Революция сознания
Часть Iб
-106-
Шатенка, небольшого роста; вид её женственной фигуры с крутыми бёдрами
и стройными ножками, видимо, будил во многих мужчинах желание. Однако,
как я позже узнал, эта женщина, жаждущая любви, была вынуждена страдать,
не в силах преодолеть собственный предрассудок и предрассудок окружающих
её людей - давно устаревшей эгоистической морали, согласно которой
жена должна отдаваться только своему мужу.
Ко мне Римма относилась как к мальчику. Я не пытался разрушить её
представления обо мне и играл роль пай-мальчика, имеющего очень смутное
представление даже в теории, о взаимоотношениях разнополых. Видимо, желая
помочь мне пополнить уровень знаний, Римма охотно отвечала на различного
рода вопросы о половых отношениях, которые я иногда задавала ей. Однажды,
видимо, продолжая тему (я помню только этот момент, но о чём мы
говорили не помню), она заставила меня отойти в один конец комнаты, сама
встала в другой и показала колпачок, который вводила во влагалище и
закрывала вход в матку, таким способом предохраняясь от нежелательного
зачатия. Как только я сделал попытку рассмотреть колпак в непосредственной
близи, она его убрала. Много позже я понял: Римма не хотела чтобы
я почувствовал запах, исходивший от резинового колпака, который достаточно
долгое время находился в "высокотоксичной среде".
Как это у Пушкина: "Что же ларчик заключает?
Что царю в нём ведьма шлёт?
В щёлку смотрит: нет не видно-
Заперт плотно, как обидно!
Любопытство страх берёт,
И всего его тревожит-
Ничего не чует слух;
Нюхает - знакомый дух..."
-107-
Отношения наши постепенно пришли к тому, что она позволяла настойчивому
мальчику целовать её молочные железы. Но как только я пытался
проникнуть к ней под юбку - Римма становилась непреклонной. Один единственный
раз в шуточной борьбе мне удалось дотронуться до "любовного
огнива", но только я ощутил (не девичий, а по-жёстче) бархат покрова желанного
треугольника, как глупышка вырвалась из моих объятий. Предрассудок,
пришедший с воспитанием, не позволял моей милой соседке "развращать"
мальчика. Такого рода поступки взрослых людей можно сравнить с
действиями тюремщика. Можно сказать, что тюремщик также заботится о
нравственной чистоте своего узника, не позволяя ему даже через окно
наблюдать жизнь. Если держать человека всю жизнь в тюрьме, то нравственность
его останется на младенческом уровне. В этом случае люди назвали
бы тюремщика извергом. А когда те же люди, по отношению к своему молодому
поколению, начинают исполнять роль тюремщиков, они называют это
"воспитанием". Глупцы!
Я видел как Римма страдала без мужчины. Как-то она мне рассказала,
что к ней должен прийти один электрик (они вместе работали на "фабрике Бебеля")
починить настольную лампу. Он пришёл неожиданно и она очень перепугалась,
что не успела поставить противозачаточный колпачок. После Римма
говорила с грустью в голосе: "Из него, оказалось, можно верёвки вить..."
Как я мучился тогда, собрав в кулак всю подростковую волю, чтобы не
закричать: "Я хочу и уже могу быть тем мужчиной, которого ты так жаждешь!"-
но промолчал.
Как-то к нам нагрянули иногородние гости. Конечно, наша 11-ти метровая
комнатка оказалась мала. Вот тогда мои родители и обратились к
Римме с просьбой разрешить их сыну переночевать в её комнате на нашей
-108-
раскладушке. Маленький сын Риммы был в то время на даче с детсадом.
Когда она потушила свет - начались мои мучения. Я находился в комнате, где
в двух шагах от меня лежала почти голая молодая женщина. Воображение
уносило меня далеко в то время, как я лежал, сдерживая дыхание и боялся
лишний раз пошевелиться. Я не решался перейти в открытое наступление,
так как в тот момент, когда она перед сном вышла из комнаты, я заглянул
в шкафчик, где лежало её противозачаточное средство, сердце моё
упало - колпачок был на месте. "Значит Римма не расположена к тому, чего
жаждет мой полу-мужской организм."- понял я. И я боялся испугать или
обидеть мою милую соседку. Дружеское чувство к ней не пускало меня
сделать последний и решительный шаг. Мой половой член напрягся до такой
степени, что когда я делал мышечное сокращение в нём ощущалась мелкая
продолжительная вибрация. Наконец, было принято решение самоуспокоиться
и как только я сделал несколько характерных движений рукой - наступила
разрядка.
---------------------
Ах. Римма, Римма, почему ты не оказалась на столько мудра, чтобы
понять молодого, и на столько добра, чтобы протянуть ему руку помощи?! От
твоего мудрого участия в моей судьбе могли произойти такие перемены,
что от них выиграли бы не только мы оба, но и родина наша, но и
человечество.
Глупо всё происходит в мире. Молодёжь теряет драгоценное время
жизни на самостоятельное, а значит и мучительное отыскание ответов на
вопросы давно решённые. Предрассудки человеческие тормозят развитие
молодой человеческой особи и большинство из пострадавших от этой глупости,
но выживших, не стремится изменить положение к лучшему. А ведь они
-109-
любят своих детей и желают им добра. Почему же так получается? Да потому,
что основная масса выживших - эгоисты, способные только на самые
ничтожные жертвы даже ради своих детей. Если раньше такие люди верили в
загробный мир и боялись расплаты за содеянное в этом мире, то сейчас
боязни нет, ибо для основной массы бывших граждан СССР загробного мира
не существует. А что тогда может быть важнее для такого человека в
этом мире, кроме его личного "я". Такие людишки гоняются за удовольствиями
и не оглядываются назад. После таких людишек зачатые ими и брошенные
ими на произвол судьбы дети, попадая в "сито" житейского естественного
отбора, не улучшают человеческий материал, а становятся простым
дополнением основной гниющей массы.
"С самых ранних пор ребёнку преподносят и делом и словом готовые
формы чужого опыта, снимая с его слабых плеч тяжёлый труд дознавания
собственным умом".
И.М.Сеченов.
Если бы так...,если бы так!!!
-----------------------------
К 15-ти годам я уже стал регулярно посещать максатихинскую танцплощадку.
Чтобы выглядеть старше - начал курить. Ни к одной своей подружке
я не испытывал подобного тому, что испытывали герои, которых мне
приходилось видеть в кино, о которых я читал в книгах. Наша(советская)
пропаганда пыталась привить юношеству мистическо-восторженное
представление о взаимоотношениях разнополых. Такого рода идеализация
любовных отношений, по моему мнению, очень губительно влияет на молодое
поколение.
Советский пропагандистско-воспитательный аппарат создал в моей
-110-
голове образ идеальной супружеской пары. Воспитатели использовали
подобранные соответствующим образом произведения литераторов всего мира
и всех предыдущих поколений. Естественно, что я не мог устоять перед такой
квалифицированной обработкой. Горе-воспитатели не включили в подборку
такие произведения как , например, "Царь Никита и сорок его дочерей"
А.С.Пушкина (см. в приложении); а эти произведения хоть и не значительно,
но воспроизводят ту действительность, в которой мне пришлось
познавать мир и мучительно исправлять последствия психологической
диверсии против таких детей как я (только так можно назвать действия светской
идеологической машины, вызвавшее, можно сказать, патологические
изменения в молодом мозгу).
В 15 лет свою неспособность чувствовать то, что чувствовали герои
доступных мне произведений искусства, я никак не объяснял. Меня
интересовало и влекло женское тело, а к женской "душе" я был равнодушен. Я
стремился к сближению с женщиной прежде всего как с самкой (причём - с
самкой бесплодной), а не как с личностью. Это происходило, видимо, потому,
что моя сексуальная чувствительность из-за вынужденного воздержания
была неразвита. Думаю, что удовлетворяемая половая чувствительность
постепенно уступает место чему-то высшему - духовному и тогда мужчина
стремится к женщине как к личности, как к своему необходимому духовному
дополнению. Сейчас (в тридцать лет)* я ощущаю духовную тягу к женщине,
но телесная всё ещё продолжает стоять на первом месте. В то время (в
юности) я жаждал женского тела и только. Иногда мне в голову приходила
========================
* Делаю компьютерный набор книги. Теперь мне 53 и я подтверждаю
то, к чему пришёл в 30 лет.
Приложение к стр.110. -1-
А.С.Пушкин.
ЦАРЬ НИКИТА И СОРОК ЕГО ДОЧЕРЕЙ
Царь Никита жил когда-то Богомольной важной дуры,
Праздно, весело, богато, Слишком чопорной цензуры?
Ни творил добра,ни зла, Как быть?.. Помоги мне, бог!
И земля его цвела. У царевен между ног...
Царь трудился понемногу, Нет, уж это слишком ясно
Кушал, пил, молился богу И для скромности опасно,-
И от разных матерей Так иначе как-нибудь:
Прижил сорок дочерей, Я люблю в Венере грудь,
Сорок девушек прелестных, Губки, ножки особливо,
Сорок ангелов небесных Но любовное огниво,
Милых сердцем и душой. Цель желания моего...
Что за ножка - боже мой! Что такое?.. Ничего!..
А головка, тёмный волос, Ничего, иль очень мало...
Чудо глазки, чудо - голос, И того-то не бывало
Ум - с ума свести бы мог. У царевен молодых,
Словом, с головы до ног Шаловливых и живых.
Душу, сердце - всё пленяло. Их чудесное рождение
Одного недоставало. Привело в недоумение
Да чего же одного? Все придворные сердца.
Так, безделки, ничего. Грустно было для отца
Ничего иль очень мало, И для матерей печальных...
Всё равно не доставало. А от бабок повивальных
Как бы это изъяснить, Как узнал о том народ -
Чтоб совсем не рассердить Всякий тут разинул рот.
-2-
Ахал, охал, дивовался, "Провинись жена моя!"
А иной хоть и смеялся, /Видно сердцем были гневны/
Да тихонько; чтобы в путь Подросли мои царевны.
До Нерчинска не махнуть. Жаль их стало. Царь - в совет;
Царь созвал своих придворных, Изложил там свой предмет:
Нянек, мамушек покорных - Так и так - довольно ясно.
Им держал такой приказ: Тихо, шопотом, негласно,
"Если кто-нибудь из вас Осторожнее от слуг.
Дочерей греху научит, Призадумались бояры,
Или мыслить их приучит, Как лечить такой недуг.
Или только намекнёт, Вот один советник старый
Что у них недостаёт, Поклонился всем - и вдруг
Иль двусмысленное скажет,- В лысый лоб рукою брякнул
То - шутить я нее привык- И царю он так вавакнул:
Бабам вырежу язык, "О, премудрый государь!
А мужчинам нечто хуже, Не взыщи мою ты дерзость,
Что порой бывает туже." Если про плотскую мерзость
Царь был строг, но справедлив, Расскажу что было в старь.
А приказ красноречив; Мне была знакома сводня
Всяк со страхом поклонился, /Где она и чем сегодня?
Остеречься всяк решился, Верно тем же чем была./
Ухо всяк держал востро Баба ведьмою слыла,
И хранил своё добро. Всем недугам пособляла,
Жёны бедные боялись, Немощь членов исцеляла.
Чтоб мужья не проболтались; Вот её бы разыскать;
В тайне думали мужья: Ведьма дело всё поправит:
-3-
А что надо,- то и вставит". То к ней прямо и вошёл,
-"Так за ней сейчас послать!- Поклонился ведьме смело,
Восклицает царь Никита, Изложил царёво дело:
Брови сдвинувши сердито: Как царевны рождены
-тотчас ведьму отыскать! И чего все лишены.
Если ж нас она обманет, Ведьма мигом всё смекнула...
Чего надо не достанет, В дверь гонца она толкнула,
На бобах нас проведёт, Так промолвив: "Уходи
Или с умыслом солжёт,- Поскорей и без оглядки,
Будь не царь я,а бездельник, Не то - бойся лихорадки...
Если в чистый понедельник Через три дня приходи
Сжечь колдунью не велю: За посылкой и ответом,
И тем небо умолю". Только помни - чуть с рассветом".
Вот, секретно, осторожно, После ведьма заперлась,
По курьерской подорожной Уголёчком запаслась,
И во все земли концы Трое суток ворожила,
Были посланы гонцы. Так что беса приманила,
Они скачут всюду рыщут Чтоб отправить во дворец,
И царю колдунью ищут. Сам принёс он ей ларец,
Год проходит и другой - Полный грешными вещами,
Нету вести никакой. Обожаемыми нами.
Наконец один ретивый Там их было всех сортов.
Вдруг напал на след счастливый Всех размеров, всех цветов,
Он заехал в тёмный лес Все отборные с кудрями...
/Видно вёл его сам бес/, Ведьма все перебрала,
Видит он: в лесу избушка, Сорок лучших оточла,
Ведьма в ней живёт,старушка. Их в салфетку завернула
Как он был царёв посол, И на ключ в ларец замкнула,
-4-
С ним отправила гонца, Птички - порх и улетели,
Дав на путь серебреца. И кругом на сучья сели
Едет он. Заря зарделась... И хвостами завертели.
Отдых сделать захотелось, Наш гонец давай их звать,
Захотелось закусить, Сухарями их прильщать:
Жажду водкой утолить: Крошки сыплет - всё напрасно
Он был малый аккуратный, /Видно кормятся не тем/;
Всем запасся в путь обратный. На сучках им петь прекрасно,
Вот коня он разнуздал А в ларце сидеть зачем?
И покойно кушать стал. Вот тащится вдоль дороги,
Конь пасётся. Он мечтает, Вся согнувшися дугой,
Как его царь вознесёт, Баба старая с клюкой.
Графом, князем назовёт. Наш гонец ей бухнул в ноги:
Что же ларчик заключает? "Пропаду я с головой!
Что царю в нём ведьма шлёт? Помоги, будь мать родная!
В щёлку смотрит: нет не видно - Посмотри, беда какая;
Заперт плотно. Как обидно! Не могу их изловить!
Любопытство страх берёт Как же горю пособить?"
И всего его тревожит. Вверх старуха посмотрела,
Ухо он к замку приложит - Плюнула и прошипела:
Ничего не чует слух; "Поступил ты хоть и скверно,
Нюхает - знакомый дух... Но не плачься, не тужи...
Тьфу ты пропасть! Что за чудо? Ты им только покажи -
Посмотреть ей-ей не худо. Сами все слетят наверно."
И не вытерпел гонец... "Ну спасибо!"- он сказал...
Но лишь отпер он ларец, И лишь только показал -
-5-
Птички вмиг к нему слетели
И квартирой овладели.
Чтоб беды не знать другой,
Он без дальних оговорок
Тотчас их под ключ все сорок
И отправился домой.
Как княжны их получили,
Прямо в клетки посадили
Царь на радости такой
Задал тотчас пир горой:
Семь дней сряду пировали,
Целый месяц отдыхали;
Царь совет весь наградил,
Да и ведьму не забыл:
Из кунсткамеры в подарок
Ей послал в спирту огарок
/Тот, который всех дивил/,
Две ехидны, два скелета
Из того же кабинета...
Награждён был и гонец.
Вот и сказочки конец.
-111-
дерзкая мысль и тогда я злобно проклинал советские порядки и с грустью
думал о дореволюционных публичных домах, упоминание о которых я
встретил в одной книге.
Только тридцатилетним я ощутил способность к платонической любви.
Что это - отсталость в развитии? Может быть и так, но Аристотель определил
брачный возраст: мужу - 37, жене - 17. Я не верю, что Ромео и
Джульетта могли в их возрасте чувствовать так, как описал их чувства
Шекспир. Не верю! С женской стороны - не знаю, возможно всё происходило
именно так, а с мужской - нет. Мужчине природой заложено быть защитником
семьи. Он любит покровительствуя, защищая, объясняя; да - объясняя, потому
что жить не понимая, жить инстинктами, способный любить мужчина не может.
Он должен на всё уметь дать ответ.И настоящая любовь приходит к
мужчине не только со зрелостью половой, но и с духовно-умственной. Без
духовно-умственной зрелости любви мужчина испытать не сможет, будет
только влечение, желание, страсть, похоть, но не любовь. Был ли духовно
зрел Ромео? Сомневаюсь. Шекспир - был.
Мне исполнилось 15 лет, когда в Максатихе на танцах я познакомился
с девушкой моей мечты. В настоящее время я способен трезво судить о
многих вещах, как мне кажется, так вот, скажу определённо: её внешний
облик - идеал для меня. На полголовы ниже меня, яркая брюнетка; во взгляде
её карих глаз было столько жизни, здоровья, что когда впервые наши
взгляды встретились, то я физически ощутил излучаемую ими энергию. Она
взглянула на меня и яркая вспышка радости... нет, это было похоже на
удар электрическим током, но удар не болезненный, а вызывающий приятные
чувства, как будто из какого-то волшебного оружия выстрелили мне в
грудь и вызвали в ней мгновенную жгучую радость.
-112-
Я должен был сделать большое волевое усилие, чтобы решиться
пригласить её на танец. Её хорошо развитые молочные железы, покатые
плечи, нежная кожа на шее, маленькие ухоженные ручки, точёные ножки в модных
туфлях на высоком каблуке-шпильке, узкая талия, крутые бёдра, запах духов
- заставили меня забыть о некотором разочаровании из-за её плохой
хореографичности. Мне нужно было потрудиться, чтобы помочь её уяснить и
запомнить последовательность очень простых движений нашего танца, в то
время, как многие предыдущие мои партнёрши мгновенно это схватывали.
На танцплощадке было много взрослых парней: и лучше одеты, и физически
развитые, высокие, мускулистые, конечно при деньгах и т.д. и
т.п...., а Роза (так звали девушку) остановила свой выбор на мне. Её
избраннику пришлось выдержать нападки соперников. Розу пригласил на
танец парень: выше меня, старше года на 3, на 4, одетый в отличный костюм
"тройку", на ногах моднейшие лакированные ботинки. Но Роза отказала
ему, а когда парень стал настаивать, пришлось вмешаться мне (я стоял
неподалёку). Скоро ко мне подошёл незнакомец и предложил выйти "поговорить".
Я отлично знал содержание предстоящего "разговора" и понимал, что
надеяться на рыцарскую благородность нельзя, вряд ли парень звал на
"диалог" - против меня могут быть выставлены любые силы. Я отказался
выйти, понимая, что на танцплощадке - где и милиция, и дружинники - избивать
меня не посмеют. Но я ошибся в деталях. Скоро ко мне подошёл длинный
подвыпивший парень. Он, не скрывая своей агрессивной цели, после словесных
оскорблений сделал попытку перейти к физическим. Но он был пьян,
а я ожидал удара, и когда его кулак устремился к моему лицу, я уже
знал что делать. Он бил правой рукой, я отклонился вправо и вплотную подойдя
к противнику, нырнул под руку. Оказавшись сзади, я что есть силы
-113-
стиснул руки, которыми обхватил парня за талию, приподнял его в воз-
дух, но бросать не стал, так как разум мне подсказывал, что нельзя доводить
бой до стадии, когда противники готовы идти на всё только бы восстановить,
утраченную в глазах окружающих репутацию. Я оттолкнул противника
и приготовился к отражению следующей атаки. Но парень, видимо, сильно
разбил руку, потому что в момент удара, я стоял плотно прижавшись к
забору, которым была огорожена танцплощадка. Следующий мой противник был
трезв, а выглядел более устрашающе: свитер туго обтягивал хорошо развитые
мышцы; он был выше меня и гораздо старше. В нём не было злобы, скорее
солидарность с отвергнутым Розой товарищем и спортивный интерес
(он, видимо, был свидетелем боя с моим первым противником), привели его
к желанию "взгреть молодого". Приняв боксёрскую стойку, парень попытался
ударить меня, но я легко ушёл от удара (к видимому удовольствию моего
противника, что принесло мне душевное облегчение) не нанося ответных. Я
понимал, что мои удары принесут вред не противнику, а мне, разозлив парня,
я был бы смят им сразу. А пока он, видимо, испытывал меня, приняв
предложенный мной стиль боя. Я рассчитывал, что нас быстро разнимут и
расчёт оправдался. Этому "боксёру" так и не удалось узнать силу воздействия
на меня своих ударов. На шум явились дружинники. Тем дело и
кончилось.
Я пригласил Розочку на танец и договорился что пойду провожать
её. Мы ушли с танцев за полчаса до окончания, рассчитывая, что таким
манёвром сможем обмануть неудачливых назойливых поклонников. Действительно,
это удалось по отношению к некоторым, но один, видимо, зорко следивший
за своей возлюбленной, заставил меня ещё раз в рукопашном бою отстаивать
права избранника этой прекрасной девушки. Парень внешне во многом
-114-
проигрывал первому сопернику, но тоже - был старше меня. Роза знала
его, поэтому назвав по имени, сразу попросила удалиться, но он не исполнил
просьбу. Наша драка походила на петушиный бой. Мы оба приняли боксёрскую
стойку и, видимо, поднимая тучи пыли, которую в темноте было не
видно, скакали друг около друга редко нанося удары. У меня были
преимущества, которые позволили с честью выйти из этой гнусной - не достойной
человека - ситуации (бой самцов из-за самки). Этот парень по силе был
мне равен, но менее подвижен. Кроме того, я видел его лицо, а он моего -
нет. Оказывается Роза как могла помогала мне тем, что светила фонариком
в лицо противнику. Парню досталось больше, но и я не смог уйти от всех
его ударов. Получив своё, парень отстал, а мы до утра бродили по Максатихе
и разговаривали. На душе было грустно - неужели эта кобелиная борьба
необходимо и во взрослой жизни?.. Эта мысль долго не покидала меня и
отравляла всю прелесть встречи с милой. Впервые я поцеловал Розочку,
когда у меня зажила разбитая в борьбе с соперниками губа. Роза отвечала
на мои поцелуи и поэтому я не стал долго задерживаться на этом
этапе. Я с упорством идиота лез к ней под юбку и однажды достиг желаемого.
Она беззлобно стыдила меня; я разыгрывал, что мне действительно
стыдно это делать, но при каждой встречи после поцелуя, не изменяя себе
лез в девичьи трусики. В теории я знал как делаются дети, а неотвратимое
желание познать это на практике толкало меня - щенка с развитым
половым инстинктом, на подобные неуклюжие действия. Всё это (я видел и
не переставал удивляться про себя) ни сколько не обижало Розу; однако
она не позволяла мне главного. Сейчас мне кажется, что только боязнь
нежелательной беременности останавливала её.
Все усилия овладеть Розочкой оказались тщетны. Разъехавшись из
-115-
Максатихи, мы ещё некоторое время переписывались, но вскоре переписка
прервалась потому, что я перестал отвечать ей; понимая, что и на следующее
лето меня ждёт всё то же: бродить до зари, обниматься и целоваться...-
мною было принято решение порвать всякие сношения с "девушкой моей
мечты".
Близость с женщиной, вернее - с девушкой, я испытал в 18 лет. Если
бы тогда кто-нибудь сказал бы мне, что эта девушка станет моей женой, я
бы от души посмеялся над этим человеком. Но жизнь распорядилась именно
так. Перед моими глазами и сейчас стоит картина первой нашей встречи.
Это произошло на вечере от медицинского училища, где она училась.
Начались танцы, я как-то замешкался и все симпатичные девушки уже
были приглашены. Но вот стоит одна, ко мне спиной с прекрасной фигуркой
и со вкусом одета. Я даже удивился про себя: как же получилось так, что
такую(!) и никто не пригласил. Насколько мне понравился вид её сзади, на
столько я был разочарован её лицом. Мне показалось, что она на много
старше меня (в действительности она была старше всего на один год). На
её лицо мне было неприятно смотреть; но я всё-таки испытывал
удовольствие, танцуя с ней. Её тонкий стан, который я обнимал, её красивые
руки, которые обнимали меня, её хореографичность, нежный аромат духов,
исходивший от неё - всё это умаляло и заставляло забыть неприятное чувство,
которое я испытал впервые взглянув на её лицо.
Знакомство состоялось. Мы стали встречаться. Позже я нашёл ответ:
почему первое впечатление от знакомства с Татьяной было таким неприятным.
Виною всему - моё воображение. Первым взглядом, брошенным мной на
будущую мою жену, был взгляд со спины и воображение живо нарисовало мне
что лицо этой девушки должно быть столь же совершенно (в моём вкусе
-116-
"совершенно", конечно) как и её фигура; а когда же я увидел её лицо, то
контраст ожидаемого и действительного поразил меня на столько, что
некоторое время мне было неприятно смотреть в лицо своей партнёрши по
танцу. На самом деле Татьяна не была дурнушкой; её лицо было приятным, а
с улыбкой - милым.
Итак, встречи наши начались. С чисто мальчишеской требовательностью,
вызванной каким-то спортивным интересом - наконец овладеть женщиной -
я добивался. И это свершилось. Я до мельчайших подробностей помню
тот знаменательный эпизод моей жизни. Татьяна отдалась не по доброй воле,
не по велению страсти, охватившей её в тот миг и парализовавшей волю
- она приняла мой ультиматум. Вот как было дело: за месяц до кульминационного
момента, я сделал очередную попытку стать мужчиной. Обстоятельства
складывались как нельзя лучше: родители уехали на целых два дня к
родственникам и квартира осталась в моём распоряжении. Пригласив свою
подружку, я угостил её вином, включил магнитофон и полез, как обычно,
целоваться. Целовать себя Татьяна позволяла, но дальше дело не шло; и как
я ни бился, меняя тактику, ничего не получалось. Наконец, терпение моё
лопнуло и я на высоких тонах прямо объявил ей желание иметь любовницу,
а не девочку - спутницу для хождения по кинотеатрам. Меня удивила её
странная пассивность, казалось она не воспринимала моих слов серьёзно,
во всяком случае, я не добился от неё какого-либо конкретного ответа:
"да" или "нет". Это ещё больше взбесило меня и решение было принято:
"Нам надо расстаться..." Я даже не пошёл её провожать. Целый месяц я
не звонил Тане. Нашёл новую подружку, но и с ней не получалось того, чего
я жаждал. Я недоумевал: это было какое-то замкнутое кольцо - все девки
как сговорились не уступать именно мне. Даже в советских фильмах я видел,
-117-
что у других мужчин, или даже парней, всё получалось гораздо проще.
Двусмысленное затемнение на экране или резкий переход к другому
эпизоду, давали возможность понять, что у очередного счастливчика всё
пошло как по маслу. Я же, всё также, в этом вопросе бился как рыба об
лёд. Эротические сны всё чаще не давали спокойно спать. Во сне иногда
мне удавалось даже ввести куда следует половой член, но я тут же просыпался
и сразу ощущал неприятную скользкую мокроту в трусах. И однажды я
решил известным мне способом впредь освобождаться от неприятной
необходимости пачкать бельё. Как-то мне удалось раздобыть рисованную, и
затем размноженную фотоспособом порнографию. Если разложить фотографии в
определённой последовательности, то получался целый фильм. Там несколько
негров "развлекались" с белой женщиной. Концовка была оригинальной -
все чёрные мужики лежали в изнеможении на земле, а белая женщина с
весёлым торжествующим лицом, позировала художнику. Несколько раз
просмотрев этот "фильм" я довёл себя до полуобморочного состояния. Половой
член болел; я расстегнул брюки, тем самым освободив его от сдерживающей
тесноты. В памяти всплыла картина, когда я впервые в жизни увидел извержение
семени у мужчины. Спустив до колен брюки, я сел на стул (точно
также как тот парень, сперму которого я принял за мыльную пену),закрыв
глаза, представил женщину с которой только что развлекались негры, взял в
правую руку пенис и сделал несколько движений. Всё моё существо:
чувства, воля - весь "я" был в одном моём члене. И вновь ощущения
неописуемые: моё тело покрылось мурашками, видимо через них восторг,
охвативший меня, выходил в атмосферу; мурашки - это был осязаемый
восторг. Неведомая сила заставила все мышцы моего тела напрячься.
Половой член мелко вибрировал и одновременно от внутренних сокращений из
-118-
него толчками вылетало то, что я, в своё время . принял за мыльную пену.
Наконец, всё было кончено: неведомая сила отпустила меня и я
почувствовал сильную усталость. Кое-как скрыв следы "преступления",
изнемогая, дотащился до дивана и мгновенно уснул.
Через месяц, от нечего делать, я позвонил Татьяне. Она, как ни в чём
не бывало, спросила: почему я так долго не звонил? Я выдумал какое-то
объяснение и мы договорились о встрече на следующее воскресение. Мне
повезло - родители вновь уехали к родственникам с ночёвкой. После кино
Таня неожиданно быстро согласилась пойти ко мне домой... Даже тогда,
когда она разделась и легла в приготовленную мной постель, я ещё не
верил, что сбывается то к чему я так стремился на протяжении нескольких
последних лет. И только когда своим телом ощущая бархатную, тёплую
поверхность женского тела, я смог осязать сокровенные места его, и ког-
да одной рукой я не только коснулся "любовного огнива", но и почувствовал
резкую разность температур и скользкую жаркую среду, природой устроенную
для облегчения проникновения части меня в неё, в мою любимую, только тогда
я понял - СВЕРШИЛОСЬ! Однако, моя любовница вела себя как-то странно:
она даже не пыталась обнять меня, вся дрожала, а на её глазах я увидел
слёзы. Таня отвернулась к стене и на всякое прикосновение её тело отвечало
крупной дрожью. Это не была дрожь сладострастия, желания - это было
что-то другое - мне непонятное и пугающее. "Может быть не надо?.."-
спросил я голосом прерывающимся от спазм в горле. Она не отвечала. Мы
некоторое время лежали молча. Я как умел успокаивал её и снова повторил
свой вопрос. Неожиданно она повернулась и твёрдым голосом сказала:
"Нет, надо!" В её голосе слышалось отчаяние человека идущего на
смертельный подвиг. Я откинул одеяло и взглянул на неё обнажённую.
-119-
Желание, уже покидавшее меня, вдруг возродилось с новой силой и ... я стал
мужчиной, она - женщиной. Кровь с простыни, по её совету, я смывал холодной
водой...
Мы переступили "порог", но из нас двоих никто не знал, что этот по-
рог преодолеть гораздо легче, чем порог - за которым наступает духовная
зрелость. Много позже на мой вопрос почему она отдалась мне? Ответ был
прост и правдив: "Кто-то ведь должен был стать для меня первым, так лучше
уж ты".
Не очень часто нам удавалось встречаться наедине, однако, не смотря
на все предосторожности предпринимаемые нами,- расплата пришла. Татьяна
забеременела за несколько месяцев до того, как я ушёл служить. Когда она
сообщила мне новость, я чуть не упал в обморок. Известие меня ошеломило.
В тот момент впервые я так остро ощутил нехватку близкого человека,
которому бы можно было довериться, выложить всё и получить во всём
разъяснения.
Мы были одинокими птенцами, растерявшимися и несчастными. Страх
непонятный и тем ещё более ужасный, переполнял нас. Я успокаивал Таню как
умел: говорил, что не брошу её и что мы поженимся. Дома я забирался в
свою комнату, включал магнитофон и записывал мысли вслух. Помню, что я
говорил примерно следующее: "Ребёнок сейчас для нас - гибель. Мы не готовы
стать родителями. Мы не сможем его воспитать. Ребёнок - это
узел, который свяжет меня с нелюбимой на 18 лет. Этот узел нельзя будет
разрубить, потому что он живой..." и далее в таком же духе похожем на
заклинания. Как видите, я был достаточно благоразумен к тому времени,
чтобы хотя бы осознавать всю трагичность своего положения.
-120-
Через несколько дней, когда я немного успокоился, был разработан
"План действий". Главное было убедить её избавиться от ребёнка. Мне нужно
было убедить её в том, что я её люблю, но не прямым признанием (которому
она могла бы не поверить),а косвенно - своими поступками. Говорить
о своей любви прямо - это значит поступиться дорогими принципами -
пойти на прямой обман; этого я делать не желал. Я тогда уже чувствовал,
что лжёт тот, у кого не хватает ума говорить правду и перспектива
стать глупцом в своих собственных глазах меня оскорбляла.
Я убеждал Татьяну, что ребёнок нам сейчас не нужен, мы не готовы к
нему. "Меня призовут на службу, а ты останешься одна на три года и с
ребёнком"- говорил я. Для подтверждения искренности своих слов, я повёл
её во Дворец бракосочетания и мы подали заявление. Слава социалистическому
богу(!)- срок между подачей заявления и регистрацией брака оказался
несколько месяцев. Я покупал цветы, был предупредителен и ласков
с ней, но ни на минуту не переставал убеждать сделать именно так, как я
предлагал. Наконец моё красноречие, весомость доводов подействовали -
она согласилась. Далее план заключался в следующем: мы идём к её матери
(отец с ними не жил) с повинной, объявляем ей о своей помолвке и о
ребёнке, выкладываем ей свои планы: что ребёнка заводить нам рано, что
мы хотим отложить с ребёнком - просим помощи...
Позже я узнал, что её мать встречалась с моими родителями и те
сказали ей, что никакого давления они не будут оказывать на ход событий,
что это их (то есть меня и Татьяны) дело -"...пусть они и решают".
Такой ответ был полностью в духе моих родителей: не знаешь как
поступить - не предпринимай ничего - пусть судьба решит. Моя будущая
тёща оказалась человеком другого склада. Хоть она знала и не больше
-121-
моих родителей, но её жизненное кредо было другим - влиять на событие в
любом случае. Эта женщина жила по принципам марксизма-ленинизма. И также
как её духовные братья партийцы-большевики (кстати, она не была в партии
и, конечно, не подозревала что живёт по марксистско-ленинской методе),
в последствиях своего влияния (в том случае, если последствия оказывались
плачевны) она винила всегда ближних и ни в коем случае - себя.
Я знаю точно, что ни партия Ленина, ни моя тёща друг у друга не учились,
но их единодушие в методе - поразительно и требует отдельного
изучения... Однако, о тёще, как о личности и о партии, как о группе единоверцев
на психологической основе - смотри ниже.
План был осуществлён блестяще. Всё произошло так, как было задумано.
Но "сухим из воды" мне выйти не удалось. В разговоре с её матерью
мне пришлось-таки пойти на компромисс со своей совестью: она спросила
люблю ли я Таню и я ответил утвердительно, хотя твёрдо знал, что наши
отношения очень далеки от моего понятия о любви. Я не мог предположить,
что то, что мы делали с её дочерью, также можно назвать святым словом
ЛЮБОВЬ, что любить можно тело и что в некоторых случаях даже просто
половой акт люди называют любовью. Вот почему на вопрос своей будущей
тёщи я ответил утвердительно скрепя сердце и был твёрдо убеждён,
что лгу, но эта кажущаяся ложь - была мне тогда необходима.
Остальное оказалось "делом техники". Организационный вопрос взяла
на себя её мать. Через месяц мы были свободны. А ещё через месяц я уже
находился на призывном пункте.
13 мая 1968 года - в день долженствующий стать днём регистрации
нашего брака, я находился в Севастополе.
Итак, на флот ушёл служить молодой, не опытный, но, всё-таки, мужчина.
-122-
Три года воздержания! Советские врачи утверждают, что воздержание
не вредит здоровью, но они также утверждают, что рацион питания на
Военно-Морском флоте такой, что лучше и не надо желать. Через два месяца
после демобилизации я попал на операционный стол с воспалением брюшины
(официальный диагноз - болезнь Крона). Через несколько месяцев службы
на корабле у меня появились чирьи. В противоположность советским
рептильным врачам я заявляю, что причины моих заболеваний - отвратительное
питание на кораблях Черноморского флота. В противоположность советским
рептилиям в белых халатах я утверждаю: здоровому молодому мужскому
организму воздержание вредно. Какие отрицательные последствия для -
организма вызывает воздержание - сказать затрудняюсь, однако уверен, что оно
наносит вред как психике, так и физике организма.
Не смотря на то, что в чай нам - морякам срочной службы подливали
экстракт, как я случайно узнал, содержащий вещества угнетающе действующие
на мужскую потенцию - к онанизму мне приходилось прибегать достаточно
частно. Онанизм я предпочитал поллюциям, ибо последние вызывали плохой
сон; кроме того, пачкались нижнее бельё и простыни. Онанизм для советского
военного моряка более рационален и приносит эрзац-наслаждение, а
значит кое-какую психологическую разрядку; рекомендую.
Во время заходов в заграничные порты нам удавалось купить, пронести
на корабль и спрятать журналы на сексуальные темы. Советские офицеры,
верные традициям и охраняя невинность своих подчинённых, после выхода
в море устраивали обыски; но обыски приносили мало проку, скорее вредили,
так как, помню, что этими гнусностями наших "воспитателей" был возмущён
даже Настя*. На корабле надёжно спрятать несколько журналов так
=====================
*Настя - прозвище моего сослуживца. О нём подробней будет рассказано
ниже.
-123-
же просто, как иголку в стоге сена; с тем отличием, что спрятанное на
корабле всегда можно достать, когда минет опасность.
Поставив перед глазами картинку с обнажённой женщиной и возбудив
своё воображение, мне удавалось вызывать чувственные ощущения, как мне
казалось, ничуть не уступающие тем, которые возникали при половом акте с
Татьяной.
Меня возмущала узколобость советских военачальников: наш эсминец
выполняет задачу по слежению за американским авианосцем. Таскаемся за
ним по всему Средиземноморью. Но вот американцы решили зайти на отдых
на Мальту и открытым текстом (как мне рассказал один знакомый радист)
заказывают в Ла-Валетте такое-то число "девочек". Янки развлекаются на
берегу, а советские моряки, как цепные псы, сторожат их в нейтральных водах,
дожидаясь - когда же авианосец выйдет в море. Ну, да это объяснимо -
служба. Но проходит время, нас сменяют, мы идём в Александрию, Алжир или
Югославию и что же? - разок выйдешь в город под охраной офицера или
"сундука" и назад - на "родную" железяку. Журналы и то украдкой покупать
приходится. Меня искренне возмущало такое недоверие. "И после всего этого,
эти жлобы со звёздочками хотят чтобы я им служил! Ха, Ха, Ха!!! Я им
наслужу!.."
Г Л А В А 2 (продолжение)
Жизнь бесконечно многогранна. Только несовершенство разума вынуждает
человека, для познания жизни, вводить различные классификации, системы,
методы и т.д. В жизни нет ни систем, ни методов - она единое целое,
взаимосвязанное, нераздельное, существующее в движении, всеобщее. Я
слышал, что учёные предлагают принять модель мира - шар в шаре, а этот шар
в другом - большем шаре и так до бесконечности. Мне кажется - это будет
-124-
лучшая модель из всех существующих. Мы знаем, что в атоме вокруг ядра
вращаются электроны и т.д.; мы можем сравнить нашу солнечную систему с
атомом: солнце - ядро, планеты - электроны; в свою очередь наша солнечная
система есть "электрон" вращающийся вокруг какого-то "ядра" и так
в бесконечность. "Шар в шаре" - также условность, принятая для облегчения
понимания: на самом деле движение частиц не обязательно происходит
по каким-то окружностям; движение всесторонне, оно постоянно изменяется
и качественно и количественно. Человек пока не может уловить закономерности
этих изменений и принимает условно круговое движение.
Писатель стремится охватить и отразить в произведении всю жизнь и
предела этому стремлению нет. Я вынужден был сделать вставку во вторую
главу, чтобы усовершенствовать моё повествование, отразив отдельно ещё
одну жизненную грань. В дальнейшем я попытаюсь описывать изменения в
моём сознании, не опуская такой важной стороны как сексуальная эволюция.
Я послал несколько писем Татьяне; и на втором году службы, рисуя в
своём воображении картинки гражданской жизни, принял твёрдое решение:
разорвать всякие отношения с ней. С этого момента от меня она не получила
ни строчки.
Какой же я представлял свою жизнь после демобилизации? А вот
какой: будущая свободная жизнь складывалась из двух частей. Первая часть
и основная - моя работа. В этом вопросе, я считал, что у меня всё нормально:
служба хоть и дрянь, но даёт мне практические знания по специальности
и на гражданке я смогу заниматься более интересным и серьёзным
делом, чем "домостроительный комбинат". Вторая - личная жизнь. Ну, что
же, здесь для меня также была определённость полная: надо найти ту
любовь, о которой так много писали и пишут, говорили и говорят с покон
-125-
веков и которая сулит так много счастья.
Рисовал себе и частные картинки: как буду свободно разгуливать по
городу и не обращать никакого внимания ни на какие патрули; как после
работы смогу располагать своим временем по собственному усмотрению:
хочешь иди в театр, хочешь - в кино или в ресторан. Все эти картинки - в
красках, с подробностями, порой, мельчайшими. О том, например, что у меня
нет жилья, которым я мог бы располагать по своему усмотрению, я не думал.
И в этом мне внушили уверенность, что о подобных "мелочах" позаботятся
другие: родители, государство, те отзывчивые прекрасные люди, которые
преобладают на "гражданке" и которых так не хватает среди военных.
Я верно почувствовал специфику реального социализма, но не учёл, что
бюрократы от партии не боги, за которых они себя выдают, а простые, причём
более эгоистичные, чем средний обыватель, люди. И что они уже искалечили
мне жизнь тем, что один из них при распределении жилья не выделил
на меня жилой площади, а другой бюрократ при распределении на работу
после окончания учебного заведения, не учёл, что жить-то мне негде. Так
что, предаваясь мечтаниям, я и предположить не мог, что уже обречён на
муки.
Отличный труд я считал основной своей задачей - остальное, по моему
мнению, должно было прийти само собой. И я готовил себя к труду, готовил
самоотверженно, увлечённо: изучал всю энергетическую установку
корабля. Считал дни и ждал. ждал.
К концу службы я был уверен, что офицеры - несчастные люди;
сверхсрочники - глупцы. Первые, думал я, по молодости прельстились блестящей
формой, мнимой определённостью, ясностью военной системы; прельстились
флотской романтикой и прочими идеологическими атрибутами советской
-126-
пропагандистской машины. Офицеров можно было понять. Сверхсрочники - для
меня казались неразрешимой загадкой. Если бы я мог узнать как каждому
из них жилось до службы, тогда бы, конечно, понял, почему они решились
променять гражданскую жизнь на военную в мирное время.
Но вот и пришёл тот день, которого я ждал три года. Это был счастливейший
день моей жизни. Срок кончился. Окончилось моё мытарство, окончился
срок моего незаслуженного тюремного заключения. Счастье познаваемо в сравнении.
Я сравнивал свою жизнь до службы с жизнью в "заключении" и радости
моей не было границ. Счастье переполняло меня. Ура!!! Свобода!!!
И вот снова Ленинград, снова мать, отец, товарищи. Все те же..., а я
другой.
Г Л А В А 3
Ничего не понимаю...
"Среди невежд и умному человеку
легко может прийти в голову мысль:
уж не он ли глуп, и не эти ли люди
умны, ибо как же могут ошибаться
ВСЕ и быть прав ОДИН?.."
В.Белинский.
"Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей,
Горький жребий одиночества
Мне суждён среди людей.
Страшно дней не ведать радостных
Быть чужим среди своих;
Но ужасней истин тягостных
-127-
Быть сосудом с дней младых.
Всюду встречи безотрадные,
Ищешь, суетный - людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей."
Рылеев.
Эта глава венчает моё жизнеописание до тридцатилетнего возраста.
Глава важна, в ней я постараюсь описать второе моё рождение.
Акушером при этом вынужденно стал я сам.
Все мои представления о жизни разрушались под ударами действительности.
Я встал перед необходимостью создать свою собственную идеологию
или умереть. Жить одними инстинктами я не мог, не мог жить не понимая
окружающего; не мог жить не понимая почему люди поступают так, а не
иначе, почему в ущерб себе делают глупости. Я должен был понять почему
всё то представление о жизни, которое сложилось у меня в детстве (то
есть: в школе, в техникуме, по книгам, по фильмам, по устным внушениям
взрослых) было неправильным. Оно не только не помогало мне в труде, а
наоборот - мешало приобщиться к взрослой жизни, почувствовать себя
полноправным гражданином.
Месяца за два до увольнения в запас, я написал на завод письмо. В
письме спрашивал: могу ли я вернуться на "Участок" и есть для меня
место? В ответе сообщили, что ждут и с радостью примут в коллектив.
Письмо до слёз растрогало, видимо, потому, что собачий военный лексикон,
возбудил во мне чувствительность к любому простому доброжелательному
слову. Письмо ещё больше подлило розовой краски в палитру моего
-128-
воображения.
Уже на послеслужебном отдыхе в родной Максатихе, я стал смутно
догадываться, что жизнь - штука гораздо прозаичнее, чем я её себе
рисовал. Те удовольствия, которые меня - мальчишку радовали в своё
время, сейчас не приносили прежнего удовлетворения. Отпуск прошёл вяло.
Я даже прервал его раньше, чем рассчитывал.
Вообще, как натура впечатлительная и романтичная, я в то время был
склонен поддаваться настроениям. Кроме того, видимо, у людей не имеющих
определённой цели в жизни, психика более ранима, нежели чем у целеустремённых.
Целью моей в то время было - просто жить, а такого рода цель
имеется даже у свиньи. Конечно, жить не как свинья, а быть полезным
обществу. Но полезность обществу - понятие индивидуальное; свинья, не
сознавая этого, приносит пользу, Рождённый и живущий человек уже полезен
тем, что он существует, что он своими экскрементами удобряет землю.
Вот, например, Гитлер принёс много вреда человечеству, но и пользу
принёс. Польза в том, что Гитлер показал один из способов торжества
зла, а значит подобное повторено быть не может - люди не допустят этого,
ибо на своих шкурах испытали что такое фашизм. Критерий истины -
опыт. Гитлер на опыте доказал порочность фашизма, заплатив за это
миллионами жизней, включив в эти миллионы и свою.
Человеку нужна не просто цель в жизни, а цель удовлетворяющая
большинство людей его окружающих, а лучше - всё человечество.
Итак, я был подвержен настроениям, но не до такой степени, чтобы
настроения полностью мной владели.
Об уровне моего умственного развития в послеслужебный период
красноречивей всего говорят следующие факты.
-129-
Демобелизовавшись весной 1971 года, я приехал домой и... загулял.
Как-то иду под хмельком по Невскому проспекту: солнце, тепло, народа
тьма, все ярко одеты, весёлые, молодые - жизнь прекрасна. Вдруг вижу на
подвитриннике центрального гастронома (Елисеевский) сидит небритый,
нечёсанный, неопрятно одетый инвалид. Рядом лежат костыль и палка, а между
здоровой ногой и обрубком положена кепка и несколько монет в ней. Контраст
между моим настроением, окружающей действительностью и картиной
нищенствующего инвалида оказался настолько разительным, что я на
мгновение остолбенел. Мысли вихрем неслись в голове: "Как это может
быть, чтобы "такое" - и в СССР, ведь есть же у него пенсия!.. Видимо, на
бутылку таким способом собирает и прямо на Невском!" Я быстро и решительно
вошёл в телефонную будку и позвонил в милицию: "У Елисеевского
магазина сидит какой-то инвалид и попрошайничает. Мимо проходящие
иностранцы фотографируют." "Сейчас сделаем..."- послышался голос из
телефонной трубки. Я дождался когда подъедет милицейская машина и очень
был расстроен тем, что инвалид ушёл раньше, чем приехали милиционеры. Мне
было стыдно - получалось, что я зря побеспокоил "мою милицию", которая
"меня бережёт".
Посыпались приглашения от родственников; пригласил меня к себе и
мой двоюродный брат. Как водится - выпили, разговорились (вернее
разболтались). Брат женился рано, ещё до армии у него родилась дочь. После
выпивки брат пригласил прогуляться на работу к его жене (она работала
секретарём у какого-то начальника, хоть и окончила медицинское училище).
Идём мы по дороге, рассуждаем, брат жалуется на неудовлетворённость
семейной жизнью. И вы знаете, что я ему посоветовал (стыдно признаться)
- посоветовал бить жену. Да, бить! "Залупилась...- отходил её, конечно,
-130-
не уродуя и, глядишь,- шёлковая стала. Ведь говорят же, что чем больше
бьёшь жену, тем больше она тебя любит..." Каков подлец, а?! Сам
страдал на флоте от моральных и физических унижений, а попал в другую
среду и ну - проповедовать насилие. Единственное, что извиняет меня, так
это то, что я был в тот момент пьян.
Покутив в Ленинграде, я отправился в Максатиху. В поезде моими соседями
по купе оказались молодые люди: девушка и два парня, один моего
возраста другой - постарше. Девушка внешне была - так себе, ничего
выдающегося, но она мне всё равно понравилась (в то время каждая вторая
девушка мне нравилась). Я пофлиртовал с ней из-за нечего делать; я уже
знал, что она едет дальше меня - надеяться было не на что.
Вчетвером мы распили бутылку дешёвого вина и сделались чуть ли ни
друзьями. Скоро я понял, что между двумя моими новыми товарищами ведётся
скрытая борьба за девушкино внимание. Мне всегда было стыдно и неприятно
сознавать, что люди ещё так низки в своём развитии, что из-за обладания
самкой или самцом между ними может вспыхнуть война вплоть до физического
уничтожения противника; вот и тогда я увидел, что эти двое враждуют не на
шутку. Втроём вышли в тамбур покурить и вот здесь один (старший) ударил
другого по лицу и, видимо, сломал ему носовой хрящ. Я завёл пострадавшего
в туалет и стал ВПРАВЛЯТЬ(!) ему нос. Когда же мне вновь пришлось
выйти на перекур с тем - победившим самцом, то я искренне и вслух
восхищался им, спрашивая: не занимался ли он боксом. В душе я симпатизировал
побитому, он был и поскромнее, и подобрее, а на деле - чуть ли ни заискивал
перед этим узколобым, которого бы следовало привлечь к суду за
нанесение телесных повреждений. Стыдно вспоминать. Однако, уровень моего
умственного развития того времени на данных примерах более чем негляден.
-131-
В "Отделе внешнего монтажа" (так по новому именовался "Участок
внешних монтажных работ") мне предложили должность "старшего инженера".
Признаться, такого рода предложения я не ожидал. Более того, в душе я
был против; самолюбие приятно удовлетворено,-"...но какой из меня инженер,
да ещё старший! Для того, чтобы быть настоящим инженером, тех знаний
и опыта, коими я располагаю сейчас, не достаточно"- размышлял я. Все
эти мысли и соображения были высказаны моему начальнику. Я предлагал
ему не торопиться и дать мне возможность поработать слесарем, узнать
специфику производства и прочее. Предложение моё не вызвало одобрения у
руководителя. При разговоре в голосе начальника я почувствовал недоумение
и раздражение. По-видимому, в его представлении я должен был быть
доволен назначением. "Зарплата хоть и не велика, но в перспективе и этот
вопрос будет решён"- говорил он. Я был в растерянности. Чувствуя, что
прав и только не умею найти достаточно весомых доводов, чтобы убедить
начальника, да и себя (свой разум) в правоте чувств - я отступил.
Своего начальника я уважал. Память хранила впечатление от того его
тёплого приёма, когда я устраивался на завод после окончания техникума.
Помнил я и напутствия, когда начальник с нескрываемой горечью прощался
со мной - призывником. Его письма на флот очень грели мою душу,
вселяя надежду на прекрасное будущее после демобилизации. Тепло
встретил он меня и сейчас; но очень скоро в его отношениях ко мне я
иногда стал замечать диктаторские замашки - требование беспрекословного
повиновения, а иногда и снисходительное, высокомерное, меценатствующее
покровительство власть имущего - бесправному, но симпатичному рабу. Не
понимая истоков такого отношения, я старался "такое" просто не замечать.
-132-
Я сделал вид, что не заметил такого рода странности и в тот
раз, когда пытался отказаться от пугающей меня одним своим названием
должности "старшего инженера".
Попробовал посоветоваться с отцом, но ощутил в самом начале разговора
полнейшее непонимание моих чаяний и абсолютную несовместимость
наших точек зрения на элементарные вещи. Я не высказался открыто по
поводу этой несовместимости только потому, что боялся обидеть отца.
Интеллектуальное различие (уровень) стало стеной между отцом и сыном. Я его
не понимал по молодости, он меня - по своей ограниченности. Мучительно
сознавать, что нет рядом человека с которым можно было побеседовать на
равных и который мог бы не просто говорить, что, мол -"...так надо поступать,
а не иначе...", но и объяснить почему "именно так надо".
Назначение состоялось. Первое время всё выглядело достаточно
объяснимо. В мою задачу входило общее ознакомление с заводом в целом; с
отделами заводоуправления, с цехами, участками - в частности. Я приходил
к 8-ми часам, брал свой блокнот и целый день пропадал на заводе. Нужно
было усилием воли преодолевать собственную робость, входить в очередной
цех или отдел, подходить к первому встречному - чуть только убедившись,
что это не случайный человек - представляться и просить рассказать
всё о данном производственном подразделении. У некоторых такого
рода просьбы вызывали недоумение, некоторых веселили, но бывали и иные
реакции. Впервые на "гражданке" я столкнулся с открытой грубостью. Когда
я в цеху обратился со своей просьбой к одному из рабочих, то в ответ
услышал грубую и глупую шутку. Меня удивила не сама грубость, а то, что и
на "гражданке, оказывается, не всё благополучно". В то время я уже был
-133-
достаточно закалённым человеком по отношению ко всяким грубостям и
грубиянам, хамствам и хамствующим, но всё равно - был озадачен, познакомившись
с манерой обращения и изъяснения, царящих среди рабочих нашего
завода.
Советской пропагандой до безобразной степени всё и всех идеализируют,
начиная с вождей и кончая самым паршивым работягой.
"На целом свете нет дороже сплава-
Рабочей чести и рабочей славы!
В любой беде рабочий человек
Тебе откроет сердце и объятья,
И дружбу нашу верную навек
Не зря скрепляем мы рукопожатием.
Припев: Революция - это рабочие руки,
Подвиг нашей науки - рабочие руки,
И крестьянские руки - рабочие руки!"(Строки
из советской песни.)
Я настолько был уверен, что рабочий класс это нечто великое, справедливое,
доброе,благородное,могучее,отзывчивое,высокообразованное,что
первое близкое знакомство с представителями "господина рабочего класса"
заставило меня ужаснуться несоответствию. Для объяснения такого рода
открытия я ничего не нашёл лучше, как прибегнуть к старому испытанному
методу - отнёс всё это к эпизоду.
Мои экскурсии по заводу вскоре были прекращены, вероятно, кто-то
шепнул начальнику, что я болтаюсь по территории и своими приставаниями
мешаю работать. Начальник прямо не сказал об этом, но я отлично его понял
по шутке, отпущенной им в мой адрес на обеде в столовой. Позже мне
-134-
было сказано, что пора заниматься делом и приносить пользу.
"Наконец-то..." - с облегчением вздохнул я. Чувство облегчения очень скоро
улетучилось. "Польза Отделу", о которой говорил начальник, заключалась в
работе на побегушках. Меня посылали отнести на подпись телеграммы;
сходить в цех спросить что-нибудь (как будто не было телефона).
Если в цехе что-либо делалось для Отдела внешнего монтажа, то для
цеха это шло вне плана, поэтому никто из цеховых не был заинтересован в
скорейшем завершении дела. Приходилось "толкать". Такого рода толкачём
сделали меня. Я ходил хвостом за начальниками цехов и ныл. Одни просто
не обращали внимания на меня, другие - "футболили" - посылали от одного
к другому, чтобы только от меня отвязаться; третьи - огрызались. В то
время я никак не мог понять причин такого отношения ко мне и очень переживал.
Моё положение совершенно не вязалось со статусом старшего инженера.
В шутку я себя прозвал старшим инженером по сексульным вопросам.
Тоска поселилась в моей душе. Каждое утро усилием воли мне приходилось
заставлять себя идти на завод. Шло время, а настоящего дела - по
технике, мне не давали. Не было никакой определённости в моём положении.
Всякий нормальный человек, осваивая какое-нибудь дело, совершенствуется.
Если он, например, завинчивает гайку, то после нескольких повторений
одной операции, начинает искать способ завернуть гайку быстрее и
с меньшей тратой сил. Даже в такой простой операции можно найти элемент
творчества. В моём положении ни о каком творчестве не могло быть и речи.
Моя работа напоминала мне старую глупую комедию, где кульминация
заключалась в том, что главный герой её начинал падать, строить рожи,
идиотски хохотать.
Вообще, в Отделе царила какая-то странная атмосфера: работал один
-135-
начальник, остальные пять инженерно-технических работников били баклуши.
Работу каждого можно было измерить в день одним часом, остальное
время тратилось зря. Но я видел, что такое положение вещей никого не
волнует кроме меня, все приспособились. Один: до обеда ещё кое-как
пошелестит бумажками на столе для видимости, а после обеда, устроившись
поудобней, дремлет до конца рабочего дня. Другой: постоянно куда-то
пропадает и заскакивает в отдел только для того, чтобы показаться
начальнику. Техник - женщина или украдкой читает, или украдкой вяжет, или
болтает по телефону, или просто сидит. Один начальник всё время занят
делом. Признаюсь, что в то время я откровенно завидовал ему.
Сонливым сотрудником оказался тот парень, который проводил со мной
беседу о работе в первый мой трудовой день. Стоит по-подробней остановиться
на образе этого "советского человека", коммуниста, инженера по
должности, техника-судомеханика по образованию и тунеядца по существу.
Если мой рост 1 метр 72 см., то рост Геннадия Абрамова примерно 1
м.77 см. Под пиджаком костюма от внимательного взгляда не скроется
чуть-чуть намечающееся брюшко. Всегда чисто выбритое лицо с приятными
чертами неизменно имело здоровый цвет. Прямой римский нос, серые с
голубизной глаза, высокий чистый лоб и тёмно-каштановые немного вьющиеся
волосы довершали живой портрет молодого мужчины. Я бы легко принял его
за своего ровесника если бы не знал, что он старше меня на 8 лет. К моменту
моего возвращения со службы, Витя уже побывал за границей - в командировке
в Египте (в бытность Анвара Саддата). Два года там пробыл,
вернулся, купил машину и вобщем-то наслаждался социалистической
действительностью. После обеда Кузнецов неизменно дремал за своим
столом и совесть его не мучила. Более того, он был убеждён что своё
-136-
"тёплое" место он заслужил своей незаурядностью.
Стоим мы как-то в коридоре, курим. Речь зашла о качестве заводских
изделий. Чего уж тут говорить - качество оставляло желать лучшего. Ко
времени нашего разговора я уже сам успел убедиться в таком прескорбном
факте, но винить в этом рабочих даже про себя не решался. Как может
бездельник винить в плохой работе человека хоть что-то делающего?! Вдруг
слышу: "Надо стрелять каждого второго, вот тогда и будет качество". У
меня перехватило дыхание от неожиданности и гнева мгновенно охватившего
меня: эти слова произнёс сонливый работник! "Да этот бездельник к тому
же и воинствующий!" Как мне хотелось тогда наговорить ему всяких гадостей,
но я сдержался и только подумал: "Если уж и стрелять, то начинать
надо с тебя, обыватель! Сидишь в Отделе, ничего не делаешь и предлагаешь
стрелять людей. которые тебя же - идиота содержат, которые в сто раз
больше тебя пользы приносят государству. Они, работая в цеху, делают
изделия, пусть плохого качества, но делают!!!"
Как позже я понял - этот советский коммунист имел свою идеологию;
вот её суть:"...всем известно что каждый человек старается найти себе
место получше и каждый занимает такое, которое соответствует его
способностям." Выходит, что этот трутень считал: бездельничать он имеет
право, ибо обладает способностями несколько выше способностей рядового
рабочего. Каково?!
Тяжело мне было служить на посылках, а ещё тяжелее изнывать от
безделия. Как-то я попытался приобщиться, войти в курс тех дел, какими
был занят начальник. Но первая же моя попытка такого рода встретила,
хотя и бессловесный, но бурный отпор с его стороны. Опять я столкнулся с
очередным, совершенно непонятным мне, явлением. Я тогда и предположить не
-137-
мог, что начальник увидел во мне конкурента, что всю информацию он
искусственно держал у себя, создавая видимость своей незаменимости.
Уже много позже, раздумывая над этим положением в отделе, я пришёл к
выводу: для того чтобы делать дело и чтобы загрузка работников была
нормальной, в отделе вполне достаточно двух человек. Нас же было шестеро.
Правда, при мне одну единицу сократили, но через два года штат опять
пополнился. Таким образом выполнялось указание сверху о сокращении
управленческого аппарата.
Очковтирательство, разгильдяйство, показуха, стремление урвать
по-больше и дать по-меньше, воровство: вот те нормы социалистических
отношений в экономике с коими приходилось везде сталкиваться молодому
специалисту.
Один случай врезался мне в память. Отдел получал на монтажников
слесарный инструмент. Мастер принёс полученное в контору и, закрыв дверь
на ключ, все ИТР(инженерно-технический работник) отдела начали разбирать
инструмент. Было ясно - он пойдёт в личное пользование. Я сидел за своим
столом, уткнувшись в какие-то бумаги и со страхом ждал: когда позовут меня
получать ворованное. Позвали, и чтобы не стать белой вороной я взял набор
шлямбуров.
На следующий день начальник, без зазрения совести, громогласно
обратился к мастеру с просьбой чтобы тот выписал ещё шлямбуров. На
сколько велико было моё возмущение такой наглостью судите сами: я - начальнику(!)
также громогласно при всех напомнил, что вчера он уже взял себе
один набор. Представляю как был зол на меня начальник в тот момент, когда
ему пришлось при всех оправдываться, что тот набор у него "слёзно"
выпросил родственник.
Внешне я выглядел спокойным, даже иногда весёлым, в душе я метался
-138-
непонимая что делается вокруг. Я судорожно искал человека могущего мне
объяснить моё же положение, но поиски были тщетны. В то время, когда одна
половина моей жизни - работа складывалась отвратительно, дела со второй
половиной - личной жизнью обстояли не лучше.
Есть одно интересное место в романе Льва Толстого "Война и
мир". Толстой устами Болконского доказывал ненужность в то время
образования народу. В доказательство своей правоты Болконский приводит
пример (я не цитирую, но за смысл ручаюсь): "Вот у меня есть кучер Васька.
Сейчас я ему даю пять копеек на водку и он счастлив, и пьёт за моё
здоровье. А если я ему дам образование такое же как у меня, то пятью копейками
не отделаешься. Для удовлетворения его возросших материальных
потребностей я должен буду отдать ему моё состояние. А что же тогда мне
останется? Я, конечно, состояние ему не отдам и Васька мой перестанет
радоваться жизни, а будет страдать от невозможности удовлетворить свои
потребности."
Не будем оспаривать доводы Болконского - это отдельный разговор,
но пример приведённый им очень напоминает моё положение в то время.
Я оказался в шкуре "грамотного Васьки". Мои потребности слишком забежали
вперёд и оставили далеко позади мои возможности.
Для того, чтобы найти себе подругу, найти любовь есть только один
способ - искать. В первый год после демобилизации я усиленно "искал" -
встречался и очень скоро расставался со многими девушками. Я был мужчиной
и природа властно требовала того, что заложено ей во взаимоотношениях
между разнополыми особями. Однако, все мои новые подружки отказывались
подчиняться природным законам и кроме поцелуев или, в крайнем случае,
молчаливого разрешения дотронуться до тайных женских мест, я ничего
-139-
не добивался. Смутно понимая, что для того, чтобы получить желаемое,
необходимо идти к цели не столь прямо как делал это я, а кругом - через
нежность и ложное признание в любви, но я не мог решиться на такую подлость.
Кроме того, я натолкнулся на материальные препятствия: знакомлюсь
с девушкой, но куда её пригласить(?), к себе домой(?), но дома родители
и, конечно, наши интересы будут диаметрально противоположны, в этом мне
уже пришлось несколько раз убедиться. Я чувствовал, что не имею права
быть объектом беспокойства для своих родителей и поэтому после нескольких
опытов решил никого домой не приглашать. Как же я жалел тогда,
что в СССР нет публичных домов! Это избавило бы меня от надвигающейся
необходимости лгать девушкам, к которым я не испытывал никаких
чувств, кроме желания обладать их телами.
Все розовые картинки гражданской жизни, так отчётливо нарисованные
моим воображением в лихие годы службы, расплывались на глазах, как
акварель, попавшая под проливной дождь.
Уже прошёл целый год со дня демобилизации, а настроение моё всё
падало и падало. Чем глубже я вживался в гражданскую жизнь, тем яснее
видел безысходность своего положения. Мне не только никто не мог помочь
материально, но и объяснить происходящее со мной было некому. Каждый
день утром я с душевной болью шёл на проклятую работу. Отмучившись
там, я возвращался домой; и здесь меня встречала обстановка угнетающая.
Я ощущал в себе много сил. Я видел вокруг много такого, что необходимо
было исправлять или менять, и я считал, что справлюсь с этими задачами,
если мне дадут свободу действий. Но не на работе, не дома мне не давали
такой свободы. Почему? На этот вопрос я и пытался найти ответ в
своих бесконечных раздумьях. Я начинал смутно осознавать безысходность
-140-
Положения, в которое был поставлен помимо своей воли. Я всячески старался
оттянуть момент требующий действий с моей стороны. Не понимая окружающего,
я боялся что-либо менять в своём положении. Издёрганный и измученный
я приходил домой и лучшим отдыхом в такие дни был сон. Засыпая, я
с удовлетворением думал, что впереди 7-8 часов состояния, в котором не
надо решать неразрешимых задач и не ощущается ноющей боли в груди,
которая меня - бодрствующего приследует вот уже несколько месяцев. Чтобы
продлить состояние небытия, я умудрялся спать и днём: приду после работы,
поем и - на боковую. Иногда никак не удавалось заснуть среди бела дня
и я стал применять уже испытанный способ: доставал порнографические
открытки, рассматривал их, приводил себя в состояние полового возбуждения,
самоудовлетворялся и наскоро замаскировав следы своих "противозаконных
действий", засыпал; ещё два-три часа таким способом я вырывал из опостылевшей
жизни.
Но неразрешимые вопросы возникали как мыльные пузыри, с существенным
отличием от последних - они не лопались сами.
Утром я ехал на работу и испытывал на себе - что творится в
общественном транспорте. Переполненные автобусы, трамваи, троллейбусы;
злобная ругань в них между людьми вспыхивала мгновенно, но затухала очень
медленно. Кто-то кому-то наступил на ногу, толкнул и уже обиженный и
обидчик давно вышли, а ссора оставалась в переполненном салоне. Люди с
утра заражённые ненавистью к ближнему, везли эту ненависть дальше,
передавая как эстафету вновь втиснувшимся. А за окном проносились "Волги" и
в каждой всего по одному (а то и не одного) пассажиру. "Неужели нельзя
с помощью вот таких, впустую едущих машин, разгрузить общественный
транспорт, - думал я, - ведь мы живём в социалистической стране?! Почему
-141-
бы ни предложить людям, например, сделать для себя таблички на которых
крупным шрифтом было бы написано место назначения, а водители, ведущие
пустые машины, могли бы брать людей в попутном направлении. Что же это
за социализм у нас, если каждый вот так - наплевательски относится к
невзгодам других? Мы же все товарищи!!!..."
Вопросы, вопросы, вопросы...- сотни, тысячи вопросов и все оставались
без ответа.
Иногда мать посылала меня в магазин за продуктами, а это случалось
редко, но и тогда я успевал увидеть столько беспорядка; оказывался
свидетелем обмана покупателей, плохой организации торговли и прочих, ясно
видимых глупостей, что это ещё более усугубляло и без того отвратительное
моё душевное состояние. Мне всегда было стыдно за какую-нибудь продавщицу
общитавшую или обвешавшую покупателя в моём присутствии; или
же - меня самого, в последнем случае к стыду за обманщика-продавца
прибавлялась обида за самого себя - "...обводят вокруг пальца как маленького".
Но так как быстро рассчитать сдачу или определить цену товара по
весу, для меня было сложнее, то я шёл другим путём: демонстративно
подчёркивал своё доверие продавцу, отводил взгляд от циферблата весов или,
не считая сдачу, клал её в карман. Однако, частенько приходилось убеждаться,
что меня вновь обманули и горькое чувство оставленного в дураках
заполняло душу. Пытался я и активно противостоять обману, затевая
скандал прямо в магазине и обличая обманщиков, но это занятие пришлось
очень скоро оставить. Дело в том, что перед тем, как вступить в "бой" с
очередным обманщиком, я обдумывал свои действия и в этот момент, видимо,
от сознания что вот сейчас я буду вынужден делать неприятное ближнему,
меня охватывало такое волнение, что сердце от сильных частых ударов
-142-
рвалось из грудной клетки - какое уж тут обличительство...
Попытки развлекаться так, как я себе представлял ещё на корабле,
потерпели полный крах, Помню, собрались мы с другом в ресторан; приоделись,
денег прихватили с собой достаточное количество, пошли. Настроение
радужное: приятно осуществить наяву то,о чём в недалёком прошлом
мечтал.
Широкая мраморная лестница привела нас в сверкающий зал, а вот и
столик свободный, но не тут то было: пришлось очистить только что освоенные
места, так как столик оказался занятым: на него просто забыли
поставить соответствующую табличку. Метрдотеля, который бы должен был
встретить и устроить нас, тоже не оказалось в зале, и нам некоторое время
пришлось как неприкаянным помотаться в поисках свободных мест. Наконец,
мой друг - человек более искушённый в таких делах - пошептался о
чём-то с встречным официантом, и скоро мы уже сидели за столиком.
Позже я узнал,что мы просто купили у официанта свободные места.
Но все неприятности быстро забылись после первой рюмки русской
водки. По телу разлилось приятное тепло, сознание на мгновение помутилось,
затем обрело острейшую чёткость, но окружающее уже предстало в розовом
свете. Люди за ближайшими столиками стали казаться лучшими из людей,
живущих в Ленинграде и его окрестностях. "Столичный салат" обрёл
вкусовые качества неописуемые. Икры в меню не оказалось, но для молодых
кутил это уже не имело никакого значения. Водка компенсировала всё - и
шикарный стол и предупредительный персонал. Подали горячее. Подняли рюмки.
Хороша водчёнка!.. А шашлыки как пахну-ут!.. Боже мой!.. Жизнь-то
прекрасна!..
Попытка разжевать первый кусочек шашлыка ни к чему не привела.
-143-
Челюстные мышцы уже более, а из шашлыка, раздражавшего аппетитным
запахом, убавилось только по одному кусочку. За соседним столиком слышим
мужчина требует шефповара (начальника производства). Пришла женщина в
белом халате, тема их беседы непосредственно касалась поданного нам
шашлыка. Мужчина оказался дилетантом - как и мы заказал шашлык. Однако,
отчитывал он женщину в белом далеко не как дилетант, а скорее как профессиональный
ревизор. Шефповар стояла и чувства её обуревающие можно было
читать на её лице. Мужчина был прав, но его глупо-назидательно-насмешливый
тон, мне не понравился.
Время шло и нужно было позаботиться о выполнении программы вечера
- нужно было "заклеить" девочек и объект я уже заприметил: за два столика
от нас сидят две - как будто по закалу нам предоставленные. И по
росту, и по возрасту, и по внешности - как по заказу. Но что за напасть
такая - слышу девочки наши требуют от официанта жалобную книгу, а
официант спорит с ними, не даёт книгу. Девочки требуют директора, им -
объявляют, что директора нет, есть администратор. Является молодой в очках
администратор. Выглядит он довольно-таки прилично. С миной вежливости на лице
выслушивает посетительниц и (как обманчива внешность) заявляет, что
лицам в нетрезвом состоянии жалобную книгу он не даёт (на столе у девочек
стояла бутылка из под сухого вина). Тут уж моё терпение лопнуло, и
я присоединился к требованию предоставить жалобную книгу, но увы,
требование наше так и не было удовлетворено.
Каков вечерок отдыха, а ???!!!...
На следующий день первый раз (!) в жизни взялся писать жалобу.
Написал обо всём в "Службу доброго настроения" при Ленинградском
радио. Через некоторое время пришёл ответ, копию которого смотри в
-144-
приложении.
Наши знаменитые писатели-сатирики Ильф и Петров, видимо, решили не
писать жалоб, а взять и написать сразу книгу, в которой в развлекательной
форме перечислили некоторые безобразия творимые в СССР в их время,
то есть за сорок лет до описываемых мной событий. Ильф и Петров стали
советскими классиками, ибо и сейчас (1985 год) актуальность их сочинений
поразительна. Но в то время я ещё не думал в этом направлении и
сделал глупость - написал жалобу. Кажется, ответ куда более удовлетворителен,
но вечер мой был испорчен и даже расстрел злоумышленников ничего
не изменил бы.
Работа же советской пропаганды не прекращалась. Она по всем своим
каналам убеждала меня, что у нас - в Стране Советов, так всё хорошо, что
лучше и не надо.
Есть на свете страна - всех прекрасней она,
Всех могучей она и раздольней.
Шар земной обойдёшь и нигде не найдёшь,
Где бы людям дышалось привольней.
Где на радостный труд люди с песней идут
И шумят полноводные реки,
И навек утверждён всенародный Закон
О счастливой судьбе человека.
Есть на свете страна - всех прекрасней она,
Юность в ней словно солнцем согрета
И сердца всех людей устремляются к ней,
К лучезарной Отчизне Советов.
Всё с чем я сталкивался, всё что меня окружало - противоречило абсолютно
моим представлениям о жизни, тому что внушалось мне все 23 года.
-145-
Приложение к странице 144.
Ленинградский городской Совет депутатов трудящихся
Исполнительный комитет
ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО ПИТАНИЯ
191О11 Ленинград, центр, Невский пр.,25/14 Телефон 12-20-59
номер 3/132 17 августа 1972 г.
Ленинград,195456
пр. Славы д.9 к.2 кв.132
Лобанову В.А.
Копия: Ленинградскому радио
на номер 6761 от 3/VII-1972 г.
Главное Управление общественного питания проверило работу ресторана
"Витязь".
Ваше заявление и результаты проверки рассмотрены в тресте столовых
Куйбышевского района, в ведении которого находится это предприятие.
Принято решение назначить нового заведующего производством. Официант
Гареев П.Н. понижен в должности на три месяца, официанту Трифонову
объявлен выговор.
Вопрос о дельнейшем использовании администратора Гаричева Г.И.
будет рассмотрен по возвращении его из очередного отпуска.
Со стороны Треста столовых Куйбышевского района усилен контроль
за работой ресторана.
Зам. начальника Главного управления
общественного питания Ленгорисполкома
/Н.Валичев/ подпись
-146-
Ну как тут не растеряться, как не взвыть от душевной боли рождённой
непониманием.
Я стал замыкаться в себе, стал рассеянным, заторможенным. Мучительные
раздумья, поиск причин, поставивших меня в такое положение, не прекращались
ни на минуту. Ошибки на работе, в быту, рождённые моим непониманием,
ещё более ухудшали положение. Всякие и все попытки найти человека,
способного разъяснить ситуацию, наталкивались на абсолютное
непонимание.
В силу убеждённости в главном - в непорочности идей Маркса,
Энгельса, Ленина - я искал причины, поставившие меня в такое
положение, прежде всего в себе и в ближайшем моём окружении.
После долгих и мучительных раздумий я пришёл к решению действовать.
"Если твоё личной семейное положение тебя не устраивает, то необходимо
его изменить. Если твоё общественное положение тебя не устраивает - измени
его сам. Человек - кузнец своего счастья." (так или примерно
так я думал.) Выдвинув такой тезис я начал действовать.
Обстоятельства сложились так, что в первую очередь коренным изменениям
подверглась моя личная жизнь.
"И я как Грибуль бросился в реку, чтоб спастись от дождя..."
А.И.Герцен
Нельзя сказать, что мои мысли и действия развивались в строгой
последовательности. Решение действовать я вынашивал.
За несколько месяцев до принятия вышеприведённого руководства к
действию, отношения мои с Татьяной возобновились. Произошло это
совершенно случайно (так думал я в то время. На самом деле, здесь была своя
закономерность, ставшая мне понятной много позже): как-то просматривая
-147-
старую записную книжку, я нашёл телефон одной из подруг Татьяны. Без
всякой задней мысли и безделия ради, я позвонил. Разговор был простой -
сплошной трёп, и я уже было забыл про него, как через некоторое время
получаю письмо. Писала Татьяна примерно следующее:"...я узнала, что ты
меня разыскиваешь..." и новый адрес.
В молодые годы я был подвержен незначительному влиянию мистицизма
и прочих сверхчувственных произведений человеческого разума. По-видимому,
подобную стадию развития проходят многие, не избежал её и я.
Прочитав письмо, я, в глубине души, отнёс его к року, к судьбе, которая
не смотря на все мои потуги, сделает именно так как мне предначертано.
Я был далёк от мысли о Боге, но мои душевные силы оказались на
столько подорваны, что вынудили поверить в судьбу.
------------------
Человек слаб тем, что он не может познать всё. И всегда для слабых
людей, терпящих неудачи в жизни, будет открыт путь в мистицизм, путь к
Богу. Человек силён тем, что знает о невозможности познать всё, а значит
знает о неверном пути в мистицизм - ложный путь, созданный самим чело-
веком. Бог - плод ума человеческого, плод человеческой слабости. Бог -
это непознанное.*
---------------------
Я вновь стал встречаться с Татьяной. Наши встречи приобрели то же
===========================
* К моменту окончания написания первой редакции этой книги (1984
год) я ещё не решался писать слово "бог" с маленькой буквы. Теперь я не
только пишу его так, но и в состоянии объяснить и доказать правильность
именно такого написания данного термина.(Примечание 2002 года.)
-148-
содержание, но каждый из нас был уже другим. Испытав удары жизни, но ещё
не поняв "за что" и "почему", мы потянулись друг к другу как два страждущих
человека. Единственно, что нас сближало (кроме полового инстинкта)
в то время - так это боль от ран, полученных нами в столкновениях с
настоящей, а не выдуманной нашими идеологами, жизнью. Каждый из нас
воспринял действительность по-своему, каждый из нас ощущал боль по-своему и
глубина ран у каждого была разная, но раны были, они болели и это сближало
нас.
Очень скоро я понял, что сокровенное желание Татьяны - выйти за
меня замуж. Когда я приходил к ней домой, она была нежна, добра, податлива.
Всегда безотказная Таня пыталась склонить меня к браку всеми доступными
ей средствами. Но я сопротивлялся.
"Муж - это глава семьи, как ни говорили и ни говорят о эмансипации
женщины. Муж - это главная опора семьи. А какой я могу стать опорой в
таком состоянии и положении как сейчас?"- размышлял я.
В марте 1972 года состоялся у меня с Татьяной один разговор. Я
запомнил его на всю жизнь и прежде всего потому, что всё, сказанное мной в
разговоре, оказалось пророчеством. Помню, мы гуляли в небольшом
лесочке, беседа наша постепенно свелась к больному - брачному вопросу. Я
высказал ей всё, что думал по этому поводу: сказал, что сейчас не могу
жениться на ней, что не понимаю происходящего вокруг и поэтому не знаю
что будет со мной дальше; сказал, что у меня ничего не получается: я
дрейфую беспомощно по волнам жизни, что семья - это большая
ответственность и я, в теперешнем положении, не имею права создавать её; что
на такой основе у нас ничего не получится и что мы только измучим друг
друга, да ещё, не дай бог, родим какого-нибудь несчастного. Я не услышал
-149-
от Тани контрдоводов, хотя очень ждал их; на протяжении всего разговора
она молчала и отделывалась несущественными репликами и то только после
прямых требований от меня - ответить. Разговор наш кончился тем, что она
разрыдалась. Говорят, мужчины не выносят женских слёз. Я могу подтвердить
верность данного положения. Слёзы Тани всегда очень действовали на
меня, лишая способности подходить к вещам разумно. И тогда я как мог
успокаивал её и даже выдавил из себя обещание жениться ровно через год. В
тот момент я был абсолютно уверен, что одного года мне будет достаточно,
чтобы твёрдо стать на ноги и понять действительность. На самом же
деле "твёрдо стать на ноги" мне не удалось и через семь лет, и что
сейчас - в свои тридцать лет, я могу только сказать, что вышел на правильную
дорогу, но куда выведет меня эта дорога я не знаю.
Мне раньше приходилось слышать, что большинство девушек ставит себе
целью поскорее выскочить замуж. Я не понимал почему они так стремятся
к этому. Видимо, виною тому - человеческие предрассудки. Я предполагал, что половая
зрелость у женщины наступает раньше, чем у мужчины, а отсюда и связанное с
половой зрелостью пробуждение инстинктов - властно толкающих живое
существо на путь определённый задолго до её рождения. Естественное
стремление женщины стать матерью (его можно назвать женской ограниченной
социальной зрелостью) и боязнь внебрачного ребёнка (это и есть
предрассудок) заставляет её стремиться замуж.
Социалистическая действительность, в этом случае, способствует необдуманным
бракам, искусственно ставя рогатки на пути у женщины желающей
предохраниться или избавиться от зачатого "незапланированного" ребёнка.
(Скольким людям искалечили жизни советские презервативы отвратительного
качества - рвущиеся неожиданно и незаметно. Правители наши, видимо,
-150-
пользуются японскими.)
Вероятно, Татьяна, в моё отсутствие, столкнувшись с действительной
жизнью, была напугана ей. Она знала меня, я внушал ей доверие и, естественно,
что она была бы рада стать моей женой. Переступив этот порог, она
рассчитывала на определённость. Мы - дети природы и нельзя осуждать нас
за желание исполнить то, что требует от нас "мать".
Я видел, что мои колебания причиняют Тане боль. Сам страдая, я не
мог допустить того, чтобы по моей вине страдал ещё кто-нибудь. Это был
один из двух предпоследних аргументов за мою женитьбу. Другой - предпоследний,
подсказала мне природа. Как-то, возвращаясь от Татьяны, я шёл
от автобуса к дому; скоро я стал ощущать боль в паховой области, с каждым
шагом боль усиливалась. Через несколько шагов я уже был не в состоянии
продолжать путь. Болела парная семенная железа (яички). Хорошо, что
дело было поздним вечером и своими странными действиями, я не мог привлечь
внимания прохожих. Засунув правую руку в карман брюк, я через материал
кармана осторожно взял рукой мошонку; широко расставляя ноги и
защищая яички от соприкосновения с бёдрами - кое-как добрался домой. Я
не испугался боли так как сразу понял причины её возникновения. Дело в
том, что сегодняшняя встреча с Татьяной была для меня неудачной: любовница
оказалась не в состоянии удовлетворить моего желания из-за менструации,
а мой организм выработал большое количество семенной жидкости,
от которой следовало бы освободиться, но я не сделал этого и поплатился
болью за свою гордость. Почему гордость? Да потому, что я считал
онанизм ненормальным явлением и, общаясь с любовницей, предполагал ниже
своего мужского достоинства изливать в тряпочку столь ценную жидкость.
Дома. осознав свою ошибку, я попытался исправить положение - освободиться
-151-
от спермы, но боль прошла только на следующее утро.
Последним аргументом в пользу женитьбы на Татьяне стало решение
действовать, о котором я сказал выше.
Итак, мистицизм, вера в судьбу и природа взяли верх над моим рассудком:
Татьяна - моя жена. Шёл март 1972 года.
Семейные дела в первое время несколько отвлекли меня и сгладили
горести, причиняемые общественной жизнью. Но это была только оттяжка по
времени, позволившая мне проработать ещё год "инженером по сексуальным
вопросам". Здесь следует разъяснить почему я так именовал свою должность.
Сексуальные вопросы не переставали волновать меня, хотя они и
отодвинулись на второй план - то есть были вытеснены общественными
вопросами. В то время мне удалось раздобыть книгу о сексе, переведённую
на русский язык каким-то кустарём-интеллигентом и размноженную на
светокопировальной машине. Одну из этих копий я и выпросил на время, но, а
так как рабочее время у меня в основном состояло из досуга то я и ре-
шил на пишущей машинке размножить этот ценный материал. Начальник к
моей затее отнёсся гораздо благосклонней чем к тому, что я пытался на работе
заниматься подготовкой к поступлению в технический ВУЗ. Как только
освобождалась пишущая машинка, я садился и двумя пальцами выдалбливал
текст, сделав закладку в пять экземпляров. Через месяц копии были готовы,
а сослуживцы стали именовать мою должность по-новому: "старший инженер
по сексу".
Не переставая искать ответы на мучившие меня общественные вопросы,
я ещё раз попытался найти поддержку и разъяснение у отца. Я выложил
ему всё, что думал о своей работе. Сбиваясь от волнения, переходя то и
дело на крик, я доказывал отцу, что вот, например, он сам нужен на своей
-152-
работе, что когда он приходит трудиться, то знает что ему делать. Этого
же желаю и я - его сын. "За знание своего дела тебя ценят, с тобой
считаются!"- говорил я. "Твой сын, отработав уже почти два года, чувствует
себя как человек только что переступивший порог проходной завода". В
конце разговора (фактически это был монолог) я заявил отцу, что собираюсь
увольняться. Единственной фразой он удостоил меня: "Не валяй дурака;
живи как все". Это было всё чем мог помочь родной отец "тонущему в
житейском море" сыну. Нечего и говорить, что в последствии я уже никогда
не обращался у нему с мучившими меня вопросами.
В отношениях с отцом я всегда ощущал какую-то неестественную
натянутость. Особенно это стало заметно после возвращения со службы.
Отцовское безразличие к моим делам удивляло меня. Я даже стал сомневаться:
а отец ли он мне вообще? Внешнего сходства между нами не было. Кроме
того, как-то в детстве я рылся в старых бумагах (зачем-уж не помню)
лежащих в комоде и натолкнулся на документ, потрясший меня. Это было
свидетельство об усыновлении. Из документа следовало, что мой отец
усыновил меня. Я не решился обратиться за разъяснениями к родителям и в
сердцах сжёг этот документ, показав его предварительно соседке. От неё
мать и узнала о судьбе документа. Немного пожурив меня, мать объяснила,
что они (мои родители) расписались уже после моего рождения: вот
отцу и потребовалось, формальности ради, усыновить родного сына. Я был
удовлетворён объяснением, но крупица сомнения запала в сердце.
Отец умер от сердечного припадка в 1973 году. Ему было 54 года. Увлечение
водкой не прошло даром. Он - как человек, так и остался для меня
загадкой.
Ровно через месяц после смерти отца родился его внук. Свежесть пережитого
-153-
от скоропостижной кончины близкого человека, желание как-то
отблагодарить его за то, что он всё-таки был моим отцом, навело меня на
мысль назвать сына именем деда. Татьяна не возражала.
В душе я считал - обзаведение ребёнком преждевременно; но прямо
сказать это своей жене не мог. Предыстория с абортом не давала мне права
требовать того же вторично и по моральным и по медицинским соображениям.
Татьяна же чувствовала, что ребёнок для меня не будет желанным,
но стремление стать матерью оказалось сильнее здравого смысла, и
она твёрдо шла к своей цели.
Одним из доводов приведшим меня к решению жениться было ещё и
то, что я предполагал в семье получить хоть какую-то самостоятельность,
свободу, возможность хоть в личной жизни самовыразиться - употребить
свои силы на постройку личной жизни. Но, не тут-то было!!!
Татьяна жила со своей матерью в двухкомнатной кооперативной квартире.
Там наша молодая семья и обосновалась. Я в тайне надеялся, что тёща
исполнит своё обещание...
К тому времени вера во взрослых: в их честность, в умение держать
данное слово - не была убита во мне окончательно. Меня глубоко возмущало
то, что взрослые никому не верят: ни друг другу, ни нам - молодёжи. "Зачем
тогда так много болтать о честности, о непримиримости ко лжи, о нерациональности
её и т.д.? Зачем это воспитательное лицемерие, если во взрослой
жизни недоверие, контроль, учёт и пр. поставлен в принцип государственной
политики?" Я никак не мог этого понять.
Я всё ещё рассчитывал на бескорыстную помощь родителей той и другой
стороны. К сожалению расчёты не оправдались. В то время, при встрече
с очередным человеком, за плечами которого уже было несколько десятков
-154-
лет, я вновь и вновь утешался надеждой, что это тот, кого я ищу - добрый,
умный, отзывчивый; представитель того типа людей, которые, как мне
сумели внушить мои педагоги, исключительно преобладает в Советской
Стране. Однако разочарование следовало одно за другим. В тёще я разочаровался
ещё в первую нашу встречу - за год до ухода на службу. Эта женщина
не воспринимала меня серьёзно, она не видела во мне полноценного
человека, разговаривала со мной как с ребёнком, это было неприятно, так
неприятно, что мне даже тяжело было смотреть ей в глаза. Но в порядочности
её, как взрослого человека, я не сомневался. Вот почему то, что она
сделала вид будто забыла своё обещание, стало для меня неожиданностью. А
вот в чём суть: когда я на службе прекратил переписываться с Татьяной,
то через некоторое время получил письмо от её матери. В письме будущая
тёща спрашивала почему я перестал писать, намекала, что Таня очень
переживает, что они купили квартиру и что она не будет нам мешать и уйдёт
к своему мужу. Я не ответил на письмо, ибо у меня в ту пору и в мыслях
не было жениться. А сейчас, перед тем как коренным образом изменить
свою личную жизнь, я серьёзно и долго размышлял по поводу будущего
материального положения нашей семьи; прежде всего - о жилищных
условиях, и в тайне рассчитывал на благородство тёщи, то есть надеялся за счёт
ею обещанного самоустранения, жить в условиях позволяющих выразить свою
индивидуальность в личной жизни, в устройстве быта. Я имел моральное
право, логически сформировавшееся в моём рассудке, рассчитывать на такого
рода поступок "нашей мамы", так как в жизни ещё не разу не сталкивался
с примером позволяющим усомниться в том, что наши родители живут
для нас. У меня до свадьбы мелькнула мысль - прямо спросить у тёщи
готова ли она выполнить своё обещание, но так и не решился. Я в то время
-155-
был твёрдо убеждён, что там где должны быть бескорыстие, любовь,
самопожертвование (то есть - в браке) - нет места такого рода "подлым" и
"мелочным" разговорам - всё само собой подразумевается.
После свадьбы тёща не только не исполнила своего обещания, но и
несколько раз сорвала обмен жилплощади и впоследствии, догадываясь, что
брак наш не по любви, а по отчаянию, она не способствовала укреплению
семьи, а напротив - всячески препятствовала нашему отделению для
самостоятельной жизни.
С каждым днём на работе я всё больше утверждался в мысли о необходимости
увольняться. Я с завистью наблюдал за сборщиками в цеху - они
были заняты настоящим делом. "Люди работают, а я болтаюсь как навоз в
проруби, неизвестно за что получаю деньги."- такие мысли возникали в
моей голове. Встречаясь взглядом с кем-нибудь из рабочих, я видел в его
глазах насмешку, презрение, в чём, конечно, виновно было моё воображение;
но в то время я искренне переживал свою никчемность, своё вынужденное
безделие и считал, что все люди видят это и осуждают меня, только не
высказываются вслух. Если я перейду из Отдела в цех, то этим, мне казалось,
поставлю в неудобное положение своего начальника, которому я был
обязан за тёплый приём и отеческое отношение ко мне. Поэтому я решил
уволиться с завода. Моё письменное заявление на увольнение удивило
и, кажется, огорчило начальника. Он даже пробовал поговорить со мной
"начистоту". Мы ушли в отдельное помещение и я выложил всё, умолчав о моих
соображениях касающихся лично самого начальника. Откровенного разговора
не получилось. Я винил во всём себя на словах, а в тайне надеялся, что
вот сейчас начальник по-настоящему откровенно заговорит со мной, но
этого не произошло и, к моему удивлению, исповедь моя не произвела на
-156-
него ожидаемого впечатления. Или он не хотел, или не мог (вернее второе)
разъяснить всё так, чтобы убедить своего подчинённого или хотя бы направить
его мысли по правильному руслу. Разговора не получилось. В конце
- он посоветовал мне не торопиться с увольнением. подумать. Я думал ещё
неделю, а на следующую - моё заявление вновь появилось на столе у
начальника Отдела.
Размышляя над своим положением, я пришёл к выводу, что работу мне
надо искать по профилю своей квалификации. "В наш век, если хочешь
добиться какого-нибудь успеха, нельзя менять профессию. Тем более, что моя
специальность мне нравится."- думал я.
Жажда деятельности, желание доказать и себе, и людям свою способность
"делать дело" - определили мой выбор: я устроился на судостроительный
завод им.Жданова слесарем-монтажником судовым третьего разряда.
Проработал я на новом месте всего 4 месяца. Ни грязь,ни шум, ни задымлённость
помещений, где нам приходилось трудиться, не испугали меня -
на военной службе я попадал в условия значительно худшие. Главным
недостатком было то, что в бригаде не оказалось квалифицированной работы,
работы, которую я искал - чтобы душу вкладывать, чтобы в момент деятельности
забывать всё, отдаваться полностью созиданию; отсутствие такой
работы жестоко мучило меня. Прокладывать трубы и закручивать гайки,
гайки, гайки...- тысячи гаек. Время шло, а перспективы получить настоящую
работу - никакой: рядом трудились люди отработавшие на заводе
по 10-15-20 лет и делали то же самое. С завода уходил просто усталый, с
больной от шума и загазованности помещений головой, и никакого удовлетворения
и намёка даже на чувства, которые испытывают герои фильмов,
-157-
книг, радио и телепередач, когда шагают на... или возвращаются с
"любимой работы".
На судостроительном заводе я сразу увидел насколько отвратительно
низка производительность труда рабочих; возможности каждого использо-
вались не более чем процентов на 30. Беспорядок был везде и такой, кото-
рый, мне казалось, при желании легко можно устранить, но почему-то всем
до этого не было дела. Поневоле приходилось подстраиваться под массы и
работать как все, то есть основное время только делать вид что работаешь.
Возмущало меня и то, что почти каждое воскресение, а субботу - так и
каждую, приходилось выходить на работу по просьбе мастера. Причём часто
- выходишь, а делать нечего - часа два проторчишь на стапеле или на
"заказе" у достроечной стенки и по домам. Глупость, а что скажешь, что
возразишь если глупость во всём?
Вновь мои представления о действительности натолкнулись на вопиющие
несоответствия и вновь всё было отнесено к эпизоду, просто объяснялось
тем, что такое положение вещей - следствие трудности планирования
работ в судостроительной промышленности.
Условия для труда были отвратительными, но ещё более отвратительными
оказались бытовые условия: рабочим даже переодеться негде было.
Раздевалка, с виду чистая с зеркалами, оказалась устроена так глупо и
была так мала, что людям переодевающимся там, приходилось договариваться
между собой, чтобы по очереди: одному снимать с себя брюки, другому стоять,
прижавшись к стене, чтобы не мешать товарищу. Сняв с себя чистое, человек
шёл в отделение с рабочей одеждой. Летом в чистом отделении можно
было с трудом, но всё-таки раздеваться всем вместе; зимой же добавлялась
верхняя одежда и в раздевалку утром приходилось протискиваться.
-158-
Ситуация очень напоминала общественный транспорт в часы "пик". В
отделении с грязной рабочей одеждой было совсем плохо. Приходилось
раздетому пробираться к своему месту среди грязной робы; зачастую
добираешься до места изрядно измазавшись ,а это значит после работы
необходимо идти в душ, но и туда без очереди не попадёшь. И так каждый день. В
раздевалке воровство: то денежная мелочь из кармана, то авторучка,
полотенце - пропадали бесследно. Конечно, всё это пустяки, но из "пустяков"
складывалось такое, что голова кругом шла. Чуть не забыл сказать, что
место под грязную одежду мне досталось по блату: я понравился одному
пожилому рабочему (его все называли Карпычем) и он уступил мне одну
вешалку, заявив, что это только потому, что я "парень хороший". Многим
приходилось ютиться в проходах, где переодеться было ещё сложней, так
как проходящие туда и обратно люди постоянно толкали переодевающегося.
Невольно вспоминался кабинет начальника цеха: обставлен мягкой кожаной
мебелью, стены отделаны под красное дерево, в углу цветной телевизор,
на столе хрустальный графин с водой. "Не забывает себя начальник
- думал я - а почему бы каждому рабочему не выделить отдельной комнатки
для переодевания? Ведь можно было бы выделить, только это начальнику не
нужно...".И злоба на этих управляющих хлыщей переполняла меня. В голову
стали приходить мысли о всеобщей несправедливости, о всеобщем беспорядке,
но чем объяснить это - я не знал. Меня удивляло: почему все молчат
и терпят такое безобразие. Но не разобравшись, не поняв до конца - я не
решался выступить с протестом. "Всего несколько месяцев работаю, за
плечами каких-то двадцать три года и уже конфликтовать с
начальством?..."- и я молчал.
Надежды на семейную жизнь, где я рассчитывал получать отдых и душой,
-159-
и телом - не оправдались. Я и здесь был лишён всякой самостоятельности.
Начались конфликты с тёщей. Она даже не считала необходимым стучаться
при входе в нашу комнату. Я попросил Татьяну сказать ей об
этом, жена посоветовала сказать самому. Я сказал и...- разразился скандал.
Он окончился тем, что тёща переселила нас из большой комнаты в маленькую:
прихожу однажды домой с работы, снял верхнюю одежду в прихожей
и попытался пройти в нашу комнату - дверь оказалась закрытой изнутри,
ничего не подозревая стою и размышляю: зачем это Татьяне понадобилось
закрываться? Вдруг из тёщиной комнаты выходит жена и говорит что теперь
мы живём в маленькой комнате .Соображаю: значит пока я был на работе
тёща произвела "обмен": в комнату в 18 квадратных метров въехала она, а
нам троим - "предоставила" десятиметровую. Каково?! Размышляю дальше:
конечно, одной тёще не перетащить такие громоздкие вещи как телевизор,
тумбочку и пр. Значит ей помогала жена. Спрашиваю её: зачем же ты
согласилась на такой несправедливый обмен? (Тем более, что кооперативная
квартира записана на Татьяну.) Молчит - как воды в рот набрала. Хоть бы
отстаивала тот аргумент, что обмен этот - нам наказание за несправедливость
по отношению к старой женщине; так нет - молчит и всё, думай как
хочешь. Таким образом тёща дала понять кто хозяин в доме. Да я бы и не
возражал - пускай хозяйничает, только пусть и мне выделит уголок где бы
только я распоряжался, где бы имел возможность хоть инструмент разложить.
Скоро я понял, что об этом и мечтать не стоит. Я понял также как
жестоко просчитался, думая в личной жизни найти удовлетворение и тем
самым сгладить постоянные разочарования преследующие меня вот уже третий
год. В доме всё было подчинено уходу за младенцем и я оказался в
двухсторонней изоляции: на работе - раб, закручивающий гайки; дома -
-160-
поставщик средств для неработающей жены с ребёнком, мужская сила для
мелких домашних дел по указанию жены и тёщи - тоска разъедала мою душу.
Панически боясь простудить сына, жена и зимой и летом держала форточки
наглухо закрытыми. Если днём можно было выйти из комнаты, то ночью этого
не сделаешь. Усталый и издерганный после работы, я спал как убитый, но
просыпался утром с головной болью, с горечью в пересохшем рту. Как я ни
бился, а доказать жене её неправоту не мог. Всёпоглощающая любовь к
своему ребёнку лишала её рассудка.
Я пробовал жить как живут многие: работать - абы деньги платили,
ростить сына; иногда отдаваться сладострастным утехам с женой,
или, одурманив разум водкой, безудержно веселиться. Вступил в общество
охотников, купил ружьё - двухстволку 12 калибра. Однако, постылая работа
изматывала меня; половое общение с женой хотя и приносило мгновенное
наслаждение, но не сглаживало гнетущей обстановки семейной жизни;
сыну в то время, мне казалось, я не нужен; и охотник из меня не получился
- убивая беззащитную лесную живность, вместо удовольствия, я получал
ощущение угрызения совести; за пьянку и безудержное веселье приходилось
расплачиваться мучительным похмельем. Но, главное в другом: я
не умел развлекаться, веселиться, наслаждаться в то время, когда считал,
что ничего не делаю для материального обеспечения "часа потехи".
Вопреки русской пословице: "Делу - время, потехе - час" я видел, что
у меня всё время уходит исключительно только на "потеху". Я не имел
морального права на отдых, работая так отвратительно как мне приходилось
работать.
Стремление к самоутверждению иногда приобретало такие уродливые
формы, что, со стороны глядя, можно было усомниться в моей умственной
-161-
полноценности. Помню, как я, взяв за руку жену, переходил Московский
проспект в сплошном транспортном потоке. Машины проносились чуть ли не
касаясь нас, сердце замирало, но сквозь страх всё-таки проглядывало
смутное желание чтобы какая-нибудь из этих машин задела меня и тогда
физические страдания, на время, может быть, помогут забыть о такой
мучительной душевной боли. Татьяна назвала меня дураком; ну и поделом.
Чувствуя, что долго в такой обстановке я не протяну, было решено
отступить "по всему фронту".
С приближением сдачи очередного судна заказчику, я с грустью думал:
вот наконец-то на "заказе" стало светло, тихо, воздух почище, каюты
оборудованы, но скоро нас переведут на следующий заказ и вновь -
грязь, смрад, шум, голый металл... и так без конца. Как бы хотелось уйти к
дальним странам на построенном тобой судне. Но вид бескрайней водной
глади вызывал неприятные воспоминания о военной службе. Месяцы,
проведённые в море, в собачьей атмосфере военной организации - забыть было
нельзя. Однако, боль настоящая, заглушала воспоминания о прошедшем. Я
нашёл, как мне казалось, хороший выход сразу из всех затруднений. "А что
если мне пойти работать на флот?" Всё говорило за то, что поступить необходимо
именно так. Во-первых, там определённость с работой - моториста
не сделают мальчиком на побегушках, как это случилось со мной - старшим
инженером. Моторист - человек обслуживающий и при необходимости
ремонтирующий технику. Это дело к которому я стремлюсь всю свою сознательную
жизнь; дело, которое более всех дел нравится мне - факт проверенный во
время службы на военном флоте. На долго отрываться от семьи я не хотел,
отцовские чувства уже начали просыпаться в моей душе. Поэтому, услышав
по радио что в СЗРП (Северо-Западное речное пароходство) для работы
-162-
в Финском заливе на малых судах требуются мотористы и вспомнив, как
ещё работая на первом своём заводе, и стоя однажды в ожидании трамвая
на набережной Невы, я с завистью наблюдал за маленькими буксирчиками,
представляя себя на одном из них мотористом и проклиная своё гнусное
положение старшего инженера или паразита, живущего за счёт честных
тружеников,- ещё тогда мной было принято решение идти именно туда.
Казалось, что таким способом решались сразу все проблемы. Так оно и
получилось: проблемы возникшие до перехода на флот были решены, зато
появились новые.
В отделе кадров Пароходства меня приняли с распростёртыми объятьями:
мои документы давали право без всякой специальной подготовки работать
мотористом. Начальник отдела кадров сказал, что с моим дипломом
судомеханика я через два года могу стать капитаном, если подучусь в
училище, куда меня примут без экзаменов и сразу на третий курс. Дома,
рассказав жене об открывающихся перспективах, я без труда убедил её
в верности своего решения - уже во второй раз поменять место работы.
Воодушевлённый своим же воображением, я быстро преодолел все неприятные
формальные препятствия, связанные с рассчётом и с оформлением
на новое место работы. Наконец, с документом в котором сказано, что я
направляюсь на теплоход "Гречанинов" мотористом-матросом, проехав на
общественном транспорте с одного конца города в другой, иду по берегу
"Угольной гавани", высматривая среди нескольких буксиров нужный
мне. Смотрю - кормой к дебаркадеру причалился и стоит старый большой
буксир с надстройкой напонимающей неряшливо построенный сарай. С
замиранием сердца отхожу в сторону, чтобы прочитать название этого плавучего
сарая и к ужасу вижу- "Гречанинов". От стыда и обиды к горлу подкатился
-163-
комок, я до крови прокусил губу и только поэтому слёзы не брызнули
из глаз. Моей первой мыслью было бросить всё и ехать обратно в "кадры"
за расчётом - потрясение от увиденного оказалось слишком жестоким.
Опять меня подвело воображение: ободренный начальником отдела кадров
Пароходства, я рисовал в своём воображении прелестные картинки своего
"капитанского" будущего. В коридорах Пароходства висели фотографии
современных судов и я никак не ожидал, что в благородной семье тех -
красавцев может ещё находиться такое убогое творение как т/х "Гречанинов".
Опасаясь, что меня увидят с судна, я развернулся и медленно направился
к трамвайной остановке. В голове проносились вихри мыслей. Через
минуту я понял всю глупость своего поведения. А через несколько часов
я уже стоял на самостоятельной вахте в машинном отделении.
Работая на "Гречанинове", я получил очередной чувствительный урок
реальной жизни, который хоть и не убивал во мне веру в людей, но заставил
иначе смотреть на взрослых, от которых я так ждал помощи. Об этом
следует рассказать.
Экипаж т/х "Гречанинов" состоял из 11 человек; вахту несли по
четыре часа через 8 часов отдыха, но делали так, чтобы одна смена постоянно
находилась на берегу, поэтому работать приходилось много, ибо фактически
вахту стояли по 4 часа через 4 отдыха.
Убеждённый советскими средствами массовой информации в невозможности
существования иных - кроме идеальных трудовых коллективов, я
предполагал встретить на судне именно такое идеальное содружество: то
есть дружных, трезвых, добрых товарищей; требовательного к себе и к
подчинённым справедливого капитана, его помощников.
Измотанный в неравной борьбе с окружающим, я был очень чувствителен
-164-
к добру, к ласковому слову, к товарищеской поддержке и сам также
старался любому оказывать посильную помощь, откликался на любую просьбу
и с радостью соглашался составить компанию, ели кто-нибудь из своих
братьев-мотористов предлагал организовать выпивку, разделив расходы
поровну.
В свои 23 года я выглядел не очень мужественно, а молодые черты
моего лица иногда вводили в заблуждение некоторых взрослых так, что они
принимали меня за допризывника. Ещё работая на заводе, я из-за своей
внешности перетерпел много неприятных минут: должность старшего инженера
и моя внешность никак не гармонировали. В частых командировках мне
приходилось вращаться на достаточно высоких уровнях: вплоть до директоров
заводов общесоюзного значения, и часто я натыкался на препятствия
вызванные моей незрелой внешностью. В память на долго врезалась обида
от одного циничного взрослого человека, который рассмеялся мне в лицо,
когда узнал, что я "старший инженер".
На "Гречанинове" матросы-мотористы, рулевые-мотористы и радист были
молодые ребята и мы быстро нашли общий язык; тем более что я отлично
ориентировался во многом, что касалось флота и моря. Кроме нас - молодых,
на буксире работали четверо взрослых: это капитан, старпом, старший
механик и кок - тётя Дуся, как её все называли. Каждый из них вдвое
старше меня. По отношению к старшим я старался быть предельно вежливым,
всех называл на "вы" и недоумевал, когда слышал как кто-нибудь из
нашей рядовой братии обращался к старшему на "ты".
Мне было неприятно видеть, что и здесь - на малом гражданском флоте
коллектив товарищей искусственно разделён: командиры жили в отдельных
каютах, расположенных в надстройке, а все остальные ютились в четырёхместных
-165-
каютах ниже ватерлинии, постоянно вынужденно слушая шум машины
и скрежет гребных валов. Точно такой же скрежет мне приходилось
слушать на эсминце и этот факт далеко не радовал меня. Я быстро включился
в производственный цикл как равноправный работник. Ошибок по работе
не делал и очень скоро интерес ко мне как к новичку исчез к моему
удовлетворению.
В одном я не мог сравняться с другими моряками моего возраста и
положения - я никак не мог усвоить их фамильярного способа обращения к
командирам. Ты-канье и нецензурные выражения, которые допускали мои то-
варищи в общении со старшими, шокировали меня. В этом отношении я
чувствовал себя белой вороной. А заплатить за своё этакое несовершенство,
мне пришлось следующим образом.
Старпом - человек лет сорока пяти среднего роста, среднего телосложения,
с грубыми чертами лица явно невзлюбил меня. Я почувствовал его
антипатию не сразу, а после нескольких недель совместной работы. Я понял
причины такого к себе отношения много позже, а в то время было очень
неприятно сознавать, что не только родине я приношу вред своей
неприспособленностью к жизни, но являюсь источником неприятностей и для
некоторых частных лиц. Как-то, стоя на вахте, мне потребовалось что-то взять
из своей каюты. Проходя по коридору, я услышал в каюте напротив громкие
голоса и подумал, что ребята "сообразили и гудят" (в переводе с нашего
жаргона это означало - сговорились и вместе пьют спиртное, беседуют
задушевно). Дверь в эту каюту отворилась и в проёме, к своему удивлению, я
увидел старпома. Он был уже несколько пьян и, увидев меня, воспылал желанием
выяснить отношения. С показной вежливостью старпом пригласил меня в
каюту, там сидели трое: два моториста и старший механик. В первое мгновение
-166-
я пожалел что - на вахте и не могу присоединиться к весёлой компании;
пожалел, так как предполагал, что только в общении со взрослыми
людьми смогу найти ответы на мучившие меня вопросы о противоречиях
окружающего; во второе мгновение стало ясно, что я не был бы приглашён в
эту компанию даже если бы был свободен. Старпом явно начал задираться.
Он менторским тоном спросил почему я не на вахте, а шляюсь по каютам...
После этого вопроса мне очень отчётливо представилась атмосфера
в которую я попал в первый год службы на ВМС. Вот так же нас - салаг*
"прихватывали" на каждом шагу старослужащие. Я всеми силами сдерживая
закипающее бешенство разъяснил старпому зачем мне понадобилось зайти в
свою каюту. Его маленькие, неопределённого цвета с красными белками,
глазки сузились. Он повернулся к своим собутыльникам и властным голосом
потребовал чтобы те удалились. Видимо, с этим подлецом никто не
хотел связываться, поэтому-то он и имел такое влияние. Мы остались вдвоём.
"Ты должен уйти с "Гречанинова"." - после небольшой паузы заявил мне
старпом. Внешне я был спокоен, но внутри меня била мелкая дрожь и горло
перехватывало так, что прежде чем заговорить я вынужден был откашляться.
На мой вопрос "почему?", он надвигаясь на меня сдавленным шопотом
процедил сквозь зубы что я ему не нравлюсь, а затем уже с нескрываемой
злобой добавил что с удовольствием выбросит меня за борт, если я не
уберусь с судна по доброй воле.
Моё воображение вредило мне тем, что до опыта рисовало слишком
прекрасные картины будущего, из-за чего мне приходилось горько
разочаровываться в последствии. Теперь же воображение спасло меня от больших
неприятностей: я успел представить себе что произойдёт если я не сдержусь
и расквашу это пьяное рыло. Я поступил правильно, сдержавшись. На
==============================
САЛАГА - (флотский жаргон) молодой человек, недавно пришедший на
флот и мало что знающий.
-167-
вахте, продумав своё поведение в дальнейшем,- решил добровольно с судна
не уходить. На следующий день старпом проспался, вызвал меня в каюту и
сказал, что мне не надо уходить; чтобы я доработал навигацию, а уж потом
видно будет. Тем и кончилось.
Теперь уже на гражданке я лицом к лицу столкнулся с подлецом и он
не скрывал своей подлости, а окружающие нас люди не вступили с ним в
борьбу, а своим нейтралитетом косвенно поддерживали и поощряли его.
Когда пришла моя очередь идти на берег, я не поехал к жене, а направился
к матери, забрался в свою холодную маленькую комнатёнку и обливаясь
слезами, скрежеща зубами поклялся посвятить свою жизнь тому, чтобы
уничтожить этого негодяя. Я решил, отлично работая, окончив училище, стать
капитаном и тогда вступить в борьбу с этой гадиной, которая, я уверен,
ещё многим хорошим людям напакостит за время своего существования.
Решение было твёрдым, выстраданным и я приступил к его осуществлению.
Много позже я понял мотивы, коими руководствовался старпом в отношении
ко мне. Этот субъект принял мою вежливость за интеллигентскую
слабость и моя внешность мальчика также способствовала его заблуждению.
Инстинктивное стремление отыграться на слабом за свои прошлые поражения,
вызвало в нём желание унизить меня. В дальнейшем, в жизни мне
приходилось сталкиваться с подобными субъектами и обезопасить себя от
их нападок можно было только одним способом - упреждая своей грубостью
их грубость. Знакомство с жизнью продолжалось и я не переставал удивляться
всё пронизывающему беспорядку. Я не переставал удивляться полнейшему
отсутствию "прекрасных людей" советского образца тип которых
воспитанием был сформирован в моей голове и встречи с которым я жаждал.
-168-
"Где же эти люди?! Куда они попрятались?!" Чтобы найти такого человека
я часто, при малейшей надежде на успех, шёл на откровения с людьми.
И мои откровения также часто оборачивались против меня.
Объяснение, которое я раньше пытался давать очередному
несоответствию действительности и моему понятию о ней, перестало
удовлетворять. Уже нельзя было объяснить всё то, с чем мне приходилось
сталкиваться, эпизодом. Во всём ощущалась закономерность, но где искать этот
закон? В то время ответить на этот вопрос я не мог.
Человек не способен привыкнуть к боли. Я не мог привыкнуть к постоянной
душевной боли, мучившей меня, боли рождённой непониманием действительности.
Со временем острая боль перешла в тупую, но легче от этого не стало.
Взвалив на себя ответственности за семью, созданную вопреки своему
же здравому смыслу, я ещё больше усложнил своё положение. Впервые в жизни
я стал задумываться над вопросом: а полноценен ли я? Коль скоро я
уже не мог свалить свои неудачи на пресловутый эпизод, то, естественно,
что в думах я всё чаще стал приходить к заключению о собственной
неполноценности. "Но если я ненормален, то зачем мне вообще жить, зачем
мучиться и мучить окружающих?!"
Я не встречал ни одного человека, который страдал бы также как
я. Все процветали. Пьянство, хамство, стяжательство, обывательщина,
издевательство над слабым, культ и самодурство начальства, волокита,
бюрократизм, обман, лицемерие: всё я видел и ничто этому не противостояло.
Пропаганда же наша всё также захлёбывалась от восторгов, восхваляя систему.
Каждое утро по радио я слышал торжественную мелодию гимна
СССР, слышал его вдохновенные слова. Хор из прекрасных человеческих
-169-
голосов, в прекрасной форме убеждал меня что:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз.
Наши военные корабли и по виду, и по ходовым качествам, и по
вооружению не уступают никому в мире. Я лично был тому свидетель.
Славься отечество наше свободное,
Дружбы народов свободный оплот!
Партия Ленина - сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы.
И Ленин великий нам путь озарил
На новое дело он поднял народы,
На труд и на подвиги нас вдохновил!
"Как всё правильно сказано! И что я за выродок такой, что не могу найти
себя, не умею влиться в единую дружную семью советских граждан, не умею
приносить пользу?!"
Однажды мне в руки попался песенник 1952 года издания, и на первой
странице я прочёл: Гимн СССР слова С.Михалкова и Эль-Регистана:
"...Сквозь годы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Сталин - на верность народу
На труд и на подвиги нас вдохновил."
Это меня удивило: авторы те же, но я сразу вспомнил, что содержание
гимна, которое я слышал по радио. читал на обложке школьной тетради, не
-170-
понятно почему, не совпадало с содержанием гимна в песеннике. Вихрь
жизненной текучки не позволил мне остановиться на этом вопросе серьёзно,
ухватиться за ниточку и размотать клубок. Я по глупости оттолкнул
"спасательный круг", который судьба так великодушно мне бросила в виде
разночтений в гимне; вот почему впереди меня ждали ещё несколько лет
беспомощного барахтанья в житейском море.
Мысли о самоубийстве всё чаще стали приходить в голову, и я бы покончил
с собой, если бы и в работе у меня не ладилось. Странно было сознавать,
что я - абсолютно не понимая действительности, лучше справляюсь
с делом, чем многие мои товарищи по работе. Но от чего же мне так тяжело
живётся?! Я отложил уход из этого мира до разрешения данного противоречия.
В межнавигационный отпуск собрал документы и поступил в Речное
училище на заочное отделение механиков-судоводителей.
Вторую навигацию я работал на другом буксире -"Кандалакша" - более
современном, построенном на германской судоверфи. По штатному расписанию
числился рулевым-мотористом, но выполнял обязанности не только рулевого
и моториста, но и матроса, однако денег получал в два раза меньше, чем
слесарь на судостроительном заводе. Это удивляло, но не беспокоило, ибо
финансовый вопрос меня волновал постольку, поскольку хватало денег на
прожитие. Жена не работала - сидела с сыном, зарплату я полностью отдавал
домой, бо'льшую часть времени проводил на судне и денег хватало. Работа
и учёба значительно отдалили меня от дома, но для близких такое
положение выглядело вполне объяснимо - моя объявленная цель (через два
года - капитан) удовлетворяла всех и относительный мир установился в
доме. В доме...,но не в моей голове.
-171-
Капитан "Кандалакши" - человек с раз и навсегда установившимся
мировоззрением, очень скоро оценил мои деловые качества. В свою очередь
я- как только почувствовал, что меня ценят - начал и на словах, и на деле
стремиться к равенству, к критически-товарищеским отношениям с капитаном,
однако сразу в его лице натолкнулся на непреодолимую преграду. Он
не понимал, что командовать мной не надо, что меня надо убеждать; но
капитаново развитие в искусстве доказывать свою правоту, остановилось,
видимо, ещё в детские годы. Это явилось причиной моей ненависти к
этому солдафону. Моё же развитие ещё стояло на слишком низком уровне,
чтобы я мог уяснить себе необходимость понимать людей вдвое старше
меня. Я всё также руководствовался внушённой мне с детства "аксиомой",
что старшие должны понимать младших. Как только в жизни я сталкивался
с противоречием этому положению, то относил неспособность старшего
понять меня - к нежеланию понимать; тут же вешал на такого человека
ярлык "нехороший человек" и вопрос был решён. На капитана "Кандалакши"
такой ярлык я повесил очень скоро. Меня до глубины души возмущали
его угловатые приёмы воспитания. Болезненней всего ранил он мою душу,
когда пытался запретить мне выход на берег. Противопоставить такому
произволу (в виде протеста) я мог только отказ исполнять не свои функции.
В самом начале навигации мне пришлось отремонтировать преобразователь
тока, выполнить некоторые сварочные работы, устранить повреждения
громкоговорящей связи, а также выполнить ряд слесарных работ, требующих
достаточно высокой квалификации. Позже, как только я считал, что капитан
поступает несправедливо, я мгновенно преображался из грамотного работника
в олуха и таким способом иногда мне удавалось вернуть утраченные
права. Глубоко возмущали попытки капитана ставить меня в пример и этим
-172-
унижать моих товарищей-мотористов. Я был твёрдо убеждён, что только
обстоятельствам обязан за свои преимущества. Я всегда шёл на выручку
товарищам, допустившим ошибку и навлекшим за это на себя грубости и
яростный крик капитана. Но как ни старался я своим примером доказать
капитану, что унижения, совершившего ошибку человека, только препятствуют
исправлению этой ошибки - капитан неизменно вновь возвращался к
излюбленному способу "воспитания" как только ситуация этому способствовала.
Солдафон оказался неисправим.
Совершенной противоположностью капитану был старпом*: мягкий, добрый,
весёлый, общительный человек - работа с ним приносила одно удовольствие.
Меня возмущало в нём единственное: неспособность и нежелание
занимать в споре какую-то определённую позицию. Его жизненным кредо был
нейтралитет. Когда на вахте мы оставались в рубке одни, то он полностью
соглашался с моим мнением о капитане, однако в присутствии капитана
никогда вслух своего мнения не высказывал. Все положительные качества
старпома перечёркивались одним - он оказался идейной проституткой.
Работа на "Кандалакше" мне нравилась: стоять на штурвале, управлять
мощным буксиром, обслуживать главный двигатель, дизель-генераторы,
главный распределительный щит(ГРЩ) электростанции; буксирную лебёдку,
брашпиль -"Да - вот это мужская работа!" Но где же настоящие люди,
где общение, где дружный коллектив единомышленников, делающих одно
дело, где тот мудрый наставник, который разъяснит уйму вопросов терзающих
душу? Где равенство? и братство? Нет ответа! Людишки - мразь: одни
получили привилегии и всеми силами цепляются за них, тешат свои душонки
унижением слабых, другие молчат и раболепно подчиняются, а сами стремятся
========================
*СТАРПОМ - старший помощник капитана.
-173-
как можно скорее залезть наверх и, в свою очередь, с высоты своего
положения попирать всё нижестоящее, третьи сидят в какой-то скорлупе и
им не до чего нет дела. Неужели это и есть светлое будущее о котором
мечтал великий Ленин? Интересно, что он конкретно говорил по этому по-
воду? Ах, как надо бы почитать его, но времени нет абсолютно.
Существует в морском деле термин "остойчивость". Это качество судна
характеризующее его способность противостоять опрокидыванию. "Кандалакша"
строился как рыболовный сейнер и по конструктивным качествам
имел неограниченный район плавания, однако его малые размеры заставили
конструкторов значительно увеличить метацентрическую высоту, тем самым
полностью исключить возможность опрокидывания. Но в природе ничего не
даётся просто: застраховав судно от одной катастрофической неприятности,
конструкторы вынужденно ухудшили другой показатель - "стремительность
качки". Чуть только в Финском заливе задует ветерок, появляется
волна высотой более метра и начинается: посудина наша раскачивается на
волнах как Ванька-Встанька. На эсминце в Атлантике в девятибальный
шторм, я так не страдал от морской болезни как здесь в "Маркизовой луже"
на "Кандалакше". Как только разыгрывалась непогода, а мне стоять вахту -
начинались мои жестокие муки. Стоя в рубке на руле, я крепился сколько
мог, затем спрашивал у вахтенного начальника разрешения осмотреть
машину, спускался вниз, залезал в самую нижнюю часть судна (в коридор
гребного вала) и страдал. Кажется мне удавалось скрыть своё состояние от
окружающих, так как отдохнув, я вновь становился к рулю с тоской ожидая
- когда же вновь мой организм потребует тайм-аут. Меня раздражало что
самодур-капитан чувствовал себя, видимо, отлично в любую болтанку и мог
не выходить все 4 часа вахты из ходовой рубки. Сознавать свою слабость
-174-
перед этим грубияном было более всего неприятно. Я отработал на Кандалакше
полностью всю навигацию и ушёл в отпуск с твёрдым намерением на
следующий год проситься в кадрах на землесос.
Ставя к землесосу шаланду под погрузку песком, я видел, что в то
время как Кандалакша кувыркался на волнах так, что рубка превращалась в
гигантские качели, а к горлу подкатывался тошнотворный комок из
непереваренной пищи - на землесосе на верхней палубе свободные от вахты
моряки спокойно загорали, играя в домино.
Навигацию 1975 года я работал на земснаряде з/с ДЭ-64. мы стояли в
Финском заливе на траверзе деревни Пески (это в 70 километрах о города
Зеленогорска).
Мой непосредственный начальник - механик землесоса, оказался внешне
очень симпатичным человеком: выше среднего роста, плотного сложения,
его жёсткие чёрные с проседью, вьющиеся волосы, казалось, сами укладывались
в нерушимую причёску; такую я часто видел на рекламных фотографиях,
выставленных в окнах городских парикмахерских. Широко поставленные
ясные карие глаза, широкий, гладкий и достаточно высокий лоб, седые
пряди на висках. Да, такой мужчина должен нравиться женщинам. По всему
было видно: механик абсолютно доволен своим положением и вообще -
жизнью. В тайне я надеялся, что наконец-то встретил человека, который,
может быть, разъяснит мне многое. Но это была очередная жестокая ошибка.
Быстро освоив свои обязанности, я с удовлетворением отметил, что на
земснаряде техника - и лучше, и сложнее. В машинном отделении, где теперь
мне приходилось нести вахту, находилась отличная мастерская с токарным
и сверлильным станками, с электро-наждаком, с верстаком и приличным
набором инструмента слесарного и измерительного. Был здесь и свой
-175-
электросварочный агрегат, и аппаратура для газовой сварки. Вобщем - человеку
жаждущему деятельности было где развернуться.
Как-то я, изучая систему питьевой воды, натолкнулся на старый, валявшийся
без дела поршневой насос с пневматическим приводом. Насос был в
плачевном состоянии его не выбросили только, видимо, потому что забыли
о нём. Я обратился к механику с просьбой разрешить восстановить насос,
очень нужный для зачистных работ в конце навигации. Механик безнадёжно
махнул рукой, сказав что не стоит и время тратить, что насос просто
сгнил - цилиндры, вероятно, проржавели и т.д. и т.п. Однако, я настоял
на своём и механик "дал добро".
С того момента и на протяжении двух недель, заступая на вахту, я не
сидел за пультом у главного двигателя, а шёл в мастерскую и с увлечением
трудился. Насос действительно оказался в плачевном состоянии, но не
настолько чтобы его нельзя было восстановить. Четырнадцать дней работал
я над агрегатом попеременно становясь токарем, слесарем, сварщиком,
регулировщиком: притирал клапана, шабрил золотники, вытачивал штока к
золотникам управления, сконструировал и изготовил переносной всасывающий
патрубок. И скоро плоды моего труда молча осматривал механик. Насос
работал отлично, даже при ничтожно малом давлении рабочего воздуха, насос
давал большую производительность. Странно, но механик даже не поблагодарил
меня за работу. Он просто дал команду смотать шланги и поставить
насос на определённое ему место. Мне была неприятна реакция моего
начальника. Я проглотил эту пилюлю молча: в конце концов я прежде всего
трудился для себя, ибо с детства для меня было большое наслаждение,
любоваться плодами своего труда.
Приближался конец навигации. Работа на земснаряде нравилась, и я в
-176-
тайне видел себя старшим механиком или даже капитаном такого сложного
плавучего сооружения. Учёба в училище шла легко. На землесосе оказалось
так много кают, что, сославшись на свою учёбу и на необходимость заниматься
я, с разрешения капитана, поселился отдельно в одноместной каюте.
Другие ребята: мотористы, матросы, лебёдчики - по приказанию начальства
жили в двухместных, не смотря на то, что несколько кают пустовало.
Жизнь, кажется, входила в колею. Я получал удовлетворение от работы,
чувствовал себя отлично; завидовал механику, который иногда привозил
с берега красивую женщину и она по несколько дней жила в его большой и
комфортабельной (по сравнению с моей) каюте. Он выдавал её за жену, но
очень скоро от одного моториста (он был старше меня на 10 лет и уже
несколько навигаций работал на ДЭ-64) я узнал, что это не жена, что жена
и дочь у него в Ленинграде. Инструкциями было запрещено нахождение на
судне посторонних и меня восхищала смелость механика и сплочённость
команды. "Молодцы ребята, что плюют на всякие глупые инструкции. Так в
дальнейшем и я буду поступать. Но до этого надо дорасти..."- думал я и с
особым усердием брался за учебники. К концу навигации мне удалось, до
получения государственного диплома об окончании училища, сдать экзамены и
получить Рабочие дипломы: в одном значилось, что я имею право занимать
должность третьего помощника капитана и третьего помощника механика на
третьей группе судов, а в другом - механика и второго помощника капитана
на первой группе судов (малые буксиры, работавшие на рейдах
причалов).
Найдя, наконец, своё место в обществе я всё чаще стал задумываться
о своей личной жизни. Неохотно я сходил на берег в свою очередь. Не раз
мне хотелось остаться на земснаряде и отдыхать там, но нельзя было ломать
-177-
установившегося режима и тем подводить остальных своих товарищей.
(Кстати, на ДЭ-64 никто из начальников никогда не покушался на наше
право по очереди сходить на берег. И этот факт давал мне возможность
сделать заключение, что я, наконец-то, нашёл "нормальный коллектив".)
Итак, дома я чувствовал себя отвратительно. Не было для меня там
места. Меня перечёркивали как личность полностью и безапелляционно. Тёща
стала главой нашей семьи. Я чувствовал, что меня дрессируют, а когда случайно
услышал тёщино высказывание обращённое к жене: "Ты его заставляй
мыть посуду, убирать квартиру..."- всё стало ясно. Сколько я себя
помню,- мне ни разу не пришлось увидеть, чтобы отец когда-нибудь делал
женскую работу по дому, то есть мыл посуду, полы, стирал бельё или варил
обеды. В сознательном возрасте я стал понимать эту несправедливость,
поэтому предполагал, что в моей семье будет установлено равенство.
Стараясь осуществить на деле свою идею равенства, я всегда положительно
откликался на просьбы жены выполнить ту или иную домашнюю работу.
Непонимание действительности, неудовлетворённость общественной работой
приводили меня в отчаяние. Желание как-то проявить себя, защитить свою
индивидуальность и невозможность это сделать, до предела обострили во мне
чувство собственного достоинства, вот почему просьбы жены помыть пол
или посуду, я стал воспринимать очень болезненно. В семье для меня создалась
гнетущая обстановка: казалось, что я обратился в какую-то приживалку,
которая есть, пьёт и ждёт указаний своих благодетелей. Какие-либо
нововведения, касающиеся быта нашей семьи и исходившие от меня, встречали
бурный отпор со стороны тёщи, а жена раболепно и неизменно занимала
сторону своей мамочки. Ощутив себя ЧЕЛОВЕКОМ на земснаряде, я и в личной
жизни пытался отвоевать для себя кусочек "места под солнцем". Однако,
-178-
первая же попытка привела к тому, что тёща вызвала милицию. Явились
трое здоровущих милиционеров, но обнаружив "буяна" совершенно трезвым,
да ещё получив от него исчерпывающие разъяснения сложившейся ситуации,
они удалились; но всё равно - было очень стыдно. Тёща, доказывая
милиции, что её зять хулиган и что его надо посадить на 15 суток, приводила
в качестве аргумента то, что я проживаю у них без прописки. Уходя,
один из милиционеров дал мне совет: разменивать площадь и отделять
тёщу; он так и сказал: "...иначе жизни у тебя не будет, парень."
Идиотское положение: у нас на пятерых (четверо взрослых и ребёнок)
приходилось две квартиры, это в общей сложности - 50 квадратных
метров жилой площади, а жизнь наладить никак не получалось.
Тоскливо становилось у меня на душе от мысли, что вот скоро кончится
навигация и на целых три месяца я вынужден буду поселиться в
гнетущую атмосферу вражды.Но события развились в неожиданную сторону.
Стою на вахте. Вахта выдалась исключительно спокойной: только один
раз мне пришлось запустить главный двигатель для загрузки песковоза
"НЕВСКИЙ -1", остальное время работает вспомогательный дизель-генератор.
Обслуживание его в работе бесхлопотное: перед запуском проверить
уровень масла, а затем эпизодически контролировать по приборам параметры,
и пусть себе "молотит".
Выхожу на палубу, солнце склонилось к закату, ветер стих. Дверь в
кают-компанию расположена в нескольких метрах от входа в машинное
отделение. Подхожу, вся команда собралась у телевизора, смотрят футбол. Я
всегда удивлялся - как это у людей хватает терпения смотреть как двадцать
два "бугая" на протяжении двух часов гоняют один мяч. Другое дело
самому сыграть - сделать физическую разминку, ощутить своё тело в динамике,
-179-
а после - приятную мышечную усталость и на следующий день - упругость
мышц от вчерашней их тренировки...
Мысли мои были прерваны резким окриком: "В чём дело почему ушёл с
вахты?! Быстро на место!" Кричал старший механик. Полчаса назад я мирно
беседовал с этим человеком вот также стоя не далеко от входа в машинное
отделение, наша беседа длилась не менее 15 минут и ничего..., а тут
вдруг такой тон, да ещё при всём экипаже.
Я не сдержался: "Что ты тявкаешь, сундук, спокойно не можешь сказать?"
Я уже говорил: "сундуками" на кораблях военно-морского флота
называли старшин-сверхсрочников. Основная масса этих людей представляла
из себя слаборазвитых служак, исполняющих роль погонял-надсмотрщиков.
Они выполняли черновую армейскую "работу", принуждая к подчинению
матросов-срочников. Естественный отбор среди сундуков вывел тип психологически
изуродованного человека. Ему не были известны понятия о такте,
корректности, о необходимости признавать свою неправоту в некоторых
случаях. У такого не возникало желания извиниться. Это была машина в человеческом
облике. Вот с чем ассоциировалось у меня слово "сундук".
Моими словами механика как ветром сдуло со стула, но, видимо, вблизи,
взглянув на моё лицо, он понял что получит отпор. Далее его речь приняла
жёсткий официальный тон, которым он потребовал, чтобы я спустился в
машинное отделение.
"Господи!!! Да неужели весь мир состоит из подонков, наслаждающихся
унижением ближнего?! Неужели и я вынужден буду вот также тявкать на
людей, когда получу полномочия начальника?! Да, видимо, так оно и будет.
Сгорая от стыда из-за необходимости пользоваться привилегиями, и
чтобы покрыть гнусность своего положения, я должен буду собачится."-
-180-
вихрем пролетели эти мысли в голове. "Да, надо вступать в борьбу. Надо
создавать коллектив единомышленников, делающих одно дело, коллектив
друзей. А для этого незамедлительно надо вступать в борьбу с такими
подонками как старший механик."
Сменившись с вахты, я собрал в одной пустующей каюте четверых рядовых
членов нашего экипажа и выложил им всё о чём думал в оставшиеся
часы последней вахты. Двое молодых, воодушевлённых моей речью, приняли
мою сторону: моторист (тот, который был старше меня на 10 лет) загадочно
молчал, а один - полностью оправдал поступок механика. Это был молодой,
только что отслуживший в солдатах срочную службу, человек. Выглядел
он впечатляюще: ростом не менее 180 см., с фигурой атлета, с резкими,
мужественными чертами лица и только глаза бесцветные и без мысли, могли
выдать его несовершенство. Ежедневно с завидным упорством он занимался
силовыми атлетическими упражнениями. Было смешно наблюдать как он
гордится своей фигурой, как распирает его тщеславие, когда он замечает что
кто-нибудь засматривает на его телеса. На долю нашему атлету, как
лебёдчику-мотористу приходилось много физического труда на верхней палубе
во время причаливания шаланд. Демонстрируя свои мышцы при любой погоде,
он часто работал в одном спасательном жилете.
Надо было видеть с каким жаром, правда заикаясь и с трудом складывая
слова в предложения (но с каким жаром!), этот человек отстаивал
правоту поступка стармеха. Его аргументы были очень слабы, но
чувство!!!- чувство, прорывающееся сквозь оболочку неспособности к
логической увязке аргументов...,чувство меня обескуражило. Человек защищал
рабство: фигура Спартака и рабская душонка...- в то время такое было
выше моего понимания. Ярость захлестнула меня и я жестоко высмеял этого
-181-
душевно-слабого силача. Дело дошло до драки. Я понимал, что делаю
глупость, но отказаться от вызова этого холуя, не мог. Надежда на то, что нас
разнимут - тоже не оправдалась. Драки не было, так как ни та, ни другая
сторона не хотели крови; была борьба и он очень быстро положил меня на
обе лопатки. Всё собрание стало свидетелем моего падения. Я заступил на
вахту в четыре часа утра даже не сомкнув глаз - тяжёлые думы не давали
заснуть. На вахте я сменял "старика"- моториста и ещё час беседовал с
ним, пытаясь уяснить его непонятный нейтралитет. Он не верил в возможность
создания коллектива. "Я работаю на ДЭ-64 уже пятую навигацию, и
каждую весну работать на землесос приходят новые люди. С кем ты собираешься
создавать коллектив друзей? - говорил он и не скрывал своего весёлого
настроения. - Двое, поддержавшие тебя, - курсанты. Их и след простынет
как только мы сделаем зачистку. В следующую навигацию придут другие
люди и так ежегодно. А механик этот земснаряд принимал на заводе 8 лет
назад и будет работать здесь до его списания."
Измученный тяжёлыми раздумьями, я через неделю пришёл к выводу, что
и отсюда мне надо увольняться. Я видел, что на смену таким старпомам с
"Гречанинова", капитанам с "Кандалакши", старшим механикам с "ДЭ-64" идёт
смена молодых, которые уже сейчас с готовностью унижаются и, конечно,
ждут - недождутся когда же и им будет предоставлено право унижать.
"Откуда берутся эти падшие слабые душонки? Ведь не рождаются же
они такими?!" Ещё и на эти вопросы предстояло искать ответы.
Я не мог оставить без последствий своё двойное унижение. Надежды
на то, что стармех признает свою неправоту не было никакой. Я должен был
бросить вызов всей этой рабской системе. Единственный доступный мне вид
протеста - увольнение. И я уволился, не смотря на то, что в этой работе
-182-
находил удовлетворение, чувствовал себя на своём месте. Близился конец
навигации, предстояла зачистка*, рабочие руки были нужны, поэтому
удар, нанесённый моим увольнением, ощутил весь экипаж.
Но куда теперь идти?!
Я час не забуду когда,
Открыв заводские ворота,
Меня позвала навсегда
Работа, работа.
Любви прекрасен восход,
И нежность нужна и забота
А что этот мир создаёт?
Работа, работа!
Любому человеку
Профессия дана,
И самой интересной покажется она
Если ты, если ты, если ты,
Если ты рабочий человек
Если любишь наш двадцатый век
Ты продолжишь всей страны разбег
Если ты рабочий человек.
Я живо представил себе, какой восторг меня охватывал, когда я - студент
=========================
*ЗАЧИСТКА- после окончания навигации (октябрь месяц) суда становились
на отстой до весны. Все трюмы команда должна была очистить от мусора,
грязи, горюче-смазочных материалов. Работа трудоёмкая, грязная и
неблагодарная.
-183-
последнего курса Ленинградского судостроительного техникума шагал
в своё цех (там проходил преддипломную практику) по главной аллеи
Балтийского завода, а рядом шли рабочие и из репродукторов
жизнеутверждающе звучали эти песни.
Металл искрится в больших печах:
Твоя жарптица в твоих руках.
Гордиться можешь своей судьбой,
Как знамя песня в пути с тобой.
Поют мартены, поют станки,
Пылает песня стальной реки.
Кипит работа, душа поёт:
Рождает песню родной завод.
Солнечным путём шагай двадцатый век!
Здравствуй сын земли, рабочий человек!
Сердцем навсегда усвой:
Мир создан для труда -
Это мир - твой и мой.
"Да, мне надо идти в эту среду, только там может быть настоящее
братство. Рабочих большинство и они делают ДЕЛО. Из них. наконец, выходят
государственные деятели. Эти люди, в конечном счёте, правят государством."
Тяжело далось мне такое решение, а ещё тяжелее - его исполнение.
Однако, это было легче, чем оставаться там, где тебя унизили, где ты
никому не нужен. Решение уволиться было твёрдым даже не смотря на
то, что передо мной открылись перспективы о которых я в своё время мечтал:
в следующую навигацию я был обеспечен местом младшего командира на
судах типа "река-море" или местом первого помощника капитана-механика
-184-
на буксире типа "Кандалакша". Откуда такая уверенность? А вот откуда:
во-первых, у меня на руках были два рабочих диплома; во-вторых, уже ког-
да в моём уме созрело решение увольняться из Пароходства, я узнал, что
за "...большие успехи в труде и общественной деятельности (не знаю
какой общественной деятельностью я, по мнению комсомольских функционеров,
занимался), за успехи в спорте (в начале навигации между экипажами
судов Западного порта были организованы спортивные соревнования и
я, нежданно-негаданно, завоевал первое место в стрельбе из мелкокалиберной
винтовки)..." я удостоен "...Серебряного значка ЦК
ВЛКСМ...".Странно было сознавать, что за отвратительную работу (так я
сам её оценивал в совокупности), за постоянные перескакивания с судна
на судно, за постоянные конфликты меня ещё и награждают. "Идиотизм
какой-то!"- мелькнула мысль.
Позже я понял причину столь "высокой" оценки моего труда: работая
на "Кандалакше", мне часто приходилось защищать от нападок самодура-капитана,
одного паренька. Он слабо знал технику и поэтому допускал много
ошибок. А капитану, кажется, только того и нужно было: заметив очередную
оплошность молодого, он начинал (в зависимости от настроения) или орать
и ругаться, или острить, демонстрируя весь свой скудный и пошлый словесный
запас.
На следующий год я встретил своего подзащитного в комитете комсомола,
когда зашёл туда заплатить членские взносы. От него же я узнал, что
теперь он секретарь комсомольской организации Западного порта. Эта новость
меня неприятно поразила, ибо к тому времени (ещё подсознательно)
я уже питал отвращение ко всякого рода идеологическим работникам. Их
оторванная от жизни тенденциозная болтовня уже тогда раздражала. Однако,
-185-
новоиспечённый "воспитатель масс" обрадовался нашей встрече... ну
и, видимо, вспомнил обо мне, когда пришлось подыскивать кандидатуру для
награды.
Итак, не смотря на удачно складывающиеся для меня обстоятельства, я
уволился из Пароходства так и не получив причитающегося мне Серебряного
Знака. По этому поводу испытал чувство удовлетворения, понимая, что
таким способом избавил себя от необходимости участвовать в фарсе
награждения.
Я представлял себя членом дружного, сплочённого, справедливого рабочего
коллектива и это было утешением для моей израненной непониманием
души.
Что творится вокруг? Где вы, настоящие люди?!
Только сейчас (1983 год) я пришёл к грустному выводу, что подавляющее
большинство людей живёт не умом, а инстинктами; только сейчас я
стал понимать, что большинство людей воспринимает всё хорошее что
говорится в книгах, фильмах, на собраниях и митингах как нечто отвлечённое. И
чуть только коснётся жизнь их интересов, так сразу забываются все благодетели,
и в душе, ссылаясь на ближнего - мол, а вот он так делает, и если
я так не буду делать, то останусь в дураках...- они плюют на внушаемые
моральные нормы и "тянут к себе". И хуже всего то, что также поступают
и те, кто проповедует эту "благодетель". А ведь они - идеологи
должны прежде всего показывать на своём примере как надо жить
по-коммунистически. Ан нет, писатель, только что закончивший труд о бескорыстии,
самопожертвовании декабристов, народовольцев - покупает машину на
свои гонорары, строит дачу, огораживая её высоким забором, ездит на юг
по льготным путёвкам в привилегированные санатории, лечится в специальных
-186-
лечебных заведениях, питается через закрытый распределитель и думает,
что так и должно быть, совесть его молчит; и это тогда, когда люди в
периферийных городах сливочное масло считают деликатесом, когда основная
масса жителей села живут в домах над которыми бы смеялись крестьяне
царской России, так как современные деревенские дома уступают
крестьянским домам XIX столетия во всём; и это в то время, когда даже
в таких городах как Москва и Ленинград есть люди живущие по несколько
семей в одной комнате и годами (если не десятилетиями) ожидающие
улучшения своего жилищного положения.
Киноактёр, только что в фильме отдавший жизнь своего героя за
идею, будет с пеной у рта за сотню рублей ругаться с бухгалтером в то
время как, даже вокруг Ленинграда, существует цепь трудовых лагерей, где
содержатся и трудятся рабы, получая в день за свой труд столько, сколько
этот артист получит за минуту, проведённую перед камерой. Коммунисты -
святые люди, возведённые в этот ранг своими предшественниками,
КОММУНИСТЫ - тянут к себе кто как может. Начальник, заботливо носящий свой
партийный билет на груди у сердца, получает премии, но не в обычные дни
зарплаты и не в общей кассе...(они получают подачки так, чтобы никто
не видел). Даже в районных комитетах партии существуют какие-то "хитрые"
магазины, закрытые для смертных, где всё дёшево и всего богатый
ассортимент. (А что же тогда в городских и областных комитетах или в ЦК
КПСС творится?!) Я лично был свидетелем как на заводе, где начиналась моя трудовая
биография, директор для себя и своих приближённых устроил в заводской
столовой отдельный зал для питания так называемой заводской "элиты".
Не буду описывать интерьер этого зала, ассортимент блюд, предлагаемых
там, скажу только, что факт отделения одной части советских людей от
-187-
другой, мне был неприятен и я презирал всю эту свору привилегированных.
Я ещё работал в Пароходстве, когда в мыслях всё чаще стал обращаться
к вопросам политики - политэкономии... Тогда я узнал, что "критерий
истины - опыт", а мой опыт всё больше подтверждал ложность истин,
коими меня напичкали в детстве.
Я смотрел фильмы о революционерах и, к ужасу своему, начинал пони мать,
что я ГЛУПЕЦ. Как я раньше мог смотреть эти фильмы и не думать о
том, что людей посвятивших свои жизни служению народу, сам же народ и
пытал, и расстреливал, и вешал: А.Ульянов, З.Коноплянникова, С.Перовская...,
а после победы над проклятым кровавым царизмом - Блюхер, Уборевич,
Якир, Примаков, Дыбенко, Кедров, Бубнов...- все они умервщлены в наше
- советское время, нашими СОВЕТСКИМИ людьми!
Как-то я попал на лекцию о международном положении, это было в
конце 1974 года, лектор всячески поносил Китай, его руководство, рассказывал
о зверствах "Культурной революции". Я не удержался и в конце лекции
задал вопрос: "В Китае система управления государством принята была
точь в точь такая же как у нас?"- лектор ответил утвердительно,- "В таком
случае - продолжил я - чем мы застрахованы, что и у нас не произойдёт
того, что случилось в Китае?" Лектор промямлил что-то о контроле.
Мне стало ясно - гарантий от подобного он не знает.
Но прежде чем полностью утвердиться в решении о необходимости искать
ответы у Маркса, Энгельса, Ленина на все мучившие меня вопросы -
потребовалось ещё два года.
Жгучая нужда в человеческом участии и надежда - поддерживали моё
душевное равновесие; надежда обрести друзей, влиться в настоящий
рабочий коллектив, образ которого сложился в моей голове благодаря
-188-
воздействию советской пропаганды с её богатейшим арсеналом методов и средств.
Мне приходилось постоянно отгонять ужасную мысль о том, что отношения
между людьми в СССР везде строятся по военному образцу, что и в дальнейшем
я попаду в зависимость от какого-нибудь Держиморды; а эти слабенькие,
подленькие людишки, готовые унижаться перед вышестоящим и получающие
удовлетворение от унижения нижестоящих, эти слабоумные для которых
военная субординация кажется верхом совершенства в устройстве взаимоотношений
между людьми в современном человеческом обществе - постоянно
будут вызывать во мне душевные муки. "На долго ли тогда меня хватит?"
-думал я. Но и действительность, и раздумья, и воспоминания - всё
говорило о том, что это именно так. Вспоминая военную службу и сравнивая
её с "гражданкой" я всё более приходил к заключению, что наша общественная
система построена на необходимости чтобы одни командовали другими,
и что выживает тот, кто понял эту систему. "Неужели и я буду вынужден,
подчиняясь инстинкту самосохранения, лезть наверх по головам?.."
Сама процедура увольнения из Пароходства была для меня болезненна.
Мне до изнеможения надоело перескакивать с места на место или, как
говорят так называемые "уравновешанные" люди, - "быть летуном". Но не
искать, не бороться для меня значило умереть. Мне было плохо и я искал
место, где мне будет лучше. Возможно, исходя из здравого смысла мудреца,
мне не следовало прыгать с места на место, а сидеть в своём "Отделе
внешнего монтажа" и спокойно познавать жизнь; не торопиться с выводами,
решениями и действиями, иметь выдержку и учиться у жизни, не осложняя
своей. Да, с точки зрения мудреца такая тактика совершенно правильная. Но
я не был мудрецом, а был молодым мужчиной с головой восторженного
мальчика. Я искал возможности приложить свои руки и голову к общему
-189-
"...великому делу строительства коммунизма". И я не мог оставаться сторонним
наблюдателем, потому что мой разум, отравленный иллюзиями, был
сильнее инстинктов, заставляющих людей находить удовлетворение в "работе"
где не надо ничего делать кроме вида, что ты работаешь.
На протяжении четырёх лет, положенный мне ежегодный отпуск я не
использовал так, как это делает любой "нормальный советский человек":
то есть отдыхает, полностью сменив обстановку, развлекаясь и радостно
бездельничая. Работая старшим инженером мне было ужасно стыдно ничего не
делая целый год, бездельничать ещё и месяц отпуска. Жена брюзжала, что мы
не только "никуда не ходим", но ещё и отпуск не используем. Я пытался ей
объяснить своё состояние, но мои слова отскакивали от неё как горох от
стенки. Иногда мне даже казалось, что я слышу звон своих слов, отскакивающих
от жены. Она была абсолютно равнодушна к моим волнениям. Но решение
вновь сменить работу мне приходилось перед ней отстаивать - здесь
затрагивались её материальные интересы (единственное, что было для неё
свято). Уже тогда я стал раздумывать о особенностях женской натуры вообще,
так как в частности мне приходилось встречать особи с поразительно
совпадающими интересами. Раздумья не имели систематического характера, а
вызывались периодически - как только мне приходилось сталкиваться с
непонятными явлениями в женской психике, или с особенностями женского
восприятия действительности. Я понимал, что жена не виновата в том, что я
не могу найти своего места в жизни, но, в то же время, и своей вины не
чувствовал перед ней, ибо до свадьбы она была предупреждена; к сожалению
напоминание о последнем никак не подействовало на Татьяну - непонятная
женская способность не реагировать на очевидные факты, разоружала меня.
Увольняясь из Пароходства, я принял решение по настоящему отдохнуть
-190-
самому и дать возможность развеяться жене, тем самым несколько затушевав
семейные неприятности от своего очередного крутого поворота в
жизненных планах. Купив в Бюро путешествий две туристические путёвки по
Молдавии, мы отправились в путь. В последствии Татьяна с удовольствием
вспоминала наше путешествие, а я умножил несовместимые с моим пониманием
советской действительности, вопросы. Расскажу один эпизод.
Преодолев на самолёте 2000 километров от Ленинграда до Кишинёва и
на поезде от Кишинёва до Тирасполя мы, наконец, прибыли в гостиницу
указанную в путёвке. Двухместного номера для нас не оказалось, но
администратор - миловидная вежливая женщина, предложила нам подождать:
из одного номера, как она объяснила, должен был выехать человек и тогда нас
поселят в этот номер. Продержав нас, измученных в дороге, несколько часов в
вестибюле гостиницы, администратор вдруг "сжалилась" и, с елейной физиономией
благодетельницы, выдала нам ключи от двухкомнатного номера. Я не
выходил из вестибюля и точно знал, что никто за это время из гостиницы
не выезжал. После размышлений я пришёл к выводу, что администратор таким
способом пыталась вымогать взятку. Возмущениям мои не было предела:
сначала я хотел поднять скандал, потом решил высказать в лицо "этой
сволочи" всё что о ней думаю, но жизненный опыт подсказывал: подобные
меры борьбы - глупость; вымогательство администратора - следствие, а
причины я пока не понимаю. В конце концов было принято решение отомстить
вымогательнице её же методом: устроившись в номере, я спустился
вниз и многозначительно спросил у нашей мучительницы по каким дням она
дежурит, тем самым как бы намекая, что мы за её "доброту" желаем отблагодарить.
В следующее её дежурство я подошёл к окошечку и вежливо с ней
поздоровался, а позже всякий раз, как только мне приходилось проходить
-191-
мимо того места где она сидела, я всегда старался встретиться с ней
взглядом и видел как быстро она отводит глаза. В следующие дни её
дежурства я уже не здоровался, но всегда ловил её взгляд, напустив на себя
пренебрежительный вид.
Своим новым местом работы я избрал завод с которого началась моя
трудовая деятельность. Но в "Отдел...", конечно, я не пошёл: одна мысль
об этом была мне противна; устроился слесарем-сборщиком.
Вы помните с какой завистью смотрел я на слесарей?; как жаждал
приобщиться к ДЕЛУ, когда в качестве старшего инженера шёл в цех, чтобы
выклянчить у его начальника что-нибудь для "внешнего монтажа". Вот на
этот участок (участок сборки рулевых машин) я и поступил работать в
качестве слесаря-сборщика третьего разряда.
1975 год, мне 26 лет и я слесарь-сборщик третьего разряда. Уже через
два месяца бригадир и мастер убедились, что из меня выйдет толк и
мне повысили разряд. Итак, слесарь-сборщик четвёртого разряда.
Тем временем борьба не утихала и на втором фронте - на фронте
личной жизни. Теперь я каждый день бывал дома, а напряжённость домашней
обстановки изматывала больше, чем любая работа. Диктат тёщи развивался
неудержимо. Она определяла когда нам мыть посуду, когда гулять с сыном и
как его одевать, когда ложиться спать, когда и как убирать квартиру и
т.д. и т.п. Дом для меня превратился в казарму. Даже Татьяна понимала
всю меру глупости в поведении матери, но не смела перечить ей. Догадываясь,
что женщина вообще мыслит другими категориями в отличии от мужчины,
я не переставал удивляться некоторым поступкам своих женщин, поступкам
противоречащим элементарному здравому смыслу. Например, они в
тёплую погоду закутывали сына так, что при возвращении с прогулки
-192-
сыновнее нижнее бельё оказывалось мокрым от пота. Жена продолжала по
ночам наглухо закрывать все двери и окна и в то же время покрывала сына
тёплым одеялом, одевала его во фланелевую пижаму. Мои попытки изменить
положение аргументами, доказательствами - в расчёт не принимались. Я мог
только силой иногда отстоять и оставить на ночь открытой форточку, но
наутро обнаруживал её вновь плотно закрытой. Ясно было и то, что если я
вступлю в отрытую борьбу, то очень скоро буду выдворен из квартиры, где
я, согласно нашему законодательству, не имею права проживать - прописан
у матери.
Обстановка накалялась, это ощущала даже моя жена. И вот было принято
решение переехать на квартиру моих родителей, где после смерти отца
жила одна моя мать. Одновременно мы решили разменять кооперативную
квартиру, чтобы отделить тёщу. Но надежда и на этот вариант скоро рухну-
ла. Тёща бойкотировала любые переговоры о размене, а попытка моей матери
договориться с ней привела к тому, что две старухи переругались между
собой.
Утеплить нашу квартиру так и не удалось. Жить в помещении, где
температура зимой не поднималась выше +9 - +11 градусов по Цельсию,-
трудно. Ребёнок начал часто болеть. Татьяна разругалась со свекровью и
через год ничего не оставалось, как вернуться "на круги своя", но за год
много воды утекло...
Я понял, что попал в ловушку. Из-за безграничной глупости женщин
своего гнезда нам свить не удасться. На государство рассчитывать было
нельзя потому, что жилой площади у нас в сумме на пятерых приходилось
больше, чем минимум при котором ставят на очередь. Расчёт на свои силы и
на жилищные возможности наших семей не оправдывался; вместо помощи
-193-
своим детям "благоразумные" предки с завидной изобретательностью "вставляли
палки в колёса повозки" их любимых деточек и ещё более любимого
внучка. Меня бесил этот идиотизм взрослых людей. Они охали и ахали, когда
заболевал их внучек, они сюсюкали с ним; со стороны смотреть так будешь
уверен, что эти люди жизни не пожалеют ради своего любимца, но чуть
только дело касалось их личных интересов, как "любящие" бабушки преображались
и ни одна не хотела хоть чуть-чуть уступить. (Здесь я не совсем
объективен - моя мать "чуть-чуть" согласна была уступить: она согласна
была съехаться всем в одну большую квартиру, но тёща категорически
отвергла этот вариант.)
Уж что я только ни предлагал: прежде всего предложил съехаться
вместе в одну квартиру и жить (это был лучший вариант, который и через
10 лет оставался лучшим - он давал возможность решить сразу все наши
семейные проблемы и современные, и ожидавшие нас в будущем); разменять
обе квартиры на трёхкомнатную и комнату, с тем, чтобы в трёхкомнатной
жили наша семья и моя мать, а тёща - отдельно. Но все варианты наталкивались
на волокиту или на откровенный отказ. Я готов был ехать в одну
комнату с семьёй, но тогда не соглашалась жена. Я убеждал её, что в этом
случае мы сможем купить кооперативную квартиру, но жить в коммуналке и
ждать она наотрез отказалась.
Скоро стало ясно, что от меня здесь ничего не зависит, оставалось
только в минуты отчаяния придаваться незбыточным мечтам: "Как было бы
хорошо, если у нас в СССР люди имели возможность просто накопить денег
и купить жильё для себя и своей семьи... Берёшь за руку любимую жену и
вводишь в свой дом. Так нет - государство толкает своих граждан делать
глупости: женись на ком попало, плоди детей, отмучься полтора десятка
-194-
лет и в конце жизни можешь получить жилплощадь. Так было с моим
отцом, такое происходит с миллионами моих сограждан, а если бы я уехал в
другой город - такое же ожидало бы меня. В Ленинграде же я попал в ещё
более худшее положение."
В конце концов, измученный безысходностью, я стал подумывать о разводе.
Но к полной уверенности в необходимости разрыва семейных отношений
я пришёл позже.
Вот один эпизод из моих бесконечных попыток что-либо изменить в
своём положении.
Двухкомнатная квартирка, которую после смерти отца я и мать снимали
у государства, находилась в углу на пятом - последнем этаже блочного
дома, лифта не было. Комнаты сугубо-смежные, разделённые дверной
перегородкой, состоящей из четырёх частей так, что если распахнуть
перегородку, то из двух комнат получалась одна площадью 22 квадратных метра.
Отчаявшись прийти к общему знаменателю в переговорах с тремя женщинами, я
сделал попытку отделиться от матери, чтобы располагать жилой площадью
самому - не зависимо от её воли. Путь к этому был один - размен квартиры.
Глупцу было ясно, что разменять нашу квартиру на однокомнатную и
комнату - практически невозможно. Опыт подтвердил это. В то же время,
тому же глупцу также ясно, что разменять нашу квартиру на две отличные
комнаты, но в коммуналках - проще простого. Мать категорически отказалась
выезжать из отдельной квартиры. Попытка повлиять на неё через родственников
(которым я всё объяснил и которые согласились, что это единственно
верный способ выйти из создавшегося тупикового положения) не увенчалась
успехом. Родственники не смогли убедить мать. что этот вариант -
-195-
меньшее из зол и в конечном счёте "глубокомысленно" посоветовали ей
подождать - "...авось что-нибудь изменится". И это после того, как они
полностью согласились с моими доводами и дали обещание сделать всё,
чтобы добиться от матери согласия. У меня оставался последний шанс - это
создать невыносимые условия жизни для своей матери, то есть сделать
так, чтобы жизнь в коммунальной квартире, отдельно от меня, стала для неё
благом. Нужно было превратиться из тихого малопьющего сыночка в буяна,
пьяницу и хама - только тогда женщина, повинуясь инстинкту самосохранения,
сделала бы то, от чего зависела жизнь его единственного любимого
чада. Однако, осуществить этот план я так и не решился - не хватило
сил. Оставалось одно: страдать, ждать и искать причину ввергнувшую меня
в бесконечные душевные муки, от которых я страдаю вот уже пятый год
своей жизни на "гражданке".
"Ах, Соловьёв-Седой, что же ты наделал, написав такие прелестные и
убедительные стихи. Ребёнком я поверил тебе.
"Над страной весенний ветер веет,
С каждым днём всё радостнее жить,
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!"
А сейчас - в зрелом возрасте - это уже звучит как издевательство."
Тем временем жизнь безжалостно больно продолжала счищать с меня
шелуху мировоззрения, сформировавшегося за годы воспитания.
Ситуация на сборочном участке (моём новом месте работы) сложилась
следующая. Коллектив наш состоял из людей на много старше меня. Средний
возраст - 45 лет. Ну и, конечно, всю квалифицированную работу забрали
они. Из молодых нас было трое. Работа нам доставалась самая ерундовая -
-196-
вроде зачистки заусенцев. Моя попытка создать отдельную молодёжную
бригаду не увенчалась успехом: администрации это отказалось ни к чему -
лишние хлопоты. Вообще, цех был очень старый: средний возраст рабочих по
всему сборочному цеху составлял 54 года.
Когда мне доставалось серьёзное дело, вроде центровки двигателей,
то я получал истинное удовольствие от работы, но такое случалось
редко - старики боялись конкуренции.
В цеху я сделал ещё одно неожиданное для себя открытие: и здесь
рабочие работали отвратительно. Если взять в среднем за месяц, то каждый
из нас был загружен процентов на 30, остальное время мы просто имитировали
занятость. Хоть я и очень туманно представлял себе "светлое будущее",
но даже тогда мне было ясно, что таким способом коммунизма мы не
построим.
Глубоко уверовав в историческую миссию рабочего класса и как
представитель его, я некоторое время пытался сопротивляться такому
положению вещей: когда было нечего делать - я требовал работы, но очень
скоро понял бесполезность этой затеи. На мои требования я получал
какую-нибудь неквалифицированную работу или меня посылали в соседний
цех, а там, как новичку, давали что-нибудь перетаскивать, перекатывать, копать
или вытирать. Скоро я понял бесполезность своих порывов и стал как
все - только делать вид, что работаю: занимался домашними поделками, или
просто скрывался и периодически показывался на рабочем месте с трубой
или гаечным ключом в руках и с деловым видом. После этого меня перестали
направлять в другие цеха.
Голова лихорадочно работала, отыскивая объяснения всему с чем
приходилось сталкиваться.
-197-
Если на судостроительном заводе я объяснял плохую работу трудностью
планирования и только, то сейчас такого объяснения оказалось недостаточно.
Я видел, что люди иногда сознательно отлынивают от работы. Более того
,я сам участвовал в этой волынке тем, что не возмущался открыто очевидному
очковтирательству. Особенно в деле пассивного саботажа преуспевал
один довольно толковый рабочий, с которым мне, как ни странно, было
приятней всего работать - он очень доходчиво умел объяснить непонятное
в новом деле. Пётр Климов заметно выделялся из общей массы начитанностью,
природной смекалкой, тактом. Но, тем ни менее, именно этот рабочий
искусней всех умел втереть очки начальству и делать дело на много медленнее
чем мог бы. Я старался понять и объяснить это явление, но ни в
коем случае, не осуждал рабочего, так как уже понимал, что нельзя осуждать
человека, который обманывает своих обманщиков, то есть людей отделившихся
от него - рабочего стеной различных законных и незаконных
привилегий.
Я понимал, что от того как рабочие трудятся зависит наше благосостояние
и тем более был удручён положением дел в цеху. "Неужели они не
догадываются, что такой работой приносят вред прежде всего себе?"- мыс-
ленно вопрошал я неизвестно кого.
В своё время, под воздействием советской пропаганды, в моей голове
сложилось определённое представление о коллективе рабочих вообще и
об отдельном рабочем в частности. Как и общее представление о жизни, так
и представление о среде рабочих, оказалось сверхидеализировано. Я был
уверен, что рабочий коллектив - это группа друзей, объединённых совместным
трудом, требовательных к себе и к своим товарищам, непримиримых борцов
с недостатками; добрых, честных, бескорыстных хозяев производства.
-198-
"Старшие товарищи передают свой опыт и знания младшим; причём, этот
процесс проходит в дружественной атмосфере: тактичность со стороны
старших, уважение со стороны младших."
Я был уверен, что на условиях, которые себе представлял, вольюсь в
коллектив быстро и займу соответствующее своим способностям положение
(то есть заслужу уважение и дружбу членов коллектива. Ни о каких материальных
выгодах и мысли не было). Но то, с чем мне пришлось столкнуться в
"дружном" коллективе, ни на что не было похоже.
Наш коллектив представлял из себя раздробленных на мелкие группки
людей, в силу обстоятельств вынужденных трудиться вместе. Интеллектуальный
уровень большинства был очень низок и ни один из них не мог указать
молодому, мечущемуся товарищу на причину его страданий. Даже
наоборот - мне часто приходилось объяснять кому-нибудь из них, кажущиеся
элементарными мне, понятия. Острота восприятия, видимо, уже притупилась,
вот почему меня уже не очень удивило и возмутило открытие, сделанное
после нескольких месяцев работы на участке сборки судовых рулевых
машин (и здесь я не нашёл истинно товарищеских отношений). Мелочная
конкуренция, постыдная борьба за лидерство и стремление любым путём
удержать захваченное главенствующее положение. Один из способов искусственно
удержаться в лидерах было сокрытие от молодых рабочих знаний. Я
почти физически ощущал нежелание большинства опытных рабочих делиться
своими знаниями. Старики - лидеры по памяти могли вести сборку и мы -
молодые вынужденно оказывались у них в зависимости. И зависимость эта
не тяготила бы, если б старики не пользовались своим преимуществом так
бесцеремонно в корыстных целях, другими словами - не эксплуатировали бы
нас. Они делали молодых подносчиками инструмента, а на вопросы отвечали
-199-
так, что лишний раз не хотелось спрашивать. Более всего меня возмущал
один старик по фамилии Каледа. Его отношение к молодым очень напоминало
отношение "годочка" к "салаге" на военно-морском флоте. Меня почему-то
очень часто ставили работать в паре с ним. Я терпел, терпел этого ублюдка,
а однажды громогласно заявил на разводе мастеру, что с Каледой работать
отказываюсь. Тут же на меня напал Сюсюкин - мой бригадир. Он был
по-хитрее, но сущность его поведения отличалась от поведения хама-Каледы
только формой. За меня вступился Пётр Климов и с его помощью я
всё-таки добился согласия мастера не ставить меня работать с Каледой.
Частенько после смены рабочие собирались по несколько человек, шли
в магазин, покупали водку или дешёвое креплёное вино, распивали где-нибудь
в кустиках, во дворе на скамейке или на лестнице какого-нибудь дома;
затем некоторое время разговаривали обо всём, посылали гонца за
добавочным спиртным и, наконец, расставались чтобы завтра утром
встретиться вновь на работе.
Не могу не отметить следующий интересный факт. Наш бригадир,
известный в цеху как человек серьёзный, отличный специалист, уважаемый
начальством, орденоносец, - был ещё членом группы Народного контроля. Эта
группа имела право проверять работу, расположенных в заводском районе,
продуктовых магазинов. Так вот, этот, облечённый большими правами
рабочий, использовал данные ему права для того, чтобы без очереди с
чёрного хода покупать дешёвое и дефицитное спиртное для наших вечерних
"пикников". Я не понимал: член партии, рабочий, высококвалифицированный
специалист, кавалер ордена за труд - и так предательски ведёт себя по
отношению ко всем, кто доверяет ему защищать свои интересы от рвачей в
торговле. Вы скажете: "Надо было ему это высказать в глаза". Но так скажет
-200-
честный человек, который только собирается вступать в жизнь. С волками
жить - по волчьи выть. Иначе будешь растерзан. Тогда я уже смутно
начал понимать, что необходимо научиться "выть по волчьи", но оставаться
человеком; только вот я не знал каким образом это сделать. Жить же я
должен среди волков хотя бы для того, чтобы помочь своему сыну встать
на взрослые ноги, сохранив свою человеческую индивидуальность.
На наших "рабочих вечеринках" иногда возникали дискуссии и на
политические темы. Под воздействием спиртного языки развязывались и,
порой, мне приходилось услышать такое отчего моё иллюзорное восприятие
жизни стало ускоренно изменяться. Только здесь я впервые столкнулся с
описанием действительности. Помню как я был шокирован рассказом Петра
Климова (а он, в свою очередь, слышал этот рассказ от старых рабочих -
очевидцев) как вождя мирового пролетариата - Ленина, после его выступления
на одном из заводов Невской заставы, посадили в грязную тачку вывезли
за ворота и вывалили в грязную лужу... Это могло быть и выдумкой,
но не было выдумкой то, что рассказ вёлся человеком, которому явно
было приятно представлять и описывать эту ужасную картину, и которого я
более всех присутствующих уважал. Было странно осознавать, что хороший
человек, рабочий(!), кощунствует над святыней - над памятью Ленина"-
...самом человечном человеке".
Присоединился как-то к нашей компании цеховой стропаль. И в этот
раз завёлся разговор о политике. И вот после второго стакана стропальщик
разоткровенничался: "Да, лет этак 20 назад мне тоже предложили вступать
в партию. А я и говорю нашему секретарю, что обязательно вступлю как
только научусь воровать так же, как воруют коммунисты". Я возмутился таким
голословным заявлением: "Видишь, что воруют, знаешь об этом и молчишь,
-201-
твоя хата с краю!"
- Я старый теперь - вот и молчу, а ты молодой - тебе и карты в
в руки,- и помолчав немного, продолжил,- Ты, конечно, знаешь,
что в Москве не меньше заводов чем у нас, а вот ворота
для арки в Министерстве судостроительной промышленности
Бутома* приказал (!),- на последнем слове стропальщик возвысил
голос,- нашему заводу изготовить. И поехали шесть человек
наших в командировку в Москву ворота устанавливать.
Смех да и только. А ты говоришь "хата с краю". Поди-ка
нашему директору скажи, что он, ублажая министра, ерундой
занимается, дак он тебе...- стропальщик задумался, крякнул и,
махнув рукой, добавил - "Власть у них!"
Я тоже задумался: "Ничего не понимаю! Почему власть "у них"? Власть
в СССР у народа. У нас власть!" Вслух, конечно, я этого не сказал - чувствовал
на сколько глупо это будет выглядеть, но задумался на долго. "Мне
26 лет, а по знанию жизни я ребёнок". Бесконечные размышления в одном -
определённом направлении привели меня к выводу, что все предшествующие
страдания и искания совершенно были лишними. Их искусственно вызвала
идеологическая обработка. "Боже мой, зачем же из меня сделали глупца?!
Что я им - подопытное животное?! Они хотят переделать человека, они
хотят не открывать законы природы, а создавать их! Это ли не идеализм
чистейшей воды, который они так уничтожали в спорах со своими идейными
противниками!"- подобные мысли, конечно, развивались не так конкретно и
сжато, но за верность направления их и смысл я ручаюсь.
--------------------------------
* В 1975 году министром судостроительной промышленности был чело-
век по фамилии Бутома.