Декабрь

Он вернулся в дом совершенно внезапно, ввергнув воришку в полное замешательство. И Он был удивлен не меньше, застав в собственном доме нежданного гостя, попавшего на Его территорию через окно с целью поживиться деньгами и какими-то драгоценностями. Молодой малый, пацан еще, которому уже самое место в армии, а вместо этого занимающийся этим паскудством. Он мог понять и простить все: и измену, и даже убийство, черт с ним, даже изнасилование не казалось Ему таким уж отвратным действом, не имеющим оправдания. Но воровство, взятие чужого, без спроса, оставалось для него каким-то особым табу, за которое, наверное, следовало бы просто грохнуть. Неужели нельзя просто подойти и попросить? Но опять же, это когда в магазине. Есть такие полные дегенераты, умудряющиеся пихать колбасу и спиртное к себе в трусы, спалившись перед видеокамерами, а потом начинающие пускать сопли в руках охранников и вызванных теми ментов. Что же касается домушников или щипачей, тянущих свои руки за не своими деньгами в карманах куртки или цепочками и кольцами из драгметаллов, хранящимися где-нибудь в серванте, этих надо учить. И учить жестко, чтобы раз и навсегда.

-Ты знаешь, как, например, в Саудовской Аравии, поступают с ворами? негромко спросил Он, встав в дверном проеме и вперив, в общем-то, добрый взгляд в застывшего на одном месте молодого домушника.

-Мужик, извини Так получилось

-Там за воровство буквально рубят руки, - остановил пересравшего парня Он, слегка повысив голос, - Но вся проблема в том, что даже такое наказание не исключает полное искоренение воровства. Даже с одной рукой люди умудряются брать чужое, им не принадлежащее. Это насколько надо быть отмороженным, чтобы тяга спиздить, даже не у государства, но у ближнего своего, перевешивала страх физической неполноценности в качестве кары за данное преступление? Я полагаю, что это просто неизлечимо. Так что же мне с тобой делать?

-Может, договоримся? предложил домушник, понимая, что вырваться своими силами ему не удастся, - Я все верну.

Он полез в карманы джинсов, чтобы достать оттуда уже прихваченную наличность.

-Вот, мужик. Это все, что мне удалось найти.

-Меня это не устраивает, - рассмеялся Он, - Я хочу, чтобы ты понес ответственность за то, что ты здесь без моего ведома с деньгами, которые ни копейки не твои, в своих карманах. В конце концов, это статья, прописанная в Уголовном Кодексе. Я хочу, чтобы ты сидел в тюрьме.

Прорываться через Него нахрапом парнишке домушнику не было резона из-за ощутимой разницы в телосложении в пользу хозяина дома. И, кажется, последний был готов к такому исходу дела. Для Него эта была экстремальная ситуация, заставившая Его мобилизовать всю твердость и волю в кулак и отбросить привычное для Него миролюбие. По факту, он не был зол на непрошенного гостя, обнаруженного Им в собственном доме, в котором было не так уж и много какой-либо мелочевки из более-менее драгоценных металлов, если таковые вообще у Него имелись, и отложенных на черный день денег. Повторимся, Его больше напрягала сама эта попытка кого-то со стороны, кого-то третьего, сунуть руки к Нему в карман, где хранилась лишь Его собственность. Он чувствовал себя в этот момент не просто терпилоидом каким-то, но просто с горевшим от чьего-то хуйца дуплом чельдью второсортной, с которой можно поступать как угодно. У Него отнимали то, что Он заработал честным путем, своими руками, горбом, головой, неважно. Это обжигало больнее любых физических увечий.

И даже уголовной статьи для застигнутого Им в Его же доме с поличным несчастного воришки Ему было мало. Приехавшие спустя всего пять минут после Его звонка ребятки из ОВД все как один отметили невероятное спокойствие и какое-то чрезмерное хладнокровие хозяина дома, который должен был бы, наверное, испытывать хоть какой-то стресс, вызванный внезапностью экстремальной ситуации. Это парнишка, забравшийся в чужое жилище с корыстной целью, волновался и нервничал, когда, наконец-то, схватили за задницу после сразу нескольких эпизодов, в которых он фигурировал в качестве подозреваемого. Он реально боялся за свое здоровье после общения с Ним, по сути, не причинившем парню физического вреда, но излучавшем поистине жуткий холод, самый настоящий лед, которым будто покрылся с головы до ног в момент своего внезапного появления в собственном доме. Миролюбивый теплый взгляд Его оставался естественным и природным в то время, как мерзлая ледяная оболочка, открывшаяся испуганному и потерянному воришке казалась чем-то лишним, чего никак не могло быть в Нем, но будто была навязана Ему извне, против Его воли, но Он принял ее без желания избавиться. Казалось, Он хотел получить этот ледяной холод, практически мороз. Оттого молодой вор не смел и слова пикнуть в своих показаниях о рассуждениях хозяина дома, раза в два или в три старше его по возрасту по поводу наказания с отрубанием за воровство рук где-то на Востоке. Страх остаться физически без конечностей, вбитый в сознание парня Им одним лишь Его присутствием в доме, был подобен вполне ощутимому стальному стержню, пропущенному через него с головы до ног.

Голос Его продолжал звучать в несчастном воришке даже во сне, пока тот находился в следственном изоляторе в ожидании суда. Во сне парнишка был свидетелем изуверского наказания людей за воровство, озвученное этим человеком с добрым взглядом, но облаченным в непробиваемый ледяной панцирь, который можно было лишь почувствовать каждой клеточкой своего собственного тела. Взмах тяжелого рубящего ножа, похожего на мачете или на длинный тесак как сухая тростинка отлетает целая рука по самое плечо от тела несчастной жертвы. Брызги крови, вопли боли и ужаса, даже потеря сознания от анафилактического шока. Картина просто душераздирающая, заставляющая сознание буквально выскакивать в реальный мир, сжатый до размеров тюремной камеры, кажущейся единственным безопасным местом во всем мироздании, что доступно Ему, преследующему свою жертву без устали. Взятому под стражу воришке было известно о дате суда. И чем ближе становилась она, тем больше росло его желание не видеть этого человека никогда больше в своей жизни, тем сильнее хотелось ему провалиться на месте, чтобы избежать этой встречи, тем сильнее хотелось чего-то такого, что просто оградит его от этой невыносимой для него неизбежности встретиться с этим человеком лицом к лицу. Конечно, этот человек был одним из нескольких пострадавших от рук парня, и даже отведенный от него взгляд в сторону кого-либо из прочих потерпевших вряд ли мог помочь более-менее ровно перенести ему эти минуты и часы.

Этот фантастический по своей силе страх внутри него оказался настолько сильным, что за день до начала судебного заседания у несчастного вора напрочь онемели обе руки. И еще была сильная боль в области плеч, не отпускавшая его ни на мгновенье. И, кажется, именно этого эффекта Он и добивался, и Он был полностью удовлетворен, узнав о том, что случилось с несчастным воришкой еще даже не в тюрьме, куда тот непременно должен был попасть по приговору суда.

Все верно, с теми, которые лезут в чужой карман, где хранятся ни копейки ими не заработанные ими средства или что-то другое, похуй, что именно нельзя обходиться иначе. Он видел воровство повсеместно, возведенное в ранг едва ли не героизма. Надо же: спиздил молодец, не поймали еще больший молодец. Это даже в выпуске Новостей передавали: сотрудник инкассации въебал четверь миллиарда, где-то закопал, когда надо было все делать по уму, поэтому быстро все нашли и вернули. И надо было увидеть лицо диктора в этот момент, выражение которого означало примерно следующее: как же ты так лоханулся, чел, такие бабки, блядь, и не получилось? Вся страна переживала за неудачливого грабителя, етитский в рот.

У Него так же были конфликты по поводу воровства. Неоднократно он ругался (не стесняясь при этом ни оскорблений, ни даже угроз разбить ебальник) с представителями оператора сотовой связи, услугами которой пользовался. Все дело было в этой ебучей комиссии при оплате пользования мобильной связью, когда на счет Его телефона приходила сумма меньше той, что была Им внесена изначально. Дальше угроз дело не доходило, и вся Его ругань и нервотрепка была призвана для того, чтобы выпустить пар и выразить свое недовольство и возмущение откровенным самоуправством операторов сотовой связи, однажды добровольно пришедших в Его страну и поставивших условия, известные лишь им одним. Была когда-то сеть АТС, которой все пользовались без проблем, и никто не жаловался.

-Вы, сучары, мне костью в горле, - с охотой заявлял Он, в очередной раз с горячей линией своего сотового оператора, - Давно бы от вас ушел, да некуда: вы, бляди конченые, за эти копейки друг другу готовы в жопу дать, собаки охуевшие. Всех бы вас, блядей, передушил, всех бы вас вышвырнул ссаной тряпкой по горбам и мордасам, чтобы ни одного из вас, поганых частников, в моей стране не было. Деньги эти ни копейки вами не заработаны, чтобы вы, ебань чертова, к ним сучки свои тянули.

Он действительно и откровенно ненавидел их в эти мгновенья. Он прекрасно понимал, что ничего не мог сделать с теми, кто диктовал свои условия миллионам, которых было больше, которым было реально похуй. Он видел и понимал этот грабеж, при помощи которого всякая тварь жировала, сидя на чужой шее. И ведь именно вся эта мерзкая частная мразь, объявившая себя хозяевами жизни, хозяевами целого народа, даже целых народов, и насаждала этот культ воровства, романтизируя воровские ценности, поддерживая условия, при которых брать друг у друга чужое один из вариантов существования. Халява, мать ее. Извечное людское стремление к счастью самым быстрым, самым простым и легким путем, как способ поддерживать статистику по вынесению тюремных сроков в норме. Все верно: те, которые тащат миллиарды на свободе, и даже публично не стесняются рассказывать о своих подвигах по обогащению за чужой счет, а мешок картошки у соседа пятерка строгача стопроцентно, даже за убийство меньше накрутят.

И это бесило Его больше всего в эти моменты возмущения и ненависти. Он знал, что у Него лично не хватит духу протянуть руку в чужой карман, хотя не раз Ему предлагали срубить легких денег, спиздив, например, несколько метров проводов. Мол, не у соседа, ведь, берешь. Он прекрасно понимал, что ангелов не бывает, и однажды может прижать так, что воровство окажется единственным выходом для решения проблемы. И Он гнал эту мысль от себя как можно скорее и как можно дальше, чтобы не возвращалась.

И в какой-то момент что-то случилось с Ним. Что-то такое, что, при этом, Его ничуть не удивило, но заставило задуматься.

Это произошло с ним именно в тот момент, когда Он застал в своем доме молодого вора, будучи осведомленным о серии краж в частном секторе города, в котором Он проживал.

-Ты что, терпила? спросили Его незадолго перед этим судьбоносным для Него событием.

И это слово надежно засело в его сознании и больно жалило Его изнутри, периодически напоминая о себе против его воли. В прошлый раз Его просто кинули на бабки, и Он ничего не мог сделать ради восстановления справедливости. Но уже с того момента, и особенно впервые услышав это слово в свой адрес, что-то начало происходить в Нем. Он не мог сказать (теперь уже), что этот начавшийся процесс был ощутим Им, требовавший от всего Его внимания, требовавший Его отвлечения. Что же это было? Черт его знает. Задетое ли самолюбие, о существовании которого Он будто не догадывался, заныло, когда речь зашла об ощутимых для Него деньгах, либо же не оставляло понимание того факта, что в Его бюджете зияла дыра в целую двадцатку тысяч, и эти деньги Он мог потратить на что-то важное, но теперь этих денег не было? Так ли это уже значимо? То, что происходило внутри Него, должно было бы начаться намного раньше, когда Он только начинал понимать весь смысл ужаса вот этого ажиотажа (назовем это так) на всеобщее разводиволо. Он не хотел бытия в таком мире, где ложь и обман правят бал и скрываются в самых неожиданных местах, вроде бы знакомых и привычных настолько, что просто отвыкаешь от опасений быть там обманутым.

Нет, все было куда проще и объяснимее.

-У меня есть предложение, - обратился Он без тени улыбки на лице к молоденькой девушке оператору в банке, куда пришел с целью оформить зарплатную карту, которую от Него требовали при официальном трудоустройстве, - Я бы хотел добавить в мой с банком договор один пункт.

-Какой? с дружелюбной улыбкой спросила она, обученная разговаривать с клиентами максимально корректно (либо уволят к такой-то матери).

-Я знаю, что банки любят лезть в карты к людям с целью отщипнуть небольшой кусочек. Копейки, конечно, сущая мелочь, можно сказать, неощутимая, но в общей сложности это оказываются просто фантастически большие суммы. Ну, знаете, там, комиссии, сборы, все в таком духе. Проблема лишь в том, что эти деньги банкам ни капли не принадлежат. Эти деньги зарабатываются чьим-то трудом, по большей части, физическим, и если вы хотите их получить, ничто не мешает вам воспользоваться вашими собственными руками или ногами, хотите, головой. Только, чтобы все было законно и честно, чтобы не стыдно было в глаза смотреть. Ну так вот, чтобы обезопасить себя от подобного рода действий со стороны вашего банка, я бы хотел возложить персональную ответственность за них на его сотрудников. Чтобы сотрудники вашего банка отвечали каждый собственной головой, если с моей карты пропадет хотя бы одна копейка, мной лично не потраченная. Я думаю, я имею право на подобные меры для сохранения неприкосновенности моего имущества.

Какое-то время сотрудница банка смотрела на Него с недоумением, пытаясь осмыслить Его слова.

-Вы понимаете, что Вы сейчас говорите? спросила она.

-Я говорю вполне серьезно, - хладнокровно заявил Он, глядя ей в глаза, - Мне эта пластиковая лабуда даром не нужна, навязанная мне работодателем. Определенное время тому назад люди получали зарплату на руки, и в одно место не дули, все было мирно и тихо, всех все устраивало. Потом в мою страну явились вы банки и сказали, что доступ к чужим заработанным деньгам должен быть не только лишь у самих работяг. Мы, мол, тоже хотим присосаться к этой кормушке. А бесплатно вас кормить я не собираюсь. И каждая копейка, что банк снимет с моей карты без моего разрешения, должна ему чего-то стоить. Например, благополучия его сотрудников. Чтобы они знали, куда они идут работать и кого представлять. Вы сами объявили себя вот так: по-свински. Давайте мы добавим в наш договор вот такой пункт.

-Простите, я не могу этого сделать, - наконец сказала сотрудница.

-Позовите тогда ваших руководителей, - все так же не повышая голоса, потребовал Он.

Именно сейчас Он испытывал это нечто, происходившее с ним. Это было похоже на внезапное охлаждение после такого же внезапного закипания, мгновенно разлившегося по всему Его телу. Он чувствовал холодную волну, остужавшую Его нутро во время физических нагрузок, когда пот пропитывал одежду, и Ему требовалось перевести дух. Очень часто такое происходило после долгой ходьбы, при которой Он просто не умел двигаться медленно или хотя бы неторопливо. Сейчас Он чувствовал лед, четко распределившийся по всему телу, не позволявший сердцу Его стучать быстрее от волнения и нервов, которые наверняка возымели бы над Ним верх при данных обстоятельствах. Именно этот лед контролировал Его хладнокровие, уверенность и негромкий рассудительный голос и тон.

Больше того, Он видел тот же самый лед сквозь одежду женщины, явившейся к Нему по Его требованию, озвученному молоденькой сотрудницей банка. Он терпеливо и подробно, почти слово в слово повторил менеджеру все то, что сказал обычной операторше, оформлявшей поданные Им документы.

-Я воспринимаю все списания в обход пользования картой одним лишь мной как воровство, - пояснял Он, - Один я имею право, переводя заработанные мной же денежные средства на карту, совершать какие-либо действия, направленные на изменение денежного баланса. Мне говорят, мол, тебе НУЖНА эта карта. И мне же говорят, что кто-то кроме меня может пользоваться оплатой моего труда, на который я трачусь, чтобы просто быть в этом мире. Это неправильно, так не должно быть. Хотите, я напишу заявление вашим начальникам, но за эти копейки я готов порвать ваши задницы на немецкий крест. Я знаю людей, у которых уже был опыт с необоснованным списанием этих несчастных копеек, и которые бодались с банками. В том числе, при помощи МВД.

И Он написал такое заявление, зная, однако, что Его доводов никто слушать не будет. Именно по этой причине Он был морально удовлетворен, наблюдая за тем, как лед и холод охватили руки женщины менеджера изнутри, чтобы в один прекрасный момент заставить их застыть подобно некоей бомбе замедленного действия. В заявлении, что Он написал в адрес руководства банка, конечно, не было и намека на угрозу в адрес его сотрудников, но свою позицию Он изложил вполне подробно и обоснованно. Это была чистая формальность для Него потому, что своего Он уже добился, направив свою силу (свою ли?) на вполне конкретного человека, которого Он воспринимал в качестве ответственного за предстоящие денежные списания не по делу с карты, что Он вынужден был оформить, хотя в последний момент Его охватило безумное желании послать работодателя и его требования на хуй. И менеджер банка в Его планах была не единственной крайней, кого Он избрал на роль ответственных за действия владельцев и руководства этой паршивой богадельни. Пусть страдают рядовые сотрудники, чтобы понимали, как к ним НУЖНО относиться за действия представляемых ими контор.

Точно такое же отношение Он выразил и в салоне сотовой связи, получив возможность элементарной мести сотовому оператору, на которого Он изрядно тратился в течение каждого месяца.

-Ребятки, аппетиты вашей конторы растут, как говорится, не по дням, а по часам, - излагал Он парочке консультантов за стойкой обслуживания, - Я изрядно кормлю вас каждый месяц на протяжении последних нескольких лет, и никак не могу накормить досыта. Чтобы, наконец, вы предоставили качественную связь, чтобы прекратилась эта чехарда с повышением цен на тарифы, чтобы прекратилось объебалово людей (не клиентов, ни абонентов, а людей) этими услугами, которые идут в комплекте с каждым номером или подключаются втайне в надежде, что прокатит. По тысяче в месяц, иногда даже по две - это достаточно много для тех, кто привык получать, но не предоставлять что-то взамен. Я уже не говорю о комиссиях, взимаемых банками, которым операторы дали волю (или же исполняют их указки, похуй) влезать в отношения между ними и абонентами. Это откровенный грабеж, неприкрытое воровство, за которое надо нещадно стучать по рукам, чтобы неповадно было.

-Уважаемый абонент

-Вот в том и состоит основная ваша проблема, неуважаемые мои, - не повышая голоса, но с необъяснимым давлением каким-то заледенелым тоном остановил Он, - Вы не видите в людях людей. Для вас люди это неодушевленные создания: абоненты или клиенты, в худшем случае терпилы, лишенные такого качества как человечность. Знаете, лет двадцать назад я бы еще удивлялся такому отношению со стороны как владельцев подобных вашей богаделен, так и со стороны малолетних пизденышей, которые их представляют вот в таких вот салонах. Но это было бы, повторюсь, лет двадцать назад. А теперь я бы самолично рубил таким как вы - малолетним наглецам - руки за пособничество в обираловке моего народа и меня в том числе. Только потому, что вы считаете отношение со стороны вашей организации в сторону таких как я нормой.

По поводу безобразия со стороны сотовых операторов, между прочим, Он письменно обратился в областной Департамент информационных технологий, откуда в ответ на Его электронный почтовый адрес пришло сообщение от представителя данного учреждения с просьбой либо перезвонить по такому-то номеру телефона, либо выслать ему номер Его собственного телефона и ожидать звонка. И вот Он перезвонил сам, и на следующий день явился в областную администрацию лично с целью пообщаться лицом к лицу с представителем Ай Ти Департамента и высказать чиновнику свои претензии. По голосу в трубке телефона Он понял, что это очередной пизденыш не старше тридцатки, попавший в свое теплое кресло только по блату и никак иначе.

-Я прямым текстом обвиняю вашу организацию в пособничестве учиняемого операторами сотовой связи беззакония и открытого воровства денежных средств, - без страха предъявил Он чиновнику, - Их никто не контролирует. Они вольны устанавливать цены по-своему, вести ценовую политику без страха перед той же ФНС, перед следственными органами, перед ОБЭП. Они полностью свободны. Потому что они делятся с вами, с чиновниками, которые закрывают глаза на обираловку людей, на необоснованные комиссии, на все эти услуги и прочее. И вы, например, Департамент информационных технологий, пытаетесь всячески оправдать такое их поведение. Вы предлагаете такое законодательство, которое дает сотовым операторам полную свободу действий лезть в карманы простых людей. Себя-то вы обезопасили со всех сторон привилегиями ваших должностей и возможностями полномочий. Вы же не считаете себя челядью, холопами, крестьянами, чернью, простолюдинским быдлом. Только лишь по одной этой причине вы считаете нормальным брать то, что вам не принадлежит, что заработано не вами, но вам бы очень хотелось приложить к этому свои руки. Вот лет шестьдесят назад за такое действо вам бы пришлось нести ответственность потому, что ВОР ДОЛЖЕН СИДЕТЬ В ТЮРЬМЕ, где ему самое место, желательно до конца его дней, без права на возвращение как особо опасный элемент общества.

-Вы же знаете, на место одних придут другие, - улыбнулся чиновник, - Это неискоренимое явление.

-Это явление неискоренимо из-за таких как вы, которые культивируют подобную дикость, - немедленно возразил Он, - Которые привыкли на чужих херах в рай въезжать. Поэтому даже страх физически остаться без рук кое-где в арабских странах не искореняет воровство бесследно. Лично я говорю только за себя, и лично меня не устраивает то, что из меня кто-то делает терпилоида. Кому-то, возможно, нравится так жить, вот пусть они так и живут, но не мне. Вор должен четко понимать, что то, за чем он лезет ко мне в карман, принадлежит лишь мне. Я заработал это своими руками и горбом. Я никогда ни у кого не пиздил, а если мне что-то нужно, я подойду и спрошу.

-Это так принципиально для Вас? все с той же улыбкой уточнил чиновник, - Вы прямо такой законник.

-Вас удивляет моя позиция? ничуть не смутился Он, - Это называется ответственность, о которой я постоянно слышу из уст окружающих меня людей, и о которой мне втирают по телевизору с утра до ночи. Или же смысл ответственности фикция? Как у Нерона: мораль это аморальность.

Те же претензии Он высказал городской службе такси, к услугам которых прибегал время от времени. С того судьбоносного для Него декабрьского дня, результатом которого стало онемение рук воришки, застигнутого Им в его собственном доме, доставшемся Ему по наследству, прошло целых полгода, и заканчивался июнь. И как-то с самого утра зарядил сильный ливень, затянувшийся часа на полтора не меньше. В силу обстоятельств Он вынужден был вызвать такси, чтобы добраться до работы. И узнав цену поездки был изрядно удивлен и рассержен.

-Адрес, который меня интересует, находится от моего дома на расстоянии двух с половиной километров, - объяснял Он в своем обращении по телефону в службу поддержки такси, - Мне нужно всего минут тридцать-сорок, чтобы пешком пройти это расстояние. За что я должен платить указанную сейчас мне вами цену?

-Цена зависит от востребованности

-То есть, вы пользуетесь тем, что на данную минуту на улице поливает как из ведра, и людям просто деваться некуда, верно? осек Он, - Ну, в таком случае за озвученную стоимость поездки машина должна прибыть ко мне ровно в течение одной минуты после моего звонка, а водитель должен предложить чай, кофе, какао, кальянчик, на худой конец. И еще вы должны бояться, что меня может что-то не устроить. Все оттого, что вашу ценовую политику никто не держит под строгим контролем, и вы пользуетесь безысходностью людей, которые вынуждены вам платить такую сумму. Вас не проверяют ни ФАС, ни ФНС, ни ОБЭП, ни Генеральная прокуратура, ни транспортная инспекция, вообще никто. Вы же все в доле, все получаете свой процент. Единственное, что с вами можно сделать в таком случае физически ликвидировать как организацию, занимающуюся самоуправством и грабежом.

-Вы можете не заказывать такси, если Вас не устраивает цена, - только ответил оператор.

-Да, могу не заказывать, - пожал плечами Он, - Но закажет кто-то другой, который непременно заплатит. Потому что вам нет альтернативы на этом поле, только загнивающий общественный транспорт, которого приходиться ждать по полдня. Вы же частники, которым развязали руки, и пока вам их не отрубят вы будете и дальше заниматься обираловкой людей, лезть в их карманы, чтобы урвать как можно больше. Будь моя воля, я бы вас всех, частников мерзких, передушил, загрыз всех до единого, чтобы ни одного не осталось.

И последняя фраза была адресована Им в адрес всех этих конторишек: банков, сотовых операторов, перевозчиков таксистов и так называемых муниципалов, и иже с ними. Блядские мерзкие частники. Если тот несчастный воришка забрался в Его дом, чтобы обчистить Его всего раз, и финансовые потери Он еще как-то мог восполнить, то вышеуказанная ебаная, частная мразота, с которой Он не боялся гавкаться, взятый под контроль этой внезапной остужающей до какого-то абсолютного ноля силой, напоминала самых настоящих ос. Ведь осы жалят много раз подряд, в отличие от тех же пчел, умирающих после своего нападения. Частники лезут в карман постоянно. Просто потому, что нет никого, кто пресекал бы их неуемную тягу брать, брать, брать. Брать чужое, нихуя не заработанное своими руками, своим горбом, своими потом и кровью.

Что ни говори, а эти намного хуже щипачей и домушников. Этих Он ненавидел откровенно и со всей душой. Эти не имеют права на существование.

Не то, чтобы Он являлся таким пламенным законником, радеющим за социальную справедливость и за то, чтобы все было как надо (или же больше за то, как было). Если так подумать, прежние законы могли бы так же обернуться против Него самого. Однако сейчас Он имел права требовать своего. Просто потому, что кто-то решил, что Он должен безмолвствовать и только наблюдать за тем пиздецом, что происходил вокруг Него повсюду, так и норовившим забрать е Него еще. Нет, ребятки. Вы, суки частники, сильны всего лишь на время, пока те, кто дал вам волю, дербанят и разбазаривают народное достояние направо и налево за бесценок, при этом со своих сдирая три шкуры. Хотя, проблема заключается именно в восприятии ими большинства своей собственностью. Вы, сучье частное отродье, сильны пока пудрите мозги страшилками об угрозе лишения права на частную собственность, как уже было однажды, когда вас просто разъебали в ноль после вашего же дюже длительного доминирования и тотального, как вам казалось, контроля над теми, кого вы называли холопами. Вам не помогли даже ваши законы, основанные в угоду вам. Частная собственность для вас ни личный дом, ни приусадебное хозяйство, ни тряпки, ни средство передвижения. Все это туфта, наживное или восстановимое. Частная собственность для вас деньги, которые держат вас у руля. И под страхом потери частной собственности, который вы так тщательно вливаете в уши вот этим, ДЛЯ ВАС, холопам, вы подразумеваете страх потери прежних денег и обеспечиваемых ими прежней власти.

Он потребовал в том же салоне сотовой связи лицензию, и когда Ему дали возможность с ней ознакомиться, Он обнаружил печать. Вот только печать принадлежала ЮРИДИЧЕСКОМУ ЛИЦУ, зарегистрированному в налоговой базе данных. Юридическому лицу = коммерческой организации. Потому что разница между государственным органом и юридическим лицом заключается в одном: государственные органы ГАРАНТИРУЮТ права и свободы граждан, закрепленные на конституционном уровне, а смысл существования ЛЮБОГО юридического лица (и не бывает государственных юридических лиц) извлечении прибыли. ЛЮБОЕ юридическое лицо получает прибыль за свою деятельность и платит налоги, т.е. ведет коммерческую деятельность, направленную на куплю-продажу товаров или услуг. ЛЮБОЕ юридическое лицо ЗАИНТЕРЕСОВАНО в прибыли. Это значит, что ценовая политика для него имеет первостепенное значение, это значит, что оно будет пользоваться любым подходящим моментом, чтобы содрать с покупателя как можно больше, чтобы получить хорошую прибыль. И откровенная ложь первый инструмент в руках его для достижения этой цели.

Вас НАДО пиздить, мерзкие частники, вас надо пиздить нещадно, чтобы вы боялись лишний раз копейку сверху накинуть. Вас надо не просто душить и давить без сожаления и колебаний, вас надо вытравить из людского сознания.

Не частники, но государство должно быть монополистом и диктовать условия, в основе которого и которых заложены народные интересы. Люди въебывают за то, чтобы пользоваться благами на их родной земле. Люди вкладываются и физически, и материально в обеспечение их пользованием предлагаемых государством благ. Это значит, что именно государство ОБЯЗАНО предоставлять им качественную и финансово доступную телефонную связь, качественный и финансово доступный общественный транспорт, надежность и уверенность в неприкосновенности их кошельков, куда не залезет ни один банк. А что касается банков, банк должен быть всего один, и только один, ПОЛНОСТЬЮ подконтрольный государству, как и национальная валюта, им производимая.

Но для того, чтобы государство было бесспорным монополистом, диктовало условия и предоставляло гарантии прав и свобод, нужно, как минимум, само государство. Не сборище частников компаний и корпораций, в том числе, самовольно именующих себя государственными органами, каждый со своим уставом и регламентом, к государственному законодательству не имеющим никакого отношения, нет. Государство единое целостное образование, однородная структура, не предполагающая никакого смешения из юридических лиц.

Идея же навестить того молодого воришку, заслуженно получившего судимость, но в силу определенных обстоятельств и подсуетившейся матери получившего за три эпизода условный срок, посетила Его так же совершенно внезапно как и обнаружение преступника в Его доме. И надо отметить, и Он действительно отметил про себя этот факт, что Его негодование, которое, конечно, было в нем, запертое под толщей льда, что обрела над Ним необходимый Ему контроль, и продолжало сохраняться и после того как домушник заслуженно получил с точки зрения закона не совсем справедливое наказание, как-то угасло, что ли. Во всяком случае, оно было не столь заметно на протяжении всего времени от начала такого важного для них обоих дня, скрестившего доселе незнакомые судьбы. Где-то внутри себя он чувствовал, что должен был навестить этого парня, которого звали Максимом Свердловым. Отчасти потому, что именно Он прервал цепочку краж, совершенных молодым человеком, отчасти потому, что именно Он стал виновником отказавших у Максима рук, и этот вид наказания имел гораздо более существенное значение в сравнении изоляции от общества за колючей проволокой и решетками на окнах, а отчасти и потому, что прежнее негодование Его утрачивало свою силу. Говоря проще, Он остыл по отношению к Максиму. Он дал Максиму возможность испытать, очень мягко говоря, неудобства физической неполноценности, при которой не работают руки, это все равно как если бы их отрубили.

Он мог вернуть Максиму прежнее здоровье. И это намерение родилось в Его голове спустя время, в ходе которого Он изложил свои претензии и в банк, и сотовому оператору, и в Департамент информационных технологий, и в службу такси. Все это были воры куда более ненасытные, чем воришка, проникающий в чужое жилье за деньгами и драгоценностями. По отношению к нему Он остыл, Он просто не мог не остыть даже при всем своем жестком отношении к тем, кто тянет свои руки к чужой собственности. Что там десять-пятнадцать тысяч и какая-нибудь позолоченная цепочка (пусть не одна, как в случае с Максимом), когда речь идет о миллионах и миллиардах, наживаемых на миллионах рабочих людей. Да, вор должен сидеть в тюрьме, только так и не иначе. А как быть с теми, кто обувает миллионы людей без всякого стеснения, открыто, можно даже сказать, легально (и то, с большой-большой натяжкой), и для которых тюремные стены не означают ограничение свободы действий, а даже наоборот, предоставляют дополнительную безопасность? Да еще их будут там кормить за все тот же казенный счет. Им будут носить и дорогие фрукты, и вино, у них будут все условия, привычные на воле: и телевизор, и свежие газеты, и радио, и Интернет, и всегда чистая кроватка. И даже обращаться к ним будут с уважением. Это Максиму присвоят и номер, и погоняло, и будут обращаться к нему приказным тоном, даже не по имени.

Нет, судить и приговаривать всю эту гниль к тюремным срокам, зная, что у них достаточно наворованных и награбленных денег не дохуя, но дохуищи, это бессмысленная трата времени и здравого смысла. Их не исправят никакие тюремные сроки. Это у них в крови тяга к деньгам и власти. Это как болезнь, это даже хуже болезни. То, что в крови этих сучар, неизлечимо, это часть их, где-то в геноме, на физиологическом уровне, будто с рождения. И если какой-нибудь Хуй Веревкин или Пизда Васютина открывают бакалейную лавку с намерением просто нормально жить, дать хоть что-то собственным детям, быть уверенными в их благополучии, то ЭТИ существуют только ради денег и власти. И даже на собственных детей им нередко бывает так же похуй. И чем больше Он проникался мыслью дать Максиму еще один шанс, тем, кажется, все больше Он ненавидел эту мерзкую чиновничье-корпоративно-банковскую блядоту, по вине которой такие как Максим лишь неизбежно множатся, поддерживая этот дикий, сложившийся за века порядок вещей. Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют так в свое время выразился один баснописец, чьи произведения в современных школах давно забыли. Забыли, наверное, намеренно, чтобы этот порядок вещей продолжался и продолжался, со временем нескончаемой шлифовки становясь все более изощренным, все более идеальным.

Отсутствие контроля, хаос, разброд, имеющий в своей сердцевине лишь одно - нескончаемые грабеж и воровство, жажду легкой наживы за счет чужих карманов, чужой собственности. Это только способ удержания власти мерзкими погаными частниками в их руках. Да на их фоне такие как Максим Свердлов бесследно меркнут, просто ангелы с крыльями, как бы кощунственно это не звучало.

Он без стеснения подготовил презент для Максима, потратив хорошую сумму в качестве выражения своего прощения и выражения мирных намерений его матери и близким родственникам, которые наверняка винили Его за тех же вызванных ментов, когда можно было разойтись миром (и совершить укрывательство преступления в ущерб другим пострадавшим). Впрочем, они должны были понимать, что молодой человек ступил на уголовную тропу, так что, вполне возможно, оно было и к лучшему, что его остановили, пока еще не было совсем поздно. Конечно, вряд ли они связывали полное онемение его рук с Ним (кроме самого парня, естественно), и Он не хотел думать иначе.

Максим жил с матерью в пятиэтажном доме, не имеющем ничего общего с хрущевками, но, как и в последних, лишенном лифта. Первое, что бросалось Ему в глаза, буквально заваленная пакетами с мусором, предметами мебели и сантехники, старыми покрышками и фрагментами попиленных деревьев площадка, баки на которой буквально утопали в вышеуказанных отходах. Складывалось впечатление, что последний раз коммунальщики убирались здесь месяц назад или и того больше. А ведь жильцы исправно получали платежки со счетами, в том числе, за вывоз мусора. Дверь в нужный Ему подъезд была кем-то раскрыта, и на внутренней стороне ее был прикреплен и засунут под пластик рамки информационный лист об управляющей компании, обслуживающей данный дом. Люди несли ей деньги, оплачивали счета за пользование электроэнергией, водой, газом и прочими услугами, которые были пропечатаны только на бумаге. Потому что фасад дома давно требовал обновления. Стены внутри подъезда так же нуждались в обновлении и требовали элементарной штукатурки и покраски. Запах канализации не выветривался через раскрытую нараспашку входную дверь.

Даже здесь мрази ебаные частники забивали хуй на право граждан жить по-человечачьи.

-Не мы же подъезды засираем, - сами собой всплывал в Его голове противный блядский голосок толстожопой бабищи, чей пердак не помещался в салон служебного автомобиля.

Этот образ возник в Его воображении сам собой, стоило Ему мысленно высказать руководству частной конторы, обслуживающей данный дом, претензии на откровенный срач, встретивший Его уже на стенах фасада и торца здания. Данный частник ничем не отличался от прочих частников, в чью задачу изначально было заложено обирать людей на мифические ремонты и обслуживание дома. Уже одна только куча мусора чего стоила. Людей не должно ебать, кто занимается обслуживанием дома, а кто убирает за ними мусор. Похуй на название, поскольку это такие же частники, которые получают деньги за исполнение своих обязанностей, однако так же хуй на них забивают. Главное платят, главное держат карманы открытыми как можно шире, а значит готовы платить ту цену, которая в платежках указана.

-Пираньи, - очень точно подобрал сравнение Джон Пила Крамер в адрес все тех же частников, занимающихся страхованием.

Да нет, куда хуже. Толстожопая охуевшая бабища это в прошлом, этот образ откуда-нибудь из совдеповской эпохи. В современном мире, насквозь пропахшем и пропитанном частной кодлой на смену жиртрестам с противными рожами пришли холеные стройные дядечки в строгих костюмах с галстуками и в лакированных туфельках (иногда даже пидористического вида) и точно такого же вида тетечки, в головах которых вместо мозгов бездушные калькуляторы. Хотя, судя по уровню школьного образования, калькуляторы неотъемлемая часть их повседневного существования (потому что жизнью это назвать язык не поворачивается). Они умеют лишь считать, тыкая в кнопки счетно-вычислительной машины. И это их поведение настолько выбешивает, что руки так и чешутся въебать по холеной морде от души. Любой из этой кодлы переломится без труда надвое после первого же крепкого удара.

Пираньи набрасываются кучей и разрывают жертву на части, но Эти в строгих костюмах с галстуками и в лакированных туфельках медленно и уверенно топят. Пираньи охотники, хищники. Эти же - просто хищники. Они не охотятся ради выживания, им нужна только прибыль. Дошло до того, что даже обороноспособностью в стране рулит человек, не имеющий к армии никакого отношения. И ладно бы, если речь шла о фальшивых медалях и орденах, украшающих грудь так, что уже свободного места для новых висюлек нет. Нет, речь снова идет о строгом костюме с галстуком. То есть уже официально, не стесняясь людям говорят, что все, мол, ребятки, добро пожаловать в мир денег. Какое, нахуй, государство, какие гарантии прав и свобод? Гарантии и свободы вам гарантируют деньги. Какие, нахуй, законы? Закон один кредитный договор. Вот вам закон, челядь. Мы строим дома, но, получите вы их в кредит. Нет, не за то, что вы въебываете 24/7, а когда кредитный договор с банком заключите лет на тридцать-сорок-пятьдесят, чтобы в гроб легли с кредитом за плечами. Ну а чего еще можно ждать от лавочки, зарегистрированной в налоговой базе данных в качестве юридического лица (а Министерство обороны есть юридическое лицо), т.е. в качестве коммерческой организации, т.е. расписавшейся в собственной коммерциализации, т. е. отстранившейся от государства вместе с его интересами? Естественно, что такой конторой должен командовать человек, насквозь пронизанный коммерцией, но никак не военный. А как известно, любой коммерс в первую очередь думает о прибыли: сколько ему дадут денег, сколько потратит, сколько получит. Какая, нахуй, обороноспособность?

Еще раз, закон один кредитный договор. Нет, ребятки, деньги теперь банки дают, под проценты, естественно. А то, что вы из собственных карманов в добровольно-принудительном порядке отдаете, это на обслуживание чьих-то личных интересов, но не ваших собственных. Частники за ваш счет ЖИВУТ, а вот вы существуете, даже не выживаете. Вы нужны только потому, что обслуживать свои прихоти частники самостоятельно не хотят, это не вставляет. Нужно, чтобы кто-то оплачивал их счета. А вы говорите, домушники, ха. Вы должны платить даже за собственное здоровье. Да, вы можете пользоваться бесплатными поликлиниками, больницами, находящимися, якобы, в ведении чиновников, но кто сказал, что там вы получите качественное обслуживание, за доступ к которому вы платите налоги? Кто вам сказал, что в условиях рынка чиновники не являются посредниками между вами частниками с их услугами, которые берут свой процент за предоставление этих самых услуг этими самыми частниками? Это значит, что вы будете платить дважды за одно и то же: и частнику, и чиновнику с его условиями. Со стороны это выглядит как резня между двумя коммерсами, желающими наебать друг друга, но в объебосе только конечный потребитель. Все верно не люди, даже не граждане. ПОТРЕБИТЕЛИ. Слово не менее равнозначное слову терпилоид. Потребители хуеты, за которую содрали втридорого, не по делу, но содрали. Потому что развели.

Как там поется? Ах да, тонкие пальцы, бьющие по клавишам судьбы, точно. Это пиздец, насколько точное замечание. Идеальная мечта любого коммерсявки: привязка клиента к своим услугам, ибо это неиссякаемый источник прибыли. Сделать так, чтобы только твои услуги были востребованы. Чтобы никто не смел влезть со стороны. Вдруг у него и товар, и услуги качественнее и доступнее? Есть же, например, лекарства от рака, которые не пускают в массы, а их изобретатели признаются сообществом врачей как шарлатаны, а сами эти лекарства объявляются фуфлом. Все оттого, что раковые опухоли это источник прибыли. Кто же захочет рубить сук, на котором сидит? Вы БУДЕТЕ платить потому, что у частника есть то, что вы ХОТИТЕ приобрести. Не то, что вам НУЖНО, а то, что вы ХОТИТЕ. Не ссыте, частник поделится прибылью с кем надо, чтобы пиздюлей не получить. А кто ему может что-то сделать, если государство состоит из таких же частников? Народ, который добровольно карманы свои открывает для как бы узаконенных воровства и грабежа? Народ ничего не может сделать, чтобы подъезд в доме в порядок привести, ебаный икебастуз.

-Мы не можем ничего сделать без согласия жильцов, - развели руками в домоуправляющей компании, куда Он позднее обратился, позвонив по указанному на двери подъезда номеру телефона, - Решение по ремонту принимается жильцами подъезда. Вдруг кому-то не понравится, например, дышать краской?

-Другими словами, вы берете с людей деньги и при этом ждете, когда вас попросят? То есть, если завтра кому-нибудь на голову прилетит кусок отскочившей штукатурки, тому же ребенку, допустим, вы скажете, мол, мы переживаем, чтобы кто-то не пожаловался на запах краски, - немедленно сделал вывод Он, - Мол, вы сами виноваты: дождались этого момента, а ваша богадельня вроде как не при делах. Но есть, правда, один нюанс: если собрание жильцов потребует от вас этого ремонта вот, мол, прямо сейчас, в течение часа, вы же пожалуетесь, что провести ремонтные работы прямо здесь и сейчас вы не располагаете нужного для этого суммой. Максимум, через день-другой, неделя, месяц, и т. д., но только вот не сейчас, ни сиюиминутно. Расчет очень прост: авось и небось. Привыкли гадить, привыкли жить в гадюшнике, в закуте, и еще поживут. Главное, несут исправно, а если, вдруг, потребуют потерпят, ничего страшного. Мол, сейчас бабки отобьем, которые на гулянки потратили на ремонт в коттедже или на новый чермет на колесах, тогда и займемся. И не говорите мне, что это не так, что вы деньги из чужих карманов на себя любимых не тратите. Не Вы лично, Вам-то обычную зарплату платят, но Ваши начальники, так называемые. Знаете, я вот не поленился, залез в ЕГРЮЛ, в налоговую базу данных и нашел информацию об учредителе вашей конторы. Вы знаете, например, чем, согласно информации из налоговой, должен заниматься Ваш руководителей Елькин Сергей Сергеевич? Он торгаш мебелью. А знаете, какие функции исполняет ваша организация согласно выпискам из той же налоговой базы данных? Документация. И к сбору денежных средств вы отношения не имеете. Только расчет весь ваш основан на тех же: авось и небось. Всем же похуй, а кому нет, тот вряд ли затеет с вами разборки. А я вот думаю, вас надо с ОБЭП познакомить, с Отделом по борьбе с экономическими преступлениями, чтобы они каждую копейку ваших доходов посчитали.

После этого Он не замедлил письменно обратиться в Генеральную прокуратуру с обоснованными вопросами в адрес управляющей компании по адресу проживания Максима Свердлова. Через неделю Ему пришло сообщение из ОВД такого-то района города с просьбой перезвонить и рассказать толком, что произошло. Он перезвонил по оставленному Ему номеру телефона, а на следующий день отправился в отделение, где встретился с двумя молоденькими женщинами, одетыми по гражданке. Однако общался Он лишь с одной, действительно очень привлекательной внешне, которая заметила нешуточный блеск в Его глазах записывала каждое Его слово.

-Понимаете, аудит не наш профиль, - максимально вежливо ответила Наталья (так она представилась) на Его изложенное спокойным хладнокровным тоном негодование, ничуть не поколебавшееся под приятными внешними ее данными, - Мы можем лишь рекомендовать Вам обратиться в жилищную Инспекцию. Мы, конечно, обязательно направим к ним Вашу жалобу. Но Вам, все же, лучше будет самому составить обращение.

Но все это происходило позднее, спустя время после Его общения с Максимом Свердловым, который встретил Его в инвалидной коляске со сложенными на коленях руками. Максим полностью зависел от матери, с которой жил, вообще от сторонних лиц, которые кормили его с ложечки, подтирали за ним в туалете, и все в подобном роде. Он не был полным инвалидом, конечно, но нерабочие руки не позволяли Максиму даже нормально встать с кровати. Это вообще была не жизнь, и Он прекрасно понимал, что именно Он устроил молодому человеку в качестве наказания за проникновение в Его дом с намерением поживиться. И это наказание Он устроил не только одному лишь Максиму. На лице самого же парня легко читался недетский ужас, от появления Его у них дома с намерением пообщаться с молодым человеком. Они жили в, в общем-то, неплохо отделанной двухкомнатной квартире, казавшейся Ему просторной.

-Здравствуй, Максим, - наконец поприветствовал Он парня после общения с его матерью, которая не скрывала своего недовольства от этого визита.

-Что Вам здесь нужно? поборов страх от осознания появления своего обидчика, по вине которого он оказался в инвалидном кресле, и с открытой враждебностью, потребовал Максим.

Ни мать, ни сына не смогли тронуть никакие гостинцы, что он принес с собой, и Он не должен был рассчитывать на другой эффект.

-Я хочу помочь тебе, - тем не менее не терял прежнего хладнокровия Он, оставшись с Максимом наедине и глядя тому прямо в глаза.

Максим с самого начала онемения своих рук никому ни разу не заикнулся о том, кто был виновником случившейся с ним неполноценности. И даже мать его не была в курсе того, что происходило у него в голове. Хотя, конечно, была совсем недалеко от истины, обвиняя всех и каждого, по чьей воле Максим был осужден (условно, конечно, но после ее хлопот) и оставался совсем беспомощным физически, что, нельзя не отметить, так же сыграло свою роль в его оставлении на свободе.

Однако Максим очень хорошо понял Его слова, после которых невыносимый тяжелый взгляд Его сделался просто спасительным.

-Внутри твоих рук настолько сильный холод, что ты практически не чувствуешь его, - описывал Он то, что происходило с Максимом на протяжении полугода, - Это то же самое, что происходит во мне сейчас, когда я вижу куда большее в сравнении с твоим зло. Я знаю, что это ограждает меня от моих собственных эмоций, которые непременно приведут меня либо в тюрьму, либо в дурку, либо в могилу. Потому что я хочу взяться за пистолет, наблюдая, как из меня делают лоха последнего. Потому что я искренне ненавижу тех, кто превращает меня в терпилу. Я готов броситься на них с кулаками, готов кипеть в гневе, готов орать пока голос не пропадет, готов крыть отборной бранью. Я много чего готов сделать с ними сейчас, и сделал бы, не будь этой силы, что намного сильнее моего возмущения. Поэтому я знаю, что тебе хотелось бы накинуться на меня с кулаками.

-Да, мужик, ты прав, это то, что я хочу сделать в первую очередь: набить тебе ебальник, - закивал головой Максим, не отводя глаз от своего гостя.

И Он видел в них отчаяние, и только отчаяние, и больше ничего.

-Мы оба в жопе, - сказал Он, будто пропустив агрессию парня мимо ушей, - Нас обоих вертят на причинном месте каждый день и час, и будут продолжать это делать просто потому, что считают нас терпилами. Когда я поднимался по лестнице к тебе на второй этаж, я увидел огромный кусок штукатурки на стене, который вот-вот отвалится, например, на голову твоей матери, когда она будет подниматься с сумками из магазина. Или твоим друзьям, которые не забывают о тебе, понимая твое положение. А между тем, твоя мать оплачивает счета на содержание дома, на уборку мусора, которым площадка завалена по самое некуда. Возможно, ты и нападешь на меня, когда контроль над руками вернется, возможно, даже грохнешь, встретив меня где-нибудь в тихом месте вместе со своими подельниками, за что, естественно, получишь реальный срок. Но этот кусок штукатурки будет ждать своего часа. Поверь, он отвалится, и сейчас он просто набирает скорость, медленно, но верно. Не этот, так другой, на стенках, которые на хуй никому не нужны, но за которые платит деньги в том числе, твоя мать. Это намного больше, чем те копейки, из-за которых ты сейчас пребываешь в инвалидном кресле, и которые только раздувают твой гнев в мой адрес.

-Верни мне мои руки, - потребовал Максим, казалось, не понимавший ни слова из того, что Он пытался до него донести.

Казалось, его глаза заблестели от слез.

-Пошевели пальцами, - негромко потребовал Он в ответ, а затем повторил, - Пошевели пальцами, Максим.

Тот опустил взгляд на руки и обнаружил легкие, едва заметные движения до того покоившихся пальцев рук. Они будто шевелились сами собой, независимые от всего остального тела, и Максим долго не мог отвести от них взгляда, полного удивления и облегчения, охвативших его сознание.

-Тебе потребуется несколько дней, не больше недели, - уточнил Он, так же наблюдая за этим движениями, - Холод внутри рук будет ослабевать, отступать до полного своего ничто, пока ты не обретешь прежнего своего контроля над руками и над своим сознанием, в котором полно страха, устроившего тебе эти неудобства. Не думай, что это какой-нибудь гипноз, внушение, как это может быть. У меня нет таких возможностей. Только учти, что все может вернуться обратно. Ты не тем занимаешься, Максим, а если уж хочешь что-то украсть, то бери у тех, кто заслуживает быть терпилой.

-Я залезла в долги, - нехотя поделилась его мать Валерия Павловна, - Взяла в одном банке, взяла в другом, просила у родственников и знакомых, чтобы заплатить адвокату, чтобы облегчить участь сына в СИЗО. Чтобы, черт побери, не отправили в колонию. Я сейчас в таком говне: почти полтора миллиона, из которых миллион двести только банкам. Эта квартира все, что у нас с Максимом есть. И это родственники могут сколько-нибудь подождать потому, что понимают. Банки ждать не будут. Это же стервятники. Мол, воспитала вора, так поделом же тебе.

-У Максима все будет хорошо, - постарался воодушевить Валерию Павловну Он, - У него должен быть шанс. Если человеку даны руки от рождения, значит руки должны работать. Нужно только подождать.

Он не стал обращаться в предложенную сотрудницей ОВД Натальей жилищную Инспекцию по вопросам бардака, творящегося в подъезде дома, куда Он ходил, чтобы увидеться с Максимом.

Он не стал обращаться в жилищную Инспекцию потому, что узнал о ночном возгорании в помещении, занимаемом сотрудниками злополучной управляющей компании. Огонь вспыхнул сразу после того, как в окно была брошена бутылка с зажигательной смесью. Помещение выгорело достаточно сильно, пожарным с трудом удалось справиться с огнем. Офисная документация и оборудование было уничтожено почти полностью. Опознать поджигателя не помогли никакие камеры. К зданию быстро подбежал человек с капюшоном на голове и тряпкой, наполовину скрывшей лицо, поджег тряпку, торчавшую из бутылки, бросил бутылку в окно, и так же быстро убежал.

Узнал Он об этом происшествии из дневного выпуска местных телевизионных новостей на следующий день после случившегося пожара. Сколько прошло времени спустя Его визита к Максиму, имя которого мгновенно вспыхнуло в Его голове само собой? Что-то около месяца точно. На всякий случай Он, стараясь не афишироваться, вновь добрался до того дома, но только чтобы осмотреть подъезд. Могло ведь так получиться, что поводом для поджога оказывалось ужасное состояние подъезда, о котором Он пожаловался представителям правоохранительных органов. Ничего не поменялось по факту с момента Его первого визита сюда, как был срач, так и остался, и куски штукатурки, грозившие вывалиться кому-нибудь на голову или под ноги, продолжали занимать свои места. Ему не стоило волноваться. Впрочем, Он и не волновался, сделав про себя определенные выводы.

Ему позвонили из ментовки спустя три дня после случившегося в офисе управляющей компании пожара. Позвонили и попросили подойти для прояснения возникших у следствия вопросов. Он уже знал, что от Него хотели. Ему надо было говорить правду, но все же Он немного нервничал: мало ли что могло оказаться для Него неожиданным.

И вот Он пришел на встречу со следователем, который показал Ему Его же собственную жалобу, записанную рукой Натальи, которую, как она заверяла, должна была отправиться в жилищную Инспекцию. Он не сомневался, что бумага действительно ушла, но оперативникам не стоило особых усилий заполучить ее в качестве вещественного доказательства. Он был, однако, спокоен, уверенно поясняя, что действительно был в этом доме, что действительно заходил к Максиму Свердлову, против которого однажды давал показания, ставший жертвой его проникновения к Нему в дом и заставший парня на месте совершения преступления, а позднее выступавший в суде вместе с другими потерпевшими. Он слышал, что у парня отказали обе руки пока тот пребывал в СИЗО в ожидании суда, и этот факт сыграл свою роль в приговоре к условному сроку. Несмотря на свое негативное отношение по этому поводу (потому что вор должен сидеть в тюрьме) Ему стало жалко бедолагу, Ему стало жаль его мать, влезшую в большие долги ради своего непутевого ребенка. Он был у них, чтобы узнать, как у них дела, может быть Он мог чем-то помочь. И по ходу своего визита Он отметил полный бардак, творившийся в подъезде их дома. Это Его не устроило Он написал соответствующую жалобу в МВД, и Ему было, в конечном счете, сказано, что жалоба уйдет в жилищную Инспекцию.

Он изложил все как на духу. Он нигде ни разу не солгал. Он просто умолчал кое о чем потому, что не спрашивали, а вот если бы спросили (что было бы вряд ли), тогда бы солгал точно.

Кажется, Он был убедителен, в Его объяснениях не за что было зацепиться, да и не очень-то они и хотели за что-то цепляться. Потому что Его никто не задерживал, похоже, Он действительно ничего не знал. А кроме того, управляющая компания получила не одну жалобу из этого дома. Однако Он подозревал, что чуйка у следователя могла оказаться достаточно неуемной, чтобы за Ним проследили. Из ОВД он сразу пошел домой, намереваясь провести в четырех стенах весь остаток дня в ожидании чего-то такого, чего просто не могло не произойти. Из окна дома Ему была доступна оживленная улица, и до вечера Он то и дело поглядывал из него в поисках какого-нибудь подозрительного автомобиля, припаркованного в радиусе обзора из Его окна.

А где-то часов в восемь вечера, когда Он уже мысленно готовился лечь в кровать, несколько раз широко зевнув и чувствуя приятную тяжесть в теле, в доме раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Максим, и это был его визит в Его дом после прошлого незаконного проникновения с целью найти что-нибудь ценное.

-Ты слышал о пожаре в Управдоме? с ходу спросил Максим, старавшийся сдерживать волнение.

-Меня вызывали в ментовку, - кивнул головой Он, разглядывая парня в ожидании его агрессии, которая так и витала вокруг него, несмотря на всего его попытки обуздать ее, - Сегодня.

И Его ответ слегка остудил Максима подобно несильному, но все же ощутимому шлепку по лицу.

-И что? спросил молодой человек каким-то дрогнувшим тоном.

-Ничего. Я сказал им правду: что приходил к тебе и у меня возникли вопросы к управляющей компании, которая должна была бы навести марафет как снаружи дома, так и в подъездах, поэтому я и написал жалобу куда надо. И что мне больше нечего добавить.

-Ты написал на них жалобу? переспросил Максим.

-Да, в Генеральную прокуратуру, и через неделю меня вызвали в ментовку, чтобы я дал им конкретику. Они обещали отправить ее в жилищную Инспекцию. А сегодня в ментовке я давал объяснения по этому поводу. Недовольные жильцы одна из основных версий. Меня должны были вызвать.

-Недовольные жильцы, - повторил Максим, - А ты не сказал ментам, что ты что-то сделал со мной? Что ты рассказывал мне о том, что на голову моей матери может вывалиться кусок стены? Я запомнил эти слова, мужик. Они не выходили у меня из головы, я слышу их даже до сих пор, произнесенные твоим голосом. Ты сказал мне, что не владеешь искусством внушения. А я думаю иначе. Ты что-то со мной сделал, ты настроил меня но то, чтобы я подпалил эту блядскую контору.

-Пожар твоих рук дело? уточнил Он в ответ на вернувшееся волнение Максима.

Между ними возникла пауза, в ходе которой Максим, наконец, отвел глаза в сторону.

-Я не помню, - выдохнул он через какое-то время напряженного для него молчания, - Я не могу вспомнить эту ночь. Я уверен, что спал в это время. Но что-то внутри говорит об обратном, даже рисует какие-то подробности. Бутылка с тряпкой, огонь, опущенный капюшон, закрытое лицо, чтобы никто не узнал даже по камерам, даже перчатки. И никаких следов. У меня есть только твой голос в голове и уверенность, что я подчинился ему. Убеди меня в обратном.

-Тебе нужно сейчас успокоиться, - заметил Он, - Ты слишком впечатлительный, это твоя слабость. Поэтому у тебя возникли проблемы с руками, поэтому ты сейчас рассказываешь мне о том, что я настроил тебя какими-то страшилками. А по поводу куска стены, опасного для здоровья, так это действительно проблема. Потому что ремонт в подъезде необходим, ты видишь эту проблему каждый раз, когда идешь по лестнице. Ты можешь стараться не обращать на это внимания, но глаза все равно замечают, что что-то не так. И так продолжается день за днем. Потому что никто ничего не делает, потому что всех все устраивает, потому что если что и случится плохое, то только не со мной, и не с моими родными и близкими, а с какой-нибудь бабкой, которая любит портить людям жизнь. Вот сначала пусть она куда-нибудь денется, а потом можно и подумать о собственном отношении к окружающему меня бардаку. Только таким как ваш Управдом как-то похуй и на бабку, и на всех остальных. Они палец о палец не ударят даже если рухнет вся стена. Им деньги нужны, а не ваши проблемы. Наберут сколько им надо, потом объявят о банкротстве, и все дела. Так что у вашей конторы недоброжелателей с претензиями должно быть немало.

-И поджигателей?

-Свято место пусто не бывает, - пожал Он плечами в ответ на разумные сомнения Максима, - Эта кормушка как говно, манящее мух. Какая-нибудь, да обязательно прилетит. Поверь, ошибки людей ничему не учат. Ведь в противном случае это ответственность. То, к чему ни один частник не привык, и они это откровенно признают. Так что и поджигатели будут, и диверсанты, и даже подрыватели Пойдем, кофе попьем, - предложил Он, понимавший, что Максим Ему еще понадобится, - Пойдем, пойдем. Глотнешь, успокоишься.

После внушительной литровой кружки сладкого горячего кофе с молоком Максим полностью расслабился. Была заметна его уверенность в понимании того, что происходило с ним в эти минуты.

-Я хочу помочь твоей матери, - открыто заявил Он, - Ради тебя она повесила кредитный ошейник себе на шею.

-Долги хочешь отдать? усмехнулся Максим.

-Денег дать, - улыбнулся Он, и конкретизировал, - Миллион.

-Ни хрена себе, - не стал сдерживать эмоции Максим, - Целый лям. Зачем тебе это нужно? Бабки девать некуда, что ли?

-Деньги всегда есть куда потратить. Особенно, если они в прямой доступности, а не хранятся за семью замками.

-И откуда у тебя миллион? через секундную паузу поинтересовался Максим.

-Банки по ночам граблю, - улыбнулся Он, - Не ссы, деньги вполне легальные, никакого криминала, вопросов не может быть по определению. С того момента, как эта сумма появилась у меня на руках, я стараюсь ее не касаться, сложил в столе. Ожидаю подходящего случая. Думаю, сейчас самое время. На днях планирую зайти к вам. Хотя, по правде сказать, я не пересчитывал, знаю лишь, что изначально был миллион, - как бы невзначай спохватился Он не сразу.

-Я могу передать деньги матери, - ожидаемо для Него предложил Максим.

-Вечер уже, чтобы разгуливать с такими деньгами по городу, - замотал головой Он, а затем вдруг схватился живот и чертыхнулся, - Извини, мне нельзя мне яйца жарить. Пойду до клозета.

Конечно поджигателем был Максим, который еще был нужен Ему (да и не только один лишь Максим) в качестве чужих рук. Максим же просто обязан был сейчас, оставшись без присмотра, рискнуть и пройти в зал, чтобы хотя бы просто убедиться в том, что этот миллион действительно имел место быть. Он осторожно отодвинул и задвинул каждый ящик единственного письменного стола, имевшегося в доме, однако никаких денег не обнаружил. Лишь в самый последний момент до парня что-то дошло, он вдруг обернулся назад, чтобы обнаружить Его, следившего за каждым движением молодого человека скрестив на груди руки.

-Я и говорю, ошибки людей ничему не учат, - пожал Он плечами

Январь

Его дом обнесли в конце января. Прибыв из краткосрочной и внезапной командировки домой вечером, Он с ужасом обнаружил вскрытую входную дверь. Спиздили и телевизор, и ПК с двумя парами колонок, и пылесос, и микроволновую печь, обчистили даже холодильник. Что уж говорить о кое-каких драгоценностях и отложенных на черный день накоплениях. Против воли Он буквально схватился за голову, осмысливая происшедшее с ним в реальности.

-У Анохина Витьки твое добро, - открыто заявила Вера Васильевна, чей дом был с Ним по соседству.

-У кого? не понял Он с первого раза.

-У Анохина Витьки. Это он был со своими приятелями, - настаивала пожилая соседка.

Она ничего не сказала ментам, когда те приехали после Его вызова и опрашивали соседей в поисках возможных свидетелей. А вот после их отъезда, оставивших Его наедине с бардаком в доме, пенсионерка не замедлила навестить пострадавшего соседа. И услышав из ее уст имя, Он понял, почему бабушка умолчала о подробностях в беседе с представителями правоохранительных органов.

-Вы уверены? уточнил Он, - Это действительно был Витька?

-Вот тебе крест, соколик, - настаивала Вера Васильевна и даже перекрестилась, - Трое их было, мудаков. В половине первого ночи на машине подъехали вчерашнего дня. Дюже сильно торопились, с твоим добром не церемонились. Знали, где и что лежит, раз успели вынести все твое добро хлоп-хлоп.

-А что же Вы, Вера Васильевна, ментов не вызвали, если видели все? логично спросил Он, хотя прекрасно знал все возможные ее ответы, - Ладно. Вы точно знаете, что это Витькиных рук дело?

-Узнала его толстую фигуру и хромоту на правую ногу, - чуть осунувшись после Его замечания, вновь оживилась соседка.

Из всех тех, кого Он знал, лишь Витя Анохин хромал на правую ногу. И он так же бывал в Его доме, даже чаще остальных Его приятелей и знакомых. Все оттого, что Он и Витя знали друга очень долгое время. Иногда Витя оставался у Него дома с ночевкой, не раз Он оставлял своего друга в доме за хозяина, если вдруг приходилось отлучиться на день-два. Ели-пили вместе, даже из одной тарелки, и держались, в целом, очень дружеских отношений, в которых прежде не возникало сомнений, не возникало даже намека на них. Вера Васильевна знала Витю в лицо, знала об этих дружеских отношениях, которые никак ее не должны были цеплять до такой степени, что пенсионерка решилась бы на оговор. Эти отношения вообще не должны были ее касаться. И вот менты так же опросили ее на предмет возможных подсказок в поисках воров ее соседа, и она ничего им не сказала потому, что рассказала Ему напрямую. Как бы желая, чтобы Он выяснил все у своего верного кореша без помощи со стороны.

После ее подсказки Он не замедлил набрать номер телефона Витьки Анохина, который всегда отвечал ему. А если нет, то это означало, что Витька просто не слышал звонок, но всегда перезванивал при первой свободной возможности. Он рано ложился спать, и спал часов по восемь-десять. Сейчас на часах было всего четыре вечера, и вряд ли Витя уже завалился в кровать. Однако, набрав номер его сотового, Он услышал о том, что абонент не абонент, после чего, спустя примерно полчаса, Он уже торопливо барабанил в дверь Витькиной квартиры, которую не раз сам помогал ремонтировать по первому его зову.

Дверь открыла Танька, с которой Витя познакомился где-то около года назад, с которой жил вместе гражданским браком, но не торопился оформлять официальные по паспорту отношения. Таньку, впрочем, эта задержка только устраивала. Тем не менее, в Его присутствии речь о свадьбе между ними заходила не раз и не два. Фигуристая и статная Танька могла бы с легкостью завести любого мужика. Грудь, талия, зад, ножки все было при ней, готовое быть пущенным в дело. Витька не раз говорил Ему о завистливых взглядах, когда они с Таней гуляли по улицам, ходили в кафе и в парк, даже во время посиделок вечером в пятницу и субботу в компании общих знакомых, когда жарили шашлыки под легкую музыку за городом. Витька оказался довольно ранимым ревнивцем, что Таньке, между прочим, нравилось. Она требовала от него постоянного внимания.

-Привет, Тань, я никак не могу дозвониться до твоего десептикона, уж думаю, не случилось ли с ним чего, - стараясь сдерживать волнение, улыбнулся Он в ответ и с ее позволения вошел в квартиру, - Случайно не знаешь, где он?

-Его нет с прошлой ночи, - открыто заявила Танька и проводила Его на кухню, - Кто-то звонил ему вчера в обед. А часов в семь вечера Витька собрался куда-то. Сказал, что ему нужно съездить за город, зачем, хер его знает. Последние три дня он стал каким-то дерганым. Либо влез куда, но ничего мне не рассказывает. Боится, наверное.

Она была совершенно спокойна, несмотря на факт отсутствия ее же гражданского мужа, от которого хотела детей, целые сутки.

-Я звонила ему сегодня несколько раз, да без толку, - Танька налила Ему целый стакан холодного апельсинового сока и поставила на стол вазочку с печеньем, - Придет, куда же денется без меня?

-А вдруг? поинтересовался Он.

-Да кому он, нахер, нужен? уверенно отмахнулась Танька, практически не сомневавшаяся в своем возлюбленном.

Он же, сделав всего пару глотков холодного апельсинового сока, ощутил разлившуюся по всему Его телу свежесть. У Него были намерения всечь Витьке с правой, вломить Витьке так, чтобы надолго запомнилось, тем паче, что не дозвонившись на его номер телефона, Он только еще больше мрачнел и распалялся. Ощутив хранимую холодным апельсиновым соком свежесть, Он как будто вынырнул на поверхность, которая была так нужна Ему сейчас. Вместе с Витькой Он прошел достаточно много препятствий в своей жизни, и вот теперь, наблюдая Таньку, воспринимавшую Его более чем за своего, за какого-то еще одного родственника, в котором та не сомневалась, Он почувствовал некий непреодолимый барьер. Конечно, Танька не должна была сейчас знать о том, что привело Его в дом лучшего друга, и в морду Витьке Он зарядил бы вне ее глаз. Он, вдруг, почувствовал себя сейчас будто на месте Таньки, которая хотела быть со своим будущим мужем, которая хотела видеть Витьку отцом ее детей, которая хотела сделать Витьку семьянином, которому, в конце концов, была бы верной женой. Она не была истеричкой, она была правильно воспитана в этом плане. Витьке она подходила идеально уже на одном только визуальном уровне.

Он понимал, что Витька сейчас не появится. Он понимал, что должен был пойти домой, что должен был оставить Таньку полной ее привычной уверенности.

И вот Он вышел из дома с намерением добраться до собственной разграбленной берлоги, морально и мысленно собравшийся после холодного апельсинового сока. На мгновение, однако, в Его посвежевшем сознании мелькнула мысль о том, что Танька почувствовала его взволнованность, вызванную чем-то экстраординарным, что могло иметь к Витьке отношение, но тактично не заговорила об этом, а просто молча сделала то, что Ему было нужно остудила голову. Танька, ведь, даже не спрашивала Его желания утолить жажду.

Танька позвонила Ему, едва Он сделал несколько шагов в сторону остановки общественного транспорта, находившейся метрах в ста пятидесяти от ее с Витькой гнездышка.

-Витьку мусора приняли, - только сказала она негромким, но крайне трагичным голосом, от которого Он почувствовал внутри неприятный холодок.

Быстрее молнии Он вернулся назад, дернув входную дверь на себя одним резким и сильным рывком.

Танька сидела на кухне, сжав в руках телефон, глядя в пол.

-Он только что позвонил, - рассказывала Танька, едва Он оказался рядом, - Сказал, что находится в ментовке за попытку сбыта краденых вещей. Он просил, чтобы я его простила, и больше ничего не сказал.

-Ну точно мудак, - выдохнул Он, про себя прекрасно все поняв и не сдерживая своей реакции, - Так, Тань, значит сиди дома. Ты меня слышишь?

Она будто выпала из реальности, глядя в пол, даже когда комментировала произошедшее минут пять назад событие.

-Угу, - кивнула Танька после Его вопроса.

Она была, что называется, в ногдауне. Только что она получила крепкий удар под дых, даже не по лицу, от которого перехватывает дыхание, и все привычное кажется неестественным и до невозможности тонким и крайне плывучим, крайне нестабильным. Он вдруг увидел перед собой кого-то иного на ее месте, в один миг растерянного до состояния полной утраты осознания окружающего мира.

-Таня, - негромко позвал Он, оказавшись прямо перед ней, - Таня. Таня, посмотри на меня.

Меньше всего Ему сейчас хотелось видеть ее, если не слезы, то сморщенный, никак не подходящий ее приятной внешности вид. И вот она подняла на Него голову, и взгляд ее был каким-то потухшим, и больше того, каким-то остывшим. Больше того, прежний здоровый вид ее лица посинел от холода. Он взял ее за руки, и обнаружил самый настоящий лед как в собственных пальцах, так и под кожей женских рук. Они тоже посинели, и остыли, тем не менее продолжая подчиняться командам их владельцев. И Он как-то не был удивлен этими необычными наблюдениями и ощущениями, Он как будто предполагал их, предполагал, что так будет. И оттого Он не был как удивлен, так и напуган.

-Мне холодно, - слабым голоском пискнула Таня.

-Я знаю, - уверенно заявил Он, не отводя от нее глаз, - Я чувствую то же самое. Я не знаю - почему, могу лишь предполагать, что это итог. Потому что Витька обнес мой дом. Есть свидетель, который опознал его.

-Почему?

-Не имею ни малейшего представления.

-Мне трудно поверить, - ее просто трясло, и Танька физически не могла разжать скованных льдом ухоженных пальцев, в которых продолжала стискивать телефон.

-Мне тоже. Завтра я постараюсь пробить что-нибудь.

Он помог Тане подняться, она попросила отвести ее в зал. Затем легла на подушки, своих рук из Его хватки она не выпускала. Посинение ото льда под кожей наверняка бы устремилось вверх по рукам их обоих, неизбежно распространяясь до самых кончиков пальцев ног и до макушек голов.

-И что нам делать? пыталась найти решение этого феномена Таня, чувствуя тепло в сжатых Им пальцах своих рук, - Что он сделал с нами?

-Сейчас мы нужны друг другу, - рассудил Он, - Мы оба пострадали от действий одного и того же человека, похерившего мою с ним многолетнюю дружбу, и оставившего тебя наедине с твоими чувствами, которые пошли по одному месту.

-Укрой меня потеплее, - поняла Таня, и оказавшись укутанной в одеяло, при этом остававшаяся в махровом халате, попыталась улыбнуться, - Все это так необычно.

-Я так понимаю, что мы с тобой можем чувствовать тепло друг друга, при этом остывшие после того, как Витька, можно так сказать, ранил каждого из нас прямо в сердце. Тебя знобит от осознания чувства обиды, я же переношу это состояние более стоически. Но если я сейчас уйду отсюда, то, подозреваю, что каждому из нас станет намного хуже, поскольку на улице будет намного теплее, чем у меня и у тебя внутри. Другими словами порознь мы с тобой окоченеем.

-Разве так может быть?

-Да хуй его знает, как может быть, - не сдержался Он, не стесняясь присутствия женщины рядом с Ним, - Найди объяснение получше. Так бы и расколотил ему всю морду и пересчитал ребра, говнюку штопанному. Я чувствую себя в позе страуса со спущенными штанами, и процедура опущения меня ниже плинтуса еще не закончена. Как быть я просто не знаю.

-А что, если то же самое происходит с другими близкими ему людьми? - предположила Таня, - Если, конечно, они в курсе? С нами было все нормально, пока Витька не позвонил мне и не сказал, что задержан.

-У них там вроде как право только на один телефонный звонок, - напомнил Он.

-А сарафанное радио? в свою очередь предположила Таня.

У Него был телефонный номер матери Витьки, которым Он пользовался очень редко. Сейчас был один из таких случаев, при котором ей можно было позвонить, Ему не нравилась эта идея. Однако Он дозвонился с первого раза, на ходу придумывая предлог, подбирая каждое слово. Он не хотел сейчас быть источником дурных новостей. Весь разговор длился всего несколько мгновений, после чего Он мог перевести дух.

-Кажется, там все в порядке, - подытожил Он по окончании звонка, а затем предложил, - Тебе сделать горячего чаю?

-Лучше подогрей молока, - попросила Таня, - Только не кипяти, чтобы было просто теплым.

Он сделал как просила Таня. Отойдя, наконец, от газовой плиты, Он перелил приятно теплое молоко в литровую фаянсовую кружку с изображением кошачьей мордашки, из которой пила только Таня, затем направился с кружкой в зал.

Но прежде чем подать Тане кружку с теплым молоком, Он наклонился и поцеловал Таню в губы. И с Его стороны это было вполне осознанное и взвешенное решение. У Него был веский мотив так поступить ради восстановления несправедливости. У Него спиздили имущество Он имел все основание сделать то же самое. Пусть Он и понимал, что возмущение по отношению к человеку, которого знал долгое время, рано или поздно угаснет, и что каждый человек имеет право ошибиться в жизни хотя бы раз. Однако все имеет в этой жизни свою цену. Были ли у Него долгосрочные планы на Таньку в эти минуты?

Этот поцелуй обладал теплой энергией, наполнившей Его изнутри, унявшей Его озноб, не такой чувствительный, конечно, как у Тани, но имевший место, при котором Ему и самому было бы неплохо закутаться в одеяло и просто закрыть глаза и расслабиться. Теплая волна поцелуя устремилась по всему Его телу.

От отнял свои губы от губ Таньки, которая была практически обескуражена после того, что произошло сейчас. Ее глаза были широко распахнуты в недоумении, разглядывая Его лицо, наполнившиеся живительным теплом, которое, однако, не возвратилось на свое место надолго. И тогда Он поцеловал Таню в губы вновь, и на этот раз Его поцелуй длился гораздо дольше, встретив ответное стремление удержать эти мгновения еще и еще. Танька все поняла, заряжаясь необходимым, как и Ему, теплом.

-Будем считать эту близость необходимостью, хорошо? предложила она, после чего потянулась к кружке с молоком.

-Как тебе будет угодно, - не возражал Он.

Но Таня очень хорошо поняла Его неудовлетворенность и только возросшее желание большего, чем простые поцелуи. Кажется, Он хотел пользоваться этой привязанностью их друг к другу, внезапно возникшей благодаря Витькиной дурости.

Оставшись на ночь, Он устроился спать на диване, в то время, как Танька отправилась в ее с Витькой спальню. Сон сморил Его в одно мгновенье, он даже не помнил, как уснул после бурного на события дня.

Он будто в черную бездну провалился, в пустоту, вынырнув из которой посреди ночи, обнаружил Таньку, стоявшую в пижаме возле него.

-Я мерзну, - пожаловалась она негромко.

Он не медлил с тем, чтобы протянуть Тане руку и подтащить молодую женщину к себе. Он сразу почувствовал ее озноб.

-Сколько это будет длиться? не смогла (или не хотела) сдерживаться она и шмыгнула носом.

-Ну все, ну все, - Он прижал Таню к себе, стараясь понять все ее переживания.

И в Его осторожной хватке озноб Тани унялся, уступая место проникавшему в каждую частицу ее тела теплу. То же самое происходило сейчас и с ним.

-Я не знаю, как долго это будет происходить, - открыто объявил Он, не смея теребить густые черные кудри ее волос, и только обнимая Таню за плечи, - Нас с тобой здорово поимели, теперь мы должны это перенести. Как говорится, нас ебут, а мы крепчаем.

-Мне плохо без него, - всхлипнула Таня, - Мне очень плохо без него. Я переживаю за него. Его же могут посадить. Его посадят, понимаешь? Он вор. Вор.

-Я полагаю, я не первый его терпила, - вслух высказал Он свои сомнения и опасения.

-Целуй меня, - вдруг обратилась Таня к Нему, - Целуй, иначе я совсем околею. Это единственное, что нам остается сейчас.

Его не пришлось просить долго. То, чего она хотела, было не просто короткими прикосновениями губ, но продолжительными поцелуями, как если бы речь шла о настоящей страсти, которая заставила бы их обоих пылать изнутри жгучим огнем. Но факт заключался в том, что прежнее тепло требовалось им обоим. И ради него они оба вели себя как любовники, между которыми существование отношений длилось не одну только эту ночь.

-Боже мой, что я делаю? повторяла Таня во время этих минут, заставивших ее забыть о холоде, что она чувствовала на протяжении нескольких последних часов, о холоде, что не позволял ей уснуть, - Что МЫ делаем?

Она сама потащила Его в спальню Его лучшего и давнего друга, находящуюся в его же доме.

-Пожалуйста, прошу тебя, - настаивала она, - Прошу тебя.

Она будто обезумела, утратила контроль над собой, не желавшая испытывать более никакого холода. Ему стало даже как-то не по себе. Но это состояние неуверенности было подобно какому-то гостю, оказавшемуся по ту сторону некоего экрана, безмолвно наблюдавшему за слившимися воедино двумя противоположными стихиями.

В Его объятьях, под воздействиями Его ласок, согретая Его огнем, жадно обняв Его руками, Таня, наконец, уснула. И сон ее был глубок и крепок.

Он же продолжал смотреть в потолок спальни, лишенный всяких мыслей, чувствуя, однако, привычный холод, который никуда не делся, но который привел в действие эту подобную огню страсть. Если в Его голове и было что-то, что понемногу возникало в Его сознании, то сейчас оно просто пропадало в той опустошенности, которая охватила Его после последних минут в кровати Витьки в компании с Танькой. Оно не просто пропадало, но утягивало Его за собой, с каждым мгновением становясь все сильнее.

Но и на следующий день ничего не изменилось. Как будто не было никакой страстно холодной ночи. Проснувшись, Он не обнаружил Тани рядом с собой, в отличие от знакомого холода, от которого вновь посинели Его руки и ноги. Таня, однако, грохотала посудой на кухне, откуда доносился приятный запах съестного. Цвет кожи ее порозовел, будто необычные физические отклонения, связанные с холодом, от которого Таню знобило вчера вечером и ночью до момента ее с Ним вынужденного совокупления, сошли для нее на нет. И Он уже не наблюдал посиневшие части ее прелестного тела, по большей части скрытого домашним халатом.

-Садись за стол, - предложила Таня.

По ее каким-то резким движениям, по сосредоточенности Он понял, что Таня была раздражена. А может быть, Ему только так показалось после тех мыслей, что закрались Ему в голову?

-Ты прости меня за эту ночь,- сказала она, оказавшись с Ним за одним столом.

-У тебя были веские причины, - кивнул Он.

Какое-то время Таня просто смотрела в окно, за которым едва начинался день, изгонявший тьму.

-Как ты себя чувствуешь? спросил Он, не торопясь притронуться к еде.

-Знобит, хоть и не так сильно, как было вчера. Привыкаю, наверно Я тебе нравлюсь? вдруг спросила Таня, стараясь не смотреть на Него.

-Да, - не стал скрывать Он.

-В тебе тоже есть какие-то черты, которые мне по сердцу, - призналась она не сразу, продолжая глядеть в окно, - Сейчас, когда я говорю тебе об этом, холод отступает. Возьми меня за руку, - попросила Таня, повернувшись, наконец, к Нему.

Глаза ее заблестели от слез.

-Это всего лишь черты, - пояснила она, когда Он накрыл ее руки своими руками, так же порозовевшими в момент прикосновения, - Понимаешь, только черты. Всего лишь что-то. Само по себе малозначительное. То, ради чего я не могу Прости, - она зажмурилась и закусила губы, - Но и мерзнуть я не хочу.

-Мне нужно поехать сейчас домой, - предложил Он, - Если ты действительно не хочешь мерзнуть, тебе придеться поехать со мной.

Он поднялся из-за стола, так и не притронувшись к еде, бережно обнял Таню, чувствуя приятное тепло, окатившее Его самого с головы до ног.

-Все будет хорошо, не плачь, - успокаивал Он ее.

Спустя чуть больше часа они были у Него дома. И Он ожидаемо испытал тепло, от которого уже успел отвыкнуть, и даже больше того, Танька так же ощутила полное отсутствие каких бы то ни было намеков на озноб. Они будто покинули самое настоящее логово холода, внезапно заполнившего дом Витьки, в котором Таня провела больше большой промежуток времени, и внезапно обратившего на нее свою агрессию.

-Не сомневайся, мой дом единственное место, где холод ее не достанет, - заверял Он Витьку в своем первом же визите в СИЗО, - И в этом вопросе мы с тобой квиты.

-Она ведь тебе не нужна, - ответствовал Витька со всей своей уверенностью, на которую был способен, - Ты держишь ее все равно, что в плену, чтобы меня наказать за то, что я обнес твою хату.

-А когда ты лез в мой дом, ты думал о последствиях? (Поверь, сейчас мне абсолютно насрать на твои мотивы.) Когда ты обносил других, ты думал о том, что можешь попасться? Может быть, это тебе похуй и на Таньку, и на друзей, с которыми ты за одним столом, и на родителей?

-Избавь меня от нравоучений, ладно? Скажи ей только, что я помню о ней.

-Обязательно скажу, не переживай, - заверил Он.

Он покидал СИЗО с неприятными чувствами, услышав из уст Витьки, в общем-то, правильные слова, больше похожие на приговор. Потому что хотя Таня и была Ему по душе, в ней было приятно Его глазу, можно сказать, все, и Ему хотелось прикасаться к ней, видеть ее статную фигуру, слышать ее голос, видеть ее слезы, которые Он мог унять, чтобы успокоить ее переживания, у Него не было планов выстроить с Таней серьезных отношений, создать с ней полноценную семью. Те неприятные ощущения, связанные с холодом, ее озноб, Его озноб, посиневшие части их тел, были принесены в Витькин дом Им самим, готовым просто разбить Витьке ебало за его деяние, но рожденные благодаря Танькиным слезам, которые ее гражданский муж так легкомысленно допустил. Этот холод по смыслу действительно являлся итогом совершенного Витькой преступления, нескольких подобных преступлений, переданный через Него для Него же и спровоцированный на зависимого от Витьки человека, который оказывался не при делах и даже больше.

Таня хотела увидеть своего гражданского мужа, против чего Он был против потому, что это общение только усугубило бы ее переживания. Танька хотела чем-то занять себя, понимавшая все свое положение, при котором не могла покинуть Его дом и чувствовала угрозу для собственного здоровья и даже жизни, скрытую внутри нее. Его дом надежно сдерживал холод, всю силу которого она уже поняла и испытала, требуя от Него бурной ночи, чтобы элементарно согреться. Интуитивно она понимала, что в их с Витькой уютное некогда гнездышко ей возвращаться не имело смысла, теперь полностью охлажденное, превращенное в камеру пыток холодом. Она попросила перевезти вещи, которые пока не собиралась распаковывать в Его доме. Она вообще держалась молодцом, отчетливо воспринимая то, что происходило с ней. И Он вел себя по отношению к Тане крайне тактично. Он хотел, чтобы инициатива принадлежала ей. Если Таня и была пленницей, как охарактеризовал ее положение гражданский муж, то Он старался обходиться с ней очень вежливо.

Он, в принципе, получил то, что хотел. У Него была ночь, пусть больше вынужденная, но от того не менее страстная, Он целовал Таню в губы, он чувствовал ее всю, он ласкал ее, и она отвечала ему. Однако это была не Его судьба, Он понимал, что любовь Тани распространялась только на Витьку. Они нашли друг друга, она хотела быть с Витькой, она действительно его любила, и ее слезы и печаль из-за проведенной в Его объятьях ночи, из-за Его поцелуев, имели под собой веские причины. Таня не ненавидела Его, и Он разумно не говорил ей о подлинных причинах физического озноба, что испытывал Он сам, тем более, что этот холод передался Ему в самом деле против Его воли. И Витька имел к этому феномену отношение. Таня в подробностях расспрашивала Его о визите в СИЗО к ожидавшему суда Витьке, о том, что он чувствует, что переживает, как физически выглядит, как вообще воспринимает свой статус заключенного. Она осуждала Витьку, и в то же время простила его, желая лишь его скорейшего возвращения.

Тем не менее, здоровье Тани ухудшилось. Она похудела, ослабла физически. Холод не вокруг, но в груди ее, в сердце ее был неподвластен стенам Его дома. Таня не чувствовала озноба физически, но на каком-то ином уровне она испытывала невероятные муки, терзавшее ее нежное беззащитное в отсутствие Витьки сердце. Витьке же грозил немалый срок где-нибудь в ебенях, и он, кажется, даже не понимал, в какую жопу он загнал свою гражданскую жену, хотевшую от него детей, какую жопу он устроил вообще всем тем, кто был с ним рядом, и кто желал ему только добра.

-Есть такая идея, чтобы либо вытащить Витьку из этой петли (что будет крайне сложно сделать), либо смягчить срок, либо постараться определить его поближе к дому, - поделился Он с Таней незадолго до суда, и поставив перед ней тарелку с горячим супом, на которым колдовал собственноручно, - Кое-какие движняки уже происходят, мы общаемся с определенными людьми по этим вопросам. Как всегда, все упирается в бабки.

-Правда? вроде как потухшие глаза Тани озарил слабый огонек жизни, - Мы это кто?

Он посадил ее на стул.

-Мы это те, которые хотят наставить Витьку на путь истинный. Но если говорить откровенно, я хочу не его вытаскивать, а тебя оживить. Чтобы ты родила от него детей, чтобы у вас была нормальная полноценная семья, чтобы вы жили долго и счастливо, до глубокой старости и умерли в один день. Это я говорю тебе совершенно открыто и искренне. Потому что ты мне не безразлична. Твоя красота не должна пропасть впустую, должна принести существенные плоды от ее использования.

Несколько мгновений Таня смотрела на Него, пытаясь понять все то, что Он пытался до нее донести.

-Я не хочу тебя обнадеживать раньше времени. Потому что в этом деле многое зависит от самой системы правосудия и от желания ее представителей пойти нам навстречу. Многое зависти от того, хватит ли у нас средств. Я так же вложился, и хочу, чтобы мои затраты хоть как-то окупились. Повторяю, не ради твоего мандюка, который без пиздов как без пряников, но ради тебя. Ты не заслуживаешь всего этого.

-Спасибо, - полушепотом ответила Таня, наконец, - Спасибо тебе, .

Ее глаза вновь наполнились слезами. Но то были другие слезы. И обняв ее, Он чувствовал ее трепетное сердцебиение. Таня будто обрела небольшую, но очень важную часть новых сил, тепло которых заставила обледеневшее ее сердце забиться.

-Мне от тебя ничего не нужно, поверь, - приговаривал Он, чувствуя ее живительный трепет, если можно так сказать, озноб, в корне, по сути своей, отличавшийся от нужды элементарно согреться хоть как-нибудь, - Между нами не было никакой ночи, никакой страсти, вычеркни этот день из своей памяти. Ты мне нравишься как женщина, это правда, ты привлекательна, ты добра, ты открыта, и это в тебе главнее всего остального, но по факту я не имею права рассчитывать на тебя. И уж тем более, требовать от тебя чего-то большего, чем обычное человеческое отношение.

Он говорил ей еще что-то, стараясь умаслить слух Тани самыми теплыми и максимально нежными для ее тонкого естества словами и выражениями, про себя, при этом, стараясь вложить в каждое из них минимум смысла, присущего страсти и похоти. Он будто сейчас с родной сестрой разговаривал, которой требовалась моральная поддержка. И что самое важное, что Он чувствовал всем своим естеством, Таня верила Ему, Таня не сомневалась в Его искренности. Ей никто не собирался лгать, и попытки смягчить участь Витьки (включая его уход от уголовной ответственности) действительно происходили, проплаченные немалыми суммами. Вложились даже родители самой Тани, так же желавшие увидеть свадьбу их дочери с Витькой, который пришелся им по душе, а теперь просто задолжавший им за ее страдания.

Да, Витьке намеревались помочь, что называется, всем миром. Но, кажется, никто из них из всех не проходил вместе с Танькой через это испытание так, как было с Ним.

Он и сам чувствовал изрядную усталость в последние несколько дней после свидания с Витькой в следственном изоляторе. Обняв Таню после сообщения ей о возможности (совсем мизерной) освобождения ее гражданского мужа, Он испытывал просто какую-то гигантскую утрату физической и эмоциональной энергии. Как будто против своей воли Он открыл Тане спасительную для нее тропинку к источнику собственного тепла, что жило и только крепло внутри Него. Он испытывал облегчение от того, что Витьке еще можно помочь избежать самого мрачного недалекого будущего в местах не столь отдаленных. Все-таки, несмотря на свой поступок, Витька еще оставался Ему кем-то не посторонним. Может быть потому, что Он осуществил акт ответки, вынудив Таньку на секс, которым Он остался доволен, особенно с учетом введения Витьки в курс данного дела. Чтобы питон знал, что каждое безобразие наказуемо. Конечно, Таньке не надо было об этом знать, это понимал и сам Витька. Он воспринял эту информацию непосредственно из Его уст, без каких-либо искажений и преувеличений. В свою очередь, Он испытал огромную долю ответственности, возложенную Им самим себе на плечи. Он тщательно взвешивал все аргументы своего намерения изложить Витьке эту горькую правду о проведенной с Танькой в одной постели ночи, наполненной ласками, согревшими их обоих.

И вот теперь, изложив Тане идею о возможности облегчить участь Витьки ради нее (по крайней мере, такова была Его мотивация), Он взвалил на свои плечи еще один груз. И ощутил его Он в полной мере, обняв Таню совершенно по-родственному, не как мужчина женщину, и, казалось, еще более нежно и бережно. Как будто Он взял в руки совсем беззащитного и совсем хрупкого котенка, которого можно, наверное, раздавить в собственных пальцах, и оттого хватка рук Его была максимально под контролем. Он отдал много сил на то, чтобы Таня почувствовала себя живой, находящейся на своем месте, не выпавшей из реальности бытия, чтобы не воспринимала себя забытой, не воспринимала себя, наконец, обузой в Его доме, на Его территории, приведенная в Его дом с какой-то Ему одному понятной целью. Он отдал много сил, чтобы Таня понимала, что о ней заботились, что ее не оставляли одну, наедине с ее воспоминаниями, которые никуда не делись, и просто должны были оставаться в ее сознании неизгладимым отпечатком.

И вот Он лег в кровать в отдельной комнате в своем доме, куда Таня имела доступ, но куда не входила в Его присутствии. И сон нахлынул на Него, буквально набросился голодным хищником как на обессиленную после долгой погони жертву.

И во сне Он наблюдал сияющий ярким насыщенным светом диск солнца далеко над водной гладью, на самом горизонте, и глаза Его не обжигало и не слепило, позволяя неотрывно наблюдать за огромным светилом, будто обратившем на Него внимание и не спешившем погружаться в бездну воды. Солнце взирало на него, практически лишенное своей защитной яркости и жара. Но то было не холодное солнце, утратившее свои прежние свойства, и все еще внушавшее силу одними только размерами, и Он мог смело смотреть на него. Оно не было Ему врагом, желавшее узреть какое-то ничтожество, гордо глядевшее на него, прежде чем уйти на короткий покой в водную бездну. Нет, светило оставалось просто теплым источником энергии, приятно согревающей Его со всех сторон. Не как будто это Он не разрешал солнцу призвать полноценную темную ночь, не как будто солнцу не хватало сил расправиться с Ним раз и навсегда. То были сейчас союзники, между которыми образовалась прочная связь из желания и возможности.

Он не ждал в этот момент от солнца этой мощной, теплой, приятно согревающей его всего энергии. Больше того, Он не был даже до конца уверен в том, что это была именно теплая энергия, как и в том, что Он принимал ее. Он не был уверен, но Он точно знал, что Ему не нужна была никакая уверенность.

Все потому, что солнце говорило с Ним, и Он бы ничего не смог сделать (даже пошевелиться), если бы хотел не слышать голос обратившегося к Нему светила. И голос, что вливался в Него, был непрерывной гладкой мелодией, доносившейся откуда-то из крайне далекого бытия, до которого Ему было никогда не добраться. Голос светила звучал так, как если бы разбивался о ту сторону сверхтолстого и сверхпрочного стекла, через которое можно было лишь что-то видеть и услышать что-либо могли бы только слишком чувствительные уши. То был голос Далека, доносившийся специально до Него, ни для кого другого. И голос приятно обхватил Его голову остужавшими руками, которые просто не имели права оставить Его, и только благодаря этой их хватке Он испытывал не режущий и обжигавший Его взгляд огромный диск желто-белого солнца без вреда для себя. И будто убаюканный его голосом, плавно катящимся в Его голове, Он протягивал к солнцу руки, будто желая коснуться его, будто желая коснуться той силы, что была заключена в этом голосе, проходящей сквозь время и пространство, на каком бы отдалении от Него они не находились. Это было что-то невероятно фантастическое, частью чего Он становился в эти мгновенья, частью чего Его пыталось наделить ставшее Ему союзником светило. Как некая память, вдруг проснувшаяся в Нем под воздействием приятной мелодичной мелодии. И Он отвечал ей, протянув к солнцу руки.

Он проснулся на следующее утро, чувствуя в себе невероятную легкость, и такого Он давно не испытывал. Он не помнил окончания этого чудесного сна, знал (именно знал) лишь, что его руки коснулись чего-то крайне приятного, что скрывалось внутри той мелодии, что Он мог извлечь на свет и прижать к себе как можно сильнее. И еще Он чувствовал приятную прохладу на своем лице: на щеках и висках. Как будто Его голова оказалась обхваченной с двух сторон, вследствие чего остались следы этих прикосновений в виде долго не отпускавших при пробуждении ощущений.

И еще Он обнаружил отсутствие Тани в доме. С того дня, как она перебралась к Нему, Таня не выходила даже на улицу, ставшую для ее здоровья серьезной проблемой.

Впрочем, Таня вошла в дом спустя несколько минут после Его пробуждения. Довольная, с улыбкой на лице, даже слегка похорошевшая, одним словом, живая.

-Я снова могу выйти наружу, - объявила она с невероятным облегчением в голосе и блеском в глазах, - Ты не представляешь, как там сейчас здорово!

-Мороз? уточнил Он, чувствуя холод, ворвавшийся в дом за Таней вслед.

-Мороз и солнце, - охотно поделилась она и сняла с себя верхнюю одежду и ботинки, - Я проснулась сегодня с чувством огромной легкости, как будто весь прошедший день занималась тяжелым физическим трудом. Что-то прямо кричало во мне, чтобы я вышла из дома. Я даже походила по улице туда-сюда, чтобы от дома подальше не уходить, но чтобы вдохнуть чистого морозного воздуха. Ощущения просто обалдеть. Представляешь, я больше не чувствую никакого озноба, даже наоборот, хочется насладиться холодным воздухом.

-Полагаю, это из-за меня, рассказавшего тебе о намерениях помочь твоему обалдую, - немедленно заключил Он.

-В общем и целом да. Я искренне тебе благодарна за то, что ты пытаешься для меня сделать. Я чувствую, что сегодня будет замечательный день как для тебя, так и для меня.

-Планируешь переезжать обратно? поинтересовался Он.

-Я хочу сначала просто съездить туда, чтобы разведать обстановку, - сказала Таня, - Чтобы убедиться, что те стены готовы принять меня обратно. Съездишь со мной? попросила она.

Конечно он готов был составить Таньке компанию. Не всем из тех, кого Он знал, понравился факт переезда гражданской жены Витьки к Нему, пусть даже на время. К Нему приезжали как родители Витьки, так и ее собственные, чтобы расспросить о мотивах такого ее решения (не говоря уже о Его собственных матери с отцом). Родители Витьки были у него дома после спешного бегства Тани, и не испытывали никаких неприятных физический ощущений, вызываемых холодом, на который та жаловалась. И Таньке было все равно на те выводы, которые могли быть сделаны кем-либо, воспринимавшем ее пребывание в доме лучшего Витькиного друга. Она беспокоилась лишь о собственном здоровье.

Квартира Витьки, принявшая ее однажды, спустя время бегства Тани к Нему, встретила их обоих привычной комнатной температурой. Будто не было даже никакого секса, устроенного по инициативе Тани на кровати, в которой она спала в обнимку с Витькой. Все сохранялось в квартире как прежде, за исключением перевезенных Таней к Нему кое-каких вещей шмоток и косметики. Разумеется, Таня осталась довольна результатом этого посещения, которое необходимо было развить в полноценный обратный переезд.

-Еще раз, спасибо тебе, , - обратилась Таня к Нему по имени, полная позитивных чувств, - Спасибо, что не дал мне буквально остыть.

-Еще пока ничего не известно, - на всякий случай напомнил Он, - Не спеши праздновать раньше времени.

-Все равно я благодарна тебе, - улыбнулась Таня.

Ее переезд занял еще меньше времени, чем в прошлый раз. Он помог Тане разобрать вещи. Потом они выпили по кружке чая, после чего Он покинул ее квартиру.

После обеда же Он принял два телефонных звонка. И они оба имели для Него важное значение.

Первый звонок был от Леши Рысакова, обладавшего хорошими связями в некоторых структурах, в том числе, силовых. От Леши Он узнал о том, что судьей по делу Витьки Анохина будет судья такой-то человек, в общем, неплохой, у которого есть свои слабости, и с которым можно вести диалог. Кроме того, адвокат Витьки нашел в деле пару-тройку нюансов, не дающих ему покоя. Еще Леша обратился к своим знакомым для встречи с прокурором, который уже был готов пообщаться и озвучить свой интерес для смягчения своих требований по отношению к подсудимому Виктору Анохину. В общем, пока все шло достаточно неплохо, даже можно сказать, что хорошо. Однако намек на дополнительные финансовые вложения в этом звонке прослеживался более чем прозрачно. И пока Он еще мог что-то добавить из своего кошелька в качестве своей доли.

А где-то в районе пяти-шести часов вечера Ему позвонила Наташа, от которой Он уж точно не ожидал никаких звонков. Она сделала свой выбор однажды, сделала, находясь в здравом уме и твердой памяти, ушла без излишних объяснений, без криков, без ругани, без кулаков, которыми Он, впрочем, не привык пользоваться против женщин. Наташа просто сказала, что не хочет больше с Ним отношений, и Он, понимая, что не сможет удержать ее против ее воли, желавшую уйти, позволил ей сделать это без учинения каких-то преград. Он не собирался убиваться по этому поводу, не собирался резать себе вены или совать голову в петлю, например, не собирался уходить в запой. Он воспринял ее уход совершенно спокойно, рассудительно, хладнокровно. Он знал, к кому Наташа уходила, Он видел свою замену в лицо, которое не имело смысла рехтовать, ибо есть народная мудрость такая: сучка не захочет кобель не вскочит. И в том, что Наташа предпочла Игоря, был виноват Он, отправивший ее в чужие объятья. Да ну и хуй с ней. Почему Он должен был под кого-то подстраиваться, переделывать свои принципы и взгляды на окружающий мир? И, конечно, Он не ждал ее возвращения.

И вот Наташа, вдруг, позвонила.

-Игорь меня ударил, - голосила она вся в слезах, - Мы сильно поругались. Он психанул, оделся и ушел.

-И что я, по-твоему, сейчас должен сделать? вздохнул Он, сдерживая эмоции, чтобы не послать Наташу к такой-то матери.

-Ты сейчас дома? Можно к тебе приехать?

-Приезжай, - не отвергал Он.

Наташа появилась у Него в течение часа времени. Лицо ее наполовину было замотано плотным шарфом, на голову был накинут капюшон черной дубленки. Спустя почти год после расставания с Ним Наташа слегка поправилась, что только пошло на пользу ее фигуре, и здесь они с Таней могли бы посоперничать за Его вкус в привлекательности. Кроме того, Наташа отрастила и покрасила волосы в густой рыжий цвет. И Ему нравились женщины с длинными густыми волосами. Всего за секунду Он окинул представшую во всей свое красе прежнюю, но обновленную Наташу, чтобы понять, что она Ему мила.

Левая же щека ее была красной, грозившая совсем скоро посинеть. Еще у Наташи была разбита губа.

-А что ты мне-то звонишь? только спросил Он, держа руки в карманах штанов, - Позвонила бы матери. А еще лучше, сняла бы побои, и заяву в ментовку.

-Это в первый раз, - призналась Наташа, стараясь вновь не зареветь.

-Все когда-то бывает в первый раз, - хладнокровно пожал Он плечами, - Многие считают рукоприкладство по отношению к женщине нормой. У арабов вообще женщины особи другого сорта.

-, пожалуйста, - всхлипнула-таки Наташа, - Мне и так сейчас плохо.

-Я понял, - все с тем же хладнокровием в голосе кивнул Он, - Ты примчалась ко мне потому, что, в отличие от Игоря, я не распускаю руки, верно?

-Последнее время я думаю о том, что могла совершить ошибку, уйдя к нему. Он может наорать, он неуправляем в своем психозе. Я ожидала от него агрессии, и вот он, наконец, ударил меня. И я больше не могу так.

-Быстро, однако, ты спеклась и года не прошло, - выдохнул Он, - А я даже не знаю, готов ли я к твоему возвращению.

-У тебя кто-то есть? быстро сориентировалась Наташа.

-Пока нет, - хмыкнул Он, а затем добавил, - Мне все равно нужно подумать. Пока что у меня на первом месте вопросы, связанные с Витькой. Пока не закончится суд, на что-то другое отвлекаться я не стану. Если не хочешь сейчас возвращаться к Игорю, хотя бы позвони ему с претензиями. Скажи, что поехала к папке с мамкой. Если хочешь остаться у меня на ночь, я бы рекомендовал тебе позвонить и им, чтобы они были в курсе твоих дел, если Игорь будет задавать им вопросы. Но мне все равно нужно будет время все обдумать.

Но все оказывалось куда сложнее, чем Он мог предполагать.

И вот был над Витькой Анохиным, и на нем в качестве зрителя присутствовала и Танька, с которой прежде общались и следователь и адвокат. Она, якобы, надолго слегла, сраженная известиями о деяниях своего гражданского мужа, и вот немного оклемалась перед судом, буквально заваленная подготовленными специально для нее медицинскими справками. Танька сама изъявила желание быть на суде, несмотря на все предпринимаемые как ее родственниками, так и близкими ей людьми попытками уберечь ее от участия в этом мероприятии.

И уже в тот момент Он чувствовал знакомый Ему холод, который витал вокруг Тани, буквально окружив женщину плотным глухим облаком. Нет, Таня оставалась прежней Таней, не смевшей отвести взгляд от находившегося в клетке Витьки, который в ответ не сводил глаз с гражданской жены. Уже по одному только его взгляду становилось очевидно о Витькиной осведомленности о ночи между Таней и Им, и Таня это понимала. Но Он видел что-то еще, что было в этом мостике из взглядов двух людей, с которым пророчили скорую свадьбу и крепкие семейные узы. Он видел некую ледяную нить, да, прочную и неразрывную. Но откровенно ледяную, холодную до дрожи в страхе, от которой даже Ему самому становилось не по себе. Он видел совсем другое существо, прячущееся во взгляде женщины, хотевшей хотя бы видеть своего возлюбленного, если заговорить с ним ей было запрещено.

-Я беременна, - заявила Таня Ему перед самым началом судебного заседания, - Я сделала тест - он подтвердился.

И нельзя сказать, что Он был поражен этим известием, прекрасно осознав, что Таня не лгала, и ответственность за этого ребенка должен был понести именно Он.

-Это твой ребенок, , - она старалась говорить крайне негромко, не желая сторонних ушей, - После той ночи. Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать сейчас?

-Я готов к нему, - твердо ответил Он, - Я хочу, чтобы он появился на свет.

-Я тоже к нему готова, и тоже хочу его рождения, - она закусила губы, - И еще я хочу, чтобы ты знал о том, что со мной что-то происходит. Что-то, что порождает во мне нечто вроде хаоса, нечто вроде смешения всего того, что есть во мне. Что-то холодное, что ищет путь для того, чтобы вырваться на свободу. И самое главное заключается в том, что ты ему недоступен. И даже наоборот.

Он понимал.

-Я видела сон, - меж тем рассказывала Таня, опередив Его желание задать логичный вопрос, требующий от нее конкретики, - Я видела огромный солнечный диск, стремящийся скрыться за горизонтом в безграничном море. Я смотрела на него без страха ослепнуть или быть сожженной его светом, который не слепил и не обжигал. И солнце говорило со мной. Я слышала его голос, выраженный плавной плывущей мелодией, доносящейся откуда-то издалека, из очень глубокого Далека, до которого невозможно добраться. Но стоило мне лишь протянуть свои руки в ответ на этот голос, обращенный лишь ко мне, я будто проделала этот невозможный путь за один миг, чтобы добраться до тебя. Чтобы схватить тебя без возможности отпустить.

Он, вдруг, вспомнил этот сон. Вспомнил его с невероятной легкостью, включая ту мелодию, казалось не имевшую окончания. Он вспомнил, что проснулся, так же не дождавшись финала своего сновидения, в котором сам протягивал руки к обращавшемуся к нему светилу. Он проснулся, испытывая приятный лед на щеках. Сейчас, после ее рассказа, он, вдруг, подумал о том, что Таня держала Его голову пока Он спал, и этот приятный холод остался от ее прикосновений. Скорее всего, Она держала Его голову, чтобы поцеловать Его. Именно ее поцелуй и вызвал этот эффект приятной музыки говорившего с Ним светила.

-Ты уверена в том, что этот ребенок от меня? только уточнил Он.

-Я ЗНАЮ, что этот ребенок твой, - твердо настаивала Таня.

-Хорошо. Только это неожиданный поворот в твоих с Витькой отношениях.

Это был неожиданный поворот и для Него. Отношения с Наташей так и не увенчались ее беременностью. А в случае с Таней хватило всего одного раза? Редко, но метко? Как тут не задуматься о кармической совместимости? Поневоле станешь фаталистом.

-Да, для меня все это сюрприз, - кивнула Таня, - Начиная с того момента, как этого мандюка сцапали. Даже не знаю, как теперь быть. Но я знаю точно, что как прежде уже не будет

И вот Витька был приговорен к условному сроку, благодаря усилиям адвоката, можно так сказать, проплаченного прокурора, и финансовой поддержке всех тех, кто впрягся за него, желая вытащить из бездны, которая наверняка сломала бы Витьке жизнь. Так получилось, что, оказывается, он был всего лишь наводчиком, которого заставили сбыть краденое, что и привело его на скамью подсудимых. Витька остался должен за все эти движняки, он просто обязан был вести себя тише воды и ниже травы.

Однако Витька появился в Его доме буквально в первый же вечер после своего освобождения.

-Я не могу находиться в своем доме, - пожаловался он прямо с порога, - Там, в буквальном смысле, царит холод. Не спасают никакие батареи. Как будто в каком-то холодильнике нахожусь. Это все потому, что вы с Танькой кувыркались в моем доме. В моей кровати. Она смотрит на меня волком, я чувствую к себе неприязнь с ее стороны?

-Танька тоже мерзнет? только спросил Он, полностью уверенный в себе при всей его нервозности, которая могла бы толкнуть Витьку на совершение необдуманных действий, к которым Он был готов.

-Нет, и в том все и дело. Я не знаю, как это объяснить, я не могу этого объяснить, но к этому однозначно причастен ты. Тебе мало одной Таньки? Решил испоганить мой дом до основания?

-Ты должен сейчас сидеть в тюрьме, - напомнил Он, - Ты на свободе только из-за нее. Залезть в чужой дом и взять чужое означает куда больше, чем ты думаешь. Я тебе уже говорил, что твоя разбитая ебасоска за то, что ты осмеливаешься брать чужое таким образом это самое меньшее, что могло бы отвадить тебя от подобных деяний в будущем. Люди, которые пострадали помимо меня, хотели бы переломать тебе все кости, чтобы тебе даже дышать было больно. Но и тогда это не означало бы твоего исправления. Не говоря уже о тюремной камере, которая наверняка тебя убьет. Только кому от этого может стать лучше? Матери твоей? Или той же Таньке?

-Я покусился на твое добро ты спросил с нее. Я думаю, я больше тебе не должен.

-Мы с тобой сейчас говорим на разных языках. Дом куда больше, чем просто то, что может представлять в нем материальную ценность. Ты не вещи спиздил, ты просто надругался над этими стенами. Почему бы тебе не испытать то же самое?

Витька даже заскрипел зубами в ответ.

-Да ты не волнуйся ты так, - успокоил Он, - Со временем холод иссякнет, надо просто подождать. Можешь снять хату где-нибудь, к матери переехать пока дом не решит, что с тебя достаточно.

-А как быть с Танькой? психовал Витька, которого однозначно такой расклад не устраивал.

Кажется, Витька не знал о ее беременности.

-Она знает, что ты здесь? на всякий случай уточнил Он, и получив отрицательный ответ, выдохнул, - Танька ждет ребенка.

И только сейчас Он подумал о том, что, возможно, совершает большую ошибку, взяв на себя ответственность за самовольное оглашение того, что Таня наверняка должна была озвучить сама. Пусть не сразу, конечно.

-Вот как даже? хмыкнул Витька спустя несколько секунд после своего пристального разглядывания лучшего друга, дом которого осмелился обнести, улучив подходящий момент, - Ну да, такое бывает после бурных постельных страстей. Правда, как-то странно получается: всего одна ночь с Танькой и вот уже дите, а Наташка, похоже, до сих пор от тебя не родила.

Вслед за тем Витька набросился на Него, попытавшись всечь с правой Ему по ебальничку. Удар действительно получился резким и стремительным, и Он однозначно пропустил это движение при всей своей подготовленности к этому акту агрессии. Однако в последний момент левая половина лица Его вспыхнула приятно обжигающим холодом, а спустя долю секунды Витька схватился за здорово отбитый кулак и завыл от боли. Витьке удалось зарядить Ему по мордасам, однако Он практически не почувствовал этого удара, лишь голова Его дернулась в сторону.

-Что такое? поспешил задать вопрос Он, не сразу поняв, что только что произошло, но наблюдая нешуточные физические страдания своего визитера, нывшего от боли.

-Иди на хуй, - гавкнул на Него Витька сквозь свои стенания, - Мудак ты ебаный, понял?

Вслед за тем Витька выскочил за дверь.

А на следующий день Его навестила Танька, лицо которой излучало приятные свет и теплую энергетику, обращенные прямо к Нему.

-Витька не ночевал дома, - сообщила Таня с долей волнения в голосе.

-Он приходил ко мне, - поделился Он без намерения что-либо утаить от нее, - Он жаловался на нездоровую атмосферу у себя дома. На холодные стены, на холодную тебя. Я прочитал Витьке мораль.

-А он что?

-Я сказал ему, что ты беременна от меня, - заявил Он со всей ответственностью, готовый встретить критику из ее уст за свой длинный язык.

-А я бы не смогла сказать, - неожиданно призналась Таня, - При всем том, что я сейчас испытываю по отношению к нему, пытаясь быть прежней, мне было бы трудно сказать Витьке о нашем с тобой ребенке. И если уж совсем честно, я хотела и ждала, чтобы он узнал об этом от тебя. Как он воспринял?

-Кинулся на меня с кулаками Знаешь, я начинаю думать о том, что к возможности появления ребенка после той ночи Витька не был готов. Я начинаю думать, что он ждал нашу с тобой ночь. И только ночь, - добавил Он.

-Почему ты так думаешь? через паузу спросила Таня, рассматривая Его в ожидании вразумительного ответа.

-Да черт его знает, - пожал Он плечами, - Я не знаю, как бы я повел себя на его месте, будучи уличенным в том, что залез и обнес хату человека, которого знаю много лет и с которым прежде держался почти братских отношений. Может быть, я действительно был бы готов к тому, чтобы мою почти официальную жену затащили в постель в качестве компенсации, прекрасно понимая, что это не может быть правильным ни при каких обстоятельствах. Просто потому, что она не должна отвечать за подобные деяния. Черт, я действительно не знаю.

А Танька все равно переживала за Витьку. Он отлично прочел ее состояние по глазам, которыми она смотрела на Него в ожидании каких-то особых Его слов, могущих быть подобными самому настоящему приговору. Он хотел ошибаться, Он хотел, чтобы это чувство, которое было в Нем сейчас, внезапно посетившее Его, точнее, обнаружившееся Им в эту минуту, оставалось плодом Его фантазии. Потому что Он действительно думал о том, что Танька могла послужить этакой монетой, которой Витька готов был расплатиться за свой поступок, направленный против Него. Ну вроде как, мол, ну ладно, я согласен на то, чтобы он воспользовался моей гражданской женой, и на том разойдемся и забудем все обиды.

А тут бах, и нежданчик в виде ребенка. Как так-то, ёптыть? Да, звучит дико, особенно по отношению к тому, кого знаешь долгий период времени, с кем общался каждый день. Конечно, у каждого человека в голове водятся тараканы, и Он не был исключением. Тогда и приходит понимание полной неосведомленности, как будто оказываешься в некоем информационном вакууме, и все, что тебе остается строить догадки и предположения, пусть они и кажутся неестественными при вполне стандартных обстоятельствах. А Танька, видимо, приняла и пропустила через себя всю эту Витькину дикость. И даже в ее холодности по отношению к Витьке оставалось тепло. Ее тепло, которое просто не могло никуда испариться, да и не должно было, если хорошо подумать, испариться. Не хотел бы Он переживать то, что переживала сейчас она, будучи с результатом ее с Ним ночи у нее в животе. Пусть уж лучше и впрямь Его мысли о Витькиной расчетливости так и останутся мыслями, Его мрачной фантазией.

-Где он сейчас может быть? спросила Таня.

-Я предложил Витьке снять жилье или поехать к родителям, если ему так невыносимо в родных стенах, - только сказал Он, - Не переживай так, успокойся. Не может же быть он совсем отмороженным, тем более с условным сроком, чтобы учинить еще какую-нибудь херню.

А еще через день Его встретили прямо возле дома, без страха случайных свидетелей. Он даже и не понял, откуда эта троица выскочила с намерением Его покалечить. Били сильно, пинали ногами, отбивая бока и ребра, даже ударили чем-то тяжелым по голове, после чего Он мгновенно отключился, провалившись в черную бездну забытья, лишь нечеткие звуки раздавались вокруг, лишая Его возможности элементарно мыслить.

Когда же Он, наконец, открыл глаза, Таня сидела на стуле возле Него, обнаружившего себя на больничной койке, полностью перебинтованного, и даже немного дезориентированного в пространстве. Последнее, что Он помнил, это как Его с остервенением пинали армейскими берцами, а потом вот это место, пропахшее йодом и зеленкой.

-Проснулся, - улыбнулась Таня искренне доброй улыбкой, несильно сжавшая Его руку, - Привет.

-Где я? спросил Он, будто не понимал того, что с Ним произошло.

-В больнице. Позавчера вечером тебя сильно избили, пробили голову. У тебя множество синяков, ссадин и травм.

-Я что-то помню, - сказал Он заплетающимся языком.

-Соседи вовремя вызвали скорую, - с облегчением комментировала Таня, - Я узнала об этом только вчера днем. Узнала бы раньше раньше бы пришла.

-Ты так волнуешься за меня? попытался улыбнуться Он, - Даже больше чем за Витьку?

-Ты отец нашего с тобой ребенка, - мягко напомнила Таня, - Я должна волноваться за твое здоровье. Витька здесь не при чем. Это он сделал с тобой такое?

-Кажется, их было трое. Но не уверен, что Витька был среди них. Но полагаю, что он причастен: мог обратиться к кому-нибудь. Похоже, у человека серьезные проблемы с адекватным восприятием окружающего мира. Или же бесится потому, что ты ждешь ребенка не от него.

-Это не бешенство, это статья. Так что я понятия не имею, что у него в голове, - замотала головой Таня, - Он сейчас у родителей. Он сказал, что намерен снять квартиру. Однако у Витьки онемела правая рука.

-После того как он попытался мне врезать, - сразу дошло до Него.

-Витька тебя ударил? переспросила Таня.

-Я его даже не трогал в ответ, - комментировал Он, когда Таня машинально прикоснулась пальцами к его перебинтованной голове, чтобы провести ими по правой части Его лица, - Что-то произошло, после чего Витька просто схватился за разбитый кулак. Будто угодил не по морде, а куда-то потверже. И как сильно у него онемела рука?

-Практически не работает. Будешь писать заявление по факту избиения?

-Я ничего не могу доказать, - отверг Он, - У меня есть только мотив Ты дала мне эту защиту, - неожиданно для себя заявил Он, - От Витькиных тумаков.

Несколько мгновений Таня просто смотрела на Него, не зная, что сказать. Она будто не понимала Его. Да почему будто? С чего Он решил, что она сделала все намеренно, предусматривая такое развитие событий, при котором ее гражданский муж рыпнется выяснять отношения с Ним по поводу ночи и ребенка в результате ее на кулаках?

-Я? Как это?

-Не волнуйся, у меня нет к тебе претензий, - постарался успокоить Таню Он, - Ты рассказывала мне о сне, в котором солнце говорило с тобой. Я видел точно такой же сон в ту ночь, когда я сказал тебе о попытке спасти Витьку от реальной тюрьмы. Когда я проснулся, то почувствовал приятное жжение от холода на щеках. Как будто мою голову сжимали в руках, пока я спал. Возможно, ты поцеловала меня в этот момент, я не могу этого знать. Но когда Витька ударил меня, это холодное жжение вновь проявилось у меня на лице за мгновенье до этого удара. Как будто в этом месте мое лицо просто заледенело. У меня даже синяка от этого удара не осталось.

-И тем не менее твоя голова пострадала, в том числе, и лицо, - заметила Таня, - Но пусть будет именно так, как ты рассказываешь - всякое возможно. В какой-то момент ты стал мне намного ближе Витьки. У тебя есть право рассчитывать на меня.

Она вновь сжала Его руку.

-Я принесла тебе гостинцы, - улыбнулась Таня, - Ты должен поправляться, я хочу, чтобы у нашего ребенка был здоровый отец. Завтра я не смогу придти, но обязательно приду послезавтра, договорились?

-Приходи, - сказал Он, после чего Таня наклонилась, чтобы чмокнуть Его в перебинтованный лоб.

-Держись и поправляйся, - честно пожелала она.

После посещения Его родителями, Его пришла навестить и Наташа.

-Ну как ты? спросила она, так же как и Таня взяв его за руку.

-Более-менее, - только сказал Он, - А у тебя как с Игорем?

-Я думаю, твои увечья - это его рук дело, - без обиняков заявила Наташа, - Он узнал, что я приходила к тебе. Мы с ним сильно поскандалили, и он сказал, что сделает так, что такого больше не повторится. Он, конечно, извинялся за свои распущенные руки, но после его угроз эти извинения мне как костью в горле. Я все равно хочу уйти от него. И еще я боюсь за тебя, - без тени фальши высказала свои мысли она.

-Наверное сейчас не самый лучший момент для выражения своих чувств, - постарался сохранить самообладание Он, понимая, что в эти минуты Наташа казалась какой-то доступной, чтобы проникнуться к ней максимальным доверием, - Давай поговорим об этом чуть позже, когда я встану на ноги. Мы обязательно поговорим на эту тему. Но не сейчас.

-Хорошо, давай поговорим об этом позднее, - кивнула Наташа, - Но я хочу, чтобы Игоря проверили на причастность к твоему избиению. Сейчас это единственное, что я могла бы для тебя сделать. Чтобы снять все сомнения.

-Ты хочешь, чтобы это оказался Игорь?

-Я хочу, чтобы ты больше не попадал в больницу подобным образом, - уверенным тоном опровергла Наташа, - Позволь мне сделать для тебя что-то хорошее, позволь помочь тебе.

-Я все равно не буду писать никаких заявлений, чтобы не подставить никого не в тему.

Глаза Наташи заблестели от слез. Она как могла сдерживала их с того момента как вошла к Нему в палату. Наташа наклонилась к Нему и легонько поцеловала Его в лоб.

-Прости меня, , - всхлипнула она, - Прости меня, дуру. Прошу, прости.

-Да все нормально

Она не дала Ему договорить, она просто осыпала Его поцелуями в губы, от которых Ему было, что скрывать, приятно и легко. Он не хотел останавливать ее, даже если бы и мог это сделать. Кажется, Наташе действительно было некуда деваться, кажется, она действительно понимала, что совершила ошибку, оставив Его. И сейчас ему было по душе это ее осознание того положения, в котором Наташа оказалась, и это положение и впрямь ее тяготило.

-Сейчас я могу рассчитывать только на тебя, - повторяла она, - Прости, что не понимала этого раньше.

Однако Он не должен был как-то таять и размякнуть под горячими ее поцелуями, легко достигавшими Его сердца. Он вновь ощутил прохладное жжение на своем лице, быстро успокоившее забившееся от приятных поцелуев Наташи Его сердце.

Февраль

5 февраля

Он проснулся еще до того, как за тонкой стенкой общежития громкие голоса девок и парней обозначили ночные посиделки. И на тот момент часы показывали половину второго ночи. Он уже не хотел спать, чувствуя, что больше не уснет в эту ночь, отправившийся в кровать строго в девять часов вечера. Тем не менее, время было сонное, и по ночам все нормальные люди обычно попердывают и сопят в две дырки, укутавшись под теплым одеялом, ну, за исключением, конечно, тех, для кого ночь рабочий период времени где-нибудь на производстве или на охраняемой территории. Те посиделки, что происходили в соседней с Ним комнате, были для Него не впервой, и Он молча терпел их, бодрствуя по ночам. Хотя, конечно, все внутри Него пребывало в эти моменты в очень нестабильном состоянии, и просто руки чесались сделать телефонный звонок куда надо, чтобы ребята в форме пришли и отъебли за подобное хамское поведение.

Просто соседи за стенкой представляли собой молокососов лет по восемнадцать-двадцать, которым комната в общежитии досталась за счет мамки с папкой, и которые в своей жизни не держали в руках ничего мягче хуя. И их посиделки до утра (часов до четырех, до пяти утра) обязательно заканчивались походом в кровать до вечера в то время, как большая часть честного народа в будничный день пойдет с утра на работу. Его не мог бы убедить и смягчить и тот факт, что вполне возможно, что ребята за стенкой могли работать по графику два через два. Потому что ночная туса за стенкой происходила очень часто. Там могли включить и музыку с накрученными до предела басами и устроить караоке. Ну потому что бестолковые наглые малолетки, на которых пахать и пахать. Дури как в головах, так и в телах - вагон и маленькая тележка, если такие головы вообще пригодны к мышлению.

Он не хотел с ними разговаривать, не хотел что-то им объяснять, мол, что вы не одни, что людям на работу с утра, что вообще-то ночь на дворе. Он не хотел говорить с ними по одной лишь причине: там, за стенкой, никому не было по пять лет, при которых разум требует тщательных объяснений. Даже в пять лет некоторые люди что-то понимают, наученные либо собственным опытом (обожженные кипятком или оцарапанные и покусанные домашними животными), либо пиздюлями родителей (например, за разрисованные фломастерами дорогими обоями). И Он оправданно ожидал самого настоящего пиздеца на новогоднюю ночь, которого, впрочем, так и не случилось. А в ментовку Он не обращался из-за элементарного нежелания возможных негативных для Него последствий со стороны молодежи. Любое обращение в правоохранительные органы это геморрой в независимости от статуса заявителя. Не то сейчас время, чтобы затевать какие-то разборки с кем-либо при помощи людей в погонах.

Зато Он мог обратиться к хозяевам комнаты, которую снимал в этой общаге. Вряд ли, конечно, они должны были это делать решать вопросы подобного рода и проводить с Его соседями какие-то разговоры или делать им нравоучения.

Поэтому у Него имелся совсем другой козырь. Можно сказать, целый козырный туз в рукаве. Он, правда, до сих пор не то, чтобы решался воспользоваться им, скорее, был не уверен в том, что мог добиться того эффекта, который должен был получиться в конечном итоге. И еще Он понимал, что Его помощник это раз и навсегда, и обратно ничего вернуть не получится. Помощник его был с ним почти всегда, за исключением, конечно, тех моментов, когда мороз за окном действительно был сильным, и приоткрывать пластиковое в комнате окно не стоило. Хотя, самая настоящая духота от топящихся батарей принуждала Его ненадолго запускать зимний февральский холод внутрь комнаты. И тогда Он действительно чувствовал себя легче, и Ему было легче дышать. А впрочем, последние несколько зим выдались не совсем зимними, если не сказать, совсем не зимними, и действительно морозных дней можно было пересчитать по пальцам. Так что окно на улицу в последний февраль Он держал приоткрытым постоянно, даже когда собирался на работу.

Он чувствовал этот свежий воздух в комнате каждые день и ночь, наслаждался им как будто в последний раз в своей жизни. И Ему и впрямь было жарко, и Он даже потел, если окно оставалось плотно закрытым на долгое время, а в комнате собирался неприятный спертый запах.

Холод же помогал Ему даже быстрее засыпать по вечерам, как бы принуждая Его закутываться в одеяло теплее после похода в душевую. Он не боялся простыть и серьезно заболеть. Максимум, что могло с Ним на этой почве случиться легкий насморк, который Он бы без проблем пережил.

И именно холод позволял Ему хуесосить про себя своих соседей, устроивших ночные посиделки, и откровенно ненавидеть их до стремления желать им всего самого худшего, что может с ними только произойти. Включая смерть. И Он даже получал какое-то удовольствие от этой неподдельной ненависти. И практически не удивлялся этому чувству в моменты раздумий над ней. И в те же самые моменты Его посещала идея съехать и найти себе что-то другое, желательно, полноценную квартиру, с ванной и душем, которые не бывают заняты соседями (а особенно, со стиральной машиной), и в любое время дня и ночи Он мог беспрепятственно залезть в полную воды ванну, чтобы в теплой воде элементарно расслабиться. С деньгами у Него проблем не было, Он понимал, что может потянуть однушку в одно рыло, а большего Ему и не требовалось. Если хорошо подумать, общага Его уже подзаебала, а учитывая малолетних охуярков за стенкой, стала вообще невмоготу.

Она стала Ему невмоготу даже раньше. И то, что принуждало Его заранее готовить деньги на оплату за жилье на следующий месяц, являлось обычной автоматикой. И пока еще у Него не имелось четких вариантов, и Ему надо было заниматься поисками подходящего места.

И вот Он проснулся ночью, и, как и обычно, полез в Интернет, одев на голову наушники и включив музыкальный проигрыватель. Но даже сквозь игравшую в наушниках музыку (а Он никогда не включал ее на максимальную громкость с учетом настроенного Им самим эквалайзера) Он слышал доносившиеся через стенку голоса и смех.

-Пидаристические обезьяны, - вслух выдохнул Он сам себе, не пытаясь голосом заглушить грохочущий в наушниках тяж.

Он терпел своих соседей где-то еще с час времени в надежде на их незамедлительное благоразумие и завершение их ночной тусовки, впрочем, как и всегда в силу Его блядского характера. Нет, там даже не собирались закругляться, лишь взяли небольшую паузу, выйдя на лестничную площадку и на улицу, продолжая, при этом, орать и гоготать, как будто все остальные должны были слушать эти ор и гогот.

Он терпел этот долбоебизм, чувствуя, как все сильнее остывает Его комната с приоткрытым уличным окном. Постепенно холод перерастал в самый настоящий мороз, превращая комнату в самую настоящую морозильную камеру, полностью герметичную с учетом источника холода за окном. Постепенно Он начинал слышать звон замерзавшего в его комнате воздуха, проникавший прямо в Его сознание, минуя уши, забитые музыкой. Если бы Он сейчас включил в комнате свет, Он бы стал свидетелем удивительных (не для Него, конечно) метаморфоз, происходивших в комнате. Он бы увидел как на стенах, на полу, на потолке образуется иней, служивший источником звенящего морозного воздуха как в комнате, так и за окном. Его же собственное тело не чувствовало никаких изменений, направленных на понижение температуры. Его телу по-прежнему было комфортно в обогреваемой батареями и охлаждаемой через приоткрытое окно комнате, и Он, без элементарного стеснения привыкший выходить даже в общую кухню с находящимися там людьми в одних лишь трусах, чувствовал себя сейчас вполне комфортно.

К тому моменту, когда дегенеративная и бестолковая молодежь вернулась к себе в комнату после перекура, Его комната представляла собой самую настоящую морозильную камеру, покрытая толстым слоем инея, что ласкал Его тело (и не только) со всех сторон. Он не чувствовал никакого раздражения, никакой ненависти к своим соседям в этот момент, занятый какой-то хренью во время своего пребывания в Интернете под музыку. Он не чувствовал никакого дискомфорта, доставляемого доносившимися из-за стенки звуками, так же покрытый тонким слоем все того же белого инея.

Иней коснулся всего, что было в Его комнате. Больше того, под инеем можно было обнаружить лед, возникший откуда-то прямо из глубины предметов, зародившийся прямо из материалов, их образующих. И этот ледяной треск раздавался отовсюду, и мог бы откровенно напугать всякого, кто оказался бы, вдруг, в этом невероятном и жутком месте.

Но, несмотря, на сформировавшийся в Его комнате мороз, Он не выдыхал пар изо рта согласно всех законов физики, а кожа Его не горела и не щипала, требуя согреться. И Он оставался в полуголом виде.

Спустя час своего терпения, Он все же нашел в себе волю и желание натянуть на себя штаны и футболку, но только для того, чтобы, таки, покинуть свой морозильник и направиться на лестничную площадку и забарабанить в деревянную входную дверь, ведущую в соседнее крыло подъезда и этажа. Ему открыла девчонка, за спиной которой через проем распахнутой двери в шумную комнату Он рассмотрел двоих ребят, сидевших в креслах с бутылками пива в руках. Одного из них Он, кстати, узнал, не раз встречая парня за прилавком в одном из магазинов одной очень известной торговой сети. Он был старше парня в два раза, Он был в два раза старше каждого из тех, кого Ему удалось рассмотреть.

-Я долго буду слушать ваше веселье? ледяным тоном, звон замерзшего воздуха в котором мог слышать лишь Он, высказал свое негодование Он, - Ночь на дворе. Вы не в обычном многоэтажном доме находитесь, а в общаге, где стены бумажные.

-Мужик, присоединяйся к нам, - раздался голос еще одного парня, остававшегося в комнате вне поля Его зрения, - Расслабься, пива попьем.

-Я сейчас вызову ментов, пусть они с вами разговаривают, - пригрозил Он, будто не слыша этого предложения, - И пива попьете, и потанцуете.

-Мы не танцуем, - вместо извинений заявила девица.

-А я бы и не удивился, если бы вы у себя и в пляс пустились среди ночи. Вам же похуй, вы же одни в общаге живете.

-Ладно, все, мы поняли, - ответствовал знакомый Ему молодой человек, - Извини, мы будем потише.

Вернувшись к себе в морозильник, Он испытал немалое облегчение и еще услышал привычную прежде тишину, которую помнил всего каких-то полгода назад, до появления своих шумных соседей. Как будто и не было за стенкой никаких ночных посиделок, казавшихся в это мгновенье чем-то фантомным, существующим где-то в ином измерении, из которого Он только что выбрался, затащенный туда против своей воли.

Зато никуда не делся Он сам, занимающий свое место на деревянном стуле за компьютерным столом, покрытый инеем и ледяной коркой под ним. Тот, кто занимал стул в этот момент, недвижимо замер, представляя собой покрытое льдом и инеем от сильного мороза изваяние. Одна нога его была закинута на другую, пальцы правой руки сжимали проводную компьютерную мышь, взгляд застывших глаз вперился в экран монитора. В одно мгновение, за какую-то миллионную долю секунды Он будто вселился в это изваяние своего собственного тела, наполнив его прежней жизнью.

В следующую секунду морозный воздух, царивший в его комнате, улетучился, оставляя после себя лишь тянущуюся из приоткрытого окна февральскую прохладу. Но на самом деле, то, что происходило с Ним сейчас и несколько минут назад, длилось гораздо дольше времени. И это было с Ним не впервые.

Это происходило с Ним в результате некоего проклятья, наложенного даже не на Него, но о котором Он очень хорошо помнил. Потому что однажды Он уже сделал свой выбор, и теперь не жалел, чтобы надеяться на какой-то возврат во времени и попытке все изменить. И этот выбор Он просто не мог не сделать в свою собственную пользу. Потому что только собственные интересы имеют значение, где совсем нет времени (и желания) думать и переживать о ком-то еще, кого просто не окажется рядом в нужный момент. По факту, все и каждый думают лишь о себе, чтобы пристроиться получше, и чем, в таком случае, Он должен был отличаться от остальных? Оттого Он не считал себя разрушителем своих собственных отношений в угоду каким-то личным интересам, которыми должен был, в конечном счете, пожертвовать, и к тому все и шло. На самом деле, Он не был готов к такому будущему, что маячило впереди, крайне ограничивая прежние Его стремления, если вообще не зарубало их на корню. Он не должен был меняться, Он просто не имел права меняться.

-Пусть никто и никогда не полюбит тебя, - сама собой вновь и вновь приходила Ему на ум фраза из книжки, что Он читал когда-то давно.

И Он почему-то помнил ее спустя много лет, держа в собственной памяти, будто чувствуя себя персонажем, в чей адрес данное проклятие было адресовано.

И как в той же самой книжке, чуть ниже, буквально, следующим абзацем, а нужно ли Ему было проходить через эти так называемые сладкие чувства еще раз?

Тогда-то Он и встретил своего двойника. Ну как встретил, скорее, допустил его существование хотя бы чисто теоретически. Ибо у каждого разумного существа должен быть свой двойник (возможно, даже несколько); необязательно есть, но ДОЛЖЕН БЫТЬ. Иначе с чего бы разумные существа менялись под давлением обстоятельств? Вот и Он сам чувствовал в себе нечто особенное, что-то, что было сильнее Его, и давало о себе знать всякий раз, когда Он оказывался в проигрышном положении. Называйте это как хотите: уязвленное самолюбие, гордыня, чувство несправедливости, интуиция, при которой обман очевиден, критическое мышление. Похуй. Кто-то видит в зеркале в этот момент пунцовый оттенок кожи на лице от прилившей к голове крови, кто-то видит огонь в глазах, кто-то даже покрывается пятнами или пупырышками в гневе. С Ним же не было ни того, ни другого, ни третьего. С Ним не происходило вообще никаких видимых изменений. Да и в зеркало, если честно, Он не смотрелся. Все происходило вполне естественно, будто так и должно было быть, и Он был готов к этому расставанию, на самом деле, весьма болезненному. Должному быть весьма болезненному. Вопрос лишь в том, для кого?

Потому что мысль о необходимости возникновения в Его жизни вообще каких-либо подобного рода отношений не раз и не два посещала Его уже после того, как Он вновь остался сам себе хозяин. Лишь раз или два после расставания Он получил послание на свой телефон, наполненное возможностью что-то исправить, но так и оставшееся без ответа.

А вот возможности собственного двойника оказались куда существеннее перспектив семейных отношений, куда существеннее стремления к элементарному потомству. Он не хотел никакого потомства, Он не хотел оставлять никакого наследия в этом мире после себя. Он не хотел никаких детей. Чтобы не думать об их благополучии, об их будущем. Чтобы не переживать за них, чтобы не испытывать лишнего дискомфорта, которого и без того в Его жизни было предостаточно. Например, охуевших наглецов за стенкой.

Впрочем, Он всего лишь мог пока только в очередной раз убедиться в наличии у двойника каких-то вполне себе серьезных способностей. Пустить их в дело для Него было почему-то (и пока еще) затруднительно. Тем более, что Он пока еще сомневался.

И вот за стенкой воцарилась относительная тишина, и посидев еще какое-то время за компьютером с наушниками на голове, Он изъявил желание еще чуть-чуть подремать. Хотя бы час или два. И когда Он лег и вновь укрылся одеялом и закрыл глаза, сознание Его перенесло Его в комнату за стеной, наполненную звоном замерзшего ледяного воздуха, устроенного Его двойником, вроде бы за все то время, что Его не было в реальности в комнате, не покинувшего стула ни на мгновенье. Конечно то была другая комната, не имевшая ничего общего с той, кусочек которой Он наблюдал за спиной девахи, что открыла дверь в ответ на Его напористый стук. И надо отметить, что девочка, естественно, совсем иная, в корне отличавшаяся от той, что открыла Ему дверь в реальности, была совсем Ему по душе, и Он желал бы обладать ей. И, кажется, она так же была не против этого Его стремления, проводившая Его внутрь той комнаты. И когда Он оказался посреди обледенелых статуй, рассевшихся кто в кресле, кто - на разложенной кровати, с бутылками в руках, хозяйка комнаты так же застыла недвижимой ледяной фигурой, совсем хрупкой, способной рассыпаться на мелкие многочисленные осколки от совсем легкого Его прикосновения.

И стоило Ему лишь просто щелкнуть пальцами, нарушая идеально чистый и тонкий в своем звучании этот морозный звон, как все вокруг Него покрылось бесчисленными трещинами в каком-то ожидании Его приказа рассыпаться так, чтобы не осталось и мокрого места, чтобы не осталось никаких воспоминаний об этом месте и о тех, кто находился в нем, навсегда плененный жестоким льдом.

И встав посреди комнаты, он сделал этот короткий и неуловимый глазу жест, приказывая льду то ли лопнуть, то ли просто взорваться. И после этого мириады ледяных осколков впились Него не в силах причинить Ему хоть сколько-нибудь значимый вред.

Зато Он проснулся часов в шесть утра полностью выспавшимся, полным легкости во всем теле, отчего лежать в кровати как-то больше не хотелось. В голове Его не было никаких мыслей. Кажется, Его можно было сравнить в этот момент с только что изготовленным пустым сосудом, готовым к наполнению. Он давно уже не испытывал такого состояния, такой бодрости и хорошего настроения поутру, с вечера настраивая себя на предстоящий, очередной трудный день, благодаря чему, между прочим, подхлестывал себя на свершение самых настоящих трудовых подвигов и посещение ванны по окончании их, во время пребывания в которой просто таял сам. Проснувшись, Он не мог вспомнить подробностей своего сна, окончившегося невероятно мощным взрывом бесчисленного множества безвредных для Него ледышек, лишь этот массивный треск еще звучал в Его голове, от которого Его всего просто перло.

Еще пару рабочих дне перекантоваться и на выходные, во время которых Он намеревался тупо валяться на диване. За стенкой царила мертвая тишина, однако сейчас, перед предстоящим походом на работу, Ему было абсолютно похуй на то, что могло бы в эти минуты происходить там. Самое главное, чтобы эта тишина продолжалась все то время, пока Он будет спать, а еще лучше, чтобы Он уснул без проблем. Может быть, для кого-то девять часов вечера и детское время, да и хуй бы с ними. Почему Он должен был подстраиваться под кого-то, под чьи-то интересы, не совпадавшие с Его собственными? Насрать на регламентированное законодательством время для бытовых шумов, насрать на десять-одиннадцать часов вечера, до которых можно шуметь, не обращая внимания на каких-то там соседей, которым тоже на работу с утра.

Просто Он любил тишину вокруг, чтобы только Он мог подавать признаки жизни для окружающих, чтобы только Он решал, когда Ему ложиться спать, когда просыпаться. Просто Он не привык шуметь сам, и никто не смог бы пожаловаться на Него как на беспокойного соседа. Все то время, что Он провел в общежитии, Он ни разу никого не привел в свою каморку, даже друзей-товарищей. Он вообще не любил и сторонился шумных компаний, и так уж случилось, что среди соседей в Его крыле были лишь старики.

7 февраля

Но шумные посиделки молодых балбесов оказались не единственной проблемой, с которой Он, казалось, справился по итогам своего к ним похода с неприкрытым и охотным Им самим возмущением.

Через день из той злосчастной комнаты он с ужасом и откровенным охренением услышал собачий лай. И сначала Он не понял, откуда доносится этот лай, а когда до Него, наконец, дошло, негативные эмоции хлынули из Него настоящим потоком.

-Совсем ебанулись там, что ли? не сдерживался Он.

И судя по голосу псины, то был уже не щенок, но еще не взрослое животное. Лай его раздавался в районе входной двери. Судя по всему, в комнате никого не было, и собаку оставили в одиночестве.

Он не замедлил пожаловаться на соседей по этому поводу хозяйке, у которой снимал комнату. То была бабушка лет семидесяти, проживавшая в том же крыле общежития, что и Он. Комната, что Он снимал, принадлежала вроде как ее сыну, хотя Он старался не вникать в эти тонкости. Хотя, не так давно она предложила Ему купить у нее данный угол. Он отказался, мотивируя свое решение полной нестабильностью с работой, благодаря которой неплохо держался на плаву, мол, сегодня работа есть, а завтра могут по жопе мешалкой, и ебись как хочешь. А кредитный ошейник, тем паче из иудейских рук (потому что все до единого банки принадлежат иудеям, никогда своего не упускающим и готовым содрать с людей три шкуры, даже трусов не оставить), Его совсем не прельщал. Нет, конечно Он думал о своем собственном жилье, не о комнате в общежитии, естественно, ибо вечно скитаться по чужим хатам не имело смысла (хотя если говорить о коммуналке, плата за которую оставалась для Него больным местом, то уж лучше, когда тебе называют четкую постоянную сумму за месяц и не надо голову ломать).

Именно из разговоров с хозяйкой о чертовой псине за стенкой Он узнал о том, что ту комнату купила молодая пара, которая с момента приобретения данного жилья пока что ни разу там не появилась. Бабушка общалась с какими-то родственниками молодоженов, которые должны были приглядывать за комнатой, а заодно и поддерживать в ней порядок. И родственники и приволокли собаку по воле молодой хозяйки, хотевшей иметь в своем доме подобную живность.

-Да какая, нахер, собака в ОБЩЕЖИТИИ, где пукнешь все за стенкой слышно? недоумевал Он, - Ладно, я понимаю, кошки или миниатюрные псины, которых на прогулку выводят вокруг горшка с цветком, они все равно, что немые. Она же там сидит целый день одна, псина эта. Ее же кормить надо, на улицу выгонять. Совсем с припиздью, что ли?

-Они вроде как ничего не нарушают, - заметила бабушка.

-Нихера себе, не нарушают: я всю ночь этот собачий соляк слушал, - пожаловался Он, - Нет, так не пойдет, нахер мне такое представление.

В ближайшей аптеке Ему, однако, пришлось приобрести беруши, целых две пары, которые, тем не менее, не могли заглушить собачий лай до конца. Так что Он ложился спать с берушами в ушах, и прикрываясь сверху домашней перьевой подушкой, которую Ему подогнала сама хозяйка. Лишь таким образом Ему удалось заснуть на второй вечер, воспеваемый чертовой псиной. Естественно, что в первую же ночь, посвященную соседскому питомцу, требовавшему к себе внимания со стороны съебавшихся на выходные хозяев, Его комната вновь заледенела и покрылась инеем, и в этот раз инея и льда было больше чем обычно.

Он ломился к молокососам соседям и в первую ночь, и в следующую. И в обоих случаях никто не открыл Ему, готовому разделаться нет, не с мерзкой псиной, но с дегенератами, притащившими ее в дом.

-Утром Пашка выводил собаку гулять, - сообщила Ему хозяйка, когда тот пришел с работы, - Я говорила с ним насчет тебя. Он только руками развел. Сказал, что ничего не может сделать без разрешения жены.

-А что жена? Золотой манды колпак?

-Ну это вроде как подарок ей. Она хотела собаку.

-А что же не следит за ней? горько усмехнулся Он, - Где они по ночам бывают? Где они вообще бывают круглыми сутками зимой?

Хозяйка только руками разводила. Он же мог с уверенностью сказать, что собачий лай не прекращался и днем, пока Он был на работе, вдали от соседской комнаты. И ведь тварям не докажешь. Будут, суки, все отрицать, главное, ебальник как можно наглее сделать. Мол, не может такого быть, чтобы псина всю ночь у дверей лаяла. И по этой причине Он сделал несколько записей на диктофон в мобильно телефоне, просто прижав его к стенке, из-за которой доносился этот концерт.

После очередного Его стука в дверь соседнего крыла ближе к вечеру, Ему открыл какой-то парень лет тридцати.

-Ты по поводу собаки? сразу спросил он

-Да, сколько это будет продолжаться?

-Бля, братан, ты не представляешь как она заебала. Я готов ее застрелить своими руками. Я только из командировки, надеялся отдохнуть, расслабиться.

-Может, ментов вызвать? предложил Он, прекрасно понимая, что толку никакого не будет.

Потому что вызывать их надо было ночью, когда в соседнем с Ним крыле никого нет. Днем же, а что днем. До одиннадцати вечера не ебет. А дверь сломаешь проблем не оберешься. Это надо разговаривать с хозяевами комнаты, которых практически не бывает. Только если на работу не выйти ради общения с этим Пашей утром. Но, кажется, просто одной разбитой сопатки Ему было мало. Двойник требовал использования максимума его ледяной силы. И Он чувствовал, как все труднее Ему давалось удержать эту силу в условиях Его раздраженности и откровенной психической неустойчивости.

Именно это состояние могло выйти Ему боком, когда буквально на следующий день после своего общения с несчастным парнем, вынужденным наслаждаться собачьим концертом по возвращении из командировки, Он встретился нос к носу с родителями невесты, на чьи деньги ей и была куплена комната. Естественно, что это был Его шанс, и Он немедленно воспользовался предоставленной возможностью не пожаловаться, но высказать свои обоснованные претензии как по поводу неустанного собачьего лая, так и по поводу тех, кто только должен был нести ответственность за это безобразие, а по факту хуй положил и на собаку, и на соседей.

-Вы, видимо, решили, что в квартире живете, а не в общежитии, и хотите все удовольствия: музыку погромче с басами, гулянки по ночам, теперь псину приволокли, которая круглосуточно безвылазно и в одиночестве в четырех стенах, - наезжал Он на отца безалаберной мандафли, которая до сих пор так и не соизволила ни появиться, ни извиниться.

-Что ты газуешь? только ответствовал мужик, - Не слышишь, собака гавкает? Веди себя поспокойнее, и все будет отлично.

-Она реагирует на каждого, кто входит в дверь, - опешив от такой наглости, еще больше злился Он, - Она ждет хозяев, которых нет.

-Не хочешь проблем веди себя спокойно, - повторил отец, и попытался закрыть дверь, - Все, пока.

-Уберите свою псину, - потребовал Он в очередной раз, не позволяя ему этого сделать.

В итоге приехал наряд, которому Он объяснял суть своих претензий и своего возмущения.

-Он хотел напасть на нас, - пыталась раскрыть рот жена мужика, мать хозяйки комнаты.

-А вы мне угрожали проблемами, - в свою очередь ответствовал Он.

-Ребят, спокойно, - хладнокровно остудил враждующие стороны оперуполномоченный, а затем обратился к Нему, - Позволь мне пообщаться с ними пять минут. Не надо ругаться, все будет нормально.

-Как я тебя понимаю, - поспешил высказаться один из ребят в погонах, сопровождавших оперуполномоченного, едва тот скрылся за дверью в соседнее с Ним крыло, - Разведут всякой живности, сами последний хуй без соли доедают. Чтобы просто было что-то в доме.

-Даже не в квартире, а в комнате, - оживленно кивнул Он.

-Смени жилье, нахер они тебе нужны? предложил сотрудник, - Видишь, какие они есть? Закроют и не подавятся.

-Не надо ни с кем ругаться, - в свою очередь обратился к Нему оперуполномоченный, - Я уже понял, что этим людям все равно. Я поговорил с ними, сказал, что собака в доме не должна находиться без присмотра. Они заверяли меня, что все уладят, чтобы таких конфликтов больше не происходило. Однако вряд ли что изменится. Эти люди здесь не живут, так что чхать они хотели на чьи-то претензии. Если жалоба будет коллективной, тогда будет какой-то результат. А пока что твой лай может навредить только тебе. Они хотели написать заявление, но я их уговорил этого не делать. Я понимаю, что у тебя есть все основания что-то предъявлять. Но будет лучше, если ты привлечешь к общению владельцев комнаты, которую снимаешь, пусть они договариваются между собой, пусть ищут компромисс. А ты не лезь, ИМ ты ничего не докажешь. Все, давай.

После отъезда вызванного наряда собаку не было слышно, как минимум, до следующего утра. Так что Он испытал хоть какое-то облегчение. А еще Он надеялся на то, что оперуполномоченный адекватный и спокойный малый, ни разу не повысивший голоса во время своего наблюдения конфликта, сумел, все-таки, достучаться до благоразумия реально оборзевших соседей, которые еще пытались Его выставить каким-то злостным злодеем, прошедшим критическую точку и жаждавшим крови. Нет, настоящий, если так можно сказать, злодей все это время оставался в Его комнате, застывший в недвижимой позе, внутрь которого Он переместился после своего последнего общения с оперуполномоченным, даже слегка воодушевленный его рассудительностью и хладнокровием.

Конечно Он ожидал нежелательных звуков по ту сторону стены и по этой причине вновь воспользовался берушами и подушкой. Впрочем, беруши показались Ему достаточно хорошим средством снижения сторонних шумов, пусть и не абсолютным. И Он уже задумался о том, чтобы приобрести какие-нибудь специальные наушники, блокирующие любые сторонние звуки, если подобное изобретение вообще существует в природе.

А еще Он открыл объявления о сдаче жилья внаем, намереваясь просто оценить обстановку по этому поводу узнать цены, узнать что почем, что вообще предлагается. И вроде даже Ему что-то приглянулось. И пусть Он прекрасно знал о посредниках, как-то внезапно присосавшихся к этой кормушке, и которых просто не было лет десять назад (хотя данную комнату Он нашел путем личного похода в это общежитие), желавших получить свой процент просто из воздуха, мысль позвонить по указанным номерам с намерением пообщаться с хозяевами назойливо крутилось в Его голове. И Он не удержался и записал номера телефонов, Его заинтересовавших. Он не был уверен в том, что позвонит хотя бы по одному из них.

А вот следующая ночь была самым настоящим кино, невольным зрителем и слушателем которого Он вновь стал, проснувшись в первом часу ночи по нужде, с заткнутыми затычками ушами, но не смогший вновь быстро и глубоко уснуть.

Причиной был визитер, буквально ломившийся в комнату у Него за стеной при помощи крепких ударов, похоже, ногами, от которых, если собака и находилась в помещении страха, то наверняка забилась куда-нибудь под диван, поджав уши и хвост, боясь издать хоть какой-нибудь звук.

-Открывай, сука! орал ломившийся в дверь человек, наплевавший и на темное время суток, и на соседей, наплевавший вообще на все, - Давай открывай, мразь ебаная! Я тебе обещаю, что ебало тебе все твое разобью, пидараска. Хули ты спряталсь за семью замками, думаешь, что не достану, мразь?

Он орал как бесноватый. Наверняка он был под действием паров алкоголя, может, еще под чем. Впрочем, да и похуй. Он не должен был вмешиваться, Его эта тема совсем не касалась даже с учетом той силы, что владела Его комнатой, что владела Им самим. Он будто хотел этих разборок. Да почему будто? Пусть пауки в банке грызут друг друга и за ночные посиделки, и за собаку, за то своеволие, что они устраивали Ему почти каждый день. Ну не прямо уж каждый день, однако очень и очень часто. Пусть пауки в банке грызут друг друга за вызванных ментов и за попытки сделать Его крайним не за хуй. Пусть убивают друг друга. А Он что? Он спал с заткнутыми ушами и подушкой на голове.

-Открывай, блядина! ночной дебошир перестал долбить в дверь тяжелыми ударами, - Открывай, овца ебаная!

Сколько прошло времени с момента этого ора и дебоша, Он не знал и не хотел знать, но за это время та, которая пряталась за входной дверью, должна была вызвать подмогу. Ментов, например, и это было бы логичнее всего.

И подмога прибыла, но то были однозначно не менты. Потому что вскоре в соседнем с Ним крыле раздались крики нескольких мужчин, очевидно сцепившихся друг с другом в нешуточной драке, перешедшей из крыла в подъезд. В какой-то момент раздался звон бьющегося стекла, то было окно в общей кухне. Разборка продолжалась достаточно долго, и Он хотел, чтобы махач не заканчивался, несмотря на невозможность полноценного сна, если бы Он сейчас попытался вновь уснуть. Однако сейчас в Его комнате не было никакого морозильника, и Он даже не вылезал из-под одеяла, чтобы сесть за компьютер, чем прежде занимался каждую ночь после пробуждения в промежутке с двенадцати до трех. Сейчас Он просто лежал с закрытыми глазами в темноте комнаты, наслаждаясь зимней прохладой, сочившейся к нему через приоткрытое окно. Сейчас Он пребывал в полной погруженности в сюжет драмы, развернувшейся за пределами Его комнаты, за дверью в Его крыло, быть может, разбудившей кого-нибудь из стариков в других комнатах. Пару раз входная дверь в Его крыло содрогнулась от сильных толчков в момент, когда схватившиеся в драке молодчики врезались в нее, или же один пихнул в дверь другого.

И даже во время всей этой крайне шумной возни за стеной ничто не напоминало о наличии собаки, которая в этот момент могла бы гавкунть раз-другой.

А потом все как-то приутихло. Скорее всего, прибыли долгожданные менты, вызванные либо разбуженными и недовольными соседями, либо кем-то из участников конфликта. Именно в этой тишине Он чувствовал, что неизбежно проваливается в какую-то яму, куда очень хотел провалиться, не имевшую четкого дна, если слово дно вообще было Ему так необходимо. Однако во время этого своего погружения в приятную долгожданную бездну Он оказался в самом эпицентре мягкого на слух треска или хруста, обозначавшего крошащийся лед. И именно этого момента Он ждал больше всего на свете, и этот звук был самым лучшим из всех звуков, что Он мог слышать когда-либо, и ради этого звука и, казалось, существовал Его двойник, которого Он до сих пор сдерживал, но уже понимал, что час своего перед ним бессилия становился все ближе и ближе. И не хватало всего одного-двух эпизодов, которые стали бы точкой невозврата. Для Него, естественно.

Он ожидал увидеть кровь в подъезде после ночных разборок и разбитого окна, которое действительно было разбито в той кухне. И кровь была, совсем чуть-чуть, буквально несколько небольших капель на ступеньках, на стене, и на входной двери в соседнее с Ним крыло, приоткрытой из-за раскуроченного дверного замка. Он взял на себя смелость слегка приоткрыть ее и обнаружить крови немного больше, чем в подъезде. Дверь в соседнюю с Ним комнату, обитая черной материей, и открывавшаяся наружу, вроде бы не пострадала, заляпанная следами грязи на подошве ботинок, множественные следы которых оставил тот, кто пытался попасть в комнату, скорее всего, тот самый Паша, о котором Ему рассказывала хозяйка.

Естественно, что сове любопытство Он удовлетворил всего за несколько мгновений, окинув пространство крыла беглым взглядом, и даже не переступая его порога. Естественно, что Он постарался не оставлять отпечатков своих пальцев ни на самой двери, слегка толкнув ее от себя, ни на дверной ручке, когда возвращал дверь в исходное, едва приоткрытое положение.

-Дурдом ебаный, - только выдохнул Он, и добавил, - Ну и ладно.

Можно так сказать, что Им овладело предчувствие, ничуть, между прочим, не тяготившее Его. Предчувствие говорило Ему о том, что Он должен был однажды позволить своему двойнику одержать над Ним верх, если, конечно, между ними имелось какое-то противостояние. Не просто так, но с определенной целью двойник предстал перед Ним со всеми своими возможностями. И как-то похуй, что причина того, что Он чувствовал себя в постоянной парилке по причине своего веса. Конечно, телосложение Его не было тучным, однако мамон у Него имелся, и в силу физики и химии причинял Ему определенные неудобства, никуда не девавшийся даже на рабочем месте, где от Него требовались частые физические усилия. Кроме того, Он родился зимой, и, следуя народным поверьям, просто не мог чувствовать себя комфортно кроме как в зимнее время года. Он ведь действительно любил зиму, любил мороз, любил снег по самые яйца, любил чистый, свежий, морозный воздух, хруст снега под ногами, любил белоснежные шапки на деревьях, иней на проводах и на стенах домов, любил сверкающий на солнце снег, любил особенную звездную ночь, которые бывают только в безоблачном зимнем небе.

19 февраля

Он понимал, что вполне возможно, что ледяной двойник Его наверняка изменит Его жизнь в худшую сторону. Он понимал, что все дело было в Нем самом, в Его образе жизни, в Его мировосприятии, в Его сложившихся убеждениях. И еще в Его собственном самолюбии холодном и расчетливом, которое слишком остро реагировало на внешние раздражители.

Такие как, например, грохоты перфоратора и молотка, раздавшиеся совершенно внезапно и оттого лишь усилившие Его раздражение. Вообще тема строительных работ в человейниках оставалась для Него достаточно щекотливой темой. Просто один раз Он уже еда не получил пиздов от соседей, когда приятель позвал Его помочь с ремонтом квартиры. Заказчица осталась довольной именно Его работой в ошкуривании стен в ванной комнате, но дело было немножко в другом. А именно, во времени на часах, при котором бабушка из квартиры сверху спустилась к занимавшимся строительными работами ребятам и пригрозила вызвать ментов за проведение этих самых строительных работ после семи часов вечера. Согласно указу такому-то правительства области строительные работы разрешены в будние дни до 18.00 и полностью запрещены в праздничные и выходные дни. Он проверял в Интернете данную информацию, Он нашел это постановление, даже распечатал его на принтере. И обнаружил для себя, что подавляющее большинство людей вокруг либо не было в курсе, либо дружной толпой забило хуй на данное решение чиновников.

Из всего времени суток, из двадцати четырех часов, оказывается, нет более подходящего времени сверлить и стучать молотком, чем вечер после работы или же выходной день, когда голова должна просто на сутки отдохнуть от пиздеца на рабочем месте. Вопрос а когда еще? оказывается самой настоящей проблемой для желающих скорректировать интерьер в своем доме с кучей соседей вокруг, среди которых есть и совсем грудные дети, и пенсионеры, и какие-нибудь инвалиды, требующие тишину и покой. И в в доме любого из них рано или поздно, но ВСЕГДА ОБЯЗАТЕЛЬНО произойдет подобное действо. Его комната не могла (и не должна была) быть исключением. Если бы это была Его собственная комната, Он бы давно провел ремонт и освежил бы ее: поменял бы обои, выкинул всю мебель времен царя Гороха, повесил бы натяжной потолок, даже постарался бы сделать качественную шумоизоляцию. В общем, Он готов был превратить это место в сладкую конфетку.

И, разумеется, все эти работы Он проводил бы в разрешенное и самое разумное, не докучающее соседям время. Пожалуйста с девяти утра, с предусмотренным правилами часовым перерывом времени, и до шести вечера, даже до пяти, чтобы возвращающиеся с работы люди знали о том, что Он считается с их заслуженным покоем, будучи сам являясь представителем рабочего класса. Это кто-то другой, кто-то сверху, этажом выше (Он сразу определил, что сверлили и стучали молотком этажом выше) всегда пытается, как говорится, и на хуй сесть, и рыбку съесть, успеть и там, и там, усидеть на двух стульях. Якобы, работа святое, что нельзя променять в угоду собственным интересам, например, ремонту в своей же хате. Предложение взять какой-нибудь отпуск, чтобы спокойно заниматься этими делами, без раздражения соседей, без ругани и скандалов, когда все по правилам, как положено, как правило, неприемлемы. Ведь отпуск, обычно, означает поездку куда-нибудь на море, намерение хотя бы на чуть-чуть сменить подзаебавшую обстановку дома, на работе, в городе, даже в стране, намерение отдохнуть от одних и тех же ебальников, которые успевают набить оскомину так, что кажется вполне естественным желание разбить их в щепки. Какой, нахуй, отпуск ради ремонта? Похуй на соседей, когда свой интерес. Потерпят. А если невмоготу пусть вызывают ментов. И вновь: самое главное ебальник как можно наглее.

Только почему Он должен был подстраиваться под чье-то желание устроиться получше? Почему кто-то другой должен был диктовать Ему условия, когда Ему отдыхать, когда Ему спать ложиться? Почему кто-то решил, что незнание правил о строительных работах и шумах, их сопровождающих, является поводом нахуйпосылательства?

А вот у Него повод появился.

И не просто повод, но возможность. И даже больше чем просто возможность. Потому что в этот момент Его раздражение не породило ни льда, ни инея на стенах в Его комнате. А вот ледяной холод только усиливался, не просто сочившийся, но буквально прорвавшийся сквозь окно и наполнивший Его комнату и стремившийся вырваться за ее пределы. Он чувствовал, что сверление и стуки молотка были подобны какому-то апогею пиздеца, творившегося вокруг Его комнаты последние две недели. Ночные посиделки, переросшие в собачий лай, а затем в ночное побоище с разбитым окном и (как впоследствии оказалось, заколотой псиной), логично привели к строительным работам на ночь глядя. И хоть неприятные Ему звуки над Его комнатой продолжались в районе получаса, Он понимал, что это только начало, и что завтра соседи сверху наверняка продолжат свою сверлильно-молотковую работу.

-Нахуй вы мне обосрались, собаки ебаные? недоумевал Он, ложась в кровать, покрытую снежно-ледяным слоем.

Он погрузился в сон как-то легко и практически незаметно. И сон Его если и имел место, то очень и очень расплывчатое, не требующее Его воспоминаний в подробностях или наиболее ярких моментов при пробуждении, которые наверняка бы врезались в память надолго.

Он проснулся, как и в последние несколько лет, ночью, часа в два, в начале третьего. И вот Он проснулся, и ощутил в теле и в голове небывалое облегчение, чувствуя себя вполне бодрячком, но в то же время совсем не желавшим выбираться из постели хотя бы в туалет. Вместо этого Он ясно наблюдал, несмотря на темноту ночи, как обледенелое покрытие стен бесшумно поползло вверх, просачиваясь сквозь перекрытия и потолок, освобождая Его комнату от льда и инея. Это больше напоминало какой-то сон, во время которого Он наблюдал своего двойника, поднимавшегося ввысь, уводящего морозный звенящий воздух за собой. И коснувшись своей головой потолка, он будто впитывался в физическую преграду, постепенно таял до самых кончиков ног, в то же самое время проникал в помещение над Его комнатой, вырастая с той стороны прямо из пола. Если, конечно, источник дьявольского холода, все подчиняющего себе мороза вообще мог иметь физическое человекоподобное воплощение под Его внимательным немигающим взглядом, сконцентрированном на потолке ровно в том месте, куда проникла ледяная сущность.

Провожая взглядом своего двойника в комнату над Ним, Он практически ни о чем не думал. Ему было похуй на то, кто жил над ним: был ли это один человек или целая семья. Почему Он должен был думать о ком-то кроме самого себя? Почему Его собственные интересы должны были иметь меньшее значение против интересов кого-то другого? Сколько еще раз Он должен был жертвовать своим временем в угоду чьим-то чужим прихотям? Была ли это гордыня? Да и похуй, если и была, требовавшая своей справедливости. Возможно, когда-нибудь раньше гордыня и считалась дурным тоном, аморальным, крайне неправильным, что должно было давить на плечи тяжким грузом, и чувство вины должно было преследовать до конца жизни. Но это однозначно было раньше, где-нибудь в ебенях, с кем-нибудь, к кому Он не имел никакого отношения. Сколько можно глотать такое отношение? Он такой же человек как и все те, кто окружал Его. Он не должен был ничем отличаться. Какой Он, нахуй, ангел с крыльями? Кто сказал, что Он сделан из другого теста и должен из раза в раз становиться раком под давлением чужих прихотей?

Все сильнее Он слышал звон замерзающего наверху воздуха с того момента, как Его двойник коснулся головой потолка, с того момента, как ледяной воздух в Его комнате вообще пришел в движение, устремившись кверху прямо с улицы.

Лишь в какой-то момент, совсем недолгий, по факту, но растянувшийся до бесконечности в Его голове, Он испытал фантастически огромную слабость. Он как будто утратил львиную долю жизненных сил, что отразилось невозможностью Им чувствовать собственное тело, которому буквально требовалась помощь Его двойника. Лишь звенящий морозный воздух, источник которого находился за приоткрытым окном, казалось, поддерживал Его состояние осознания Им своего бытия в физическом мире. И Ему предстояло пройти этот ритуал от начала до конца, к чему Он приготовился после глубокого сна. Он сам этого хотел, понимавший, что настал тот момент, когда двойник окажется сильнее Его, и этот факт не должен был на него давить. У Него были веские основания.

У Него были веские основания быть самим собой.

У Него были веские основания быть одним из всех, лишенного какого-то особого естества, что могло бы отличать Его от других. Кроме того, Ему не о чем было волноваться: никто и никогда не найдет тел. Просто потому, что никаких тел не останется. И все, что Ему было сейчас нужно недвижимо лежать в ожидании окончания сего действа, слишком кажущегося каким-то сном, после пробуждения от которого все должно оставаться как и было. Он уже видел этот сон не так давно в подробностях, прекрасно зная принцип происходящего наверху действа.

Лишь когда с потолка посыпались кусочки льда, на которые рассыпалась промерзшая насквозь живая плоть, Он смог испытать удовлетворение и перевести дух. Ни одна льдинка не прошла мимо Его тела, подобно некоему магниту, буквально притягивающему их все до единой в одно место. Он чувствовал каждую из них, входящих в Него, впивающихся в Его плоть с бешеной скоростью. Однако вместо боли одна за другой льдинки приносили с собой все новые фрагменты силы, что пробуждалась в Нем в эти мгновения. Кажется, сила помогала Ему избавиться от некоего груза, от неподъемной тяжести, что лежала на Нем слишком долгое время, и даже зная о ней, Он ничего не мог сделать прежде для того, чтобы сбросить ее раз и навсегда. То, что происходило с Ним сейчас, напоминало некую компьютерную игру, в которой главный герой разбивал какой-нибудь сундук или ящик, содержащий очки здоровья или манны в виде светящихся точек, проникавших в него с должным эффектом восстановления вышеуказанных характеристик. И вряд ли бы Он удивился, если бы кто-то со стороны воспринял бы Его как персонажа виртуальной реальности, для которого чья-то жизнь оказывалась для Него жизненной необходимостью.

Но, разумеется, Он не был никаким персонажем никакой игры, состоящий не из пикселей, а из тех же мяса и костей, явившийся на свет не по воле игрового дизайнера, а в ходе естественных природных процессов. Он был живым существом, ничем не выделявшимся среди людской толпы. Ну разве что лед был внутри Него, составлявший Его внутреннюю часть, растворившийся в крови, спрятавшийся внутри тепла привычной живой плоти, но готовый вырваться на свободу.

В конце концов, Он ДОЛЖЕН был таким стать. Он ДОЛЖЕН был таким быть. Если, конечно, не хотел в очередной раз психовать и беситься потому, что кто-то рядом с ним решил по-своему, в обходе Его интересов.

Как там? С волками жить по-волчьи выть?

А где вы братьев-то увидели?

конец