i
Эта война. Единственное, что он ненавидел всей душой - снова навалилось и грозилось пережевать, не выплюнуть ни кусочка.
Он поставил своей целью - выжить. И выживание уже долгие годы было единственной постоянной в кругу переменных мира.
Сперва - кровавый винегрет революции. Растянувшаяся на годы история ухода близких. Привязанности слишком обременяют, и корни уже пришлось однажды рубить по живому. Единственной идеей выживания стала идея перекати-поля - посеять семя, перекатиться в ямку.
Выжил, выжил - сказал, потерял документы, сказал - отучился в ремесленном, сказал - хочет получить образование в сорок. Учился, боясь лишний раз промелькнуть, а надо - примелькаться.
Эта семья. Девочки растут. Старшей почти четырнадцать, младшая спит с куклой и быстро взрослеет.
Жена. Молчаливая, когда надо, разговорчивая, когда можно.
Ей, помнившей еще добротный уют мещанского родительского дома (Купчиха, купчиха...Росла и помнила - надо - на завод, надо - всем вместе, все должно быть правильно, что поделать) открылся однажды, и сам испугался, и врал потом долго и по-разному, проверяя: не запомнила ли. Запомнила, но не подавала виду.
И вот - война.
И опять - выживать. Местный полицай чует шкурой потерянные документы и годы вранья. Полицаю важен сам факт вранья, не важно кому. До войны чуть не подрались, просто - глаза в глаза - и ненависти - через край, и жена отвела в сторону, отвела беду.
Офицер. Молчаливый ровесник, тоже еще помнит прошлую войну, квартирует - выбрал крепкий и прочный дом с просторными комнатами. Офицер видит, вида не подает, только однажды внимательно принюхался к его немецкой речи. Вежлив с женой, приказывал денщику принести кашу. Большая кастрюля каши на молоке. Оставили вместе с кастрюлей.
Девочки - у них детство, господи, что они запомнят - только бы куда подальше от всего, поглубже, но никак. Строитель, работник - работал тогда, работает сейчас. Как часы, от работы которых зависят девочки, жена, прошлое, будущее. Главное - выжить.
ii
Очнулся, вышел из дремоты, посмотрел на часы. Пора открывать аптеку.
Старший сын пришел с запиской от Марты - немецкую жену должны звать Мартой, это правильно. Хотя какая она немка - по виду один в один хохлушка, с рыжими крапинами на руках, спокойная и тяжелая. Спасла, пригрела, приютила, родила сыновей. Он совсем не помнил, как решил не возвращаться. Его решения и не было: движение инстинкта, много лет выбиравшего за него - сюда нельзя, сказать так, уйти туда...
Приснились девочки. Одна уже замужем, вторая, наверное, тоже, а снятся - обе трехлетками, в той поре, когда было немного спокойствия и немного мира.
iii
Белый город, белые стены.
Тогда, давно, в кровавом винегрете, дал себе слово: выживет, доберется до места, и потрогает землю. Отец не добрался, брат не добрался, а он - доберется. Обеты надо выполнять. Он не давал обещаний, он никому никогда ничего - а обет - нельзя не выполнить.
И эта женщина на этой земле: пошла, и повела. Увидела в нем, вдвое старше - жизнь,
и -
Господи, дай мне дочку. Я не смогу ее растить, я старше этого века, я не буду рядом.
Но дочки всегда в отца. Я почти вырастил старших, и знал, что они справятся. А сыновья - холодная кровь, в мать, разумны, не слышат инстинкт.
Сыновья продолжат его дело, его гешефт. А дочки родят внуков, продолжат дело его жизни. Выжить.
Пусть - пожалуйста - дочка...
iv
" С прискорбием сообщаю, что ваш отец, Гн Н., скончался в 197... году в Берлине. Связаться со мной, адвокатом его семьи, по поводу наследства, вы можете по телефону ... или написав по адресу ....
Вашей сестре в Израиле тоже сообщено."
|