужен был толчок, чтобы уже не выходить из него.
Не Инесса, Марлен, ее дочь и любительница умозаключений, осталась для меня загадкой. Я верил ей, потому что она была умной, умела держать чувства под контролем. Ошибся, Марлен, не раздумывая, бросилась на красный свет наперерез потоку машин спасать свою безумную мать.
Я не бросился, созерцатель─наблюдатель ─ защитная позиция. Созерцатель становится театральным режиссером и влияет на бесчувственного зрителя, пустоголового, с колокольчиками или трещотками, сухие горошины бьются о стенки черепа. Если начинаешь ненавидеть зрителя, смени профессию. Манипулировать всегда пожалуйста, на этом построено искусство, более-менее-менее-более, но не презирать. Для этого мне нужна была Инесса. К Марлен я стремился как к идеалу. Романтическая история, и как любая романтическая история, с трагическим концом. Я, наверное, догадывался, что мать переживет ее, и я тоже переживу.
О смерти мы мало говорили, в основном ночами, когда будила сирена, но тут же обрывали себя. Марлен приснилось кладбище с надгробными памятниками, где похоронены деды. Подробности уплыли, сохранилось общее впечатление кладбищенской тишины и смирения. По соннику предстоит долгая жизнь.
Мне приснилось, что Инессе поставили памятник на привокзальной площади, просторной и утопающей в зелени, обычно в таких местах все закатывается в асфальт. Когда-то я был там, но города уже не помню. Памятник накрыт зеленым покрывалом, журналисты окружают меня, берут интервью, что-то отвечаю, покрывало сдергивают, и я вижу Инессу из белого мрамора в изящном наклоне с клюшкой, она прицеливается ударить по шайбе. Шайба ─ круглая дыра, и через нее видно синее небо с падающей золотой звездой. Фигура из белого мрамора пропорционально сложена, греческий профиль, ─ Афродита играет в хоккей.
Марлен покопалась в книжном шкафу и нашла альбом скульптуры советского периода, в том числе парковые малые формы, из белого гипса. Правда, их малыми не назовешь. Например, футболист с отведенной назад ногой раза в два выше стоящего у его подножия мужчины, не карлика. Вдоль аллеи парка замерли горнист с галстуком на шее из страны великанов, оттуда же рабочий с отбойным молотком на плече, солдат с опущенным знаменем, спортсмены с веслами и самолетиками. Гуляешь, а за тобой подглядывают из-за кустов и деревьев гипсовые идолы. Попасть в тот мир так же страшно, как из того в этот с яркой рекламой. Все относительно по Эйнштейну, и не поспоришь, потому что математически доказано. Скульптуры могут вернуться, как уже случалось, ─ петля времени, а Марлен ни там, ни тут не будет, законы физики на нее не распространяются. Но не на меня, я помню до мельчайших подробностей зимний лес, укрытый белым снегом, силуэты елей на голубом фоне. Румяная от мороза Марлен смотрит на меня и улыбается, она только что согласилась выйти за меня замуж. Гея рассказывала, что у них в роду изредка появлялись глазастые, таким был ее дядя, сгинул в гражданскую, такая внучка двоюродной сестры, уехала в Италию.
Марлен замуж не торопилась, слишком ценила свободу. Крепость сдалась, куда деваться, с таким довеском в виде Инессы, отец их бросил, Ярику за восемьдесят, был готов раствориться естественным путем. Жизнь как есть, кто знал, что он еще поживет на радость нам. Инесса сейчас другая, полная потеря памяти. Ее это тревожит, она без конца спрашивает: Где я? В каком городе? Скажите адрес. На какой улице? Почему я здесь нахожусь? ─ Неважно, ты же помнишь, как тебя зовут, главное ты живешь. ─ Какой адрес? Я прошу, я забыла. У кого спросить? В моей жизни было столько прекрасного, а теперь стреляют. ─ Ты боишься? ─ Кто не боится? ─ Но раньше ты не обращала внимания. ─ Да? Странно, ничего не помню, но это не мешает мне думать, раньше многое мешало, сейчас нет, и вы знаете, к чему я пришла, к чему же я пришла, что-то ведь хотела сказать, Филипп, помоги мне. ─ Молодец, вспомнила мое имя. ─ Ты кто? Мой муж? У меня есть муж? А дети? Дети есть у меня? Мальчик, девочка? Как их зовут? Как зовут тебя, я забыла. ─ Неважно, забывается ненужное.
─ И чего это Инесса придумала, люди говорят, бросилась под троллейбус, за ней другие, много трупов, да еще дочь сгубила, мало нам смертей, и она туда же. Моей вины нет, я что, она попросила, я сделала. Чем портрет старика мог навредить? Вредить уже некуда, ─ услышал я соседку на лестничной площадке.
Голос Светланы там же:
─ Такое учудила, долго будут помнить. Портрет, говорят, был заряженный, я согласна. Я ведь видела своими глазами, как она встала на краю сцены, и как люди поднялись. Конечно, ей сочувствую, но на коляске она никому не мешает. Не так, как раньше, скакала по квартире, была такая неуемная. Так лучше и ей и нам.
Инесса в коляске, как и мечтали, тьфу, сбылись наши опасения: актриса превратилась в говорящий овощ, почти неподвижный, с длинными монологами, можно записывать для будущей пьесы, но некому, а я не писатель. Что-то должно сбываться, не мечты, так страхи.
─ Девушка, вы так еще молоды, вы кто? Как вас зовут? Вам страшно? Вы согласны, что лучше жить под мирным небом? Вы не скажете, в каком я городе? Я так понимаю, что все засекречено. Но все же интересно, вам не страшно жить в засекреченном городе? Ну, как, ну, вроде тебя и нет, ты есть, а тебя нет. Почему такой вой? Не закрывайте окна, дышать нечем. Где я? Где мой дом? Я хочу домой, не держите меня здесь. Вы слышите? Отпустите меня, я хочу домой.
─ Ничего, потерпи немного, Света тебе сделает укол, и ты вернешься домой. Света ─ молодец, быстро научилась ловко ставить уколы, полезное умение. Ты уснешь, и приснится тебе, что ты чайка, летишь за горизонт, туда, где тихо. Где-то есть такое место.
─ А вы?
─ А мы полетим следом.
Когда Инесса вышла из здания, перед ней раскинулся пейзаж с видом на море. Но она повернула в противоположную сторону, потому что безумная идея погнала ее поперек дороги.
С воем сирены душа моя успокаивается, ибо внутренняя разруха совпадает с внешними обстоятельствами, ─ гармония, без которой нет счастья. Светлана призналась, что чувствует то же самое. Только Инесса страдает, но она окончательно сошла с ума. Мы же не хотим оказаться на ее месте. "А на чьем вы теперь месте?" ─ четко произнося каждый звук, спрашивает Инесса. Светлана гладит по ее волосам и приговаривает: "Все хорошо, все нормально, отдыхай, отголосила роща золотая".