Лой М.Г.
Дорога туда... том 1 Сила Медведь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всякое может случиться: и бог может упасть и разбиться, и Великий Князь помереть от сердца, и упырка ночью в дом влететь и остаться. И вестник может письмецо принести, вроде с доброй вестью, а вроде и нет. А уж коли дорога позовёт, так не стоит отказываться. Пусть путь не близкий, пусть путь опасный, но ради сына Сила Медведь готов пройти всё, что уготовит ему Судьба.
  Доглавие.
  1493 год от Конца Света
  Византия г.Константинополь.
  
  В этот вечер Собор Вознесения Девы Марии в благочестивом, несокрушимом и хорошо укреплённом городе Константинополе был забит прихожанами до такой степени, что дышать было нечем. Чадили толстые и тонкие свечи, вверх поднимался едкий дым, не спешно, тонкими нитками ускользая в слегка приоткрытые витражные большие окна, что были прорублены в купольной, высокой крыше. Витражи были выполнены так искусно и в такой неповторимой технике, что ими можно было любоваться неотрывно, боясь даже моргнуть, потому как нечеловеческий труд сотворил настоящее чудо.
  В этот вечер лампочки, что зажигали с помощью магии, "включать" было запрещено. Потому огромная зала была заполнена свечами. С тридцать первого января на первое февраля по новому летосчислению от Конца Света все католики молились за спасение душ нечестивых, кто жил когда-то на этой земле, кто живёт и будет жить, то есть за не родившихся. Ночь Очищения давала шанс каждому человеку, будь то оборотень, вампир, маг или же ведьмак попросить у Бога прощение за свой грех нечестивости, спасение для своих родных и близких ещё не рождённых и помощи у простых людей и святого католического братства, собравшегося здесь, в городе Константинополе, именно по такому случаю. Братство же, разодетое в красивые, украшенные золотой вышивкой и драгоценными, сверкающими даже при свете свечей камнями одежды стояло на возвышенности, тесно прижимаясь к друг другу. Пожалуй, в Соборе Вознесения Девы Марии их было больше, чем прихожан.
  Те прихожане, коими являлись оборотни, вампиры, маги, ведьмаки и ведьмы обязаны были перед тем, как переступить порог Собора исповедаться священнослужителям, кои стояли у ворот на предсоборную территорию с постными выражениями на лицах. Бормотания прихожан о том, что он грешен и повинен в том, что рождён был не человеком истинным, священнослужителям были особо не нужны, однако они кивали, повторяли одну и ту же фразу в ответ, осеняя входящих крестом. Проходя дальше, нечестивые надевали на шею толстую, пропитанную священной водой верёвку, снимали обувь и носки, мыли ноги в холодной, освящённой воде и, вытерев их насухо, босиком проходили в храм. Обязательно читая молитву и не поднимая глаз на алтарь или же крест, на котором был распят Иисус Христос. Перед ним на коленях стояла статуя Святой Марии, матери его, с ангельскими крыльями за спиной. Она молилась Единому Богу, выпрашивая у него прощения для всего нечестивого люда, который посмел когда-то сошедшего с небес для спасения человечества Иисуса Христа замучить в ответ на добро и святость своей гнилой магией и распять на железном, ржавом кресте, оставив на поедание демонам.
  Весь этот процесс, с омовением ног, верёвкой на шее, босыми ступнями и молитвами был рассчитан только на прихожан нечестивцев, а на братство, которое замерло со страдальческими лицами на возвышении, будучи так же, кто оборотнем, кто вампиром, кто ведьмачеем, а кто и магами - не важно светлым или тёмным - не распространялось, ибо священнослужители, кто входил в братство считались очистившимися от скверны и избранными самими Небесами. По законам Великой Церкви они не носили в себе зла и гнилой крови.
  В огромном зале собора люди, верующие и нет, тесно прижимаясь к друг другу, с трудом дышали, обливались потом, но оставались на своих местах. Одни с благоговением вслушивались в громкий голос верховного архиепископа Кирилла, стоявшего у огромного алтаря, бубнили себе под нос молитву, вторили его словам, подымали очи к разрисованному потолку с витражными окнами - последнее относилось к простому люду - тем единицам истинных, кто рождался без грязной крови. А кто-то наоборот всё время опускал голову, пристыженный грехом и тем, что носил в себе нечистоту, но неизменно втыкался лбом в стоявшего перед ним соседа. Но все прихожане делали всё возможное, чтобы братство, следившее острым оком за ними, не смогло отличить не верующего от верующего. Ибо не верить в Византии было запрещено.
  Одетый ещё более помпезно и богато, чем всё братство вместе взятое верховный епископ Кирилл зачитывал заученный до зубовного скрежета текст из Нового Евангилие, возносил очи к огромному золотому кресту, на котором был распят Иисус Христос, крестился и вновь втыкался в большую книгу взглядом, которую держали четыре прислужника, опустив смиренно в пол очи. Пятый стоял рядом с ними перекидывая листы - самого из древнейших писаний. По словам всё тех же церковников этому писанию было более пяти тысяч лет.
  В тесной толпе прихожан стоял и Антоний Мусульиос. Стоял среди других таких же безрадостных воинов, носителей священного Жёлтого Истинного Креста, с толстой верёвкой на шее, босиком на холодном полу. Пол был так же разрисован дивными узорами, как и потолок, в середине огромной залы была выложена мозаика, всё это создано было руками человека ещё тысячу лет назад - кто-то говорил что рабами, а кто-то уверял, что византийскими мастерами-монахами.
  Антоний усиленно делал вид, что внимательно слушает верховного архиепископа. Прикрыв глаза и опустив голову, ткнувшись в плечо впереди стоявшего товарища, он сражался со сном. С каждым словом Кирилла его веки тяжелели. Сон отягощал его сознание не оттого, что Антоний искренне не верил в Единого Бога и не потому, что пытался это скрыть, а потому что он вторую ночь был без сна. И после трудового дня выдержать четыре часа в Соборе, слушая литургию и стоя на одном месте оказалось для него тяжёлым занятием. Не упасть замертво помогали всё те же товарищи, что стояли рядом, приткнувшись тесно к нему в той же попытке не уснуть.
  Всё случилось после суток дежурства, тренировок и небольшого задания по уничтожению адской птицы, что попыталась пробиться через защитный барьер, что был возведён вокруг города. Они уже двигались в сторону храма, где их ждала баня, каша с потрохами, похлёбка с грибами и чистая постель, когда Старший завернул их в Собор Вознесения Девы Марии. Приказал умыться святой водой, затем снять обувь и омыть ноги в тазу, надел на них верёвки, потом согнал нечестивых в угол залы, чем удивил каждого из них. Такому отребью, как они вход именно в этот Собор был строжайше воспрещён. Что же случилось? Конечно, без разрешения верховного архиепископа Старший не принял бы такое решение, однако разбираться в этом Антоний не желал.
  На очередном монотонном песнопении Кирилла, Антоний всё же провалился в бездонную пропасть - темнота накрыла его с головой и погрузила в свою пучину. Но уже через мгновение, когда орган издал протяжный стон, и хор мальчиков разлетелся под сводами Собора, будто гром среди ясного неба, Антоний вздрогнул и открыл глаза. Часто заморгал. И уже хотел поднять голову, но вовремя остановил себя. Нельзя. Он грешен. Мало того, что бедняк, сын рабыни, так ещё оборотень и маг. И не верит ни в какого бога. Впрочем крестом себя осенил, так, ради показухи. Рядом кто-то повалился на него, но тоже встрепенулся. Антоний решил не смотреть на товарища по несчастью, выдохнул, желая поскорее покинуть собор. Жарко.
  Антоний был одет по всей строгости крестоносца: льняная туника до колен, с двумя разрезами по бокам, кожаный жилет доходивший до бёдер, по бокам жилет был стянут кожаными шнурками, а на поясе ремнём. На ногах кожаные штаны, поверх которых была накинута длинная льняная тёмная юбка с запахом. Иногда обычным воинам Истинного Креста позволялось эту юбку подтягивать за подол и затыкать за пояс жилета, что Антоний и сделал, входя в Собор. Сверху на плечи был накинут тяжёлый с лёгким серым оттенком плащ, на котором на спине красовался жёлтый крест. Длинные, золотистые волосы были заплетены в тугую косу. Она была замотана серым платком с мягкой бахромой. Воинам Жёлтого Креста запрещалось носить длинные волосы, но иногда, для некоторых делались исключения. На голове удобно сидела шапочка-скуфия из свиной кожи, на ней тоже были жёлтые кресты. Хорошо, что сапоги Антоний снял, хоть немного легче.
  Литургия закончилась аккурат в полночь, когда огромные часы на Соборе гулко, неспешно и величественно оповестили всех об этом. Антоний вздрогнул в последний раз, осознавая, что снова нырнул в недра повелителя Морфея. Его тело пусть и успело стать слабым, но так и не соскользнуло вниз. Рядом стоящий товарищ рисковал упасть на пол, потеснив остальных, потому, не глядя на этого несчастного, Антоний, вырвавшись из царства снов, успел подхватить храмовника за локоть и тем самым не позволить тому упасть. Встрепенувшись, товарищ вернулся в реальный мир, буркнул слова благодарности, быстро начал креститься. Осенил себя крестом и Антоний, хотя и вышел знак скудно. Слишком много людей, руку толком не поднять, нет-нет да упрётся локоть кому-нибудь в лицо или в плечо, а может и в спину. Антоний был высокий, несмотря на свой молодой возраст, плечистый. Настоящий великан.
  Из Собора выходили последними. Как и положено самым низшим слоям общества, воины Жёлтого Истинного Креста ждали, когда выйдут горожане - сначала богатые, потом среднестатистические, затем бедные и нищие - правда быть таким нищим Антоний не отказался бы. После крестоносцы. Антоний шёл пятнадцатым, как и положено. В ровный строй никто не вмешивался.
  Сойдя по высокому и величественному крыльцу, храмовники свернули в сторону и пройдя ещё несколько шагов, нырнули под финиковые деревья, чтобы пройти до небольшого двора. Там уже позволили сломать строй, но только лишь для того, чтобы скинуть с шей верёвки и бросить их в огромные каменные чаши, в которых уже горели костры. Потом обуться, умыться святой водой и вновь встать в строй.
  Старший что-то говорил, Антоний давно научился его слушать в пол-уха если речь Старшего была не важной и во все уши, если важной. Он стоял с каменным выражением на лице и думал лишь о доме. Сегодня он пойдёт в ту лачугу, в которую они с матерью переехали тридцать шесть лет назад и из которой Антоний ушёл служить в католическую армию Преславной и Святой Девы Марии, дабы нести свет и очищать этот мир от магической скверны, коей он сам и был. Когда Антоний поступил на службу, у них с матерью появились небольшие деньги, а так же еда и одежда. А ему выделили келью в общем храме, правда вход был по пропуску и строго по времени, как и выход. Однако два раза в месяц давали выходные, тогда крестоносец мог отправиться домой или же проведать своих близких. Вот и сегодня такой день. Был. Неожиданное изменение в общем расписании испортило ему его. Но ночь ещё оставалась. Тратить её на пустословие Старшего Антоний не желал, но кто же он такой, чтобы менять планы начальства.
  На самом деле домой не так уж и хотелось, но мать вот-вот готова была отдать душу Свету. Антоний любил мать. И не любил. Иногда он терялся в своих ощущениях, не понимал своих чувств. Стыдился их и в тот же момент оправдывал себя. Матери он про свои сомнения не говорил, всегда был верным и примерным сыном, несмотря на то, что когда она оказалась в гареме у шаха, забыла про ребёнка. В какой-то момент он стал ей не нужным. Променяла на бриллианты и шелка, богатые палаты, вкусную еду и ароматное вино, прогулки в дорогих палантинах и пиры, восхищённые взгляды и сладкие речи мужчин. Вспомнила про родную кровиночку уже ставшую взрослой тогда, когда шах продавал её византийскому купцу - старая игрушка успела наскучить. Ну, а купец выбросил глупую бабу со двора, а сына определил в свою частную армию. Ведь ради такого славного парня он распрощался с кругленькой суммой, приобретя ещё и гусыню-мать. Да вот только тот поход для купца, решившего по неизвестной причине ославить своё имя военным действием, стал единственным и последним, а для Антония ознаменовался свободой. Ибо смерть хозяина автоматически снимала с рук рабские кандалы. Но стал ли Антоний свободным по настоящему, он не мог бы ответить даже сейчас, когда прошло больше тридцати лет.
  Пусть теперь он и жил без хозяина, однако статус оставался не определённым. Ни нищий, ни раб, даже не слуга. Никто. И мать такая же. Бродяги. Голодранцы. И не на отца был Антоний обижен, о котором мать то и дело вспоминала с проклятиями на устах, а как раз-таки на мать, которая ушла от отца, забрав, как потом выяснилось, совершенно ей не нужного сына - Антоний, несмотря на то, что был тогда ещё маленьким, помнил высокого и хмурого родителя добрым и отзывчивым человеком... Почему отец не остановил мать? Не удержал? И сына не забрал... Вот теперь тянул Антоний лямку какого-то-там воина, поклоняющегося какому-то-там богу, гнул то и дело спину, чтобы дали хотя бы краюху хлеба. По другому жить не получалось...
  Старший закончил речь и отправил всех прочь. И Антоний, попрощавшись с товарищами, тихо, без лишних слов, направился в темноту, прочь от Собора, который за спиной красиво переливался яркими огнями той самой магии, которую в Византии считали порождением греха и порока. Политика в Византии была противоречива: король и верховный архиепископ, у которого власти было больше, чем у короля презирали магию и нечисть, объявляли всё это ересью, сжигали на кострах ведьм и ведьмаков, но при этом пользовались их силой. Они сами были оборотнями и упырями, магами и ведьмачеями, но себя расценивали как мессиями и наместниками на земле Единого Бога. Они были святы и чисты помыслами и признавали силу лишь тогда, когда им было это выгодно.
  Хижина, которая делилась на несколько комнат, где проживали такие же бедняки, как и Антоний с матерью, не горела приветственными огнями. Тусклая лампочка, что освещала маленький порожек и хлипкую дверь, которую Антоний уже долгое время правил, встретила его крепко прикрытой. Тихонько отворив створку, Антоний прошёл в общий коридорчик, так же тихо прошёл к дальней комнате, отварил дверь там. Отстранил занавеску, загодя сжав в кулак охапку висюлек из каменных бусин разной формы. Никакой ценности в этих висюльках не было, но мать их любила. Наверное потому, что это единственное, что она сделала своими руками. То ли гордилась, то ли жалела в этом себя, Антоний не знал и гадать не собирался.
  - Ты пришёл, - сказала мать, лёжа на старой кровати, на которой были собраны старые, завонявшиеся одеяла. Сегодня Антоний хотел их вынести на солнце, чтобы просушить, но у Старшего поменялись планы. - Поздно, - припечатала мать. У неё хватало сил говорить недовольным и обидчивым тоном. В такие моменты Антонию больше всего хотелось развернуться и уйти, но сыновий долг не позволял, да и мать с каждым днём угасала всё больше и больше. Порой она его вспоминала с трудом, а порой видела в нём мальчика. И когда видела мальчика, почему-то злилась и начинала горько плакать. Но прощение никогда не просила за то, что были периоды забывала про него и делала вид, что нет у неё сына вообще, наоборот ждала, что он её пожалеет. Но Антоний не жалел. Давно уже не жалел. В чём суть жалости? Ей конечно, хорошо, а ему... и так горько. Но всё равно любил, какая-никакая, а мать.
  - Что поздно? - спросил он, стягивая со спины меч и аккуратно наматывая на простые ножны ремни и ставя его потом у порога.
  - Мне плохо. Мне стало совсем плохо. А тебя днём с огнём не дождёшься. Ты где был?! - пискнула она, попытавшись на него крикнуть. Но кричать так, как когда-то, когда он был ребёнком, при этом всячески пытаясь заслужить её внимание, сил уже не было. Сейчас вспомнилась Антонию обида: внимание матери ускользало, сын её раздражал. Ни ласки, ни тепла, ни любви. Вся любовь и всё тепло доставалось драгоценным камням, шелкам, золоту, шаху... А маленький Антоний бегал по поручениям слуг и принимал от них оплату за мелкую работу в виде лепёшек, доброй каши иногда с кусочками мяса, похлёбки и одёжки.
  Антоний ничего не ответил, лишь прошёл в маленькую ванную, в которой помещалось корыто для обмыва тела, бочка для воды, над которой торчал уродливый кран, и в углу приткнутый унитаз, настолько старый, что был разбит и вонял. Никакая магия не могла смыть эту вонь. Антоний поднял крышку, чтобы посмотреть есть ли вода в бочке. Воду отключали с приходом сумерек и включали, когда солнце поднималось над горизонтом.
  - Тоша, - послышалось с порога, и Антоний выглянул из-за занавески, что отделяла ванную от основной комнаты. В комнату прошаркала бабушка Мила, неся в руках что-то, Антоний не мог рассмотреть что. Он вышел к ней. Очень был рад видеть соседку. Бабушка Мила была добрым и хорошим человеком. Правда сын у неё, Ефсей, был последней сволочью. Постоянно пил, иногда поколачивал старушку. Сколько раз Антоний ему морду чистил, всё бесполезно. Пил и продолжает пить, и дружков своих сюда тащит. Правда, после того, как Антоний несколько раз ему подравнял лицо, бабушку бить перестал. А то часто на ней отыгрывался, будто мать ему была боксёрской грушей. Вот ведь как в жизни бывает, у кого-то сын дебил, а у кого-то мать и не мать вовсе. И тогда находят два человека друг друга и помогают друг другу.
  - Бабушка Мила, - тихо бробубнил он. Голос у Антония был глубокий и грубый, даже шёпотом говоря, мог разбудить спящих через пять домов.
  - Кто это? - встрепенулась мать. - Чего надо? Иди отсюда, проклятущая, - и мать приподнялась на сухих, будто ветка вишни ручках и попыталась схватить одну из подушек, что лежали приткнутые к стене, чтобы бросить в гостью. Антоний подумал, что мать видно спутала бабушку со смертью. Бабуля была стара, но не страшна.
  - Да уймись ты, дура, - строго шикнула на неё бабушка Мила, во время отсутствия Антония она присматривала за матерью. - Я это, - потом подошла ближе к матери, чтобы та посмотрела на неё. - Я. Мила.
  - Нет, нет, - пищала мать, метаясь по постели. Прятала лицо, закрывала глаза, мучилась. В какой-то миг её стало выгибать, и тогда Антоний подошёл, чтобы прижать её к кровати. Вот она успокоилась и провалилась в безмятежность.
  - Совсем плохая стала, - сказала бабушка Мила и протянула ему небольшой свёрток. - Совсем скоро уже, Тошенька. Совсем скоро. Вот тут немного даров, на похороны, - и бабулька, несмотря на то, что и её изводила мать, шмыгнула носом. - Положи куда. Пусть будут. Меня к погребальному костру не пустят, а в суете могу и позабыть.
  - Спасибо, бабушка Мила, - прошептал Антоний и обнял старушку.
  - Водицы я набрала, - уходя шептала Мила. - И позавчера мыла её. И одеяла высушила. Знаю твоего Старшого, обалдуя. Как что в голову взбредёт. А вот к обеду не появился и подумала я, что уже не будет тебя.
  Ещё раз поблагодарив старушку и проводив до дверей её комнаты, Антоний вернулся в родную каморку. Набрал в корыто воды, скинул одежды и опустился в лохань. Она была низкая, узкая и короткая, но сидя помыться получалось. Вытеревшись найденным в шкафу полотенцем, Антоний простирал его, потом носки и трусы. Развесил во внутреннем дворике на верёвке, к утру станут сухими. Вернулся в комнату, облачился в льняную тунику и прилёг на ковёр, почти у порога, зачем-то притянув к себе меч и обняв его. С того момента, как в руках появился добрый и славный товарищ, спать вот так стало легче. Кошмары не снились и не казалось ему, что его снова и снова бросают.
  - Арслан... Арслан...
  Антоний вздрогнул, открыл глаза и сел на полу. Мать звала его. Дядя Ибрагим, один из лучших воинов шаха, у которого мать жила в гареме, когда-то дал ему благородное, османское имя. За гриву светлых волос, за силу, что источал дух малыша и за то, что он был чуть крупнее детей своего возраста. Люди звали его безродным и найдёнышем, но потом всё чаще стали называть Арсланом, и мать подхватила это имя, забыв родное, то самое, которым наградил его отец. Она звала его так, когда вспоминала, что у неё есть сын. И звала тогда, когда шах продавал их византийцу, торгуясь как раз не за неё - поношенка никому не была нужна, а за парня, который к тому времени стал настоящим богатырём, да и военное дело знал.
  Антоний подполз к матери, отложив меч. Ощущение того, что это последние её вздохи сдавило грудь и горло, стало тяжело дышать. Рука дрогнула, потянувшись к умирающей. Антоний приподнялся на коленях, убирая с её лица слипшиеся, поседевшие, некогда тёмные пряди. Красота давно увяла. Осталась лишь сморщенная, сухая, уродливая старуха.
  - Добрушка, - прошептала она совершенно неожиданно. Уж никак он не ожидал услышать своё родное имя. Тем более ласкательно-уменьшительным. - Всё... Уж всё... Скоро... Ещё чуть-чуть... - бормотала мать, а потом вдруг посмотрела на него не бледно-голубыми, выцветшими глазами, в которых в последнее время читалось безумие, а осознанным, чуть светлее обычного, взглядом. Антоний понял, до рассвета мать не дотянет.
  - Мама, - прошептал он, беря её за сухую, холодную и безжизненную ладошку. В такие моменты, перед смертью прощалось всё. И забывалось всё, даже самое обидное и бесчеловечное. Особенно когда умирал твой родной и близкий человек. - Мама... Всё хорошо...
  - Почему?.. Почему?.. - стонала она, и Антоний понимал, что накрывало её сожаление и вовсе не о том, что она в какие-то моменты была не правда и не справедлива к сыну, а жалость к себе. - Почему я должна так рано уйти? За что? Арслан, за что?.. Мне... Мне... Сколько мне?..
  - Сто восемьдесят шесть, мама, - подсказал он. И правда. Такая редкость. Обычно маги, оборотни, вампиры и ведьмачеи уходят в возрасте трёхсот и старше. А мать, будучи магом, и до двухсот не дожила.
  - Сто восемьдесят шесть... Мне сто восемьдесят шесть... Какой злой рок так посмеялся надо мной? Я что не правильно жила?.. Я была к кому-то не справедлива? Я что так много грешила?.. Я знаю, что кто-то грешил больше чем я, но они живут. А я?.. Зачем я тебя так рано родила? Зачем? Всё этот урод... Ненавижу его! Он заставил меня тебя родить! За что умираю я, а не он?!
  - Скажи мне что-нибудь, - вдруг попросил Антоний, стараясь не запоминать последние слова матери. Он чуть сильнее сжал ладошку и смотрел на неё потемневшими от выступившей влаги глазами. То ли горечь, то ли обида, то ли боль, то ли... - Скажи хоть что-нибудь...
  ...Что любишь. Что жалеешь о том, что была немного не так честна и справедлива. Что забывала о сыне. Что променяла его на бриллианты. Что испортила ему жизнь. Что забрала его у отца! Что не смотря ни на что счастлива потому, что в жизни сын был и есть. И что он лучший...
  В голове мысли путались и Антоний чувствовал себя мальчишкой. По меркам нечестивцев он был юн, всего-то семьдесят шесть лет. Но казалось ему, что он сопливый пацанёнок, который жаждет тепла и ласки, простого человеческого, детского счастья. Жаждет защиты взрослых, родных и близких. Он не боялся остаться один, но несмотря ни на что горе накрывало его и в этот момент он прощал матери всё и отпускал свои обиды, испытывая лишь боль. Как и положено человеку, который теряет мать.
  Мать больше ничего не сказала. Отвернулась и забормотала что-то бессвязное. Потом несколько раз судорожно вдохнула и выдохнула, а после замолчала, лишь наполовину прикрыв глаза. Антоний видел, как они стали совсем тусклыми и безжизненными. А потом побелели, будто у мертвеца, поднятого из могилы, и он отвернулся от неё, сел на пол и сморгнул слёзы. Вошедшая перед этим неслышной тенью бабушка Мила присела рядом и обняла его, всхлипнув. Она закачалась, и он вместе с ней, и вдвоём они горевали о женщине, которая была им близка больше, чем они ей.
  Бабушка Мила, оборотень-волчица, а так же ведьма, вызвалась заняться матерью, а Антоний собрался и пошёл в храм. И было ещё раннее утро, и небо было тёмное и звёздное. И прохладно было, отчего под одежду забирался лёгкий озноб, но Антоний на него не обращал внимание. Он шёл быстро, улицы были практически пустынными, лишь только дежурные полицаи, совершающие обход города, ему встречались, редкие прохожие, спешащие так же как он, по делам, да голодные псы и грязные коты.
  Мать придавали огню в специально отведённом месте - небольшая каменная территория под открытым небом, на окраине города. Здесь сжигали всех бедняков, рабов и слуг, здесь складывали на дрова русов и других чужестранцев, посмевших по какой-то причине задержаться в Византии, да ещё здесь же умереть. Мать была не верующей. Ей всё равно по каким обычаям похоронят, не верующим был и Антоний. Но о своей не вере он молчал, потому, священники распорядились по своему. Обмотав тело простынёй, они уложили его в гроб, Антоний положил рядом с матерью несколько металлических украшений, что бабушка Мила принесла в свёртке для неё, затем пару монет, искусственные цветы. Гроб возложили на сложенные дрова и подожгли магическим огнём. Возле погребального костра стоял только Антоний Мусульиос, это имя ему дали храмовники, уже третье по счёту... Он смотрел, как пылал огонь и слышал, как трещало дерево и ни о чём не думал и уже не плакал. Когда прошло достаточно времени, на голых камнях осталась лишь горка пепла, которую тут же подхватил ветер и потихоньку начал растаскивать, и Антоний снова прощался с матерью.
  А когда вернулся в храм, его обнимали товарищи, хлопали по спине и плечам, соболезновали, и Антоний чувствовал, что не один. И думал: почему всё так не правильно! Товарищи пришли бы к погребальному костру его поддержать, и бабушка Мила, и даже её дуралей сын, и другие соседи, но вот ведь... законы тут были такие.
  Это событие произошло первого февраля. Первого февраля не стало матери. Второго её похоронили, не стали хоронить вечером, хотя могли. Им-то что, это же нечестивые. И сразу после сжигания Антоний пошёл на стену, чтобы вновь влиться в привычный ритм жизни. И чувствовал он пустоту и понимал, что рано или поздно должно было это случиться. И ощущал себя вроде как свободным, теперь он может делать всё, что угодно, и в тот же момент стыдился своего осознания. Укорял себя за то, что думал так. И всё время оправдывался перед собой, что не хотел смерти матери. Знал, что так оно на самом деле и было, какой ребёнок желает смерти своим родителям, однако мучило Антония то, что не смог спасти мать, не смог продлить её дни.
  - Следующий выходной я у тебя заберу, - важно сказал Старший. Он Антонию не нравился. Слаб физически, слаб морально. Очень услужлив, в постоянном страхе перед старшими, спину гнёт, что ездить в туалет на нём можно. Впрочем, он и не против кого подвезти. Очень любит деньги. Имеет двух любовниц, и они ему порой подкидывают деньги, а не он им. Одним словом альфонс. На них он покупает дорогую выпивку и цветы жене, которая и знать не знает про любовниц. Ей некогда таким заниматься, потому как имеет она тоже любовника, и растит шестерых детей. Этот человек в представлении Антония был настолько ничтожным, что ему и подчиняться было скверно. Но другого выбора не было. Антоний научился не видеть своего непосредственного начальника и слушать только самое важное. Про выходной было важно, но он знал, что так и будет.
  - ...если раскидываться выходными, - продолжал вещать Старший, а Антоний пропускал целые предложения мимо ушей, лишь изредка вычленяя слова. Всё, что надо, он уже услышал. - ...так что советую. И ещё, та лачуга, в которой жила твоя мать, теперь твоя личная собственность. Сходи в администрат и заполни бумаги. Но это потом, когда будешь выходной.
  Старший осёкся, глянул куда-то поверх плеча Антония. Антоний был высоким, но Старший уступал ему лишь несколько сантиметров. Впрочем, это всё, что в нём было достойного. Остальное, жировая масса. Антоний не оглянулся, однако вытянутое лицо Старшего сказало ему о том, что к ним шёл кто-то важный. И вот до этого купавшийся в своей важности и значимости человек вдруг осветился неприятным лицемерием и кинулся мимо Антония и остальных храмовников, и заискивающе начал тараторить. Вычленяя важное из его многочисленной трескотни, Антоний понял, что явились от самого верховного архиепископа.
  - Ты, - ткнул в него человек, который неожиданно возник по правую руку. Антоний сморгнул и, слегка удивившись, глянул на невысокого, чуть полноватого клирика. - За мной.
  - Ах, ну что же вы, достопочтенный, - лебезил Старший, идя за клириком, который был чрезмерно важным и от этой чванливости становилось тошно. Антоний не долго думал: идти за клириком или нет. Но уже через несколько ударов сердца, решил пойти, хотя Старший разрешения не давал. Но кто такой лицемер-старший и кто такой клирик, у которого не только на спине был знак, но и на лице было написано, что он из личного услужения самого архиепископа. - Прошу вас... - вырывал из бредней отдельные фразы Антоний. - Не проходите мимо. Пройдите и посмотрите на мою работу... пушки вот покрасил... лично в руки взял кисть...
  - Верховный архиепископ вызвал к себе твоего человека, Старший. Имя ему Антоний Мусульиос, - остановившись, соизволил повернуться к бледному Старшему священнослужитель, важно вздёрнув подбородок. - А ты ступай. Мне некогда смотреть вверенные под твою опеку территории. У меня важное дело доставить этого человека к великому архиепископу. И как можно скорее. Ты меня тормозишь.
  - Ох, простите мою наглость, о... - И Старший рухнул на колени, сложа руки в молитвенном жесте. Священнослужитель, который очень спешил, некоторое время постоял на месте, как если бы он был богом. Кто же откажется от коленопреклоненного? Из них, никто. А Антоний продолжал быть отстранённым, вот только вид непосредственного начальника ни капельки не радовал. Презрение так и норовило вылезти на лицо, исказив его маской отвращения.
  И только через несколько секунд клирик пошёл дальше, и Антоний за ним, глянув напоследок на Старшего, который, перехватив его взгляд, сурово скривился и махнул рукой, мол, ступай. И Антоний больше не оборачивался, лишь задал себе запоздалый вопрос: зачем он Кириллу понадобился?
  Конечно, в роскошной повозке ехать Антонию никто не позволил, но клирик видно и правда очень спешил, потому ему подали коня. Оседлав норовистого скакуна, Антоний поспешил за повозкой, и сопровождали его храмовники из личной охраны его святейшества.
  Во дворец, в котором проживал верховный архиепископ и его личный клир, проводил тот самый священнослужитель, после того, как неспешно и вальяжно выкатился из повозки. Антоний уже успел спешиться и отдать лошадь подлетевшему конюшему. Не глядя на Антония, клирик повёл его большим двором, где росли изысканные фруктовые деревья и где высокие и нет кустарники были подстрижены в виде фигур животных.
  Перед тем, как ступить на длинную с колоннами и высоким потолком террасу, клирик остановился. Важно повернулся. Окинул взглядом Антония, остановился на его сапогах с высоким голенищем. Некоторое время смотрел на них, думал. Антоний не мешал, решил так: скажет разуться - разуется. Велика важность.
  В конце концов, клирик решил для себя важную, как думалось Антонию, задачу и, отвернувшись от него, снова пошёл, теперь уже петляя коридорами и террасами, а затем поднимаясь по ступеням и выходя в просторный коридор, залитый ярким, утренним солнцем.
  Антоний продолжал идти следом и молчать, стараясь не глазеть по сторонам. В этом дворце он первый раз и от злата, коим были украшены колонны, стены и картины кружилась голова. Настолько здесь было всё дорого и богато, что хотелось сорвать вон ту занавеску из парчи и сбежать с нею, чтобы продать на рынке и на вырученные деньги... Мысли унизительные и гиблые, Антоний от них тут же оттолкнулся, и теперь уже удивлялся тому, зачем людям такие золотые коридоры? Ведь всё золото, что было тут, казалось бессмысленным. Оно никого не кормило, никого не одевало, никому жизнь не продлевало. Просто являлось ниткой, которой были вышиты гобелены, краской, что наносилась на рамы картин и на сами картины...
  Перед высокими двустворчатыми дверями, у которых стояли стражи, клирик жестом приказал Антонию остановиться и побыть тут. Затем просочился в приоткрытую дверь, словно мышь, и некоторое время находился за ней. Антоний стоял на месте, никуда не отходил, никуда не поворачивался и с важными стражами разговоры не заводил. Просто ждал. И когда священник вышел и махнул ему рукой, последовал за ним. Оказавшись в просторной, богатой, залитой светом комнате, Антоний сразу же опустился на одно колено, склонив голову на грудь. Как он и думал, его привели в личные покои верховного архиепископа Кирилла.
  Некоторое время Кирилл ничего не говорил, Антоний, прежде чем опустить голову заметил, как тот кормил большого сокола, что сидел на жерди у высокого окна. Сам Кирилл был одет в домашнюю тунику, что спадала до самого пола, а сверху в лёгкую и просторную мантию жёлтого цвета. Голова не была покрыта и жидкие седые волосы были стянуты в тонкий мышиный хвостик сзади. Но несмотря на дряхлый вид, Кирилл был довольно бодр и явно старческим бессилием и слабоумием не страдал.
  - Тебя зовут Антоний Мусульиос, - заговорил через некоторое время архиепископ сильным, густым голосом. Он отошёл от жерди, на которой сидел сокол. И тот вспорхнул и вылетел в открытое окно.
  - Да, ваше преосвященство, - отозвался ровным голосом Антоний. Никакого благолепия или же страха он не испытывал. И не потому, что не верил, и не потому, что не мог знать, по какому поводу его позвал сам верховный архиепископ, а потому что точно знал, ничего страшного с ним не случиться, а даже если и случиться, выживет. Ему напророчили долгую и светлую жизнь.
  - Мусульиос - солдат, - проговорил Кирилл, будто пробуя на вкус его прозвание или же второе имя. Антоний ничего не ответил, и Кирилл, который не ждал от него ответа, продолжил: - И как тебе служиться, иноземный сын?
  - Хорошо, ваше преосвященство, - коротко ответил Антоний.
  - И всё?
  - Еда есть, крыша над головой есть, одежда есть. Что ещё нужно нечестивцу-чужеземцу?
  - Разве больше ничего? - продолжал допытываться Кирилл.
  - Поверьте мне, ваше преосвященство, - попытался вложить в густой басистый голос, разлетавшийся под сводами высокого потолка Антоний добросердечную мягкость, как если бы говорил с понравившейся девкой. - Божьему рабу ничего более и не надо.
  - Какая досада. - Антоний не видел, но был уверен, что Кирилл скривился. - Есть же люди на нашей земле, которым ничего более гроша и не нужно. Встречаешь таких и диву даёшься. И сразу становиться ясно, что не испорчен до конца мир теми, кто жаждет много денег. Кто осквернён богатством и видит лишь золото в своём кошеле, даже когда спит.
  "Это он про себя, что ли?" - подумал мимолётно Антоний, продолжая стоять на одном колене и в этот момент вспоминать всю помпезность оставшегося за дверьми коридора. Впрочем, личные апартаменты архиепископа выглядели не беднее.
  - Людей много, ваше преосвященство, - поддакнул лениво клирик, будто это было по плану, вот именно здесь вставить свои четыре слова. - И среди сброда и черни найдётся достойный муж, который, так же, как мы, не обременяет себя златом.
  "Он это серьёзно или шутит"? - на миг задумался Антоний и даже немного нахмурился. Но потом вспомнил перед кем он стоит и тут же вернул себе подобострастие, ибо без него сейчас было нельзя. Приходится играть роль до конца.
  - Скажи, брат Антоний, - продолжил неожиданно клирик, после того, как они с Кириллом помолчали несколько секунд. Антоний напрягся, наконец, они дошли до сути. И пусть весь предыдущий разговор не продлился и трёх минут, он уже порядком наскучил. - Готов ли ты во имя Единого Бога нашего и Матери его Священной Марии Святой совершить геройский поступок и покарать грешника и еретика, посмевшего осквернить нашу землю?
  - Готов, - не моргнув глазом и даже не дав себе секунды на размышление, сказал Антоний.
  - А готов ли ты оголить меч, вынуть его из ножен, и ничего и никого не боясь, пойти против нечисти, что сильна, и оттого грешна в своём существовании?
  - Готов, - повторил ещё более пылко Антоний.
  - А готов ли ты срубить этой нечисти голову и тем самым защитить людей, которые никогда тебе не были родными по крови, ведь ты с другой земли, брат Антоний?
  - Готов! - и Антоний ударил себя кулаком в грудь. Не сильно, но веско.
  - Какой горячий настрой, - проговорил Кирилл, и на мгновение Антоний задумался, а не перегнул ли палку? - Меня радует твоя горячность. Молодость именно тем и хороша, что ты не даёшь себе времени и возможности подумать. Совершаешь поступки и становишься героем. Старость уже не та. Прежде, чем сделать шаг, подумаешь сто раз, а если не найдёшь ответа, поостережёшься делать этот шаг.
  - Ваше преосвященство, в этом есть мудрость, - подлизал жопу клирик, однако Антоний и с тем, и с другим согласился.
  - Какой у тебя рост, юноша? - спросил верховный архиепископ, и Антоний ощутил острый взгляд волка.
  - Сто девяноста два сантиметра, ваше преосвященство.
  - Ты медведь, - продолжал Кирилл.
  - Да, - коротко отозвался Антоний.
  - Я вижу в тебе и силу, и стать. Тебя будто слепили. В Византии есть медведи, но ты развит по-другому. Русы они есть русы, сила неимоверна. Как ты относишься к Византии, брат Антоний?
  - Это моя родина. Здесь моё сердце. Я родился в Светлорусийском государстве, но в три года с матерью переехал в Османию. А позже уже в Византию. Два дня назад моей матери не стало, но для себя я давно решил, что останусь здесь. Здесь будет моя родина. Византия - моя страна. - И он снова пылко ударил себя в грудь кулаком. Чуть грудную клетку не сломал.
  - Соболезную о матери твоей. Единый Бог наш Всемогущий принимает каждую заблудшую душу и прощает ей грехи, если она исповедалась перед смертью.
  - Да, - нагло, не краснея, соврал Антоний.
  - Мне твой настрой нравится, - повторил верховный архиепископ, и Антоний не мог сказать, рад на самом деле он был его горячности или нет. - Что помнишь о Русии?
  - Ничего. Мне было три года. Моя память пуста. Османия оставила тоже неприятный след.
  - Но тут ты проживал с матерью в лачуге, - вступил в разговор клирик.
  - Здесь я нашёл место, где служу богу. Меня приняли в крестоносцы и не спросили с меня за это ни гроша. Мне дали еду и крышу, отдельную от той, где проживала мать, мне дали одежду и будущее.
  Некоторое время священники молчали, и Антоний тоже молчал. Сейчас он был уверен, что не перегнул, ему казалось, что они смотрели друг на друга и молча совещались.
  - Ты когда-нибудь участвовал в "живой охоте"? - вдруг спросил клирик. Как будто они не знали ответ на этот вопрос. Знали, конечно, просто проверяли.
  Антоний ответил сразу:
  - Да. Три года назад.
  - Значит, ты должен понимать, что это такое и помнить правила охоты.
  - Я помню и понимаю.
  И снова клирик замолчал, и Кирилл не думал вступать в разговор вновь. Антоний ждал, а потом клирик разрешил ему встать и позволил идти. Уже выйдя в коридор, Антоний вынужден был остановиться. Его провожатый вышел следом за ним и опять повёл по богатому коридору, затем по лестнице и террасам, после остановился во дворе и подозвал послушника. Тот бросился к нему, словно верная собачонка. Посмотрел блестящими глазами, наверное ожидал косточку.
  - Завтра за тобой придут. Сейчас иди отдыхай. И ночью тоже, - сказал Антонию священнослужитель.
  - Прошу прощение, у меня сейчас тренировки, - осмелился высказаться Антоний. Нет, он не боялся, просто решил таким образом уточнить. А то мало ли, придёт сейчас в храм, а Старший на него насядет. А ему вроде как сам верховный архиепископ разрешил отдохнуть.
  - Что я сказал, то и делай, - важно ответил клирик, затем махнул рукой и, развернувшись, пошёл прочь. Послушник провёл Антония до ворот, затем быстро удалился. Да, сюда Антоний приехал на коне, а отсюда пойдёт пешком. Впрочем, теперь торопиться было некуда, да и солнце спряталось за тучами. С моря задул лёгкий ветер, обещая дождь.
  Некоторое время он стоял за высокими воротами дворца, то на небо смотрел, то подставлялся ветру, смотрел на людей и редкие мимо проезжающие кареты, повозки и торопящихся куда-то почтовиков. Смотрел на дома, что красивыми, остроконечными крышами уходили высоко в небо. Они были многоэтажные, богатые и красивые. Смотрел на большую, сверкающую витринами однако скромно приткнувшуюся на углу улицы булочную, из которой одурманивающие пахло свежей выпечкой. Не долго думая, Антоний прошёл к булочной, купил хрустящую, из пшеничной, белоснежной муки булку, и чувствуя себя свободным и не по праву счастливым, направился на запад, в сторону храма, жуя купленную сдобу...
  
  1 часть
  1 глава
  Морозень 1493 год от К.С.
  Славорусия, Большая Столица
  
  Шёл одна тысяча четыреста девяносто третий год от Конца Света. Первый день морозня для последнего месяца зимы оказался ничем не примечательным. Обычным. Утром мороз продрал до костей, к обеду потеплело, вечером снова похолодало. Солнце - огромный красный диск, поднявшись из-за горизонта, сначала не весело коснулось земли, после растеклось алым заревом по верхушкам деревьев, затем, поднявшись выше, пожелтело и вроде как стало не по зимнему хорошо.
  День был обычным, тёк не спешно. До обеда так вообще тянулся резиной. Ушедший ранним утром копать могилу Сила Могильщик, прихватив с собой кирку, лом и лопату, вернулся только через несколько часов. И с удивлением отметил, что время для чая ещё оставалось. К концу зимы мороз лез в землю, будто прячась от солнца, земля промерзала так, что и лом порой не брал. Посему выкопать пришлось не глубокую, впрочем мертвецу сойдёт, а люди уже давно перестали верить в приметы и перестали сохранять традиции. Впрочем пришедшая вчера к Силе бабка Настасья попросила и обряд соблюсти и скомороха на похороны позвать.
  Сила обряды плохо знал. Именно те, что шли издревле, что были чёрт знает когда ещё до Конца Света. Но в рекламной брошюре, что они с Кощеем Скоморохом, братом, иногда раскидывали по городу, смело заявлял, что обряды знает и если надо похоронит по старым обычаям. Людям сегодняшним толком разбираться так оно было тысячу лет назад или нет и вовсе не досуг, потому появлялись на пороге избы Могильщика и Скомороха те, кому это казалось важным и соглашались без вопросов, веруя в то, что Сила сделает, как оно было.
  Сегодняшнее время было страшное, то мертвецы по земле Славорусийской гуляли, то демоны, то упыри и оборотни, потому многие скидывали усопших на руки фирме, какая, например, была у Сидора Гробовщика, а те сжигали их в огромных ворожбеных печах, а потом скидывали прах и кости в огромную яму. И когда она наполнялась, закапывали её и забывали о них. Как и родственники. У тех людей даже креста наскоро сколоченного не было. И уже на следующий день ходили по тем местам другие люди, живые, и знать не знали, что там, вроде как, могила.
  Сжигали вроде как тоже по обряду, совсем старому, но братская, тут же забытая могила, претила так, что Могильщик порой ругался по этому поводу с Гробовщиком, а тот отвечал, что за такие похороны много денег платят, и мёртвым всё равно, где и как лежать. Тут Сила с ним соглашался, ведь сгоревшие уже не встанут. Впрочем, если колдуна хорошего позвать, так он и прах подымет. К Силе приходили по обыкновению старики и платили мало. Впрочем, Могильщик много и не требовал.
  После крепкого чая с бубликом, Сила вновь засобирался во двор. Нужно было укрыть дно телеги сеном, установить на неё гроб с покойником. Вчера вечером Сила забрал умершего у бабки, обмыл его хорошо, нарядил в чистые одежды. Причесал, подстриг старику бороду и усы, вплёл в скудные белые седины пару бусин из яшмы, бабка попросила. Оставил в специальной комнате, зажёг свечи, установил у основания икону, старуха принесла, мол веровал старик. Старуха всю ночь провела подле покойника, там же был и Кощей. Он пел песни, а бабка читала молитвы. На самом деле Сила не знал, как точно и чётко проводились обряды, да и стародавние времена - это всего лишь пересказ одного, потом другого, а затем третьего. И в итоге, уже никто не знает, где вымысел, а где правда. У Силы было три источника, и ещё родительские рассказы и маленькие традиции деревни, где он вырос, и все они говорили о разном. Посему Могильщик просто слепил из всего этого нечто своё - и это "своё" продавал.
  Гроб выносили с Кощеем. Тот хоть и был тощий и сухой, как ветка сливы, но сил в руках брата было почти столько же, сколько сил в ручищах здоровенного Могильщика. Водрузив гроб на телегу - массивную, сбитую из брусьев самим Силой, на огромных колёсах, запряжённую двумя боевыми мёртвыми конями, Могильщик поднял бабку, чтобы та села на табуреточку, что стояла у гроба. Бабка сунула в гроб гребень старика, шляпу положила на руки, прикрыв их, затем очки, просунула в карманы штанов два медных рубля, на закрытые глаза положила два серебряных. Златогор, сосед, что всю жизнь прожил рядом со стариками, опустился на другой табурет, по другую сторону гроба. А Наташка с Кощеем остались за телегой. Наташка держала большой кулёк с лепестками цветов, а Кощей кулёк с рисом. Когда всё было готово, Сила взял под поводья коней и повёл их вперёд. Скоморох заунывно напевал песни, Наташка всхлипывала, как-никак дочь, пусть и не родная, любила отца крепко, старуха сидела молча и смотрела куда-то вдаль. На небе светило яркое солнце, и люди, что встречали процессию, останавливались и провожали незнакомого, а кто и знакомого человека в долгий путь. Сейчас, оказавшись в темноте, он находился там один, ждал когда появится звёздная дорога, что уведёт его в другой мир, а может вернёт в этот. Уже младенцем.
  На небольшом кладбище чуть постояли у гроба, а затем заколотили крышку, опустили его в яму, и Сила закопал деда, водрузив крест, что вырезал сам. Всю ночь колупал на дереве имя, затем подкрашивал. Ещё не высохло, но главное за свежеокрашенное не браться. Получилось. Потом укрыл соломой могилу. Чёрт знает чей обычай, вроде тоже нашенский и старый, вроде как в первые годы после Конца Света так делали, а потом загрузились в телегу и поехали обратно. Могильщик довёз клиентов до дома, там помянул старика вместе с ними, затем уехал. Кощей остался. Сила ждать его не стал.
  Время было шесть, когда Могильщик распряг мёртвых коней, поставил их в стойло. Кони мёртвые, им новая смерть ни почём, однако главное, чтоб не гнили. Колдовские чары - несколько накорябаных на бруске Кощеем рун их от этого спасали. После Сила пошёл домой. Хотелось погреться да помыться. Чаю тоже хотелось.
  В общем, день ничем не оказался примечательным. Разве что вечером, когда Кощей притащился пьяный и завалился на чердаке, где впрочем всегда проживал, из громкоговорителя маленького хроникуса долетели две вести: Петрушка-кормушка вещал о том, что бог с неба упал и вроде как помер, а ещё Великий Князь Святогор отдал богу душу, ну и конечно же, нехорошо так пошутил, тому ли душу отдал, что упал или быть может другому. А если тому, тогда понятно отчего тот шлёпнулся с небес. До бога, конечно, мало кому дело было. Ну упал. С кем не бывает. Правда не так часто они падают, но всё же. А вот смерть Князя Великого, управителя Светлой Славорусии заставила задуматься.
  Святогор худым был правителем. И вспомнить не о чем. Много пьянствовал, девок щипал за задницы, а то и за другие места, вёл праздный образ жизни и на Славорусию-матушку и на народ особого внимания не обращал.
  Святогор был из Великих Князей и четвёртым ребёнком Игоря Воевателя, хорошего Великого Князя, о котором уже давно сложили песни и былины. В общем осталась из Великих, истинных правителей Светлорусии лишь дочь Игоря - Княжна Мстислава Затворница. Осталась одна, ибо старший брат её Борис давно в могиле, раньше отца сгинул, второй - Добромир пропал много лет назад, когда в поход на Османию пошёл, говорят, тоже умер, и вот третий, балагур и пьяница, игрок и паршивая овца в стаде, наконец, отправился в темноту. Ни у кого из детей Игоря Воевателя наследников не было, говаривали, что прокляла Игоря его же жена, которую он силой взял, а затем привёз на землю русскую. На самом деле силой Игорь её не брал, но привёз издалече, что Могильщику, как и многим не нравилось.
  В общем ощутил Сила привычное волнение: пусть Святогор и был наихудшим правителем Великого государства, однако был мужиком. А Мстислава, которой по праву рода предстоит сесть на престол, баба. А бабы, по его суровому мнению, править не умели. Сила ничего не имел против Мстиславки, она глупой не была, по крайней мере тогда, когда он её встречал, и всё же...
  Странно. Тут Могильщик задумался, протирая ветошью тарелки, что только что помыл - Святогор, ещё три дня назад пышущий здоровьем и весельем на празднестве очередного хрен-знает-какого-святого раздавал всем плюшки, с горки катался, хороводы водил, а потом к девицам побежал - вдруг помер. Не с неба же он упал, как бог. Помер, наверное, в своей постели. Или ещё где? И не важно где, это всё равно было неожиданно. Можно было бы подумать, что Петрушка-кормушка опять жуткие шутки шутит, есть у этого гнилого рта такая особенность, вот только не до такой же степени. Нет. Умер Святогор, чует Сила, помер.
  Когда Могильщик завалился на широкую кровать, чтобы предаться блаженному сну, вдруг подумал о том, что не такой уж и обычный был этот день. А вот утро следующего стало совсем неожиданном. Мало того, что Кощей, встав рано, решил супу сварить и шумел так, что вся улица проснулась, так ещё, когда сели за стол, чтобы этого супа откушать, в дверь избы постучались. Кощей дал понять, что сам откроет. Могильщик, проглотив ложку супа, повернулся ко входу, чтобы лицом, а не спиной встретить гостя. Однако при появлении вестника желание отвернуться и продолжить трапезу оказалось настолько сильным, что Сила еле сдержался.
  - Тут живёт Сила Медведь по крови и Могильщик по прозванию и Кощей Мрачный Жданец по прозванию и Скоморох по роду деятельности? - вопросил вестник, деловито задирая подбородок, будто он настолько важный гость, что его надо хлебом да солью встречать.
  - Тут. Мы это, - проскрипел Кощей.
  - Ваша бумажка? - протянул брошюру вестник так, будто это была и правда бумажка.
  - Наша агитка, - кивнул Кощей.
  - И точно по обрядам и традициям хороните? - продолжал важничать вестник.
  - Точно, - отвечал Кощей.
  - И скоморошите на похоронах тоже?
  - Ага, - сдержал зевок Кощей, потирая ступнёй ногу.
  - С медведем скоморошите да с песнями?
  - Да, да, - почесал под правым соском Кощей.
  - А...
  - Слышь, вопросительный знак, ты по существу давай, - оборвал его Сила, недобро насупив брови, да глядя исподлобья. У него итак-то лицо было не подарок, некоторые даже пугались, а тут ещё насупился, словно голову вестнику примерился оторвать. Был Сила здоровым, бородатым мужиком. Оборотнем. Как раз-таки медведем. Не чета сухопарому, среднего росточка вестнику. - Кого? Когда? И куда? Остальное - детали, их обговорим когда надо будет.
  Вестник проявил недовольство: поджал губы, будто девица какая. Вскинул подбородок ещё выше, слегка занервничал. Тонкие модные усишки заплясали над верхней губой, когда она обидчиво дрогнула несколько раз. Не любил Могильщик вестников. Разодетые, как павлины, хаживали по городу, да вести носили. Иногда вроде и весть добрая, так после них чего-нибудь обязательно плохое случается. Впрочем, грех жаловаться на вестников, они почтальонами были и без них в это время никуда.
  - Вчера, на закате, отдал богу душу Князь наш Великий, Святогор по батюшке Игоревич, по прозванию Третий, - чуть громче, будто читал новость на центральной площади, заговорил вестник. Прозваний у Святогора было много, но все не соответствовали его статусу. Тогда люд решил его называть просто Третьим, потому как сыном он был третьим и самым младшим у Игоря Воевателя.
  - Как отдал? - Кощей встрепенулся и большими - они и так у него были здоровые, а сейчас стали ещё больше - глазищами уставился на вестника. Тот даже отшатнулся. - Святогор того. Кончил жить?
  - Кончил. Но не сам, - дал петуха вестник. - Вчера в своих палатах, в Великом Тереме ушёл из жизни от сердечного приступа.
  - Допился стало быть, Святогорушка, - дыхнул перегаром на вестника Скоморох и тяжело вздохнул. - Пусть земля ему будет пухом.
  - Дальше, - потребовал Могильщик.
  - Великая Княжна Мстислава Затворница просит по обряду придать тело Великого Князя Святогора Третьего земле и скоморошину на поминках узрить. С медведем, - продолжил важно вестник. - Призвала меня к себе Великая Княжна и просила отыскать Силу Могильщика и Кощея Скомороха, дабы только они в Большой Столице могут всё сделать по традиции, так сказала Великая Княжна. Великий Князь Святогор любил традиции и чтил язычество, правда и церкви был покорен, - вестник перекрестился. - Посему Великая Княжна Мстислава хочет последнее слово Князя Великого исполнить.
  Тут вестник полез в связанную из ярких ниток сумку, что висела на сплетённом ремне и была перекинутая через плечо, выудил оттуда письмо и протянул его сначала Кощею, потому как тот был ближе, а когда тот не взял, прибывая в своих мыслях и размышлениях, протянул его Силе. Могильщик поднялся с табурета, медленно и с большой не охотой, сделал шаг вперёд, нависнув над худосочным вестником, как скала. Взял письмо, вскрыл белоснежный конверт.
  - Великая Княжна Мстислава просила передать, что оплата будет щедрая, - продолжил вестник, и отчего-то его "Великая Княжна Мстислава" резануло по ушам так, что хотелось выставить незваного гостя за дверь. Сила Медведь к терпению не имел склонность. - И согласие твоё, Сила Могильщик, должно быть скорое.
  Сила вытянул белоснежный лист сложенный в четыре раза, затем развернул его. Мстислава, дочь Игоря Воевателя, не будет писать письма Силе Могильщику, которого видела лет девяносто назад и то пару раз вскользь, да и Сила Могильщик от Княжны не ждёт ничего, посему, когда Могильщик развернул бумажку, ни капельки не удивился тому, что на ней была нарисована только цифра. Удивился он другому, сколько Мстислава обещала заплатить за похороны Святогора по обряду.
  - Ежели Великой Княж...
  - Да согласен я, - грубо оборвал вестника Сила, складывая быстро бумажку и заталкивая её обратно в конверт.
  - Тогда я доложу Великой Княжне Мстиславе, что ты дал слово...
  - Значит так, - вновь оборвал его Сила. - Сейчас я доем, соберусь и ты отведёшь меня в Терем. Мне надо увидеть мёртвого Князя. Приготовить тело к погребению... В общем много дел. Потому, обожди в сенях.
  - Вам надо в Великий Терем? - на этот раз вестник выпучил глаза.
  - Надо, надо, - Кощей обнял его за шею и пнул дверь, чтобы открыть. За это Могильщик по инерции отвесил Скомороху подзатыльник, на который тот не обратил внимание. - Коль нанимает нас Мстислава Затворница, кровиночка Игоря Воевателя, Великого Князя, скажу я тебе, дружок, значит, всё должно быть по нашим правилам и законам. Тебя, кстати, как звать?
  - Руслан.
  - А где Людмила?
  - Не смешно.
  - Да ладно тебе, - загоготал Кощей и закрыл дверь, отделяя Силу от них деревянной, толстой створкой. Могильщик ещё некоторое время постоял, глядя на дверь, а потом сел на табурет и быстро доел суп. В тот момент, когда вернулся Кощей, Сила чувствовал, что новый день ничего хорошего не принесёт.
  До Великого Терема добирались почти четыре часа. Большая Столица, в народе Столец, от старорусского престол, стол, раскинулась на добрые километры и состояла из Округов и Районов. Сила с Кощеем жили в Западном Районе, а Великий Терем находился чуть севернее и почти в центре. В Великий Терем - Сила давно заметил, что всё, что касалось власти и правления имело статус Великого - пустили только после многочисленных процедур: "а мы не знали, но сейчас узнаем", "нам ничего об том не говорили", "кто это, поворачивайте взад и никогда сюда, попрошайки, не приходите", ну и так далее. Вестник отлип от них у ворот Терема, исчез, стоило им отвернуться. Правда после недолгого спора со стражей, в ворота просунулась растрёпанная голова. Человек пробежал глазами по паспортам - Сила прихватил документы, и поманил за собой.
  После того, как Сила и Кощей после двух часов мытарств и одних и тех же ответов на одни и те же вопросы, помыли в большом тазу, в чистейшей воде руки - зачем, им так и не сказали - потом накинули на себя светлые и просторные накидки, в которой Кощей пять раз запутался и семь раз упал, пропоров носом многочисленные ступени и полы, многочисленных коридоров и лестничных пролётов, и когда они, наконец, добрались до покоев, где в ворожбеной прохладе покоился Великий Князь Святогор, за окнами Великого Терема солнце коснулось крыш домов, опалив серое уныние своими яркими, ещё пока зимними лучами.
  - Кто такие будете?
  Стоило им переступить порог просторной палаты, как к ним подбежал усатый человек и, поправляя большие очки, с преувеличенным любопытством уставился так, будто Сила прятал за пазухой огромный топор, что виден был невооружённым глазом. Вопрос заставил Могильщика чуть слышно скрипнуть зубами.
  - Кто такой будешь? - встрял тут же Кощей и огромными, безумными глазами уставился на усатого очкарика. Зачем усатому очки? Он же лис-оборотень, Сила чувствовал это.
  - Я первый вопрос задал, - важно выпятив нижнюю губу, проговорил усатый.
  - Я первый вопрос задал, - повторил Кощей, а потом сделал дурацкую рожу, подскочив вплотную к усачу.
  - Ты смеешь ёрничать?! - усатый удивлённо уставился на Кощея.
  - Ты смеешь ёрничать! - сделал несуразное танцевальное па Скоморох и взмахнул белоснежной накидкой.
  - Шут! - вскрикнул тот.
  - Не ори, - вдруг сказал спокойно Кощей и ещё несколько раз взмахнул накидкой, чем сильнее привёл усатого в замешательство. Затем приставил указательный палец к губам и зашипел.
  - Богохульники, - громогласно разнеслось по палате, и Сила перевёл взгляд на высокого и пузатого батюшку, что смотрел так сурово, будто взирал на сатанинское действие. - Прекратите горланить, как будто на площади. Великий Князь Святогор спит мёртвым сном. Его душа пока прибывает здесь и взирает на всё, что мы тут творим. Дайте ей спокойно перейти на ту сторону, - и забубнил молитву, вернувшись к библии.
  - Могильщики они, - встрял тот, что вёл их всё это время по Терему. Говорил он тихо и усатому. - Княжна Мстислава послала за ними. Вернее, наняла, чтобы они по обряду Князя нашего Великого схоронили. А они пришли, чтобы Святогора Третьего подготовить... Ну короче, за делом они туточки.
  - А чего я об том не знаю? - с недовольной обидой и важностью осведомился усатый очкарик.
  Сила закатил глаза и тут же сгрёб очкарика за грудки, приблизив его перекошенное лицо к себе.
  - А ты, чёрт усатый, кто такой? - тихо, но угрожающе осведомился он.
  - Я здесь за тем... чтобы всякие пришлые не смели святотатство чинить... - поправив за радужку очки, пропищал усатый, делая всяческий вид, что он нисколько не боится и чертовски возмущён наглостью медведя.
  Сила не дослушал, ибо не понял ровным счётом ничего, и оттолкнул усатого очкарика в сторону. Прошёл вперёд. Кощей за его спиной помахал накидкой и слепил такую морду, что так и хотелось оплеуху дать. И чего паяца строить, когда совсем не до этого.
  Могильщик подошёл к кровати, на которой лежал Великий Князь. Батюшка, оторвав взор от библии, глянул на Силу недобро. Так же недобро глянул и Сила. Пародия какая-то. Непонятный усач, церковники, ожидающий своей очереди Сергей Бурлак, чтобы тоже прочитать свою молитву над покойным Князем - в какого бога он веровал, Сила до сих пор понять не мог, богов в мире сейчас много, чуть ли не у каждого свой, - ещё пара "сатанистов" в очереди, со своими книгами о вере под мышкой, у стены кучка репортёров и журналюг, даже Петрушка-кормушка здесь. Стервятники. В углах, чуть поодаль от кровати, тихонько всхлипывали слуги. У окон стояли по паре-тройке человек дружинников. Зачем? А Мстиславы, что должна горевать над братом, нет. Нет никого другого, кто был тесно знаком с Святогором, кто был к нему приближен, к нему и некогда к отцу его.
  Сила постоял над покойником, оглядел его с ног до головы. Впрочем, ничего особенного не увидел. Князь был укрыт белым одеялом до подбородка, лежал прямо, с закрытыми глазами, как и подобает мёртвому. Единственное, что бросилось в глаза Силе, так это то, что Святогор был уже стариком. Странно, вроде как недавно зрелостью дышал, а сейчас... И только в этот миг Сила вспомнил, что младший сын Игоря не перенял от отца силу оборотня. Простым человеком был Святогор, оттого и помер от сердца. У простых короткий срок. Мало их по земле ходит. Один из четверых детей Игоря Воевателя взял всё материнское. Ольга была человеком и тоже померла от старости.
  - Сколько читать будешь? - осведомился Сила у батюшки, что важно и монотонно напевая, перекинул страницу толстой книжицы.
  - Он закончит, я буду читать и обряд проводить, - вмешался Сергей Бурлак, опережая батюшку.
  - Тело обмыли хоть? - продолжил Сила.
  - Обтёрли, - всхлипнул кто-то за спиной.
  - И всё?
  - И всё.
  Сила задумался, со вздохом прикрыв глаза. Вот на кой чёрт ему этот геморрой сдался? Не любил он богатых хоронить. Просят по обычаям, а сами потом начинают придумывать что-то своё, так как им удобно. Вот что делать? Мстиславы, которая должна руководить процессом, нет, тот, кому она поручила это дело, то ли где-то в этой толпе, то ли где-то... чёрт его знает где. Впрочем, Сила и не спрашивал, кто за главного. А надо бы.
  - Забирай, - услышал он холодный, похожий на змеиный шёпот голос. Могильщик открыл глаза под всеобщий ропот, всхлип, шуршание и затем образовавшуюся следом губительную тишину. Вот уже как год, а может и чуть больше по Большой Столице и по Светлорусии ходит слух, правда давно подтверждённый, что мёртвая Княгиня Ольга бродит по Терему и говорят подняла её Мстислава, Великая Княжна, по какой причине правда не известно. Впрочем, люд много чего баит и много тех причин придумывает, ведь Мстислава ведьма, а чтобы что-то придумать этого вполне достаточно, даже если ведьмы мёртвых поднимать не могут. На то способны только мрачные колдуны.
  - Святогорушка, сыночек мой ненаглядный, хотел, чтобы его по обычаям предков схоронили, - Княгиня Ольга нагнулась к сыну и погладила его по щеке, глядя мёртвыми, белесыми глазами на мёртвого Великого Князя. Картина была жуткая. - А коль ты здесь, значит, должен сделать всё так, как делаешь. И чтобы Святогорушка был доволен. Посему, - она разогнулась, - твоё слово тут будет закон. А вы все молчите, - властно сказала она. И можно было бы Княгиню не слушать, кто её слушал, пока она была жива? Никто. Игорь правил один, а она всего лишь жена Игоря, что родила четверых детей. Всего лишь актриса из нищего балагана, которую Игорь взял в жёны только по ему ведомым причинам. Однако Ольга уже как много лет была мертва, и год, а то и больше, как мёртвая ходила по земле. Наводила страх и ужас на людей. Впрочем, ничего злобного она не делала. Однако, этого вполне хватало для того, чтобы перед ней сгибались спины и чтобы её слова исполнялись, потому как несмотря ни на что, народ оставался суеверным.
  Силу такое не страшило, его больше страшили живые. Но даже его пробрал морозец, когда Ольга подняла на него свои белёсые глаза.
  - Да будет так, Княгиня, - чуть склонил голову Сила, затем снова окинул взглядом Святогора. После подозвал того, кто их привёл, затем других слуг, что стояли у стены и плакали, роняя горькие слёзы по Великому Князю.
  Сила решил не выносить Князя из Терема. Зачем? Всё, что надо для приготовления тела к погребению они взяли с собой. По традиции обмыли, по традиции переодели в чистые одежды, по традиции уложили там, где надо и как надо. Зажгли свечи. Сложили рядом с кроватью и на неё вещи, что Князь Святогор сильно любил. В общем, всю ночь Сила и Кощей провели в хоромах правителя, и только днём, когда солнце уже поднялось над крышами домов вернулись в родную избу. Медведь предложил хоронить Великого Князя через день, как раз в воскресенье, все остальные согласились, слуги передали весть Мстиславе, затем принесли ответ на согласие.
  А пока, до этого нужно было заняться другими делами...
  Воскресным утром Сила пришёл в Великий Терем пораньше. На этот раз к нему вышел Миробор Ухо, старый боярин и советник Игоря Воевателя, несколько человек, которых Сила знал косвенно или вообще не знал. С Миробором толком не поговорили, а хотелось. Говорили в основном по делу. А дел у каждого из них было много, так что старые дни вспомнить не получилось и не получилось о настоящем побалакать.
  С Великим Князем Святогором Третьим прощались на главной площади, усеянной живыми цветами. Прощался народ, плакал и стенал. Бабки и деды нудно выли, а Скоморох танцевал, выкрикивал строчки из своих песен, быстро сложенных за ночь, остро шутил, веселил людей. С ним вместе танцевали и выкрикивали куплеты другие скоморохи, артисты-балаганщики, гусляры и дудачи. Мальчики-слуги раздавали народу печенья и конфеты, а люд нёс к гробу Великого Князя бумажные и живые цветы, а батюшка читал молитвы и ходил с кадилом. Большие свечи горели у изголовья гроба, и другие свечи горели в руках народа и на каменной площади.
  В который раз Сила задумался о том, правильна ли эта традиция. И в который раз отмахивался от этой мысли. Люди в это время пусть и относились к похоронам поверхностно, однако, и сами порой, храня традиции, вспоминали о них и притворяли в жизнь.
  Затем загрузили гроб на огромную телегу, которую обложили венками и украсили искусственными цветами. Дно телеги, как и полагалось, было застелено соломой. Возле гроба присел Миробор Ухо и молодой парень. Сила, взяв под поводья мёртвых коней, повёл их прочь от площади, и люди шли следом за телегой, усыпая землю цветами, рисовыми зёрнами, медяками. И Кощей уже хрипло продолжал петь, нудную, печальную песню, а оркестр играл на гуслях, домре, дуде и барабане, и казалось Силе, что у них получалось слаженно и хорошо.
  Когда всё закончилось и Медведь водрузил с помощью нескольких дружинников огромный крест, с вырезанным именем Князя Святогора Игоревича, отправились обратно в Терем, где на поминальном обеде, что состоялся только в семь вечера, Сила, обратившись в медведя и натянув на себя цветастую тряпку, вместе с Кощеем совершал постыдные действа, то есть танцевал и кувыркался, ещё порыкивал и хлопал в лапы. И даже крутил обруч и жонглировал. У Кощея к тому моменту голос совсем сел, но он всё равно кидал злые шутки, танцевал, пел, пил и ел одновременно, и играл на домре. А ещё приставал к служанкам, носившим еду на столы и даже к замужним дамам, что сидели за столами.
  Именно тогда Сила и увидел Мстиславу. В последний путь брата не провожала, у гроба ночью не находилась, похоронами не занималась. И складывалось такое ощущение, что ей было всё равно. Теперь она сидела во главе огромного стола, надменно смотрела на действо Скомороха, иногда посмеивалась, наполняя свой кубок сладким вином и закусывая фруктами и мясом. Глядя на неё, Сила ощущал гнев за то, что она пренебрежительно относилась к смерти единственного брата, и в тот же момент обожание, потому что несмотря на свои сто лет Мстислава была так красива, как красивы бывают только ведьмы. Вот ведь, из тощей девчонки выросла такая вот краса! Только диву и стоило дивиться. И тоской отзывались в душе те годы, когда Сила Медведь, ещё молодой, хаживал с Игорем Воевателем в славные походы и бил супостата. И демонов рубил. И жизнь тогда была другой.
  И мёртвая Княгиня была тоже на поминальном обеде, правда она сидела в стороне, на высокой ступени широкой лестницы, переплетала свои волосы и иногда подпевала Кощею. Ей есть и пить было не обязательно, однако поднесённый слугой кумыс, Княгиня испробовала и вернулась к своему занятию. Несмотря на то, что Ольга была мертва, она выглядела, как живая. И только белесые глаза говорили о том, что в ней уже нет жизни.
  - Наконец, всё закончилось, - пробубнил Сила, когда они с Кощеем ехали домой, тёмной ночью, совершенно уставшие и почти покойники.
  - Ну, - просипел Скоморох, сидя рядом с ним на облучке и довольно оскаливаясь, - теперь мы богатые.
  Он вытянул из кармана три пузатых мешочка, в одном из которых было серебро, а в двух других золото. Да уж, Мстислава Затворница, не пожадничала. Заплатила от души.
  - Можно на неделю отпуск взять, - добавил Скоморох, пряча мешочки по карманам расшитого яркими лоскутками тулупа.
  Сила кивнул. По сути похоронное бюро особых денег не приносило. А вот скоморошество Кощея, да. То на свадьбу пригласят, то на день рождение, то на именины, то на юбилеи... Каждый день у Кощея расписан так, что порой тот и дома не ночует. Иногда он один работает, иногда Силу тащит с собой. Сила все эти танцульки терпеть не мог, не для того он перевёртышем родился, чтобы в балагане плясать, но жизнь у них была такой. Мечи они сложили, а значит другим трудом надо на жизнь зарабатывать, да продолжать жить.
  Когда, истопив баньку, помылись, а потом попили с мёдом чаю и спать завалились, Могильщик вдруг подумал о Мстиславе. Ну красива же! Так красива, что из головы не идёт. На картинках не так, будто художники искажают намеренно реальность. Однако, ведь в живую и правда ненаглядная. Аж глаза болят от красоты такой.
  Сила уже засыпал, когда услышал лёгкое хлопанье крыльев, а затем шлепок, будто кусок теста упал на пол. Затем трепыхание, лёгкий, еле сдавленный хрип. Кощей дрых на своём чердаке, тяпнув после чая с мёдом сначала стопку подогретой водки с сухим стручком-перцем, а затем, запив всё это красным, горячим вином с перцем молотым. Скоморох никаких звуков не слышал, да и опасности звуки не несли, чтобы мрачному колдуну просыпаться. Но у медведя был острый слух.
  Сила тихо поднялся с кровати, проследовал из комнаты на кухню. Предчувствие за делами насущными за последние дни слегка притупилось, однако стоило пройти в дверной проём, чуть пригибая голову на бок, чтобы не удариться макушкой о притолоку, как заговорила чуйка. Сила попытался отогнать гадкое ощущение... Но ничего не вышло. Нет, если подумать, то в принципе всё было не так страшно, однако птица влетевшая в дом через приоткрытое окно, которое Могильщик забыл закрыть, когда шёл спать всегда к беде. Но ещё к худшей беде - упырка, влетевшая в дом ранним утром - на висящих на стене часах застыло время: шесть минут пятого... Молодая, которой ещё и пятидесяти нет.
  Переступив маленький порожек кухни, Сила застыл, глядя на приоткрытое окно и обеденный стол, а потом перевёл взгляд в сторону маленького разрисованного рунами холодильника, печи и табурета, на котором стояла небольшая бочка с водой. Чуть задрав голову, Могильщик внимательно присмотрелся. Забравшись почти под деревянный потолок, обратившись из птицы в человекоподобную тварь, упырша держалась острыми когтями за бревенчатые стены и смотрела на Медведя из-под густых, тёмных спадающих на лицо волос ярко-жёлтыми глазами, при этом скаля острые и длинные клыки. Нашла кого пугать? И чем. Дура. Тут пугливых нет.
  - Сядь, - приказным тоном пробасил Сила, и упырка тут же соскользнула вниз, между холодильником и бочкой, и шлёпнулась на попу, с испугом глядя на хозяина избы. Более того, вид у неё при этом был наиглупейшим и Силе показалось, что перед ним ребёнок. Впрочем так оно и было. Вампиры до пятидесяти лет считались ещё детьми.
  Медведь вздохнул, взял кружку, налил себе воды, выпил всё, вернул кружку на место и присел на табурет. Всё это время черноволосая девка сидела в углу, обняв худые ноги с торчащими коленками тонкими руками и большими, безумными глазами созерцала большого и страшного дядю.
  - Ну и? Кто такая? И чего в моём доме надобно?
  
  2 глава.
  
  Молодые упырята - это беда та ещё. Во-первых, до пятидесяти лет у них задержка в развитии, и они больше походят на детей, чем на взрослых. Во-вторых, хорошая память. Кто-то совсем не сведущий - хотя таких нет - скажет: это же хорошо, но в случае с вампирятами - нет. Возможно из-за этого и отсталость в развитии, потому что они запоминают всё, а некоторые даже помнят то, как развивались ещё в утробе у матери. В-третьих, они очень любопытны. В-четвёртых, очень активны. Агрессивность тоже проявляют, но не часто и в принципе такие редкий случай. В-пятых, любят копировать всех животных и птиц, каких считают интересными. Ну, и самое главное, пьют кровь в больших количествах, порой не спрашивая разрешения.
  Юных упырят зачастую держат в специальных учреждениях, школах, где над ними работают специалисты-учителя, и если их и выпускают за пределы высоких стен, то исключительно в группе под присмотром старших или же под родительским контролем. Ну а затем, когда исполняется пятьдесят лет, они засыпают, обычно на десять лет, после чего, проснувшись, становятся нормальными, обычными людьми.
  Об этом Сила думал, когда шёл к бочонку - всего-то четыре шага - чтобы набрать в ковш воды на пять-семь глотков и, выпив всю, вернуть алюминиевый ковш на место. Когда он сел на табурет, задал себе казалось бы на первый взгляд волнующий вопрос: как быть? И тут же ответил без сомнений: отвести упыряку к местному старосте и забыть о девице, как о страшном сне. Кто знает, может беда минует дом Силы. Впрочем, даже если птица - это есть вампирка, ничто не изменит того факта, что и вампирка может принести беду в избу.
  Могильщик озвучил свой вопрос, но девица отвечать не спешила. Пучила огромные, теперь уже чёрные глаза, поджимала к груди коленки, обнимая их тонкими ручками. Чёрные, косматые, длинные волосы частично падали на лицо, и она смотрела на Силу затравленно, будто прячась за ними и ожидая от хозяина дома зла. Видно чуяла в нём оборотническую силу. А может лицо Медведя, не столь прекрасное и уже не молодое, как-никак рожей Сила не вышел, а в паспорте значилась дата двести четыре года, пугало девку так, что она и дышать боялась.
  Медведь вздохнул и поднялся с табурета. Девчонка заскребла ступнями по полу, подтягивая ноги ещё ближе к себе. Выглядело это забавно, правда Силе не было смешно. Подойдя к окну, он прикрыл его, от греха. С улицы в комнату проникал лёгкий свет, но на кухне всё равно было темно. В тишине и в темноте упырша казалась чем-то зловещим и от этого в груди вновь скреблись кошки.
  - Я говорю, откуда ты? - повторил более ясно, как ему показалось, Медведь. - Адрес. Ну или школа? Там, где на учёте состоишь?
  Вампирка явно Силу не понимала. Ещё одна проблема с упырятами, порой им сто раз один и тот же вопрос надо задать. Разжевать, будто учишь чему-то, в рот положить. И не потому, что они глупые, просто где-то что-то недопонимают и делают свои выводы, которые идут вразрез с логикой даже такого, как этот, мира.
  - Ладно, как звать тебя? - сдавшись, буркнул Сила и сел на табурет.
  Упырка похлопала ресницами, сделала глаза ещё шире. Возможно что-то для себя решила или по своему перефразировала вопрос. Сейчас или тарабарщину выдаст или снова будет молчать. А может начнёт плести какую-нибудь чушь. Ну или что-то типа этого: я спала, потом проснулась, потом умылась, потом поела, потом поиграла... В общем расскажет расписание дня ею проведённого в мельчайших подробностях, который ему и знать не нужно.
  - Имя, - пробасил Сила другим уже тоном. К терпению Медведь не был приучен. Никогда им не страдал, а с возрастом так вообще перестал себя сдерживать.
  - Ворона, - вдруг сказала она. - Ворона, - повторила, а затем снова: - Ворона...
  - Понял, - остановил её Сила, она щёлкнула челюстями, проглотив вновь готовое сорваться слово. Не остановишь, будет повторять, как заезженная пластинка, снова и снова, пока самой не надоест. - Откуда ты?
  - Ворона, - тихо прошептала упырка. Осмотрелась, с хрустом поворачивая голову в разные стороны. Затем ткнула пальцем в окно. - Ворона лететь... там... - добавила несуразное она, отчего Сила ещё более тяжелей вздохнул. Ворона дрогнула, неестественно свернула голову на бок и вновь перестала дышать. В огромнейших глазах сверкнул страх.
  Вот оно ему надо, сидеть ранним утром на кухне, в обществе девчонки-упырки, вести с ней беседы, больше похожие на допросы, вместо того, чтобы спать и видеть расчудесные сны? Но она залетела к нему в дом, а значит, просто так, вот именно сейчас, дело оставлять не годилось. Тем более Сила подумал, что расспросив девчонку, хоть как-то узнает откуда и кто она, и потом, вместо того, чтобы вести её к старосте Михею - пусть ему пусто будет! - сможет отвезти её лично туда, откуда она прилетела.
  - Я говорю какой адрес? Дом какой? Какой дом? - попытался растолковать Сила.
  - Большой, - ответила Ворона. Сила потёр лоб.
  - Совсем большой?
  - Большой, - кивнула серьёзно Ворона, продолжая сидеть в углу, смотреть чёрными глазами и обнимать тонкие ноги тонкими руками.
  - Где этот дом? - нашёлся Медведь, после недолгой паузы.
  - Большой, - ответила Ворона.
  - Я не спрашиваю, какой дом, я говорю, где он находится. На какой улице? В каком квартале? В Районе каком?
  Упырка на мгновение поджала губы, будто маленькая девочка, которая судорожно пытается найти ответ на глобальный вопрос, затем сказала:
  - Ворона упала.
  - Твою мать, - выругался Сила.
  Некоторое время он сидел, не двигаясь, а затем встал с табурета. Терпение лопнуло! Постелет ей на диване. Хотя, навряд ли она будет спать. Даже если Сила отведёт её туда и прикажет уснуть, она всё равно придёт вот в этот угол и будет тут сидеть. Или же уйдёт. Что плохо. По своей юной глупости может натворить бед, кого-нибудь выпить. Силу-то и Кощея трогать побоится - Скоморох от укуса проснётся и голову ей тут же оторвёт, - а вот какого-нибудь забулдыгу осушить может. И не дай боже нападёт на простого, обычного человека. Чем это грозит Медведю? А вот чем. На утро дружинники найдут тело, пойдут по следам, может девку найдут, а может нет. Ежели в тупик заведут их следы, они вернутся назад. Намного назад. И окажутся на пороге избы Силы Могильщика. И начнётся...
  - Ворона упала, - заговорила упырка, и Сила глянул на неё. Покормить бы девчонку. Совсем тощая. Как Кощей. Правда тот выше на полторы головы, а эта вроде как мелкая, но выглядит на лет пятнадцать по человеческим меркам. - Упала Ворона... Дом большой. Упала, - повторила она, уверенная в том, что Медведь её понимает. Лицо при этом было серьёзное.
  - Есть будешь? - вопросил Сила с какой-то обречённостью.
  - Кровь! - вскрикнула упырка так радостно, что Сила вздрогнул. Затем вскочила на ноги и засверкала золотистыми глазищами.
  - Сидеть, - пробасил Медведь, и вампирка вновь плюхнулась на попу в том самом углу. - На табурет сядь, дура, - буркнул Сила, указывая на мебель.
  Упырша некоторое время смотрела на него потемневшими глазами, потом встала. Встала так: выпрямилась на ногах, не помогая себе руками. Затем проплыла над полом к табурету, села. Всё это она проделала за считанные секунды, широко открытыми, ненормальными глазищами, глядя на Силу.
  - Крови нет, - сказал Могильщик, на что Ворона скорчила такую мину, будто он ей предлагал лимон. - Ладно, дам пару капель. Своей.
  Ворона тут же повеселела, глаза заблестели золотом. Быстрая смена настроения слегка нервировала Медведя, но он ничего не мог с этим поделать. Молодняк упырский весь такой. И вот что начало раздражать, "есть" и "кровь" она понимает и воспринимает нормально, а вот "дом" и "адрес" нет. Обманывает? Есть у упырят такой грешок тоже, любят приврать, накрутить в три короба, обвести вокруг пальца. Но это скорей всего от характера зависит.
  - Дам только после того, как скажешь, где твой дом, - поставил условие Сила.
  - Большой, - довольно ответила Ворона, словно это могло сказать о многом. И уверенная в том, что Медведь её понял, приоткрыла рот, выпуская клыки. При этом вид был таким счастливым, что Силе захотелось сплюнуть.
  - Это не тот ответ, что мне нужен.
  - Большой. Ворона упала. Ворона.
  - Демонюка проклятый, - буркнул Медведь и шлёпнул себя по лбу, растирая кожу. Потом посмотрел на неё, оценил счастливый вид, будто собака, которую хозяин одаривает лаской и хорошим обедом. Покачал головой, закатал рукав сорочки и сунул руку ей под нос. Упырка от радости подпрыгнула на табурете, странно хрюкнула и впилась в кожу клыками. Некоторое время жадно пила. Сила дождался пока она сделает семь глотков, а потом отстранил её от руки и зализал рану. Девчушка некоторое время довольно облизывалась, потом попыталась вернуть руку обратно, но Сила щёлкнул её по лбу. Разозлившись, Ворона выпустила клыки и опасно зарычала, тогда Медведь взял со стола ложку и треснул по лбу так, что Ворона хрюкнула снова и вжала голову в плечи.
  - Хватит! Хорошего по чуть-чуть. И вкусного тоже.
  Затем коснулся на потолке лампочки, и та, подмигнув ворожбеной руной, загорелась не ярким, золотистым светом. После подошёл к холодильнику. Небольшой и пузатый, покрашенный Кощеем в яркие цвета, он подмигивал ворожбеными знаками, которые позволяли ему холодить. Открыв дверку, Могильщик оглядел содержимое, вытянул оттуда тарелку с квашенной капустой посыпанной луком и политой маслом, колбасу и сыр. Из хлебнице достал пару кусочков хлеба. Сложил всё это на тарелку и подвинул к Вороне.
  - Ешь, - сказал, как отрезал.
  Затем щёлкнул рыле на печке, дав газовой конфорке загореться. Вот уж что работало без ворожбы, так это газовая печь. Водрузил на неё чайник. Достал из хлебнице пару пряников, налил чай в кружку и поставил перед девкой. К тому моменту, пока Сила готовил чай, Ворона успела смести с тарелки весь сыр, колбасу и доедала квашенную капусту, держа ложку, как ребёнок. Иногда она следила за ним, не отрываясь от еды. Пихала в рот так, что щёки надувались. При других обстоятельствах это выглядело бы забавно и мило, но не сейчас.
  Некоторое время Медведь смотрел на неё, анализируя поведения упырки и сам факт её появления в его доме, а после, когда она выпила горячий чай одним махом и затолкала пряники в рот, чуть ли не давясь ими, повёл её спать, уложив в зале на диване и укрыв тёплым, из верблюжьей шерсти одеялом.
  Утро вечера мудренее. Правда, перед тем, как выйти, строго наказал, чтобы она никуда не уходила. Так и не поняв, вняла она речам или нет, Медведь ушёл в свою комнату и долго ворочался, прислушиваясь к Вороне, которая некоторое время просто лежала, а потом, к удивлению Силы, уснула.
  Разбудил Могильщика рык, больше похожий на тот, что издают летучие мыши. Подскочив с кровати, Медведь прошлёпал в зал. Упираясь в стены руками и ногами, как при первой их встрече, почти под самым потолком сидела Ворона, и смотрела недобрыми золотистыми глазами на Кощея, который, скрестив на груди руки, корчил недовольную мину, глядя на упырку в ответ.
  - Это откуда? - вопросил Кощей, ткнув пальцем в Ворону.
  - Оттуда, - отозвался Сила. - В час волка чёрт принёс в открытое окно. Забыли закрыть.
  Кощей некоторое время таращился на Силу, а потом заявил:
  - А чего не выгнал-то? Нам беда не нужна.
  - Да сядь ты, - махнул на неё рукой Медведь, и Ворона соскользнула вниз так же, как и первый раз. Плюхнувшись на попу, замолчала, подтянула к груди коленки, обняла их руками, но при этом была готова дать отпор, если понадобиться. - Толку-то. Уже принесла беду, тут гони не гони, итог один. И потом, выгнал бы, она могла бы по Району шуму наделать. Голодная была. А дружинники потом всё равно к нам бы пришли. И платил бы ты штраф от заработанного вчера золота, брат Кощей.
  - Это твоя доброта, брат Медведь. Это она приносит беду, - сокрушённо покачал головой Скоморох.
  - Твоих нотаций мне ещё не хватало, брат Кощей, - пробасил Медведь.
  - Дак не нотации то, - поморщился недовольно Скоморох. - Наблюдения. Медвежья доброта, что от папеньки-человека твоего тебе досталась, вечно в жопу немилосердную нас вгоняет. И чего эти упырки к тебе липнут. Вот что хорошее или чистое бы прилипло, так нет, то одна, то другая. А от них вечные проблемы. От них вообще проблемы, а от баб тем более. Почему к тебе не липнут какие-нибудь пышечки. Красивые, добрые пышечки. Пухленькие щёчки, пухленькие губки, пухленькие бочки, попки большие, груди наливные...
  - Хватит, - недовольно рыкнул Сила. - Иди лучше яйца пожарь. Сейчас пожрём, да отведу её к Михею. Делов-то.
  - Ну как скажешь, брат Медведь, - проговорил Кощей, с лёгким недоверием глядя на Силу. Затем бросил злой взгляд на Ворону. Та зашипела, взвилась снова вверх, упираясь ладонями и стопами в стены. Молодая, а чуяла опасность. Кощей Скоморох был мрачным колдуном. Сильным. Что ему испепелить молоденькую девку? Пару рун и всё. Кощей упырей не любил. Почему? Да потому. Просто не любил и причина для этого ему была не нужна. С детства к ним доверия у него не было, хотя в войске, с которым в походы хаживали, упырей тех было прилично.
  Яичницу, приготовленную Кощеем, Ворона съела за один присест, при этом продолжая недоверчиво глядеть на Скомороха большими, чёрными глазами и было в этом что-то жуткое. Порой Ворона не моргала. Всё следила за ним. Иногда, когда он вставал и отходил от стола, к холодильнику или к печи, заворачивала голову так, что шейные позвонки хрустели и казалось вот-вот и сломаются. То ли боялась, то ли опасалась, то ли любопытствовала? При этом продолжала есть.
  - Слушай, Кощей, - пробасил Сила, потягивая горячий чай из кружки и глядя на Ворону, которая продолжала пялиться на Скомороха и поедать пряники. - Ты ж читаешь мысли. Загляни ей в головёнку-то, может что увидишь?
  - И ни хрена не буду я этого делать, брат Сила, - недовольно оскалился Кощей, глядя на неё в ответ. - Во-первых, ты сейчас отведёшь её к плешивой твари Михею и забудешь про неё, как и я, будто то дурной сон был. Во-вторых, это требует подготовки и начертания символов, а краски у меня нужной неть. Для неё нет! И третье, у меня дела. Работа.
  - Ты ж вчера сказал, что в отпуске.
  - Сказал, и так и будет. Но заявки на скоморошество принимал же ещё до того, как нас нанял Великий Терем. А я человек слова. Сказал, сделал. Денежку всё равно надо зарабатывать. Ибо денежка, любая, хоть алмазно-золотая, имеет свойство кончаться. А кто как не я заработает нам на штаны, да на носки?
  - Вредный ты, брат Кощей.
  - А ты добрый, брат Медведь, - вспылил Скоморох, переведя взгляд на Силу. - Кончай уже. Веди её к Михею и забудь об том, что ныне случилось. И кстати, позови бабку, пусть она тут веником потрясёт, беду прогонит. Она это умеет. У неё это лучше всех получается. И какого хрена ты не подумал об этом ночью? Я уверен она не спала.
  - Я почти спал.
  - Ой, блин. Да ладно тебе. Короче, я сказал своё слово. В нашем доме беды не будет... Так и быть, к бабке я зайду. Как раз мимо буду проходить. Так что веди её к Михею и скорее возвращайся.
  Медведь ничего не ответил, только понуро рыкнул и допил чай, затолкав половину пряника в рот.
  Только тогда, когда Сила натягивал на себя тулуп, обратил внимание на то, что девица одета во что-то непонятное и вроде как старое. В это время каждый одевался так, как ему нравилось, как было удобно и тепло. Но что-то в одежде Вороны казалось странным. Стянув с вешалке вязанную шапку, Сила натянул девчонки на голову, примяв косматую гриву чёрных волос. В ответ получил довольную физиономию. Ворона расцвета в жуткой улыбке, сверкнув довольными глазищами. Затем отдал ей пуховый платок, Кощей будет злиться, он иногда его использует в качестве нарядов для скоморошества. Вот только рядит он в него Медведя. Вампиршу можно было бы не наряжать в тёплое, они хладнокровные, мороз не так их сильно страшит, как других. Однако, на градуснике минут двадцать три, даже вампир при такой температуре мёрзнет.
   С Михеем, старостой Западного Района, были натянутые отношения у всех. Не то, чтобы он был вредным, просто был конченной тварью и скверным волком, иногда накидывающий на себя овечью шкуру. Медведь с Михеем встречался ещё на войне. Этот шакал предал их, а потом предал других, а после вдруг в Большой Столице поселился и какими-то неведомыми путями стал старостой того самого Района, в котором решили поселиться Сила Медведь и Кощей Скоморох. Законы и правила Михей вроде как соблюдал, вот только не всегда государственные. Половина из них были его, личные, и кому только горожане не жаловались, никаким топором сволочь Михея было не искоренить. Правда Михей, будучи на своей должности, не слишком наглел. Как-то попытался, так кто-то лапы ему подрезал.
  Оказавшись на пороге административного дома, Медведь столкнулся с дежурным, который нёс вахту у высоких ворот, над которыми висела табличка "Дом справедливости". Смешно и грешно, но Михей свои грешки именно этой фразой и прикрывал. По правилам Сила должен был сдать упырку в городской дружинный участок, но дружинники всё равно обязаны были её передать Михею, оттого Сила и решил идти прямиком к старосте. Он надеялся, что таким образом быстрее решит вопрос с упыркой.
  Валька Слабачок, дежуривший в этот день у ворот в административный дом, тут же выскочил из своей будки, пожал руку Силе, бросил взгляд на девчонку, смутился. Оно и понятно, упырка была довольно милая, несмотря на жуткие глаза, которые она постоянно широко открывала, бледную мордаху и чёрные, косматые волосы, что выбивались из-под вязанной шапки. Ну а Вальке было пятьдесят, совсем ещё молоденький.
  Пока они шли до административного дома, упырка то и дело крутила головой, всё разглядывая и на всех пялясь. Могильщик вынужден был крепко держать её за шкирку и тянуть за собой, потому как она норовила всё время куда-то свернуть, к кому-то залезть, с собаками подраться, с кошками поцарапаться. Однажды Медведь не уследил - у кого-то спёрла курицу. Пришлось выбросить несчастную голосящую птицу в сторону, которая от одури чуть под колёса кареты не попала. Тогда Ворона обернулась в курицу и некоторое время так шла за Могильщиком, успев за пару метров подраться с голубями, поорать на селезня, который с явным недоумением некоторое время взирал на неё, а ещё долбануть рыже-белого кота Серафима по башке, который в отместку полоснул странную курицу по клюву когтями правой лапы и заорал на неё благим матом так, что все собаки Района завыли и залаяли в один голос, в попытке сорваться с цепей и разорвать ненормальную курицу. Сила старался не обращать на это внимание, потому как весь Район с удивлением глазел на цирк.
  Выслушав Силу, Валька тут же открыл ворота, проводил их в общий зал, усадил на стулья, побежал докладывать Михею. Михей был таким жадным, что сократил практически всех в своём "офисе", оставив лишь будочника, пару писарчуков и секретаря, который практически ничего не делал, только листики на столе перебирал, да стихи писал. Валька вернулся быстро, и уже через пару секунд Сила переступил порог огромного кабинета и уставился в бледно-серые глаза шакала, которого в своей жизни раз десять поклялся удавить собственными лапами.
  - Сила Могильщик, ты ли это? Какими судьбами? - завопил Михей, старательно делая вид гостеприимного радушного хозяина, который давно не видел старого друга. Кабинет у старосты Района был богато обставлен и выглядел так, как могла выглядеть только гридница в Великом Тереме, где Великий Князь принимал гостей.
  - Упырку привёл. Залетела прошлой ночью через окно в мою избу...
  - Беду принесла, - сочувствующие произнёс Михей, однако сочувствие было таким наигранным, что Сила за этим разглядел радость.
  - Вот привёл. На вопросы плохо отвечает, - сделав вид, будто не заметил этого, продолжил Сила. - Разбирайся с ней сам. Твои это дела.
  - А чёй-та сразу мои? - недовольно проговорил Михей, меняя позу в кресле и задавливая окурок в хрустальной пепельнице. - К тебе залетела, не ко мне. Так что разгребай сам. Я чем могу помочь?
  - Ты главнюк. А я государственные Великими Князьями законы писанные соблюдаю. И ссылаясь на один из таких законов я привёл её к тебе.
  - Пф, да много законов у нас-то на Славной матушке Светлорусии, но не все же вы соблюдаете, и не на все мы внимание своё обращаем, - пожал плечами Михей, откидываясь на спинку большого, мягкого стула-кресла и складывая пухлые ручонки на большом животе. Вспороть бы его тебе, собака помойная! - Кто сказал, что попавших через окно упырок надо бы к нам вести? Вот скажи мне, кто это?
  - Так я за тем и привёл её к тебе... чтобы ты узнал, кто это и отвёл её домой, потому как твоя это работа, Михей.
  - Попрошу больше уважения, - поджал губки Михей, пытаясь придать своему виду больше солидности. Но по мнению Могильщика гнида она и в Африке останется гнидой. Медведь сдержался от презрения, что лезло на лицо, а вот Ворона покривилась, как будто ей предложили съесть лимон, а затем издала что-то вроде шипения. - Простым Михеем я был много лет назад, теперь я староста, человек, оборотень, добившийся положения в обществе. Не то, что ты, Могильщик.
  Сила вновь ничего не ответил, хотя Михей явно ждал от него не простого ответа, а оскорбления. Зная о не терпеливости Медведя, Михей надеялся на скандал, после которого можно просящего оштрафовать и сложить эти денежки себе в карман.
  - Ладно, убедил, - недовольно произнёс он, потому что пристальный взгляд Медведя ничего хорошего не обещал. Штраф штрафом, денежка денежкой, а вот без головы остаться не хотелось бы. Ежели оторвёт Могильщик ему голову, уже назад не прилепишь. Это когда из груди сердце вырывают, руки отрывают, глаза выкалывают... всё назад возвращается. И уже через сутки ты нормальный человек. А вот ежели голову оторвут, тогда точно становишься мёртвым, а совсем мёртвым Михей быть не хотел. И Медведь это чуял и знал. - Но точно знай: делаю это исключительно по старой дружбе и службе. На самом деле не моё это дело. И сперва надо было отвести её к городской дружине.
  Сила продолжал хранить молчание, что давалось ему с большим трудом.
  - Кто? Откуда? Как звать? - обратил внимание на Ворону староста, быстро протараторив свои вопросы. Упырка снова зашипела, а потом совершенно неожиданно обернулась в птицу.
  - Твою мать, Медведь! - загорланил Михей, вскакивая с кресла. - Какого хрена эта сука в птицу в моём кабинете превращается! Пошёл вон с этой стервой! Вон из моего кабинета!
  - Да не ори ты... собака! - пробасил Медведь так, что летавшая по кабинету Ворона, села ему на голову, а Михей плюхнулся в кресло и выпучил глаза так, будто вот-вот и сделает одно очень важное, зовущее из глубины природы дело. - Давай уже решать, что делать. Я так понимаю, заниматься упыркой ты не хотишь. Не хотишь, так отдай другому. А мне оно тоже не надобно. Я не староста. И в городской дружине не состою. Делами такого рода не занимаюсь. Я могильщик. Ямы для трупов рою, да хороню их туды. Искать её дом и откуда она вообще, не моё. Так что забирай девицу и я пошёл.
  - Вот ещё, - возмутился, продолжая быть напуганным, Михей. - Хрен тебе. К тебе залетела, ты и ищи её дом. А мне это дело на хрен не нужно. Эти молодые упырки те ещё занозы. И вообще, если бы она сбёгла или же потерялась, то давно бы Лунный Терем сообщения по всем участкам скинул. Ничейная она. А если ничейная, тогда никто не возьмёт её. Вот и забирай себе.
  Михей правду говорил, однако была в его словах и не правда. Во-первых, то что ничейную не заберут, это ложь. Лунный Терем обязан был поставить девочку на учёт и забрать в учреждение, где содержатся ничейные, то есть сироты. И уже заниматься ею до совершеннолетия. Во-вторых, потеряшки должны содержаться под стражей до трёх суток включительно, потому что некоторые родители или же воспитатели начинают поиск своих детей через сутки, несмотря на то, что те могут натворить вполне серьёзных дел.
  - Ты обязан взять её, Михей, - терял терпения Медведь, скрипя зубами. - По закону так.
  - По закону сейчас по всякому можна. Я вот возьму и отпишу тебе, - Михей полез в папку за бумагой. - Пока что расследуется дело о ничейной упырши, то есть да, мы обязаны будем завести дело, содержание её оставляю на Силу Могильщика по крови Медведь, - начал писать Михей.
  - Ты надо мной издеваешься, что ли?
  - Никак нет, - пробормотал Михей, не отрываясь от письма. - Гербовая бумага, тут есть печать... Статья тыща семь, пункт "М" пятьсот тринадцати - "Староста района имеет право отдать заключённого на содержание его родственникам, под залог или подписку о не выезде из Района, веси, города и так далее и обязательной отметки кажный день в участке по местному Району или же в головном центре".
  - То есть она мне родственник?
  - Не знаю. Будем расследовать, Медведь, - пожал плечами Михей. - Откуда? Как? Почему? Кто знает, может ты мне тут лапши на уши навешал. Залетела, ночью... Да кто ж знает залетела али нет. Свидетели есть?
  Медведь заскрипел зубами, и Михей, глянув на него, поставил размашистую, чуть ли не на пол-листа подпись, затем шлёпнул ещё одну печать, к той, что уже ранее стояла на бумаге.
   - Всё, Медведь, - сказал Михей, явно занервничав и стукнув по колокольчику, что стоял у него на столе. - Вот она мне тут совсем не нужна, и у меня, если честно, нет клетки для неё. Упырские все заняты, а в оборотнические не могу садить, никак не положено. А в человеческие нельзя совсем, те прутья её не удержут. И вообще, как ты можешь быть настолько чёрствым?! Ты мне предлагаешь девочку в тюрьму посадить?!
  - Я тебе предлагаю отвести её в Лунный Терем! - гаркнул Медведь. - Тебе, как представителю закона, мать его!
  - Не рычи на меня! - попытался быть грозным Михей, но у него это получалось так плохо, что со стороны казалось смешным. Вот только Медведь не смеялся, а Ворона вдруг закаркала. - И убери эту птицу из моего кабинет!
  В этот момент дверь открылась и порог переступил секретарь. Михей быстро отдал ему указания, и Сила понял, что переубедить Михея не получиться, а оставаться тут дольше опасно. Есть угроза скрутить плешивой собаке башку. Сидеть в клетке из-за гниды Медведь не собирался.
  Секретарь почему-то передал их Вальке Слабачку, который быстро оформил дело, заставил Медведя расписаться в десяти бумажках, сунул ему четыре, потом снял отпечатки с вороньих пальчиков, естественно, когда она обернулась в форму человека, затем писарчук быстро срисовал на разлинованном на шесть клеток листе Ворону со всех сторон. Валька поулыбался ей, пострелял в неё глазищами.
  Домой Медведь шёл с тяжёлым сердцем, задавливая на корню желание вернуться и оторвать помойной псине голову. Переступив порог избы, Сила согрел воды, напился пустого чаю, затем налил в ванну воды и заставил Ворону вымыться. Пока девка плескалась в воде, сбегал к Матрёшке в "Матрёшку", прикупил одежды. Правда купил мужскую, и когда Ворона натянула на себя новинку, оказалось, что велика ей, хотя Медведь вроде как на три размера меньше, чем себе брал.
  Вернувшийся с работы Кощей, явно не обрадовался сидящей на табурете Вороне, грызущей очередную вафлю и запивающую её кровью. Пришлось и этого добра купить.
  - Не понял? - только и сказал Скоморох ещё не до конца закрывший за собой входную дверь.
  - Всегда бывают в жизни исключения, - пробасил философски Медведь, до сих пор злой. Решив наделать вареников, уже какое-то время месил тесто и рисковал сделать из него кусок булыжника. Здоровые ручища мяли белоснежный комок, и дубовый стол на мощных ножках при этом жалобно стонал.
  - Это не то исключение, что радует, знаешь ли, - недовольно заявил Кощей, одетый в скоморошечий костюм и разрисованный жёлто-розово-голубо-зелёно-яркой краской. Видно встречал мамашу из роддом, потому что на кончиках треугольной, шутовской шапки были привязаны несколько воздушных шариков, а из-за ворота шапки торчали два леденца: петушок и кот.
  - Меня сейчас, Кощей, вообще ничто не радует, - не добро глянул на брата Сила, треснув тесто о столешницу. Ворона вздрогнула и вжалась в стену, повернув неестественно голову в сторону Скомороха и уставившись на него большими, жуткими глазами. Подтянула под себя коленки. - Михей, гнида позорная, дело завёл, однако забрать девчонку не захотел. И теперь она будет жить у нас. С нами. Пока не закончится расследование. Я надеюсь тебе ясно, дважды повторять не буду.
  - Ну, в любом случае гнать беду уже поздно, - раздался из-за спины Кощея старческий голос. Скоморох вздрогнул, он забыл про бабку, что плелась следом за ним. Отступил в сторону. Она сделала пару шагов вперёд. - Добра тебе в дом, Силушка. Света и тепла. Пусть лучи Солнца многоликого одарят тебя всем лучшим и чистым, что сохранилось ещё в этом мире, - и бабка Настасья махнула в его сторону сухим веником из только ей ведомых трав.
  - Садись, Старуха, будь гостьей, - указал на один из табуретов Сила, отряхивая руки от муки. - Чаю сейчас тебе сделаю.
  - Сделай, Силушка, и про сладкую вафлю не забудь, - крякнула бабка и уселась на табурет, подле продолжавшей в такой же позе, что и раньше, сидеть Вороне. Только сейчас упырка смотрела на Настасью Старуху, мужа которой Сила совсем недавно в землю схоронил. Смотрела таким же взглядом, что и на Кощея, забыв правда о вафле. На щеке повисли крошки, а губы были измазаны сгущёнкой. Она напоминала трёхлетнего ребёнка. Бабуля же, чуть улыбнувшись, глянула на девку. Были у неё такие редкие способности, что ни ведьмачкой бабку назвать было нельзя, ни провидицей. Она вообще странной была, сколько Сила её знал, всё время вопросами задавался.
  - Так может, Старуха, тряхнёшь пару раз веником-то своим, - сказал Кощей, разуваясь и скидывая яркий, расшитый лоскутами тулуп. - На кой в нашем доме беда. Ещё ж не поздно прогнать-то, - затем вышел, чтобы оставить одежду и обувь в тёплых сенях.
  - Беда, али нет, Кощеюшка, не могу знать, - пожала Настасья плечами и полезла скрюченными пальцами за вафельной трубочкой, что в скудном запасе лежали на большой тарелке. Сила прикупил у Павки Хрипуна, когда Вороне за одеждой в "Матрёшку" бегал. - Птица она ж не только недобрые вести приносит, порой и хорошие, и гнать эти вести тоже опасно.
  - Опасно не опасно, не важно. Ворона и упырка - это уже не есть хорошо. Гони давай, - ответил Скоморох, вернувшись в дом и крепко прикрыв за собой большую, обитую ватным одеялом толстую дверь.
  - Поздно, - бабка откусила кусочек мягкой вафли с варёной сгущёнкой. - Летит уже письмо к Силушке. Остановить-то весть можно, но не предотвратить случившееся. Прости, Силушка.
  - Да что уж там, - буркнул Медведь, разливая горячую воду по кружкам, а потом добавляя из заварника настоянный крепкий чай...
  Вечером, когда Старуха ушла, на прощание всё же махнув веником из трав, перед сном, налопавшись вареников с картошкой, посовещавшись, решили отвести девчонку в Лунный Терем.
  - На телеге поедем, - сказал Кощей. - К Кровавому Терему, - иногда главный "офис" упырей называли так, грубо, но здесь никто никого не спрашивал, - дней пять пешим ходом тащиться. Все сапоги сотрём.
  - Надо бы полог натянуть. Сейчас ветра начнутся. Снег будет, Зверь чует. Погода такая, необычная, - согласно кивнул Медведь.
  - Раньше Большая Столица была поменьше. Сейчас разрослась, как плесень.
  - Раньше такая и была. Чего сочиняешь.
  - Да меньше была.
  - Не важно.
  - Ты мог бы её просто у Михея оставить и всё, - после недолгой паузы сказал Кощей. - Сказать, мол, забери и прощевайте, люди злые. Всё. И что бы он сделал?
  - Штраф бы тебе вписал, - рыкнул Медведь. Кощей скрипнул зубами.
  - Ну и заплатили бы. Хрен с ним. Деньги вода: сегодня есть, завтра в кармане дыра. Что за них трястись, за эти деньги. У нас с тобой, брат Медведь, бог другой.
  - У нас с тобой, брат Кощей, бога нет.
  - Атеизм тоже вера. Да и потом, я верю в тебя и в себя. Этого мне достаточно.
  - Не об том речь. Просто, ежели бы бросил девку у Михея, он бы приказал вернуть её нам и сказал бы: возвращаю то, что не моё. И ещё чего-нибудь бы добавил, - Сила глянул на рядом сидящую Ворону. Как только он обратил на неё внимание, она расцвела широкой улыбкой, показывая уродливые клыки. И тут же вернулась к Кощею. Правда уже смотрела на него не так жутко, как прежде.
  - Еды на первое время надо собрать, - буркнул Кощей. - И воды. И ещё, давай всё-таки послезавтра поедем. Мне надо обежать клиентов и отменить заказы. А то ж, если не приду без предупреждения, плохо будет. Не люблю я так.
  - Я и сам могу съездить.
  - Вот ещё! - возмутился Скоморох. - Ты хоть и медведь, но в трёх соснах заблудишься. Так три дня пути, на телеге-то, а так тридцать дней будешь ехать. Ещё чего недоброго женишься на ней.
  - Не мели чепухи, Скоморох, - нахмурился Медведь.
  - Прошу простить скверный мой язык, перегнул, - тут же приподнял руки, будто сдаваясь, Кощей. - К тому же мёртвых коней кто заговаривать будет? Ну так что, идёт?
  - Идёть, - буркнул Медведь.
  
  3 глава.
  
  Утром, на рассвете, Медведя разбудил стук в дверь. Поднявшись с кровати, он прошлёпал босиком в сени, отварил створку. Наташка - районный вестник - протянула ему жёлтый конверт с иностранной маркой с пометкой "Срочно". Затем попрощалась, пожелала удачи и быстро спустилась по ступеням крыльца, будто боясь того, что в письме. Сила закрыл дверь, прошёл в дом. В кухне уже стояла Ворона, большими глазищами глядя на него. Некоторое время Медведь смотрел на конверт, пытаясь разобраться в иностранных письменах. Кто и откуда мог его прислать? А потом глянул на упырку.
  - Откуда ты? - вдруг спросил он.
  - Ворона упала, - с какой-то печалью на лице произнесла она. То ли жалела себя, то ли о том, что покинула дом, то ли о том, что не могла донести свои мысли до Медведя.
  - Как тебя звать? - продолжил Могильщик.
  - Ворона. Ворона. Дочь... Дочь, - повторила Ворона, положив ладонь на грудь и радуясь тому, что сказала ещё одно новое слово.
  - Чья дочь? - вопросил Сила.
  - Дочь... Дочка... Доченька... - говорила Ворона, глядя на Силу так, как если бы он знал ответ. Будто он должен продолжить мысль, которую Ворона не могла облечь в слова.
  - А лет сколько? Тебе, - продолжил Сила, и вдруг подумал о том, что за вопросами и попыткой разговорить Ворону, боится открыть конверт и прочитать написанное.
  - Три... Ворона. Два...
  Медведь нахмурился. Ворона вдруг засуетилась. Начала смотреть то в одну сторону, то в другую, потом посмотрела на письмо, затем на Силу, потом насупилась, потом захрипела от натуги, после зашипела.
  - Четыре, - выпалила, наконец, она. Могильщик нахмурился. - Три-и-и... Четыре-е-е...
  - Тридцать четыре? - пробормотал Сила.
  - Ворона, - весело сказала она и подняла руки, будто празднуя победу. - Ворона...
  - Кто там? - спросил Кощей, заходя на кухню и зевая во всю ширь.
  - Наташка письмо принесла, - сказал Медведь, затем резким движением порвал край конверта, вынул пожелтевший лист. Развернул его. Прочитал.
  - Ну и? - напряжённо вопросил Кощей. Сила ничего не ответил, лишь перечитал. Затем ещё раз и ещё. Заглянула в лист Ворона, привстав на носочки. Кощей выдернул письмо, зыркнул недобро на упырку, та зашипела, сделала огромные глаза, они сверкнули золотом, а потом обратилась в птицу и засуетилась по кухне, ударяясь о стены.
  - Ненормальная, - буркнул злобно Скоморох, потом вчитался в слова. Медведь, выдохнув, пошёл ставить на плиту чайник. - "Твой сын уехал к месту падения бога. Верни его. Надира". - Прочитал Кощей слова, написанные русскими буквами. - Так. Ага. Ясно, как божий день. Ещё раз. Не совсем догнал. "Твой сын уехал к месту падения бога. Верни его. Надира". "Твой сын..."
  - Кощей, про себя, - сказал Медведь. - Потом выкинешь.
  - Погоди. Твой сын... У нас что, опять бог упал?
  - Опять.
  - Сдох?
  - Помер.
  - А где?
  - Не знаю, - Сила поставил на огонь сковородку. Чайник уже грелся. Ворона вернула себе человеческий вид, схватила сахарницу и открыв крышку, начала есть сахар, загребая его пальцами. - Петрушка-кормушка на днях сказал.
  - Так, ладно, это понятно. С кем не бывает. Упал, так упал...
  - Ворона упала... - подтвердила Ворона, поедая сахар.
  - Громкость убери! - рыкнул на неё Кощей, попытался отобрать у неё сахарницу, в которую та вцепилась сладкими пальцами, а затем выпустила когти, чтобы полоснуть ими Скомороха. Кощей заскрипел зубами, Ворона оскалила клыки. На кухне в тот же миг, зависнув в воздухе, загорелись алым пламенем руны, потемнело, стало тяжело дышать. Кощей выдохнул чёрное облачко, Ворона пискнула, выпустила сахарницу и быстро забралась под стол, зашипела и замотала резко головой, хрустя позвонками.
  - Достаточно, - пробасил Медведь. Забрал у Кощея сахарницу, вернул её на место. В тот же момент исчезли руны, дышать стало легче. Забрал письмо, смял лист и кинул его к печке. Далее Сила махнул Вороне рукой, и та выползла из-под стола, подползла к Медведю, обняла его ногу и заплакала.
  - Дочка... Дочка... Дочка-а-а...
  - Она твоя дочка? - ткнул в неё пальцем Кощей и сарказм исказил его заросшую двухдневной щетиной рожу.
  - Нет, - рыкнул раздражённо Сила, затем подхватил кружку, в которую успел уже нацедить своей крови и сунул её Вороне. Та выпила, засияла от счастья и крикнула:
  - Ворона!
  - Я уже ни хрена не понимаю, - сказал Кощей. Некоторое время он стоял на месте, будто возвращаясь мыслями к тому, на чём остановился, потом оценил то, как Ворона пытается вычистить пальцами и языком кружку, в которой до этого была кровь. Как она лезет в хлебницу, чтобы достать хлеб, потом отрывает от него кусок и промокает им остатки крови, как тут же отставляет кружку и, ещё толком не прожевав, берёт буханку хлеба и надкусывает её, проталкивая в рот большой кусок и давясь им, с надутыми щеками.
  - В общем, твой сын отправился на место падения бога, по каким-то-там причинам, - подытожил Кощей то, что и так было ясно, как день.
  - Так и есть, - кивнул Медведь, отбирая у Вороны хлеб и откладывая его в сторону. Упырка тут же уставилась на Кощея, забыв, что надо жевать.
  - И Надирка, что забрала его у тебя и отвезла в Османию, где благополучно зажила с другим мужиком, не дозволяя тебе встречаться с родным сыном, теперь шлёт письмичишко с требованием, я бы даже так сказал, вернуть его обратно в дом, в котором ты ни разу не был.
  - Получается, что так.
  - Я надеюсь, что это и есть плохая весть. А то что-то за последние дни мне совсем тяжко от, мать его, не постоянства. Ну так что, поедешь? - вернулся к теме Скоморох.
  - А хрен его знает, - пожал плечами Медведь, переворачивая разбитые на сковороде яйца.
  Кощей немного помолчал, а Сила про себя пожелал, чтобы на этом их разговор закончился. Хоть и давно это было, но бередить раны Медведь не любил. История поросла былью. Да любил когда-то он Надиру, чернявую красавицу. И родила она ему сына, которого Сила назвал добрым и славным русским именем. Однако, счастье было не долгим. Надира уехала вслед за князем османским - пусть ему пусто будет! - став его наложницей и забрав сына, которого Медведь пытался подле себя оставить, да не смог. Сам знал, что плохо пытался. Надира сказала, что с ней ему будет лучше, упросила Силу не торговаться сыном. И Сила согласился. Правда потом пожалел, но слов назад не воротишь. Да и вырос пацан в османской среде и родного отца навряд ли помнит, если только знает по крови, что медведь его батя, а какой именно, не ведает. Пока не встретит. Чего уже переворачивать мысли пацану. Однако, ежели всё так, тогда вроде как сынок однажды может стать Медведю врагом? Ох, и сколько же раз Османия лезла на Славорусию, сколько раз бились они до настоящей смерти...
  В груди заболело так, что Сила чуть поморщился.
  Кощей некоторое время стоял посреди кухни, а потом вышел в сени. Там оделся и вернулся с охапкой дров. Сложил их в печь, поджёг. Скинул тулуп, шапку и валенки, вынес всё в сени, вернулся.
  - А чего это она тебя попросила сына вернуть? Уехала к османцу, за богатством подалась, медвежонка забрала. А теперь спустя столько лет писюльку тебе шлёт, мол, помоги, спаси?! - заговорил Скоморох снова и резанули его слова по сердцу так, что Сила глубоко вдохнул и выдохнул с грустным рыком. - Сама явиться не захотела. Видно побоялась тебе в глаза посмотреть. А может меня побоялась? Только бы учуял её, несмотря на то, что женщин люблю больше своей никчёмной жизни, то сразу бы на куски порвал. Мы хоть братья не по крови, Сила, однако, ты мне родной. И чтобы эта редька тебе снова жизнь портила... не позволю.
  - Ну будет тебе, брат, хватит уж, - буркнул Могильщик, водружая на толстую доску, что стояла в центре стола, сковородку, на которой скворчала яичница с салом и колбасой. - Жрать давай. Нарежь хлеба, а я чай налью.
  Ели молча. Ворона по обыкновению хватала всё быстро, несмотря на то, что горячо. Кощей жевал без особого аппетита, гоняя в голове мысли, Медведь ел медленно, но в рот клал много. Сейчас думать о письме не хотелось, но надо было решать и этот вопрос тоже. Да, можно было бы закрыть глаза на происходящее с сыном. Они друг другу чужие. Но сердце ныло и болело. Вычеркнула Надира Силу из своей жизни, забрала мальчонку, запретила видеться. А теперь что, опомнилась? Прозрела? Помудрела? Или жизнь стала хреновой? А может она и не была хорошей? Может пацану плохо там жилось, а Медведь и знать не знал? Оттого сбежал за мёртвым богом, в далёкие края... Или не далёкие? Где упал-то этот бог? Да и на кой он ему? Неужели в святошах ходит его единственный сын? Да нет. По крови не должен был... А что если заставили?..
  - Ты о другом думай, - нарушил поток хаотичных мыслей Кощей. - Поедешь али нет? И что с упыркой всё же делать? А о том, что было, думать и не надобно. Случилось то уже, а что случилось не переделать. И зазря сердце рвать и душу трепать не надо бы. А тож кукуха поедеть, что я с тобой, брат Медведь, делать буду.
  Медведь положил ложку на столешницу, глянул на Скомороха. Кощей положил ложку тоже, серьёзно посмотрел в глаза брату. В этом взгляде читалось всё: и готовность пойти за Силой хоть в огонь, хоть в воду, и ежели надо от глупого поступка отвернуть, в любой момент поддержать. Пусть не по крови, но братья. Семья.
  В печи трещали дрова, за окном подымался ветер. По голубому ясному небу плыли облака. Вдоль всего небоската прочертила ребристую полосу белёсая дымка. К снегу...
  Особого аппетита не было...
  Зато у Вороны он был. Несколько секунд она посидела смирно, зыркая на них огромными глазами, затем, продолжая на них пялиться, подвинула к себе сковородку и слопала оставшуюся яичницу. Кощей состроил скептическую гримасу, Сила в очередной раз вздохнул. Что делать он не знал. Но чётко понимал, что снова сына бросить не сможет. Однако у него был ещё день на раздумья. Пока Кощей будет решать свои рабочие вопросы, Сила хорошенько обдумает: как дальше быть.
  В общем, бог упал на севере, близ города Ладогор Снежный, об этом сообщил Петрушка-кормушка по хроникусу. Медведь включил радио, когда мыл посуду. Прозвали бога Часовщиком, вроде как время возвращать мог. На самом деле это так или за короткий срок появилась очередная секта, которая уже слепила из упавшего бога легенду. Петрушка-кормушка долго по этому поводу стебался, и Сила прокрутил рылешку, чтобы найти другую волну. Всё тот же Петрушка-кормушка, только уже другой, проинформировал Медведя о том, что на том месте, где бог упал, образовалась большая воронка, и тут же заполнилась водой. Вода порой кипит, а порой просто источает жуткий смрад. За короткий срок близ водоёма выросла непонятная алая трава и теперь шумела на ветру, издавая странные звуки. Горожане начали глохнуть, и староста Ладогора Снежного принял решение наложить на высокие стены иные символы. Защита вроде работала, но место, где росла трава и образовался водоём уже прозвали мёртвой землёй.
  Однако сегодня утром приключилась другая беда, людей начал разбивать паралич. Горожане оставались прикованными к постелям до сих пор, и никто не знал, как их вернуть в привычное состояние. Как оказалось трава продолжает расти и диаметр звука растёт тоже. Местная власть отправила туда отряд для расследования и выяснения обстоятельств. И ещё один отряд, чтобы спалить бога окончательно, потому как труп его разлагается и от него веет таким дурным запахом, что воздух портит на несколько километров. Самое удивительное было ещё то, что бог каким-то образом находился не в воронке, которая якобы образовалась от его падения, а в траве, рядом с воронкой. Староста города выдвинул предположения, что тело бога может быть причастно к растущей траве. Пока операция по устранению останков бога и расследование этого инцидента была безуспешна. Как сказал по секрету всему свету уже тритий Петрушка-кормушка, потому как второй вдарился в рассуждения на тему, как так бог промахнулся мимо такой большой дыры в ледяной земле, эти отряды даже дойти до бога не могут, глохнут и падают чуть ли не замертво.
  Тут про падающих богов вот что ещё надо сказать: падали они не так часто, однако и не так редко, как хотелось бы. Бывало что и раз в пятьдесят лет, а бывало и раз в тридцать. Падали в основном на территорию Славорусии, но бывали крайне редкие случае, когда и на территорию других государств. Часовщик, как назвали его сектанты, а может кто другой, упал, конечно же, в северной части Светлорусеи, а посему османскому отряду - не важно в каком количестве - делать там и нечего. Ежели Великий Княже дозволения не даст, так и без спросу на чужую территорию ступать нельзя. Но Великий Князь Святогор той же ночью Темноте душу отдал, а Мстислава навряд ли посмела дать разрешение на переход границы отряду из до сих пор враждебно настроенного по отношению к Светлорусии государству. Однако, чем чёрт не шутит. А соверши они переход через границу без дозволения, пограничники бы оповестили Столец. Разгорелся бы скандал. С другой стороны, ежели кто и разрешил бы переход, так всё равно получается слишком мало времени для решения такого важного вопроса.
  Впрочем, всякое могло быть, однако, Сила неожиданным образом пришёл к мысли, что история и с богом, и с сыном немного мутная. Но тут же осадил себя, мутная али нет, а перед медвежонком он повинен. И в любом случае сердце требовало увидеть пацана!
  Вечером, когда Кощей притащился домой, уставший, но с полными сумками провизии, Сила сказал ему:
  - Сына хочу увидеть. Посмотреть на него. Поговорить. Узнать, как жил. Моя кровь и моя вина, что позволил Надире забрать его у себя. В общем, поеду я к тому упавшему богу. Но сначала отвезти надо бы девчонку в Лунный Терем. За сыном со мной поедешь, брат Кощей?
  - Да куда ж я денусь, брат Медведь. Тебе он сын, а мне племянник. Жопу ж ему подтирал, с ложки кормил. Родной он мне, как и ты, брат Сила, - фыркнул Скоморох. На том и порешали.
  Вечером Медведь подготовил телегу. С Кощеем натянул полог, отгоняя постоянно мешавшуюся под руками и ногами Ворону. То ли помочь хотела, то ли ещё чего, Сила так и не понял. Уложив на дно повозки солому, а затем пару матрацев, скинул несколько одеял и подушек. Уж чего-чего, а этого добра у Силы в доме было навалом. Изба у них с братом была не такая большая, но вместительная. Раньше тут и Витёк со своей женой и двумя детьми жил, и Потап Левоглаз, и пышная Катерина, чуть не ставшая женой Кощеевой, да потом ушедшая от него, так как непонятно какая дорога или непонятно какой бог за собой позвал, Кощей не кручинился, уже на следующий вечер ушёл на свидание с некой Сластёной... Настасья со своими дочерьми, упырка бежавшая от мужа-упыря... В общем, много у Силы было товарищей, обретших временный кров под его крышей. Сейчас вот упырка, девчонка тридцати четырёх лет. Совсем юная.
  Прав был Кощей, добрый Сила Могильщик по крови медведь, но это уже ничем не исправить.
  Уложив бутылки с водой, завернув их в одеяла, Сила сложил и кое-какую провизию. Полночи варил яйца, резал ветчину, сыр, сало, в духовке запекал курицу и рыбу. Они с Кощеем не так много ели, а вот девчонка утрамбовывала в себя столько, что и добрая дружина позавидовала бы. Затем закинул пару сменных рубашек, свитеров, штанов, трусов... в общем всё то, что нужно человеку в дороге, не забыв и туалетные принадлежности. Пришлось днём прикупить ещё несколько вещей Вороне, благо денег теперь было предостаточно. На этот раз Медведь взял девку с собой и пошёл в бабский магазин. Лерка Овечка почему-то долго над ним ржала, трясла перед ним своим шикарным, чуть прикрытым кофточкой бюстом, стреляла большими синими глазищами, улыбалась пухлыми, малиновыми губами, виляла большими, аппетитными бёдрами, то ли завлекала, то ли дразнилась Сила так и не понял. Однако из магазина они вышли с полными пакетами, Лерка сделала ещё скидку. Могильщик так и не понял, то ли надурила она его, то ли и правда скинула полцены.
  Утро выдалось пасмурным, промозглым. Кости почуяли непогоду, которая надвигалась своей неторопливой, но уверенной "походкой". Завтра циклон обещал накрыть Большую Столицу полностью. Быстро начертив краской символы на повозке, Кощей, гремя костями, забрался внутрь, зарылся в одеяла - прихватил с собой ещё те, которыми укрывался на чердаке - и некоторое время так лежал, пока руны, что он нанёс на деревянные стенки повозки не стали работать и внутри не стало тепло. Ворона села вместе с Медведем на передок - на довольно удобную скамью, - и некоторое время ехала рядом, то и дело крутя головой и впитывая информацию, которую преподносила ей реальность снова и снова. Где-то улыбалась, где-то удивлялась, где-то пучила так глаза, что совсем страшно было смотреть, где-то шипела, пару раз обернулась вороной и тут же человеком, затем вдруг переняла форму кошки, с минуту нализывала лапу, потом умывала мордочку. А после подавилась шерстью и вернулась к человеческой форме. Через пару часов, после того, как Медведь хорошенько рыкнул на неё, Ворона успокоилась и уставилась на Силу.
  - Не дам, - сказал Могильщик, и Ворона, подтянув ноги к груди, села, как курица на жерди, и стала безумными глазами смотреть на мимо проплывающий мир, пугая и прохожих, и собак, и кошек, и даже крыс.
  Большая Столица раскинулась на длинные километры и охватывала приличную часть восточной территории Славорусии. Когда-то давно, много веков назад, здесь были отдельные сёла и деревеньки, городишки и простые скиты, затем всё скрылось под одни высокие срубные стены, на которые старательные колдуны нанесли защитные руны. Делилась Большая Столица на несколько Районов и Округов, и в каждом был свой городничий, староста и своя дружина, контролирующая порядок, исполняющая закон и подчиняющаяся на прямую Великому Терему. Переход из каждого Района перекрывался небольшой преградой, при которой располагалась будка. Контрольно-пропускной пункт работал двадцать четыре на семь, и всё зависело от начальства, насколько дотошными были будочники, отрабатывающие свой хлеб. Казалось бы один большой город, однако порядок блюсти в этой необъятной Большой Столице нужно было пуще всего. Отправляясь в путь, Медведь взял с собой все документы, и те писюльки, что Валька для Вороны накалякал и ту, что накалякал Михей. Дорога длинная, три дня пути, как сказал Кощей, многое может случиться.
  Кони, заколдованные Скоморохом на верный путь, шли не спешно, но и не медленно. Сила сидел на мягкой скамье и слегка колыхал поводьями, так для разнообразия. Большая Столица была просторной, разной. Дорога, по которой они отправились в путь, умещала в себя четыре полосы, по краям были узкие тротуары, невысокие деревянные и каменные дома украшали улицу. Западный Район являл собой больше одноэтажную, нежели многоэтажную Столицу, здесь и воздух был другим, и люди другие, и одежда другая, и даже выпечка своя. Медведю жить здесь нравилось. Когда восемьдесят лет назад они с Кощеем уходили из войска Великого Князя Игоря Воевателя, отца Святогора, в мир, то Сила для житья-бытья выбрал именно этот Район, так как он больше походил на деревню, нежели на город. Скоморох с его выбором не спорил, он всегда шёл за старшим братом, оставляя решение за ним. Кощей знал, дурного Сила не выберет.
  Кровавый Терем располагался на другой половине Большой Столицы. В своей жизни Сила был в Лунном Тереме раза три, и все те разы были для него не слишком уж радостным событием в жизни. Два раза Кощей ввязался в драку с упырями, которые не совсем приветливо посмотрели на него, а третий раз попытался помериться силой с мрачным колдуном, который, как оказалось обозлился на Кощея за то, что тот лапал его любимую младшую сестру, а потом ещё снасильничал, надругавшись над её девственностью. Хотя сестра заявляла обратное и надеялась, что Кощей снова, когда-нибудь, приедет, чтобы ещё раз её снасильничать и ещё раз лишить её девственности. И всё же, мрачный упырь взывал к битве и справедливости, и Скоморох не видел причины отказываться. Помниться вопрос был довольно щекотливый и пришлось Игорю Воевателю и Графине Светлане, главенствующей в Лунном Тереме, начертить Круг. Ежели бы они не взяли этот инцидент под свой контроль, то кто знает чья бы голова слетела с плеч. Сила такую нелепую смерть брата не простил бы.
  Свернув в который раз, кони протянули повозку ещё на пару километров вперёд, и остановились. Ворона тут же встрепенулась, вскочила на ноги, уставилась вперёд, затем села, вытянула руку и произнесла:
  - Ворона.
  - Это пост, - отозвался Медведь, оттопыривая пазух тулупа и вынимая из кармана загодя заготовленные документы. Здесь были и его, и Кощея, который продолжал дрыхнуть, укутавшись в одеяла, и те самые писюльки. Ровно девять бумажек.
  Пост был большой, в несколько перекрытий. Огромные металлические палки, лежавшие поперёк дороги, преграждали путь и сверкали в лучах послеобеденного солнца тонкими наконечниками игл. Они щетинились, как ежи, и представляли собой ещё большую опасность, чем недовольные мрачные колдуны-будочники, что сидели в сбитых из толстых досок будках и проверяли документы всех, кто выезжал из Западного Района и въезжал в Западный Район.
  Медведь чуть отстранился в сторону, отмечая стоявший впереди небольшой караван из телег, фургонов и наездников, отметил, что колдуны хаживали от повозки к повозке, проверяя их. Сила недовольно поморщился. Если так подумать, то нельзя ему было выезжать с упыркой за пределы своего Района. Он и подписку дал, и слово дал тоже. Если сейчас будочник его воротит, то потом проблем с Михеем не оберёшься. Впрочем, их и так от него больше, чем того хотелось бы, даже когда они вернутся, оставив Ворону в Лунном Тереме, он и тогда будет нудеть и воздух портить.
  - Ну вот, проехали чуть больше половины дня и уже на заставе застряли, - пробурчал сонный голос за спиной. Сила не обернулся, а Ворона вздрогнула и зашипела, повернув неестественно к Кощею голову. - Подвинься, дура, - рыкнул он, и упырка сдвинулась к Медведю, вжавшись в него, как если бы он был её самым величайшим спасением. Скоморох одарил Ворону наполненным гневом и презрением взглядом, плюхнулся на скамью, кутаясь в цветастое одеяло, накинутое уголком на голову, на которой была шапка. - И долго стоим?
  - Не долго, - отозвался Медведь, чуть трогая поводья, потому что одна из телег свернула в сторону. - Я тут вспомнил, что нельзя нам выезжать-то. Я же подписал бумажку о том.
  - Да кого это волнует, Медведь, - буркнул Кощей. - Их что другое волнует. А упырка им до одного места. Хотя, когда будут Михею докладывать, он гневаться начнёт. А чего тут так много народу-то?
  - Так к богу, что упал, наверное, едут, - отозвался Сила. - Он вроде временем мог повелевать.
  - Серьёзно? Чушь. Откуда такое заключение? - Скоморох скептически приподнял вверх бровь. - Падающие боги ничем, кроме смертью, повиливать не могут.
  - Петрушка-кормушка сообщил, - коротко и равнодушно пожал плечами Сила.
  - Иногда люди меня поражают, - чуть подумав, сказал Кощей. - И что они надеются там найти? Разлагающееся тело? Мёртвую землю? Падающие боги ничего не дают. Они лишь отбирают. Да и не боги это.
  - Но называют их богами, - заключил Могильщик, хотя если бы он промолчал, было бы лучше.
  Когда будочник подошёл к ним, на его лице отчётливо читалось недовольство и всемирная усталость. Поработав два часа, он готов был уже послать всё к чертям. На вопрос, куда путь-дорогу держат, просто ответили, что в Кровавый Терем. Будочник кивнул и пропустил, даже документы не стал спрашивать и дальше допросничать. Обогнав всё ещё стоявший цепочкой караван, Медведь вырулил на другую полосу, протянул телегу вперёд, обождал пока уберут шипастое заграждение и спокойно проехал вперёд.
  Оставив позади будку и пропускной пункт, повозка проехала по широкой дороге пару километров, свернула в сторону пятиэтажных построек. Ещё через несколько метров они оказались в совершенно ином месте, нежели буквально десять минут назад. По широким улицам всё так же совались телеги и фургоны, мимо проезжали почтовики и дилижансы; наездники, вестники, гружённые тяжелые повозки. Однако дома были в основном из кирпича и камня, лишь отдельные пристройки или же надстройки из дерева. Высокие, в три, в пять, а то и в шесть этажей с большими окнами и балконами и мансардами, которые подпирали столбы. У каждого дома было большое крыльцо, а над окнами первых этажей были большие зонтики, с которых свисала недлинная, но пышная бахрома. Дома были с высокими двускатными, а иногда и восьмискатными крышами, некоторые имели бочкообразные, колпачные и кубические, но последние относились к невысокому храму, посвящённому не понятно какому богу, что убого приткнулся между двумя четырёхэтажными зданиями, и к монастырю, что стоял практически в центре Района, обнесённый смешным, нелепым заборчиком из тонких досточек, и имел однако высокую калитку, больше смахивающую на створку ворот. Замок Цепного Пса, что стоял в квартале от монастыря - тюрьма для опасных преступников - являл собой удивительную архитектуру исключительно из камня, состоявший из группы башен, с купольно-бочковыми крышами и одной кубической, шпиль которой тянулся на несколько метров вверх и который венчал добротный, металлический, обитый позолоченной медной проволокой крест. Обнесён Замок был высоким забором из толстых брёвен, концы которых были заострены чуть ли не так же, как шпиль центральной башни. Имел забор несколько углов, на каждом из которых стояла высокая башенка часовых. Частокол венчала вязь рун, а сама стена была двухэтажная.
  Архитектура Большой Столицы поражала, в каждом Районе можно было найти что-то эдакое вычурное или особенное. Порой проедешь по ней, а ощущение что в музей сходил.
  Медведь в очередной раз натянул поводья только тогда, когда им вновь перекрыли дорогу, правда на этот раз по огромным и высоким рельсам еле-еле тащился здоровенный поезд. Состав был сплошь из деревянных вагонов. Поезд мог бы казаться ничем не примечательным, катился себе не спеша по рельсам, иногда пыхтел, скрипел колёсами. Но у поезда была одна особенность: каждый вагон имел пару огромных, выпученных глаз. И это была не резьба сумасшедшего конструктора, это были реальные демонические глаза с жёлтыми белками и чёрными радужками, без зрачков. То и дело радужка скользила от одного уголка до другого, иногда задерживалась на месте, дрожала. Иногда поднималась вверх, и тогда жёлто-серое веко морщинилось ещё больше, иногда смотрела вниз, и веко чуть разглаживалось, становилось больше и у взгляда появлялось заинтересованность. Иногда во взгляде мелькало любопытство, иногда веко чуть прикрывалось, и можно было в этом разглядеть либо сарказм, либо надменность, а может даже и сонливость. Скуку. Демонический поезд пугал не столько своим существованием, сколько выпуклыми глазами, а иногда отдельным от общего движения движением, когда вагоны то вздыхали, и доски начинали чуть волноваться, то шипели, и тогда между досок появлялся дымок. Откуда и куда этот поезд ехал никто не знал. Но пожалуй во всём мире это единственный демон, который был не опасен, который не жрал людей и которому до людей было ровным счётом наплевать. И единственный демон, которого люди не трогали. Не было причин.
  Ворона сразу же испугалась, зашипела, вцепилась в руку Медведя, затопала ногами, потом быстро начала крутить головой и смотреть то на Кощея, что продолжал сидеть с другой стороны, сонными глазами глядя на состав, то на Силу, который ждал, когда демонический поезд проедет. Когда Ворона зашипела, выпуская клыки, Медведь рыкнул на неё, потребовал успокоиться, и упырка тут же замолчала, но через мгновение обернулась в птицу и залетела в повозку. Там она просидела до тех пор, пока они не переехали железную дорогу и выползла на свет божий, держа в цепких худеньких ручонках хроникус. Сила взял радио на всякий случай, чтоб дорога веселее была. Конечно, у них была ещё домра Кощея, Скоморох не расставался со своим любимым инструментов никогда. Но новости от Петрушки-кормушки уже давно вошли в обиход каждого жителя Светлорусеи, как и баллады, что звучали из четырёх динамиков маленького красно-чёрного аппарата, который работал тоже благодаря ворожбеным знакам.
  В таверну пообедать решили не заезжать. В пакете лежали запечённые курица и рыба, так же Сила брал колбасу, сыр, сало, лук и чеснок. В бутылках чай и компот. Уничтожив половину запасов, поехали дальше. Впрочем, кони продолжали идти по намеченному маршруту. Но убрав остатки еды обратно, Сила вернулся на облучок.
  Остаток пути проделали под щебечущий голос Петрушки-кормушки и славной, музыки русов, былинных сказаниях и прочего-прочего, что было на волне сказителя. В какой-то момент Кощей хотел выключить радио, попытался забрать его у Вороны, но та не дала. Зашипела, потом оскалила клыки. Закричала. Несколько минут Медведь вслушивался в брань, затем отправил обоих в повозку и спокойно проехал оставшуюся часть пути до гостиницы в тишине. Правда из повозки доносились звуки, что издавал хроникус, а потом выползла Ворона, тихонько присела рядом и продолжила вертеть башкой, созерцая новые территории.
  В гостинице остановились хорошей, денег хватало. С помощью карты, что была в голове у Кощея, составили путь и уже к тому моменту, как солнце село за горизонт оказались возле высокого, красивого пятиэтажного терема. Загнав в просторное стойбище коней и телегу, Медведь подхватил сумку с одеждой и направился к высокому крыльцу. У стойки долго совещались брать ли Вороне отдельную комнату. Скоморох настаивал на том, что следует Медведю с ней поселиться. Всё равно Ворона была ещё девчонкой, чего стесняться-то. Могильщик наставил на том, чтобы она жила отдельно.
  - А мы с тобой в одном поживём.
  Кощей долго спорить не любил, да и Сила тоже. Но в этих спорах кто-то да победить должен был. Потому Скоморох сдался первым, впрочем, как всегда, и Медведь попросил два номера: одноместный и двухместный.
  - Остались только трёхместные, - широко и счастливо улыбаясь, отозвался человек за стойкой.
  - А ты раньше не мог нам это сказать? - осведомился недовольный Кощей. Вопрос был риторический, но работник ответил, всё так же широко улыбаясь:
  - А вы не спрашивали. И я решил вас не прерывать.
  - Дебил, - тихо подытожил Кощей. Человек слегка удивился, сделав такую мину, будто хотел, чтобы Кощей разъяснил, что он имел в виду своим коротким высказыванием. Однако Медведь опередил:
  - Давайте трёхместный.
  - Вам распашонкой, люкс или эконом-класс? - вновь заулыбался парень.
  - Распашонкой, - рыкнул Медведь и на деревянную поверхность стойки тут же опустились ключи с огромным брелком, на котором были вырезаны цифры. Человек за стойкой указал направление, и троица поднялась сначала вверх по лестнице, затем вышла на длинный балкон, после прошла по переходу, опять поднялась по лестнице и вошла в широкий коридор. И уже там они отыскали нужную дверь.
  Номер был на пять хоромин, если тот "предбанник", в который они вошли с коридора, толкнув хлипкую по мнению Силы дверь, можно было назвать комнатой. Из "предбанника" в разные стороны вели четыре открытых дверных проёма, отделанных в виде арки: три в маленькие спальные хороминки, где находились только кровати и тумбочки, и одна в ванную комнату, в которой так же был и санузел. Дверь для ванной так и не нашлась, даже в коридоре - Кощей усиленно её искал и уже хотел идти к управляющему, но Медведь его остановил - зато Ворона нашла занавеску, которую задёрнула и тут же начала плескаться и вышла из ванной только через сорок пять минут. За это время Скоморох и Медведь успели пожрать, позевать, осмотреть номер со всех сторон, выбрать себе кровати, хотя они были одинаковые, прийти к выводу, что номер стоил своих денег, и даже подремать. Когда в ванную после Вороны зашёл Кощей, то тут же вышел, оставляя после себя мокрые следы. Подхватив Ворону за шкирку и сунув ей в руки одно из полотенец, толкнул её обратно в комнату убрать за собой. Упырка возмутилась, но Сила поддержал брата. Однако Ворона делала это не умело и пришлось Медведю показывать, как надо. Кощей всё это время недовольно бурчал и сокрушался на тему того, какая задница выплюнула упырей и в какую задницу их бы всех засунуть, чтобы они больше не портили нормальным людям жизнь.
  Ночь прошла хорошо. Спали, как убитые. Давно Сила не бывал в такой дороге. Чтобы с утра до вечера на передке. Даже ощутил ностальгию по былым временам, когда походы и дороги вели за горизонты и не всегда ты знал, что там и вернёшься ли с похода живым.
  Утром позавтракали в трактире, тронулись с рассветом. Серое небо за ночь, как показалось Могильщику, потяжелело и стало совсем тёмным. Воздух потеплел. Кости заныли вновь, и Медведь недовольно чихнул. Ох уж эта непогода, всегда так. Снега не хотелось. Снег замедлит путь, а хотелось бы к завтрашнему вечеру уже достигнуть цели. Отдать на поруки упырям местным девчонку, затем загрузить новой провизией телегу и двинуться к Ладогору Снежному - в двадцати километрах от него бог упал. Там уже и обождать сына. Ну или, если он рядом, то отыскать.
  Снег застал их в полдень, когда они проскочили так же легко, как и предыдущие пост, а затем ещё один - Медведь понял, что сейчас будочники сильно заняты теми, кто двигался через Столец к Ладогору Снежному. Им не было дело до тех, кто ехал из Района в Район. Оставив за спиной небольшой Округ - Благодатный, въехали на территорию Сердцевинного. Огромная табличка с названием стоявшая за несколько метров до будки, была покосившейся, а краска частично облупленной. Округ со странным названием делился на пять квадратов и в каждом когда-то варили отменное пиво, делали хорошее вино и найстойки. Однако, проехав заставу, Сила первым делом отметил запущенность и убитость Округа, некогда процветавшего даже зимой и в суровые снежные дни.
  Хмельной квадрат, куда они свернули на большой развязки, встретил их унылой серостью. Высокие дома, терема и прочие постройки навевали тоску смертную. Затянутое серое небо уже через некоторое время заплакало крупными хлопьями снега, и видимость стала плохая. Стараясь не терять ритм движения, Сила натянул на себя одеяло и растянул над облучком полог-зонт. Снег, опускаясь на окутавшую повозку и коней тепло-ауру, таял и либо испарялся тут же, либо проникал под ворожбу тёплыми каплями.
  С каким-то нехорошим сердцем и тяжёлым взглядом Сила созерцал сновавших туда-сюда людей и наездников - кареты, повозки, почтовики, - а так же агитщиков, которые закидали газетными и журнальными брошюрками, завалили тарабарщиной, и чуть не утянули из рук Вороны хроникус, который она сжимала тонкими, но цепкими пальчиками с самого утра то и дело прокручивая колёсико и выискивая новые волны. Слушала то песни, то былины, то сказания, то Петрушку-кормушку, который Силе уже надоел до чёртиков. Скоморох, как только тронулись от гостиницы, вновь закутался в одеяла и прятался под пологом в большом коконе, и лишь сдавленный храп оповещал Могильщика о том, что тот кокон ещё пока дышит.
  Когда видимость совсем испортилась, Сила прижал коней и повозку к обочине, скинул поводья и потянул Ворону с Кощеем в приткнутый на углу трактир. Там сытно поели, отдали правда больше того, как если бы поели в своём Районе в простой забегаловке. Но виной тому был графинчик настойки на калине. Медведь не удержался и купил к обеду. Настойка была как и прежде хороша, но цена, однако же, была кусучая. После загрузились в повозку и готовы были уже поехать дальше, когда Кощей вдруг вспомнил, что краски ему надо бы колдунской купить. А магазин как раз был напротив них. В высоких окнах магазинчика мелькнула пышногрудая красотка. Медведь с братом спорить не стал, а Скоморох, затянув большой и толстый на тощей шее шарф, пошарил по карманам считая медные и серебряные рубли, затем выудил из мешочка пару золотых и бегом направился к магазинчику, ловко перебегая широкую улицу.
  Пока Скоморох бегал за краской, снег заметно поубавил силу. В соседнем магазине, что стоял рядом с таверной, Ворона увидела что-то блескучее. Сила некоторое время смотрел на витрину, в которой блестели всякие стекляшки: бусы, серьги и прочие украшения - затем удручающе вздохнул и сполз с облучка. Кощей всё равно задерживался.
  - Это что такое? - осведомился вернувшийся через некоторое время Скоморох, тыкая в Ворону пальцем. В руке Кощей держал огромный, бумажный, разрисованный цветными карандашами пакет, из которого торчали рогалики и пирожки. Вот такой Кощей Скоморох. Пойдёт за краской, принесёт хлеба.
  - Бусы. Слепой что ли, - отозвался недовольно Медведь. Повозка ползла медленно, снег вновь усилился, начал раздражать. До следующей заставы осталось немного, Сила надеялся, что проскочат быстро, как до этого.
  - Ты упырки купил бусы? - спросил Кощей, наверное, чтобы быть точно уверенным в том, что не слепой и не глухой. Ворона сидела рядом с Силой, таращилась на бусы, что висели у неё на шее, довольно лыбилась и сверкала жёлтыми глазищами. Кажется больше её ничто не волновало.
  Медведь глянул на Кощея, затем перевёл взгляд на дорогу и дал понять, что разговор окончен. Скоморох тяжело вздохнул, пробурчал что-то несуразное и полез под полог. Не глядя на него, Ворона протянула руку и стянула из большого пакета большой рогалик, пахнущей не только сдобой, но и яблочным повидлом. Уже хотела откусить, как Кощей выдернул сдобу из цепкой ручонки Вороны, гаркнул что-то непонятное и полез дальше. Упырка зашипела, некоторое время зло щурясь, смотрела на сомкнутые половинки полога перед её носом, а потом вернулась к бусам. Ворона она и есть ворона.
  Внутренний пост, что располагался между Хмельным и Стопочным, будучи в два раза меньше межрайонных и не понятно для чего и кого здесь установленный, они проехали лишь слегка притормозив. Будочник к ним так и не вышел, а полусгнившая, деревянная палка была отодвинута в сторону - быть может так она лежала уже давно, а дежурного на посту и не было вовсе. Но быть может непогода загнала под защитную крышу дружинника, ведь даже бездомные животные искали в такую пору укрытие. Сила порадовался тому, как всё удачно сложилось. Впрочем, он тут же одёрнул себя, радоваться удаче было ему не свойственно. За удачей могла прийти и не удача. Фортуна тётка капризная.
  Ближе к вечеру Кощей вылез из-под полога. В одной руке он держал наполовину опустошённый пакет из булочной, в другой кружку с дымящимся чаем. Предложил чай Силе, тот отказался, но рогалик со сгущёнкой слопал.
  Ближайшая гостиница была в нескольких километрах пути, Кощей сказал, что все другие заняты. Ехали до гостиницы окружным путём. Свернув с главной улицы, проехали к высокому и узкому мосту. Спустившись с деревянной горбатой громадины, проехали вдоль широкой реки. Оказались на узкой улочке, протащились по ней и свернули к парку. По Стопочному квадрату Сила когда-то давно проезжал, однако в этой его части никогда не был. Окраина Стопочного была мрачной и складывалось такое ощущение, что заброшенной совсем. Улочка повиляла меж высоких, бледных пятиэтажных зданий, между которыми стояли телеги заваленные мусорными пакетами, а затем устремилась к площадке, где над высокими открытыми воротами горбатилась большая, старинная грубо сделанная вывеска "Парькъ Выкъторi Иzторiкъа". Сила глянул на Кощея. В сгущающихся сумерках, наливающихся пока ещё бледным светом уличных фонарей, сквозь плотную завесу густого снега, что продолжал падать пушистыми хлопьями, профиль брата выглядел немного напряжённым. Однако Скоморох кивнул, и Сила не стал натягивать поводья.
  Большая повозка прошла мимо открытых ворот легко, ещё и место осталось. Протащилась по дорожке, усыпанной галькой и лёгким снегом. Галька скрипела, и скрипел под массивными колёсами снег. Сила разглядывал парк и дивился его запущенности. Корявые деревца и кустарники были голые - оно и понятно, зима, - но некоторые из них спилены, а некоторые и просто сломаны. Проплешина, где стояли деревянные качели, большие резные фигуры разных животных, беседки и теремки для детей, были полусгнившими, лавочки и скамейки разбиты, складывалось ощущение, что их кто-то забрал на дрова. В центре этого кошмара было озерцо. Несмотря на минусовую температуру, оно не замёрзло, лишь покрылось тонким ледком вдоль береговой кромке. От водоёма исходил лёгкий дымок и вонь. Сила понял, что чистой воды в нём нет и подавно. Кое-где стоявшие ещё целыми фонарные столбы отчасти светились лампочками.
  При виде такой картины чуйка медведя вставала дыбом. Не думал он, что Большая Столица может хранить в себе вот такие места.
  Опасность прилетела чёрной тенью в тот момент, когда они выбрались из парка и медленно покатились в густом туманно-снежном мареве, явно не природном, дальше по просёлочной дороге к стоявшем недалеко длинным пятиэтажным бледным жилым домам. Ощущение того, что они одни в этом месте, заставило Медведя нервно передёрнуть плечами. Кони знали дорогу, шли себе спокойно. Им и волноваться не надо было. Да и как могут волноваться мёртвые. Однако чувства Силы становились всё острее. И когда откуда-то из мглы на них налетела фигура в чёрном, Медведь среагировал так быстро, что Ворона не успела и глазами моргнуть. Чуть приподнявшись на передке, Сила взмахнул ручищей и отбросил готовую врезаться в них фигуру.
  Чёрное нечто, которое Медведь не смог толком разглядеть и прочувствовать из-за неожиданной скорости, противно вскрикнуло, затем вскочило на ноги. Сила даже оборотничьим зрением с трудом различал действия нападавшего через густой снег, туман и вечерние сумерки. Кинув поводья Кощею, он подпрыгнул высоко и легко опустился на землю, оказавшись в стороне от повозки. Кощей мысленно приказал коням остановиться.
  Существо снова налетело на Могильщика и вновь было отброшено в сторону. Медведь задумался: это что и кто, откуда и зачем? И пока его мысли крутились в голове, фигура вновь встала на ноги. Однако двинуться с места не успела. Ворона устремилась на неё. Некоторое время они обменивались быстрыми ударами, а затем Ворона обернулась птицей, а фигура превратилась в большую летучую мышь. Упырь! Ещё пару секунд Могильщик пытался разобраться в происходящем, и пока он хаотично соображал, как быть, летучая мышь, вернув себе человеческий облик схватила Ворону и впилась острыми клыками в маленькое тельце птицы. Но сразу же, после одного глотка, отбросила её в сторону, как тряпичную куклу и сплюнула на землю, покривившись. Да упырь упыря не пьёт. Это равносильно каннибализму.
  Хотя Сила Медведь одного такого знал...
  - Едрит, - пробормотал рядом Кощей. - Ещё один упырь.
  Где-то в стороне вскрикнула Ворона, обернувшись в человека. Зашипела как-то уж жалобно. Сила тут же перевернулся в медведя и огромной, мохнатой скалой встал перед рванувшим на него упрём. Зарычал, взмахнул лапой и с силой ударил вампира. Тот кувыркаясь и ломая кости отлетел в сторону. После такого живут долго и счастливо, что упырю сломать все кости в теле. Да ничего. Срастутся уже через несколько минут. Сила мог бы завершить начатое, однако убивать того, о ком ничего не знаешь, вроде как не правильно, даже если он напал на тебя. В книжках только так, прибил напавшего, кровь и кишки выпустил, затем перешагнул и пошёл дальше, забыв обо всём. Вот и какой ты после этого человек? Да и живой ли, раз так легко убиваешь, пусть и врагов? Пустоголовые.
  Ворона тут же подлетела к Медведю птицей, обернулась в человека, всхлипнула, потирая ушибленную руку и прокушенное плечо. Первый раз ей досталось, и первый раз вроде на противника ринулась. Глупая девка. Не её бой. Вампир же, несуразно поднялся на ноги, хрустнул костями, зашипел, показывая острые, большие клыки, сверкнул красными глазами, затряс головой. Медведь понял, голодная тварь. Ещё какая голодная. Напал на первых встречных, почуяв кровь в венах, услышав биение сердец. А если голодный до такой степени и напал, не соображая, кто перед ним, и страха не ведает после пары-тройки хороших ударов, значит...
  О, Великий Космос! Опять молодняк?! Кто решил над Силой Могильщиком по крови медведем поиздеваться?!
   Упырёнок уже собрался с силами и готовился вновь напасть на Медведя, ну или на Кощея, ему кажется было всё равно, но так и не успел.
  - Вы могли бы не шуметь, гости дорогие, - произнёс в снежной мгле глубокий и холодный, будто доносился из самой могилы голос. - У нас уже давно все спят.
  И в тот же миг снежная мгла рассеялась и взору Медведя, Кощея и Вороны предстал многоэтажный район, без единого огонька в окнах. Справа стояла длинная табличка, на которой большими буквами было написано "Квадрат Развесёлый", а чуть дальше, прямо на той линии, где начинаются дома, приткнулась небольшая будка и кривой, похожий на коромысло запор.
  
  4 глава.
  
  - С заходом солнца Весёлый погружается в сон.
  Сила вернул себе форму человека, однако осторожность не утратил. Некоторое время он смотрел на мрачные дома, вглядывался в терявшиеся в темноте улочки, искал хотя бы одну живую душу. Сейчас было семь вечера, однако эта часть Сердцевинного и правда спала. И само осознание этого казалось жутким и пробирало до дрожи. Ступать в тот мрак совсем не хотелось. С другой стороны никакой опасности он не чувствовал, ну спят люди, это же хорошо, вот только на душе по прежнему было не спокойно. Слишком рано они спать легли. И слишком темно было даже для снежного вечера, когда солнце уже зашло за горизонт.
  Да и маленький пост казался каким-то не реальным.
  - Я глава Развесёлого квадрата, - продолжил вещать голос, и Медведь только сейчас увидел очертания фигуры, которая тут же спряталась за вновь ставшим падать снегом. Туман правда отступил. - Если вы желаете пройти через наш квадрат, то вам придётся дождаться утра. Если хотите заселиться в гостиницу, то на окраине Шоколадной улицы "Пастила" готова вас принять. Там есть свободные номера. В другой гостинице, что находится на Фисташковой - нет.
  Пока глава говорил, он вышел к ним из снежной кутерьмы и остановился в паре шагов. Когда он закончил говорить, упырь мелькнул за его спиной быстрой тенью, оскалил клыки и приготовился уже впиться в шею, как получил кулаком в лицо и отлетел назад.
  - Гостям не подобает так грубо вести себя, тем более когда хозяева так приветливы, - монотонно пробубнил глава.
  - Он не с нами, - Кощей ткнул пальцем в упыря, который с трудом поднимался на ноги.
  - Ну что ж, гости, что вы решили? - задал следующий вопрос глава, будто ему было всё равно с кем упырёнок: с ними или сам по себе, опасен или нет. Главное, чтобы не нарушали тишину, вот что Медведь понял.
  - А мы ещё даже не приступали к обсуждению этого вопроса, - отозвался Кощей, явно настороженный. Ему тоже не нравилась темнота и тишина Развесёлого.
  - Успокойся, - пробасил Медведь, когда упырь попытался снова атаковать главу. Фигура в чёрном тут же села на землю и стала ждать дальнейших приказов, будто собака. Кощей удручённо вздохнул, Ворона зашипела, а Сила, немного подумав, отошёл чуть дальше от главы. За ним последовали сначала Скоморох, потом Ворона и упырь, которого никто не приглашал. Глава остался стоять на месте, вид у него был каким-то замороженным, не предвещающим ничего хорошего.
  Некоторое время Медведь посматривал на него. Невысокий, почему-то в форме дружинника: стёганная с ватной прослойкой куртка с отложным, меховым воротником и широким поясом-ремнём, к которому был приторочен короткий меч, на голове шапка-ушанка, на ногах синие галифе с жёлтыми лампасами, что подтверждало его причастность к высокому рангу. Так что он вполне мог сойти и за главу пары улиц. Сапоги с высоким голенищем. На шею намотан серый шарф, концы которого были затянуты в узел. Так сейчас модно у дружинников, что ли? Все почему-то так ходили. Сила заметил это ещё в своём Районе. Могильщику хотелось рассмотреть глаза главы, но из-за темноты и снега их было плохо видно, даже зрение оборотня не помогало. "Зеркало души" могло о многом сказать. Уж больно встречающий их человек был похож на неживого. Мертвяка даже при солнечном свете, если хорошее колдовство, можно было отличить только по глазам. И голос у него был жуткий. И двигался чуть деревянно. Однако, если учесть, что упырь пытался совсем недавно его укусить, значит, живой глава Развесёлой. Вампир на мертвяка в любом случае не напал бы.
  - Предлагаю мимо проехать, - сказал Могильщик, когда закончил оценивать старшего квадрата, как ежели бы он был противником.
  - Вот согласен я с тобой, брат Медведь, да только гостиница, о которой тот чудик говорил, и есть та самая, к которой мы ехали. Свободных номеров на десять километров нету-то. А снег до утра будет идти.
  - Не поеду я в эту темноту. Добром оттуда не веет, - буркнул Сила.
  - Предлагаешь в повозке спать? - дал лёгкого петуха Кощей. Глаза Скомороха так и округлились в ужасе от предстоящей поездки ночью, да ещё зимой.
  Медведю на это было всё равно, он и в поле мог заночевать, снег и холод его не страшили, а вот Кощей, тощее существо, у которого одни кости да кожа на них натянутая... ладно-ладно, проглядывает там и мускулатура какая-никакая, чего уж душой кривить - мог замёрзнуть даже когда на улице плюс двадцать.
  - Ты полдороги в повозке проспал. Ничего, не окочурился.
  - Я спал, потому что день был. И снег не шёл. Утром будет ещё холоднее, ты же это знаешь.
  - Хочешь в ту тьму въехать? - сурово осведомился Медведь, давая понять, что туда он ни под каким предлогом не поедет.
  - Нет, но и спать в повозке не хочу.
  - Ты уж выбери что-то одно, потому что третьего варианта у нас нет.
  - Сегодняшний прогноз погоды ничего хорошего нам не обещает, - заговорил совершенно чужой, хриплый голос. Сначала Медведь не понял кто. Может глава? Однако звук шёл со стороны рядом стоявшего упыря. Он кутался в чёрное явно ему не по размеру пальто, сутулился, вжимая голову в плечи и пытаясь спрятаться в накрученном на шею шарфе. И вроде вампиры к холоду привычные, однако этот чуть ли не как Кощей, стучал зубами. - С закатом, столбик термометра опустится ниже двадцати, снег усилится, влажность подымется до семидесяти-семидесяти пяти процентов. Ветер будет умеренным, однако просим соблюсти осторожность и если у вас нет срочных дел, воздержитесь от выхода на улицу. За сутки предположительно выпадет месячная норма осадков...
  - Ворона. Ворона упала, - кивнула Ворона.
  На голове у упырки была шапка-ушанка. Уши шапки были опущены и верёвочки стянуты в бантик под подбородком. Сверху на шапку был повязан цветастый платок. Тулупчик был застёгнут на все пуговки, сверху намотан шерстяной платок. Только сейчас Сила отметил внешний вид девчонки. Надо сказать совершенно дурацкий вид.
  - Завтра в северных районах ожидается потепление до минус восемнадцати, однако уже к обеду ветер усилится и градусник термометра опустится до минус двадцати пяти. На улицах гололедица. Выпавшая норма осадков может привести весной к подтоплению некоторых районов... - продолжил упырь.
  - Ворона, - топнула ногой Ворона и почудилось в этом негодование.
  Кощей сказал:
  - Да рты закройте оба, мать вашу!
  Ворона и кровосос в голос зашипели на Кощея, а тот зыркнул так, что они спрятались за Медведя и тут же стали выглядывать из-за него, поглядывая на Скомороха жуткими широко открытыми глазами. Час от часу не легче. Сначала нападал, теперь товарищем заделался, потом гляди в побратимы запишется... Упырь решил к ним присоединиться?! Что вообще происходит? От одной не успели избавиться, другой прилетел. И вроде как тоже подросток? В чём суть? И почему именно Медведю досталась такая честь?!
  - Так вы решили, гости дорогие? - вопросил глава, не двигаясь со своего места.
  - Пожалуй, мы переночуем в повозке, здесь, если вы не возражаете, - сказал Медведь.
  - Возражаю, - ответил глава всё тем же холодным, не живым голосом.
  Сила нахмурился, Кощей фыркнул. Такого ответа Могильщик не ожидал. А глава, будто дав им время осознать - всего-то несколько секунд, продолжил:
  - Ночь будет длинная, снежная. Холодная. После полуночи ожидается резкое понижение температуры. Здесь у нас частенько так. Правда обычно в лютень подобные явления, а вот в этом году аномалия, в морозень. Поэтому я прошу вас проследовать за мной в гостиницу или же уехать прочь, за пределы нашего квадрата. Вы уж меня извините за столь грубое к вам отношение. Я не хочу утром обнаружить ваши обледеневшие тела. К тому же, у нас тут не безопасно.
  - Ты чего несёшь? Какие обледеневшие? - фыркнул недоверчиво Кощей и прищурился, дабы разглядеть получше старшего. - Да и ежели обледенеем, потом оттаем.
  - Не сомневаюсь, - отозвался глава.
  - Тогда мы поедим, - вернулся к теме насущной Сила и махнул головой в сторону повозки. - Спасибо за предложение и всего хорошего.
  - Я вас провожу, - сказал глава, но Кощей воспротивился.
  - Мы сами, - махнул он рукой и подошёл к коням.
  Нарисовав в воздухе пару рун, Кощей приложил их ко лбам мертвяков, затем положил ладони им на морды, закрыл глаза. Кони, ни чем не отличавшиеся от живых, разве что белёсыми глазами, стояли спокойно. Им не за чем было волноваться, они мертвы. Некоторое время Скоморох рылся в своей голове, выискивая нужный маршрут. Каким-то образом карта дорог, да и всего мира, вместе с сёлами, городами, гостиницами и постоялыми дворами была в головах колдунов, они могли спокойно идти выбранным маршрутом и переносить нужный маршрут в головы мёртвым коням, благодаря ворожбеному знаку. Через некоторое время руны мягко вспыхнули красным светом, а после осыпались пеплом вниз. Новый маршрут загружен. Можно ехать. Волшба всегда происходила без всяких вспышек и суеты, и Могильщик частенько спрашивал Кощея: как же всё-таки так получалось? И Скоморох всё время ему отвечал одно и тоже: да хрен его знает.
  Кощей запрыгнул на передок, и прежде, чем Сила взмахнул вожжами, глава взял под поводья коней и, посмотрев на Медведя, твёрдо сказал:
  - Я обязан вас проводить.
  Сила спорить не стал, как и Кощей. Лишь переглянулся с братом и крепче перехватил поводья. На мгновение появилось желание предложить главе сесть на облучок, рядом с ними, но тут же пропало. Странный он, а странных надо держать на расстоянии. Впрочем и поближе было бы не плохо, но пожалуй так, как есть, будет лучше всего.
  Далее путь потёк в гулкой тишине. Снег продолжал падать, поднялся ветер. Холодные хлопья то и дело резали щёки, лоб и губы, но Медведь упрямо сидел на своём месте, тулуп хранил на себе небольшие капельки влаги. Сила смотрел вперёд. Пост проехали просто, будочник явно не радостный появлением путников и кутаясь в меховой, довольно приличный плащ, на который Медведь обратил внимание, лишь отвёл "коромысло" в сторону. Недобро проводил их взглядом.
  Неширокая дорога скоро кончилась, и они спокойно свернули направо, оказавшись перед развилкой. Мёртвые кони, как и полагалось заколдованным скакунам, повернули ещё раз направо, глава их не останавливал. По правую руку показались огоньки, и Сила ощутил странную радость от того, что темнота осталась позади. Вроде как и голоса послышались. Он не боялся, но неприятности Медведю были ни к чему.
  В какой-то момент снег стал идти медленнее и поредел. Справа Сила увидел высокий, многоэтажный дом. Он тянулся длинной стеной, уходя из снеговой завесы в снеговую даль. И конца и края его не было видно. В каждом окне горел свет, разный свет: то красный, то синий, то зелёный, то золотистый. И слышались смех и разговоры. Но Сила не мог понять слов, будто они сливались в одну длинную, монотонную мелодию. И вскоре свет превратился в жидкую, киселеобразную массу и начал стекаться в одну плоскость, больше похожую на радугу. И Медведь перестал бы смотреть и заткнул бы уши ладонями, но неожиданно понял, что не может повернуть головы и моргнуть. А впрочем, нет, он моргнул. Вернее, опустил отяжелевшие веки, и свет с шумом голосов померк, как и мир, что окружал их.
  Некоторое время Сила чувствовал лёгкость и пустоту, это когда никакие мысли не одолевают, когда рутина позади, когда ночь и время отдыхать. Когда наелся и напился горячего чаю с мёдом, когда подушка обманчиво мягкая, а одеяло тёплое, и когда вытянув ноги, на кровати, принимаешь любую позу, в какой удобно... И когда точно знаешь, что завтра вставать не рано, можно подремать ещё пару минут в постели, а потом подняться и неспешно заняться какими-то неважными, а может и важными, но обычными делами. И когда знаешь, что ничто не потревожит твою обыденность, никакая дальняя новость, никакая ворона, залетевшая ночью в приоткрытое окно, никакие мертвецы, которых надо захоронить по традициям, с обрядами, потому что за это Силе платят - это его работа. И не надо поднимать тяжёлый меч и идти рубить врага али демона, обращаться медведем внутри тебя, а потом и Зверем, который так же живёт внутри тебя, и не надо прятаться за щитом и спать где попало, и не надо прощаться с товарищами... Это спокойный сон, куда проваливаются дети, засыпая после шумного и по непривычки беспокойного дня, что принёс слишком много открытий...
  - Медведь, - услышал Сила спокойный голос Кощея.
  Вопрос: как здесь, в этой тягучей и умиротворённой темноте и тишине оказался Скоморох, повис в воздухе. Иногда мёртвые снятся, иногда живые. Мёртвые к смене погоды, живые... Иногда чужие люди приходят во снах, творят там что хотят, потом уходят... Нет ничего удивительного в том, что ему приснился брат.
  Однако, после того, как тьму озарило кольцо яркого, золотисто-алого огня, Могильщик понял - он не спит. Вернее спит, да только всё не так обычно, как казалось на первый взгляд. И глаза у него открыты, и он видит простой мрак и прибывает в нём.
  - И какая была разница, где приключения на задницу искать: в гостинице или на улице, - пробурчал недовольный Кощей, сидя в непроглядной темноте по-турецки в паре шагов от него. В этом мраке не было ни верха, ни низа, ни пола, ни потолка. И стен не было тоже. Но Сила стоял, а Скоморох сидел и был занят делом. Он медленно, с удивительной для него осторожностью вытягивал из темноты тонкую, чёрную нитку, на которой были повязаны узлы.
  - Ворожба, - проговорил Медведь, констатируя факт.
  - Да. Усыпили, гады. Ведьмачеи, сволочи. В сонном логове заперли. Терпеть не могу распутывать их узлы. Знаков не начертить, мечом не взмахнуть...
  - Проклятия нет?
  - Нет, брат.
  - Порча?
  - Только логово снов. Видно на порчу или же проклятие силёнок не хватило. А может подумали, что для нас логова сна будет достаточно.
  - Ворона! - вскрикнула где-то в стороне упырка и вынырнула из кромешного мрака, вытянув вперёд руки. - Ворона... Ворона... Ми... Ми...
  - Да тут я, - сказал Медведь и взяв Ворону за руку потянул на себя. Упырша прижалась к Силе, обняла его цепкими, тонкими ручонками и заплакала. - Дочка... Папа... Ми... Ми... Папа. Ворона...
  - Так ты точно не её отец? - пробурчал Кощей, не отрываясь от работы.
  - Кончай уже, - скривился Медведь.
  - Готовься, - сказал Скоморох, и в следующее мгновение тьма расступилась, открыв огромное поле с ярко зелёными цветами, которые сочились алыми каплями. Некоторое время Сила смотрел на цветы, а потом рыкнул. Не получилось.
  - Хороша ворожба, - продолжал бурчать Кощей, не отрываясь от занятия. Он вытягивал нитку откуда-то из сгустка темноты, что надвигалась вновь и вновь, расширяясь, будто клякса на бумаге и затапливая неестественно ярко-зелёный луг. - Несколько узлов навязали. Надеюсь не так много, а то и сдохнем там, а потом пролежим хрен знает сколько, пока голова не сгниёт и не отвалится. А может, они отрубят наши бедные головы, пока мы будем блаженно прибывать в этом срательном сне. И тогда отправимся мы в космическую темноту, а потом по звёздному пути...
  Медведь ничего не ответил. Он смотрел на поле плачущих алым цветов, в котором они теперь с Вороной стояли и в котором сидел Скоморох, вытягивая из наступающей темноты всё ту же нить. Мрак, спокойно пожиравший яркие цветы и за одно Кощея, заставлял отступать. Правда отступать было некуда. За спиной было то же самое, что впереди.
  - Ворона, Ми... Ми... дведь... Ворона, - пискнула последнее слово она и вжалась в него так сильно, будто искала в нём защиты.
  - Готовься, - сказал Кощей, затем потянул нитку на себя. Нитка неохотно подалась навстречу Скомороху, засочилась гнилью в районе одного из мелких навязанных на ней узелков. Медведю даже показалось, что он ощутил запах тлена. Кощей, не долго думая, потёр подушечки пальцев друг о друга и сжал узелок между ними. Рун не нарисовал, однако у каждого колдуна с детства были пальцы покрыты ворожбеной краской, что позволяло им рисовать знаки. Она была невидима, но колдовство имела. Потому Кощей и прижигал ею нитку, ничего другого им не оставалось. Ворожба слабенькая, но когда творил её сильный колдун, получалось мощно.
  Узелок вспыхнул алым огоньком, затем пропал и нитка расширилась, а потом взорвалась изнутри. В следующий миг сменилось место прибывания.
  - Ага, - зачем-то сказал Кощей, не отвлекаясь от ворожбы.
  Медведь осмотрелся вновь. Луг с цветами исчез. На этот раз их окружило огненное кольцо, и гибкая горящая лента сужалась с каждым вращением, вытягиваясь языками пламени в их сторону в виде острых мечей. При каждом витке лента, сокращая диаметр круга, будто ускользала от вновь наступающей тьмы, но при этом пыталась уничтожить тех, кто стоял в центре. Тут Сила помочь Кощею был не в состоянии. Колдовать Могильщик не мог. В мире были люди всякие: и ведьмачеи, и колдуны - они подразделялись на бледных и мрачных. Были оборотни: лисы, волки, медведи. Упыри. У некоторых силы были совместимые, например, оборотень - колдун. Могильщик был простым перевёртышем, когда Кощей просто мрачным колдуном. Потому сейчас Силе оставалось стоять на месте и ждать, когда брат закончит с ворожбой.
  - Готовься, - вновь сказал Скоморох. Новый лёгкий взрыв, и мрак сменил декорации.
  Огненное кольцо исчезло, теперь это была серая, унылая пустошь. Ничего особенного, только под ногами черепа. Изглоданные или истлевшие не важно, блестели в бледном свете неясной сферы, что торчала над землёй, будто солнце. Тёмными глазницами они смотрели на них, что не радовало от слова совсем. Черепа укрывали землю полностью, в некоторых отдалённых местах высились небольшими горочками. Картина была жуткая.
  Ворона, оторвавшись от Медведя, но продолжая цепляться за него тонкими пальчиками, глянула по сторонам, затем посмотрела вниз, покривилась, зашипела, подняла ногу и наступила на один из черепов. Тот даже и не думал крошиться, лежал себе на месте и всё. Ворона отпрыгнула, споткнулась о каркас человеческой головы, чуть не упала, злобно рыкнула, уставившись на кости. Потом посмотрела на Могильщика глазами-попрошайками. А что он мог сделать? Если только захоронить. Но для того, чтобы захоронить нужно место, а его как раз-таки и не было. Да и бессмысленно это делать: они в ворожбеном сне. Тут хоронить не надо, тут ждать надо, пока Кощей закончит уничтожать узлы на этой чёртовой нитке, что выведет их из логова ведьмачьего морока в реальность.
  Когда за спиной раздался рык, Сила, старясь не делать резких движений, обернулся. Ворона последовала его примеру. То, что они увидели, Силе совсем не понравилось. Ворона же, надо отдать упырке должное, не верещала, не прыгала и не вжималась в него от страха. Она просто остолбенела, глядя широко открытыми, изумлёнными глазищами на то, что медленно выползало из наступающей на пустошь темноты.
  - Какая же ты гадость, - прошептал Сила, всматриваясь в уродливую то ли человеческую, то ли свинячью морду монстра, что порыкивал и приоткрывал пасть, одаривая непрошеных гостей сонного адского царства гнилой вонью.
  Монстр был огромен, нечто подобное за частоколом Большой Столицы Медведь частенько встречал, когда хаживал с Игорем Воевателем в походы. Земля полнится демонами. У нечисти была огромная башка с выпирающими жёлтыми буркалами, под парой этого уродства располагались ещё два вполне человеческих глаза. И не ясно было, чем являлись эти жёлтые выпирающие отростки: глазами ли, с точками чёрных зрачков и красными тонкими капилярами, или же надбровными дугами. Под огромным пятаком усеянная острыми зубами пасть с полными синюшными губами, по бокам, на выступающих то ли скулах, то ли круглых щеках, ещё по рту с длинными клыками. На высоком лбу синие и алые шишки, а на макушке, как венец, корона из острых отростков, уходящих тонкими пиками в темноту. По бокам располагались вполне нормальные, человеческие уши, слишком маленькие для такой огромной башки. Глядя на эту жуткую морду, можно было увидеть человека, и именно от этого по спине бежали мурашки. А ещё нечто липкое коснулось сердца и души, когда Медведь осознал, что если эта тварь их сейчас слопает, то в реальности их убивать уже не надо. И Могильщик, дабы спасти их, не сможет обернуться, чтобы вступить в бой с нечистью, и не сможет в форме человека убить её тоже, потому что здесь он лишён всего, а вот демон наоборот может всё.
  - Кощей, - тихо и спокойно сказал Медведь. - Поторопись.
  - Тороплюсь, Сила, тороплюсь, - бубнил Скоморох, вытягивая следующий узелок из темноты. - Готовься, - предупредил он и прижал науз.
  Как только сменились декорации, Сила огляделся. Нет, не вышли из логова. И правда, наплели узелков, сволочи!
  На этот раз они оказались у обрыва. Площадочка, где они замерли, была такой узкой, что пришлось прижать Ворону к себе. Ворона была хрупкая и лёгкая, почему-то одетая в простое льняное платьице, а рука Могильщика была могучая, в ней силы было больше, чем весила упырочка. Медведь же был одет в простые порты, лапти и в рубаху. Сила прижал девчонку к себе крепко, и она повисла в его руке, как веточка сливы, вцепившись однако в его плечо своими тонюсенькими пальчиками.
  Кощей сидел у самого обрыва и продолжал тянуть нить из мрака, что клубился в паре метрах от того места, где он находился. Дул сильный ветер и по склону высокой скалы, что каменной серой громадой нависала над ними по правую руку от них лезло ещё одно жуткое существо. Оно было змиеподобное, шипящее, такое же уродливое и опасное.
  Почему-то в этот момент Сила подумал об упыре, который налетел на них. Подумал и тут же забыл.
  - Кхе, - вдруг кашлянула Ворона, и Медведь быстро бросил на неё взгляд. Бросил и тут же вернулся к змею, который в какой-то момент неожиданно оказался намного ближе, чем был секундой назад.
  - Кхе, - повторила Ворона, и Медведь, нахмурившись, вернулся к упырке. Вспыхнувшая в его голове мысль заставила Силу внимательнее присмотреться к ней.
  Ворона кашлянула ещё раз и выплюнула сгусток чёрной массы. Потом покривилась, сглотнула задумчиво и снова кашлянула. В этот момент Медведь ощутил как по телу заскользило нечто неприятное. Оно было склизкое, влажное и холодное. Окутывало его, словно одеяло. Но не тёплое. Холод пробрал до костей, коснулся сердца, окутал органы. Всё произошло настолько быстро, что Медведь не успел толком осознать смену состояния. В тот миг, когда Сила прислушался к холоду, Кощей тихо кашлянул и выплюнул противную массу, а затем начал задыхаться. Про змея Медведь уже и забыл, потому что сам ощутил противный привкус во рту, открыл его и принялся выплёвывать, в надежде, что эта чёрная дрянь вот в этот самый момент закончится. Но та не заканчивалась и теперь лезла и из носа тоже. Ворона упала на колени, схватилась за горло. Сила хотел было крикнуть Скомороху, чтобы тот поторапливался, но не смог, лишь забулькал. Впрочем, Кощей сам знал, что надо спешить. И он спешил, тянул нитку, но нужного узла всё никак не было. Медведь бегло подумал, что может есть другой способ выбраться из логова снов, однако тут же осадил себя: было бы, давно уже применили бы эту возможность.
  Забытый Силой змей наконец прополз весь путь и, оказавшись над ними, протянул тело, выгибаясь лентой в параллель плато, на котором они находились. Он открыл зубастую пасть, Медведь глянул на него мутным взором. Три ряда острых зубов, раздвоенный, широкий, жирный язык. Змей потянулся вниз, жертвой его был как раз Сила, пасть расширилась ещё больше. Такая заглотит одним махом и всё. Даже перемалывать не надо. Но в этот момент Кощей дёрнул нитку на себя. Та с явным нежеланием потянулась из сгустка темноты. Узел, что был на её конце оказался последним и больше прежних. И Скоморох, используя сразу четыре пальца, сжал науз, выплёвывая вместе с тем жирную, чёрную массу.
  Получился пшик, никакого громкого и жуткого взрыва, яростного огня или же яркого света. Ничего такого, что можно было бы описать одним словом: мощно. Однако сон тут же спал, а Медведь взмахнул руками, затем оттолкнулся ногами, потом ещё и ещё, и вынырнул из болотистой воды на поверхность. Нет, не просто вынырнул, а выпрыгнул!
  Скоморох сумел в густой жиже начертить пальцами символы и поджёг воду ворожбой, и вода вместе с огнём резко расступилась, создав проход по мрачному, илистому дну. И замер Кощей в центре этой узкой тропки. Ворона вырвалась невредимая, ещё в ворожбеном пламени обращаясь в птицу. Правда пролетела недалеко, упала у самой кромки воды и забила крыльями, то ли каркая, то ли крякая.
  Медведь ещё не достиг земли, когда заметил, как в него полетело копьё. Сила сумел схватить его у самого наконечника, неловко приземлиться на ноги. Он сразу же метнул копьё обратно и рыгнул вонючей жижей на землю. Однако не успел он разогнуться, как его отбросило назад булавой. Яркая вспышка, и Медведь уже летит обратно в жижу, что горит. Жаль не на ту тропку, которую Скоморох проторил для себя. Огонь же брата не причиняет боли, потому что это "свой" огонь.
  Кощей злится. А когда Кощей злится, гореть может всё, что лежит в радиусе нескольких десятков метров.
  - Гни-иды! - рычал Скоморох, скрипя зубами. - Я от вас пустого места не оставлю. Суки! Как же холодно, мать вашу!..
  Сила обратился в медведя в воде, ступил задними лапами на дно, здесь было не глубоко, половина головы выглянула из воды. В этот момент огонь резко разлетелся языками в стороны и сник, обернувшись искрами, запрыгавшими по поверхности болота и по той тропинке на которой стоял брат. Могильщик оставил это без внимание, волшба Скомороха его сейчас не волновала.
  Медведь медленно и не торопясь присел, задержав дыхание, подождал несколько секунд и прыгнул вверх. Прыжок получился не высоким. Приземление жёстким. Может нападавшие и не думали, что оборотень окажет сопротивление, а может думали, что Сила лёгкая добыча и копья с ворожбеной, объятой ярким светом булавой, хватит для того, чтобы успокоить его. Однако Медведь был закалён в жестоких боях, потому такие удары для него, разве что щекотка. А ещё с противником он цацкаться не любил. Оказавшись рядом с татями, взмахнул передними лапами так, что оторвал головы сразу троим, затем откусил пол-башки четвёртому и порвал острыми когтями пузо пятому. Всё это было проделано чёткими, отработанными за долгие годы ударами, быстрыми движениями. Хоть Медведь в форме зверя был здоровым, метра два с половиной в высоту и в ширину наверное так же, быстроты на первый взгляд неуклюжему бурому перевёртышу было не занимать.
  Оставив мёртвых и тяжело раненного противника лежать на земле, медведь повернулся к другим троим: к мрачному колдуну и двум оборотням. Правда дойти до них не успел. Болото забурлило, затем вновь взметнулось вверх, раскидывая вонючие воды в стороны. На илистой тропе появился костяной уродец. Он был слеплен ворожбой Скомороха из останков тех, кто нашёл здесь свой последний приют: человеческих, лошадиных, собачьих, птичьих и чёрт знает чьих ещё. От осознания этого Медведя вдруг замутило.
  Рядом с костяком стоял Кощей, стуча зубами, но уже объятый мягкой, алой тепло-аурой. Он вскинул руки, приготовившись отправить на трёх оставшихся разбойников своего воина возмездия.
  Перевёртыши быстро обернулись в лис, для Медведя на один зубок, для Кощея - всего лишь размяться. Однако мрачный колдун казался не таким уж и слабым. Лисы потявкали, попрыгали на Медведя, определив для себя противника. Сила глянул на них и вдруг в голове мелькнула мысль: они что думают, раз он огромный медведь, то будет медлительным, и они с лёгкостью с ним разберутся? Серьёзно? Неужели не чувствуют в нём силу? Впрочем, Могильщик тут же об этом забыл. Мотнул большой головой, дёрнул ушами, раскрыл пасть, показывая жёлто-белые здоровые клыки. Затем сделал шаг вперёд, чуть слышно порыкивая. Мол, давай, мелюзга, нападай!
  Мрачный колдун решил поравняться силой с Кощеем. Зря. За спиной Сила почувствовал, как задрожал воздух, как колыхнулась от жаркого дыхания ворожбы шерсть, как падавший снег начал таять на подлёте к земле, а снег лежавший, вмиг обернулся в грязь. Такая ворожба должна привлечь внимание городской дружины, патруль, простых горожан. Наконец, будочника, что обязан был дежурить в своей будке. Но вокруг была тишина.
  - Мурло поганое, - ругался хриплым голосом Скоморох. - Падаль смердящая. Да я же от тебя даже костей не оставлю. Даже праха не будет, супостат корявый. Колдунишко в ослиной моче мочёный.
  Медведь моргнул, отстранился от брата. Перед ним лисы начали движение. Сначала они суетились вокруг Медведя, тявкали, рычали, пытались его закружить. Сила подался им, правда слишком лениво и неуклюже, решил так: пусть думают, что он неуклюжий мишка. Лисы радостно тявкнули, осмелели. Принялись хватать за лапы, отрывали куски густой и длинной шерсти, пытались добраться хотя бы до кожи, не то, чтобы до мяса или костей. Медведь замер на месте, иногда водил головой туда-сюда, следил за быстрыми тварями, позволяя им это. А сам примеривался кого первым убить - окончательно убить, то есть оторвать голову, - тому что рыжее или тому, что серее?
  Мысли прервала Ворона. Упырка, видно, отлежавшись и откашлявшись на берегу болотца - как понял Сила они оказались в том парке, по которому проехали совсем недавно вырулив на Развесёлый квадрат - громко зарычала, взлетела вверх и решила помочь Силе. Она была на подлёте, в воздухе оборачиваясь в человека, надо сказать шумно треща костями и иногда капая кровью, но Могильщик её определил. Не таким он и старым был, чтобы прятаться за тонкой девкой, которой и пятидесяти ещё не было. Резко и быстро крутанувшись, Медведь встал на задние лапы, а затем с силой опустился вниз, на четвереньки. Сделал быстрый шажок вперёд. И в тот момент, когда лис метнулся к нему, чтобы оставить очередной укус, взмахнул левой передней лапой и отправил к слегка поредевшему костяку Скомороха того, что рыжее. Оборотень врезался в уродца, разбив тому то ли грудь, то ли бок, было не совсем ясно, ткнулся спиной в мощный позвонок, и замер. Кости в мгновения ока собрались в нечто уродливое вновь, заключив его внутри своего жуткого тела. Что случилось потом можно было с трудом понять, но через пару ударов сердца от лиса остались лишь отдельные части тела, которые вышли из задней части костяного монстра. Последней выкатилась человеческая голова. Кощей на это даже внимания не обратил. Лепил какой-то символ из трёх рун, а его противник стоял под огненной защитой. Тонкие, алые, горящие нити прочно сплетались в кокон, однако Медведь мельком подумал, что это его не спасёт. Нити были хрупкие и тонкие. Не умел этот колдун плести защиту. Слабак!
  Второй лис, тот, что был серее своего собрата, замер, потом попытался сбежать, однако Медведь нагнал его в пару прыжков, уцепил пастью за голову, сжал челюсти, и когда горячая кровь вперемешку с мозгами потекла по бороде, выплюнул труп, и глянул в сторону болота.
  Скоморох продолжал стоял на склизком и противном дне болота, усеянном бутылками, коробками, ящиками и прочими отходами. Противник стоял на берегу, но те потуги, что он применял, дабы победить Кощея, были слишком ничтожны. Брат не торопился, хотя трясся от холода, несмотря на то, что его окутывала тепло-аура. Мрачный колдун пытался создать свой костяк, но тот разваливался каждый раз, когда его пинал, ударял или кусал непонятно какой частью тела мертвец Кощея. Мрачный колдун кидался в Кощея огненными дисками и забрасывал его огненными шарами. Бросал в него копья и даже натягивал тетиву, пуская в сторону не защищённого Скомороха стрелы, но это было равносильно, что мелкому пацану драться с большим дядькой. Как бы малец не крутился, большой всё равно поймает и по жопе надаёт. На каждый такой удар, перед Скоморохом поднимался мощный, огненный щит.
  В какой-то момент щёлкнув пальцами, Кощей заставил своего воина свалиться на землю в образе груды костей, а сам сжав тот самый символ, что сплетал воедино из рун, кинулся на мрачника. Тать попытался спастись за волшбеным, огненным куполом, но тщетно. В руке Кощея появился меч, и брат со всей яростью обрушил на защиту град ударов. Через мгновение порвал нити и ворвался внутрь. Ещё через несколько ударов сердца голова колдуна лежала у Скомороха в ногах, а тело, замерев на миг, мешком повалилось вниз.
  Медведь, расправившись со своим противником и задержавшись взглядом на брате, - а вдруг понадобиться помощь, мало ли что? - решил осмотреть Ворону, которая прижалась к нему вновь, пряча лицо в могучей груди Силы, что уже вернул себе облик человека. Она всхлипывала, размазывала сопли и слюни по его вонючей и мокрой рубахе, в которую он был одет, что-то пыталась сказать. Жаловалась. Но изо рта вырывались только звуки и буквы. Сила даже и не подумал, чтобы разобраться в том бормотании. Он и так чувствовал страх упырки.
  Кощей сплюнул на землю, добил пузатого, который отползал прочь - раны его хоть и не затянулись, но кишки, которые вывалились из него, наросли вновь. Скоморох некоторое время смотрел со всем скептицизмом на который был в этот момент способен на то, как несчастный полз, потом закатил глаза, скрипнул от бешенства зубами и отрубил тому голову. Теперь пузан умер окончательно.
  Сила окинул брата взглядом, осмотрел себя. Получалось вот что: они нарвались на разбойников, которые заманили их в ведьминскую ловушку - кстати ведьмака Сила убил, как только вырвался из воды в перевёрнутом виде - затем раздели их и бросили в воду, чтобы они захлебнулись. Ну и остались на дне навсегда, до тех пор, пока не сгнили бы. А там уже к ним пришла бы окончательная смерть. Повозку тати угнали. А в повозке деньги, одежда, одеяла... Еда.
  Скоморох наколдовал тёплой воды, смыл с них болотную вонь, очистил от трупной склизи, а потом присел на корточки и принялся раздевать труп.
  - Нас ограбили, - будто констатируя факт, сказал Кощей через несколько минут, после того, как облачился в рваный и окровавленный тулуп. Медведь себе ничего не смог найти, кроме сапог пятидесятого размера, что удивило, и накидки. Разбойники раздели их до нижнего белья, забрав всё, даже носки.
  Полностью оделась Ворона, но ей к холоду было не привыкать. Несчастная упырка после того, как всё закончилось, продолжила блевать. До тех пор, пока оказалось нечем. Наглотавшись болотной жижи, даже после того, как их очистило колдовство Кощея, Ворона неустанно давилась рвотой, заливалась слезами и размазывала по щекам сопли. Медведь её понимал, самому до сих пор было тошно.
  - Забрали всё. Суки. Усыпили и забрали. Ублюдки. Убью всех, - бубнил Кощей.
  - Узнай, кто, откуда, куда и где, - сказал Медведь, указав на трупы. Только сейчас позволил себе мысль о том, что убивать их не стоило. Но он хорошо знал лиходеев: позволь им жить и они вернуться за твоей головой. И ещё напомнил себе: тати раздели их и бросили в болото умирать, медленно и мучительно. Так есть ли резон сейчас думать о том, что убийство бандитов было бессмыслицей?
  - Холодно, - шмыгнул носом Кощей, кутаясь в тулуп. Его до сих пор окружала тепло-аура. Медведь никогда не устанет удивляться тому, насколько Скоморох теплолюбивое существо. - Сейчас согреюсь, - кивнул он, стоя в сапогах, в рваных штанах, что были ему явно большими, в тулупе и в трёх шапках.
  Пока Кощей грелся, Сила оглядел территорию. Ну да, это тот самый парк, мимо которого они совсем недавно проезжали. Интересно, когда глава говорил об опасности, он имел в виду этих разбойников или что другое? В этот момент Медведю показалось, что побудь они здесь ещё немного и возле этого болота-озера соберутся все банды лиходеев. Вот ведь как получилось: ехал мимо, никого не трогал, нарвался на ублюдков. И ведь можно было сразу всё понять, да и чувствовал он, что скверным попахивает, нет, доверился. Как мальчишка угодил в капкан! Стыдно? Стыдно. Раньше с ним такого никогда бы не случилось. Вот что делает с солдатом спокойная, городская жизнь.
  Стоп. А может не простые то были разбойники? Что если из-за упырки то? Сила глянул на девку. Нет. Если бы из-за Вороны, так давно бы уже кто-то перед ними объявился. Сегодня восьмое морозьня. Так ежели б так было, то и Ворону не стали бы убивать. А что если из-за упыря? Кто знает откуда он и куда летел? Напал-то на них ясное дело из-за крови, голодный был. А что если... Ну если от кого-то сбежал? Кстати, где этот засранец?!
  А может их старые знакомые? В своё время что Медведь, что Кощей врагов нажили достаточно. Даже когда Игорь Воеватель расформировал свою личную дружину, в коей они состояли, и Сила с Кощеем отправились в мирскую жизнь, хаживали к ним противные личности, что мести искали. Но вот уже как лет пятьдесят ничего подобного не случалось?
  А будочник? Медведь глянул на пост. Заграждение так и было открыто, а в будке не чувствовалось никого, даже мертвяка. Только сейчас Сила ощутил исходящую от неё пустоту. И "корыто" было каким-то трухлявым.
  - Ой, блин, да хватит тебе так громко думать, брат Медведь, - покривился Кощей. - Сейчас узнаем кто и откуда. И где наши вещи!
  - Мои думы и неча в них лезть, Кощей, - рыкнул Медведь.
  Вот не нравится, что он думает. А нечего стоять столбом! Делом надо скорее заниматься. И идти дальше! Снег ещё пока идёт, но редкий, и ветер поднялся: сильный, ледяной. Хлопья кружит и в лицо кидает. Холодит голые ноги. Медведь-то штанов себе не нашёл, стоит в одних трусах да сорочке. Ну и в сапогах, которые на деле ему маленькими оказались!
  Кощей быстро нарисовал в воздухе руны и несколько трупов тут же поднялись, ровно стоя на ногах. Ворона засуетилась, забегала вокруг, зашипела на них, потом обернулась птицей, взмахнула крыльями, но шлёпнулась на пузо и вернула себе человеческий вид. Медведь её за плечо оттянул назад и оставил рядом с собой, чтобы не мешалась. Кощей продолжал быть злым, не стоило его раздражать ещё сильнее. Ворона поджала смешно губы и уставилась жуткими глазами на мертвяков. Скоморох некоторое время смотрел на них, затем махнул рукой на двоих, и те упали вновь трупами. Третьего, того самого ведьмака, в чью ловушку они угодили, он облепил насколько нарисованными символами и, прикрыв глаза, замер. Через минуту открыл их, махнул рукой, и труп упал, символы сгорели, осыпавшись пеплом.
  - В общем весь Развесёлый одна сплошная банда, - просипел Кощей. - И тот глава, который нас встречал, вроде у них заглавного. Хотя я так понял, есть кто-то ещё главнее...
  Кощей не успел договорить, послышался скрип снега, как если бы по нему кто-то шёл... Нет, ехал! На большой, тяжёлой телеге. Скоморох неожиданно встрепенулся, даже чуть улыбнулся, не веря своим ощущениям. Мёртвых коней своих почуял, что ли?
  Несмотря на то, что в этом месте было темно, один фонарь светил в метрах двадцати от них, Сила отметил знакомые очертания телеги и прищурился. Через пару ударов сердца он видел уже родные сбитые брусья, огромные колёса и полог со знакомыми знаками. На облучке кто-то сидел - щуплый, но с прямой спиной, не знакомый по форме, лицо наполовину закрыто шарфом, но стук сердца возницы Медведь уже где-то слышал. И только когда повозка остановилась рядом с ними, Сила понял, кто именно сидел на передке.
  Упырь поднял подбородок, выныривая из большого толстого шарфа, довольно оскалился в улыбке, сделавшей его уродливым чудовищем. На его худом лице мелькнуло превосходство такое, что у Медведя и Кощея возникло острое желание подвесить упырюку за одно мужское место, даже если он ни в чём не виноват. Затем упырь посмотрел на Ворону так, как смотрят на букашку разве что только боги, и совершенно по-детски показал ей язык. Ворона тут же взвилась, зашипела и запрыгала на месте, скрипя клыками. Он был очень доволен собой, и Сила с Кощеем даже не знали, как на всё это реагировать.
  
  5 глава.
  
  Первые несколько минут Скоморох громко с употреблением нецензурной лексики сокрушался насчёт "поганых тварей" и яростно требовал завернуть к ним в укрытие, чтобы оторвать головы каждому, дабы дальше спокойно жить и спать, не думая о том, что те "суки штопанные" продолжают жить и дышать этим чистым воздухом. В параллель с этим он пытался, тоже не подбирая слова, гнать упыря прочь, заявляя, что он никуда с ним не поедет, однако пацан продолжал сидеть на передке и делать вид, что разгневанный Кощей его нисколько не пугает. Хотя глаза то и дело округлял, правда нет-нет да улыбался, что ещё сильнее бесило Скомороха. Кощей при этом пытался грозить ворожбой, то и дело рисовал руны, но вампир в какой-то момент лишь слетел с передка и спрятался за Силу, выказав свой отказ всё той же тарабарщиной и всё тем же довольным голосом. В итоге, они поехали прочь от Развесёлого, не завернув в логово бандитов, но в компании довольного и явно сытого упыря. И Кощею ничего другого не оставалось, кроме как скрипеть зубами и продолжать бормотать ругательства.
  Грязную одежду они сменили. Сила выделил парню свой свитер - то, во что был одет упырь казалось старым и в некоторых местах было рваным. Да и не по погоде оказался мальчишка одет. В медведьевом свитере тот, конечно же, утонул. А Ворона тут же попыталась отобрать свитер, предлагая поменяться. Взамен она отдавала розовую короткую маечку, похожую на бюстгальтер, от вида которой Сила почему-то покраснел - было неловко смотреть на практически нижнее бельё, которое упырка видно считала ей не нужным. Ну если так подумать, то да, женских прелестей Ворона пока что не заимела. Там было всё... прямо. Но вампир вывалил очередную тарабарщину и остался не преклонен. Он посмотрел на неё с вызовом отчего случился скандал. Угомонил их рык Кощея и хроникус, который Ворона вытянула из-под полога, забросив в угол маечку, которую потом рычанием потребовал Скоморох упаковать в свою сумку. Упырка что-то недовольно мявкнув, всё же быстро затолкала в сумку розовый предмет женской одежды и вернулась молнией на передок.
  Вскоре Развесёлый, который они объехали по совсем заросшей, в последнее время не чищенной от снега дороге, остался позади.
  Когда сменился квадрат, Скоморох попросил остановиться. Сила приткнул телегу сразу же после сонного поста. Спрыгнув на землю, Кощей подошёл к коням и некоторое время стоял молча, не двигаясь, с закрытыми глазами. Сила знал, выискивал маршрут. Через минуту найдя то, что им было нужно, он привычным делом нарисовал в воздухе символы и приложил их ко лбам мертвяков. После того, как знаки сгорели, он вновь запрыгнул на передок и исчез под пологом. Сила тронул вожжи. Уже будучи внутри, под прочным тентом, Кощей активировал руны, что были нарисованы на телеге. Те вспыхнули, а потом исчезли, и повозку с конями окружил огненный купол защиты. Он был не таким сильным, какие порой мог делать Кощей, однако от очередного ведьмачьего сна, если они вновь попадут в ловушку, должен был уберечь. Тонкие ниточки сплетались между собой в нечто вроде сети, иногда вспыхивали лёгким алым светом, а иногда гасли, и тогда казалось, что кокона нет. Но на самом деле он был...
  Когда Кощей вернулся в повозку, установилась тишина. Бурчание Скомороха умолкло, сердце брата стало биться более спокойно. Уснул что ли? Сила довольно хмыкнул. Он тоже не прочь был бы отдохнуть. В той самой гостинице, что Кощей нашёл перед тем, как они угодили в логово сна, они ночевать, конечно же, не остановились, а значит пришлось ехать дальше. Сидевшие на облучке вампирята молчали тоже. Вокруг продолжал идти снег. Столец укутала ночь...
  - Предлагаем вашему вниманию куртку, с мягким синтепоновым наполнителем. Зимняя, влагостойкая, на пуговицах и молнии, с двумя широкими и просторными карманами, она согреет вас в любую погоду, и в минус тридцать и в минус пять. Качественный пошив, фабричная выкройка, размер соответствует действительности. Мягкий акриловый цвет хорошо подойдёт вашим глазам, если они акриловые. Спешите заказать куртку немедленно со скидкой. Если вы закажите куртку сейчас, то скидка будет составлять сорок процентов. Торопитесь, только у нас можно приобрести такую куртку по такой смешной цене, - после недолгой тишины проговорил довольный упырь чётко поставленным голосом, при этом ни разу не запнувшись на словах и буквах. Помимо защитной сети повозку окружила тепло-аура. На передке через некоторое время стало тепло, а редкий снег, до сих пор падавший с неба, касаясь ворожбы, таял и испарялся лёгким туманом. Уже не проникая под ворожбеной купол мелкими каплями.
  Сила всё это время смотрел на пацана с сомнением - упырь был юн, одним возрастом с Вороной, - гордый и дюже довольный собой, словно сделал что-то великое. Сидел на передке и, поджав тонкие губы, улыбался, словно ждал похвалы за то, что он спас их повозку и коней. Кто этот упырь? Откуда он? И почему так странно говорит? И почему так странно себя ведёт? То, что подросток - понятно, у молодняка свои тараканы в голове, и всё же... Почему остался с ними и как так получилось, что повозка оказалась спасена?
  Впрочем, а спас ли он её?..
  Кони шли резво. Колёса гремели по каменным улицам, по разбитому асфальту, хрустели по гравийным насыпям, по снегу. Сила гнал коней прочь из опасного Округа, даже не смотря на то, что они сменили квадрат, хотелось уже оставить странные места за спиной.
  - Ворона, - сказала девка на высказывание упырёнка, сидя на облучке рядом с Медведем и бросая полный негодования взгляд на нового попутчика. Как-то так получилось, что Сила сидел не в центре, а сбоку. Справа. - Бусики, - вдруг сменила настроение вампирка, засверкала жёлтыми глазищам. - Бусики, - повторила она, оттягивая нитку от груди и показывая Силе. Медведь бросил на них взгляд, потом на девчонку, кивнул и снова уставился на дорогу. Бусы лежали в повозке вместе с её вещами, как и вещи Кощея и Силы. И одевшись, упырка тут же навесила украшение на себя.
  И вновь установилась тишина. Она угнетала, и Медведь, бросив на хроникус взгляд, ткнул пальцем в колёсико. Ворона расцвела счастливой улыбкой и крутанула его на прямоугольной, изрисованной рунами коробочке. Из четырёх динамиков тут же полилась лёгкая баллада, создав не привычную, но душевную обстановку.
  Налетит пушистыми хлопьями снег,
  И сорвётся северный ветер в побег.
  Сон проклятый кошмаром мурыжит меня,
  А за тучами спряталась девка-луна.
  Завтра в путь я отправлюсь, оставив свой дом.
  Завтра буду я биться с чудовищным злом.
  Меч булатный - он острый. И рядом друзья.
  Не подпустим к воротам и стенам врага...
  В какой-то момент спокойствие нарушила Ворона, грозно зашипев. Могильщик дёрнулся в сторону, чтобы выставить защиту, однако наткнулся лишь на очередную пока ещё лёгкую ссору. Упырь пытался забрать у неё хроникус, а упырка не отдавала, оттягивая руки в сторону.
  - Коза домашняя - вид из рода горные козлы семейства полорогих, - говорил вампир, крепче вцепляясь в хроникус. - Коза одно из первых одомашненных животных. Возраст одомашнивания насчитывает приблизительно десять тысяч лет. Коза, что самец, что самка имеет рога и бороду, а тело покрыто прямой шерстью...1
  - Ворона! - выкрикнула Ворона, даже не думая уступать хроникус новому члену группы. - Ворона! Медведь!.. Ворона! Ворона тут... треснет тут...
  - Овца - парнокопытное, млекопитающее из рода баранов, семейства полорогих! - не унимался вампирёныш. - Это животное уже в глубокой древности стало домашним животным, в основном из-за длиной шерсти и вкусного мяса...1
  - Ворона!!! - заверещала Ворона. Потом укусила упыря за плечо и тут же широко открыла рот, выпуская здоровущие клыки и показывая острые зубы. Вид Вороны в этот момент меньше всего напоминал подростковый и невинный. К яростному шипению добавилось грудное рычание. Зарычал вампирёнок. Он ещё шире, чем она, открыл рот и словно красуясь, показал свои клыки. Они и правда оказались больше, чем у девчонке. Ну, а рот его походил на пасть.
  Могильщик опомнился в тот момент, когда впереди показалась группа патрульных, состоящая из четверых человек. А может его вывело из ступора то, что детки вот-вот готовы были порвать друг другу глотки. Со всей своей медвежьей любовью, что неожиданно появилась в его душе, он дал каждому по подзатыльнику, и упырята, клацнув зубами, умолкли, убрав клыки тут же. Упырёнок сразу же отпустил хроникус, который цепкие рученьки Вороны моментально прижали к груди. Упырка отвернулась от пацана, однако тут же неестественно выкрутила шею, уставившись на него злыми, безумными глазами.
  - Ворона!.. - всё же грозно прорычала она, а упырёнок показал ей язык.
  - На сегодня прогноз погоды не предвещает ничего утешительного. Через час снег усилится, ветер станет сильнее и уже к утру столбик термометра опустится до минус тридцати. Ожидается метель, просьба не выходить без надобности из дома. Днём на улицах будут наносы и гололедица. Уже завтра воздух потеплеет и в центральную часть столицы придёт настоящая весна... - деловито проговорил упырёнок и остался сидеть с гордо поднятой головой. И сложилось такое ощущение, что он минутой назад совершил геройский поступок.
  Медведь снова присмотрелся к новому члену их маленькой группки. Невысокий, тощий, такой же черноволосый, как Ворона. Выглядел, как и Ворона, на лет пятнадцать, но на самом деле, наверное, так же, как и ей - тридцать четыре, ну или годом больше, годом меньше. Высокомерие и довольная морда, с которыми он всё время смотрел на Ворону и на них казались обычным его внешним видом, и это странным образом гармонировало с тем текстом, который порой вырывался у него изо рта. Упырёнок был таким же активным, как упырка, таким же любопытным, внимательным и неусидчивым. Иногда они делали одинаковые движения, сами того не замечая. Одинаково вытягивали тонкие шейки, чтобы лучше что-то рассмотреть, тыкали во что-то пальцем, не важно во что, пусть хоть и в пустое место, пытались завладеть вниманием Медведя, суетились на лавке, издавали странные звуки.
  Сила до сих пор задавался вопросом: какого чёрта лысого твориться? И почему именно с ним? Ответа не находил. Даже более того, порой ответы его пугали. Казались ему смешными и нелепыми. Но радовало одно: от пацана не веяло злом или же коварством. Он был открыт и честен, словно детская книжка про репку.
  Вот кони промчались мимо идущих патрульных, затем мимо двух вестников, встретившихся на перекрёстке. Миновали спящий квадрат Танцпольный. Свернув на следующем перекрёстке направо, Сила хлестанул коней по спинам, погоняя их быстрее.
  Улицы в этой части Сердцевинного Округа были узкими, но здесь через каждый метр горели невысокие, круглые фонарики - странный квадрат, то тёмный, то светлый? Между фонариками были натянуты верёвки, а на них развешаны лампочки, они светились разными цветами. На каждой лампочке, да и на каждом круглом плафоне фонарей были нарисованы символы. Так просто, как много столетий назад, благодаря электричеству, свет не загорался. За уличное освещение отвечали колдуны, ведь только они могли зажигать лампочки.
  Кощей выполз из-под полога, когда стрелки часов перевалили за полночь. В руке он держал термос с чаем. Чай уже остыл, но благодаря паре рун, нарисованных на термосе ворожбеной краской, он вновь оказался горячим. Напиток Кощей пил с широкого горла литровой, деревянной снаружи, а внутри стеклянной ёмкости. Он предложил присоединиться только Могильщику, но Сила от чая отказался, и Кощей продолжил пить сам. На голодные выпученные жуткие глаза упырят Скоморох не обращал внимание. Старательно делал вид, что деток не существует.
  Закончилась следующая улица, и они выехали на просёлку - дорогу между Районами, вдоль которой росли невысокие деревья и пышные кустарники. Пост они проехали быстро, полусонный будочник лишь махнул рукой. И стоило путникам проехать невысокие, но широкие ворота, как они ворвались в другой, живой и яркий мир, совершенно отличительный от того, что остался за спиной. В этом Районе "росли" в основном трехэтажные дома, архитектура которых напоминала Древнейшую Грецию, ту самую которая лишь отчасти осталась на картинках исторических книг и не более того. В некоторых зданиях горели окна, в некоторых было темно, но вход и широкое крыльцо каждого особняка украшали горящие, разноцветные гирлянды. Лампочки висели даже на невысоких заборчиках. Улица была наполнена тавернами и кабаками, и из приоткрытых дверей в ночную глушь летели музыка, смех, разговоры. Пахло жаренным мясом и овощами. В животе сразу же заурчало.
  Не смотря на ночь по улицам бродили пьяные и нет горожане, вестников и патрулей здесь было больше, а дороги чистили колдуны, выбрасывая вперёд руны, которые тут же вспыхивали, укрывали часть дороги огненным полотном, под которым снег таял. Это же полотно затем опускалось ниже, просушивая путь. У каждого питейного заведения стояли коляски, запряжённые мертвяком, а то и живым конём. Извозчики сидели в шаре тепло-ауры и защиты, ожидая какого-нибудь пьянчугу, которому понадобится транспорт, чтобы добраться до дома. Уличные фонари заливали светом дороги, в жёлтых лучах, подгоняемые ветром, хаотично кружились снежинки, создавая отдельную страницу жизни и добавляя к всеобщей толику некоего волшебства.
  Когда повозка путников протянулась чуть дальше и свернула на более широкий проезд, им стали попадаться редкие кареты и телеги, и ещё больше колясок, развозивших по домам посетителей ночных общепитов. Вот они миновали площадь с богатыми домами - о состоятельности жильцов говорило то, что дома имели более крупные колонны, большое крыльцо и вытянутые окна. А ещё удивительные заборчики, выложенные мраморными камнями и калитку, напоминавшую больше мини воротца. Вот они проехали мимо похожего на театр здания, но это был скорее дом главы Района, из раскрытых дверей которого на широкое крыльцо лилась музыка, дамы с кавалерами кружились в танцах. Занесённые снегом сады казалось кружили в едином ритме вместе с людьми. Возле здания собралось приличное множество карет, бричек и дилижансов.
  В сегодняшнем мире было столько стилей, как в архитектуре, так и в одежде, что попавший сюда древний человек ужаснулся бы такой эклектики.
  Попался им и торговый караван.
  Проехав пару километров, вырулили к колдовской Лавке. Деревянная арочная вывеска "Лавка Волхвов", протянувшись гибкой змеёй через узкую дорогу, встречала их яркими лампочками. Длинная лента прилавков стояла под высоким цветастым пологом, приткнувшись по левую сторону от дороги. Окружённая тепло-завесой и защитой, Лавка была открыта круглосуточно и здесь любой колдун, ведьмачей и даже воин мог купить себе оружие, краску, шнуры, ленты, нитки, иголки... В общем всё, что было нужно в обиходе и для похода. Продавцы кто спал, кто бодрствовал. Клиентов же в позднее время суток было мало. Но они всё равно были.
  На углу Лавки приткнулся круглосуточный продовольственный магазин, и Кощей спрыгнул на лету, чтобы быстро прикупить только что зажаренной говяжьей колбасы, копчёной рыбы и пару батонов днём испечённого хлеба. Догнал Скоморох их на перекрёстке, где Сила остановился, чтобы пропустить еле ползущий караван.
  Ещё через пару десятков километров, оставив позади блестящие и залитые светом улицы, они выехали через массивные металлические ворота на пустырь. Некоторое время ехали вдоль глубокого обрыва, объезжая высокий холм, а когда оказались по другую его сторону свернули к мосту. Ворона тут же встрепенулась, стоило коням ступить на металлическую громадину. Сила сам был здесь второй раз. В своё время всю Большую Столицу объездил, и какой-то чёрт их занёс в это место. Бросив вниз взгляд, Медведь отметил, что под мостом так же, как и когда-то давно находилась огромная свалка. В здоровой расщелине, что уходила километров двадцать вниз и в ширину была километров пять, перерабатывались отходы. Специфика уничтожения ненужного продукта была вот какой: колдуны обрисовывали отдельный участок рунами, заключали отмеченную массу в уничтожающий ворожбеной знак, и после поджигали их. Огонь, что поглощал мусор, и дым, что поднимался от него, сохранялись внутри купола до тех пор, пока отходы не становились пеплом. Но и потом, на сам пепел колдуны накладывали несколько рун, заключая его в шар, чтобы и памяти не осталось от ненужного продукта.
  Процесс был сложным, это для тех, кто развесив уши, слушал рассказ, могло показаться - раз плюнуть. Однако чтобы сжечь, например, двадцать метров, нужно было готовиться полдня. Сжигался мусор вечером или ночью, когда народ разбредался по домам. Огни, что при сжигании мигали внизу, были яркими и для глаз опасными. Однако Ворона, заприметив внизу огонёчки, тут же навалилась на Медведя и стала зыркать вниз, довольно поёрзывая на мягкой сидушке.
  - Ворона... - взволнованно говорила она, указывая пальцем на "светлячков". - Бусики... Ворона... Ворона... Бусики, бусики, бусики, бусики...
  - Да успокойся ты, - бурчал Сила, погоняя коней, которые стали идти медленней. - И не смотри много на них. Глаза потом будут красные. И болеть будут. Слышь, чего говорю.
  - Ворона, - довольно сказала Ворона и часто закивала. Затем посмотрела на Силу.
  - Сядь, - гыркнул Могильщик, и Ворона тут же села прямо, но продолжила ёрзать. А через два удара сердца резко повернула голову в сторону Кощея и упырёнка, с их стороны мелькали огонёчки тоже. И конечно же, вампирёнок так же, как Ворона, не оставил их без внимания. В темноте мусор плохо был виден, к тому же шёл снег. Но именно благодаря снегу колдовские "светлячки" казались более заманчивыми и интересными. По-детски волшебными.
  - Ночь, улица, фонарь, аптека,
  Бессмысленный и тусклый свет.
  Живи ещё хоть четверть века -
  Всё будет так. Исхода нет.
  
  Умрёшь - начнёшь опять сначала
  И повториться всё, как встарь:
  Ночь, ледяная рябь канала,
  Аптека, улица, фонарь.(2)
  Даже Ворона, забыв об огоньках, уставилась на упырёнка, который продолжал важничать и радоваться тому, что радовало только его и было понятно только ему. Потому, продекламировав стих, упырёнок ещё больше вздёрнул подбородок и ещё слащавее улыбнулся, всё так же поджимая тонкие губы. Медведь нелепо захлопал глазами и некоторое время вместе с остальными смотрел на пацана, а пацан на огонёчки. Сила, конечно, в стихах ничего не смыслил, это Кощей писал стихи, которые порой стихами сложно было назвать, ибо у брата часто с рифмой была проблема, но Могильщик в школе учился. Пусть и в деревенской. И этот стишок он, учась в шестом классе, зубрил со всеми наравне. Надо сказать учить поэзию для него было так же сложно, как её писать. В далёкой юности, когда Силе было лет четырнадцать он пытался складывать рифму, но дальше одного слова не заходило. Столько бумаги перепортил и нервов тоже.
  - Слышь, дурак, а ты вообще откуда и кто такой будешь? - глядя на вампирёнка, спросил Кощей. - Мы тут разрешили тебе с нами проехаться. А ведь ты сначала напал на нас, потом наглым образом присоединился к нам, хотя тебя никто не приглашал, затем чудесным образом свалил, когда мы оказались в ловушке, и после предстал перед нашими очами на нашей телеге с нашими вещами будто герой дешёвого романа. Пора бы уже объяснить суть вещей. А то что-то я не совсем понимаю, что за хрень моржовая тут у нас происходит?
  - Ворона, - хрипло, с наездом, произнесла Ворона, поддерживая Кощея. А ещё уставилась на упырёнка таким взглядом, словно хотела его сжечь. Если бы могла, подумалось вдруг Медведю, то парнишка давно превратился бы в горстку пепла.
  - Хамелеоны семейство ящериц, приспособлены к древесному образу жизни. Известны своей способностью менять окраску тела, - с важностью заговорил упырёнок, будто не на передке телеги сидел, а на троне. Он был уверен в своей уникальности и был уверен в том, что другие видят его в том же свете, что и он себя. - Тело покрыто роговыми неперекрывающимися чешуйками, различными по форме и размеру. У некоторых видов имеются небольшие участки голой кожи. В отличие от других игуанообразных ящериц, остеодермы отсутствуют, однако у брукезий имеются поверхностные окостенения в виде пластинок над позвоночником. Чешуи на боках тела, горле, хвосте и голове как правило удлинённые и имеют коническую форму. Между ними лежат мелкие зёрнышки, либо равномерно распределённые по телу, либо собранные в группы.
  - Ты что, энциклопедия? - вопросил Кощей, щёлкнув от удивления челюстями. - "Тысячелетняя Правда" Мирословца Грифеля?
  - Кровососущие комары, или комары, или настоящие комары - семейство двукрылых насекомых, принадлежащих к группе длинноусых, самки имаго которых в большинстве случаев являются компонентом комплекса гнуса. Характерны для этого семейства ротовые органы: верхняя и нижняя губа вытянуты и образуют футляр, в котором помещаются длинные тонкие иглы (2 пары челюстей); у самцов челюсти недоразвиты - они не кусаются...
  - Так, понятно, - оборвал его Скоморох, которому на самом деле не было понятно ничего. - Такой же идиот, как упырка. Давай по-другому. Звать как?
  Упырь ничего не ответил, продолжил смотреть вперёд, иногда вниз, на огоньки, как и перед этим, чуть заметно улыбаться и явно гордиться собой. Он был похож на идиота, как впрочем и Ворона. Кощей тут был прав. Однако, прав он был и в другом: вот кто этот вампир такой и какого чёрта он к ним приклеился? И как получилось так, что с ними не попался в логово снов, и потом доставил телегу с вещами аккурат на бережок того болотца?.. Всё это настораживает, однако, опять же, напомнил себе Сила, в который раз уже за короткое время, что упырь был с ними, от парнишки не веет опасностью, как не веяло опасностью и от Вороны. У Могильщика складывалось такое ощущение, что он не знает куда идти и потому присоединился к первым встречным. Да нет же, это как раз-таки понятно. Не понятно, кто он и откуда?!
  Кстати, а может он всех бандитов выпил? Отчего и довольный такой. И больше ж крови не требует, не нападает! И не потому что боится получить по зубам. Вот и телега при нём же была. И вещи в полном порядке. Даже припрятанные денежки на месте, Медведь лично перепроверил.
  Точно - выпил!
  Сила, в который раз, внимательнее к нему присмотрелся. А точно, похож на того, кто нажрался и кому уже ничего не надо. Даже колбаса, которую Кощей решил раздать после того, как проедут помойку, и запах которой заставлял желудок скручиваться и урчать, и мысль о том, что в телеге есть ещё немного запечённой курицы, и даже вроде пара варёных яиц оставалась, ему был ни по чём, потому что выпил... впрочем, покажи ему кусок колбасы, не откажется. Как и от чая, который Кощей выдул в одну харю, не поделившись с ним и Вороной.
  - Тогда буду звать тебя Дурак, - сказал Кощей, не дождавшись ответа.
  - Ярослав Владимирович, - наконец, сказал упырёнок. Сила приподнял в удивлении брови, Кощей приоткрыл рот. - Сын князя Владимира Святославовича (из рода Рюриковичей) и полоцкой княжны Рогнеды Рогволодовны, отец, дед и дядя многих правителей Европы. При крещении был наречён Георгием...
  Некоторое время Скоморох переваривал информацию, а Медведь дёргал за вожжи. Если вспомнить древнюю историю, которую Сила изучал ещё в школе, более ста пятидесяти лет назад, то такие далёкие имена мелькали на страницах учебников. Кажется даже в трактатах Мирословца Грифеля, которые они изучали в тренировочном лагере, тоже были. И потом Лучезар Исследователь так же говорил о них. А это значит?..
  Что? Сила опять уставился на упыря. На первый взгляд обычный, ну тощий, бледный, чернявый. На морду красивый али нет, это уже девки пусть разбираются... Но информация, которую он постоянно выдаёт, говорила о чём-то таком, что в этом времени могло значить одно: древний... Нет, оно понятно, что подросток. Вполне вероятно в той школе, откуда он сбежал - может - подробно изучают исследователя и историка товарища Грифеля. И вот его выдержки из трактата могли отпечататься в недалёком разуме паренька.
  Но если всё же он древний? Если недавно только пробудился?!
  Ну, если древний, тогда надо везти его в Лунный Терем, куда они и направляются. А что остаётся, если к тебе прицепился странный идиот, от которого нормального слова не добьёшься. И... погодите. Может это его имя? Или же энциклопедия?
  - Ты серьёзно? - наконец, осведомился Кощей.
  - Георгий Победоносец - христианский святой великомученик, наиболее почитаемый святой с таким именем и один из наиболее известных святых в христианском мире. Существует множество вариантов его жития, как канонических, так и апокрифических.
  - Ты... - Скоморох завис, Медведь сильнее сдвинул брови к переносице. - Верующий?.. - с сомнением произнёс Кощей.
  - Гай Юлий Цезарь - древнеримский государственный и политический деятель, полководец, писатель. Происходивший из древней патрицианской семьи, Цезарь последовательно добивался всех ординарных римских должностей и сделал себе имя на борьбе с консервативными сенаторами.
  - Я же говорю - Дурак, - пробормотал Кощей.
  - Александр Невский?.. - слабо вопросил упырь, на этот раз посмотрев на Скомороха так, будто спрашивал его - как такое имечко?
  Кощей удивился.
  - Дурак, - упрямо повторил брат.
  - Чингисхан - основатель и первый великий хан Монгольской империи, объединивший разрозненные монгольские и тюркские племена; полководец, организовавший завоевательные походы монголов в Китай, Среднюю Азию, Ближний Восток (в большей части на территории современного Ирана), на Кавказ и в Восточную Европу. Основатель самой крупной в истории человечества континентальной империи, - с лёгким негодованием сказал упырёнок.
  Медведь подумал о том, что этот идиот не знает своего имени, что подтверждало теорию о древнем, который совсем недавно пробудился. Ибо просыпаясь, древние не то, что имени своего не помнят, они и себя забывают. Через некоторое время могут что-то вспомнить, но это лишь обрывки и не всегда в тех обрывках их паспортные данные.
  В подземельях Большой Столицы, да и под другими городами и даже сёлами, а то и под руинами древних цивилизаций находится много гробов со спящими упырями. О некоторых даже Лучезар Исследователь и исследователи Бабьей Избы ничего не ведают. Есть такие хранилища, которые закрыты толстыми, со странным механизмом дверьми, и открыть их сегодняшний человек даже колдовскими рунами не может. А есть такие, в которые ходы ещё не нашли, да и сами хранилища не нашли так же. Сам Лучезар об том говорил.
  От Скомороха повеяло диким раздражением, и Медведь прервал свои размышления и решил спасти жизнь недоноска.
  Кощей уже собирался схватить мальца за широкий ворот свитера, который был ему таким большим, что упырь вот-вот и захлебнётся в нём, но Сила протянул руку и положил ладонь парню на голову.
  - Будешь Апанас, - сказал он.
  Удивил. Кощей сделал такое выражение на лице, что Сила понял: имечко так себе. Однако отступать было бы трусостью. Ежели озвучил, значит, так и должно быть!
  - Соглашайся на Дурака, - произнёс Скоморох, придя в себя. Потом покривился. - Это лучше, чем быть гнилым фруктом... Ананас.
  - Ананас - многолетнее травянистое растение, вид рода Ананас семейства Бромелиевые. Ананас настоящий представлен в культуре многочисленным разнообразием сортов по всем тропическим странам земного шара.
  - Апанас от Афанасий, - рыкнул на Кощея Медведь, тот скривил морду снова, мол, итак знаю. Затем открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.
  - Афанасий - от греческого бессмертный... - проговорил, словно статист, упырёнок и вдруг засиял пуще прежнего, будто резко включённая лампочка. - Апанас! Апанас! - закричал он от радости и похлопал гордо ладонями себя по груди, а потом посмотрел на Ворону так, будто выиграл в очень сложной игре, одержав труднейшую за всю историю этой игры победу.
  - Ворона! - крикнула она ему в лицо и тоже ударила себя по груди. - Ворона!
  - Апанас!
  - Ворона!
  - Апанас!
  - Ворона!..
  - Рты закрыли! - гаркнул Медведь и сильнее ударил коней. Мимо проезжавший одинокий путник при выкрике Могильщика косо посмотрел на них, прищурился и, не останавливаясь, поехал дальше, тут же потеряв к ним интерес.
  Когда до окраины моста оставалось несколько метров, Сила вдруг спросил, уж больно не давало ему покоя то, что пацан говорил странными словами, будто и правда вычитывая информацию из энциклопедии. Ему хотелось знать, откуда парнишка.
  - Апанас, - позвал Сила, и упырёнок тут же повернул к нему голову, выпрямившись ещё больше, хотя куда уж сильнее, итак сидел, как будто кол проглотил. Засиял жуткой улыбкой, засверкал алыми, будто две лампочки, глазами. Ворона зарычала. - Лет тебе сколько?
  На мгновение Апанас задумался, а Ворона тут же заговорила.
  - Две... Две... Ворона две...
  - Тебе тридцать четыре же. Каких две, - буркнул Медведь.
  - Две тысьци... И тридцать четыре.
  - Чего?
  - Две тысьци тридцать... тридцать цетыре, - повторила Ворона. Сила некоторое время смотрел на упырку, ровным счётом ничего не понимая, а затем натянул поводья.
  - Сколько? - вопросил Кощей, придвигаясь к Вороне ближе, в попытке заглянуть ей в лицо через смирно сидящего между ними Апанаса.
  - Две тысяцы и тридцать четыре, - повторила она с жутким выражением на лице, а потом выпучила глаза так, что они чуть из орбит не вылезли. - Ворона долгая. Ворона дочка... Ворона... - потом насупилась, пытаясь что-то сказать ещё или же вспомнить.
  - Две тысячи сорок первый год по Китайскому календарю год белого Петуха, стихия металла, - заговорил Апанас. - Энергия первоэлемента Металл, согласно Китайскому гороскопу, дает человеку огромную внутреннюю силу, блестящие умственные способности и несгибаемую силу воли! Он знает себе цену и верит в свои возможности.
  - Тебе две тысячи сорок один год или же ты рождён в две тысячи сорок первом году? - попытался уточнить Скоморох, кажется что-то поняв из того, что только что наговорил Апанасий.
  - Победа в игре с сочинцами получилась волевой. "Ястребы" смогли взять себя в руки и отыгрались со счётом 0:2, завершив дело в овертайме. Главным героем стал Райан Спунер, оформивший дубль. Один из голов он забил как раз в дополнительное время...
  А это, мать вашу, что за комментарий к матчу?! Такого в трактатах Мирословца Грифеля и уж тем более в исследованиях Лучезара Исследователя нет.
  - Ворона две тысячи тридцать четыре. Ворона... Две тысячи и тридцать четыре, - довольно сказала Ворона и сверкнула жёлтыми глазами, с пол щелчка поняв, что имел в виду своим высказыванием Афанасий. Вот только Медведь со Скоморохом продолжали быть в глубочайшем недоумении.
  Апанас глянул на Ворону с таким высокомерием, что она зашипела. Назревал новый конфликт, не понятно на чём основанный. Апанасий важно выдал:
  - Самый простой и достаточно эффективный способ в режиме реального времени заметно улучшить внешний вид кожи, сделать менее заметными морщинки, стереть с лица следы усталости и тусклость - антивозрастные маски для лица или, как их еще называют, омолаживающие.
  - Ворона тридцать четыре и две тысячи... жить... там... Родить. Потом лежать... спать...
  - Час от часу не легче, - удручённо выдохнул Сила. - И тут стало ничего не понятно.
  - О великий Космос, спаси и сохрани меня от того, что я сейчас хочу совершить, и не позволь мне, о Единый Боже, несмотря на то, что в тебя я не верую, взять на душу грешную этот мелкий, но такой сладкий грешок... - скороговоркой проговорил Кощей под рычание и шипение готовых вгрызться друг другу в глотки упырят.
  Медведь схватил молодёжь за шиворот быстрее, чем Кощей что-либо сделал и забросил их под полог, рыкнув так, что в одно мгновение внутри повозки образовалась приятная тишина. На доли секунды Сила подумал, что упыри ему лишь приснились и сейчас он неожиданно проснётся. Однако мысль была глупая и тут же истаяла, и Могильщик решил оставить думы и дальнейшие расспросы на потом, щёлкнул поводьями, и кони вновь поскакали рысцой, выворачивая из просторной площадки, какой заканчивался мост, на широкую дорогу. Тогда Кощей раскрыл пакеты и вытянул колбасу и надломил батоны. На звук шуршащих бумажных пакетов высунулись упырята. Тихо и скромно присели на полюбившиеся места, вцепились в еду. Остаток пути ехали молча, жевали; вампирята продолжили вертеть головами, рассматривая улицы города, прятавшиеся за дикой метелью.
  От моста до гостиницы было километров пятнадцать. Сила подогнал коней, и уже через короткое время они ставили повозку и мертвяков на просторной крытой стоянке, что расположилась на заднем дворе довольно приличной, трёхэтажной гостиницы. Расплатившись за постой сразу же, быстро поднялись по широкому с высокими столбами крыльцу и вошли в душную и такую долгожданную обитель. Сонная матрона сунула им в руки ключ от номера на четверых - оставлять одних вампирят без присмотра Сила отказался напрочь - взяла заказ на завтрак и махнула им на лестницу.
  Спать Сила лёг только в три часа ночи. Дождавшись пока все примут ванну, Медведь "занырнул" в лохань последним и долго грелся, переваривая произошедшее за день. Новый знакомый, древний знакомый, ещё один идиот; бандиты, на пороге смерти, разорванные на куски тела, которые они так и оставили гнить в парке - ничего кто-нибудь найдёт и приберёт. Главное, чтобы убийц не искали. Тут Сила поморщился: надо было всё же поскидывать ублюдков в воду. Вспомнив, что наглотался гадкой воды, прополоскал и промыл рот, хотя Кощей сделал всё своим колдовством. Затем ещё немного погрелся, пришёл к выводу, что думать много вредно и утро вечера мудренее, вылез из лохани, глянул на себя в зеркало.
  Красотой Сила Медведь не блистал: крупный нос, суровый взгляд глубоко посаженных серо-голубых глаз, кустистые брови, большой рот, крупный подбородок, небольшая, подстриженная борода и густые усы тёмно-русого цвета. Сейчас к этим цветам прибавилась седина. Немного, но добавляла солидности и весомости, то есть возраста. Короче, после двух суток в пути вид надо отметить был так себе.
  Огладив бороду, Медведь решил немного её подстричь и подравнять, сбрив щетину, придав привычную форму. Утром будет не до этого. Да и кто знает, что утром-то будет. Уж больно сердце у Силы не на месте. Вроде дорога не такая уж и трудная - разбойники ни в счёт, - а внутри всё переворачивается. Что-то душу холодит. Чуйка медведя пробуждается и предупреждает его о крутых поворотах.
  Приведя в порядок бороду, Сила быстро заплёл несколько косичек, ещё раз посмотрел на себя в зеркало. Конечно Ульян это делал лучше, но и так сойдёт. Расчесав кустистые брови, Сила решил, что такую рожу как не правь, всё равно ничего лучше того, что создала природа не получится, потому он, убедив себя, что вид теперь имеет более цивильный, отправился спать.
  Утром встали ещё солнце не взошло. Кощей перед сном сказал, что они немного отклонились от курса, и чтобы вернуться на короткий путь, надо будет дать крюк. Маршрут он поменял. А это займёт ещё лишних три часа. Быстро позавтракав в гостиничном ресторане и прикупив пару бутылок крови для упырят, запрыгнули в повозку и тронулись в путь.
  Кощей сразу же завалился под полог, рядом с ним завалился сонный, толком не проснувшийся Апанас. Сила прыгнул на передок, крякая от мороза, что проникал под тёплый тулуп, вымораживая тепло. Рядом с ним приземлилась, открыв широко рот и выдыхая морозные облачка, Ворона. Ей это очень нравилось, и некоторое время она играясь этим, пока тепло-аура не нагрела воздух до такого состояния, что мороз остался за её ворожбеной стеной. Помимо облачков пара, Ворона иногда поглядывала на висящие на шее бусы. Рассматривала улицы, что тянулись витиеватыми дорогами, уводя путника то вправо, то влево, то закручивая вверх, то вниз. Когда они вырулили на широкую площадь, где торговцы раскрывали яркие палатки, Ворона насторожилась и, широко открыв любопытные глаза, созерцала строившийся на её глазах рынок.
  - Бусики, - неожиданно ткнула она пальцем в одну из палаток, где хозяин только выставлял товар.
  - Бусы, - тут же откликнулся продавец. - Натуральный хрусталь и кварц, добытый на северах, в глубоких пещерах забытых предков. Купи своей дочке бусы, путник. Не пожалеешь. Отдам по скидке...
  Медведь оценил узкоглазую морду торговца, говорившего на хорошем наречии русов, затем натянул поводья, посмотрел на Ворону, и та, поняв, что у неё будет новая покупка, запрыгала на месте, оборачиваясь вороной и вновь человеком.
  - Ворона, - радостно верещала она, продолжая переворачиваться. - Ворона!..
  Осознав, что радость будет длиться долго, Сила ткнул пальцем в нитку ярких алых бус, затем в толстый браслет, после вытянул серебряный рубль и отдал торговцу. Увидав такую оплату, он сунул покупки Силе в руки и, попросив обождать, исчез в палатке и вынес зеркальце, с металлической, узорной крышечкой. Радости Вороны не было предела. Торговцы тут же заголосили на разных наречиях, подзывая Силу к себе, но Медведь тронул коней дальше и остановился только у окраины площади, прикупив колбасы, хлеба, сала, вяленой рыбы, лука, сладких плюшек с творогом и банку сметаны. Купил большой термос чая с мятой и лимоном. Чуть дальше расположился дедок, перед ним на раскладном маленьком столике стояло ведро с кедровыми орехами. Сила купил три стакана. Разбудив спящих, устроил перекус.
  - Кончай тратить деньги на стекляшки, - недовольно покривился Кощей, заметив на шее у Вороны новую нитку бус и браслет на запястье, который был большой, и Сила терпеливо перевязывал ниткой, выдернутой из вязанного Наташкой носка, забирая в сторону несколько шариков, чтобы браслет не спадал с тонкого запястья.
  - Пусть порадуется, - буркнул Медведь. - Не дорого. Девка же.
  - Нам ещё до Ладогора Снежного ехать. А это, по моим расчётам... много дней пути. Деньги не резиновые, да и с воздуха они не падают. Если так хочется бус, пусть поработает.
  - Хватит. Сегодня уже до Лунного Терема доберёмся. Сдадим на руки упырям и до свидания. Память хоть об нас останется.
  - Брат Медведь, это что, сентиментальность? - посмотрел на Медведя со странным выражением на лице Скоморох.
  - Ой... - хрипло выдохнул Сила, не найдя слов и натянул браслет на руку Вороны, которая всё это время большими, золотистыми глазами следила за тем, что делал Медведь.
  - Солдатики из дерева изготовлены из экологически чистых материалов и отличаются высоким качеством. Мы подобрали для Вас лучшие солдатики из дерева от лучших производителей и предлагаем их по самым низким ценам. Приобрести солдатиков вы можете в наших магазинах, расположенные по адресам, которые указаны в рекламных брошюрах и на сайтах магазинов, - произнёс слегка обидчиво Апанас, но всё с тем же гордо вскинутым подбородком. Он явно намекал на что-то, выдавая очередную тарабарщину.
  - А тебе никто слово не давал и тебе грех сопли разводить и жаловаться. Ты кто? Я тебя не знаю, - отозвался Кощей, на что Апанас поджал ещё более обидчиво губы и, демонстративно встав, как умели делать это только упыри, с гордо вскинутой головой вышел из-под полога, сев на козлы и взяв в руки вожжи. - Мать моя женщина, это что? - произнёс Кощей и уронил голову на раскрытую ладонь. Медведь допил чай, доел плюшку и вернулся на передок.
  Предчувствие того, что что-то идёт не так, накрыло Могильщика в тот момент, когда они подобрались к посту. Сила натянул поводья, заставляя коней идти ещё медленнее, затем бегло оценил обстановку. На широком посту, за которым была большая развилка, аж на девять дорог, практически никого не было. До этого, каждый раз, проходя мимо будочников, Медведь сталкивался с караванами, одинокими путниками и прочими путешественниками, идущими каждый своим путём. С этой стороны была пустота. А с той редкие въезжающие в Район. В конце концов, не доезжая до будки метров тридцать, Медведь остановил коней и прищурился, глядя вперёд и по сторонам.
  Дорога была свободной, широкой. По окраинам тянулись выложенные камнем и плиткой тротуары, впереди виднелся свободный участок для разворота. По левой стороне стояли невысокие, максимум трёхэтажные дома. Архитектура в этом Районе была так себе, как ему казалось, довольно безвкусная: дерево, камень и металл соединялись в едином ансамбле, отчего здания выглядели не живыми и мрачными. А ещё избы здесь были обнесены высокими железными заборами, они как раз стояли по правую руку от Могильщика. Дома были многоквартирными, а квартиры просторными. Этот Район славился тем, что жили здесь в основном простые люди, да, те самые, которые в эту эпоху рождались один на сто тысяч, и те самые, которые не были ни ведьмачеями, ни упырями, ни колдунами, ни оборотнями, и те самые, которые жили максимум девяносто лет, ежели им не продлевали жизнь и молодость ведьмачи. Говорят, когда-то давно, вампиры повыпивали таких людей досуха, вот их и осталось совсем немного. В эту эпоху упыряки пили кого угодно, кроме себе подобных, и сильно заботились о простых гражданах.
  Сила думал не долго, потом окинул взглядом небо. После снегопада и вьюги на небе сияло яркое солнце, отражаясь от бледно-белого снега лучами, слепило глаза, заставляя их слезиться. Улицы чистили, убирали от снега, вышкрябывали до блеска. Если так подумать то до Лунного Терема должно быть рукой подать, однако, если порыться в памяти, которая несмотря на медвежью сущность у Медведя была коротковатая, почти как жизнь простого человека, то этот Район находился немного в стороне от того, по которому они должны были проехать, чтобы к вечеру добраться до Кровавого Терема.
  Медведь ещё раз подумал. Отметил высокий деревянный виадук, перекинутый через широкую дорогу, по нему шла группа школьников с учительницей во главе, несколько мужчин и старушка, катившая маленькую тачку перед собой; набитый до пузатого состояния дилижанс, что лихо пронёсся мимо них, гремя колёсами, развернулся чуть дальше, чтобы на другой стороне высадить народ и забрать ждущих на остановке; на противоположной стороне комплекс высоких терем-зданий - бочковатые и восьмискатные крыши были из железа, здания переплетались паутиной переходов, да лестницами, из высоких труб шёл дым, пахло ванилином и повидлом. Фабрика...
  Нет. Что-то было не так.
  Положив поводья на скамью, Сила решительно полез под полог, чтобы разбудить Кощея.
  
  (1)Информация взята автором с просторов рунета
  (2)Блок А., Ночь, улица, фонарь, аптека... (отрывок из цикла "Пляски смерти")
  
  6 глава.
  
  - Ну чего? - недовольно буркнул Скоморох, высовываясь наружу. Выглянувшее солнышко, несмотря на лёгкий морозец, одарило теплом и добром.
  - Сам глянь чего. Туда мы катим али нет? - сказал Сила, зачерпнув в кармане горсть орехов.
  Скоморох вытянул тело на козлах и тут же ёкнул. Некоторое время вращал головой с наитупейшим выражением на лице, затем часто заморгал, будто пытаясь прогнать морок. Протёр глаза. Соскочил с передка и обошёл повозку. Сила следил за братом не слезая, крепко держа поводья. Грыз орехи. Внутри всё переворачивалось от гадкого ощущения. Вылезли из-под полога и сели на облучок Ворона и Апанас. Апанас через мгновение соскочил с козел и присоединился к Кощею. Когда Скоморох, обойдя повозку три раза, остановился у правого переднего колеса, Апанас остановился тоже, хмуро глядя на колесо. Кощей сунул руку к внутренней стороне колеса, послышалось шипение и запахло гарью. Скоморох одёрнул руку.
  - Колесо - движитель, свободно вращающийся или закреплённый на вращающейся оси... - затараторил взволнованно Апанас.
  - Помолчи, - рявкнул на него Кощей и посмотрел на Силу. - Заколдовали, суки. Скорей всего утром знак нашкрябали, чтобы телега ехала туда, куда им надобно.
  - А кони? - удивился Сила.
  Кощей ничего не сказал. Прошёл вперёд. Приложил ладони к их лбам, прикрыл глаза. Заскрипел зубами.
  - Поменяли маршрут. Вот сволочи, - зашипел через некоторое время он.
  - Кто? - зачем-то спросил Сила.
  - А я по чём знаю, кто, - сплюнул на землю Скоморох. - Увели нас в сторону, гниды. Наверное те самые бандиты, что напали в Развесёлом. Говорил же я тебе, давай вернёмся и доведём дело до конца. А ты мне: не надо, целы и ладно... - И Кощей опять сплюнул, затем погладил коней по лбам и сухим носам.
  - Там огромная банда была, - оправдывался Медведь, насупившись. - Только время бы потратили, да силы. А то мож и раны бы какие заимели. У нас дела другие.
  - Другие-другие, - пробурчал Скоморох. - Можно перестроить маршрут. Раз плюнуть. Но вся проблема в знаке. Он прожёг колесо и теперь ворожба врезалась в повозку. И ежели я сейчас поменяю маршрут, повозка будет стоять на месте. И даже сто мертвяков её не сдвинут. Придётся убирать ворожбу. А убрать ворожбу можно только в одном случае: вырезать их знак моим знаком с помощью колдовства. Однако, во-первых, только не здесь, - и Кощей обернулся на двухэтажную будку, которую можно было бы назвать домом, намекая на стражей ворот. - А во-вторых, надо будет менять колесо. Так что выход лишь один, брат Медведь, придётся нам ехать туда, куда ведут.
  - А просто сменит колесо мы не сможем, потому что маршрут такого не предполагает.
  - Точно, брат, остановиться можем, а вот свернуть или же завернуть куда-то - нет.
  - То есть придётся нам ехать прямо в лапы к бандитам. Или кто там они?
  - То есть прямо в лапы тому, кто такой умный и кто нам телегу, мать его, попортил! - зло бросил Кощей, затем погладил мёртвых коней по лбам, вздохнул и вернулся на облучок, на котором уже сидели Ворона и Апанас.
  - И в какие же лапы они нас ведут? - вопросил задумчиво Медведь, расщелкнув зубами орех и выплюнув шелуху. Пожевал зёрнышко, проглотил.
  - Не могу знать, брат Сила, сокрыто всё. А колдовать здесь и сейчас, я уже говорил, опасно. Загребут, потом доказывай, что ты не осёл. Мы же с тобой везём лица не определённые, странные, мож, опасные, - и Скоморох мотнул головой в сторону Вороны и Апанаса, которые сидели между ними, как ни в чём не бывало. - В общем когда доберёмся до пункта назначения, тогда и узнаем, кто с нами такие не смешные шутки шутит.
  - И по какой причине, - добавил Медведь. - Не ясно чего хотят. Обворовать? Так у нас и брать нечего.
  - Может за упырями? - снова кивнул в их сторону Кощей.
  Сила некоторое время смотрел на ничего не понимающую Ворону, что пучила свои жуткие глаза, потом на Апанасия, который сидел, словно кол проглотив, и поджимал тонкие губки, чуть улыбаясь. Затем опять на брата.
  - Да хрен его знает.
  - Давай не будем сейчас об том ломать голову, - махнул рукой Кощей. - Встретимся с лиходеями снова, тогда и спросим. Хотя мне не интересно. Факт того, что они нервы нам портят и время тянут, уже заставляет меня думать об них, как о простой занозе, не более того.
  - Ворона, - вдруг подала голос Ворона.
  - Трогай, - скомандовал Скоморох, и Медведь щёлкнул поводьями.
  Мёртвые кони медленно двинулись вперёд. Пожалуй, это единственный пост, встреченный ими на пути, который проверил их от задней части телеги, до глаз мёртвых коней. Документы колдуны - на этот раз бледные, проверяли с придирчивостью, вчитываясь в каждую закорючку. Просматривали бумажку со всех сторон, пролистывали книжицу паспорта, задавали вопросы, слушали ответы, поглядывая на Ворону так, как если бы она упала на их головы с неба. Впрочем, в переносном смысле слова так оно и было. Потом рылись внутри полога, перекидывая с места на место подушки, одеяла и матрацы. Сложнее всего было с Апанасом. Сила объяснил, что они подвозят путника. Кто таков, не знают. Решили, мол, отвезти в Лунный Терем, вместе с девкой. Но будочники всё равно потребовали документы. Документов у Апанаса не оказалось. Вместо этого он достал из штанов - не из кармана, а из штанов (не ясно в каком месте он там всё это прятал) - какую-то бумагу, которую те брезгливо взяли и развернули. Некоторое время вчитывались в строчки, потом швырнули её себе под ноги. Как оказалось, то была инструкция по применению какой-то мустильсварновки. Когда они потребовали документы снова, упырёнок показал им кукиш, ткнув пальцем с обрызганным ногтем прямо в морду одному из бледняков. Пришлось заплатить штраф в два серебряных рубля. А потом ещё взвесить монеты: отдельно золотые, отдельно серебряные и отдельно медные. Припрятавший основной запас в тайном месте в телеге Кощей, естественно, не достал, а бледняки его проглядели. В итоге, будочники отписали им целую кипу бумаг: одна - вес монет и их количество, другая - за уплаченный штраф, третья - временное удостоверение Апанаськи, четвёртая - ещё за что-то. Так же пятая, шестая и седьмая. И только потом, через целых один час и двадцать три минуты их пропустили через границу.
  Оказавшись на широкой развилки, кони свернули в сторону Царь-горы.
  - Суки бледные, - шипел Кощей, сгорбившись на передке. - Они такие всю жизнь. Мрачным нахрен не надо каких-то путников обшковыривать, а эти чуть ли в трусы не залезли. Гниды.
  - Им скучно. Может мы первые за весь день, кто выехал из Района. Въезжающие-то были и есть, - отозвался Медведь, чтобы что-то сказать. Мимоходом он кивнул на телегу, что въезжала в Район.
  - И что? Так сидели бы в своём великом тереме, суки, - тут Кощей имел в виду ту двухэтажную крутую будку, что стояла на посту, - и носа бы на улицу не казали. Перевернули всё в телеге, опять укладывать, как было.
  Медведь промолчал о том, что в телеге и так было как попало.
  - Так что, брат Кощей, как дальше будем вести дела? - решил сменить тему Сила.
  - Как и говорил: едем до конца, - кивнул Скоморох, хрустнув шейным позвонком, на что отреагировали упырята, безумными глазами уставившись на Кощея. - Там будем глядеть. Отсюда две дороги: через Царь-гору и через Древний Мост. Через верх и через низ. Лучше низом.
  - Оно если сверху, то тоже не плохо.
  - К завтрашнему вечеру, ежели не останавливаться, приползём в Кровавый Терем. Правда в повозке ночевать придётся, - добавил Кощей.
  - Главное, чтобы на дороге нас неожиданности не поджидали.
  - Будут поджидать. Они же не просто нас увели в сторону. Дальше Царь-гора и пустырь. Там засаду легко устроить.
  - Легко, - согласился Сила, продолжая смотреть вперёд.
  - Только бы не на Мосту, - покривился Скоморох. - Ежели поцарапаем его, потом проблем не оберёшься.
  - Что сделаешь? Древняя конструкция. Под защитой Бабьей Избы.
  Кощей скривился, но ничего не ответил.
  Пока ехали по просёлочным улочкам, на которых дома становились ниже и реже, молчали. Чуть позже доели оставшиеся продукты. Выпили весь чай. Упырята кровь. Кощей, после плотного то ли обеда, то ли ужина, завалился опять спать, закутавшись во все одеяла, что были. Ворона и Апанас остались рядом с Медведем и глазели по сторонам, впитывая всё, что видели и слышали. Чуть позже Ворона включила хроникус. Петрушка-кормушка вещал новости. Говорил о том, что рядом с Ладогором Снежным появилась ещё одна мёртвая земля. Бог продолжает гнить и с его телом не могут справиться даже самые лучшие отряды колдунов. Трава колосится и алеет. Зацветает. Гудит. Сегодня девять дней со смерти Великого Князя Святогора. Мстислава устроила поминальный пир. Народ ждёт первый дождень, Великая Княжна должна будет вступить в полноправие - принести Великую Клятву народу русому и престолу. Петрушка-кормушка не стал перемывать прямо в эфире косточки Мстиславе, мол, баба же и всё такое, а лишь озвучил, что сейчас выпьет сто пятьдесят за светлую и звёздную дорогу Святогора.
  - А пока, мои други, послушайте "Колдовских лириков" и их балладу "Первый день без тебя". Ежели вы в дороге, вспомните Святогора добрым словом, ежели дома, наполните стаканы горячей водкой и выпейте за его душу, что сегодня отправится в путь по звёздной дороге. В иные миры. А может снова в этот. Пусть Святогор и был гнилушным правителем, но он был и он правил. Он был русом. Нашим братом и нашим сыном, нашим отцом и нашим дедом. И его имя навсегда отразится в истории нашей Светлой Славорусии-матушке, в каждом из нас, кто жил при нём, кто живёт сейчас. Святоши помолитесь за его душу, а не верующие посмотрите на небо. Где-то там звёзды ткут ему дороженьку. Удачи, Святогор, Великий Князь светлорусый, пусть твои звёзды горят ярче колдовских лампочек.
  И Медведь глянул на небо, пытаясь увидеть в ярко-синем покрывале, на котором, пусть и у горизонта, ещё сияло солнце хотя бы отблеск одной звезды. Но, конечно же, не увидел, однако очертания огромной Луны Леи, выползающей из-за горизонта отчётливо проступали. Сила знал, что где-то там, в недрах Великого Космоса душа Святогора уходит в другие миры. А может снова в этот...
  Догорел закат, ночь скользнула в дом,
  В душной тесноте говоришь о былом.
  В душной темноте стрелки на часах
  Отсчитают сердца последний удар.
  Ядовитый пламень поглотив тебя,
  Душу заберёт, бросит в небеса.
  Лодка у причала, как и звёздный путь,
  Ждёт тебя. Осталось совсем чуть-чуть...
  
  И прощальная песня останется со мной.
  И щёки себе омою горькою слезой.
  И прощальное слово сдавит болью грудь,
  С этой дороге уже никуда не свернуть.
  
  Солнце светит ясное. Новый день настал.
  Кто-то соболезнует, кто-то промолчал.
  И уже не важно, было как вчера.
  Важно только это - больше никогда...
  Будет завтра утро, будет завтра вечер.
  Время, как и прежде, боль легко излечит.
  И другая жизнь захлестнёт меня,
  Память лишь останется. Да твоя звезда.
  Медведь вспомнил похороны. А ещё то время, когда Святогор был мальцом. И был мальчишкой Борис, старший сын Игоря Воевателя, умерший раньше всех, даже раньше отца, и вспомнил Добромира Дурака, второго сына Великого Князя, кому прочили престол, несмотря на глупость и дурость, что царили в нём. Мстиславушку, тощую девку-ведьмачку с яркими глазами, выросшую в настоящую красавицу. И, конечно, вспомнил Игоря Воевателя, того, с кем хаживали в походы, с кем рубили врага и нечисть, с кем изъездили вдоль и поперёк всю необъятную матушку Славорусию.
  Люди рождаются и умирают. Ничто не вечно под луной. И никто.
  Когда солнце - алый, раскалённый блин - закатилось за горизонт, и на эту часть мира опустились сумерки, а прячущаяся за верхушками деревьев огромная Луна Лея стала наливаться ярким светом, повозка выехала к развилке. Медведь опасался засады, постройки остались позади, впереди пустые земли. За примерно километр до разветвления дорога резко ушла вверх, потянулась лесная полоса.
  Царь-гора - горная гряда, разделявшая Большую Столицу на две части, была довольно широкой, но не высокой. В центре этого уродства - никак по другому нельзя назвать спину того монстра, что застыл мёртвым сном со времён Конца Света, высился неживой вулкан. В его здоровущей горловине, из которой большим взрывом выбросило огромное количество пепла, лавы и камней, что потом замерли вокруг него в причудливых формах, имитируя то ли животных, то ли какие-то растения, люди добывали руду. В ночи застывшая лава и камни, что охраняли громадину, расцветали ярким светом. И сейчас укрытые снегом казались волшебными фигурами дивных монстров. Силе удалось лишь отчасти рассмотреть эту удивительную красоту, остроконечные холмы, через которые потянулась дорога, чуть уходя вверх и в сторону закрывали обзор. Ворона же с Апанасом тут же обернулись в птицу и летучую мышь, чтобы взлетев вверх, рассмотреть чудо получше.
  Когда кони вырулили на большую площадку, Сила попридержал их, чтобы обождать вампирят. Те летали в сизом небе, что-то по своему кричали, визжали, рычали, потом вроде даже смахнулись - птица долбанула летучую мышь пару раз клювом, на что летучая мышь укусила птицу за крыло, - а после резко опустились на облучок, вернув себе человеческий вид. Сила тронул вожжи. Упырята тут же переключили внимание. Развилка оказалась в гуще удивительно высоких, с могучими, толстыми стволами елей и сосен, с мохнатыми снеговыми шапками на многочисленных ветвях. Между этими деревьями, уходящими вверх по пологим склонам хребтов, тянулись тропинки и аллейки, там стояли столбы с причудливыми фонарями и лавочки со скамьями. А дальше, выше по склону, виднелись беседки и смотровая площадка. На другом склоне большого холма был так же парк, а вид со смотровой открывался как раз-таки на вулканических "охранников". На входе в парк стояли два огромных деревянных резных медведя. Они держали в могучих лапах большую доску, на которой было написано: "Царъ-Гора". Пред входом уже стоял фургончик колдунов, что приехали зажечь фонари. В другой фургон загружались дорожники, прочистившие аллеи парка от выпавшего снега.
  Это всё Большая Столица, которая, порой казалось, не имела ни конца ни края.
  Ворона по обыкновению стала тыкать пальцем, Апанас что-то цитировать. А Сила ничего не ответил, кони шли вперёд по ведомой только им дороге.
  Выбрали они ту дорогу, которую так сильно не хотел ни Кощей, ни он. Они двинулись вправо, когда та, что вела вперёд и вниз осталась ими проигнорирована. Выбранный путь забирал чуть вверх и уходил в сторону, прочь от парка и оставляя за спиной где-то там прячущийся вулкан. Пока Ворона и Апанас, вновь соскочившие с передка, играли в снежки, потом шипели, затем рычали, а после дрались, Сила Медведь размышлял над тем, как бы он поступил, будь он разбойником и заведя свою жертву вот в эти места? Глухие, горные, заповедные.
  Буквально через несколько минут из-под полога выполз Кощей, рыкнул на упырят, которые тут же кинулись к повозке и сели на облучок, обдав Скомороха ворохом снежной пыли, которую принесли за собой. Кощей ругнулся, треснул каждого по затылку, на что Ворона - уже привычно - зыркнула на него жуткими глазами, а Апанас заулыбался сильнее. Ещё пуще закутавшись в пуховое и цветастое одеяло, брат некоторое время так сидел, не шевелясь, явно борясь со сном.
  Через некоторое время, когда повозка добралась до вершины небольшой сопки, Медведь остановился. Спрыгнув с повозки, они быстро сходили в туалет. Вернувшись на передок, Сила дёрнул вожжами. Кони вновь пошли, явно никуда не торопясь. Воевать на полный мочевой было как-то неудобно.
  Вокруг стояла гнетущая тишина. Редкая лесополоса, раскинувшаяся по взгорью, многочисленные кустарники, укутанные в снег, с голыми ветками, ночной мороз, проникавший лёгкой суровостью через тепло-ауру пощипывал за щёки и нос, вырывался изо рта облачками пара; яркие звёзды на небе, серп луны и мрачное величие Луны Леи, что казалось чуть ли не закрывала полнеба. Покой и умиротворение. Всякий раз глядя на Лею, Могильщик ощущал неприятную липкую смесь из тревоги, раздражения и усталости. А что будет в четыре часа утра? В четыре часа утра она нальётся таким светом, что будет трещать голова, станет неуютно и захочется скрыться от неё. В это время лучше спать.
  - Я тут подумал, - вдруг нарушил тишину Медведь. Впереди показался маленький огонёк, через несколько секунд выросла тень. Всадник мчался по дороге на быстром скакуне и ветер хлестал его в лицо. Вестник пронёсся мимо даже не взглянув на них. - Я тут подумал, - повторил Сила, - может переколдуешь?
  - Можно. Главное со знаком не перестараться. Но думаю что уже после того, как встретимся с нашими друзьями. Хочу раз и навсегда разобраться с этой проблемой. Ты же понимаешь, что ежели тати на след кого напали, уже не отпустят, пока чья-то голова не упадёт с плеч. Это же жертвы кривого зачатия. Да и вообще, с колесом лучше не рисковать. - Кощей коротко пожал плечами, глянув на Силу. В этот момент, дорога вынырнула из-за крутого поворота, покатилась чуть вниз, к небольшой площадке, за которой был обрыв. А через обрыв был перекинут Древний Мост.
  - Как скажешь, брат Кощей, - буркнул Медведь. Ему и правда было всё равно. На этом этапе их путешествия руководил брат.
  - Кстати, там внизу есть поселение. Может спустимся. Переночуем?
  - Сам же сказал, едем вперёд.
  - Ну дык, ради энтого я постараюсь очень и очень сильно, брат Сила, выжгу знак и перестрою маршрут. Там может сменим колесо... Ща токмо Мост переедем. Там спуск будет вниз...
  - А как же бандиты? Или кто там? Ты ж с ними хотел разобраться, раз и навсегда.
  - Ну немного перестроимся. Делов-то.
  Некоторое время Сила думал, потом нахмурился и недовольно поглядел на Скомороха. Семь пятниц на неделе - это раз. А второе, чуял Сила, что битва скоро, как бы не на Мосту. А ежели ждут разбойники в том поселении?.. Он итак всю дорогу от поста ехал, как на иголках.
  - Нет уж. Дальше едем. В повозке поспишь.
  - Мои кости скоро стонать начнут от такой лёжки, - возмутился Кощей.
  - И что же теперь. Вот возьми, посиди тут.
  - Так и зад можно отсидеть, добрый человек.
  - Тогда походи.
  - Так ноги можно стереть, мил человек.
  - Могу тебя здесь оставить, обратно до дома как-нибудь дойдёшь. Там кровать у тебя хорошая, - рыкнул Медведь. Надоел.
  - Нет уж, коль собрался с тобой идти, брат Сила, так уже до конца пойду.
  - Тогда не ной, - ответил Сила и щёлкнул поводьями.
  - До конца с тобой пойду и поход твой ратный в былине опишу, а потом музыку наложу и песнею разнесу по всем весям светлорусым, чтобы знал люд и тут и за пределами государства нашего необъятного какой ты мужественный и отважный, как супостата рубил, да страха не ведал...
  - Рот закрой, Кощей, - рыкнул не зло Сила, и Скоморох, щёлкнув челюстями, вздохнул. Закутался сильнее в одеяло и притих.
  Спуск занял немного времени. Им навстречу с Моста выехала большая телега, а следом за ней трое всадников. Сила напрягся, но путники благополучно разъехались на неширокой, но хорошей дороге. Несколько метров до площадке они медленно катились вперёд, и Могильщик думал, что устроить засаду вот тут было бы хорошим делом. На другом берегу ущелья такая же тишь да гладь, да и деревьев больше. Внизу замёрзший поток реки, поселение стоит чуть в глубине и дальше от Моста, оно будто врезанное в скалы и земляные холмы. То село считалось одним из старых сёл сей эпохи. Местные старожилы говаривали, что заложили его предки сразу же после Конца Света.
  Древний Мост стоял здесь так же чёрт знает с каких годов. В своём строении он имел много металлических предметов погибшей цивилизации, а так же деревянные брусья и камни. Мост являл собой уродливое чудовище, что стояло на массивных подпорках - каменных столбах, что уходили в бурлящий, сейчас замёрзший поток, врезаясь в такое же каменистое дно. Скорей всего древний человек установил дорожную часть моста на некогда высившиеся скальные обрубки, и только потом, чуть позже, придал опоре уникальный вид. На некоторых столбах были вытесаны лики, на некоторых фигуры птиц и морды животных. Частично они были разрисованы скальными рисунками, на которых были изображены путники, две луны, земля и прочие вещи, что давно изучили исследователи и сложили по ним историю древнего человека. Древний Мост был широким, на четыре полосы, имел деревянное покрытие, высокие перила металлические с одной стороны и массивные деревянные с другой. Широкую мостовую разграничивала небольшая трещина, там не было порядочного стыка. И в кое-каких местах поросли кустарники, цепляясь своими корнями за то, что было внутри. Дорожная часть моста имела довольно широкие промежуточные опоры, говорят внутри он был наполовину заполнен мусором, заставлен металлическими предметами, были и пустоты. Удобно для того, чтобы скрыться от посторонних глаз и устроить засаду.
  - Так, - пробормотал задумчиво Сила, чуть натягивая поводья и заставляя коней идти ещё медленнее. В грудине запекло, закрутило, потом ухнуло вниз.
  - Думаешь, здесь? - просипел из-под одеяла Кощей. Он сидел с накинутым уголком на голову. Торчали только нос и сонные глаза.
  - Сейчас узнаем, - буркнул Медведь. - На всяк случай, готовься. Упыри, в телегу, - скомандовал Сила.
  - Ворона, - пылко заявила Ворона, дав понять, что никуда прятаться не собирается.
  - Энергетика этого дня склоняет к активным действиям: не время предаваться праздности, запрягайте - пора ехать! Возможно, больших высот сегодня не достичь, зато маленькие достижения ближе, чем вы думаете, - важно, но твёрдо заявил Апанас, и Сила решил, что пацан давал понять, что останется на месте. Кощей закатил глаза, издал совершенно не читаемый звук, вылез из одеяла и щёлкнул пальцами. Тепло-аура, окутавшая передок, исчезла, и повозка погрузилась в темноту. Защитный купол, что окружал телегу и коней, был совершенно невидимым.
  Медведь не стал спорить. А Кощей заскользил пальцами по воздуху и тут же на том месте начали вспыхивать руны и символы. Он рисовал быстро, спокойно и молча. Он был напряжён и сосредоточен. Сила продолжал сидеть на месте, держать в руках вожжи, хотя для управления конями этого не требовалось. Он в любой момент мог соскочить с передка и обернуться.
  Кони ступили на дорожное, очищенное днём покрытие. Кое-где ещё лежал снежок, кое-где проглядывал ледок. Где-то открывался деревянный настил. Мертвяки шли осторожно, словно боясь идти по нему. И Сила Медведь, стараясь не делать резких движений, оставил поводья на передке, положив их между собой и Вороной.
  Кощей вовремя успел укрепить защиту вокруг повозки и коней. Метнувшиеся в их сторону, будто светлячки мелкие горящие руны ударились о прочную сеть, сотканную из тысяч огненных толстых нитей, взорвались мелкими искрами, окатили купол своим огнём, загудели, застонали, толкнулись яркой огненной массой в купол. Некоторое время была жуткая борьба высокой ворожбы, противник пытался сжать защиту, но та крепко стояла и не поддавалась напору. А затем противник отступил. Пламень пал на Мост, не причиняя доскам ущерба, растёкся волной, растапливая снежок и ледок, и вспыхнул множествами искр. Через мгновение всё стихло. А искры устремились прочь от телеги и замерли, образовав кольцо вокруг выползших из укрытия врагов.
  - Явились, гады, - только и сказал Скоморох. Сила молча согласился. Апанас вскочил на ноги, Ворона зарычала. Медведь положил, не глядя, ей лапищу на голову, заставляя сидеть смирно.
  Кощей нарисовал ещё несколько рун и знаков, соединил некоторые в один символ, матюкнулся, вытянул вперёд руки и словно дирижёр, взмахнул ими. Символ загудел, завращался, выплёвывая язычки огня и снопы искр в разные стороны, затем устремился прочь из-под купола защиты. Противник тоже не дремал. Пламя, что создали искры, раскрутилось в гибком кольце, образовав толстую верёвку, увеличилось в скорости и уже через мгновение принялось плеваться пучками огня. Они стремительно летели в сторону Медведя и остальных, а колдовство Кощея - обратившись в гудящие диски, отбивало их, разбивало на мелкие искры, резало и даже поглощало. А потом в бой вступили бледняки.
  Кощей снова ругнулся. Яркий свет залил всё пространство, ослепил не только Скомороха, но и остальных. Упырята грозно зарычали. Сила рыкнул в ответ. Кощей сплюнул.
  - Ну, суки, - заскрипел зубами Скоморох. - Суки пальцем деланные через жопу рождённые, мать вашу. Убью, тварей.
  - Мост, - сказал Медведь. - Мост только не тронь. Штраф потом платить будем...
  - Зна-аю... - прорычал Скоморох.
  Кощей взмахнул руками. Сила не видел, как брат нарисовал целую вязь новых рун. Слишком быстро Кощей это делал. Многие завидовали его умению скоро рисовать в воздухе знаки, порой даже сложные. Затем принялся дирижировать. В какой-то момент вокруг их сжавшегося лишь на пару сантиметров купола возникла толстая, закрученная в кольцо верёвка. Она за четыре оборота разогналась до приличной скорости, а потом распалась на несколько нитей. Плюнула в разные стороны искрами и ощетинилась тысячами потянувшимися к противнику иглами. В тот момент, когда бледный свет, заливший пространство взорвался пучками золотистого света и растёкся по купольной защите вязкой массой, уничтожая нити Кощеевого колдовства, и, пробиваясь через них ломанными стрелами, чтобы достать до противника, иглы Скомороха пронзили и свет и защиту врага.
  Одновременно с этим, Кощей залатал дыры в куполе и уплотнил его: он выбросил в сторону "охраны" несколько знаков, которые тут же вспыхнули, растеклись по внутренней части огненной волной, потом образовались в нити и быстро заскользили по кругу, то вплетаясь в сеть и делая её прочнее, то наматываясь, будто нитки на клубок. А за пределами купола была бойня колдунов.
  Несколько игл всё же вонзились в Мост, вспоров пару-тройку досок. Тягучую массу бледно-золотистого света укреплённая защита принялась беспощадно сжигать, то всполохами огня, то танцующими в диком припадке искрами. Иглы Кощеевого колдовства бились отчаянно и дико, кто в одно место, кто в разные места, иногда настолько хаотично, что отбить их было просто невозможно. Защита бледных колдунов трещала, а мрачный колдун не мог колдовать, видимо потому как бой вели бледные. Соприкосновения двух разных сил грозила масштабным взрывом. Вести бой на пару мрачнику и бледнику можно было в том случае, если оба искусные колдуны. Да и сплетать обе ворожбы могли только сильные чародеи. Например, такие, как Кощей Скоморох.
  - Брат, готовься, - бросил Медведю Кощей, а затем, собрав в кулак несколько висящих рядом с ним рун, казалось бы в нетерпении плевавшихся мелкими язычками пламени и даже пританцовывающие в воздухе, бросил их на противника. Руны устремились в полёт, кувыркаясь и раскручиваясь, в своём энергичном и хаотичном движении обращаясь в разного рода диски. Вот они сменили направление и ушли в стороны. Некоторые из противников упали на покрытие Моста, а кто-то юркнул под полотно.
  Ещё мгновение и вверх взметнулось пламя. Оно устремилось в ночное небо, загудело, затрещало, запищало, а ещё через три-четыре удара сердца упало вниз и растеклось горящей волной.
  Противник выругался. Закричал. Отскочил. Отступил. Перегруппировался. Укрылся под новыми шарообразными щитами.
  - Назад! - крикнул Скоморох, продолжая дирижировать, и Медведь, спрыгнув с козел, метнулся за повозку.
  Сила был таким быстрым, что сбежавший за телегу бледняк, на мгновение опешил, когда перед ним оказался огромный разъярённый муж. Медведь не стал ждать, когда противник придёт в себя. На то и рассчитывалось, нужен был эффект неожиданности. Он и сработал. Могильщик вырвался из-под купола и ударил. Мощь в его кулаке, даже когда он не в медвежьей шкуре, составляла такой же процент, как ежели бы он был в форме медведя. Хрупкий на вид колдун отлетел назад на несколько метров, вылетая за пределы Моста. Рухнул на землю, проехал на спине ещё три-четыре больших шага и остановился.
  Сила пробил тонкие нити бледной защиты ещё не до конца сформировавшие сферу. На кулаке у Могильщика тут же появились волдыри, но он на них не обратил внимание. Несколько прыжков, и Сила оказался рядом с врагом раньше, чем тот сумел понять жив или нет. Схватив чародея за волосы, Медведь вздёрнул недотёпу, поставил его на ноги, и крутанул голову так, что та прокрутилась на тонкой шее три раза. Бледняк ещё падал вниз, будучи мёртвым, когда Сила метнулся в сторону следующего, возвращаясь на покрытия моста и намереваясь в движении сменить форму на медвежью и ударить уже двумя лапищами, потому как у другого защита была твёрже, но тут из-под покрытия полезли мертвецы.
  Медведь рыкнул, взмахнул рукой, откидывая, не особо напрягаясь, прыгнувшего на него мертвяка, затем другого, потом третьего. Пританцовывая и не опасаясь Кощеева огня, который плевался в разные стороны и угрожал противнику летающими дисками, серпами, тонкими иглами, стрелами, томагавками, ядрами, даже пулями, пытаясь поймать наглого, юркого и самого опасного из всей группы бледняка, Сила ловко уничтожал зло, продвигаясь к мрачнику, который верховодил отрядом нечисти. Высокий и сутулый колдун, то и дело перемещался по площадке, естественно не собираясь спокойно стоять и ждать, когда до него доберётся Могильщик. А Медведь хоть и был здоровый, однако в скорости он был так же хорош, как Кощей, когда рисовал в воздухе колдовские знаки. И отступать был не намерен.
  Мертвецов оказалось много. То ли противник сам привёл их сюда, найдя где-то рядом старое кладбище, то ли те уже были в мосту, впрочем удивляться такому не стоило - захоронения были на каждом шагу, и в старом, ржавом, спрессованном автомобиле могли найтись кости тоже.
  Медведь вцепился пальцами в горло одного из трупов, дёрнул на себя, вырывая кадык или то, что от него осталось, затем быстро открутил голову и бросил её в другого мертвяка. Пнул третьего, ударил четвёртого... Покойники были сотворены плохо: на костях гнилое обвисшее мясо и кожа, пустые глазницы, у некоторых не до конца сформированы глаза. Выпирающие гнилые зубы, пустые рты. Вид тот ещё. Но упокоить даже таких, на вид тщедушных мертвецов, пока жив их хозяин было сложно. Даже оторвав голову, ты не мог быть уверен в том, что через минуту этот самый мертвец не вцепиться тебе в горло снова.
  Немного повоевав в форме человека и скинув с моста троих, Сила перевоплотился - когти медведя уничтожали больше и лучше.
  - Ворона! - вдруг закричала упырка и кинулась на одного из дохляков, вгрызаясь ему в шею. Затем оторвалась, спрыгнула, кувыркнулась пару раз и принялась блевать.
  "Вот дура, - подумал машинально Медведь, взмахивая лапой с огромными когтями, чтобы снести нежити голову. - Кто ж мертвяка кусает".
  - Ап-панас! - зашипел вампирёнок и оказался за спиной мертвеца, который натягивал лук. Он собирался стрелять! Наложенная на тетиву стрела с ржавым наконечником хоть и была такой же старой как он, но могла нанести урон.
  Апанас перевоплотился в огромную летучую мышь. Раскрыл чёрные крылья с алыми прожилками, которые оказались в три раза больше самого тела, разрезал двух мертвецов на половинки. Медведь вовремя успел откинул мальчишку к Вороне. Несколько мертвецов уже готовились пронзить его копьями.
  Медведь взмахнул лапой, затем другой, потом ещё раз. Действовал быстро. Он крутился и прыгал, кувыркался и вскакивал, грозно рычал и давил, резал, бил, рвал, сжимал.
  В какой-то миг он оказался рядом с упырятами. Те сидели нелепо прижавшись к друг дружке и огромными, жуткими глазами взирали на происходящее. Быстро бросив на них взгляд, Медведь гневно рыкнул, и молодняк юркнул в телегу. Потом упал передними лапами на настил, затряс массой, скидывая с длинной бурой шерсти остатки от трупов, клочки рваных тряпок. Посмотрел в сторону, собравшихся в кучку мертвецов. Окинул пространство взглядом. Кощей убил второго бледняка. С третьим всё ещё сражался, немного отступив от повозки. Мрачного колдуна не было видно. Спрятался!
  - Ах ты ж, козёл домашний! - услышал Сила злой окрик брата. - Гнида последняя! Змеёныш недоношенный! Детёныш солитёра, мать твою!
  Третий бледный колдун, не желавший сдаваться, слишком уж сильно начал напрягать Скомороха. Потому Кощей и разошёлся. Огонь затопил больше пространства, лизнул языками практически весь Мост, всплеснул огненной волной вверх, перемахнул через ограждение, упал языками пламени вниз, несколькими каплями взлетел вверх, распался искрами. Оставшиеся мертвяки и те, что лежали "уничтоженные" Могильщиком, сразу же покрылись пламенем.
  Огонь затопил и Силу, но никакого ущерба не причинил. Когда резко спал, рассыпавшись по пространству подмигивающими искорками, Могильщик зарычал, потряс ушами, рыкнул, мотнув башкой и чихнул. В воздухе висел кисловато-приторный запах колдовства смешанного с запахом тлена.
  Между тем Кощей, продолжая скрипеть зубами, образовал в своей руке копьё, отскочил назад, затем сделал разгон в три шага и метнул его в яркую сферу, за которой прятался противник. Копьё частично пробило ворожбу, ударив так, что сфера откатилась назад на пару метров. Отскользил на пятках назад и колдун. Копьё замерло, воткнувшись во вражескую сеть защиты на пол наконечника.
  Скоморох вновь взмахнул рукой: искры слетелись к его ладони. Он сжал второе копьё. Новый отскок, три шага вперёд, бросок. Второе копьё пробивает древко первого, которое рассыпается на мелкие язычки пламени, затем собирается быстро вокруг древка второго копья, которое протолкнуло в своём ударе наконечник первого. Тот уже почти пробил сеть. Противник не сдаётся. Ворожит, укрепляет защиту, отталкивает вражеское, горящее диким огнём оружие. Пытается его уничтожить, накидывая на наконечник яркие верёвки и стягивает их узлами. Затем берёт в руки сотканный из большого символа молот и ударяет по наконечнику. Но тот двигаться не желает. Если только вперёд. Нападать на Кощея в такой момент бледняк не пытается. Нет времени и сил. И Кощей, без жалости и размышлений бросает во врага третье копьё. А следом за ним огненный шарик, который пролетев несколько метров, вбивается в древко большим снарядом. Проталкивает тем самым копьё дальше, и взрывается ядовитым пламенем, что охватывает бледную сферу полностью, с гудением и шипением пытаясь поглотить её.
  Копьё делает хорошую дыру в бледной ворожбе, и Кощей, не кричит, а спокойно хрипит:
  - Бра-ат...
  И Сила срывается с места. Преодолевает разделяющее их пространство на четырёх лапах за доли секунды, вспрыгивает на толстое огненное древко, всё ещё торчащее из защиты, ныряет в дыру, в диаметре с голову человека, протягивает вперёд лапу с когтями, а за ним и гибкое поросшее густой и жёсткой шерстью тело. Бурая масса змеёй, изгибаясь, проходит узкое пространство, и Сила ударяет удивлённого колдуна когтистой лапой. Тот уже держится за раненное огненной волшбой плечо - до нападения медведя наконечник ворвавшись под купол, пробивает его насквозь. Сила не убивает колдуна окончательно. Только сносит пол-лица, а потом, когда оказывается опять на земле, поддевает когтями за плащ и выбрасывает несчастного за пределы моста. К тому моменту древко копья окончательно распадается на искры, а дикое пламя от Кощеева ядра всё же поглощает хрупкие нити бледной "охраны" и обращает их в пепел. За его спиной Кощей всковыривает настил, и Медведь думает о том, что штрафа за причинённый ущерб Древнему Мосту им не избежать. Сколько это? А, примерно десять золотых. Целое состояние. На такие деньги можно пару месяцев прожить!
  - Ну-ка иди сюда, сучонок недоношенный. Жертва аборта, соплями импотента заделанная, через жопу, как говно, вылезшее, - ругался Кощей, вытаскивая на свет божий мрачного колдуна, который шипел и раскидывался огненными снарядами, облачившись в искрящиеся тёмные доспехи из ворожбы. Кощей выпустил его, волшба противника обожгла руку. Ожоги тут же пошли волдырями. Сила подумал о том, почему же брат не хочет заключить и себя в доспехи, но тут же об этом забыл. Колдун был на последнем издыхании, отчего доспехи ломались, отваливаясь и рассыпаясь пеплом. И колдовство было слабеньким, ребёнок справится.
  Совсем не достойный противник. Так, на зубок.
  Однако, когда Скоморох уже схватил быстро начерченный символ и приготовился ударить в колдунишку молотом, что образовался в его руке, мрачник взметнулся вверх, затем, обернувшись большим орлом спикировал вниз. Он уже готов был ударить Кощея клювом в темя, но Скоморох ловко увернулся и взмахнул оружием.
  - Да ты к тому же ещё и упырь сраный! - загорланил Кощей, сильнее распыляясь.
  Орёл избежал удара молотом и тут же взял курс прочь от моста. Медведь сорвался с места и, ловко запрыгнув на высокие перила, подпрыгнул всей своей огромной, казалось бы неподъёмной массой вверх. Когтистая лапа зацепила жопу птицы и швырнула его назад. Сила, опустившись назад на перила, не удержался на них, лапы соскользнули с гладкой металлической поверхности. В какой-то момент он успел зацепиться одной передней левой и задней лапами, за не такую уж и широкую перекладину и повис на ней, как неумелый медвежонок. Подтягивая тело вверх, Могильщик видел, как Кощей оказался на пути колдуна, в кувырке обернувшегося в человека. Видел, как брат размахнулся молотом и как ударил несчастного так, что тот вновь полетел прочь.
  - Я только с виду изящный, говнюк ты эдакий, сила во мне такая же, как у брата моего Медведя, - рычал Скоморох. Глупец тот, кто считает, что в жилистых руках Кощея нет мощи.
  Затем убрал молот и принялся бить колдунишку кулаками. Тот защищался. Выставлял блоки, пинался, крутился. Но Кощей был опытнее и сильнее. А ещё казалось Силе, что брат соскучился по хорошей драке. Ведь раньше битв было море моренное.
  Медведь сошёл с ограждения и вернул себе вид человека. Ещё несколько ударов, и противник упал окончательно с разбитыми губами и носом на настил. Раны затягивались на глазах хоть и медленно, но необратимо. Кощей нарисовал символ, сжал его в кулаке.
  - Не надо, брат, - сказал Сила.
  - Надо, Сила, надо. Информацию можно и с мертвяка выбить, - ответил Скоморох, однако сколдовать не успел.
  Что случилось, Могильщик только потом понял. Упырь, зашевелил пальцами, быстро рисуя символ. Затем прихлопнул его ладонью, тот обратился в пепел и в паре метров от замершей телеги загорелся мрачным пламенем колдовской знак. Мост дрогнул, оплавился металл, зашипела ворожба. Это произошло за пару секунд, но Кощей оказался быстрее. Скоморох нарисовал в воздухе знак, и повозку с конями, в которой находились упырята, окутал ещё один огненный шар защиты, через несколько секунд слившийся с прежней и укрепившей её.
  Силу откинуло прочь. Не далеко, но весомо. Плечо и лицо опалила чужая ворожба. Кощей отмахнулся от огня противника, вовремя натянув на руку волшбенную рукавицу и закрывшись огненным щитом. Искрящаяся деталь одежды отбила часть жуткой стихии, а часть завернула в сторону и вниз.
  - Медведь, добей упыря! - крикнул Скоморох.
  Сила вскочил на ноги и подбежал к вскочившему колдуну, который уже готовился бежать и рисовал руны. Но Могильщик был быстрее. Он отбил сгусток ворожбы, опалив на тыльной стороне ладони кожу до мяса, схватил мрачника и до зубовного скрежета отработанными движениями, которые даже через тысячу лет будет повторять вновь и вновь, будто делал это каждый день, оторвал голову и отпнул тело прочь.
  Но ворожба, которую применил упырь так и не исчезла. Знак, что был начерчен на мосту, продолжал дышать огромной обжигающей волной, растёкшейся по настилу и взлетающей вверх. Ещё через пару ударов сердца ворожба обратилась в огромную пасть невиданного монстра, тут же потемнев и став бордовой. Пасть раскрылась и попыталась заглотить повозку, но, конечно же, наткнулась на "охрану".
  - Ну никакой смекалки, - пыхтел Скоморох, рисуя знаки. - Всё одно и тоже, мать их...
  Пасть сжимала челюсти, пытаясь острыми клыками пробить огненный шар, затем попыталась протолкнуть его в глубину мрака, вытянув уродливый, шипастый язык. Смотрела огромными провалами глазниц на них и капала слюной, больше похожей на лаву.
  - И что это за ворожба? - проговорил Медведь. - Упырь дохлый, а она ещё действует.
  Ответ был очевиден: где-то прятался ещё один мрачный колдун.
  Вот голова чуть повернулась в их сторону, Медведю показалось, что моргнула?
  - Сила, в повозку! - крикнул Кощей.
  Они разбежались в разные стороны. Голова монстра выпустила тонкие огненные щупальца, что потянулись за ними. Медведь вовремя успел обежать телегу и запрыгнуть в прорезь полога, что была сзади. Следом за ним прыгнул Кощей. Языки чужого пламени запищали, ткнувшись в защиту и упустив жертву.
  - Как только я вжарю ему в самую печень, гони к концу моста. Не останавливаясь, - говорил Скоморох, когда они шли к передку, на котором сидели Ворона и Апанас.
  Кощей тут же начертил символы. Плюхнулся на облучок. Из жуткой пасти вырвался хрип. Потом клыки сжались сильнее, в сети образовались мелкие дырочки, откуда проглянули кончики клыков. Нити ворожбы затрещали.
  Скоморох чертыхнулся. Не широко раскинул руки в стороны. Застывший между ладонями символ рассыпался на мелкие руны, затем Кощей их быстро перемешал, и после выкинул вперёд, прямо во мрак пасти. Сила не успел моргнуть, как в глотку ворвался огромный столб огня. Их обдало жаром, кислятиной запахло сильнее. Стало тяжело дышать. Пасть издала визг, голова дёрнулась назад. Медведь ударил коней вожжами и прикрикнул для пущей убедительности. Мертвяки сорвались с места, понеслись вперёд. Скоморох спрыгнул с передка, когда телега пронеслась сквозь вражескую морду и "свой" огонь. Оставляя снопы искр, что ссыпались с рвущихся и сгорающих нитей защиты, повозка летела дальше, а Кощей продолжал колдовать.
  Колдуна Сила увидел в тот момент, когда за спиной осталось больше половины моста. Тот стоял у самого края, на выходе, чертил символы, сдерживал то существо, с которым сражался Кощей. Ему было тяжело, но он упрямо ворожил, а когда увидел их, отправил к ним летящие огненные топоры.
  - Апанаська! - неожиданно крикнул Медведь, приняв для себя решения. Он не просто большой медведь. Когти Могильщика были такими, что и волшбу прогоняли. И колдунов убивали.
  Апанас ловко принял поводья, которые Сила ему кинул. Медведь прыгнул вперёд. Да так далеко прыгнул, что оставил повозку за спиной. Один из топоров чиркнул его по спине, но Медведь не обратил на это внимание. Оружие колдуна встретилось с защитой, лишь частично пробила её, а потом рассыпалось прахом.
  Колдун же среагировал быстро. Скорей всего знак был готов загодя. Однако та морда, что предстала перед Силой была не чета той, с которой сражался Кощей. Могильщик обратился в зверя на лету и взмахнул здоровой лапой. Когти вошли в морду легко, однако затормозили движение, зацепившись за тонкое сплетение ворожбеных нитей. Сила замер, но не уступил. Напрягая все мышцы и отдавая всю звериную силушку, Медведь зарычал громко и отбросил жуткую морду в сторону, опаливая мех и шкуру.
  В тот момент повозка пролетела мимо, и Апанас взвился с козел тёмной тенью. Мрачник попытался вернуть контроль над ситуацией, но не успел. Сила пробил мрачный доспех на колдунишке одним ударом, отбрасывая его назад. Противник остался стоять на ногах, но это его не спасло всё равно. Вторым ударом Сила острыми когтями вспорол ему грудину. В сию секунду за спиной врага оказался Апанас и впился в шею, пробивая клыками истончившиеся доспехи и обжигая губы. Некоторое время упырёнок, несмотря на боль пил кровь, а Медведь смотрел на процесс, словно перед ним было некое чудо и на доли секунды позабыв о жуткой морде. А когда обернулся, морда рассыпалась прахом. Апанас же откинул выпитое за короткий срок до суха тело, облизался и задыхаясь выпалил:
  - Апанаська.
  Сила обернулся в человека и подошёл к колдуну. Тот лежал бездыханный. Но ещё минута и начнёт приходить в себя. А ещё через пять минут будет в полном порядке. Люди нынче такие. Почти бессмертные. Чтобы окончательно убить, надо отрезать голову. Ну или умереть от так называемой старости. От болезни и любыми другими способами могут умереть только простые люди.
  Осмотревшись, Медведь отметил, что кони остановились на развилки. Ворона вынырнув из-за полога, обернулась в птицу, оказалась над телом колдуна, покаркала на него, а затем быстро метнулась к Могильщику, вернула себе человеческий вид и замерла рядом. Ещё через некоторое время к ним подбежал Кощей.
  - Уходить надо, - сказал он. - Законники скоро здесь будут.
  - Кто это? - Медведь ткнул пальцем в приходящего в себя колдуна. Перед тем, как подошёл к ним Кощей, долго смотрел на него, разглядывал. Пытался вспомнить. Не вспомнил. Значит, не знал. Лицо мужчины было простоватое, ничем не примечательное. Сила порылся в карманах разбойника, пока ждал Скомороха. Выудил пару монет, документы. Имя и фамилия мертвеца ему тоже ничего не сказали. Род деятельности так же. Колдун. Это и без документов было известно. Семейное положение - нахрен надо. Хотя, Сила перелистнул вновь страницы и отметил, что у умершего были двое детей и жена. Отлично. Всё.
  - Я откель знаю, - Кощей вытер лицо и поёжился. - Добить надо бы.
  - Уже и так много трупов за нами. А едем-то три дня. И по Большой Столице.
  - Тогда уезжаем отсюда, - прохрипел Скоморох. - Иначе застрянем в доме допроса на суток трое, не меньше.
  Медведь пожевал губами, раздумывая. Кощей прав. Но хотелось знать, кто такие и что им надо бы.
  - Ты кто? И что надо? - спросил он, приседая на корточки. Колдун хрипнул. Кровь в его венах образовывалась медленно. Сердце качало её с лёгким трепыханием. Через два-три раза. - Зачем напали?.. Я тебя не знаю.
  - Брат, кончай. Едем отсюда, - поторопил его Кощей.
  - Ещё раз встречу, голову оторву, назад уже не приставишь, - сказал просто Сила, потом поднялся и направился к повозке следом за Кощеем.
  
  7 глава.
  
  Спуск не был крутым и занял не так много времени, но кони, подгоняемые Медведем, летели, как сумасшедшие. Телега гремела, подпрыгивала на мелких рытвинках и на каменистой, совсем недавно почищенной и в некоторых местах, где оставался тонкий слой ледка посыпанной мелкой галькой дороге. Хорошо, что мёртвые кони не чувствовали усталости. Им отдыхать не надо. И жрать, и пить тоже. Но гнедые скакуны были как живые. Красивые, идеальные. Гривы были украшены лентами, на ногах нити с бусинами, на спинах вязанные с бубонами попоны. Любо дорого поглядеть. Кощей слишком уж любил своих мертвяков, а его бабы и подавно.
  Оставив позади спуск с холма, кони выскочили сначала на одноколейную просёлку, вьющуюся вдоль широкого русла реки, а потом взяли чуть правее и вскоре ушли прочь от ледяной красавицы, пролетая, словно пегасы мимо невысоких деревьев - с обоих сторон мелькали ивы, черёмуха, яблоньки и груши, попадались осины и берёзы. Далее они пронеслись мимо густых, укрытых снегом садов и спящей небольшой деревеньки. Чуть позже свернули налево и поехали по главному тракту через спящий пост. Массивное, колючее заграждение было отодвинуто в сторону, будто говоря, что тут может ездить всякий и каждый без должного досмотра. Вот они и проехали, оставив за спиной Садовый Район и вновь оказываясь на пустынной улице.
  Стояла ночь, яркие звёзды растыканные по небосводу, казались бледными и нереальными. Свет далёкой маленькой древней луны отражался в неглубоком озерце, мимо которого они проскочили на всех парах. По какой-то причине озеро не было замёрзшим, от него веяло ворожбой, но Медведь заострять внимание на зеркальной поверхности не стал. Лея же завладела небом на четверть, огромная масса застывшего на орбите Земли спутника теперь всецело показывала свою поверхность, со всеми кратерами, ущельями, руслами и горами, набирая всё больше и больше света, чтобы к четырём часам затопить серебром эту часть мира и поглотить им несчастные звёзды и древнюю луну. У Леи нет фаз, она всходит в определённое время в определённом месте и заходит в одно и тоже время и на том же самом месте.
  Сила не позволял коням сбавить ход. Телега так и неслась по пустынным дорогам, лишь изредка встречая путников. Кощей сидел с другой стороны передка и крепко держался за край повозки, к которой была приделанная ручка. Вампирята сидели между ними и крепко держались друг за друга, Ворона второй рукой цеплялась за тулуп Могильщика, а Апанаська за Кощея, на что Скоморох не обращал внимание, потому что телегу так трясло и опасно заносило на поворотах, что риск был не просто умереть, но и голову потерять.
  Когда за их спинами осталось километров сорок не меньше, Сила натянул поводья, заставляя скакунов умерить шаг. Кощей сдавленно крякнул, скорей всего от радости, Ворона и Апанаська выдохнули, немного расслабились. Медведь принюхался, затем прислушался. Прикрыл глаза. Зло не дремало, он об этом знал, кто-то решил отправить его, Кощея и упырят в иные миры. Действительно решил, другого варианта тут не было. Впрочем, это и ежу понятно. А ещё понятно то, что проигрыш этого кого-то не остановит. На Древнем Мосту был второй раунд. Всё же Медведь был уверен в том, что те бандиты с Развесёлого квадрата Сердцевинного Округа и те, с Моста из одной команды. Может и правда надо было поехать, да поскручивать головы остальным разбойником, как и предлагал брат? Может... Но поезд ушёл.
  Ещё около часа они ехали не торопясь, но и не замедляясь. Кони так и продолжали идти только им ведомым маршрутом, и ни Кощей, ни Сила уже и не думали менять его. Единственное о чём подумал Могильщик, что Древний Мост не был той точкой завершения, как изначально они с Кощеем предполагали.
  Через ещё несколько километров они подъехали к новому Округу. Как и подобает ночным весям, он был освещён тусклыми уличными фонарями, спал крепким сном. Будочник, зевая на ходу, открыл массивный запор, махнул им рукой, и телега проехала дальше. Святая Земля - так именовался этот Округ - считался довольно большим. Везде, тут и там, встречались храмы разной веры, потому он был поделён на отдельные райончики, перегороженные невысоким частоколом. Въезд в каждый район был перекрыт воротами, на которых стояла стража. Кони, как перешли пост, на перекрёстке свернули в сторону и, пробежав по широкой улочке, свернули опять. Далее повозка ехала вдоль окраины Святой Земли.
  Час волка застал их на большом повороте в центре которого было кольцо. Кони направились туда, и Сила остановил телегу. Здесь стоял колодец и сортир, довольно приличный по высоте и массивности домик. Картину он ни капельки не портил, так как был довольно узорчат и красив. Луна Лея в тот момент, набрав яркость, показалась ещё более величественной. Складывалось такое ощущение, что вот-вот и она упадёт на головы людей. Медведь зарычал, яркий свет резанул глаза, голову сдавили тиски. Сила прошёл к колодцу, бросил туда ведро. Колдовские знаки вспыхнули, ведро ударилось о воду. Символы не давали ей замёрзнуть.
  Вынув из колодца ведро, Медведь сделал несколько глотков холодной водицы, потом сходил в туалет, закинул шипящих и ёрзающих на передке упырят под полог, сунул вожжи Кощею. Сам полез за вампирами. Около получаса они ехали, укрытые одеялами и лежа на мягких матрацах и подушках, Медведь даже успел задремать. Но проснувшись через минут сорок, вылез на облучок. Время Леи закончилось. Она стала тускнеть и уже не казалась такой огромной.
  - Чёртова баба, - прохрипел тихо Сила, забирая у зевнувшего Скомороха вожжи.
  - Все они такие. Вредные, - сонно проговорил Кощей. - Но такие сладкие, так и хочется откусить кусочек.
  Сила ничего не ответил, только состряпал морду кирпичом и спокойно доехал до поста. Будочник, не взирая на раннее утро, всё же проверил у них документы. Практически засыпая на месте, он просматривал листы, зевал и то и дело мотал головой, отгоняя дрёму.
  Оставив за спиной два километра, въехали в новый Район. Здесь их встретили высокие дома. В центре, через который они проезжали, высились три таких здоровых спички, что удивляло как и кто смог такое построить? Редкие пешие и конные, что попадались им за это время не вызывали опасений, однако Медведь присматривался к ним, бросая пристальные взгляды, впрочем и они тоже не оставляли их без внимания. Как-никак ночная пустынная дорога. Однажды мимо них протащился караван бродячих артистов, Скоморох поприветствовал старого возницу, на ходу перекинулся с ним парой слов.
  Когда небо на горизонте стало светлеть, они выехали за Высокий Район. Проехали два огромных поля, затем свернули направо и потянулись вдоль пустыря. Ещё через некоторое время оказались на окраине Стеклянного Костяка. Когда-то давно, примерно шестьсот лет назад здесь упал бог. От его падения случился взрыв, и вздыбленная земля превратилась в твёрдое стекло и зеркала.
  В паре сотен метров от Костяка стояла довольно большая форпост-база, почему-то в народе прозванная Оконце, где территорию делили, как военные, так и изучатели из Бабьей Избы. Её построили тогда, когда люди, попытавшись собрать стекло, столкнулись со странными феноменами, от восставших мертвяков до заразных болезней. А стекло даже с применением ворожбы не кололось, а зеркала имели свойство отражать уродство, сводившее людей с ума, и затягивать в себя любопытных. Место сразу же огласили, как мёртвая земля, запретили любому входить на территорию Костяка, и закрыли дорогу, проложив новый путь за форпостом. Но мёртвые кони, с изменённым маршрутом, свернули на занесённую снегом старую дорогу. Сила отметил, что на вновь выпавшем белоснежном покрывале, за день чуть подтаявшем, отпечатались следы копыт и людей. Могильщик мог бы поклясться богом, в которого не верил, что следы были мертвецов.
  Старая дорога вела по краю Костяка, создавая продолговатую дугу. Справа вдали виднелись фонари Оконца, серость утра делало их тусклыми. Слева - вверх и в стороны пробивались стеклянные и зеркальные уродливые фигуры и всплески земли, застывшие навечно стеклянной абстракцией - они создавали причудливую картину, от одного взгляда на которую в жилах стыла кровь.
  - Если сейчас обогнём Стеклянный Костяк, - сипло и тихо проговорил Кощей, - через километров десять перейдём границу Яркой Звезды. Через него полдня пути и Кровавый Терем. Совсем близко.
  Сила ничего не ответил. Не успел. В тот момент он бросил на самую высокую шпилеобразную стеклянную башенку взгляд и увидел фигуру. Могильщик мог бы поспорить с кем угодно, что его никто не заставлял натягивать поводья, кони сами остановились. Но ему показалось, лишь на миг, что это он остановил их.
  - Брат Сила? - осторожно спросил Кощей.
  - Пойду поздороваюсь, - сказал Сила, кивком головы указывая на чёрную фигуру. - Узнаю, чего надобно? Да и ктось таков?
  - Ну что ж, пошли-тка, сходим. Человеку добра пожелаем, - вздохнул Кощей.
  Сила сунул Вороне вожжи, спрыгнул с козел. Глянул на видневшуюся в сером, предутреннем мареве форпост-базу, поправил тулуп, кинул шапку на лавку. Ворона встрепенулась, озабоченно посмотрела на него. Могильщик сказал:
  - Оставайтесь тут. Ежели чего, вон, к Оконцу ехайте.
  Скоморох вздохнул, соскочил с передка следом за Силой. Глянул на Апанаську, который хотел уже последовать его примеру, сунул ему под нос кулак и направился за Могильщиком.
  Медведь, утопая по икры в снегу, перешёл двухколейную дорогу, затем спустился в неглубокий кювет, перешёл его. Четыре метра преодолел ступая след в след, оставленный бандитами - он решил их так называть - у окраины Стеклокостянного леса остановился. Снова глянул на фигуру, прищурился, стараясь увидеть лицо медвежьими глазами. Но плохо получилось. Затем вошёл в лес и начал лавировать между отростками, иногда ныряя под стеклянные, укрытые частично снегом арки, иногда протискиваясь между столбами-зеркалами, иногда идя по уродливым то ли мосткам, то ли переходам, иногда соскальзывал с них, иногда смахивал шапку снега, но шёл вперёд. Следом за ним тащился Кощей. Скоморох тихо ругался и клялся оторвать "ушлёпкам пришлёпнутых родителей, сумевших заделать штопаными гондонами ушлёпнутых пришлёпков" головы.
  Прошло несколько минут прежде чем Сила оказался на небольшом пяточке. Это было гладкое стекло, будучи то ли застывшей водой, то ли и правда сотворённое силой упавшего бога. Его словно кто-то уберёг от снега. А может очистил. Хотя следов дворников и колдунов не наблюдалось. Могильщик задрал голову и опять посмотрел на стоявшего на вершине шпилеобразной стеклянно-зеркальной башенке человека. Лицо было частично спрятано под толстым, намотанным на шею шарфом. Могильщик подумал, что бандит прячется.
  На мгновение Сила задумался, прислушиваясь к своей чуйке. Мертвечиной пахло, но где именно застыли покойники, Медведь не смог бы сказать. Что-то мешало. Может ведьмачий отвод?
  Опустив взор и глянув на своё отражение, он увидел полусгнившего то ли человека, то ли медведя, а может и кого другого. Вид демона ни капельки не привёл его в замешательство. Могильщик оставил его без должного внимания, вдохнул глубоко и вновь задрал голову. На этот раз спросил:
  - Ты кто такой?
  - Бог, Медведь, бог. Я бог! - и фигура вскинула руки вверх.
  Могильщик прищурился снова, шарф чуть сполз, открывая больше возможностей для того, чтобы рассмотреть лицо якобы незнакомца. Он назвал его медведем, словно знал когда-то лично.
  - Тьфу ты, - вдруг сплюнул Сила. - Жбан Сундук, ты что ли?
  - Дебил недоношенный? - подал голос Скоморох, остановившись в нескольких шагах от Силы и так же, как и он, смотрящий наверх.
  Человек в сером резко спрыгнула вниз и легко приземлился на зеркальный пол. Чуть проскользил, будто красуясь, но не упал, а только взмахнул руками, но как-то так, что поверить в то, что он чуть не упал, было сложно. Следом за ним из стеклянных укрытий вышли мертвяки. Ага, как оказалось были совсем близко. Уродливая нежить встала в круг, неожиданно взялась за руки, тем самым окружив и Силу, и Кощея, и Жбана.
  - Ну и вонь, - просипел Скоморох. - Ты где их насобирал?
  - А что мало трупаков на земле светлорусов, Кощей. Куда ни глянь, труп. Чуть земельку всковырнул и вот он родимый. Скелет. А то есть и такие ж могилы, где много их. Братские. А может и не братские. А там и оружие, и всё, чем управлялись при жизни воины. Короче, бери и работай, всё бесплатно, - проговорил невысокий, чуть полноватый Жбан, широко и противно улыбаясь.
  - За такой подъёмчик и штраф не долго схлопотать, - покривился Скоморох.
  - Да комусь это надобно, Кощей. Сейчас, особливо после смерти Святогора, никому ничего не надобно.
  - Понятно, - пробасил Сила. - Так значит, это ты тут на нашем пути козни строишь?
  - Ну я, - коротко пожал плечами Жбан Сундук и сделал такой вид, будто его это нисколько не волновало. - Я самый. Заплатил Весёлому за вашу поимку, правда, вижу, денежки спустил на ветер. Ибо не сделал он того, что надо бы-та сделать. Да и на Древнем Мосту вас нисколечко не потрепали-тка. Но знал я об том. Вы сильнее их. Однако же, чем хворь не шутит, - тут Жбан противно хихикнул. - Вот в итоге привёл вас сюды. Право знал наперёд, что те недоношенки вас не остановят. В итоге ждал и дождался. Ну а что, месть она такая-тка, Медведь. Кровь можно смыть лишь кровью. У меня такой закон.
  - Какую кровь? - иронично спросил Кощей, сутулясь от утреннего мороза. На нём был привычный цветастый тулуп, подвязанный толстым, алым кушаком, большой вязанный шарф, шапка-ушанка, стёганные, ватные шаровары, сапоги с высоким голенищем. - Ты, Жбан, совсем тронулся кукухой? Сам же напоролся. Я вообще думал, что ты, жопа куриная, подох. Сила ж тебе брюхо распорол тогда, от хера твоего стручкового до горла твоего жадного. А потом вроде тыкву оторвал. Так ведь, брат?
  - Не успел дорвать. Но дёрнул знатно.
  - Вот именно! Дёрнул, да не до конца, Кощей ты дохлый, - нервно, пытаясь держать себя в руках, произнёс Сундук. - Все прекрасно знают, что надо дорывать до конца. Чтоб голова с плеч. Отдельно от тела. А када она на кожице висит, так и воскреснуть можна. А коль воскрес, так и живёшь дальше. Прыгаешь, скачешь, порой бывает даже лучше чувствуешь себя, чем прежде.
  - Да не гони пургу, яйцо не доварённое, - фыркнул Кощей. - Лучше ты не можешь себя чувствовать. Лучше чувствуешь себя тока када по звездному пути в иной мир отправляешьси.
  - А ты поди знаешь, раз говоришь такое? Что ж ты подыхал что ле?
  - Ну ладно, - остановил брата Сила, продолжая сверлить взглядом Жбана, - вот переродился ты сто годков назад и что дальше? Где был всё это время? Где сидел? Чего ждал? Почему решил отомстить сейчас?
  - Да вот, случайно наткнулся на вас и решил, - нервно дёрнул бровью Жбан. - Всё это время пытался забыть об той ночи: об том, что вы забрали у меня, и об том, чего лишили, и об том, что брюхо мне вспороли. Это сделал ты, Медведь, своими гнилыми когтями... Но не получилось. Память не оставляла, всё мучила и терзала. Но порой казалось, что притуплялась она. Однажды вдруг подумал, всё, забыл. Но нет! Узрил вас и воспоминания вернулись, а ярость-та и злость-де засели вот туточки, - Сундук ударил кулаком себя в грудь, - острым ножом. Полоснул по сердцу тот нож-то, и сказал я себе: "Жбан Сундук, ты должон отомстить. Иначе не жить тебе спокойной жизнею никада более!"
  Жбан скривился, заскрипел зубами, зашипел. Проявились острые клыки. Упырюка гадкая, вот кто он!
  - Так ты ж, гнида сучарная, агентом османским подрабатывал. Торговал нами, скидывал колдунам тела братьев наших, чтобы те армию из мертвяков делали и на нас натравляли-то. В тот раз привёл нас ко вражеской дружине. Скольких мы тогда потеряли, холера ты редкостная, а. Такой твари на свете, наверное, не найдёшь, даже если весь мир носом пропашешь, - шипел ядом Кощей.
  - Я уже говорил, Кощей, мне некуда было деваться! - дал петуха Жбан, даже подскочив на месте. - Они с меня спрос держали. Ты думаешь, я хотел такой жизни?!
  - Наверное, хотел. Я бы даже сказал, мечтал. Сколько османцы тебе платили за одного убитого? Сколько платили за те дороги, которыми мы ходили?
  - Сколько надо! - выплюнул Жбан.
  - Гнида... - прохрипел Скоморох.
  - Я копил для своей дочери, а вы уроды, забрали мои денежки. Оставили мою дочку без приданного! Между собой поделили...
  - В реку выкинули, ушлёпок ты пальцем деланный! - заорал Кощей.
  - Как в реку?! - опешил, крича Жбан. - Ты гонишь, Кощей.
  - Да ежели бы я врал тебе, Жбан, я был бы таким же дырявым гондоном, как и ты!
  - Там же сундук золотом был! И серебришка ларчик!
  На этот раз Кощей промолчал. Многозначительно промолчал и Сила, лишь оценивая обстановку. Да и самого Жбана.
  - Мои деньги выбросили?!! - завопил Сундук.
  - Громкость убавь, свинья, - рыкнул Медведь так, как умел только он. - Денежки твои выбросили, порешали так. Это раз. Второе, из летописных книг твоё имя стёрли, замазали, чтоб и духу твоего видно не было. Даже песню о тебе не сложили, потому что такая гнида, как ты не достойна даже малого упоминания в аналах истории - это три. Всё-тки я надеялся, что ты подох-де, но такие как ты, видно, даже истиной тьме не нужны.
  - Дык, давно такое ясно, Медведь, - хмыкнул самодовольно Жбан.
  - И гляжу, такие как ты, дырки рваные, никогда не меняются, - продолжил Сила.
  - А такие как ты, Медведь, разве меняются? - снова выплюнул Сундук. - На себя погляди. Ты кто?
  - Я живу по правде. И по чести. Есть такие понятия, Жбан, которые тебе никогда не понять, потому что мозг у тебя сухой и на деньги переделанный. Для тебя золото дороже мамки родной.
  - Дак и мамке моей дороже было золото, чем сын родной. Родила и бросила. С графом каким-то европейским укатила, а я на помойке жил, крыс жрал.
  - Значит, яблоко от яблони не далеко упало, - подытожил Кощей.
  - Рот закрой! - взвизгнул Сундук. - Я о дочери думал! Я думал о ней! А вы лишили её и меня счастья. Я, мало того, что не сдох, так ещё шестьдесят лет проторчал в Замке Цепного Пса! По вашей милости! Чёртова сука Светлана меня туда упрятала! Я бы с удовольствием голову бы ей оторвал, - тут Сундук расхохотался. Правда Кощею и Силе смешно не было. - Короче, хватит тут слова говорить да буквы составлять, - резко оборвал он себя и посмотрел на них полными ненависти глазами. - Я пришёл вершить месть, Медведь. Я решил убить тебя. Отрезать тебе голову, ну или отгрызть...
  Медведь не удержался и фыркнул. Тихо рассмеялся Кощей.
  - Я смогу это сделать, потому что я сильнее и злее вас! - закричал на это Сундук, вращая от ярости глазами. - За то, что ты меня чуть не убил! И за то, что золото моё в реку скинул. За то, что я проторчал шестьдесят лет в Замке Цепного Пса. И за то, что ты, мерзкий ублюдок, пошёл за мной и ты был тем, кто рассказал Игорю про меня! Я не могу такое простить! Я не могу этого забыть! Даже через тысячу лет я буду помнить твоё предательство! Поэтому, будь добр, сдохни за грехи свои, падаль! Я нарекаю тебя врагом людей Светлорусии! - высокопарно проорал в истерии Жбан, поднимая руку.
  Кощей, за то время пока Жбан говорил, успел нарисовать несколько символов, однако начертанный на зеркальном полу знак загорелся на долю секунды раньше. Вместе с тем Жбан подпрыгнул и оказался снова на вершине пика, с которого совсем недавно спрыгнул. Вскинул руки, чтобы управлять мертвецами. Кощей же активировал руну, хотя сила чужой ворожбы отбросила его и Медведя назад, опалив кожу на лице и одежду. Знак вспыхнул, потом другой, затем третий. И вот вокруг них защитный купол.
  Медведь сразу же перевоплотился и бросился вперёд, вырываясь из-под купола, чтобы снести голову большой, когтистой лапой первому попавшемуся мертвецу. Удар получился нелепым, но половину черепа нежити порезал. Лапы при втором и третьем шаге заскользили по поверхности площадки, и Сила растянулся на ней. Проскользил пару метров, попытался подняться, но ощутил, как угодил в ловушку Костяка. Глянув вниз, он увидел чудовище. Оно отразилось в зеркале и зарычало так громко, что в ушах зазвенело. Зеркальный лёд изошёлся трещинами, застонал, и в следующий миг Могильщик ушёл под воду.
  Медведь оказался в ледяном холоде и темноте. Дёрнувшись огромной звериной массой, подумал на мгновение, может перевернуться, иногда в форме человека лучше получалось справиться с той или иной ворожбой. Однако тут же отмёл эту мысль. Как говаривал Кощей: сценарии битв и демоны всегда одинаковые. Потому лучше было оставаться в форме медведя, у оборотня и шкура толще и шерсть. По крайней мере не будет так сильно холодно.
  Пока чудовище не спешило нападать, но Сила ощущал, что оно затаилось в темноте и ждёт удобного случая. Могильщик быстро оценил обстановку. Он уже понял, что это всего лишь иллюзия. Но сильная. В такой иллюзии если умрёшь, то умрёшь и в жизни. Это как ловушка снов. Однако и из неё надо было выбираться, надо было искать выход. А на это способен только колдун. Либо упырь. И всё же, Медведь сдаваться не собирался!
  Монстр налетел со спины. Сила резко крутанулся, почувствовав в последний момент колыхание воды, взмахнул лапой, однако взмах получился вялым. Вода стала вязкой. В воде итак-то бороться было трудно, а сейчас она плотнее и будто сдавливала его в своих тисках, обволакивая, как глазурь сладкую вафлю. Сила утробно зарычал, не открывая пасть. Удар монстра прошёлся по телу, и Могильщик услышал, как затрещали его кости. Сильная тварь. Простой, пусть даже ворожбеной удар Силе был, как щекотка. А тут получалось нечто другое. Здесь сохранялась сила упавшего бога, и пусть его давно уже не было в живых, но его мощь оставалась в том месте, где он оставил свой след.
  Отогнав постыдные по его мнению мысли, Медведь заработал лапами и следующий удар сумел парировать - слабо, но всё же. Затем попытался уйти в сторону, но вода не позволяла его телу быть гибче и быстрее. Тогда Медведь решил всплыть. Но всё что у него получилось, это пропустить ещё один удар. Он пришёлся по задним лапам.
  Сила разозлился и замер. Фыркнул, ощущая, как лёгкие начинают гореть от нехватки воздуха, развёл с трудом передние лапы. Монстр ударил его со спины, затем ещё раз, потом справа. Слева. Он игрался, наращивая скорость и чувствуя себя в этой густой жиже, словно рыба в воде. Сила понимал почему с ним играются: пусть это и была иллюзия, но в ней жила своя душа. И Могильщик оказался в её мире. Был бы в своём, возможно, развеял бы монстра за считанные удары. Медведь решил поддаться противнику, пусть и будет стоить это ему пару сломанных костей. Он предположил, что потратив силы на тычки, при этом слегка утратит бдительность, противник пойдёт в лоб. И тогда жертва, которая на первый взгляд сдалась, ударит.
  Чудовище, и правда, через некоторое время, устав бить то в спину, то в бока, то снизу, то сверху, отплыло гибкой змеёй прочь, в темноте развернулось, всколыхнув "жирную" воду и устремилось вперёд, явно намереваясь добить жертву в грудь. Оно было быстрым, и Сила с трудом мог уследить за ним. Но соединять лапы Могильщик начал ещё тогда, когда монстр совершил разворот. Силе показалось, и чуйка его не подвела в очередной раз, что вот именно сейчас демон пойдёт в лобовую. И лапы сошлись в тот момент, когда тонкие, но очень крепкие и острые кулачки монстра готовы были врезаться в мохнатую грудину. Медведь с огромным усилием остановил удар, затем перехватил одной лапой тонкие, но наполненные силой лапки, а вторую вывернул и чуть приподнял так, что острые, длинные, слегка загнутые когти коснулись чешуйчатого уродливого подбородка. Надавил посильнее и "кинжалы" проникли глубже, резанули по кости, вспарывая нижнюю челюсть.
  Монстр заверещал. Медведь покривился, однако лапа с хрустом продолжала двигаться вверх, преодолевая сопротивление воды и кости черепа. Из раны брызгала кровь и текло что-то жёлтое, вонючее. Может, рыбий жир?
  Чудовище взвизгнуло снова, заметалось, забилось в тисках, пытаясь побольнее ударить жертву задними лапками. А потом вырвалось. Отплыло дальше, закричало опять, уже другим голосом, волнуя воды и разрушая скованность. Вода стала более гибкой и мягкой, и Медведь решил этим воспользоваться. Но когда он доплыл до поверхности озера, монстр метнулся к нему и ударил в бок. Медведя оттолкнуло в сторону, усилием воли он не открыл пасть, однако вдохнул носом, и жижа проникла в ноздри. В тот миг, когда Сила приготовился к последнему рывку в своей жизни, в тёмные воды кто-то нырнул. Скорость тени была слишком быстрой, чтобы сразу понять, кто это. Но стоило тени оказаться за спиной монстра, а затем, сверкнув красными угольками глаз, впиться в тело существа большими, острыми клыками, Могильщик подумал: "Апанаська!"
  И в тот же момент вода схлынула, и Силу выбросило в реальность, швырнув в сторону и нанизав плечом на острый стеклянный кол. Медведь громко зарычал, сделал несколько хриплых, болезненных вдохов. Задёргал задними лапами, чтобы найти опору, но так и не смог. Кол был высоко, и Сила соскальзывал с него, отчего рана становилась глубже и больше. Когда он приготовился оттолкнуться от острого шипа и содрать себя с конуса, перед ним появился Жбан. Глаза упыря горели диким пламенем, само лицо было чуть продолговато, широкий рот венчали клыки. Маска ненависти исказила его морду. На коже проступили рисунки, такие были у тех, кто заключал договор с тёмными духами, обитавшими у реки Смородина. Жбан был не только упырём, но и мрачным колдуном. Только мрачники могли носить в себе духа.
  Сундук сразу же взмахнул рукой и с кончиков его пухлых пальцев сорвалась колдовская сила. Медведь поднял лапу, чтобы защититься, однако не смог. Ворожба содрала с его морды часть кожи. Однако второго удара не последовало. Сила приподнял задние лапы и выпрямил их, пнув Жбана. Сундук успел отскочить, но когти медведя смогли порезать меховую накидку противника. Вместе с этим ударом, Могильщик соскользнул с шипа. Он приземлился на лапы, зарычал громко. Мотнул головой, приподнялся на задние, охраняя рану на плече, и во второй раз зарычал настолько громко и мощно, что мертвяки, сошедшиеся в схватке с Кощеем, Вороной и вырвавшимся из озера Апанасом, попадали как один, дёргаясь на зеркальной поверхности. Жбан зашипел в ответ, зашипели Ворона и Апанас. Сила же мотнул головой снова. Приготовился к схватке.
  Медведь бросился на противника быстрой бурой стрелой. Жбан в одно мгновение обернулся в жуткое существо, истинную форму вампира, став похожим на нечто вроде химеры. Упырь завизжал и в следующую секунду столкнулся с оборотнем. Сначала это был обмен ударами. Когти скрипели и шипели, соприкасаясь друг с другом. Упырь иногда похрюкивал, Медведь порыкивал. Когда Жбан отпрыгнул чуть назад, а Сила пригнулся, понимая, что последует за этим, Сундук бросил в его сторону горящую руну. Она быстро устремилась к Могильщику стрелой, затем на полпути разлетелась множеством мелких шариков и атаковала Медведя. Сила закрутился волчком, прыгая в стороны, кувыркаясь и взмахивая лапами. Когти резали ворожбу, мягкие подушечки отбивали обжигающее колдовство, шерсть тлела, но большой урон ворожба Силе так и не нанесла. Когда она практически схлынула, Упырь напал вновь. Быстро и резко. Медведь фыркнул, дёрнул ушами, уклонился от удара, отмахнулся от назойливых шариков, а затем круто повернулся, сначала снимая ворожбеные доспехи когтями, а затем и дырявя тело Жбана.
  Сундук зашипел, потом завизжал. Химера щёлкнула здоровой пастью, затем извернулась и отскочила назад, прижимая ладонь к ранами, из которых текла кровь. На свои же раны Сила не обращал внимание. Морда горела, лапа отнималась, дыра в плече хоть и затягивалась, но медленно. Вот Упырь сплюнул, облизнулся фиолетовым языком и бросился на Силу. Медведь хрюкнул, приподнялся на задних лапах и сошёлся в новой схватке, потеряв счёт времени.
  Сражаясь со Жбаном, он не замечал того, как испепелял Кощей полезших откуда не возьмись мертвяков; как и когда уничтожил двух колдунишек, прятавшихся в стеклянном лесу, как порезал на куски ведьмачка, как схлестнулся с вылезшими из зеркал демонами. Скоморох не тратился на силы, однако старался быть тише. Не то, чтобы боялся задеть своих, боялся помешать главной схватке.
  Могильщик не видел, как дралась Ворона, как уничтожал противника Апанас, в этот момент совсем не похожие на недоразвитых детей. Медведь был полностью поглощен своим врагом, и что-то внутри у него лопалось и рвалось, пробуждалось. Как давно он не использовал свои силы? И как давно было то, что звалось ратным делом, когда каждый день, словно на пороховой бочке, когда со всех щелей лезли демоны, когда враг был у ворот, и когда мир вращался вокруг битв и сражений. Солдат до конца жизни останется солдатом, не зря Игорь Воеватель повторял это постоянно, и даже тогда говорил, когда прощался с ними, отпуская в мир и сам оставаясь уже на совсем в Великом Тереме, чтобы оттуда управлять Светлорусией!
  Шерсть медведя стала крепче и жёстче, когти острее и длиннее, клыки мощнее, Жбан мог только завидовать такой силе. Но Сундук сдаваться, к превеликому удивлению Силы, не собирался. И всё же Жбан Сундук знал, он проиграет. Потому что сила Могильщика, из маленькой деревеньки Таёжная, рождённого обычными людьми в преклонном возрасте, была во много раз больше той, что текла в Жбане, даже несмотря на то, что он скрепил договор с тёмным духом.
  Впрочем, возможно в один из опасных моментов Жбан и подумал бы о побеге, но здоровенный бурый медведь, с глубокой раной на плече и наполовину обожжённой мордой, не давал ему даже малой передышки. Он бил огромными лапами, порой рвал одежду и даже тело противника острыми и здоровыми клыками, прижимал к стеклянным отросткам массой и оставлял глубокие порезы не только когтями, но и шерстью. Он бил так, что Жбан отлетал в сторону, врезался в стеклянные наросты и с шипением падал, а затем поднимался, потому что оборотень был тут как тут и готовился нанести другой удар. Когти Медведя оставляли на стекле неглубокие порезы, а когда Сундук всё же смог сорваться с места, взмахнув рваными крыльями, Сила последовал за ним.
  Не обращая внимание на раны и поломанные кости, Жбан то бежал, то летел вглубь Костяка, мелькая среди скелетных наростов, продираясь через снег...
  Могильщик рыкнул, фыркнул, подёргал мокрым носом, будто пытаясь уловить след и так видимого им Жбана. Затем запрыгнул сначала на одно стеклянное ребро, потом на другое, затем на третье и через некоторое время, ловко цепляясь за стеклянные наросты когтями, слетел вниз перед мордой химеры. Проломил своим весом усыпанный снежным покрывалом зеркальный пол, а затем ловко выбравшись из осколков, ускорился и нанёс один из сильных ударов замершему от неожиданности Упырю.
  Спасла Жбана бечёвка. Толстая и светящаяся ярким светом. Она быстро обвилась вокруг его тела и резко потянула назад. От яркого света Медведь зажмурился, но удар довёл до конца. Сундук широко открытыми глазами видел, как огромная лапа мелькнула перед самым его носом, чуть когтем не сократив этот нос вдвое, затем обрушилась на рёберный костяк и срезала его наполовину, заставив стекло рухнуть вниз и замереть там уродливым обломком. Медведь отпрыгнул назад, затем юркнул в сторону, не открывая глаз, и там замер, готовый к атаке.
  Но атаки не последовало. Открыв глаза, Сила окинул взглядом территорию, затем задрал медвежью башку, дёргая носом и, увидев Жбана наверху, громко зарычал.
  От Рыка Зверя заложило уши у всех, Сила это знал. Сундук в ответ зашипел, но слабо. Находясь на одном из выступов Стеклянного Костяка, у ног нескольких бледных колдунов, он выглядел, как рваная тряпка, растеряв свой образ химеры и вновь приняв человеческий вид.
  Осознав то, что у него уводят из-под носа добычу, Медведь потянулся вперёд и снова грозно зарычал. Потом ещё раз, и вроде как задрожали стеклянные костяки, а снег, взбудораженный ветром, устремился прочь от собравшихся в рёберном скелете монстров. А затем Рык Зверя эхом разлетелся по стеклянному лесу и послышалась дивная, красивая мелодия. Когда она стихла, из плоского нароста, бывшего зеркалом, выпрыгнула фигура жуткого существа. Медведь, будучи ещё в ярости, взмахнул лапой не глядя. А потом с презрением фыркнул, стряхивая кровь и плоть с острых когтей. Демон так и не понял, что случилось. Его голову разрезало на части. И тело ещё какое-то время шатаясь шло вперёд, затем завалилось на белоснежный снег и задёргалось в припадке.
  Медведь снова подал голос. Правда на этот раз не такой громкий, но угрожающий и обещающий битву до обезглавливания. Однако тот, кто держал крепко колдовскую бечёвку, что продолжала стягивать Жбана, выставил вперёд руку, раскрыл ладонь и растопырил пальцы. Вместе с этим последовало гневное шипение и рычание. На ладони засиял золотистым светом знак. Сила опять зажмурился. Бледное колдовство стерпеть мог только бледняк. Медведь вновь рыкнул. Фыркнул, мотнул головой, дёрнул ушами. Он требовал отдать жертву. Глаза продолжали гореть яростью, а в груди билось горячее сердце.
  - Успокойся, брат Медведь, - положил ему ладонь на раненое плечо Кощей. - Это отряд из Кровавого Терема.
  И Сила, продолжая смотреть на лучников, натянувших тетивы, вернул себе форму человека.
  
  8 глава.
  
  Беляна Чаровница, дочь крови и ночи, - впрочем это по древнему, сегодня упыри легко расхаживали при солнечном свете и могли не пить кровь несколько дней, - была чертовски красива. Медведь даже позавидовал тому человеку, кто надел на её безымянный палец золотое колечко с алмазом. Золотистые кудри, перетянутые лентой на затылке, ярко-голубые глаза, проникающие в саму душу и трогающие там заржавевшие струны, алые не пухлые, но и не тонкие губки, явно сочные и мягкие, аккуратный носик, на который так и хотелось, почему, Медведь не знал, никогда не замечал за собой такой тяги - нажать слегка пальцем, чтобы проверить и его мягкость... В общем перед ним была богиня, однако фигура была суховата для любителя пышных форм, и всё же, самая главная форма, красивыми молочными полушариями выпирала из алого корсета. Срамница, подумал было Сила, но тут же укорил себя за это. Негоже такой красивой прятать свою красоту. "Однако, не в холод же! - всплыла в голове недовольная мысль. - На улице ещё зима. Мороз!"
  - Ну, добрые люди, кто такие будете? - осведомилась командир отряда Беляна Чаровница, прибывшая в Оконце Стеклянного Костяка сутки назад для поимки опасного преступника Жбана Сундука.
  - Сила Могильщик, - отозвался Медведь, затем представил Кощея и упырят, слегка указав на них рукой. Раненное плечо, которое перемотали бинтами, заживало с неохотой. Для таких ран надо дня три, чтобы затянулось всё и даже шрама не осталось. Лицо пекло, в основном из-за мази. Когда Сила говорил, рана болела сильнее, и он иногда корчился. Перед красавицей Беляной Медведь немного смущался своего уродства, что оставил на нём Жбан, но сама Беляна смотрела на него, не замечая этого.
  - Пусть молодняк выйдет, - сказала Чаровница, снова окинув их пристальным взглядом.
  Они находились в небольшом кабинете, что приезжей красавице отдали под временное пристанище. Пыл битвы прошёл, раны перебинтовали, намазали мазями, за окном ярко светило полуденное солнце. Медведя и Кощея, ввязавшихся в битву, не арестовали, но на время задержали. Для выяснения обстоятельств.
  После слов Беляны, Ворона возмутилась. Перевернулась в птицу, но один из парней Беляны, что находился с ними в кабинете, ловко поймал девчонку за хвост и открыв дверь, выкинул её из кабинета, как какую-то вещь. Апанас же, вскинув голову, прошёл мимо воина важным вельможей, на что бровь бледняка слегка дрогнула. Дверь за стражем порядка закрылась и в кабинете остались только трое: Чаровница, Могильщик и Скоморох.
  - Присаживайтесь, - сказала Беляна, указывая на стулья. - Или я должна повторить это пять раз?
  Медведь и Кощей тут же опустили свои пятые точки на мягкие сиденья. У неё даже голос был сладким, совсем как медовуха. С ягодками. Ох, и вкусно же!
  - Далече направляетесь? - продолжила допрос Беляна, поправляя расшитый узорами и яркими нитями дорогой тулупчик. Лисий воротник плавно огибал шею и длинные ворсинки меха мягко касались бледной кожи.
  Медведь почувствовал неладное со своим организмом. Что это: не до конца ещё схлынувшая горячка от сражения или волнение от встречи с божественной женщиной? Впрочем, если так задуматься, то божественных много, но когда они вот так вот неожиданно встречаются на твоём пути, да ещё смотрят на тебя своими небесными глазами, да говорят с тобой волшебным голосом, тут неровен час онеметь, ослепнуть и оглохнуть. И Медведь в самый не подходящий момент превратился в юродивого и вспыхнул в паху, как юнец, ей богу!
  - Вы меня хорошо расслышали? - не дождавшись ответа, приподняла брови Беляна, закинув ногу на ногу. И пусть из-за стола, за которым она сидела, ноги этой видно не было, но жест показался таким властным, что Медведь чуть опустил глаза. Совсем стыдно стало. - Далеко ли ведёт вас ваша дорога, люди добрые?
  Сила толкнул локтем Кощея, который пялился на Беляну широко открытыми, не скрывающими его пошлые фантазии глазами, приоткрыв при этом рот. От тычка Скоморох встрепенулся, захлопал глазищами, утёр красный нос.
  - А так... прекрасная госпожа, в Лунный Терем-ты и едем-тка, - отозвался Кощей. У него лучше получалось с дамами говорить, нежели у Медведя. И казалось бы нет ничего обычного, отвечай на вопросы и всё - до этого же как-то представился и Кощея с детьми представил, ан нет же. По какой-то причине заробел.
  Стыд полнейший!
  - И по какой причине в Лунный Терем едете? - продолжала спрашивать Беляна.
  - Так, молодняк везём, - ответил Скоморох.
  Чаровница на миг удивилась, а потом попросила:
  - Поподробнее можно?
  Кощей кивнул, шмыгнул перебитым носом, чуть покривился, выпрямился на мягкой подушке стула и протяжно загнусавил:
  - Мы с братом Медведем жили не тужили,
  Работу работали, копали могилы, людей хоронили.
  Мы жизнь проживали, дарованную небесами,
  По чести народной и правде эпохи стылой.
  И ночь та была, спокойна, светла и уныла,
  Лия полным ликом улицы Столицы освещала.
  Была так же, как и ты, прелестница, красива.
  И вдруг неоткуда девчонка-упырка в дом залетела,
  Вороною чёрной, неся, как в древности говорили, беду на крыльях...
  - У тебя проблемы с рифмой, достопочтенный Кощей Скоморох, - хмыкнула Беляна, подпирая щеку кулачком. На пальчике блестело злополучное колечко. Бесстыдник ты, Медведь. "Дева уже как не дева, мать, наверное, а ты вульгарными намерениями пылаешь!" - укорил промеж тем себя Сила. - И я бы в другое время послушала твои баллады, да под гусли или же под домру благословенную, однако время уже обеденное, а нам бы с этим делом разобраться до темноты.
  - Ах, прекрасная Беляна Чаровница, свет моих очей и стрела в моей груди, пронзившая мне сердце глубоко своим колдовским сладким ядом, - заговорил Кощей уже не стихами с хромающей рифмой, а простыми словами, но чуть на распев. - Ты права, времени-та у нас нету, и путь-дорога дальняя меня с братом-том моим Медведем ждёть, после того, как доставим детей-то на порог Терема Лунного-то. Какая, не пытай меня, красавица небесная, сказать-ты не смогу. И домра у меня есть с собой-таки, и красиво я излагаю баллады-тка с музыкой-той, струны под моими пальцами не просто поють, они чудо творять, но позволь всё же продолжить-тэ песнь мою...
  - Нет, - отрезала она, и Кощей сделал страдальческое выражение на лице, а Беляна растянула губы в притворной улыбке. - Говорите по существу. Ваше оформление займёт несколько часов. Я уже говорила, до вечера бы управиться.
  - Но есть же ещё завтра, - Кощей пучил глаза, делая выражение лица таким, что и сказать точно, о чём он имел в виду не представлялось возможным. - И послезавтра. И ежели надо будет, мы с братом-то моим Медведем-та маменькой и папенькой Силой наречённым-та, перенесём свои планы, дабы всё было по закону и праву, и чести мирской-та. Мы хаживали в великие походы с Игорем Воевателем, мы били супостата, мы преклоняем колено перед великим правом Великого Терема и Лунного Терема так же-ть...
  Сила вдруг подумал о том, что несмотря на гулко бьющееся сердце и огонь в штанах, который усилием воли Могильщик беспощадно гасил, надо было самому продолжить разговор. Иначе Кощей долго будет объяснять и рассуждать, а Беляна права: время не резиновое.
  - На завтра и послезавтра откладывать беседу об этом мы не станем, Кощей Скоморох, - Беляна поменяла позу и скрестила пальцы, положив руки на стол, при этом глядя на них серьёзно. Шутки закончились. - Завтра и послезавтра у нас будут другие дела. Ты будешь и дальше заниматься глупостями или мы всё-таки продолжим. Я поняла, что девочка-вампир к вам в дом залетела ночью. Так?
  - Так, - пробасил Медведь, наконец речь прорезалась. Кощей щёлкнул челюстями и глянул с недовольной физиономией на него. Медведь коротко поведал Беляне о том, как обстояли дела, затем о небольшом походе, и о том, как их пытались убить. Про Древний Мост только смолчал. Он посчитал неважным указывать географию их сражений - платить штраф за Мост, ой, как не хотелось!
  Беляна слушала молча, не прерывала. Впрочем рассказ Медведя не был длинным, всего несколько предложений, Кощей говорил бы в тысячу раз дольше. И Чаровница всё поняла, в конце кивнув головой.
  - Ваш староста был не прав, конечно, этим делом должен был заниматься он, - отозвалась она. - У вас что по близости нет никакой спецшколы для вампиров?
  - В том-то и дела что нет, - буркнул Могильщик, вдруг подумав о том, что можно было бы отвезти Ворону в Куст Смородиновый, что находится за пределами Стольца, в ста километрах от него. Но тогда, отчего-то он об этом не подумал. Тугодум! Не даром что медведь! - С Западного мы Района.
  - Западный Район? - проговорила Чаровница, немного задумавшись. Наверное, к мысленной карте обратилась. - Куст Смородиновый не далеко от вас, - тут же отозвалась Беляна, возвращаясь к теме разговора. - Небольшая школа, на берегу Медвежьего озера, там управляющий достопочтенный Арат Чернявый. Но, конечно же, повторю ещё раз: не вам об том было переживать. Я напишу в рапорте, чтобы провели проверку в администрации вашего Района. Но и вы нарушили закон. Отправились, несмотря на то, что Район вам нельзя было покидать, в дорогу, да ещё по Большой Столице с юной вампиркой. И с юным упырёнком. Не порядок.
  - А ты считаешь, дочь Лунного Терема, что порядок вешать на меня упырку-девку, которой я чужой, как и она мне? - рыкнул Медведь.
  - Я же сказала, не порядок, - насупилась Беляна. - Но раз уж ваш староста так решил, значит так тому и быть. И ты должен был соблюсти закон, Сила Могильщик, - перешли они на более неформальное общение. - Нарушение правил карается штрафом.
  - Ну уж нет, - вступил в разговор Кощей, и в этот раз он не был настроен заигрывать с Беляной. Пусть слова сочились сарказмом, но Скоморох был серьёзен. - Деньги за это вы с нас не слупите. Эти золотые и серебряные мы с братом Силой своим потом и кровью зарабатывали, - тут брат немного слукавил, да никого это не волновало. - С чего вдруг мы должны платить за какое-то гнилое нарушеньице, когда кто-то другой должен следить за мелкими упырятами. Кто-то из Кровавого Терема, ежели мне не изменяет память. Эта девка залетела к нам по случайности, а мы её кормили, одевали, предоставили крышу над головой, кровать. Проявляли заботу, как о родной дочери или сестре. Хотя бы это должно быть плюсом нам.
  - Кровавый Терем вас за это благодарит, - Беляна съязвила. - Но существуют законы и существуют правила, которые нарушать нельзя.
  - Добро, - кивнул головой Сила, останавливая Скомороха от дальнейшего спора. - Уплачу я этот ваш штраф. Деньги ведь вода, - и посмотрел на брата. Тот развёл руками, давая понять, что Сила прав. - Но молодняк вы заберёте. Раз один из отрядов Лунного Терема здесь, тогда и нам нет надобности ехать дальше.
  - Не заберу. Я в Лунный Терем не еду, это - во-первых, а во-вторых, в Лунном Тереме сейчас и без вас много проблем, - сказала Беляна, вскинув подбородок.
  - Простите, можно поподробней, - деловито осведомился Кощей.
  Беляна посмотрела на него так, будто он пытался выведать у неё самую сокровенную тайну, а затем, прищурившись, ответила:
  - Нельзя. Но могу сказать одно: проблемы большие, потому что кое-кто бежал из-под стражи.
  Некоторое время Медведь бездумно смотрел на Беляну, а Кощей, приподняв вверх брови, таращился на Чаровницу, будто она ему должна здесь и сейчас выдать все тайны мира. На лице у него чётко проявлялся знак вопроса. Сдаваться он был не намерен. Ответ его явно не устроил. Хотя, к чему ему правда Медведь не понимал.
  - Это случилось в ночь с восьмого на девятое. Весть о побеге опасного преступника застала нас в пути, потому мы решили задержаться здесь, - начала Беляна откуда-то с середины. Так показалось Могильщику. - Был приказ ничего не предпринимать и продолжать заниматься своим делом, однако все отряды были оповещены о побеге. Мне надо было подумать... - Беляна перебрала пальцами, ударяя ими о столешницу. Но потом спохватилась, отстранившись от внезапно завладевших её головой иных мыслей. - Нас отправили на поиски Жбана Сундука, Лёльки Ветерка и Данилы Жуткого. Они состоят в организации "Правда и Рассвет Нации". Я думаю наименование и члены организации вам знакомы?
  Кощей и Медведь переглянулись. Промолчали.
  - Сила Могильщик по крови Медведь и Кощей Скоморох скрепивший договор с тёмным духом Мрачным Жданцом, - начала Беляна, чуть приподняв бровки, - некогда ходили под знамёнами Игоря Воевателя, состояли в его личной дружине, тогда прозванной Лучшей. Насколько я понимаю, это вы, господа?
  Медведь и Скоморох опять промолчали. Они не скрывались, просто военное дело осталось за спиной, теперь они живут другой жизнью. И по иначе должны вроде как обзываться.
  - Игорь Воеватель и Графиня Светлана потратили многие годы на то, чтобы вырезать эту организацию из нашего мира, - продолжила Чаровница. - Но, увы и ах, не вырезали. Игорь вскорости ушёл по звёздному пути, а Графиня одна не справлялась с этим и другими делами. Святогору пировцы были, так сказать, не нужны. Со временем они завладели его умом... Святогор... был слабым правителем нашей Светлой Славорусии...
  Беляна замолчала, вдруг осознав, что ушла в своих рассуждениях куда-то не туда. Поднялась на ноги, скинула простым, ничего не значащим движением тулупчик, повесила его на спинку стула. Снова села. Под корсетом была надета рубаха с пышными рукавами, на запястье заканчивающаяся резинками с мягкой и тонкой вышивкой. На запястьях красовались тонкие сплетённые из ярких ниток и бисера браслеты, что говорило-таки о том, что вампирушка имеет и детей и очень любящего мужа.
  - Потому-то за эти годы организация вновь разрослась и укрепилась. Теперь бродит по Славорусии и сеет зло. Так вот, Жбан Сундук и те, кого я ещё перечислила всего лишь пешки. Но не важно, пешки - нет, эту гадость надо в любом случае вырезать. Это о том, зачем мне Жбан Сундук и что я благодарна вам за то, что вы его остановили и потрепали. А ещё уничтожили его отряд. Надеюсь, Сила Могильщик, ты не будешь настаивать на том, чтобы забрать Жбана с собой и оторвать ему голову?
  - Нет, не буду, - отозвался Медведь, глядя на то, как изящно она берёт фарфоровую кружку с нарисованной на ней жар-птицей и смешно морща свой маленький и очаровательный носик, вбирает в себя несколько капель кровавого нектара. Словно пьёт горячий чай.
  - Намедни Графиня Светлана, - продолжила Беляна, ставя чашку на столик, - отправила три бледных отряда к месту упавшего бога. Зона зла расширяется, кто-то должен взять управу в свои руки. Мстислава пока что этим не занимается. Она вообще ничем не занимается. Вчера было девять дней со смерти Святогора Третьего, вчера он отправился по звёздной дороге. Она устроила в честь этого пир...
  Беляна снова замолчала. Нахмурилась. Так получалось, что она то и дело соскальзывала с основной темы разговора. А основная тема - это дети-вампирята. Все эти эмоции хорошо отражались на её прекрасном личике, и Медведь, практически не моргая смотрел на это личико, улавливая всё то, что творилось внутри Чаровницы. Беляна не хотела отдаляться от разговора об упырятах, но вопрос о преступнике её беспокоил сильно. Беглец был опасен, даже слишком. И она переживала и хотела ослушаться приказа, и хотела их бросить, но не могла.
  - Так кто бежал? - решил облегчить её муки Медведь. Ему самому невыносимо было слушать что-то постороннее, когда было нечто, что касалось его напрямую. Однако, Медведю, как впрочем и Кощею, казалось, что этого преступника они знают. И мельком подумалось в тот момент Силе, что дети-упыри подождут...
  Беляна пригубила крови, видно раздумывая о том, говорить или нет, потом всё же озвучила свою мысль:
  - Лучезар Узник.
  Некоторое время Сила и Кощей смотрели на неё так, будто она сказала нечто, что их совершенно не касалось. Потом Скоморох переспросил:
  - Лучезар? - Беляна кивнула. - Княжич? - уточнил брат, то ли спрашивая, то ли утверждая. Беляна снова кивнула. - Исследователь?
  - Именно так, - раздражённо ответила она, глядя на Скомороха. - Княжич, Исследователь, Безумный, Красивый... Тот самый Лучезар, у которого масса прозваний. На данный момент, он Узник.
  - А почему он Узник? - вопросил Кощей. У него, так же как и у Медведя информация не могла уложиться в голове. - И когда он стал узником? Я что-то упускаю... А преступником когда стал?
  - Тридцать два года назад, - будто зачитывая приговор, озвучила Беляна. Вскинула голову так, словно Кощей обвинял её во лжи. - Выпил свой отряд до чиста, отряд, что снарядила ему Графиня Светлана для похода в Древний город.
  - До последней капли?
  - Да.
  - Сколько?
  - Что сколько?
  - Людей? Выпил?
  - Тридцать семь.
  - Выпил всех сразу?
  - Что не так?
  - Как только не лопнул, - буркнул Скоморох. Не шутил. Язвил. Но язвил больно и зло. - Одного-то выпить за раз сложно. Ты сама-та, дочь Кровавого Терема, сможешь так сделать? Сколько ты за раз выпиваешь? Нет, я понимаю, Красавчик у нас тот ещё проглот, он и вампирскую кровь пьёт, не выбирает, но не до такой же степени. Тридцать семь человека за раз. Охренеть.
  - Может ты и прав, Кощей Скоморох, но не это имеет значение, а то, что он убил их. Сначала выпил, а затем отрубил всем головы. Обескровленным. Как трус!
  - Запомни хорошенько, девонька, - зашипел, сдерживая гнев Кощей, - Лучезар Княжич не трус!
  Беляна угрожающе встала, прекрасное бледное лицо покрылось алыми пятнами. Она злилась так же. Но сдерживалась. Поднялся и Кощей, вроде глядя ей в лицо, а вроде как и на грудь. Беляна доходила высокому, словно шпала Кощею макушкой до распухшего, красного носа. Но складывалось такое ощущение, что была выше его на голову.
  - Убил всех, - с расстановкой проговорила она. - Тридцать семь человек. - Помолчала, глядя в глаза Скомороху, словно играя с ним в гляделки, а потом вдруг задала вопрос: - Вы же знаете Лучезара Узника? - в этот момент она посмотрела на Силу, но обращалась к ним двоим.
  - Конечно, милая, мы его знаем. Он наш побратим, - за Силу ответил Скоморох. Гнев резко сменился на милость, но Кощей продолжал быть, как натянутая струна.
  - Значит знаешь, Кощей Мрачный Жданец, на что он способен.
  - Мы в одной дружине состояли. Вместе в походы хаживали. Рубили нечисть, нежить, супостатов гадских, пировцев сраных. Поэтому - да, я знаю, на что способен мой побратим. И да, я знаю, что то, о чём ты говоришь, не может быть.
  - Но это истина!
  - Я знаю много истин, которые красят в тот цвет, который человеку более нравится - как победители, так и проигравшие. Ты сейчас заскочи на огонёк в старую столицу Московию, где хорошо поживает великая и ужасная организация "Правда и Рассвет Нации", она тебе столько "хорошего" про нас наговорит, а себя в ярком цвете выставит, что и мозги твои свернутся. А в Османию сходи. Там османцы из нас жутких существ делают. А у Речи Посполитой русы - это демоны. Безмозглые демоны, которые подчинены одному закону: убивать. Они идут за Князем, который хочет единолично править во всём мире, а несчастных ляхов держать на привязи и ездить на них в туалет. У Европианы мы тоже жуткие существа. Они уверены, и стар и мал, что мы питаемся кишками своих врагов, а печень солим и жрём только по праздникам, потому что нам печень какого-то-там англосакса больше нравится, чем печень какого-то-там византийца. Ты о какой истине говоришь, дочь Кровавого Терема?
  - О той, что Лучезар Узник совершил преступление! - выкрикнула Беляночка.
  - Знаешь, что я тебе скажу, когда сама увидишь, тогда утверждай.
  - Ты... Да кто ты такой?- зарычала Беляна. Кощей довольно заулыбался, чем ещё сильнее начал злить командира вампирского отряда. Чтобы не было беды, Медведь привстал и положил огромную ладонь на костлявое плечо брата. Чуть нажал и Скоморох плюхнулся на стул.
  - По какой причине брат Лучезар совершил такое преступление? - спросил спокойно Медведь.
  - Не важно, - огрызнулась Чаровница, нервно поправляя рукав блузы. Сила мимоходом заметил, что когда она злится, её бледные щёки покрываются румянцем, а губы становятся влажными, потому что она часто облизывает их языком. Она была в этот момент невероятно милой. - Важно то, что при побеге Лучезар Узник тяжело ранил Графиню Светлану, - выпалила она в приступе гнева, с которым не смогла совладать, о чём тут же пожалела. Осознав свой прокол, отвернулась от них к окну. В кабинете восстановилась тишина. Сила и Кощей знали, когда и как надо молчать.
  - Ранил? Тяжело? Графиню Светлану? - переспросил Кощей, выделяя чётко каждое слово. Сила ощутил, как внутри всё сжалось. Напасть на правителя, это предательство. Не важно на каком столе тот сидит, на кровавом или же на Светлорусийском.
  - Ранил, - повторила Беляна. Повернулась к ним вновь, села на стул, взяла в руки чашку с кровью. Чаровница была спокойна и тверда. Сделала два глотка. - И сбежал. Памятуя о его заслугах перед Родиной, о его подвигах и о том, что он состоял в личной дружине Игоря Воевателя, принимая во внимание неоценимый вклад, который он внёс, исследуя древние города, Графиня Светлана сделала исключения и проявила к нему милость. Когда Лучезара осудили, она всеми силами убедила суд не отсылать его в Замок Цепного Пса, а приготовила ему узницу в Лунном Тереме. Выделила для его заключения огромные хоромы в три этажа. Там у Лучезара было всё, и несмотря на то, что некоторые его книги запретили, он продолжал писать. В его палатах есть и телескоп, и те экспонаты древнего мира, которые он таскал в Большую Столицу телегами. Как музейная реликвия они складировались на огромных полках под стеклянными шарами. И ложе у него мягкое, широкое, и ванная пенистая, с горячей водой, и еда лучшая, какую пожелает... Повар исполнял любой его каприз. И крови много... Вот так он отплатил Графине, Матери своего народа, за доброту.
  Беляна замолчала. Видно было что она еле-еле справляется со своей болью. Графиня Светлана считалась хорошим правителем. С Игорем они составляли уникальный тандем, и люди удивлялись тому, почему же они не стали в итоге мужем и женой. Почему Игорь обратил свой взор на глупую, жадную Ольгу, да к тому же ещё и простого человека?
  - Где он сейчас нам не ведомо, - открыла Чаровница ещё одну тайну. Взяла чашку, посмотрела на её дно. Крови не было. Вернула чашку на место. Несмотря на душевную боль, Беляна хорошо справлялась со своей грустью. - Я отведу Жбана в Замок Цепного Пса, сдам его палачам, а затем отправлюсь на поиски Узника. Я должна найти человека, который напал на нашу Мать. Потому, Сила Медведь и Кощей Скоморох, в Лунном Тереме сейчас и без вас делов много. Но коль местная власть откровенно наплевала на вашу ситуацию, то придётся вам взять на себя заботу об этих детях ещё на некоторое время. В восьмидесяти километрах от Стольца в Дальустье находится большая спецшкола. Если утром выехать через восточные ворота, то к вечеру окажетесь там.
  - Ясно, - недовольно просипел Кощей.
  - Это всё, чем я могу вам помочь. Документы на детей справят, я сейчас же отдам такой приказ. Сама составлю прошение, чтобы в Дальустье их приняли. Сейчас там заправляет древний упырь, пробудился столетие назад - Яромир Лунный Агат.
  - Так и эти двое вроде как древние, - указал большим пальцем себе за спину, где была входная дверь, Кощей. - А ежели древние...
  - Да этими древними у нас все хранилища заняты, - повысив голос, оборвала его Беляна. - Лучезар Узник за своё время, пока рылся в древних городах, навёз в Большую Столицу тыщи две, не меньше. И столько же нашлось их, когда Большая Столица расширялась. Я ничего против древних не имею, я почитаю и глубоко уважаю их крепкий сон, однако сейчас не то время, когда их надо пробуждать и не то время, когда заниматься ими следует в полную силу. Однако, даже если они древняки, лучше Яромира Лунного Агата с этим никто не справится. Он разберётся в их лепетании и обучит их нужным вещам. Ну а там... там уже видно будет. Чего далеко заглядывать.
  Медведь вздохнул. Спорить бесполезно, проблемы им не нужны. Беляночка итак на них была злая из-за Лучезара, вернее из-за спора с Кощеем. Оставлять о себе неприятный след Сила не хотел. И всё же, сворачивать с намеченного пути, когда ему надо на север, а дорога закручивает на восток, не хотелось. Но с упырятами стоило решать вопрос здесь и сейчас, и коль на них уже законно возложили эти обязанности, ничего не поделаешь. К тому же, у Силы была мысль, правда крохотная, скорее всего на мечту или же на фантазию похожая, что сына он сможет встретить и по пути в Ладогор Снежный. Ведь османцы могли пойти и морским путём? А если ехать на восток, так можно и к морю попасть...
  - Мы выделим вам три комнаты, одна двухместная и две одноместные, - сказала после недолгой паузы Беляна. - Можете отдохнуть пару дней, сил набраться, раны зализать. Мой отряд уйдёт послезавтра. Могу в свободное время, ежели оно у меня будет, поговорить с вашими найдёнышами.
  - Было бы не плохо, - кивнул Сила, оживившись. - Знать бы, откуда? То ли недавно проснулись, а мож со спецшколы сбежали какой? Ничего ж не знаем. Ворона всё "Ворона" твердит, да словами простыми говорит, ни логики, ни смысла. Вот только понятно, что вроде как родилась в две тысячи тридцать четвёртом году. А пацан в две тысячи сорок первом.
  - Получается, что родились после того, как наступил Конец Света, - вставил Скоморох.
  - Никто толком не ведает, когда он наступил. Мы знаем мало, лишь со слов некоторых исследователей, в том числе благодаря исследованиям Лучезара Узника, - недовольно поморщилась Беляночка. - Он же утверждает, что после Конца Света мир был в жутком упадке и летосчисления не вёл. Записывать лета стали позже. Вроде как век спустя.
  - Лучезар говорил, что гробы древних упырей, в которых они спят, о многом рассказывают. Да и сами древние. Надо только знать, как с пробуждёнными говорить, - проскрипел Кощей.
  - А Апанаська, - вернулся к прежней теме Сила, - вообще налетел в другом Районе. И приклеился, будто мы ему родные что ли. А как прогонишь дебильное дитя? Никак. В общем, госпожа Беляночка... - и осёкся. Ох как не хорошо замужнюю красавицу, да ещё как четыре часа назад знакомую, называть уменьшительно-ласкательным именем. Однако Беляна на это не обратила никакого внимания. Видно Сила был не первый, и конечно же, не последний, кто посмел так к ней обратиться. - Буду тебе признателен, ежели узнаешь, кто Ворона и откуда, ну и Апанаська тоже.
  - Ну узнать откуда навряд ли, - пожала она коротко плечами, а затем с прищуром глянула на Скомороха. - А разве мрачные колдуны не могут заглядывать в память вампирят?
  - Краски специальной нет, - ответил Кощей, слегка приподнимая брови, будто говоря, что растрачиваться на незнакомых детишек не намерен. - И кистей. Специальное всё нужно. Рисовать долго. Потом ворожбу делать. Память других, она не твоя. Это в свою можно залезть с разбегу, а в чужую надо тщательно. Не дай господь, в которого я не верую, ещё дебильнее станут. С меня потом и спросят.
  - Хорошо, - фыркнула Беляна. - Чем смогу, тем помогу. Но не обещаю. Если всё, тогда идите отдыхайте, а я пока бумагами займусь. Завтра утром подойдёте, подпишите всё. А и кстати, - остановила их Беляна, когда Скоморох и Медведь уже приподняли пятые точки от мягких седалищ. Она отодвинула верхний ящик стола, вытянула оттуда два кисета. Звякнули медяки и серебряные рубли. Медведь отличал этот звон, как впрочем и другие. - Это ваша награда за Жбана. У нас уже шесть лет ведётся на него охота. Как-никак вы уничтожили его банду и потрепали так, что никакого труда его скрутить не составило. Однако, - Беляна потянула мешочек с серебряными рублями назад. Кинула его в тот самый ящик, откуда достала. - Это я у вас изымаю, в уплату ремонта Древнего Моста, реликвии, которую вы имели наглость повредить.
  - Ну не только ж мы. И не мы вовсе, - начал оправдываться Скоморох. - Это Жбан и его дружки там всковырнули пласты. Мы действовали аккуратно...
  - Со Жбана Сундука ещё изымем, оттого с вас только два десятка серебряных рублей, - хмыкнула Чаровница, показав острый клычок. Медведь не размыкая губ тихо, утробно рыкнул. Что ж, иметь полный кисет медяков, тоже было не плохо, учитывая всю степень того писца, что с ними случился за последние дни. И учитывая то, что неожиданно их карманы потяжелели. - Забирайте медяки, и я составлю рапорт о том, что вы уплатили штраф и чтобы с вас больше по этому делу спроса не было. Как на это смотрите?
  - Хорошо смотрим, - отозвался Медведь и забрал пузатый, красный кисет. Рублей сто, не меньше.
  - Ну, тогда до завтра, - сказал Беляна, поднимаясь на ноги.
  - До завтра, уважаемая Беляна, - чуть склонил голову Сила, поклонился и Кощей, бросив взгляд на её молочные груди, прежде чем развернуться и направиться следом за Медведем.
  - Ух и хороша, Беляночка, - зашептал Кощей, терпевший всё то время, пока стражник Оконца указывал им дорогу до свободных комнат, при этом щурился в лучах дневного солнца. Когда они прошли двор и вошли в казарму, свернув прямо к лестнице, тогда-то Скоморох и заговорил. - Такая красивая, - показал он грудь упырицы, и конечно же, промахнулся с размером, но лишь в большую сторону. - Такая молочная. Я бы утоп в этом молоке с огромным удовольствием, забылся бы и знать бы не знал, какой на дворе день и что там твориться на границе Славорусии нашей великой.
  - Хороша, - решил поддержать брата Сила, при этом морду такую состряпал, будто про кисляк какой говорил. Не хотел он обсуждать прелести Чаровницы, да вот язык за зубами сдержать не удалось. За спиной топали молча Ворона и Апанас, большими глазами смотрели по сторонам, но не упускали ни одного слова.
  - А губки какие. Небось, слаще малины. А глазоньки. Да так посмотрела на меня, я аж чуть из штанов не выпрыгнул. Зашевелилось у меня всё, брат Медведь, всё, что может шевелиться у мужчины, когда на него смотрит такая божественная красота... - вещал жарким шёпотом Кощей.
  - Ну хватит, - буркнул Сила, смущаясь, и Кощей, вздохнув удручённо, замолчал. - Не трави душу. И сердце не рви, брат Кощей.
  Скоморох тихонько завыл, играючись, а затем сказал:
  - Сегодня же сложу об ней балладу. Такая красота... - со вздохом повторил он, не зная, какими ещё словами описать Беляночку.
  - Замужняя, - пригвоздил Медведь, и Кощей, покривившись, с ним согласился.
  Оказавшись на третьем этаже на узком лестничном пролёте, они толкнули дверь, что вела в длинный коридор и переступили невысокий порог. Денщик, сидевший на табурете и листавший большой справочник и что-то записывавший в тетрадь, сразу же указал им на двери, что находились в конце не длинного коридора. Затем ткнул на дверь, за которой был туалет, а рядом ванная. Монотонно забубнил что с восьми утра до девяти вечера работает столовая, перелистнул, не спеша, лист справочника и продолжил вчитываться в иностранные слова. Сила распознал монгольский.
  Вечером, после сытого ужина, Скоморох принялся латать свой драгоценный тулуп. Изнутри он был отделан овчинной шерстью, а внешняя сторона из дублёной, мягкой кожи. Поверх кожи были нашиты яркие лоскутки. Кощей сам чинил свой тулуп. В сумке у него всегда была коробочка с прочными, капроновыми нитками, несколько больших, толстых игл с продолговатым ушком. Ножнички - маленькие и побольше. Напёрсток, булавки. Кусочек мыла, баночка с жиром и масляная ручка. Она имела широкий стерженёк и заправлялась любым растительным маслом. Обычно грамм двести Кощей хранил в специальной бутылочке, что лежала тут же, замотанная в тряпицу. Сверху масляной ручки был клапанок, на который принято было нажимать пальцем, чтобы выпустить из стержня каплю масла. В другой коробочке у него хранились яркие и разного размера лоскутки и тряпицы. Их ему отдавала за поцелуи и ласку Танька Тканщица. Беря в руки ножнички, Скоморох аккуратно распарывал нитки, убирал грязный или же рваный, уже непригодный лоскуток. Затем заправлял в иглу нить, прочерчивал мылком линию и пришивал новый тканевый клочок. Всё это Кощей делал медленно, тщательно и осторожно, дабы не повредить любимую одежду. Отнимало это много времени, потому в такие моменты Кощей никуда не торопился.
  - Что думаешь о Красавчике? - вдруг спросил Скоморох.
  - А что я о нём думаю? - буркнул Сила, ощущая, как усталость, сытость и комфорт морят его. Кровать хоть и была узкая, однако матрац заправленный пахнувшей хлоркой простынёй, пуховое одеяло с пододеяльником так и манили расположиться на них. - Расстались много летов назад, кажный пошёл своей дорогой. Таким был уговор.
  - И клятва ещё была, что ежели беда вдруг какая настигнет одного из нас, то письмецо обязательно с вестником прислать, чтобы знать, и ежели что помочь в беде-то, - отозвался Кощей, проталкивая иглу в крепкое, пусть и мягкое, дублёное основание.
  - Ты ж Княжича знаешь, он сам себе на уме, - говорил Сила, а внутри всё переворачивалось. Он помнил эту клятву, и помнил, как побратим Чёрный Бык, упрямо брал с Лучезара ещё одну клятву: что ежели тот попадёт в беду, то обязательно даст клич остальным братьям. И всё не потому, что у Лучезара вечно было проблем выше крыши, а потому, что он всегда решал свои проблемы сам. А это братьев не устраивало.
  - Упыряка он бледный, - буркнул не зло Кощей. Лучезара и многих упырей считал товарищами, если те бились с ним плечом к плечу, но всё равно недолюбливал. Как и они его. - Но мог бы и сообщить, что его заточили.
  - Считаешь, он их не пил?
  - Да кто ж его знает, - Скоморох коротко пожал плечами, вытягивая иглу и аккуратно отводя руку, чтобы ненароком нитка не запуталась. Стежки у Кощея получались аккуратные и красивые. Вот прям вышивальщица. Однако только тулуп свой и латал, а пуговицу толком пришить и не мог. - Лучезар Княжич у нас странный. Много прозвищ, родители князья, весь из себя аристократ и благородный. Кровавый. Не только кровищу хлещет, как свинья помои, но и рубить любит направо и налево. Помнишь, рассказывал, что до пятидесяти годков, прежде чем уснуть, странный мир видел. Глаза его были перевёрнуты. Плёл не весть что... Однако слушать было приятно. Умеет, стервец, говорить. Может что у него там в голове в тот момент, когда он в древний город шёл или же пришёл в него, и повредилось.
  - Может и повредилось, - сонно и задумчиво повторил Медведь, складывая в дорожную суму перебранные вещи.
  - И на Графиню напал, - продолжал Скоморох. - Это ж немыслимо. Чтобы он причинил вред правителю... Это же предательство. А брат Лучезар предателем никогда не был. И никогда не будет. Я в него верю. И скажу тебе, брат Сила, так: бред всё то, что сказала про него Беляночка. Бред.
  - Бред, - согласился Сила, тяжёлым взглядом посмотрев на брата.
  - Ворона, - сказала упырка и посмотрела на Медведя так же сонно, каким был он.
  - Иди, спи, - кивнул на выход Сила, затягивая шнурки на мешке.
  - Ворона! - вскрикнула она громче и быстрой тенью метнулась к кровати Могильщика.
  - Не-не, иди в ту комнату. Специально для тебя выделили. То моя кровать.
  - Ворона! Дочка... Папа, - верещала Ворона, прыгая по кровати. - Здесь. Спит Ворона и Медведь. Здесь, - повторяла она, сдирая с кровати серо-коричневое верблюжье покрывало и поднимая одеяло, чтобы тут же укрыться им до подбородка и лечь на бок, закрыв глаза.
  - А ну подымайся, - буйствовал Медведь, отставляя мешок. - Говорю, иди в свою комнату, иначе... уши надеру. Возьму и оторву их на хрен!
  - Ворона! - завопила упырка, чуть ли не плача. - Папа. Папа и дочка. Ворона спать и Медведь тоже спать.
  - Да иди ты... - махнул на неё рукой Сила, собираясь уже пойти в ванную и, набрав горячей воды, окунуться в лохань. Надеялся Сила, что здесь было такое.
  - Эй, Апанаська, - позвал упырёнка Скоморох, и Апанас тут же оторвался от окна, в которое пялился долгое время, высматривая кого-то большими, жуткими глазами. Окна их выходили как раз на Стеклянный Костяк, может и было там что-то интересное. Сила этим интересоваться не хотел. - Возьми у меня в сумке блокнот и карандаш. Рифму слагать буду, а ты записывать точь-в-точь. - Почему-то в этот момент ни у кого не возникло мысли о том, что быть может Апанаська писать не умеет.
  Апанас радостно кивнул и тут же метнулся по комнате. Сумку нашёл тогда, когда Медведь уже протянул руку, чтобы указать на цветастый мешок, что лежал у кровати, на которой сидел Кощей. Взяв сумку, упырёнок по очереди выкинул оттуда всё, что там было. Толстый блокнот он нашёл на самом дне дорожной сумы, а к нему прикреплённый на простой, серой, некогда бывшей белой, резинке огрызок тонко заточенного карандаша. Затем молниеносно сел рядом с Кощеем, закинув ногу на ногу, жутко важный и до отвращения высокомерный, будто Кощей попросил его стать богом всего мира. Ворона вырвалась из-под одеяла, обернулась птицей, покружила по комнате, затем присела на изголовье кощеевой кровати, словно на жердь, и уставилась на Апанаса, который с важным видом продекламировал:
  - Личный секретарь - лицо, ведущее запись под диктовку, а также ведущее личную и деловую переписку другого лица.(1)
  Ворона зашипела и зарычала на него, но Апанас даже и ухом не повёл.
  - Апанас, - позвал Медведь.
  - Апанаська! - крикнул тот довольно, выпрямившись ещё сильнее, хотя куда, итак сидел, как кол проглотил.
  - Апанаська, - вот и понравилось же ему обзываться так, - личный секретарь Кощея Скомороха, за собой прибрать не хошь, - и Сила указал на разбросанные вещи.
  Апанаська удивился, затем положил блокнот и карандаш на кровать, метнулся к разбросанным вещам, но Ворона была быстрее. Вместе они собрали, затем вновь вытрясли сумку, чуть её не порвали, после опять закидали туда вещи, и пока Скоморох на них не прикрикнул, а Медведь не саданул обеим по заднице, не успокоились. Апанас вернулся на кровать раньше, чем Ворона присела на то же самое место, где до этого была. Правда в первый раз она сидела там птицей, теперь в человеческой форме. Апанас глянул на неё с такой важностью, что упырка зашипела.
  - Эй, Апанаська, - снова позвал Медведь. Тот опять взвился, уставился на Медведя, улыбаясь. Готов был исполнить любое прошение Могильщика. Насторожилась и Ворона, готовая сорваться с места. - А ты чей сын будешь? Ну, кого? Кто по званию-обитанию?
  Апанас долго думал, потом неожиданно вразумительно сказал:
  - Царь, - и довольно, с присущей ему и правда царской важностью, кивнул, будто подтверждая свои слова. Медведь некоторое время думал верить или нет, переглядывался с Кощеем, затем посмотрел на Ворону, что уже по другому смотрела на него. Оценил вздох Скоморох, и то, как отложив иглу, он заглянул в блокнот, перелистнул несколько страниц, потом ткнул в лист и вернулся к шитью.
  - Тут пиши, - сказал он и начал: - Ночь глубокою была, гнали скоро мы коня, и другого гнали тоже, мёртвым отдых ведь не нужен...
  Кощей рифму слагал плохо, однако на музыку эти рифмы ложились знатно, и Скоморох писал такие мелодии, что любой популярный куплетист обзавидовался бы. Не зря у Кощея был всегда заработок. А уж как пел он. Бабы только от одного голоса слетались на него, как мухи на мёд. И низким пел, и глубоким, и звонким, и высоким...
  Медведь встал и, взяв вафельное, но большое полотенце, что выделил им денщик, вышел из комнаты, прихватив мыло и мочалку. В ванной, что была в казарме, лохани не оказалось, а душ был так себе. Денщик, вновь не отрываясь от справочника, указал куда-то в сторону и сказал, что за двором есть баня. Уже истоплена. Медведь спустился вниз, прошёл через двор, спросил у коловших дрова солдат, где тут парилка, поблагодарил, когда те указали направление.
  Войдя в просторный предбанник, Сила отворил дверь в парильню, довольно отметил, что никого. Пока раздевался, внутрь зашёл один из парней, принеся дрова, и сказал, что через полчаса начнут приходить другие мыться. Могильщик сказал, что ему этого времени хватит. Скинув последние детали одежды, Сила вошёл внутрь, поддал парку, облился водой, надрал кожу мылом, смыл пену и присел на лавку, расплетая толстую, русую, подёрнутую сединой косу. Думать о каких-то важных делах было сейчас ленно. Завтра подумает, ибо утро вечера мудренее. К тому же не хотелось такую блаженную негу портить гнилыми думами прошедших дней.
  
  9 глава.
  
  Утро наступило быстро и было оно ярким и солнечным.
  Медведя разбудил стук колёс о что-то металлическое. Прислушавшись, он понял: где-то недалеко от Оконца располагалась железная дорога, и огромный состав, пыхтя вонючим дымом, продирался через утреннюю морозную мглу, огромными буркалами что торчали из бортов деревянных высоких вагонов глазея на проплывающий мимо мир. Послышался противный пискляво-протяжный гудок, и Сила окончательно скинул остатки сна.
  Откинув тяжёлое ватное одеяло, Сила опустил ноги и тут же вздрогнул, поднимая их. Нахмурившись, Могильщик глянул вниз. На полу, кутаясь в покрывало из верблюжьей шерсти, спала Ворона. Она чуть кривилась и смешно морщила нос, при этом коротко выдыхая. Сила закатил глаза, вспомнил, как перед сном вытолкал Ворону из комнаты, которую делил с Кощеем, затем, когда она рёванная ворвалась обратно, отнёс её в соседнюю комнату, там подождал, пока она заснёт и вернулся к себе. К тому моменту, Скоморох уже закончил перекладывать первые восемнадцать строчек своего нового произведения на струны и завалился спать. Улёгся и Медведь, тут же захрапев. Как так получилось, что Ворона оказалась в их комнате, да на полу, Сила не знал. Тихонько вздохнув, Медведь ловко перемахнул через упырку, мягко и тихо опустился на пол, подхватил девицу и уложил её на кровать. Но стоило только отвернуться, Ворона тут же вскинулась и, сев на кровати, проговорила:
  - Ворона идёт Медведь туда.
  - Бери полотенце, щётку и пошли, - махнул Сила рукой в сторону двери.
  Кощей проснулся позже, а Апанас, кажется, раньше всех. Медведь увидел его в окно ванной, куда завернул с Вороной умыться и зубы почистить. Тот шнырял по большому двору, играл с щенятами, успевал помогать колоть дрова, носить воду в баню, что-то попутно рассказывать и переворачиваться в летучего мыша, чтобы взлететь на крышу и осмотреть с другими вампирами территорию сверху. Ещё Апанас играл в снежки, и катал огромные комья, составляя друг на друга. Всё это он проделывал так быстро, что глаз еле поспевал за ним.
  В столовую пошли втроём. Скоморох наотрез отказался вылазить из-под одела и накинутого сверху тёплого из верблюжьей шерсти покрывала. Попросил только дать ему шапку, и когда Сила протянул деталь одежды, Кощей в полудрёме натянул её на голову и дальше захрапел, обратившись в одеяльный кокон.
  Их вкусно накормили и не преминули спросить, где Скоморох. Медведь мог бы удивиться тому, когда же брат успел заиметь знакомство с двумя поварихами, но не стал. Спрашивать у женщин было не прилично, а характер Кощея он знал лучше собственного. Кощей не пропустит ни одной юбки. Это его кредо. Ответив, что брат спит, Сила попросил, чтобы ему наложили в тарелки еды. Женщины не пожалели солдатских харчей, и именно этот ароматный запах заставил несчастного выползти из ватной норы.
  Рутинно-бюрократическая часть началась в десять утра. Беляна работала с арестантами, потому ими занялся рыжеволосый с длиннющей бородой человек, без каких-либо способностей к перевороту и колдовству. Тот самый редкий вид, который когда-то населял эту планету. Человек был дотошный, медлительный, но добродушный. В этом просматривалась старательность и ответственность. А ещё к большому удивлению любовь к подобного рода работе. То и дело поправляя круглые, с огромными, толстыми линзами очки, в которых его серые с жёлтыми крапинками глаза казались в пять раз больше, он сообщил:
  - Справлю вам хорошие бумаженьки, чтобыть никто не придралси. А то ж знаете ли, всякие умники бывать, - говорил совсем по-простецки он. - То букивка не правильно, то ж цифирька. Ему ж говоришь, печатька есть и заковырка подписная, а ему видишь ли не там оно стоить. Так что потерпежите малясь. Работаю я медленнительно, но справенные документики будуть, комар носа не подточить.
  - Не торопись, друг, - пробасил Медведь. - Потерпежим.
  Терпеть пришлось три часа. Рыжебородый, несмотря на то, что перед ним были документы идентифицирующие личность Силы и Кощея, переспрашивал всё по два раза, а то и по три. С особым усердием он справлял документы упырятам. На его вопросы Апанас и Ворона отвечали с большой охотой, и к огромному удивлению Могильщика бородач понимал их намного лучше, чем он с Кощеем. Печатал рыжий на большом аппарате, состоящем из пяти пишущих машинок. В каждой рамке бумагодержателя было по одному листу, и по кнопкам каждой клавиатуры рыжебородый печатал пусть не бегло, но уверенно и порой даже не смотрел на буквы.
  И вот когда писчик внёс всю информацию, перепроверив её три раза, дело стало двигаться намного быстрее. Медведь с огромным недоверием захлопал глазами, а упырята от восторга завизжали, когда рыжебородый заскользил по большим кнопкам так быстро, что и пальцев его разобрать нельзя было. Кощей, употребляя в этот момент заботливо принесённый поварихой пирожок с капустой и запивая его горячим с лимоном чаем, поперхнулся.
  Ещё через несколько минут бумаги были выдернуты из держателей, затем проштампованы, пронумерованы, занесены в подотчётную здоровущую книгу, после отнесены на подписи и проставку печатей сначала к начальнику поста, которого Медведь так и не увидел, а затем к Беляне, которая затем появилась, чтобы вручить им ещё пять бумажек.
  В итоге ровно в два часа дня Сила, Скоморох, Апанас и Ворона были отпущены на все четыре стороны. В руках у Могильщика теперь красовались красивые с гербовыми печатями и красными штампами четыре паспорта, разрешающие гулять по Славорусии-матушке хоть взад, хоть поперёк, впрочем ему и брату так и так можно было жить, не переживая о том, что схватят и бросят в холодную. Отдельно от этих паспортов у них были другие, родные книжечки. Но теперь важные документы были у упырят, в которых были проставлены даты рождения, уточнение, что древние, хотя вопрос до сих пор оставался открытым, возраст пробуждения, прозвания. Документ о том, что помогли поймать Жбана Сундука и его банду, за что щедро были награждены медными рублями, а так же документ, что уплачен штраф за осквернение Древнего Моста и теперь спрос с них не имеется. Последними Сила внимательно осмотрел два половинчатых листа, из более плотной белоснежной, клетчатой бумаги. Вчитавшись в написанное, он нахмурился и тяжело вздохнул: в обоих бланках говорилось о том, что Сила Могильщик по крови Медведь является опекуном упыряк - несовершеннолетних Вороны Приёмыша и Апанаса Царевича - видно рыжебородый решил, что Царь для юного вампырёнка будет слишком жирно. И теперь Сила Могильщик в ответе за них до тех пор, пока не передаст подростков из рук в руки Яромиру Лунный Агат, что является директором специальной, закрытой школы для упырей в Дальустье.
  После сытного обеда - наваристого борща с говядиной, Сила с компанией потянулись на осмотр Оконца, решив отправиться дальше в путь завтра на рассвете. С огромным удивлением, обследуя довольно большую территорию и отмечая, что воздух потеплел и запахло весной, наткнулись на огромное складское помещение. Авдей Кузнец - потом выяснилось его имя, сидел на толстой чурке и курил самокрутку, довольно щурясь от яркого солнца и едкого, сизого дыма. Переговорив немного, Сила и Кощей были приглашены внутрь. Сначала угостились салом с чесноком и чёрным хлебом, самогонкой и сочным солёным огурцом. Ткнувшей нос в стакан Вороне, сунули в зубы ещё один огурец, а Апанаська сожрал в одно мгновение четыре куска сала и два куска хлеба. Потом вытянул клыки, но тут же получил подзатыльник, мол, хрен тебе, а не крови пол-литра.
  - Много здешними местами дураков шастает, - потом рассказывал Авдей, водя компанию по огромной крытой территории. Несмотря на тепло-руны, что были нарисованы на стенах и крыше здания, внутри ощущалась прохлада. - Думают, Оконце так, для вида тут стоить. Но парни бдят. Скручивают недотёп и пинком в разные стороны: кого в тюрьмы, кого на поселения, кого в шахты, а кого просто отпускают. Оружие конфискуют. Что стоящее описывают и отправляют воеводам, а хлам всякий тут у меня остаётся. Отбраковываю его. Что-то на мусорку, вон к колдунам, а что-то мужикам в Торговый Путь перекидываю, на переплавку. Ну кое-что себе оставляю, но с таким металлом работать - только время зря тратить. Мож чего выделить вам, всё равно никто спрос уже иметь не будет. Это всё на помойку.
  - А чего интересного-ты есть? - вопросил Скоморох.
  - Там огрызки только одни, - махнул на огромный контейнер Авдей, в который тут же запрыгнули Ворона и Апанас. Некоторое время там шла оживлённая борьба за что-то чего они не видели, слышался звон и шум, потом шипение и крики.
  - А ну закрыли рты! - гаркнул Кощей и тут же из контейнера выпрыгнули два упыря и приземлились рядом, будто не они только что шумели. В сторону полетел шлем. Ворона тут же его подобрала - была быстрее Апанаса - и закинула в контейнер. Но шлем, звякнув, отскочил от чего-то и высокого подлетев, шмякнулся за борт снова, прокатившись по деревянному полу пару шагов. И на этот раз Ворона была быстрее, однако Апанас решил не отбирать у неё шелом и просто поднял её, и Ворона осторожно бросила защиту в общую кучу. Удовлетворившись этим, они глянули на следящих за ними Медведя и Скомороха. Сила кивнул, мол, молодцы, и вампирята засияли, тут же оказавшись рядом с ним.
  - Смешные они у вас, - хохотнул Авдей Кузнец.
  - Дураки, - подытожил Кощей.
  - Ещё малые, - сказал Могильщик.
  - Ворона тридцать четыре, - ответила Ворона, отсчитывая пальцами сколько ей лет. Однако слова имели расхождение с тем, что она показывала.
  - Февраль - второй месяц в юлианском и григорианском календарях, двенадцатый месяц староримского года, начинавшегося до реформы Цезаря с марта. Это самый короткий месяц года, и единственный с числом дней менее 30: имеет 28 дней в обычном году и 29 дней в високосные годы. В Северном полушарии Земли является третьим месяцем зимы, в Южном полушарии - третьим месяцем лета.
  - Ничего не понял. Ну да, мелкие ещё, - вновь хохотнул Авдей, а упыряка гордо сказал:
  - Апанаська.
  Они пошли дальше, и Медведь сурово глянул на своих совсем недавно обретённых отпрысков. Ворона тут же сделала невинный вид, глазами-страдалками уставившись на него, будто пришибленная, а Апанас отвлёкся на другие предметы, забыв о том, что было совсем недавно, и злиться больше на них не имело никакого смысла. Да и зачем злиться? Дети. Потому Сила тоже начал осматривать огромное помещение.
  Под юрисдикцией Кузнеца и правда было много металла. Чего только стоило отведённое место для огнестрела. Огромное количество ящиков и коробок, мешков и тряпиц, в которые те были завёрнуты, составленных вдоль стен... Оружие стрелковое лежало и так на полу, висело на стене, кучами валялось в углах. По мнению Медведя использовать такое в бою только время зря тратить. Пули, даже если нарисовать на них ворожбеные руны, не брали ни упыря, ни оборотня, ни ведьмачея, ни колдуна. Могли конечно причинить небольшой вред, но не более того. Из него только в обычного человека и стрелять.
  - На следующей неделе Купец Буслав Загорелый будет ехать мимо, заберёт этот хлам, - махнул Авдей рукой на винтовки, ружья, автоматы, пистолеты, револьверы. - Как-то переделывает на самострелы. Синженерил сам и формулу по заговорке болтов тоже вывел сам. Никому не говорит, ну оно и понятно. К чему ж конкуренты нужны? Говорит, пули тоже пробовал, не-а, ни в какую. Взрываются на самом выходе. А на кой чёрт тогда оружие, если от него беда лишь тебе. Короче, потом этими самострелами торгует. Мож, знаете его работу?
  - Нет, - отозвался Скоморох. - А давно он так работает?
  - Да лет эдак шестьдесят. Молодым сюда начал хаживать, на моём месте ещё Старик трудился, я тут не долго, годков сорок, всего-то. Впрочем, он торгует ими на западе. Там, за Внутреннем морем, говорит, скупают его хорошо. Да ещё в Европиане счас на них мода. Туда кое-что уходит.
  На том и закончился разговор об стрелковом оружии. Правда Ворона и Апанас не преминули сунуть в несколько ящиков свои носы, на этот раз обошлось без шума и ссоры.
  - Вот что хотел показать, - Кузнец подошёл к длинному и широкому верстаку. Медведь огляделся. Зона тут была рабочая: большой и малый горн, наковальни разных размеров, молоты, дышащая жаром печь, кипящее масло, горячий чан с водой. Тут было жарко и Сила расстегнул тулуп, захотелось скинуть одежду. - Смотри, - через некоторое время сказал Авдей, сунувшись в навесной шкаф и выудив оттуда мешок, в котором было что-то тяжёлое и металлическое. Вывалил на деревянный верстак и отошёл в сторону, указывая. - Года три назад у одного дурака отобрали. Ходил тут по Костяку, бил стекло, думал, что даже если с рунами ворожбеными, так отколупают хотя бы осколочек. Ан нет... Слушай, Медведь, а ведь парни Беляны сказали, что ты кусок-то своими когтями от костяка отрезал-то, - вдруг поменял тему Кузнец.
  - Не помню того, - буркнул Медведь. Он и правда не помнил. В какой-то момент совсем перестал соображать. Махал лапами, бил Жбана, хотел окончательно снести ему голову, чтобы больше не портил своим существованием ни воздух в этом мире, ни сам мир.
  - Было дело, было, - сказал Кощей, хлюпая носом. Присел на табурет рядом с печью. Сила тем временем подошёл к верстаку, к которому уже подпрыгнули Апанас и Ворона. У Вороны глаза загорелись жёлтым. - Махнул своей лапищей и отсёк кусок. У меня челюсть от этого вниз упала. Даже удар от колдунишки пропустил, - продолжал тем временем Скоморох.
  - Не режущее то стекло, лишь плавится, сука такая. Сколь было тех, кто пытался его резать. Безуспешно, - отвечал Авдей, а Сила рассматривал два серебряных куска поблескивающих в тусклом свете настольной лампы. На округлых сторонах блестели кресты и руны. - А ты, Медведь, взял и откромсал. Это ж как понимать? Да и как вообще такое могло произойти?
  - Не знаю того, - буркнул Сила, хмуря брови. А потом спросил, ткнув в серебряные куски. - Кастеты что ли?
  Не дожидаясь ответа взял один в руки, повертел его.
  - Ага. Они самые. Прочные, но не удобные. Я их попытался переделать, но на мою руку так и оказались большими. Другим предложил, но парни отказались брать. Нашим мужикам такое вроде как не за надобностью.
  - А этот верующий что ли был? - удивился Медведь, примеряя кастет и понимая, что тот хорошо сел на руку и даже, несмотря на то, что тяжёлый, не утяжелял кисть.
  - Ну наверное. А мож думал, что если крест или знак какого бога на металл нанесёт, так и стекло сломает. Ага. Так тебе оно и сломалось. А, вот сюда ещё нажми, - и Авдей ткнул на кнопку с боку. Сила нажал, и кастет выпустил шипы. Кузнец рассмеялся, Могильщик фыркнул.
  - Ну и папуас какой-то вам достался, - хрюкнул Скоморох, вставая и подходя к верстаку, чтобы взять второй и покрутить его в руке, рассматривая со всех сторон.
  - Оружие так себе, - Авдей коротко пожал плечами. - Но может пригодится. Не, я не уговариваю, хочешь бери, хочешь нет. Но смотрю на твою лапищу лёг хорошо.
  - Давай, заберу, - сказал, наконец, Сила. Хотя зачем они ему?
  - Тут ещё перчатки есть. Я их постирал, немного подрал, чтоб мягче были. Видно переживал горе-стеклорез что рученьки разобьёт, - посмеивался Авдей, засовывая кастеты обратно в мешок.
  - А ножи есть? - вопросил Скоморох.
  У хорошего Кузнеца всё равно был запах хорошего металла. Так вот Кощей себе и выторговал хороший кинжал, любо дорого на него смотреть было, да и в руках держать. А уж метать и орудовать им и подавно. И кажется: зачем колдуну оружие? Да вот затем, зачем и другим, чтобы резать врага. Правда Скоморох не остался в долгу и уплатил Авдею серебреный рубль, хотя тот всячески отказывался.
  - Мы когда ушли на землю, продали все мечи и ножи, - сказал Кощей. - Зачем они мирному человеку? Впрочем, всякое бывает. Однако же... А тут дорога позвала.
  - К богу что ль идёте?
  - Не обессудь, говорить не будем.
  Тогда Авдей достал из-под верстака затянутые в тряпки мечи. Три штуки. И несмотря на то, что Медведь совал ему медяки, Авдей так и не взял.
  - Я ж только конфискатом заведую, ну и иногда пацанам правлю оружие, - смутился, однако, Кузнец. - Работа такая. А вообще я када в миру жил по большей степени ворота, заборы, домашнюю утварь изготавливал. Сейчас иногда балуюсь вот прежними вещами. Порой вот переделками маюсь. Ну а эти... Парням не нужны, а выбросить жалко. Так что берите, мож во благо их направите. Вижу люди хорошие, так и не жалко отдать. А то лежат тут, пылятся.
  Забрали и три меча, несмотря на то, что нужны были только два. Медведь и Кощей одновременно подумали, что третий будет запасным, впрочем, запасной или нет, не важно, важно, что хорошее оружие у них оказалось в руках, с таким и весь мир обойти не страшно.
  Тяпнув напоследок самогоночки и закусив стопку огурцом, распрощались на добром слове с Авдеем Кузнецом и направились в конюшню, уж больно Вороне не терпелось налюбоваться и натрогаться красивых и ретивых скакунов. Радости не было предела, как у Вороны, так и у Апанаса. Примерно через сорок минут с трудом оторвав их от кобылиц, направились смотреть кур и гусей, потом коров и прочую живность, с каким-то благоговением задержавшись у клеток с кроликами. Некоторое время Ворона сидела на корточках перед громко лающей небольшой, кучерявой псиной, смотрела дурными глазами ей в глаза, а та ещё громче лаяла, показывала острые зубы и рычала. Сидела собачка на толстой цепи. Мужики пояснили, что слишком злая, пусть и молодая. То и посадили на цепь. Может оно и было понятно, в большой будке копошились два рыжих комочка, иногда скулили, вываливались из домика, загребая лапками с собой пучки соломы, продолжая кувыркаться в снегу и тихо порыкивать, кусая друг другу загривок и ушки. Однако чудилось Медведю, что не столько за щенков, сколько от того, что характер такой, собачонка была вредная.
  Позже Медведь заменил колесо на повозке, местный мастер сняв перед этим мерки, сделал новое. Вечером Скоморох играл в столовой на домре и пел баллады, рассказывал былины, сказания, анекдоты из жизни. Здесь собрались почти все, кто служил и работал в Оконце. Люди смеялись так, что крыша у столовой подпрыгивала. А когда Кощей затягивал заунывную песню, женщины вздыхали, шмыгали носами, утирали слёзы. И, конечно же, влюблялись в Кощея, потому что иначе быть просто не могло. Ближе к ночи Беляна позвала к себе Ворону и Апанаса, Сила пошёл с ними. Скоморох отказался и направился в баню. Один или с какой стряпухой то Медведю было уже не ведомо.
  Беляна напоила вампиров кровью, затем чаем со сгущёнкой и ватрушками, а после попыталась залезть в их память, да тут же потерпела полнейший крах.
  - С древними всегда так. После многовекового сна мозг... будто перерождается. Все записи стираются. И остаётся лишь пустота. Правда, где-то в глубине сознания воспоминания прячутся, и чуть позже начинают медленно заполнять мозг. Но это происходит не сразу и обрывочно. Порой и через сто лет не ясно, кто, зачем, когда и кого. Попроси своего друга, - Беляна сменила спокойный и рассудительный вид на лёгкий сарказм. Её лёгкая улыбка так очаровала, что Медведь забылся. - Он колдун. Сильный колдун. Он сможет. И пусть не рассказывает сказки о том, что у него краски нет. Есть. У таких как он колдовская краска есть всегда. Меча может не быть, а краска есть. Где-нибудь в кармане тулупа припрятана, на всякий случай. Забыта, а потом, раз, и вдруг найдена.
  О том, что у Кощея есть краска, специальная и нет, сильная и слабая, мрачная и светлая, ну и прочая, Медведь знал и без Беляночки. Но просить об этом Кощея второй раз был не намерен. Пока.
  - Послушай, Сила Медведь, - окликнула его Беляна, когда они направились прочь из кабинета и остановились у двери из здания. - Если на своём пути встретишь Лучезара Узника, ну может быть, дай весть в Лунный Терем.
  Сила посмотрел на неё, ещё раз подивился немыслимой красоте, почувствовал разочарование о том, что такая невероятная красота и уже занята и имеет детей, а потом пробасил:
  - Не дам.
  Беляна вспыхнула, и Сила поторопился объяснить:
  - Лучезар Княжич, Исследователь, Безумный, Красивый... мой названный брат. Мой боевой товарищ и друг. Вместе мы прошли много битв, вместе мы испытали чувство утраты и потери второй семьи. Вместе мы выживали и возрождались. Мы встречали рассветы и провожали закаты. Мы били супостата, и не только человека, но и демонов: Грех, Чума, Голод, холера, хворь, Эбола... Пальцев не хватит на руке, чтобы пересчитать его заслуг. Лучезар странный, он даже после Сна видит мир немного не так, как мы. Но я никогда его не предам. Даже если он совершил преступление и предал. Если будет так, что и правда он сошёл со светлого пути, я лично вырву из его груди сердце и отрублю ему голову. Мой тебе совет, Беляночка, найди правду. Ибо есть у меня такое чувство, будто ты блукаешь во тьме.
  - Да пошёл ты, - прошептала она, и только сейчас Медведь подумал: а что если Лучезар повинен в смерти кого-то, кто был ей дорог?
  - Прости, если обидел, - буркнул он и вышел за дверь.
  Утром, ещё солнце не взошло, они отправились в путь. Накануне Сила долго не мог уснуть, всё о Беляночке думал, да о Лучезаре. Мучился сомнениями, вопросами. Несколько раз подскакивал на кровати, чтобы пойти к Чаровнице и попросить за свой грубый ответ прощение. Уж больно зацепило его то, что Беляночка послала его в пень. Хотелось расстаться с ней по-хорошему. Но не пошёл. Вспомнил про браслеты, что болтались на запястье и про колечко, что красиво так сидело на пальчике. Повздыхал Медведь ещё с час, да и уснул. А Кощей ночевать притащился только под утро. Сила лишь глаз приоткрыл, отметил плывущую походку расхристанного брата, повернулся на другой бок, да захрапел снова.
  А когда загружались в телегу, Скоморох вдруг заявил, что Марьяша Булочка наняла его скоморошить на свадьбе младшей сестры. Потому они ехали за небольшой повозкой, которой управляла пышногрудая кухарочка, и ловил Медведь своим носом, как пахло от неё ванилином и свежей выпечкой. При въезде в Район Торгового Пути с Марьяшей расстались. И Кощей ловко запрыгнул к ней в повозку, махнул рукой брату и успел только прокаркать, что встретятся на площади Свободы. Потом Кощей обратился к Марьяше и замурлыкал ласковые словечки и забыл о Медведе. Правда через пару метров повозка остановилась. Кощей позвал Апанаса, тот юркнул быстрой молнией к Скомороху и вернулся с большим бумажным пакетом, из которого пахло ароматной выпечкой.
  Сила тронул коней, поедая пирожок с капустой, и уже через несколько минут вклинился в поток повозок, телег, карет, дилижансов и одиноких наездников, а так же дружинников, патрулирующих улицы. Торговый Путь был самым огромным Районом Большой Столицы, оно и ясно, именно здесь заключались торговые сделки, именно здесь были огромные складские помещения, куда сгружался товар, а потом развозился по Большой Столице или же по Матушке Славорусии. Именно отсюда увозился товар в другие государства-страны и именно здесь можно было найти всё, что твоя душа не пожелала бы.
  Некоторое время Сила тащился в ряду с другими одинокими путниками и повозками, затем кони свернули и вклинились между караванами, потом ещё раз свернули и оказались на широкой дороге, где побежали более резво. Прежде, чем достигнуть нужной площади, Сила с упырятами проехал мимо шести небольших площадей. Узрел высокие складские помещения, огромные магазины, высокие дома, чудовищное количество идолов, церкви, мечети, храмы другим богам. То и дело их сопровождали агитационные выкрики. Заприметил на одном из поворотов потасовку между небольшими караванами, проехав их, через три-четыре километра встали на минут тридцать в небольшой пробке... В общем, за эти три часа, что кони тащились к площади Свободы Сила успел так устать, что хотелось быстрее выехать не только из Района, но и из Большой Столицы. Ему показалось, что и кони чувствовали нечто похожее, хотя были мёртвые. Единственные кто не уставал, во все глаза глазея по сторонам, это Ворона и Апанас. Их завораживало и волновало всё. И быть может если бы не они, то Могильщик утомился бы чуточку меньше.
  Оставив коней и повозку на одной из стоянок, Сила уплатил за два часа простоя молодому и наглому на вид охраннику. И сразу же направился в сторону харчевни. Отобедав не такого уж вкусного супа, гречневой каши с гуляшом и выпив два стакана компота, Могильщик решил пройтись по магазинам. До Дальустья часов пять-семь пути, смотря как ехать, сегодня, они навряд ли туда отправятся. Пока Скоморох отработает, пока доберётся до них, пока они выгребутся из этого чёртово Торгового Пути, пока доедут до школы, ночь уж будет. Или новое утро. В общем, Вороне нужно мылко, а то прежнее уже смылила. Такой кусок был и как так у неё получилось?! Да... может, бельё нижнее. Девочка же. Шампунь. А то волосы как пакли, висят что солома. Да и пацану тоже надо бы одёжку какую справить. А то ходит в свитере Силы, а сверху уродливое пальто и вид у того пальто не презентабельный. Рвётся на глазах. Да и мыло, зубную пасту и щётку ему надо бы тоже. А потом ещё провизии прикупить. Тут свежее всё, а в дороге что попадётся? Давненько Сила уже не выбирался за пределы Большой Столицы.
  В магазин они зашли большой. Длинные коридоры были заставлены лотками, с каждого голосил продавец, заманивая покупателей. Пройти мимо было не возможно, всякий норовил затащить к себе, навязать товар, заставить купить. Вот тут-то Ворона и Апанас не то, чтобы потерялись, скорей всего устали. Медведь отоваривался быстро, в голове то и дело мелькала мысль, что этот магазин ничем не отличается от рынка и базара.
   Вышли они оттуда спустя час, но сложилось такое ощущение, что пробыли целую вечность. Апанас казался взъерошенным, а Ворона то и дело таращила глаза и выглядела немного озадаченной. Апанаськи прикупили штаны, сапоги, майку, что была под свитером, кожаную куртяху. Пацан сам выбрал. Сила не стал спорить. Вампиры к морозу стойкие, а весна близилась. Коль Апанаса переодели, так и Вороне стало быть нужно что-то. Вот пришлось красную девчачью кожанку приобрести, а ещё красивую, расшитую жёлтыми и алыми нитями сорочку. Понравилась она Силе, вот и купил. А что, имел право! Ну и - стыд и срам, но уверенно думая о Вороне, как о дочке - купил трусиков. Хотел лифчик купить, краснея, как борода петуха, но торгашка уговорила взять каких-то две коротких майки, подтип той розовой, которую Ворона так ни разу и не одела. Сказала на маленькую грудь Вороны в самый раз.
  Короче, весь тот медный запас, что Беляна им отдала за голову Жбана, Сила потратил на упырей. Проходя мимо книжного, он зашёл туда. Заметил, что Апанаське больно уж понравился блокнот Скомороха. Пришлось остановиться возле большого стеллажа с ежедневниками и блокнотами. Апанас долго не мог выбрать какой, глаза сделались огромными и жуткими, разбежались, пальцы то и дело подрагивали. Он странно заукал, став похожим на дебила. Тогда Медведь взял первый попавшийся, сунул Апанасу в руки и пошёл дальше. Выбрал шариковую ручку и карандаш. Глянул на Ворону. Такой обиды в её жутких глазах он ещё не видел. Вздохнув, купил ей маленький блокнотик и карандаш с ластиком на конце в виде сердечка. Девочкам же милые вещи нравятся?
  Уже стоя на кассе, Могильщик вдруг подумал о том, на кой чёрт ему понадобилось тратиться на детей, с которыми он собрался расстаться уже завтра? С каким-то запозданием вспомнил, что должен был попрощаться с ними ещё вчера, и хмуро вздохнул, чем напугал миловидную девушку-кассира, которую здоровый, бородатый дядька напрягал явно. Вот всегда с ним так. И что за порода, вечно жалеть, сострадать и заботиться о ком-то. Прав был брат Кощей, говоря, что Сила Медведь - дурак!
  Но по-другому Сила Медведь жить не мог. И учиться другому даже не думал. Люди всякие бывают. И разные. Нет одинаковых, есть лишь схожие, не более того.
  Когда девушка-кассир сказала, что за толстый блокнот, который участвовал в какой-то акции полагается небольшой приз и предложила выбрать его из всякой безделицы, что лежала в коробке, Сила некоторое время смотрел на гору всячины, а затем подхватил цветную бутылочку. Сунул её Апанаське, но тут же уплатил за вторую. Это ж поцапаются, как пить дать. Выйдя на улицу, он показал упырякам, как дуть в колечко, чтобы появились цветные мыльные пузыри. Радости не было предела. Обиды тут же забылись и пока топали до повозки, ничего кроме пузырей Ворону и Апанаса не интересовало. А Медведя так и подавно. Ему хотелось поскорее уехать отсюда.
  Остановившись на пешеходном переходе и, хмуро ожидая, когда регулировщик укажет, что можно идти, Могильщик мазанул взглядом по мимо проезжающей зелёной, с золотым драконом на дверке карете... И вздрогнул. Открыв рот, уже хотел произнести имя, но так и не сделал этого. Сидевший в карете у открытого окна Лучезар, бросил на него такой же случайный взгляд. Он уже было отвернулся, но снова посмотрел в его сторону, в таком же немом изумлении. Однако карета не остановилась, она спешно убегала вдаль. Мимолётная встреча так и осталась мимолётной...
  Даже когда Медведь залез в повозку, чтобы скинуть сапоги и сменить носки, уж больно жарко было в зимней одежде в Торговом Пути думал о Лучезаре и казалось ему, что мысли всё время ускользали куда-то, и приходилось напрягаться, вспоминая мимолётную встречу. "Ведьмачеи", - подумал Сила, только они могли отвести взор - это когда встретишь человека, поговоришь с ним, а отвернёшься - и сразу же забыл. Впрочем, для сильных колдунов ворожба слабовата, потому в итоге Сила поборол странный морок и некоторое время размышлял над тем, насколько было правдой то, что рассказала им Беляна. А затем хлопнул себя по щекам и сказал себе: Лучезар Княжич странный, но стать предателем и сотворить преступление на необъяснимой почве не мог.
  Сменив носки, Сила вновь вдел ступни в сапоги, потуже затянул шнурки и принялся расфасовывать покупки. К тому моменту между Вороной и Апанасом случилась ссора по поводу того, что мыльная вода закончилась. Тогда Медведь налил туда обычной воды, капнул несколько капель жидкого мыла, стянув его у Кощея - узнает, кровь прольётся! - и закрыв крышками бутылочки, хорошо встряхнул. Отдал назад. Минут десять слышались только восторженные возгласы за пределами повозки. За это время Сила решил снять и безрукавку, что надевал поверх свитера. Аккуратно сложив её в свой дорожный мешок, продолжил раскладывать товар, а после схавкал пирожок с картошкой и выпил из термоса остатки чая. Строго наказав упырятам оставаться возле телеги, направился быстрым шагом в харчевню, где обедали. Налив за полмедяка в термос нового чая, прикупив пару бутылок крови, подоспел к тому моменту, когда Ворона готовилась отгрызть плечо Апанасу, а тот шипел, топая ногой. Закончилась мыльная вода...
  Кощей вернулся через минут двадцать, после того, как вода в бутылочках закончилась в пятый раз, и Медведь с психу выбросил бутылочки в урну, а упырят забросил в угол и наказал им сидеть молча. Что собственно те и делали. Сидели молча, и только хроникус, что держала Ворона крепкими пальчиками, рассказывал новости голосом Петрушки-кормушки.
  Скоморох задерживался, и Сила проплатил ещё час простоя.
  Кощей был изрядно подвыпивший, но довольный и нацелованный. В двух пакетах он нёс еду, в третьем звенели бутылки. Через плечо и под мышку второй руки была повязана тряпка, там хранился круглый хлеб и сложенные в деревянные мисочки блины. За спиной висела домра.
  - Чего ждать-то, брат Медведь, - дыхнул на него сладко-кислым ароматом медовухи Кощей, выгружая в общий маленький сундучок мешочек с медяками, - поехали счас. Уж сил моих больше нету терпеть этих кровососов. Да и на свободу хотса. За стены. По дороге дороженьке пролететь, ветром гонимый, словно сокол свободный. А? Разве тебе не охота, брат Сила?
  - Дак, четвёртый час, брат Кощей. Пока до врат доедем, темно будет, - пробурчал Медведь, а сам почувствовал острое желание побыстрее выехать на большак, что вился широкой змеёй где-то там, за высокими столичными стенами. Впрочем, ему всё равно когда ехать. Кони завороженные довезут куда надо. Вот только не так спокойно за стенами Стольца, как здесь.
  - Поехали, - махнул рукой Скоморох, укладывая аккуратно в чехол домру. Самую любимую женщину. - Заговорю коней на Дальустье. Защитный знак сейчас нарисую: и от демонюк проклятущих, и от бандюков - гондонов штопанных гнилыми нитками, чтоб им пусто было-та. Да и побегут мои коняшеньки резвее, чем по улицам Большой Столицы. Тут же ограничение, сам понимаешь.
  - Ну добре, - кивнул Медведь башкой.
  К огромным воротам, врезанным в высоченный, разрисованный знаками защиты частокол, они подъехали, когда солнце село. Правда случилось бы это раньше, ежели б они не простояли с полчаса на переезде: длинный состав, звонко гудя и пыхтя столбами сизого, вонючего дыма медленно тащился через широченную улицу, и жуткие глазищи взирали на них, подрагивая и порой даже меняя цвет.
  Когда подъехали пришлось ещё около часа простоять в очереди на выезд, а когда, наконец, подобрались к широкому проходу, ведущему из города, будочник осмотрел телегу, спросил про один из знаков, осведомился у Медведя в уме ли он и в здравой памяти, раз отправляется ночью за стены Стольца. Стандартные вопросы, чтобы потом не было проблем, типа, нас никто не предупреждал. Сила ответил, что да, при уме и здравой памяти, и знает куда и зачем едет. Показал мечи, стражник быстро справил на них бумагу, про которую Сила забыл. Затем махнул рукой на протянутые Могильщиком документы и позволил ехать, пожелав хорошего пути.
  Мёртвые кони проехали широкий проём, отбив копытами очередь по хорошему деревянному настилу, пробежали ещё метров двадцать дальше от стены и мягко повернули в сторону, выехав на старую, заснеженную дорогу. Сила посмотрел на врата, что тянулись десятью створками-окнами вдоль стены, отметил их яркость и горящие огнём знаки защиты бледных колдунов, затем взял вожжи и стал придерживать резвых скакунов, потому как и на этом широком тракте движение, пока что, было затруднено. Через несколько километров, как он и думал, телег, повозок, фургонов и одиноких путников поубавилось, и даже караваны сошли на нет. И тогда Могильщик приспустил вожжи, и мёртвые кони побежали быстрее, по очищенной от снега старой дороге, истыканной ямками и ухабами, но ещё хранившей, почему Сила не знал, вид той эпохи, когда ещё не было Луны Леи и Конца Света.
  
  Междуглавие
  
  Когда-то давно, может до начала нового летосчисления, а может уже после, под Константинополем, частично отстроенном после Конца Света на руинах бывшей цивилизации именовавшейся тогда Турцией со столицей Стамбулом, люди прорыли под землёй настоящий подземный город, в народе до сих пор именуемым Землянкой. Говорят русы дали ему такое название, когда прибыли на помощь местным жителям, для того, чтобы огородить их от демонов, от которых люди прятались под землёй. И для того, чтобы построить стену вокруг города, тогда ещё даже и не помышлявшего о таком величии, какое он имел сейчас.
  Впрочем, говорили много, но истина как всегда была укрыта.
  Стену построили из невысокого, но прочного дубняка, завезённого из Светлорусии, затем, заменили на каменную, ибо негоже было великим византийцам за срубом жить, ведь частокол это инженерия нечестивых русов. Потом, когда Константинополь стал расширяться и уже прославляться своим величием и торговыми путями, как бывало в стародавние времена, стену пришлось несколько раз отодвигать дальше, заполнять пустоты новыми каменными блоками. Благо камня под Константинополем было достаточно. Пусть и мёртвая земля то была, пусть и упал когда-то давно туда дьявол, принесший немало разрушений, однако сырьё там было что надо.
  Когда вокруг тогда ещё небольшого городка появилась стена, о Землянке народ позабыл. Вспомнил позже, но забрасывать землёй или камнями сеть подземного города никто не спешил. И когда Византия расцвела в своём масштабе и стала довольно крупным государством, Землянку стали использовать в качестве лабораторий, тюрем, пыточных и даже комнат для казни, от чего историки, исследователи и научные деятели до сих пор приходили в ужас и всеми силами пытались придать Землянке статус архитектурного памятника. Но по довольно сомнительным причинам, исследователей и историков игнорировали, потому как был подземный город под юрисдикцией Церкви, которая правила Византией железной рукой вот уже как шесть столетий. И спорить с ней было опасно и совершенно бесполезно.
  Зачем их привели сюда, Антоний не мог сказать точно, лишь имел небольшие предположения. Задавать вопросы даже и не думал, поход по лабиринтам ничего опасного не представлял, а побывать в закрытом историческом месте, о котором он много слышал и даже читал, очень уж хотелось. Смотреть особо не на что было, это не личные покои верховного архиепископа и не коридор, украшенный золотом, ведущий в эти покои. Это были всего лишь камни, где-то земляные проходы, деревянные подпорки, лестницы, уводящие на приличную глубину и поднимающие на поверхность, в высокие башни. Несмотря на то, что исторический памятник превратили в чёрт знает что, церковь поддерживала тут чистоту и порядок, и видно было реставрировала многие настенные рисунки, однако, некоторые были затёрты и уничтожены. Правда о прошлом была под запретом. Потому Антоний ведал лишь той скудной информацией, которую ему вложили в голову монахи храма, навязывая свою истину: они говорили, что мир уничтожили злые маги, которых подослал Дьявол, и что мир спасли рыцари Истинного Креста, потомки которых сейчас охраняют личные покои верховного архиепископа. Антоний, прожив несколько десятков лет в Османии слышал другую версию, и та версия прославляла османцев и их великих воинов так же, как византийская, потому к новой вариации отнёсся с присущим ему скептицизмом, предположив, что византийские воины Истинного Креста были скорей всего именно теми рыцарями, что прятались под землёй, вот в этих лабиринтах.
  Своё мнение он даже и не думал озвучивать, более того, яро подражал монахам, которые так же как он не верили во всю ту чушь, что несли, но пытались в этом, как и в свою веру в Единого Бога, убедить остальной мир. Дядя Ибрагим, состоявший на служении у османского шаха и учивший чужеродного мальца военному делу, в моменты своего отдыха, высказывал совершенно иное мнение. Он говорил, что Конец Света наступил, потому что люди сотворили это. А потом, научив ещё читать, дал книжку, которая выдавала совершенно иную информацию и которую маленький Арслан изучил от корки до корки. Потом, со временем Антоний вообще перестал верить и людям, и книгам. Кто знает, что было полторы тысячи лет назад, есть лишь небольшие факты. Да и если так разобраться, Антония история не увлекала. Прошлое прошлому, настоящее настоящему.
  Только сейчас, оказавшись в большой круглой комнате, которая представляла собой общую залу, возможно, для собраний или же молитв - в центре стоял алтарь - огромный уродливый камень, напоминавший плачущего ангела - Антоний заприметил на стенах решётки и рисунки. Проигнорировав пока толстые прутья, он пригляделся к одному из рисунков. Наверное потому, что стоял совсем близко к нему. То ли детская рука, то ли взрослая, сложно было понять, нанесла на камень момент сражения человека и монстра. Антоний знал всех демонов, сильных и нет, он мог закрытыми глазами назвать и описать каждого, но вот этого он видел впервые. Некоторое время он разглядывал его, а потом подумал, что может это Дьявол? Иблис, как называли их османцы?..
  Впрочем, ему и правда было всё равно. Потому он позволил себе лёгкую усмешку, которая тут же исчезла с его лица.
  Злой взгляд, наполненный жаждой крови и в тот же момент зовущий, чтобы освободить чудовище, Антоний почувствовал в тот момент, когда перевёл взгляд в сторону, на выступающую из стены решётку. За толстыми, железными прутьями было настоящее зло. Существо, напоминавшее человека, было приковано к противоположной стене. Чуйка медведя сказала Антонию, что это существо совсем недавно спало беспокойным сном, однако что-то заставило его проснуться. Или кто-то? И теперь, вися на цепях, что опутывали не только запястья, но и руки, и ноги, и даже тело, он смотрел на людей, что толпились в большой зале, и в частности на Антония, желая только одного: свободы. И мести.
  - Вот ваши жертвы, - сказал клирик, другой, не тот, что вёл Антония к верховному архиепископу. Он вышел из другого коридора, в который их не пустили. Вышел, как будто раздавал подаяние, после того, как они минут пять простояли здесь, словно некий сброд. Антоний бросил взгляд в сторону, потом в другую. По кругу расположилось девять высоких клеток, в которых сидели то ли пленные, то ли заключённые. Ему показалось, что эти клетки здесь появились позже, а не тогда, когда люди прятались в Землянке от демонов. - У каждого будет свой демон...
  "Это же люди", - бегло подумал Антоний, вновь глядя на того, что был в камере.
  - Кто не знает, повторю правила охоты, - продолжал клирик противным, протяжным голосом, будто его за что-то тянули. - Запомните каждый свою жертву по любому признаку и когда прозвучит зов рога, вы должны гнать её туда, куда условимся позже. В момент погони можно причинять любые увечья. Но не думайте, что жертва будет невинной. Смотрите, они все голодные и злые. И измождённые. Но у каждого из них есть сила. Мы освободим лишь часть её, так что, если жертва вас ранит или же убьёт, то это будет лишь ваша вина.
  Антоний первый раз за долгое время изменил своему каменному выражению. Маска отвращения и презрения оказалась на лице и проступила так явно, что он испугался. Отвернувшись от существа в клетке, которое продолжало на него смотреть, желая порвать на куски, он подумал, что этот "демон" скорей всего будет его жертвой. Впрочем всё могло измениться. Клирик потребовал пройти вдоль всех клеток, и Антоний с другими воинами последовал приказу священнослужителя, чтобы сделать окончательный выбор.
  По мнению Антония "демоны" были все одинаковые, но всё же у двоих нашлись отличия. Первый, тот, на которого Антоний наткнулся вначале: молчаливый, но злобный. И второй. Вот этот! В отличие от других, что спокойно сидели в своих камерах и смотрели либо в пол, либо в стену, он пытался рвать цепи, натягивал их до предела, скалил клыки, рычал, брызгал слюной и сверкал горящими, красными глазами. И Антоний с большим удивлением смотрел на то, как искры и огненные капли летели из его очей. Он был заросший. Косматая грива грязных волос, длинная борода и усы. Одежда грязная и рваная. Само тело, которое оплетала толстая цепь с магическими знаками, было в ранах. Они плохо затягивались и некоторые гноились, колдовские символы мешали регенерации.
  - Сегодня есть одно исключение, - проговорил клирик, нарушая молчание. - Верховный архиепископ Кирилл позволил выбрать охотнику жертву.
  Если бы Антоний делал всё быстро, а не размеренно, он бы наверное успел выбрать себе самого безобидного. Да хотя бы того, на которого наткнулся вначале. А так как он стоял напротив бешеного "демона" и разглядывал его внимательно, думая, насколько сильно тот ранит себя в тщетной попытке вырваться на волю, те, кого выбрали в охотники тут же ринулись к клеткам и ткнули в своих жертв. Злобный молчун достался тощему упырю, а Антонию ничего не оставалось, как просто окинуть взглядом залу и вздохнуть, глянув в потолок.
  - Что ж, коль вы выбрали себе жертву, прошу теперь уходить. Надеюсь вы запомнили их запахи и пойдёте по следу, как истинные охотники, - довольно промурлыкал клирик.
  Антоний глянул напоследок на бешеного. И как он не устаёт дёргать эти цепи и рваться из прочных пут? Антоний давно бы устал. Да если честно и не стал бы этого делать. Всё бессмысленно... Отвернувшись, он направился прочь, за другими, пристроившись в самый конец строя и иногда поглядывая на стены, чтобы как-то отвлечься наскальными рисунками от угрюмой атмосферы, которой был пронизан весь лабиринт Землянки...
  После того, как он вернулся из дворца верховного архиепископа, спать, как ему полагалось, не пошёл. Спустился во двор на тренировку и отработал лишние три часа под палящим солнцем. Потом сходил помылся, потом поел, а после за ним пришли и вот уже два часа они тратили сначала на дорогу сюда, потом на смотр жертв, потом на обратную дорогу. Впрочем, в храм Антоний не пошёл. На этот раз воспользовался оставшимися часами личного времени. Он ловко свернул в тёмный переулок и, лавируя между домами, направился в нищий квартал, к той самой лачуге, где проживала до этого мать, и в которой она умерла.
  Бабушка Мила встретила его на низеньком и маленьком порожке у входной двери. В тусклом свете маленькой свечи она перебирала горох. Антоний приветствовал вставшую ему навстречу старушку крепкими, сыновними и самыми нежными, на какие был способен огромный парень, объятиями, а потом попросил бабушку отойти в сторону. Бабушка Мила попросила не быть слишком грубым только для того, чтобы проявить заботу о сыне, который пил со своими дружками в комнате, а старушка сидела на улице и перебирала при тусклом свете свечи горох.
  Не став стучаться, Антоний открыл скрипучую створку, нагнул голову на бок, чтобы не удариться о притолоку, шагнул через порог. Пьяная компания даже и не подумала на него обратить внимание, хотя девка, что сидела у порога на полу, подпирая спиной хлипкую стену, подняла голову и окатила его одурманенным взглядом. Антоний глянул на неё полными презрения глазами. Однако презрения она не увидела, а приятного на внешность молодого человека - да. Оттого раскрыв щербатый рот, противно загыгыкала, попыталась что-то сказать.
  - О-о... Ы... А... Пфх... Мн... - только и вырывалась из её рта. Она тыкала в него пальцем, пыталась встать. Гоготала.
  Антоний лишь на доли секунды подумал о том, стоило ли её трогать или нет, но уже через мгновение решительно подхватил бабу за шиворот и выбросил в коридор. После подошёл к дружной компашке из трёх человек, которая о чём-то важном беседовала, громко перекрикивая друг друга и при этом гогоча, словно стая гусей, схватил одного и выбросил из комнаты. Потом другого и следом уже, взяв за шиворот, Ефсея. Вышел с ним в коридор. Зыркнул на готовых к драке дружков и, пиная их к выходу, потянул упиравшегося и что-то говорившего Ефсея за собой. Открыв дверь, он выбросил каждого в маленький дворик, потом перекинул через невысокий заборчик и приготовился уже наподдать, когда пьянчуги, да и сам Ефсей - девки к тому моменту уже не было - унеслись по улице быстрее ветра и с такой же скоростью скрылись за поворотом.
  - Каждому своё наказание, соколик мой, - бабушка Мила убирала со стола, и Антоний ей помогал, составлял грязную посуду в таз, наливал в него воду. - Видно где-то я согрешила, раз такой у меня пьяница сын. Но думаю всё дело не в грехе, а в том, что не смогла воспитать, как положено. Пылинки с него сдувала, позволяла многое. Любила его до усмерти. Да и сейчас люблю, но всё чаще готова удавить гада собственными руками, - и бабушка Мила тихо рассмеялась. - А всё то, что не надо было мне бежать за тридевять земель и счастье там искать. Вот оно счастье. Сейчас жила бы в Славорусии Светлой, рядом с сёстрами своими.
  - Почему же после смерти мужа не уехала, бабушка Мила? - спросил Антоний, беря с подставки губку и сначала её опуская в воду, а потом намыливая хорошо.
  - А кто ж его знает, мой соколик, - отозвалась бабушка Мила. - Баба-дура.
  - Глупости, - сказал Антоний, глянув на неё. Она улыбнулась, забрала у него губку и стала мыть посуду...
  - Потом завербовали... - тихо буркнула она, но горечи в голосе не было...
  - Я скоро уйду, Тошенька, - тихо говорила она после, раскуривая трубку и глядя на облепленное звёздами небо. В малом дворике, где рос гранат и были натянуты верёвки для белья, стояла гулкая тишина. Бабушка Мила сидела на маленькой табуреточке, а Антоний на низком порожке, кое-как уместившись в узком проёме. - Туда, куда ушла твоя мама. Пойду по звёздной дороге, в другой мир...
  Антоний смотрел на профиль старушки и ему становилось горько. За эти годы, что они прожили в Византии, бабушка Мила стала самым родным и близким человеком. Но она была уже старой, как-никак триста лет, это возраст. Но всё равно больно... И пахло от неё как от матери, смертью.
  - И ты покинешь эту гадкую страну, - шептала она. Потом опустила лицо и посмотрела на него. Антоний плотнее сжал зубы, сердце забилось сильнее. Лежавшие на коленях руки он сцепил в крепкий замок. - Совершишь самый большой и правильный поступок. Спасёшь и себя, и других. Ты станешь героем. И о тебе однажды сложат песню. О тебе и об этом подвиге. Но пока, береги себя, мальчик мой, - и она протянула сморщенную маленькую ладошку и погладила его по гладко выбритой щеке.
  Бабушка Мила была ведьмой и волчицей. Провидицей... А может просто много знала и мудростью была не обделена. Антоний очень любил её.
  - Бабушка Мила... - горячо прохрипел он, накрывая её ладошку своей огромной, горячей, шершавой ладонью. - Может...
  - Чш-ш-ш, - она приложила указательный палец к дрогнувшим губам. - Нельзя. И так надо. Тебе предстоит трудный путь, а старуха вроде меня тебя будет только тормозить и, самое главное, ничем тебе не поможет.
  - Но всё же...
  - Тошенька, соколик мой, - прошептала горячо она, откладывая не глядя трубку и беря его за лицо обеими руками. - Так положено и так надо. Не спорь со мной и не делай ничего, что было бы не правильно и усложнило бы тебе путь. Он итак трудный. Он зыбкий. Он опасный. Но ты справишься. Потому что ты не только сильный, но и умный мальчик. Ты добрый и отважный. Ты сын своего отца, Добрынюшка. Не просто так он дал тебе такое значимое, красиво имя, мой соколик. Береги его.
  И бабушка Мила расцеловала Антония дрожащими, сморщенными губами в щёки, а потом прижала его голову к своей маленькой, иссохшей груди и некоторое время гладила по волосам, что-то шептала, стягивала платок, который сама же вышивала и ему подарила, запретив волосы остригать. "Волосы - это сила", - говорила она. Путалась пальцами в расплетённой косе, и золотистая волна спадала на спину и Антоний не отстранялся, потому что ему было хорошо и тепло.
  Затем бабушка Мила чуть отодвинулась от него, вытянула из кармана длинный от вязанной кофты шнурок, затянула несколько узлов на его кончиках и повязала его Антонию на шею. И снова зашептала заклятье-молитву и ещё раз расцеловала в щёки, будто маленького мальчишку.
  - Ты сделал правильный выбор. Тот зверёныш тот самый... Отдашь его ведьмаку у самой мёртвой земли, - прошептала она, глядя на Антония ясно-голубыми, нереальными глазами. - Никуда не сворачивайте. Идите через мёртвый лес... Ведьмаче сможет вывести вас... Без шнура будет тяжко...
  Бабушка замолчала, потом склонила голову, сморщилась. Антоний осторожно поднялся, поддерживая её за руки, чтобы она не соскользнула с табурета, поднял и отнёс в их с матерью комнату. Там уложил на кровать, на которой уже не было подушек и пропитанного потом матраца, там лежало простое одеяло. Сходив к бабушке Миле в комнату, взял подушку и покрывало. Вернувшись, подложил подушку под голову и накрыл старушку покрывалом.
  - Я всё сожгла, - тихо шептала бабушка Мила. - И подушки, и матрац, и одеяла...
  - Я не успею сходить в администрат...
  - Да и не надо. Чего туда идти-то. Эта лачуга нам с тобой уже не понадобится.
  - Я воды принесу.
  - Спасибо, соколик.
  Антоний набрал в стакан воды и подал бабушке. Сначала хотел сам напоить, но она отстранила его руку.
  - Я всего лишь ослабла от взора, не более того, - стараясь быть строгой, сказала она, забрала стакан. Но рука дрожала. Выпила половину.
  Потом, когда бабушка Мила заснула, Антоний снова вышел во двор, выбил из трубки табак, положил её на табурет и некоторое время смотрел на звёзды. Затем вернулся в комнату, лёг на полу и заснул. Проснувшись утром от лёгких старушечьих шагов, умылся, быстро позавтракал приготовленной гороховой кашей и рисовыми лепёшками, взял у старушки туесок - завёрнутые в платки рисовые лепёшки и вяленую рыбу, в дорогу, как пояснила бабушка Мила. Старушка вновь заплела его, замотала косу платком, уже другим, более ярким и с длинной бахромой, в которую были кое-где вдеты каменные бусины и навязаны узелки, и только тогда, расцеловав старушку и крепко её обняв, Антоний с тяжёлым сердцем вышел за калитку и пошёл в сторону храма.
  В келью он пробрался уже с рассветом, но как ни странно никто не упрекнул его, что он отсутствовал в храме всю ночь. Сложив туесок бабушки Милы и кошель с небольшой суммой медяков, что сумел накопить за время службы в небольшой мешок, Антоний отправился принять ванну. Там же почистил зубы. Сунул зубной порошок и щётку в карман. Больше Антоний ничего не взял, чтобы не привлекать к себе большого внимания. Мешочек он спрятал под плащ.
  Выйдя из кельи, он спустился в столовую и вместе со всеми, помолившись, позавтракал. Потом прошёл в кузнецкую, помыл и подправил заточку клинка. И только после этого охотников собрали во дворе.
  Клирик, который вёл его к верховному архиепископу, говорил долгую и занудную речь, и Антоний слушал в пол-уха, почему-то именно в этот момент размышляя о том, за какие заслуги он удостоился аудиенции у самого Кирилла. Лично задавать вопросы, чтобы получить либо сомнительные ответы, либо очередной ворох оскорблений, Антоний не стал. Однако размышлял, что слишком ценную жертву выбрал. Хотя, не выбирал. Лишь остановился, чтобы внимательно рассмотреть бешеного - рвущийся на цепях заключённый его поражал. И вдруг так странно правильно сложились звёзды. Бабушка Мила сказала, что выбор он сделал верный, Кирилл явно знал в то, что Антоний выберет бешеного, а если не знал... Но был уверен в том. И лишь Антоний, словно пешка, стоял на месте и позволял и людям, и Судьбе собой руководить. Впрочем, ему это было безразлично. Лёгкое волнение растекалось по венам лишь от той мысли, что скоро его жизнь должна перемениться вновь. Но в отличие от того, когда его продавали, здесь Антоний делал выбор сам.
  После речи клирика их отправили переодеться. Одежда охотника ничем не отличалась от привычной, разве что юбку можно было снять, да туника была из более мягкой ткани, но с кожаными налокотниками. Жилет чуть темнее, с крестом на груди, плащ чуть свободнее и легче. Антоний почистил кожаные штаны и сапоги, затянул на талии шнурок юбки, заткнул полы за пояс. Её снимать он не стал. Может пригодится? Пристроил меч за спиной, сменил шапочку на другую шапку, более мягкую. Взял перчатки из мягкой кожи, на бедро приладил кинжал. На поясе приторочил пару склянок со святой водой, обязательный атрибут охотника - ни черта эта вода не помогала, разве только жажду утолить. Потому немного поразмыслив, Антоний пристроил рядом ещё пару бутылочек. Заткнув за сапог голенища ещё один тонкий кинжал, Антоний проверил кошель, затем сунул его в мешок, а мешок повязал на пояс, под юбку и только после этого вышел.
  Что из себя представляла живая охота он знал хорошо. Три года назад он уже участвовал в подобной "развлекательной программе" для элиты и зажравшихся епископов. Ничего особенного в себя она не включала. Правила просты: есть жертва, есть охотник. Трубит рог, и жертва бежит прочь, ей дают фору в несколько секунд. Следом бежит охотник. Далее, от охотника требуется загнать жертву в определённое место и там он может делать с несчастным всё, на что способна его фантазия: скрутить на бок голову, оторвать ногу, сломать руку, побрить на лысо и так далее. Но только не убивать по настоящему. Жертва имеет право защищаться и обороняться. Нанести вред охотнику она может, но ни в коем случае не убить. За охотой наблюдают "зрячие", такие же храмовники, как Антоний, ну и быть может кто-то из элитных войск.
  Живая охота - визитная карточка византийцев. Церковь каждый раз оправдывает этот презренный по мнению Антония акт, в очередной раз заливая гражданам в уши речи о том, что демоны должны быть повержены. И что самый страшный демон - это грешник, а грешников слишком много в нашем мире. И очистить этот мир может только церковь. Каким образом эта охота очищает мир от скверны, никто вопросом в открытую не задавался. Антоний, да и другие знали, эта игра лишь для услады зажравшейся элиты и церковников, не более того. Традиция живой охоты длиться уже много веков, но Антоний даже близко не собирался принимать условия этой грязной и жестокой игры. И всё же участия в ней готов был принять во второй раз.
  На выходе Антония поймал мальчишка-послушник. Он потянул его за рукав туники в сторону, и Антоний не стал упираться. Клирик стоял под большим зонтом и смотрел на коней, что ждали своих наездников. Весь вид его говорил о том, что ему ленно и по сути вот это ему не надо, что именно "это", можно было и так понять.
  - Ты выбрал себе верную жертву, брат Антоний, - сказал клирик. Он не смотрел на него, разглядывал коней. Антоний же состроив постную мину при плохой погоде, склонил голову, как подобает при общении с такого рода важным человеком. - Ты говорил, что готов на всё, брат Антоний. На всё, дабы доказать верность церкви и служению богу. Что ради бога и наместника его на земле верховного архиепископа Кирилла, ты готов даже на немыслимые поступки.
  - Готов, ваше преосвященство, - горячо высказался Антоний.
  - Ты сирота... Так печально. Я понимаю тебя. У меня тоже нет родителей.
  Именно в этот момент Антоний вдруг понял, почему выбор пал на него.
  - Что ж, - продолжил клирик и протянул руку. Антоний тут же сложил обе ладони в лодочку, принимая от него заполненный серебром мешочек. То, что это было серебро Антоний понял по звону. - Твоя жертва не должна добраться до финишного места живой, брат Антоний. Ты сильный. Ты медведь. Сделай так, чтобы голова его слетала с плеч. Остальную часть получишь, когда сделаешь дело.
  - Прошу меня простить, ваше преосвященство, - осмелился на вопрос Антоний, так, ради приличия. - Это преступление. За него мне положено...
  - Это правое дело, брат Антоний, - возмутился клирик. - Ради всего рода человеческого, ради византийцев и верховного архиепископа. Разве должны тебя волновать такие мелочи, как наказание? Подумаешь, получишь сорок плетей и пару лет заточения. Но ты избавишь мир от скверны. И к тому же, тебе за эту работу заплатят, - недовольно добавил он.
  На род человеческий клирику и ему подобным было наплевать. Впрочем, и Антоний не слишком уж переживал за человечество. Оно выживет, а ему быть тварью совсем не улыбалось. Быть таким же, как клирик Антоний не хотел, но смиренно опустил очи. У него было дело, и портить его своей якобы сейчас проявившейся гордостью, не стоило.
  - Прошу меня простить за мою наглость и дерзость. За неучтивость...
  - Ступай, - раздражённо махнул рукой клирик и быстро направился к повозке, а за ним послушники, один из которых крепко держал над ним зонт.
  Антоний лишь бросил короткий взгляд в след удаляющемуся церковнику и направился к коням.
  Процессия тянулась через весь город и длилась часа три. Толпа зевак собралась на улицах разная, по обычаю крикливая, вечно чем-то недовольная, шумная. Некоторые обкидывали огромные клетки, в которых везли жертвы, яйцами, помидорами и другими продуктами, и Антоний попутно удивлялся тому, что не такой уж нищий в Константинополе был народ, раз имел такую радость, как кидаться в преступников едой. Смотря на это стадо, для которых жертвы были ничем иным, как кусками тухлого мяса, не демонами, а мясом, Антоний не сдерживался и кривился от отвращения к люду, у которых и делов больше не нашлось, кроме как выйти вот сюда и оплевать, закидать и обозвать паршивым словом каждого из тех, кто находился в клетке. За что они не смогли бы ответить, просто так надо. Антоний подозревать, что этот акт ничто иное, как традиция, которую обязательно должна соблюдать чернь. В такие моменты он задавался вопросом: а всегда ли так было? Дядя Ибрагим говорил, что перед Концом Света таким уже никто не занимался, этим занимались раньше, задолго до того, как человечество уничтожило само себя. Однако люди бранили друг друга и поливали грязью в неких письмах, которые пересылали с помощью тогдашней аппаратуры. Он говорил так: "Стадо всегда будет стадо. И даже отбившейся от стада овце, никогда не стать пастухом". Антоний его не понимал, но как тогда, так и сейчас думал: людей ничто не исправит. Люди всегда будут людьми, в каких условиях и в каком веке они бы ни жили.
  Впрочем, не все такими были и Антоний укорил себя за то, что обобщил.
  Охотники двигались каждый рядом с клеткой своей жертвы, а стражники из храмовников создавали вокруг неприступную стену, дабы никто из зевак не ринулся под колёса мощных телег или же мёртвых коней, что тащили эти телеги легко и непринуждённо. Бывали такие идиоты, которые считали, что умереть под колёсами такой телеги величайшее спасение от грехов. Некоторые умирали и правда, некоторые калечились.
  Жертва Антония продолжала скалиться и рваться из цепей, нанося вред своему телу ещё больше. Цепи не поддавались, но Антонию на миг показалось, что если бы бешеный чуть сильнее напрягся, то цепи слетели бы с него в один миг. Заросший, грязный человек был настолько зол, что массивная клетка раскачивалась, рискуя свалиться с телеги. Но два мёртвых коня упорно тащили её и не обращали на бешеного внимание - им по сути было всё равно.
  Выехав в восточные ворота, они оставили шумный город за спиной. Проехав ещё немного, стали подниматься на небольшой холм, на котором стоял построенный из серого камня замок, обнесённый высоким каменным забором. Там находилась элита. Гости и хозяева Византии набивали свои животы жирной и сочной едой и разливали по бокалам вина. Из замка доносилась весёлая музыка, смех. И когда клетки проезжали мимо высокой стены, подвыпившие элитарии кидали кости и объедки вниз, и те падали то на рыцарей, то им под ноги, то под колёса телег, а некоторые и в клетки. И немногие из жертв хватали еду и жадно поедали её. А Бешеный - Антоний решил всё же оставить ему это прозвание - ещё сильнее злился, громче рычал и сверкал огненными глазами. Тогда богатые громко хохотали, девки визжали, и вниз лилось вино. И Антоний старался не угодить под этот водопад: то приостанавливался, то отступал в сторону, то поторапливался. Но Бешеный скрипел зубами сильнее. И кто-то вынес большой кувшин и вылил его вниз, прямо на него.
  "Ну отдельная благодарность тому, кто спрятал за хмелем запах моей жертвы", - подумал не зло, а как-то саркастично Антоний. Вскинув голову Мусульиос посмотрел на весельчака. Тот громко и звонко смеялся и думалось Антонию, что он дурак. А ещё он отметил юность элитария и только лишь вздохнул: глупец до конца жизни останется глупцом и даже умирая, на смертном одре, не поймёт своей никчёмности и не увидит в своих жизненных поступках глупости.
  Место, откуда должна была стартовать охота, было специально засыпано песком и разлиновано жёлтой краской. Словно охота - это отдельный вид спорта, чем-то напоминающий лёгкую атлетику. По бокам площадки стояли храмовники и городская стража. Крестоносцы подошли к клеткам, открыли их и выгнали пинками жертв. К клетке с Бешеным подошло сразу трое человек. У Антония мелькнула мысль, что его-то пинком из клетки не выгонишь. Тот если надо откусит ногу.
  Когда дверка открылась и смельчак быстро метнулся внутрь и наложил руну открывания замков цепи, Бешеный выпрыгнул сам. Но не удержался на ногах и упал. Антоний даже удивился. Этим воспользовались крестоносцы и принялись его бить, пинать и тащить за волосы. Антоний стоял на месте и смотрел на это с лёгким отвращением. Но Бешеный спокойно лежать даже и не думал. Он вскочил и принялся пинаться в ответ, выпутываясь гибкой змеёй из толстых цепей, которые до сих пор стягивали его тело. Он клацал зубами, рычал и хрипел. Изворачивался, вставал на ноги, потом снова падал. В конце концов, кто-то схватил его за волосы и бросил на нужную дорожку. Антоний снова подумал: а что нельзя было указать на эту дорожку сразу? Обязательно было бить человека? Потом крестоносцы принялись стягивать с Бешеного цепи, а маги создали вокруг него специальный барьер, и магические плети били того, если он пытался кого-то укусить или ранить. Кто-то из магов, то ли сильно разозлился, то ли сильно испугался, Антоний был уверен что второе, опалил несколькими знаками его лицо, заставив того зарычать сильнее, чуть притихнуть, но потом так сверкнуть глазами, что крестоносцы ринулись в стороны, а маги усилили барьер. Жертва, скинув остатки цепей, кинулась на несчастного так, что тот отбежал назад, при этом изначально будучи за яркой сетью купольной защиты, споткнулся, упал и сам же себе магическим знаком припалил заднюю точку. Жертва вцепилась когтями в нити барьера, опаливая себе руки и бороду с усами. Некоторое время, не обращая внимание на боль, смотрела на парнишку, что готов был наложить в штаны, а потом спокойно оторвалась от сети и отошла на место вальяжно, будто и не была только что зла. Бешеный открыл склянку со святой водой - где и когда только взял?! - выпил четырьмя большими глотками, рыгнул и, отбросив бутылочку, принялся разминаться.
  Антоний перепроверил своё обмундирование, послушал, как легко и просто меч выходит из ножен и входит обратно, проверил кинжалы, затем мешочек с серебром, склянки и прочее. После повёл плечами, размял шею. Стянул шапочку и сунул её за пазуху жилета, она не нужна. Нужен будет только платок, что хорошо обматывал толстую косу. Под ним была ещё чёрная лента с вышивкой, а шею продолжал охватывать в два оборота длинная, метра полтора нить - бабушка Мила повязала её, затянув два небольших узелка. Длинные концы свисали на грудь, под тунику. Такую волшбу учуять можно было легко, но стражи на подобное не обращали внимание. Мало ли что задумал охотник. Он в приоритете.
  Антоний ещё раз бегло осмотрел свою жертву. На полголовы ниже его, худой, но жилистый, через рваные тряпки проступала мускулатура. Раны вот-вот готовы затянуться, и несмотря на то, что силу мага и ведьмака сдерживали знаки арестанта на запястьях и лодыжках, жертва была довольно сильна. Бешеный был ещё и оборотнем, - что Антония не могло удивить, сколько в жертве было всего разного - но знаки ограничивали его перевоплощение, а так же силу магии. Вот Бешеный хрустнул шейными суставами, а потом скинул верхнюю тряпку, оголив грязный торс. Антоний оценил рваные штанины и неожиданно остановился взглядом на сапогах. И где он взял такие? Не новые, ношенные, но в хорошем состоянии. Прочные. Некоторое время, глядя на них, Антоний размышлял над этим, а потом неожиданно дёрнул левым глазом. Ага, за голенищем что-то есть. Нож. От жертвы, кстати, продолжало нести алкоголем, да и воняло знатно. Но Антоний надеялся на слух. Надо было лишь услышать, как бежит противник и как бьётся при этом его сердце.
  Вот продудел горн, и жертвы ринулись по дорожкам прочь, к полоске раскинувшегося в километре от стартовой площадке леса. Там демонов не было. На время охоты храмовники очищали его. Но бывало всякое...
  Жертвы побежали все, кроме Бешеного. Тот, будто не слыша звука или же не понимая его значения, стоял на месте, почёсывал шею, потом ступнёй икру, затем задницу и после этого причинное место. После зевнул, сонно поморгал, посмотрел на голубое, безоблачное небо. И только после этого как-то лениво и невзначай обернулся на Антония. Антоний стоял спокойно, глядя на него, ничего не предпринимая. Ждал. И тогда Бешеный, вернувшись к своей дорожке, вновь зевнул, потом немного подумал, глядя на небо, посмотрел себе под ноги, сковырнул носком сапога песок, вздохнул как-то нехотя... и сорвался с места. Антоний даже если бы захотел, не смог бы заметить, когда и как это случилось: то ли в прыжке, то ли в шаге, то ли секунду назад, то ли микросекунду.
  Лишь когда сердце ударило в третий раз, Антоний осознал, что его жертва уже поравнялась с другими жертвами, которые почти добежали до лесополосы, а он пропустил ту поступь, которая ему была нужна для того, чтобы определить Бешеного по звуку шагов. Ну и ладно, всё равно поймает, Антоний в этом не сомневался. Как и в том, что главное он уловил: особый ритм сердца.
  Прозвучал второй горн, и теперь охотники сорвались с места. Антоний не торопился, но бежал быстро, сначала по своей дорожке, а потом и по следу своей жертвы. До того, как скрыться в лесу, он наблюдал за ним и запомнил его путь.
  Некоторое время Антоний бежал по довольно хорошему участку, где были только песок и галька. Затем он ворвался в лес, и сначала спокойно лавировал между редко насаженными деревьями, а когда лес сгустился и появились кустарники, сбавил скорость, вслушиваясь в удары сердец.
  Жертву свою Антоний потерял сразу же, стоило только оказаться в густом лесу. Исчезло всё: и запах алкоголя, которым Бешеного облили из кувшина, и смолкли шаги, ритм которых Антоний успел-таки услышать и отметить, и, как могло показаться, на мгновение перестало биться сердце. Впереди была пустота, и Антоний бежал, как будто вслепую, словно нечего было делать, кроме как бежать в этом направлении. И всё же Антоний не сворачивал с намеченного пути, не оглядывался, не осматривался, он точно знал, что надо спешить на запад.
  Продираясь через густые заросли, Антоний дышал размеренно, отмечая про себя, что лес рос не на пригорках и холмах. Бежать было легко. Впрочем натренированному дядей Ибрагимом молодому воину и горы были по плечу. Всё, что Антоний сейчас умел, это большая заслуга человека, который был на поле боя врагом его отца. Что же заставило дядю Ибрагима не только воспитать брошенного своей же матерью мальчонку и дать ему навыки воина, но и дать ему имя - Арслан? Антоний никогда этого не узнает. Хотя, может в будущем, если доживёт до преклонных лет, до его скудного мозга дойдёт логика казалось бы не логичных взрослых вещей?
  Бешеного Антоний почувствовал в тот момент, когда подлетел к высоким валунам, поросшим дивным цветущим низким кустарником. Деревья расступились, и небольшой пятачок показался неким островом блаженства. Это местечко так и кричало о том, чтобы именно здесь охотник и жертва вступили в бой. Так подумал Антоний, вырываясь на эту небольшую с метр в диаметр полянку. В какой-то момент Бешеный показался Антонию вовсе не бешеным, а очень даже спокойным. Почему? Может потому, что всё, что было до того момента, как с него сняли цепи, считалось спектаклем?
  Жертва кинулась на Антония с самого высокого валуна. Бешеный ждал его, сидя на корточках. Мусульиос заметил его в тот момент, когда вылетел на полянку, запутавшись в тонкой лиане, так не кстати оказавшейся на его пути. Бешеный прыгнул в гибком, красивом прыжке. Ударившись в грудь Антония острыми коленками, жертва ловко спрыгнула на землю, кувыркнулась в траве, затем встала и взбежала на валун, чтобы снова прыгнуть, уже в другом прыжке, занося ногу для удара.
  Упавший на землю Антоний, прокатился до дерева, и, не обращая внимание, на боль в груди, попытался вскочить на ноги. Но успел лишь встать на одно колено, когда второй удар Бешеного пришёлся точно по голове. В голове зазвенело. В глазах заплясали чёрные точки, ещё секунда и звон сменился гудением. Мусульиос повалился на бок. Бешеный, не давая возможность прийти в себя, схватил его за шиворот резко вздёрнул вверх и бросил на дерево. Дерево было тонкое, но гибкое. И всё же ствол хрустнул. Бросок, несмотря на то, что Бешеный уступал Антонию в массе и росте, и правда оказался сильным.
  Падая на землю, Антоний видел, как Бешеный развернулся и побежал прочь. Всего лишь удар сердца, а жертва уже скрылась за кустарником. Ещё один удар сердца, потом третий, и Антоний вскочил, сделал быстрый шаг вперёд, замер, покривился. Ещё несколько секунд и звон в ушах смолк. Только потом он бросился бежать дальше, почему-то ни капельки не злясь на жертву.
  В этот раз Антоний слышал не только ритм сердца Бешеного, но и шаги и запах алкоголя, который тонкой ниткой летел между деревьями, не позволяя охотнику сойти с маршрута. Он смешивался с неприятным запахом тела жертвы, к большому удивлению отличавшемуся от запахов других пленников и заключённых. Медведь в глубине души упускать жертву больше не собирался и по какой-то причине был доволен собой.
  Они бежали долго, ему показалось, что целую вечность. За это время, к большому удивлению Антония, небо успело потемнеть так, что россыпь звёзд на нём была видна так отчётливо, как глубокой ночью. Луна светила ярко, налившись привычным серебряным светом. Взгляд оборотня позволял видеть ночью хорошо, может даже лучше, чем днём. Жертва тоже чувствовала себя хорошо. Бежала легко и непринуждённо, то петляя между деревьев, то перепрыгивая через кустарники, то продираясь через них. Иногда Бешеный оглядывался, но всё время бежал, и Антоний никак не мог его догнать. Складывалось такое ощущение, что Бешеный управляет дистанцией: то ближе, то дальше, то совсем чуть-чуть - руку протяни и вот плечо противника, - и снова далеко.
  Когда Бешеный вновь ускользнул на несколько шагов вперёд, юркнув за большое, пузатое раскидистое дерево, вокруг которого была хорошая полянка, Антоний налетел на другую жертву. Вернее, жертва налетела на него. За долю секунды до столкновения, Мусульиос почувствовал чужой запах очень близко, но не среагировал должным образом. Потому острый кол вошёл в тело легко и с такой силой, что Антоний отлетел в сторону, ткнувшись спиной в пузатый ствол. Жертва же, отлетела в большой цветущий куст.
  Чертыхнувшись про себя, Антоний вцепился в торчащий из бока кол. Но прежде, чем дёргать, быстро осмотрелся. Обоняние подсказало ему, что запах другой жертвы принадлежал тому, которого в лабиринтах Землянки он увидел первым. Тот самый, что был зол и хотел отомстить. Антонию? За что?
  Вот жертва встала на карачки, притаившись за кустом и неожиданно прыгнула вперёд. Быстро и чётко, прямо к нему. Антоний сумел увернуться и на ходу вырвать из тела кол. Однако в следующую секунду пропустил удар в грудь, а потом второй в лицо. На мгновение Мусульиос подумал о том, что охота не слишком удачно началась. Такими темпами он может лишиться головы. Жертвы не такие добрые, как охотники. Впрочем, некоторые охотники не были сострадательными, и тогда оказывались в клетке, рядом с жертвами. А некоторым жертвам, которые выигрывали охоту, давали даже свободу. Правда это было не правдой.
  Следующий удар Антоний остановил не дрогнувшей рукой и, перехватив обреченика за запястье, бросил его через плечо. Да так сильно приложил к земле, что у несчастного треснули кости. Отпустив Злого, - он решил так его звать - Антоний отпрыгнул в сторону и подумал о том, что надо бы бежать дальше, запах Бешеного уже исчезал, стук сердца ускользал быстрее ветра и шагов уже было не слышно. Вот только Злой успокаиваться не желал. Он вскочил на ноги и кинулся на него снова. И чего этому человеку надо? Кто он? Скорей всего один из пленников, которых Антоний брал в битвах? Другого ответа он найти не мог. И где его охотник? Неужели убит?
  Некоторое время они обменивались ударами. Антоний искал брешь и нашёл её только через пару минут. Несмотря на то, что на запястьях Злого сверкали руны арестанта, он был хорош. Впрочем, возможно то Антоний был так себе. Или же просто не хотел его сильно ранить. Или же своя рана то и дело беспокоила: хоть и затягивалась, но болела и чесалась. Злой держался хорошо, он не собирался проигрывать. И когда Антоний уже замахнулся, чтобы ударить, а после сломать шею, помрёт, но позже воскреснет, как-никак светлый маг, на Злого налетел охотник, тот самый щуплый и слегка запуганный упырь. Он впился клыками жертве в шею и, сделав три больших глотка, свернул ему её.
  Антоний не стал долго стоять над убитым и о чём-то беседовать с охотником. У него была своя дорога. Он обернулся, чтобы побежать дальше, но замер. У высоких деревьев, что вновь сгущались за неровным кругом поляны, стоял человек в чёрном. Он крепко держал в руке изогнутый кинжал, больше напоминавший ятаган, и смотрел на Антония так, как если бы тот был всемирным злом.
  Теневые убийцы. Те, кто хранит тишину и покой церкви, города и подземелий. Один из специальных отрядов, который византийскому императору Алексонию Третьему подарил османский султан Мурад Четвёртый на день рождения. Они следили за охотой, то ли для того, чтобы демоны, что могли оказаться где-то рядом не испортили игру, то ли для того, чтобы, когда охотнику будет угрожать опасность, защитить его, а может для того, чтобы чем-то заниматься. Дядя Ибрагим их не любил и не уважал. Говорил, что это отринувшие бесчестите воины. Они ничем не чурались. В отряды набирали сирот из других племён и народов, обучали системе убийства, подчиняли и ломали. Антонию их жалко не было, но, однако же, он и думать не хотел о том, что было бы, если бы он оказался на месте хотя бы одного такого мальчишки.
  Антоний знал насколько сильно они его ненавидели. Ненавидели, потому что считали, что мальчишка из Светлорусии должен был пополнить их ряды. Но почему-то шах, у которого содержалась в гареме его мать, не спешил отдавать пацана. Может потому, что дядя Ибрагим забрал его под своё крыло? Как-то он обмолвился, что сыновья воинов должны быть воинами, а не шакалами.
  Спокойно и непринуждённо Антоний прошёл мимо человека затянутого в чёрные одежды, и когда сделал три шага от него, бросился дальше за почти ускользнувшей ниткой запаха. И никто ему уже не преграждал путь.
  Вскоре лес начал подниматься в гору и через некоторое время Антоний выбежал на древнее святилище. Это была небольшая полянка, поросшая кустарником и низкой травой, на которой был выложен из камней круг. У основания этого круга стояла поломанная фигура некоего бога, а рядом на массивных камнях лежал плоский, большой камень, и именно на нём сидел Бешеный, а над ним нависала большая ветка дерева, что росло в паре метров от жертвенного алтаря, корнями цепляясь за него и выгибаясь в стволе, словно какая девка.
  Бешеный сидел на корточках и напоминал обезьяну. Он вгрызался, широко раскрывая рот в дикий апельсин, поедая его прямо с кожурой и косточками, и капли сока летели во все стороны и стекали по густой, серо-русой бороде. Бешеный этого не замечал. Ел и быстро пережёвывал, словно этот апельсин у него кто-то собирался отобрать. Осматривал местность, но вид при этом имел не беглеца, которого затравили большим и страшным воином, что был оборотником, а человека, который вышел на прогулку в дивный сад, где росли деревья которых он никогда не видел. На миг Антонию показалось, что Бешеный лишился рассудка.
  Антоний решил не торопиться. Вид Бешеного ни капельки не радовал. Заставлял задаваться вопросами, а когда есть вопросы, лучше найти на них ответы быстро, до того, когда ты совершишь кучу ошибок, после которых можешь отправиться в темноту. Ну или хотя бы обождать, пока противник сделает ход первым. Спешность ни к чему хорошему не приводила.
  Антоний выдохнул, затем глубоко вдохнул, попытался восстановить дыхание. Прислушался к местности. Щебетали птицы, где-то орала обезьяна, мимо пролетела бабочка. По правую руку, совсем недалеко шумела вода. Гремел водопад. Вокруг цвели кустарники, всё так же росли деревья. Благодать. И надо гадким элитариям устраивать такие отвратительные мероприятия в столь чудных местах?! Зла не хватает!
  Антоний бывал в этом лесу несколько раз: и три года назад, когда первый раз охотником был, и шесть лет назад, когда был охранником, патрулируя лес в поисках демонов, чтобы устранять их для проведения очередной охоты. И каждый раз диву давался тому, насколько здесь было красиво. Антоний любил природу. Любил и наслаждался её красотами и чудилось ему, что эта любовь досталась ему от отца.
  Бешеный затолкал оставшийся кусок апельсина в рот и, до конца его не прожевав, прыгнул на Антония. Антоний как раз не к месту задался вопросом: а правда ли эта любовь у него от отца? Мать не любила природу. Она любила только бриллианты и цветы, которые ей дарили... Однако застать врасплох у Бешеного в этот раз Антония не получилось. Антоний подставил под сильный удар руку. Перехватил противника за запястье, попытался перекинуть его через себя, но тот извернулся, выкрутился, отпрыгнул, и вновь налетел на Антония. Некоторое время они обменивались ударами. Бешеный был вертким, пружинистым, лёгким, гибким и жестоким. Диким и яростным. Глаза в моменты ударов горели красным и Антонию казалось, что из них летят искры и брызги лавы.
  Вот Бешеный каким-то образом вытянул из ножен, что крепились на поясе, кинжал, и Антоний на миг потерял бдительность. Слишком ловко у того вышло украсть оружие. Бешеный сделал несколько выпадов, Мусульиос увернулся, бегло подумав о мече. Но нагнулся и в кувырке, уходя от удара, вытянул второй нож.
  Минуты две они обменивались ударами, прощупывая друг друга. Потом взялись за дело серьёзно, применяя и силу кулаков тоже. Таким образом, разбили жертвенный камень, на котором сидел Бешеный. Не специально. Так получилось. Антоний даже успел пожалеть о древней реликвии. Сломали ветку, Бешеный выкорчевал цветущий куст, несколько раз им замахнувшись на противника. Чтобы окончательно не пострадала статуя, которой Антоний отбил кулаком нос, а Бешеный стесал остриём кинжала и тем самым сломал лезвие, верхнюю пухлую губу, он смог увести противника в сторону. Ворвавшись в гущу леса, они обменялись ещё несколькими ударами, а потом сцепились и, рухнув, покатились с небольшого склона вниз, ломая кустарники и то и дело ударялись о деревья. Меняли направление и в итоге остановились, стукнувшись в широкий, в три обхвата человеческих рук, ствол. Разлетелись в стороны и тут же вскочили на ноги. Именно в этом падении Антоний потеря свой кинжал. Побежали дальше. Бешеный впереди, Антоний сзади.
  Правда бежали не долго. Первым остановился Бешеный. Совсем неожиданно. Тут же обернулся и, скалясь в уродливом оскале, накрутил медленным движением снятую с шеи Антония шерстяную нить за кисть, которую ему дала бабушка Мила. Антоний не стал трогать свою шею или хлопать себя, как идиот по одежде, что-то там выискивая. Итак было понятно. Каким-то образом Бешеный сумел развязать ведьмачий узел. Может, потому что сам был ведьмаком? Они стояли друг против друга, готовые в любой момент продолжить битву.
  Но именно в этот момент Мусульиос ощутил дикий, животный страх. Такой страх появляется в тот момент, когда человек собирается что-то изменить в своей жизни или же поменять жизнь кардинально. Этот страх Антонию был знаком, и он испытывал его уже раньше. Первый раз, когда мать приехала в Османию и бросила маленького сынишку на произвол судьбы. Второй раз, когда мать и уже взрослого Арслана продали византийскому купцу. И третий раз, когда к нему подошла бабушка Мила, чтобы сделать предложение, которое Антоний принял сразу же. И вот четвёртый раз. Этот страх появился вновь. Сейчас, в эту самую секунду, когда Бешеный усмехался, сверкал алыми глазами и натягивал нить, чтобы порвать её в месте несильно затянутого маленького узелка, Антоний чётко осознавал, что этот ход конём в его рабской жизни был намного страшнее того, что он делал раньше. Тогда делал не по своей воле. И сейчас. Это не его выбор. Его выбрала бабушка Мила. Но Антоний уже тогда для себя всё решил и, не смотря на страх, готов был идти до конца.
  Готов был!
  Бешеный разорвал узелок, сплёл беглыми пальцами новый, накинул нить себе на шею, связал два конца ещё одним сложным узлом. Затем чуть раскинул руки, поманил коротким жестом пальцев. Больше бешеный не улыбался. Он был неожиданно серьёзен. Он собирался прыгать. И Антоний зачем-то кивнул. Сделал шаг вперёд и услышал чужой, совсем тихий, почти нереальный стук сердца за спиной. Именно этот звук будто подтолкнул его вперёд. Антоний сорвался с места так неожиданно, что Бешеный отступил на шаг. Но в тот момент, когда Антоний схватил его и вместе с ним прыгнул с обрыва, в бурлящие воды реки, Бешеный выкинул вперёд руку, начертил руну и столб огня, пройдя мимо Антония, оплавил брошенный в спину кинжал убийцы.
  
  2 часть
  10 глава
  7.02.1493 год от К.С.
  Большая Столица, Лунный Терем
  
  Яркий свет Луны Леи проникал в небольшие палаты. Скользил сизыми лучами по стенам, отмеряя в рост тени, отбрасывал блики на белых простынях и пододеяльнике, в которое было вдето тёплое, ватное одеяло. По постели были раскиданы подушки. На них наволочки были тоже белые. Свет Луны Леи навевал неприятные ощущения, заставлял закручиваться в тугие узлы чувства и эмоции, дурманил голову, заполняя её туманом. Заставлял кровь в венах бурлить и скользить чуть быстрее обычного, сердце замирало, но потом начинало биться громче, и снова замирало, и дыхание перехватывало. Горло стягивала невидимая удавка. Клыки удлинялись, вытягивались... Хотелось крови. Совсем немного, чуть-чуть... Ладно, желательно пол-литра, для начала, потом можно ещё половину и через некоторое время снова по столько же...
  Лучезар смахнул лунный свет с лица ладонью, выдохнул. Он сидел на кровати и сонными глазами смотрел в окно, за которым морозило так, что даже вампиру не было никакой радости. С другой стороны, зима здесь всегда такая. Настоящая зима вообще только такая: морозная, лютая, злая. Однажды он повстречал мораничей, тех, кто верил в древнюю богиню Зимы и Смерти Морану. Они казались обычными людьми, но считали зиму священным временем года, с наступлением ночи они громко гремели посудой, прогоняя лютый холод, а когда к человеку приходила настоящая смерть, они молились Моране, чтобы она забрала несчастного поскорее и закончила тем самым его страдания. А однажды судьба его свела с ледяничами, эти верили в послеапокалиптического бога Ледяного, они уверяли, что он есть на самом деле и живёт в ледяном тереме где-то на краю севера. И до сих пор не может смириться с тем, что люди остались живы, после того, как сами же уничтожили мир. Его гнев настолько силён, что он готов хоть каждое мгновение насылать на мир вечную мерзлоту. Потому-то ледяничи каждое Новгодье - новогоднюю седмицу что наступает после окончания зимовеня и до наступления лютеня - проводят ритуалы, усмиряя гнев бога своими праздниками, песнями, танцами и шумными игрищами, на которых принято рассказывать анекдоты про зиму. Дабы показать богу, что люди не так плохи. Злые остались в прошлом.
  Лучезар думал о верующих, глядя на морозную роспись на стеклах маленьких окон своей маленькой спаленки, чтобы не поддаваться лунной тяге. Не то, чтобы Лучезар был слаб к свету Луны Леи, просто иногда бывало так, что Лея давила всей массой на сознание и в душе скреблись кошки. Потому Лучезар думал о верующих, которых в это время было в тысячу раз меньше, чем богов, в которых они верили, а не верующих слишком много, чтобы эти боги умирали, даже не падая со своих небесных вершин.
  Лучезар не верил в богов и даже не думал начинать...
  Скоро пойдёт снег, должно потеплеть. Морозень всегда такой: то ветер налетит, то снег пойдёт, то мороз опустится до минут сорока, то столбик термометра поднимется до минус пяти. Вот и пойми эту погоду. Природа сама знает, что ей надо, а человека она никогда не спрашивала какой ей быть. Пожалуй, стоит сказать, что она бог, но вроде бы последователи Богини-Природы уже есть, и Лучезару основывать культ не имеет смысла. Хотя о чём это он?
  Покривившись и издав негромкий вздох-стон, Лучезар снова потёр лицо ладонью. Затем потянулся к прикроватной тумбочке, взял круглые на толстой цепи часы, открыл крышечку, посмотрел на циферблат. Ну да, во сколько ещё Лучезар Княжич, в данный момент Узник мог проснуться? Час волка, кто бы сомневался. Потому-то и Луна Лея слишком яркая и слишком угнетающая.
  Редко когда бывает, что спит он убитый сном и ему ничего не снится. Ему действительно ничего не снится. Всегда. Если спросят Лучезара, кого или что он видел во сне, он ответит: "Темноту". И кто-то скажет в ответ: "Значит, ничего. Счастливый". Не то слово. Если бы Лучезар видел то, что обычно видят во снах другие, то есть какие-то сюжеты, кадры, картинки, пожалуй, они были бы намного хуже, чем реальность, что существует за стенами Большой Столицы...
  На самом деле Лучезару снилось многое. И свои сны он помнил хорошо. Даже несмотря на то, что это была всего лишь темнота. Что может случиться во тьме? Много чего. А что темнота может из себя представлять? Темно и всё. Но она была разной: то дышала жутко, то стонала жутко, то рычала жутко, то выла, тоже, жутко. И не было при этом звука. Были лишь тишина и мрак, но Лучезар ощущал эти звуки и вроде как слышал. А когда просыпался, понимал, что не слышал ничего. И прятался в непроглядной черноте зверь, демон, монстр, урод, убийца с ножом, гниющий упырь... А когда просыпался Лучезар, понимал, что во сне была... одна темнота. И расскажи кому о том, какие миражи подбрасывает ему старый и добрый Морфей, не смог бы обличить всё это даже в одно слово. Описать его тьму было не под силам даже ему самому.
  Вернув часы на место, Узник прошлёпал босыми ступнями по прохладному деревянному полу в маленькую горницу, где стоял стол, пара стульев и кухонный гарнитур. Взяв графин, налил в стакан воды, выпил залпом, затем открыл холодильник, расписанный рунами, достал бутылку с кровью, осушил её до дна. Целый литр. И после этого вернулся обратно в кровать.
  Иногда Лучезар засыпал снова, иногда нет. Поэтому чаще всего, когда больше не спалось, он вставал, умывался, затем кипятил чайник и наливал себе кружку чая. Доставал печенья и масло, смазывал печенье маслом, присыпал сверху сахаром и съедал несколько штук, запивая сладость горячим, ароматным напитком. После лёгкого завтрака Княжич шёл заниматься делами, а иногда обратно в кровать. Много вариантов у Лучезара Узника не было, да и ограниченное пространство не позволяло что-то другое, например, прогуляться по двору. У него даже балкона не было, но это его не особо расстраивало.
  Графиня Светлана Славная определила ему не столь и большие, как некоторые уверяли, палаты в северной части Лунного Терема. Всего-то небольшая башенка, в которой было три хороминки для личного пользования - спальня, кабинет и библиотека - кухоньку он не брал в расчёт, как и туалетную с ванной комнаты. Личные покои Лучезара Княжича располагались под самой крышей, кабинет этажом ниже, ещё ниже библиотека. Пожалуй она была в два раза просторнее кабинета, в котором покоились под стеклом экспонаты. Впрочем, они были везде, даже в спальне. И на кухне тоже. И в туалете. Без "улик" из прошлого Княжич не мыслил своей жизни.
  Больше всего Лучезар любил отдыхать в библиотеке. Здесь, невысокий расписной потолок подпирали стеллажи, на которых покоились книги: и древнего мира, и постапокалиптического, и сегодняшнего. На отдельной полке расположились девять томов, напечатанных "Мирным издательством" о походах в древние города и исследование их Лучезара Андреевича Тихого. В своё время книги раскупались со скоростью света, и Лучезар был доволен этим. Знать, что людям интересно то, что интересно ему, и что его исследования не проходят даром, было приятно. И даже обвинения и арест, даже то, что он стал убийцей, не смогло изменить отношения народа к правде, которую он вещал через печатный лист.
  - Доброе утро, Лучезар Андреевич, - произнёс тихий женский голос.
  Лучезар не оглянулся. Он продолжал размеренно, до сих пор не зная зачем это делает, записывать в толстую тетрадь свои мысли. Таких тетрадей за время заключения набралось немыслимое количество, и большую часть из них Княжич сжёг.
  Новая служанка тихо прошла к лестнице и поднялась наверх, чтобы убрать постель и заняться уборкой хором. В этом мире звать кого-то по батюшке было не то, чтобы не принято, скорей всего чуждо. Сейчас люди перешли на более простое обращение: имя и прозвище по делу, работе, ремеслу или же другим каким-то примечательным особенностям. Некоторые выбирали себе сами, некоторым давали люди.
  Лучезар никогда не брал себе прозвище, его ими одаривали. И как-то так получилось, что за двести лет своей бурной жизни он накопил довольно приличный список. Самое популярное и первое было Красивый. Уж ни дать, ни взять, но младший сын Андрея Тихого оказался настолько красивым, что у некоторых глаза болели, как они сами выражались, когда смотрели на Лучезара. От невзрачных, простых и спокойных родителей упырей Лучезару достался высокий рост, атлетическое телосложение, безупречное с тонкими чертами аристократическое лицо, красивые, обрамлённые длинными, густыми ресницами нереальные сиреневые глаза, прямой с крыльями нос и средней полноты губы. Золотистые, словно солнце на небе, густые волосы и бархатный, низкий голос. И, конечно же, своенравный характер, неусидчивость и желание познать то, что познать порой не возможно.
  Следующее прозвание Лучезара было Странный. До Длительного Сна Лучезар и правда был уникален в своём поведении. Он был на редкость спокойный, молчаливый, замкнутый, нелюдимый в отличие от сверстников мальчик. С трудом вспоминая то время, Лучезар осознавал, что видел окружавший его мир иначе, не таким, каким он виделся другим детям-вампирам или же подросткам. Отчего-то всё то, что являлось этим миром, представлялось только в серых, монохромных тонах, и ярко-сиреневые глаза не могли различить ни одного цвета. Иногда пространство перед ним раскалывалось, а иногда сливалось в единую уродливую картину. Мёртвые люди порой были живыми, а некоторые живые казались мёртвыми. Бывало, что он видел идущего человека по небу, а бывало и по пояс в земле. Так случалось, что волколаки летали, а упыри падали и разбивались, как стеклянная ваза. Серость и уныние при этом присутствовали всегда и маленькому Лучезарушке казалось, что он сходит с ума. Жаловаться родителям Лучезар был не привычен, потому и молчал, хмуро глядя на других, а родители списывали всё на детский, а потом на переходный возраст и говорили, что Длительный Сон его излечит.
  И они оказались правы. Сон его излечил, как впрочем он "излечивал" и остальных упырей. Заставлял их перерождаться и взрослеть. Был агрессивный, опасный, ненормальный подросток пятидесяти лет, а потом раз - и нормальный, взрослый человек. Так вот, Длительный Сон и его сделал другим. Стоило ему пробудиться, как серость пропала и на сознание обрушились дивные краски уникального мира. На мгновение Княжич даже ослеп. А через два года Лучезар устремился в свой первых поход в древний город, за что и получилось, после возвращения прозвище Исследователь. Ну а Бледным он стал где-то между Безумным и Княжичем, потому что после сна обрёл бледную ворожбу, которая ввергла его в дикое уныние. Уж чего-чего, а подобной волшбы Лучезар даже и близко не желал. Он был уверен, что после того, как проснётся в нём пробудится мрачное колдовство, ну или вообще не пробудится - колдуны и ведьмаки определялись чуть ли не с рождения, а он от рождения был только упырь. Но не тут-то было. И мало того, что ворожба была бледная, так вместе с ней развились и лечебные способности. Отсюда к нему попутно прицепилось звание Лекарь, потом Аптекарь, был даже Знахарь, но это после того, как Лучезар нашёл книгу "Знахарь", которую с упоением прочитал и затем пересказывал её любому, кому как он считал это было интересным.
  Прозвище Безумный Лучезар получил на войне. В той славной битве, когда враг завёл их в большую ловушку, с помощью треклятого Жбана Сундука, и натравил на них огромную стаю демонов. Впрочем, в той битве не сойти с ума не получилось бы даже у сумасшедшего. Будь ты безумен, стал бы безумным снова. Лучезар и так не был пай-мальчиком, свою лекарскую ворожбу он так переделал, что она могла в любой момент убить, а свет, что исходил из его ладоней был настолько ярким, что выжигал всё вокруг, и не только врага, но и траву и даже землю, оставляя один лишь серый пепел, да потрескавшуюся глину. После той битвы кто-то сказа: "Лучезар, ты безумный", так прозвище к нему и прикрепилось.
  Однако самым популярным по какой-то не ясной самому Лучезару, да и многим, причине оставался Княжич. Многие прозвища забывались, исчезали, стирались, а вот это так и укрепилось за ним, будто он один на всей планете имел родителей князей. И даже когда маму и папу убили - Лучезар был в одном из древних городов, когда до него долетела страшная весть - прозвание так и закрепилось за ним. Князем их рода стал Милан. Лучезар, хоть и был старший из них, ничего против этого не имел, наоборот подтолкнул брата к тому, чтобы он вступил в права главы семьи. Милан был простым человеком. И был болен. Но несмотря на то, что даже в сорок и в шестьдесят лет Милан оставался большим ребёнком, Лучезар верил в то, что с этой задачей он справится. Потому что Милан был добрым, отзывчивым, чистым и невинным человеком. Потому что его любили и даже у самого гнусного злодея не поднялась бы рука причинить ему боль...
  Брата тоже нет, но об этом Лучезар не хотел думать вообще. Слишком тяжело. Он винил в его смерти себя.
  В общем, Андреевичем его называли за двести лет жизни только три человека: Игорь Воеватель, в редких случаях, Графиня Светлана, тоже в редких случаях, и брат, Милан Андреевич. Они иногда дурачились, называя друг друга по батюшки, и Лучезар часто ощущал тепло братского сердца и дарил ему не меньшее.
  Лучезар бросил карандаш, коротко выдохнул и обернулся, положив руку, согнутую в локте на спинку стула. Нос его не обманул, запах только что сготовленной яичницы с копчёной, жаренной колбасой и помидорами, натёртая на тёрке свекла с солёными огурчиками, а так же кружка чая с шиповником и смородиной спокойно стояли на большом подносе у входа в просторную палату на высоком старинном секретере. Рядом на другой тарелочки лежало два политых сиропом пряника, а на другой два политых сгущёнкой блина. Лучезар зачем-то подумал о том, что скоро Масленица, его любимый древний праздник, а затем встал. Рядом с подносом стоял небольшой кувшин с кровью и пустой пузатый бокал. Лучезар подхватил разнос и вернулся к столу. Сдвинув рукой тетрадь и несколько исчерченных листов, он водрузил свою ношу на столешницу, а затем вернулся за кувшином. Бокал он проигнорировал, на секретере взял гранёный стакан. Налив туда крови, выпил залпом, довольно выдохнул, облизался, стирая тыльной стороной ладони остатки с губ. Затем направился к столу, наливая по дороге ещё в стакан.
  Лучезар Кровавый появился тогда, когда окружение поняло, что сын Андрея Тихого употребляет слишком много крови для одного упыря. И не только той, которую пили все упыри на свете, то есть оборотничью, простого человека, колдуна, ведьмака, а ещё и кровь себе подобных, то есть вампиров. Эта новость ввергла многих в дичайший ужас, были даже те, кто писал Графине Светлане прошение, чтобы она избавила мир от такого проглота - как именно избавила, никто не сумел уточнить, а она даже не думала задавать им такие вопросы. Лучезар старался не пить своих товарищей и друзей, впрочем, иногда бывало и такое, но только с их разрешения, а вот на поле боя пил врага, любого, и много. До тошноты, до ощущения шарика, который сейчас лопнет, до обморока. Он сам был бы рад избавиться от ярой жадности, но как и многое другое, Лучезару было не подвластно. Как ты избавишься от себя? Никак. Приходится мириться. Вот он и смирился. И теперь к всеобщему удивлению, делал всё, что душе угодно... Нет, не всё, но многое, потому что привитый мамой и папой этикет, чем мог в современном мире похвастаться не каждый сын князя, графа или даже простого купца, а так же воспитание и культура поведения не позволяли в той или иной мере разгуляться на всю ширь необъятной его души.
  - Лучезар Андреевич, будут какие-нибудь указания? - спросила служанка, спустившись вниз. Лучезар про неё забыл. Так же, как прежде. Не поворачиваясь, он промолчал, даже головой не кивнул, и тогда женщина, постояв немного, ушла. Доедая яичницу, Княжич вдруг подумал о том, что новая служанка его раздражает.
  Отставив пустые тарелки и "выдоив" из кувшина последние капли крови, Лучезар некоторое время посмаковал остатки, затем поставил пустую посуду на поднос и перенёс туда, где его оставила служанка до этого. Вернулся к столу и долго бездумно перебирал сложенные на краю столешницы бумаги, листал тетрадь, кусал кончик карандаша, вертел его в пальцах, закатывал глаза, смотрел в потолок... А потом сдавшись - не складывались мысли в его голове, как надо - оставил попытки писать дальше. Вместо этого посидел немного за столом, потом сходил в туалет, повалялся на заправленной кровати, надеясь на утренний сон, встал, спустился в библиотеку снова.
  Пройдя вдоль высоких и многочисленных стеллажей, он вчитался в несколько корешков, прошёлся до стоявшего на подставке под стеклянным колпаком глобуса, миновал три иконы, так же находящиеся под стеклом на стойках, оставил за спиной разбитую, но любовно склеенную им самим малую скульптуру - память солдату, и взял то, что его интересовало сначала. Проверив закладку, на месте ли, Лучезар поднялся в кабинет, там помимо массивного стола и экспонатов стоял красный, мягкий диванчик, на котором он любил отлёживать бока с книжкой в руках и удобное, мягкое, массивное кресло. Между ними стоял деревянный, резной столик, на который Клара, бывшая служанка, ушедшая совсем недавно по звёздной дороге, часто ставила букетик цветов.
  Сев в кресло, Княжич открыл книгу на заложенной странице и сразу же углубился в чтение.
  Ближе к обеду в двери его палат постучался гость. Не в прямом смысле, к нему пускали только через охрану и только с дозволения самой Графини Светланы или же её ближайшего помощника Харитона Не-Ясного. О своём сегодняшнем госте Лучезар отзывался с лёгким пренебрежением и испытывал к нему весь спектр отрицательных чувств и эмоций, на которые был способен. Его он ждал меньше всего, даже более того, никогда не ждал, но тот иногда наведывался к нему, как к старому приятелю или даже другу, коими они даже близко не являлись.
  Лёгкий шелест шагов, который мог бы не услышать среднестатистический упырь и даже оборотень, разлетелся по лестнице пуще эха. Но Лучезар даже не подумал закрыть книгу. Она была такой старой, что Княжич боялся трогать листы и переворачивать их. Долгих пять лет он корпел над ней, вычищая страницы и восстанавливая яркость шрифта. Лучезар вспоминал, что реанимировал книгу в походе, и товарищи ему порой предлагали помощь, но он никого к ней не подпускал. Даже Потапа Весельчака, который так и тянул к реликвии свои дрожащие руки. Потап был другом по исследованиям. Кстати, некоторые книги, им найденные и восстановленные, но будучи намного хрупче этой хранились здесь же и в музеях по всей Светлой Славорусии.
  - Н. В. Гоголь "Мёртвые души", - прочитал гость выбитую на грубом кожаном переплёте надпись. Для того, чтобы прочесть её он низко нагнулся и вывернул шею. А ещё половину обложки закрывала широкая ладонь Лучезара. - Я припоминаю, ты как-то рассказывал содержимое этой старинной книги. Удивительно только, что спустя столько лет, пережив такие катаклизмы, как нам рассказывают твои книги, эта выжила и сохранила текст.
  Лучезар поднял глаза на гостя, ровно три секунды он на него смотрел, потом снова принялся читать. Объяснять что-то неучу, который только и знает что по балам разъезжать, да в картишки играть, а между этими очень важными делами убивать и воровать в прямом смысле слова, Лучезар не хотел. Впрочем, он был слегка не прав. Гость не являлся неучем. И его книги он читал.
  Некоторое время гость ходил по хоромине и его шаги всё так же были тихими. Он будто крался, не желал оставлять память этому месту о себе, хотя, может было всё иначе: человек просто не хотел нарушать приятную тишину, которая Лучезару грела душу и нежила острый слух. Стараясь вникать в текст, Княжич ненароком следил за этими шагами, и неожиданно осознал, что так шагают специально, чтобы привлечь внимание.
  - Вот ведь парадокс, - заговорил гость снова, откуда-то из глубины зала, стоя между экспонатами, - цивилизация людей достигла таких высот за столько веков существования. Ведь это не один и не сто лет, это тысячелетие. Какие уникальные достижения. Это микроволновка, - гость читал название, что было написано на бумажке, аккуратно приклеенной к стеклу с внешней стороны. - И что она делает? Ах, я знаю. Она подогревала пищу и готовила тоже. А вот это... вафельница. О, чудеса... А автомобили. А самолёты. Единственное, что сейчас в наше время может двигаться, это поезда. И то, благодаря ворожбе. Почему не могут автомобили или самолёты? А были же ещё дирижабли. Ты об этом писал.
  Гость помолчал, давая Лучезару время для ответа, но Лучезар отвечать не спешил.
  - Да, создавали тысячелетия, а уничтожили всё за одно мгновение, - продолжил гость, так и не дождавшись ответа. - Ты пишешь, что люди уничтожили сами себя. Сотворили над собой и планетой нечто кощунственное. Но так же приводишь вторую гипотезу Конца Света, ты утверждаешь, что мир погиб, потому что Луна Лея подошла к нашей планете слишком близко. Отсюда и начались всякие катаклизмы, которые унесли много человеческих жизней. Смещение оси Земли, дрожь ядра... Всё это очень сложно для восприятия. Сегодняшний человек не так уж сильно и хочет знать, что было когда-то. Наш мир совсем другой, что был раньше. Однако на собственных ошибках ведь надо учиться. Ты же для этого изучаешь прошлое и озвучиваешь его нам. Ведь если подумать, то несмотря на то, что мир другой, человек остался прежним. Жадный, алчный, надменный, тщеславный, эгоистичный...
  Лучезар дочитал до конца главу, аккуратно положил тесёмку-закладку между листиками, затем бережно, почти не дыша, закрыл книгу. Положил её на столик.
  - Прости, я не хотел тебя отвлекать, - выглянул из-за экспоната гость и развёл руками, стараясь улыбаться как можно невиннее.
  - Но отвлёк, - подытожил Лучезар, оставаясь сидеть в кресле. Он закинул ногу на ногу, скрестил пальцы и улыбнулся одной из дежурных улыбок.
  - У тебя уникальная тюремная камера, Лучезар, - гость вышел из-за экспонатов и проследовал к Княжичу, разводя не широко руками. Спустившись по двум ступенькам, он присел на мягкий диванчик, что стоял напротив кресла, в котором сидел Лучезар. В полумраке кабинета единственное, что освещало то место, где расположился Лучезар, это торшер с зелёным абажуром. Небольшое арочное окно было занавешено тёмной портьерой. - Графиня Светлана постаралась на славу. Что скажешь, любимчик. Красив, благороден, умён, смел, отчаян... А, я уже об этом говорил, - и гость тихо рассмеялся. - К тому же наша Графиня безумно любит правду и увлекается древними временами. Ах этот Конец Света, кого он только не прельщает. Но опять же, не так много людей, как хотелось бы.
  Некоторое время гость молчал, так же как Лучезар, он сидел закинув ногу на ногу, а потом продолжил:
  - Так почему же у тебя появилась вторая версия Конца Света?
  - Должно быть граф не внимательно читал мои книги, - отозвался Лучезар, с трудом скрывая презрение за всё той же, будто приклеившийся к лицу улыбкой.
  Княжич презирал тех людей, которые пробегут глазами по буквам на пяти листах, проигнорировав оставшиеся пятьсот, а потом ходят и умничают, как будто они прочитали от корки до корки и не один раз. Однако, Узник напомнил себе, сегодняшний гость читал его исследования. И сейчас просто забавлялся, строя из себя глупого и необразованного человека.
  - Ох. Прошу меня простить, Лучезар. Просвети темноту.
  Но больше всего Лучезар терпеть не мог манипуляторов, которые не плохо умели управлять сознанием, но плохо скрывали это от тех, кто видел их, казалось бы на первый взгляд, безобидные игры. И самое главное, вся та важность которую они испытывали в тот момент, когда водили человека за нос, заставляя делать те или иные вещи, приводила Лучезара в бешенство. А если взять во внимание тот факт, что сидящий перед ним Николай Серебряный был виновен в смерти его родителей и Милана, тогда можно понять какие усилия делал над собой Лучезар, чтобы держать в узде весь владеющий им на данный момент спектр ненависти.
  - Конечно, - слишком спокойно ответил Княжич. - Граф не возражает, если я вкратце расскажу об этом?
  - Да-да... Прошу...
  Некоторое время Лучезар думал с чего бы и как начать.
  - По найденным мной документам, - начал он как бы не хотя, - я скажу не так много бумажного формата сохранилось до наших дней, да и вообще тогда информацию хранили на электронных носителях: это флешки, съёмные диски... Ты меня не совсем понимаешь, ну да ладно не буду отклоняться от начальной темы. В общем, по документам было зафиксировано два Конца Света. Не этапа, как утверждает профессор Близорукий: по его версии уничтожения мира ракетными залпами и прибытие Луны Леи - это всего лишь ступени к тому, что Конец Света наступил после всего этого. Он, по моему мнению, не правильно трактует судный день... Итак, мои версии. Первая: в две тысячи тридцать третьем году началась очередная по счёту мировая война. Архивные записи уверяют, что четвёртая, по некоторым дневникам можно понять, что она была уже бесконечная и по мнению людей счёта уже не имела. В "большую игру" вступили многие страны, накопив на своих складах и в своих золотых ангарах слишком много ядерного оружия. Что такое ядерное оружие думаю мне не стоит объяснять? - Серебряный не однозначно покривился, качнув головой в сторону. - Тогда продолжу. По логике вещей оружие должно использоваться, а не скапливаться. Ежели оно будет работать по назначению, так ангары будут пустыми, а заводы вновь начнут массовое производство. А массовое производство оружия - это деньги, как ты заметил недавно, люди алчны и жадны. И таких людей не особо-то и волнует, что оружия вновь станет много. Ничего, они начнут новую войну. Причин для этого много. У них нет причин для мира, а вот для войны всегда есть. Начать уничтожающую войну, по их мнению - это просто раскидать фигуры по игральной доске. О последствиях не думают и не потому, что не хотят этого, а потому что думать не могут. Когда в голове одна извилина и она направлена исключительно на деньги, тут не может быть никакого разума, лишь инстинкт поглощение золотой или же алмазной монеты. Так вот, в две тысячи тридцать третьем году они уничтожили не только мир, но и человечество. Практически. Выжившие остатки продолжали выживать, ну, и конечно же, человек без этого не может - строить общество. Но что значит построить общество в мире, где царит разруха, хаос и где голод - это факт, а не ползущая тварь демонического происхождения где-то в горах в поисках пропитания. В поисках человеченки. Тот голод - это когда нет еды, а жить хочется. Вот например, если бы мы с тобой пили кровь только простых людей, как говорилось в легендах о вампирах в древние времена, и питались только кровью людей и никакой другой едой более, то что бы мы делали сейчас, в это время?
  - Именно поэтому древние вампиры и спят в гробах, Лучезар. Разве не так? Они уснули, чтобы не уничтожить человечество до конца. Чтобы не завершить то, что не смогло завершить мировое правительство этой маленькой, несчастной планеты. Разбуди те четыре тысячи и что они будут есть? Что будем есть мы? Они могут выпить всех людей, а кровь простых людей - драгоценность. Самая дорогая кровь, - заключил с каким-то противным сожалением Серебряный, будто будь его воля, он бы на всех людей надел ошейники и загнал в загон. Ублюдок!
  - Мы бы ели друг друга. Кстати, - вернул Николаю тон Лучезар и отметил про себя, что ему не слишком это понравилось, - кровь упырей не так отвратительна, как кажется на первый взгляд. Вполне сносна.
  - Это каннибализм, Лучезар, - другим тоном сказал Николай.
  - Каннибализм, мой старый друг, - Серебряному было около трёхсот, и он был уже наполовину седой, однако, другом Лучезару он никогда не был. Потому обращение прозвучало немного вызывающе. - Это когда человек ест другого человека. А пить кровь себе подобных - это просто пить кровь.
  - Затем старые вампиры и уснули, чтобы не пить друг друга, - повторился Серебряный. - И чтобы хоть так выжить. Насколько мне известно, опять же по твоим немногочисленным заметкам, на вампиров началась охота.
  - Ну... Вроде, как появилась группа охотников. Но уснули древние не по этой причине, точно.
  - Ясно. Всё время хотел прочесть твой десятый том. Говорили, что больше половины книги ты посвятил охотникам.
  Лучезар сделал вид, что не совсем понял Серебряного. Ведь десятый том его изысканий запретили, ещё когда суд шёл, чтобы хоть что-то запретить и чтобы ударить по его самолюбию.
  - Так вот... на чём мы... ах, первый Конец Света, - продолжил Княжич. - Да, люди уничтожили свою цивилизацию и ввергли мир в хаос. Очередная мировая унесла огромное количество людей, но та половина, которая выжила, вскоре поредела тоже. Я находил довольно много врачебных записей - лекарских - той эпохи, о том, что люди умирали от последствий ядерной катастрофы. Их органы поражала болезнь. Сейчас о ней можно лишь почитать в учебниках по древним заболеваниям, которые изучают лекари в институтах, не более того... И вот, когда планета начала оживать, а люди, выжившие, продолжили существовать в кое-как отстроенных городах, в две тысячи сорок первом году случился второй Конец Света. Астролог Давид Звездочёт утверждает, что это карликовая планета, я не берусь оспаривать его мнение, ведь о том, что за космическое тело наша вторая луна нет никаких документов. Увы и ах. Сколько бы я не искал, не смог найти даже малейшего упоминания о том, что это. Известно лишь то, что Лея была захвачена притяжением Земли и благодаря этому на Земле случился второй Конец Света. Появление на орбите космического тела такой величины и плотности заставило Землю поменять свою ось. Случилась катастрофа такого масштаба, что мировая война показалась многим, кто естественно её пережил и после продолжал жить, цветочками. Лишь горстки людей удалось спастись. Я нашёл блокнот, а там запись: человек писал, что небольшое количество людей и его, в том числе, спасли боги. Они спустились с Леи, забрали их с собой и когда океаны и земные плиты успокоились, вернули людей обратно, и даже помогли построить города. Но я не верующий, потому отношусь к этому скептически.
  - Как можно не верить в них, когда они живут среди нас? - вопросил Николай, но при этом удивлялся не сильно.
  - А как можно верить в них, зная, что их нет? - вопросом на вопрос ответил Лучезар.
  - Ты любишь переворачивать с ноги на голову, Лучезар.
  - Не более - не менее, - Княжич улыбнулся очередной дежурной улыбкой. - Я отрицаю любого бога, но ни в коем случае не отрицаю тех, кто в них верит. Ради Космоса.
  - Ты противоречишь себе. Не отрицаешь верующих, но убеждён, что богов нет.
  - Я не отрицаю верующих, потому что человек волен верить в кого угодно и во что угодно. Вот я о чём. И ежели есть такие, так пусть и будут. Своё мнение я навязывать никому не спешу и, даже более того, не собираюсь. А вот верующие мне своё навязывают. И не спрашивают меня, надо или нет. Вот, например, почему ты считаешь, что оно мне нужно?
  - Без веры нет жизни на земле, - горячо заявил Николай.
  - Но вот я не верю, и жизнь не окончена. Она идёт. Она есть. Таких как я много. Больше, чем вас. И мы все живём и дышим. И, кстати, опережая следующее твоё высказывание скажу: не надо обвинять нас в том, что из-за нашего отрицания богов появились демоны.
  - Вот. Скажи мне, как появились вампиры, оборотни и колдуны? Ведьмачеи? Демоны? Ведь если опираться опять же на твои исследования, то раньше, до Конца Света такого в мире отродясь не было?
  - Я так понимаю, граф хочет, чтобы я пересказал ему все свои книги? - Лучезар приподнял скептически бровь. На лице продолжала искриться маленькая улыбка. Правда глаза оставались холодными.
  - Ха, было бы не плохо. Ты умеешь рассказывать, Княжич.
  Слово "княжич" резануло по нервам, но Лучезар виду не подал. Остался прежним, будто скульптура. А затем тихо рассмеялся, будто сидел в комнате со старым другом, которого не видел сотню лет. Отчего-то в этот момент в голове всплыли образы Медведя и Кощея, Тимура Булавы и Чёрного Быка. И как ни кстати встал перед глазами Потап Весельчак, убитый демоном в древнем городе.
  - Нет уж, - сказал Лучезар, - сам читай. Чтение успокаивает.
  Серебряный фыркнул и тоже рассмеялся, то ли пытаясь подражать Лучезару, то ли и правда развеселившись. Лучезар продолжал улыбаться, раздумывая над тем: спросить сейчас зачем же Серебряный в очередной раз пожаловал в его арестантские покои или же обождать ещё немного, пока сам не скажет? Например, со следующим визитом? Серебряный один из немногих, кто к нему приходил в гости. Иногда поговорить, иногда посмотреть экспонаты. Он находил глупые причины, и Княжич подыгрывал этой глупости. Но каждую встречу ждал, что Николай всё же выложит то, что именно заставляет его наведываться к Узнику, которого он сам же, вместе со своими друзьями, и засадил за решётку.
  - Над чем ты сейчас работаешь? - вопросил Николай, доставая из кармана расшитого серебряными нитями синего кафтана с меховой, песцовой оторочкой кружевной платок.
  - Не отвечаю на подобные вопросы, - ответил Лучезар. - Покуда ещё не дописано, молчу.
  - А. Вдруг настроение пропадёт, муза улетит, терпение иссякнет, желание истончиться, - предположил Николай, вытирая платком лоб. В кабинете, да и во всех арестантских хоромах было прохладно, книги и старинные вещи жары не любили, но тучный Серебряный всегда потел. Да и одет он был пусть и не в уличную одежду, однако тёплую. Сам Лучезар сидел в хлопковой рубахе-вышиванке, в чёрном жилете, в чёрных, из мягкой кожи брюках, стянутых толстыми шнурками на лодыжках и в тёплых расшитых Кларой алыми нитями тапочках с пятками. Волосы Лучезар убрал в хвост, стянув их толстой, украшенной бисером резинкой. Подарок одной из дам, с которой он когда-то давно был в постели, но имени которой так и не удосужился спросить. Зачем? Пятиминутка. Впрочем, был вариант того, что она представилась, но Княжич всё равно не помнил. Он не запоминал имена тех, кто прыгал на него для удовлетворения своих эротических фантазий на один раз.
  - Вдруг не получится, - повторил Лучезар, давая понять, что Серебряный прав.
  - У тебя девять книг о прошлом, Княжич, - продолжил Николай. - Так что же богов обошёл стороной? Неужели из-за своей не веры? Они оказались не достойны твоего внимания? Единый Бог, сын его Иисус Христос. Славянские боги, греческие боги, скандинавские боги - те боги, что существовали в наших народностях несколько тысяч лет назад, когда до Конца Света было ого-го как далеко.
  - Зачем?
  - Что зачем? Зачем боги? Или зачем людям знать о них? Или зачем тратить своё время на то, что тебе не интересно? А боги что падают? Люди нарекают их именами тогда, когда те уже достигают земли. Так интересно... Мне кажется.
  - Зачем говорить о богах, в которых люди в наше время не верят. Те, кто верит, знают о своих богах больше моего. К тому же, Саша Лесная Чаща и Любава Девица-Краса очень подробно и, я бы даже сказал, досконально описали старых богов, традиции и обряды связные с ними. Мне просто писать не о чем. А Даниил Писарчук написал шеститомник о новых богах, тех самых, что спасли людей при Конце Света и которые ввергли их в хаос, вернув обратно на землю и заставив самих выживать в этом мире. И кстати, у него есть хорошая теория о том, откуда появились мы: вампиры, оборотни, колдуны и демоны. Слегка расходится с моей, однако написано качественно и даже в каких-то местах достоверно. Если не читали, прочтите. Даниил Писарчук "Новые Боги. Их вершина и падение".
  - Спасибо за совет, обязательно прочту, - сказал Серебряный, складывая платок в карман. Лучезар зуб мог дать на отсечение, что эта гнида уже читал Писарчука, который украл у Лучезара много информации и затем написал свою теорию появления нечисти в этом мире. И спонсировала в этом проекте жена Серебряного, Мата Серебряная.
  - А что же тебя так боги заинтересовали, граф? Неужто веровать стал? Сейчас вспоминаю наш недавний разговор и понимаю, что и правда уверовал. Насколько мне известно веровала твоя жена, а ты и ваши дочери нет.
  - Порой годы и жизненная суровость ставят тебя на алтарь новых открытий, и ты познаёшь мир совершенно с другого ракурса, - уклончиво ответил Николай, и Лучезар знал, жена для Серебряного больная тема. Маты Серебряной уже нет в живых. Но кажется даже мёртвая она для Николая - эталон чего-то большего, чем просто жена, которую он, несмотря на её уродство и жуткий характер любил.
  - Если мне не изменяет память, она веровала в Морану, богиню Зимы и Смерти, а затем создала культ упавшей богини Майдалин. Даже книгу написала о том, как Майдалин держала на себе целый мир, но кто-то из богов новых столкнул её и она упала.
  При этих словах Княжич чуть не рассмеялся, но сдержался. Во-первых смеяться было глупо, даже учитывая то, что Майдалин упала на деревушку и именно из-за этого погибли все жившие там люди, а на том месте образовалась мёртвая земля. А во-вторых, Серебряный за ним очень внимательно следил. Вот прямо сейчас. Смотрел в глаза и ловил каждый вздох, выдох, каждое движение. И Лучезар подумал о том, что быть может сегодня он узнает, для чего Николай ходит к нему в гости вот уже двадцать лет.
  - Какая у тебя хорошая память, - еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть Лучезару в лицо, проговорил граф. Княжич почувствовал злорадство. Не одному ему сгорать от ярости и ненависти, пусть и этот поскрипит клыками.
  - Никогда не жаловался, - улыбнулся Лучезар, да так лучезарно, что у Серебряного дёрнулся глаз. А потом он прищурился. А что, может и правда что у других глаза болят от Лучезаровой красоты? Он впрочем никогда этим вопросом не задавался и сейчас об этом подумал вскользь. - Но так и быть, скажу тебе, что вероисповедание для меня, вопрос очень тонкий. Я считаю так: ежели начал веровать, так верь искренне и до конца, не меняя богов, как перчатки. Не переходя от одного к другому, оправдывая свои хождения по мукам тем, что ты в поисках и со временем взгляды меняются. Это глупость несусветная. Впрочем, для некоторых можно сделать исключение, но лишь в том случае, если бог, к которому человек пришёл после другого бога, более честный, взамен своей вере ничего не требующий и не делающий из своих приспешников слуг и рабов. Богиня Майдалин... На хрупких плечах её лежал весь мир, - Лучезар говорил и старался, чтобы слова не звучали, как ядовитые клинки. - По книге она являлась одним из столпов многобожия. Жаль упала... Сколько прошло лет с её падения?..
  - Девяносто шесть, - отозвался Николай.
  - Да, девяносто шесть. Я помню тот поход, - вдруг углубился в воспоминания Лучезар. - Мы проходили мимо. Она упала на деревню, и все жители погибли. Все: и дети, и старики, и женщины, и мужчины... Мы бились с ней несколько часов. После падения она оставалась ещё живой. Если бы мы не проходили мимо, она бы встала и пошла, и никто не знает, сколько бы ещё людей погибло. На том месте, где она умерла, остался жуткий лабиринт, в котором зародилась нечисть... Мне вдруг стало интересно: что за имя такое, Майдалин?
  Некоторое время Серебряный молчал, а потом вдруг спросил:
  - Ты хочешь выйти отсюда?
  Он сидел ровно, откинувшись на спинку дивана. Не менял позы. Смотрел на Лучезара твёрдо и смело. Княжич, ждавший этого вопроса двадцать лет, как-то пропустил его. Вырвался из жутких воспоминаний, словно из темноты на свет, споткнувшись о невысокий порожек и упав лицом в бетон. Он несколько раз моргнул, совсем невинно, а потом приподнял бровь, вопросительно глядя на Николая.
  - И каким же образом ты собираешься это проделать, мой... старый друг?
  - Это секрет, мой славный Княжич, - растянул губы в уже не притворной улыбке Николай.
  Лучезар поменял позу в кресле, поставил локоть на подлокотник, поводил пальцами по губам и подбородку, задумчиво глядя на Серебряного. Потом прищурился.
  - Большой секрет, - наконец произнёс он.
  - Большой, - повторил Серебряный. - Давай не будем больше тянуть время, - Николай достал из внутреннего кармана часы, щёлкнул кнопкой, открывая крышечку. Посмотрел на циферблат. - Минуты посещения заканчиваются. Мне нужен ответ сейчас.
  - О-о, - тихо хохотнул Лучезар. - Как я погляжу, ты торопишься. А я вот нет.. Поэтому, мне надо подумать. Это очень щепетильный вопрос. Я не хочу из Узника превратиться в... Беглеца. Мне-то осталось сидеть ровно столько же, сколько я уже...
  - Сейчас, Княжич, - твёрдо оборвал его Серебряный.
  - Зачем тебе мой ответ, Николай Львович, - лукаво произнёс Лучезар, выделяя имя с отчеством. - Ты итак всё решил. Без меня. Но если тебе нужен мой ответ, так я дам тебе его только тогда - повторюсь, когда всё хорошенько обдумаю. А тебе на прощание скажу вот что: будешь заниматься глупостями, делай это... без фанатизма. Не хочу, чтобы мне голову сворачивали.
  Серебряный некоторое время смотрел на него, затем сунул часы в карман, улыбнулся и встал. Поправил кафтан, расслабился.
  - Ты, Лучезар, слишком избалованный, но это и понятно. Все мы тобой одурманены. Однако, порой это начинает раздражать. Такими темпами твои друзья станут тебе врагами и наоборот.
  - Мои друзья никогда не станут мне врагами. Потому что я выбираю друзей, Николай, - ответил Лучезар, поднимаясь, чтобы проводить гостя. - Но я с тобой согласен. Слишком избалован. Однако, я из тех людей, кто с трудом принимает себя таким, каков есть. Другой на моём месте сходил бы безостановочно с ума от осознания своей красоты и идеальности, но я вижу в этом лишь недостатки. Иногда эти недостатки мне являются в виде назойливой мошкары, и я с удовольствием уничтожил бы их, но: себя убивать жалко.
  - Когда ты честный, с тобой интересно вести беседу, - хмыкнул Серебряный, направляясь к выходу. - Но так ли мешает тебе твоя красота, Княжич? Вот смотри, - Николай остановился, - сколько у тебя было женщин?
  Лучезар закатил глаза, даже не думая скрывать это.
  - Почему, граф, у мужчин всё сводится к женщинам?
  - Потому что женщины в жизни мужчины - это самое прекрасное, что есть, было и будет. Что мы без женщин? Ничто. Пустое место. Поверь мне, Лучезар, опыт женатого человека говорит во мне. Женщины - это сила!
  - Так... Кажется, я потерял нить разговора, - шире улыбнулся Лучезар. Серебряный тоже рассмеялся, потом снова двинулся к двустворчатой двери. - Но если ты думаешь, что количество женщин в постели решает вопросы... любого формата, то глубоко заблуждаешься. Ты сказал - женатый мужчина. Вот тут я с тобой соглашусь, женщина в жизни мужчины должна быть одна, и я сейчас не говорю про молодость и сумасшедшую юность, когда ты пробуешь и только лишь всего. Потом, после всего этого, она должна быть одна.
  - Вот, - сказал граф, вновь останавливаясь. Они были уже у двери. - Одна.
  Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Серебряный чуть нагнулся к нему и прошептал:
  - Завтра будет снег, Лучезар.
  Затем развернулся и стукнул пару раз кулаком в деревянную створку. Дверь открылась. Стоявший по другую сторону стражник, отступил в сторону, пропустил графа и тут же закрыл створку. Лучезар покривился, вспоминая последние слова Николая, а затем вернулся в библиотеку. Позже зашла служанка, забрала грязную посуду, принесла обед. Пока он стыл Лучезар попросил её заплести себя. Она аккуратно расчесала его густые, слегка вьющиеся волосы, затем принялась плести косы, сначала сбоку, у висков, потом выше. Скрепила всё лентами, что нашлись у Лучезара в маленькой шкатулочке, что стояла на комоде, подаренной мамой на день его пробуждения от Длительного Сна. Когда служанка закончила, Лучезар поел и отправился в спальню, чтобы вздремнуть. Как ни странно, ему это удалось.
  
  11 глава.
  
  Через шесть километров мёртвые кони выехали на большую развязку. Старая дорога была покрыта давно уже разбитым асфальтом, нет, не тем, которым её покрыли до Конца Света, конечно же, другим. Дорогам, несмотря на то, что многие жили путешествиями, здесь уделялось незначительное внимание. Колдуны-дорожники просто не успевали латать их: ведь по дорогам не только ездили, на них порой случались сражения, не важно с разбойниками, с демонами, колдовство выворачивало порой покрытие так, что для его восстановления нужен был не один день и не два колдуна, а больше.
  На развязке Сила повстречал длинный караван и чуть придержал мертвяков, чтобы спросить всё ли спокойно впереди. Давненько они с Кощеем не выезжали за пределы Большой Столицы. Караванщики охотно отвечали на вопросы: мол, дорога как везде, а насчёт тихо и спокойно они говорить не берутся, нечисть это такая тварь, что сегодня путь пролегает не тревожно, а завтра может и холера напасть, и хворь, и кто-нибудь из крупных демонов. Но другие караванщики говорили, что демоны стали более агрессивны: может потому что бог упал. Молвит народ об том, что песни красных цветов, выросших вокруг Часовщика, достигают ушей демонов, оттого они и беснуются. А может всё потому, что их много и жрать нечего. Ведь нечисть ест лишь людей. Медведь от всей души поблагодарил их, а сидящая рядом Ворона, выкрикнула несколько раз: "Ворона. Спасибо!", и кричала до тех пор, пока последняя телега каравана не исчезла за поворотом.
  Спустившись по массивной спирали, кони взяли влево и побежали ещё быстрее, обгоняя одиноко бредших трёх наездников. Чуть позже встретили на мёртвом скакуне вестника. Ещё через несколько километров Сила остановился возле стоявших на обочине двух разрисованных фургонов, чтобы спросить не нужна ли помощь. Улыбчивые молодые девушки ответили, что не нужна, поблагодарили за участие, угостили Ворону конфетами, и Могильщик щёлкнул вожжами, погоняя коней дальше.
  С большой дороги Сила свернул только через километров двадцать. Дорога, что вела к Дальустью шла чуть в пригорок и была уже большака. Проснулся Апанас, вылез на облучок. Здесь было чуть прохладнее, чем в повозке, несмотря на то, что тепло-аура окружала всю телегу. Он некоторое время сонно моргал глазами, зевал, а потом выдал:
  - Мороз и солнце; день чудесный!
  Ещё ты дремлешь, друг прелестный -
  Пора красавица, проснись:
  Открой сомкнуты негой взоры
  Навстречу северной Авроры,
  Звездою севера явись!(1)
  - Мороз - стыть, холод, зяба, стужа, при которой вода мерзнет, а градусник опускается ниже нуля. В ночи мороз был. Ныне морозы долго стоят или держат. На двенадцатой плеши мороз лопается, поверье. Морозом яблочный цвет побило. Мороз по коже, по шкуре, позакожей пробежал, мороз ходит или подирает, при недуге, либо от страха, отвращенья и пр...
  - Мы тебя поняли, Апанас, - буркнул Медведь. Апанас сонно, но деловито кивнул, затем поёжился, будто ему и правда было холодно и полез обратно в повозку, чтобы тут же вылезти и опуститься на лавку, рядом с Вороной, держа в руках хроникус. Шмыгнув носом и чихнув - Медведь ненароком нахмурился: не заболел ли? - Апанас прокрутил колёсико, внутренний механизм щёлкнул, и радио тихонько замурлыкало песню.
  Через минут пятнадцать вылез Кощей, закутался в одеяло, держа в руках кружку с дымящимся чаем. Несчастный Скоморох протрезвел, но, несмотря на то, что прошлая ночь для него сложилась удачно, в сексуальном плане, сейчас он чувствовал себя не так уж и хорошо. И Сила знал, брат сейчас решает сложную задачу: то ли вновь завалиться и попробовать ещё поспать, ибо глаза то и дело закрывались, то ли остаться на передке, разглядывая непроницаемую ночь и глядя на то, как огромная Лея наливается ярким, губительным светом, поглощая всё ночное небо, но освещая дорогу лишь отчасти, как если бы было полнолуние у обычной луны.
  - Ну-ка, покрути колёсико, - буркнул Скоморох Апанаське, слегка постукивая зубами. Вот же мерзляка! Медведю внутри ворожбеного купола было достаточно тепла, даже тулуп хотелось скинуть. Ворона сидела в большом свитере, стянула из мешка Силы, тонула в нём, но была довольна. Тёплые штаны, что были на ней, её теперь уже личные, не так сильно обтягивали ноги, на стопах тонкие, розовые с бантиками носочки. Апанас в рубахе и в шароварах, кажется он стянул их у Кощея, хотя Сила ему сегодня купил другие штаны. Апанас был в носках тоже, правда в тёплых, вязанных, цветастых. И они смутно были похожи на Кощеевы. Сила подумал немного и пришёл к выводу, что пацан тянулся к Скомороху, да и Кощею он вроде как больше был по душе, нежели Ворона. А Медведю всё равно. Дети же. Сам же Кощей был одет в свой цветастый, укороченный тулуп, в стёганные ватные шаровары, меховые сапоги. На голову натянута любимая шапка-ушанка. Под всей верхней одёжей у Скомороха было двое подштанников, рубаха с теплющим свитером, а ещё на шее намотан шарф. И помимо этого Скоморох сидел закутанный в ватное, тёплое одеяло.
  Да, только так ему было тепло...
  Упырёнок кивнул и тут же нашёл другую волну. Бренькнули гусли, потекла переливчатая мелодия, девушки затянули заунывную песню о славном Иванушке, да красивой Марьюшке, что осталась по чёрт знает какой причине одна ждать на берегу реки Ваньку. Апанас посмотрел на Скомороха, мол, годиться? Тот покривился, покачал головой. Вампирёнок скрутил колёсико снова, и тогда из динамиков полилась уже более тяжёлая мелодия, но с участием всё тех же гуслей. Глубокий, бархатистый мужской голос запел:
  - Из глубин далёких лет, льётся песня ручейком.
  На дороге старый век покрывается ледком.
  И несут меня во мрак кони мёртвые и мрачные.
  
  Моя дорога бежит лентой, она тяжёлая и опасная.
  Но в моей груди бьётся вера, что пройдёт всё гладко.
  И меч отразит беду. И ворожба будет защитой...
  - О, такой же стихоплёт, как и ты, брат Кощей, - хрюкнул Медведь, покачивая головой. Что вижу, то пою. Что за люди?!
  - Зато как поёт, брат Медведь, - сипло пробормотал Кощей. - Аж дух захватывает. Какая музыка. Какой голосище.
  - Ты прав, - быстро согласился Сила.
  Сначала поздний вечер нарушал только басистый голос певца и глубокая, роковая с лёгким фольклором музыка, а потом Скоморох сказал:
  - Ты, брат Сила, должен был сказать, что я пою и играю лучше.
  - Я знаю, брат Кощей.
  - Но ты не сказал, брат Сила.
  - Не сказал, брат Кощей.
  Скоморох слегка отлип от боковой перекладины, на которую откинулся плечом и чуть нагнувшись вперёд, через Ворону и Апанаса посмотрел на Могильщика. Тот глянул на него, коротко пожал плечами и снова уставился вперёд. Кощей нахмурился, подумал немного, а потом спросил:
  - А чего это у тебя, брат Медведь, такое хорошее настроение?
  - Вот даже сам не знаю, - ответил Медведь и поёжился. А и правда, почему? И откуда оно взялось это настроение: игривое? Обычно суровый и серьёзный Могильщик сарказмом не увлекался. Это была особенность Кощеева характера.
  - Невероятно, - пробормотал Скоморох, возвращаясь к своей позе и продолжая хмуриться. Упырята следившие за разговором, переглянулись, пытаясь понять смысл только что произошедшего, а затем Апанаська неожиданно громко и звонко рассмеялся. И было это так заразительно, что сначала фыркнул Кощей, потом Медведь, а после уже заверещала, ухахатываясь, Ворона.
  Так они и ехали, то молчали, слушая баллады и легенды, что лились из динамиков маленького хроникуса, то переговаривались ни о чём, порой по фразе и всё. Дорога взобравшись гибкой змеёй на невысокий пригорок, заскользила мимо густо насаженных елей. Ворона и Апанас тут же отвлеклись от музыки и, открыв рты, восхищённо смотрели по сторонам, тыкали пальцами и издавали странные звуки, осматривая широкие и пышные ветви елей, на которых белоснежными шапками лежал снег. В свете Луны Леи снег переливался тусклым сине-зелёным светом, отчего лес казался зачарованным. И Медведь сам любовался прелестями природы, отвлекаясь от заснеженной, но пробитой колеёй телег и повозок дороге. И брала Медведя за душу тоска и дыхание спирало, а горло перехватывало от того, что за стенами Стольца он уж и позабыл какой красивой и дивной была Славная Светлорусия-матушка.
  Потом дорога побежала вдоль русла широкой реки. Её воды замёрзли ещё в ноябре, и сейчас, когда ночь уже вошла в полные права, а температура опустилась ещё ниже, лёд тихонько потрескивал и ухал, отчего в тишине слышались странные, похожие на зов демонов голоса. Чуть позже дорога вновь рассекла лес, на этот раз смешанный. Тут встречались и дубы, и ясени, и берёзы, и тополя, и бархат, и клён, и осина, и кедр, и сосна, и ель, и лиственница... Словно приветствуя путников, в ряд выстроились по обочине тонкие рябины с застывшими на ветвях гроздьями ягод, на которых тоже лежал снег и так же, как на ельнике, он переливался сине-зелёными цветами. Лес стоял высокими, тёмными тенями вдоль не широкой ленты, подпирая мрачное небо своими снежными кронами, а Луна Лея - царица ночного небосвода, всё так же продолжала освещать его и путь, сместившись сначала вправо, в который раз завернул налево.
  В ночной тишине по голому лесу летели редкие гулкие голоса ночных птиц. Под тихое бурчание хроникуса, откуда-то из глубины тёмного исполина доносился треск деревьев, они стонали от мороза, а может от того, что по лесу шастали демоны, выискивая себе пропитание - ночных путников, которых дорога не смогла удержать под защитой высоких, колдовских стен.
  Купол тепло-ауры окутывал всю повозку и коней, он светился жёлтым, тёплым светом, будто маяк в ночи. На этот свет и на ворожбу легко могли сбежаться демоны, но Медведь об этом не думал. Помимо тепло-ауры Скоморох начертил на повозке и конях защитные руны, и тонкая, еле видная ворожбеная сеть, иногда проявлялась отчётливее, иногда плевалась снопами мелких искр, а иногда тускнела, будто бы подавляемая тепло-аурой. В момент опасности она обязательно проявит себя. В своём брате и в его силе колдуна Медведь был уверен и никогда не сомневался, даже тогда, когда Кощей только обрёл свои способности и был ещё слишком слаб для того, чтобы ворожить простецкие заклинания.
  Сила держал в руках вожжи, на всякий случай. Съехав с большака, они повстречали лишь трёх одиноких путников, и то двое были вестниками, и одну телегу, запряжённую мёртвым конём, на облучке которой дремал старый колдун, от которого Сила учуял лёгкий запах смерти. Старику по сути нечего уже было бояться, он умирал от старости. Куда и откуда он ехал, Могильщик не знал и даже не подумал спросить об этом. Зачем? Эта дорога вела не только к Дальустью и оттуда. Чуть дальше они снова выедут к реке и поедут вдоль русла, мимо широкого моста. На другом берегу Бурной стояло большое село, Белоустье. А ещё дальше, если проехать через весь, лежал маленький городок. Впрочем, может он уже давно не маленький. В этих краях Сила не бывал лет сто.
  - Я вот знаешь о чём думаю, брат Медведь, - пробормотал Кощей, когда кони вынесли их на довольно просторный участок дороги, и по левую руку от них замелькала высокая стена, а на ней огоньки символов. Послышался скрип, затем звук топора о дерево, чьи-то голоса, затем запахло жаренным мясом и под конец темноту разрезал дружный, мужской хохот, а потом женский весёлый окрик. Сила удивился: а когда-то здесь не было лесосеки. А вот теперь есть. Правда по стене видно, что появилась она недавно - от частокола шёл приятный запах свежесрубленной древесины.
  - Я чужие мысли читать не умею, брат Кощей, - пробормотал через некоторое время Медведь.
  Обогнув лесорубов по большой дуге, кони вскоре выехали на открытое пространство, которое покрывали одни пни.
  - Уснул что ли? - ещё через некоторое время вопросил Сила, когда от Скомороха не последовало ответа.
  - Я думаю: о чём я думаю? - бессвязно пробормотал Кощей, а Могильщик фыркнул. Апанаська тут же продекламировал, важно вскинув голову и заблестев красными глазищами:
  - Думы мешали ему, внезапно возникая в неудобные часы, нападая во время работы.(2)
  - Гений, - только и сказал Кощей, состроив скептическое выражение на лице.
  - Если бы, Верочка, во мне был какой-нибудь зародыш гениальности, я с этим чувством стал бы великим гением,(3) - продолжил ещё более вдохновенно и важно Апанас.
  Медведь хрюкнул, стараясь сильно не смеяться и даже не улыбаться, но со своим весельем ничего поделать не мог. Улыбка сама ползла на лицо, а ощущение весёлости не покидало его всю дорогу. Может настроение такое потому, что Сила выбрался после стольких лет "заточения" в Большой Столицы за её стены? Люди в городах другие, они порой забывают, что природа - это мать, и вся жизнь проистекает из природы. И что сила человеческая - это природа. И что природа - это всё, что есть у человека. А не будет её и останется лишь пустая земля и пепел. Останется ничего.
  Ворона звонко и пискляво засмеялась, опрокидываясь назад, а потом так же, не помогая себе руками или же ногами, возвращаясь в сидячее положение. Будто неваляшка. Кощей сделал скептическую мину, внимательно глядя на важного и довольного Апанаса, который смотрел вперёд так, будто сделал открытие, от которого зависела жизнь человеческая.
  - Идиот, - вдруг выдал Скоморох, наклоняя голову набок. Ага, вызов. Стал ждать, что на это скажет Апанас.
  Могильщик бросил на брата взгляд и показалось ему, что Кощей сейчас сделает свой придурочный жест и пустится в шутовской пляс.
  - Меня тоже за идиота считают все почему-то, я действительно был так болен когда-то, что тогда и похож был на идиота; но какой же я идиот теперь, когда я сам понимаю, что меня считают за идиота? Я вхожу и думаю: "Вот меня считают за идиота, а я все-таки умный, а они и не догадываются..." У меня часто эта мысль.(4)
  - Попугай, - чуть громче сказал Скоморох, но в шутовской пляс не пустился, а вновь принялся ждать. Он сделал ход и от хода противника зависел дальнейший исход битвы.
  - Вот то-то и есть. Держат же попугаев в клетках, ухаживают за ними, а чем попугай лучше меня?.. Так, самая глупая птица. Только и знает, что орать да бормотать, а никто понять не может, о чем бормочет. Не правда ли?(5) - продолжал цитировать Апанас, а Медведь посмеивался дальше, совершенно не понимая, кого цитирует упырёнок и что именно он хочет этим сказать. Просто цеплялся за слова, и от этого было смешно.
  Ворона заливалась хохотом, а Кощей в полной мере почувствовал азарт, изменившись в лице и даже позу поменял. Сильнее повернулся к рядом с ним сидящему, словно кол проглотивши, Апанаське.
  - Шут!
  - Неловок я, Глафира Алексеевна, что вам за радость, чтоб я, в мои лета, шута разыгрывал!(6)
  - Апанаська! - проговорил громко Кощей, захватил тощей рукой его за шею, притянул к себе и стал тереть ладонью темя, растрёпывая каштановые вихры.
  - Царь! - крикнул, смеясь Апанас.
  Все рассмеялись, а он, вырвавшись из рук Кощея, продолжил, да с таким азартом, с каким обычно дети развеселившись, не могут потом никак угомониться:
  - Вот сегодня, например, поутру пришла мне такая мысль - был царем, создал державу большую-пребольшую... Каких нигде в мире нет. Так вот, подумал: может, и нам не надо было?! Растянул государство с запада на восток, как гармонь, а играть-то на сем инструменте подданных не обучил... Вот и дергают попусту меха да на клавиши без разбору давят... (7)
  Смех немного стих, но ощущение весёлости осталось. Апанас улыбался широко и смотрел на Кощея, а тот хмыкал и улыбался в ответ, теребя пацана за лохматую головушку.
  - Молодец, Апанаська. Только ни хрена я не понимаю из того, что ты говоришь, - вдруг сказал Кощей и потянул соскользнувшее с него одеяло на плечо. Потом подобрал пустую кружку, что упала, когда он дёрнул плечами, чтобы занять позу для разбега в скомороший танец, и закинул её под полог.
  - Туман - скопление мелких водяных капелек или ледяных кристаллов в приземных слоях атмосферы, делающее воздух непрозрачным. На море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля. Лермонтов, Тамань.
  На том и замолчали, и снова засмотрелись на природу. За спиленным участком леса последовал лес дальше, и он был всё таким же густым, высоким, красивым. Ворона выслеживала зоркими, золотистыми глазами ночных зверьков и птиц, иногда перекидывалась в них, Апанас не отставал от неё, тыкал пальцами туда-сюда и вздрагивал вместе с ней, когда раздавалось уханье филина. По не известной причине эта птица полюбилась им больше всего. В итоге, они перекинулись в пернатого и некоторое время так сидели на передке, ухая, пока снова не поругались, не обернулись в вампиров и не принялись шипеть, выпуская клыки. Кощей надавал им подзатыльников, и они успокоились.
  - Так о чём ты там подумал, брат Кощей? - вспомнил вдруг Сила прежний разговор.
  - Не помню, - откликнулся Скоморох, после не долгой паузы. - Скоро прибудем, - добавил он, и Могильщик заметил по правую руку мост, что вёл на другой берег реки в село Белоустье. Затем зевнул и полез под полог. - Разбудишь, - добавил он Силе, уже будучи внутри повозки. Медведь ничего не ответил, только хроникус выключил. Надоел. Потом глянул на часы, стрелки показали чуть больше за полночь.
  Через несколько километров лес стал более густым, впрочем, сказочности не утратил. И любоваться бы им дальше, если бы не кони. Неожиданно мертвяки фыркнули и мотнули головами. Сила нахмурился. Поднятые обычно вели себя спокойно, но Кощей слишком много вложил в них своих сил и любви. Порой у колдунов мертвяки получались, как мертвяки, а порой, словно живые. Однако, Могильщик прищурился, покрутил головой в разные стороны, пытаясь найти источник такой тревоги. Прислушался к себе. Вот не любил он когда случалось так: было что-то подсказывающее - где-то опасность, но в такие моменты чуйка медведя молчала. И казалось Силе, что именно в эти мгновения он становился глух, утрачивая все рефлексы и инстинкты оборотня.
  Кони чуть замедлились. Впереди показались деревянные ворота. Они стояли на дороге, высокими резными столбами врезаясь в обочины и уходя острыми пиками вверх. К воротам не вела никакая стена, они стояли, словно шутка или же просто кем-то забытые. Однако, резные створки были открыты, добродушно приглашая каждого путника, не важно мимо проезжавшего или же специально решившего заскочить в гости. На верхней перекладине красивыми буквами мастер вырезал "Дальустье", прикрепив с краю вывески деревянного медвежонка с бочонком мёда и зайку с морковкой. На одном из столбов была прибита табличка, на ней всё тем же почерком было написано: "Специализированная школа для вампиров No14".
  На первый взгляд ворота казались хлипкими, но колдовские знаки бледняков, что были нарисованы на створках колдовской краской горели, будто пять ярких фонарей, окутывая столбы и створки тонкой сеткой. Никакая дурная сила не могла бы уничтожить их. Зачем воротам защита? Может потому, что ворота были слишком красивыми, настоящим произведением искусства? И мало ли желающих бродило по дорогам, которым бы они помешали. Сама же дорога продолжала виться лентой и через метров пятьдесят сворачивала, пропадая в гуще леса.
  Мёртвые кони, которые по сути вещей ничего не чувствовали, замедлились ещё больше. Можно было бы подумать, что они "испугались" бледных символов, но Сила знал - это было не так. Пусть бледная и мрачная ворожба - противоборствующие стороны, однако мёртвый конь пройдёт через любую защиту, если, конечно, он не несёт на своей спине злодея. И всё же мертвяки ступали медленно. При этом неумолимо двигались вперёд, так как на них была наложена ворожба - они обязаны были доставить путников к месту назначения. Остановить их могли только вожжи, что держал Сила. Но Могильщик даже не думал их натягивать. А скакуны, между тем, пока Медведь пытался найти ответы на свои вопросы, фыркали и мотали головами.
  Углублённый в свои мысли Медведь не сразу заметил, что с упырёнком происходит что-то не ладное. Первой падала голос Ворона. Она спросила тихо, с каким-то недоверием:
  - Апанаська... Там есть?..
  Ворона не договорила. И вопрос показался бессмысленным. Сила глянул на неё вскользь, а когда вернулся к коням, услышал рычание. Посмотрев на Ворону снова, он всё же потянул поводья на себя, успокаивая ход мертвяков перед самыми воротами. Рычание повторилось, стало глубже и тяжелее. Тогда Медведь глянул на Апанаса.
  Упырёнок, привстав на передке, продолжал рычать, не размыкая губ. Он смотрел, не моргая, горящими глазами вперёд, и взгляд этот был жутким. Потом он выпустил клыки, зашипел, открыл рот. Челюсть опустилась вниз, превращая рот в пасть. Лицо Апанаськи искривилось, миловидная морда в одно мгновение стала уродливой маской упыря. И Могильщик не успел ещё толком осознать, что с Апанасом, а Ворона от страха отодвинулась от него и уставилась перепуганными жуткими, золотистыми глазами на Силу, вцепившись тонкими, цепкими пальчиками в рукав тулупа, когда Апанас прыгнул с места вперёд. Он перемахнул через замерших коней и со всего размаху врезался в бледную защиту ворот. Обязанные пропустить каждого путника, они отказались впускать агрессивно настроенного упыря, который совсем недавно смеялся и был вполне обычным подростком.
  Громко и противно зарычав, Апанас быстро перевоплотился в летучую мышь, метнулся назад, за повозку, разогнался и снова бросился на защиту. Удар был таким сильным, что бледная ворожба прыснула яркими искрами, ослепив Силу и Ворону. Искры осыпали летучую мышь, но Апанас не обратил на ворожбу, что явно причинила ему боль, внимание. Могильщик не видел третьего удара, но слышал, как ворожба загудела, стала ещё ярче. Медведю пришлось закрыть зажмуренные глаза ладонями. По инерции он обнял Ворону и прижал захныкавшую девку к себе, чтобы защитить от колдовства. На четвёртый удар что-то случилось, Сила толком не смог разобрать этот звук. Скрипя зубами, он всё же разлепил обожжённые веки и ресницы, и успел увидеть, как Апанас, бросив биться в проём, обогнул, наконец, ворота и ринулся к своей цели по снегу, а затем выбежал на дорогу, продолжая путь.
  Тогда-то Медведь сорвался с места, громко закричав:
  - Кощей!
  Сила перемахнул через коней так же, как некогда Апанас, однако проём он миновал легко. За спиной закричала Ворона, но Могильщик даже не думал останавливаться. Не остановился он, когда услышал, как из-под полога, ругаясь на чём свет стоит, вылез Скоморох. И когда брат побежал за ним - не притормозил.
  Медведь, несмотря на свои габариты и оборотную сторону, бегал быстро. Но за Апанаськой никак не мог угнаться. На повороте Силу занесло, подошва чуть заскользила на укатанном снегу, однако он сумел не упасть, сбалансировав и сделав быстрых несколько шагов вперёд. Пробежал ещё метров пять-шесть, а затем прыгнул на поскользнувшегося на колее Апанаса. Пацан замедлился лишь на секунду, и Сила не стал терять этот удачливый момент.
  Повалив упыря, он всей массой тела прижал его к земле. Худой и мелкий Апанаська бился под ним, рычал и изворачивался. Царапался когтями, вытягивал тело, пытался змеёй выскользнуть из-под Медведя. Но Могильщик не пускал, пытался его утихомирить, схватить лапищами за тонкие запястья, повернуть лицом к себе, чтобы рыкнуть в ему морду парочку ругательств, может хоть это отрезвит неожиданно взбесившегося мальчишку. Но тот не слушал. Он рвался вперёд. Стонал и пищал, и в какой-то момент Силе показалось, что упырёнок заплакал. Так ли это было на самом деле, Медведь не мог ответить, он с трудом удерживал Апанаса от стремительного полёта, попутно удивляясь тому, насколько тот оказывался сильным.
  - Ворона! - послышался за спиной окрик Кощея. Тогда Сила, схватив парня за шиворот, рывком поднялся и увлёк его за собой, чуть не завалившись на бок. Апанас дёрнулся вперёд. Но Медведь удержал, затем перехватил пацана за хрупкую шею и свернул голову на бок, хрустнув позвонками. Без сожалений. Сила убил Апанаса, потому как посчитал, что только так можно было успокоить ярость упыря.
  Ничего. Минут десять и очнётся. Вернётся к жизни. А пока...
  Он бросил его в объятия Вороны, которая не сразу сообразила, что надо делать. Но в последний момент поймала Апанаса и опустилась с ним на накатанную колею.
  - Мать... моя... - выдохнул, оказавшийся рядом Кощей. Скоморох тяжело дышал, выдыхая облака холодной, морозной свежести и широко открытыми глазами смотрел перед собой. Пара ударов сердца и Кощей сделал шаг назад, а Сила осознал, там, куда смотрит брат, нечто ужасное. Страшное и опасное. И только одна тварь могла не то, чтобы напугать, но заставить Скомороха отступить.
  Сила лишь на секунду прикрыл глаза, и в этот момент ощутил то, что ускользало от него всё то время, когда кони начали нервничать. Он посмотрел туда, куда смотрел брат и Ворона. Первое что он увидел - это яркий и красивый цветок на высокой, стройной тёмно-зелёной ножке. Она тянулась вверх и казалась нереальной. Вершину украшало огромное соцветие: яркие жёлто-алые лепестки в три ряда, а внутри корзинка с семенами. Подсолнух. Правда без лопухов-листьев. Как же Медведь любил семечки. И подсолнухи. Но только те, что росли на грядках, в полях, а не те, которые вырастали на месте побоища.
  - Грех... - выстонал тихо Кощей, и Могильщик сам шагнул назад. Осторожно и тихо. Не потому что боялся, что его услышат, а потому что хотел повернуть время вспять. Всегда так и со всеми, когда на пути вставал сильный демон.
  - Тихо... - прошептал Скоморох. - Уходим тихо... Уходим...
  - Это нас не спасёт... - просипел Медведь и сложилось такое ощущение, что нечисть его услышала.
  Лепестки у цветка вздрогнули, соцветие шелохнулось, отворачиваясь от бледных лучей Луны Леи. Затем одна из сторон лепестков разошлась, ножка надломилась, будто по ней кто-то сильно ударил. От неё отделилась щепка, над щепкой показался шар. Вот щепка раскололась на две половинки, а потом поменялась местами с лепестками. Соцветие, разделившись, раскрылось, разойдясь в стороны. Ножка раскололась тоже, приподнялась, сгибаясь, затем опустилась вниз чуть поодаль от своей половины. И вот это уже не подсолнух, а цапля. Правда огромная, в раза три выше человеческого роста, и кровожадная в своей сущности. Силе предстал во всей своей красе один из самых сильнейших демонов - Грех. За что ему дали такое прозвище никто не знал. Так сложилось с давних времён и современные люди даже не думали менять эти названия.
  Огромные цветастые крылья развернулись ещё сильнее, тонкая гибкая шея изогнулась, длинный клюв щёлкнул, затем из горла Греха вырвался еле слышный, жалобный стон. И тогда невидимый купол, что укрывал Дальустье, спал окончательно. Ничего страшного не случилось, на Медведя, Кощея и Ворону лишь дохнуло затхлой, не сильной воздушной массой. Но в тот самый момент разные эмоции завладели ими, скрутили внутренности, заставили сердца биться сильнее. По венам Могильщика кровь полетела, будто бурлящие потоки горной реки, закружилась голова. На него нахлынуло разом столько чувств, что Медведь задохнулся, сложившись пополам. Он хотел закрыть глаза, закричать, схватиться за голову, грудную клетку разрывало сожаление. Но в последний момент сдержался и резко выпрямился.
  Могильщик никогда не уставал удивляться той скорости, с которой Кощей рисовал колдовские знаки в воздухе. Чтобы нарисовать символ нужна специальная краска. Технология краски досталась сегодняшним варам из далёкого прошлого, от предков, они до сих пор пользуются этими формулами, лишь немного улучшая их, потому что по-другому не могут. Колдуны с детства наносят на свои пальцы эту краску. С годами она не смывается и не теряет силу, она остаётся на пальцах на всю жизнь, если, конечно, колдун не теряет пальцы в бою или же ими, например, не лакомится какой-нибудь демон. Тогда краску надо наносить снова. На вновь отращенные пальцы. У Кощея, как у любого колдуна, не важно мрачного или бледного, на пальцах такая была тоже. Медведь знал, что на каждом персте Скомороха разная, особенная. И знал, что скорость, с которой Кощей чертил руны и символы в воздухе, зависела не от краски, а от умения, которым Скоморох хвастался всегда и везде.
  Если бы не эта скорость, может уже и не было бы Кощея, а потом Медведя, и Вороны с Апанасом, который ещё - так сказать - не воскрес.
  Первый бросок Греха был быстрее мысли, что мелькнула в голове Силы. Медведь успел лишь моргнуть, а впереди них уже возгорелась ярким пламенем огромная руна защиты. И жуткая тварь острыми когтями на длинных стройных ножках вцепилась в гневно горящий знак, словно птица, что решила присесть на ветку. Острие длинного чёрного клюва то ли пробило мелкую ячейку сети, то ли сеть сформировалась в тот момент, когда Грех ткнул в них своим клювом, тем самым остановив рывок демона. Но несмотря на препятствие, нечисть продолжала толкаться дальше, в попытке пробить тело Скомороха. Однако это ей никак не удавалось, и тогда Грех приоткрыл клюв, и Сила увидел мелькнувшие внутри острые мелкие окровавлено-гнилые зубы. Сеть защиты загудела и выплюнула в сторону противника сноп горящих искр, опалив и его морду, и шею, и даже крылья. Но нечисть не отступила. Демон был подвластен лишь инстинктам. Им двигал голод. Сколько бы этот монстр не пожрал людей, ему всё равно мало.
  Медведь мотнул головой. Да уж, давненько он в хорошей битве не участвовал. Задеревенели его кости, заплыл жиром мозг. Драка со Жбаном - это всего лишь маленький разогрев, ничего более. Вот где будет настоящая битва. Главное дождаться нужного момента. Этот момент должен стать переломным. Грех - страшный демон, но не непобедимый. Сильнейший, но всегда есть кто-то сильнее. И пусть Медведь постарел и заржавел, коль драки не избежать, значит, надо биться. И биться до победы, так Игорь Воеватель их учил. Впрочем, умирать сейчас Сила Медведь не собирался. Ему до Ладогора Снежного ещё добираться, с сыном встречаться, прощение у него просить, за то, что отпустил. Да вот этих детей пристроить надо бы... А ещё рядом оставался брат Кощей, а он семья и ближе и дороже на данный момент у Силы никого нет.
  За то время пока Сила себя настраивал, когти Греха, что цеплялись за знак и не давали ему разойтись огненной лавиной по ворожбеным нитям, успели стать совсем чёрными. Мелкие искорки то и дело осыпались на них, прожигая и уничтожая. Кощей держал защиту крепко. Отступать был не намерен. И потому рисовал пальцами левой руки другие символы, а правой держал знак и прекрасно видел, как по клюву, который оставался приоткрытым, соскользнули, продираясь через огонь два глаза на красных жилах. Один из них задрожал, затем зашипел. Тонкие искры прошлись по нему, прожгли белок, затем зрачок и после этого глаз потемнел. Из клюва демона послышался сдавленный стон, пахнуло смрадом, да таким, что Медведя и Кощея чуть не вырвало. Второй глаз Сила схватил рукой и резко дёрнул, крепко сжимая. Следом за тонкой жилой потянулось что-то ещё и рядом с ним, на снег упало яйцо.
  - Твою мать! - рыкнул Медведь, затем занёс ногу, но не успел. Яйцо странным образом откатилось и из него тут же появился выродок. Уродливая серая с синими прожилками масса сожрала мягкую скорлупу и запрыгало на уродливых ножках к Вороне. Сила рыкнул, быстро отыскал монстра взглядом, но Ворона оказалась быстрее. Она схватила детёныша и разорвала на куски.
  - Сила! - вдруг крикнул Кощей, и Медведь обернулся к Скомороху. Сжав кулак, он раздавил большой глаз, сбросил с ладони гадкие остатки, снова сжал его и встал в нужную стойку. И через пять секунд Скоморох крикнул: - Давай!
  Могильщик ударил со всей силы. Ударил по клюву так, что рука задрожала и от кисти до плеча прокатилась волна боли. Клюв Греха дёрнулся в сторону, Кощей вбил в его шею руну, взмахнул рукой, и символ взорвался. Демон дёрнулся в другую сторону, слетел с руны защиты. Сила выпрыгнул из-под купола на миг, чтобы ударить снова. Не обращая на боль внимания, он вложил все силы в очередной удар. И Греха отбросило на деревья. Вековые исполины затрещали, ломаясь под массой существа. Кощей снял защиту, и сеть с руной упали к его ногам, растекшись пламенем.
  Однако битва ещё даже не началась.
  (1) А.С.Пушкин, Зимнее утро.
  (2) Горький Максим, Дело Артамоновых.
  (3) Чернышевский Н.Г., Что делать?
  (4) Достоевский Ф.М., Идиот.
  (5) Мамин-Сибиряк, Алёнушкины сказки.
  (6) Островский А.Н., Волки и овцы.
  (7) Григорий Горин, Шут Балакирев.
  
  12 глава.
  
  Лучезару снова приснилась темнота. И на этот раз она не была наполнена тревогой и не навевала страх. Просто темнота. Просто пусто. И проснулся Лучезар чуть позже, чем прошлым утром, и вроде как чувствовал себя выспавшимся. Ещё бы он чувствовал себя по-другому. Вчера вечером он лёг около девяти, а уснул и десяти не было. Сейчас стрелки на часах показывали половину седьмого, и это отчасти радовало.
  Лучезар повалялся в постели, как делал это в последние годы, затем, когда намял бока, встал и прошлёпал в ванную. Там умылся, почистил зубы, сбрил двухдневную щетину, расчесал волосы, что вчера ещё были сплетены в косы, и вчера же расплетены, потому что по-другому спать Княжич не мог, и только после этого вышел в спальную хороминку, где облачился в рубаху, камзол из тёмного сукна, со скудно расшитым воротом, натянул кожаные штаны, затем тонкие носки и сунул ноги в тапочки. Волосы перетянул толстой резинкой с бусинами. Подарок от мамы. Он по ней скучал так же, как по отцу и Милану.
  Спустившись в кабинет, походил между экспонатами, затем сел за стол и принялся перебирать бумаги, вчитываясь в каждую строчку, а после вновь раскладывать их, будто до этого в них не было порядка. Значит, вот эти четыреста восемьдесят шесть листов мемуары, том третий... Вот это роман о безымянном воине, что искал своих родных, а нашёл любовь и, конечно же, смерть вечную - так, баловство на пятьсот шесть листов... В столе, в нижних ящиках лежали толстенных пять кип историко-фантастического цикла о детективе Агафоне Сердечном, который с самоотверженным стремлением расследовал совершённые жестокими убийцами преступления в древние, когда люди ещё летали на самолётах и ездили на автомобилях... Вот тут под третьим томом мемуаров лежал исторический роман про приключения и дальнюю дорогу витязя Богатыря и братьев его Ильи и Никитушки... В печать отдавать эти романы никто не собирался, по причине того, что написал их кровавый и жестокий убийца, который легко выпил больше тридцати упырей из своего отряда. Бытовало мнение, что за раз, Лучезар не спорил, только каждый раз вспоминая о том случае, удивлялся. Он, конечно, жадный и много пьёт крови, но чтобы за один присест?..
  Осознание того, что писать не хотелось вновь, накрыло Лучезара ещё тогда, когда он надевал носки. Однако что-то делать надо было, потому что он являлся узником и безвылазно просиживал здесь долгие годы. Потому-то единственной отдушиной на этот момент была писанина.
  Некоторое время Княжич просто сидел над печатной машинкой, из держателя которой торчал наполовину отпечатанный лист. Ни о чём не думал. И куда делось его вдохновение? Может в отпуск укатило? А может плюнуло на него, пропащего узника... Когда внизу открылась входная дверь и послышались тихие, осторожные шаги, Лучезар громко затарабанил по кнопкам, продолжая брошенную на полуслове фразу. Затем поставив жирную точку, спустился немного вниз и с ещё большим грохотом напечатал: "Звезда помеченная". В этот момент - иногда с ним такое случается - он твёрдо решил написать поэму. И наплевать на то, что это вроде как сто семьдесят девятый лист некоего романа, и что к поэзии у него нет тяму. Даже близко.
  И ветер был свидетелем тому,
  Как поле окропили каплей крови.
  Как мир померк в глазах, и никому
  Не пожелал бы он такой вот доли...
  Служанка, поднявшись по ступеням, поставила поднос на столик, затем поздоровалась и, не дожидаясь ответа, стала подниматься по другой лестнице в спальню, чтобы прибрать постель и собрать грязное бельё, хотя его не было, а может положить в шкаф или сундук чистое. Лучезар приподнял голову, пытаясь словить следующую строчку, а вместе с тем понять о чём и о ком он собирается писать, затем потянул кротко носом и рот тут же наполнился слюной: вампир учуял кровь. Скептически выдохнув, Узник поднялся со стула, подошёл к столику, подхватил поднос и графин с кровью, затем вернулся к столу и выдул залпом два стакана густой, красной жидкости. Быстро уничтожив омлет, свежие огурцы с помидорами, жаренную колбасу и пирожки с яблоками и консервированными абрикосами, вернул поднос с пустой посудой туда, где взял их. Остатки крови вылил в стакан, поставил пустой графин рядом с разносом. Кровь оставил на потом.
  Сев на стул, положил пальцы на клавиши и через мгновение быстро запорхал по ним, чётко выбивая каждую букву.
  Летели птицы, листья, облака,
  Летели крики, умерших на поле.
  А у него дрожала всё рука,
  Сжимавшая противниково горло.
  И на ресницах горькая слеза,
  Дрожала тоже, не спеша катиться.
  Убил сегодня своего врага,
  Он отомстил за дорогих и близких.
  Он столько лет бродил, он так искал,
  Он собирал крупицы своей силы.
  Он столько раз о прошлом вспоминал,
  О доме том, где так его любили...
  Он вспоминал, чтоб веру не терять,
  Ведь с месяцами вера слабла, гасла.
  Враг отдалялся, прятался. Сдыхал,
  А он хотел сам до него добраться.
  Хотел проткнуть и насадить врага
  На этот меч, что в ножнах спал спокойно.
  Ведь то был меч хорошего отца,
  Что в спину был убит, когда светило солнце.
  Когда сидел он просто на крыльце,
  И улыбался детям и любимой.
  Когда не думал о чужой беде,
  Когда он был, как и они, счастливым...
  - Мать моя женщина, - вдруг выругался Лучезар, останавливаясь и понимая как складно и красиво идёт рифма, и как ложится на лист казалось бы вот-вот появившийся в голове сюжет, и - особенно! - как хорошо вдыхает и выдыхает вдохновение, которое, как ему казалось, несколько минут назад помахало ручкой и укатило в Европиану. И именно в тот момент, когда больше половины поэмы легло на бумагу, Княжича осенило, что эти строчки до него уже кто-то сочинил. Он спокойно, без зазрения совести переписывал песню, одну из тех, что сам написал, а потом исполнял Кощей Мрачный Жданец под плаксивую домру, сидя у костра со своими товарищам и побратимами. Лучезар слышал её несколько раз, потому как каждую свою новую балладу Кощей пел нескончаемо долго, до тех пор пока всех не начинало от неё тошнить. Тогда он складывал другую...
  Лучезар откинулся на спинку стула и задумался. Сегодня день не клеится от слова совсем. Нет, проснулся он даже в очень хорошем настроении, да и сейчас оно было не таким уж и плохим, однако, за что бы Лучезар не взялся, всё как-то шло через одно место: то настроения нет, то лень, то рифма чужая. И что же делать? Ну, например, пойти почитать пару глав "Мёртвых душ". А потом? Потом, пообедать. А после обеда? После обеда поспать. А после сна?.. А там прибежит Серебряный со своими друзьями и выкрадет его, как принцессу из высокой башни, и до следующего утра будет морить его молчанием, а утром, наконец, торжественно объявит зачем он похитил Узника из-под самого носа Графини Светланы и Харитона Не-Ясного. Кстати, где-то у Лучезара была старая-престарая книжка с подобным сюжетом, только принцесса была не упырём и не мужиком, естественно.
  - Может мне собраться? - вопросил Княжич сам у себя, глянув в потолок. При этом в душе было такое равнодушие, что Лучезар на миг испугался.
  - Простите? - осведомились у него за спиной и Княжич, выдохнул, подперев щеку кулаком. До сего момента он даже и не догадывался, что у его внутреннего "я" женский голос и говорит он голосом служанки.
  И чего она его так раздражала?
  Княжич ничего не ответил, и женщина через мгновение ушла, подхватив поднос и графин. Некоторое время Лучезар сидел, не шевелясь, затем всё же решил собрать дорожный мешок. Он был уверен в том, что его похитители налетят, как сумасшедшие, возможно даже сделают в его теле дырочку, ну или горло перережут, чтобы легче было унести, ну или на всякий случай, если Лучезар откажется с ними уходить и ввяжется в бой, несмотря на то, что у него на запястьях и лодыжках сдерживающие его бледную ворожбу руны-путы...
  Княжич не сомневался, что Серебряный его подставит. Уже через мгновение весь Лунный Терем будет трындеть о том, что Узник решил бежать сам, и что ему помогли какие-то-там сомнительного вида друзья, и надо бы его найти и вернуть... Именно так всё и будет выглядеть. И Лучезар, несмотря на свою ненависть к этому человеку и презрение к самой ситуации, позволит ему это сделать. Потому что у Лучезара на это свои планы. И свои счета. Он больше тридцати лет вынашивал план мести. Разве стоит отказывать себе в удовольствии расслабиться и посмотреть, как будет напрягаться тот, который сам же, расставив ловушки, в них же и угодит?
  В общем, сюжетец с его побегом такой, что впору садиться и книгу писать. Или рифму слагать. А, кстати, как там у Кощея в другой балладе:
  ... И силился он скинуть с крепких плеч,
  Печальный груз друзей своих, врагов.
  Распутать путы на своих руках,
  Сотканных ложью из гниющих слов...
  Н-да, у брата Кощея тоже с рифмой и смыслом порой трудности были, чего уж греха таить...
  Лучезар поднялся из-за стола и направился в опочивальню. Окинув её придирчивым взглядом, будто был тут первый раз или же просто давно не захаживал, прошёл до высокого, пузатого комода, проигнорировав сундук и шкаф. Кажется заплечный мешок он клал сюда. Порывшись в нижнем ящике, он открыл следующий, но и там ничего не нашёл. Тогда открыл третий, устроил беспорядок там. Когда открыл четвёртый и разворошил аккуратно сложенные вещи, нашёл то, что искал. Некоторое время смотрел на лежавший на дне мешок, думая о том, почему же ему для его поиска пришлось перерыть весь комод, затем вытянул мешковину с большим стягивающим горловину шнуром, расправил, встряхнул и вновь задумался, что с собой брать.
  А почему бы ему не сбежать без дорожной сумы?
   Однако мысль тут же померкла в голове, стоило ей появиться, и в сумку полетели зубная паста, щётка, мыло, мочалка... Пузырёк туалетной воды, которому было уже сто лет в обед - это правда - некоторое время побыл в его ладони, потом без стеснения был отставлен в сторону; на дно мешка упал гребень, затем запасных три резинки для волос, несколько лент. Два банных полотенца Лучезар вытянул из открытого ящика комода, следом за ним потянулась простыня, но её он запихнул обратно, сделав из аккуратно сложенного ситца бесформенный комок. В шкафу нашёл трусы, носки. Глянул в маленькое окно, потом подошёл к нему. Некоторое время всматривался в цветастые стёклышки, затем потянул ручку и открыл створку. На улице стояла хмарь, в обед или после пойдёт снег. Зима. И несмотря на то, что вампиры были не такими мерзляками, как люди или же оборотни, Лучезар открыл сундук и вытянул оттуда свитер. Вязала Клара, служанка. Вместе с ним в суму влезли пара маек, футболка и две рубахи-вышиванки: из льна и алая из шёлка. Немного подумав, Княжич кинул жилетку и ещё одну сорочку. Положил запасные кожаные штаны.
  Когда мешок наполнился, Лучезар утрамбовал его рукой, затем второй, вернулся к окну, закрыл его. Сел на кровать и уставился на открытые створки шкафа. Одежды было достаточно. Осталось подумать о духовном. Книги, он, конечно же, брать с собой не собирался, хотя стоило бы. Потому Лучезар спустился в библиотеку и прошёл между стеллажами. Когда ощутил, что мешок знатно потяжелел, опустил глаза и некоторое время смотрел на вываливающиеся из него бумажные издания и на те, что держал в руке и подмышкой. Забылся. Княжич вернул почти все книги на место, кроме двух: "Новые Боги. Их вершина и падение" том третий и "Вечное забытье. Мёртвые нашего мира" Власина Историка. Их Лучезар считал справочником, а справочники, пусть даже и наизусть выученные, всегда пригодятся в дороге.
  Остановился Лучезар возле своих девяти томов и спрятанного за ними десятого. Некоторое время думал, а затем вытянул пятый, шестой и седьмой, аккуратно сложив их на полу друг на друга, взял в руки тот, что запретили печатать большим тиражом. Запретили, потому что хоть как-то надо было укусить Лучезара Тихого, а не потому, что там было нечто такое, что могло бы привести к катастрофе. И сами судьи и те, кто накидывал на него руны-путы, так и не поняли, что сам Лучезар, благодаря Графине Светланы и её помощнику Харитону Не-Ясному отозвал книгу из печати. Когда было выпущено несколько экземпляров, Лучезар взял в руки свой трактат и обнаружил то, что ввергло его самого в шок. Он пропустил важную информацию, но переписать этот том так и не смог.
  Книгу он положил в сумку и вернул другие тома на место. Так ему будет спокойнее.
  О деньгах Княжич подумал вскользь, потом решил так: у него денег нет, а тот, кто нанимает, пусть платит. У Серебряного много денег, даже очень. Больше, чем у Графини Светланы, и больше, чем было у семьи Лучезара. Впрочем, не все те деньги, что были у Тихих перекочевали в карманы Серебряного и его друзей. Сейчас некоторые счета заморожены. Графиня Светлана успела вовремя их сложить в другой ящик, оттого Серебряный получил лишь часть того, что имели Тихие.
  Княжич несколько раз прошёлся по библиотеке, насмотрелся на экспонаты. Если бы сегодня эти вещи работали так же, как в прошлом, наверное, человечество опять бы ввергло мир в хаос и уничтожило себя. Сейчас кое-что работало только благодаря ворожбе. Лампочки загорались потому, что на них нарисованы колдовские знаки. Холодильник и хроникус - радио - тоже морозили и воспроизводили звук из-за символов, коими они были разрисованы. И антенны, которые работали благодаря всё тем же колдовским знакам и ловили волны, дабы хроникус балаболил голосом Петрушки-кормушки. И поезда, единственное чудо техники, работали на пару и двигались благодаря демонам. Очередная странность мира, ведь демоны - это зло. Были газовые печи, что работали без рун, а иные и благодаря им. И спроси, почему другую технику нельзя оживить, почему выборочно всё, не смог бы ответить никто.
  Однажды он пробовал оживить микроволновку с помощью ворожбы, так та взорвалась. Лучезар долго сокрушался, пока Потап не нашёл ему новую. Он пробовал оживить даже старую, уже практически сгнившую машину, та рассыпалась ржавым песком, и Княжич снова расстроился, ведь чудо чудесное могло бы стоять в его музее. Потом они нашли другую, и она теперь стоит в музее, поддерживаемая колдовскими знаками, чтобы не сгнить окончательно и не рассыпаться так же, как другая. Что не так было с другими вещами, Лучезар не мог понять. А спросить было не у кого. И сколько бы он не искал ответы на эти вопросы, они так и не находились. Нигде. Ни в одном древнем и мёртвом городе.
  - И куда же мы так спешно собираемся? - вопросили его со спины, и Лучезар покривился: поймали словно мальчишку на воровстве черёмухи.
  Княжич кинул мешок на пол, чуть в сторону, за угол высокого стеллажа, потом обернулся. Графини Светлане нравилось подкрадываться к нему тихо, и, пожалуй, это была единственная вампирша, шаги и дыхание которой Лучезар не смог бы услышать, даже если бы она этого захотела.
  - Куда судьба меня поведёт, достопочтенная госпожа, - улыбнулся он ей, разведя руками.
  - И куда же она тебя поведёт, красивый Княжич? - спрашивала она снова.
  - Да кто ж её знает, ваша светлость. Ежели бы знать, что там за поворотом и соломы бы приготовил, и вином бы запасся.
  - Возьми крови, - ткнула она в потолок указательным пальчиком. - Голод в дороге - это опасно. От дороги ничто не должно отвлекать.
  - И где же взять крови-то несчастному узнику, дорогая гостья?
  - Можно испросить у стража, что стоит за дверьми, - прошептала она, указывая себе за спину.
  Лучезар на мгновение задумался, сделал вид, что решает очень не простую задачу, затем ответил:
  - Пожалуй, не стану я просить у стража. Рискну пойти пустым. Я верю, что моя дорога будет лёгкая. Да и вообще, только от путника и зависит, какой она постелится.
  - А как же судьба?
  - Разве не меня судьба балует вот уже двести лет?
  - И то верно, - звонко, но тихо рассмеялась Светлана, блестя ярко-голубыми глазами.
  Лучезар улыбнулся в ответ, но его улыбка вышла слегка тусклой. Вот уж и не знал он почему Светлана действовала на него странно. Он не мог понять, то ли нравится она ему, то ли нет, то ли доверяет ей, то ли остерегается её. Ему всё время казалось и он считал, что правильно казалось, будто она держит его на крючке и дёргает за нитки, как кукловод марионетку. И вроде не такой она была, а вот же чудилось и всё.
  - Ну, - она коротко пожала плечами, - я могу пожелать тебе только счастливого пути.
  - Сердечно за то благодарю, моя государыня, - продолжая улыбаться, сказал Лучезар. - Я тут решил поэму сочинить и, знаешь, вдруг понял - переписываю балладу Кощея Мрачного Жданца. Не странно ли, ваше сиятельство? - Сменил он тему, рукой указывая на два мягких кресла, что стояли друг против друга почти на выходе из библиотеки.
  - Странно, конечно, - кивнула она, идя туда, куда увлекал её Лучезар. Подхватив на ходу мешок с вещами, Княжич тут же бросил его рядом с креслом, в которое опустился.
  - Я стал переписывать "Балладу о мести", - продолжил Княжич, - и понял, что она уже давно написана только тогда, когда дошёл до того, как отец героя сидел на крыльце и был он рядом с братьями, сёстрами и с матерью, и они были счастливы.
  - О, самая моя любимая часть, - немного взгрустнула Светлана. - Как он вспоминает о них, как горюет и тоскует. Это же надо, написать такое. Я всегда удивлялась тому, насколько живо и правдиво описывают люди в стихах истории. Рифма - это что-то... невероятное. Не скажу, что у Кощея Скомороха всё в таком гладком стиле, однако, эта баллада, как по мне, верх совершенства. Помнишь чуть больше ста лет назад, когда у нас гостил Игорь Воеватель, Кощей Мрачный Жданец пел в главном зале и весь Кровавый Терем слушал его чудесный голос. Я даже слегка завидую тому, что ты хаживал с этим удивительным сказителем в походы.
  - О, это было давно, - сказал Лучезар и подхватил мешок, чтобы аккуратней утрамбовать десятый том. - Мне сейчас кажется, что то было не правдой. Чего только с нами не случалось за время походов. Мы гоняли по границам супостата, потом по Светлорусии демонов, затем исследовали древние города, хаживали за горы к упавшему богу, а после к другому. Пробирались по лабиринту Майдалин... Снова били ворогов и снова демонов. Демонов постоянно, потому что их тьма тьмущая. Нескончаемый поток зла, от которого нам, наверное, никогда не избавиться.
  - И откуда они всё время берутся? - ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Графиня.
  - Кто ж их знает, - Лучезар оставил в покое мешок, затянув ворот верёвкой, положил руки на подлокотники и закинул ногу на ногу. - Игорь Воеватель искал ответ на сей вопрос, его отец искал и дед тоже. И, насколько мне известно, Игнат Острый, ваш предшественник, тоже хаживал по земле Светлорусии, чтобы найти начало всех начал.
  - Да, это всемирская тайна, - кивнула Светлана.
  Пустой разговор. Лишь бы что-то говорить.
  - И никто ничего не нашёл, - отозвался Лучезар. Затем поднялся и прошёл к одному из экспонатов. Аккуратно поднял стекло, подхватил со стойки два гранённых стакана и вернулся к креслам. Отдал один стакан Светлане, другой оставил у себя. Посмотрел на бутылку, которую она держала в руке. Графиня широко улыбнулась и протянула ему стеклотару, в которой плескалась свежая, ещё тёплая кровь. Княжич наполнил ёмкости, поставил бутылку на пол, рядом с креслом, в которое сел снова. И свой стакан опустошил одним махом.
  - А откуда мы появились? - спросила Светлана, сделав два глотка.
  Кажется задавать вопросы, на которые они и так знали ответы, было в привычке у его гостей. То ли не знали о чём поговорить, то ли думали, и правда, что он знает чуть больше того, о чём говорит всем. О чём говорят его книги.
  Лучезар, наглея, наполнил свой стакан снова.
  - Не знаю, - честно признался он и выпил половину. В этот момент его больше волновала кровь.
  - Мог бы взять бутылку с собой в дорогу, - коротко пожала она плечами, вернувшись к изначальной теме.
  - Уже ж сказал, что мог бы, но не стану. К чему кровь держать в бутылке? Её надо скоро пить, иначе пропадёт.
  - Я буду скучать по тебе, - сказала Светлана, сделав ещё один глоток.
  Со стороны могло бы показаться странным, что узник и государыня вели такой разговор, но для них всё было привычно. И улыбки Лучезара, и вопросы Графини, и сомнения Княжича, и неожиданная смена разговора Светланы... И, конечно же, то, что она знала про него всё, впрочем, "всё" это громко сказано. Многое. Кое-какие тайны... Например, то, что сегодня вечером - скорей всего - Лучезар Узник сбежит из своего заключения. Эту информацию стоило бы хорошенько обдумать, но Княжич знал, что размышления выеденного яйца не стоят. Хотела бы Графиня его остановить, так уже бы припечатала к стенке.
  Всё было и так понятно: она его отпустит. И яснее ясного было то, что она так же, как и он, хочет, чтобы отпрыск семейства Тихих отомстил. Мстить не правильно, но по-другому Лучезар не мог жить. Он мог простить им свой арест, он мог смириться с тем, что его оговорили и сделали из него монстра, но никогда он не сможет простить смерть близких, родных и любимых. Эта боль испепеляла его душу и высушивала сердце, и слёз уже не было, чтобы оплакивать их. И терзаемое его чувство вины с годами стало родным: третьей рукой, третьей ногой... Второй душой.
  - Ты, государыня, уверена, что у меня сегодня ночью получится бежать?
  - Конечно, - фыркнула она. - Чтобы у тебя да не получилось? Ты говоришь глупости, - и сделала ещё один глоток.
  - Нет. Отчего же. Я думаю, что у меня получится. Ведь мне будут помогать.
  - О. Это хорошо.
  - Сейчас думаю: всё ли взял? - Лучезар посмотрел в потолок. - Я решил собрать вещи, ну на всякий случай. Мало ли. Свои вещи всегда лучше чужих, даже если они новые. Вдруг всё будет решаться быстро, и до, например, зубной щётки дело не дойдёт. Я без зубной щётки не могу. Мне надо чистить зубы два раза в день: утром и вечером.
  - А я чищу один раз в день. Утром.
  - Я взял туалетные принадлежности; носки, трусы, рубашки, свитер... Книги. Деньги не брал...
  - Могу дать, у меня где-то было пару золотых рублей, - и Светлана полезла в карман пёстро расшитого сарафана, но там оказалось пусто.
  - Не надо, - отмахнулся Княжич и допил залпом кровь. - Пусть дают те, кто будет мне помогать.
  - Я буду надеяться, что даже если твоя дорога опасна, она вернёт тебя обратно живым.
  - Обратно сюда? - и Лучезар приподнял скептически бровь.
  - А что? Тут разве плохо? - и она деланно нахмурилась. Надула губки.
  - Ну не знаю... Дорога - такое понятие, что никогда не знаешь, куда она вывернет, к какому дому приведёт, какой оставит на тебе след, - философски заметил Лучезар.
  - И всё же, - коротко пожала она плечами, потом поменяла руку, теперь удерживая стакан правой и всё-таки полезла в другой карман, чтобы найти там два золотых рубля.
  - Ну так мы сегодня доберёмся до темы того самого разговора, ради которого ты ко мне пришла? Или будем продолжать друг другу пыль в глаза пускать? - вопросил Княжич, потому что Светлана не спешила рассказывать ему цель своего визита. А пустой разговор ему уже надоел, да и вот прямо сейчас захотелось начать писать новую книгу. Правда сюжет Княжич ещё не придумал. Но это не беда, придумает по ходу действия.
  - А, я хочу... - произнесла тем временем Светлана и выудила из кармана три золотых рубля и счастливая протянул их Лучезару. Потом пригубила из стакана и продолжила настолько невинно, насколько позволяла ситуация: - Я хочу, чтобы ты меня убил.
  Час от часу не легче. Вот честное слово. Что только не придумает странная, старая женщина, которая не выглядит на свои триста семьдесят лет. Женщины вообще странный народ, не зря в давние времена, в каких-то легендах - однажды Лучезар нашёл такую книгу - женщины жили на одной планете, а мужчины на другой. По причине того, что были настолько разные, что с трудом понимали друг друга. Правда, как размножались, не ясно, ну да ладно, это же легенда, а легендам всё можно, даже не иметь логику.
  - С чего бы это вдруг? - спокойно вопросил он и потянулся за бутылкой.
  - Я всё равно умру, - коротко пожала она плечами и поставила стакан с недопитой кровью на широкий подлокотник. Лучезар приподнял брови. Ну если так подумать, то да. Никто не вечен. Рано или поздно со всеми это произойдёт, тут хочешь - не хочешь, а такова человеческая суть. - Выхода нет. И потому я решила, что хотя бы выберу того, кто мне отрежет голову.
  - Ясно, - сказал он, наливая в стакан. - А спросить того, кого ты выбрала для этого славного подвига, что он хочет и думает по этому поводу, не пожелала?
  - Зачем? - в том же тоне спросила она.
  - Ну, например, затем, чтобы знать, хочет тебя убивать этот смертный убогий или же нет? И надо ли ему брать сей грех на душу?
  - Конечно нет. Я знаю ответ загодя. Потому ни о чём не спрашиваю. Но и не приказываю. А говорю. Я бы даже сказала, прошу. И, кстати, ты не убогий. Ты красивый.
  - А, - скептически выдал Лучезар и сделал три глотка. Когда Лучезар хотел, он мог быть разным. И к каждому мог найти подход и был на той волне, которая исходила от собеседника. С Серебряным он вёл себя так, со Светланой вот так, с кем-то ещё по третьему варианту. Но в глубине души, конечно же, всегда оставался собой.
  - А что нам на это сказал Харитоша?
   Графиня скептически поджала губы и сделала вид, что Харитоши Не-Ясного в этом мире не существует. Лучезар тоже хотел так сделать, но рыжебородый чёрт жил и был реальным. И с ним надо было считаться тоже.
  - Он хоть знает о твоей задумке?
  Светлана пригубила крови с таким видом, что Княжич сразу понял: знал и пытался отговорить. Но раз женщине в голову взбрело подобное, то тут уж никакие силы не помогут. Даже Космос!
  - Я отказываюсь. Найди кого другого, - твёрдо сказал Лучезар и осушил стакан.
  - Не могу, красивый Княжич. Других нет, - тоже твёрдо и уже более серьёзно сказала она.
  - Ну так найди.
  - Бог упал. Слышал? - она снова сменила тему.
  - Не-а. Где? - ответил Княжич и допил из бутылки оставшиеся два глотка.
  - В нескольких километрах от Ладогора Снежного.
  - Помер?
  - Да. Там цветы какие-то странные выросли, люди слыша их, глохнут. Вот я и отправила несколько отрядов туда, чтобы кольцо ворожбенное сделали, да отгородили эти звуки от людского поселения. Потому что диапазон расширяется. Ещё гадкие "ПиРяки" расплодились. По их души тоже отправила отряды. У меня мало кого осталось. Они, кстати, Святогора тоже того, отправили к батюшке. Вот, думаю, скоро настанет и моя очередь.
  - У них есть имена?
  - Конечно. Помимо думающих бояр в Великом Теремем, здесь, у нас - Осинник, Березняк, Еловин, Цветников и... Серебряный.
  - И ты думаешь, что они хотят тебя убить по той же причине, что и Святогора?
  То, что Святогор умер, он узнал от Харитона. На следующий день, после того, как Великий Князь отправился в темноту, Не-Ясный пришёл и лично сообщил об этом Княжичу. Новость Лучезар принял спокойно, Великие Князья только так и умирали - их убивали.
  - А что же ещё. Пока стоит Кровавый Терем, единой власти не бывать. Святогора убили, потому что им надоела игрушка, Мстиславушка сядет на столец и станет отличнейшей марионеткой. Потом, конечно, и от неё избавятся. Нельзя сразу избавиться от двоих Великих. Но чтобы Мстиславушка хорошо играла свою рольку, надо убрать и Графиню. Ведь я могу вмешаться. Я вторая власть... Но ежели я вмешаюсь, то быть революции. Московия держит руку на пульсе. Посадника Огнияра, племянника Игоря от Степана рождённого, уже к ноге склонили. Скоро и ему голову отрежут, к чему им род Великих. Пусть и не имеющих права на славный престол. Вот совсем недавно царя на стул посадили, конечно, шутовскими играми прикрываясь. Но намёк мной и Святогором был понят. Начали действовать. То убийствами да грабежами занимались, а вот теперь уже и царя какого-то нашли. Якобы кровь давнерусая, ещё до Конца Света рождённая и по закону Руси на престол Славорусии Светлой имеющая право. А раз так, так может и война какая начаться. А кто хочет междоусобицы? Никто. Ни я, ни они, ни другие. В общем, красивый Княжич, я долго думала и решила, что пора и честь знать. Сколько мне ещё жить? Я пережила всех тех, кто был мною любим. Столько много в наше время не живут. Сама задаюсь вопросом, откуда во мне такая живучесть.
  - Ты описала отчаяние государства нашего и народа. По твоим словам, нет нам спасения, кроме как всем в омут сигануть. Ибо "ПиР" всё больше и больше завладевает землёй русийской. И в такой миг, тогда, когда ты больше всего нужна Славорусии и Мстиславе, ты решаешь покончить жизнь самоубийством? Ну ладно. Твоё право. Тогда, что насчёт приемника? Ты должна оставить приемника.
  Здесь - зачем-то - Лучезар не к месту понял, что забыл-таки туалетную бумагу. Надо было срочно положить её в мешок, иначе забудется снова и так и уйдёт, чёрт знает куда, без самого важного элемента для путника. Нынче не лето и даже не весна и не осень. Лопухов нет!
  - Он же есть? Надеюсь это не Харитон? - вопрошал Лучезар, потому что Светлана не спешила отвечать.
  - Я выбрала себе время смерти и убийцу, - совершенно не к месту сказала она. Лучезар немного помолчал, внимательно глядя на неё. Затем твёрдо и уже без игривого настроения заявил:
  -Я отказываюсь.
  Она прищурилась, но не видно было, чтобы злилась или расстраивалась. Лучезар понял: Свтелана уже всё спланировала. И это напугало его больше, чем стая больших и сильных демонов.
  - Я уже старая, Лучезар, - повторила она. - И правлю упырями долго. Дольше всех, кто был до меня. Если честно, анализируя своё правление, я думаю, что во многом была не права, но точно знаю, что вела наш народ к правде и свету, к чести и доблести. За многих вампиров, кто оставил свой след в истории Светлорусии мне не стыдно. И за тебя тоже. Ты навсегда внёс своё имя в анналы истории и сколько не пройдёт лет, люди будут помнить тебя, читать и учиться по твоим книгам. И новый Конец Света, ежели он когда-нибудь настанет, не сотрёт твоё имя из этого мира. Как, например, сотрёт моё. Но мне за это не будет обидно. Ты великий человек, Лучезар Андреевич Тихий. Смелый и отважный, доблестный и честный. Ты умный. И красивый, конечно же, - тут она лукаво подмигнула. Лучезар горько хмыкнул. Принимать комплименты он, конечно же, привык, но вот такие, добрые и искренние, материнские - нет. Они его смущали, и потому в ответ сказать было нечего.
  Если так подумать - что сейчас было не к месту, но всё же, - то всех женщин Лучезар делил на две группы: пятиминутки и правильные. Пятиминутки это те, кто запрыгивали на него уже через пять минут, а то и пять секунд, после встречи или же знакомства, стягивали с него штаны и начинали делать всё, что зарисовывали жёлтыми кружками в пошлых журнальчиках цензоры. Правильные - это каста, куда входило слишком мало тех, с кем Лучезар мог спокойно разговаривать и знать, что на него через минуту не накинутся и что в голове она не простаивает план, как бы его раздеть, а потом оседлать. В эту касту входила мама, служанка Клара, что была рядом с ним долгие годы и даже когда он оказался здесь, она прислуживала ему и умерла четыре месяца назад, после чего появилась другая служанка; и Графиня Светлана. Графиня не была ему, как мать или сестра, она не была ему подругой и уж тем более давнишней любовницей, она была правительницей всего русийского народа, после Великого Князя, конечно же, той женщиной, перед которой он готов был склонять свою голову и которой готов был служить. Только и всего. И он точно знал, что в ответ она видит в нём обычного подданного, лишь немногим отличавшегося от остальных: всего-то своей изысканной красотой.
  - Много лет назад, когда на этом свете ещё не было ни тебя, ни меня, те, кто строил и собирал по крупицам наше государство и наш народ, поклялись, что род Великих - прямая ветвь, будет править вечно. Править по чести, по правде и по совести. Род Великих передавал престол по крови. Будь в венах Князя чужая кровь, столец, что стоит в главной гридне Великого Терема, насколько мы знаем, не принял бы этого человека и убил бы его, как только тот опустил бы свою задницу на мягкое сиденьице. Древний престол хранит в себе тайны, которые нам до сих пор не разгадать. Правление упырское - это всего лишь поддержка и созидание, запасной вариант, ежели Великой крови будет угрожать большая опасность. Вампиры передают своё правление не по геному, а по мудрости и уму. По слепой вере в своё государство и жадной любви, которая никогда не должна перерасти в алчность, к своему народу. Меня выбрал Игнат Острый потому, что увидел во мне, как он сам выразился, дурочку, что слепо готова следовать за любым Великим Князем, даже если он будет последний баран и козёл. И я следовала, сначала за Радомиром Грозным, а потом и за его сыном Игорем Воевателем... За Игорем я готова следовать по любой звёздной дороге, в любой из миров, даже если там всё намного хуже, чем в нашем, - одними губами прошептала Светлана, и Княжич смутился. Все знали о любви Светланы и Игоря. Но мало кто понимал и уж тем более догадывался, отчего же они не стали законными супругами. - И я следовала за Святогором Князем, и последую за Мстиславой, потому что такова суть упырских Графьёв, но... Я точно знаю, Лучезар, что задержалась у власти. Мне было семьдесят пять, когда я дала Клятву верности и долга. Кто-то жаждет престола, а я - можешь мне не верить - никогда не хотела подыматься на ту вершину. Но поднялась. Я устала, мой красивый Княжич. Так долго жить и править. Мстислава - это четвёртый мой правитель.
  Светлана немного подумала, потом продолжила:
  - У меня нет преемника, - словно приговор произнесла Светлана. - Но я уверена, что Харитон его найдёт. Он как раз на полпути к этому.
  - Он на полпути, а ты желаешь умереть, не закончив начатое. Насколько мне известно, ты должна наставить приемника.
  - Это один из многочисленных, но самых глупых поступков в моей жизни, красивый Княжич, - мягко улыбнулась Светлана, но при этом глаза оставались серьёзными. - Я вынуждена сказать: да. Я думаю, что моя смерть кое-что упорядочит. Может даже напугает пировцев.
  - Они же хотят тебя убить. Сама сказала. Твоя смерть их не напугает. Она обрадует.
  - Понимаешь... Они хотят, а убью себя я. Когда захочу. Не по их плану.
  - Логика умерла.
  - Давно, - согласилась она. - В общем, Лучезар, долой дальнейшие разговоры. Решение принято и отказа я не приму.
  - А я всё равно отказываюсь!
  - Ты красивый. Вот поэтому я тебя выбрала.
  - Серьёзно?
  - Отчасти, - чуть покривила губами она, вернувшись к своей лукавости. - А что? Смерть она в любом случае ужасна. Особенно в наше время: чтобы убить вампира, оборотня или колдуна надо отрезать ему голову. Жуть. А так, хоть жнец будет красивым. Но самая главная причина в том, что ты благородный, Лучезар Андреевич, сильный и стойкий. Ты... Когда-то я думала сделать тебя преемником...
  - Слава чертям передумала, - прервал её Лучезар, ни капельки не удивляясь.
  - В какой-то момент я подумала о том, что ты станешь слишком жестоким вожаком. Безжалостным. И оказалась права. Таким как ты опасно вести за собой народ и уж тем более держать его в узде. Одна провинность и весь род отправится в небытие. Ты слаб к тем кого любишь и безжалостен к тем, кто оступается. Просто оступается. В какой-то момент мне вдруг стало интересно: а как бы ты поступил к себе, будь ты сторонним наблюдателем?
  - Узнал бы правду. В правде сила. Конечно, не все могут принять её, смелости не хватает. Вот и у тебя не хватает ни смелости, ни сил, чтобы двигаться дальше.
  Лучезар Княжич посмотрел Графине Светлане прямо в глаза.
  - Ты прав. Сил у меня уже не осталось. А ещё мне стало жалко женщин. Тех женщин, которые прыгают на тебя, как обезьяны на лианы и лиц которых ты не запоминаешь, и когда они вновь тебя встречают, даже не силишься вспомнить когда, где и как это было.
  - А вот это сейчас к чему? И почему все разговоры сводятся к женщинам? - покривился Лучезар.
  - Я говорю о том, каким ты был бы правителем.
  - Никогда об этом не задумывался и не собираюсь задумываться впредь.
  - Эх, - вздохнула наигранно Светлана и встала, посмотрев на него сверху вниз. Так смотрят правители: властно и решительно. Лучезар вновь осознал: от задуманного Графиней ему не скрыться. Что бы он не говорил и что бы не делал, Светлану уже не переубедить. И если гора не пойдёт к Магомету, так Магомет обязательно придёт к горе. - Но на самом деле, мой красивый Княжич, я тебя пожалела. Ты мне дорог, как тот, кто сделал для этого мира и своего народа больше, чем я за годы своего правления. И я подумала, нельзя портить тебя властью, к которой ты холоден. И всё же, я решила тебе доверить самое главное, отрезать мне голову.
  Пафосная речь Графини не произвела должного эффекта. Лучезар покривился. И некоторое время смотрел на неё снизу вверх, потом медленно поднялся.
  - Если я отрежу тебе голову, как мне потом с этим жить? Я буду предателем. Ты предлагаешь мне быть предателем? Как я стану смотреть людям в глаза? И как смотреть в глаза буду себе? Я слишком много зла сделал тем, кого любил и кто любил меня. Ещё одно зло совершать не желаю. Тем более такое. Ты, конечно, можешь меня заставить, но потом не обижайся на меня за то, ежели всё обернётся не так, как ты задумала и как ты того хотела.
  - О, Боги, мелкий щенок меня решил напугать! - фыркнула Светлана. - Не получится, мой красивый Княжич. Тебя я не боюсь.
  И направилась к двери. Вот так закончился их разговор. Начавшийся неожиданно и так же неожиданно исчерпав себя.
  Лучезар остался стоять на месте, глядя на то, как она быстро идёт вперёд и даже не оглядывается. В какой-то момент ему показалось, что это последний раз, когда они видятся. И когда за ней закрылась дверь, Лучезар вернулся к мешку, вываливая из него все вещи, чтобы сложить их по-другому.
  
  13 глава.
  
  После обеда пошёл снег. Время, издеваясь, тянулось, как резина. И Лучезар уже в третий раз переложил вещи в мешке, потом, открыв окно, посмотрел на мерно летевшие снежинки, половил хлопья рукой. Так странно, у двустворчатой арочной двери стояла стража, а на окне даже хлипкой решётки не было. И ворожбенных знаков тоже. Один только - сигнальный, и тот, то ли для приличия нарисованный, то ли для красоты. Уж больно символ был ажурным: два круга с очаровательными завитушками, один в другом, а расходящиеся в стороны лучи переламывались на конце. Закрыв окно, Лучезар полежал, посидел, затем попытался сложить в комоде вещи, через пять минут бросил - никогда не умел этого делать, так что не надо и начинать. Заглянул в мешок, в мешке был такой же бардак, что и в комоде, но в четвёртый раз вещи перекладывать не стал.
  Спустившись вниз, вспомнил про просьбу Светланы, а потом поднялся снова в спальню. Залез в комод, сделав там бардак ещё больший - как только аккуратно сложенные вещи превратились в большой и величественный ком, почему-то совсем перестали помещаться в ящиках. Лучезар пытался их туда запихать, но тщетно, оттого некоторые нашли своё место на полу подле пузатой мебели. Затем Лучезар постоял посреди комнаты, напрягая извилины и память: куда же он мог его положить? Оружие, когда накладывали на Княжича арест - его любимый меч, доставшийся ещё от предков, забрали, но оставили кинжал Длительного Сна. Ежели полторы тысячи лет назад у каждого вампира был гроб, в котором он мог спать очень и очень долго - о чём свидетельствуют находки, - то в этом времени у упырей были лишь кинжалы. А гробы так, ради приличия. Кому уж сильно охота классику жанра соблюсти. Лежи себе в гробине с ножом в груди, никто запрещать не будет.
  Те гробы, в которых спали древние имели сложный механизм. В это время этот механизм повторить было нереально, даже при помощи ворожбеных рун. Потому, когда вампир достигал пятидесяти лет, в редких случаях возраст сна менялся, то засыпая, вонзал в грудь кинжал. А когда пробуждался сам его и доставал. Лучезар считал такой способ идиотским, однако другого способа, чтобы без проблем проспать положенное количество времени не было. Исследования показали, что упырь-подросток не погружённый в Длительный Сон, не важно кинжалом или же при помощи древнего гроба, спит беспокойно, порой совершая опасные поступки в состоянии лунатизма. Кинжал же делает сон спокойным и глубоким.
  Так куда же Лучезар положил свой кинжал, который можно было использовать ещё раз?
  Опустившись на корточки, он заглянул под кровать, нашёл только клочок пыли. Надо будет высказать новой служанке за то, что убирается плохо. Затем заглянул в ванную, посмотрел в сливном бачке унитаза. Перерыл всю кухоньку, даже в чайник глянул, а вдруг? Вернувшись в спальню, резко открыл дверки и вперился внутрь шкафа. Перебрал скудно висящие рубахи и штаны, шубу, пальто, одинокий, белоснежный костюм. Открыл ящик с носками, порылся там, перемешав нормально лежавшие попарно вещи, теперь разбери какой носок с каким должен быть. Впрочем, зачем разбирать? Они одного размера и цвета. Однако, именно на дне этого ящика Княжич и нашёл свою находку.
  Взяв в руки кинжал, он вынул его из инкрустированных драгоценными камнями металлических ножен, осмотрел клинок. Вылитое из чистого серебра острие, с выбитыми у основания липовыми веточками, на которых застыли капельки янтаря блеснул начищенным металлом. Острый кончик был покрыт алой ядовитой краской, под краской была нарисована другой краской руна сна. Этот знак и яд позволяли упырю спать спокойно то время, какое нужно для взросления организма. Кинжал Длительного Сна - это личное оружие каждого вампира и забрать его означало забрать жизнь. Никто на такой "геройский поступок" из его врагов не решился пойти, особенно во время суда и даже после. Более того кинжал был не боевой. Хотя, и таким убить можно - простого человека. Отрезать же им голову?..
  Довольно кивнув, Лучезар вернул находку в ножны, положил его на комод, глянул на разбросанные вещи и спустился в кабинет. Присев за стол, решил написать новую поэму, но и тут его ждал крах. Через десять минут служанка принесла обед, и Лучезар молча его съел, забыв, конечно же, отсчитать служанку за то, что убиралась не на совесть.
  Когда наступил вечер, Княжич принял ванну, натеревшись мочалкой так, что аж кожа запылала. Затем облачился в чистую тёмно-синюю расшитую красными нитями рубаху - ещё Клара вышивала - поверх натянул свитер - мамина работа. Надел подштанники - на всякий случай, упыри не мерзляки, но мало ли. Сверху кожаные чёрного цвета штаны. Обувь долго выбирал: или весенние высокие ботинки на мягкой подошве, из мягкой кожи, или высокие ботфорты, тоже весенние, с вышитыми на них узорами. Зимние сапоги-унты он оставил через некоторое время и долго сидел над весенними в глубокой задумчивости, будто решая глобальную задачу, от которой зависела судьба целого мира. В итоге выбор пал на ботинки. В ботфортах зимой не удобно ходить, почему-то подошва скользит. Хотя весной, когда снег сходил и оттаивали реки с озёрами, высокие сапоги очень даже спасали.
  Плащ выбрал сразу. Кожаный, с капюшоном, свободный, с тонкой меховой подкладкой и оторочкой. Шапку решил не брать, не любил головные уборы. Если только капюшон. И он был. Надев пальто, помахал руками, прислушиваясь, ничего ли не стесняло движений, затем присел, потом вскинул ногу. Пятнадцать минут Лучезар потратил на то, чтобы вновь привыкнуть к верхней одежде. Шутка ли больше тридцати лет ходить в тапочках, иногда в носках, летом с голыми ступнями и без верхней одежды. И лишь два раза в год выходить во двор, чтобы прогуляться, потому как больше либо нельзя, либо лень. Это не знающие думают, а что тут такого, надел шубу спустя двадцать лет и пошёл. Ага. Ну если только надеть и пойти, то да. Может. А если ещё и драться?
  Оставшись собой довольным, Княжич скинул плащ, бросив его на кровать, затем ботинки. Сел на кровать. Затем прилёг. Полежав так немного, задремал, а когда открыл глаза, на кухне кто-то суетился. Служанка принесла ужин.
  - Принеси мне ещё, - сказал Лучезар, глянув на поднос и остановив своей просьбой её у выхода из спальни. - Пирожков, сала и лука. И конфет хочу. И печенья. Желательно, кулич.
  - Простите? - не поняла женщина, но Лучезар не стал ей ничего объяснять. Отодвинул стул и сел на него. Взял ложку.
  - И крови, - крикнул он в след уже спускавшейся вниз прислуге.
  Когда он доел и, спустившись в библиотеку, присел в кресло с книгой, служанка вошла в палаты неся на подносе его заказ, а в руке графин с кровью. Затем поднялась на кухню, забрала пустую посуду, осведомилась, нужно ли ещё что-то, но не услышав ответа, ушла. Лучезар дочитав главу, отложил книгу, подхватил поднос, поднялся с ним в хороминку, скинул пирожки, кулич и конфеты в один пакет, сунул его в мешок. Сало и лук положил в другой бумажный пакет, которые оказались в кухне, и тоже сложил в дорожную суму. Глиняную бутылку с кровью пихал уже так, что мешок трещал по швам. Потом он несколько раз порывался вытащить еду, кроме конфет и печенья с куличом, но каждый раз передумывал.
  Лучезар покривит душой, если скажет, что вопрос Серебряного о том, хочет ли он выйти отсюда не взволновал его. Надо признавать правду и Княжич её признавал. Конечно, хочет. Даже сильно хочет. Оттого день тянулся резиной, не смотря на то, что к нему заглянула Светлана. Стоило ей уйти, как всё замедлилось вновь. Лучезару невыносимо сильно хотелось, чтобы время сейчас побежало так же быстро, как мёртвые кони по хорошей дороге. Но даже вечер над ним издевался, и снег, на который он в очередной раз решил посмотреть, когда на город опустились сумерки тоже падал не торопливо, порой казалось, что даже зависая.
  Служанка пришла забрать поднос в восемь вечера, это был последний раз, когда она переступила порог "камеры" Лучезара Узника. Как только она ушла, Княжич включил хроникус. Маленький прямоугольный аппарат, разрисованный специальными рунами, который имел четыре небольших динамика, вздрогнул. Сначала зашипел, потом захрипел. Лучезар попытался вспомнить, когда в последний раз включал радио, но так и не вспомнил. Покрутив колёсико, он наткнулся на хриплый голос, что пел про холодную зиму, потом заговорил голосом Петрушки-кормушки, а когда Лучезар нашёл другую волну бренькнул домрой. И сразу же вспомнился Кощей, Сила, Потап, Тимур и другие побратимы.
  Десять минут Княжич слушал переливы народного оркестра, а затем у микрофона снова появился Петрушка-кормушка с новостями. Так Княжич узнал новости последних дней: и про бога, что упал, и где и что за бог вообще, и про Святогора, Великого Князя, что помер от сердца, и про Мстиславу, которая готовит принять престол после брата, ибо у брата не было детей, а значит по крови единственная наследница стольца, она, дочь Игоря Воевателя, ну и другие... Потом завалился на кровать и сам не заметил, как уснул. Кровать у него была хорошая. Не такая широкая, как дома, но Лучезар считал, что главное в хорошей кровати мягкость и упругость матраца и свежесть простыней.
  Жажду убийства Лучезар ощутил в тот момент, когда темнота перед его глазами заклубилась, и он грешным делом подумал, что из темноты, наконец, кто-то или что-то да покажется. Однако ничего удивительного не случилось. Вместо чуда его выбросило в реальность. Он резко открыл глаза и скатился с постели. Упав на пол, тут же вскочил и отпрыгнул на стену. Оттолкнулся от неё и прыгнул к выходу из спальни. Замерев в арочном проёме, в котором не было двери, Княжич сморгнул остатки темноты и сна.
  Противник не стал ждать, когда дрёма окончательно с него сойдёт. Фигура в чёрном двигалась бесшумно и гибко. Быстро, без суеты. Движения были чёткими и ровными, без малейшего намёка на неопытность. Гадать и ломать голову над тем, кто к нему пожаловал в гости так нагло и бесцеремонно, Лучезар не стал. Итак ясно. Пусть он не слышал стука сердца и не мог уловить движения крови по венам, но ответ был, как на ладони.
  Первое время он уходил от ударов меча, такого знакомого и родного, что сердце ныло и стонало, когда клинок оказывался в миллиметре от его лица, головы или туловища. Мелькавший в темноте, он пел и танцевал в опытной руке, и будто бы тем самым звал, и Лучезар невероятно сильно хотел к нему прикоснуться и схватить голой рукой за прямое лезвие и прижать к груди. Но это было опасно. Опасно на данный момент, потому что меч грозил ему смертью и явно пытался отрубить ему голову. Уж сеч головы он умел хорошо.
  Княжич метался по хоромине, иногда врывался в кухню, затем снова уходил в спальню. Меч разрезал мебель, но всё чаще воздух. Несмотря на то, что убийца был быстрым, Лучезар ни капельки не уступал в скорости. Это, в принципе, всё, на что он был сейчас способен. Знаки на лодыжках и запястьях сдерживали его бледную ворожбу, лечебную волшбу и даже перевоплощение. Оружия не было, кроме кинжала Сна, который он схватил в тот момент, когда посчитал что он ему именно сейчас пригодится. Пусть он для других дел предназначен, однако острое оружие может остановить.
  Кинжал вышел из ножен в тот момент, когда меч, пропев над головой, резко сменил направление. Убийца, крепко сжимавший обмотанную кожаными ремешками рукоять, извернулся и прыгнул в один момент так, что можно было подивиться тому, насколько он ловок был при этом находясь в тесной комнатёнке. Меч же попытался вспороть грудь Княжича острым концом, и Лучезар поставил широкий клинок так, что острие воткнулось в серебро. При этом сила удара оказалось большой, и Княжича отодвинуло назад. Он упёрся поясницей в разрезанный комод. Некоторое время стоя так, Узник сдерживал силу противника, что давил на него, пытаясь сломать кинжал и пробить себе путь дальше. Потом резко изменил направление меча, уводя кинжал в сторону. При этом он и сам отклонился, и когда меч проскользил рядом с его головой, воткнувшись в стену, Лучезар отпрыгнул вправо. И сразу же перехватил инициативу. Но у него получилось лишь сделать три выпада и снова отступить. Меч не позволял подступиться к вражине ближе, чем на вытянутую руку.
  Вниз спускаться Лучезар даже и не думал. Вот ещё! Там экспонаты! Там библиотека! Там его кабинет! Там святое, а то, что святое трогать никак нельзя! Потому в тесных хороминках - спальне и кухне - Лучезар оставался намеренно и противнику не позволял идти вниз. Оттого их движения были где-то неловкими, где-то угловатыми, а порой и такими, что клинок чертил тонкие, не значительные полосы у него на теле, и казалось Лучезару, что он слышал, как меч плакал от этого и взывал к нему прекратить этот цирк.
  И тогда Лучезар разозлился. Когда меч, очертив линию, скользнул по его плечу и вонзился в стену, оставив довольно глубокую рану, Княжич ударил кулаком по сжимавшему рукоять кулаку. И сразу же замахнулся для удара. Противник успел увернуться и отпрыгнуть. Однако Лучезар схватил клинок рукой и крепко сжал его. Меч застонал. На этот раз казалось, что даже ночной гость услышал его голос. Ладонь обожгла боль, вниз потекла кровь, а Княжич потянул на себя оружие, и враг выпустил рукоять, отступив к выходу.
  - Хватит! - крикнул Лучезар и метнул во врага кинжал. Тот пролетел по воздуху пару раз крутанувшись и врезался в притолоку, войдя по самую крестовину.
  - О, мой красивый Княжич, я даже немножко испугалась, - проговорила Светлана, скидывая капюшон и хватаясь за сердце. Левая грудь в этот момент дрогнула, когда она сжала пальцы.
  - Я конечно, подозревал, что всё так и будет, - отозвался Лучезар, перехватывая меч за рукоять и с упоением вслушиваясь в его счастливые всхлипы. Вот кому скажи, что он слышит дыхание простого металла, не поверят. Но меч пел и говорил, не словами, а некими вздохами. - Но не думал, что ты решишься на такой абсурд.
  - А что мне оставалось делать? - Графиня пожала коротко плечами и скинула плащ на кровать, на которой покрывало и одеяло сбилось в единый комок. На бедре у неё висел короткий клинок, которым она явно собиралась продолжить их дуэль. - Как по-другому решить тот вопрос, который меня мучает уже несколько недель. К тому же, ты ясно дал понять, что не собираешься отрезать мне голову. Посему я пришла к тебе сама, с твоим мечом, чтобы вручить его тебе и чтобы ты им меня прикончил. Всё. Продолжим.
  Светлана бросилась на него сразу, как только договорила. Она была прекрасна в своей грации, несмотря на то, что чуть полновата. Одета была в простые шаровары, холщовую, расшитую золотистыми нитями рубашку, стянутую на поясе красным расшитым кушаком. На кончике толстой косы красовалась алая лента, а голову перетягивала тонкая тесьма. Лучезару показалось, что Светлана собралась не умереть, а сбежать из Терема на свидание с каким-нибудь простофилей, ну, например, булочником, которому девки если и давали, то только тёмной ночью и из жалости. А Светлана нашла в нём что-то такое, отчего её сердце запылало огнём.
  Несмотря на свой возраст, она была великолепна.
  Короткий с широким клинком меч, что теперь держала в руке Графиня так же легко и виртуозно балансировал в её руке, и ему было уютно в тесной хоромине. И при любом другом варианте Лучезар непременно бы полюбовался на то, как элегантно Светлана танцевала с мечом в руке, выделывая такие шикарные па, от которых глаза сами ползли на лоб от восхищения, если бы не то, что они вели бой не на жизнь, а на смерть. Лучезар по настоящему беспокоился за свою голову, ибо Светлана к большому удивлению была решительно настроена снести черепушку ему, чётко давая тем самым понять, что если не он, так она. За что?!
  В какой-то момент Светлана оказалась на широком пролёте, и Лучезар поспешил за ней, чтобы вернуть её обратно. Однако она сбежала вниз, метнулась в кабинет, пролетела между экспонатами, затем перепрыгнула через его рабочий стол, затем через диван, вспоров мягкую кожу клинком, и вернулась обратно. Княжич от досады скрипнул зубами. Издевается и играется. Понимает, что сильнее только лишь потому, что у него арестантские руны и есть что защищать. Но убивать за то, что она разобьёт микроволновку или, например, порежет на куски картину?.. Это же глупость!
  Ещё несколько раз взмахнув клинком в пустоте, она разрезала покрывало, потом одеяло, оставила ещё одну не глубокую "рану" на изголовье кровати, бросила в него вещи, что лежали у комода на полу...
  Затем мечи столкнулись, и звон разорвал ночную тишину. Казалось бы на этот протяжный скрип могла бы сбежаться стража, но почему-то её до сих пор не было?..
  Они с минуту обменивались ударами, и Княжич бил со всей силы, чтобы хоть как-то переломить исход схватки. На пятом ударе у него получилось ослабить её руку, Графиня даже поморщилась, однако уже через пару ударов Светлана сделала неожиданный манёвр. И Лучезар на мгновение потерял меч противника из виду, а когда понял, что Графиня нападёт со спины, резко подпрыгнул и кувыркнулся, чуть не ударившись о потолочные балки. Потом упёрся пятками в узкий выступ над окошком и присел на корточки. Глянул на Светлану сверху.
  - Так ты пришла убить себя или меня? - хрипло вопросил он, поглаживая большим пальцем шершавую рукоять клинка. Тот продолжал блаженно мурчать. Вторая ладонь уже не кровоточила, однако порезы ещё мучили своей болью и жжением, когда он перебрасывал меч в эту руку.
  - Мой красивый Княжич, конечно, себя, - улыбнулась она, ни капельки не запыхавшись. - Но кажется убийцу я выбрала не того.
  - Я изначально это говорил.
  - Не помню такого.
  - Другими словами, - чуть покривился Лучезар, качая головой.
  Некоторое время она внимательно смотрела на него и её всегда светло-голубые глаза в этот миг горели синим пламенем.
  - Я вошла через двери, - сказала Светлана. - Стража знает, что я здесь. Но не слышит ничего, потому что я скопировала знак запрещающий, который Серебряный нарисовал на доме, когда его жена со своей молодой сворой убивала твоих родителей и слуг дома. Он должен был истлеть, когда дело свершилось, Мата Серебряная постаралась. Как никак она ведьма. Но он не истлел. Оттого ты и я знаем правду. Я умею колдовать, но плохо. Так было всегда. И сколько бы не развивала свои способности, делала это вяло. Но есть во мне странная способность, я могу копировать не столько знаки других, сколько волшбеную основу. Я тогда подумала: может, пригодиться. И он пригодился. Это я про знак...
  Лучезар слушавший её, хмыкнул.
  - Вот как. А про то, что знала о замысле Серебряной и ничего не сделала, что скажешь?
  - Я опоздала, мой красивый Княжич. Она обманула меня. А потом со своими друзьями подставила тебя, когда ты пошёл в очередной поход и вернулся оттуда один, без команды, которую я же тебе и доверила. Они подкупили тех людей. Всех. Но об этом ты и так знаешь. И когда ты ещё был в очередном походе, убили Милана. Благодаря ведьминскому шептуну он свершил над собой насилие, стоившее ему жизни. Они и его обманули, а потом свели в могилу. Якобы он сам в петлю полез. Может и сам, но явно не без помощи некоторых особ. Он был простым человеком, несмотря на то, что по просьбе твоей матери, Харитон продлевал ему жизнь. Ему не надо было рубить голову, достаточно было немного одурманить его детский рассудок...
  - Хватит, - не выдержал Лучезар. Про Милана он слушать не мог, сердце болело так, что дышать было тяжело.
  - У твоей семьи было, по их мнению, достаточно денег, чтобы они начали с них. А завершили всё тобой...
  Княжич ощутил, как внутри него поднимается волна ярости. Он пытался сдерживать эту ярость, но она, словно лава, рвалась наружу, уничтожая все преграды, которые Лучезар выстраивал для того, чтобы остановить извержение.
  - Знаешь почему всё так произошло? Потому что ты пренебрёг своими обязанностями старшего сына. Потому что ты эгоист, Лучезар. Но кто же в праве упрекать человека в том, что он решил жить так, как велело ему сердце? Наверное, будь я постарше, я не выбрала бы власть. Потому что согласившись стать правительницей, через некоторое время твёрдо осознала - это клетка. Маленькая, из железных прутьев клетка. И сколько бы раз я не пыталась оттуда бежать, у меня ничего не получалось. Стоит только подумать, расправить крылья, как появляется сеть из обязанностей, долга, сострадания и прочей ахинеи, на которую такая как я махнуть рукой не может.
  Некоторое время Светлана молчала, а потом продолжила:
  - Твоих родителей убили. Довели до самоубийства Милана... Я его любила. Хороший, добрый мальчик, - прошептала она и волна боли захлестнула Лучезара с головой снова. Глаза защипало. - Не смогла его спасти. Не успела. Сети были ловко расставлены. Их убили ублюдки из "ПиРа". Московские выродки, что хотят власти и денег. Жадные твари. Продажные твари. Сколько от них зла. Дети тех сволочей, что сотворили Конец Света. В то время пока их деды отсиживались в своих подземных городах, простые люди, наши предки, Лучезар, отстраивали этот мир заново. Возрождали его. Впрочем, не мне тебе об этом говорить, ты лучше меня знаешь эту правду. Мы по праву должны владеть этим миром. И мы им владеем... Серебряные состоят в организации уже давно. Они не верхушка айсберга, но выполняют свою работу хорошо. Стольких людей уже убили, разорили семьи... Я не могу найти хотя бы что-то, что можно использовать против них. Даже вон тот знак, что я скопировала... Он не козырь. Игорь таких вырезал мечом, зачастую без суда. Об этом ты тоже знаешь не по наслышке. А я не могу так, и сама не знаю почему. Ведь злости во мне столько же, сколько в Игоре. Сколько в других правителях. Но видно, она не такая. А может её и правда не так много. Так вот, мой красивый Княжич, возвращаясь к нашей больной теме: ты убьёшь меня, так хочу я, чтобы меня никто другой не убил, потому что пировцы уже давно наточили топор и меч, дабы снести мне голову.
  - Ясно...
  - На первый взгляд кажется, что моя смерть будет для них благом, - горько усмехнулась она. - Хотели убить, сдохла сама. Каким образом? Не важно. Важен результат... Но... я уже говорила, что умерев по своей воле, заставлю их нервничать. Мой план таков: чтобы стол Кровавого Терема перешёл от одного правителя к другому, Граф должен оставить наместника. У меня такового нет. Если, не сделав выбор, Граф умирает, то право назначить государя остаётся только лишь у Великого Князя. Но... Святогор умер. Для того, чтобы Мстислава взяла на себя роль правителя и сделала выбор, должна случиться инаугурация. Которая по древнему закону Славорусии пройдёт только первого снеженя, то есть через месяц, после кончины прежнего Князя. Когда это случиться, они будут всячески давить на неё, предлагая ту или иную кандидатуру. Рано или поздно Мстислава Затворница укажет на кого-то одного. Однако... на кого именно? Ведь занять это место желают многие. Место Великого Князя опасно, а вот столец Кровавого Терема занимай, кто хош. Потому, в жажде владеть хотя бы одним столом - пока что - пировцы начнут грызть друг другу глотки. Скажу тебе, погрызут не все и не многие, однако же, уверена, верхушка поредеет. Таким образом, заняв этот престол, к главному столу путь будет уже открыт. Московский стол есть, я говорила тебе, там уже целый царь, - тут Светлана хмыкнула, - Кровавый тоже. Осталось дело за малым. Мстиславу сразу не убьют. Зачем? Поиграются немного. Годков этак десять. А коль совсем понравится игрушка, так оставят на дольше. Хотя опасно, конечно же. Мстислава - затворница, но кто ж её знает? Она всю жизнь в тени. Она всю жизнь в Тереме. Она так захотела и решила. И она дочь своего отца... Борис был мягким и добрым. Открытым и светлым. Он мерил людей по своей чистой душе. И был убит в спину. Добромир - жёсткий и мстительный. Злобный и хитрый. Сильный, скрытный, тщеславный. Оттого и сгинул в битве, о которой никто не знает. Остался бесславным. Святогор слабый. Потому пустил всё на самотёк. И даже Триглавы не смогли это течение обернуть вспять или же направить в иное русло. И я не смогла. В какой-то момент, потерялась. Со смертью Игоря для меня мир померк. И мне стало всё безразлично. А когда вернулась, даже не знала, с чего начать или быть может - кончить. Из всех детей Игоря достойным власти был Добромир. Он слишком сильно был похож на своего отца. В нём жила злость и ярость. Часть войска, с которым он пошёл на Османию за славой, предала его. Так заканчивает глупец. Впрочем, не зря же Добромира звали Дураком. Дураком был - дураком и умер. Тих убили одним и тем же почерком - Бориса и Добромира - так же убили и Игоря. "ПиР" устранил всех. Только Миробор и Бабушка Ягодка смогли остановить этот ужас. Потому Святогор и остался жить... - Светлана уже бормотала себе под нос, уйдя далеко в дебри своих мыслей. Но Лучезар её не перебивал. - И ты сын своих предков, - неожиданно обратила она на него свой ясный взор. - Сын своего государства. Я отпускаю тебя, и не потому что ты не заслуженно здесь сидишь, и не потому, чтобы ты очистил своё имя, а для того, чтобы ты отомстил и проредил ряды этих тварей.
  Некоторое время Княжич смотрел на неё пристально, потом выдавил:
  - Не покидает меня чувство, что это идея не столь Серебряного, сколько Рыжего Чёрта. А может даже и всех Триглавов.
  - Не говори так о Харитошке. И о Мироборе, и о Ягодке. Харитошка хороший мальчик, а Миробор и Ягода стараются изо всех сил.
  - Мы все стараемся. И старались. Но только вот ты устала...
  - Устала, мой красивый Княжич, - она немного подумала, с лёгким прищуром глядя на него, а потом продолжила: - Серебряного надо было лишь подтолкнуть. Маты нет, несколько лет назад кто-то ей отрезал голову. Кто? До сих пор не известно. А ты сам долгое время таишь в себе не столь злобу, сколько ярость и жажду крови. Я не смогла излечить твои душевные раны, хотя пыталась. И в какой-то момент вдруг подумала: а надо ли это делать? Месть ни к чему не приведёт, но может её использовать во благо всего народа и государства? Прости меня за это, Лучезар, но я хочу использовать твою ненависть, как предлог для чего-то ужасного. Давай состряпаем здесь и сейчас новый уговор. Слушай: ты мне отрезаешь голову, а я не зову стражу. Если я позову стражу и обвиню тебя в попытке убийства, то тебе уже будет грозить Замок Цепного Пса. Есть ли резон сопротивляться в таком случае?
  Лучезар коротко пожал плечами и вдруг хмыкнул.
  - О, Космос, что говорит женщина, которая практически вечность занимала упырский престол? Ей-богу, девчонка, - Лучезар спрыгнул с притолоки и выпрямился во весь свой рост. Графиня продолжала стоять у входа в кухню, крепко держа свой клинок. Она была готова в любой момент продолжить бой. - Я хочу, чтобы ты ушла на своих ногах и продолжила заниматься своими обязанностями, как и раньше. Но ты упираешься, да ещё и угрожаешь мне. Говоришь о моей душе и боли, делаешь острее мою жажду мести. Хорошая команда: ты и Харитон. Ещё не ясно, кто из вас Не-Ясный. Ну тут ты права, оставим Харитошеньку в покое. Пусть Рыжему Чёрту не икается. А то ещё сдохнет ненароком. - Тут Светлана улыбнулась. Не то, чтобы Харитона, её первого советника не любили, просто... Не любили. - И если честно, я бы поговорил с тобой ещё немного, но сама понимаешь - некогда. Скоро полночь, а насколько я знаю, идиоты всегда приходят в это время. Будто об этом прописано в небесных правилах. Уговора не будет, голову я рубить не стану. Разве я похож на дебила, который своими руками готов убить Мать всех упырей? Разве я похож на того, кто хочет на себя примерить одёжу предателя и сволочи, о которой потом будет весь мир гадости говорить и имя которого потом будут поливать грязью...
  - Об этом...
  - Хватит слов! Я всю жизнь жил по чести, а теперь ты предлагаешь мне об эту честь вытереть ноги? И сама вытираешь о меня ноги?! - оборвал её грубо Лучезар. - Хочешь, чтобы москвичи перегрызли друг другу глотки? Пусть будет так, управляй их алчностью. Но мной управлять не надо. Я нападаю, - предупредил он и сорвался с места так быстро, что Светлана еле-еле успела отпрыгнуть в сторону, а на том месте, куда упёрся ногами Лучезар, чтобы оттолкнуться и сменить направление, осталась приличная вмятина.
  Некоторое время в спальне было сплетение из смутно видимых тел, а потом они переместились в кухню, и Лучезар схватив со стола тарелку с орехами, выкинул их ленивым движением и параллельно с этим изогнулся так, что меч чиркнул по шее Графини. Лучезар подхватил женщину со спины, прижал к себе, подставляя под льющуюся кровь чашку. Голова Светланы откинулась назад, она держалась на тонкой коже, глаза смотрели куда-то вдаль. Они были живые, но не мигающие. Даже ресницы не дрожали.
  Когда чашка наполнилась, Лучезар подтолкнул Графиню к металлической раковине, нагибая вперёд. Кровь побежала туда. Придерживая голову, Княжич шумными и крупными глотками опустошил чашу. Подставил её снова под бурно бегущую кровь, опустив на дно мойки. Бегло глянул на время - часы висели на толстой цепи под арочной притолокой, они были с двойным циферблатом: один смотрел в кухню, другой в спальню. Время было позднее, одиннадцать-тридцать-шесть. Глянув на Светлану снова, Лучезар подумал, что кровь будет литься ещё несколько минут, до тех пор, пока не начнёт затягиваться рана. Надо успеть всё и сразу.
  Кое-где на полу была кровь, и Лучезар покривился. Подхватив лежащее рядом с мойкой полотенчико, кинул его на пол, растёр им алые капли. Называется убрал следы. Когда под рукой тело Графини забилось мелкой дрожью, он глянул на затылок. Затем схватил за волосы и тихонько потянул голову назад. Послышалось чавканье, бульканье и звук, как будто плоть отрывают от плоти. Заглянув в рану, отметил, что кровь стала течь меньше. Подхватив Светлану на руки, метнулся обратно в спальню и уложил на наполовину разбитую кровать. Затем бегло осмотрел комнату и нашёл вонзённый в притолоку кинжал Сна. Выдернув его из бруска, он очистил лезвие о рукав рубашки, затем перехватил рукоять обеими руками и с силой ударил им Графиню в грудь.
  Долго во Сне Светлана не сможет пробыть, ибо этот кинжал Лучезара. Однако для Княжича это был единственный вариант.
  Со Светланой ничего странного не произошло. Когда серебряное лезвие мягко вошло в плоть, достигая гулко бьющегося сердца, Графиня глянула на Лучезара печальными глазами и высохла, как деревце, обратившись в скелет на который была натянута кожа. Рана на шее стала рваной полоской.
  Подхватив Светлану на руки, Лучезар спустился в библиотеку. Аккуратно положив её на пол, он сдвинул один из стеллажей, открыл люк, что был проделан в полу, и уложил Графиню в открытый тёмный зев, застеленный мягким, тёплым одеялом. Вернув люк и стеллаж на место, поправил половик и вернулся в разгромленную спальню.
  Пройдя на кухню, жадно выпил кровь из чаши, затем попытался вновь стереть полотенцем следы, но бросил по его мнению глупое занятие. Осмотрев себя в зеркале, решил-таки сменить свитер и рубаху. Надел белоснежную с вышивкой сорочку и серый свитер. Потом кожаное пальто. Обулся. Вспомнил про туалетную бумагу. Зашёл в туалет, взял один рулон, с большим трудом затолкал его в мешок. Закинул мешок за спину, крепко сжал рукоять меча. Потом отложил его, вытянул из-под разрезанного на три части ящика комода простынь, порвал её и перемотал ладонь. Раны ещё были видны, но кровь уже не текла. Некоторое время смотрел на перемотанную кисть, после чего снял тряпку и отбросил её. К чему она? Крови уже нет, а порез к завтрашнему дню затянется совсем. Стёр красные следы с лезвия. Затем в который раз присел на кровать и услышал, как прошелестела, открываясь внизу дверь. Нахмурившись, он удивился: неужели люди Серебряного решили войти через парадный вход? Однако следы принадлежали знакомому человеку. И это был не Николай.
  Неужели?..
  Нет.
  Чушь.
  Бросив быстрый взгляд на часы, Лучезар покривился. Без четырёх минут двенадцать. Не факт, конечно, что за ним придут в полночь, но всё же...
  - Простите, - проговорила растерянная служанка. Видно было, что её подняли с постели. Она стояла в рубашке и в штанах, но в руках у неё был веник, швабра и ведро. Она заглянула в спальню с таким перепуганным лицом, что Лучезару показалось: ещё мгновение и женщина упадёт в обморок. Мысль о том, что она тот самый человек Серебряного, который должен был прийти за ним, утонула в осознании того, что с веником и шваброй на него ещё никто не нападал или же не пытался его... скажем так, спасти.
  - Тебе чего? - осведомился Лучезар, прищуриваясь. Но вопрос оставался открытым: как и почему она здесь оказалась?
  - Меня послали к вам. Сказали тут надо... убраться, - пробормотала она.
  - Кто?
  - Харитон Степан...ович Не-Ясный, - ответила она.
  - М, - только и сказал Княжич, закинув ногу на ногу и подперев подбородок рукой. Локоть он поставил на колено и внимательно следил за женщиной. Она ждала от него другого объяснения или разрешения, однако Лучезар молчал, и она начала волноваться и нервничать и переминаться с ноги на ногу. Обута она была в тапочки, но на ногах были вязанные, тёплые носки.
  А в спальне был настоящий хаос. И Лучезар в этом хаосе казался естественным, будто разбитая мебель, порезанная одежда, разбросанные вещи были обычной обстановкой.
  - Так... мне убираться или уйти? - продолжая быть растерянной произнесла она. Княжич видел: служанка хотела уйти.
  Лучезар уже открыл рот, чтобы отправить её восвояси, но резкое ощущение, скрутившее его нутро неожиданно заставило метнуться к ней, схватить за талию и вернуться к кровати, завалившись на разбитую мебель, крепко прижимая женщину к себе и пытаясь её оградить от опасности. Окно открылось, чуть не слетев с петель, стёкла задрожали и зазвенели. Внутрь ворвалось нечто, заискрилось то ли ножами, то ли молниями, а потом свет померк. Лучезар провалился в плотную темноту.
  ***
  Сколько Лучезар провалялся в беспамятстве он не знал. Можно было бы посмотреть на время, но часы лежали в кармане пальто, а пальто было не известно где... Очнулся Княжич от ощущения, что на него кто-то смотрит, да так пристально и так убийственно, что волосы на голове шевелятся. Некоторое время он лежал, не двигаясь, и ничем не выдавая того, что пришёл в себя. Прислушивался к внешнему миру, к себе. Раны, те лёгкие, что нанесла ему Светлана его же мечом, затянулись, а рана на ладони давала о себе знать... Кстати, с ним же была служанка? Живая хоть? Или убили? Зачем им служанка, им Лучезар Узник нужен.
  Быстро бьющееся сердце Лучезар услышал тогда, когда разум полностью очистился от тумана, что скопился в его голове от колдовства его похитителей. Ага, служанка была рядом и живая. И кажется пришла уже в себя. От неё исходил лёгкий страх, а ещё растерянность. Она не понимала, что происходит и не понимала для чего она здесь оказалась. Где здесь, Княжич решит-таки выяснить, открыв глаза.
  ...И всё же убийственно на него смотрела не она. Вернее, она на него смотрела, обняв себя руками, почти не дыша, сидела в кресле, напротив дивана, на котором он лежал. Стоило Лучезару поднять веки, как её сердце взволнованно затрепетало. От неё повеяло какой-то детской радостью. Кровожадностью же был наполнен другой взгляд. Лучезар его уже когда-то видел. Давно. Несколько раз. Ощущал на себе.
  В паре метрах от дивана, что стоял в просторной гостиной, на всю высоту стены, от пола до потолка висел огромный портрет графини Маты Серебряной. И несмотря на то, что портрет был нарисован, художник отчётливо передал всю ненависть и злость, что застыла в чёрных маленьких глазках, смотрящих в саму сущность. И казалось, что пожирали душу и жизнь, высасывая взглядом всю кровь из вен. Художник перенёс на полотно всё то уродство, которым славилась Мата Серебряная и которое не могло изменить ни одно колдовство ни одного ведьмачея. Даже сама Мата была бессильна сделать себя хотя бы чуточку красивее.
  Мата Серебряная была уродливой женщиной. Как так получилось, что столь отвратительная маска застыла на её лице, даже она не знала? Кто-то говорил, что это проклятие. Маленькие, близко посаженные косые глазки, приплюснутый горбатый нос, узкие скулы, заячья губа кривого рта. На подбородке уродливая ямочка. Эту ямочку всякий человек, разговаривая с Матой, изучил так, что и от её вида уже тошнило, потому как долго смотреть на Серебряную никто не мог... Уши были большие с толстыми мочками и торчали, а волосы жидкие. К ста годам Мата начала лысеть. Худая и высокая. Кисти с длинными, крючковатыми пальцами. Маленькая грудь... Могла бы зародиться в этом человеке, который всю жизнь страдал от своего внешнего уродства, хотя бы капелька добра и тепла не только к людям, но и к миру? Нет, конечно. Оттого душа Маты Серебряной была кровожадной, жестокой, жадной. Долгое время Мата боролась со своим уродством. Она перепробовала многих ведьмачеев, ездила даже на Африканский континент. Но и там ей никто не мог помочь. Уродство возвращалось уже через седмицу. Ходили слухи, что Серебряная всю жизнь искала ведьмачея, наложившего на неё это проклятие, но так его и не нашла. Какое преступление сотворила её мать, отчего дочь должна была нести на себе крест уродства, наверное и она сама не знала. А может папаша? Мать умерла через пять лет после того, как родила, а отца девочка-побирушка Уродец Мата никогда не видела.
  Всей истории жизни Маты Серебренной и тем более всей правды Лучезар не знал. И каким образом свела её судьба с отпрыском небогатого, но состоятельно рода Овчинных он тоже не ведал. Однако уже через пару лет Николай Овчинный в миру взявший прозвания Серебряный, потому как ему и его дражайшей возлюбленной так нравилось, повёл под венец Мату и через ещё несколько лет она родила ему сначала Варвару, прозванную Красой, а затем Елену, которая сама же себя нарекла Прекрасной. Дети у Маты оказались довольно симпатичными, и Мата чрезмерно любила их и гордилась своими девочками.
  Однако всех поражало и удивляло то, насколько сильно Николай любил свою жену. Никто не понимал, что именно он увидел в Мате, от которой пребывал в величайшем восторге и восхищении, которую носил на руках, которой целовал ручки, с которой делил постель и которую слушался во всём. Она управляла им, домом и семейными ценностями, она заправляла компанией, она руководила всеми операциями, в которых по её приказу кого-то убивали, что-то забирали, нагло присваивали. Она сделала род Овчинных значимым, она заставила Светлану присвоить Николаю титул графа, она приумножила капитал семьи в десять раз, она стала весомой фигурой, которую не только боялись, но и опасались с ней даже дружить. И она же затянула Серебряного в мир "ПиРа", став одной из главных фигур в Кровавом Районе, близ Кровавого Терема Большой Столицы.
  Лучезар считал, что Светлане надо было убить её ещё тогда, когда Овчинный повёл Мату под венец. Но Светланы в тот момент в Большой Столице не было, а когда она опомнилась, Мата уже заправляла филиалом "ПиРа" в этой части Светлорусии и место её было неоспоримо.
  Кто убил Мату? Ни за что и почему? А кто? Лучезар сам задавался этим вопросом и жалел о том, что не он был тем, кто срубил её уродливую головёшку! И каждый раз понукал себя, что сам ничего не сделал, когда ещё можно было. Когда не был ещё Узником, но стал уже преступником!
  Княжич кое-как сел. Закружилась голова.
  - Зд... Как вы? - спросила служанка. Лучезар вновь посмотрел на неё. Она была всё в той же одежде, правда на плечи был накинут вязанный крючком белоснежный платок. Мата любила вязать. Всем дарила свои шали. Вот и маме подарила одну. Мама никогда её не надевала, говорила, что нитки в узлах, а в узлах зло. Кем была Мата: то ли колдуном, то ли ведьмой, никто так и не мог понять. Однако эта шаль была обыкновенной. Ну да, станет проклинать себя Мата, когда она любила жизнь так сильно, как никто иной.
  - Как в сказке, - вдруг ответил Лучезар, чему она искрение удивилась. Ну да, он же не разговаривал с ней четыре месяца. Даже смотреть на неё не желал. Клара умерла от старости, а на следующий день, когда тело Клары ещё не остыло, пришла вот эта. Пришла и осталась. - Всё самое лучшее в начале и в конце, а в середине настоящая жопа.
  Она хотела что-то сказать, но видно не могла подобрать слов. Лучезар прищурился: обыкновенная, ничего примечательного, но волосы подстрижены коротко, интересными иголками. Странно.
  - Мой дорогой гость, - услышал Лучезар окрик графа и чуть покривился, сглатывая. - Наконец, очнулся. Ну я тебе скажу, Лучезар, ты и соня, - и Николай рассмеялся. Лучезар не разделял с ним этого веселья, служанка тоже. Она даже немного съёжилась и насторожилась. - Ну и как твои дела?
  Лучезар обождал, пока Николай дойдёт до дивана. Ему оставалось пять шагов. И вот, он оказался рядом, бросив быстрый взгляд на портрет, затем присел рядом в ожидающей позе, что скажет гость.
  - Ну, я же просил, без фанатизма.
  - Ха-ха, - рассмеялся Серебряный и кажется он был счастлив от того, что план удался. Хотя в чём заключался план, Лучезар так и не понял. Во-первых, он не сопротивлялся, во-вторых, всё было до ужаса примитивно. Даже расстраивало. - Прости, боялся, что будешь сопротивляться. Не всегда действует эффект неожиданности. Скажи, Лучезар, ты ведь почувствовал неладное?
  - В самый последний момент, - немного слукавил Княжич, улыбаясь.
  - Так, - снова расхохотался Николай, хлопая себя по коленкам. - Я приветствую тебя, Лучезар Княжич, и предлагаю немного погостить в моей скромной обители. Пока не уляжется суета в Лунном Тереме.
  - Спасибо, - сказал Лучезар, продолжая улыбаться и оглядывая "скромное" жилище, в которое было вложено не мало и тех денег, что принадлежали ему.
  - Я скажу тебе, что всё удалось на славу. Уже пришли новости, что бежавшего Узника взялись, но, увы, след его простыл. Сейчас прочёсывают весь Район, потом другие будут ковырять... И поскольку на часах у нас только четыре утра, - вытянув из кармана часы на цепочке, Николай посмотрел на жёлтый циферблат, - предлагаю немного крови и отдохнуть. От дурманящей ворожбы часто в сон клонит. Можешь принять ванну. Будь, как у себя дома! - громко вскрикнул Николай и снова рассмеялся. Совсем недавно этот тучный упырь был немного скромнее, но в гостях мы одни, а в своих стенах другие. И можем быть теми, кем являемся.
  Про Светлану Серебряный ничего не сказал, и Княжич подумал, что это странно. И понадеялся, что сумел скрыть следы от него хорошо, несмотря на то, что хоромины его были разгромлены. Но мало ли кто это сделал? Может сам Лучезар?.. Впрочем, коль Николай молчит, значит, и Княжичу надо держать язык за зубами. К тому же, не сам же он пришёл за ним в узницу!
  - И кстати, ты очень крепко держал эту девицу. Я понимаю, - чуть понизив тон, проговорил Серебряный, немного подавшись к Лучезару. - Это то, о чём мы тогда говорили. Женщины, Лучезар. Ах, женщины... Но я хочу сказать, что нам она не нужна. К чему она? Но подумал, что для тебя она что-то значит, решил оставить. До тех пор пока ты не проснёшься. Конечно, ты вынесешь вердикт. Но я бы снёс ей голову.
  Серебряный просто и без стеснения говорил о смерти человека, который смотрел на них большими глазами, ничего не понимал и готов был бежать куда угодно, лишь бы подальше. Для Николая жизнь - это всего лишь мгновение. Человек - это мусор. К себе, конечно же, и к тем, кого он любил, Серебряный имел другое отношение. Себя и свою семью он превозносил!
  - Нет-нет, мой дорогой друг, - ещё больше улыбнулся Лучезар, ему даже показалось, что от этой улыбки у него треснуло лицо. - Дорога будет длинная, а ты же знаешь, как сильно я страдаю жаждой. Пусть остаётся. Я специально взял её с собой, в качестве еды. Граф должен меня понять. Кстати, со мной должен быть дорожный мешок, я его весь день собирал, и родовой меч.
  - Да-да, мой друг, конечно, всё здесь. Как же без этого. Мои люди забрали всё, за что ты так крепко держался, - рассмеялся Николай, посчитав это забавным. - И коль так, - тут он указал на служанку, - тогда всё ясно! Но следи за ней, Лучезар. Если она чего начудит, тогда это уже будет твоя проблема.
  - Конечно.
  - Ну раз мы всё решили, - тут же поднялся с дивана Серебряный, - тогда вперёд, в нашу скромную столовую...
  Лучезар поднялся следом за Николаем, и, не обращая внимания на лёгкое головокружение, поманил за собой служанку. Когда та поднялась на ноги и последовала за ними, Княжич бросил быстрый взгляд на портрет и показалось ему, что глаза Маты дрогнули, и она проводила их своим уродливым взглядом.
  
  14 глава.
  
  Кощей родился в обыкновенной семье. Мать у него была бухгалтером, отец то ли дальнобой, то ли ещё кто, тёть Надя сама толком и не знала. Долгожданным Кощей не был, но мать вроде как первое время пыталась растить. А когда декретный отпуск закончился и когда наигралась с подросшим сыном, отвезла его в деревню к сестре. Там Кощей и остался жить. Мать ещё некоторое время приезжала его проведать, то деньги привезёт, то какую игрушку из города, а потом исчезла насовсем. Тёть Надя сама не знала куда, а Кощей не спрашивал, потому как матерю стала тётя, а мать - чужой тёткой, которой он даже и лица не мог вспомнить, хоть ты убей.
  Потому Кощей не грустил, жил так, как жилось, потому что другой жизни, той городской, не помнил, ну, и конечно же, впоследствии не знал. Люди в Таёжной были хорошие, а тётя Надя, как выше уже отметилось, заменила ему и мать, и отца, и всех тех, кого у Кощея не было вовсе. Соседи тоже были отличные. Справа стоял дом дядьки Шурки Дровосека, он был лесорубом и охотником. Славный мужик, и жена у него славная. Тётя Аля всегда помогала им. Правда Витька у них был тот ещё сорванец, вечно Кощея задирал, потому что тот был до жути тощим и страшным. Как только кости не ломались, сам не понимал. И кажется именно от Витьки пошло прозвище, которое стало для Скомороха именем нарицательным. Как назвала его мать, пожалуй, даже тётя Надя, будь она сейчас жива, не вспомнила бы. Прозвание Кощей к нему прицепилось основательно.
  Слева жил Сила со своими старенькими родителями - они у него были простыми людьми. Тёть Надя рассказывала, что мать Силы долго не могла забеременеть, они уж и не чаяли радости такой, но в какой-то момент случилось чудо.
  Появление на свет Медведя напугало всех в деревеньке, даже собственного отца. Ребёнок родился маленьким, словно не доношенным, и таким страшным и жутко волосатым, что некоторые стали считать младенца злом. Но старый глава деревни, глянув на пацанёнка ведьминским оком, сурово произнёс: Зинаида и Гаврила народили перевёртыша, и что неча дитёнка пугать своими проклятущими, наполненными страхом взглядами. Затем добавил, что парнишка будет славным и сильным, и что второе имя у него будет Медведь. Через три месяца Силушка уже пополз, а ещё через три встал на ножки. Когда ему был годик, он первый раз обернулся, и тогда все в деревне увидели, насколько старейшина был прав. Впрочем, в его словах никто не сомневался.
  Так вот, тётя Зина и дядька Гаврила тоже были хорошими людьми, и когда тётя Надя уходила в ночную смену в ветеринарную больницу, маленький Кощей оставался у них ночевать. Тётя Зина приглядывала за ним, как за родным. А Сила как за младшим братишкой. Медвежонок ощущал некую потребность в защите слабого и тощего мальчишки-соседа, который всё время крутился рядом, играл с ним допоздна, когда оставался с ночевкой. Вместе с ним принимал баню, кушал и спал. Для Кощея Сила стал родным и был момент, когда Скоморох и правда считал так, потом, конечно, пришло осознание, потому как подрос и многое начал понимать. Но ощущения братства и семьи так и осталось с ним до сего времени. Кто скажет, что Медведь ему не родной, глаз вырвет. Возьмёт и вырвет.
  До четырнадцати лет Кощей был обычным человеком. Он и тётя Надя даже с мыслью такой смирились, потому как у Кощея не было ни ворожбы, ни, естественно, вампирских и оборотнических генов. Порой рождались такие дети, у которых запоздало проявлялись способности к ворожбе или даже к перевороту. И Кощей был именно таким и каждый в деревне был уверен в этом. Старейшина много раз смотрел в его душу, много раз крутил на нём свои шнурки, что-то шептал, даже плевал на него. Но после колдовства постоянно хмурился и хрипел в глубокой задумчивости. Старик хоть и был ведьмаком, славившимся на округу, но сил у него было маловато.
  - Не вижу! Но што-тось естя! - горланил он постоянно после долгой думы в пугливо-огромные глаза Кощея и всё время наставлял тётю Надю, выписывая какие-то горькие травяные отвары, которые Кощей стойко, без упрямства принимал утром, днём и вечером.
  Ворожба проявилась тогда, когда Кощей помогал тёте Наде в хлеву. Ладушка никак не могла разродиться. Телёнок застрял ножкой и не хотел выходить. Бедняжка так сильно мучилась, что у Кощея на глаза наворачивались слёзы. В подростковом возрасте Кощей был плаксивым и сердобольным. Диво дивное получалось, Ладушка была уже старая, а принесла двоих сразу. Вот второй и застрял. Тётя Надя тогда отошла за колдуном, что караулил у сарая, она, как ветврач, решила ввести тёлку в анабиоз, оттого бледняк и нужен был, как помощник. Вернулась она со страшным инструментом в руках, а сопровождавший бледняк нёс большой мешок. Кощей так сильно испугался за корову, стал кричать и защищать, укрывая собой бедолажку. Поведать ему правду не успели, потому что в тот момент вокруг Кощея и коровы загорелся огонь. Без знака. Правда, вспыхнув неведомой силой, тут же погас, но колдуну пришлось тушить взявшуюся тлеть солому и крышу, а защитник тёлки сразу же упал в обморок. Очнулся он дома, рядом был старейшина и тётя Надя, а ещё тётя Зина и молчавший в углу с тогда уже суровой внешностью Сила. Старик, довольно причмокнув губами, торжественно заявил, что их Кошшэй мрачный колдун. Похлопал его по сухому, костлявому плечу, крякнул от радости и поковылял прочь, осторожно прикрывая дверь в сени.
  - Как Ладушка? - первым делом спросил Кощей, для него корова и телёнок оказались важнее проявленных сил.
  - Хорошо Ладушка, - улыбнулась тётя Надя, успокаивая его. - И с телёнком всё хорошо.
  Слух о том, что было в сарае разлетелся по округе в одно мгновение. А Витька тогда дал ему ещё одно прозвище, Навозник, за что получил тощим кулаком в челюсть, не в первый раз. Правда до этого ему то Сила по ушам давал, то Генка, до Ростислав, даже Станина Греночка, мелкая пигалица, что вечно с пацанами играла. И поскольку Кощей был тёте Наде хорошим помощником - воды принести в баню, дров наколоть, огород посадить, ну и прочее - то и кулак, невзирая на костлявое тело, у него был не хилым, как у Витьки который всё время отлынивал от работы и прогуливал занятия не только в школе, но и занятия у дядьки Ерёмы-волколака, который обучал оборотничеству перевёртышей. Витька был лисом. Вместо него всегда отдувался младшие Сёмка и Надюшенька. Ох и косы же у неё были. А грудь какая. Как только Наденька переступила порог девичьей зрелости все пацаны начали заглядываться на казалось бы гадкого утёнка. Надюшенька у Кощея была первая. Её он никогда не забудет.
  Интересно, если бы не упавший на Таёжную бог, был бы он с ней счастлив? Или же развела бы дорога: она в одну сторону, он в другую. Да и каким был бы тогда Кощей? И был бы вообще?
  В общем, люди поздравляли не столько Кощея, сколько тётю Надю, а Скомороха лишь трепали по соломенным волосам и думу думали, какое бы прозвание дать. Почему-то не приходило ничего в голову кроме всяких гадких слов. Потом староста сказал, что прозвание у Кощея есть и все успокоились. Скоморохом Кощей стал уже позже, в военном лагере, когда первый раз перед уставшими от тренировочного дня парнями выступил. Играя на домре, пел песни, танцевал, шутил и паясничал. Вот кто-то и выкрикнул из толпы, Скоморох! А Мрачного Жданца получил, когда с тёмным духом уговор заключил...
  Бог упал прямо на Таёжную, когда они - Сила, Станина, Генка и Кощей - отправились в сопровождении дядьки Ерёмы-волколака в лес за Проказой. Огромный летающий демон с женским, человеческим лицом появился на высоком кедре примерно с полгода назад. Именно с того момента мелкие демоны, собиравшиеся в большие стаи, коих называли в народе хворью, стали часто нападать на деревню. Так-то деревня была обнесена крепкой стеной, на которую нанесены были защитные знаки и каждую ночь на ней стоял караул - кто-нибудь из деревенских и назначенные на этот пост десятники. Однако, хворь стала активничать, несмотря на то, что каждую стаю уничтожали до последнего демона. Впрочем, и демоны сражались до последнего вздоха, так как не умели отступать. За это время несколько раз на них нападала сама Проказа, но она улетала всякий раз, когда её сильно ранили. И вот однажды Проказа засела в гнезде. А коль засела, значит, решила народить деток. Тут-то староста и забил настоящую тревогу.
  Таёжная располагалось глубоко в тайге, поблизости весей было всего то маленькое сельцо вниз по течению Шумной и застава на выходе из узкой просёлки. Таёжная занималась заготовкой леса, славилась мастеровыми по дереву. Благояр Мебельщик ковырял со своими братьями и учениками такую меблю, что каждый мог завидовать. К нему даже иногда приезжали с городка, что был в пятистах километрах от них, учиться. Вот однажды к ним не доехал очередной закупщик и ученик. А когда Проказа села, так хвори появилось ещё больше.
  Письмо Великому Князю с просьбой выслать дополнительный отряд на защиту деревни было отправлено уже третье, но помощи так и не пришло. Староста решил справиться со своими силами, благо в деревне слабых хоть и было много, но сила имелась так же. На уничтожение Проказы был отправлен большой отряд, в который вошли и ученики, в том числе Сила, потому как к двадцати годам был уже и правда сильным, Станина Греночка, потому как бледняк была на хорошем уровне, собиралась в Большую Столицу ехать учиться, по конкурсу прошла, Генка Шумный, потому как волколаком был тоже отменным, сам Ерёма. Трое из десятки воинов, учитель Кощея - Матвей Суровый, и несколько деревенских. Кощей не попал в эту группу, но он напросился, уверив наставника Сурового, что ему надо бы в настоящий бой, для укрепления способностей. Матвей дал добро, другие не стали возражать.
  Когда проявилась ворожба к себе в ученики странного тощего пацана забрал Матвей Суровый. Говорили про него всякое, но пожалуй, самым странным казалось то, что он был пришлый. Если так подумать, Кощей тоже не родился в Таёжной, но всегда чувствовал себя здесь родным. Да вот и Суровый тоже был вроде как свой, потому и не вязалось с ним то, что половину жизни он прожил в другом месте. Тётя Зина рассказывала, что когда-то Матвей потерял жену и детей в схватке с демоном, и сам еле жив остался. Каким-то чудом дошёл до Таёжной, попросился на ночлег. Люди пустили, выходили, так он и остался жить здесь. На самом деле с людьми мало общался, однако от общей работы никогда не отлынивал, и на защите, ежели чего, деревни стоял. Да и староста к нему порой ходил за советами, какими именно правда никто не знал, и командир сторожевой десятины что-то с ним за сливяночкой обсуждать любил тоже.
  За поздним колдуном Матвей сам пришёл. И тётя Надя, поклонившись ему в пояс, за то, что решил взять на себя ответственность за обучение, передала племянника в руки Сурового, перед этим проводив его в дом, накормив хлебом и солью, а потом и вкусными, жирными щами. Суровый обучал Кощея терпеливо, упорно и был с ним строг. Никаких поблажек, никаких слёз. Кощей и сам понимал, что стонать и страдать от синяка или же ушиба было не в характере настоящего мужчины. Он терпел и старался, исполнял всё, что требовал наставник, внимал каждому слову. И пусть получалось у него сначала ох, как плохо, даже можно сказать, никак, Матвей ждал и терпеливо повторял, иногда вместе с ним, а Кощей терпеливо изучал, порой стирая и ноги в кровь, и ладони, и локти, и лицо.
  Краску Матвей сварил ему сам. Через четыре месяца, после того, как начал его обучать. Тогда у Кощея стала получаться защита так чётко, как будто он с рождения пользовался ворожбой. Сварил Матвей один цвет - белый - и нанёс на указательные пальцы. Некоторое время Кощей пялился на краску, внутренне содрогаясь от распиравшей его радости, и не дышал, пытаясь уловить тот момент, как она застынет, а потом исчезнет - до этого-то он пользовался учебной, которая смывалась, - но так и не уловил его. Краска застыла, но не исчезла, а Суровый погнал его под проливной дождь тренировать знак защиты снова, и на этот раз он засекал время. Он то и дело заставлял его рисовать то пальцем правой руки, то левой, был требователен как никогда, повторял, что сила колдуна в скорости, демон не будет ждать, когда ты нарисуешь руну защиты или же сожмёшь в руке волшбеной меч. "Он нападёт и сожрёт тебя. Потому что это нечисть, и у неё есть только инстинкты пожирать. Пожирать человека. Скорость - вот что спасает человека от смерти. Может хворь и не так быстра, как кажется, но сильный демон на то и сильный, чтобы быть во всём лучше мелкой твари". Он тренировал его долго, до тех пор, пока у Кощея не получился символ за секунду.
  Краска же исчезла ночью, когда Кощей дрых без задних ног, но вспомнил он о ней только на утро уже следующего дня, потому как весь предыдущий день провалялся с жуткой температурой.
  Ещё через неделю на средних пальцах у Кощея появилась алая краска, ещё через седмицу на безымянных - синяя, на мизинцах через две недели жёлтая, а на больших чёрная. Матвей варить волшбеную краску учил и Кощея, но с этим делом у Скомороха складывалось совсем туго и однажды он чуть не взорвал несчастный домишко Сурового, отчего Матвей заключил вслух, что к вареву у Кощея тяму нет.
  - Не смей что-нибудь пытаться готовить. Это будет смертельно. Я сейчас говорю про еду.
  - Ну тогда, дядь Матвей, мне нужна будет жена, - смущённо засмеялся юный колдун.
  Помимо колдовства, Матвей учил Кощея бою на мечах, владеть кинжалом и косой, стрельбе из лука. Коса была у Матвея любимым орудием убийства, наверное отсюда и пошла любовь к этому оружию и у Кощея. Может потому, на зов его души откликнулся и Мрачный Жданец, косу он обожал тоже. Но чётко стрелять и владеть холодным оружием Кощей обучился в тренировочном лагере, а уж когда начал участвовать в битвах отточил свои навыки...
  Проказу они уничтожили. На кедру, чтобы сжечь яйца демона, отправили Кощея, Силу, Генку и Станинку. Но стоило ребятам залезть на самую вершину, где находилось огромное гнездо, чудом державшееся на высоких ветках, как на отряд внизу напала хворь. К ним полез Ерёма, чтобы остаться и защитить если что, а остальные приняли бой и попытались увести хворь прочь. Вниз первым спрыгнул Кощей. Нарисовал руну защиты, потом Станинка. Оборотни уничтожили яйца, в которых уже зародилась жизнь. Рядом с ними лежало несколько трупов, видно Проказа притащила, чтобы детки, когда вылупятся, смогли пожрать. Таким образом отряд разделился. Но как только они уничтожили нечисть, то Ерёма приказал направляться в Таёжную. Сказал, что они сговорились встретиться, ежели разделяться, там.
  Перед тем, как отправиться на "охоту", Суровый вдруг ему сказал: "Тот, кто легко постигает азы ворожбы, в итоге слабые колдуны. Для силы - нужны тернии, для умения - время, для превосходства - и то и другое. Тебе никогда не быть слабым, потому что ты всегда будешь учиться, тебе никогда не быть слабым, потому что ты вначале был немощным. Никогда не останавливайся и иди вперёд. И всегда помни о быстроте. Быстрые лапы всегда спасут зверя, быстрая работа мозга - всегда спасёт человека. Быстро нарисованная руна спасёт жизнь колдуна и тех, кто рядом с ним". Потом посмотрел так, будто прощался, и ушёл в дом.
  Они так и не узнали, вернулись ли стражи, деревенские и Суровый домой или нет. Когда они практически подошли к деревне, с неба стал падать бог, а когда до неё оставалось несколько километров он шлёпнулся прямо в центр Таёжной. Они бежали так быстро, как только могли. Даже когда от его падения дрожала земля, даже когда волна смрада растеклась по лесным просторам, даже когда неведомая сила сжала воздух и стало тяжело дышать. И бежали тогда, когда установилась гулкая тишина.
  И когда прибежали, деревни уже не было. Не было даже стены. Ещё оставались то тут, то там разломанные столбы и брёвна, которые были частью зданий, ещё где-то можно было увидеть тело, где-то слышалось стонущее мычание коровы, но потом прекратившееся. В центре хаоса из сломанной, раздавленной, окровавленной и тлеющей жизни сидел ужас, которого Кощей никогда не забудет, даже если ему сотрут память. Этот монстр будет жить в его памяти вечно!
  Кто назвал их богами? Вопрос оставался открытым до сих пор. Для Кощея - это было истинное зло. Зло, с которым он неожиданно соприкоснулся. Зло, которое забрало у него в одно мгновение всё - кроме Силы, конечно, - но собиралось непременно забрать и его.
  Огромное существо сидело к ним худой спиной, и Кощей мог бы пересчитать его позвонки. На спине торчали обрубки крыльев, грива из белоснежных волос была опалена. Он упирался длинными ручищами в землю, порыкивал и не сильно мотал большой головой. Из шеи торчало бревно от чьего-то дома. По спине вились не знакомые знаки. Эти знаки верующие в новых богов и поклоняющиеся им, падшим, рисовали на своих телах. Для Кощея - это были знаки разрушения. Никакой силы они не несли, были пустыми при волшбе. Знаки на спине бога горели красным, истекали едкой, красной жижей, ошпаривая серо-коричневую кожу, но, как казалось Кощею, упавшему она не причиняла боли. Эта жижа падала крупными каплями вниз, на землю и то, что осталось от домов, стены, людей и животных тлело и исходилось едким дымом.
  С богом они бились оставшуюся половину дня и всю ночь. Кощей не помнил той битвы, и Сила, как потом выяснилось тоже. Никто из тех, кто был в деревне, ясное дело, не выжил. Они умерли сразу. Хотелось спросить: почему не бежали? Ведь бог упал не неожиданно. Его было видно в небе. Но спрашивать было некого.
  Через некоторое время великан-бог убил Ерёму-волколака. Убил раздавив в огромном кулачище, сразу же после того, как Ерёма, рискуя жизнью, пробил его третий глаз огромным копьём, которое нашёл в том хаосе, что образовался под их ногами от битвы. Остатки зданий и стены смешались с телами, под ногами чавкала жижа из плоти и крови людей и животных, из их внутренностей и костей, из земли и сена, из еды и кухонной утвари, из чей-то одежды и оружия... Старое копьё старосты, которым он гордился всегда оказалось в руке Ерёмы в какой-то миг. Староста говорил, что копьё ему досталось от деда. Казалось бы деревяшка должна была уже сгнить, но руны, начертанные на ней, сохраняли копьё в целости и невредимости и несли часть ворожбы.
  На рассвете погиб Генка, защитил собой Станинку. А та потом горько рыдала, призналась, что любила дурака. А когда солнце уже взошло и сил у них не осталось, прибыл отряд воинов и добил бога. Не сразу, пришлось напрячься. Погибшие были и у них. И раненые тоже. К тому моменту, когда прибыла подмога, у Кощея бог оторвал руку и сжёг левую сторону его плоти своим жутким плевком. Как Кощей двигался и оставался в сознании, он не знал. Сила лишился ноги и руки. Станинкина голова болталась на ниточке, а часть туловища была раздавлена. Ещё пять минут и они отправились бы во мрак, а потом по звёздной дороге. Силе тогда было двадцать, Кощею восемнадцать, Станиночке вообще семнадцать. Совсем юные, неопытные, слабые. Но, как оказалось, сильные. Где-то внутри. Не снаружи.
  Кощея, Силу и Станину привезли в Большую Столицу и наградили деньгами. Каждому дали по дому. Но деньги жгли руки, а дом так и не стал настоящим домом. Сила и Кощей вступили в войска Игоря Воевателя, пройдя суровый отбор, несмотря на то, что сражались с самим богом и выстояли, потом оказались в личной дружине самого Игоря Воевателя. Их прозвали Лучшими. А Станина Греночка, которую звали так, потому что она любила грызть сухарики, ушла древности собирать, так и потерялся её след. И если честно Кощей, иногда, вспоминая о ней, каждый раз думал, что Греночка давно сгинула. А Сила отвечал, что, скорей всего, вышла замуж и нарожала кучу детишек. Кощей и Сила редко когда сходились во мнениях, но всегда были как одно целое.
  Потому что семья! Потому что братья!
  Годы сделали из Кощея того колдуна, каким он и хотел быть. Прав был Матвей Суровый, сила в движении, в твёрдом упрямстве, в постоянном постижении чего-то. К силе надо идти через тернии, медленно поднимаясь по ступеням вверх. Ежели устал, сядь, отдохни. Упал - полежи и вставай, надо идти дальше. Споткнулся, ничего. С теми, кто идёт вперёд, такое бывает часто. Скатился вниз, значит, перепрыгнул ступеньку. Начни снова, на этот раз чётко шагая по каждой из них. Только идущим открывается сила. Стоящим на месте или прыгающем на панцирной сетке, в попытке достигнуть неба, никогда до вершины не добраться. Потому что прыжок всегда тянет человека вниз. А чтобы зацепиться за вершину, нужно преодолеть ещё одно маленькое препятствие, а для этого нужны крылья. А человек, как известно, летать не умеет...
  Защиту Скоморох нарисовал лёгким движением пальца. Посмотришь со стороны и не сразу поймёшь, что он сотворил. Кажется, палец и не двигался вовсе. Сваренная когда-то давно учителем краска и нанесённая на указательный палец этой руки отозвалась лёгким теплом - на другой руке была уже иная краска - так всегда бывает, когда ворожишь. Но Грех всё равно оказался на самую малость быстрее. Сильные демоны такие: вроде стоит на месте и двигаться даже не думает, а затем раз - и совсем близко. Прямо над тобой. Или ты уже в нём. Кощей был в себе уверен, оттого спокойно держал защиту, наполняя огонь разъедающим жаром ворожбы. Демон пытался сломать когтями знак, усевшись на него, как на жердь, пытался пробиться внутрь при помощи клюва, протиснув его в ячейку ворожбеной сети. Он приоткрыл пасть, чтобы задушить смрадным дыханием. Но Скоморох был опытным воином и могучим колдуном, волшба то и дело ярилась огнём, обжигая врага. С Грехом Кощей не раз имел дело, и, даже несмотря на то, что каждый рождённый Грех имел разную форму, обязательно какой-нибудь птицы, суть демона за годы битв Кощей чётко уяснил.
  Удерживая правой рукой защиту, а левой рисуя вязь рун, Скоморох то и дело менял пальцы. Не то, чтобы каждый за что-то да отвечал, краска она любая была ворожбеная, просто нужно было чертить правильно, да и спешно. Несмотря на то, что Грех проигрывал в этой схватке и когти его тлели и обращались в пепел, а клюв алел, раскалываясь, демон продолжал давить, пытаясь протиснуться внутрь купола или же сломать ворожбу.
  И вот Скоморох крикнул Медведю, и брат, ждавший сигнала, не подкачал - ударил со всей силы. Да, именно так. Сила никогда не жалел свои кулаки. Бывало стёсывал так, что аж до костей. Удар был таким, что Кощей дрогнул телом. Такой получить ему, так голова отлетит к самой Московии. Грех дёрнулся и полетел от огненной сети прочь, и Скоморох тут же снял защиту. Огонь упал к ногам и там замер толстым, смятым покрывалом. Внутри него купались символы ворожбы, в нетерпении подрагивая и плюясь искрами.
  Грех сломал не один куст и не одно дерево, и пролетел достаточное расстояние, прежде чем замер в метрах двадцати от них. Под треск стволов и веток, вверх взметнулся снег. Скоморох как и положено проводил нечисть взглядом, но тут же вернулся к дороге. Странный звук заставил его посмотреть вперёд. От ворожбы шёл приятный свет, а Луна Лея наполняла открытую часть леса своим светом. Увиденное Скомороха не порадовало.
  - Детки, - буркнул, покривившись, Кощей.
  - Я им займусь, - сказал Сила и тут же обернулся в медведя, ринувшись к демону, который пытался подняться на тонкие лапы. Сам Грех не пострадал, только клюв оказался свернутым на бок и чуть более треснувшим. Длинные лапы и огромные крылья мешали ему, он не мог толком развернуться в валежнике и в кустарнике, на которых ещё оставался сухой вьюнок и виноградник.
  Кощей вернулся к спешащему к ним по дороге рою серых уродливых существ. Они подпрыгивали на тонких ножках-лапках, тихонько покрякивали, тыкались своими слепыми мордами в друг друга, дёргали дырками, что были вместо пока ещё не вытянувшихся клювов - искали пищу. Словно того пира, которое представляло собой Дальустье им было мало. Они ещё не летали, но стремительно спешили к ним. Это была большая волна мелкой нечисти, которая даже не встреть она колдуна, упыря, ведьмачея или перевёртыша, умрёт вся, кроме троих-четверых. Пожрёт друг друга и в живых останется только сильнейший. Ну, а до взрослой особи, каким является вот этот Грех, доживёт два, а то и один. С рождением и до смерти ими движет один инстинкт - пожирать.
  На миг Кощей отвлёкся на Силу, тот торопился к врагу, уже готовый прыгнуть на него, а затем обратился к спешащим деткам: надо уничтожить весь выводок!
  Вверх взметнулись руки, будто вот-вот и заскользят по струнам прекрасной арфы. Пальцы запекло теплом, по коже пронеслась знакомая волна тонких, щекочущих иголок. Кощей слегка покривился от той зловонной волны, которую за собой несли мелкие отпрыски Греха. От этой уродливой массы портилось настроение. Это же сколько сволочь вывела?! И зачем столько, когда выживут единицы? Но самое противное всё же было то, что Грех до сих пор носил на себе яйца. То что на первый взгляд почудилось корзинкой из семян, оказалось очередным выводком, что до сих пор спокойно находился на спине и крыльях нечисти. Детки вылуплялись один за другим, с дикой скоростью, то падая ещё в яйце на землю, то прямо на спине у носителя. Первым делом детёныш съедал скорлупу, а затем, ежели был ещё на взрослой особи, отгрызал от неё кусок, поглощал мясо и уже потом спрыгивал вниз.
  Гадость! Но такова сущность демонов.
  Скоморох накрыл подбежавших существ огненным покрывалось, вверх взметнулись символы. Поменяв направление рук, Кощей перебрал пальцами, отодвинул правую ногу назад, сделал руками волну, будто создавая в воздухе шар, а потом шикнул и крутящиеся над огненным ковром символы обратились кинжалами. Часть демонов сгорело тут же, но за ними бежала остальная часть, и их не волновало то, что творилось впереди. Они спешили по пеплу смешанному с грязью - огонь растопил снег - ещё совсем недавно бывшего их братьями, останки и раненых тут же пожирали. Внизу под короткими дырявыми клювами открывалась пасть, она пока была не сформировавшаяся, но острые зубки уже имелись. Некоторые выпирали. Возможно с взрослением эта пасть срастётся и пожирать Грех будет чем-то другим.
  Нависшие над демонятами огненные кинжалы упали вниз, пронзая острой ворожбой тельца и тут же сжигая их. Кощей старался, чтобы каждый клинок угодил в цель. Нельзя, чтобы ворожба прошла даром. Демоны визжали, кричали на разные голоса, подражая разным земным птицам, трепетали, ползли к нему, щёлкали зубами, но обращались в пепел, либо оказывались в пасти своих братьев, которые шли следом за ними и которым ножей не досталось.
  Скоморох неустанно двигал руками, порой менял положение тела, внимательно следил за каждым монстром. Волна ворожбы сменялась то с кинжалов на серпы, то с серпов на иглы. То взрывалась искрами, и тогда Кощей бросал в бой новые руны. Серая волна вскоре начала казаться единой не имеющей конца массой, но Кощей не останавливался.
  Когда за спиной пискнула Ворона, Скоморох быстро нарисовал несколько рун и одну из них тут же бросил, не глядя, через плечо, назад. Другие две кинул вперёд. Отступил на шаг, задвигал руками снова. Серпы и бумеранги взвились в воздух, распались на символы и смешались с новыми, создали иные знаки, а потом рассыпались сотнями искр и устремились по дороге тонкой линией, а за этой линией устремилась огромная волна огня. И эта волна, вскипая ядовито-жёлтой пеной, уничтожала каждого мелкого демона на своём пути.
  Когда волна понеслась в сторону разорённого Дальустья, а перед Кощеем возникла защитная сеть, он обернулся. Поздно! Не стоило убирать купол, Кощей это знал, как собственное прозвание, ставшее давно уже его именем. Но видно много лет без сражений сделали его слегка заржавевшим. Демоны уже окружили Ворону и Апанаса и серой, дёргающейся массой нападали на упырку, что сидела на холодной земле и защищала вампирёнка. Девчонка хватала мелочь и рвала её руками, когтями и клыками. Шипела и взвизгивала, рычала и всхлипывала. От неё исходило много разных эмоций. Однако одинокая руна, брошенная недавно Кощеем, уже успела вспыхнуть огнём, выбросить сноп искр, закрутиться в диск и, стремительно разрезав воздух, поразить противника. Не всего, но большую часть.
  Кощей в этот момент подумал, что лучше всего сражаться с большим демоном, ты чётко видишь цель. Мелкие - раздражают. Они верткие и гибкие. Они живучие. Они яростные и злые. Самые голодные. Кощей нарисовал ещё пару рун и вовремя - несколько детёнышей прыгнули на него, раскрывая на удивление большие для их роста пасти. Бросив руны в них, Скоморох взмахнул руками и знаки вспыхнули, как и положено огнём, изогнулись многочисленными тонкими нитями, скрутили противника и моментально сожгли его. А после рассыпались крупными искрами и упали вокруг Вороны с Апанасом, окружив их дышащим пламенем кольцом. Демонята запищали, практически всех поглотил огонь. Двоих из оставшихся Ворона порвала на куски и бросила их к догоравшим товарищам.
  К тому моменту возня за спиной у Кощея стала более активной. Скоморох оглянулся, чтобы увидеть, как Грех взмахнул крыльями, и деревья, что повалились и что ещё стояли, были подняты с корнями вверх. Грех разметал их в стороны, а Медведь в эту секунду, размахнувшись, несмотря на то, что тот приготовился пробить его острым, пусть и свернутым на бок клювом, зарычал сквозь стиснутые клыки и саданул по тонкой, прямой ноге. Грех застонал, нагнул голову вниз, всё равно пытаясь достать Силу клювом. На первый раз не получилось, на второй тоже. Медведь отбежал и некоторое время держался на расстоянии. И когда к его лапам поспешили скатившиеся с крыльев детки, он забрался на дерево и прыгнул на демона сверху.
  Кощей понял, что пропустил кое-что интересное. Одна из ног Греха была сломана, кость торчала и по ней стекали бордовые капли крови. И не предыдущий удар был тому виной, скорей всего Сила ударил в ту часть до этого. Однако, нечисти кажется было всё равно на раненую ногу. Естественно. К чему обращать внимание на перелом, если он уже скоро срастётся!
  Пока Кощей размышлял, Могильщик успел оказаться на спине противника, разметать лапами небольшой участок кладки, разрезая когтями яйца, а затем садануть Греха по спине лапищей. Демон, конечно встрепенулся, застонал, изогнул спину, взмахнул крыльями, и Сила, не удержавшись, полетел в сторону. Правда в какой-то момент сумел ухватиться за острые перья, а когда приземлился на лапы, дёрнул в сторону, раня яркими перьями себя. Крыло Греха хрустнуло, демон вновь издал гудящий звук, вроде и похожий на стон, а вроде и на крик. Топнул ногами, отчего слегка просел на сломанную, взмахнул крыльями, изогнул шею, раскрыл клюв. С крыльев сорвались перья, несколько вонзилось в тело Медведя, сам же он отлетел в сторону защитного купола. Скоморох успел сделать шаг вправо, когда Медведь закатился под сеть, разметав мелких демонят и принося нескольких под защиту. Вцепившись мелкими зубками в шерсть Медведя, они оказались внутри и лишь некоторых успела зацепить огнём или же искрой ворожба.
  Не обращая внимание на раны и ушибы, на выродков, что рвали зубами и когтями его шерсть, Сила вскочил на лапы и бросился на врага вновь. Грех попытался ударить его клювом, но Могильщик увернулся, обежал вокруг демона, отчего тот вынужден был развернуться, вновь неуклюже проседая на сломанную ногу. Опять, открыв клюв, опустил его вниз. Но на этот раз Сила ударил по нему с такой силой, что трещина стала больше, а сам враг, сметая своим телом деток, отлетел на дорогу.
  На пару секунду Медведь отвлёкся на мелкую тварь, что рвала его шерсть в попытке добраться до плоти. Кое-кто уже вгрызался в твёрдую кожу. Отрывая их от себя, Сила тут же рвал на куски или же сдавливал головки лапой. Кидал на землю, топтал их. Но на месте прежних оказывались новые. И тогда Медведь оставил их в покое, а сам вернулся к взрослой особи.
  Вскарабкавшись быстро на дерево, он прыгнул на Греха, вытягивая когти сильнее. Демон пытался встать. У него это получалось худо, но силы ему ещё было не занимать. Детки попеременно продолжали вылупляться, откусывать от него по куску. Монстр истекал кровью, но никого и даже его это не волновало.
  Сила врезался в тело врага и принялся рвать его. Грех то и дело махал крыльями, скидывал острые перья, щёлкал клювом, подбрасывал тело. Но Сила держался, несмотря на то, что выродки облепили его. Он то скатывался с нечисти, то вновь наскакивал на неё. То отбегал, то снова прыгал. Рвал, бил, рычал, и снова рвал и бил.
  Каким-то образом они оказались у разрушенного Дальустья, и Грех вдруг, раскрыв шире крылья, взмахнул ими. Демоны, кроме Проказы, летать не умели. Этот уж точно, но всё равно он оторвался от земли на незначительное расстояние, встал на подогнутые ноги и извернулся так, что Сила отлетел в гущу демонят. Грех издал совершенно не похожий на прежние стоны звук. Скомороха скрутило так, что он сам застонал. Сложилось такое ощущение, что совесть, которая дремала в этот момент и все чувства, которые он прятал в глубине души проснулись разом и заполнили его естество. И стало так тяжело внутри, будто тот жизненный крест, который он нёс, потяжелел раз в сто и пригнул его к земле и заставил упасть лицом в грязь...
  Кощей видел, как скрутило Медведя. Он запутался в лапах и зарюхался носом в разрушенные брёвна стены. Грех этим воспользовался, опустил туда крыло. Кощей нарисовал быстро знак и отправил его к брату. Руна, устремлённая яркой иглой, рассыпалась перед демоном сотнями искр, а затем сотворила из ворожбы щит. Острые перья врезались в него, и сила удара оказалась настолько мощной, что ворожба пошла трещинами. В тот же миг, Кощей отметил, что стон Греха порвал несколько нитей его защиты. А ещё, когда Грех падал, стряхнул с себя пару сотен, а то и больше деток. И теперь, присоединившись к всеобщей волне, что пёрла не только по дороге, но и по валежнику, и уже была рядом с защитным куполом, они окружали его и бросались на него, тут же сгорая.
  Рычание брата лишь на миг заставило его отвлечься от своей проблемы. Могильщик вскочил на лапы, ударил сквозь треснувший щит, прямо по крылу. Волшба рассыпалась искрами и упала, угасая на землю. Перья Греха разлетелись от удара в стороны, оголив малую часть крыла. Сам монстр чуть качнулся, но на ногах устоял. И вместо того, чтобы упасть извернулся и долбанул Медведя клювом. Удар Сила парировал передними лапами, Кощей слышал, как рыкнул от боли брат. Ему даже показалось, что он услышал, как треснули его кости. Грех икнул, быстро отнял клюв и опустил на Силу ногу. Медведь откатился в сторону неваляшкой.
  Дальше Кощей уже за братом наблюдать не мог. Выродки юркнули в дыры. Такого никогда не бывало, чтобы защита Скомороха лопалась из-за сильного стона Греха.
  "Я что, постарел? - с какой-то истерией подумал Кощей. - Или это мои навыки заржавели от стольких лет простоя?"
  Но искать ответы на свои вопросы не было времени. Грех был в самом пике выводка деток на свет. Он сам себя оплодотворял и мог вынести на себе до миллиона яиц. На смену одним, тут же появлялись другие.
  Кощей быстро укрепил знак защиты, однако уродцы проникли внутрь и продолжали рвать нити, несмотря на то, что те их сжигали, плевались на них языками пламени и искрами, уничтожали тонкую, ещё не окрепшую кожу. И конечно же, раненных тут же пожирали другие, и заметил Скоморох, что демоны подросли. Вот совсем минуту назад были мелкими, а сейчас у некоторых даже клювы появились.
  Ворона за спиной вновь вскрикнула, Скоморох быстро нарисовал вязь рун и снова обернул их в оружие. Какой дурак дёрнул их ночью выехать за стену? Он. Дурак. Но кто же знал, что тут окажется Грех? Сам путь-то протекал спокойно и ладно! Никто не знал, но ещё восемьдесят лет назад, пустившись в сомнительное путешествие, Кощей Мрачный Жданец в любом случае ожидал бы подобной подножки от судьбы. Потому что в этом мире может случиться всякое! Это истина.
  Ворона за спиной кричала и шипела. И Кощей соединив оружие в один кривой клинок, сотворил из него большой символ, а уже он обернулся в короткий меч. Скоморох метнул его в сторону упырки - мелкие демоны уже окружили её. Огненный меч в полёте обратился в гибкий кнут, прошёлся по нечисти, разорвал её на куски, сжёг и вернулся в руки к Кощею. Оставшихся демонов Ворона дорвала и загрызла сама, а Кощей обернулся к своему противнику. Взмахивая уродливыми крылышками, прыгая на ноги, цепляясь за штанины, выродки карабкался быстро вверх. Вгрызались острыми зубами в одежду, пытались пробиться к плоти.
  Медведь продолжал сражение. Похожий на цаплю демон всё бил по нему клювом, пытаясь достать оборотня, накрывал пышными перьями, источавших смрад и яд, пританцовывал, пытаясь разорвать вновь отросшими когтями, совсем недавно опаленными Кощеевой ворожбой, иногда постанывал, выворачивая этими стонами душу наизнанку. Но эти стоны ещё больше злили, и Сила подымался на задние мощные лапы и громко рычал в ответ. И от его Рыка становилось дурно всем. С веток слетал снег, дрожали кустарники. На миг демоны замирали, и Грех, открыв клюв, шипел. И тогда Могильщик прыгал на противника, дабы ударить.
  После очередного Рыка, Сила резанул Греха по тонкой шее и сумел вспороть твёрдые мелкие перья. Когти добрались до плоти. Брызнула вонючая кровь. Однако на лапы Сила приземлиться не успел. Грех ударил крылом, и Медведя откинуло вглубь разорённого Дальустья.
  Скоморох вернулся к своим тараканам и крепко сжал рукоять огненного меча. Крутанулся, затем взмахнул им, рассыпая искры. Кого-то из нечисти клинок порезал, кого-то поджёг, кого-то отбросил. Кощей крутился, как юла, а затем нарисовал сложный символ. Тот вспыхнул алым, загорелся, рассыпался новыми искрами, и пока Кощей сражался в мелочью, искры облепили его тело, а затем стали доспехами.
  На мгновение Кощей замер, Ворона прыгнула вперёд и вцепилась в нескольких выродков сразу, кому-то что-то оторвала, а кого-то загрызла клыками. Зарычала, повернулась к Кощею. Доспехи плавно и мягко обрисовали его фигуру, зашипели, раскаляясь до красна. Заискрились, а затем взялись языками пламени. С правой стороны тут же осыпались пеплом. Не порядок! Что же это? И правда заржавели навыки? Или Кощей потерял свои силы и способности?
  В этот раз думать тоже было некогда. Уродцы прорвали сеть в двух местах и ринулись текучей серой массой под купол. Ворона заверещала, кинулась к Апанасу, на которого уже стремительно летели мелкие монстры. Упырь до сих пор лежал не подвижный, но Кощей чувствовал - Апанас оживает.
  Взмахнув мечом, Скоморох разрубил нескольких тварей, затем вновь укрепил символ защиты. Нити затянули дыры, стали ещё толще, сеть загудела, плюнулась языками огня, сжигая облепивших её демонят. Но на их месте тут же оказались другие.
  Скоморох крутился вокруг себя, отпрыгивал в стороны, ускользал от метких и быстрых монстров, ловко орудуя мечом. Сбрасывал настырных со своих доспехов и с тех мест, где в доспехах были дыры. В какой-то момент, Кощей ощутил себя будто на тренировке. Рука поддавалась с трудом, пусть и чётко помнила движения. Ноги словно задеревеневшие, не хотели становиться в привычные стойки, скрипел позвоночник, в ушах стоял шум.
  Старый дед, мелькнуло у Скомороха в голове. И стало совсем печально. Но сдаваться Кощей был не намерен.
  В тот самый миг он немого замедлился. Несмотря на то, что демоны уже прогрызли его штанины и даже порвали кожу сапога, и кое-где доспехи вновь просыпались пеплом, Скоморох решил так: лучше хорошо сделать выпад и нанести удар, чем смазать его, будучи чуть быстрее. Вышло не плохо, и выродки практически были уничтожены, но вот Грех застонал вновь. Кощей согнулся в три погибели, заскрипел зубами, расколол клинок. Рассыпавшись рунами, ворожба взорвалась огнём, поглотив всю внутренность купола. Ни Кощею, ни Вороне с Апанасом это не навредило, зато сожгло оставшихся демонов.
  Но нити защиты вновь порвались!
  Ругаясь на чём свет стоит, Кощей залепил дыры и тут вспомнил о кинжале, что дал ему Авдей и который висел у него на поясе. Стараясь не обращать на монстров, что успели проникнуть под купол внимания, Скоморох выхватил кинжал, быстро нарисовал на клинке и рукояти руны и вонзил его в землю. Превозмогая душевные муки, Кощей разогнулся и нарисовал символы. Несколько демонят уже облепили его левую руку, грызли свободное от ворожбы плечо, впивались острыми зубками в ногу, толкались в дыру клювом. Доспехи дрожали и продолжали уничтожать противника искрами.
  Нарисованный знак упал вниз, врезался в рукоять, к пальцам Кощея потянулись нити, а на нитях повисли символы. Ругнувшись так, что с веток просыпался снег, Кощей вытянул из земли кинжал. Лезвие тут же объяло пламя, клинок стал шире и длиннее. Зашипел. И Кощей начал танец. Сначала легко, не так быстро, затем быстрее. На каком-то движении запнулся, удар пропал в пустоту. Хотел порезать кинжалом выродка, что присел на грудь Апанасу. Но клинок пролетел рядом, и тогда Кощей сбросил один из знаков, что висели на нити. Символ сорвался с крепления, впился в тельце нечисти, тут же взорвался и загорелся. То же самое происходило и с другими. Не важно, что их касалось - кинжал или руны, демоны сгорали. Затем Скоморох оборвал нити, захватил оставшиеся руны и прижал их к груди. Тело в следующее мгновение возгорелось, уничтожая последних на нём демонов.
  Новый стон Греха заставил Кощея опуститься на колени. Скоморох видел, как Ворона упала на пропитанную кровью и слизью демонов землю. Её глаза закатились. Как и ожидалось сеть лопнула, треснул знак защиты. Такой силы от Греха Кощей не ожидал. Хотя, вполне вероятно ослабла его ворожба, которой он совсем недавно кичился. Демонята ринулись внутрь купола новой волной, и Кощей, несмотря на слабость в теле и в душе, встал на ноги, рисуя другие руны. В следующий момент в его левой руке мелькнул серп. Он бы наколдовал косу, вот только здесь развернуться было негде. Защиту он сузил, чтобы укрепить знак и чтобы сеть стала ещё прочнее. На это Скоморох потратил сразу несколько рун.
  На мгновение Кощей потерялся в битве. Опомнился тогда, когда Ворона рядом всхлипнула и что-то пробормотала. Сунув ей в руку практически обгоревший кинжал - оружие не выдержало ворожбы, Скоморох тут же подумал: а что если она не может им владеть, ещё поранится. Но Ворона, пусть и плохо, но сражалась благодаря ему, правда иногда теряла его и тогда давила монстров руками и грызла клыками. Кто-то из монстров добрался до Апанаса и стал грызть его ладонь. Кто-то впился Кощею в ногу, тоже добравшись до плоти. Кощей оценивал ситуацию по мере поступления проблем, и понял, что выродки стали ещё больше. Тот, который жрал ладонь Апанаса был в три раза больше его головы. А тот с которым билась Ворона, обернувшись в большую птицу, был даже больше того, что жрал вампирёнка. У многих монстров отросли крылья. Пусть они летали плохо, а некоторые вообще не летали, однако крылья помогали им ускользать от оружия и ворожбы. Крепли перья, это был уже не пух. А крепкие перья - это защита.
  Сколько прошло времени Кощей не знал, но битва явно затягивалась. Он понимал, что такими темпами проиграет. Вечно прятаться за защитой было не правильно. Силы не бесконечные, а как Скоморох уже выяснил имеют свойство застаиваться. В какой-то момент уродцы закончились, остались лишь те, кто неустанно грыз и рвал нити ворожбы купола защиты. Кощей замер, тяжело дыша. Раны на теле щипали и ныли. Ворона снова начала реветь. А Сила Медведь никак не мог одолеть Греха. Несмотря на то, что Могильщик ему и клюв доломал, и перья повыдёргивал, и крыло порвал, и вскрыл левую сторону шеи, забрызгав себя бордовой, вонючей кровью, и ногу порубил, и когти обрезал... И сам был ранен и погрызан детками. Однако Грех продолжал биться и плодить выродков. Наблюдать это было противно, но такова природа демона. На спине у него плоть была мягкой и выделяла противную слизь. Именно в этой слизи появлялись яйца, сначала маленькие горошинки, затем больше и больше. После образовывались яйца с величиной в гусиное, и из него через пару минут вылуплялся демонёнок. Раны на теле нечисти заживали куда быстрее, чем их. И он был выше и сильнее. Так просто врага не одолеть.
  Скоморох решил выйти за пределы защиты. Укрепил снова знак, на этот раз явил меч и щит. Затянул раны и прорехи в доспехах новыми латами. Но они опять обратились в пепел. Рыкнув ругательство, Кощей сказал Вороне, чтобы оставалась тут. Скоморох ворвался в серую гущу и вновь забылся. Меч плевался огнём и искрами, щит шипел от ядовитого пламени, воняло так, что Скомороха в одну минуту затошнило. Демоны гибли, но на их место пребывали новые. Детки были голодными, злыми и безумными. А Кощей хоть и отдавался забытым инстинктам, но всё равно казался медленнее и слабее.
  В следующий миг получилось так, что Грех оттолкнул Медведя с такой силой, что тот, сметая телом неровный строй молодняка, пролетел несколько метров и прошёл через защитную сеть, что не причинила ему вреда, да и он не порвал нити. Рухнув в чачу, Могильщик проскользил пару метров, упершись башкой в тело Апанаса. Упырёнок, наконец, вздрогнул и захрипел, открывая глаза. Ворона заверещала, кидаясь на окровавленную грудь, продолжавшего лежать на спине и тяжело дышать Медведя. Кощей, сделав пару оборотов вокруг своей оси и разметав быстро начертанные руны, взорвал их и отбежал под купол защиты. Тут же укрепил знак - на всякий случай. Отметил, что сеть стала крепче.
  Грех последовал за Силой, только на этот раз не так быстро. И вновь наткнулся на преграду. Кощей покривился, несмотря на замедленную скорость, удар лапами в сеть всё равно оставался сильным. Своей атакой Грех раздавил и порвал с десяток выродков, а потом, цепляя не до конца отросшим клювом демонят, проглотил нескольких. Кощей отметил, что вторая нога хоть и заживала, но была не дееспособной. Демон отступил. Но лишь для того, чтобы взмахнуть здоровым крылом, просыпать на землю ещё с сотню своих детёнышей, изогнуть раненную шею и броситься всем телом на защиту. Забирая лапами и телом выродков, что облепили сеть, он вдавил их в огненные нити. Ворожба заискрилась, зашипела пуще прежнего, заплевалась языками пламени. Задрожала. Кощей выругался, снова укрепил знак. Вытянул руки вперёд, удерживая силу. Грех открыл сломанный клюв и дыхнул смрадом. По его шее и морде скатились только что вылупленные детки.
  Четно, положа руку на сердце, Кощей больше всего в брате не любил, когда тот принимал третью форму - форму Зверя. Он делал это с той же скоростью, с какой Кощей рисовал ворожбеные знаки. Вот стоял медведь, и вот уже нечто, в котором смешались человек и животное. Однако на этот раз... Кажется, заржавели навыки и у брата.
  Сила отстранил Ворону, глянул на Апанаса, поднялся. Неловко. Из ран пролилась кровь. Ещё сильнее залила длинную, бурую шерсть. Медведь что-то тихонько рыкнул, фыркнул, глянул на нечисть. Кощей посторонился, повернулся к брату боком. И в тот момент началось. С морды сошла шерсть, оставшись вытянутой. Впрочем, в ней вроде как появилось что-то человеческое. Подбородок укрыла густая бурая борода с проседью, она падала вниз, на грудь. Когда-то этому Зверю маленький Бронька, ныне Бронислав Воевода, заплёл несколько косичек. А на длинные усы навязал ниток мелкий сначала Бориска, а потом своих узелков наплёл тогда ещё неумеха Добромир. Всё это так и осталось украшать жуткую морду Зверя. Сходила шерсть и с груди и торса, однако по спине всё так же была густой и бурой. Сходила с передних лап до локтей, открывая бледную в коричневых пятнах кожу и уродливые руки-лапы с не длинными, но острыми коричневыми когтями. На плечи легла длинная шерсть, словно короткая накидка. Задние лапы так и продолжали быть поросшими. Лишь пятки и пальцы оголились, словно кто-то побрил, посмеявшись над Силой. Привычные карие глаза животного теперь казались жуткими буркалами. Радужка одного была чёрной, как мрак, а в центре плескался один красный зрачок, а в зрачке чёрным мраком пульсировала точка, другой глаз был жёлтым, внутри радужки дрожало сразу три красных зрачка. Над этими большими глазами изогнувшись, росли кустистые брови. Маленький сынишка, перед тем, как Сила отпустил его с матерью, завязал там ниточки, несколько резиночек и какую-то щепочку. Неумелая ручка преобразила вид жуткого монстра, на которого Кощей не любил смотреть, но смотрел.
  Оборотень выпрямился и стал ещё выше. Он был таким же крупным, как прежде, но прибавил в росте. Дёрнув большой башкой, на которой сейчас рос короткий ёжик густой, но жёсткой шерсти, Зверь издал Рык. Грех отлетел неуклюже назад, застонал. На этот раз так, будто ему самому стало больно. Попытался встать на ноги, но завалился, стряхнув со спины яйца и только что вылупившихся демонят. Сила же, рыкнув, сорвался с места. Кулак, в два с половиной раза больше кощеевого врезался прямо под начавший отрастать клюв монстра, отбрасывая нечисть назад.
  Тогда Кощей решил, что и ему надо бы поднапрячься. Сбросив с себя доспехи и убрав щит и меч, Скоморох коротко выдохнул.
  - Ну ладно, мать вашу, суки, - хрипло проговорил он, уходя в себя. - Выходи, Мрачный Жданец.
  Тёмный дух, с которым когда-то давно Кощей, так сказать, "подписал" договор до сих пор жил где-то в нём. Тёмные духи, обитавшие на берегу реки Смородина, что разделяла всю Светлорусию и текла от северных земель до южных, однажды, входя в тела мрачных колдунов, остаются с ними до настоящей смерти. Впрочем, им не надо вслух приказывать, чтобы они вышли, или же орать во всю глотку, как прописано в некоторых фантастических романах, которые ещё в юности читал Скоморох, достаточно просто подумать о духе и он выползал на свет божий.
  Но на этот раз Мрачный Жданец не вышел. Даже не откликнулся ледяным, могильным холодом. Промолчал.
  - Ворона! - услышал Кощей за спиной голос упырки. Резко обернулся и успел увидеть взметнувшуюся вверх к сети тёмную фигуру. Некоторое время он пытался понять, а потом, когда фигура зашипела и приземлилась на ноги, став похожей на Апанаса, Кощей нервно выдохнул.
  Вскинув руки, Скоморох быстро начертил символы. С духом дело обстояло ещё хуже, чем с ворожбой, но сражаться надо продолжать. И он вновь надел доспехи, на этот раз ни одно место не просыпалось пеплом, и сжал в руке косу, которая впрочем через мгновение разлетелась на искры и пришлось колдовать меч и щит. Глянул на Апанаса, который продолжал шипеть и рычать, показывая свои клыки, Кощей рыкнул, имея в виду и Ворону:
  - Оставайтесь здесь!
  Ворона, шмыгнув носом, кивнула. Чёрные волосы, испачканные склизкой кровью демонических выродков, шевельнулись и несколько волосинок прилипло к потному лбу и влажным щекам девки. Апанас же зарычать что-то и обернулся в Упыря. Вид при этом имел жуткий и противный. Такой молодой, а уже третья форма? Кощей удивился.
  - Ладно, пошли, - сказал Апанаське Кощей и выбросил несколько ворожбеных знаков за пределы защиты. Они вспыхнули едким пламенем, развернулись полотном, сожгли приличное количество демонов. И тогда Кощей дёрнулся прочь из-под купола и за ним Апанас Царевич.
   Апанаська полетел к Греху и Силе, который не давал противнику времени оклематься. Несмотря на серьёзные раны, Медведь бил и резал, напирал так, что от Греха летели куски. Кощей продолжил уничтожать мелочь, а вот упырёнок решил помочь Могильщику. И его сила пригодилась. Он решительно начал срезать с тела Медведя мелкую нечисть, что грызла и рвала плоть. Битва продолжалась ещё некоторое время, и Кощей иногда метался от Греха к мелочи, колдовал, пропускал удары, прятался за защиту, чтобы перевести дух, укреплял знак, чтобы тот не порвался. И когда Медведь ударил тварь так, что голова на тонкой шее провернулась два раза, сколдовал сильную ворожбу, что покрывалом устелила путь от защиты до разрушенного Дальустья. А затем Сила вцепился в голову противника обеими лапами, упираясь задними в шею и потянул голову на себя, силясь оторвать и в итоге через некоторое время оторвал. Отбросил в сторону и зарычал так, что даже Кощей оглох.
  Затем Сила упал на залитую кровью, некогда бывшую деревянной, а теперь превратившуюся в щепки от битвы и смешавшуюся с грязью и кровью мостовую, и тяжело задышал. Но у Кощея и Апанаса ещё оставались дела. Мелкие демоны не все сгорели под огненным покрывалом. Их осталось мало, но кладка, которая продолжала пополняться, истлела. Кощей крикнул, чтобы Апанас отнёс Могильщика под защиту, и упырёнок метнулся к Силе. Ворона тут же залила грудь Медведя слезами, а Скоморох сколдовал новую ворожбу и накрыл остаток демонят ещё одним полотном огня. Раненых добил уже с Апанасом.
  Затем забрался под купол из ворожбеной сети и обессиленный сел в чачу, рядом с братом.
  
  15 глава.
  
  В живых не осталось никого. Грех убил всех.
  Отдохнув немного и затянув свои раны, они ходили по погромленной территории, искали хотя бы кого-то. Никого. Как когда-то давно, в Таёжной...
  Кощей сказал, что защита у Дальустья была плохой, слабенькой. А такому сильному демону, как Грех, уничтожить её - раз плюнуть. И всё же, Медведь, как и Скоморох, не мог взять в толк, как именно это случилось. Чтобы все и разом. Тут же и учителя, и дети, и стражники. Как?
  На этот вопрос они не нашли ответ, да в прочем и не сильно-то искали. Ничего не вернуть. Из трёхсот шестидесяти двух обитателей Дальустья и ста шестидесяти гробов со спящими древними вампирами под школой, погибли и были съедены все. Лишь части тел ещё оставались. Не успели дожрать.
  Кощей сидел на уцелевшей части деревянного настила, несмотря на холод, сложив ноги лотосом и устало смотрел на разрушенные дома и окровавленные улочки и дворы. Его длинная чёлка, которую он иногда подкручивал, свисала из-под шапки паклями. Любимый тулуп был изодран, в слизи и грязи...
  Медведь думал о Таёжной, и был уверен, что брат вспоминает их разрушенный богом дом тоже. Картина была идентичной. Взгляд Скомороха был отстранённым, и Силе не нравилось состояние брата. Апанас сидел рядом с ним, так же, только в грязи, и вид у него был более отстранённый, чем у Кощея, и глаза у него были такими, что впору тряпкой вязать, чтобы не пугал даже усопших. Ворона плакала, жалась к ногам Медведя, крепко обнимала их, тёрлась сопливым носом и мокрыми щеками о его рваные штаны. Сам Могильщик стоял на ногах, был таким же усталым и отстранённым. Раны ныли, в голове шумело, жутко хотелось жрать и спать.
  Дальустье не было огромным поселением, однако общих два дома, шесть общежитий, два учебных корпуса, клуб, баньки и прочие мелкие постройки - дворик для детей, садик, спортивная площадка, карусели и маленькая колоколенка - оказывается кто-то из Дальустья верил в единого бога - всё это стало месивом. Здесь были широкие улочки и площадь для выступлений и представлений заезжих бродячих артистов. Это был маленький мир для детей, которые по сути своей ничего плохо никому ещё не успели сделать. Дети от семи до сорока лет. А может и до пятидесяти. В Длительном Сне они пребывают уже в домашних условиях. Или в других специализированных клиниках.
  - Так что будем делать, брат Сила? - спросил хрипло Кощей, глянув на него.
  Могильщик некоторое время думал, щурясь от яркого света треклятущей Леи, затем сказал:
  - Жги. Негоже оставлять дело так. Пусть лучше всё сгорит, нежели останется мелким демонам и лесным обитателям. Тел практически не осталось, но есть... кое-что... Будет общей могилой.
  Скоморох кивнул, устало поднялся на ноги, нарисовал двумя руками знаки. Затем соединил их, потом разделил, нарисовал отдельно несколько рун. Соединил их со знаком, преобразовал в новый. Большой и дрожащий от нетерпения, но ждущий жеста от колдуна. Кощей развёл руками, символ стал больше. Кощей закрутил его пальцами, и он рассыпался искрами, и те замерли, и показалось Медведю, словно и время остановилось. Тишина была такой скорбной, что Ворона ткнулась лицом ему в штанину и закусила губу, чтобы не разбивать эту тишину своим стоном и болью.
  Руны, загоревшись маленькими язычками пламени, слились и развернулись в полотно. Огненное одеяло мягко легло на дорожки, затем потянулось прочь от них, по полуразрушенным домам, заползло на площадь и окутало то, что осталось от часовенки. Скользнуло по поломанным доскам улочек, по развороченной усыпальнице и разломанным металлическим гробам, накрыло разбитую смотровую башню, маленькую часть - несчастный метрик - частокола - это всё, что осталось от стены. Пламя не было большим, оно стелилось низко, но глядя на него казалось, что было печальным и скорбным.
  - Куда поедем? - вопросил Скоморох, снова глянув на Силу.
  - А где первый постоялый двор, туда и сворачивай. Отдохнём, а там решим, как быть дальше, - буркнул Медведь, отцепляя Ворону от ноги и заставляя её подняться. Потом он вытер грязным и рваным рукавом свитера мокрые и заледенелые упыркины щёки и нос. На улице стоял мороз. Раннее утро холодило не только кости, но и душу. Лея уже не была такой яркой, четыре часа миновали. Но всё равно смотрела на них и чудилось Силе, что в этом была некая насмешка.
  - Апанас, пойдём, - тронул вампирёнка за плечо Кощей, и тот неестественно повернув к нему голову, посмотрел пустым, упырским взглядом. Затем кивнул, встал и поплёлся за ними.
  Они шли по дороге до телеги, поскальзываясь в жиже из снега, крови и пепла от демонов, иногда спотыкались о их быстро разлагающиеся тельца. Мороз ещё не успел сковать это своими цепями, но кое-где проступал ледок. Кощей и Сила были опустошённые и вымотанные, а ещё печальные. И вместе с ними такими же были Ворона и Апанас. Они шли прочь и оставляли за спиной продолжавшее гореть Дальустье...
  Мёртвые кони бежали резво. Телега то и дело подпрыгивала на неровной дороге, и Сила крепче стискивал зубы. Раны болели, ныли, жгли. Но это было полбеды. Проблема была в том, что только сейчас начал действовать яд Греха, которым были окроплены его перья и клюв. Если во время битвы Медведь этого не ощущал, как и потом, то сейчас, когда прошло время и под расстёгнутый, накинутый сверху тулуп проник лёгкий холодок, несмотря на то, что Кощей подбавил тепла тепло-ауре, потому как сам стучал зубами, пребывая в плачевном состоянии от полученных ран, Сила понимал, что навалившийся на него мандраж ничто иное, как яд растекавшийся по телу.
  Когда кони вылетели к выпиленному клочку земли, Скоморох, забрав из его рук вожжи и передав их Апанасу, загнал упиравшегося Медведя под полог и приказал ему стягивать свитер. Силе пришлось подчиниться, потому что брат был настроен решительно. Кощей обрабатывал раны ворожбеным огнём, выжигая яд, но всё было тщетно. Им нужен ведьмачей, ну или хороший лекарь. Только они справятся с ядом демона.
  Когда Сила натягивал на себя свитер, а Кощей бормотал проклятия, мёртвые кони остановились. Скоморох тут же высунул голову из-под полога.
  - Приехали, - только и сказал он. Правда приехали они только до стены, после нескольких слов, стражи открыли ворота села и впустили их.
  Постоялый двор и свободные места нашлись в Белоустье, том самом селе, которое раскинулось за высокой стеной на другом берегу реки. Весь была добрая и большая. Двор, на котором стояло шесть телег, а в хлеву мёртвые и живые лошади, мог вместить ещё столько же телег, если не больше. Дом-терем, которому, конечно же, было далеко до Великого Терема и даже до Лунного, встретил их тёмными глазницами окон. Но тусклый свет горел на крыльце, на котором их встречал невысокий, щуплый мужичок. Ворота в постоялый двор были открыты.
  Хозяин подворья указал место, где поставить телегу и коней. Рявкнул на двух собак, сидевших на цепи, что рвали клыкастыми пастями морозный воздух, показывая хозяину, свою преданность и защиту, и то, что не зря жрут харчи. Затем, окинув пришлых удивлённым взглядом, когда Сила, Кощей, Ворона и Апанас спрыгнули с облучка, спросил:
  - Вам сколько комнат?
  - Одну на четверых, ежели есть, - хрипло и устало отозвался Скоморох, когда Медведь не ответил.
  - Баньку топить? - опять вопросил хозяин. Но ответ был и так ясен.
  - Топи, добрый человек, - просипел Кощей.
  - И я так понимаю лекарька вам, путники, надобно, - буркнул он, внимательно разглядывая Силу.
  - Желательно хорошего, - кивнул Кощей, забирая у Медведя сумку с деньгами и документами. - Нарвались на Греха.
  - Так значит то вы шумели в глухомани. Там, в той степи? - осторожно спросил хозяин, указывая в сторону Дальустья.
  - Мы, хозяин, - кивнул Скоморох.
  - Дак, что ж это, - прошептал хозяин, увлекая их за собой к крыльцу, - рядом эта тварь шастала? Рядом с нами?.. Где? - всё же решил уточнить мужичок. И Сила понял, хозяин постоялого двора ответа ждёт с ужасом и трепетом.
  - В Дальустье, - сказал Кощей и чуть не наткнулся на резко замершего мужика. Тот остановился на первой ступеньке широкого крыльца, вцепился в перила и, повернув голову, широко открытыми глазами глянул на Скомороха.
  - В Дальустье? - то ли спросил, то ли повторил хозяин. Пока что мысли его не сформировались, но сердце уже гулко забилось в груди. - И чаво ж, в Дальустье не остались? Яромир бы не отпустил темнотой бы вас? Он хороший. Древний, но хороший человек-ты. При нём и школа-ты расцвета. Земляника тоже был ничаво, но тот уже постарел, башка не так варила, дык и глупостями порой занимался. Говорят, взятничал и ремонтами не хотел заниматьси... Вот так... А... Как же ж поехали? Торопитесь чай, мож?..
  Мужичок спрашивал, но уже знал ответ. Раньше знал. Ещё до того, как они оказались у стен Белоустья. Но ему надо было знать точно. Надо было озвучить то, что пугало его.
  Некоторое время они смотрели друг на друга. А потом Кощей прохрипел:
  - Нет больше Дальустья, добрый человек. Нет, - добавил он, чтобы хозяин подворья уверился в его словах точно. - Мы везли к Яромиру Лунному Агату вот их, а када приехали, Грех уже всех пожрал и разломал школу. Никого не осталось. Никто не уцелел. Всех... С детками ж был...
  Хозяин пошатнулся и, цепляясь за перила, осел на ступеньку. Нижняя губа задрожала. Задрожала челюсть, когда он открыл рот, чтобы задать очередной вопрос.
  - Прости, хозяин, давай позже поговорим, - сказал Скоморох, нагибаясь, чтобы помочь тому встать. - Моему брату бы лекаря хорошего, яд уже распространился. Да и баньку бы нам. И поспать. Устали.
  - Да... Да, конечно. Лекарь есть, прям тута, бабка жены... старая ведьма, - хрипло забормотал хозяин, разворачиваясь и поднимаясь дальше, а потом открывая дверь, за порогом которой уже стояла старуха, такая же, как Настасья, мужа которой Сила недавно закопал. Они были похожи друг на друга эти бабки, словно одна и та же по свету бродит и жизнь одну и ту же проживает, в то же время, только в других местах. Множит их наверное кто-то, невесело подумал Могильщик.
  Хозяин постоялого двора, завидев бабку жены, тут же взял себя в руки. Указал ей на Медведя и пошёл к стойке, чтобы зайти за неё и быстро сорвать деревянную дощечку, на которой были нацарапаны буквы. Ключей не было, потому что комнатой оказалось чердачное помещение. На дощечке так и было написано: "Чердак".
  - На четверых тока чердак, - пояснил мужик, - но там и кровати хорошие, и шкаф есть. Комод стоит и сундук даже. Правда там три их, но вот тот, что будет с краю, справа, тот пустой. Ну энто ежели че. Так что не думайте, что плохо будет. Пыли многовато, но я с вас немного возьму. Правда на четвёртый придётся подыматься. Я щас в баньку дров подкину. Буквально часа три назад отгорели, проезжие гости парились. Идите, я вас крикну.
  Поднимаясь по лестнице, Медведь чувствовал, как мороз пробирает до кончиков ушей. Вроде ж отпустило, когда Скоморох огнём почистил, пусть и не помогло, но легче стало. А вот опять накатило. Бабка поднималась медленно, переставляя свои кривые ножки, и тогда Сила сунул свой мешок в руки Апанасу, который до сих пор пребывал в странном помешательстве и, несмотря на болевшие раны, подхватил старушку и понёс её наверх.
  - Спасибо, медведушка, - сказала бабуля. Сила ничего не ответил, а когда внёс старушку под тёплую крышу чердака, аккуратно поставил на пол и завалился на первую попавшуюся кровать. Ворона тут же к нему метнулась, начала причитать. Бабуля попросила упырку отойти, и та, всхлипывая, всё же сделала пару шагов в сторону. А Кощей спросил у старухи, не надо бы чего. Бабуся покачала головой, сказала, чтобы полотенца и мыла брали и шли в баньку.
  - Она ещё тёплая. Идите первыми мойтесь, а я пока медведушкой займусь. А кода закончу тута, в баньку его париться поведу.
  И Кощей потянул за собой Ворону с Апанасом, и Медведь словно в тумане смотрел на то, как они выходят за дверь. Тело ныло и болело, раны горели. Внутри что-то скручивалось и бурлило, Сила почувствовал, как его затошнило. Оборотень с отравой справлялся плохо, от такого и правда можно было умереть. И даже по-настоящему.
  Бабуля, стоило Кощею и упырятам выйти, зажгла пучки сухой травы, затем обсыпала его зерном, сунула пучки в руки. Вытянула из кармана старого тёплого халата шнурки и затянула на них несколько узлов. Затем повесила себе на шею и вынула из другого кармана мешочек, в котором была соль. Ею она закрыла кровоточащие раны, отчего Медведь покривился. Запекло сильно. А едкий дым от пучков соломы проникал в глаза и ноздри, заставлял хрипеть и покашливать. Бабулька сняла с шеи один из шнуров, присела на пол, на котором лежал вязанный половик, натянула шнурок руками и принялась шептать. Слов было не понятно. Сами же ведьмачеи не разбирали того, что бормотали. Могли шептать громче, могли тише, могли одними губами. Но колдовство творилось, творилось с помощью шнурков, лент, тряпиц, на которых обязательно был хотя бы один, но узел или же вышивка. С началом ворожбы шнур в руке бабушки начал тлеть, распадаться на тонкие, шерстяные нитки, источать едкий дымок, добираться до узелка, чтобы поглотить и его. И продолжить свой путь дальше. Иногда старушка затягивала новый науз, но шептуна никогда не прерывала, если только для этого нужно было специально сделать паузу.
  Сколько продолжалась над ним ворожба старой ведьмы, Сила не знал, однако опомнился он уже в бане. Голый. Пар проникал в лёгкие и в поры, и скользил горячими каплями по коже. Прочищал всё тело и внутренности, заставлял кашлять и выхаркивать что-то чёрное и склизкое. Бабка хлестала веником, что держала тощей, словно сухая ветка сливы, рукой, и хлестала так сильно, что Сила готов был соскочить с лавки немедленно и укатиться прочь. Бабуля продолжала бормотать и продолжала сжимать в другой руке уже ленту, на которой была изящная вышивка. Потом она эту ленту повязала Силе на лоб, вытянула другой шнурок и снова зашептала.
  Сила ещё помнил, как плёлся из бани, закутанный в простыню, и не помнил, как где-то в стороне всходило солнце, помнил лишь, как поднялся на четвёртый этаж, миновав не знакомых людей. Помнил, как переступил порог и глянул на сидевшего на кровати Кощея и мерно спящих упырей. Помнил, как лёг в кровать, и Скоморох заботливо укрыл его тёплым, ватным одеялом. Помнил, как прикрыл глаза... и дальше ничего, кроме темноты.
  Проснулся Сила на закате, когда солнце вот-вот собиралось коснуться алым диском горизонта. Могильщик тогда подумал, завтра будет мороз. Перекатившись на спину, Медведь, не вставая, глянул в высокое, от пола до потолка, рядом с которым стояла его кровать, окно. Бойница была узкой, но отсюда просматривалась вся деревня и даже поля, что лежали за ней. И часть реки, что изгибаясь, проходила почти рядом с домами. Наверное и паводки тут бывали частыми, однако людей это не пугало. Хорошие колдуны отведут беду, и Сила был уверен, что в этой деревне они были.
  Сев на кровати, Медведь покривился, пощупав огромный шрам на том месте, где ещё утром была дыра. Затем осмотрел розовый, уродливый шрам на боку. Покрутил шеей. Раны ныли, но не болели, и в принципе в движениях не стесняли. Но Сила знал, резко поворачиваться, нагибаться и уж тем более прыгать было запрещено. Пока. Дня три. Хорошо, что ведьма оказалась на постоялом дворе. Ведьмы ядовитые раны заклеивали на раз-два. Впрочем, хороший лекарь делал так же, однако хорошего лекаря днём с огнём сейчас не сыщешь.
  Кстати, морда у Силы уже почти зажила. Надо бы подправить бороду и усы.
  Вещи Медведь нашёл на стуле, возле кровати. Быстро натянув трусы, подштанники и штаны, надел носки и сразу же сапоги. Потом майку, рубаху из серого, плотного льна, свитер. Расчесал спутанные волосы пятернёй, заплёл в косу, порыскал на стуле резинку или тряпицу, затем под кроватью. Ничего не найдя, затянул косу в узел. Распутается через пять секунд, ну и ладно. Пригладив кривую бороду, Сила поднялся. Слегка повело. Удержался. Немного обождал и пошёл к выходу. По дороге глянул в огрызок зеркала, испугался. Покривился, вышел за порог.
  Спускаясь вниз, он задержался у небольшого оконца. Его взбудоражили крики. По большому двору бегали Апанас, Ворона и ещё несколько ребятишек - двое из них перевёртыши-волчонки. Дети играли в мяч, пиная его и восторженно кричали каждый раз, когда удар получался, и так же громко расстраивались, когда проходил мимо ворот, которые представляли собой четыре дубовые чурки. Медведь продолжил спуск и вскоре оказался в небольшой горнице, а там вышел в просторную хоромину, заставленную столами и лавками. За столами сидели люди и атмосфера в горнице витала такая, что впору вешаться. Медведь понял - попал на поминки.
  - Это мой брат, - сказал Кощей, сидя у большого камина, трещавшего огнём. В руках у него была домра. - Сила Медведь поборовший демона Греха.
  - Добра тебе, Сила Медведь, - подошла к нему женщина с красными от слёз глазами. - Садись. Помяни наших деток и друзей.
  - Благодарю, - пробасил Медведь и присел туда, куда указывала женщина. Ему тут же поставили чистую тарелку, женские, заботливые руки наложили картошки и мяса. Сунули под нос кутью. Сила съел ложку. Мужики налили в стакан.
  - Пусть костры освещают им темноту, а звёздная дорога будет светлой, - сказал Медведь и выпил всё до дна. И другие тоже выпили, женщины всхлипнули, мужики вздохнули. Некоторое время в горнице стояла тишина. Сила с трудом закусывал. Хорошо, что ухватил нарезанных с луком и горошком солёных огурцов. Если бы сунул в рот мясо, то точно бы подавился.
  Нарушила тишину выбежавшая откуда-то из боковой двери женщина, она несла две огромные чашки. Над ними поднимался пар. Медведь учуял солянку. Хозяйка двора поставила их на разных столах, забрала пустые. Тут же встали из-за столов ещё две женщины, но она приказным тоном сказала сидеть.
  - Сама управлюсь, - рыкнула властно она и убежала.
  Кощей пробежал пальцами по струнам.
  - Ну что же мы сидим, как на похоронах, добры люди?! - вопросил он, вставая.
  - Дык мы и есть на похоронах, добрый человек, - ответствовал ему кто-то из-за столов.
  - А ежели мы на похоронах, то чаво ж не плачем, добры люди? - продолжал скоморошить Кощей, трогая струны ловкими пальцами.
  - Дык все слёзы ужо выплакали, мил человек, - ответил ему другой голос.
  - А ежели выплакали, то по что ж не смеёмся, добры люди?
  - Дак, как можно смеяться, мил человек. Мы ж на похоронах.
  - А ежели на похоронах, то что ж и смеяться нельзя, добры люди?
  - Дак грех же то, вроде как, добрый человек.
  - А нет такого греха, как смех, добрые люди. Даже если горе, давайте посмеёмся, чтобы им зажечь костры в той тьмущей темноте, в коей они сейчас прибывают-ты в ожидании, када им явится звёздная их дороженька, что уведёт их кудась неведомо-то, но всяко в иной мирок, а может и в энтот-ты наш. Давайте будем смеятьси и пусть они смеются с нами тоже, и смотрят на нас и радуются за нас. И пусть пути их будут гладкими, а миры, кудась приведут их дороги, чистыми и добрыми, светлыми и тёплыми, яркими и пушистыми.
  И Кощей забрынчал мелодию и тут же громко заголосил:
  - Поварёнок варит борщ,
  Он на удивленье тощ.
  А рядом папенька стоит,
  Сальным пузом шевелит.
  "Ты варись-варись борщец", -
  Приговаривает шкет.
  А папаня жарит сало,
  Ёму своёго же мало.
  Люди смеялись пока что с натугой, но уже смело хлопали в ладоши, кто-то даже привстал и стал притопывать на месте. Сила, пока вновь не наступила жуткая тишина, быстро слопал то, что ему наложили в тарелку и с удовольствием наложил себе только что принесённой хозяйкой солянки. Ох, как любил он солянку! Рядом кинул четыре картошины и три куска сыра. Затем собрал с тарелочки всё сало, что оставалось, притянул пару кусков белого хлеба и два куска чёрного. Положил рядом с тарелкой полголовки лука и два зубчика чеснока. Ох как же он хотел жрать!
  - Я недавно парил кости,
  В баньке славной на погосте.
  Хорошо же было там,
  Только мне бы пару дам.
  - Пошляк! - кто-то выкрикнул смеясь. Люди начали посмеиваться громче, более веселее.
  - Остынь, Бурьян, - крикнул женский голос. - Не хошь, не слухай.
  - Да отчего же не хочу. Хочу.
  Тут Скоморох заиграл на домре громче, заставляя людей замолчать и слушать его дальше.
  - То ли ветер ветку клонит,
  То ли кустик шевелит.
  Ты послухай, кто-то стонет...
  Здесь Кощей сделал вид, будто застал кого-то за пошлым делом, скорчив рожу и чуть ли не сгрызая свои пальцы. Кто-то прыснул так, что аж захрюкал и запищал. Этот смех заставил людей посмеяться уже более открыто и свободно. Медведь вдруг подумал, как можно смеяться на похоронах? А потом вспомнил, как сам смеялся, стоило только похоронить кого-то из товарищей. Это нервное. Это всё для того, чтобы мёртвым лучше было уходить в другие миры. "Я могу в богов не верить, но в души я буду верить всегда", - вдруг подумал Сила.
  - Так вон тож моя жена! - закончил громко Скоморох и топнул ногой, проявив гнев мужа, застукавшего свою жинку в кустах за неприличным делом с соседом, а может с кем и чужим.
  - Только посмей мне... - кто-то пригрозил кому-то кулаком, однако женский голос, наполненный лёгким возмущением и властью, громко крикнул:
  - И что тогды будеть?
  - Зря ты так, Иван. Это ж када мы суваемся, совсем другое, а када они нам не дают, это уже глобализация, мать хиё так.
  - Что за пошлость?! - вскрикнула другая баба, перекрывая всеобщий хохот.
  - Скоморох, продолжай.
  И Кощей на радость другим продолжал. Перебирал струны, пел частушки, перепрыгивал с ноги на ногу, выделывая какие-то нелепый танцевальные па, отыгрывал текст, не забывал выпивать, беря стаканы из добрых, обязательно женских рук и закусывать, собирая еду из ложек, опять же протянутых женскими ручками. Мужики не спорили, пусть сегодня будет так. Как-никак Кощей и его брат Греха одолели, а ещё вот на похоронах бесплатно скоморошат.
  - За чертой стоит избушка,
  Там живёт одна старушка.
  Бабой кличится Ягой,
  С костяной она ногой.
  Не ходи туды гулять,
  Бабка будет бушевать.
  Заберёть тебя в свой терем
  И насадит там на вертел.
  И посадит в печь она
  Тебя добра молодца.
  Не успеешь пукнуть, как...
  Станешь жаренным, дурак!
  К тому моменту когда Медведь набил брюхо, Кощей закончил петь частушки, и люди поблагодарив его, попросили пока отдохнуть. И он не стал отказываться, правда начал что-то говорить и увёл всех в разговор о чём-то постороннем, иногда смешном, иногда нелепом, иногда простом. Получалось у Кощея травить байки из жизни легко и просто, да и вообще с людьми общаться. Не так как у Медведя. А ведь когда-то давно тощий мальчишка, настоящего имени которого уже никто и не помнил, был тихим, скромным и робким. Как удивительно меняет жизнь людей.
  Сила ещё раз осмотрел горницу и отметил, что хозяйка присела на краю стола, рядом с хозяином и принялась вкушать приготовленную пищу, поминая усопших. Они слушали Кощея тоже, и улыбались со всеми, иногда посмеивались, иногда удивлялись. Сила не нашёл здесь только детей, которые играли во дворе, и бабулю, что лечила его рано утром. Прикрыв глаза, Медведь отдался звериному чутью и слуху. Уловить старушечье сердце, которое билось где-то рядом, не составило труда. Могильщик взял с вазочки шоколадные конфеты, затем ватрушку с творогом, встал из-за стола и вышел.
  - Ворона! Папа! Дочка! Ворона!!! - заголосила упырка, только завидев его. Бросила мяч и кинулась к нему, обнимая. Следом за ней, уступая ровно шаг, летел Апанаська. Теперь он уже не был таким зашибленным, как ночью. И что случилось с парнем? Может он из Дальустья? Расспросить бы, так толком и не понять же, что лопочет.
  Сила немного постоял так, потом оторвал от себя упырят и послал играться обратно. Чужая ребятня смотрела на него издалека с лёгким испугом, уж больно грозный дядька был, здоровый, бородатый, волосатый, страшный, да к тому же медведь. Когда к ним вернулись упырята, игра началась заново, а Сила подошёл к бабуле, что сидела на лавочке в овечьем тулупе и укутанная поверх одеялом и пуховым платком. Она видно грелась на солнышке, однако солнце уже давно зашло и на улице установились сумерки, и с наступлением сумерек колдовские знаки зажгли висящие на столбах и крыльце лампочки.
  - Добра тебе, бабуля, - произнёс Сила, а потом протянул ватрушку и шоколадные конфеты. - Возьми. Не моё это, с чужого стола взял, и прости меня за это, но знаю, что сладким надо одаривать тех ведьм, кто помог в лечении.
  - Спасибо, медведушка, - бабуля вытянула из-под одеяла старческую руку и приняла дар. Ватрушку тут же принялась есть. - Не важно с чьего стола и не важно откель взято, даже ежели украдено, ведьму всегда надо потчевать сладким. Пусть даже рафинадом. Сейчас об том мало кто знаеть.
  - Да, - только и сказал Могильщик и присел рядом. - Тебя может в дом отнести? Солнце уже село.
  - Хм... - задумалась бабуля, шамкая наполовину беззубым ртом. Ватрушка на самом деле была вкусная. Только сейчас Медведь вдруг подумал, что пекла бабкина внучка. Вкусно пекла. А не сама ли старушка однажды ей рецепт подсказала и научила? - А отнеси, - вдруг сказала она и хрюкнула, то ли усмехнулась, то ли рассмеялась.
  Сила отнёс старушку туда, куда она попросила. Хозяйка - Златовласа, как потом выяснилось - было воспротивилась, мол, сама отведёт, но Медведь сказал, что ему не трудно. Старушка жила на первом этаже, в маленькой клетушке. Сказала Силе, что ей хорошо тут. От печки и камина идёт тепло, а много старухи и не надо. Однако, Медведь и не думал сомневаться в словах бабули. Видно, что и внучка о ней заботилась, и правнуки, два здоровых парня и юная девушка, и муж внучки так же был к ней привязан. И дети, что играли в футбол во дворе. Немного пообщавшись со старушкой, Сила вернулся в горницу, где Кощей вновь взял домру и на этот раз по просьбе сельчан запел тоскливую песню. "Балладу о месте".
  - Когда это было не помню,
  Возможно с начала времён.
  Возможно глубокою ночью,
  А может и пасмурным днём.
  Быть может на раннем рассвете,
  А может с вечерней зарёй.
  Об том знает лучше всех ветер,
  Что дует с начала времён...
  Кощей сделал небольшое вступление, без слов, перебрав струны и сложив красивую мелодию. Кто-то из народа взял гусли и перебрал струны на них. Вышло очень красиво, и Медведь присел на своё место, заслушавшись. Скоморох хоть и не выступал по хроникусу, хоть и не собирал в тавернах, да пивнушках толпы своих почитателей и не брал за свои представления денег, если случалось где просто попеть и поиграть, однако его знали, наверное, по всей Славорусии. Знали и любили. Ведь его песни пел не только он, а ещё другие, которые выступали по хроникусу. И о нём часто говорил Петрушка-кормушка и сам иногда исполнял его баллады и частушки.
  "Баллада о месте", которую Скоморох написал чёрт знает в каком лохматом году, разлетелась по свету, как тот ветер, что был у него чуть ли не главным действующим лицом в стихах. И вот, для людей, видеть самого Кощея Скомороха рядом и не попросить спеть одну из самых известнейших песен, было бы большим упущением. Кощей их понимал и прощал им эту небольшую фривольность. Да и как не уступить, когда сегодня... горе.
  И ветер был свидетелем тому,
  Как поле окропили каплей крови.
  Как мир померк в глазах, и никому
  Не пожелал бы он такой вот доли...
  После того, как Кощей закончил балладу женщины всхлипнули, утёрли слёзы, мужики тайком промокнули глаза, разлили по стаканам и опять помянули. Расходиться люди стали через пару часов, когда и чашки почти все опустели, и бутылки тоже. Расходились, желая друг другу добра и тихой ночи, приятных снов и доброго утра. Домой спешили через темноту, опасаясь, вдруг кто ужасный нагрянет в село. И пусть Белоустье было обнесено стеной, всё ж ночью ходить страшно.
  Когда хозяйка с дочкой и сыновьями убрали со столов, Кощей и Сила присели в скромном углу, а с ними и хозяин с недавно прибывшим вестником. Он только вышел из баньки, когда люди поспешили по домам. Присев с ними за стол, на котором скромно стояла квашенная капусточка, солёные огурчики, картошка, жаренная рыба и бутылка самогонки, вестник от Скомороха и узнал, что в Дальустье случилась беда. Да и вообще, нет больше Дальустья. Оказывается он в спецшколу тоже ехал, весточки деткам нёс, да от них собирался вести по родительским домам разнести, а теперь, оказывается, слёзы принесёт, не иначе как.
  Этот вестник был дорожным. Застенные простые, внимательные, приземлённые, добрые, снисходительные и, конечно же, отчаянные, боевые, совсем не такие, которые по Большой Столице разъезжают. Этот вестник захотел услышать всю историю, от начала до конца. Он достал блокнот и карандаш. Сила налил ему и остальным по рюмке. Выпили. Закусили. И тогда Кощей поведал правду, от начала до конца. Когда Скоморох закончил, вестник некоторое время молчал, потом сложил листы в несколько половинок, поместил их в специальный кожаный планшетик, из которого вынул блокнот и карандаш. Сумочка висела на ремешке, перекинутая через плечо.
  - Вот так беда, - произнёс он после тяжёлой паузы. - Какое лихо посетило нас на энтот раз-та? От какого ворога-то спасаться? Демонов развелось, что огурцов на базаре. При Игоре такого не было.
  - Да при Игоре много чаво не было, - вздохнул Авдей, хозяин постоялого двора, беря в руки бутылку и наливая в стопки.
  - И многа чаво было, - отозвался Кощей со знанием дела. - То дела минувшие, чего вспоминать. Прошлое ворошить, покойников мучать. У их другая жизнь теперича. А вот ковыряться бум, дак сложиться у них там всё печально. Ты лучше свои новости поведай. Чего есть на Светлорусии? А чаво и нет?
  - Дык, бог упал.
  - Знаем, - кивнул Кощей, беря стопку.
  - Беды много наделал, - продолжил вестник после того, как выпил и закусил. - Цветы энти растут, душу треплют, слуха лишают. Люди с ума сходют. Бледняки не можут никак совладать с трупом-то. Оно вроде же как и получатся, а вроде и нет. Только уничтожат поле, а оно опять к утру вырастает. Понятное дело бога надо испепелить, а не могут к нему подобраться.
  - Дык сил не хватат? - спросил Авдей.
  - Сил хватат, - отправил в рот ложку квашенной капустки вестник и шумно захрустел ею. Затем подцепил рыбий хвост, уложил себе на тарелку. - Но хитрость там кроется какая-то. В общем, тяжко у Ладогора Снежного.
  - Но жить-та как-то нада, - вздохнул Авдей.
  - Дык живём вот, - продолжал вестник, теперь зачерпывая деревянной ложкой две картошинки. - А как же без энтого. Коли не жить, так и не рождаться вовсе. И где вообще наша не пропадала. Ни разу ещё не было такого, чтобы человек-та не справился с бедой. Справимся. Сдюжем.
  - И то верно, - кивнул хозяин и опять налил по стопкам.
  Выпили. Потом разговор перетёк вновь к Дальустью. Хозяйка рассказала, что у некоторых из Белоустья в школе учились дети. А про Яромира Лунного Агата только хорошее и можно вспомнить. Златовласа снова утёрла глаза, жалко столько деток погибло и люди там хорошие были. А Медведь вновь подивился тому, как так случилось, что целую школу пожрал один демон, пусть и сильнейший.
  - Село у нас не большое, но мы дружно живём. С роду такого горя не было, - покачал головой Авдей.
  - Не было. А поминки прошли славно, - утирая слезу и улыбаясь, сказала Златовласа, потом высморкалась в передник - всё равно стирать. - Благодарю тебя, Кощеюшка Скоморошик.
  - Да, что ты, хозяюшка... - отмахнулся Скоморох, растаяв в одно мгновение от такой нежности. Уж как только умудрился не добавить "зорька алая". Видно в тот момент посмотрел на суровую морду хозяина. Застолье прошло, можно и поревновать немного.
  - А что, закончилась, - подивилась Златовласа, когда глянула на бутылку, которую Авдей поставил под стол, ибо и правда, иссякла живительная влага в ней. - Я сейчас ещё принесу.
  И только сорвалась с места, как в горницу забежал старший из сыновей и позвал отца - постояльцы приехали. В доме поднялась суета. Вестник доел принесённую еду, ещё раз пожелал удачи Медведю и Скомороху и поднялся к себе в номер.
  Некоторое время Кощей и Сила сидели молча. Медведь ел мочёные яблоки, а Кощей перебирал струны на домре, думая о своём. Хозяйка быстро убрала пустую посуду, затем принесла сидр, солёных грибочков с луком и убежала. Медведь налил по стаканам.
  - Тут у меня сюрприз приключился, брат Сила, - сказал вдруг Кощей, и Могильщик глянул на него исподлобья. Он сидел напротив брата скрестив руки и положив их на столешницу. За окном была ночь. Медведю хотелось спать. Странно, весь день провалялся и вот, поди, опять глаза слипались. Раны ещё беспокоили, голова гудела. От выпитого и от шрама, что ещё алой полумаской был на лице.
  - Ну, - поторопил Кощея Сила.
  - Я позвал Жнеца, а он не явился.
  Некоторое время Медведь смотрел на Скомороха всё тем же тяжёлым взглядом, будто собирался ему череп проломить - вообще-то у него всегда был такой взгляд, особенно, когда хмель по крови гулял - потом сказал:
  - Ушёл что ли?
  - Куда ушёл? - огрызнулся Кощей, говоря тем самым, что ничего Могильщик не понимает. А Сила и правда не понимал. Потому взял стакан, пожал плечами и ответил:
  - В лес, куды ж ещё, - и осушил стеклотару.
  Скоморох выпил тоже, подумал немного, пьяными глазами глядя на заляпанную скатерть, и продолжил:
  - Обиделся, наверное. - Помолчал, покрутил стакан в руке и вернул на стол. - Он же ж у меня своенравный. Как только на горизонте кажется сеча, так тут же невтерпёж, мол, пусти, порубаю сволочей. А мы уже как лет семисят в мире и согласии живём. Мечи сложили, колдовство для благих дел, в миру и быту только. Вот он и обиделся на меня. Решил со мной ничего общего больше не иметь.
  - Да дрыхнет он, - выдал Медведь, продолжая сидеть ровно так, как прежде. - Чего им тёмным духам надобно? Живут вечно, совсем не дохнут, ты мне сам об том говорил. Жить вечно тяжко. Вот он и решил вздремнуть пару столетий. А мож его лень одолела.
  - Ты вообще себя-то слышишь?
  - Всё-то тебе не так, - вздохнул Медведь.
  - Я говорю, что обиделся он.
  - Ну обиделся и обиделся. Как обиделся, так и разобидется, - обиделся в свою очередь Сила.
  И Кощей открыл рот, чтобы ещё что-то добавить, как в горницу вошла группа людей, и хозяйка их повела к большим столам, чтобы усадить и быстро выслушать, чего приезжие гости будут ужинать. Выпив ещё по стакану сидра, Кощей и Сила вышли из горницы, поймав по дороге дочку хозяйки и сказав, что они закончили и что она может убрать со стола. Девушка кивнула и устремилась дальше по лестнице. По той же лестнице потопали Скоморох и Медведь. Уже ложась спать, под сладкое сопение упырят, Скоморох сказал, что завтра бы надо задержаться на дворе, и уже поехать дальше через сутки.
  - Бабуля сказала, что тебе нужен отдых. Так что послушаем бабусю. Ибо ты, брат Медведь, уже старый. Не хрен молодиться.
  Сила промолчал о том, что не ему одному тут перевалило за двести, только одеяло до ушей натянул и к окну отвернулся. Послезавтра, так послезавтра. Он и сам понимал, что с дальнейшей дорогой надо бы обождать.
  
  16 глава.
  
  Утро скользнуло по лицу солнечными лучами, нарушая дрёму щебетом птиц. Первый раз Медведь проснулся ни свет ни заря, чтобы сходить в туалет, потом открыл один глаз, когда поднялись Ворона с Апанасом - разве с ними поспишь? Упыри начали огрызаться, затем что-то делить, после рычать, далее шипеть... закончилось всё тем, что они подрались и были выброшены Силой за дверь. Через некоторое время, что было даже удивительно, встал Кощей. Брат обычно спит до последнего. Собрался и спустился вниз. Сила тоже хотел было встать, но, решив полежать ещё пару минут, задремал.
  Первым делом, стоило спустить ноги вниз, Могильщик потянулся за одеждой. Некоторое время смотрел на новую чистую сорочку из белоснежного хлопка, аккуратно вышитую по вороту и тонкой ниточкой по манжетам, затем на свитер из мягкой шерсти тёмно-синего цвета, потом на тёплые стёганные шаровары и тонкие подштанники, ну, и конечно же, вязанные цветные носки. Затем окинул взглядом чердачное помещение, но прежней одежды не нашёл. Подумав немного и рассудив, что эти вещи для него - вроде как и размер подходящий - Медведь натянул новенькие, пахнущие мылом вещи и сунул ноги в сапоги.
  На втором этаже на лестничном пролёте столкнулся с дочкой хозяина. Звали девчонку Беляна. Медведь сразу же вспомнил красотку, с которой столкнулись в Оконце близ Стеклянного Костяка. Дочка Златовласы и Авдея была не так красива, но очень мила. Ей было не больше двадцати, она постоянно улыбалась, бегала, как заведённая, с любопытством всматривалась в каждого и очень любила истории, что рассказывали вестники с дороги. Сила сложил о ней мнение только лишь за вчерашний вечер.
  - Ой, а дядя Скоморох пошёл к тёть Полине, - затараторила девушка, неся комок смятого постельного белья, чтобы замочить, а потом постирать. По дороге решила Медведю поведать, где его товарищи, чтобы не искал. Хотя Сила её об этом не спрашивал. - Она вам кстати одёжу принесла новую. У неё дядь Миша вот как семь лет поехал на заработки и пропал, никто не знает, где он. А она всё ждёт, одёжу ему шьёт. Она хорошо шьёт. Дядь Миша тоже был большим. Хоть и лис.
  Беляна остановилась внизу, в небольшом холле, из которого вело несколько дверей. Одна в подклеть, другая в горницу, третья в малую горницу, четвёртая вроде как на кухню.
  - Он понёс ей свой тулуп, я постирала его, но там надо бы заштопать, - продолжала она, не ожидая от Медведя ответов. - Вот тёть Поля и предложила дядь Кощею помощь. А ваши вещи я тоже постирала и тулуп ещё не высох. Его тоже надо бы заштопать, но то мама вечером сделает. А упырята во дворе с Жоркой и Стёпкой играют и с щенятами. Зойка аж шестерых принесла, дурёха, - продолжала она доклад. - Вы загляните на кухню, прежде чем в горницу идти, скажите маме, что завтракать будете. Но сперва к бабушке зайдите. Вы же знаете где. Бабушка сказала, что знаете. Она хочет вам что-то сказать.
  Затем тараторочка кивнула головой, как смогла, из-за огромного кома постельного белья, и шмыгнула в ту дверь, что вела в подклеть. Медведь постоял немного, переварил информацию и направился обратно, к лестнице, чтобы скользнуть под неё и стукнуть в небольшую, спрятанную там дверь.
  - Садись, Медведушка, - указала на табурет, что стоял посередине маленькой комнатки бабуля. - Косы тебе буду плести, - хрюкнула старушка, то ли кашлянула, то ли посмеялась. Сила не стал сопротивляться. Присел, растрепал и так распущенные волосы, упавшие на спину, руки и грудь русой волной с заметной проседью. Бабуля взяла гребень.
   Сила и не помнил, когда ему в последний раз волосы заплетали. Кажется то было в одном из походов, в их отряде затесалась девушка, не так уж и красива чтоб, но очень добрая душа. Так она плела всем. Плела и пела, и как-то хорошо на душе становилось. И не ведьмой была, а простой бледной колдуньей. Плела хорошо, тонкие пальчики прохаживались по гриве, будто перебирая каждую волосинку, массировали голову и только потом начинали плести. Стыдно, но Сила не помнил, как звали её. Ранили как-то, Лучезар еле успел залатать ей дыры в груди, удержать головку, что повисла на коже и сохранить ей жизнь. После этого оставили её в ближайшем городке, хотя она просилась дальше с ними. Но дальше их ждал древний город, а в том городе, помимо засевшей мелкой хвори, нашлось три Греха. Хорошо, что она не пошла. Может сейчас где плетёт своему мужу косы и забыть забыла про них, как, впрочем, и они про неё.
  У бабули были старческие скрюченные страшные пальцы. Они дрожали и сама бабуля слегка подрагивала от старости. Но она стояла за спиной у Медведя, хрупкая и маленькая, крепко держала деревянный гребень с выжженными на нём символами и чесала сверху вниз - мягко и плавно, будто и не коклатился тяжёлый, уже не такой густой, но ещё добрый волос Могильщика.
  - Дорога будет у тебя долгая, Медведушка, - вдруг заговорила бабуля, откладывая гребень и разглаживая длину волос уже ладонями. - Дальняя. Опасная. Витая-перевитая, Медведушка.
  Бабуля взяла лежавший на кровати красный толстый шнурок - хлопковую нить скрученную из нескольких нитей. Затем поддела пальцами немного волос и принялась вплетать шнурок, продолжая уже шептать. Она сплетала шнурок с волосами, иногда затягивая узлы. Затем остановилась, с трудом взяла из чашки гранитную бусину, начала вдевать в шнурок:
  - Может весна придёт, а ты будешь всё в дороге, а может и лето. И будешь в дороге любоваться цветами, но даже мои глаза, Медведушка, не видят когда закончится твоя дорога и к чему она приведёт.
  Потом вновь зашептала, продолжая вплетать шнур и вязать на нём узлы.
  Сила не стал спрашивать у старушки ничего: ни про сына, ни про бога, ни про Кощея, ни про упырят... Меньше знаешь, больше спишь, а слетевшие с языка слова, не перепишешь уже никак. А если не сказать, так может и дорога свернёт куда прочь от опасности. К чему будить лихо, пока оно тихо. Ведьма же сама знает, что можно говорить, а чего нельзя. Поэтому Сила и молчал.
  - Встретятся тебе на пути хорошие люди и плохие люди, - через некоторое время заговорила бабуля, беря белый шнурок, с уже вдетыми в него деревянными бусинами и стянутый в узелки. - Хороших людей будешь оберегать, плохих спроваживать. Опасность от себя отгораживать, дорогих сердцу людей сохранять. Дорога, Медведушка, она такая, никогда не бывает прямая, никогда не бывает ровная, никогда не бывает сладкая...
  На этом бабуся снова зашептала, заплетая новую косичку, кривую, уродливую, но защитную.
  - Сымать не надо, Медведушка, - вновь прохрипела старушка, беря в руки другой шнурок, чуть тоньше тех двух. Он был переплетён с узкой лентой из рогожи, на нём было три узла. - Когда надо они защитят тебя. Не гонись за потерей. Они своё дело сделают и более тебе не нужными будут. Пусчай сгорят и стлеют на тебе, останутся клочками там, где упадут. В землю уйдут...
  И опять стала плести, пришёптывая. На этот раз чуть тише обычного, будто боясь, что кто-то услышит. На самом деле шептуны ведьмачей были разными. Кто-то шептал громко, кто-то тихо, кто-то хрипло, а кто-то одними губами. Шептали они неясные слова и звуки, которые сами не могли разобрать. Шептуны шли откуда-то изнутри. Шептуны были их силой. Они наполняли ворожбой нити и верёвки, ленты и вышивки. Это их оружие, которое несло, как проклятие, так и порчу, как лечебные свойства, так и защитные. Хороший ведьмачей мог побороть и Греха, и хорошего колдуна.
  Вот бабушка взяла с кровати вышитую синими нитями алую льняную ленту и вновь взялась за работу. Она продолжала бормотать, и Сила слушал её. Голос старушки пусть и был скрипучим, однако проникал глубоко, навевал сон и Медведю становилось хорошо. После алой ленточки, бабуля вплела синюю ленту с вышитыми на ней красными нитками символами. А потом и вязанную ленту из овечьей шерсти. И сине-грязный шнур, полностью затянутый красивыми узлами. Медведь знал, что такие крупные узоры получаются, когда их плетут из нескольких шнурков. Это был финальный, он собрал все их в один хвост на затылке, оставив часть волос распущенных по спине. Стянул в уродливую, перекошенную косу, затянулся ещё одним узлом и упал длинными концами до лопаток. В этом шнуре была основная сила защиты от яда демонов. И даже от проклятия ведьмачеев.
  - Ну вот и всё, - сказала бабушка, и Сила поднялся, повернувшись к ней. Она взяла его ладонями за лицо, посмотрела внимательно, будто латала ему рану на морде, потом довольно проговорила: - Ах, хорош. Мне бы лет сто минус, я б тебя, мой хороший, в своей кровати рядом с собой бы на все ноченьки уложила, - затем хрюкнула.
  - Да ну тебя, - буркнул Сила, ощущая, как краснеет, начиная от пальцев на ногах до кончиков ушей. Старушка отпустила его лицо, потрепала по бороде и громко рассмеялась.
  Медведь хмыкнул. Да уж, ранее ему никто, кроме матери, не говорил о том, как он хорош и красив. Оно и понятно, для мамы все её дети то принцы, то принцессы, а для людей, морда, что просит бревна, это значит, та самая морда, что просит бревна. И ничего тут с этим не поделаешь.
  - Прими мою благодарность, бабушка, - Сила чуть склонился. А старушка махнула рукой.
  - Ступай, богатырь, с миром. И пусть дорога перед тобой стелится. И ничего мне больше не неси. Это моя доброта к тебе, сынок Медведушка.
  Сила ещё раз поклонился и обнял старушку. Она несуразно похлопала его по могучей спине, и он вышел прочь. Некоторое время стоял на месте, а потом глянул в зеркало. На него посмотрел бородатый мужик. И чудным образом шрам на лице пропал, а борода сравнялась, но подправить всё равно надо бы. Однако так его ещё никто не заплетал. Накрутила бабуля знатно. Даже с бутылкой не разобрать.
  Оторвавшись от своего созерцания, Сила толкнул дверь в горницу, совсем забыв, что Беляна просила сначала заглянуть на кухню. Ещё только открывая дверь, Медведь услышал нестройный хор голосов, а когда вошёл в освещённую дневным солнцем хоромину, понял, что и правда надо было зайти на кухню. В горнице мест не было. Столько людей, пожалуй, было только вчера, на поминках.
  - Сила Медведь, - окрикнул его кто-то, и Могильщик посмотрел в сторону. Человека, махавшего ему рукой и звавшего, Сила меньше всего ожидал здесь увидеть. Некоторое время он стоял глядя во все глаза и думая, не мерещится ли ему. Стало совсем неудобно и даже заробел. Огляделся. Кого-то искал? Кощея? Но тут же вспомнил, что Скоморох побежал к некой Полинке, которая была одинока, и что скорей всего сегодня Кощей вернётся поздно, а может и не вернётся вовсе.
  Чувствуя себя идиотом, Сила направился к звавшей его Беляночке, лавируя между столами и лавками.
  - Присаживайся. Тут у нас есть место, - сказала Беляна Чаровница, отодвигаясь к седовласому упырю, что ни капельки не был против постороннего вмешательства в их компанию. Стол был на шестерых, однако сидело за ним пятеро.
  - Ах, Силушка, - послышался за спиной неожиданный голос Златовласы. Она поставила на соседний стол огромный котелок с только что приготовившейся тушёной картошкой. - Тебе чего принести?
  - А что есть, добрая хозяюшка? - вопросил Сила.
  - А чего пожелаешь, того и принесу. Вот картошечка дотушилась. Есть и жаренная. С луком и чесноком. Есть супец. И квашеная капусточка. И помидорки и огурки. Может яичницы с салом и колбасой? Домашней, - добавила она с лукавством. Мол, не отказывайся. Вкуснятина будет.
  - Сойдёт, - кивнул Сила. Затем, когда Златовласа убежала, повернулся к столу, а Беляна ему помахала рукой снова. - Дык, я мож... тута, - и глянул на сидевших с краю парней-упырей. Но те даже и не подумали сдвинуться с места, и Сила протиснулся к стене, присев рядом с Блеяночкой.
  - Садись уже, - говорила Чаровница, держа одну из подушек, которые лежали у неё за спиной, и теперь одна из них должна была оказаться за спиной у Медведя.
  - Благодарю, - буркнул Медведь, удобнее устраиваясь на лавке - то есть почти на самом краю, чтобы своей массой не задавить хрупкую красотку. Чаровница, не обращая внимание на его робость и скромность, затолкала-таки несчастную подушку ему за спину, так и правда было удобнее.
  Могильщик бросил быстрый взгляд на неё и подумал: "Ох, и хороша же!" Слава небу грудь прикрыла, а то ж глаза прям и лезут вниз, вот прям сейчас взяли и упали проверить, на месте ли два сочных, белых полушария. Нет-нет, дело не в том, что Силе чего-то не хватало, всё дело в том, что холодно, а она оголённая. И что что упыри к холоду более стойкие! Зима есть зима! Даже Лучезар поддевал подштанники, когда зима наступала, хотя они ему на хрен не нужны были. Но боялся, как бы в случае чего кое-что не отмёрзло. И правильно боялся!..
  При чём тут Лучезар, Сила не стал разбираться, просто подумал и всё!..
  ...Дак и болеют же упыри! Температурят. Кашляют и чихают. Сопливят. Странно так, болезней в мире нет, а простуда - есть! И ею вообще-то болеют все. Даже Сила два раза переболел. Один раз в детстве, второй раз... давненько это было.
  - Я слышала, вы Греха с Кощеем Скоморохом завалили, - заговорила Беляна, почти что на ухо. Дышала ему прямо в скулу или в висок, Сила не мог понять, и веяло от неё вкусно, прям как в парфюмерном салоне, куда однажды Сила забрёл Надирке духи купить.
  - Мы, - кивнул Медведь так, будто выдал целую тираду слов с огромным значением.
  - Нас послали расследовать, - вздохнула Беляна. Вот ещё сидела к нему вполоборота, положив одну руку на спинку скамьи, а другую на край столешницы. - Завернули на полпути. Жбана пришлось передать дружинникам. Думала сейчас разберёмся с ним, потом по важному делу поедем. А тут... - и посмотрела как-то не добро.
  - Так вы были уже там? - спросил Медведь первое, что пришло в голову.
  - Где? В Дальустье? - не поняла Беляна. Сила кивнул. - Да, были, - совсем грустно добавила она. Ещё бы, столько упырей погибло. Да молодые ж все, не окрепшие, наивные.
  - Вот думаем, как быть, - взял слово седовласый, потому что Беляна вновь замолчала, повернулась прямо и стала шарить по толпе взглядом. Бессмысленно. Старик сидел с другого краю. Чаровница была в центре. Рука Могильщика соприкасалась с её рукой, бедро притиралось к её бедру... Жарко. - Али подымать пепел, али нет. Узнать, как так случилось-то, что Грех пожрал всё Дальустье.
  - Он с детками был, - сказал Сила. - Мы решили всё сжечь. Не дело, когда мёртвые на поверхности лежат. Так хоть пепел ветер разнесёт.
  Тут из двери, что вела в кухню выбежала девка-разносчица, неся большую сковородку. Быстро опустив её на стол перед Медведем, положила три куска хлеба, собрала пустую посуду, убежала. Следом за ней выбежала Белянка. Поставила перед ним тарелку с помидорками. Смела грязную посуду с других столов. Унесла целую гору. И как только не разбила?!
  Сила потянул носом и чуть слюнями не подавился. Посмотрел на яичницу: она ещё скворчала, исходила паром. Но терпеть Могильщик больше не мог. Жуть как хотел есть. Взял ложку в одну руку, кусок хлеба в другую, примерился, с какого жёлтого кругляшка начать бы. Или с зажаренного сала? А может с колбасы?..
  - Давай, ешь и расскажешь нам потом всё в подробностях. Мы Кощея опросили, но твой рассказ нужен тоже. Ты же там был, - сказала Беляна, встала и пошла прочь. Следом за ней остальные, и остался Сила один. Горница заметно к тому моменту опустела. Вновь посмотрев на сковороду, он всё же отрезал ложкой один из желтков, откусил четверть от хлеба и сунул еду в рот.
  После сытного завтрака Медведь ещё посидел за столом, обождал пока караванщики выедут со двора. Обождал, пока хозяйка со столов приберёт совсем, а шустрая Беляночка и девка-помощница полы подотрут, да веником пыль, которой и видно не было, сметут, затем домового задобрят тарелкой борща и поправят стакан с водкой, сверху накрытый кусочком чёрного хлеба, вздохнут и побегут дальше. Уже собравшись подняться, чтобы Златовласа прибрала и его стол, Могильщик опустился на лавку обратно, в горницу зашла новая компания гостей. От них пахло деревом и снегом, а ещё бензином и лёгкой кислятиной, видно чтобы работа спорилась быстрее приняли по полстакашки на грудь.
  - Златка, дай обеду вкусного! - крикнул кто-то, и хозяйка ответила, ускользая за дверь:
  - Готовится. Жди.
  Медведь окинул взглядом рослых лесорубов, затем встал и вышел из горницы в маленькую комнату, где стояла стойка, за которой рассчитывал уезжавших постояльцев сын хозяина - Ванька, четырнадцати лет. Он был дюже деловой, водил пальцем по счётам, щёлкая деревянными косточками, затем записывал аккуратно в книгу и снова по счётам. Далее начертил на бумажке ещё пару цифр, подвёл черту, написал общую сумму и протянул невысокому пузатому торговцу, который тут же, без всяких вздохов и ахов, расплатился, накинув сверху пару медных рубликов. Ванька тут же расплылся в улыбке, которую не смог-таки сдержать, сказал спасибо. Торговец потрепал парня по светлым, будто пучок соломы, волосам и, хохотнув, направился прочь догонять основной караван.
  Медведь глянул на время, большие часы мерно тикали, а стрелки отсчитывали минуты. Уже не утро, но ещё и не обед, только без пяти одиннадцать. Да уж, рано пришли лесорубы обедать, но может у них так заведено. А Сила поздно встал и позавтракал тоже поздно. Ну да ладно, сегодня они с Кощеем расслабляются. Намедни дело важное сделали, а как говаривал Игорь Воеватель, перенимая слова от деда, после доброй сечи положен добрый отдых.
  Завидев Силу, Ванька тут же бойко поздоровался, сунул ему тарелку с жаренным арахисом. Медведь зачерпнул небольшую жменю и, поблагодарив мальчишку, вышел на улицу. Градусник в красивой ажурной деревянной подставке, прибитый к деревянному столбцу высокого крыльца показывал минус шесть, и Медведь подивился. Хорошо-то как, зима отступает. Потом потянул носом, пахло весной. Снег подтаивал и оседал. На дворе копыта коней и огромные колёса телег развели грязь, но на неё оказалось приятно смотреть.
  Весна...
  Спустившись вниз, Медведь оглядел большой двор, некоторое время внимательно смотрел, как последние две повозки каравана и четверо наездников выезжали за пределы высоких ворот, доброжелательно открытых для любых гостей. Затем Сила огляделся снова и приметил в стороне Беляну, седовласого упыря, а так же Ворону и Апанаса. Почистив орехи от шелухи, Медведь дунул пару раз в ладони сложенные лодочкой, затем отправил все орехи, что были в рот, обтёр губы и бороду от шелухи, поправил свитер, волосы, чего уж отродясь не делывал. Поправил зачем-то штаны, зачерпнул пригоршню снега, чтобы очистить руки от арахисовых следов, подёргал плечами, почувствовал, наконец, себя дураком, при чём полнейшим, и только потом, для чего-то, сам не понял для чего, махнул рукой и направился к упырям.
  - ...Считается, что снежная баба - это своеобразный языческий идол, впервые сделанный во время старинных ритуалов. Бабами их называли именно потому, что снежные чудища имели все признаки, соответствующие женскому полу. Славяне были уверены, что, слепив бабу из снега, можно добиться повышения температуры воздуха и теплых летних дождей, что благотворно воздействует на хороший урожай... - говорил Апанаська, как всегда проявляя чрезмерную важность.
  Беляна, скрестив на груди руки, будучи в кожаной куртяшке с меховой оторочкой слушала его, слегка улыбаясь, а усатый, седовласый вампир, трогал пальцами длинные, пышные усы и хмурился, пытаясь быть серьёзным. Ворона то и дело кивала головой, будто знала, о чём говорит Апанас, а рядом с ними высился огромный, уже подтаявший снеговик, с морковкой вместо носа, большими каменными жуткими глазищами и вылепленной тоже камешками улыбкой. На башке у него красовалось помятое ведро, никак всё это выделила детям Златовласа. И когда эта женщина успевала за всем уследить? Медведь диву давался встречая таких женщин.
  Могильщик некоторое время смотрел на Апанаса. Парнишка вроде очухался, но как же страшно и странно он себя вчерашней ночью вёл. Складывалось ощущение, что Греха он знал. Или же знал самого демона, хотя этот вид демонов друг на друга не был похож. Но Апанас летел к монстру, чтобы убить его. Мало того, что почувствовал его быстрее Медведя и Кощея, так ещё и готов был сам вступить в бой. Вполне вероятно, упырёнок почувствовал саму сущность демона, а с Грехом он всё же когда-то встречался, оттого и бросился вперёд. Когда? Где? И снова мучивший его вопрос: откуда этот пацан?! Древний или всё-таки в этом времени рождённый?
  - А чего рот у неё такой страшенный? - вопросил усатый упырь, ещё больше хмуря кустистые брови, отвлекая тем самым Могильщика от дум.
  - Ворона! - вскрикнула Ворона, потом ткнула в старика. - Сам... так... страшный. У-у-у...
  - Ворона! - гаркнул Медведь. Девчонка подпрыгнула на месте, обернулась и счастливая тут же подбежала к Силе. Апанас был на секунду быстрее, чему, конечно же, оказался довольным. Но Ворона на это не обратила внимание, схватив Силу за руку, прижалась к нему. В этот момент Могильщик заметил у неё в руке скулящий, пытающийся вырваться комок шерсти. В руках у Апанаса подобный комок тоже был, только у него белоснежный, будто свежевыпавший снег, а у Вороны пепельный. - Нельзя так говорить, - сказал Сила, потянув Ворону за ухо.
  - Ворона. Ворона. Ворона... - возмутилась Ворона, а потом довольно произнесла заветное слово. - Папа... Дочка... Ворона и Медведь.
  - Воспитание - процесс обучения, защиты и заботы о детях с целью их здорового развития во взрослой жизни, - многозначительно произнёс Апанас, а потом тоже обнял Медведя и стояли они, как идиоты, обнявшись, словно вчера не виделись и в одной комнате всю ночь не продрыхли.
  - О, Медведь, так это твои дети? - стараясь быть серьёзным, сказал седоусый.
  - Нет, - рыкнул Сила и, вытянув из рук упырят щенков, поставил их на землю. Те скоро отбежали, чтобы не дай боже их опять не прибрали к рукам любвеобильные упыри, и где-то в стороне завозились, решив продолжить играть друг с другом.
  - Федот Федотыч, - обратилась к нему Беляна, - не дразнись.
  - Дык, я жеть просто спросил, - хмыкнул в седой ус упырь, а Сила вдруг подумал о том, что на лицо может старик и стар, а вот внутри остаётся до сих пор довольно сильным колдуном. Было в нём ещё что-то лекарское, но слабое. - Не подумай чего, Медведь. Уж больно упыри к тебе приближены. Это мне напомнило то время, когда госпожа Беляночка...
  - Ну хватит, - недовольно оборвала Беляна Федота Федотыча, и тот сжал смешно губы, выпучив глаза. При этом он скорчил рожу, будто что-то взболтнул лишнего. Апанаська звонко и заразительно засмеялся, и Ворона тоже, а Сила досадно подумал о том, что послушал бы старика. - Вот ты лучше детей забери и поди с ними ещё снеговиков полепи. Или вон, пусть с щенятами поиграются. А мне надо с Силой Медведем переговорить.
  - Как прикажешь, госпожа, - положил ладонь на грудь Федот Федотыч и поманил Ворону с Апанасом в сторону. Апанас сразу же пошёл, а Ворона замешкалась. Тогда Сила подтолкнул её, да ещё головой кивнул, мол, иди. Да морду сделал суровей. Не дети они ему, вот так!
  - Давай, Сила Медведь, рассказывай, как было дело? - сказала Беляна, и Сила, кивнув, поведал всё, от того начала, когда покинули Оконце, до того как добрались до Дальустья, от того, как заметили Греха и до того конца, как решили сжечь останки, чтобы хворь не приманивать ими да чтобы лесные жители не растащили. Стараясь ничего не упустить, Могильщик рассказал даже то, как отреагировал на Греха Апанас. Беляна тоже пришла к выводу, либо саму суть нечисти знает, либо именно этого демона, когда-то встречал.
  - Но ежели самого демона знавал, тогда либо пару лет, как пробудился, либо рождён этим временем, - добавила Беляна. - А по мне так, древние они оба. И потом, когда заглядывала им в память, никакой схватки или же встречи с Грехом не видела. Впрочем, я там вообще ничего не видела, - добавила Чаровница, берясь за края курточки и сводя их вместе, а потом скрещивая привычным женским жестом на груди руки. Сила сразу подумал: замёрзла. Свитерок под курточкой тонюсенький, прелестей не видно, но майки под ним явно нет. Шаровары тёмно-зелёные с вышивкой на одном боку, из хорошей, плотной ткани, но никаких подштанников и под ними нет это точно. Сапожки-батфорты весенние, правда на толстой подошве, но меха же в них нет! А носочек наверное такой же тонюсенький, как тот свитерок. Слава куриным яйцам, что хоть шарф толстый и объёмный вокруг шее намотанный, и шапочка на голове, пусть и тонкая, но вязанная из шерстяных ниток.
  Вот молодуха! Ежели двоих родила так можно разгуливать голышом, когда мороз минус сорок! Ну, ладно, так и быть не минус сорок, а всего минус шесть, и не голышом, а только легко одетая, и упыри они к холоду привычные... Но однако же! Так и подмывало стянуть с себя тёплый свитер и натянуть на неё. Чтоб согрелась. Но нельзя! Чужая. Замужняя...
  "Мать его налево, - мелькнула в голове у Силы мысль. - Не уж-то и к этой, как к ребёнку отношусь?" Или всё же, как к женщине?..
  - А сам он ничего не говорил? - спросила Беляна, обрывая мысли Медведя.
  - Нет. Сама ж знаешь, как говорит. Он будто энциклопедия какая. Вроде понятно и в тот же момент ничего не понятно.
  - Отправляя вас в Дальустье, я всё же надеялась, что Яромир Лунный Агат быстро разрешит этот вопрос. Как-никак он древний, правда до сих пор помнил только своё имя, где родился, отца, мать и пару моментов не слишком значимых из своей жизни. Надеялся вспомнить со временем, а тут вот что...
  Беляна замолчала, и Сила тоже молчал. Косился на неё, разглядывая, а потом ругал себя за это. Чужая баба, нечего шары свои пялить на красоту, что создана не для тебя. Ну смотреть-то с другой стороны никто не запрещает. Не запрещает, но лучше не смотреть, а думать. Тут, понимаешь ли, тема важная, а зыркать в другой раз будешь! И на другую! Медведь чуть покривился. Не любил он, когда с собой в разлад шёл. Сразу становилось гадко.
  - Так... - неожиданно даже для себя самого, решил нарушить он тишину, - осмотрели же, да?
  - Побоище? Да.
  - Чего выяснили?
  - Нашли ведьмачеев след. Крохотный, но чувствовался. Гвоздь. Кощеево пламя хорошо его опалило, однако на нём ещё ощущалась ворожба. Но чтобы окончательно хоть что-то понять, нужно поднять прах. Хотя какой там прах? Останки одни. И всё же, я послала в Бабью Избу весточку, вот жду ответа. У меня в группе мрачного колдуна нет. Что решит Изба, то и будет. Может скажут просто собрать пепел. Тогда отделять всё надо: древесину от останков, пепел демонов от камней.
  Сила кивнул, но ничего не сказал. Беляна вновь замолчала, но уже скоро прошептала:
  - Чёрт знает что твориться. Графиню Светлану тяжко ранили, наследника не определили, Дальустье пожрали...
  - Ну, надеюсь в этом-то Лучезара винить не будете, - зачем-то сказал Медведь и тут же пожалел об этом. Беляна вспыхнула праведным гневом, глянула на него так, будто он был её кровным врагом, крепко сжала зубы, понимая, что срываться на Силе не правильно. Подумаешь старый пень глупость сморозил...
  - А почему бы и нет, - наконец, прошипела змеёй она. - Сам Лучезар писал, что были некогда охотники на вампиров. Говорят десятый том его тому и посвящён. Судом было запрещено в печать выпускать, потому что убийца...
  - Охотники были и упыри были. И много упырей было, а людей стало мало, потому и охотники появились, - хмуро и совсем не весело произнёс Медведь, глядя твёрдо на Беляну. - Охотники защищать стали простых людей от упырей. И говорил Лучезар, что охотились они и на оборотней тоже. Вроде как документ есть такой, а может и не охотились. Может то оборотни на них охотились. Было время, между Концом Света и началом нового летосчисления - неопределённое, то ли сто, то ли пятьдесят зим, исследователи не могут сказать точно и Лучезар тоже. Тогда миром правил такой хаос, что сами люди, жившие в те годы не смогли бы в нём разобраться. Охотников больше нет.
  - Но есть гвоздь.
  - И был Грех. С кладкой. Казалось, что эта кладка будет бесконечной.
  Беляна промолчала.
  - Пусть Бабья Изба с этим разбирается, - сказал Сила. Обиделась, что ли? Он не хотел. - А Лучезар тут ни при чём.
  - Конечно, ни при чём, - закатила она свои красивые глазки. - Неужели ты думаешь, что я так глупа.
  - Нет. Ни капельки, - тут же постарался убедить её Сила.
  И вот они снова замолчали. Беляна смотрела куда-то в сторону, а Сила будто на страшного снеговика, но на самом деле на неё. Глаз не отвести!
  - Кстати, - она глянула на него, и Медведь дрогнул, сразу скосил взгляд в сторону. Спалился? Нет? - За Греха вам вознаграждение полагается, - тут Беляна улыбнулась уголками губ. - Постараюсь быстро разнести весть по всем городам. Мимо какого будете проезжать, в любую администрацию заскакивайте, там вам справят бумагу, а уже с ней в банк, а может и на месте выдадут нужную сумму.
  - Понял, - кивнул Сила.
  - За Греха дают пятьдесят золотых рублей. Вот награда! - сжала она кулак, показывая тем самым, что большая.
  - Надеюсь, половину не заберут? - хмыкнул Медведь, и показалось ему, что ухмылка вышла жуткой. Но Беляна на это не обратила внимание, а Сила одумался уже позже.
  - Ну... Древнего Моста в Дальустье не было, - тихо рассмеялась она.
  "Красивая", - снова подумал Могильщик, прищуриваясь, чтобы не ослепнуть. На том и распрощались.
  - Кстати, - вдруг обернулась Беляна, когда уже почти дошла до крыльца. - Твой стиль... - она указала на голову, имея в виду волосы и шнурки с лентами, которые бабуля вплела сегодня утром. - Своеобразен. И силён. Впрочем, защита ведьмачеев всегда таковая.
  И по-девчоночьи задорно улыбнулась, затем быстро взбежала по ступенькам и исчезла за дверью. Медведь некоторое время стоял на месте, ощущая что-то не ясное, потом кхекнул, подтянул штаны - вот к чему это?! - нелепо пригладил здоровущей пятернёй волосы и... сдулся. Ну и чего делать? Оставшись на каком-то до селе неизведанном для него распутье, Сила так и стоял бы столбом до самого вечера, если бы не Ворона и Апанас, которые тут же подбежали к нему, взяли за руки и потащили куда-то прочь за ворота, катя за собой, на недлинной верёвке санки.
  Ворона с Апанасом привели его к реке, на берегу которой стояла снежная, покрытая льдом горка. Упыри быстро забежали наверх, попадали на санки, сильно прижимаясь к друг другу и скатились с громкими криками вниз. На горке были и другие дети. Рядом расхаживал стражник из десятины. За спиной высилась огромная стена, отделяя весь от широкого русла. Медведь скрестил на груди руки, ощущая, как морозец проникает под толстый свитер. Через некоторое время он заметил, как в ворота влетел вестник, а ещё через мгновение из ворот выскочили на живых конях всадники и поехали в сторону перекинутого через реку моста. Беляна отправилась то ли в Дальустье, то ли в Большую Столицу. У неё работа. Свои дела.
  Постояв немного и понаблюдав, как Ворона с Апанасом и деревенскими ребятами катаются с горки, Медведь оглядел застывшие рядом с горкой ледяные фигуры, которые потихоньку начинали таять, посмотрел на лёд. Зима суровая была, река промёрзла чуть ли не до дна, пока здесь было не опасно. Затем, сказав, что пошёл обратно, Сила зашагал уверенной быстрой походкой к постоялому двору. Сейчас попросит у Златовласы чай с мёдом. Ворона с Апанасом присоединились к нему уже почти у ворот. Однако, увидев, что с ними нет санок, Могильщик отправил горе-упырей обратно. Вещь чужая. Где взял, туда верни. Обождав, пока они сгоняют туда и обратно, проследил, чтобы санки вернулись на место и только после этого зашёл в дом.
  - Силушка, возьми, - сказала Златовласа, когда он устроившись за столиком у камина, выпил три кружки горячего чая с оладьями и мёдом.
  - Чего это?
  - Денежку собрали, - сказала Златовласа, присаживаясь на стул, рядом с ним и вытирая потный лоб фартуком. - За поминки. Хорошо проводили ребятушек, - и судорожно вздохнула, нижняя губа затряслась, но слезу хозяйка не проронила.
  - Ещё чего, - буркнул Медведь, допивая остатки чая в третьей кружки. - Не надо.
  - Так... пели же и играли, - слабо настаивала Златовласа, хлопая пальцами по мешочку с монетами.
  - Так кормили же и поили, - сурово ответил Медведь, глянув на хозяйку.
  - А Греха убили, - настаивала Златовласа. - А ежели бы не вы, то и нас бы не было.
  Не правда. Стена, коей обнесено село, крепкая и мощная. Да и парни на стене сильные.
  - Не возьму я денег, и Кощей тоже. А ежели хотишь отблагодарить, так при расчёте скидку сделай и всё. А ежели не сделаешь, оно и ладно. Убили Греха и забыли. И больше не обижай, хозяйка, - сказал Медведь, поднялся со стула и направился прочь из горницы, чтобы подняться на четвёртый этаж, растянуть по углам слившихся в клубок Ворону с Апанасом, опять что-то не поделивших, надавать по задницам и завалиться на кровать, чтобы отлежать бока.
  
  17 глава.
  
  Авдей рассчитал их по медякам. За такой простой и такую еду, как минимум два серебряных должны были взять. Медведь даже немного расстроился. Хотел добавить серебряный рубль, но Авдей сказал, что обидится, и Силе пришлось согласиться с решением хозяина. Выехали на рассвете, было холодно. Дул не сильный ветер, но ледяной. Он продувал до самых костей. Медведь чувствовал в нём что-то странное, не доброе. Будто откуда-то несло битвой. Принюхавшись, он так и не услышал кислоты, свойственной ворожбе и нечисти, но всё равно передёрнул плечами, щёлкая вожжами.
  Выехав за ворота постоялого двора, они через несколько метров оставили за спиной и высокую стену Белоустья. Проехав по мосту, Могильщик попридержал коней, по дороге не спеша тащились гружённые деревом телеги, приятно запахло свежераспиленной древесиной. Огромные, запряжённые по шесть в каждой упряжке, мёртвые кони-тяжеловозы тащили легко лежавшие друг на друге брёвна и доски, перетянутые толстой бечевой и цепями. Управляли упряжью перегонщики, сидя на невысоких передках и придерживая поводьями казалось бы вот-вот готовых пуститься в бешеный вскачь мертвяков.
  Когда проехал второй тяжеловоз, третий натянул поводья, пропуская телегу Силы. Могильщик поблагодарил взмахом руки, щёлкнул вожжами, и кони тронулись в путь, сворачивая в сторону большой дороги. Некоторое время они тащились за впереди едущими телегами, но через некоторое время те прижались к краю дороги, и Сила аккуратно обогнал их, благодарно махнув рукой второй раз.
  Кощей, что удивляло Силу, сидел рядом на облучке, в тулупе, шапке-ушанке, в намотанном на шею несколько раз толстом шарфе и при этом закутанный в одеяло. Обычно в это время Кощей спал. Повозку, как и положено, окутывала тепло-аура и сеть защиты, Сила хоть и был в застёгнутом наглухо тулупе, прячась от ветра и мороза, но думал уже о том, чтобы расстегнуться. Скоморох же, казалось мёрз, хотя он всегда мёрз, сидел немного скрюченный, прикрыв лицо рукой и поставив локоть на деревянную подставку сбоку. Молчал. Но когда телеги гружённые древесиной остались позади и повозка побежала резвее, он отнял руку от лица и произнёс:
  - Я понял, я осознал одну большую истину: что-то странное творится с моим братом Медведем.
  Сила состроил кислую мину при плохой погоде и отвечать не стал. Только лишь перебрал в руках кожаные мягкие вожжи, зачем-то припоминая, как Скоморох вернулся ночью, прямо в одежде завалившись спать. С трудом встал утром, позавтракал, поцеловал ручки, смущённой от такого внимания Златовласе, отчего чуть не получил по шее от Авдея, и первым запрыгнул в повозку. Но стоило им тронуться, вылез на передок. Сотворил тёплую ауру и сел в позу мыслителя. Сила вопросы задавать не стал. Такое бывает, брат начинает вести себя странно. Творческие люди они все с придурью. За столько лет Могильщик к этой придури привык.
  - Мне кажется его подменили, - выдал Кощей через некоторое время, обращаясь, наверное, к себе.
  Сила продолжал молчать, делая вид, что оглох, ослеп и онемел. Он часто так делал, когда Кощей занимался ерундой.
  - Точно, подменили. Точно! - Скоморох хлопнул себя по коленкам, Ворона и Апанас сидевшие между ними вздрогнули, а зажатые в их руках щенки громко затявкали. Кощей тут же обратил на них внимание. - Какого, мать его, хрена лысого, это щенячье отродье оказалось вот тут?!
  Медведь вздохнул, посмотрел в сторону. Сила сам был недоволен появлением новых "друзей", но Ворона с Апанасом вцепились в них мёртвой хваткой и настаивать по какой-то причине, сам не знал по какой, Сила не стал. Особенно после того, как глянул на несчастную суку, которую подпирали ещё два комочка. Кажется совсем недавно их было больше, даже если учесть, что вот эти считались тоже. На каждом постоялом дворе было по собаке, а то и по три. Кто-то из проезжих бывало и забирал щенка, кому в дом, кому в караван, а кому жалко. Собака в дороге это хорошо, несмотря на то, что в каждом караване и оборотень есть, и упырь, и колдун.
  - Рты закрыли! - рявкнул на щенят Кощей, за что получил шипение от упырей и жалобный скулёж от щенят. Обалдев, как ему показалось, от наглости, зашвырнул их всех внутрь повозки. - С этими упырями с ума можно сойти. На кой чёрт они с нами? И как так получилось, что они едут с нами дальше? Давай выбросим их. Вот прям сейчас и выбросим.
  - Охолонись, брат, - буркнул Сила, прекрасно зная, что Скоморох выдумывает. Никого он бросать даже и не думал. - Уже едем же...
  - Слышь, ты кто? - состряпал кислую морду Кощей. - Где мой брат? Куда ты дел моего брата? Отдай его, немедленно! - Сила промолчал. - Развертай телегу, поедем обратно. Видно он остался на постоялом дворе. Никак бабуся-ведьмуся его к рукам прибрала. Давай, возвертай.
  - Возвращаться - плохая примета, - пробасил себе под нос Медведь.
  - Да мне... по коленку нагадить!
  Ой, всё, разошёлся Кощей. Не уж-то с Полинкой той ничего не вышло? Да нет, вышло. Иначе бы не вернулся Скоморох ночью. Он бы ещё солнце не село, притащился бы и начал заливать горе сидром, а потом пошёл бы приставать к Златовласе, и Авдей поставил бы ему под глазом фингал.
  Некоторое время Кощей возмущался, аж ветки на деревьях тряслись. Медведь было подумал, что и солнце его испугалось, что-то как-то уж не спешно ползло на небосвод и тепла предвесеннего не обещало. Затем Кощей полез под полог, забыв, что там вместе с вампирами были щенки. Ещё некоторое время постоял ор, затем тявканье, закончилось всё слезами и громким: "Ворона дядька злой... злой".
  - Кто тут ещё злой! Да они же тут всё обосрут и обоссут! А кто кормить эту тварь будет?! Следите за ними, козявка дурная, иначе пешком все дружно пойдёте... Какого лешего этот чёртов Грех сожрал это чёртово Дальустье?! - выползая из-под полога, ворчал Кощей. - Какой, мать его, божок драный это с ним сотворил? Кто его вообще сотворил, этого Греха?! Почему всё так случилось?! Ну почему? Я что, не правильно жил?! - присев на облучок, он повернул голову к пологу. - Заткните этих псин! Сделайте так, чтобы я вас не слышал! Всех!!!
  Не то, чтобы Кощей не любил животных, он их очень даже любил. Однако неожиданные ситуации не слишком радовали Скомороха. Например, появление Вороны было воспринято почти вот так же. Появление Апанаса тоже. Теперь щенки. Сила сам надеялся, что сюрпризов подобного рода больше не будет. И верил в то, что в следующий раз проявит силу духа, а то что-то и правда, расклеился. Размазнёй какой-то стал.
  На большак они вырулили чуть позже, когда солнце всецело завладело небосводом. Оказавшись на широкой дороге, кони побежали резвее. До обеда дорога несильно петляла, иногда поднималась в сопку, иногда спускалась. Перекусывали на ходу, Медведь решил нигде не останавливаться, хотя пару раз они проезжали мимо большаковских дворов, это то место где можно было хорошо поесть, умыться, сходить в туалет и больше ничего. В больших бумажных пакетах, что дала Златовласа и принёс Скоморох от Полины лежали колбасы и сало, хлеб и булочки, баночки с помидорами и огурцами, кабачковая и баклажанная икра, запечённая рыба и два гуся. Десяток варёных яиц и омлет, три бутылки с молоком и одна банка сметаны. Творог и мочёные яблоки. В углу были припрятаны три бутылки со сливянкой и одна бутылка медовухи.
  Ворона, по просьбе Силы, тут же вытянула на облучок один из больших пакетов - чуть не выронила, Апанас подсобил, за что получил полный возмущений окрик "Ворона!" и шипение. Перебрала содержимое пакета, постоянно ударяя лезшего ей помочь Апанаську по ладоням. Снова шипела на него и копировала его деловой вид, давая понять, что задание получила она, а он должен сидеть скромно и помалкивать. Апанас однако помалкивать не хотел, разразился целым ворохом каких-то определений на тему домашнего и нет скота, дождался от Вороны её громкого и капризного "Ворона!", затем получил от Медведя по затылку и замолчал, утянув из рук Вороны варёное яйцо.
  Обед достался и щенятам. Пришлось Силе отдавать вожжи Апанасу, за что тот получил недовольное шипение от Вороны, ползти в повозку, чтобы достать пару чашек, наложить в них сметаны, покрошить туда хлеба дабы покормить новых членов их небольшого семейства. Щенки с удовольствием съели обед и с таким же удовольствием сожрали по куску колбасы. Затем поигрались немного в тёплом сене, вместе с Вороной и Апанасом, получили от Кощея несколько сочных, отборных матюков, и успокоились. Названные Снежком и Платиной щенята заснули подле закутанного в одеяло Скомороха. А Ворона, включив хроникус, уселась рядом с Силой. На своё место сел Апанас, раскрыв со всей важностью, на которую был в этот момент способен, купленный совсем недавно ежедневник. Думая о чём-то о своём, тут же записывал что-то на чистенькие белоснежные листочки, не забывая, однако, вертеть головой по сторонам. Ворона некоторое время пялилась на то, как медленно, выводя каждую буковку Апанас вписывает в блокнот свои мысли, потом фыркнула и сказала:
  - Апанаська дурак.
  - По внешнему виду нельзя судить о человеке, но стоит ему заговорить - о нем сразу становится все ясно,(1) - ответил Апанас.
  - Дурак! - выкрикнула, злясь, Ворона.
  - В одно окно смотрели двое. Один увидел дождь и грязь.
  Другой - листвы зелёной вязь, весну и небо голубое.
  В одно окно смотрели двое.(2)
  Ворона поджала губы, пытаясь найти, что ответить, но неожиданно всхлипнула и сделала хроникус так громко, что Кощей всхрапнул и разразился многоэтажной бранью. Втянув голову в шею и осознав, что опять нашкодила, Ворона уменьшила громкость и жалобно посмотрела на Силу. Когда смотрят такими глазами ругаться не возможно. Могильщик хмыкнул в бороду, положил ладонь Вороне на голову и потрепал по волосам. Ворона довольно поморщилась и больше на Апанаса не смотрела. Зато вертелась на месте, разглядывая окружавший их мир. Апанас же продолжил писать всё с той же важностью, иногда отвлекаясь на проезжавшие мимо кареты, караваны, дилижансы, вестников и дорожников, кое-где латавших или же прочищавших большак.
  Когда солнце перевалило на вторую половину небоската, кони начали подниматься в горку. Широкая дорога сначала скользила плавно, будто гибкая змея, а потом сделалась круче, в одном месте даже завернула так, что оказалось, будто они стали ехать назад, но всё же двигались вперёд и вверх.
  На одном из поворотов, более плавном нежели предыдущие, Сила отвернул чуть в сторону и остановил коней на небольшой площадке. Сверху спускался караван с гружёнными под самую завязку телегами. Массивный, деревянный транспорт сходил вниз медленно, не торопясь. Возницы следили за тем, чтобы кони не спешили и чтобы ничто не мешало спуску. Рядом с каждой телегой шли двое человек, они тоже следили за спуском, иногда что-то выкрикивали, иногда махали руками, иногда свистели. Переговаривались и порой даже посмеивались. Между телегами шли верблюды. Мёртвые двугорбые несли на своих спинах огромные корзины и повозки, в них находились люди. За телегами спускался достаточно длинный и высокий дилижанс. Он состоял полностью из тяжёлого железа, с вырубленным маленьким окном. В этом окне мелькала голова мальчишки, наблюдавшего за миром со всей своей детской непосредственностью.
  Караван был длинным, оттого и полз долго. В его составе, как понял Сила, были не только торговцы, но и перегонщики, о чём свидетельствовал небольшой табун живых, красивых лошадок, и простые путники, это можно было отметить по дилижансу, и путешественники, Сила приметил две кареты. Впрочем, с караваном могли ехать послы, на каретах не было гербов и опознавательных знаков, или же важные вельможи. О чём свидетельствовала группа вооружённых парней. Могильщик внимательно к ним присмотрелся. На наёмников не похожи. Значит, чья-то личная охрана. Или даже небольшая армия. При Игоре такого не было, но Святогор позволил каждому, кто сможет содержать армию. Сила считал это не правильным. Армия должна быть единая, подчиняться только Великому Князю и защищать исключительно народ и границы государства. А частная армия - это группа наёмников, у которых нет Клятвы и веры в своё государство!
  Через некоторое время на облучок вылез Кощей. Сила огляделся и подумал, что за повозкой можно спрятаться и отдать дань природе. Да и щенят выгулять. За ними увязалась Ворона, и Медведю пришлось указать ей в другом направлении, за пышный кустик. Сжимая серый комок в руках, упырка сначала воспротивилась этому, тогда Скоморох без подбора слов выложил всю правду о том, что именно их заставило спуститься с передка и зайти за повозку. Вороне пришлось с обидчиво поджатыми губами отойти за куст. Ничего не поделаешь, девочки - направо, мальчики - налево.
  Стоя в ряд и опустошая мочевой, Кощей неожиданно уставился на Силу так, будто разглядел на его голове рога.
  - Ты чего? - спросил Медведь, с сомнением взглянув на брата. Уж не его ли подменили в Белоустье?
  - Вот это бабуся наплела тебе узлов, - буркнул он.
  Могильщик нахмурился, продолжая глядеть на Кощея, а тот хмурился, продолжая рассматривать шнуры и ленты в его волосах. Наверное, они хотели оба что-то ещё сказать, но тут щенок оповестил всех, что он не только пописял, но ещё и покакал, и пришлось отмести странные мысли и быстро спрятать мужское достоинство в штаны, ибо на улице было довольно холодно.
  Пропустив караван, Сила взмахнул вожжами и мёртвые кони поспешили дальше. Кощей перекусил - худой, а ест столько же, сколько Медведь - поделился с возившимися на лавке щенятами, внимательно следя за тем, чтобы они не кувыркнулись с лавки под телегу, потом забрал их и полез обратно под полог.
  Дальнейший подъём продолжался без остановок и не запланированных задержек. Почти на самой вершине дорога вывела к обрыву, и они некоторое время ехали по опасному участку пути. Ворона и Апанас смотрели вниз, возбуждённо ахая и иногда делясь своими впечатлениями: Ворона в своём стиле, Апанас в своём. Обращались в птиц и в летучих мышей, срывались с передка, летели вниз, потом возвращались, мокрые от снега и румяные от полёта. Довольные собой. В последний раз Ворона принесла в лапке камешек и долго рассматривала его. Камень оказался красным агатом, и Сила не стал забирать не огранённый камень у девчонки, даже если она его стырила. Внизу были шахты по добыче минералов.
  Могильщик сам порой поглядывал в обрыв, но видел лишь голые деревья и каменные выступы. А ещё много снега и иногда гулявших между деревьями животных, которых демоны не трогали.
  Когда опасный участок оказался позади, Сила вновь свернул к площадке, более широкой и просторной, чем первая, чтобы пропустить вёзших лес тяжеловозов. Они были не такими здоровыми, как те, что в Белоустье, однако шесть телег, гружённых под завязку, протащились в своём привычном медленном ритме, и все, кто им встречался старался уступить дорогу. На площадке замерла ещё одна телега, меньше их, и три всадника, не спешащих следовать дальше, хотя им как раз-таки и можно было ехать, без опасения.
  Когда солнце вот-вот готово было сесть за горизонт, Сила, наконец, вырулил на самую вершину и остановился на огромной смотровой, чтобы упырята, со всем присущим детям восхищением, соскочив с телеги, быстро ринулись к самому краю, поглазеть на прелести природы отсюда. Летом или осенью - здесь так красиво, что хоть глаза выкалывай. Сила тоже спрыгнул с передка размять кости.
  На площадке никого кроме них не было, что удивляло. Редкие путники, что тащились за ними, или же всадники, что их обгоняли двигались дальше - видно торопились. То же самое было и с встречными. И Сила подошёл к краю, глянул на то, как Ворона и Апанас вновь устремились вниз птицами, посмотрел на голые деревья, укрытую снегом землю, на закатное солнце, опалившее яркими алыми лучами белоснежные шапочки, что лежали на голых ветвях. Он с прищуром смотрел на красный раскалённый диск солнца, который медленно, но необратимо опускался за верхушки деревьев, сжигая небеса в своей губительно-красивой огненной лаве, и позволяя сумеркам занять своё право, а затем и им сгуститься, чтобы уже окончательно отдать правление королеве ночи.
  С закатом становилось холоднее. А на небе неясно проступало очертание маленькой, древней луны.
  Понаблюдав за красотой природы, Сила порылся в кармане и нашёл пригоршню орех, что взял себе утром в дорогу из той самой чашки, из которой брал вчера, когда Ванька ему протянул угоститься. Медведь подошёл к огромному дереву, слегка склонившемуся к обрыву, но упрямо цеплявшемуся корнями за каменное основание, чтобы не упасть и не сломаться под весом многочисленных веток. Оно росло прямо у обрыва, вселяя уважение и заставляя проезжих и гостей этого места, каждый раз удивляться стойкости и силе дуба.
  Та ветка, что когда-то сломал то ли ветер, то ли какой дурак - полно их на Славорусии-матушки, сколько будет стоять это государство, столько и будет дураков рожать, а без них никак нельзя - была толстой и крепкой. Пусть она чуть отошла от ствола, однако продолжала расти и весной распускались на ней листья и была она такой же пышной, как и общая крона.
  Именно в той ложбинке, что образовалась между стволом и веткой, утвердив на толстое основание, добрый человек когда-то поставил большой скворечник. Впрочем, скворечником этот теремок было сложно назвать. Срубленный из тонкого дерева, с крышей-колпаком, на которой красовался маленький конёк, с массивными по углам столбиками и с открытыми стенами, для того, чтобы зверьё и птицы спокойно могли ютиться внутри домика. Теремок имел решетчатую причелину, ажурное полотенчико и даже крылечко. Внутри теремок разделялся на два яруса, нижняя часть была просторнее, а вот верхняя всего-то на половинку. Центр домика делил красивый резной столбик, на нём добрый человек вырезал символы, а рядом с теремком была прикреплена табличка. "Покорми брата и сестру младших. Не ломай дом. Свято храни природу. Будь человеком" - гласила надпись.
  Сила заглянул внутрь, благо рост позволял ему это сделать, увидел двух белок, снегирей, воробьёв и других птиц. Севшая на ветку рядом с кормушкой ворона, ни капельки их не спугнула, хотя это была не птица, а упырка. Медведь сыпанул пригоршню орех внутрь, к другим лакомствам, а потом сказал Вороне:
  - Принеси хлеба и яйца.
  Ворона тут же слетела с ветки, за ней устремилась летучая мышь. Когда хлеб и яйца были покрошены, и звери с птицами с удовольствием принялись их есть, Медведь отвернулся от теремка. Глянул на горизонт, солнце уже зашло, приметил стоявшего на том же месте, где стоял недавно он Кощея. Скоморох закутанный в тулуп держал в руке термос, отхлёбывал из него горячий чай и смотрел на сгоравшие в закате голые вершины деревьев.
  - Поехали, - буркнул ему Сила, направляясь к телеге. Кощей развернулся и пошёл следом за ними, сонно поёживаясь.
  - Меня попросили об одолжении, - просипел в сумерках Скоморох, когда они начали спуск. Кони шли медленно, свет от тепло-ауры сделался ярче. - Трудно отказать женщине, особенно, когда она смотрит на тебя полными надежды глазами. И когда она вот-вот заплачет. Я слишком слаб к женским слезам.
  - Ты в принципе слаб к женщинам, - отозвался Медведь. Ворона и Апанас сидели по обыкновению между ними, на коленках у них возились щенята. Они с ними играли.
  - Ты... - вдруг сдавленно отозвался Кощей. - Вот чего ты такой, а? Вот от кого такой, м? Беляночка вон какая... Второй раз сводит нас судьба. Значит, не просто так.
  - И к чему тут Беляночка? - как всегда Медведь не смог определить волну, на которой был брат.
  - А к тому, что можно было бы и пристроиться.
  - Куда пристроиться? - начал злиться Могильщик. - Муж у ней есть. И дети, - рыкнул он.
  - Муж и дети, - пробурчал Кощей. - И что что муж и дети? У кого их нету. Первые почти у всех женщин, вторые, почти у всех людей. Может даже и у меня где есть.
  - У тебя не может, а есть! - припечатал Медведь. - С такой любвеобильностью, как у тебя, я удивлюсь, если нет.
  - Знаешь, радовать женщин наш приоритет. Не только защищать, не только на руках носить и счастье им дарить, но иногда и радовать. Ты понимаешь о чём я.
  Медведь хотел ответить, но прикусил язык.
  - Зачем тебе он нужен? - продолжил через некоторое время Скоморох с таким видом, будто о полыни говорил. - Вот ты мне скажи, зачем тебе нужен вон тот медвежонок, что у тебя болтается между ног?
  - Не называй его так, - обозлился Медведь. - И вообще, заканчивай по добру, Кощей. Тут дети.
  - А ну закрыли уши, - рявкнул Кощей и к удивлению Силы, Апанас и Ворона закрыли уши ладонями, а щенята уткнулись носами им в животы и вроде как успокоились. - Сила, я тебе скажу так, вот в этих... нижних сердцах наша мощь. Вот нахрена мы женщинам нужны? Воду таскать? Нет. Дрова колоть? Нет. Защищать? Нет. Ну то есть да, только это всё не так и важно. Мы им нужны как раз ради вот энтого. Чтобы радовать.
  Медведь вздохнул. Понеслась. Бывают у Кощея дни, один раз в месяц или в два, когда всё поганое в его характере выходит наружу. Медведь научился отличать, когда Кощею что-то нужно, когда Кощея отшили или же, что самое гладкое, когда Кощея о чём-то попросили.
  - Ты должен кого-нибудь порадовать. А то этот кабачок скоро у тебя мхом зарастёт, заплесневеет и в итоге отвянет. Потом его ш никакая ведьма не спасёть.
  - Ёп... Смотри свой не сотри, горе-любовник, а то скоро в опилки превратится, - вспылил Сила, а потом опережая Кощея, прорычал ещё громче: - Давай уже выкладывай, что там твоя Полинка тебя попросила сделать? И не порть... и так порченный нерв... ети его мать.
  Некоторое время Кощей молчал, потом подхватил зашевелившихся в ногах упырят щенков, готовых кубарем скатиться под телегу, забросил их под полог. Вампирята пискнули, Скоморох на них зыркнул, и те шустро полезли за Снежком и Платинкой.
  - Там с ними играйтесь. Тут они могут упасть и покалечиться, - в спины сказал им Кощей и снова замолчал. Вот и стоило так психовать из-за собачек, вон теперь как оберегает. Точно что-то странное случилось, пока он был у той Полинки. Мож заколдовала? Медведь сурово глянул на брата, нахмурив с сомнением брови, окинул его несколько раз пристальным взглядом, отметил, как тот вздохнул, будто решая глобальную проблему личного характера. Сила вернулся к дороге.
  - Попросила отыскать своего горе-муженька, - наконец, сказал Скоморох.
  - А, это тот который пропал, - отозвался равнодушно Сила. Ну ещё бы, о чём говорить одинокой бабе с любвеобильным прохожим, что пришёл, наследил и ушёл. А потом ищи-свищи, хоть весь мир обойди, не найдёшь.
  - Тот, который пропал, - подтвердил Кощей. Потом встрепенулся. - А ты откель знаешь?
  - Сказали, - отозвался Медведь, пытаясь припомнить кто ему это сказал: то ли Беляночка, дочь Авдея, то ли Златовласа, его жена. А может и сам Авдей?
  - Вот, думаю...
  - Чего тут думать? Может не одного тебя попросила... Да и дела у нас другие.
  - Ну зачем ты так, брат Медведь.
  - Как так?
  - Она же одинокая, мужа ждёт. Он отправился на заработки куда-то на север и пропал. Никто о нём ничего не знает. А она ждёт его.
  Медведь хотел спросить, где ждёт, с чужими мужиками в постели? Но промолчал. Вместо этого он сказал:
  - Твоё дело, ты и решай.
  И чего Кощей эти просьбы всерьёз воспринимает? Вроде взрослый, вроде умный. А пацан пацаном. Навешают ему бабы лапши на уши, он и ведётся.
  В любом случае, что бы Кощей не решил, Сила отправится вместе с ним. Только и правда, пока они до бога упавшего дойдут, другой упадёт. А медвежонок семью заведёт и приедет Медведь знакомиться с женой его и с ребёнком. Кстати, может он с невестой убежал, ну с той, которая любима им, а не с той, кого сосватали? Есть у них в Османии такое, женить тех, кто друг друга не видел. Создавать политические браки. Не правильно это. Жениться и выходить замуж надо по любви. Тогда и семья крепкая будет. Хотя, вот вроде у Силы всё было по любви. Крепко он Надиру любил, и она признавалась ему в любви открыто, без лжи. Неправду зверь бы почуял. А вот, погляди, встретила другого и ушла. И медвежонка забрала. Как тут сердцу верить? Любовь к Надире остыла, и до сих пор Медведь не знает, что за обман эта любовь, как она может заканчиваться, когда рядом любимая и как она может заканчиваться, когда любимая уезжает с другим?
  - Это называется, отпустить, брат Медведь.
  - Не читай мои мысли! - вспылил Сила и щёлкнул вожжами. Затем, правда, попридержал резвых скакунов, участок дороги был сложный, витиеватый, то вправо спираль шла, то влево. Кощей лишь вздохнул и больше разговор продолжать не стал. Он был бессмысленным.
  - Не люблю, когда ты из-за женщин раскисаешь, - через некоторое время тихо добавил Могильщик.
  - Я и не раскисаю, - отозвался так же тихо Скоморох, нахохлившись в своём тулупе. Полинка и правда привела его в божеский вид, можно даже сказать, как новый.
  - Раскисаешь, - буркнул Медведь.
  Некоторое время Кощей молчал, потом сказал:
  - Завтра всё будет по-старому.
  - Вот и славно, - ещё тише отозвался Сила.
  Через некоторое время появилось то, чего опасался Сила и почему вылез из-под полога Кощей. Апанас к тому моменту уже спал в обнимку с щенятами, Ворона, сонно хлопая ресницами, сидела рядом, держала в руках хроникус, который в определённый момент зашипел, затрещал, и девочка выключила его, но продолжала крепко сжимать разрисованный рунами прямоугольник тонкими пальцами.
  - Во. Явились, - сонно буркнул Скоморох, посмотрев в сторону. В той стороне был обрыв, ещё один. Дорога так и будет виться дальше, скользя вдоль него гибкой змеёй, а потом постепенно, сползая вниз, окажется на плоскогорье и дальше потечёт по привычной кривизне, огибая невысокие холмы и сопочки. Чтобы через километров пятьдесят вновь медленно подняться наверх, в привычном уже изгибе.
  В темноте, но чётко отражаясь тенями в бледном свете Леи, высился лес, намного выше того, что был привычен глазу всё это время. В светлое время суток он был серым и унылым, и не важно какое стояло время года. На высоких, толстостволых деревьях, переплетающихся кронами высоко в небе, никогда не росло ни единого листика и не цвёл ни один цветок. Деревья круглый год стояли лысыми, однако та сеть, в которую сплетались ветки, больше похожие на корни, создавала необычный купол, который был в своём роде уникален и удивителен. Именно в той кроне и обитала группа мелких демонов прозванных холерой.
  История гласит, что когда появились первые демоны, люди стали искать и придумывать для них замысловатые названия. Были попытки обозвать их привычными марами или же иудами, люциферами или же злыми духами. В Бабьей Избе до сих пор хранятся записи о том, какие прозвища использовали древние люди, чтобы дать наименование нечисти. Демонов называли сложно выговариваемыми формулировками и определениями, давали им названия на латинском. Однако сколько бы учёные того времени не извращались, такого рода прозвания не приживались... Сильнейшей нечистью считались большие демоны - это Грех, Эбола, Чума, Чёрная Оспа и так далее. Слабейшими демонами, сбивавшиеся в стаи, отчего эти стаи считались не менее опасными, чем большие твари - хворью. Группа демонов, обитавшая вот в таких серо-мрачных лесах, мимо которого они сейчас проезжали - прозывалась холерой. А в северной части Светлорусии были кикиморы и лешие. Имело ли название прямое отношение к сущности демона или нет, теперь никто вопросами не задавался. Как прижилось, так и жило дальше. Современный человек менять ничего не пытался. Сейчас было так: демон есть демон, и не важно как его назовёшь, он пожирает людей и единственное спасение - это его смерть.
  Холера всегда живёт на деревьях в своих лесах, именно вот в таких. Иногда спускается вниз и выходит за их пределы, чтобы поохотиться. Нечисть живёт лишь инстинктами. Иногда сбивается в стаи с другими демонами, составляет группу хвори. Пожалуй о холере люди знают больше всего, как о демоническом виде. Размножаются они быстро, некоторые приносят приплод три, а то и четыре раза в месяц. Мелкая нечисть вырастает за считанные дни в крупную особь. Помимо людей, холера, как и всякий демон, пожирает себе подобных, потому иногда мелкие или же старые демоны становятся пищей для более крепкой особи. Но по сути живут демоны короткий промежуток времени, потому как голод заставляет их нападать на людей, а люди пищей для нечисти становиться не желают.
  Холера имела тело небольшого человекоподобного существа, с выпирающими рёбрами и искривлённым позвоночником, настолько гибким, что демон гнулся в разные стороны, как пружина. Самое жуткое у холеры было лицо. О нет, оно не уродливое, оно человеческое. Порой люди, сталкиваясь с человеческим выражением удивления или радости, а может злости и отвращения, замедлялись, не решаясь нанести смертельный удар носителю человеческой маски. В этот момент и решался исход битвы. Обычный человеческий рот раскрывался в жуткую, здоровую пасть, усеянную крохотными, но острыми зубками, и нечисть атаковала. Руки-лапы украшенные когтями, легко с завидной скоростью рвали тело, вцепляясь в него насмерть. А шедшие от запястья до предплечья торчащие небольшие крылья, разрезали плоть, как самый острый клинок. Можно было бы подумать, что холера летает, но нет, эти крылья были всего лишь уродливыми отростками. Задние лапы имели нечто вроде природных присосок на ступнях, отчего, когда холера шла по земле, слышался чавкающий звук. Однако по деревьям они ползали бесшумно и порой даже веточка не шелохнётся, и самое жуткое, даже очень тонкая, не треснет под весом здорового для неё существа. Тела у хвори были серо-белые, в тон деревьям. Спускаясь в снежную насыпь, они внутри снежного покрывала проделывали ходы, достигали дороги и атаковали путников.
  Ехавшая по ночной дороге повозка, в которой находилось четыре души, и которая светилась в ночи ярко-золотистым светом была настоящим сокровищем. Однако на этот раз холера решила отсидеться в своём доме, и телега, иногда тихо и тонко поскрипывая, проехала дальше, мимо высившегося в километре от неё серо-мрачного леса, и вскоре вырулила на прямую дорогу, которая шла по равнине, между лугами, лишь изредка ломаясь в непривычной, после перевала, прямоте. Правда уже через несколько километров начали появляться небольшие холмы и сопки.
  Ещё некоторое время они ехали тихо. Ворона клевала носом и затем уже уложила голову на плечо Медведю и заснула, тихонько посапывая. Кощей, стоило проехать опасный участок, отрубился тоже, потом вздрогнул, когда колесо угодило в выбоинку и повозку дёрнуло посильнее, зевнул, потянулся, раскидывая в стороны костлявые руки.
  - Иди, поспи, - сказал он, протягивая руку, чтобы взять вожжи. - Я покараулю.
  Постоялый двор, мимо которого они проехали, был переполнен путниками. Следующий, что был за километров сорок, тоже оказался под завязку набитым проезжавшими. На второй перевал они заехали в полночь, ничего не поделаешь, придётся и эту ночь провести в пути.
  Сила передал поводья Кощею, затем потряс Ворону, в попытке разбудить девчонку. Упырка приоткрыла один глаз, зевнула, выпустив клыки, причмокнула губами и, толком не просыпаясь, перелезла под полог, упала рядом с Апанаськой и щенками. Могильщик укрыл её одеялом и завалился на то место, где до этого спал Скоморох.
  Утро было не таким добрым, каким желалось, чтобы оно было. Ночью поднялся ветер и теперь тихонько дул, проникая под тепло-ауру своими ледяными когтями.
  За ночь они перебрались через перевал, проехали ещё немного по прямой, мимо лежавших под снегом полей и лугов, минули расщелину хребта, скользнув между высоких бугристых сопок, и оказались где-то недалеко от моря. Серо-белая полоска большой воды ещё не виднелась, но откуда-то со стороны доносился еле слышный крик чаек. И ледяной ветер, гулявший между холмов, пах солью.
  Скальный - огромный порт окружённый высоченными, остроконечными скалами, показался примерно к двенадцати часам дня. Закончились сопки, перед ощетинившейся острыми зубьями и клыками местности раскинулась снежная равнина, по которой они некоторое время ехали, кутаясь в одежду, потому как здесь ветер сорвался в пляс, иногда завьюживая лёгкую порошу и бросая её на защитную сеть. Подкравшись ближе к скалам, Сила натянул поводья посильнее, и кони перешли на привычный шаг. У огромной развязки, на которую они забрались и по которой спускались вниз, к восточным воротам, образовался довольно приличный затор. Скальный никогда не отдыхал. Порт жил и днём и ночью, бурлил, как штормовое море, встречал и провожал гостей, сразу же про них забывая. Потому-то у его ворот всегда были заторы и можно было встретить разного рода торговцев и купцов.
  В Скальный Сила решил не заезжать, о чём поведал Кощею, который спал под пологом. В ответ услышав хриплый храп, Медведь, после того, как спустился с развязки, перестроился на другую полосу и вскоре отвернул от огромной, каменной, природной стены, что окружала порт. На ней, как и на любом частоколе, были нарисованы защитные руны, иногда можно было увидеть проступавшие нити защиты, выбитые башни и комнаты, бойницы и ступени. Стена была четырёхуровневой, на ней то и дело мелькали стражники.
  Ворона ткнула в Скальный пальцем и спросила "Ворона?", на что Медведь ответил, что завернув в порт, они потратят время, а этого не хотелось бы делать. Ворона скорчила попрошайку-мордашку, но Сила на это не повёлся. И тогда они с Апанасом обернулись в птиц и полетели поглядеть поближе. Впрочем, можно было бы завернуть в город, снять номер, отдохнуть, поесть жидкого. Однако слишком уж шумный и многолюдный был порт. Еда у них ещё оставалась, неплохо отдыхалось в самой повозке... Сила ни с кем не советовался, принимал решения сам, а Скоморох с ним в любом случае был согласен. Имел бы что-то против, не спал бы.
  Обогнув Скальный, дорога потянулась вдоль побережья, и Ворона с Апанасом, вернувшиеся с очередного полёта и довольные от увиденного, долго пялились на море, замерзшее у берега, но где-то там, в серо-синем мареве шумевшее солёными волнами. Хотели было слетать туда, но здесь Медведь остановил их. В море были демоны тоже, и море это не лес.
  От моря упырей отвлекла группа мертвяков, которых вели несколько всадников. Вылезший в этот момент с куском жаренного гуся и яйцом Кощей, пережёвывая, долго смотрел на них. Ворона и Апанас шипели и тыкали пальцами, тявкали щенки, а потом Скоморох заметил:
  - Это тонкое дело. Вот сейчас их поведут на какие-то там работы, ну это ясное дело. Разрешение получили поднять для тяжёлого труда, вот и подняли. Скорей всего преступников. Но, мать моя женщина, надо же хорошо делать. Ты погляди, труп трупом. Ещё небось и воняет. Идиоты.
  Медведь с ним был полностью согласен. Не можешь делать, не берись. А если взялся, то делай хорошо. Вот то ли дело у них кони, как живые. Порой Медведю казалось, что на телах от скорого бега у них пот выступит. Если бы не знал, что мёртвые, если бы не видел белесые глаза, подумал бы, что живые. И зубы белые. А прочные какие!
  Когда дорога немного увела прочь от побережья, впереди замаячила большая стоянка. Здесь торговали морепродуктами, ракушками, кораллами, всякими иными украшениями. Ворона тут же схватилась за бусики из ракушек, Апанас за большую ракушку. Пришлось купить. Пока Кощей переговаривался с караванщиками, шедшими с севера, Сила купил копчёной красной рыбки, пару банок морской капусты, фаршированного, запечённого кальмара. Сходив в туалет и заставив это сделать щенят, потому как они уже отложили "личинку" в углу телеги, - когда успели никто не понял - и ещё побродив по стоянке, отправились в путь дальше.
  У побережья мороз отступил, но ветер всё ещё был сильным. И нос медведя почуял приближение новой непогоды. Впрочем, может и пронести. Сила ждал весну. Холод надоел. Не терпелось уже скинуть тулуп, поменяв на куртку полегче, скинуть шапку - пусть не всегда её надевал и сейчас был без головного убора, стянуть подштанники. Переобуться. Хотелось понежиться в лучах весеннего солнца и посмотреть на сочную, молодую зелень.
  Уходя по большой развязке прочь от моря, Сила ещё раз глянул на ледяную большую воду и широко зевнул. Кощей полез под полог снова, следом за ним Апанаська, затаскивая внутрь щенков. Ворона включила хроникус. Оказавшись на сопке и поднявшись на высоту, уже ближе к вечеру, Сила снова остановился. С этого места была смутно, но видна стена Большой Столицы, а солнце вновь касалось верхушек деревьев, неумолимо заползая в свою норку для очередного крепкого сна. Встреченная ими вскоре гостиница оказалась заполненной под завязку, а очередной постоялый двор имел только одну комнату.
  Мёртвые кони спустились с перевала, когда наступила почти ночь. У подножия горела защитными символами Застава, и Могильщик приостановился у ворот, чтобы спросить дремавшего будочника, есть ли четыре лишних койки. Будочник ответил, что путников не принимают, исключение составляют, вестники, ну и конечно же, дружинники, и посоветовал проехал дальше - там будет постоялый двор. Но и в этом постоялом дворе мест не оказалось, и Сила щёлкнул поводьями, устремляясь дальше.
  Кощей сменил его через несколько минут, и Медведь, вновь подхватив дремавшую у него на плече Ворону, полез под полог. Рано утром он вылез, чтобы отлить. На улице было тепло, Скоморох тормознул коней, чтобы самому сходить в туалет и чтобы выгулять щенков. А ещё, чтобы набрать воды из торчавшего из земли уродливого, железного крана.
  - Нарзан, брат Медведь, - громко сказал он.
  Ворона и Апанас проснулись тоже. Попили "колючей" водицы. Сначала не понимали в чём вкус и суть, пузырьки щекотали ноздри, продирали горло, на глаза выступали слёзы, стоило сделать сразу несколько глотков. Морщились, кривились, плевались, но пили, а потом вроде как распробовали и начали играться, смеяться друг над другом. Напившись нарзану и набрав пару фляг, тронулись в путь дальше.
  Проезжая под самыми стенами Столицы, Сила думал, как сильно они отклонились от изначального маршрута только лишь потому, что Беляночка повернула их в сторону Дальустья. А ведь могли благополучно миновать всю Столицу и выехать через северные ворота.
  Невесёлые мысли оборвала Ворона. Вздрогнула, встала, вцепилась Силе в плечо, начала озираться. Вытянул шею Апанас. И тоже вскочил на ноги. Могильщик сначала подумал, опять что-то интересное увидели, но затем понял, что Ворона волнуется, а Апанас повторяет за ней, пытаясь понять, что её так встревожило. Затем обернулась в птицу и рванула куда-то в сторону. Апанас следом за ней. Когда кони отвернули прочь от Большой Столицы и проехали чуть вглубь небольшого леска, чтобы далее вынырнуть на просторный большак прочертивший линию между огромными заснеженными полями, Ворона вернулась на место, обернулась в человека и, указывая в сторону, громко закричала:
  - Дом! Большой дом! Ворона там упала! Ворона дом! Большой дом! Дом! Ворона там упала и дом... упала!.. Папа! Дочка!
  Медведь и Кощей разом повернули в ту сторону головы и увидели вдалеке очертания большого корабля. Металлическая громадина из прошлого стояла вросшая в землю носом. Казалось что вот-вот и он упадёт. Все знали: корабль стоял тут с начала Конца Света. И к нему запрещено было подходить. Даже Лучезар не лазил туда, хотя, насколько знал Могильщик, собирался. Впрочем, может и хаживал, просто никому не говорил.
  Однако опасность была не в том, что кораблю было больше тысячи лет, и он там стоял вечность, опасность была в Яме, что зияла чёрным провалом недалеко от корабля. Внутри Ямы иногда скапливалась вода, заполняя её тёмной вонючей жижей. Веяло от Ямы смрадом и тревогой. А ещё очевидцы утверждали, что из Ямы выходят демоны. Лично Силе ни разу не доводилось рядом с этой Ямой бывать. Игорь Воеватель несколько раз пытался добраться до неё, чтобы уничтожить, но всякий раз что-то его отвлекало. Какое-нибудь более важное дело.
  - Дом, - повторила громко и радуясь Ворона, тыкая пальцем в видневшийся вдалеке корабль. - Большой дом!..
  (1) Афоризмы и цитаты китайских мудрецов
  (2) Омар Хайям
  
  3 часть
  18 глава
  
  - Сижу за решеткой в темнице сырой.
  Вскормленный в неволе орел молодой,
  Мой верный товарищ...
  - Мой грустный товарищ...
  - Мой грустный товарищ, махая крылом,
  Кровавую пищу клюет за...
  - ...под...
  - ...под окном,
  Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
  Как будто со мною...
  - ... задумал одно.
  Зовет меня взглядом и криком своим
  И вымолвить хочет: "Давай улетим!..
  - Мы...
  - Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
  Туда, где за тучей белеет гора,
  Туда, где синеют морские края,
  Туда, где гуляем лишь ветер... да я!(1)
  - Александр Сергеевич Пушкин, "Узник". Настоящее произведение искусства, - закончил Лучезар, не в силах более терпеть чтения Елены Прекрасной.
  - Сколько раз пыталась я это "настоящее произведение искусства" выучить, ничего у меня не получается. Почему? Папа говорит, потому что у меня другой склад ума. Современная поэзия и древняя литература - они ведь отличаются.
  - Отличаются, - подтвердил Лучезар, застёгивая рубашку. Однако объяснять чем отличаются не стал. Не было настроения от слова совсем. Да и думать о том, какой у Елены склад ума, тем более, потому что вроде как ума в той голове отродясь не было.
  Разговаривать с Еленой Прекрасной, младшей дочерью Николая Серебряного, после того, как она на нём попрыгала, то бишь совершила акт соития, совсем не хотелось. Глупая девка. И худая. Такие сколько не ешь, что ни делай, всё равно останутся худыми. Однако на мордашку миленькая и чёрные, вьющиеся мелкими кольцами волосы, спадающие до ягодиц придавали её лицу кукольное выражение. Она была не во вкусе Лучезара. Впрочем, он уже несколько раз задавался вопросом: а какая в его вкусе? И до сих пор ответа так и не находил.
  По какой причине Елена решила процитировать Пушкина, тем более "Узника", Лучезар мог бы понять, если бы читал кто другой, поумнее Елены. Однако, искать ответ на вопрос "зачем?" не стал, посчитав это простым стечением обстоятельств. По отношению к Елене это прозвучало бы так: что пришло на ум, то и процитировала. Беспокоило его другое: Елена настолько отвратительно читала стихотворение, что Лучезар готов был повеситься на своих носках лишь бы не слышать бездарность, которая, однако же, считала себя талантливой настолько, насколько позволял её скудный ум. А скудный ум в этом плане позволял безграничное. Запинаясь практически на каждом слове, пытаясь говорить с выражением, Елена Прекрасная полулежала на кровати совершенно нагая, ни капельки не стесняясь обнажённого, костлявого, бледного тела, с виноградной гроздью в руке и, чавкая, как свинья, произносила слова, написанные более полуторы тысячи лет назад, уваренная в том, что она великолепна во всём. Лучезар кривился, и дабы скрыть маску отвращения, стоял к ней спиной и быстро одевался.
  Как говориться, потрахались и на том спасибо.
  - Нет, мне всё-таки больше по душе современная поэзия, - дочавкав последнюю виноградную бусинку, она кинула веточку в чашку и прикрылась, наконец, одеялом, сладко потягиваясь. Лучезар бросил на неё взгляд через плечо, натянуто улыбнувшись. - Она более доступна и проста. О чём думаю, о том и говорю. И нет всех этих сложных оборотов. То есть думаю одно, говорю о другом, как бы укрывая свои истинные мысли одеялом, под которым ничего не видно... Боже мой, как это сложно, Лучик.
  Какая глубокая мысль?..
  Княжич решил не отвечать. Только застегнул пуговку на жилете, поправил его. Глянул в зеркало, дёрнул головой, растрепав непослушные волосы, красивой, солнечной волной упавшие на плечи, грудь и спину. Подстричься бы, уж больно отросли. И побриться надо. Сегодня утром он не стал этого делать, ночь была не спокойная, да и накануне он побрился. Но раз уже вечер, то стоит привести своё лицо в более подобающий вид. Не любил он щетину.
  - Ты никогда не изменишься, Лучик, - Княжич посмотрел на неё через плечо снова. Она лежала на боку и то ли соблазняла его на второй заход, то ли просто... лежала. Лучезар никогда не понимал заигрывания. Он вообще ничего не понимал в любовных потехах, потому что чувства так и не успевали проявиться по причине того, что женщины обычно появлялись в его жизни скоро и исчезали так же быстро. И к чему что-то изображать, когда снял штаны, вставил, потом натянул штаны и пошёл дальше. - Всё такой же красивый. Как бог. Может ты и есть бог?
  - Я в этом сомневаюсь.
  И сколько он может отвечать на этот вопрос? Уже надоело.
  - Что ж, пожалуй, я пойду, - сказал он, как всегда легко, но уверенно, и Елена, хотевшая было попросить его задержаться, закрыла рот. А Лучезар, не глядя на неё, направился к двери. - Спокойной ночи.
  - Завтра вечером мы выдвигаемся. Я поеду с тобой, - остановил его голос Прекрасной, когда он уже открыл массивную дверь.
  - О, - только и сказал Лучезар и попытался сделать удивлённый вид. У него это плохо получилось, но она охарактеризовала это по своему.
  - Вот скажи мне, зачем тебе сдалась эта служанка? Если хочешь, я могу своей кровью поделиться. Ты же пьёшь и вампирскую.
  - Как я могу пить кровь своего благодетеля. Это не правильно. К тому же, с нами поедет, насколько мне известно, Варвара Краса, твоя несравненная боевая сестра, а она точно не позволит мне даже капли вкусить упырской крови. И уж тем более твоей.
  - Ясно, - недовольно покривилась Елена. И Лучезар, посчитав, что разговор окончен, отвернулся, чтобы выйти, но она снова его остановила. - Если не уснёшь, приходи, я всегда буду рада удовлетворить твои желания, мой Лучик Красивый, - промурлыкала она. Княжич закатил глаза, посмотрел в потолок, затем медленно повернулся, натягивая сногсшибательную улыбку.
  - Спокойной ночи, - повторил он и быстро вышел, прикрыв за собой дверь, чтобы не дай звёздам эта женщина опять что-нибудь не взболтнула.
  Выйдя в коридор, Лучезар, чеканя каждый шаг, направился в сторону выделенной ему и служанки комнаты. Проходя мимо огромного, ещё одного портрета Маты Серебряной, он замер, исподлобья глядя в чёрные угольки глаз уже мёртвого врага. Она взирала на него тоже, и, чудилось ему в этот момент, что Мата следит за ним, за каждым его движением. В свете тусклых, разрисованных пентаграммными руническими знаками ночников, освещавших пустой коридор, портрет казался жутким. То ли Лучезару виделось, то ли и правда так было, но глаза вдруг подёрнула пелена и они будто ожили. На мгновение Княжич ощутил, как воздух вокруг него сжался, а мир померк, перестраиваясь и разделяясь чёрными чертами, будто кто-то взял карандаш и стал перечёркивать картинку. То прямая линия, то изогнутая, то снова прямая. Лучезару такой мир был когда-то привычен, тогда, когда он был ребёнком. Сейчас такое бывает тоже, правда в те моменты, когда рядом сильнейший демон: пространство становится серым и разбивается линией на две половины. Оно меняется, когда рядом нечисть, но почему в эту минуту, когда поблизости нет демонов, мир преобразовывается? Ведь перед ним всего лишь портрет. А Маты Серебряной уже нет в живых. Её убили.
  Каким-то невероятным образом, что само по себе удивительно, окружавшие его декорации в ту же секунду оттянулись назад, и Лучезар увидел, как картина начала выпирать вперёд, надуваться, будто живот беременной женщины. Ему показалось, что ещё немного и он лопнет, и из мрачного гнилого чрева вылезет Мата Серебряная, уродлива не столько в жизни, сколько во смерти. Изъеденная червями и полусгнившая. Она подойдёт к Лучезару, протянет к нему свою костлявую, смрадную руку и коснётся золотистых волос, даже после смерти завидуя этой удивительной, нереальной красоте... Этот мираж должен был привести его в ужас, но Княжич не боялся. Он злился. Злился на то, что так и не смог лично отрубить голову своему заклятому врагу!
  - О, Лучезар, а я тебя ищу, - благоговейным шёпотом произнёс у него за спиной Николай, и мир, который разделился на неровные куски, и жутко выпирающий портрет разом исчезли. Однако Княжич всё равно продолжал смотреть в глаза Маты, наблюдая за тем, как угольки из чёрной бездны обращаются в привычную чёрную краску, но всё равно продолжают следить за ним и смотреть только на него. Что это было? Наверное, всего лишь иллюзия порчи, которую, возможно, Мата Серебряная нанесла на портрет ещё при жизни. Вон и ниточки с узелками висят на нём, в некоторых местах, то ли приклеенные, то ли закреплённые краской. - Ах, моя любимая, глубокоуважаемая и почитаемая всеми жена. Она прекрасна даже в неумелой руке этого художника.
  Только слепец в этой страшной женщине мог увидеть красоту. И ведь не только безобразна ликом, но и телом, и душой. Можно не замечать косоглазие, можно не замечать свернутый на бок нос, можно не замечать шрамов и кривых ног, но не заметить гнилую душу может только тот, кто сам червив изнутри.
  - Каждый портрет выполнен разными художниками, и каждый не так хорош, как была при жизни моя любимая супруга. Я бы им всем руки повыдёргивал, но пришлось сохранить их рабочий инструмент, потому как они были довольно известны.
  Лучезар сделал над собой огромное усилие, чтобы не сказать Серебряному истинную правду, которую впрочем он знал тоже: все те, кто рисовал портрет Маты Серебреной либо спивались, либо лишали себя жизни - обычно человек выходил за стены и дожидался демонов - отчего и пошла молва, будто тот, кто станет рисовать Мату Серебряную будет проклят. Таким образом все другие художники, к кому она обращалась после таких слухов, отговаривались занятостью, а те, кто жил ради денег, соглашаясь, умирали чуть позже так и не успев эти деньги потратить. Ни один художник не мог нарисовать то, чего хотела Мата Серебряная. Нельзя нарисовать красоту, если её нет и в помине.
  - Кому-то может показаться, что моя супруга была тщеславна, потому так много её портретов, шестнадцать штук, но это не правда. Этого требовала вера, вера в Майдалин, моя любимая жена была верующей. Но ты об этом уже знаешь. И то, что угодно было богине, то угодно было и верующим в неё. Она упала, а потом её убили. Кажется, ты говорил об этом, Лучезар. Её убили вы, ты и твои побратимы...
  - Да, - просто отозвался Княжич и посмотрел на Серебряного, оторвавшись от портрета. - Мы её добили.
  - Жестоко. Моя любимая супруга создала культ Майдалин. Она веровала в то, что если принести свои портреты в лабиринт, где до сих пор лежат останки богини, и отдать ей свой лик, для воскрешения...
  - Меня не интересует подобное. Я не верую. И уж тем более не верую в тех, кто богом не является. Лучше скажи мне, зачем я тебе понадобился? - вопросил Лучезар, обрывая Серебряного.
  - Ах, Лучезар, красивый Княжич, - улыбнулся Николай и голос его был уже не таким благоговейным, как тогда, когда он говорил о своей любимой жене. - Прошу тебя. Если у тебя есть ещё время - впрочем, на часах только восемь вечера - пройдём со мной в светлицу и обговорим уже детали дальнейшей совместной работы.
  - О, с удовольствием, - согласился тут же Лучезар.
  - Я попросил слуг принести кровь...
  ***
  Палаты, что выделил ему Николай, были чертовски просторными, богато украшенными и обставленными. Пожалуй, такие, наверное, были лишь в Великом Тереме у Великого Князя, а может и нет. В этих хоромах можно было бы даже потеряться, потому как они имели не только несколько зон, но ещё два этажа. И целых три кровати, и Лучезар мог выбрать любую для сна. Слава Великому Космосу в его палатах не было портрета Маты Серебряной, иначе он сжёг бы его, несмотря на то, что тот не сгорел бы, в этом он был уверен. Сжечь ведьминские чары простым огнём было не реально, а своего света у Княжича не было - он был запечатан колдовскими кандалами, и знаки до сих пор были нарисованы краской на его запястьях и лодыжках. И только особый ключ мог их снять.
  В общем, что узница, что хоромы у кровного врага достались Лучезару богатые и княжьи, но даже будь они божественными радости никакой не принесли бы. Служанки выделили каморку рядом с ними, и отчего-то Княжич позавидовал женщине - он был бы не против тесноте и простоте. Но говорить ничего не стал, поблагодарил со свойственной ему улыбкой, затем принял ванну и завалился спать, но не на кровать, а на мягкий диван с деревянными подлокотниками. Однако проворочавшись около часа, встал и уселся у окна, бездумно глядя на узкую улочку, что вилась заснеженной лентой за высоким забором усадьбы Серебреного.
  Завтрак ему принесли в палаты, а вот к обеду он вынужден был спуститься в просторную горницу. За длинным столом, укрытым ажурной, белоснежной вышитой позолоченными нитями скатертью уже ждали его хозяин дворца и две его дочери: распрекрасная Елена, с которой Лучезар до этого несколько раз встречался на пирах и балах, и вечно недовольная, но не менее прекрасная Варвара Краса, которая ненавидела его по только ей видимой причине.
  - Я тебя ненавижу, - решила сообщить она ему после сытного обеда, когда они выходили из горницы. Лучезар мило улыбнулся - она говорила о своих чувствах ему при каждой встрече - и просто сказал:
  - Я тебе сочувствую, - а про себя подумал, что это взаимно. Варвара лишь опалила его яростным взглядом, скрипнула зубами и удалилась. Лучезар скептически оценил её аппетитную задницу и стройные ноги, в отличие от Елены там было на что смотреть.
  Елена сразу же к нему приклеилась, будто и дел у неё никаких более не было, кроме как таскаться за гостем. То и дело декламировала ему стихи Пушкина и Есенина, при этом участливо показывая огромнейший дом, который Лучезар про себя называл - дворцом, она то и дело вжималась в него костлявым телом, крепко сжимая своими тонкими, холодными пальцами его руку. В итоге, устав от хождений - дом был здоровущим - Прекрасная попыталась утянуть его в кровать, с удовольствием показав свои хоромы, намного просторнее и шикарнее тех, что достались ему, что, естественно, Княжича удивило сильно, но в какой-то момент Лучезар ловко ускользнул из-под её пристального ока и даже вроде как удалось на мгновение скрыться в зимнем саду. Однако за ужином они снова встретились. И через примерно сорок минут Лучезар уже лежал на кровати в палатах Елены на спине, а она, выкрикивая скуляще-громко его имя, прыгала на нём так, будто кто-то посоветовал ей учиться конному спорту именно вот так и никак иначе.
  После довольно быстрого акта, Княжич, не тратя времени даром, засобирался прочь, несмотря на то, что дочь Серебряного была против. Но остановить его уже не могла - план побега был приведён в исполнение...
  - Присаживайся, - выдернул его из мелькавших в голове воспоминаний Николай, когда они переступили порог светлицы. Она располагалась на самом последнем этаже дворца в восточной башне. Чтобы попасть туда они поднялись по скрипучей, винтовой лестнице. Комната была круглой и не такой большой, как думалось. Окна в ней напоминали иллюминаторы. У стены от двери до двери стояли скамьи с мягкими подушками и спинками. Между ними располагались столики, на одном из них прислуга уже приготовила графин с кровью, два пузатых бокала из хрусталя и чашу с фруктами. В маленькой тарелочке лежала горка орехов.
  Княжич сел рядом с тем столиком, где стоял графин. За спиной было большое окно, он глянул в него. На улице потемнело, на небе светила Луна Лея, дворы дворца Серебряного освещались яркими, разноцветными лампочками. Хотелось почувствовать вкус свободы, но не получалось. Николай тут же налил в бокалы, и Лучезар не стал отказываться от густого напитка.
  Присев по другую сторону столика, на другую скамью и вольготно, как и положено хозяину, закинув ногу на ногу, Серебряный поболтал кровь в бокале и сделал пару вдохов, вбирая запах ноздрями. Лучезар слегка приподнял бровь, оценил треть бокала, украдкой вздохнул, подумав о том, что хозяин крови-то пожалел, и залпом выпил алый нектар. Затем без зазрения совести налил из графина себе полный и осушил его на половину. Довольно выдохнул. Оценил лёгкое недовольство Серебряного, которое он с трудом прятал за маской доброго хозяина.
  - Ты прям... как в портовых кабаках. Одним махом, - неловко рассмеялся он, потом смочил губы в крови.
  - Всю жизнь в походах, - Лучезар коротко пожал плечами, не став упирать на то, что навряд ли Николай знает, как в портовых кабаках обстоят дела. - Принимаешь пищу быстро и молча, так как всякое может случиться. А воевать на голодный желудок как-то печально.
  - Но как же, мой друг. Вдохнуть аромат, ощутить первую волну голода, сделать маленький глоток. Смочить губы. Посмаковать. Распробовать.
  - Да? - со всей наивностью, на которую был способен в этот момент, спросил Лучезар, и сам не смог бы ответить, к чему это "да": то ли сарказм, то ли "хватит нести чушь, давай о деле", то ли просто, чтобы что-то сказать. Он не понимал всех этих тонкостей, хотя бы аристократом.
  - Да, - растянул губы в улыбке Николай. - Так как кровь? - неожиданно вопросил он.
  - Кровь как кровь, я не разбираюсь в крови, - откровенно заявил Княжич и допил остатки.
  - Правда? - удивился Серебряный. - Ты жаден до крови, но не понимаешь её вкуса?
  Лучезар кивнул и налили в бокал себе ещё. Вот пока в графине не закончится нектар, он будет пить, делая маленькие перерывы. Поэтому кто хочет разговаривать, пусть говорит, а у него всегда в приоритете кровь. Так складывалось, он не мог устоять перед ароматным, густым напитком. Если он был, его надо выпить. Обязательно.
  - Ты уникальный человек, Лучезар, - продолжил Серебряный. - В тебе сочетается слишком много противоречивых качеств. И я с трудом пытаюсь уследить за тем, как они все умещаются в тебе одном. И вообще, сколько их. И что это? Ты можешь быть разным одновременно, и можешь быть не таким как все, разрывая все шаблоны культуры поведения, этикета, понятий человека и природы в целом... Что такое характер? Это нечто личное и генетически заложенное природой. Характер складывается не только при воспитании, но и при рождении. Он открывается, он проявляется, он меняется. Внешние, внутренние факторы. В нас заложено много, пользуемся мы не всем. Кое-чем сами не хотим, а кое-что для нас сокрыто. Мне кажется, ты как раз-таки то исключение, когда можешь использовать все качества и всё то, что скрыто и нет в человеке, но в тот же момент, можешь от всего этого отречься. Был бы ты богом, людям было бы тяжело.
  - Почему? - тут же спросил он. Это заинтересовало Узника.
  - Потому что даже ты не знал бы, что через минуту сотворишь. Мы сторонимся тех, кто на нас не похож и опасаемся тех, кто для нас не читаем, - тут Николай пригубил крови и посмотрел поверх бокала такими хищными глазами, что Лучезар не удержался от самодовольной улыбки. - Вот. Я о том и говорю, мой друг, - тихо хмыкнул Серебряный, имея в виду его улыбку. Другой бы опечалился, разозлился, заволновался, а Лучезар улыбался.
  - Граф несомненно прав. Ты хорошо разбираешься в людях...
  - Благодарю, - теперь улыбнулся Николай.
  - Но даже представить не можешь, как мне сложно с таким, как я, - скривил губы Княжич и допил кровь. Николай же фыркнул. - Я каждый раз с собой в ссоре и в споре. Скажу тебе, очень сложно находить со мной мне язык. Но может именно это и заставляет меня двигаться дальше. А может и нет.
  - Но с такими, как ты всегда интересно, наш красивый Княжич.
  - Я хочу сказать, что в последнее время совсем обленился. Меня опутывают совершенно до селе неизвестные путы, и я было подумал, что старею.
  - Брось, Лучезар. Что за глупости, - махнул рукой Николай и взял графин, чтобы налить ему крови. И Узник не стал отказываться. - Ты не можешь постареть. Нет, конечно, никто из нас от старости не застрахован, однако, мне кажется, - Николай по привычке налил треть бокала и вернул графин на место, - что будь тебе пятьсот или даже тысяча лет, что сам понимаешь, маловероятно так долго жить даже с нашими генами, ты не останешься на месте и продолжишь двигаться вперёд... - И тогда Лучезар взял графин и пока Серебряный рассуждал, долил в бокал, отчего в графине осталось почти на дне. - Лень - это временно. Всё оттого, что ты узник. Что у тебя было там? Ничего. Два раза в год прогулка во дворе и всё. А дальше: спать, лежать, сидеть. Три этажа... Библиотека, книги, экспонаты, снова книги, уже твои личные. Тоска. Вот перестанешь быть узником и снова отправишься в путь, и тогда заново почувствуешь вкус к жизни и лень отступит мгновенно, мой друг, - тут Николай нагнулся слегка к нему и растянул губ в улыбке, красноречиво намекая на этот путь.
  - А, - утрировано выделил эту букву Княжич, давая понять, что он всё понял. Потом выпил залпом кровь и выдохнул. - И далеко же я отправлюсь? - спросил Лучезар, нагибаясь к Серебряному и притягивая к себе за ручку графин, чтобы вылить остатки в бокал.
  Серебряный помочил снова губы в крови, отчего Лучезар подумал: вот для чего человеку кровь, если он в ней зубы полощет?! Отдал бы, коль не хочет. Но, конечно же, говорить вслух не стал. Сел прямо и отпил один глоток. Два других оставил на потом. Чуть позже. Между ними восстановилась тишина, и она показалась Княжичу натянутой, словно тетива лука. Серебряный будто специально держал паузу, оттягивая время и делая будущие слова более весомыми. А Лучезар решил не торопить его. Окинул взглядом светлицу. Стены в позолоте, оконные рамы деревянные, но вырезаны искусным мастером. Подушки из парчи, как и обивка на скамьях. На изящных светильниках мелкие рунки. Ворожба освещала пространство мягким золотистым светом.
  - Ты ведь слышал - бог упал, - заговорил Серебряный.
  - Конечно, - отозвался Узник и не утерпел, выдул остатки крови.
  - Я хочу, Лучезар Андреевич, чтобы ты отправился к упавшему богу.
  - Зачем? - только и спросил Княжич, и произнёс он вопрос таким обыденным тоном, что можно было бы подумать, что ему и правда лень. А ещё нечего делать, и что он совершенно свободный человек, и что будущее мира его нисколечко не волнует.
  - Его прозвали Часовщиком, - сделал ещё один маленький глоток крови Николай, и тоже попытался быть слегка ленивым, словно вот о крови и говорил. - Сказали, что он может время возвращать. Что у него во лбу часы, и они тикают. И тот, кто повернёт стрелки часов в обратном направлении, может вернуть время вспять.
  Некоторое время Лучезар смотрел на Николая, а потом вдруг сам того не ожидая, рассмеялся. И смех у Лучезара был злой и противный. Вот всё в нём было красивым, и даже в туалет он заходил с какой-то харизмой, а смех настолько жутким, что и сам порой его пугал.
  - Ты правда в это веришь? - смех смолк резко, а Княжич в одно мгновение вернувшись к себе прежнему, удивлённо вскинул брови и невинно улыбнулся. Улыбнулся так, как мог улыбаться только он. Завораживающие.
  - Ну верю или нет, - немного обождав и поглядев на него, сказал Николай, ставя на столик бокал с недопитыми двумя глотками крови, - тебе знать о том не надо бы. Я хотел предложить тебе съездить в Ладогор Снежный, добраться до места падения, найти труп бога и, если это правда, забрать с его лба часы.
  Лучезар помолчал, потом сказал:
  - Он упал уже как седмицу, если не больше, назад. Будь на нём часы, их уже давно забрали.
  - Ты разве не заешь? - невинно вскинул Серебряный брови, - К богу до сих пор не могут подобраться. Вокруг него сначала росла трава, а вот буквально сегодня Петрушка-кормушка поведал, что трава эта зацвела. И она издаёт гудящий звук, который оглушает и парализует. Староста Леонид даже символы на стене сменил, чтобы защиту укрепить. Звук долетает до города, а смрад от разлагающегося тела разносится на километры.
  - Вот как.
  - Да. Именно так, мой друг. Именно так.
  - И тебе нужен тот, кто с богами имел дело.
  - Так точно, - кивнул Серебряный и отщипнул от виноградной грозди ягодку. - Ты не просто имел дело, Лучезар, ты длительное время бывал в походах. В разного рода походах. И хворь бил, и холеру, и сильных демонов, ну и богов, конечно же. Скажем современным языком: ты - профессионал.
  - Ну, профессионалы много чего делать не могут, - улыбнулся мягко Княжич.
  - Ты можешь делать то, что надо мне, - припечатал Серебряный. - Ты же знаешь, что такое взаимопомощь. Давай, договоримся, Лучезар Андреевич: я тебе свободу, ты мне часы бога.
  - Кажется, этап договорённости мы уже миновали. Ты решил за нас двоих. Будь это не так, я бы здесь не находился, - и Княжич взял горсть орехов из вазочки. Сунул все в рот. Зажевал.
  - Вот и славно, - хохотнул довольный собой Николай и хлопнул в ладоши. Вести переговоры он не умел. Деловым человеком только казался, на деле же был больше исполнителем. А если что-то и задумывал, так делал всё по-своему, совершенно не заботясь о том, что у каждого действа есть свои правила. При этом ожидая, что вот-вот и получит результат. А до результата ещё ехать и ехать... - О сопровождении можешь не беспокоиться. Я дам тебе отряд. Ты поедешь не один, - Николай всецело отдался винограду. - До Ладогора Снежного путь не близкий. Опасный. Ну в самом деле, как можно тебя отправить одного, когда за стенами Большой Столицы разгуливает лишь нечисть, да лиходеи. Развелось нынче и тех и других, что страшно даже к стене подойти, не то, чтобы за неё выйти.
  - Значит, "оковы" с меня, ты не снимешь.
  - Прости, не могу, - невинно развёл руками Серебряный. - Но я собрал для тебя лучший отряд. Поверь мне, с ними не будет никаких проблем.
  - Поверю, - слукавил Княжич. - Кто это?
  - Управлять отрядом будет моя любимая старшая дочь Варвара Краса. Скажу тебе ещё лет десять назад она плохо владела ворожбой, но вот сейчас сильный мрачный колдун. Да к тому же, волчица. Затем дочь Вероники и Кирилла Цветниковых Аннушка Альбинос, владетель секиры. Удар что надо. К тому же Анюта упырка, да и колдун, тоже мрачный. Сын Валериана и Валерии Ельник Игнат Задорный, обладатель ворожбы. Затем приёмыши в нашей семье, Варварушка подобрала их, когда с Московии шли, голодные братишки-двойняшки перевёртыши и колдуны бледные - Димитрий и Борис, отменные стрелки, хочу тебе сказать. Ну и Дамира Природа. Она сама вызвалась в поход, очень переживает за тебя.
  Лучезар ничего не ответил. Список впечатлял. И радовал одновременно. И Княжич, как дурак сидел с дежурной, приклеенной к лицу улыбкой, и не знал, как реагировать. Это что же, в одной компании с ним все те, кого руки чесались убить? Да, не хватало их родителей, но с ними отдельный разговор. Как и с Николаем. Оставался вопрос: как пировцы позволили своим отпрыскам отправиться в столь опасное путешествие, да ещё в одиночестве?
  - И Еленушка, - с каким-то волнительным вздохом добавил Николай. - Моя красавица ненаглядная. Она настояла на том, чтобы я её отпустил в этот поход. Ты уж присмотри за ней, Лучезар. Только нормально присмотри, - тут же поправился Серебряный, явно намекая на то, что не постель он имел в виду.
  - Всё же хочу сказать, не густо, - однако же, промолвил Лучезар, и взял с вазы грушу. Повертел в руке, примериваясь с какой стороны сделать первый укус. - Ехать приличное расстояние. Точно и сказать трудно, когда доберёмся. Демоны, лиходеи - как ты приметил. Другие причины, что замедляют путь. На самом деле их много. - Он не стал говорить о том, что есть такие, кто по глупости и не знанию своему имея при своей голове карту, могли заблудиться или же завернуть не туда. - Варвара ведь впервые будет командиром отряда?
  - Нет, она уже командовала, - сорвал Николай, а Лучезар сделал вид, что поверил и откусил почти полгруши. Чего мелочиться. Кусать так кусать. Жрать так жрать, извините за бескультурье.
  - Это хорошо, - с набитым ртом, проговорил Лучезар, затем стянул со столика салфетку и вытер ею губы и подбородок от сока.
  - Да, дорога сложная и трудная, - кивнул Николай. - И я волнуюсь.
  - Так что же пускаешь их? - невинно спросил Княжич, прожевав половину.
  - Птенцы выросли, должны покинуть своё гнездо. Как бы странно это не звучало. Они должны искать свой путь и находить его. Варварушка тянется к военному делу. Она бесстрашная. Смелая и сильная. Она будет хорошей дочерью Лунному Терему. До этого у неё были походы так себе, в основном в пределах Большой Столицы. Но когда мы выезжали в Московию или же куда в другие места, так она помогала старшему нашей охраны. Он дал ей положительное резюме. Понимаешь?
  - Да, - кивнул Лучезар, доедая грушу и оставляя только сухой кончик.
  - Для неё уже готово место в армии Графини Светланы. Сам Орёл Арсеньич готовится принять её к себе в отряд.
  - Ну это прекрасно, - прокомментировал Лучезар, совершенно бесцветным голосом. Чтобы принять в армию воина, нужно пройти жёсткий отбор и тренировки. Однако в этот момент Лучезар был занят мыслью о том, что груша была вкусной и даже сочной. Интересно, откуда? И из какого государства?
  - Значит, я могу рассчитывать на тебя?
  Княжич посмотрел на Серебряного, кинул в чашу веточку и, улыбнувшись, мягко сказал:
  - Конечно.
  - И не спросишь, что помимо свободы тебе будет? - неожиданно повеселел Николай.
  - Думаю, ты мне заплатишь кругленькую сумму, - Узник растянул губы в улыбке так, что красивое лицо чуть не треснуло.
  - Ты правильно думаешь, - хохотнул Николай и сам же не поверил себе. Однако Княжич не стал его уличать во лжи. Если уж говорить о кривде, так всё, от начала до конца сказанное здесь было выдумкой.
  Они ещё немного посидели, обговорили детали и ровно в одиннадцать покинули светлицу. Зайдя в свои покои, Лучезар первым делом помылся, яростно натирая кожу "деручкой", затем побрился, почистил зубы и некоторое время стоял, глядя в зеркало. Натянул штаны. Осмотрел лодыжки, потом запястья. Краска была не видна, но Княжичу казалось, что на коже еле-еле проступают символы, которые держали взаперти его бледную и лечебную ворожбу, а так же перевоплощение.
  - Лучезар Андреев... ой, простите, - услышал он тихий голос служанки и посмотрел на вход. Дверь была открыта, заходи кто хочешь. Хотя кто мог зайти? Разве что Елена для второго захода. Или же Варвара, чтобы попытаться его убить, что бессмысленно в данной ситуации. И уж точно не служанка, о которой Лучезар то забывал, то вспоминал. И действительно, зачем она ему нужна? И зачем он тогда её схватил? Чтобы не убили. Хоть и раздражала она его, а жалко было. Те, кто пришёл за ним, свидетелей не оставляют.
  - Тебе чего? - вопросил Лучезар, быстро натягивая сорочку через голову.
  - Я хотела спросить: что будет завтра?
  - Завтра будет день, - буркнул он, беря с полочки шнурок, на котором крепился деревянный, с трудом вырезанный маленький солдатик. Любимая подвеска Милана, которую Лучезар, несмотря на то, что деревяшка жгла ему грудь, душу и сердце, носил, будто наказывая себя этим.
  - Я про другое, - буркнула служанка. - Я... Что завтра... - она замолчала, не сумев толком сформулировать мысль. Лучезар глянул на себя в зеркало, потом выдохнул.
  - Завтра будет пища...
  - Ясно, - отозвалась она через пару секунд и повернулась, чтобы уйти.
  - Подожди. Заплети меня, - остановил он её и сел на стул.
  (1) Пушкин А.С., Узник
  
  19 глава.
  
  Карета внешне была очень даже хороша и выглядела достойно. Чуть удлинённая будка поставленная на массивные колёса являла собой произведение искусства, имела - можно было даже сказать так - вид фургончика, с мягкой скамьёй для возницы, фонариками и двустворчатой боковой дверкой. На обоих массивных перегородках было по оконцу, аккуратно закрытых медовыми занавесками. Крыша будки была чуть округлой с горбатым карнизом. Навесы крыши будто шапка снега выпирали чуть дальше стенок, при этом края были фигурно вырезаны искусным мастером. По углам имелись металлические фигурные завитушки, а вдоль оконец были приделаны нежные фризы из фанеры. На дверце являл себя змеевидный золотистого цвета дракон с длинными усами, а сама карета была окрашена добротной краской мягкого зелёного цвета. По всем показателям, карета являла собой перекатный дом, в которых порой ютились бродячие артисты. Заглянув внутрь, Лучезар отметил дорогостоящую обивку, в глубине мягкий диванчик, а напротив два мягких кресла. Между ними стоял сундук, в котором лежали вещи. На сундуке его дорожный мешок. Ничего более внутри перегонного транспорта не было.
  Запряжена карета была двумя благородными, белоснежными мёртвыми скакунами, очень хорошо сделанными. Это была работа Варвары Красы, которой она гордилась так же, как любой другой сильный и уважающий себя мрачный колдун. В этот момент Княжичу вспомнился Кощей с Тимуром и он криво улыбнулся.
  Служанку пришлось взять с собой в карету, несмотря на то, что лично ему было всё равно где и на чём она поедет. И он уже было собирался попросить для неё коня, когда, бросив беглый взгляд на растерянную и до сих пор ещё напуганную женщину, сжалился над ней. В конце концов, сам взял, вот теперь и отвечать надо тоже самому. И заботится так же, человек всё-таки, пусть и не близкий.
  Следующая в их паровозе карета была розовой. Тут и говорить не надо чья. Лучезар лишь мазнула по ней взглядом, удивляясь тому насколько в ней было всё просто. Сбитая из тяжёлых досок будка, с тяжёлой дверью в задней части и горбатой крышей; для возницы удобная мягкая скамья, небольшой зонтик над ней - всё это не вызывало никакого восхищения. Даже цветок нарисованный на одной из стен фургона не создавал аховые впечатления. Именно это и удивило Лучезара, однако только потом он поймёт отчего вся эта обыденность. Поймёт, когда попадёт внутрь. В розовой карете ехала одна Елена, и была слишком навязчива, уверяя Лучезара в том, что в розовом транспорте ему будет намного лучше, чем в зелёном. Княжич отшучивался, мягко отказывался, сногсшибательно улыбался, уверял её в том, что любитель простоты и сам же ловил себя на логической ошибке. Внешне зелёная выглядела намного богаче. Особенно золотой дракон.
  Третья карета была жёлтой - Княжич бегло подумал о том, что цветовая гамма в их поезде была немного помпезной, будто они собирались на смотр карет в соседний Округ, а вовсе не в путешествие через большую часть Светлорусии. Являла она собой нечто среднее между прогулочной каретой и дилижансом, выглядела настолько причудливо, что можно было бы сказать что безвкусно. Лучезар снова подумал о том, что жёлтый должно быть символизировал золото и тут же про это забыл. Не смотри, а то во сне ещё присниться. В неё забрались Аннушка Альбинос и Дамира Природа.
  Парни же расселись по козлам, весело переговариваясь, а Варвара Краса, командир отряда запрыгнула на красивую, пепельную лошадку, тоже мёртвую. Ни одну из карет она не выбрала. В голове Лучезара мелькнула некая мгновенная мысль и тут же исчезла. Он вздёрнул бровь, пытаясь её догнать, но сразу же передумал. Тайны начнут вскрываться в пути. К чему сейчас ломать голову.
  Некоторое время Лучезар стоял на холоде, натягивая на пальцы кожаные перчатки и слушал вполуха Серебряного, который вещал о плохой погоде, о снеге, о морозе, о том, что в пути надо всегда быть на чеку. Давал то и дело наставления своим дочерям. Тут же был начальник его небольшой частной армии, который иногда вставлял по фразе, то и дело отвлекаясь взглядом на Елену, что расхаживала мимо них в довольно откровенном наряде: верх у неё был затянут в корсет, юбка же была пусть и длинная, но пышная, кринолиновая, с многочисленными рюшами из сетчатой ткани. Под ней у Прекрасной были слишком уж коротенькие панталончики и чулки. Ну да, было на что посмотреть. Но по мнению Лучезара - тощая же! Ножки - кости и кожа! Сверху на Елену была накинута белоснежная шубка до земли, на голове была смешная меховая шапка. Из-под шапки волной вниз падали мелкими кольцами чёрные, будто вороново крыло волосы. В общем, начальнику личного отряда Серебряного не было дело до Варвары никакого и Лучезар думал, что не только из-за Елены.
  Вот Николай отвлёкся от Лучезара полностью и чуть отвёл Варвару в сторону. Елену отвлекла её служанка, вылетевшая в этот момент из дворца, дабы передать какую-то вещь. Лучезар подумал о том, что Елена не берёт никого из прислуги. Здесь тоже крылась некая тайна, однако же, на любом постоялом дворе за отдельную плату можно было нанять любую служанку, за отдельную плату можно было постирать любую одежду и за отдельную плату, конечно же, поесть любую отдельно приготовленную еду.
  Оставшись один, Княжич немного отвлёкся от Прекрасной, переведя взгляд на Варвару, с лёгким раздражением слушавшую отца. О чём-то важном Николай ей явно говорил уже не одну сотню раз, отчего Краса и выглядела раздражённой. Что можно было сказать о Варваре Красе, имея свой личный взгляд? Да ничего. Обычный колдун, дочь богатых родителей. Волчица. Даже со скрытыми за "кандалами" силами Княжич смело мог уличить Серебряного во лжи, когда он расписывал великие качества своей старшей дочери. Слабая! - припечатал Лучезар. И даже висящий на бедре короткий меч, а так же пояс с метательными ножами и маленький щит за спиной не могли сделать из неё хорошего воина. Варвара была слаба духом. И силы ей никогда не добиться.
  К Елене Лучезар вернулся минуту спустя. В этом отряде она была точно лишняя. Балласт да и только, и надеялся, что через несколько дней она устанет от дороги, напугается нечисти и запросится обратно. Варвара, имея скверный характер, её тут же бросит - где-то на постоялом дворе, не на дороге, конечно же, - и отправится дальше. И с Красой дальше поедет Лучезар, и забудет про Елену. Именно так Лучезар хотел, потому как провести длительный путь в компании Прекрасной ему не улыбалось. Он уже предвидел еженощные постельные рандеву, против которых, вроде как, ничего не имел, но только не с ней. Елена Прекрасная была его кровным врагом. А с кровными врагами он имел только одно общее - ненависть и месть.
  Вот только в данных обстоятельствах приходилось скрывать своё отношение и истинные намерения. И приходилось волноваться за то, чтобы Варвара, однако же, не бросила сестру где-то на полпути. Для Лучезара это была уникальная возможность отрубить каждому из них голову, не бегая при этом за ними по всей Светлорусии.
  Чуть скривившись, Лучезар перевёл взгляд с Елены, которая по какой-то причине решила перерыть содержимое своих сундуков и чемоданов, отчего сюда сбежалась чуть ли не вся прислуга, на грызущую орехи Аннушку Альбинос. Волосы у упырки и правда были практически белоснежными, а глаза красными, однако кожа чуть смуглее, чем полагалось. Ранее с ней Лучезар не встречался, узнал кое-что из личного от Харитона. Не-Ясный скуп был на информацию, но та информация, которую он предоставил, оказалась весомой. Аннушка была воином так себе. От дурости махала своей огроменной секирой, которую, кажется, обожала больше всего на свете. Второй ипостасью её был волк, потому как она всегда хотела быть волчицей, а не упыркой. В спецшколе её прозывали Призраком, за что злилась, и в спецшколе совершила первое своё преступление. В порыве агрессии и гнева отрубила голову учительнице. Потом преступлений было ещё несколько. И все в порыве ярости. Конечно, мама и папа, при помощи важных друзей, сумели избежать наказания для не умевшей держать себя в руках дочери. Потому сейчас она чувствует себя хорошо, грызёт орехи, как белка, плюётся шелухой и с сарказмом смотрит на то, как слуги перекладывают вещи Елены, а та суетится рядом, то и дело ругая их, командуя ими и просто высказываясь на глобальные темы, типа, кто придумал дорогу. В общем, пробыла Аннушка в Длительном Сне всего-то шесть лет, и насколько могли судить очевидцы, знавшие Альбинос до Сна, после пробуждения она нисколько не изменилась. Разве что дебилизм пропал. Впрочем, глядя на неё, думал Княжич, что и присущая придурковатость упырей в детском и юном возрасте в ней ещё сохранилась. Колючий взгляд Лучезара, которым он впился в Альбинос, не выявил никаких особых способностей у неё так же, как и у Варвары. И Узник посмотрел на Игната, которого они звали Игнатушка.
  Этого тощего невысокого парня Лучезар ранее тоже не встречал. А если вдруг и встречал, то случайно забыл о нём, что с Княжичем бывало частенько. Не интересные люди его не интересовали. Но вполне вероятно, встретив однажды его, он просто не обратил на идиота внимание. В общем, у Игнатушки Задорного было подростковое, простецкое лицо, противный, чуть гнусавый голос, гогочущий смех, плоские шутки и дурная привычка, слегка пританцовывать на месте и то и дело водить плечами, словно пытаясь эти плечи с костей скинуть. При этом он, шумно чавкая, жевал фруктовую смолу, показывая свои белоснежные зубы. На поясе у него висело два коротких клинка, символ любого воина. А на плаще, в котором он был, красовался рисованный знак колдунов - молодёжная организация, в которой состояли, по мнению Лучезара, одни идиоты и слабаки. Однако эти идиоты и слабаки говорили о себе слишком громко, помпезно и много, оттого их никто не воспринимал всерьёз, но отчего-то клуб до сих пор существовал и пополнялся новыми членами, что сильно удивило Княжича. Он даже не помнил, как та организация называется. Но знак отчего-то запомнил навсегда. Не надо было говорить, что Игнатушка Задорный был так же слаб, как Аннушка, Варвара и Елена, как в ворожбе, так и на мечах.
  Узник нахмурился. Это что же получалось, тот самый великий отряд, о котором вчера так помпезно рассказывал Николай, сбор никчёмных отпрысков богатых семей? Не более того. Лучезар понимал, что каждое слово про бога и поездку в Ладогор Снежный - чистая ложь. Но чтобы и про отряд соврать?.. Может он что-то упустил? Княжич посмотрел на командира маленькой частной армии Серебряного. Тот продолжал делать заинтересованный вид, в пол-уха слушая Николая, и насколько понимал Лучезар, ни он, ни его воины никуда не собирались.
  Продолжая хмуриться, Узник перевёл взгляд на братьев, что стояли рядом с Задорным и слушали его самохвалу. Они улыбались, иногда подражали его смеху, порой переглядывались. Их Лучезар не знал вообще. Как там Серебряный сказал? Нищие, голодные, бездомные сироты? Подобрала их Варвара... Значит, верные слуги Красы. Оборотни. Колдуны. Двойняшки. Не похожие ликом и даже телосложением - один выше другого, и тот, что выше худее, а тот что ниже - поплотнее, - но схожи внутри. То есть и ворожба одна - бледная, и оборотничество волчье. И это удивляло. В отличие от того же Игнатушки, висящие на бёдрах мечи были для братьев явно не для красоты, а висящие за спиной тул и налуче, в которых покоились луки и стрелы видно было использовались чаще, чем холодное оружие. В руках каждый из парней держал что-то замотанное в простецкие чехлы. Лучезар лишь бросил взгляд на это что-то и понял - ружья. Бесполезный вид оружия, но некоторые использовали. А то и просто носили в качестве атрибута к одежде или же как дань моде. Но для этих пацанов ружья были чем-то иным, чем просто украшением. Звали оборотней Борис и Димитрий. Были они моложе золотой молодёжи, но посильнее и Варвары, и Игната.
  Это и есть сила отряда? Или же Варвара и правда считает, что она сильная?
  Тут в голове у Узника возник новый вопрос: как так получилось, что среди молодёжи затесались двое совершенно чужих оборванцев? Впрочем, почему бы и нет. С другой стороны у них интересная компания: бежавший узник, богатые отпрыски, голодные волки и...
  Дамира Природа.
  Ведьма.
  Впрочем, то, что она ведьма принимать отказывалась и говорила всем, что лишь ворожит не более того. Силы она умело скрывала, и может потому у многих складывалось ощущение, что она колдун. Слабый, никчёмный колдун. Но Княжич знал - она никто иной, как ведьмачей. Достаточно уже того, что вот он стоит тут, у большого, широченного крыльца, беглый узник, преступник, а мимо него ходят люди и вроде как замечают его, а вроде и нет. Что-то сказали, улыбнулись, поклонились, услышали ответ и стоило лишь отвернуться - забыли. Только ведьмачей мог отвести взор и стереть встречу из головы напрочь.
  Дамиру - безродную девку, когда-то в своё время приютила Мата Серебряная. Историю их встречи и дальнейших отношений Лучезар не знал. Ему было известно лишь то, что Дамира отлично справлялась со своим делом - одурманивала одиноких богатых мужчин, выходила за них замуж, а после... Они умирали. По разным причинам. Дамира, рыдая на похоронах, уверяла всех, что проклята была некогда ведьмой. Кто-то верил, кто-то нет. Лучезар же узнал о ней только тогда, когда Милан привёл в дом красавицу невесту и познакомил с ней маму и папу. А потом и его. Лучезар проклинал свою недальновидность и своё не участие в личной жизни брата. Проклинал себя за то, что не смог разглядеть за красавицей невестой зло, и что не удосужился узнать, кто таковая. И проклинал себя, узнав, что Милан с ней тайно расписался. Дамира стала его женой.
  О, да, охмурить Милана не составило труда, он был наивен и верил всем. Он был болен. А Лучезар не был... Но в тот момент его волновали другие вещи.
  Именно с появлением в их семье Дамиры всё и началось. Сначала были убиты родители, затем повесился Милан. Деньги семьи оказались отписаны Дамире, как и родовой дом и семейные ценности. Ведь она жена, член семьи. Лишь меч остался у Лучезара. Меч, который суд конфисковал, после того, как признал его виновным в смерти тридцати семи человек. Правда потом Светлана забрала меч себе. А после, вот, вернула. А ещё у него остались личные сбережения - после обвинения их заморозили, права на книги - теперь ему было запрещено и писать и печататься, впрочем, старые книги, кроме десятого тома, всё равно печатались, хранилище, где хранятся древности. О нём никто не знает. Даже Милан не знал... Именно за этим до сих пор охотятся пировцы.
  Тут Княжич отвлёкся от основных мыслей. Что с Графиней? Харитон уже должен был найти её и привести в чувство. А ежели нет? Тогда Серебряный должен был уже знать, что она... пропала? Информацией из Кровавого Терема Николай его не баловал, а Лучезар и не спрашивал. Сейчас спроси - не покажется ли это странным? "А мне это нужно?" - вдруг спросил сам себя Узник, подымая к небу глаза. И решил, что нет. Однако в голову тут же пришла мысль: а как быть с тем, что он сбежал? Понятное дело всё подстроено самим Харитоном и Светланой. Но ведь для того, чтобы Серебряный чувствовал себя уютно и дальше продолжал верить в то, что этот план его и ничей больше, надо предать огласке, что опасный преступник Лучезар Узник сбежал. Но с другой стороны, зачем? Эта информация поставит в неловкое положение двор Лунного Терема. И Серебряному будет не на руку. И он знает и понимает, что Светлана с Харитоном сохранят побег Княжича в тайне. А значит, ему волноваться не о чем.
  И те и другие в выигрыше. А ещё, Светлана всегда поддерживала Лучезара. А значит, найдёт сто причин чтобы не выделить для его поисков и поимки отряд. И одна из этих причин: бог. Он упал. Под стенами Ладогора Снежного твориться чёрт знает что. И в первую очередь ей, как второму правителю, надо с этим разобраться. И чем быстрее тем лучше. Ведь Святого умер. Или его убили...
  На этой мысли Лучезар решил остановиться и вернуться к Дамире. Насколько он знал, благодаря всё тому же Не-Ясному, ведьма вышла снова замуж. В пятый раз. За Годослава Печального, который ей уже в деды годиться. Годослав однако, со слов Харитона, не торопился подыхать, хотя в последнее время сдал. С одной стороны оно и понятно - возраст, как-никак старику триста семнадцать лет, однако смертью от него пока что не веет. Но так или иначе, Годослав был и остаётся богатым человеком, одиноким - сын где-то на югах проживает, с отцом ничего общего не имеет - лакомый кусок для тех, кто хочет быть ещё богаче. Сама же Дамира ста лет от роду уже не выглядела так прекрасно, как ранее. Она располнела и полнота ей не шла. Рыжие волосы утратили яркость, а может она их подкрашивала - они выглядели темнее. Зелёных глаз Княжич не видел, но ощущал исходящую от неё усталость. Жизненный груз давил на плечи. Кутаясь в песцовую шубу, она стояла у жёлтой кареты и смотрела на группу каменных амурчиков, с которых слуга смахивал шапки снега. Иногда она бросала на Лучезара косые взгляды и когда понимала, что он ловил их, чуть кивала, мягко улыбаясь. От неё веяло страхом. Даже с "кандалами" Княжич это чувствовал.
  Дамиру Природу он ненавидел сильнее всех. И всерьёз задумывался над тем, как именно расправится с ней. Смерть для неё одна - обезглавливание, но перед этим он хотел заставить её страдать от боли. И единственное страдание, которое он мог исполнить - это порезать её на куски. Но каждый раз думая об этом, отметал подобную мысль. Она заставляла его кривиться от отвращения. "Я что тварь навозная? Никогда не опущусь до такого", - и тут же начинал заново.
  О, да, он собирался их всех убить. Всех! И если понадобиться и вон тех братьев тоже. Виноваты - не виноваты - Лучезара это не волновало. Княжича волновали только его личные чувства.
  Правда, и пировцы собирались ему отрубить голову. Закончить то, что не закончили тридцать два года назад закончат завтра, ну или послезавтра.
  Серебряный подошёл к нему вновь, а Варвара лихо запрыгнула на мертвяка. Скомандовала по каретам. Братья и Игнат тут же опустились на передки, Николай пожал Лучезару руку, похлопал его по плечу, произнёс заветную фразу:
  - Удачи, мой друг. Всех благ вам в дороге. Пусть матушка-дороженька будет к вам благосклонна и быстрёхонько приведёт до врат Ладогора Снежного.
  - Конечно, - улыбнулся в ответ Княжич, аккуратно вырвал свою кисть из его крепких холодных пожатий и забрался в карету.
  Плюхнувшись в кресло, Княжич вытянул длинные ноги и ещё некоторое время отвлекался на свой караул. Ему до сих пор был не понятен весь этот каламбур, и он то и дело перебирал в голове небольшой отряд и пытался сопоставить факты. Они отправились в Ладогор Снежный в составе девяти человек: один узник, с которого до сих пор сдерживающие силу знаки не сняли, одна дура, у которой только постельные утехи на уме, один идиот, совершенно не понимающий что ему предстоит преодолеть, одна слабая, но чётко знающая свою работу ведьма, ненормальная девка с огромной секирой - тоже одна, старшая отряда - слабая и никчёмная - одна, сомнительного вида братья-волки - двое. Служанка. Она сидит рядом, в кресле, вжавшись в него так, будто там спасение. И в итоге, что же получается? Они едут, мягко говоря, в пасть к демону - за стенами Большой Столицы опасность на каждом метре, - а отряд у них - ещё раз мягко говоря - детский, состоящий из золотой молодёжи, которая мечи носит лишь для того, чтобы покрасоваться.
  Это же не порядок!
  Не порядок, но что есть, то есть.
  За массивные кованные ворота прилегающего к дворцу Серебряных двора они выехали, когда на эту часть Большой Столицы опустился глубокий вечер. Когда паровоз оставил за собой Упырский Округ, Княжич скинул пальто - карета была окутана тепло-аурой - и завалился на диванчик, прикрыв глаза. Мысли вновь одолели его.
  Через некоторое время пути кареты остановились у небольшого, но старого кладбища, за пару километров до следующего Района. Княжич попросил об этом Серебряного, и тот решил не отказывать несчастному Узнику в просьбе. И несмотря на то, что Варвара была против, отцу перечить не стала. Лучезар открыл дорожный мешок, достал оттуда припасённые в пакете конфеты, печенья, пирожки и кулич, накинул пальто и вышел на морозный воздух.
  - Давай только быстро, - рыкнула ему Варвара. На мгновение Лучезару показалось, что это сказала Мата, уж больно голоса были похожие. Княжич глянул на неё снизу вверх - Краса сидела на мёртвой лошадке - мягко улыбнулся и направился к высоким, кованным воротам. На полпути остановился и обернулся.
  - Побудь там, - сказал он увязавшейся за ним служанке.
  - Позвольте с вами, - прошептала она. И видно было, даже в темноте, как боялась.
  - Только до ворот, - немного подумав, сказал он. - Подождёшь там.
  - Хорошо, - охотно отозвалась она. Потом шмыгнула носом, запахнув полы верхней одежды. Княжич мимолётно отметил, что одета она была в весеннее кожаное пальто, тёплые стёганные шаровары, на голове меховая шапка, расшитая бусинами и камнями. Странно, чей подарок? Вся одежда была дорогая, и в голове Лучезара мелькнула мысль: а не Елена ли задарила прислуге Лучика вещи? Потянув носом воздух, ощутил исходящий от неё аромат Прекрасной. Какая честь!
  Отвернувшись, он последовал дальше. Дойдя до ворот, Княжич потянул одну из створок, открывая себе ход, и ступил на территорию старого погоста. Служанка было увязалась за ним, но он остановился и медленно к ней обернулся.
  - Простите, - прошептала она, ёжась и останавливаясь за воротами.
  Лучезар прошёл, лавируя, между усыпанных снегом могилок, утопая по колено в снегу. Остановился под высоким, наполовину сухим дубом, посмотрел в одну сторону, затем в другую. Немного подумал. Память у него была хорошая, но кажется вот этих трёх могил тут раньше не было. Обойдя их, он взял чуть левее, вышел на пустой участок, к невысокому холму. Он знал - это курган, здесь было захоронено пятьдесят шесть человек. Чуть обойдя его, вновь принялся бродить между могил, иногда на них даже наступая. Под снегом не каждый холмик было видно. Могилы обозначали кресты и гранитные плиты. Сделав ещё шагов двадцать, Лучезар остановился под высокой, накренившейся на бок сосной. Рядом проросли ещё три. И чуть дальше, обнесённой оградкой, стояли два высоких памятника и один большой крест. Открыв калитку, Княжич вошёл в огороженный прямоугольник и остановился напротив креста.
  Некоторое время он стоял так, а потом смахнул снег с перекладин, провёл ладонью по табличке. Эта могила была отца. Присев на корточки, Княжич некоторое время отгребал снег, чтобы добраться до мёрзлой земли. Затем положил несколько конфет, печенье и кулич. После продвинулся дальше. На гранитной плите рука мастера выбила тонкой нитью лик мамы. Для Лучезара она всегда была красива. В свете Луны Леи слегка посеребрённые дорожки на плите, делали её ещё более прекрасной. И молодой. Сделав и на её могиле ямку, он вложил туда подношения. И только потом, с гулко бьющимся сердцем переместился дальше. К Милану. К любимому и единственному брату. К тому, кого он бросил и предал. Очистив от снега плиту, смахнув снежинки с выбитого на камне портрета, Лучезар положил на могилку остатки даров и присел в снег рядом, некоторое время глядя на крест. Затем, будто ныряя в омут с головой, всё же посмотрел на братишку. Милан не был красавчиком, но мастер передал глубину его наивных глаз и мягкую, счастливую улыбку на лице. Он изобразил его именно таким, каким помнил Лучезар.
  Судорожно вдохнув морозного воздуха, Княжич сглотнул ком горечи, сморгнул выступившие на глаза слёзы. Сложив руки на согнутых коленях, некоторое время боролся с собой, а потом отпустил себя. Заплакал.
  Так он и сидел, то смотрел на своих близких и родных, то на крест, то умывался снегом, треклятущие слёзы не переставали, а ком горечи душил. Иногда Лучезар отворачивался, роняя голову на грудь, вновь и вновь прося прощение за то, что оказался эгоистом и не смог в тот момент, когда им нужна была помощь, быть рядом. А потом и сам оказался загнан в ловушку, которую осознал уже потом. Только через несколько минут, показавшимися ему вечностью, он поднялся на ноги и направился прочь, на обратной дороге остановившись возле загороженного могильника. Большой крест оповещал пришлых о том, что за оградой так же есть упокоенные. Зайдя туда, Княжич расчистил территорию перед крестом, на котором были вырезаны сразу несколько имён, в том числе и имя Клары, положил туда остатки подношений и вышел, прикрыв калитку. Выкинув пакет в урну, что стояла у выхода из кладбища, он двинулся к каретам, минуя ждавшую его служанку так, будто её и не было вовсе.
  Она последовала за ним, а затем дёрнула его за пальто. Лучезар обернулся.
  - Снег. Я отряхну снег, - сказала она. Некоторое время он смотрел на неё, потом кивнул. Она быстро прошлась ладонью по пальто, затем смахнула снег с воротника и капюшона.
  - Ну скоро там, - недовольно прокаркала Варвара.
  - Пошли, - сказал он и положил руку ей на спину, подталкивая к карете. Затем открыл дверку и пропустил вперёд.
  - Так это твоя баба что ли? - проговорила за спиной Варвара Краса. Лучезар ничего не ответил и даже не посмотрел на неё. Он полез следом за служанкой, закрыл дверцу и, скинув пальто, завалился на диван.
  Когда рассвело, процессия свернула к большому дому, выстроенному по заграничному стилю, с высокими башнями и остроконечными крышами, своими тонкими пиками уходящими далеко ввысь. Как оказалось, Лучезару был дарован момент переступить порог дома господ Ельник, которые тут же затискали любимого младшего сынишку в объятиях и пригласили всех к столу. В том числе, конечно же, и Лучезара, к которому отнеслись так тепло и радушно, что можно было бы подумать, что они самые близкие ему люди.
  Лучезар откушал супа, потом омаров с травами и салатами, потом чаю с круасанами, ну естественно без вина всё это не обошлось и без крови тем более. Хозяин дома что-то громко рассказывал, Лучезар слушал его в пол-уха, иногда что-то отвечал, но чаще всего просто улыбался и ел. Когда пустая болтовня закончилась, они ещё немного посидели в душной гостиной, которая представляла собой целый бальный зал, а потом Варвара, поблагодарив хозяев, велела всем выдвигаться дальше.
  Следующую остановку они сделали в гостинице. Елена Прекрасная всю дорогу ныла о том, что устала, и Варвара смилостивилась. К тому же солнце клонилось к закату, а братья и Игнатушка всю ночь и день просидели на козлах. Поднимаясь в номера, Краса, наконец, не удержалась и сказала сестре, что та может собираться и проваливать на все четыре стороны, раз для неё так тяжела дорога. На что Елена велела сестрице замолчать, после чего Варвара не осталась в долгу. Перепалку сестёр Лучезар вынужден был остановить, потому как неприлично было ссориться в чужом месте. И чтобы Елена не нервничала по пустякам, согласился с ней осмотреть её номер.
  На рассвете они отправились дальше. Лучезар всё больше валялся на диване, иногда менял место и опускался в кресло. Порой выглядывал в оконце, чуть отстраняя занавеску, а порой и открывал его полностью, высовывая голову на свежий воздух. Мимо постов они проезжали быстро, будочники даже не думали заглядывать в кареты, Княжич предположил, что и это дело рук Дамиры. Отводом глаз она пользовалась умело. За тем, скорей всего, её и взяли. Потому можно было не бояться того, что его узнают и расскажут властям. Впрочем, что рассказывать. Многие, Лучезар был уверен в том, даже не знали, что он узник. А некоторые его в лицо не знали и вовсе. Лишь имя и прозвание.
  Когда они проезжали по Торговому Пути, Лучезар то и дело пялился в окно. Он понял, что скучал по внешнему миру. И по дороге тоже. Зачем скрываться, когда у него есть отворот. Но именно в тот момент, когда он собирался уже прикрыть окно, увидел Силу Медведя. Это произошло так неожиданно, что Княжич готов был его окликнуть, ведь сердце радостно отозвалось на столь неожиданную встречу - шутка сказать столько десятилетней не видеться и столько десятилетней прослужить в одном отряде - однако, он вовремя опомнился. Резко закрыл окно и задёрнул занавеску. И понял, что очень сильно скучал по брату Медведю и брату Кощею. Да и по другим тоже.
  - Вы кого-то увидели? - спросила служанка, сидя рядом с ним в другом кресле.
  - А... Да... - проговорил невнятно Княжич, отмечая то, что она сидела с раскрытой книгой. При тусклом свете маленькой лампочки, она внимательно вчитывалась в напечатанное.
  Вскоре они выехали за пределы Большой Столицы. Будочники выпустили их без проверки, но в очереди на выезд пришлось постоять. Когда им открылась большая дорога, служанка испросила разрешения выглянуть в окно, и Лучезар, ещё прибывая в воспоминаниях, удивлённо глянув на неё, согласно кивнул и сам выглянул в окошко. Он долго смотрел на лес, на обочины, на встречных всадников и телеги, на повозки и тяжеловозы, провожал долгим взглядом караваны. Он был словно мальчишка, который первый раз выехал за пределы стен. Сердце трепетало и в какой-то момент захотелось кричать от восторга. Ему свободы не хватало!
  Переночевать они заехали в постоялый двор. Там же отужинали. Елена, не довольная гуляшом и борщом, фыркнув, ушла к себе. Потянула было за собой Княжича, но он сослался на усталость. Фантазировать и привирать Лучезар мог, особенно, когда надо было избавиться от назойливости партнёрши.
  Служанка, поселившаяся с ним, ушла в баню, а Лучезар некоторое время думал о подарке судьбы - то есть о тех, с кем он разделял путешествие. Да и о самом путешествии думал, и точно понимал - до Ладогора Снежного они не доберутся. Нет, не потому что дорога была опасной, а потому что туда они не торопятся. Не торопятся и чувствуют себя в пути вольготно, будто совершенно не знают внешнего мира.
  Но они знают! Пусть и путешествовали ранее в Московию и другие государства с личной армией и под их защитой, однако ведают, какие события могут поджидать на дорогах. Да и отпустили бы Ельники своего ненаглядного младшего сыночка, в котором души не чают, в компании опасного преступника и в компании таких же слабаков, как и он. Вдобавок, в этом вояже ему и его друзьям предстояло заботиться о себе самим и защищать себя так же. А ещё и беглого узника. А Серебряный. Он легко согласился на то, чтобы с ними поехала Елена.
  И тут Лучезара осенило.
  "Есть второй отряд! А может и третий, который мне не видим. На нём отвод? Ведь разные существуют отводы. На мне лёгкий. Брат Сила меня увидел тоже. И другие видят. А на тех - сильный. А может та группа где-то сзади или же спереди?" - мелькали в голове у Лучезара мысли. Некоторое время он стоял у окна и смотрел в темноту, затем обернулся. Окинул взглядом маленькую комнатку на двоих. Кровати стояли напротив друг друга приставленные к стенам, у той, что была справа, стояла тумбочка, у той, что слева, невысокий, узкий комодик. У окна приткнулся маленький столик, тут же два стульчика. У входа к стене прибита высокая вешалка. Сразу же от входа направо была дверь в ванную и туалетную комнаты. Ничего необычного. Его дорожный мешок лежал у левой кровати, на цветастом покрывале меч, затянутый в ткань, и сундук, стоявший у правой.
  Сначала Княжич не совсем понял, зачем тут сундук и что он здесь делает. Затем подошёл к нему и открыл крышку. Там нашлись женские вещи: сорочка, нижнее бельё, юбка. Пара тёплых носков, тёплые чулки. В углу нашлась туалетная бумага, некоторые принадлежности для бани, какая-то мелочь. Нитки и иголка. Зачем служанке нитки и игла? Чтобы зашивать вещи, тут же ответил самому себе Княжич. Нашлись ленты и резинки, их Лучезар окинул скорым взглядом. Ничего страшного, простые предметы для его волос. Плюс расчёска, гребень, флакон духов. Открыв Узник нюхнул, отстранился. Закрыл, вернул на место.
  Он уже собирался хлопнуть крышкой, но решил внимательно всё осмотреть. Сундук был не большим, однако обитый бархатом внутри и снаружи разрисован в стиле хохломы. Дорогой. Скорей всего тоже подарок Елены. К чему такая благосклонность со стороны Прекрасной? Может потому, что так захотела?
  Аккуратно, стараясь не сбить сложенные вещи, он приподнял их, глянул на дно, затем пошарил по углам. Осмотрел внутреннюю сторону крышки. Там был скрыт карман. Залез туда, но ничего не нашёл. Проверил рулон бумаги. Закрыв крышку, окинул взглядом металлические петли и замок, затем переместился к своему мешку.
  Мысль застигшая его и не дававшая какое-то время покоя, наконец сформировалась в голове. Отвод взора не может происходить без шнура, ленты или же нити. Вообще, оружие ведьмачеев - это нитки, верёвки, ленты, тряпицы, вышивка, иглы, гвозди и некоторые другие атрибуты - то через что можно провести колдовство и то, на чём можно затянуть науз. Наузы - их величайшее оружие. И поскольку - тут Лучезар прошёлся ладонями по волосам - в волосах у него были вплетены только им взятые из узницы ленты, да резинки, без вышивки и узлов, на шее и запястьях не было никаких браслетов и верёвок с наузами, тогда узел Дамира затянула где-то на его одежде. Или же на самом мешке. А может даже и на служанке. Хотя на служанке навряд ли.
  Именно в этот момент вошла его спутница. Она осторожно прикрыла за собой дверь и осталась стоять на пороге, внимательно глядя на то, как Лучезар, вытряхнув из мешка все свои вещи, перебирает их. Особенно он уделил внимание свитеру. В него можно было столько ниток с узелками напихать, что отдельный свитер можно было бы связать.
  - Вы что-то потеряли? - наконец, спросила она.
  Княжич по привычке ничего не ответил. Свитер был чист. Вот если бы не "кандалы" Лучезар бы почувствовал откуда веет ведьмачеством, а ведьмачество было, здесь не могло быть сомнений. Распотрошив аккуратно кем-то сложенные вещи, он добрался до книг. Пролистал их, внимательно осмотрел свой десятый том. Затем открутил колпачок на зубной пасте, выдавил кусочек, закрыл обратно. Встал. Постоял, покрутился на месте.
  - Вы скажите, что ищете, может я подскажу, - сказала опять служанка, продолжая оставаться на том же месте. - Когда нас похитили, ваш мешок был раскрыт и оттуда практически все вещи вывалились. Я сложила всё аккуратно, а кое-что перенесла в сундук. Сундук одолжила Елена. Для вещей, - сконфуженно добавила она.
  В этот момент Лучезар посмотрел на неё.
  - О, - только и сказал он. А потом подумал: при похищении он был в отключке несколько часов. Мешок был перерыт, однозначно, так как он перед этим затягивал его шнурком так крепко, что и распутать было бы трудно. Присев он вновь осмотрел мешок, затем стянул с себя свитер, принялся осматривать его.
  Служанка, так от него ничего и не дождавшись, двинулась по дуге от порога вглубь маленькой комнатушки, вешая на спинку стула полотенце и присаживаясь на него. Лучезар стянул штаны. Осмотрел их. Потом сорочку. Вышивка была тонкой, но вышивала ещё Клара. Стянул носки, осмотрел их. Сорвал с себя трусы. Сконфуженный звук со стороны служанки его нисколько не заинтересовал. Осмотрев трусы, он натянул их снова. Натянул штаны. Подумав, носки надел тоже. Некоторое время стоял и перебирал в голове события последних дней.
  Блуждающий взгляд наткнулся на ботинки. Из мягкой кожи, на тонкой подошве, с небольшим каблуком. Направился к порогу. Взял один, осмотрел шнурки, заглянул внутрь, порылся там рукой. Вытащил камешек, бросил его на пол. Быстро осмотрел подошву и уже хотел отставить ботинок в сторону, когда приметил кое-что. На внутренней стороне каблука, мелькнула металлическая капелька. Через капельку проходила тонкая, маленькая ниточка, затянутая в несколько мелких узелков. Так-то и увидеть было сложно, но вот сейчас, внимательно приглядевшись, можно было и заметить. Получается, что Дамира затянула узелок на иголке, а иголку вогнала в каблук. Спросите, как? Да легко. Она же ведьма. Это может сделать и Лучезар. Надо только постараться.
  На втором ботинке он нашёл такой же сюрприз, а когда решил проверить пальто, то отыскал узелки и на пуговичке на внутреннем кармане. Заговорённые узлы действовали правильно: отводили взор прохожих, а тех, кто был в одной компании, в том числе служанки, нет.
  Ну что ж, коль он нашёл то, что искал, можно и в баньку сходить. С узлами делать ничего не стоило, как и с иголками тоже. Снять отворот могла только Дамира. А уж если она ещё и порчу навела, то к этим предметам прикасаться не стоило вовсе. Но, что она будет делать, если обувь сотрётся, а пальто порвётся и Княжич его выбросит? Ну, это уже не его забота.
  - Приберись тут, - сказал он, набросил на себя пальто, вытянул из вороха одежды рубашку, штаны, трусы и носки и, подхватив полотенце, направился прочь из комнаты.
  Наличие второго отряда обнаружилось тем же вечером на постоялом дворе, когда, Лучезар после баньки с Игнатушкой и братьями - так получилось, нигде в другом месте не могли встретиться, кроме как в предбаннике - забрели в горницу дабы испить пива. Избегать своих "товарищей" Лучезар был намерен до окончания пути, но именно сегодня захотелось пообщаться на посторонние темы, в которых между прочим можно было узнать много интересного. Задорный был общительный, говорил много, красовался постоянно, сам же смеялся от собственной шутки, сам же наслаждался собой и сам же с ума сходил от себя. Чуть позже вниз спустились Аннушка и Варвара. Аннушка вроде как орехов взять, а Варвара за компанию. Так и присели рядом. А потом пришла Елена и села напротив Лучезара, то и дело прохаживаясь своими ступнями по его ногам. Добиралась пальчиками до стратегически важных объектов... Намёк был понят, но торопиться Княжич не думал.
  В горнице, кроме них никого не было, стрелки на больших часах отсчитывали двенадцатый час. Под очередную историю о том, как Игнатушка догнал Чуму и оторвал голыми руками ей голову - Княжич не стал спрашивать какую именно, ведь у Чумы их две - в горницу вошли без верхней одежды, а значит уже снявшие и побывавшие в своих номерах семеро мужчин. Надо было быть, как Серебреный выразился, "профессионалом", чтобы отметить походку, острый взгляд и статные движения человека, который всё время в походах и закалён в битвах. Лучезар сразу понял - они. Варвара бросила на них красноречивый взгляд, и Узник заметил, как облегчённо она выдохнула, но гости постоялого двора сделали вид, что совершенно её не знают и незнакомка их вовсе не интересует. Наученные опытом, они сели в стороне от них. Девка тут де принесла им огромный поднос с едой, и они молча стали поглощать пищу.
  Ну да, ну да, отправили бы богатые родители своих отпрысков в опасное путешествие без должного прикрытия. И ведь не надо большого отряда, довольно и этих семерых. Лучших семерых. Даже без своих сил Лучезар точно сказал бы - хороши.
  Значит у его охранительного отряда, есть свой охранительный отряд. Ну это хорошо. Разобрались, наконец, со слабыми и сильными. С таким отрядом за спиной золотая молодёжь доедет до конца живой и невредимой. Однако, если не вмешается судьба. Суждено умереть - так подохнешь от любого воздействия, не суждено - выживешь даже в аду. И вроде оно и лучше, если отпрыски пировцев подохнут от лап демонов или же стрел лиходеев. Но для Лучезара нет. Он хотел их убить лично. Своими руками.
  Оставались открытыми два вопроса: зачем Серебряный с друзьями отправил в это путешествие своих детей, ведь мог послать десять таких вот отрядов, как вторая группа? И если они едут не в Ладогор Снежный, тогда куда?
  Первый вопрос пока что оставался без каких-либо предположений и теорий, но Княжич твёрдо был уверен, что совсем скоро ответ найдётся. А вот второй вопрос... А если всё-таки правда? Что если Серебряный действительно поверил во всю эту чушь с Часовщиком? Ведь у него есть колоссальная причина верить в нечто подобное. И эта причина - его жена. Безумно сильно он любил её, и Клара, а ещё и Харитон, рассказывали Лучезару, что страдал Николай после её смерти долго и был некоторое время болезнен. Навряд ли он принял тот факт, что его ненаглядная ушла из жизни, да ещё благодаря кому-то, кого никак найти не могли. Потому-то вцепился за ту ложь, которую успели сформировать вокруг упавшего бога сектанты. Но Лучезар твёрдо знал, павшие боги не дают никакой силы, они просто падают. Падают и уничтожают. И знал это Николай. И Мата Серебряная знала тоже. И ни в кого она не верила, кроме как в себя. Культ Майдалин был создан по какой-то иной причине и по какой Лучезар выяснять не желал. А значит, Николай не был идиотом, который готов был поставить на кон всё, дабы поверить глупости.
  Потому Княжич твёрдо был убеждён, что до Ладогора Снежного они не доедут. Значит, свернут по дороге куда-то в другое место. Куда? Пока что он не мог точно сказать, с этого части пути столько дорог ведут в разные направления, что и заплутать можно. Да к тому же, карта в голове не доступна. Он опирался на то, что помнил. Но то, что он помнил, было более тридцати лет назад. За это время новая весь могла появиться, и старая весь могла быть стёрта с лица земли. Новая тропинка завилась, старая заросла.
  Лучезар отставил недопитое пиво, встал, пожелал всем спокойной ночи и направился прочь. Мысли ещё терзали его голову, когда поднявшись на второй этаж и завернув в левый коридор, он вдруг был нагло схвачен за руку цепкими холодными, опасными пальцами и заброшен в совершенно неизвестный ему номер. Дверь с грохотом закрылась, в него вжалось костлявое тело, будто в этом было некое спасение, а затем поцеловало. О, небеса обетованные, спасите и сохраните, бегло подумал Лучезар, надеясь, что сегодня они ограничатся чем-то... чем-то... Нет, не то, чтобы он не любил заниматься непристойностями... Однако же...
  Всё закончилось снова быстро, однако дверь скрипела так, что Лучезар за неё очень сильно переживал. Когда Елена сползла с него, Княжич пожелал ей хорошего сна и был таков. Так быстро Лучезар бегал только от демонов.
  - С вами всё в порядке? - вопросила удивлённая его внезапным появлением в номере служанка. Перелетев порог, он закрыл дверь с грохотом, щёлкнул шпингалетом и прижался к тонкой створке спиной. Сердце как ненормальное билось в груди, словно Елена и правда представляла собой жутьчайшего демона.
  - Я надеюсь, что доживу хотя бы до... Масленицы, - пробормотал Узник и отлип от двери.
  - О... скоро Масленица? - опять удивилась служанка. Лучезар бросил на дверь тревожный, наполненный опасным ожиданием взгляд и прошёл к своей кровати, скидывая на неё мокрое полотенце и пальто. Женщина тут же встала со стула и направилась, чтобы убрать всё на место.
  - А... Да, - подумав, ответил он, остановившись возле окна. - Сегодня какое число? - рассеянно спросил он.
  - Двенадцатое февраля.
  - Чего? - удивился он, обернувшись к ней.
  - А... - замялась она, никак не находя петельку у пальто. - Двенадцатое морозеня, - поправилась она, быстро подходя к двери и пытаясь повесить пальто на крючок.
  - Да. Скоро, - пробормотал Лучезар, тут же задаваясь новыми вопросами.
  Варвара разбудила всех ни свет ни заря. Но Лучезар проснулся раньше, чем она. Ему снилась тьма. Она не была наполнена ужасом и не скручивалась в груди в тугой узел, однако постоянное её колыхание, будто волнующееся море, заставило Княжича вырваться из цепких лап Морфея. Некоторое время он пялился в потолок. Пытался в том мраке, что окружал его рассмотреть хотя бы что-то. Рассмотрел трещины на потолке, отвалившуюся в одном месте извёстку, уродливое состояние плафона, в который была вкручена всего лишь одна лампочка, на которой был нарисован символ света. Затем поднялся.
  Служанка продолжала спать, и Лучезар не стал её будить. Приведя себя в порядок, он тихо оделся и сел на стул, у окна.
  Иногда ничего не бывает случайно, и в тот момент, когда Княжич оттянул занавеску, чтобы посмотреть на двор, по крыльцу спустились пятеро из второй группы. Следом за ними ещё двое. Невысокий, плечистый колдун - Лучезар ещё вчера его определил, как мрачного - что-то втолковывал пятерым, стоявшим у коней. Они были полностью собраны, готовясь отправиться в путь. Слушали внимательно, иногда кивали. Лучезар не слышал о чём они говорили, но мог догадаться. Старший группы отправлял часть команды вперёд, чтобы расчищать путь, если будет впереди опасность, дабы она не мешала проходу основному отряду. Ну, а оставшиеся двое должны были прикрывать, если вдруг кто нападёт со спины. Переведя взгляд с командира на рядом стоявшего рослого мужика, Лучезар чуть удивился. Не медведь. Ведьмак. Значит, скрытность им обеспечена. Но второй отряд явно скрываться не собирался. Зачем? Лучезар может лишь видеть и анализировать, упырское чутьё и ворожба были запечатаны.
  Ведьмак, почувствовав его взгляд, обернулся, но Лучезар в последнее мгновение отпустил занавеску и чуть отстранился от окна. Немного обождав, он вновь отодвинул шторинку, но во дворе уже никого не было. Немного посидев так, он глянул на спавшую служанку. Вот ещё один вопрос на повестке дня: кто она такая? Лучезару она казалась и так странной: коротко остриженные волосы, на "вы" и по отчеству. И вот морозень не так назвала. По-древнему. И ведь не упырка. Только упыри могут впадать в Длительный Сон. Только упыри спали в гробах...
  Лучезар спустился вниз через полчаса. Заказал завтрак, крови, попросил принести в свой номер и снова поднялся. Через пятнадцать минут в дверь застучали так, что створка грозила сорваться с петель. Служанка подпрыгнула на кровати, сонно заозиралась, спустила ноги, чтобы вдеть их в тапочки, но шаря ими по полу так тапочки и не нашла. Их попросту не было. Княжич подошёл к двери и открыл её.
  - Подъём! - рыкнула ему в лицо Варвара и пошла дальше. Лучезар уже хотел закрыть дверь, но тут с лестничного пролёта в коридор вошла девка неся большой поднос с едой, и он задержался, пропуская её в номер и указывая рукой на стол. Поблагодарив пышногрудую и пышнобёдрую работницу, Лучезар облизал её пышность глазами, затем попросил задержаться. Сунул руку в карман и выудил серебряный руль. Вложив его в пухлую, мягкую ладошку поблагодарил за доставку в номер. Девка засияла пуще прежнего. Всё это время она не сводила с него глаз, пользуясь случаем насмотреться на красивого постояльца - пусть смотрит, всё равно забудет. Затем вышла.
  - Вы не боитесь, что вас узнают? - спросила через некоторое время служанка, сидя на стуле и в какой-то задумчивости поедая омлет.
  - И? - Лучезар отполовинил от сосиски вилкой кусок, нанизал его на острие и оправил в рот.
  - Ну... вы были узником. Потом бежали. Вас же разыскивают.
  - Пусть разыскивают, - Лучезар коротко пожал плечами и проглотил разжёванную сосиску. Женщина на него посмотрела с сомнением и больше ничего не сказала.
  Вниз они спустились раньше всех. Лучезар даже удивился тому, что во дворе не было из их группы никого, даже Варвары Красы. Некоторое время он озирался, смотрел на кареты, а потом неожиданно наткнулся на небольшой деревянный фургон, робко приткнутый к стене, на котором было написано "Меха на колёсах". Рядом с четвёркой живых коней, стоял мужичок. Он запрягал красавцев, любовно оглаживал их по бокам и гривам, что-то бормотал и даже слегка посмеивался.
  - Какие красивые у вас кони, - сказал Лучезар, подходя к мужичку и разглядывая тяжеловозов. Большие, крупные кони смотрели на него с лёгким высокомерием, как показалось Лучезару, и даже с пренебрежением.
  - Да, мои красавцы-тка, - с охотой отозвался мужичок, глянув на Лучезара из-под налезшей на лоб шапки-ушанки. - Это Буран, старший и вожак. Самый крупный. Уже пять лет со мной-ты. А вот это его драгоценная супружница, Ладушка. Такой норов, что любого может копытом забить-та. Ух и баба-та, да, Буранушка?! Сначала не хотела Бурана к себе подпускать, злилась на него, фыркала, мол, чего-тка эта ты тут ко мне копыта подкатываешь, но Буран был настойчив. Сыночка сначала заделали, Дарена, богами подаренного, - и мужичок осенил себя божественным кругом, и Лучезар понял, что перед ним редкий случай - верующий. - Кольки соседу отдал, уж больно просил-тка. Сейчас такой красавец, что и глаза у кобылок-та на лоб лезут-та. А в следующей вот и Златогривушку принесли. Вот она, очаровашка. Сейчас приедем домой, будет со своим Мирославом миловаться-та, пара они у нас. В эту дорогу я Мираславича брать не стал, захромал-таки дружок. Ногу повредил-ты. Слегка так, ужо поди и забыл, что ранка была-тка. Вместо него Игвара взял. Вот он. Игварка, молодой, первый раз в дороге, сначала боялси-ти, чувствовал себя немного неуютно так-та, а вот возвращаемся уже домой-та, так весь боевой-та. И довольный-тка, да Игварушка, друг мой ярый. Всё же я думаю он к дороге не сильно-то и охочий-тка...
  Мужичок ещё некоторое время бормотал, скорей всего позабыв о Лучезаре, он был занят делом и не особо-то смотрел на него, но в какой-то момент поднял голову и в глазах мелькнуло осознание. Торговец смущённо заулыбался:
  - Люблю я своих красавцев, что тут поделаешь.
  - Да тут и нет ничего плохого, друг, - сказал Лучезар, поглаживая Златогривушку по золотой гриве, затем скользнул по шее: живая, тёплая. Так приятно. - Как можно не любить таких лошадей. Особенно когда они живые, - и Лучезар, встав перед Златогривой, ткнулся лбом в её лоб. Она обдала его жаром своего дыхания, а потом чуть слышно фыркнула.
  Мужичок довольно рассмеялся, продолжая работать, а Лучезар кивнул в сторону фургона.
  - Что за меха у тебя, достопочтенный?
  - А что надо? - тут же отозвался торговец, на мгновение замерев. Быстрая перемена сделал его забавным. Вот уж нигде и никогда не пропадёт душа торговца.
  - Да вот, шубка ежели есть?..
  - Дык есть конечно! - воскликнул он. - А тебе кака нужна, добрый ты мой человечек. Есть мужская так-то. А есть и женская-тка. Всё натуральное, с севера везённое. Там же и пошитое. Скоро весна-та, мой друг, меха кому нужны сейчас-тка? Но я всё равно везу, на будущий год. И ежели подойдёт - да что тебе не подойдёт, тебе всё подойдёт - я тебе за полцены отдам... - торговец, бросив запрягать лошадей, кинулся к широкой двери фургона. Пока он снимал заглушки, пока выдвигал металлические пласты из скоб, пока открывал створку, к Лучезару подошла служанка, скрючившись от холода. Стоя в распахнутом плаще, в весенних ботинках и без шапки Лучезар не чувствовал мороза, а она дрожала. И чего вышла на мороз? Побыла бы в тереме пока.
  - Мне ей, - странно сказал Луучезар и кивнул в сторону служанки. Торговец на миг замер, видно потеряв Лучезара из поля зрения, забыл о нём и думал, на кой чёрт полез в фургон. Но стоило Княжичу подать голос, как он обернулся, снова широко улыбнулся и окинул взглядом женщину. Затем довольно кивнул.
  Некоторое время он рылся в огромных сундуках, а Узник, чтобы торговец не забывал о нём, что-то говорил. Торговец отвечал, оборачивался, а после спрыгнул на землю и принялся накидывать на служанку одежду, заставляя ту примерять, а Лучезара смотреть. На немые вопросы, которыми одаривала его служанка, Княжич не обращал внимания, только улыбался, как ему казалось загадочно, но улыбка выходила кривая и может даже яснее всяких слов говорила ей: молчи.
  В итоге Княжич остановился на дублённой мягкой коже с меховой подкладкой. У дублёнки был большой, мохнатый ворот и сама одежда была длиной, почти до пят. Тяжёлой, но тёплой. Вложив в ладонь вместо золотого рубля алмазный, и тем самым заставив торговца округлить глаза, Лучезар вытянул из ящика, что стоял с краю и из которого свисал кусок вязанной вещи, шарф нежно-голубого цвета. Сунул его в руки женщине. Затем попросил у торговца варежки. Торговец с огромной охотой подобрал служанки шерстяные, яркие рукавички и кожаные, с меховой оторочкой перчатки. Ещё бы сапоги где купить, а то тонкие, замшевые сапожки сейчас были ну совсем не к сезону.
  - Как мне с вами рассчитаться потом? - спросила служанка, когда они поблагодарив торговца, отошли к своим каретам, у которых расположились братья, внимательно следя за ними.
  - Это не мои деньги, - отозвался через некоторое время Лучезар. - Это деньги Серебряного и его друзей. Коль хошь, можешь рассчитаться с ними, а нет - так и ладно. Полезай, - указал он на карету. Служанка открыла дверцу и залезла внутрь. Княжич загадочно улыбнулся оборотням и прыгнул следом.
  Он не солгал, деньги дал Серебряный и много дал. Мешочек серебра, три мешочка золотом, один мешочек камнями. И ни одного медяками, потому что Серебряный считал, что медяки - дело убогих и нищих, а может он просто не знал, что есть такие деньги, как медный рубль. Вот Лучезар и тратил их.
  Может эти деньги принадлежали его семье?..
  
  20 глава.
  
  Дорога до перевала заняла не так много времени, как помнилось Лучезару. Выехав с рассветом они преодолели большой участок и сначала быстро, а затем с каждым километром всё медленнее стали подниматься в сопку. Лучезар отстранился от разного рода мыслей и достал из мешка толстый блокнот и шариковую ручку. Некоторое время что-то писал, слегка подёргивая верхней губой. Но карета нет-нет да и попадала колесом в ямку, потому пришлось отложить блокнот в сторону. Недолго смотрел в окно, наслаждаясь видами, затем коснулся меча. Сдёрнув ткань, Княжич достал из кармана пальто тряпицу, которую прикупил на постоялом дворе, и принялся натирать гладкий клинок, ощущая, как рукоять меча теплеет и слегка вздрагивает, отзываясь на заботу хозяина. И само оружие будто бы урчало, как сытый и довольный кот.
  - Длинный меч, - отозвалась Служанка. Лучезар внимательно посмотрел на неё, чуть улыбнулся. Про себя решил, что так и будет её звать - Служанка.
  - Родовой, - ответил он. Она со знанием дела кивнула и почувствовала себя не уютно под его пристальным взглядом. - Им хорошо головы рубить, - продолжил он через некоторое время, взмахнув так, что лезвие тихо пропело в тесной каморке. Служанка немного отпрянула в сторону, слегка вжавшись в стенку кареты, опасаясь острого клинка. Лучезар остановил его в нескольких сантиметрах от её шеи. В этот момент колесо попало в ямку и карету тряхнуло, однако рука Лучезара не дрогнула, оставаясь так, как была.
  - Он всегда острый, - продолжил Княжич, любуясь своим тяжёлым другом и отстраняя его в сторону. - Не требует заточки. Но грязь не любит. И засохшую кровь, потому после каждой сечи его надо мыть и на сухо вытирать. Впрочем, любое оружие требует чистки. Не будешь о нём заботиться, оно заржавеет и затупится.
  Лучезар взмахнул мечом снова и опустил его острием вниз, ловко перехватив за рукоять по другому. Со стороны могло показаться, что это было мгновение, но красивое, отображающее мастерство мечника. Краем глаза он отметил, что Служанка чуть удивилась. Её глаза следили за клинком, как если бы пытались уловить малейшее движение. Так следит за жертвой охотник или воин за своим противником. Однако же, вид был напуганный, словно она уверилась в том, что он и правда отрубит ей голову. Но голову ей рубить он не собирался. И тут же поправил себя: пока. Она была странная...
  Теперь клинок упирался в мягкий пол. И Княжич надавил сильнее, чтобы острие прорезало плотный ватный настил и врезалось в толстую доску, которая была уложена в качестве пола.
  - А у тебя есть оружие? - спросил он невинно, отпустив рукоять и скрестив на груди руки. Уставился на неё. Ни дать ни взять, расположился для задушевной беседы. Ещё бы стакан крови. А ведь есть! И Лучезар вытянул из внутреннего глубокого кармана пальто бутылку с кровью. Как он мог про неё забыть!
  - У меня? - удивилась Служанка ещё сильнее. Рассеянно поискала взглядом ответ, словно он был сокрыт где-то здесь, в карете и, наконец, неуверенно ответила: - Нет.
  - М, - только и сказал Лучезар, откупорил крышку и присосался к горлышку.
  Пил он шумно и долго. С лёгким прищуром глядел на неё опять. И ничего в ней особенного снова не находил. Простая внешность. Рассеянный вид. Слегка напуганная. Однако взгляд, внимательный и острый, выдавал в ней человека опытного. В чём опытного, Княжич пока не мог сказать. Может она была когда-то простым охотником.
  Да нет, тут же усомнился Лучезар, под описание охотника она не подходила. Но и наёмником её сложно было назвать. У наёмников есть одна маленькая поправка: они слабы до денег. У них все разговоры о деньгах. И меряют они всё в деньгах. И дублёнке, которую Княжич ей купил, она радовалась бы подпрыгивая на месте. Однако на деле она лишь спросила, зачем он потратился? И сколько она будет ему должна.
  Оторвавшись от горлышка, Лучезар посмотрел на бутылку, пожалел что так рано закончилась в ней кровь. Как в далёком детстве попытался вылизать растёкшуюся жидкость по внутренней части стекла, но ничего не вышло. Вздохнув разочарованно, закрутил крышку и сунул пустую тару в мусорный мешок. И снова вернулся к Служанке. Уставился на неё так, что она крепко сжав книгу, которую читала, затравленно спросила:
  - Хотите ещё крови?
  - Крови? - не понял Княжич.
  - Да. Крови, - кивнула она и спешно закатала рукав вышитой серебряными нитями блузы. Некоторое время Княжич пытался понять, что она имела в виду, глядя на её руку, потом пытался понять, откуда на ней такая богатая рубашка, затем заглянул в серые глаза и просто сказал:
  - Нет. Не хочу.
  Служанка кивнула и растерянно опустила рукав. Княжич нахмурился и только потом отвернулся и стал смотреть в окно. Она была низкого роста, среднего телосложения. Не худая, как Елена Прекрасная и не полная, как Дамира Природа. Впрочем, до Дамиры ей очень далеко. Волосы тёмно-русые, надо сказать, в этом было нечто бесцветное. Если брать возраст обычного человека и сравнивать её и его, то Лучезар дал бы ей лет тридцать, не больше. Внутреннее же состояние Служанки не угадывалось. Он не чувствовал в ней никого. Даже более того, ему казалось, что она - пуста.
  Словно мертвец.
  Но она не мертвец. Она живая. И об этом говорили не только серые глаза, и не то что она мёрзла, а то, что Лучезар, нет-нет, да слышал, как бьётся её сердце и венка на оголённом запястье пульсировала и манила сочной кровью.
  "Зря отказался", - мелькнула в голове ленивая мысль, и Узник почесал о клык кончик языка.
  И зачем он взял её с собой? К чему была эта сердобольность? Что за характер такой! Вот кто она такая? Шпионка Светланы? Шпионка Харитона? Шпионка Серебряного? Слуга пировцев? Можно подумать ему вопросов не хватает и проблем тоже, ещё и размышлять, кто рядом с ним? Делит карету с ним, делит номера с ним. Впрочем, он сам её то в карету запихнул, то в номер привёл, сказал, чтобы была рядом...
  Может не мучиться и спросить? Может. А может и нет. Зачем? Спроси сейчас, что станется? Если шпионка, спугнёт. А сели не спугнёт, так случиться что-то, к чему он пока что не готов. Он вообще к этому походу был не готов. Вернее, он ждал его, однако же, и подумать не мог, что будет всё так. Вновь проанализировав всю ситуацию, что вращалась вокруг него, он в очередной раз осознал, что убить его желают так же сильно, как много лет назад, и что Серебряный и его друзья водворяют в реальность новый план по его устранению. Где убийство произойдёт, он ещё не знает. Кто будет его убивать...
  Мысль возникшая, словно вспышка в голове, тут же исчезла, потому как карета дёрнулась, затем завернула резко и вдруг остановилась. Сзади и в стороне послышались громкие крики, и Лучезар открыв стеклянную перегородку, просунул в окно голову.
  - У нас... столкновение? - спросила Служанка.
  - У нас столкновение, - повторил Княжич и стал наблюдать за тем, как Варвара, сидя на своей кобылке, что-то говорит седобородому мужчине, сидящему на живом, гнедом жеребце. Некоторое время они переговаривались, Краса махала руками, взмахивал руками мужчина. А потом к Варваре присоединился Борис, что-то громко крича вознице огромной телеги. Сразу же начал поддерживать брата Димитрий. А потом, резко спрыгнувший с передка жёлтой кареты, и, прибежавший вперёд так скоро, будто пятки кто поджёг - Игнатушка.
  На перевале разгоралась не шуточная ссора. Столкнулся паровоз из трёх карет и караван. Первые были виноваты.
  Возница, сидевший на огромной телеге, смотрел с лёгким прищуром на орущих дураков, покуривая папироску. С явным намерением рассказать о том, что о них думают, с идущей следом за большой телегой чуть поменьше, спрыгнуло сразу трое мужиков. Всё это могло бы закончиться кровью, Задорный уже потянул из ножен меч, когда Варвара соскочила с коня и гаркнула ему в лицо, чтобы тот замолчал и пошёл обратно на козлы жёлтой кареты. Таким же криком она отправила обратно братьев. И вновь вернулась к тому, кто сидел на живом коне, когда из кареты выпрыгнула Аннушка с секирой на перевес. Не разбираясь, она подлетела к тому, что сидел на гнедом, и уже собралась перерубить живому жеребцу ноги, как наездник легко отпнул занесённую секиру, не спрыгивая с коня.
  Лучезар не удержался и хохотнул.
  - Какая клоунада, однако же, тут у нас нарисовалась, скажу я вам, - пробормотал он и потеснился, кивнув Служанке, и она, отложив книгу, присоединилась к нему.
  Это послужило новому витку ссоры. Вернулся Игнатушка, вернулись братья, заорала Аннушка, кричала громко Варвара, то ли пыталась успокоить всех, то ли присоединилась к своим друзьям. В итоге, к погонщикам телег присоединились охранники каравана, довольно здоровенные мужики, и отряд Варвары как-то сразу сник. Но тут терпение лопнуло у Елены, и она решительно вышла из своей розовой кареты. Не ясно на кого сорвавшись, то ли на караванщиков, то ли на своих товарищей, она кричала так, что ветки на деревьях дрожали. И это послужило новому взрыву. Стоявший в стороне наездник на маленькой, пегой лошадке и так же, как Лучезар наблюдавший со стороны за концертом, выехал вперёд, щёлкнул пальцами. Между спорящими загорелся знак, взорвался лёгкими искрами. В следующее мгновение установилась тишина, и он спокойно попросил Варвару сместить карету в сторону, а затем отдал приказ своим двигаться дальше. Но Задорному это не понравилось. А Елене не улыбалось счастье ехать назад, ибо, чтобы выровнять зелёную карету, надо было лишь на немного оттянуть жёлтую и розовую назад. И тогда Игнатушка предложил развернуть телеги ворожбой, отчего чуть не получил по голове от одного из охранников.
  Лучезар, чтобы громко не смеяться своим жутким смехом, уронил голову на руки, что сложил на оконце, немного посмеялся, а затем вышел. Вышел в тот момент, когда Альбинос уже занесла секиру для того, чтобы разрубить массивную телегу, на передке которой до сих пор сидел седой возница. Перехватив секиру, Княжич чуть толкнул Аннушку назад, почувствовав силу её рук. Затем отогнал Игнатушку прочь, вернул на места братьев, отправил Елену и дальше уже руководил сам. Варвара рядом скрипела зубами. И как только на дороге стало свободнее, торговцы отправились дальше, и каждый, проходя мимо карет, плевал на землю, выражая своё презрение и не уважение к путникам.
  Лучезар отошёл в сторону, чтобы не быть заплёванным, и когда мимо проезжал тот самый старец, он спросил:
  - Почтенный хозяин, откель путь держите?
  - Из Скального, добрый путник, - отозвался старик, в котором Лучезар сразу же заприметил хозяина каравана.
  - И как дорога нынче, спокойна ли?
  - Нет, добрый путник, покоя нынче в нашем превеликом государстве не найти нигде, - отозвался тихо караванщик, и Лучезар больше ни о чём не спрашивал, тот уже был от него в нескольких метрах.
  Столкновение отняло у них больше часа. На вершину они вползли, когда солнце склонилось к высоким нестройным верхушкам голых деревьев, собираясь скрыться в своей горнице, чтобы отоспаться и завтра с новой силой засветить, укрепившись на голубом небосводе.
  - Ах, какая красота! - пропела Елена Прекрасная, подходя к обрыву.
  Лучезар, решивший подышать чистым воздухом и полюбоваться прелестями природы, скосил на неё взгляд. Елена была одета в пышную, всю в оборках, рюшах и воланах юбку, обрезанную спереди до неприличной длины. Из-под передней юбочки выглядывали панталончики. На тощие ноги были надеты синие колготки из плотной ткани, на ногах ботфорты с драгоценными пряжками на носках. Каблук был высокий, резная подошва сантиметров пять. Сверху на Елене был красный корсет, из которого выглядывали сплющенные полушария, и Лучезар был уверен, что Елена упрямо пыталась сделать их больше, однако чем природа наделила, то и было. Корсет был расшит камнями и бисером, и выглядел богато. Сверху на Елене была тонкая шубка розового цвета, на голове белоснежный прилизанный парик, с закрученными по бокам локонами, а сзади собранный в небольшой хвостик алой лентой.
  - Мороз и солнце; день... сумасшедший!.. Ещё ты... спишь, мой друг... чудесный... - начала цитировать Пушкина Елена Прекрасная, и Княжич подумал, за что она так с древним поэтом. И как вообще ей пришло в голову открыть книгу человека жившего почти два тысячелетия назад и начать не то, чтобы читать, а учить его стихи?
  - Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный... - послышался рядом тихий голос, и Лучезар, удивляясь, посмотрел на Служанку.
  - А... - закатывая глаза и сгорбившись выдала Елена. - Вот мать твою... Ещё ты дремлешь... На кой чёрт он дремлет? Мои небеса, эта чёртова древность для меня никогда не будет понятна. О, мой корсет! - вдруг вскрикнула она и подбежала к Служанке, тут же начала её крутить. - Какая дублёночка! Ты где её выдрала? Где купила? Сколько стоит? Какая прелесть!
  - Ты можешь не орать, как полоумная! - рыкнула на неё Варвара.
  - Сама не ори! - крикнула в ответ Елена, продолжая крутить Служанку.
  - Ей Лучезар купил, - сдал его с потрохами один из братьев, и Княжич только улыбнулся.
  - Серьёзно? - скривилась Елена и глянула на него с сомнением.
  - Мне было холодно. Ваше пальто... оно весеннее. Спасибо, конечно... Если дорога будет длинная, я его надену, когда весна придёт. А... м... Ничего не подумайте... - замялась Служанка.
  - Но дублёночка шик, - произнесла Елена Прекрасная и снова начала её разглядывать. То пальто, что она дала Служанке, её не интересовало, как и то, будет она его носить или нет.
  Некоторое время она засыпала её вопросами и та вроде как отвечала, а потом Елена потеряла интерес, при чём резко и быстро, и прижалась к Лучезару, выпячивая вперёд расплющенную корсетом несчастную маленькую грудь, чтобы Узник оценил её прелесть. Пришлось опустить глаза.
  - Вот скажи мне, Лучик, зачем они писали так сложно, когда можно сказать более доступно.
  - Они писали больше тысячи лет назад, - выдыхая сигаретный дым, произнесла Дамира и чувствовалось в этом нечто ленивое, будто кто-то её заставлял говорить глупой девочке разумные вещи. Лучезар с трудом сохранил лёгкость в теле, потому как мундштук в который была затолкана толстая сигарета, когда-то принадлежал его маме. Она редко, но курила, и этот красивый, изящный мундштук ей подарил отец, привезя из Индии. Он был сделан из слоновой кости. Редкий товар. - Попробуй учить что-то полегче. Например Ярослава Милого, он писал стихи триста лет назад. "Когда-нибудь меня подхватят крылья, их из металла сделала моя душа. И унесут меня в открытый космос, подальше от нашего разрыва..."
  - Это вообще о чём? - зацепившись одной рукой за шею Лучезара, вопросила Елена, подавшись чуть вперёд, к Дамире и вылупив глаза так, будто силясь что-то сделать.
  - Это о разрыве, - развела руками Аннушка, сделав вывод по последнему слову. Лучезар понял, что она так же глуповата, как Елена. Ярослава Милого Лучезар не любил по простой причине: он писал в эту эпоху, а не в ушедшую.
  - Да ты что? - кажется караванщики подпортили Елены настроение знатно. Вся её наивность, нежность и воодушевление от предстоящего путешествия медленно, но уверенно спадала на нет, уступая место ярости, злости и раздражению. А может она поняла, что путешествие не такое, каким она себе его представляла. И в дороге нет всего того, что ей было привычно и что ей нравилось. - О каком разрыве? Хорошо, пусть будет так, но какого хрена там эти металлические крылья?
  - Чтоб летать, - огрызнулась Аннушка, ей очень не понравился тон Елены. Впрочем, тут же подумал Лучезар, вполне вероятно они так и общались друг с другом.
  - Он что этот... мн... как его, - она пощёлкала пальцами и глянула на Лучезара.
  - Икар, - подсказала Служанка.
  - Че? - не поняла Елена, потом махнула рукой на неё и снова обратилась к Лучезару. - Нет, блин. Ну, Лучик, ты же знаешь... Эти... как их...
  - Самолёт, - подсказал он, а сам быстро глянул на Служанку, которая спрятала лицо в меховом вороте, вроде как от холода, но Княжичу показалось, будто от чего-то другого.
  Что такое икар? Он такого слова раньше не встречал.
  - Да, точно! Самолёт! Он что, этот самолёт?!
  - Да мне откуда знать?! И какого хрена ты этот самолёт придумала?!
  - Я его не придумала. Они были. Лучик об этом написал.
  - Да мне наплевать! - всё больше злясь, заорала Аннушка. Ей надо было давно остановиться, но она продолжала разговаривать с Еленой. Дамира же, начавшая этот разговор, отмалчивалась, будто её это не касалось. Докурив сигарету, она вынула окурок и бросила его вниз по склону обрыва, у которого они все стояли.
  - А мне нет! Какого хрена он пишет про какие-то самолёты, потом разрывы и ещё про что-то. Нельзя будто написать всё понятно. Мол, я кобель, ты меня бросила и я ушёл. Всё. Зачем вот это... Ещё ты... ещё ты... Блин, да как там! - на этот раз она повернулась к Служанке и даже ногой в нетерпении топнула.
  - Ещё ты дремлешь, друг прелестный... - процитировал она.
  - Вот!
  На этот раз ей никто не ответил и в разговор не вступил. Она сама замолчала, уставившись в пустое место, будто ожидая ответа, но его не последовало. Вместо этого послышался шум со стороны, Лучезар обернулся. На вершину выехали две телеги и приткнулись в паре метров от их карет, чтобы ехавшие тоже посмотрели на красоты природы.
  - Ладно, хватит отдыхать. Поехали, - сказала Варвара.
  - Ещё минутку, - ответил Княжич, отстраняясь от Елены и быстро прошёл к дереву. В кармане лежала крупа и крошки, он взял их из большой чаши, что стояла на прилавке в постоялом дворе, специально для этого дела. Следом за ним увязалась Служанка, но её тут же подвинула довольно массивная фигура и рядом оказалась Дамира. Лучезар мелко передёрнул плечами.
  - Я всё хотела знать... - начала она, состроив печальное лицо, от которого хотелось... высморкаться, самое меньшее. Лучезар замер. Вот не дают понаслаждаться природой, пообщаться с ней, вдохнуть её, окунуться в неё. - Как твоё самочувствие? Как дела?
  Что это: она за него правда волновалась или же пыталась навести мосты, которые сожгла сразу же, как только Милан умер? В суд ни разу не пришла, поселилась в их семейном доме. Ни разу ему даже письма не написала. И сейчас была растерянной, печальной, как будто только что кого-то похоронила. А ещё скромной, словно не она тут была женщиной, обречённой вечно скитаться в поисках мужа, потому как мужья дохли, как тараканы от отравы.
  - Отлично, - улыбнулся он, чуть подумав. Отметил, как она расслабилась, заулыбалась.
  - Я рада за тебя, - произнесла она глубоким голосом.
  - За что именно? - невинно спрашивал Лучезар, ссыпая в скворечник зёрна и крошки.
  - За... что? За всё, - растерялась она.
  - Что тут? - вопросила Елена, протиснувшись ужом между ними и своим тощим тельцем оттолкнув массивную Дамиру. Неожиданно Лучезар подумал о Кощее, побратиму бы Дамира пришлась по вкусу.
  - Да вот, кормушка, - ответил Княжич и насыпал в резной, красивый домик вторую жменю зерна с крошками. Сидевшие там птицы, тут же задолбили клювами по дереву, вбирая лакомство, затем быстро вылетели из домика, устремившись в разные стороны. Кормушка опустела, но Елена довольно заговорила:
  - Ой, я тоже так хочу... Эй, ты! - крикнула она в ухо Лучезару, но говорила это Служанке. - Быстро сбегай, принеси чего-нибудь...
  - Не надо, - остановил Служанку Лучезар. - Держи, - и Княжич насыпал в ладонь Елены несколько зёрен и семечек от подсолнечника.
  Назад шли медленно, с одной стороны висла на руке Елена, с другой стороны под руку взяла Дамира, неожиданно и резко перешагнув через, казалось бы до этого, отделявшую их друг от друга стену. Но Лучезар хотел, чтобы она продолжала его бояться. Впрочем, пусть расслабится, и тогда отчаяние на лице проступит отчётливо, особенно когда он занесёт меч, дабы срубить ей голову.
  - Знаешь, Елена, не красиво прерывать людей, когда они беседуют, - наставительно, будто старшая сестра, хотя была на несколько лет младше, заговорила Дамира.
  - Ой, да перестань ты, - фыркнула Елена. - А то я не знаю, какого хрена ты к Лучику подошла. Трахаться захотелось, - выплюнула она оскорбление, будто сама была невинной и чистой, как слеза младенца.
  - У тебя скверный характер, - тут же укорила Дамира подругу, которая может и подругой ей не была.
  - На себя посмотри, - зашипела ядом Прекрасная. - У тебя муж есть. Вот с ним и развлекайся. А одиноких красавчиков оставь одиноким красавицам. Правда, Лучик? - и оказалась впереди него, чтобы обнять за шею и прижаться к телу, пытаясь урвать поцелуй. Княжичу пришлось чуть отклониться назад. Наверное, другой мужчина и с удовольствием принял бы внимание красивой женщины, но только не Лучезар.
  - Постыдилась бы, - возмутилась Дамира и пошла к своей карете.
  - Ой, да отвянь ты, - махнула на неё рукой Елена и опять обняла его, ещё больше прижимаясь. - Там у меня кое-что есть. Хочу тебе показать... Большая, удобная кровать. М, пошли? - промурлыкала она и потёрлась коленкой у него между ног.
  - Не могу, - Лучезар сделал ну совсем печальный вид, в пору премию, даже две давать, как лучшему актёру года, взял её руки и, отцепив их от себя, опустил. - Вон там, вниз по дороге, лес холеры...
  - Холеры? - покривилась она и в глазах мелькнул лёгкий страх.
  - Ага. Нужно быть на чеку, - сказал он, затем сногсшибательно улыбнулся и подтолкнул её к розовой карете, а сам пошёл к зелёной. Забравшись внутрь, хлопнул дверью. Служанка уже была внутри. Вот честное слово, ладно Елена, он готов наступать себе на горло и делать то, что она желает, однако Дамира... Вот уж с кем он точно не сможет, так это с ней. И даже думать об этом было тошно.
  По мнению Лучезара они тащились медленно. А всё потому, что Елене Прекрасной нужны были удобства и туалет тем более. И не ей одной. Чтобы отдать дань природе под кустом или же полить деревце, одиноко чахнувшее у самого края дороги, казалось молодёжи, выросшей в роскоши и в Большой Столицы, жутью. Потому спустившись с перевала ближе к полуночи, и благополучно миновав лес холеры - Лучезар открыл даже окно, чтобы насладиться видом высоких, будто отражение чьих-то теней, застывших вдалеке деревьев, - они остановились у дорожного двора, который принял их, но в таких местах, как известно, номеров не было.
  Елена, Игнатушка, Аннушка и даже Дамира начали было возмущаться, что за варварское место, здесь обязательно должна быть лежанка двухместная с мягкой периной и подушками, застеленная шёлковыми простынями, но Варвара их осадила и попросила не позорить её. Однако туалет и умывальник им понравился, и еда тоже. Елена с удовольствием съела три зажаренные куриные ножки и утолила жажду пивом. Заказав тарелку горячего супа и три стакана крови, Лучезар присел за столик, что был рядом с тем, который заняла молодая группа - так получилось, что ему там места не оказалось. Правда к его столику, конечно же, подсела Служанка, а потом Елена с Дамирой.
  Между двумя перевалами лежал ровной участок дороги, однако на этом отрезке, насколько помнил Лучезар, была лишь огромная стоянка, на которой и ночевали караваны, если ночь заставала их в дороге. На тех стоянках мог заночевать любой фургон, дилижанс, почтовик и любая карета, однако, Княжич был уверен, что в это время суток стоянка была переполнена, да и Варвара пожелает ехать дальше. К Скальному. Который от второго перевала находился совсем не далеко.
  Так и случилось, пролетев мимо переполненной стоянки, кареты проехали дальше и вскоре начали подъём. После позднего ужина Служанка улеглась на мягкий диван и тут же уснула, Лучезар понял это по лёгкому сопению. Некоторое время он внимательно смотрел на лицо, сокрытое темнотой, а затем отвернулся к окну.
  Через час подъёма они вырулили вновь на смотровую площадку и остановились. Отсюда открывался не менее величественный вид, особенно при свете бледной Луны Леи, чем на предыдущем перевале. Подхватив пальто, Лучезар тихо вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. У края обрыва уже стояли братья и Игнатушка, спешивалась Варвара. Задорный потягивался, громко зевал, разминал плечи и спину. Братья тихо переговаривались, и Княжич остановился в трёх шагах от них, подумав о том, что легко мог бы снять с их плеч головы одним взмахом своего меча, который благополучно оставил в карете. И который, кстати, благополучно позволил взять с собой в дорогу Серебряный. Видно думал, что Лучезар не сможет совершить преступление с "оковами" на руках. Как же глубоко он заблуждался.
  "Удобный момент, чтобы и мне голову срубить", - вдруг подумал он, глядя вниз, на скрытые темнотой ветки деревьев. Вот их четверо, а следом за ними, в этом Лучезар был уверен, тащились те двое - колдун и ведьмак. Что стоит ведьмаку натянуть шнур с наузами и зачитать шептуна, скрывая и себя и своего напарника. Подойти к нему и снести голову. Ничто. За одним малозначительным фактом: для чего тогда нужны золотые детки? Зачем они здесь? В прошлый раз, когда его окружили и пытались убить, не было никого из неопытных детишек. Были сильнейшие воины, подкупные твари, тридцать семь человек, обученные убивать. Битва была долгой и кровавой. Лучезар в тот момент чуть не лишился своей головы. Но выстоял. Тогда у него были силы, и он знал то место, где на него напали. Тогда помогла, как ни странно, хворь. Нечисть прибежала на зов ворожбы, напала на них разом. Княжич сумел уйти под землю. В живых из тех, кто ещё дышал, не осталось никого. Подоспевшая за хворью Эбола с Чумой пожрали всех.
  Затем он поспешил в Большую Столицу. К тому моменту Милану уже сказали, что брата пожрала нечисть. И Милан покончил жизнь самоубийством. Не стерпел горя, как говорили тогда. Но потом, намного позже, Светлана сказала, что ему помогли. Но Лучезар всё равно хранил записку, которую братишка оставил перед смертью и которую передала ему Графиня: на клочке бумаги старательным почерком любимого брата было написано всего лишь несколько слов: "Мои любимые, я иду к вам".
  Лучезар поёжился, вспоминая наполненные болью дни. Сейчас всё по-другому. Сейчас с ним золотая молодёжь, вторая группа, разделившаяся на два отряда, и возможно где-то третья. У него на руках и ногах "кандалы", странная Служанка, имени которой он до сих пор не удосужился узнать, и неизвестный путь. Они явно проанализировали всё, и ошибок больше не допустят. Но как-то даже обидно осознавать тот факт, что во внимание они взяли прежние свои ошибки, но явно не брали в расчёт то, что и у Лучезара, несмотря на арестантские знаки, есть клыки. И время для анализа у него было так же предостаточно.
  И вот даже сейчас, лишь слегка напрягая мозг, он мог разгадать много замыслов и точно определить далеко ли они едут? Ещё конечно же, рано, но всё же. Поскольку убивать на безлюдной, ночной дороге они его не собираются - тому пример вот этот, стоят они спокойно у обрыва, на красоты природы любуются, замыслы не строят - и не собираются убивать его в людных местах - примеры тому постоялые дворы и, конечно же, Большая Столица, откуда они его вывезли - значит, остаётся третий вариант.
  Древний город.
  И следов не останется, и можно потом построить предположение, что Узник бежал, дабы отправиться в древний город на поиски чего-то-там и сгинул в пузе сильного демона. Коль люди верят в то, что у павших богов на лбу есть часы, которые обращают время вспять, так и в эту чушь поверят. Проверять никто не будет так ли это. К тому моменту и правда кости и плоть Княжича станут пищей для демона.
  Тогда зачем сложности? Убить вот здесь и потом можно придумывать столько, что на десятитомник хватит. Может потому, что кто-то упрям? И коль начали тогда с древнего города, так почему бы не закончить им сейчас? К тому же, в древнем городе можно сделать хорошую ловушку. Можно развернуться. Можно скрыться. На дороге так нельзя. Тут и ловушка будет видна, и дорожники станут расследовать, кто и зачем опять перековеркал дорогу. Они всегда так делают. Ежели нечисть напала, так ладно, а ежели не сошлись во мнениях, так другой вопрос. Да и здесь опаснее, несмотря на то, что древние города пристанище нечисти.
  Значит так, тридцать два года назад не получилось исполнить задуманное, исполниться сейчас. В этом они уверены. Итак, поехали. Какой древний город ближе всего вот от этой точки? Лучезар на миг отдался карте, но столкнулся лишь с темнотой. Покривился, тихо вздохнул, перешёл к воспоминаниям...
  Магадан? О, да, Магадан!
  Когда-то давно этот дивный град практически уничтожили сначала люди ракетами и бомбами, а потом доразрушила стихия, частично его затопив. В своё время Лучезар бывал там три раза: первых два раза, когда был совсем молодым, и третий раз, когда море отступило, открыв больше возможностей для поиска - уже будучи постарше. С третьим походом связано печальное событие: в Магадане погиб Потап Весельчак.
  Да, Магадан подойдёт. Там можно сделать ловушки в тех местах, где остовы зданий ещё не до конца ушли в землю и песок, но уже заросли мхом и невысокими деревцами. И там может обосноваться третий отряд или же целая малая армия. На этот раз они подберут человек сто, не меньше. А вот эти детки, всего лишь его сопровождение. Ну и, якобы, отряд по устранению опасного преступника. Другие сделают, лавры соберут они. Вот и весь секрет.
  - Как там: Мороз и солнце; день... сумасшедший... - тихо загоготал Задорный. Его гогот больше походил на икоту. Он смотрел на Лучезара, а Лучезар смотрел в мрачную бездну, что освещал бледный свет Луны Леи.
  - Мороз и солнце; день чудесный!
  Ещё ты дремлешь, друг прелестный -
  Пора, красавица, очнись:
  Открой сомкнуты негой взоры
  На встречу северной Авроры,
  Звездою севера явись!..(1)
  - Так это про что? - вопросил Игнатушка.
  - Это про зимнее утро, - решил ограничиться таким ответом Лучезар.
  - Ну сейчас зима, но точно не утро, - захихикал Димитрий, Игнатушка и Борис его подхватили. Варвара осталась стоять, как каменное изваяние.
  Княжич глянул на них и сразу же отвернулся, чтобы скрыть кислое выражение на лице, но при этом он усиленно делал вид, что смотрит в сторону, туда, где дорога спускаясь, закручивалась в петельку, скользя вдоль обрыва. На маленьком, узком участке, что отделял "змею" от бездны росли невысокие деревья, потом они исчезали, а дорога уходила в другую сторону, загибаясь своим гибким телом и скрываясь от любопытных глаз за высокой скальной стеной, на которой росли одни кустарники. Весной и осенью они цвели фиолетовыми мелкими цветами, наполняя скудные камни своей очаровательной жизнью. Потом дорога вновь выныривала из-за скалы и делала другой загиб, продолжая неспешный бег вниз, но уже прячась за высокими деревьями. Опасный участок обрыва был лишь вначале спуска.
  - Поехали, - тихо скомандовала Варвара, и они уже было развернулись к каретам, когда где-то там, внизу, на полпути серпантина, вверх взвился столб огня и послышался скрежет, будто не смазанная телега.
  - Это чё? - тут же вопросил Игнатушка, и Лучезар отметил в его голосе страх. Да уж кичиться своими подвигами во дворе, где единственный твой противник ветер, это одно, а реальный бой и враг - это другое.
  - Это бой, - ответил Княжич, прислушиваясь к схватке. Похоже пятёрка из второго отряда столкнулась с хворью. Братцы работают, как и положено, очищают путь для золотой молодёжи. Выйдут ли им на помощь, тащившиеся позади карет ведьмак и старший группы или нет? Подойдут ли к путникам, что едут в каретах, будто бы оказавшись тоже в ночном пути, чтобы вместе продолжить путь или же нет?.. Лучезар даже глянул на поворот, за которым пряталась дорога. Однако никакой тени оттуда не показалось. Зато впереди огонь сменился светом, а потом рванула темнота. Хорошая работа. Слаженная. Отточенная. И придраться не к чему.
  - Ну что, едем? - спросил с лёгким волнением Борис.
  - Да ну на хрен, - отозвался Игнатушка, нервничая. - Канеш, обождём. Ты че?
  Вообще-то, хороший путник всегда поможет попавшему в беду, даже если помощь не нужна. Но сейчас по мнению Лучезара Задорный был прав, во-первых, они не помощники, а во-вторых, для Лучезара лично встреча пятёрки из второй группы с демонами была на руку. Чтобы не тратить на них силы потом, было бы не плохо, если бы они хотя бы по одному истаяли по дороге к Магадану.
  Однако, могло быть и такое: что там, на дороге, с демонами встретились другие путники.
  - Ты прав, - в свою очередь поспешил сказать Димитрий.
  - Да, обождём, - как-то сильно напряжённо ответила Варвара, безумными глазами глядя вниз.
  Однако, обождать было не суждено. Мир перед глазами Лучезара обратился в серое уныние и сразу же раскололся на две части. Эта особенность предчувствия поблизости опасного, большого демона осталось с Княжичем даже после Длительного Сна. И "кандалы" как выяснилось не смогли запечатать эту чуйку.
  - В кареты! - крикнул он и только сейчас услышал звук ломаемых деревьев. - Быстро в кареты и вперёд! Быстро!
  И стремительно, не обращая внимание на то, что делалось с другими, ринулся к фургону. Открыв дверь, он схватил клинок и рыкнул уже поднявшейся на ноги Служанке, разбуженной, скорей всего боем:
  - Сиди тут!
  Хлопнув дверью, он успел вскочить на крышу кареты, присев на корточки и вцепившись за карниз. Когда Борис громко крикнул и щёлкнул поводьями, заставляя мёртвых коней сорваться с места, Княжич посмотрел на частично нависшую над площадкой небольшую скалу, поросшую деревьями.
  Мир в тот же миг окрасился привычными красками, но почему-то треск ломаемых деревьев и кустарников стал громче. Княжич обернулся, посмотрел по сторонам. Кричать, чтобы Борис гнал быстрее, смерти подобно. На таких поворотах только шею ломать. А шею сломал - демон покушал. Да к тому же, Борис, видно ощущая присутствие сильной нечисти, сам гнал коней так, что карета рисковала перевернуться.
  Лучезар посмотрел снова назад и в этот момент увидел его. Монстр выбрался из гущи леса и прыгнул вперёд. Как приземлился он на ноги, Лучезар не увидел, карета резко завернула и он чуть не свалился с крыши. Но вылетевшая вперёд жёлтой кареты Варвара, заорала так, что Княжич всё понял. За ними гонится нечто ужасное и страшное.
  Их карета вновь свернула, затем повернула розовая. Варвара их уже догнала, страх гнал её вперёд. Вот вывернула из-за поворота жёлтая, затем они снова повернули, но Лучезар увидел - теперь было видно, здесь открывался хороший вид на спираль, что они оставили за спиной - как из-за поворота, следом за ними, отставая всего лишь на пару больших шагов выбежало нечто огромное, с двумя головами и длинными руками. Эти руки были длиннее ног и болтались, как верёвки. Существо было высоким и пузатым. Лучезар внимательно следил за серой массой, стремительно то ли идущей, то ли бегущей за ними, пока что было не понятно. Головы на длинных шеях болтались и казалось вот-вот оторвутся, демон открыв рты, хрипел и тяжело дышал, показывая здоровые пеньки и клыки зубов.
  Краем глаза Лучезар заметил, как Варвара, поравнявшись с их каретой, вновь оглянулась. Выкрикнула от страха и приготовилась рисовать знак:
  - Не смей! - крикнул Княжич так, что не только остановил Красу, но и отрезвил её.
  Это была Чума. Ворожбу она не любила. Бросишь в неё сноп искр или огня, и демон сойдёт с ума. Против неё, пусть и сложнее, но лучше было сражаться сталью. Ну или хотя бы быть опытным колдуном, каким являлся Лучезар.
  Но в таком состоянии Лучезар с ней не справится. И всё же надо было что-то делать. Чума гнала и гнала их, протягивала вперёд руки, пальцами цепляясь кареты. Княжич знал, пожрёт жёлтую, примется за розовую, там дело дойдёт до зелёной. Зелёную он как-нибудь спасёт, остальных... Имело ли смысл что-то делать, когда они собирались его убить? Имело! Лучезар поклялся лично отрубить головы каждому в этом отряде. А значит, они должны жить. Жить до того, как они не прибудут в древний город. Зачем ему это надо? Принцип. Месть. А у мести нет ни логики, ни совести, ни жалости, ни сострадания.
  Он уже собирался перепрыгнуть на другую карету, когда Чума, дыхнув смрадным дыханием и вскинув руки, чтобы зацепить жёлтую карету основательно длинными пальцами, запуталась в ногах, а потом в руках, и сначала накренилась вперёд, а затем в сторону. Здоровое чудовище завалилось на бок и соскользнуло в обрыв, затем перевернулось несколько раз, захрипело, застонало и поскользило дальше вниз, взметнув вверх покрывало снежной пыли и ломая своим весом деревья, что попадались у неё на пути. Что было дальше Княжич не мог видеть, карета снова сворачивала, проскочив вторую опасную петельку.
  - Тормози! - запоздало крикнул Лучезар, но не тут-то было. У страха глаза велики.
  - Да иди ты!.. - крикнул ему кто-то из парней, и Княжич ругнулся себе под нос.
  Через несколько километров опомнилась Варвара. Она попыталась тоже остановить парней, но всё оказалось тщетным. Она уже собралась приказать коням замедлиться, когда впереди показался огромный клуб огня, а вокруг него нечто копошащиеся.
  - Мать его ети, - выругался Лучезар снова, затем ловко открыл дверку, запрыгнул в карету и приказал Служанке крепко за что-нибудь ухватиться. Естественно, завидев вихрь колдовской защиты, Борис натянул поводья, за ним Игнатушка, а после и Димитрий, с далёким опозданием. Лучезар попытался удержаться за подлокотник, и у него это хорошо получилось. Вот только Служанка оказалась не такой ловкой и проворной. Она с криком устремилась куда-то в потолок, потому пришлось отпускать меч и ловить её, крепко прижимая к себе, чтобы не сломала шею или что-то ещё.
  Кони влетели в стаю мелких демонов, затопали по телам, и не останавливаясь проскочили через защитный купол, который не торопясь пропускать чужаков, разрезал мертвяков на части. Кое-что сжёг. Огромные колёса кареты перескакивая демонов, давили их. А затем, когда кони снова умерли, транспорт опасно накренился на одну сторону и, заскользив по чавкающей от крови и тел демонов дороге, неуклюже развернулся поперёк. Встал. В бок ему чуть не врезались кони розовой кареты. Игнатушка успел-таки затормозить. Однако в зад розовой благополучно влетели кони жёлтой кареты, затем развернулись и чуть прошли в сторону, отчего бок жёлтой кареты теранулся о зад розовой. Паровоз замер.
  Но не успели кареты остановиться, как в окно тут же влезла жуткая рожа. Лучезар, извинившись, отбросил Служанку в сторону, схватил меч и, откинувшись назад, сделал прокол, нанизав голову демона на острый клинок.
  - Идиоты... - буркнул Княжич, имея ввиду братьев и Игнатушку. Потянул резким движением назад меч и на смену мертвецу полез уже другой, а того бедолагу рвали на части и жрали его же собраться.
  Лучезар автоматически нарисовал знак в воздухе, однако тот не вспыхнул белым светом. Тогда он ругнулся ещё раз, но тоже тихо. Проколол другого демона, потом ещё одного. Так дело не пойдёт, но выйти из катеры не представлялось возможным. Нет, он мог открыть дверь, выпрыгнуть наружу и там махать длинным клинком, сколько душе угодно. А как же Служанка? Они же её загрызут!
  - Прочь! - крикнула Служанка, забившись в угол на диване. Она выкинула руку в сторону окна. Из пальцев женщины вырвался тонкими струйками дым, ударился в нечисть и с костей демонов тут же слетела вся плоть. Сложилось ощущение, словно кто-то содрал её заживо и в один момент. Лучезар на секунду оторопел. Что это за ворожба? Но потом открыл дверь и гибкой змеёй выпрыгнул из кареты, сразу же закрыл дверь. Повернувшись к ней спиной, взмахнул клинком. Об этом он подумает позже.
  (1) Пушкин А.С., Зимнее утро
  
  21 глава.
  
  Он успел взмахнуть мечом, рубя волной накативших демонов - доля секунды и в него бы впились острые клыки. В стае были всякие демоны и вид их был отвратительным. Некоторые имели большие пятаки, а под ними большие рты, у кого-то было вполне человеческое лицо, а кто-то имел жуткую харю, которая и описанию не поддавалась. От них несло зловонием и тела в основном покрывала жёсткая, тёмно-серая или коричневая шерсть.
  Стая пёрла, не обращая внимание на клинки и ворожбу. Она прыгала друг на друга, тут же поедала раненных, отвлекаясь от человека, лишь на мгновение, и снова шла в бой. Её вели только инстинкты. Нечисть была везде, и Княжич понимал, что долго он так не простоит. Держа спиной дверь, он при этом был открыт сверху, откуда уже прыгали на него особо верткие. И среди них была холера. Когда она состояла в стае, с ней было сложнее сладить. Она терялась в основной массе и умело выныривала из этого вороха так неожиданно и совсем рядом, что на миг ты терялся - полувдох и острые вонючие зубы уже рвут твою плоть.
  Лучезар, пусть когда-то и получивший опыт в битвах с демонами, конечно отбивался от острых зубов и цепких когтей, и даже снёс нескольким представителям нечистой силы головы, в том числе и холере, однако так долго продолжаться не могло. Княжич оторвался от двери кареты, крутанулся, взмахнул мечом, нарисовав круг, присел, прыгнул. Пальцы второй руки то и дело рисовали в воздухе руны, однако руны не загорались. Он по инерции отправлял знаки в бой, но ворожба молчала. Упускал момент и тогда приходилось быть намного быстрее прежнего. После очередной такой ошибки, он подпрыгнул, изогнулся, запрыгнул на крышу кареты, порезал там нечисть, спрыгнул, мягко приземлившись вниз, порубил её там и решил больше на крышу не запрыгивать - внизу находилась Служанка, за которую он отвечал. Пустое же место тут же заняли демоны.
  Тело, успевшее позабыть, что такое битва, отзывалось, однако, приятной истомой, как и кисти, которые уже размялись в довольно не шуточном сражении с Графиней. И всё же, Лучезар чувствовал, что не такой быстрый и ловкий, как прежде. Ему чего-то не хватало, и это не ворожба. Тело будто ленилось, как и мозг. Оттого демоны успели хорошо покусать его, выпустив из ран кровь.
  - Варвара! - крикнул Лучезар, но Красы рядом не оказалось. Осматриваться Лучезар не стал. - Борис! - позвал он одного из братьев, который запрыгнув на карету, натягивал лук с начертанными на стрелах рунами, которые загорались ярким светом и в полёте делали стрелу смертельной. Однако его то и дело обступали демоны, и ещё мгновение и он станет для них лакомым кусочком. Княжич подумал: кто этих бестолковых обучал военному делу? И кто вообще выпустил их за пределы Большой Столицы?!
  - Борис, купол защиты! - кричал Княжич, но Борис его не слышал. Лучезар понимал: первый бой, командира, то бишь Варвары, где-то не было, пацан паниковал.
  Кто-то ударил большой волной огня, и Лучезар на миг перевёл дыхание. Однако, демонов лишь поранило и всё, а Борис, словно вспомнив, что он может ворожить, ударил бледной волшбой. Княжич успел выругаться, присесть и прикрыться рукой. Мало помогло. Ещё не успевшая погаснуть ворожба мрачная, столкнулась с искрами бледной. Случились мелкие взрывы, дыхнуло жаркой волной. Лучезара опалило.
  Где-то заверещала Елена. Заорала Аннушка, смачно выругался Игнатушка. И каким-то образом, все дружно оказались рядом с Лучезаром, а затем открыли дверь зелёной кареты и, толкая друг друга, полезли внутрь. Последней лезла тучная Дамира, подталкивая остальных своей массой. Если бы не ситуация, Лучезар бы снова рассмеялся. Но демоны наступали новой волной, и Княжич опять крикнул:
  - Борис, защита!
  Но вместо этого Борис, спрыгнув с крыши, обернулся в волка. До Лучезара долетел приказ от Варвары, которая, по каким-то неведомым причинам, оказалась где-то у жёлтой кареты. Волк метнулся туда, там уже рычал его брат, тоже перевернувшись в волка. Варвара пока махала мечом, выкидывала ворожбеные знаки, но лишь опаляла демонов. Никчёмная битва!
  - Варвара, сюда! - кричал Лучезар. - Ко мне!
  И к большому удивлению Краса начала продираться к нему, и братья ей в этом помогали. Лучезар не уставал махать мечом, и уже не рисовал руны, хотя иногда пальцами шевелил, будто в этом была какая-то защита. Хворь пусть и редела, однако упрямо лезла на них - лакомые куски. Может они бы и стали пищей для демонов, если бы не огромная волна огня, в одно мгновение превратившая больше половины окруживших их демонов в пепел. Вот это волшба! Вот это атака!
  И сразу же, превратив многих в пепел, огонь завертелся вокруг Лучзара и остальных, а потом принялся разделяться на нити и через мгновение вокруг них образовался купол защиты. Оставшихся демонов Лучезар и воины из пятёрки порубили на куски и спалили ворожбой.
  - Вот это сеча, - сказал рядом с Лучезаром молодой воин, встряхивая клинком. Княжич глянул на него. Тот улыбнулся. Узник хотел сказать, что это всего лишь разминка, сеча была бы, если бы Чума их догнала, но не стал ничего говорить. Вместо этого подошёл к карете и открыл дверь. Визг, в лицо был брошен огненный шарик. Княжич отклонил голову, и шарик пролетел мимо. Найдя в этой толчее Служанку, которую вжали в угол так, что она и вдохнуть не могла, успокоился.
  - Вот и сидите здесь. И вы тоже, - махнул он головой обернувшимся в человеческую форму братьям и Варваре.
  - Нет... - начала было Краса, создавая ложную браваду, в которую сама не верила, но тут оборвала её Елена:
  - Да кончай ты уже героиню из себя строить! - рявкнула истерически она. - Заползай, чёрт возьми, сюда, дура!
  - Сама дура! Рот закрой, никчёмная...
  - Ты кому рот затыкаешь, мать-срать?!
  Лучезар закатил глаза, но при этом подвинулся в сторону, пропуская вперёд братьев, которые не спешили заходить, но и против воли Лучезара не хотели идти. И тут же, ждали приказа от своего командира. Или же хозяйки.
  За это время ссора, к большому удивлению Княжича, набрала оборот. К сёстрам присоединилась Аннушка, потом попыталась всех успокоить Дамира, после орать начал Игнатушка. Некоторое время Княжич просто стоял и накалялся, как поставленная на огонь сковорода. Внешне он был спокоен, даже скептически настроен, но в душе зарождался огонь, а в голове мысль: выбросить клубок змей за огненную сеть и пусть их жрёт нечисть. Затем он перевёл взгляд на пятёрку бывалых вояк, которые с такими же выражениями на лицах, как и у Лучезара, созерцали склоку. И хотел уже встрять в ссору, когда его опередили.
  - Да заткнитесь вы все! - рявкнула Служанка. Глаза Княжича полезли на лоб. Она так могла? - Эй, ты, Варвара Краса, забирайся сюда и не вы... выуживайся там. И всем молчать! - сильнее рявкнула Служанка и слышалась в её голосе паника. Но по сравнению с Еленой, в её голосе примешивались злость и ярость. Такие берут себя в руки и продолжают бой. А Варвара, Елена и прочие продолжают бежать.
  - А ты... - начала Варвара, но Княжич не позволил договорить:
  - Хватит! - голос Лучезара был тихим, но таким ледяным, что Варвара посмотрела на него с лёгким испугом и, сильнее сжав зубы, полезла внутрь, не зная, где бы сесть. Кажется она не хотела сидеть ни с теми, ни с другими. Вопрос: почему именно в этой карете, когда есть другие и их три, остался не озвученным, а Лучезар не стал говорить о том, что при случае прорыва, он не хотел бы оборонять сразу три транспортных средства. Братья немного помедлили, но взгляд Лучезара говорил сам за себя. Кивнув, Димитрий подтолкнул брата, и тот не заставил себя ждать.
  Закрыв дверь, Узник повернулся к воинам и быстро окинул их взглядом. Тот, что считал хворь большим соперником, оказался молод, хотя вполне способный упырь, с коротким мечом и колдовскими данными. Тот, что держал защитный купол и атаковал демонов был достаточно силён. Единственный оборотень в их квинтете был медведем, и Лучезар машинально сравнил его с братом Силой, и ревностно подумал, что брат Сила сильнее. Два других были тоже колдунами, один мечником - мрачным, другой - бледным. Командиром в их отряде оказался как раз-таки бледняк.
  - Ну что, насмотрелся? - не слишком учтиво спросил он.
  - Да, - просто отозвался Лучезар. - Добра вам, путники, - и как всегда неотразимо улыбнулся.
  - Дык и тебе не хворать, путник, - весело отозвался молодой и тут же икнул, прикусив язык, когда на него не слишком добро посмотрели медведь, мрачник и командир отряда.
  - Благодарствую, добрый человек, - продолжая лыбиться, ответил легко Княжич.
  Квинтет его узнал, даже несмотря на то, что был на Княжиче отворот. Были ли они удивлены тем, что золотые детки совершили на их наезд и что, Лучезар являлся в их отряде силой, при этом будучи узником и тем, ради кого совершалось это путешествие, Княжич не мог сказать. Бывалые воины ничем не выдавали себя, даже не слишком приветливым нравом, а молодой, скорей всего, и не знал точного задания их группы.
  - Мы тут случайно на вас наехали. Прошу прощение, - сказал Лучезар. - За нами Чума гналась, от неё бежали.
  - И где теперь Чума? - с сомнением вопросил бледняк. Видно было, как он преобразился, подобрался. Хворь - это одно, Чума - это другое.
  - Упала в обрыв.
  - Сейчас вылезет, - прошептал с испугом молодой.
  - Не вылезет, - ответил Княжич. - Беременная она. Будет там валяться, пока не родит.
  - А когда родит её своё же дитя и сожрёт, - буркнул медведь.
  - И потом будет это дитя шастать по миру и людей жрать, - это был мрачник, что стоял рядом с бледняком.
  - Пока не забеременеет и не родит, и её не сожрёт её же дитя, - продолжал тот, что держал сеть.
  Молодой широко открытыми глазами и с искривлённым ртом смотрел на товарищей, Лучезар молчал.
  - Бесконечный цикл демонологии, - буркнул медведь.
  - Вот так и живём: нечисть охотится на нас, мы бежим от неё, чтобы не стать для неё пищей, - закончил тот, что держал сеть. А хворь между тем кидалась на толстые ворожбеные нити, рвала их когтями и клыками, сгорала, обжигалась, поедала друг друга и, несмотря на это, пыталась пробиться под купол.
  - Жуть, - сглотнул молодой.
  Медведь хрюкнул, вроде как посмеялся, бледняк его потрепал за плечо.
  - Конечно, жуть, - сказал он и глянул на Лучезара. - А вам повезло.
  - Да, - улыбнулся Княжич. - Так что, драться будем? Или до рассвета страшилки друг другу рассказывать?
  - Будем. Драться, - сказал старший группы. - Я тут за главного. Не против?
  - Нет, конечно.
  Бледный колдун кивнул, быстро распределил своих парней. Затем, будто забыв на мгновение о Лучезаре, наткнулся на него, и сказал:
  - А ты... простой человек? - нахмурился он. Дамира отвернула взор и от "оков". Лучезар на миг задумался, судорожно пытаясь найти ответ, но запрыгнувший на крышу зелёной кареты молодой, крикнул:
  - Старшой, холера подступает. Целая стая.
  - Ладно... Меч так меч, - буркнул он и отвернулся к своим парням. - Ну что, готовы?
  - Готовы, - отозвались не стройно колдуны и медведь. Лучезар взмахнул клинком, приготовился.
  - Пошли, - просто сказал старшой, и мрачные колдуны выбросили жмени огненных рун, что заплясав в нетерпении в полёте, врезались в демонов и затем, взорвавшись, слились и затопили приличную территорию ворожбой. Покрывало улеглось на нечисть, затем взметнулось вверх огненными столбами и упало вниз, вновь мелко взорвавшись, а затем рассыпавшись искрами.
  Именно в этот момент они и вырвались за пределы купола: бледняк, мрачник, медведь и Лучезар. Оставшийся на карете молодой, прикрывал их ворожбеными стрелами, пятый так и держал защиту, но вместе с этим натягивал огненный лук и иногда пускал в демонов стрелы.
  Пролетев на полной скорости по пеплу, по костям и частично обгоревшей плоти, Княжич столкнулся со стеной холеры, и закрутился так, что и сам подивился себе. В какой-то момент даже стало страшно, а вдруг удар пропустит. Однако удары он не пропускал, на этот раз в битву он вступил с воинами знающими своё дело. То его прикрывали, то он прикрывал. То медведь рядом оказывался, то мрачник, то бледник, то молодой стелой кого подцеплял. Пусть и не знали друг друга, однако Княжич доверял им. И запоздало подумал о том, что и это очень хороший момент, чтобы ему отрубить голову. Но квинтет даже не думал о таком. У них было другое задание.
  Интересно, а какое задание у того дуэта, который ехал где-то за ними? Они должны были уже догнать поезд из карет. Неужели прячутся и ждут окончания битвы? Или же... всё-таки поехали другой дорогой?..
  Битва закончилась ещё до часа волка. Они убили каждого демона, а затем останки сожгли. Пока убирали дорогу, Варвара по просьбе Княжича вновь подняла своих коней. Правда на этот раз получились они не такими красивыми, Красу то и дело потряхивало, она волновалась, иногда озиралась, смотрела по сторонам затравленным зверем и с ненавистью на Лучезара. С каким-то презрением она осматривала квинтет, который прибрав за собой, вскочил на коней и был таков. Княжич внимательно за ними следил. Попрощался, как следует. Они лишь махнули руками и тут же погнали дальше. Ничем не выказав того, что знали золотую молодёжь, и что там, в темноте, оттуда, откуда приехали они и поезд карет было ещё двое. И Лучезар было подумал, что ошибся. И дуэта там нет. Но решил, что на сегодня дум достаточно. Потому, пока Варвара лепила несчастных мертвецов, он покомандовал братьями, чтобы отвели коней розовой и жёлтой карет в стороны, немного побыл рядом с Еленой, впрочем, это она с ним была. Повисла на руке, прижалась так, что оторвать не представлялось возможным. Прекрасная то и дело жаловалось на то, как ей было страшно и какого херна они отправились на ночь глядя в дорогу, и зачем вообще эта дорога, пока Княжич не отвёл её в карету. Елена тут же утянула его на кровать, но Лучезар вывернулся.
  - Прости, я весь грязный, - отговорился он. И ведь правда: не только был в крови нечисти, но и в собственной. А ещё на пальто, ботинках и штанах свисали комья грязи. Ворожба растопила снег и лёд с дороги, смешав их с песком, галькой и землёй.
  - Мой Лучик, - прижалась к нему Елена, - я так рада, что ты с нами поехал. Ты лучше всех. Ты мой герой. Я понимаю всё. На самом деле я понимаю. Тогда давай сделаем это, когда приедем в гостиницу. Обязательно приходи. Я тебя так награжу за твою доблесть... И потом, стресс нужно срочно снять. Так что, дура Варька, поторопись! - рявкнула она в стену, но Краса ей не ответила.
  От Дамиры Лучезар отстранился тем, что полез в мешок за свитером, скинув пальто на кресло. Подумал было о пуговке и узелках на ней, но тут же отстранился. От Аннушки, которая что-то ему пыталась рассказать о том, как она убила одного демона, Лучезар отмахнулся тем, что захлопнул у неё перед носом дверь. Скинув обувь, стянул штаны. Остался в подштанниках. Натянул новые кожаные штаны. Служанка протянула. Лучезар глянул на неё, в свете бледной лампочки, она была бледна. Игнатушка, открывший дверь в карету, получил толчок от Княжича. Узник вновь закрыл дверь и сменил свитер.
  - Будет холодно. Наденьте пока пальто, - тихо сказала Служанка.
  - Нет, - сказал Княжич и вышел из кареты.
  - Ты чё толкаешься?! - крикнул ему Игнатушка.
  - Я переодевался, - вскинул невинно брови Лучезар и пошёл прочь.
  Отойдя на несколько метров от карет, он встал у самого обрыва. Падать тут было не далеко, но свет от Луны Леи освещал остроконечные голые верхушки редко посаженных деревьев. Лучезар знал, под одеялом пушистого, белого снега лежат камни. Пройдя ещё дальше вниз по дороге, он остановился и зачерпнул горсть снега. Сюда волны битвы не долетели. Протерев им руки, зачерпнул ещё, умылся. И третьей горсть опять помыл руки.
  - Лучезар Андреевич, - услышал тихий голос Служанки он и повернулся. - Я тут подумала... Мандарин будете?
  Княжич приподнял вопросительно брови.
  - Я купила в... на подворье. Несколько штучек. Вот, возьмите, - и она очистив половинку, смущаясь, дала ему. Лучезар подумал, совсем немного, и отказываться не стал. Кто ж откажется от мандарина? Особенно после такого!
  Луна Лея ярко освещала дорогу и обрыв вниз, игралась цветами на снегу, дурманила рассудок. И если бы не запечатали его упырскую сущность, Княжич сейчас в полной мере выпустил бы клыки. Но клыки так и оставались большей частью спрятанными и от этого чесались. И чувствовал себя Лучезар совсем не уютно. Спрятаться бы в карете, но на природе хорошо. Здесь свежий воздух, запах кислятины почти развеялся.
  - Спасибо, - запоздало отозвался Лучезар, прожевав с огромным наслаждением половину мандарина.
  - Да что вы, не за что. Вот. Ещё, - улыбнулась она, протягивая вторую половинку, чтобы потом из пакета взять другой мандарин и тут же начать его очищать, а шкурки положить в пакет.
  Лучезар взял другую половинку, сунул в рот, зажевал. Потом ещё и ещё. Милая, неожиданно подумал он. Достаёт из пакета мандарины, быстро их очищает, даёт ему. Сама не ест. При этом, то и дело запахивает не застёгнутую дублёнку, прячет лицо в меховом воротнике, скрываясь от мороза, словно цыплёнок, что прячется нахохлившись под мамино крыло. Без шапки. В свете Леи её тёмно-русые волосы выглядят как каштановые, а странная причёска кажется ещё более странной. Лёгшие как попало волоски, будто забывшие о расчёске, смешно топорщились в разные стороны и ей это совершенно не шло. А серые глаза казались сонными. И она была совсем не такая, как другие женщины. И думалось Лучезару, что таких он раньше вроде как и не встречал. И словил он себя на мысли, что ему нравится. Нравится, что она такая, а не другая.
  - Ваша рука... - вдруг сказала она, протягивая целый, очищенный мандарин. Лучезар посмотрел на кисть. Рана была приличная, демон оттяпал кусок от ладони, и он чувствовал, как рана подёргивала, зарастая.
  - Ерунда. Царапина, - Лучезар сунул в рот целый мандарин.
  - Какая же это царапина! - возмутилась тихо она.
  - Вот такая царапина.
  - Это не царапина.
  - Всё уже зажило.
  - Да где же зажило! Рана открытая.
  - Значит, заживёт.
  - Может перемотать?
  - Чем?
  - Бинтом.
  - Зачем?
  - Ну... чтобы быстрее заживала... наверное...
  - Через пару часов и следа не останется...
  - Я сомневаюсь.
  - Я нет.
  - И всё же, я думаю, надо перебинтовать.
  - ...Мандаринка ещё есть?
  - Нет... Закончились.
  - Когда заедем в Скальный надо будет купить.
  - Хорошо...
  ***
  В Скальный они въехали на рассвете через южные ворота, когда солнце, красное, как раскалённый металл, вставало из-за обледеневшего горизонта, принося новую порцию мороза и западный ветер. В такой момент весной даже не пахло, но Лучезар знал, поднимется солнце выше, потеплеет, и тогда снег начнёт подтаивать, и весна вздохнёт, пробуждаясь, а зима отступит ещё на один шаг.
  Как только Варвара подняла коней, они тронулись в путь. Кони были не столько уродливы внешне, сколько плохи. Княжич было подумал, что за такое время брат Кощей или же брат Тимур сотворили бы таких скакунов, что любо дорого поглядеть. На что потратила Варвара сорок минут их жизни, Княжич так понять и не смог. В итоге, Краса приказала бросить и коней и карету, так как они по её мнению тащились слишком медленно - Лучезар спорить не стал. Его со Служанкой перевели в жёлтую карету, туда же закинули сундук и дорожный мешок. Пальто Княжич оставил в карете.
  - Оно рваное и грязное, - пояснил он Служанке, которая пыталась это пальто забрать.
  - Но как же без верхней одежды? Я его почищу, попробую подлатать, - уверяла она его. Переживала за то, что он будет без верха.
  - Не надо. В Скальном куплю новое, - сказал он и бросил его на кресло. Служанка сдалась. Однако Дамира некоторое время блуждала взглядом по нутру своей кареты, видно выискивала его. Но ничего не сказала.
  Когда мимо проезжали дорожники, Княжич сообщил им, что на перевале случилась с хворью битва, и что в обрыве лежит Чума. Дорожники поблагодарили его и тут же отправили в местное поселение человека. Когда остановились у небольшого подворья, чтобы выпит горячего чая, Елена потянула Лучезара к себе в розовую карету. Княжич снова отказался, уверив её, что опасность ещё не миновала. И поэтому он запрыгнул на козлы к Бориске, чтобы внимательно следить за дорогой. К нему сразу же присоединилась Служанка. Она отказалась ехать в одной карете с Дамирой, Аннушкой и Игнатушкой. Лучезар её прекрасно понимал.
  Тепло-аура, которую по просьбе Лучезара набросила Елена и защита от Варвары грели хорошо, потому Лучезару вполне было достаточно рубахи и свитера.
  Служанка через некоторое время заклевала носом, а потом, устав бороться с желанием уснуть, не заметив этого, положила голову Лучезару на плечо, и заснула. Некоторое время Княжич смотрел на её макушку, размышляя, кто она такая и как так получилось, что оказалась рядом с ним, однако уже через пару минут отогнал непрошеные мысли и, уложив свою голову на её, уснул тоже.
  Проснулся Лучезар оттого, что голова Служанки дёрнулась. Проморгавшись, он окинул взглядом дорогу. Их мёртвая двойка не спешно тащилась по огромнейшей развязки. Покривившись, он глянул на мимо проезжавших дружинников и вздрогнул, скидывая дрёму, будто пёс, что вышел из воды.
  - Извините, я вас разбудила, - сказала Служанка. Лучезар ничего не сказал, зато обратился к Борису:
  - Ты зачем по развязке поехал?
  - В смысле? - буркнул тот, недовольно. - Взял и поехал. Варвара как наколдовала так и едем. А та вторая дорога... Ты что ли про ту стрёмную? Так по ней только на телегах и ездить! И дольше же. Крюк такой делать, блин.
  - Зато, несмотря на крюк, по ней можно было бы быстрее попасть в Скальный. И в северной части города караванов меньше.
  - Ну вот надо было не спать, а управлять, - огрызнулся он. Княжич лишь приподнял брови, удручающе вздохнул.
  Борис бросил на него раздражённый взгляд, фыркнул и щёлкнул поводьями. Кони помчались быстрее, но уже через пару километров пришлось тормозить, впереди шёл караван из - вот это было чудо! - слонов. На спинах здоровяков висели удивительные ковры и вязанные попоны с мохнатыми кисточками. Украшенные бусинами они свисали вниз, чуть ли не до земли. Животные были здоровыми, насколько знал Лучезар, по оставшимся источникам, больше, чем до Конца Света. Они шли важно и не спешно, и погонщики, что шли рядом с ними и те, что сидели на их спинах, выглядели так же.
  Караван из Индии занял половину дороги и обогнать их не представлялось возможным. И даже если Борис решит их поторопить, индусы посмотрят на него так, как будто он столб, решивший с ними поболтать. Именно поэтому Лучезар и говорил о другой дороге, однако раньше надо было думать и предлагать это не Борису, а Варваре, которая куда-то исчезла. Может спряталась в карете сестры? И спит.
  Так они и тащились.
  - А вы че по-настоящему спите друг с другом? - неожиданно нарушил молчание Борис. Княжич решил проигнорировать парня и не отвечать на глупые вопросы. Он посчитал лучшим смотреть на огромный зад слона, что величаво вышагивал на своих огромных столбах-ногах, мотая в разные стороны здоровущим хоботом, иногда пофыркивая и хлопая огромными ушами.
  - Нет, конечно, - возмущённо ответила Служанка.
  - Да ну, - хрюкнул Бориска. - Видно же, что это... щиплетесь.
  Слон мотнул головой, повернул её и глянул карим глазом назад. Кони подошли слишком близко к его, как маятник, скользящему туда-сюда хвостику. Громадина чувствовал мертвечину и начинал нервничать. Живые не любят мёртвых.
  - Не щиплемся мы, - продолжала отвечать Служанка. Говорила она тихо, но убедительно. В голосе слышалось лёгкое возмущение.
  - Ну вроде как Княжич у нас красавчик, - в голосе Бориса послышалась лёгкая зависть. - Все бабы готовы на него запрыгнуть. Ты что, особенная что ли? Не тянет?
  Слон мотнул головой вверх, и хобот, красиво изогнувшись, упал на лоб. Наездник слегка постегал животное анкусом, затем обернулся. Обернулся и идущий рядом со слоном проводник. Похлопал слона по задней ноге, которую тот переставлял с какой-то ленью.
  - Что за... глупости, - отозвалась Служанка.
  - Да ладно тебе, - загоготал Борис. - Торчите вместе постоянно. В карете вместе, в гостиницах вместе. Ясен пень, щиплетесь там. Я что, маленький что ли. Между бабой и мужиком другого и не может быть. А, Княжич?
  Слон опять мотнул головой, фыркнул. Подхватил с обочины талый снег и неожиданно бросил его назад. Небольшая волна снежной пыли полетала в их сторону, осыпав и проводника. Тот что-то крикнул на хинди, но слон лишь задрал голову и сильнее захлопал ушами. Снежная пыль достигла коней и всё. Лучезар слегка хмыкнул. Это было намного интереснее, чем слушать бред пацана.
  - Послушай... те, помолчите уже, - буркнула Служанка, когда Лучезар ничего не ответил.
  - А чего так?! - ещё больше напустился Борис, игнорирование Лучезара его задело. - Вон Ленка прям соком истекает, и Дамирка уже ляхи свои готова раздвинуть. А Анька так вообще на стену лезет, так и хочет, чтобы Красавчик ей вставил так, чтобы она заверещала. Одна, две, три... Может вы кучей завалитесь и оргией займётесь уже...
  - У меня есть жених!
  - Правда? - искрение удивился Лучезар, перебив Бориса, который тоже удивился. Глянув на Служанку и пропустив тот момент, когда слон бросил в них ещё одну пригоршню снега, Княжич и сам не мог понять своего интереса.
  - Да! - чуть громче сказала она ему в лицо, краснея. - И вообще, что за... грязные слова! Надо иметь хотя бы немного уважения, когда говоришь о женщине... и с женщиной, - это она высказывала Борису, который кривился и готовился ответить ей со всем тем уважением, которого у него не было отродясь. - И не важно какая она... Я на ваших Ленок и Дамирок не похожа. У меня своё мнение есть. И... в конец концов, следи за дорогой!
  - Да-да, попридержи коней, - сказал Лучезар. - А то слон нервничает. Пнёт наших коняшек и снесёт им головы, так-то. И будет Варвара Краса опять на тебя злиться, за то, что её лошадок не сберёг.
  И будто в подтверждение его слов, слон, видно устав намекать, закинул хобот назад и задудел в него так громко, что Борис вздрогнул и сразу же натянул поводья. Кони чуть затормозили и пошли уже медленнее обычного, держась на приличном расстоянии от слона. Тот повернул голову к ним, как показалось Княжичу, посмотрел сурово, выказав этим взглядом всё, что думает о них, и больше на идущих сзади не обращал внимания, продолжая важно вышагивать, будто он король дороги.
  Скальный оттого и назывался скальным, что его окружали скалы. Серая, причудливая драконья спина выступающая из моря и уходящая в море, делая огромный полукруг по земле, создавала природную защиту, в которой давно люди сделали проходы, комнаты отдыха, пробили во внешний мир бойницы. Высотой она была приличной, и некоторые пики уходили в небо на метров тридцать. Камни были разрисованы рунами, люди вырезали на них знаки, насытили их ворожбой. В нескольких местах были простые рисунки, некоторым из них было тысячу лет. Когда-то Лучезар их рассмотрел основательно, в них было не много информации, но для него это всё равно являлось открытием. Даже несмотря на то, что о них в учебнике по истории написано было всё.
  Со стороны моря Скальный имел рифовые наросты, что торчали округлыми навершиями из пенистых волн с небольшими торчащими в разные стороны "руками", создавая причудливую картину стражей. На вершинах кораллов морские птицы любили вить гнёзда, а летом кораллы обживали моллюски, ночью их ракушки светились сине-зелёным светом, создавая природные фонарики. Между этими кораллами легко проходили корабли к длинным и нет пирсам, а "стражи" охраняли их. Чтобы не строить стену со стороны моря, люди начертили защитные знаки на кораллах. И когда к городу подступала морская нечисть, символы загорались и образовывали ворожбеную стену. Правда людям-защитникам Скального приходилось выходить из насиженных мест в море и отражать атаки демонов с лодей.
  Лучезар не любил Скальный из-за его вечной суеты. Это был второй по величине, после Восточного, порт в этой части Славорусии. Он принимал всех, кому было позволено пройти границу, и сюда в основном переправляли торговцев, чтобы не переполнять Восточный, который находился на территории Большой Столицы. В Скальном так же располагалась часть флота, который постоянно патрулировал морские границы и занимался внутренним порядком города.
  Скальный жил и кипел утром, днём, вечером и ночью, он был в вечном сумасшедшем ритме. Потому найти гостиницу, не представлялось возможным, даже если за километров тридцать таковая и имелась. Можно прохлопать номер, пока доберёшься до города. Потому, когда они путешествовали с Игорем Воевателем, то избегали останавливаться в Скальном. Хотя пару раз захаживали, для государственных дел.
  Однако Варваре повезло. Гостиница, в которую она направила своих мертвяков, приняла их всех, и надо отдать Красе должное, она поселила всех в той, что была в нескольких километрах от стены. Но и тут без возмущений не обошлось, Елена и Игнатушка сообщили, что желали бы остановиться в более помпезной и в центре города, Варваре пришлось врать о том, что в тех гостиницах нет мест. Видно она сильно устала и для очередной назревающей ссоры была не готова. Лучезар в тот момент вопросил себя: понимала ли она то, что тащиться в центр города через его перегруженность ради дорогого номера смерти подобно или же её сюда направил кто другой? Например тот бледняк? Княжич, хоть и не спускал с него взгляд, однако мог что-то и упустить. А может заранее был оговорен маршрут?
  Да, скорей всего заранее. Варвара лично не смогла бы простроить его. Впрочем, кто знает... Хороший воин не отправил бы кареты развязкой. А может и отправил бы...
  Лучезар взял номер на двоих. Хороший. Не пожалев денег за него. Девушка за стойкой записала в карту гостя завтрак, затем обед и ужин в номер. Когда вписывала количество бутылок крови, хмурилась и бросала косые взгляды на Служанку. Она была не упыркой, куда этому красивому мужчине столько алого напитка? Лучезар лишь лучезарно улыбался, отчего девчонка то и дело краснела, но тут же забывала, отводя от него взгляд и снова вспоминала о нём, когда подымала взор.
  Номер был с двумя спальнями и небольшой комнаткой, в которой был красный угол - две скамьи с мягкими подушками и небольшой стол. В углу была прибита полочка, на ней лежала вязанная салфетка, а на салфетке стояли маленькие, вырезанные из дерева чуры. Лучезар было всё равно, веровал ли хозяин гостиницы и кто именно был изображён на деревянных резных фигурках, потому лишь окинув всё это коротким взглядом, он направился в правую спальню, бросив у кровати свой дорожный мешок.
  Позволив Служанке первой занять ванную, Лучезар подошёл к окну. Он хотел посмотреть, не остановились ли с ними в гостинице идущие за ними два путника. Однако путники в центральные ворота гостиницы не вошли. Но будто по мановению волшебной палочки, именно в тот момент, когда Лучезар подошёл к окну, проехали по дороге мимо, и свернули за угол. Там был тупик, Княжич помнил о том с прежних походов. Конечно, многое могло измениться за сто лет, однако не в этой части города. В общем, там были небольшие воротца, кудой в гостиничную корчму доставлялись продукты. Лучезар предположил, что путники заночуют в этой гостинице тоже. Однако, мысль тут же иссякла, заворачивая за угол, ведьмак поднял на него глаза. Княжич не успел спрятаться и в тот же миг понял: возможно он уже их не увидит. Дуэт до этого скрывался, снял отворот взора перед гостиницей - ежу понятно. Больше таких ошибок делать не будут, потому что Лучезар их вычислил, и они это поняли.
  Впрочем, он мог и ошибаться.
  Так, ну а где же квинтет? Скорей всего они миновали Скальный и засели где-то на постоялом дворе, ожидая, когда кареты поедут дальше. Варвара сказала, что в путь снова тронутся завтра. А как же об этом сообщить квинтету? Для этого есть два варианта. Первый: всё уже давно решено, спланировано и заучено, как таблица умножения. И второй: вестники.
  Но об этом Лучезар сегодня думать не хотел.
  День был светлый и лучистый, город шумный и грязный. Приняв ванну и позавтракав вместе со Служанкой, он завалился спать. Сон пришёл сразу, и сначала темнота была спокойная, умиротворённая, а потом вдруг закрутилась, и почудилось Лучезару, что вместе с сумасшедшим танцем кто-то напевает ему на ухо и заставляет ползать. Зачем ползать?.. Потом она загудела, как слон, и Княжич подумал - вот тьма сейчас расступится, и он увидит слона. Но ничего подобного не случилось. Вместо этого он открыл глаза и со стоном отвернулся от окна. В лицо светило яркое солнце. Натянув одеяло на голову, он попытался поспать ещё немного, но понял, что ничего у него не выйдет.
  Стрелки показали без четверти четыре, когда он прошаркал в ванную и застрял там, чистя зубы, умываясь, бреясь, заплетаясь. Потом вновь завалился на кровать. Через минуту встала Служанка. И они пошли в магазин. Сначала за мандаринами, потом за пальто, после за штанами и свитером, прицепом прикупили рубашку ему и рубашку ей, затем штаны и свитер ей, после несколько книг им обоим, ещё килограмм мандаринов и яблок. Под конец купли ей зимнюю обувь, бусы из кораллов. Бусы из ракушек, бусы из янтаря, и хотел ещё прикупить бусы из жемчуга, но Служанка убедительно попросила больше не тратиться. Тогда Лучезар купил себе ботинки, на всякий случай, и на выходе кожаную куртку. На молнии. И злорадно подумал: теперь пусть Дамира локти кусает, тут пуговок нет!
  Когда они вернулись в номер, Лучезар завалился трупом на кровать и так пролежал некоторое время, поражаясь тому, как много однако было в мире людей, и какого чёрта они все оказались в Скальном, когда мир такой большой! За тридцать два года заключения он отвык от людей. От толпы. От суеты!
  После сытного ужина, заказав графин с кровью и сладкие орехи - кровь себе, орехи Служанки. Достав купленные на рынке карты, раскидал их по столешнице.
  - Страшные всё-таки эти демоны, - после долгой тишины, заговорила Служанка, вытаскивая из веера карт одну, чтобы кинуть её на столешницу. Она проигрывала. За окном была темень. В комнате горел ночник. Они сидели в красном углу. Лучезар ощущал спокойствие и умиротворение. Ему было хорошо.
  - Мнугу, - лениво ответил Княжич, раздумывая какой бить? Пока думал, протянул руку в сторону, схватил из чашки несколько долек сочного мандарина. Служанка почистила перед тем, как они сели играть.
  - Я не видела того, большого, - осторожно сказала она. Лучезар кинул козырную девятку. - Но чувствовала ужас... Ужасно.
  - Мнугу, - вновь отозвался он, и она выкинула ему три девятки, что немного уменьшило веер карт. Лучезар тут же выкинул десятки и одну козырную. Она подкинула десятку, он ударил валетом. Она подумала, но решила козырным валетом не жертвовать.
  - Я очень редко бывала за пределами стен Большой Столицы, - продолжала она, когда отправила биту в сторону. - Поэтому с демонами дел не имела.
  - Ну... Они славные, - невпопад ляпнул Княжич, набирая карты из стопочки, что лежала в стороне. Затем зачерпнул дольки мандарин. - Чума жуткий демон. Из сильнейших.
  - Как Грех и Эбола?
  - Ага, - он отправил мандарины в рот и выкинул раздражавшую его семёрку.
  - Ясно...
  Служанка отбилась, Лучезар пожалел, не стал кидать короля.
  - А у тебя правда есть жених? - вдруг спросил он, меняя тему и глядя на неё острым взглядом.
  - Есть, - ответила она не так прямо и чётко, но старательно делая вид, что слетевшее с её уст слово, правда. Лучезар сжал плотно губы, скривил их и покивал, будто принимая явную ложь за правду.
  - И кто он?
  - Кто?
  - Жених.
  - Так... человек.
  - Я про то, колдун, вампир, оборотень... Кто?
  - Колдун.
  - Бледный?
  - Бледный.
  - Красивый?
  - Пф, конечно.
  - Красивее меня?
  - Да...
  - Когда любишь, даже страшила будет красавчиком.
  - Он не страшила.
  Лучезар некоторое время смотрел на неё пристально, она перебирала карты, нервничала. Врёт, как дышит. Жених там у неё! Ага, так и поверили. Прям красивый, аж закачаешься. Вот все девки к его ногам падают, а он узрил только одну. Ну-ну. Знаем мы такие истории.
  Княжич ощутил странное чувство, нахмурился, совершенно не понимая происходящего, затем мысленно послал всё к чёрту, зачерпнул мандарин, сунул их в рот. Служанка кинула на стол две семёрки, и игра продолжилась.
  
  22 глава.
  
  Варвара купила новую карету. Мертвяков она доделала. В городе костей днём с огнём не сыщешь, а куда-то идти и искать - конечно же, никто не стал. Да и зачем? Лучезару она со всей присущей к нему ненавистью высказала, что только для его великой и княжьей задницы искала удобный транспорт, в тот момент, когда эта задница валялась на кровати и отдыхала. Княжич ничего не ответил, лишь улыбнулся и поблагодарил Красу. Варвара разозлилась ещё сильнее и, фыркнув, скомандовала всем отправляться в путь.
  Новая карета была такая же по массе и выглядела практически как фургон, напомнила чем-то зелёную карету, однако покрашена не была. Внутри со стороны возницы было два низких кресла, а к задней стенке была приставлена всего лишь удобная широкая скамья, с мягкими подушками и не более того. Створка двери была одна, окна два, с каждой стороны, так что севшей подальше от двери Служанке, теперь было куда смотреть, не только в книгу. Обита была карета из дорогого сукна, с тонкой ватной прослойкой. На задней стенке красовался гобелен - на нём была изображена битва. А на мягком полу лежал светло-коричневого цвета с синими кругами ковёр, по краям с короткой бахромой. В углу был алтарь, на маленькой полочке покоилась маленькая статуэтка бога и слона.
  Лучезар, не долго думая, сел в то кресло, что было возле двери и откинувшись на удобную спинку вытянул ноги.
  - У тебя новая карета, Лучезар, - заглянула в открытую дверь Дамира, и Княжич вынужден был посмотреть на неё, вместо того, чтобы вернуться к гобелену и внимательнее рассмотреть вышивку на нём. Это была ручная работа.
  - Да. Прежнюю оставили на перевале, - решил он напомнить Дамире, где осталась его карета.
  - Довольно... симпатично, - отозвалась, не торопясь Дамира. Она вообще говорила медленно, будто смакуя каждое слово, это слегка раздражало. В этом просматривалось самолюбование - Лучезар был уверен, как тогда, так и сейчас Дамира любит себя больше всего и всех остальных в этом мире. - Как ты провёл вчерашнее время?
  - Отдыхал, - отозвался Княжич, чуть улыбнулся и даже не подумал менять позу. Может при другой даме он и сел бы нормально, как полагается князю, а может и вышел бы из кареты, но не сейчас.
  - Дорога через перевалы вымотала всех нас, - кивнула головой Дамира, продолжая стоять у кареты. - Ещё эти жуткие демоны. Сколько их не истребляй, они всё равно рождаются, - говорила она и проталкивала в мундштук сигарету, мягко вкручивая её в отверстие. Каждый раз, когда Лучезар видел этот мундштук в её руках, его пробирало до костей. - Где-то они рождаются. Я слышала, они подымаются по Лестнице в Небо, что располагается под Москвой. Говорят её ступени уходят далеко вниз, к самому центру Земли. А вторая часть уходит в небо, до самого великого Космоса. Правда ли это?
  Она внимательно глянула на него зелёными глазами. Чиркнула кремнем, и кончик сигареты заалел, а потом чуть потемнел. Лучезар проследил за этим огоньком, а потом перевёл взгляд на гобелен:
  - Кто знает? Может оно и так, а может и не так.
  - Это суровая реальность нашего мира. Если бы не демоны, мы спокойно бы сейчас передвигались между городами и ничего не боялись, - прибывая на своей волне, продолжала она. - И передвигались бы не в каретах и телегах, а на машинах.
  Ну в этом демоны не виноваты, однако Лучезар не стал вдаваться в подробности. Ему было не интересно.
  - Возможно и так.
  - Да-да, - словно не зная, что ещё сказать, проговорила Дамира. - Знаешь, а ведь порой и люди пострашнее демонов будут. - Лучезар не удержался, посмотрел на неё. Она сейчас о себе? Но Дамира его взгляд поняла не так. Она улыбнулась ему. - А может люди и есть демоны? Я недавно книгу прочитала, про разбойников, что властвовали на дорогах много веков назад. Просвети меня, сегодня на дорогах так же? Или разбойников уже нет?
  - Откуда ж мне знать, - Княжич растянул губы в улыбке. - Я тридцать два года провёл в заключении...
  - Лучик, вот это у тебя карета, - Елена - как только у неё получилось? - худой рукой отодвинула Дамиру в сторону и сунулась внутрь, и Княжич вынужден был подтянуть ноги, сев прилично, потому как, в отличие от Дамиры, Елена нагло полезла внутрь. Подняв пышный кринолин, она спокойно миновала три ступеньки и плюхнулась на скамью и некоторое время восторженно водила по подушкам и гобелену ладонями. - Обалдеть, Лучик, это же настоящее сокровище. Почему ты скрывал его от меня. Ты только погляди какие подушечки, они такие мягкие. - Не правда, они были обыкновенными. - Такая красота. Это же позолота. И посеребрёнными нитями вышито... - и вдруг выпалила: - Решено, я поеду с тобой.
  Откинувшись на спинку скамьи и раскинув руки в стороны, а затем и закинув ногу на ногу, Елена улыбнулась ему, соблазняя. Княжич растерянно улыбнулся в ответ и подумал о том, что ему такое соседство никак не нужно. К тому же... Он глянул на не менее смущённую поведением Прекрасной Служанку, которая смотрела в сторону, явно соображая, что ей делать и куда бежать.
  - Думаю, твоя карета будет без тебя скучать, - попытался прогнать Елену Лучезар, прозрачно намекая на то, что ей тут не особо рады.
  - Она мне уже надоела. А Варька не хочет покупать новую, говорит лишние траты. Что значит, Лучик, лишние траты? Я хочу, значит, я хочу.
  Вот Лучезар тоже не мог понять слово "тратиться". Он никогда себе ни в чём не отказывал, и когда маленьким был, и когда взрослым стал. Правда, когда маленьким был ему только книги и подавай было, а взрослым стал, так сам начал зарабатывать. Оттого в его кармане всегда были золотые, а то и каменные рубли. Ну а слово "экономия" он вообще не знал.
  Однако же, Лучезар это Лучезар Исследователь и воин, прослуживший своему государству и Великому Князю много десятилетий, а вот Елена - это дочь убийц и воров, женщина, которая даже медяк не заработала. Имеет ли она право говорить фразу "я хочу, значит, я хочу"? Нет, конечно. Но Княжич ничего на это не ответил.
  - А как же кровать? - вместо этого спросил он, меняя тему.
  - Хочешь её опробовать? - тут же вопросила она томным голосом и подняла ногу, чтобы ткнуть острый носок красного сапожка ему в колено.
  - М-м, какой милый сапожок, - решил поддержать игру Княжич. Но лишь на мгновение. Взяв острый нос, он окинул взглядом красный, разукрашенный полусапожек, на заострённой шпильке, затем опустил ногу на пол и откинулся на спинку кресла, забросив ногу на ногу. - Тут прохладно, не находишь?
  - Ах, да, - спохватилась она и быстро нарисовала пальцем на стенке знак. Он тут же загорелся алым светом, запульсировал, а потом потух и совсем пропал. Лучезар ощутил приятное тепло, расползающееся по карете. Скорей всего Краса попросила её об этом, затем она и пришла. Но вот решила остаться.
  - Все? - дверь открылась и внутрь заглянула Варвара. Глянула сначала на Лучезара и Служанку, потом на сестру. Скорчилась, бросила уничтожающий взгляд на Узника. Пришлось широко улыбнуться. - Выметайся отсюда. Вали в свою карету, дура! - рявкнула она сестре.
  - Отстань, ненормальная! - крикнула ей в ответ Елена, и Лучезар подумал, что нормально они общаться не могут. - Здесь мне нравиться больше и я останусь здесь!
  Варвара заскрипела зубами, ещё раз окинула злобным взглядом Лучезара и захлопнула дверь. Княжич слышал, как она гаркнула выдвигаться, и кареты тронулись в путь. На небе к тому моменту уже весело светило солнце.
  - Спасибо за тепло, - откликнулась со своего места Служанка, и Елена, не замечавшая её до этого, посмотрела с каким-то разочарованием и отвращением.
  - Да не за что, - ответила она, закинув ногу на ногу. И тут же ей в голову пришла гениальная мысль. - Хочешь в мою карету? Там кровать. Намного лучше, чем здесь.
  - Благодарю, - сказала после недолгого раздумья Служанка. - Мне и здесь хорошо.
  - Тогда мы можем это сделать втроём, - и она посмотрела на Лучезара. Наверное, всё то, что он сейчас подумал о ней и думал изначально отразилось на его лице. - Я же пошутила, - вдруг воскликнула она и звонко рассмеялась. - Видел бы ты своё личико, мой милый Лучик. Мне как бы тоже не улыбается счастье делиться тобой, да ещё с какой-то поломойкой. Гадость да и только. Ты должен быть только моим. И принадлежать только мне. Я так хочу. И тебе ведь нравиться со мной, ведь так?
  И посмотрела глазами, в которых был только один ответ. Она верила в то, что в постели была идеальна. Может оно и так, но для Лучезара ничем не отличалась от других. А вообще, он не разбирался в этом, так же как в женщинах.
  - О человеке не судят по внешности, море не измеряют черпаками.(1)
  - Чё? - не поняла Елена.
  - Мне осталась одна забава:
  Пальцы в рот - и веселый свист.
  Прокатилась дурная слава,
  Что похабник я и скандалист.
  Ах! какая смешная потеря!
  Много в жизни смешных потерь.
  Стыдно мне, что я в Бога верил.
  Горько мне, что не верю теперь...(2)
  Некоторое время Елена молча смотрела на него, потом произнесла:
  - Ты вредина, Лучик. Вот прям вредина, вредина. Я тебя не понимаю. Зачем ты говоришь сложными словами? Хочешь, чтобы я на тебя обиделась? Эй, ты его понимаешь? - вдруг Елена обратилась к Служанке.
  Служанка подняла брови, рассеянно посмотрела мимо неё, потом на неё и ответила:
  - Не совсем... - конечно, солгала. Проявила женскую солидарность?
  - Вот видишь, Лучик, тебя даже она не понимает. Как тебя я пойму? Я же говорила тебе, у меня особый склад ума, мне надо по-другому говорить. Говорить простыми словами. К чему эта возвышенность и сложность? Сложности создают неприятности. Сложности - это не интересно. Если тебе, например, нравиться этот корсетик, так возьми и купи его. Проблемы тут быть не должно. К чему думать: а подойдёт он к той юбке или нет? Или же есть такой у той сучки или нет? Думы ущемляют твои действия. Много думать противопоказано, так сказал Петрушка-кормушка... как-то давно ещё. Поэтому говорить без сложностей, это же нормально. И просто.
  - Ты права, - сделав глубокую задумчивость, протянул Лучезар.
  - Поэтому надо говорить всегда то, что думаешь. Говорить прямыми словами. Простыми словами. Вот скажи, что-нибудь, - и она снова ткнула пальцем в Служанку.
  - Что... именно? - осторожно осведомилась Служанка.
  - Да, просто, что-нибудь. Ты что, тупая?
  Служанка удивилась. И было чему. Глупой здесь была Елена.
  - Какая хорошая погода, - произнесла Служанка.
  - Вот, Лучик, она прямо сказала, что погода хорошая. И это понятно. Зачем из простого делать что-то сложное. Или говорить... там... ну я не знаю, что говорить! "Сижу за решёткой... сижу...". Ой, хрен с маслом, Лучик, зачем это всё? - и выпучила на него свои красивые, карие глаза.
  - Но я люблю стихи, - сказал, мягко улыбаясь Лучезар. - Люблю их...
  - Я тоже их люблю, - тут же изменилась в лице Елена.
  - Стихи - это один из элементов моего образа жизни. А что такое образ жизни? Другими словами, простыми словами: это то, как ты живёшь.
  Елена задумалась и видно было, что она не совсем его поняла. Однако, потом осторожно сказала:
  - А при чём здесь стихи?
  - Совершенно ни при чём, - отозвался Княжич, немного подумав. Ему было сложно общаться с глупыми людьми. Он чувствовал, что и сам становится безмозглым.
  Прекрасная на долго замолчала, глубоко задумавшись над разговором, потом закатила глаза.
  - Какой ты вредный! - протянула она, откидывая назад голову.
  - Какой уж есть, - хмыкнул Узник. - Для меня всегда и во всём существовали сложности. Просто жить не по мне. - Потом снова подумал немного. Но говорить о том, что просто живут только недальновидные люди, у которых, кстати, всё получается намного лучше, чем у того, кто всегда семь раз отмеряет, а один раз отрезает, он не стал. Хотя так и подмывало уколоть Прекрасную. Но ссориться с Еленой он пока что не желал. Елена глупая, однако же, глупая женщина могла наделать ещё больше глупостей. А ни Варваре, ни ему это не надо было.
  - Ну и ладно, - сказала Елена, потому что он замолчал надолго и надула губки. Затем стала смотреть в окно, и Лучезар тоже.
  Когда карета свернула в глухую чащу, заколесив по просёлочной дороге, с трудом идя по не слишком хорошо укатанной колее, Лучезар подумал о том, что надо было взять сани. По таким дорогам ездить только на санях. И сразу же спросил себя: зачем Варвара свернула с большака? Немного порывшись в своей памяти, Лучезар так толком и не вспомнил эту дорогу, однако понял, что с большака они свернули, потому как через несколько километров он сворачивал к Большой Столицы. Впрочем, они могли уйти в гущу леса, что было опаснее, чтобы дальше скрываться от любопытных глаз? Но зачем?
  Дорога стала совсем не выносимой, карету раскачивало из стороны в сторону, ход замедлялся. Елена начала ворчать и покрывать сестру смачными ругательствами, и тогда Лучезар открыл окно и крикнул вознице остановиться. Сегодня на козлах их кареты сидел Игнатушка. Заслышав приказ снизу, он спорить не стал, натянул поводья.
  - И какого хрена лысого ты тут командуешь?! - рявкнула Краса. - Почему остановились?!
  - Я в туалет хочу, - просто сказал Княжич и, открыв дверцу, выпрыгнул из кареты.
  Оставляя след на пышном, белоснежном снежке, Лучезар сошёл с дороге и сразу же утоп в снегу по колено, но упрямо начал продираться через кустарники дальше, к могучим дубам. Спрятавшись за стволами, тут же принялся делать дело, думая о том, что опасно было вот так выходить из-под защиты купола в густом лесу. Кстати, ворожбеную сеть на кареты и коней накинула Варвара. Но ощущение неправильности, возникшее в тот момент, когда они свернули на эту неизвестную дорогу, скрутило душу в тугой узел. Может они решили его убить здесь? Нет. Он же уже разобрался, где свершиться очередная попытка их преступления. Но, а вдруг он ошибся? Он же всего лишь предположил?!
  - Лучик, давай быстрее! - услышал он крик Елены.
  Осознав, что стоит вот так уже некоторое время, Княжич застегнулся, заправился, сгрёб в ладони снег, потёр его между ними. Окинул быстрым взглядом территорию. Нет, тут засаду не сделать. Если и дальше будет такая дорога, так они спокойно проскочат по ней, и только нечисть сможет их потревожить. Да, тут больше хворь или же сильного демона можно встретить, чем татей или наёмников, поджидавших, чтобы отрубить ему голову.
  - Лу-учи-ик!
  - Да, чтоб тебе пусто было, - шепнул он и вышел из-за деревьев.
  - Ты что там, верёвку высирал, что ли?! - рявкнула Варвара. Княжич вдруг подумал: а она нормально умеет разговаривать или же только так?
  - Заткнись, дура! - крикнула на неё Елена. - Это ты срёшь по три часа за раз. У тебя вечный запор!
  - Ерунду не неси, дура! - рыкнула в ответ Варвара и покраснела.
  - Пошли, - сказал Княжич, схватив Елену за запястье и потянув её к розовой карете.
  Елена от счастья готова была запрыгнуть на него на месте, но у неё хватило ума этого здесь не делать. Она перехватила его руку и сама потянула к повозке. Открыв дверь, втолкнула его внутрь и запрыгнула следом. Оказавшись в карете, тут же принялась раздеваться, не забывая целовать и раздевать его. В голове у Лучезара мелькнула мысль: зачем оно ему надо? Ведь мог же и отказаться. Однако, Елена была слишком навязчива, а ссориться с глупой женщиной - напомнил себе Княжич, он не хотел. И пусть претило ему всё это, и он даже ненавидел себя за подобные вещи, однако, иного выхода пока что не видел. Приходилось принимать навязанную игру. Изменишь хотя бы на немного условия, и всё может стать хуже. Он итак в ловушке. В его руках есть меч, но нет оружия. И он один...
  - Будешь? - спросила его Елена, после того, как они смяли простыни на большой кровати, которая занимала практически всю карету.
  Прекрасная протянула худую руку с запястьем вверх, показывая тонкие, синие нитки вен, что просвечивались через бледную кожу.
  - Нет, - улыбнулся Лучезар, взял её руку и оставил влажный поцелуй на том месте, где предположительно должны были быть его клыки.
  - Почему? - закапризничала Елена, прижимаясь к нему сильнее. В карете было душно. Пахло духами и вульгарностью. - Лучик, - позвала она его мягко, и Лучезар понял, что вылетел из реальности.
  - М? - посмотрел он на неё.
  - Почему ты не пьёшь мою кровь? - спросила она и опять сунула ему под нос свою руку.
  - Потому что... она прекрасна, - солгал Лучезар. Елена пискнула от восторга и накинулась на него, принявшись целовать лицо и губы. Затем спустилась вниз, и Княжич удивился тому, насколько его тело было отзывчиво на женские ласки. После Елена запрыгнула на него и принялась скакать, как на коняшке, при этом громко постанывая и под конец скуляще выкрикивая его имя. Видно, ехавшая рядом с каретой, Варвара, пнула в стену ногой так, что карета чуть не перевернулась. Лучезар, давно потерявший стыд, неожиданно закрыл ладонями лицо и подумал о том, что развратные вещи, что он делал с Еленой, убьют его раньше, чем меч Варвары.
  - Ты знаешь, что я тебя люблю, - сказала Елена, упав ему на грудь и явно не обратив внимание на стук за стенкой.
  - О-о... Нет, - ответил честно Лучезар.
  - Так знай, мой Лучик, я тебя люблю, - сказала она, приподняв голову и посмотрев ему в глаза. Потом улыбнулась и поцеловала. Сейчас Лучезар должен был ответить: "И я тебя", - но язык конечно же не повернулся, да и мысли такой не было. Но молчать было не правильно, поэтому он сказал совершенно не то, чего она ждала:
  - Поет зима - аукает,
  Мохнатый лес баюкает
  Стозвоном сосняка.
  Кругом с тоской глубокою
  Плывут в страну далекую
  Седые облака...(3)
  - И снова ты опять, - покривила она носиком. - Это о чём? - спросила она мучительно, потому что и правда не понимала неожиданных вставок, которыми отговаривался Лучезар.
  - Это... о зиме, - отозвался Лучезар.
  - Опять Пуцкин?
  - Пушкин. Но нет, на данный момент это Сергей Есенин.
  - Перестань быть таким противным, Лучик, - не сильно пошлёпала она его по груди. - Ты любишь стихи, и я их люблю, но давай говорить без них. Зачем говорить этой рифмой, когда есть простые слова. Лучик, запомни, простые! Ты мой сладкий, Лучик, должен меня слушаться. Я буду за тобой приглядывать и буду тебя защищать. Ты ведь мой, поэтому должен полностью подчиняться моим словам.
  Лучезар не успел задать волнующие его вопросы, которые отразились на его лице полностью, карета резко остановилась. Встрепенувшись, он подскочил на кровати, извинился, натянул быстро одежду и, не застёгивая кожаную куртку с большим меховым воротником, выскочил на улицу.
  - О, Лучезар, - завидев его, окликнул Игнатушка, продолжая сидеть на козлах. - Погляди. Чего это?
  Княжич прошёл вперёд, обращая внимание на то, что дорога расширилась и теперь она была хорошо очищена от снега, и на ней спокойно могли разъехаться две телеги. Вокруг стояли высокие сосны и кедры, солнца видно не было. Но небо голубело в просветах и по нему не спеша двигались пушистые облака.
  Дойдя до мёртвых коней, запряжённых в их фургон, Лучезар остановился. В воздухе еле слышно, почти неосязаемо, пахло кислятиной. Поперёк дороги валялись несколько сваленных сосен, ветки. Кустарники, что росли поблизости и вдоль дороги лежали сломанными и вывернутыми корнями кверху. Дорога по ту сторону, да и здесь, была изрыта. А слева, в метрах шести, врезавшись в здоровущий кедр и завалившись на бок, лежала большая телега, наполовину сломанная и растерзанная когтями. Где-то в стороне от телеги валялось нечто напоминавшее металлический контейнер, почти ржавый, но ещё более или менее пригодный. Лучезар прошёл вперёд. С другой стороны дороги стояли несколько телег, мужики-дорожники уже рубили поваленные деревья и скидывали чурки в здоровые "кузова".
  - Добра вам в дом, уважаемые. Что тут случилось? - поздоровался Лучезар со всеми.
  - И тебе не хворать, проезжий, - отозвался невысокий, но плечистый мужичок, разогнулся и глянул на него. Брови мужичка слуга дёрнулись. Лучезар привык к такому. Люди зачастую, видевшие его впервые, сильно удивлялись. Он уже не обращал на это внимание. - Дык... Бой был. Предположительно сошлись колдуны и две Эболы.
  - Ну Эболы ходят парами, - кивнул Лучезар.
  - Та не, две пары-ты Эболы было, - поправился мужик и настала очередь Княжича удивляться. Вот это и правда сюрприз. Эбола ещё один вид сильнейших демонов. Они ходят парами, несмотря на то, что являются бесполыми и оплодотворяют себя сами. Зачем при этом ей пара, никто так толком сказать и не мог. Есть утверждение, что партнёр всё же нужен ей по какой-то только им ведомой причине.
  Однако, чтобы вместе ходили две пары Эболы - это уже нонсенс.
  - Откуда такая уверенность? - пробормотал Лучезар.
  - Путники, что с ними схлестнулись-тка, рассказали нам об том. Такое может быть в принципе-ты, бывали случаи, старики баяли, что и по несколько пар-ты Эболы-та энти сходились, - коротко пожал мужик плечами. - Вот так-то.
  Лучезар сразу же подумал о Квинтете - он решил пятёрку из второго отряда так и величать, - они должны были в любом случае уехать вперёд. Они ли тут наследили, прочистили дорогу, так сказать, или же проскочили ранее, а бой вели другие? А может позже, уже после битвы? Княжич сделал над собой усилие, чтобы не обернуться и не посмотреть, следует ли за ними Дуэт, прикрывая их спины.
  - С демонами может быть всякое, - согласно кивнул Лучезар. - Никто ж толком и не знает эту нечисть. Вот живёт она с нами рядом и живёт. В руки не даётся. Управы на неё нет. Цепи не держат, знаки подбирать надо, не все их сдерживают, в основном уничтожают. Да и перевозить их сложно, - тут он посмотрел на металлический ящик.
  - Правду говоришь, друг, - кивнул дорожник. - Вот же ж под утро-та к нам один Эбола заявилси, путники-тка бежали от них и к нам прискакали. Мы их, значится, запустили-ка, а вот глядим и шлёпаеть к нам дружок. Ну мы его вот же и добили. Он раненным был. Второго ждали ж. Без второго ж они не ходют. А второго и нетучки. Вот, как-то так. Странности какие-ты.
  - И правда, странности. Эболы ходят парами и парами умирают. Это уж я точно знаю.
  - Дык и я ж об том, добрый человек. Вопчем, спрашиваем тех, а где ж-та второй, а они нам вот такую байку и поведали. Кто знаеть, может враки то, но глаза вроде как честные были-та. Да и сурьёзные они. И вот разгребаем. Много навалили и пожгли деревьев-та. Бой был грозный. Нам со стены видно было хорошо. Но выйти не рискнули, мало нас так-то, - как-то виновато добавил мужик.
  - Ну так путники все живы-та?
  - Дык, все, - махнул рукой мужик, облегчённо выдыхая. - И повозку вторую сохранили, - добавил он. Лучезар чуть дёрнул бровями, у Квинтета повозки не было. Они верховые.
  - Ну вот и отлично. Думаю, то прошли мимо вас бывалые путешественники, а бывалые хорошо битву делают. Им порой и помощь - не помощь вовсе, - успокоил душевные муки дорожника Лучезар. И не стал уточнять, что дорожник делал на стене или же, что стражник делает на дороге?
  - Дык энто да, - оживился мужик, широко улыбнувшись, благодарно сверкая глазами. Лучезар улыбнулся тоже. - Мы туточки объезд для путников сделали, - и он указал на гибкую дорогу, что огибала развороченный участок. - Думаю ваши кареты пройдуть. Но ежели чего, так подсобим-тка. Подсобим, мужики!
  - Дык, канеш! - отозвался дружный хор голосов.
  - Благодарю вас, добрые люди, - отозвался Княжич, чуть склоняя голову и благодарно улыбаясь. Затем отвернулся, делая шаг к каретам, но столкнулся со стоявшей у него за спиной Варварой.
  - Ну что, в путь, - сказал он и, обогнув её, направился к своей карете.
  Открыв дверку, он прыгнул в спасительное тепло. К большому своему удивлению, Лучезар подмёрз. Не уж-то заболевать начал. Только этого не хватало!
  Предоставив управлять через переезд Варваре, он откинулся в спасительную мягкость и удобство широкого кресла. Но потом, когда карета дрогнула и поехала дальше, плавно раскачиваясь на рытвинах, он встрепенулся и посмотрел на Служанку, которая читала книгу.
  - Скучала без меня? - вдруг задал он ей странный по его же мнению вопрос и широко улыбнулся, ожидая ответа.
  - Что? - она глянула на него, тут же смутилась, стала искать ответ, водя глазами туда-сюда. - Я читала, - ответила она и посмотрела так, будто спрашивала у него правильный ли ответ.
  - Хотела бы со мной... развлечься? - продолжал задавать нелепые вопросы Лучезар. Служанка вспыхнула так резко и неожиданно, что Княжич сам смутился. И сказал себе: "Ты, Лучик, дебил полнейший".
  - У меня есть жених, - отозвалась она.
  - И что? - настроение резко изменилось. - У многих есть женихи, но они прыгают ко мне в постель. Им это не мешает.
  - А мне мешает, - более твёрдо отозвалась она и вперилась в книгу, давая понять, что разговор окончен. Некоторое время Лучезар неотрывно смотрел на неё, отмечая простецкую внешность, а затем откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и прикрыл глаза.
  Когда Лучезар задремал, он сам не понял. Разбудил его крик, что раздавался за каретой. Часто поморгав глазами и прогнав остатки сна, он прислушался к крикам, потянул руку к мечу. Но сразу же убрал руку с рукояти. Елена с Варварой спорили о том, заворачивать им в деревню или нет. Немного пораскинув мозгами, Лучезар пересел на скамью, удобнее устроил на ней подушки, переложил меч, вчера очищенный от крови и демонической слизи до блеска, после скинул ботинки и завалился на бок, согнув ноги в коленях, так как скамья была короткая. Скрестив на груди руки, Княжич прикрыл глаза. Но стоило ему подумать о сне, как дверь кареты распахнулась.
  - Эй, выродок своей семьи, иди и скажи этой дуре, что нам нет надобности заезжать в деревню! - рявкнула Варвара, и Лучезар оторвал голову от подушки. За "выродка" хотел было ответить, но сдержался. Лишь скрипнул зубами.
  - Боже, Лучик... Ты что, вот так спишь? - заверещала Елена, отодвигая сестру в сторону. - Пошли ко мне, у меня же кровать.
  Лучезар сел, даже не думая исполнять чьи-либо указы. Поправил свитер, откинул косу за спину.
  - Мы вообще, куда едем? - спросил он не слишком учтиво.
  - В Небесный Пик, - процедила Варвара, отодвигая Елену в сторону. - Какое тебе дело, куда мы едем? Тебя о другом попросили!
  - А зачем мы едем в Небесный Пик? - продолжил допрос Княжич, игнорируя другие высказывания Красы.
  - Я ещё раз говорю: тебе какая разница! - выкрикнула Варвара.
  - Не ори на него. Нормально говори. Что ты постоянно орёшь, ты что собака?! - крикнула в ответ Елена, защищая Лучезара.
  Сёстры сцепились в новой словесной перепалке, и Лучезар, некоторое время сидевший так, сунул ноги в ботинки, подхватил куртку и вышел наружу. Спрятавшись за берёзкой, Узник осмотрел местность. Они остановились на развилке: широкая дорога уводила влево, а чуть уже прежней - вправо, и в нескольких метрах от развилки виднелся частокол. За ним пряталась деревня, и Лучезар прищурился, вглядываясь в высокие брёвна, чтобы отметить следы от пришедшего в гости одинокого Эболы. Но следов не оказалось, и Лучезар подумал о том, что это не та деревня. Однако, глянув второй раз на стену, Княжич, наконец, вспомнил этот путь. Да, они проезжали здесь и не раз. Как-то лет сто двадцать назад с Игорем, а потом, лет пятьдесят Лучезар здесь бывал уже не в качестве воина личной дружины Великого Князя, а простого путника.
  Застегнув ширинку и поправив рубашку со свитером, Княжич вернулся к каретам, бросив взгляд наверх. В этой части густого леса сосен и елей практически не было, они уступили место лиственным деревьям. Берёзовая роща была густой и высокой, однако попадались и осины и дубки. Через голые ветки проглядывало голубое небо и ватные облака. Они неторопливо скользили по небосводу, отмеряя время.
  - Я бы не советовал ехать в Небесный Пик, - сказал он, когда сёстры замолчали, уставившись на него.
  - Тебя про Пик никто не спрашивал. Тебе говорят про деревню, - ответила Краса.
  - И в деревню не заезжал бы, - кивнул Лучезар, пытаясь вернуть себе прежнюю лёгкость в общении с ними. Но никак не получалось. Дорога с каждым километром замедлялась и всё больше возникало вопросов, на которые ему надо было найти ответы. И поскольку он отвык от постоянной работы мозга и отвык от физической работы, в последнее время только то и делал, что валялся на своей кровати в узнице, то дорога и его стала выматывать, как в физическом плане, так и в моральном.
  "Может я старею?" - кисло подумал он.
  - Почему, Лучик? Я устала. Хочу отдохнуть. Мне нужна ванна! - заныла Елена.
  - Такими темпами мы до Ладогора Снежного десять лет будем тащиться и не дотащимся, - отозвалась Дамира.
  - Тебя никто не спрашивал, - рявкнула Елена, повиснув у Лучезара на руке.
  - Думаю, именно это и хотел сказать Лучезар, - отозвалась Дамира.
  - Что хотел сказать Лучик, то пусть он и говорит. Другим в его мысли вмешиваться не надо!
  - Так он сказал: в деревню не поедем, - встрял в разговор Игнатушка, выруливая из-за их кареты и поправляя штаны. Он что, колесо обгадил? Колесо их фургона?!
  - А я жрать хочу, - встряла Аннушка. - Мяса хочу. Надо пожрать, блин. Варька, заворачиваем, к чёрту!
  - Вот! Человек есть хочет. Без еды человек может умереть! А я крови свежей хочу! - топнула ногой Елена.
  - В Скальном я сказала, что по дороге тормозить не будем и чтобы все запаслись жрачкой, кровью и всем, что им в дороге так сильно понадобиться, - рыкнула Варвара. - Если ты не запаслась, тогда ешь кору, мать его. А ты можешь снежка попить, растопить его и выпить, тупая овца!
  - Если мне не изменяет память, в трёхстах километрах от этой деревне находится посёлок Подгорье, - продолжил Лучезар, снова глянув на небо. Солнце уже перевалило за полдень. - Ехать туда дольше по времени, чем в Небесный Пик, но дорога более безопасная и он располагается в долине, между сопками, вдоль реки... - попытался вспомнить наименование реки Княжич. - Не важно. А Небесный Пик располагается на сопке. Подняться мы поднимемся, однако спуск затрудниться. Дело в том, что Небесный Пик является горнодобывающим посёлком. От него ведут три дороги. Одна - по которой мы прибудем. Вторая - специально для тяжеловозов, перевозящих руду. По ней путешественников не пускают, с рассветом на ней движение становиться трудным. Можно конечно убедить будочника пустить наш паровоз до рассвета, однако, это спорный вопрос. Люди всякие бывают. Третья же дорога, по которой обычно и ездят путники, проходит по окраине мёртвой земли, а затем практически сразу же - вдоль леса холеры. Мёртвая земля полнится мертвяками-упырями и оборотнями, их лучше не тревожить, ну а лес холеры - это лес холеры. Только чудо может их не приманить к трём каретам.
  Лучезар мог зуб дать на отсечение, что каждый из золотой молодёжи сейчас подумал о том, что лучше было бы не отправляться в это путешествие. Особенно Елена. На её лице так и читалось то, что она не подписывалась на подобные трудности. Лучезар был уверен, Прекрасная уже строила план, как бы вернуться обратно. Но обратно её уже никто возвращать не будет, если только она не останется в постоялом дворе вот этой деревни и не обождёт пока батюшка пришлёт за ней наёмный охранительный отряд.
  - Но хочу от себя добавить: как командир отряда скажет, так и будет, - улыбнулся Лучезар, глянув на Варвару.
  - Мы поедем в Небесный Пик, - твёрдо и решительно сказала Краса, глянув в его глаза так, что был бы Княжич пацаном, так мурашки бы по спине пробежали. - А в деревню мы заворачивать не будем. Все по местам!
  Лучезар спокойно кивнул и полез в свою карету, делая вид, что совершенно не видит того, как Елена пытается что-то сказать, тянет его к себе, а потом пытается с ним залезть внутрь. Видно осознав, что ей сегодня уже ничего не перепадёт, она фыркнула, топнула ножкой и, гордо вскинув голову, направилась к своему транспорту. Лучезар закрыл дверь, задёрнул сильнее занавески. Посмотрел на Служанку. Она продолжала читать книгу и даже не думала вступать в разговор. Впрочем, это было правильно. Она ведь прислуга. Но складывалось такое ощущение, что ей всё равно куда они едут и зачем. Это, знаете ли, наводило на ряд вопросов и давало пищу для размышлений, которые нет-нет да завладевали головой Княжича.
  Скинув обувь и куртку, он завалился на скамью, как прежде, согнув в коленях ноги и скрестив на груди руки. Удобнее устроив голову, он прикрыл глаза.
  - Лучезар Андреевич, - позвала тихо Служанка, когда карета тронулась. Княжич ничего не ответил, и тогда она замолчала тоже. Но через несколько минут он спросил:
  - Что?
  - Я всё время прожила в Большой Столице... и не совсем понимаю внешний мир. Расскажите в двух словах о мёртвой земле?
  Ну да, всю жизнь она прожила в Большой Столицы и не знает толком, что такое мёртвая земля? А как же школа? А как же родительские рассказы? А как же сказки? А книги, из которых она не "вылезает"? Как так, жить в этом мире, и не знать, что такое мёртвая земля и демоны?! Такое не знать может только...
  - Простите... вы хотели спать, я сбила ваш сон, - тут же смутилась она, когда он, приподняв голову, внимательно на неё посмотрел. Осознав, что сказала что-то не то, быстро попыталась свернуть разговор. Она что-то скрывала. Она была не просто странной, она была не из этой эпохи. И теперь глядя на неё, Лучезар вдруг подумал о том, что и внешность у неё была... будто не отсюда. Она была русой, но не из Светлорусии. - Если не желаете, можете не говорить...
  - Отчего же, - буркнул он, роняя голову обратно на подушку и прикрывая глаза. А вот не надо так пристально пялиться. Если вернуться к прежним мыслям о том, что она чей-то шпион, так надо быть более отстранённым. Чтобы не спугнуть... - Давай, поговорим. И что же тебя интересует?
  - Я хотела бы про мёртвую землю узнать... Я знаю откуда пошла мёртвая земля... - стала бормотать она, скорей всего пытаясь подобрать нужные слова, чтобы они не сильно выказывали то, что она другая. Но она уже "прокололась".
  - Ну и откуда же?
  - Когда Новые Боги решили поделить территории мира и ввязались в страшную войну, унёсшую много человеческих жизней, в тех местах, где шли битвы, земля осталась мёртвой. На ней до сих пор ничего не растёт. Над ней витают смрадные туманы и происходят странные вещи.
  - Пф, ты про "Сказку о Конце Света" что ли говоришь?
  - Ну, да...
  - Ну частично события описанные в "Сказке" верны. Мёртвая земля образовывается после падения богов, но бывает случаи, что и сама по себе. А бывает так, что и от сильнейших битв ведьмачеев. Обычно в ней проживают мертвецы. Они не упокаиваются, земля не позволяет. Однако бывает и такое, что земля создаёт демонов. А может даже и приманивает их туда. Но нечисть по обыкновению обходит мёртвую землю стороной. Они будто два отдельных мира. Насчёт туманов и смрада, так то и правда и нет. Мёртвая земля бывает всякая. И смрад есть, и туман, а есть и просто кусок изуродованной земли. Её видно за километры. И ощущаешь за километры так же. Правда, есть исключения. Пока не вступишь - не узнаешь.
  - Та земля, мимо которой мы можем проехать слишком опасна? - тихо спросила Служанка, ага, значит, слышала. Хотя, только глухой мог не услышать то, что говорил Лучезар у двери кареты, в которой она сидела.
  - Всякая мёртвая земля опасна. Нет для мёртвой земли слов "слишком" или "не слишком". Завидел мёртвую землю, будь готов к смерти. Так же, как и лес холеры. Нельзя проехать мимо него, расслабившись. Только готовый к битве, ты сможешь выжить. Та мёртвая земля, мимо которой скорей всего мы поедем, появилась очень давно. О ней есть легенда: тысячу лет назад на то место сошёл бог, и против его гнева выступила армия волколаков и упырей. Они победили бога, но полегло там не меньше тысячи. И после битвы образовалась мёртвая земля. И мертвецы, что там остались лежать, вскоре восстали. И теперь они живут там. И когда путники проезжают, они выходят на бой. Их бой длится до сих пор. Они никогда не узнают покоя, даже если срубить голову. Пройдёт короткое время и воины восстанут вновь. И только сильный ведьмак может уничтожить мёртвую землю и упокоить несчастных.
  - И что же... не нашёлся такой ведьмак, который смог бы упокоить эту землю и воинов?
  - Видно, не нашёлся, - как-то уж печально закончил Лучезар, зачем-то вспомнив брата Чёрного Быка. Вот кто мог бы, но в тот момент они ехали по другим делам. Брат Феодосий Чёрный Бык невероятно сильный ведьмак.
  - А если их вывезти с мёртвой земли? Они обретут упокоение? Если их сжечь?
  - Обретут. Наверное, - зашевелился Лучезар, будто подмерзая. - Только кто их вывозить будет, когда они так сражаются, будто отстаивают и дом, и семью, и род, и целый мир. Тут бы живому ноги унести, да голову свою спасти.
  Служанка, наверное, ещё что-то хотела сказать, но передумала. Вместо этого Лучезар услышал, как она поднялась, взяла его куртку и укрыла его, подоткнув рукав за спиной.
  - Мне не холодно, - буркнул он, открывая глаза и удивлённо глядя на неё.
  - Да?.. А мне показалось, что замёрзли...
  Она вернулась в кресло и вновь принялась читать. А Княжич задержал на ней взгляд и прикрыл глаза снова. Через мгновение он уже спал. И было ему тепло и хорошо.
  (1) Китайская пословица
  (2) Есенин С., Мне осталась одна забава
  (3) Есенин С., Поёт зима, аукает
  
  23 глава.
  
  Кощей знал, его проблема - это женщины. Чаще всего в неприятности он попадал именно из-за них. Эти неприятности он считал незначительными, однако все те события влияли на судьбу не только его, но и тех, кто был рядом с ним.
  Полина была той, от которой у Кощея напрягались чресла и сон не шёл, хоть ты дрова руби весь день. Полнотелая, с большой грудью, широкими бёдрами, сильными ногами, пухлыми пальчиками и ладошками, румяными щёчками и робким взглядом. Пока Кощей пел на похоронах и отрабатывал стакан сидра и ломоть хлеба, Полина смотрела на него так, как смотрели те, от кого Кощей хотел лишь одного: тепла и утех.
  Всё случилось на следующий день, когда он понёс к ней свой тулуп, чтобы она подшила его, потому как другой причины прийти в гости к одинокой бабе у него не нашлось. С другой стороны, Скомороху причины никогда не были нужны. Он просто приходил, а женщина уже сама делала выбор - пускать или нет. Здесь не вышло, пойдём к другому порогу. Проблем для Кощея в этом плане не было.
  В общем, рядом с Полиной день прошёл великолепно, а вечер и подавно. А ночь какой была, от воспоминания до сих пор в штанах жар стоял! Они любили друг друга так, что Кощей и имя своё забыл! Но наступил момент, когда, растаявшая от чужой ласки женщина, начинает вспоминать того, кто был или первым или вечным. На всегда, так сказать.
  Полина не была другой, Полина была такой же, как все. Именно такой, какие нравились Скомороху больше всего. Не только внешне, но и внутренне. Нет, он всяких любил, но вот таких Полин больше всего. Кощей чувствовал исходящую от неё тоску и понимал, настанет тот момент, когда она попросит его о чём-то. Обязательно попросит. И она попросила, когда он собирался уходить. И к своему огромному удивлению Скоморох пообещал разыскать потерявшегося где-то муженька, которого скорей всего, либо где-то сожрали демоны, либо где-то прибрала к рукам другая Полина. Внимательно посмотрев на широкоплечего, криво ухмыляющегося на маленьком портретике муженька, Кощей склонился ко второму выводу.
  Полина рассказала, что муженёк ушёл в Ладогор Снежный на ледокол, рубить лёд. Там обещали много денег, хотя, как пояснила Полина, их маленькая семья много денег и не требовала. Вполне хватало того, что они имели. А имели они огород, коров, коз, свиней и кур. Полина работала ветеринаром, он работал аграрием, весной и летом часто бывал в командировках. Что ещё нужно для семьи из двух человек? Наверное, что-то большее. Как сказала Полина, она не в обиде на него. Ну завёл семью, так и пусть будет. Только письмецо бы отправил, что больше не мила. Глупость по мнению Кощея несусветная. Ну пропал и ладно. Сама же уже не чиста. Не одного скомороха проезжего у себя привечала. И к чему ей знать, что там с мужем? Однако, вдруг сгинул, а она думает о нём по-другому, да и не знает, где схоронили. Так бы, если что, перевезти тело или, если он в прахе, так знать, да помянуть.
  Кощей с дуру ляпнул, согласившись с её просьбой, но когда уже был у калитки, обернулся и сказал:
  - Ты не жди его больше. Найди другого. Семь лет - это много. Сама понимаешь. А жизнь, она имеет свойство заканчиваться и что там в другой будет, никому не известно. Да и не должна такая баба, как ты, быть одинока. Ты слишком хорошая хозяйка и красивый цветочек, чтобы всю жизнь потратить на ожидания и мимо проезжих скоморохов, - грустно ухмыльнулся Кощей и вышел в низенькую, покосившуюся калитку.
  Кощей ненавидел себя за это. Он всегда обещал, но никогда не исполнял. Особенно такие вот просьбы. Но некоторое время терзался сомнениями и муками совести, однако, затем всё это схлынывало, потому как забывалось. И Полина скоро забудется, и быть может она забудет его тоже. И в следующий раз встретившись, они лишь улыбнутся друг другу. Ещё ни разу Кощею никто из женщин в укор ничего не ставил. Женщины его любили и прощали ему всё, даже то, что он не держал слово. Наверное, зная это, он и позволял себе подобное. Ведь пообещай он что-нибудь Силе, так исполнил бы, в лепёшку разбился, но свершил бы подвиг!
  "Говно ты, а не человек", - подумал про себя Кощей.
  Вот с таким сердцем и выехал Скоморох из постоялого двора Белоустья, веруя в то, что Полина прислушается к его прощальным словам. И с таким же сердцем ехал дальше, лишь отчасти обращая на мир внимание. Тяжело ему было, но сменявшие друг друга километры всё дальше и дальше оставляли за спиной чьи-то чужие проблемы и его не исполнимые обещания. Время лечило, а дорога баюкала.
  Неожиданно встрепенувшаяся Ворона, указавшая на корабль и назвавшая его большим домом, стёрла остатки хандры взмахом крыла. Сила тут же натянул поводья, и они дружно начали пялиться на древнюю громадину, уходящей кормой в небо, а носом глубоко в землю. Скоморох чётко понимал, что к кораблю идти придётся, потому что там они могут найти ответы на вопросы и благодаря этому, быть может, передать Ворону в чьи-то другие заботливые руки и забыть про неё, как о страшном сне. Вот только к Вороне они уже вроде как привязались. Медведь уж точно, вон и бус ей накупил, как и правда дочке. Впрочем и Скоморох к ней привык, так же как к Апанаське. Сейчас, почему-то, Кощей вспомнил Дальустье и то, что с пацаном творилось нечто странное. Может кто там у Апанаськи был? Или быть может он знал это место? Или же демона... В общем, вновь им предстояло свернуть с намеченной дороге, чтобы скинуть со своих плеч неожиданных путников, с которыми они никак проститься не могли. И уже уговорились с братом Силой ехать с ними дальше.
  Скоморох вздохнул и перевёл взгляд с огромного, затерянного в лёгком тумане корабля, на то место, где находилась Яма. Отсюда её было не видно, но Кощей знал, что она там есть. Игорь Воеватель когда-то хотел её закрыть, уничтожить, однако, всё ноги туда не доходили. Яма вела себя спокойно, можно сказать, была мертва, однако сейчас чувствовал Кощей исходящую оттуда тревогу.
  Посмотрев внимательно на профиль Силы, что тоже сидел задумчивый, пялясь то на корабль, то в сторону Ямы, Кощей глянул на Ворону, что жадными глазами облизывала древнюю громадину, а после на Апанаса - тот оказался совершенно спокойным, не рычал и не шипел. В бой не рвался. Да и зачем ему в бой рваться? Тут Греха нет.
  Немного подумав, Скоморох перевёл взгляд на дорогу, по которой с разной скоростью мчались всадники, телеги и фургоны, дилижансы и почтовики. Вот пролетел словно за ним гналась сама Чума вестник. А вот ещё один, правда он спешил в другую сторону. Они встретились прямо напротив их повозки, быстро махнули друг другу руками, не останавливаясь помчались дальше. Это был миг, но он был, и Кощей обратил на него внимание. Жизнь летела мимо них, и Скоморох чётко ощущал себя сторонним наблюдателем. Даже своей собственной жизни.
  - Брат Сила, чего делать-та бум? - наконец, спросил Кощей, снимая их неловкую паузу.
  - Тут в двадцати километрах есть Застава, - пробасил Медведь. - Поехали туда. Остановимся на ночлег. Ежели они нас примут. Ежели нет, проедем чуть дальше, до села. Там в любом случае должен быть постоялый дворик или хотя бы какая-никакая гостиница. Сейчас лезть в корабль бессмысленно. Скоро темнеть начнёт, ночью туда соваться, себе дороже. Особенно учитывая, что рядом Яма. Да и потом, - Сила зачем-то огляделся и щёлкнул поводьями - кони не спешно тронулись дальше, - узнают власти, что на корабль пошли - по головке не погладят. Штраф накатают такой, что без денег останемся. Это не Древний Мост, это Древний Корабль. Старый. Всё там уже посгнило давно...
  - Тут ты прав, брат Сила. Но завтра надо тогда ранёхонько встать, - и Кощей покривился. Он, конечно, мог и не спать и встать ни свет ни заря, однако же, спать любил уж очень сильно.
  - Тык и встанем, брат Кощей. Надо ж всё равно сходить, проверить. Вдруг там и правда ответы найдутся, - и глянул на Ворону, которая продолжала стоять, держаться за плечо Силы и смотреть на древнюю громадину. Скоморох же бросил взгляд на спину Апанаса, который повторял всё за Вороной.
  - Вдруг, - буркнул Кощей и тут же оживился: - Вот, знаешь, брат Сила, ежели бы Беляночка, красавица неписанная, забрала их в Оконце или же на постоялом дворе - я ж ей говорил, бери, она мне - не хочу, мол, в Лунном Тереме и так проблем выше крыши - так и не было бы у нас с тобой сейчас печали. Ехали бы себе прямёхонько и бед-тка не знали бы.
  - Не приплетай сюды Беляночку, - буркнул Медведь. - Ты ж видел скока у неё делов. Вся в заботе. Наверное, и дома-то толком не бывает. А у ней муж и детки. Мать по стока дней не видят.
  - Откель ты знаешь, видят или не видят, - возмутился Скоморох. - Слышь, да сядьте вы, - и потянул Апанаську за свитер, чтобы тот опустил заднюю точку на сиденье. Силу из-за них толком не было видно. Приходилось нагибаться вперёд. - Может она к ним заскакивает на пару часиков, сласти им привозит, целомкает их в щёчки розовые-тка.
  - Может и так, - буркнул Медведь, и Ворона с Апанаськой сели на места, но то и дело подпрыгивали на попах, так и продолжая пялиться на исчезающую за лесополосой громадину.
  - Может и так, - повторил за братом задумчиво Скоморох.
  Затем, будто снегом умывшись, встрепенулся, попросил Силу остановить повозку. Спрыгнул с передка, следом за ним Апанаська. Подойдя к коням, Кощей нарисовал знак, затем отправил им новый маршрут. Апанас, стоял рядом и взволнованно цитировал:
  - Подняв кулаки над спиной ямщика,
  Неистово мчится фельдъегерь.
  На самой дороге догнав русака,
  Усатый помещичий егерь
  Махнул через ров на проворном коне,
  Добычу у псов отбивает.
  Со всей своей свитой стоит в стороне
  Помещик - борзых подзывает...(1)
  Застава встретила их привычным унынием и даже какой-то относительной тишиной, что явно не вязалось с воспоминаниями об этих местах. Несколько невысоких домов и ряд небольших изб стояли укрытые за высоким частоколом, разукрашенным защитными знаками. Ворота были открыты и в них можно было всё это увидеть, однако деревянное бревно, что щетинилось металлическими иглами преграждало путь. В будке грелся дружинник, рядом с ним стояло двое и о чём-то беседовали. Будочник тщательно выводил слова, что-то записывая в толстую тетрадь.
  Проверка что ли? Если проверка, то даже и пытаться не стоит...
  Однако Сила остановил телегу не заворачивая на узкий проезд. Кощей тут же спрыгнул со скамьи и поспешил к будке. Увязавшегося было Апанаську погнал назад. И тот что-то буркнув, вновь запрыгнул на передок. Но взволнованно следил оттуда за Скоморохом, вытянув тонкую шейку.
  Дружинник открыл дверь и внимательно уставился на мужика, что спешил к нему в разноцветном тулупе, и Кощей ощущал недоумение и в тот же момент любопытство, исходившее от человека. Застава стояла в девяти километрах от большака, сюда вела дорожка узкая, потому как в этой части густого леса располагалась только небольшая застава и чуть дальше село Молочник. Там выращивали коров, свиней, коз и коней для мяса, естественно, и для молочной продукции.
  - Чего такого? - вопросил здоровый мужик, даже не подумав о том, что Кощей может быть плохим парнем.
  - Переночевать будет где? - вопросил Скоморох, заглядывая тому за спину. Двое продолжали что-то обсуждать. И как долетело до его уха, обсуждали учебные бои.
  - Нет, конечно, - фыркнул парень. - Вон, езжайте в Молочника, там есть двор и гостиница. На выбор.
  Ехать лишние восемнадцать километров по узкому тракту, к тому же уже подтаявшему, жуть как не хотелось. Но Кощей понимал, что если заставы сговариваются на учебные бои, значит, комнатушку им не выделят.
  - Слышь, - остановил его Скоморох. - Нам одну на четверых. На рассвете уедем.
  - Сказали тебе, нет, - сурово заявил денщик.
  - А раньше любого путника, попросившего ночлег, привичали и даже не спрашивали, плохой али нет, - обозлился Кощей. - Заставы-то не только для того строились, чтобы демонов рубить, да подступы к Стольцу охранять, а чтобы каждый нашёл тепло, крышу над головой и кусок хлеба.
  - Да ты...
  - Ну-кась, отодвинься, малой, - пробасил один из разговаривавших у дежурного за спиной, и "малой" - метр девяносто в высоту и, наверное, столько же в ширину, потеснился. Встал на вытяжку. Тот, что его отстранил в сторонку, был тучным, тоже большим, но чуть ниже. Однако при должности большой. На тёмно-зелёном мундире выглядывающем из-за распахнутого на нём тулупа были нашиты знаки отличия. Ага, начальник Заставы. - Кто тут у нас? Путники? Мимопроезжие, али по делу сюда глянувшие? М?
  Скоморох удивился. Ему показалось, что голос знакомый. Где-то он его уже слышал.
  - Да как сказать... Но вроде, как проезжие, - с сомнением начал Кощей, щуря один глаз и пытаясь распознать в заговорившем с ним знакомца.
  - Кощей, поехали дальше, - окликнул его Сила.
  - Кощей, значит, - буркнул мужик, прищурившись и вроде говорил сурово, а вроде и с лёгким лукавством. - А там случайно не Медведь на козлах?
  - Может быть, - произнёс Скоморох, продолжая щуриться. На улице уже смеркалось, а в густом лесу было темнее, чем на большаке.
  - Может, да быть, - фыркнул мужик. - Стало быть, не признал того, с кем и в походы хаживал, и в сече одной бывал. Вот так коротка бывает память, однако, у колдунов. Да и у медведей тоже.
  Кощей ещё некоторое время смотрел на начальника поста, а потом вдруг икнул и заморгал часто.
  - Микола... Микола Скелет... - пробормотал Кощей и даже шапку задрал повыше, вроде как чтобы рассмотреть получше. Но затем снял убор, сжал его в руке и неожиданно раскинул руки в стороны. - Дак это же Микола Скелет! Брат Сила, тут у нас Миколка Тощая Иголка!
  - Он самый, твою налево в ребро демон тебе коленом заехал! - рыкнул здоровяк, выпрыгнул из будки и сгрёб в огромные объятия тощего Скомороха, не уступившего ему в росте. - Кощей! Мрачный Жданец! Скоморох! - потом поднял его, закружил. А Кощей рассмеялся, стискивая ладонями его голову.
  - Микола, твою за ногу в передок телеги тебя! Ты чего такой стал! Где тот тощий пацан, чтоб на тебе так, а потом вот так бабы ездили, - орал Кощей.
  Медведь, услышавший имя побратима, тут же скатился с передка, пробежал небольшое расстояние и сжал в своих медвежьих объятиях побратима вместе с Кощеем. Тот аж закряхтел.
  - ...Вот так и оказался туточки, - докончил свой рассказ Микола, разливая из бутылки остатки самогонки, который гнали пацаны заставы сами, устроив хороший аппарат и всё для этого в сарае, где когда-то у них свиньи жили. Сейчас свиней нет. Всех сожрали, а новых сказали не будет, так как нет поросят раздавать задарма. - А что, работёнка не пыльная, служба добротная. Только вот в последнее время всё как-то стало не так. Ну да мне жаловаться не пристало. Всяко Родине родной служим, да батюшке Князю нашему, каким бы он толковым или же бестолковым не был. Я голову сложу ради энтого, потому как выбрал себе путь ещё тогда, много-многа летов назад-та.
  - И то верно, брат, - кивнул Кощей, хрустя огурцом. Микола не состоял в личной дружине Игоря Воевателя, однако состоял в армии и был добротным воином. Славным. Добрым. Открытым. Сердобольным, что ли. Когда-то тощим, вот что Скоморох, от того и прозвали его Скелет. А сейчас, только глянь... - Говоришь верно. Чего уж там, какие народились, такие и есть. При кажном плохо и хорошо, да и не нам, воякам, судить это. То народ пусть судит.
  - Дык он же и судит, хотя особо-то и не ропщет. При Святогоре, - понизил голос Микола, - тоже было что хорошего. Хотя, запустил он многое. Да и хрен с ним, да с маслом на хлебе и рыбкой на нём же, яки девка на мужике-тка, - интересно ругнулся Микола. Всегда был таким. - Давайте помянем, пусть ужо и ушёл-та по звёздной дороженьке, наш славный паренёк, простой человечек, Святогорка Игоревич, - и Скелет выпил полстакана. За ним Сила и Кощей, а затем разлил остатки.
  - Ну так, что на земле русовых творится, брат Микола? - вопросил Медведь, прожевав капустку с лучком. - Какими слухами земля полниться? Какой былью что и где поросло?
  - А вы далече-тка направляетесь, братья мои боевые? - вопросил Скелет, внимательно посмотрев на Силу.
  - Дык в Ладогор тот самый Снежный мы и поспешаем, брат Микола. Только вот, кое-какие дела нас отвернули от пути нашего, - буркнул Могильщик.
  - Вона деток упырских пристроить всё никак не можем. Лунный Терем от них отбрыкался. А в Дальустье... говорили уже об том тебе, - сказал Скоморох.
  - Да, - вздохнул Микола. - Напасть какая. Мыслю я и мыслю об том, дак и мысль как-то подходящую найти не могу. Это ж, как так сложилось-тка всё?
  - Вот и мы не знаем, как, - пожал плечами Кощей.
  - Но там вроде как с Бабьей Избы кто-сь пожаловал, - Сила набрал в ложку капустки. - Разбираться будут. Может Петрушка-кормушка что-сь и сообщит. - И захрустел квашенкой.
  - Навряд ли. Такое Петрушке-кормушке запретят говорить. Вон он всего-то лишь некроложик прочёл, помянул с нами дальустьецев, соболезнованьице принёс. Гусли протяжные включил. И всё.
  Выпили. Немного помолчали.
  - А про Славорусию тебе, брат Сила, и сказать-то мне нечего, - вернулся к прежнему вопросу Медведя Микола. - Ты ж сам, наверное, знаешь больше моего. Петрушка-кормушка нам сообщает всё, как оно есть. А то, что на ушко, так то и брехня, и вроде как говорить об том не стоит-тка. Мало ли, может оно и верно, дак скажешь, а повернётся всё не так и будет плохо всем уже.
  - Согласен с тобой, брат Микола. Согласен я, - кивнул Медведь.
  - А вам-та с какой целью-тка, слушки-тка? - вопросил Микола, доставая из-под стола не початую бутылку.
  - Дык, дорога долгая. А в дороге не были давно. Мы же с братом Кощеем, как в мир ушли, так вот миром только и были сыты. А сейчас дорога погнала, за каким лешим в Ладогор Снежный едем, ты не спрашивай. Так вот, говорили ж уже, упырчат дебильных с собой взяли-тка. Вернее, прибились они к нам. В общем, слухи-ты хороши, дак вот от кого бы доверительного их послухать. Ну коль не стоит говорить, так не стоит.
  - Отчего же, - пожал плечами Скелет, закупоривая бутылку и ставя её на стол. В стаканах уже мутнелась многоградусная жидкость. - Есть тут один грешной слушок. Дескать, Московия-то, самопровозглашённое государство энто вшивое нитками белыми пошитое, переворот готовит. Мол, собирает ораву для похода на Большую Столицу. И орава эта - нечисть проклятущая. Мол их тамошняя Бабья Изба, чтоб им всем по прянику в зад, да за одно место на крюк, смогли разобраться, кто такие Дудочники. Пф, бред да и только, так я тому трепачу и сказал. А он мне: нет-нет, славный богатырь, это я тебе правду баю. Нам-та чё с Московии той-та, она кажный год на нас ходит. Всё престол себе вернуть хотит. Хотя, еёшний-та тот престол-ка, об том толком и не говорит. Дебильные они какие-то, государство-то мы одно, чего вот истерики тут устраивать-тка. Междоусобную грызню эту. Ну вопчем, создают избушницы пастухов, мол которые армию демонов поведут на Столец. Да токмо мы же знаем, что не бывать такому. Нет пастухов-та. Дудари эти - легенда. Скажешь, брат Сила, что ошибаюсь я?
  - Не знаю, брат Микола. Об том толком ничего не мог сказать даже брат Лучезар. Про охотников говорил, а вот про Дудочников только плечами и пожимал.
  - Вот как, - кивнул Микола. - Но я в энтих дудящих не верю. Не было их и нет. Демоны никому из людей не подчиняются. Вона ими даже сильнейшие демоны управлять не могут. И боги падают, не управляют ими. А тут на тебе, человек. Вот дунет в дудку и, хопа, чтоб все волосы на жопе в кучери свернулись, да в косички заплелись! - нечисть за энтим человеком и побёгла прямо вся. Дак, ну лады, пускай бегут-тка. Но от самой Московии до сюдова? Не. То бред.
  - А ежели он сюды прибудет и тут дуданёт? - вопросил Кощей, обгрызая козлячье ребро. - Ты об том думал, брат Микола? Чего ему оттудова вести демонюк сюды, когда тута их стока, что можно цельное большое государство с ними сладить?
  - Думал, брат Кощей, думал, - закивал Микола, беря стакан. - Вот токмо нет Дударей. Нет их, - припечатал он и залпом выпил полстакана. Медведь последовал его примеру, Кощей выпил тоже.
  - Так ты, стало быть, брат Микола, к встрече готовишься? - сипло хмыкнул Кощей.
  - Готовлюсь, брат Кощей, - шумно втянув в себя воздух через ноздри и покривившись, ответил Микола. Так же сдавленно. Занюхал хлебом, откусил. Взял вилку, взглядом присмотрел себе кусок сала и нанизал его, чтобы отправить в рот. - Великие Князья сгинули все, добили суки стерилизованные, да кобеля кастрированные, чтоб им в ноздре вечно опилки собирать! Осталась одна Мстиславушка Затворница. Что будет с нею, никто даже сказать не могёт.
  - Понадеемся же на Миробора Ухо, - кивнул Медведь.
  - Дык... - Микола вскинул на Могильщика глаза. - Петрушка-кормушка ж сообщеньице скинул, что нет Миробора-та. Убили.
  Кощей вылупил глаза, Медведь, не размыкая губ, рыкнул, глубоко вздохнул, и в тишине помянули старика.
  - Мстиславушка баба, не правили бабы нами ешо после Конца Света-та ни разу, - пробормотал Скелет, возвращаясь к теме разговора. - Но... вот тут у меня опасение сидит, - потрепал себя по рубахе на груди Микола. - Эти гниды конченые, стручками деланные да через зад высратые, до неё доберутся рано или поздно. И что же тогда будет с нашей Светлорусией, мать ёго, - вдруг всхлипнул Микола, затем взял полотенце, вытер потное лицо, вроде как и не расстраивался вовсе. Затем кинул его на стол и потянул из пачки сигарету.
  - Бронька есть, - отозвался Кощей, откладывая обглоданную кость. Затем потянулся за бутылкой. Говорил Скоморох твёрдо и решительно.
  - Войвода-та да, - кивнул серьёзно Микола.
  - Тот не позволит, - продолжал мысль Кощей, начисляя самогон по стаканам. - Да и Бабка Ягода ещё живая. Старая закадычная подруженька Миробора кости в порошок сотрёт, но Великую Княжну из зада бегемота вытянет. А ещё Светлана... - тут Кощей осёкся, но продолжил, отстраняясь от той информации, что выдала им Беляна. - ...тоже есть. Она уж точно не позволит Мстиславе Игоревне сгинуть.
  - То верно, ты, брат Кощей, говоришь. Верно. Ежели чаво, так и мы подсобим, - взял стакан Микола. - Ну что, братья, за светлые и добрые времена, которые грядут и которые должны наступить. Ведь, как там в поэтике говориться: "...За тьмою свет всегда грядёт, он шайбу в ворота забьёть. И станет славным наш рассвет, сменяя злой жестокий век..."
  Микола замолчал, напрягая извилины, но так и не вспомнил продолжение, махнул рукой и жахнул полстакана. Утёр усы и бороду, крякнул, выдохнул, занюхал хлебушком, бросил в рот крупно нарезанные кольца белоснежного сочного лука, следом два куска сала. Стянул с тарелочки огурец, нюхнул и захрустел им.
  - Да ну их к сапогам Горыныча, чтоб им когти его дезинфицировать пять лет, - снова заковыристо ругнулся Микола Скелет. - Лучше о себе расскажите. Что, где, когда? Женаты али как? Детки есть? Брат Кощей, с трудом узнаю тебя. С упырями да в пути...
  - Я много десятков лет с упырями проходил под одним стягом, - хмыкнул Кощей. - Где наша не пропадала.
  Скелет хмыкнул.
  - Вот брат Сила было обручился с дамой одной, дык разошлись уже, - не вдаваясь в подробности, продолжил Скоморох. - Характерами не сошлись. Сбёгла к красавчику, борат Сила ж у нас страшенный-тка, что и я порой пугаюсь.
  - Балабол ты, Кощей. Вот давно тебе хочу твой поганый язык подрезать, дак руки всё не доходят.
  - Ежели бы, брат Медведь, не мой язык, так и сидели бы счас где-нить в харчевенке, да охранной работой, бестолковой бы, занималися, - положил на могучие плечи брата свою костлявую руку Скоморох. Самогоночка сделала своё дело, задурманила рассудок. - А так, брат, ты - Могильщик... Брат Микола, чисто по традициям хороним, так что, ежели чаво можешь обращаться. А я - скоморошу. И скоморошу везде и по всякому.
  - Пф, ну это-то мог и не говорить, брат Кощей. Твои скоморошины знали в войске-та все, - гоготнул Микола.
  - Вот и я ж о том. Они доход нам основной и приносят, чего уж греха таить. Но всё лишь потому, что брат Сила не много берёт за похороны-тка.
  - Ну это ж и не так плохо, - кивнул пьяно Микола. - А деток-та не получилось, что ль, брат Сила?
  Некоторое время Медведь молчал, а Кощей на него смотрел, продолжая держать руку у того на плече. Потом Могильщик сказал:
  - Сын у меня от ней. Но об том говорить не хочу, извини, брат Микола.
  - Да не, всё нормально. Это я тут лезу... А ты чего ж, Кощей, всё так же, бобыль? Баба там, баба тут, - хрюкнул Скелет.
  - Но-но, - Кощей отнял руку от плеча брата и сел прямо, сложив скрещенные руки на столешнице. - У меня всё по-моему. Всё так, как судьбою и Космосом мне велено и завещано было. Радую красавиц нашей Светлорусии Славной, радую и не могу мимо пройти, чтобы не обрадовать. Как можно мне быть для одной, когда их столько моей ласки и тепла хочут. Ежели ж у меня появится одна, так другие совсем от тоски помереть могут, и обеднеет тогда матушка наша Славорусия, Светлая краса наша, и солнце закатится за горизонтик-тка и больше никогда не проявится. Потому-то, брат Микола, я и должен оставаться одиноким путником, что в дорогах ищет печальную красавицу, дабы утешить её и боль забрать её. И снять с неё эту печаль многоокую - чтоб ей пусто-то было-тка! - и чтобы милая красавица всегда улыбалась и солнышко всегда отдавало нам, одиноким странникам своё тепло-тка.
  Скелет отклонился назад, ударил ладонью по столешнице, что аж посуда подпрыгнула, и громко расхохотался.
  - Теперь я точно могу сказать, брат Кощей, что ты никогда не поменяешься, - выкрикнул Микола.
  - А на кой перец чёрный с хреном квашенным мне меняться, брат Микола, - рассмеялся ему в тон Скоморох.
  - А я вот женился, - и Микола похлопал себя по животу. - Добрая у меня баба, хорошая. Пышная, - и вдруг показал Кощею кулак. Скоморох поднял руки, мол, сдаюсь, однако ощутил, как глаза заблестели. - Малинкой зовут. Красавица. Вот прям как увидел, так сразу же понял, люблю. И на следующий день к ней, мол, выходи за меня. А она взяла, да и согласилась, - и тут Скелет смущённо рассмеялся. - Ну и... поженились. Вот трёх пацанов настрогали уже. А я думаю, дочку ж надо бы, чтобы Малинушке моей, помощница была. Дак... вот и не знаю как... Она на всё согласная, а мне жалко. Что ж это, рожает да рожает...
  - Дык, только трое, - хмыкнул Кощей.
  - Человек она простой у меня, - грустно улыбнулся Микола. - Уже не молодуха. Ей-та двадцать было, када я подкатил-тка свои шары. А сейчас уже и пятьдесят... вот...
  - Ну так и успокойся, - махнул рукой Скоморох. - Поживите для себя.
  - И то верно, брат Кощей, - махнул рукой Скелет и взялся за бутылку. - Так чего завернули-та к нам? Ладогор дальше по большаку.
  Некоторое время Сила и Кощей молчали. Скоморох решил доверить это дело брату, и Могильщик, глянув тяжёлым взглядом на побратима, сказал:
  - Нам на корабль как-нибудь надо бы попасть.
  Микола удивился. Доразлил самогон, вернул бутылку на стол.
  - Дык я чего-то с вами брата Лучезара-тка и не заметил.
  - А то нам надо. А не ему, - отозвался Сила, и Кощей снова вспомнил рассказ Беляны. Интересно, а знал ли о том, что Лучезар стал узником Скелет?
  - Лады, - почесал мочку уха Скелет. - Не буду спрашивать зачем. Но думаю, не стоит говорить о том, что за проникновение на территорию древности этой полагается штраф?
  - Нет, - сказал Кощей. - Но нам надо, брат Микола. А если нам надо, ты знаешь, что отговаривать бесполезно.
  - Знаю, - вздохнул тот, потом задумчиво уставился на стол.
  - Значит, поможешь? - вопросил Медведь. И Кощей подумал, раз Микола за старшего здесь, значит, проблем быть не должно.
  - Прошлый начальник Заставы там огородную сеть поставил, - Скелет бросил на них взгляд исподлобья. - Бледную. А потом корабль под юрисдикцию Бабьей Избы попал. Так кажный год туды избушники ездят, подпитывают сеточку ворожбой. Ежели ломать волшбу, так говна не оберёшьси, так вот лучше уж лопату взять, да по башке кому заехать. Надо бы прошение составить...
  - Долго это. Ждать нет времени, - мотнул головой Сила. - Ты можешь сделать вид, что не слышал от нас энтого, а мы пойдём, дырочку проделаем и сходим. И штраф, ежели надобно, заплатим.
  - Ну ты и боров, Медведь. Всё бы тебе дырочки делать, - хрюкнул Скелет, взял стакан. Подняли Кощей с Силой. Выпили, закусили. Микола закурил.
  - Вот что, - кладя на столешницу коробок спичек, проговорил Скелет. - Есть у меня одна лазейка. Ранее та территория была под нашей юрисдикцией. Когда ко мне избушники с документами-та подъехали, я тогда только вступил в права, так что отдал им корабль-тка тот, но Яму оставил при Заставе. По какой-то причине они настаивать не стали, а она так за мной и осталась. В Яму я вцепился, чтобы Заставу не закрыли. Ежели всё к Бабьей Избе отошло бы, так разогнали бы нас и на этом месте открыли бы что другое. Какой-нить исследовательско-следственный теремок. А оно людям тут надо? Им защита нужна. В общем, Яма за нами осталась. Они потом приезжали ко мне несколько раз, требовали отдать, даже писюльку от Святогорки привозили. А я им кукиш с маслом и солькой присыпанный в рожи. К Князю ездил сам, а тот, мол, мне наплевать, делай как хошь. Ну я и сделал, погнал их гнилой палкой, да в зад им энту палку и соломы ещё напхал, да поджёг, мать их за ногу так, пусть стреляют на семь метров искрами из жопы.
  - Предлагаешь к Яме проехаться и под шумок случайно на корабль заскочить? - спросил Скоморох, жуя колбасу.
  - Ты правильно мои мысли читаешь, брат Кощей, - кивнул Микола. - Причина прогуляться до Ямы всегда найдётся, даже если она молчит. Но в последнее время та начала дышать. И я всё никак не могу сладить отряд, да пойти поглядеть и ежели чего закрыть её к ядрёной, варёной, солёной, перчённой коровы.
  - Без подготовки нельзя соваться, Микола, - серьёзно сказал Кощей. - Отряд сильный нужон. Есть таковой?
  - Сделаю, - кивнул Микола. - Парни у меня добрые. Я тут им бока отлёживать не позволяю. И что, что я салом порос, брат Кощей, сила и во мне ещё есть, и в моих парнях тоже. Сдюжим.
  - Сдюжите, - хмыкнул вдруг Скоморох, соглашаясь. - Вот только, брат Микола, нам просто по кораблю прогуляться бы и всё. А ежели ты тронешь Яму, так нам с братом Силой рядом с твоими парнями придётся встать.
  - И что же, брат Кощей, не встанешь? - прищурился Микола.
  - Встанем, - твёрдо сказал Скоморох и поднял стакан. Вот так всегда: пошли за одним делом, свершили другое. И разве ж откажешь побратиму, с которым огонь и воду прошёл, когда он в твоём деле собрался помочь?
  - Мы сделаем так, брат Кощей, - хрустя огурцом, сказал Микола, прищурив один глаз, - есть у меня парень один, он ворожбеные замки на раз-два вскрывает. Мрачник он. Он сделает ту самую дырочку, чёрт носа не подточит, вы пройдёте к кораблю, походите там, что надо поищите. Тем временем я к Яме подскачу, погляжу на неё. Чего она там задышала-тка? И работу уже начну, когда весточка от вас прилетит. Как обычно, зашвырнёшь в небо шарик, я и пойму, что пора. Как такой план-тка?
  - Хороший, план, брат Микола, - ответил за Скомороха Сила.
  - Тогда добро, братья...
  Уже, когда они были в отдельной каморке, которую им предоставили для сна, где сопели во всю Ворона и Апанас, Кощей, кутаясь в одеяло, пьяно сказал:
  - Вот так всегда, брат Сила, пока до своих дел доберёмся, массу других переделаем. Что мы за люди такие?
  - То дороги такие, брат Кощей. Спи. Утро вечера мудренее, - буркнул Сила, тут же засыпая.
  ***
  Отряд Микола собрал большой. Как оказалось, тот человек, с которым он тогда разговаривал в будке, староста Молочника. Они часто устраивали спортивные и военные соревнования между Заставой и селом, и часто тренировались вместе. У старосты Молочника была своя дружина и надо сказать добрая, в неё так же входила десятина, которую перенаправили из Великого Терема для защиты Молочника.
  В строю войска было пятьдесят добрых и удалых молодцов. Голова села взял с собой чуть меньше, оно и понятно, Молочника кто-то должен был охранять, если вдруг на стену нечисть полезет. Но Скоморох, окинув сельчан придирчивым взглядом, пришёл к выводу, что и у старосты воины добрые, суровые, серьёзные, решительные и отважные. Назад, ежели чаво, не побегут. С такими можно в бой пойти, пусть даже и стаж у них всего лишь защита стены.
  Выехали как обычно с рассветом. До поворота к полю, на котором стоял корабль, ехали минут сорок. Не доезжая до большака, как и положено свернули и потащились вдоль устеленного белоснежным покрывалом снега. Не густая дымка стояла над равниной, скрывая от любопытных глаз громадину, однако очертание его были видны. Подходя к нему всё ближе и ближе, Кощей ощущал себя гадко, а щенята то и дело скулили. И тот скулёж был ни на какой другой не похож.
  До следующей небольшой развилки ехали минут десять, затем Скелет кивнул им направо. Та дороженька была занесена снегом, продираться через него пришлось долго. А сам Микола с отрядом взял вглубь лесополосы, наказав щуплому пареньку, как только закончит нору делать, чтоб сразу же догонял основной отряд.
  - Короче, тут вот как всё действуеть, - рассказывал парень, рисуя символы, стоя в снегу по колено. Шмыгал носом, покусывал губы. Оставив у кромки поля телегу, а в ней щенков, они снарядились: Сила прихватил кастеты, Кощей кинжал, взяли прочную верёвку. Пока шли к кораблю, Скоморох замёрз. Снег намочил шаровары и проник в сапоги. В тот момент он пожалел, что не переодел штаны. Силе снег был ни по чём, а Ворона с Апанасом то и дело оборачивались в летунов. Остановились они за метров сорок до громадины. - Я значит-ка, порву вот тута и тута сеточку, создам вход. Вы проникните, и я сразу же за вами его закрою-тка. Закрою и свалю. А када вы будете возращаться-ты, так именно в энтом месте рунку и приставите. Любую. Рунка зажгёт старые рунки, мои, и проход снова откроетьси. Это действует так-та. Ничего нового не придумывайте, - он сурово глянул на бывалого Кощея. Скоморох скорчил рожу, мол, ты ещё мне будешь тут указывать, мелочь пузатая. - Начнёте выдумывать и всё полетит по косой избе в поле к морозу на хрен и в репу, - выругался по-Миколовски пацан.
  - Поняли мы. Твори, давай, - буркнул Сила.
  Парень приставил руны к блеснувшей бледной ворожбой сети, и тут же знаки заискрились. Сеть выбросила сноп ярких искр, ослепивших на мгновение. Затем загудела, треснула, зашипела. Мрачные руны разошлись огнём по бледным нитям, ненамного, остановились, зашипели, и бледные лопнули. Образовалась странная дыра, в которую они проникали, чуть ли не ломаясь, как гимнасты. Кощей в некоторых местах обжёгся, коснувшись бледной волшбы. Выругался. Медведь обжёгся намного сильнее, от проклятия сдержался. Проникли внутрь быстрее всех, конечно же, Ворона и Апанас.
  - Послушай, - схватил вовремя Ворону за хвост Сила, когда они оказались по ту сторону сети. Девка тут же вернула себе человеческий вид, уставилась безумными жёлтыми глазами на Силу. - Ты и Апанаська ступаете чётко за мной. Никуда не торопимся и без нас никуда не лезем. Корабль старый. Он может рассыпаться. Да к тому же, вон там, зло. Мало ли кто тут скрывается. Да и мало ли что тут могло образоваться. Так что за мной. Брат Кощей, ты замыкаешь.
  - Ворона понять папа давай, - сказала упырка и пристроилась за Силой, утопая в снегу по пояс.
  Корабль был совсем близко, отсюда хорошо просматривался его остов и что сохранилась ржавая громадина очень плохо. Корабль стоял носом в земле, чуть накреняясь в сторону. Вокруг него, присыпанные снегом, валялись какие-то ржавые, отвалившиеся от него элементы. Металл осыпался трухой и сейчас, лёгкий ветерок, что гулял по полю тихо гудел в его бортовых провалах. Стоявшая на месте дымка, не двигалась, и это совсем не нравилось Кощею. Впрочем, Сила так же был напряжён. Не зря он попросил Ворону и Апанаса двигаться за ним. Хотя да, было бы не плохо, если бы они слетали туда вдвоём и посмотрели что там. А потом... рассказали? Они? Нет. Туда надо идти и Кощею, и Силе. Смотреть своими глазами и если что анализировать увиденное. Потом уже решать проблемы, если таковые появятся. И отвечать на кое-какие вопросы, и на тот, почему Ворона оттуда упала? Она может летать. Или когда проснулась, не могла?..
  Пройдя немного в сторону, Скоморох попытался найти вход.
  - Ворона там. Высоко. И там Ворона упасть дом большой. Дом. Ворона, - говорила упырочка, всё время поднимая голову и тыкая пальцем в небо. Кощей понял, что лезть придётся на самый верх. Однако то и дело глядя на корабль, понимал, что это смерти подобно.
  Небольшой проход между металлическим, присыпанным и землёй и снегом мусором нашёл Сила. Пройдя между этими насыпями, они оказались перед отогнутым в сторону листом. Кто-то обрубил его, загнув в сторону.
  Забрав у Силы одну из верёвок, Скоморох вошёл внутрь, слегка пригибая голову. До Конца Света корабли были другими. Сейчас по морю ходили деревянные, с парусами, в редком случае паровые. Паровыми в основном были речные. Так было удобнее. Чистое железо в этом времени в мореходстве не использовалось, однако порой в состав какого-нибудь корабля входило. Ну и конечно же, не строились такие великаны. Потому Кощей вновь и вновь, как и многие другие, задавался вопросом: как такая махина могла держаться на волнах?
  Внутри было стыло и противно. Ветер нанёс сюда снега, кое-где висели сосульки. Стоял полумрак. Под ногами, спрятанный за пушистой белой "ватой", скрипел мусор. Кощей сразу же понял: когда-то давно здесь кто-то жил. Были вырезаны перегородки, в некоторых стенках сделаны двери, поставлены подпорки, прикреплены лестницы - одни к стенам, которыми были пол и потолок, другие так, от пола до потолка, а в потолке дыры, которыми в данном случае служили стены. Было и такое: отдельные предметы были составлены в ступени, порой подъёмом служили балки или даже металлические ящики, к ним приварены были цепи и прикреплены верёвки. Цепи заржавели, а верёвки сгнили. Потому ящики валялись на полу или же продолжали висеть, прикреплённые к одному углу.
  Они продвигались осторожно, медленно, но уверенно вперёд. Проходили по комнатам со спальными и кухонными зонами, мимо больших пространств для общих дел: то ли для игр, то ли для каких-то представлений, то ли для информации и сбора народа в одном месте. Кое-где до сих пор стояли кровати, столы, стулья, диваны, кресла. Все они были поломаны, разбиты, развалены. В углах, наверху, встречались громкоговорители, хроникусы. Иногда находились на стенах фотокарточки, картины, паласы. Это всё тоже было старым. Что-то выцвело, что-то осыпалось, что-то сгнило. Но что-то и осталось.
  Скоморох старался не отвлекаться на предметы, на вещи, брошенный быт, однако нет-нет да и появлялось желание заглянуть в стол и посмотреть что там. Мелькнула мысль: может он найдёт что-то, что связано с Вороной? Она здесь жила? С родителями? Давно-давно. Потом уснула? Но продолжая подыматься наверх, Кощей стал задаваться другим вопросом: в этих мрачных комнатах не было ни одного гроба. Они конечно могли находиться в другом помещении. Не в каждом же обиталище они располагались. Для таких вещей было специально отведённое место. Здесь этим местом могла являться хоромина, которая находилась на самом верху. Но не раз бывавший в древних хранилищах - с Лучезаром Княжичем где они только не были - Кощей с каждым шагом сомневался всё больше и больше в том, что здесь могло быть нечто подобное.
  Они остановились передохнуть в очередном большом помещении. Комната была завалена всяким хламом, здесь не было снега. Они ушли чуть вглубь корабля - было темно. Скоморох нарисовал несколько рун и стало светлее. Присев на скрипнувшую в гулкой тишине наполовину разваленную кровать, он взял с пыльного покрывала, которым была ещё накрыта постель два связанных резинкой мячика. Неожиданно подумал о щенках. Однако резина треснула и рассыпалась на несколько кусков. Он глянул на Апанаську, тот рылся в небольшом деревянном ящике, Медведь подобрал коробку, но она так же раскололась и развалилась у него в руке. Из неё вывалились какие-то бумажки, спички, зажигалки и флешки - совсем бесполезный материал, от вида которого у Лучезара обычно сводило скулы и он начинал чертыхаться: для сегодняшнего времени эти материалы были бесполезны. А на них оказывалось столько информации. Ворона стояла у лестнице, что вела наверх, смотрела в корявый проём, что прорубили когда-то люди в стене и была не терпелива. Она то и дело издавала звуки, говоря тем самым, что надо идти дальше.
  И они шли вперёд, но иногда петляли по комнатам и коридорам, вдоль ржавых и поломанных труб, чтобы найти лестницы, потому как не везде они были. Когда они остановились отдохнуть вновь, Кощей понял, что пока они шли не увидели ни одного скелета.
  - Ушли отсюда люди, - буркнул Медведь, отламывая от лепёшки кусок, чтобы протянуть его Апанасу. Ворона отказалась, присев рядом с Силой и взяв его под руку, положила голову на плечо. Не устала, просто так легче было перенести чувство ожидания. Она дёргала ногой и кусала губы. Ей хотелось оказаться там, откуда она упала. Там, где был её настоящий дом...
  - Сами ли? - буркнул Кощей, принимая у него кусок лепёшки.
  - Да кто ж их знает, брат Кощей, сами али не сами, - отозвался тихо Медведь.
  - Некоторые вещи сложены аккуратно, некоторые раскиданы. Где-то пусто, а где-то слишком густо. Люди, когда уходят, всё забирают, брат Сила.
  - И такое есть. А есть и другое. Времена были иные. Вон и Столец рядом, и другие поселения. Уверен, ежели поспрашать, так найдутся те, кто хранит память предков об этом доме. Просто ушли отсюдова и всё. Пока строились другой скарб себе и нажили.
  - Ворона дом. Пошли. Ворона идти надо дом. Папа... папа... Ворона, - тянула она Медведя.
  - Ты здесь жила? - спросил Скоморох.
  - Дом. Большой. Ворона. Папа. Дом. Ворона. Идти, - бессвязно говорила упырка и кивала.
  - Словно с дебилом говорю, - покривился Кощей.
  - Ну так и есть же дебильное дитя, чего уж ты, - буркнул Могильщик и встал.
  Они двинулись дальше. Подойдя к одному из подъёмных ящиков, что лежал на одном боку, Кощей вручил Апанасу край верёвки, ткнул пальцем вверх и сказал, чтобы закрепил. Только прочно. Подъём занял не так много времени, но Кощей к тому моменту почувствовал, что начал уставать.
  - Бой тут был, - сказал чуть позже Сила, и Скоморох согласился. Уж больно похоже что вот именно здесь, в кормовой части не люди ломали стены, пол и потолки, а демоны. Ну или какая другая неведомая сила.
  - Ворона! - вдруг крикнула упырка, когда они оказались почти на самой вершине. Здесь было практически всё завалено. В боку зияла огромная дыра и оттуда внутрь просачивался лёгкий, ледяной ветерок, принося еле слышный дурной запах. Хотя, вполне вероятно, запах шёл откуда-то из корабля.
  Вампирка, обратившись в птицу, тут же устремилась между наваленными балками и перегородками вперёд. Здесь были трубы, поломанные столы, кровати, диваны и многое другое, что Кощею было не знакомо.
  - Ворона, стой! - рыкнул ей в след Медведь, но девка его не послушала.
  - Ну что, брат Медведь, полезу я, а ты уж побудь здесь, - сказал Скоморох, глянув на брата.
  - Будь осторожен, - пробасил Сила, и Кощей отметил, каким суровым стало лицо брата. - Чуйка тревожит. Там что-то есть.
  Кощей кивнул, нарисовал быстро пару символов и полез в проёмы, что мелькали между наваленным мусором. Стена под ногами трещала и хрустела, огромная дыра зияла опасным провалом, рваные края были полностью заледенелыми, вниз свисали сосульки. Ледком взялись некоторые металлические балки и трубы, так что ступая на них, Скоморох держался за что-то другое, либо за большую летучую мышь, что кружила рядом с ним. Апанас держал хорошо. В одном месте пришлось осторожно вытягивать обломок двери, чтобы положить его на яму, через которую перепрыгнуть не представлялось возможным, потому что дальше был узкий лаз под наваленные мелкие трубы.
  Когда Кощей ступил на более расчищенное пространство, мельком подумал о том, что в таком месте навряд ли смогли бы люди сделать хранилище. Конечно, можно было бы подумать, что корабль, плывший из точки "А" в точку "Б", вёз гробы с уснувшими упырями и попал в шторм. Потому они и остались здесь. Но...
  Выпрямившись, Кощей сделал несколько шагов вперёд, заглянул в открытый дверной проём, ведущий в комнаты, осмотрел пол, прислушался к себе. В воздухе витал знакомый всё так же еле уловимый запах.
  Скоморох ступил за порог и быстро окинул хороминку взглядом - неясное рычание донеслось откуда-то со стороны, но почему-то Кощей не обратил на него внимание. Прошитые дырами стены, практически сгнившее, заледенелое пространство, засыпанное снегом. Гробы заполняли эту каюту так, будто кто-то их сюда свалил. Некоторые стояли, другие лежали на боках, были такие, что висели на проводах. Такого хранилища Скоморох ещё в своей жизни не видывал. И не видел он столько вскрытых гробов и валявшихся то на них, то под ними скелетов, разложившихся тел. Некоторые были прибиты к огрызкам стен металлическими трубами. Оторванные головы были скинуты в угол, словно мячики.
  Летучая мышь рядом с ним зарычала так, что Скоморох понял - навязчивое рычание до этого доносившееся со стороны было от Апанаса. Кощей успел почувствовать зло и мельком увидеть странное сущее, что держало Ворону за горло. Апанас, тут же вернув себе человеческую форму, схватил его со спины, поперёк груди и рванул с ним прочь. Назад. Благо вход в комнату располагался напротив дыры. Кощей успел схватить свои руны, сжать их в кулаке и бросить вперёд. Там Ворона!
  - Медведь! - крикнул он.
  Сила оттолкнулся от места, где стоял и прыгнул следом за ними. Комната рванула огнём и уже через некоторое время к ним устремилась чёрная птица.
  (1) Некрасов Н. А., Русские женщины
  
  24 глава.
  
  Медведь начал чувствовать неладное, когда они сделали второй привал. Потянуло еле слышной кислятиной. В некоторых местах стояла чуть уловимая дымка. Он не слышал стук сердца или дыхания, но ему казалось, что полумрак, который иногда расступался, когда они оказывались у какой-нибудь дыры, что вела наружу, пульсировал.
  Когда Кощей полез за Вороной, Сила подобрался. Тело само среагировало - Сила приосанился, чуть присел, приготовился прыгать. И стоило Кощею крикнуть и пустить в ход ворожбу, Могильщик оттолкнулся от пола-стены и рванул за ним и Апанаськой. Рваной тряпкой вырвалась из бушующего огня Ворона. А Медведь ощутил спиной жар волшбы и дыхание ужаса.
  Медведь не видел, но Кощей сработал моментально. Как только Ворона вырвалась из нутра корабля, он нарисовал руну и провёл пальцем сверху вниз будто рисуя черту. Знак следовал за перстом, и когда Скоморох поставил точку, вспыхнул искрами и вырос. В следующий миг в знак ударилось нечто чёрное, руна заискрилась и вспыхнула ядовитыми языками пламени окружая их и беря в шар.
  Апанаська, к огромному удивлению Силы, обернулся в Упыря, жуткое существо с огромными крыльями, уродливой мордой, красными горящими глазами, заострёнными ушами, рогами на лысой башке и тощим телом. Однако для Апанаськи тащить даже Кощея оказалось сложным занятием, Скоморох несмотря на своё жуткое тельце весил не мало. И был бы на его месте Лучезар или же Тимур, так справились бы, пусть Упыри людей и не носят. И в тот же момент, Царёнок старался и Сила за них не переживал. Вот он, как раз-таки, падал.
  Могильщик бросил взгляд на Ворону, которая вовсе не летела, а падала тоже, тут же обернулся в медведя. Получилось плохо, но успел. Кости будто не хотели его слушаться. Когда до земли оставалось три метра, Сила выставил лапы и тяжело приземлился на них. Не удержался, кувыркнулся пару раз, попытался вскочить на лапы, но снова завалился и, вспарывая снег, протащился ещё метр. Замер, как раз подле упавшей, окровавленной Вороны. Моментально вскочив и вернув себе форму человека, подхватил её и ринулся к Кощею, которого Апанас не мягко, но опустил на землю. Скоморох рисовал новую руну, чтобы выставить другую защиту.
  Сила успел вовремя. Чёрная тень врезалась в защитную сеть и нити загудели, задрожали и взорвались искрами. Брат чертыхнулся, высказался, копируя Миколу Скелета, но удержал и моментально укрепил щит. Медведь уложил Ворону на землю, тряхнул рукой, смахивая с неё кровь. И только потом понял, что кровь не только упырки, но и его. Глянул бегло на руку, рукав тулупа был распорот. Но на раны обращать внимание не было времени. Он посмотрел вперёд. В нескольких шагах от них клубилось мрачное марево. От него веяло злом и воняло так, что Силу замутило. Могильщик такого никогда не видел. Мрачная, тёмная, густая дымка клубилась, пульсировала, то собиралась в кучу, то чуть растекалась по воздуху, то пыталась приобрести форму человека, то какого-то монстра. При этом неясное существо издавало звуки.
  - Ту... Х...Рэ...
  - Что это?.. - только и успел пробормотать Кощей, как марево, вновь сложившись в человека, стремительно бросилось к ним.
  Скоморох среагировал моментально. Нарисовал знак, и сеть стала плотным слоем огня. Но даже он дрогнул. Кощей покривился - удержал.
  - Как сражаться будем, Кощей? - прохрипел Сила, бросив взгляд на Ворону. Та лежала практически мёртвая, обескровленная более чем наполовину. Кровью сочилась рана на шее, но рваные края уже срастались. Над ней сидел Апанас и жуткими алыми глазами смотрел на неё. От него исходило волнение. И злость.
  - Только ворожба... - просипел Скоморох.
  Медведь кивнул и вернулся к плотной завесе огня и с ужасом отметил, как волшбу поглощает тёмная дымка, медленно, будто не хотя, разрезая языки пламени своим мраком.
  Вдруг подумав о том, о чём никогда не смел даже пытаться думать, но всё же, ощутив липкий страх за брата и упырят, Сила обернулся в медведя. Отойдя назад, до стенки ворожбы, что смыкалась жарким огнём за их спинами, он чуть присел, слегка захрипел, а потом набрав в грудь воздуха, зарычал. Да так, что Кощей закричал в ответ, потому что защитное полотно резко рвануло прочь, вырываясь из-под его контроля. Рык Зверя стал неожиданностью. В некоторых местах лопнув, взметнулось рваными лентами пламя. Тьма же рассыпалась мелкой пылью и сорвалась прочь, рассеявшись по небольшому участку поля, но тут же собравшись в метрах десяти от них. И опять в человека. Вот правда ни лица, ни волос, ни одежды видно не было.
  - Брат! Предупреждать надо! - крикнул в ярости Кощей. Схватив несколько рун, он взмахнул руками. Пламя резко опало. В тот же миг существо ринулось на них, и Скоморох сделал несколько пассов руками. Огонь вырос щитами, плотно ставшими друг с другом и достигая практически неба.
  Медведь рыкнул, предупреждая на этот раз, а затем встал на задние лапы, развёл передние. Существо ударило дымными руками в защиту, явно уверенное, что пробьёт. Но щиты выстояли и не только защитили укрывшихся за ними, но и плюнулись языками пламени и слизали дымку с конечностей существа, оголив тонкие кости. Могильщик тут же изменил тактику. Если были кости, значит существо можно было приложить и лапой! И вместо Рыка он прыгнул вперёд и ударил лапой через щит. Ворожба дрогнула, осыпалась искрами, не причинив ему боли, а существо отлетело обратно к тому месту, с которого начинало свой разбег для очередной атаки. Медведь поднялся на задних лапах выше и опять издал Рёв Зверя. Монстр рассыпался дымом, заклубился, задрожал, заметался в стороны, потом застонал и вновь обрел человеческую форму.
  - Кости то, - просипел Кощей. - Значит, кости. И можно мечом его, и кулаком... Но, Сила, простой силой оборотня тут не обойдёшься. Всё равно ворожба нужна.
  Медведь рыкнул в ответ, соглашаясь с братом.
  - Тх... Рмх... Ух...
  - Что это? - пробормотал Скоморох.
  - Пф, - фыркнул медведь.
  Некоторое время существо стояло на месте и лишь издавало звуки. Скоморох воспользовался заминкой и дописал вязь рун. Затем быстро собрал их в кулаки и перемешал, смял, словно пирожок лепил, затем опять рассыпал. Уже другие. Смешал несколько, творя иной знак из нескольких. Потом подсоединил к этому знаку несколько других. И вот перед братом выросло оружие. Лук получился большим. И Кощей сжал его рукой. Затем бросил несколько рун в землю и тут же выросли огненные стрелы. Скоморох взял одну из стрел, натянул тетиву. Лук загудел, как и подобает волшбе, заискрился, задрожал. Стрела в нетерпении запела, она уже хотела пуститься в полёт.
  - Чтоб тебе обратно в землю лечь, скелет проклятущий, - прохрипел Кощей и отпустил стрелу.
  Существо дёрнулось, обволакивающий кости дым заволновался. Медведь приосанился, ожидая рывка со стороны противника. Скоморох, не отрывая взгляд от зла, поддел пальцами несколько танцующих рядом в воздухе рун и прижал их к груди. Руны растеклись огнём по телу Кощея и образовали доспехи. За спиной волной вниз спустился огненный плащ, а кольчуга из ало-золотых колец, искрящихся и тихо позвякивающих, будто не ворожба то была, а настоящие металлические кольца, упала до колен. На груди у Кощея появился жёлтый щиток, на котором красовалось раскалённое, алое, улыбающееся солнце. Вот на руки легли наручи, они хрустели и трещали ядовитым, густым огнём, ласково охватывающим руки. На кисти легли раскалённые перчатки. Поножи обхватили икры и загудели пламенем. Однако уже через мгновение огонь стих, и наручи, перчатки и поножи стали раскалёнными угольками, между которыми тонкими жилами пульсировала алая ворожба. Последним на голову сел шлем с искрящимися колечками бармицы. За спиной медленно, вращаясь против солнца проступали очертания круглого щита, обозначавшего себя мелкими сполохами золотых искр и рисунком с ломанными линиями.
  Скоморох потянулся за второй стрелой, когда доспехи ещё не до конца окутали его тело. Но первая стрела уже достигла цели, однако цель неожиданно упала вниз густым, чёрным дымом, и Сила подумал, что кости у существа либо гибкие, либо там одни руки? Бред, конечно, но с демонами возможно всё. А может он умеет разваливаться быстро и так же быстро собираться?
  В стороне заплакала Ворона, и Сила бросил на неё скорый взгляд. Тут подумал: кто её обескровил? С раны на шее не могло столько вытечь. Апанас? Нет. Ворона вырвалась из корабля уже в таком состоянии. Значит... Медведь глянул на существо, которое вновь приняло вид человека без лица, да и без одежды. Одеждой ему служил дым. Это было всего лишь очертание, форма. Однако же, могли ли кости питаться кровью?
  Могли. Если это был мёртвый упырь, поднятый мёртвой землёй. А Яма - это уже мёртвая земля. И если проводить параллели, так этот монстер мог вылезти оттуда. Микола говорил Яма начала дышать, значит, что-то там родиться могло...
  Сила не додумал, но был уверен, что его мысли шли в верном направлении. Вторая стрела брата вновь не достигла цели. Существо дёрнулось в сторону, однако ворожба гибко изогнувшись, изменила направление. Она преследовала существо, которое бегало с невероятной скоростью по полю, и снег невероятным образом взлетал вверх, покрываясь гадким зеленовато-жёлтым цветом. Итог марафона закончился неожиданно. Монстр оказался прямо перед ними и тут рассыпался. Могильщик не понял, но увидели они с братом вот что: дым разлетелся в стороны опасной тучей, а вместе с ним и кости. И теперь они чётко смогли осознать, что под маревом покойник.
  Стрела остановилась в сантиметре от щитов и взорвалась густым пламенем. Однако существо за миг до этого вспороло крайний щит чёрным клинком. И запустило внутрь несколько чёрных пылинок. В тот момент стрела и взорвалась. Пламя облизало дым и кости, заставило существо пискнуть и отпрянуть от щитов. Руны заштопали рану на щите, а Медведь схватил лапой пылинки и с силой прижал лапу к ворожбе. Чужая сила ошпарила мягкие подушечки, пронзила тонкими иглами, вспорола кожу и прошлась по кости, однако волшба Кощея выжгла её тут же, оставив лёгкие ожоги.
  - Я пошёл, брат! - крикнул Скоморох и лук моментально обернулся мечом. Однако оставшиеся три стрелы в земле, так и продолжили быть воткнутыми.
  Скоморох выкинул несколько рун вперёд, и они расстелились вперёд огромным покрывалом огня. Существо дёрнулось в стороны, но пламя, растопив снег и тут же испарив влагу, угасло. Сдёрнув со спины щит, который всецело явил себя в его руке, Кощей вырвался за пределы защиты.
  К удивлению Силы, Кощей настиг дымку сразу же. Вернее, как только оппонент вышел из-под защиты, существо изменило направление и врезалось в него, заставив Кощея напрячься. Удар был сильным. Щит в руке брата выбросил сноп искр, завращался, полыхнул языками пламени. Марево отдёрнулось, существо отпрыгнуло, но Скоморох не стал ждать. Мысль о том, что навыки брата заржавели за время мирской жизни, испарились так же, как снег под ногами. Кощей не потерял сноровку, если только был не так быстр, но и это вскоре исчезло. С каждым взмахом, ударом, отскоком, пробежкой, пинком, кувырком Кощей ускорялся, и вот уже через пару минут на поле был воин, у которого и не было восьмидесяти лет простоя.
  Ворожба, которой Скоморох до этого растопил снег и просушил землю, не везде справилась со своей задачей. И кое-где была грязь, и стоявший лёгкий морозец всё равно схватывал её, превращая в ледок. Но слетавшие с меча и щита искры, вновь топили его, а порой и выжимали влагу, и она становилась лёгким туманом под ногами.
  Существо сопротивлялось отчаянно и билось так, будто всегда сражалось. Дым творил то меч, то щит, словно повторяя за Скоморохом, то лук. И тогда Кощей тоже менял оружие. Вот в руке был меч, а после кувырка уже лук. И Кощей хватал рядом парящие мелкими мошками руны, заранее нарисованные и приготовленные, натягивал тетиву и руна тут же становилась стрелой. Срываясь, она летела в существо. Но существо не собиралось ждать смерти. Оно пускало само стрелу или же настигало противника, избегая мрачной волшбы.
  И тогда они вновь сходились в сечи. И Сила видел, брат никак не мог одолеть монстра. Вроде нет-нет и сжигал языками пламени чёрный дым, и даже пару раз прошёлся по костям, однако тварь была всё так же быстра и живуча.
  Вот она неожиданно извернувшись гибкими хлыстами, окружила брата и принялась бить со всех сторон. И Кощей танцевал кругом, то отбиваясь мечом, то защищаясь щитом, то плащом, то цеплял руны и образовывал их в иное какое оружие. Тьма не отступала, и в итоге зацепила Кощея за бармицу так, что та рассыпалась кольцами и опала вниз яркими, огненными искрами. На шее брата появилась небольшая рана, а затем пеплом осыпался наруч, открыв часть руки. Там запульсировал хороший, гнилой ожёг.
  Тогда Скоморох сорвал огненный плащ, размахнулся им и с него слетели многочисленные руны. Закружившись, они запылали сначала мелкими язычками огня, а затем обернулись в жужжащее и гудящее колесо огня. Существо пискнуло и быстро отступило назад, рассыпавшись мелкими тёмными каплями. Медведь попытался в этом мелком сумраке найти кости, однако складывалось такое ощущение, что костей и не было. Но если присмотреться, то можно было звериным взглядом отметить, как эти микрочастицы скрывали хорошо их.
  Кощей отступил немного от чёрной дымки, сделал несколько вдохов. Нет, всё же не таким уже был брат, как раньше. Скорость отняла много силы. Кощей тем временем, отбросил плащ, рассыпавшийся уже непригодными искрами и укрывший собой другой участок снега. Растопил его, но выжать влагу не смог.
  Существо вновь накинулось на него, и Сила не вытерпел, вырвался из-под защиты, рыкнув Апанаське, чтобы оставался. Вырвался вовремя. Тьма вдруг расширилась, стала практически прозрачной. Лишь в нескольких местах была густой, и Сила подумал о том, что в той густоте были кости. Закрутившись вокруг Кощея, который продолжал танец с мечом и щитом, злоба, от которой в тот самый миг понесло такой вонью, что Медведь фыркнул чуть приостановившись, накрыла брата. Окружила его быстро вращающимся кольцом, сжалась, накинула сверху полотно и сжалась вновь.
  Сила в одно мгновение вырос на задних лапах, открыл пасть и издал Рёв Зверя. Тьма всколыхнулась, взвизгнула, затем зашипела, по ней пробежала рябь. И тогда Сила метнулся к существу, на ходу меняя форму с медведя на Зверя и со всей силы ударил туда, где по его мнению должны были быть кости. Когда чернота накрыла брата, стала одной плотностью.
  Сила мог бы поклясться, что услышал хруст, однако лапу опалило и по руке пробежала волна боли, а следом кожа вспучилась гнилыми пузырями. Однако заботиться о своих ранах не было времени. Медведь хоть и отступил, язычок дыма протянулся к нему и тут же расщепился, попытался ужались. Но и Рык и удар Зверя сделали своё дело. Чёрный купол неожиданно разрезало огненное лезвие. Существо заверещало, всполохи огня порезали её на части, и тьма резко отступила. Кощей харкнул проклятие и вырос, держа в руках огненную косу. Тянувшийся за древком хвост горящей бечевы, распушился толстыми нитями и зашипел, исторгая сноп искр.
  - Я тебя... - прохрипел Кощей, сплёвывая, - порежу на мелкие кусочки, тварь гниющая изнутри, в зад Греха тебя.
  Медведь подбежал к брату. Доспехи на Кощее были наполовину опавшим пеплом. Но косу Скоморох держал крепко и от неё шла не шуточная сила. Зверь прорычал.
  - Как огурчик, - отозвался брат. - Прикрой, - попросил он, но мог бы и не озвучивать свою просьбу. Медведь и так был готов.
  Скоморох выпустил из рук косу, и та зависла в воздухе, как две рунки, которые Кощей ещё не использовал.
  - Ну же... давай, выползай, сволочь... - прошептал Скоморох, ударяя кулаками в друг друга, словно это был какой-то призыв. Затем ударил себя в грудь, и нагрудник вспыхнул ярким огнём. Что было дальше, Сила не узнал. Тьма продолжила бой.
  Когда Сила сшибся с дымом, некоторое время рвал его и бил, иногда чувствуя, как кулак проходит сквозь, а иногда будто во что-то упирается. Тьма стонала, повизгивала и издавала иные звуки. Вот она отступила снова, а Сила обратил внимание на то, что бой в сущности продлился несколько секунд. И его кулаки полностью покрыли волдыри.
  Глянув на существо, он нахмурился. Тварь медленно сгущала дым и уже более качественно формировала человека. Появились даже черты лица. Сила бегло подумал о том, что в прошлом существо было человеком. А стало монстром.
  Когда существо отстранило в сторону правую руку и начало сгибать её в локте, Медведь было дёрнулся к нему, но сразу же остановился. В гибких и длинных чуть сжатых пальцах мелькнул клубок белёсого дыма. От существа повеяло жутью.
  Сила обернулся к брату и рыкнул так громко, что сам оглох. Затем сорвался с места. Глядя на то, как Кощей хватает свою косу и стремительно летит к защите, что ещё была крепкой и под которой находились Апанас и уже пришедшая в себя Ворона, Медведь ускорился. Скоморох так и не дозвался Мрачного Жданца.
  Ворвавшись под защиту, они пропустили мимо ушей тираду Апанаськи, Сила не обратил внимание на вдруг зарыдавшую Ворону. Он смотрел на монстра, который неожиданно не стал пускать в их сторону ничего убийственного. Пока. Вместо этого белёсый шарик, успел вытянуться, почернеть и обрести форму... Медведь моргнул, фыркнул, чуть задумчиво прорычал.
  - Брат Сила, это что у него в руке? - прохрипел Кощей, втыкая косу в землю и зажимая руны в кулаке, чтобы тут же на их месте вырос лук.
  Сила снова рыкнул, не отрывая глаз от предмета. Глаза перевёртышей, упырей и колдунов видели хорошо, но ему казалось, что он ошибается.
  - Смею заметить, что человеку бывает полезно время от времени убедиться в собственной глупости. Хотя удовольствия это еще никому не доставляло,(1) - прорычал Царевич.
  - Спасибо... - в том ему просипел Кощей, вытягивая стрелу из земли и наблюдая, как и Сила, за тем, как существо подносит вытянутый чёрный предмет к губам.
  - Дудка - простейший музыкальный инструмент в виде полой трубки с отверстиями, - озвучил общую мысль Апанас всё тем же шипяще-рычащим голосом, будто ругался. Или, скорей всего, злился.
  Существо держало тонкими и гибкими пальцами дудочку, обхватывала мундштук чёрными губами и дудело. Оно дудело, и Сила не мог принять факт того, что он первый раз в своей жизни увидел Дудочника.
  - Стреляйте в меня в пяти шагах, я позволяю,(2) - рыкнул Апанас.
  Громче рыкнул Сила.
  - Молчи в тряпку, сопляк лопоухий. И без тебя знаю, что стрелять надо! - прорычал Кощей. Но Царёнок, не отрывая жуткого взгляда от врага, кивнул и произнёс:
  - Апанаська.
  Кощей отпустил огненную стелу. Тетива издала гудящий звук, дёрнулась, просыпала вниз искры. Кощей потянулся за второй. И вот полетела следующая. Потом третья. Но существо, не отрывая дудки от губ, изогнулся, рассыпался в тех местах куда должны были угодить стрелы мелкими молекулами, затем перенёс кости в сторону. Стрелы изогнулись, попытались попасть в тело, но существо отняло вторую руку от дудки, не глядя взмахнуло ею и стрелы окутала тьма, а потом они дружно взорвались.
  Существо оказалось совсем близко от них. А в стороне в этот момент что-то громко взорвалось. Вверх взметнулся чёрный, больше похожий на сажу столб и по земле прокатилась волна ярости и злости. Затем столб просыпался вниз мелкой шелухой и полетел в стороны, вырастая высокой стеной, чтобы смести всё на своём пути.
  - Назад! - проорал Медведь, в этот момент подумав о телеге: там их скарб, там деньги, там их дом, там кони и там - чёрт возьми! - Снежок и Платина! Сам не понял, когда вернул себе человеческий вид.
  Сила уже забыл, когда в последний раз так бегал. Однако, преодолев несколько метров, они врезались в гудящую бледную сеть. Кощей ругнулся так, что у Силы завернулись в трубочку уши. Он резко прижал руну к сети, создал дыру, и они побежали дальше вновь, не обращая внимания на ожоги от бледной волшбы. Ворона и Апанас обернулись летунами и были быстрее всех. Упырёнок тут же схватил поводья, он был готов.
  Чёрная волна нагнала их у повозки. Кощей обернулся и накрыл всех огненным куполом. Пока бежал, рисовал руны. Лук и коса пропали, теперь в руках брата оружия не было.
  Скоморох захрипел, когда тьма сжалась, будто пытаясь проглотить маленький по сравнению с ней шарик. Однако, вытянутая вверх рука, пусть и дрогнула, но удержала и не позволила тьме сжаться. Доспехи просыпались пеплом, и рука покраснела. На ней проявились так знакомые Силе волдыри. Медведь заскрипел зубами, бросил вокруг себя взгляд, но ничего за пределами накрывшей их темноты не увидел. А та давила и давила, и Могильщик отмечал, что купол сужается и пламя, вытягиваясь языками, чтобы уничтожить злую сущность, просыпается им под ноги и устилает полог пеплом.
  - Вы... ход... и... гондон штопанный... Смород...ной... Чтоб тебе всю жизнь быть кучей говна, Мрачный Жданец! - выкрикнул Кощей.
  Когда из глубин души выходил тёмный дух Мрачный Жданец, Скоморох менялся не только в лице, но и внутренне. Он будто бы отдавал ему часть себя, а тот знай, вдоволь веселился, рассекая тела врагов на право и налево, не забывая однако и головы снимать с плеч. Медведю всегда он казался странным и жутким. Брат говорил, что когда тот говорит с ним, так внутренности пробирает могильный холод. Откуда тогда такое преобразование? И несмотря на то, что Кощей его, конечно же, контролировал, Силе не нравился этот дух.
  Пламя рвануло из висящих рядом с Кощеем рун так, что Могильщик отпрянул назад, ткнувшись могучим плечом мертвяку в морду. Ещё на лице Скомороха не проступили символы, когда он схватил все руны в кулак, крепко сжал их и выбросил вперёд себя знак.
  - Нкха! - выкрикнул Кощей и его лицо исказила жуткая ухмылка. И пока он дирижировал, знак, врезавшись в купол изнутри, прошил его сотнями нитей, закручивая в мелкие коконы гасящую прежнюю ворожбу тьму.
  Медведь глянул на брата и чуть скривился. На лице проступали неизвестные символы, схожие с теми, что порой были на богах. Вокруг глаз появлялись чёрные отметины, делая его вид более устрашающим, на лбу загоралась вязь мелких знаков, охватывая голову ободом. По носу скользила вниз длинная чёрная линия, а губы окрашивались в тёмно-синий цвет, как у покойника. Уголки губ удлинялись до мочек ушей, отчего рот казался и правда скоморошичьим. Кожа лица становилась бледной и в глазах начинало плясать пламя.
  Напарницей Мрачного Жданца всегда была коса. Большая, с длинным изогнутым лезвием, правда с деревянной рукояткой, но попробуй разруби эту деревяшку, на которой были накорябаны чьей-то неумелой рукой символы. На конец древка был врезан железный крюк, за который цеплялась толстая бечева. За него же крепилась верёвка, чуть потоньше, на ней был привязан вырезанный из деревяшки символ, и только Мрачный Жданец знал, что он означал. Сила предполагал, что эта деревяшка их договор.
  После того, как Скоморох кинул в защиту огненный знак, в его руке тут же появилась коса. Крепко сжав её тощими, но сильными руками, Кощей вновь жутко ухмыльнулся и провернулся так, что пламя сорвавшееся с изогнутой железяки, разрезало и их купол и тьму, что давила на ворожбу. Однако одного раза было не достаточно, и Скоморох прокрутился вокруг себя снова, а потом ещё раз. Посмеялся немного, вращая в руках смертельное оружие и чуть им же не разрезая полог и своих коней - Медведю пришлось чуть сместиться - затем нанёс практически исчезнувшей тьме ещё пару ударов, и только после успокоился.
  - Отлично-о-о, - протянул как-то не так Кощей. Однако символы тут же сошли с лица, а коса приобрела немного иной вид. Скоморох нахмурился, подумал, уходя в себя, а потом процедил: - Дебил пальцем деланный, мать его так. Вот что с ним не так, а, брат Сила? - тяжело спросил он Медведя. Но Могильщик промолчал.
  ***
  Мрачный Жданец спас им жизнь. Но Скоморох был уверен, что выстоял бы и сам. Выстояли бы с Силой.
  Первым, что они с братом сделали, как только злобная волна была побеждена, это окинули взглядом территорию. Перед ними предстало выжженное поле. Бледной сети, окружавшей Древний Корабль, не было и в помине. Чёрная сущность достигла и его. Хорошо по нему прокатилась и сейчас тот, обуглившись, медленно осыпался ржаво-чёрной пылью, умирая окончательно.
  - Мёртвая земля, - произнёс Медведь.
  Дудочника нигде не было. Задаваться вопросами не стали, а запрыгнули на передок повозки. Сила забрал вожжи у пацана и щёлкнул поводьями. Кони сначала не отозвались на команду.
  - Пошли, родимые, - шепнул Кощей, посылая им руну и тем самым очищая их головы от всякого маршрута. Сила ударил второй раз, и кони дёрнулись вперёд. Теперь Медведь мог ими управлять, как хотел.
  Кони ускорились, однако дорога здесь была плохой, потому Сила придерживал скакунов. Доехав до развязки, брат повернул их в том направлении, куда ушёл Микола. Кощей волновался за побратима тоже, но при этом внимательно осматривал наполовину, а то и полностью сожжённые деревья, тьма уничтожила и их. Пытался найти Дудочника, ведь не могла та сажа пожрать его. Они из одного теста.
  Кашлять Скоморох начал тогда, когда они вырулили к Яме. Лесополоса осталась за спиной и им предстал печальный пейзаж. Огромная выжженная земля без единого кустика, без деревца и снега. Лишь где-то там, совсем недалеко от дороги дышала едким, чуть видным дымом Яма.
  Сразу же после Кощея закашляли Ворона и Апанас. Скоморох глянул на них, ощущая во рту странный, кисловатый привкус. Упырята кривились, крякали, вытягивали языки, вытирали рукавами рты. Ворона уже пришла в себя, но была ещё слишком бледна. Синяки пролегли под глазами. Кто-то выпил её. Кто? Не уж-то тот Дударь? Но об этом Кощей решил подумать потом. Кашель сдавил горло, Скоморох понял - тьма их отравила.
  Сила резко натянул поводья, и кони остановились в шагах двадцати от Ямы.
  - Апанаська! - громко крикнул упырёнок, тут же заливаясь кашлем. Кощей глянул туда, куда он указывал. Недалеко от них светился ярким светом шар, в котором находились люди.
  - Туда! - рыкнул Медведь и спрыгнул с передка.
  Они бежали, оглядываясь, кашляя и чувствуя удушливый запах смрада и кислоты. Вокруг стояла губительная тишина, лишь где-то в лесу трещали сложённые деревья, и где-то там, далеко стонал древний корабль.
  Кощей ощущал радость за выживших и надеялся на то, что выжили все. Но опыт бывалого вояки то и дело подкидывал печальные картины из прошлого.
  - Стойте на месте! - вдруг крикнул тонкий, женский голосок, когда до защиты им осталось несколько шагов. - Вы отравлены!
  Они резко замерли, и Ворона вдруг повалилась на Силу, хрипло кашляя и выплёвывая пепел. Кощей хотел было ругнуться, но рот наполнился противным сухим веществом и Скоморох сплюнул на землю, заливаясь кашлем, следом за Апанаськой. Лишь Сила оставался нормальным, бабулины шнурки его защищали. Тлели слегка, не опаляя однако его волос.
  - Теперь идите к нам! - через казалось бы целую вечность крикнул всё тот же женский голос, и они двинулись вперёд. Сделав несколько шагов, Кощей угодил в яркую сферу, которая приняла и упырят и Силу. Задыхаясь от наполняющего рот пепла, Кощей повалился на землю и некоторое время так лежал, кашляя. А затем смог сделать глоток воздуха. Над ним склонилась богиня. Она нарисовала на его лбу знак, затем нарисовала на голове - Кощей где-то потерял шапку, оттого и голова мёрзла, только сейчас это заметил! - затем накрыла его бледной сетью. Кощей поморщился, но противиться не стал.
  - Ты как, брат Кощей? - вопросил, склонившийся над ним Микола. Ну слава Космосу, живой! Вон и Артемий, староста Молочника, и другие дружинники. Правда не все.
  Скоморох что-то просипел в ответ и тут же закашлялся. Однако дышать было намного легче.
  - Вот и славно, брат, - кивнул Скелет.
  - Микола, что случилось? - вопросил Сила, вытирая лицо ладонью.
  - А вот то и случилось, брат Медведь, - сипло ответил Скелет. - Подошли мы, значит, к этим местам, тока вон с той стороны обошли. Там оставили коней. Разделились, двинулись к Яме. Яма дышала, но не более того. Начали тут рисовать знаки, думать и рядить, как лучше. В плане было три варианта, сам же понимаешь, выбрать надо было один-тка. И вроде ж выбрали правильный. Дык и начали не спешненько так, закрывать дыру. Она чуток побурчала, порыгала, пару десятков мертвяков к нам выпустила. Пришлось немного на них отвлечься. И всё вроде ж хорошо получилось-тка. А потом ты загромыхал. Я ж тебя услышал. Да все ж услышали. И ещё через некоторое время Яма как взорвалась. Вот пришлось прятаться.
  - А что случилось у вас? - спросил в свою очередь староста Молочника.
  - А вон что, - буркнул Медведь и кивнул куда-то в сторону. Скоморох уже прокашлявшийся и почувствовавший себя намного лучше, поднялся. Правда липкая сеть бледной волшбы его ещё окутывала, лечила. - Вот эту гамадрилу штопанную гнилыми нитками мы встретили, брат Микола.
  Примерно в тридцати метрах от них стоял Дудочник, дул в свою дудку, будто его ничто не волновало. А по всему полю, усеянному пеплом и чёрной сажей, поднимались демоны, пока что медленно и не решительно, словно не хотели пробуждаться. И Скоморох всё шире и шире открывал глаза. Но теперь его удивлял не Дудочник, а то, что он подымал мёртвую нечисть. Никогда прежде он такого не видел. И сам никогда демонов не подымал. Не потому что не мог. А потому что демонов невозможно было поднять. Умирая, они быстро разлагались и даже костей не оставалось.
  - Это... - захрипел Скелет. - Дударь?.. И нечисть мёртвая...
  Ему никто не ответил. В этом не было надобности. Каждый видел то, что видел.
  - Вот тебе и слухи, брат Микола, - просипел чуть позже Кощей.
  - Батя, как будем быть-ка? - ещё через некоторое время спросил кто-то из дружинников.
  - Сражаться будем. Сражаться, сынки! - твёрдым голосом ответил Микола, выпрямив плечи и показав молодцам удалую храбрость и отвагу. Дружинники сурово кивнули, подобрались. Бежать никто не собирался. Да и смысла не было. - Ежели понадобиться до последнего вздоха и последней капли крови будем-тка сражаться. Мы будем биться тут, здесь и сейчас, ибо за нами те, кого мы оставили на заставе-та и в Молочнике. За нами наши семьи, наши дома, наша земля. Наша Славорусия Светлая матушка! Если мы сейчас побежим, какими же после этого мы будем защитниками, какими отцами, братьями, мужьями, женихами, сыновьями! Если мы побежим, то умрём бесславные, трусливые и жалкие. И станем частью этой армии. А эти демоны и этот Дударь так и останутся здесь, а мёртвая земля разрастётся. И кто-то другой придёт, чтобы уничтожить её. Чтобы уничтожить нас трусов-тка. Так что будем сражаться. Возможно, погибнем и всё равно станем частью этой армии, но твой товарищ обязательно упокоит тебя и это зло. Вот только, говорю вам, сынки, надо вернуться! Надо! Поэтому бейтесь так, чтобы суметь увидеть завтрашний рассвет. Кто знает может о нас сложат песню...
  И тут Микола глянул на Скомороха, а Кощей лишь слегка улыбнулся, одним уголком губ. Да уж, если он здесь останется лежать, то уже ни про кого и ничего не сложит. Но оставаться тут Кощей не собирался.
  Микола продолжал говорить, и парни, поднимая высоко головы, слушали его, набираясь ускользнувшей храбрости, отваге, силе духа и желанию вступить в бой и снести хотя бы одному демону голову. Для кого-то из них это был первый настоящий бой, для кого-то нет, но все как один верили в то, что победят. И это самое главное. Кощей на мгновение прикрыл глаза и вспомнил свой первый бой. Бой навязанный Космосом, бой, где он из юнца превратился в мужчину, стал истинным колдуном. Тот самый бой, который определил дальнейшую его судьбу. Того бога он никогда не забудет, бога, что упал на их деревню и уничтожил всех, кто там был, от мала до велика, тех, кто был ему дорог. На том месте сейчас мёртвая земля, но река всё так же спокойно течёт, и в ней всё так же полно рыбы. И кромка леса спокойно огибает эту землю, и иногда к той кромке выходят животные... И демоны гуляют там.
  - Сейчас распределяю группы. Действуем так, как на учебных встречах, - услышал Кощей голос Миколы и вынырнул из своих мыслей. Глянул на Силу, что стоял с жутким видом и смотрел на то, как демоны стряхивали с себя пепел, а Дударь продолжал играть, и музыка эта была странная: тихая и... икающая что ли.
  - Апанас, - позвал Медведь упыря и тот сразу же повернул голову к нему. Серьёзный и решительный. Готовый вступить в бой сейчас же с самым сильным противником. И что, что падёт смертью храбрых, главное в сражении и главное сделать всё, чтобы уничтожить врага. - Берёшь Ворону и к телеге. Отгони повозку вон туда, к защите коней отряда брата Миколы. Там и оставайтесь. Ясно?
  - Царь, - кивнул серьёзно Апанасий.
  Снежок и Платина остались под соломой, забившись туда от страха. Они там одни. Сердце Кощея дрожало и трепетало при воспоминании о них. Теперь они такие же члены семьи, как Ворона и Апанас. Они ещё маленькие и требуют защиты. И кони - любимцы! - тоже требует её!
  - Я возьму Дудочника на себя, - продолжил Скоморох.
  - Посмотри на них, - вдруг ткнул пальцем в демонов Сила, словно и не слыша его и Миколу, который раздавал короткие, но дельные приказы. Кощей глянул на демонов, глянули и остальные, будто не видели их ранее. - Это же упыри. Не демоны, а Упыри.
  Кощей присмотрелся и вновь удивился. А ведь и правда. Мертвецы смутно были похожи на людей, они сразу же приняли третью форму перевоплощения. И такое могло быть, но обычно мертвяки сначала являлись в образе людей, а потом могли и перевернуться.
  Вот покойники открыли пасти, и как один показали острые клыки. А затем чуть нагнулись, округляя выпирающие позвонками спины, вперёд и выпустили уродливые, костяные, с наросшей на костях рваной плотью крылья. Да, в том-то и проблема - Упыри могли летать!
  - Так и быть, брат Кощей, бери на себя Дударя. Брат Сила, подможи ему. Получится? - вопросил Микола, не сводя взгляда с армии Упырей.
  - Получится, - просто отозвался Медведь. - У Дударя под тьмой кости.
  - Скелет? - удивился Артемий.
  - Скелет, - просто кивнул брат.
  - Вот и славно, - сказал Микола, не став вдаваться в подробности. Принялся дальше раздавать указания, иногда перекрикиваясь с другими защитными полями. Кощей отметил ещё два купола не далеко от них.
  - Вот что, брат Кощей, - сказал Медведь, доставая из карманов кастеты. Забыл про них. Оно и понятно, недавно приобрёл. - Первым пойду я, ежели ты не против, - это был не вопрос, это было утверждение. Кощей лишь кивнул, соглашаясь с братом. - Поборюсь с ним своей силушкой, а ты пока побудь в сторонке и сговорись со своим Жданцом. А то что-то он у тебя странный совсем стал. Нам это не надобно. Битва горячая ожидается и в этой битве есть шанс отправиться в космическую тьму. В твои силы я верю, ты сильный, брат. Но нельзя забывать о том, что на каждого сильного, найдётся кто-то посильнее. И что жизнь, это не поле перейти. Смерть она приходит негаданно. Однако, ты же сам понимаешь - не сейчас. Ещё рано.
  - Понимаю, брат Медведь, - снова кивнул Скоморох.
  - Вот и славно, брат Кощей, - хмыкнул Сила и ухмылка у него была жуткая.
  - Ну как, братья, сынки, готовы?! - вдруг вопросил Микола. Сила глянул на упырят, на них же глянул Кощей. Ворона, пусть и боялась, цепляясь отчего-то за рукав куртки Апанаса, однако Царёнок выглядел решительным и жаждал вступить в битву.
  - Апанас, ты меня понял? - вопросил с нажимом Могильщик. И Апанас сказал:
  - Апанаська, - и даже Кощей прочёл в этом тоне: "Так точно, командир".
  - Мы готовы, брат Микола.
  - Готовы, батя! - гаркнули парни. Из соседних куполов долетел хор глоток тоже.
  - Погодите, - остановила всех богиня, у Кощея ёкнуло сердечко. Какая же красавица! Коса толстая, губки - малина, носик аккуратненький. За тулупом фигурки не видать, однако пышностью та не страдает. И всё же - Кощей перевёл взгляд на грудь - там должно быть всё в порядке. - Послушайте, от взрыва в воздух вылетели частицы яда. Пока не знаю, что за яд, но лечение есть. Вы сами в этом убедились. Сейчас воздух стал чище, однако, если кому-то станет дурно, пожалуйста, обращайтесь к этому шару. Спокойно входите в него и оставайтесь до тех пор, пока не почувствуете себя лучше. Это лекарский шар. Вы меня поняли?
  - Да! - дружно отозвались дружинники.
  - Алёнка, это всё? - вопросил Микола.
  - Я буду на подхвате! - серьёзно и решительно сказала девица. Хороша, чёрт возьми! Но не сейчас! Сейчас в первую очередь Дудочник и армия Упырей.
  - Ну дак, вперёд, братия! - скомандовал гортанно Микола, и парни вынырнули из защитного круга и через десять шагов вступили в бой. Ворона с Апанасом обернулись летунами и взмыли вверх. Из-под защиты выпрыгнул Сила и скоро поторопился к Дудочнику и только Кощей с Алёнкой остались под куполом.
  (1) Агата Кристи, Человек в коричневом костюме
  (2) Островский А.Н., Бесприданница
  
  25 глава.
  
  Сила не торопился, старался соблюдать расстояние. Он предположил, что Дудочник если не останется на месте, так не далеко уйдёт. А пока, первая группа парней Миколы, сошлась с первой волной Упырей. Парни отрубили головы двадцати тварям, остальные пролетели мимо. И угодили прямо в волну огня. Колдунами руководил Микола. Огромная волна пламени понеслась дальше, уничтожая на своём пути всё и каждого. Достигла Дударя, однако ударилась о чёрный порог, взлетела вверх, рассыпалась брызгами, а затем искрами. Они не причинили вред Дудочнику, не потому, что перед тем выросла тьма, а потому что ворожба утратила силу, отдав всю на уничтожение группы Упырей.
  Сила пролетел по голой земле, иногда втаптывая в неё редкие останки костей, а затем оказался один на один с Дудочником. Чёрная дымка так и осталась стеной перед Медведем, однако Сила не думал останавливаться. Ещё в пути он обернулся сначала в медведя, а потом в Зверя. Когда оказался в нескольких шагах от существа, подпрыгнул и со всей силы ударил по стене. Тьма рассыпалась на молекулы, Зверь опустился на землю, а Дударь уже был в стороне, в паре шагов от него. Ушёл.
  Сила собрался броситься на противника снова, когда с обеих сторон на него налетели Упыри. Огромные крылья подняли с земли пепел. Вурдалаки выпустили когти, открыли пасти, показывая вновь большие клыки. Медведь изменил стойку, крутанулся, чтобы удобнее было, присел, затем кувыркнулся, дабы избежать удара когтей, вскочил и ударил со всего маху правого. Попал прямо в морду. Затем ушёл от удара левого, некоторое время сражался с ним, затем подоспел другой. Вклинился в битву правый. Медведь то и дело отправлял их в полёт крепкими ударами, однако они вновь и вновь накатывали. И Сила уже начал злиться, когда к нему тут же подоспел Микола. Скелет взял на себя противника, а Медведь захватив одного из Упырей за заднюю лапу-ногу, прокрутился с ним и швырнул его в Дудочника.
  Упырь пролетел пару метров и рассыпался прахом. Налетевший было на него другой мертвец дыхнул таким смрадом, что Зверь отшатнулся. Глянул на него и покривился. Несчастный был наполовину сгнивший, кое-где проступали кости, плоть не совсем наросла. Его рассёк огненным мечом Скелет.
  - Брат, ступай скорей-тка! - крикнул он. А затем отвернулся к защитным куполам. - Стрелки! Товьсь!
  Медведь побежал к противнику и понял: павшие Упыри вновь воскресают. И на этот раз быстрее прежнего. "Их подымает мёртвая земля, - думал Сила, - это мёртвая земля... Надо закрыть Яму... И надо убить Дудочника. Он тоже подымает их... А может заставляет Яму пробуждаться?!"
  Медведь быстро оценил обстановку и рыкнул. Упыри не собирались заканчиваться. В них полетел веер стрел, сначала огненных, затем бледных. Микола рисковал, запуская так близко две враждующие волшбы. Однако у каждой стрелы была своя цель. Но и они били порой мимо. Упыри горели, разлагались, обращались пеплом, а Сила не мог никак добраться до оппонента.
  Он взял левее, однако откуда-то сверху упало сразу несколько Упырей. Медведь рыкнул, заработал лапами. Рядом пронеслась волна огня, затем взлетела вверх, рассыпалась искрами. Упыри отступили, взлетели вверх, кто-то прижался к земле. Рассыпались, сгнили, стали пеплом и вновь воскресли! Медведь бросился бежать вновь. Решил сделать большую дугу, мимолётно отмечая, что Апанаська выполнил указ. Повозка только что ворвалась под мрачный купол, гонимая несколькими мертвяками. Но когда оставалось до Дудочника несколько шагов, тот вновь рассыпался дымом, в некоторых местах густым - там были кости! - в некоторых местах жидким. Перетёк в другую сторону, и Сила дёрнулся за ним, но в него врезался вурдалак.
  Пропустил!
  Сила схватил Упыря за челюсти и зарычал, глядя тому в мёртвые, белёсые глаза. Дыхнуло смрадом, но Медведь напряг мышцы, сломал челюсти и, вскочив рывком, отбросил монстра прочь. И тут же схватился с другим вурдалаком. Битва захлестнула с головой, в груди сердце забилось быстрее и чаще. Душу окутала злость и ярость. Он был в центре битвы, несмотря на то, что сместился влево, его окружали товарищи, которых он не знал, он бился рядом с теми, кого быть может и не узнает. От защитных куполов летели стрелы. Рядом мелькали мечники. Копьеносцы. Тут сражались оборотни и вампиры, простые люди и колдуны. В стороне, на защите коней, а теперь уже и повозки Могильщика, были ведьмачеи.
  Кощей появился неожиданно. Он ворвался в эту густоту, как подобает врываться главному герою дешёвых романов, которыми зачитывались бабы Кощея. Его огонь сожрал многих Упырей, коса, нет не Мрачного Жданца, простая, ту, которую он у тёмного духа копировал, косила вурдалаков легко и просто. Тут-то Медведь понял, хватит дурачиться. Ударив со всей силы противника, он резко отпрыгнул назад и заорал, да так, что несколько мчавшихся к нему Упырей обратились пеплом. Скоморох быстро нарисовал несколько рун, и стена огня загородила путь мертвецам, разделив поле неровной линией. Она пронеслась от него в стороны, ломаясь и изгибаясь, будто отгораживая того или иного товарища по оружию от врага, даже если они были в сшибке. Линия резала противника, и тот осыпался пеплом, и та часть, что осыпалась рядом с дружинниками, оживала вновь, но парни тут же уничтожали мертвяка. Огненная стена окончив свой путь на земле, в следующий миг вытянулась до самих небес, осветив голубой небоскат, по которому медленно прогуливались ватные облака ярким светом, а затем упала вниз и на полпути рассыпалась искрами.
  Сила немного отступил, а затем ринулся вперёд. Дудочник оказался в шагах двадцати от него. Основная часть Упырей лежала пеплом под ногами, они подымались быстро, но всё же медленнее бежавшего к своему оппоненту Силы. Дудочник продолжал дудеть в дудку, стоял окружённый вурдалаками, те словно защищали его. Когда до "музыканта" осталось метра три, Медведь высоко подпрыгнул с занесённой лапой для удара. Но в тот момент, когда Зверь уже практически достиг противника, вурдалаки сделали гору, забравшись друг на друга, и один из них схватил Медведя за заднюю лапу костлявой, полусгнившей рукой и резко дёрнул вниз. Могильщик упал прямо в ядовитую толпу.
  Несколько быстрых ударов сердца Сила дёргал задними лапами с острыми когтями, пытался ударить передними, а затем чихнул и издал Рык Зверя. Некоторые сразу же обратились пеплом, кто-то удержался на ногах. Медведь вскочил, взмахнул лапами и остатки тех, кто ещё стоял, оглушённый, легли у ног прахом. Сделав шаг, Сила оказался лицом к лицу с Дудочником. На короткий миг тот перестал играть, поднял чёрные веки и посмотрел на Силу тёмными провалами глаз. Потом скользнул в сторону, но Могильщик опередил его. Здесь Медведь доверился чуйке Зверя и оказался прав. Зайдя за спину врагу, Сила распрямил пальцы, выпустил когти и полоснул существо по спине. "Кинжалы" разрезали дымку, скрипнули по костям. Взгляд вырвал из густого чёрного марева тонкий позвоночник.
  Стон разлетевшийся над полем боя, заставил вурдалаков задрожать и в один голос зашипеть, останавливаясь. Скрежет оказался таким противным, что Сила отступил назад и мотнул головой. А Дудочник резко обернулся и распался дымом. В тот же момент опала пеплом вся его армия. Парни растерялись, но Микола зычно прокаркал, чтобы не расслаблялись. Принялся перегруппировываться. Староста Молочника организовывал вынос раненых и убитых с поля боя. А Медведь стоял на месте, тихо порыкивал и смотрел на дымку, которая волновалась. Он примеривался куда бы ударить. Внимательно следил за противником, а тот следил за ним.
  - Чума-а-а! - не своим голосом совершенно неожиданно заорал Кощей. Медведь сделал ошибку. Бросил противника и посмотрел туда, куда смотрел брат. Через поле от терявшейся на горизонте лесополосе, вспарывая лежавший там снег к ним торопился огромный демон, а за ним и даже обгоняя его, мелкие.
  - Меняемся, Медведь, - сказал Скоморох, оказавшийся рядом с Силой. Взмахнул огненной косой, и бечёвка, пока ещё не распутав нити, взлетела следом за древком, раскидывая снопы искр.
  Сила кивнул и тут же отбежал в сторону, уступая место Кощею. Сделал несколько шагов по направлению к нечисти. Всмотрелся вдаль. Возвышаясь над мелкими демонами, словно исполин, Чума торопилась к ним и две головы на тонких шеях болтались так, что вот-вот и оторвутся. Но Медведь знал, эти шеи крепкие. Попробуй отгрызи, так и зубы сломаешь. Чума была тощая, давно не ела, а значит, голодная. Длинные ручища болтались, как верёвки, большие ладони с шестью пальцами порой загребали снег. Вот нечисть вышла на прогорелый участок совсем недавно родившейся мёртвой земли - земля их впустила, а демонам было всё равно где их "еда" - и Сила увидел тонкие ноги с длинными пальцами. Драться с этим врагом приходилось мечникам и копейщикам. Ворожба не всякая её брала.
  Медведь бросился вперёд быстрее остальных. Крепко сжал кулаки, кастеты ему нравились всё больше и больше. Он даже не посмотрел на брата и на бывшего своего оппонента, перед глазами была лишь Чума. Голодная! Сражаться с этой тварью один на один и так гиблое дело, а уж когда она в таком состоянии и подавно. Однако подмоги может и не быть. Да и кто-то должен с ней вступить в бой. Сила решил что этот кто-то будет он. Кощей занят Дудочником. Небольшая армия Миколы - хворью, а ежели покойники опять встанут, так и ими. Он уже не боялся. Нечисть не боялся! Просто иногда шёл холодок по спине. Какие же они неприятные, мерзкие и опасные! Как же легко когда-то жилось людям без них!
  На пути Медведю попался шустрый демон. Обогнав всех, он мчался к пище. Чем-то он напомнил собаку, которая спешит вперёд, чтобы принести палку и порадовать хозяина своей быстротой и ловкостью. Он был чёрным, одни лишь глаза горели красным. Бежал на четырёх лапах, а сзади хлестали воздух влево-вправо два хвоста. Его пасть была открыта из неё вывалился красный язык. Большой пятак шумно и хрипло вбирал воздух и выдыхал его вместе с каплями соплей. Демон не знал, что из себя представляет огромный Зверь, летящий на встречу не только с Чумой, но и с, казалось бы, нескончаемой стаей, но он ошибочно предполагал, что Зверь будет его первым лакомством.
  Сила даже не думал уходить с линии нечисти. А тот, хрюкнув противно, подпрыгнул и полетел навстречу своей гибели. Медведь приостановился, оттянул правую назад и, согнув её в локте, сильнее сжал металл в кулаке. Потом ударил, да так, что голова монстра раскололась на несколько частей. Демон при ударе отлетел в сторону на приличное расстояние, но он ещё не упал на землю, когда Сила помчался дальше. Продолжая свой бег, Могильщик вдруг подумал: а что если Дудочник подымет и этих демонов? Ведь изначально они подумали о нечисти, когда увидели первый раз Упырей. Но тут же забыл об этом.
  Чума, заприметив бегущую к ней жертву, чуть нагнулась вперёд. Растопырив ладони, что заскользили по пепельной земле, открыла рты, показывая пеньки жёлто-чёрных зубов. Оттуда вырвалось радостное, а может и нет, хрюканье. Красная радужка без зрачков, задёргалась. Вот она загребла пепел и землю в ладони и швырнула в лицо Зверю. Сила отпрыгнул в сторону, уклонился, однако часть пыли накрыла его, и Медведь фыркнул, мотнув головой. И тут же неуклюже завалился на плечо, сделал несколько быстрых кувырков, уходя от протянутой к нему ручищи. Вскочил и отбежал ещё дальше, чтобы следующий удар Чумы его не задел.
  Остановившись, демон снова хрюкнул, повернул головы в его сторону, неуклюже развернулся. Оказавшись у нечисти за спиной, Медведь замер, ожидая, когда тот окончательно довернётся, путаясь в длинных руках. Но, не успев толком сменить направление, тварь нагнулась ещё ниже и устремилась к противнику, раскрывая рты шире. Сила метнулся в сторону, затем проскочил между голов, рискуя напороться на длинные языки. Пробежав несколько метров, он резанул когтями по лодыжке левой ноги и устремился дальше по широкой дуге.
  Чума тихо застонала, резко развернулась, чуть не упала. Головы заболтались на длинных шеях, как мячики, сначала качнувшись в разные стороны, а затем к друг другу. Получился громкий удар, но Чума даже не покривилась. Головы вновь стали прямо, а ручищи потянулись к Медведю. Ладони шлёпнули по земле и подняли слой пепла. За пару секунд до того Сила отбежал чуть правее, и сразу же устремился к ней. Но тварь подняла ногу и с силой опустила её.
  Медведь среагировал моментально, сложился пополам и спрятал голову в тело. Кувыркаясь, прокатился под ступнёй, совершая наиглупейший поступок. Однако с этой позиции Силе было удобнее прямо на ходу встать на задние лапы, резко развернуться и, выпустив когти, ударить ими по пятке. А потом без задержки резануть по сухожилиям.
  Чума застонала, оставаясь в нелепой позе: ладонями она так и продолжала упираться в землю, а левая нога приподнялась. Попытавшись подняться, она завалилась на бок. Головы вновь ударились друг о друга. Из ран побежала кровь. Почуяв кровь, некоторые мелкие демоны, избегавшие до этого пищу Чумы, повернули к ним. Сила встал на четыре лапы и громко зарычал. Рык Зверя, разлетевшийся по полю, заставил многих отступить, но кто был покрупнее, лишь на мгновение замерев, всё-таки тронулись к ним. Но яркий свет спалил их.
  Рык повлиял и на Чуму. Та замерла, хрюкнула, словно всхлипывая. Но уже через пару ударов сердца неуклюже начала распрямляться. И Сила помедлил. Нечисть оказалась к нему жуткими рылами, встав на четвереньки. На раны она внимания не обращала. Она решала сложную задачу: как подняться.
  Медведь примерился и ринулся в бой снова: нужно дорезать ступню. Вот только стоило Силе оказаться у злополучной ноги, как огромная лапища, скользнув пальцами по земле, отбросила сопротивляющуюся пищу в сторону. По телу прокатилась волна боли. В морду полетел пепел. Могильщик про себя матюкнулся.
  Сила упал на бок, проскользил пару метров и тут же поднялся. Мотнул головой. Фыркнул. Сейчас заиграй Дударь свою мелодию и чёрт знает, кто на лице Медведя окажется. Фыркнув ещё раз, Сила присмотрелся к Чуме. Та поднялась на ноги, застонала, запрыгала, подбирая раненную ступню. Головы в который раз ударились друг о друга. Медведь призадумался. Эти чёртовы головы. Когда одна - легко, когда две - сложно. Правую будешь отгрызать, левая тебя слопает.
  Но стоять на месте - не дело. Сила сорвался в бег. Был быстрым. Оказавшись между ног, ударил кастетами сначала по одной, затем когтями по другой, вновь по той, что не была ранена. Чума то и дело подымала ноги, но это ей не помогало. Удары Зверя её настигали всё равно. И тогда Чума разозлилась. Крутанулась так, что пепел вновь взлетел, замахнулась и сцепив руки в замок, опустила их на землю. Медведя в том месте уже не было, а когти с силой прошлись по левой ступне, почти разрезав её на две половинки.
  Демон громко застонал, хрюкнул. Резко разогнулся и чуть не упал. Головы дёрнулись и встали ровно, вывалились изо ртов языки. Нечисть дыхнула смрадом, запищала отрывисто. Отступивший Медведь зарычал, затем приосанился и издал Рык Зверя. Чума жалобно хрюкнула в ответ, замотала головами. Хрюкнула снова. Открыла рты и издала противный, протяжный писк.
  - Сила! - вдруг донеслось откуда-то, но Медведь так и не посмотрел на окликнувшего его Миколу. - Мы подсобим!..
  Сила, бросившись навстречу своему опасному противнику, отметил лишь, что подмога была небольшой: вместе со Скелетом четверо. В тот момент, когда он подумал, что этого вполне достаточно, он достиг Чумы. Понял, что оказался слишком быстрым, потому пришлось чуть задержаться. А демон, живя лишь инстинктами, опустил ладонь вниз, веря в то, что жертва станет пищей вот именно сейчас. Но Сила резко ушёл в сторону, полоснул по ручище когтями и, вскочив на неё, подпрыгнул вместе с дёрнувшейся конечностью. Опасный трюк, но к головам нужно было как-то подобраться. На миг показалось, что он летел прямо в открытый зев, однако именно по этому зеву Медведь и примерился ударить. Траекторию рассчитать было некогда, но такой трюк он уже проделывал. Его кулак угодил прямо в верхнюю челюсть монстра. Голова нечисти дёрнулась в сторону, ударяясь о другую голову и заставляя её приникнуть к плечу здоровым, уродливым ухом.
  Зверь скатился вниз, но ловко приземлился на четыре лапы. Некоторое время Сила метался из стороны в сторону, иногда лишь ударяя по ногам. Чума пыталась его растоптать, не обращая внимание на раны. Но жертва была слишком юркая. В какой-то момент, левая ступня опасно легла на ребро, но Чума сумела устоять, оперевшись на длинную руку. Тут же заверещала.
  Сила попытался нанести удар вновь, но нечисть взмахнула рукой. Сжатые пальцы в последний момент распрямились, и Могильщик получил щелчок. Казалось бы лёгкий удар пришёлся в плечо, но Зверя отбросило назад. По телу прокатилась волна боли. Но тут же вскочив, Медведь бросился на врага опять, и битва продолжилась. Сила потерял терпение. Медведь разозлился. Зверь был в ярости!
  Некоторое время они обменивались ударами. Медведь пропускал тоже, хотя казалось был быстрее. За это время Сила смог отрезать несколько пальцев на ногах, потом несколько на руках, да ещё укоротить слишком длинный язык одной из голов. Он даже забрался на плечо монстру и вонзил в него свои когти, разрезая мышцы. Затем кое-как допрыгнул до шее, полоснул по твёрдой коже, но сразу же вынужден был отступить, так как демон резко нагнул голову, чтобы придавить огромной черепушкой своего противника.
  Когда Медведь отпрыгнул в сторону и дал себе несколько секунд передышки, между ног монстра пробежал Микола и накинул простую цепь на ногу, опутав ею лодыжку. Затем быстро отбежал прочь, дабы нечисть не накрыла его ручищей. В тот же момент в эту ручищу полетела ещё одна цепь. Тяжело обвилась вокруг запястья.
  И пока Чума отвлекалась на цепь, другая опутала вторую ногу. Четвёртую не удалось накинуть. Тварь дёрнула рукой, и цепь пролетела мимо. Тогда демон захватил её и дёрнул на себя. Парень, что держал цепь, взлетел вместе с ней вверх и отправился к головам. Он бы отправился в пасть к монстру, если бы не гибкий волшбеной хлыст. Он опоясал неудачника и резким движением потянул прочь. Но демон добычу упускать не спешил. Изо рта вырвался язык и оплёл дружинника. Демон дёрнул головой и тело разорвало на части. Одна упала на землю между Чумой и спасителем-колдуном, что пытался вытащить товарища, а другая оказалась во рту у твари. Не изменило ситуацию и то, что Микола и его товарищи тянули накинутые цепи в стороны.
  Медведь, рыкнув, разбежался и запрыгнул на спину демону. Крепко врезаясь в тело острыми когтями, подтянулся, оттолкнулся и подпрыгнул что было силы, оказавшись на холке. Чума взвизгнула. Хрюкнула. Потянула руку, дабы скинуть надоедливую мошку. Но цепь держали крепко. Она взмахнула другой рукой, шлёпнула по тому месту, где был Сила. Могильщику пришлось съехать по спине, но удержаться когтями. Она шлёпнула по спине, но при этом нелепо дёрнулась, чуть не завалившись. Медведь же, успел подтянуться выше, и вновь оказаться на плече. У основания шеи. Тогда нечисть попыталась слизать противника порезанным языком. Но Сила увернулся. Выпустив когти сильнее, до предела, он вонзил их в ложбинку между шеей и плечом. Зверь вознамерился отрезать ту голову, что жевала.
  Сила напрягся сильнее, хотя бы половину отрезать. Хотя бы часть! Зарычал в ухо. Демон повёл плечами. Повернул голову, чтобы вновь попытаться слизать Зверя, вспарывающего его тело, но и на этот раз ничего не вышло. Тогда он уронил голову на плечо, и Медведь успел отпрянуть. Здесь Микола и парни натянули цепи сильнее, и Чума села на шпагат, дёрнувшись в сторону.
  Медведь удержался от рывка. И самое главное, смог протянуть когти дальше, разрезая твёрдые канаты сухожилий и вен. Микола - чёрт пузатый! - бросив цепь, тут же ринулся на врага, обнажая клинок. Острый меч вспорол воздух и разрезал монстру живот, а брошенное воином копьё, влетело в щеку второй головы и вышло острым, зазубренным наконечником из другой щеки. Когда Микола рубанул демона по ляжке, Сила уже резал вторую половину шеи.
  Та голова, которую пытались отрезать, вдруг приняла свою участь. Изо рта валила густая, вонючая, смешиваясь с жёлтой слюной кровь, выпученные глаза смотрели куда-то вдаль. Алый цвет радужки померк. Вторая же голова, получив серьёзную рану не только копьём, но и потеряв язык, только качалась из стороны в сторону. А рука, на которую не накинули цепь, оказалась пригвождена к земле несколькими копьями.
  Когда кровь залила всё тело, и Сила уже не смог держаться на могучих плечах монстра, да и сам был в склизкой жиже, то соскользнул вниз. Тяжело опустившись на землю, он примерился. Рыкнул что-то подбежавшему парнишке. Обернувшись в волколака, тот чуть согнул спину. Медведь отступил. Разогнавшись, Могильщик шагнул на спину оборотня, оттолкнулся и подпрыгнул. В полёте Сила размахнулся, сжал крепко в кулаке кастет. Удар был таким мощным, что боль пронеслась по всему телу, и только тогда Сила вдруг подумал о своих ранах. Но обращать внимания на это не было времени.
  Голова Чумы отлетела в сторону и упала в тучу мелких демонов, придавливая часть из них. Нечисть протяжно завизжала, набросилась на еду скопом.
  Скатившись вниз, Медведь на миг замер на земле, завалившись на бок, но затем поднялся. Раны кровоточили, ленты и шнуры на голове тлели сильнее обычного, выжигая на нём ядовитую демоническую жидкость.
  - Брат, отдохни! - крикнул ему Скелет. - Сынки, за мной! - скомандовал тут же он, и парни кинулись к монстру.
  Сила некоторое время наблюдал за тем, как они слаженно работают. Быстрые и сильные, смелые и крепкие. Режут монстра, а тот стонет и визжит, пытаясь встать, взмахивает раненной рукой. Но затем валится на спину, перекатывается на грудь. Как снова пытается встать, уцелевшими, наполовину отросшими пальцами раздаёт щелчки. Как отбрасывает противника, но тот, несмотря на раны, идёт на него снова.
  Чума защищает вторую голову. Ей надо продержаться немного, всего-то минут десять-пятнадцать. Вон из порезанной шеи уже выпирает уродливая шишка - новая голова растёт! Отрастёт и Чума снова будет, как прежде. Но если успеть снять вторую голову, так демон умрёт окончательно!
  Вот Микола взмахнул мечом и сделал большую рану на шее. Ещё два таких удара и вторая голова отлетит. Они успеют!
  Но Зверь, что внутри Силы, не хочет делиться добычей. Потому Медведь сделал шаг, потом второй, затем третий. И после ускорился. Достиг демона в тот момент, когда тот упал на живот. Оказавшись у него на спине, он поскальзываясь на крови, добрался до головы и ударил по затылку, проломив череп. Раны для такого сильного удара были не помеха. Потом Сила вонзил когти в шею. Напрягся, зарычал так громко, что нечисть всхлипнув, обмякла. А шишка, набухнув, вдруг покрылась трещинами и стала кровоточить.
  Всё закончилось тогда, когда Сила практически отрезав голову, соскочил с тела монстра. Оказавшись перед ним, он схватился за жёсткий чуб волос, зарычал снова и потянул башку на себя. Микола совершил ещё один удар, Сила потянул сильнее, и голова отделилась от туловища.
  Откинув голову, Медведь отошёл от дурно пахнущего демона, из шей которого обильно вытекала кровь. Тяжело дыша, Зверь посмотрел на небо. Солнце склонилось к закату. Вот как. А день, оказывается, буквально недавно начавшийся, уже закончился.
  ***
  Мрачный Жданец так и не отозвался. Потому Кощей, разозлившись, надел на себя доспехи и вышел из-под купола и понёсся на помощь брату. Определив для себя противника, замер напротив дымки, внимательно глядя на него. Через некоторое время сменил косу на лук и тул. Широкий колчан висел за спиной, иногда просыпаясь искрами на землю.
  Огненная стрела легла на тетиву, чуть задрожала, заискрилась. Когда тетива медленно стала натягиваться, стрела задрожала сильнее. А когда указательный палец Кощея погладил огненное основание, будто успокаивая, она стала неожиданно тонкой, словно спичка и тихонько заурчала, как котёнок. Всё это время Кощей неотрывно смотрел на дым, что оставался на месте, лишь слегка подёргивался да перекатывался.
  Когда Кощей отпустил стрелу, дымка дрогнула. Разделилась на два облака, метнулась в стороны, потом опять к друг другу, чтобы соединиться. Стрела преследовала того, что был справа. Затем пробила сгусток марева, но пролетев сквозь и одарив снопом искр, удалилась вперёд и где-то там врезалась кому-то из демонов прямо в глаз.
  К тому моменту Кощей наложил следующую стрелу. Дым молниеносно скользнул прочь, и Скоморох некоторое время преследовал его, пуская вдогонку стрелы. Дудочник то и дело ускользал, и в какой-то момент Скоморох понял, что тот торопился к Яме. Замерев на миг, Кощей увеличил лук, вытянул тонкую стрелу, наложил на огненную тетиву её. Стрела тут же увеличилась в размере. Кощей натянул тугую ворожбеную "струну", закусил нижнюю губу, прищурился, следя за чёрным облаком и пустил волшбу вдогонку. Лук тут же исчез, и Кощей принялся дирижировать, управляя ворожбой.
  Однако копьё, которым стала стрела, лишь пробило пустоту и ушло к Яме. Там над ней взорвалось снопом искр, но именно это заставило противника свернуть. Тогда Скоморох сжал руну и тут же явил меч. Взмахнув им, отправил в противника сноп искр. Сноп в полёте разлетелся многочисленными дисками и настиг-таки Дудочника. Слизал с него часть дыма. Существо застонало, но путь свой продолжило. Даже приобрело форму человека.
  Скоморох ринулся следом. Стараясь миновать поле брани, отмахиваясь от мелких демонов, что нет-нет, да норовили его цапнуть за ногу или же запрыгнуть ему на спину. Кощей, старался не останавливаться, крутился, как юла, не теряя из виду тёмный силуэт. И когда существо оказалось в нескольких метрах от Ямы, Скоморох бросил меч на манер копья. В полёте огненный клинок обратился в копьё, пролетел над землёй, разбрасывая искры и языки пламени, врезался в землю перед Дудочником и взвился вверх сначала столбом, а затем развернулся, как свиток, став стеной из огня и загородив тем самым путь к Яме. Существо взвизгнуло вновь, дёрнулось, метнулось в сторону. Но Кощей оказался на его пути, взмахнул косой, собираясь срубить голову монстру.
  Коса противно заскрежетала, коснувшись костей, пыхнула огненным пламенем. Дым осел пятном, а в сторону отлетел жёлтый череп с острыми клыками. Кощей глянул в пустые, мрачные глазницы и на мгновение потерялся во времени, провалившись в темноту. Ощутив удушающую вонь, он тяжело задышал и сразу же сложился пополам от приступа кашля. Щеки коснулось что-то холодное, пронизывающее до костей.
  Тело среагировало само. Ещё разум был во мраке, когда Кощей отскочил в сторону, потом ещё раз, затем нагнулся, взмахнул казалось бы вслепую косой, крутанулся вокруг своей оси. И только после вернулся к реальности. Дым упал к его ногам, закрутившись кольцами, как в прошлый раз. Вот как! Значит, череп в данной ситуации не имел никакого значения. Дым - вот истинный враг!
  Скоморох начертил знак, за ним второй, третий и четвёртый, при этом он взмахивал косой, отгоняя кружащиеся кольца прочь, не позволяя им сузиться. А те так и норовили стянуть его верёвками и... Выпить! Не мертвец пьёт, а дым. И как это понимать, Кощей не знал. Но углубляться в размышления даже не пытался. Ему это не надо.
  Отогнав ненужные мысли, Скоморох щёлкнул пальцами, применяя следующее заклинание. Знаки вспыхнули пламенем, затем набухли, как резиновые шарики, наполненные водой, и взорвались снопом искр. Устремившись одной волной к Кощею, они окружили его и укрепили доспехи. За спиной выросли крылья. Ворожба сделала взмах, и Кощей взлетел вверх, но тут же приземлился в паре метрах от дыма, как раз рядом с демонами. Крылья исчезли, осыпавшись пеплом.
  Взмахнув косой, Скоморох разрезал вокруг себя мелкую нечисть. Сделал ещё один взмах и начертил знак. Столб огня сжёг остатки, пробив ему дорогу к Дудочнику, который уже не убегал, но ждал его у края Ямы, держа в руке череп.
  Кощей бросился к нему, забирая второй рукой руну и сжимая её в кулаке. Существо отреагировало моментально, кинуло, к большому удивлению Скомороха, голову назад, и та, проделав широкую и большую дугу, стала падать в Яму. Вместе с броском он кинулся на Кощея, а Кощей в свою очередь бросил руну в монстра. Та сразу же стала шариком, заискрилась, полыхнула огнём. И когда оказалась рядом с Дудочником, взорвалась. Кощей сменил к тому моменту косу на меч, однако существо, пригнувшись, резко ушло в сторону от взрыва и атаковало Скомороха справа.
  Кощей защитился щитом. Несмотря на то, что удар противника был сильным и круглый щит обдало чёрным дымом, который тут же начал проникать в тонкие нити ворожбы и рвать её, Скоморох отбросил противника, и замахнулся в ответ мечом. Огненный клинок вспорол воздух и обрушился на чёрный клинок противника, полыхнув едким пламенем. Некоторое время они обменивались крепкими ударами, от которых руки Кощея дрожали и мышцы отзывались судорогой и болью.
  В какой-то момент Кощей понял, что чёрный дым поглощает его волшбу. С каждым прикосновением к нему, меч истончался и просыпался пеплом. И когда меч стал совсем тонким, словно рапира, Скоморох оттолкнул Дудочника, нарисовал руну и резко присел, чтобы вновь появившимся клинком сделать удар по ногам-лапам.
  Дудочник отпрыгнул, но вернулся, занося клинок над головой, остриём вниз. Скоморох уклонился, откатился, затем подскочил и пропустил удар. Меч противника вспорол доспехи и коснулся кожи. Рана была не глубокой, но в том месте тут же появились волдыри, а доспехи будто прогнили. Это удивило. Но лишь на секунду. Некогда было отвлекаться.
  Дударь ускорился, и Кощей ушёл в оборону. Некоторое время он лишь подкреплял свой щит, то и дело второй рукой рисуя руны. Существо вокруг него кружилось, заставляя Кощея чувствовать страх. Но Скоморох не боялся. Скоморох ждал и проклинал тот момент, когда пропустил удар. Рана на теле начала жечь и пульсировать.
  Нарисованный мизинцем символ, Кощей хранил как зеницу ока. И когда Дудочник лишь на доли секунды приостановился, чтобы сменить направление, Скоморох выкинул его в сторону. Символ вспыхнул яркой искрой и тут же испустил сгусток дыма, взметнувшегося вверх. Дудочник дёрнулся, отпрыгнул, рассыпался дымом. Снова собрался. На секунду замер.
  Тонкая огненная сетка упала на противника сверху, впилась острыми концами в землю и придавила Дудочника к ней. Кощей сбросил искрящийся щит, вытянул руки, принялся дирижировать. Вот сеть запылала, затем взвилась большими языками пламени, однако пламя сразу же опало. Вверх взметнулись чёрные иглы, разрезая сеть.
  - Гнида... - прохрипел Кощей. Отпустил ворожбу, отпрыгнул в сторону и приложил к ране горящую руну. Поморщился, кусая губы. Боль адская.
  Однако удар он пропустил. Дудочник и правда будто повторял за ним. Одна из игл вырвалась из-под сети, взлетела и вращаясь ударила рядом со Скоморохом в землю. Взорвалась. Кощей отлетел в сторону, упал. И не успел моргнуть, как над ним уже навис враг. Перекатившись, кувыркнулся, затем отполз в сторону и снова сделал кувырок. Меч противника всё же настиг его, однако алый плащ, взъярился огнём и отпугнул Дудочника. Скоморох вскочил, рисуя руну, сжал её и тут же появилась коса. Взмахнув ею, отправил к Дударю сноп искр и покривился. Рана отозвалась новым приступом боли.
  - С...с...тн...х... - заговорило неожиданно существо, скидывая с себя несколько капель объятого огнём дыма.
  - Да пошёл ты, - хрипло рыкнул Скоморох.
  - Н...ха... - зло выдохнуло существо.
  - Ну да, - зачем-то сказал Скоморох, неустанно рисуя символы. Вокруг него уже танцевала целая вязь, но именно сейчас он стал ощущать привкус пепла во рту. Яд. Ладно, пусть будет так, доспехи немного притормозят его действие. Надо лишь укрепить их. И Кощей прижал несколько рун к телу. Доспехи вспыхнули огнём, и Дударь, словно ожидавший именно этого, вновь устремился к нему.
  Некоторое время они обменивались ударами, и удары у противника были всё такими же сильными. Кощей понимал, рано или поздно он сдаст позицию. Он уже чувствовал усталость. И пусть в скорости Дудочнику не уступал, однако это только вопрос времени, когда его силы иссякнут.
  "Выходи, пёс шелудивый! - рыкнул про себя Скоморох, обращаясь к Мрачному Жданцу. - Выходи, шарик дырявый, твою налево по косе прямо в столб".
  Именно в этот момент Скоморох потерял из вида оппонента и ощутил его дыхание у себя над головой. Взмах чёрного меча снёс часть шлема - острый стержень и вьющийся плюмаж из искр. До головы не добрался, Скоморох успел отскочить. Существо попыталось напасть с другой стороны, но Кощей среагировал быстро. Он размахнулся косой, бечёвка размоталась, оставляя за собой снопы искр и тонкие огненные дорожки. Кощей отпустил подругу, направляя её в Дудочника.
  Коса врезалась в существо, располосовала его на две части, бечева ударили по дыму, осыпав снопом искр, затем распушённые концы задымились. Развернувшись, оружие вернулось в руку к хозяину. Дудочник пискнул, распался густым облаком чёрного дыма и бросился к казалось бы не защищённому Кощею. Скоморох порубил густой дым на несколько частей, оказавшись в момент "танца" на том месте, где пробил противника косой. На земле лежало два разрубленных ребра. Однако радоваться было некогда. Дым сгустился, неожиданно сжался так, что из него выступили перемешанные кости, а затем взорвался.
  Скомороха отбросило к уродливым, полусгоревшим деревьям. Дудочник взвизгнул и моментально оказался рядом. Занёс над ним огромную чёрную косу. Мелькнула кисть, сжавшая древко. Кощей уклонился и некоторое время у них шла ожесточённая борьба. Кощей осознал, что марево становится жиже, ворожба убила часть дыма.
  - Выходи, брат Жданец! - выкрикнул Скоморох, когда Дудочник лишь на секунду затормозил. - Выходи!
  Когда Дударь вновь атаковал его, Скоморох ощутил ярую злость. Следующий удар был настолько сильным, что Скоморох осел на одно колено, поднимая руку с щитом. Щит раскололся и осыпался пеплом. Кощея обдало смрадным дыханием. Следующий удар он парировал косой, но он был сильным. Кощея отбросило снова назад, на этот раз он ткнулся во что-то острое. Спасли доспехи. Не успел вскочить. Дудочник уже был тут как тут. Но Скоморох успел взмахнуть косой прежде, огненное лезвие прошло в пустоту, однако удар сумела остановить бечева. Верёвки оросили противника и его оружие искрами. Дударь пискнул, отпрыгнул. Кощей вскочил.
  - Выходи, брат, - просипел уже спокойно, без злости и раздражения Кощей, и на этот раз Мрачный Жданец откликнулся.
  "Иду", - дыхнуло внутри замогильным холодом. Скоморох заскрипел зубами. Органы на миг сковало будто льдом. А затем его душу потеснила иная сущность. Это всего лишь три секунды, но порой казалось, что эти секунды вечные.
  - Как чудненько, - прохрипел Кощей, ухмыляясь в пустое, наполненное дымом лицо противника. Он не успел парировать удар, Дудочник ударил, когда символы только проступали на лице Кощея. Однако Скоморох успел сгрести ворох рун и приложить их к своему животу. Чёрная коса разлетелась сажей, стоило ей столкнуться с рванувшим из плеча Кощея пламенем. Скоморох взмахнул косой Жданца и бечёвка полоснула несколько раз дым, разрезав его сотнями искр.
  Дудочник заверещал и сразу же поспешил к Яме. Кощей пискляво усмехнулся, издав нечто вроде смешка, и последовал за ним.
  - Погоди, горшок из сажи, - хрипел Скоморох, криво ухмыляясь. - Погоди!..
  - М...нх...а...аках... - издав звук, Дударь резко остановился у края Ямы. Обернулся. Вытянул по направлению к затормозившему Скомороху руку - голую кость с висящими на ней лоскутками дыма. - От...и...м...
  Кощей замахнулся косой, и в тот момент Мрачный Жданец схлынул. На мгновение Скоморох потерял связь со временем. На глаза наползла тьма, а когда осознание пришло к нему, он уже падал в Яму, а рядом с ним, устремляясь вниз и больше на него не обращая внимание, летела дымка, унося с собой несчастные кости. Вдруг Кощею показалось, что он замедлился, но ощущение того, что он стремительно летит навстречу чему-то жуткому, испытал остро. Осознание того, что в Яме нет ни воды, ни любой другой жидкости, пришло только тогда, когда его пальцы нарисовали парочку символов. И прежде, чем они загорелись, бледный кнут опоясал его и потянул прочь из бездны.
  Скомороха бросило на землю под защитный бледный купол, расположившийся рядом с Ямой. Тот, где оставалась богиня Алёнка был намного дальше от них.
  Но толком не осмотревшись, Кощей быстро начал писать двумя руками.
  - Ты что делаешь? - спросила его ещё одна богиня. От неё исходила аура ведьмачея.
  - Ворона!
  - Апанаська!
  - Закрываю Яму, - прохрипел Кощей, не обращая внимание на бросившихся к нему упырят. - Присоединяйтесь, - окинул он присутствующих взглядом. - Мне одному не справиться.
  Богиня кивнула, отдала несколько указаний. Вытянула из большого кармана шнур с несколькими завязанными на нём узлами. Трое колдунов - двое раненых, один нет - встали рядом с Кощеем.
  - Ворона делать! - крикнула упырка.
  - Не мешай, - рыкнул Скоморох и отодвинул её и Апанаса в сторону.
  Парни рисовали руны, ориентируясь на Кощеевы, даже иногда стирая начерченное или же меняя знаки местами, потому как формулу Кощей рисовал быстро, а некоторые символы имели свойство исчезать или сгорать. Однако ведьмачька не собиралась им помогать, она повязала шнурок Кощею на шею, несмотря на то, что он был занят написанием символов, отошла назад и зашептала. К тому моменту Яма слизала с Кощея практически все доспехи. Небольшую часть забрал Мрачны Жданец, так неожиданно уходя. Остальная осыпалась пеплом.
  Когда Кощей закончил, то хлопнул в ладоши, выдохнул и вытянул вперёд руки. Начал дирижировать. Знаки тут же заплясали, заискрились, вспыхнули маленькими язычками пламени. Проявили не терпение.
  В метрах тридцати от них продолжалась битва, солнце зашло за горизонт и на поле боя опускались сумерки. Казалось бы демоны могли уже закончиться, но не тут-то было. Они будто заколдованные прибывали и прибывали, и Кощей с удовольствием влился бы в битву, но Яму нужно было закрыть!
  Он взмахнул кистями, и часть рун, смешавшись, полыхнула языками пламени. Кощей лёгким, небрежным жестом отправил его прочь, и огонь, сначала рухнул к ногам хозяина, а затем устремился вперёд. Вырвавшись из-под бледной защиты, отчего она нервно пшикнула искрами, он, оказавшись у края Ямы, губительной волной стёк вниз. И сразу же противный писк донёсся до ушей всех, кто был на поле.
  Огонь заполнял провал в земле. Он шипел, гудел, дрожал, кипел. Плевался искрами. Он сжигал всё, до чего прикасался, он сжигал саму сущность и саму землю, гниль, что заполняла Яму, кости, что покоились на дне. Он бурлил. А потом неожиданно рванул вверх и снова вниз.
  - Давайте! - крикнул колдунам Кощей, и бледняки накрыли своей ворожбой яростную волшбу Кощея.
  - Сильнее! - крикнул Скоморох, удерживая свою ворожбу. Колдуны глянули на него, мол, опасно! Мрачная ворожба и так соприкоснулась с бледной. Волшба гудит уже по другому, исторгает опасные искры, дрожит. Можно не удержать!
  Но Кощей держал, несмотря на усталость. Несмотря на раны и на яд, который медленно, но вытягивал шептун богини. Он держал, продолжая стоять с вытянутыми руками. Пальцы были напряжены, губы плотно сжаты, глаза чётко смотрели на яркое пламя, что легло поверх огня, несмотря на то, что оно выжигало зрение.
  И держали парни. Тоже раненые и уставшие. Но стояли рядом, не смея отвернуть.
  Вот что-то наполненное злобой толкнулось снизу, но пламя так и осталось на месте. Ещё один толчок, а затем протяжный, жуткий стон, прорезавшийся сквозь гулкое рычание мрачной ворожбы. Этот отчаянный стон пролетел над полем, взбудоражил пепел, и истлевшие вурдалаки вновь начали подниматься.
  - Сильнее! - повторил Кощей, и парни напряглись, будто вдавливая свою волшбу в мрачную.
  Огонь Кощея выплюнул вверх тонкую иглу, рассыпался искрами. Попытался убрать ненавистного вечного противника. Но тут же сменил оппонента. Продавил вниз сильнее, будто пытаясь проникнуть под дно, туда, где дремало нечто жуткое.
  Зло внизу дрогнуло, издало ещё один стон, но бледный колдун, тот, что был по левую руку от Кощея, отправил руну вперёд. Стон потонул. Но сущее ударилось в огонь, и Кощей отступил на шаг. Рыкнул, собрал рукой оставшиеся символы, бросил их в бледную волшбу.
  - Держите! - крикнул Скоморох, и на миг опешившие парни, сжали кулаки вытянутых рук. Руны упали на яркий свет, прожгли его, потянулись вниз. Бледная волшба задрожала, заволновалась, заискрилась, стала набухать. - Держите, сказал! - повторил Кощей так, что парни вздрогнули. Всё тот же колдун сумел отправить в общий поток ещё пару своих рун. Но ворожба всё равно беспокоилась.
  Кощей сумел сделать несколько движений руками, и руны, упав в озеро огня, обернулись внутри него в копья. Скоморох выплюнул хриплый выдох, сделал несколько пасов и копья устремились вниз. Они врезались в дно, пробили его, разошлись сетью и вспыхнули ярким пламенем. Пробили бледную защиту, которая мелко взорвалась в нескольких местах. Вместе с пламенем вверх взметнулся дым, но он сразу же вспыхнул исками и осел густым облаком, укрывая дыру собой.
  - Держим, - прохрипел Кощей, продолжая дирижировать. И бледняки продолжали тоже, хотя один из них готовился упасть в обморок. Нужно было усыпить ворожбу. Отпустят - взорвётся.
  Сколько прошло времени Кощей не смог точно сказать. Однако, когда ворожба успокоилась и дыра укрылась плотным белым облаком, Кощея кто-то подхватил под руки и помог отойти в сторону. Через некоторое время он пришёл в себя. Рядом сидел Медведь, и он опирался на его могучее плечо. С другой стороны сидел Апанаська. А по другую руку от Силы - Ворона. У ног брата поскуливали Снежок и Платина. Они жались к стопам Могильщика. Скоморох отметил, что тот был без сапог. В одних носках.
  - Ну, ты живой? - спросил Скоморох, посмотрев на брата.
  - Живой, - прохрипел Сила, усталыми глазами глядя на мёртвое поле, где совсем недавно шла ожесточённая борьба. На мрачное небо медленно заползала Луна Лея, бледным светом освещая жуткую картину.
  Кощей прикрыл глаза и провалился в темноту.
  
  26 глава.
  
  Небесный Пик был небольшим городком. Располагался он на склоне сопки и тянулся до самой её вершины, будто уходя в небо. Здесь добывали руду, которую потом отправляли в Большую Столицу, а там уже по другим весям. Несмотря на его отдалённость, жизнь в Небесном Пике кипела такая, что проезжавший мимо человек каждый раз удивлялся и не находил ответа на вопрос: почему же так?
  В Небесном Пике добывалась не только руда. Иногда шахтёры находили древние находки и либо уничтожали их - простому мужику история была ни к чему - либо отдавали Бабьей Избе. Потому здесь и открыли филиал Избы, а порой сюда прибывали молодые искатели древностей, ну или пираты, что отвозили находки на чёрный рынок. И казалось бы, все сопки изрыли и откопали всякого, однако всё равно находили и всё равно торговали, потому что торговать в открытую старинными находками было запрещено мировым законом. Однажды проезжая по этим местам, Лучезар наткнулся на телегу, которая вывозила в ущелье для уничтожения мусора часть автомобиля, кусок от стиральной машины, кое-какой скарб. Смешно сказать: выбрасывать и уничтожать можно, продавать нельзя. Конечно же, Княжич забрал скарб с телегой и долго рылся в нём. Нашёл кое-что интересное. Дневник и одну фотографию. Эти вещи хранились в его тайном хранилище, и именно сейчас он про них вспомнил.
  Внутри Небесный Пик нисколечко не изменился, хотя Лучезар его смутно помнил. Однако огромная, трёхэтажная изба, на которой было написано "Музей Древностей", здесь стояла недавно. Такого здания он не помнил, да и сруб казался свежим. Изба была поставлена из толстых брёвен. К двустворчатой двери вело высокое крыльцо. Карнизы, навершия, наличники, решётки на перилах, причелины, перегородки, полотенца, опора, столбики - всё в избе было ажурным, аккуратно вырезанным. Лучезар подумал о том, что для этого был приглашён не один мастер. Ставни на окнах были разукрашены, а вывеска являла отдельное произведение искусства. Княжич сразу же захотел там побывать.
  Гостиничный двор "Прииск" стоял на срезанной то ли природой, то ли руками человека вершине сопки, у обрыва, окружённый высоким штакетником. Собой подворье представляло ансамбль невысоких теремочков, между которыми пролегли крытые и нет переходы. На территории гостиницы помимо большого двора имелось ещё несколько малых двориков, три бани, бассейн, конюшня и сараи. У обрыва, обнесённый невысоким, но качественным заборчиком, была смотровая площадка. Посмотреть было на что. Внизу, гибкой лентой пробивала себе путь бурная река, перепрыгивая высокие и нет пороги, правда в это время она оказалась укрыта льдом, а с соседней сопки, в тёплое время года, по круто обрубленной спине, с торчащими камнями и кривыми деревьями стекали вниз ручейки. Сейчас вода пробивала себе путь из тьмы холма на свет, однако стекая по крутому склону тут же обращалась в лёд. В тот момент, когда Княжич подошёл дабы глянуть на открывшийся вид, на краю выступа благородно поднял голову отдыхавший там в лучах заходящего солнца большой тигр. Он зевнул, глянул на Лучезара, перекатился с одного бока на другой, поднял лапами пушистый снежок, затем зевнул вновь. Потянулся, продолжая лежать на боку, вытягивая лапы к обрыву. Княжичу показалось, ещё мгновение и тигр скатиться вниз. Но полосатая кошка спокойно встала на лапы и медленно, даже как-то лениво, отправилась в сторону густого леса. Узник довольно хмыкнул и тоже отвернулся от ущелья.
  Служанка, как и положено сняла двухместный номер, посетовала, что дороговато вышло. Но дешёвых тут не водилось, это можно было понять по внешнему виду гостиницы. Когда они подымались на второй этаж, их догнала Елена и, взяв его под руку, стала подниматься с ним наверх.
  - Эта дорога меня доконает, - проговорила она низким, совсем не тем милым и чистым, как ручей, голоском. - Я устала так, что сил моих больше нет. Лучик, сделай мне массаж ступней. Ноги просто отваливаются.
  И в каком месте они отваливаются? Хотел спросить Лучезар, но не стал. Вместо этого сам вымученно улыбнулся, давая понять, что он устал не меньше её.
  - Но если хочешь, - продолжила Прекрасная, бросив на него томный взгляд, - я могу тебе сделать массаж.
  Шире улыбнувшись, Лучезар накрыл её ладошку своей и прошептал:
  - Пожалуй, сегодня я отдохну.
  - Ох, Лучик, у меня чертовски дерьмовое настроение, - проговорила Елена, давая понять, что возражения не принимаются. - Настолько дерьмовое, что у меня сил нет его терпеть. Эта грёбаная дорога - будь она проклята! - эта Варварка со своим говнистым характером, эта тупая, набитая соломой, Анка и жирная свинота Дамирка, а ещё троица дебилов, которых Варька взяла с собой, чтобы, видите ли, они мужеству набирались - всё это у меня вызывает жуткую изжогу и желание кого-нибудь выпить досуха. Ну или отрубить кому-нибудь голову и перемолотить вместе с не остывшими мозгами в фарш!
  - Какая жуткая картина, - пробормотал Княжич, делая над собой усилия, чтобы не сжать её горло. В этот момент перед глазами всплыл образ умирающей Клары. Она поведала ему страшную историю гибели его родителей и прислуги, что служила роду Тихих долгое время.
  - Какая есть! - продолжала рычать Елена ему в лицо. Они уже давно остановились. В этот момент Прекрасная чем-то была похожа на свою сестру, и на мать тоже. - На кой хрен этим детям мужество, ты мне скажи? На кой хрен? Когда за них решают всё другие. Когда на это, мать его, есть специальные наёмники! И что вообще такое мужество? Она хоть знает? Она ни черта не знает. Потому что моя сестра тупа, как пробка. Она лишь изображает из себя крутую, а на самом деле дохлая, склизкая сучка, которой надо один раз хорошенько вдуть, чтобы она успокоилась! И какого хрена мы попёрлись в эту гнилую - мать её! - дорогу?!
  Неожиданно для себя Лучезар подумал о том, что переизбыток Елены ему аукнется неврозом. В душе и так смута, а сейчас там клубился густой туман и желание оторвать голову росло с каждым разом всё сильнее и сильнее, как тот снежный ком, что скатывался с горы, собирая за собой снег. Её дорога утомила? А его она уже начинала утомлять. А им ещё ехать и ехать. И если с тем, что он делит с ней постель Княжич хоть как-то но мирился, с её истериками он мириться не желал.
  Однако в порыве ярости Елена могла рассказать много интересного. А ему информация не помешает.
  - Ты меня слушаешь? - Её вопрос был грубым.
  - Конечно, - снова улыбнулся он, и Елена вдруг зарделась и сглотнула.
  - Как же я тебя люблю, Лучик, - сменила она настроение. - Пойдём ко мне, - и потянула его за собой, но Узник с места не сдвинулся.
  - Не могу. Я устал тоже. Давай сегодня отдохнём, - и поцеловал её. - Отдохни хорошенько, завтра будет сложная дорога.
  - А-а, дорога, - тяжело выдохнула она, вспоминая дорогу, о которой на короткий миг забыла. - Хорошо, мой Лучик, - она взяла его лицо в ладони и заглянула ему в глаза. - Я отдохну. И ты отдохни, мой сладкий, красивый Лучик.
  - Спокойной ночи, - сказал он, продолжая быть милым. Она чмокнула его в губы, с большой неохотой оторвалась от них и, открыв ключом дверь, вошла внутрь номера. Перед тем, как закрыть за собой створку, оглянулась будто на прощание, но явно продолжая его соблазнять - может передумаешь, я вся твоя, - но Лучезар только шире растянул губы. И тогда Елена, состряпав жуткое страдание на лице, с грохотом закрыла дверь.
  Некоторое время Лучезар стоял, глядя на дверь. Улыбка медленно сошла с его лица, оставив жуткую маску отвращения. Затем перевёл взгляд на продолжавшую стоять рядом с ним Служанку. Она смотрела в сторону и делала вид, что её мало что волнует. Княжич немного подумал, стыдно ли ему за это представление, и сразу же понял, что нет. Однако ощутив себя гадко, вдруг шутовским поклоном указал ей на коридор, мол, сударыня, вперёд.
  - Нам выше, - буркнула она.
  - А, - только и сказал Лучезар и, пройдя мимо неё, вышел на широкую лестничную площадку и стал подниматься.
  - Третий этаж, - зачем-то добавила она.
  Номер, и правда, был дорогой. Располагался под крышей, напоминал чем-то покои Великого Терема, но конечно же, в сто раз меньше и менее красочно и помпезно. И всё же, был просторен. С годами Княжич научился отличать "дорого" от "дёшево", "качественно" от "не качественно". Однако он был странным аристократом, которому было наплевать где спать, в княжьих палатах ли, в конюшне, в сельской избе или вообще под кустиком.
  Рано утром никто, естественно, никуда не выехал. Аннушка, Дамира и Елена заявили о том, что они очень сильно устали, потому они будут отдыхать столько, сколько захотят. Варвара долго на них рычала, а потом заявила, что если они через полчаса не спустятся вниз, отправится без них. Довод подействовал. Но покинули они гостиницу тогда, когда солнце уже взошло.
  С рассветом Небесный Пик ожил, и к воротам процессия из трёх карет по то и дело сворачивающим, поднимающимся, а то и убегающим вниз узким улочкам двигалась очень медленно. Но и у ворот они проторчали долго. Усатый, седовласый будочник не желал пропускать их, пересказывая злой Варваре всё то, что накануне ей рассказал Лучезар. Но Краса стояла на своём, поддерживал её Игнатушка, сидевший на козлах Лучезаровой кареты, и старик, глянув с какой-то обречённостью, мол что с дураков возьмёшь, коротко пожал плечами и махнул рукой, чтоб ехали. Узник глянул на ту дорогу, что вела в сторону и по которой они должны были поехать, вздохнул и принялся дальше смотреть в открытое окно.
  Спускались они тоже медленно, дорога была пусть и не так крута, однако то и дело на широкий тракт из леса выезжали телеги, и кареты вынуждены были тормозить или же тащиться за тяжеловозом. Их спуск то и дело сопровождался криками, оскорблениями и проклятиями, на которые Варвара отвечала со всей присущей ей наглостью и злостью. В итоге оказавшись на середине пути, они встали. Княжич некоторое время следивший за ссорой, надел куртку, пристроил на голове шапку - Служанка успела где-то купить - спросил у Служанки, как выглядит. Дождался от неё скромной улыбки и, хмыкнув, вышел из кареты.
  День был чудесный. Оказавшись на свежем воздухе, Княжич глянул на яркое, голубое небо. Ни облачка, лишь солнышко весело светит, опаляя землю своим теплом. Сделав глубокий вдох, Узник ощутил запах весны. И пусть под ногами тает снег, превращаясь в грязевую чачу, и пусть оттаивают собачьи и кошачьи сюрпризы, пусть мелькает на задворках ещё какая-нибудь малозначительная пакость, весна - это всегда прекрасно.
  Сделав ещё один вдох полной грудью, Лучезар подошёл к Варваре, Игнатушке и к рослому, здоровому мужику. Медведю.
  - Знаешь, кто мой папа?! - услышал он истирично-самодовольный крик Задорного. Медведь глянул на него так, что Игнатушка... обиделся.
  - Добра тебе, почтенный. Совсем путь запружен? - вступил тут же в ссору Княжич, оттесняя в сторону сына какого-то-там-крутого-папы.
  Они застряли на неширокой, но просторной для этой части дороги развилки. В стороне стояла будка - довольно приличный сруб - он дымил трубой, оттуда шёл еле уловимый запах ухи. Близилось время обеда. На маленьком крыльце, дымя папироской стоял волколак и внимательно смотрел на них. В стороне, в просторной беседке сидели готовые к дороге охранительные отряды. Кто лузгая семечки, кто треща орехами, кто покуривая, а кто попивая чаёк - они наблюдали за ними, с лёгкой ленцой и явно не собираясь вступать в спор, который, естественно, закончится тем, что Варвара отвернёт кареты от основной дороги.
  - Совсем, - рыкнул слишком спокойно медведь, и Лучезар и его сравнил с братом Силой. Одинаковые. И такой же не многословный, как Сила.
  - Тогда укажи, добрый человек, иную дорогу, чтобы по ней нам спуститься без проблем для себя и для других, - попросил Лучезар, делая вид, что совершенно не знает этих мест. И усиленно делая вид, что совершенно не обращает внимание на пристальный взгляд медведя. Ну да, узник, ну да, с ведьмачьим отворотом. Но это никого не касается. Дело будочника дорогами заведывать. Он, впрочем, и заведывал.
  Варвара дёрнулась было, чтобы воспротивиться наглости Лучезара, однако Княжич вскинул руку, будто останавливая её и при этом поправляя шапку. Обыкновенная: вязанная, тёмно-синяя. Ему нравилась.
  - Там он, - ткнул здоровяк в сторону, указывая нужную "ветку".
  - Благодарю, - сказал он и посмотрел на Красу. - Пойдём, - скомандовал он и тут же направился к своей карете. - Поехали, - коротко сказал, когда они подошли к каретам.
  - Какой, мать его, поехали! - рыкнула Варвара. - Сам сказал, что мимо мёртвой земли ехать опасно, да и холера там.
  - Ты права, именно это я вчера и сказал. А ещё сказал, что в Небесный Пик лучше не заезжать. И если бы мы вчера завернули в другую весь, так этого конфуза не произошло бы. Поэтому сейчас едем дальше вон по той дороге. Когда спустимся, остановимся. Дальше буду командовать я. И попрошу - убедительно попрошу - слушаться меня. Иначе к Ладогору Снежному мы так и не доедем. Останемся где-нибудь в мёртвой земле, ну или станем пищей для нечисти.
  - Да неужели, - съязвила Краса, кажется с каждым разом Варвара становилась всё более и более злее. Оно и понятно, одно дело терпеть сестру и остальных дома, когда ты можешь спрятаться в любом другом углу, да так, что тебя во век не найдут. И другое дело в дороге. Где прятаться негде, где надо терпеть, надо командовать и надо, чтобы тебя слушались и уважали. А когда не уважают, тогда ты не командир, а тряпка. Тряпкой она быть не хотела и считала себя выше остальных. Однако по факту, выходило всё иначе. - Я здесь старшая. Я главная. Значит подчиняться все и каждый будет мне!
  - Я с тобой не спорю, - спокойно сказал Лучезар. - Но на ту дорогу нас никто не пустит. Вон тот человек - медведь, он на развилки главный. Он имеет право арестовать нас за нарушение дорожного правила, а имеет право и свернуть шеи. И никакие папы тут не помогут. Вон та будка, в которой засели волколаки-колдуны, делают досмотры и записывают каждую телегу с рудой и прочим грузом в специальные тетради, потом докладывают своему начальнику в Небесном Пике, а тот уже в Большую Столицу... Здесь своя структура и своё течение порядка, не тебе или же мне его менять. Поэтому не стоит ссориться с правоохранительными органами. Могут записать нас в строчку "лиходеи", потому как вон те добрые воины, что расположились вон в той беседке и которые иногда уходят с той или иной телегой, после досмотра, охраняют мимо проезжающий груз.
  - Это твоё мнение.
  - Это не моё мнение. Это так и есть. Со всеми этими ребятами лучше не ссориться. Они суровые, серьёзные. Они выполняют свою работу.
  - Я тоже выполняю свою работу. Я доставляю твою плешивую срательную часть в Ладогор Снежный. А всё потому, что папа так захотел!
  - Слышь, Варвара, кончай тут из себя главную строить, - сказала Елена, решившая выйти из кареты. В этот раз на ней были надеты короткие пуфы, а хвост юбки был не таким пышным, но он влачился по земле, несмотря на то, что она была в ботфортах на высоченном каблуке. Сверху на Елену была накинута меховая короткая накидка, а под накидкой короткая, открывающая тощий, впалый животик рубашечка. - Я буду слушать Лучика, потому что он умнее тебя, дура. И потому что ты, мать-срать, ещё раз дура!
  - Закрой рот, сука! Мы из-за тебя тут застряли. Выехали бы, как говорил твой трахарь Лучик до рассвета и беды бы не знали, - рявкнула в ответ Краса.
  - Не затыкай мне рот, дура! Я задолбалась уже тащиться по этой вонючей дороге! У меня вся жопа в синяках!..
  - Ты всю дорогу бока на кровати мнёшь, какие срать-мать, синяки! Да и отрасти жопу, чтобы они видны были. У тебя не жопа, а одни кости!..
  - Эй, - ткнул в плечо Игнатушку Лучезар. - Садись и поехали.
  - Тут Варя командует, - нагловато бросил тот.
  - Поехали туда, - сказал твёрдо Княжич, указывая головой куда именно. Затем, открыв дверь, сел в карету, заявляя тем самым, что разговоры закончены.
  Ссора закончилась тут же, и после того, как Краса переколдовала коней на другой маршрут, кареты тронулись. Лучезар всё же посмотрел в окно и отметил, что Игнатушка отвернул коней в сторону. Через несколько минут они покатили медленно по более узкой дороге, сначала немного забирая вверх, а затем уходя вниз.
  Через некоторое время кони чуть ускорились, но у самого порога, остановились. На узкую просёлочку, ведущую в другую сторону с главной дороги заворачивало сразу две больших телеги, на которые были поставлены огромные наполовину металлические наполовину деревянные ящики. Повозки никто не сопровождал, однако от возниц, что сидели на передках веяло силой. Даже с "кандалами" Княжич мог ощутить эту мощь.
  Проводив их взглядом, Лучезар задёрнул шторку и откинулся на спинку скамьи. Немного подумал и сказал:
  - Всё время, пока мы будем ехать, оставайся здесь. Пока не доберёмся до Родниковой развилки. И не вздумай выглядывать.
  - Хорошо, - ответила Служанка. Затем он вздохнул, подумал о том, что не было печали, да черти накачали, и снова через некоторое время, выглянув в окно, обождал пару километров и приказал Игнатушке тормозить. Кареты спокойно ехали по прямой и где-то там, за поворотом уже должна была появиться мёртвая земля.
  - Все, кроме Варвары и братьев, прыгайте в эту карету, - Лучезар открыл дверь в свою карету.
  - Я останусь, - всё же попытался воспротивиться ему Задорный.
  - Садись, - твёрдо сказал Княжич, и Елена, взяв того за шкирку, потянула за собой.
  - Всё очень серьёзно, Лучик? - вопросила она, поднимаясь по ступенькам. Лучезар ответил улыбкой, захлопнул дверь и повернулся к Варваре, которая уже не была так злобно и воинственно настроена.
  - Ты поедешь со мной на передке. От тебя требуется защита. Защита только этой кареты и коней. Остальные кони и кареты мертвецам и демонам не нужны будут. Им нужны люди. Потому кони будут бежать следом в любом случае. Они заколдованы. А вы оба сядете на крышу и будете стрелять из луков, но только тогда, когда я буду говорить или же когда будет совсем жарко. Зря ворожбу и стрелы не расходуйте.
  - У нас ещё ружья есть, - не так спесиво, но важно заявил Борис.
  - Ружья вход пускают только идиоты, запомни, - сказал спокойно Княжич.
  - У меня есть разрывные пули, - настаивал Борис.
  - Они не помогут, - ответил Лучезар.
  - Почему?
  - Потому что от любых пуль демон и мертвяк уклоняется лучше, чем от деревянной стрелы, идиоты, - рыкнула Варвара.
  - Есть ещё ядовитые, - слабо пробормотал Борис. Никак не мог успокоиться.
  - Тем более, - ответил спокойно Лучезар. - Ядовитые пули - это яд для тебя самого. Демона они не срубят, как и мертвяка, зато тебе вред нанесут. Я бы советовал вам ружья выбросить.
  - Да уж нет, - буркнул Борис, а Димитрий вдруг хмыкнул:
  - Ты?
  - Я, - ответил твёрдо Лучезар. Да именно он, тот самый Лучезар Исследователь. Ружья у братьев были древними, но об этом Узник говорить не собирался. Добавил лишь по делу: - И ещё, цельтесь в головы или же в шеи. Лучше в шею. Стрелы покажите?
  Борис достал из колчана стрелу. Хорошая. На гладком древке небольшое оперение, хорошо срезанное и вставлено в деревяшку. На другом конце острый и мощный наконечник. Стрела из-за него будет лететь медленно и не так далеко, однако благодаря наконечнику такой стрелой можно пол-шеи срезать. А шея и голова у всякой нечисти, да и у живых слабое место.
  После ещё небольших добавлений, Лучезар приказал трогаться. Перед этим заглянул в карету, быстро подхватил меч, закрыл дверь и, не слушая, что там ему пыталась рассказать Елена, вмешательство которой сейчас ну совсем было ни к чему, прыгнул на облучок. Варвара укрепила защиту, укрывавшая карету и лошадей огненным куполом, Княжич взял вожжи и щёлкнул ими по спинам скакунов. Те сорвались с места и понеслись по дороге на встречу солнцу, что весело светило лучами уже перевалив на вторую половину.
  Километров шесть они проехали спокойно, складывалось ощущение, что Лучезар зря переживал. Но стоило им миновать плавный поворот - в этом месте дорога огибала невысокий холм, как взору открылась мёртвая земля. С первого взгляда и нельзя было сказать, что же её отличало от обычной земли. Большой луг, на горизонте заканчивающийся лесополосой, в стороне высокая сопка, склон которой частично укрыт багульником, а частично деревьями, на которых лежали шапочки снега, да и земля под ними была укрыта белым покрывалом. А вот луг каким-то невероятным образом снег обошёл стороной. И где-то в центре поднимался парок от небольшого озерца, спрятанного в невысокой редкой сухой траве. И посмевшие вылезти несколько ярких цветков в такое время года, да всё та же вода в озерце, которая не замерзала, словно земля его подогревала - всё это заставляло задаваться вопросами. Ближе к дороге чья-то заботливая рука - возможно человек хотел упокоить несчастных хотя бы так - стоял большой крест. А может он тут стоял до того, как здесь свершилась битва. Хотя навряд ли. Когда боги падали, ничто не могло выжить в радиусе нескольких километров.
  Лучезар подумал было: неужели в другом месте нельзя было провести дорогу? И тут же ответил себе: нельзя. Дороги, они такие, в них ведь заложена жизнь, да не одна, а всего народа, всего мира. И создают их люди. И у каждой гибкой "ленточки" есть душа и сердце, и они живут, даже тогда, когда прорастают травой и кустарниками. Возможно эта дорога была тут ещё до того, как упал бог...
  Одиноко стоявшую у обочины фигуру Княжич заметил сразу же. Не оборачиваясь и крепче сжав поводья, крикнул:
  - Димитрий!
  Парень тут же выпустил стрелу. Но она лишь отбросила мертвеца на несколько метров назад. Упал он не так, как полагалось падать человеку, в которого угодила стрела. Он завалился на дорогу, раскинув руки и ногу в нелепой позе. Княжич даже и не подумал остановиться. Однако ещё не доехав до сражённого мертвеца, со стороны, тихо, без криков и шорохов, без каких-либо других звуков налетело сразу несколько покойников-упырей. Защитный купол плеснул в их сторону огнём, и они так же молча повалились на землю под копыта коней и колёса следовавших за ними розовой и жёлтой карет. Один из мертвецов попытался прицепиться к днищу кузовка Лучезаровой кареты, но ворожба не позволила этого сделать.
  Княжич не успел моргнуть, как понял: на дорогу высыпал целый рой. Мертвецы повалили, словно из рога изобилие, и одному из оборотней удалось зацепиться острыми, вонючими когтями за тонкую нить волшбы. Лучезар бросил быстрый взгляд в сторону, лишь на мгновение отвернувшись от дороги. Огромный волколак, открыв пасть, дышал смрадом, показывая гнилой язык. Клыки были на удивление острые и белоснежные, однако с морды свисали трупья, а глаза были жёлто-белёсыми. Его когти еле видно дымились, но он продолжал цепляться за сеть. Да уж, защита у Варвары слабая!
  - Лучезар! - крикнул сверху Димитрий. Он целился в голову оборотню и ждал от Княжича приказа.
  - Стреляй! - ответил Лучезар, и Димитрий пустил стрелу прямо в глаз монстру. Оборотень оторвался от щита, упал на хребет, дальше Княжич уже не видел, что с ним произошло. Скорей всего, он поднялся на лапы и побежал за ними вновь, чтобы подпрыгнуть и опять зацепиться за ворожбеную сеть. Но сзади уже висели двое, и Борис спускал тетиву, целясь в голову.
  Мёртвую землю они проскочили быстро. Однако впереди, как раз за сопкой, которую огибала дорога, начинался лес хвори. И она шла в метрах десяти от "змейки". Лучезар натянул поводья и следовавшие за ними лошади остановились тоже. Кони розовой кареты чуть ли не носами ткнулись в заднюю стенку лучезаровой карете.
  - Сидите, - сказал Княжич, взял меч и спрыгнул на землю. Спокойно вышел из-под защитного купола, прошёл вдоль деревянного транспорта, остановился, прислушался. Этих мертвецов не было слышно, они будто ходили по воздуху, не дышали мёртвыми лёгкими, не стонали и не хрипели.
  Лучезар взмахнул мечом в тот момент, когда труп вылез из-под днища розовой кареты и нацелился когтями ему в ногу. Лисица-оборотень вертко закрутилась, уходя от опасного меча, но встать не смогла. Княжич всё равно настиг её на самом краю заваленного снегом поля, который был своего рода приграничной зоной между землёй мёртвых и лесом холеры. Из снега торчала пышная, сухая прошлогодняя трава. И пусть мертвецы не выходили за пределы своей территории, однако же бывали исключения. Остальные, остановившись на границы, смотрели мёртвыми глазами на Княжича и дёргали уродливыми носами. Но черту так и не переступили. А кто-то так вообще, отвернувшись, пошёл прочь.
  Княжич обошёл все кареты и заглянул под каждую. Только потом вернулся, приказал Варваре сжечь кости лисицы, и Краса, к величайшему удивлению, не споря, нарисовала знак. Лежащие на окраине дороги кости, вспыхнули ядовитым пламенем и некоторое время горели. И Лучезар молча стоял над ними. Кто ты была? Кем ты была? Погибшая очень давно, но только сейчас, вырвавшаяся из зоны мёртвой земли и обретшая покой? Или быть может путник? Как так получается, что по земле живых бродят мёртвые? Сейчас это норма, но ведь когда-то такого не было!
  - Варвара, укрепи защиту, - только и сказал он, взял поводья и щёлкнул ими.
  Краса посмотрела на него слегка рассеянно, а потом вдруг осознав, что ей приказывает узник, поджала губы. И Княжич понял: это и есть вся защита. Сильнее не будет. Привыкший к лучшему и знавший лучшее, он расстроился. Однако, Варвара нарисовала ещё пять знаков, и огонь стал гуще и жарче. Ну может и такое быть... Хотя не надолго.
  - Как дела со стрелами? - вопросил Лучезар, не спешно погоняя коней.
  - Ещё есть, - отозвался Димитрий и похлопал полный тул.
  - У нас есть ещё по колчану, - сказал Борис.
  Лучезар оглянулся, посмотрел на братьев, потом спросил:
  - Ну, и где они?
  - Там, - буркнул Борис, тыкая в сторону жёлтой кареты.
  - Доставайте. Лучше перебздеть, чем не добздеть, - вдруг высказался Лучезар, чем удивил дёрнувшихся к жёлтой карете братьев. Варвара глянула на него тоже, будто слышала как он говорит первый раз. А Княжич сделал вид, что ничего сверхъестественного не случилось.
  За пузатыми колчанами мог бы отправиться один, но как понял Лучезар двойняшки всё делали вместе и слаженно. Потому он попридержал коней. И когда они вернулись, щёлкнул уже со всей силы и погнал быстрее. Лучезар вспомнил про Квинтет и Дуэт, не удержался и выглянул за стенку кареты. Дуэт он не увидит больше. Ведьмак о том позаботится. А вот Квинтет... Он снова стал смотреть вперёд, и когда показался лес хвори, щёлкнул коней вновь. О Квинтете он подумает как-нибудь потом.
  Демоны не стали себя долго ждать. Волной вынырнули из подтаявшего снега, и тут же прыгнули на кареты. Розовая и жёлтая их и правда не волновали, но нечисть использовала их в качестве трамплина. Прыгая на ворожбеную сеть, они цеплялись за тонкие нити острыми когтями, не заботясь о том, что огонь им подпортит лапы тоже, а может даже и невинные лица, от которых при любом раскладе бросало в дрожь.
  - Лучезар, что делать? - послышался голос Димитрия. Кажется, он доверился Княжичу, несмотря на то, что Варвара была рядом, держала защитный купол и уже кусала губы. Вот и всё, ещё немного и пала их защита, как красна девица перед бравым молодцем!
  Лучезар оглянулся, осмотрелся. Затем вернулся к дороге. Впереди немыслимо быстро росла стена из холеры - самая настоящая живая стена. И они на полном ходу ехали в эту стену.
  - Держи! - крикнул Варваре Княжич, бросая поводья и хватая меч. - Прикрой! - к кому именно он обращался, Лучезар не знал, просто крикнул братьям, в надежде, что они разберутся. Как-никак они были бледными колдунами.
  Несмотря на то, что Княжича лишили всей силы, прыжок его был длинным. Он приземлился перед ними на землю, и сразу же взмахнул мечом. Один из опасных поступков, который Лучезар совершал в своей жизни. И один из наиглупейших. Но он стоил того. Меч разил с лёгкостью и быстротой. Срезал ноги и лапы, морды и когти. А затем сквозь него прошёл столб яркой волшбы. Лучезар резко отпрыгнул в сторону, кони пронеслись, словно живые, за которыми гонятся демоны - что впрочем и было - подпрыгнул, зацепился за ручку, выступавшую в задней стенке кареты, разрубив несколько тварей. Подтянулся и тут же оказался на крыше, приведя за собой в последний момент впившуюся в него нечисть. Димитрий среагировал быстрее. Он метнул в прекрасное, исказившееся жуткой пастью лицо руну, и та, взорвавшись на лбу твари, откинула её прочь, при этом разорвав голову на части. Лучезар же отрубил голову другой нечисти, что почти проникла внутрь.
  - Стреляйте в них! - крикнул он братьям. - Всех надо убить! - Затем продвинувшись вперёд и смахнув ещё парочку демонов с защитной огненной сети, вернулся на передок. И посмотрел вперёд. Оставалось ещё чуть-чуть и они минуют лес. Но это не значит, что демоны, как мертвецы, от них отстанут. Нечисть будет гнать их дальше, пока они всех не перебьют.
  Стена вновь выросла перед ними из демонов, а сверху, спрыгивая с высоких стволов, ринулась в атаку довольно крупная стая.
  - Убери стену! - крикнул Красе Лучезар, забирая у неё вожжи. Та начала рисовать символы, и Княжич чертыхнулся про себя - слишком медленно. Кощей за это время уже бы сто символов нарисовал и сжёг не только стену, но и летевших на них тварей!
  Кони почти врезались в стену, когда Варвара бросила вперёд огненные знаки, и те вспыхнули, взорвавшись. Кони протаранили не до конца сгоревших демонов, чуть замедлились. Твари, которых не зацепила ворожба, обежали карету, кто-то прыгнул на коней, потому что там защита чуть истончилась. Сверху упали ещё демоны. Накрыли телами волшбу. Варвара застонала.
  - Держи! - крикнул Лучезар, со всей силы ударяя вожжами по спинам коней. Лошади устремились в бег так, как до этого не бежали. И видимость им была не нужна, их вела ворожба.
  Бросив поводья Красе, взмахнул мечом, проколол нескольких демонов, потом отрубил головы ещё парочке, потом снова и снова. Вынули короткие мечи братья. Так было легче. Даже Варвара оголила клинок и колола, при этом не забывая колдовать. Вожжи она бросила. Её защиту пробивали, а значит нужно было рисовать новые знаки, и рисовать быстро. Чтобы огонь нарастал, чтобы ворожба сплеталась нитями прочно, а нити сами становились толще.
  Дорога ушла чуть в сторону и собиралась загнуться в небольшую петельку, совсем ускользая прочь от леса холеры, но демоны как и предполагал Лучезар не собирались отступать. Но и люди сражались. Даже Елена пускала из окна кареты алые шарики. Игнатушка, оголив свой клинок, тыкал им в нечисть через другое окно.
  Лучезар всё это наблюдал будто бы со стороны, вырывая в пылу битвы какие-то моменты. Княжич крутился и вертелся на передке, запрыгивал на спины коням, потом перепрыгивал на крышу кареты. Его меч пел и танцевал, при каждом ударе достигая цели. Братья меняли сталь на ворожбу, получалось так себе, но волшбеные стрелы достигали цели. Правда нет-нет да взрывалась сеть, и тогда Варваре приходилось, ругаясь, укреплять нити, через которые тут же проникала морда холеры на гибкой шее. И тогда Димитрий и Борис полностью перешли на сталь.
  В какой-то момент, когда Княжич оказался на спине коня, мир перед ним изменился. Огненная сеть стала серой, как и бледные лица нечисти, что пыталась пробиться через волшбу. Жирная, чёрная черта, которую нанесла чья-то слабая рука, располовинила привычную картинку, порезав лица демонов. В груди сердце гулко ухнуло и замерло, чтобы через мгновение вновь пуститься вскачь.
  - Держитесь! - крикнул он, и в этот момент кони на что-то налетели, их отбросило в сторону и туда же полетела карета, заваливаясь на одну сторону.
  Лучезар успел спрыгнуть с мертвеца, пробиться через тучу демонов, упасть на землю, перекатиться, взмахнуть несколько раз мечом, разрубая демонов и вырывая из привычно вернувшего краски мира завалившуюся и проскользившую по дороге карету, которая ещё была охвачена защитным куполом. Несколько быстрых ударов сердца он отбивался от холеры, а затем вместе с ней замер, будто кто остановил их движение шептуном.
  Сначала Лучезар услышал тонкий плач, затем хрип. Тяжело дыша, посмотрел на дорогу, откуда они приехали. В шагах тридцати от него стояла худая, измождённая Эбола и на удивление пухлыми ручками рвала на куски холеру, отправляя эти куски себе в большую пасть. Она громко чавкала и всхлипывала. И глаза у неё и правда были мокрые. Из уголков текли желтовато-зелёно-синие слёзы, но почему-то её Лучезару жалко не было. Это она перевернула их карету.
  Он медленно обвёл взглядом территорию, заполненную серо-чёрной массой невысокой холеры, и почти сразу же обнаружил ещё пару Эболы. Они спокойно сидели на корточках на середине дороги, увлечённо что-то рисуя на талом снегу недлинными веточками. Они казались неопасными, несмотря на то, что тела у них были маленькие, а головы огромные, а вид был детский. Такой добрый и наивный, что любого мог ввести в заблуждение. Но только не бывалого воина Лучезара Княжича и не холеру, которая тут же кинулась обратно в лес, чуть слышно повизгивая и то и дело глядя на стоявшего беззащитного Лучезара. Они отдавали пищу сильнейшим. Вот так просто. Потому что где-то на уровне инстинктов понимали, что Эбола сожрёт их тоже. Когда закончит жрать людей.
  Особенно вон та, одинокая. Она может сожрать целую стаю. Ей всё равно.
  
  27 глава.
  
  Эбола всегда ходит парами. Так уж повелось, кто-то их так создал. Ростом они не превышали ста семидесяти сантиметров, были как все демоны бесполыми. Кожа у них серо-жёлтая. Тонкое тело с маленьким пузиком, огромная голова. Милая мордашка с большими глазами и длинными ресницами. Глаза яркого небесного цвета. Большой нос-картошкой придавал выражению лица добродушность, а маленький ротик не вселял ужаса. Короткие, тонкие ножки с острыми коленками. На голове пушистые волосики, как у младенца, и обычные, человеческие ушки. Слишком маленькие для такой большой головы. Они были похожи чем-то на детей, только-только научившихся ходить. Тот, кто хоть раз сталкивался в бою с Эболой и вышел из него победителем, добрых чувств и надежд на то, что можно просто сказать: "Эй, детишки, мы пошли, а вы тут дальше играйтесь", - не испытывал.
  Отвлекаться от демонов нельзя было, к тому же одну пару он видел, а вот вторую нет. Зато он видел к своему огромному удивлению одиночку. Вспомнился рассказ дорожника, убиравшего завал от битвы колдунов с Эболой. Но пока что Лучезар не мог понять, почему тут один от пары, а второй уже мёртв, потому как в одиночестве отправился к деревне.
  Пока мозг пытался найти ответ, пока одиночка хрюкал, всхлипывал, но пожирал холеру, пока пара сидела на дороге и игралась в палочки, что-то рисуя ими на подтаявшем снегу, Княжич быстро окинул пространство взглядом. Розовая и жёлтая кареты остановились совсем рядом с завалившейся на бок первой. Завалилась карета дверкой вверх, потому сейчас она с грохотом отворилась и оттуда показалась белобрысая голова Аннушки. Альбинос была зла. Что-то рычала про то, что Игнатушка сломал шею и подох. Она сама сломала руку. Ей было больно. А Дамира жирная свинья...
  - Рот закрой, - сипло шикнула на неё Варвара, перекрыв словесный понос подруги. Краса упала не далеко, однако тут же вернулась под защиту, принялась расширять поле ворожбы, получалось скверно. Все силы она отдала на борьбу с мертвяками и холерой. Не далеко отлетели братья. Димитрий успел обернуться в волка и вернуться назад. Следом за ним Борис. Они сидели на карете, смотрели на него, ждали приказа.
  Лучезар вернулся к демонам. Подвёл итог. Получалось всё печально. Он один в поле воин. Не стоит в сотый раз повторять, что есть причины мешающие в полной мере воспользоваться собственной силой. Поэтому, рассчитывать особо на Варвару не приходилось, золотую молодёжь так же. Оставались братья. Но и у Димитрия с Борисом сил не так много, а Эболы - три!
  На этой мысли, одиночка дожрала холеру, подошла к сидевшей паре и присела с ними рядом, продолжая плакать. Лучезар напрягся. Может это, а может и нет заставило одного из пары глянуть на Княжича будто невзначай, однако при этом лукаво сверкнуть глазами и улыбнуться. Затем вернуться к рисунку. Эбола считалась умной тварью. И засели тут они не просто так. Эбола охотилась. В открытую. Однако, здесь? На пустом тракте?
  - Защиту крепче! - крикнул Лучезар и выставил меч вперёд, блокируя удар одиночки. Узник лишь моргнул, а нечисть уже была рядом и готовилась воткнуть в него свои грязные, в склизкой крови холеры когти.
  Эбола открыла жуткую пасть, дыхнула смрадом. Надавила на меч, не обращая внимание на то, что острый клинок режет ладони. Узник удержал, чуть оттолкнул противника и быстро отпрыгнул назад. Отпрыгнул сильно, залетев под огненную защиту и спиной упёрся в днище кареты. В тот де момент на огненный шар прыгнула пара и, зацепившись пальцами за тонкие нити, попытались порвать ворожбу погрызенными, но не менее от этого острыми ногтями, игриво посмеиваясь.
  - Все, кто может, - прохрипел Лучезар, выпрямляясь, - на защиту.
  - Лучик, а как? - вопросила Елена, к тому моменту вылезшая из кареты.
  - Молча, - ответил Княжич, и Елена больше ничего не сказала. Эбола продиралась через огненную завесу, словно через тонкую материю, и Княжич понимал, ещё немного, ещё чуть-чуть и хлипкая защита Варвары осыпется пеплом. Они не заботились о том, что обжигали ладони, стопы, тела и когти. Они грызли ворожбу и зубы осыпались пеплом. Губы покрывались мелкими волдыриками. Эбола не чувствовала боли. Рвала нити и трепетала от скорого приёма пищи.
  Лучезар поймал себя на мысли, что неотрывно смотрит на одну из пары. Смотрит прямо в яркие глаза, в которых ничего не читается. И быть может он и дальше пялился бы на неё и не заметил бы, как она, протиснув ручку в рваную дыру волшбы, уже тянется к нему своими сожжёнными пальчиками, чтобы схватить его за ворот куртки, если бы не необычная ворожба. В стороне, совсем близко от него, стрельнуло густыми полосами дыма. Угодив сизым облаком в лицо одной из пары, он содрал кожу с мясом, оголив часть черепа.
  Но вместе с тем уничтожил несколько нитей защиты.
  Оторвавшись от защиты, Эбола упала на землю и заплакала, держась за больное место. Вторая не стала реагировать на партнёра, протиснулась в образовавшуюся дыру. И тут Лучезар отмер. Взмахнул мечом и по косой рубанул по лицо, отрезая нос и срезая щеку и губы. Затем пнул несчастного, выскочил из-под купола, отвлекая Эболу на себя. Бросил быстрый взгляд на защиту, Варвара с трудом латала дыру, Елена рисовала руны. Рисовала руны и Аннушка. Княжич было подумал о том, что надо бы им сказать, чтобы ни в коем случае не смешивали ворожбу друг друга, для этого нужен опыт, но тут же потерял мысль. Перед ним появилась одиночка.
  Пара валялась на земле и заливалась кроваво-жёлтыми густыми слезами боли.
  Одиночка хоть и плакала и была голодна, но в тусклых, пожелтевших глазах было едкое зло. Её партнёра убили. Она ждала смерти тоже. Но смерть к ней не шла. А если смерть не идёт к тебе, тогда надо идти к ней. Однако, умирать она шла так, будто собралась жить долго и счастливо. От неё веяло таким спектром неясных то ли чувств, то ли ощущений, что Лучезар терялся. Она была противоречива, но всё так же опасна.
  Некоторое время Лучезар отражал удары. Ему удалось отрезать пальцы на правой руке, полоснуть по висящему, словно мешок из кожи, сморщенному животику, оставить кровавую полосу на выпиравших рёбрах, обтянутых пожелтевшей кожей. Стрела, угодившая в ухо особи, заставила её отвернуться от Лучезара. Он взмахнул клинком, чтобы отсечь демону голову, но тут подоспела пара.
  На этот раз Эбола была быстрой. Княжич и глазом моргнуть не успел, как они атаковали с двух сторон. Всякое в жизни воина случается, и бывает так, что мозг ещё только воспроизводит план побега, а тело уже реагирует. Лучезар заскользил по дороге так, что уже через минуту пара оказалась порезанная в нескольких местах, а третья особь, вернувшаяся, было, вновь к нему, осталась без руки и располосованная на две половинки, аккурат по поясу. В ту минуту Узник был быстрее всякого демона.
  И так же быстро он отступил под защитный купол. Надо отдать должное, золотые дочки смешивать волшбу не стали. Натянули сети в три ряда. Так себе защита, но лучше, чем одна.
  Тяжело дыша, он покривил губами. Пара повизгивала от боли и всхлипывала, одиночка лежал пока что не подвижно. Но пара-тройка минут и начнёт склеиваться. Затем встанет. Надо рубить голову. Вот пара крякнула, посмотрела разъярёнными глазами на Лучезар и бросилась на сеть.
  - Укрепляй, бра...т... - по привычке произнёс Княжич и осёкся. Какой брат? Тут одни враги! Но Варвара, Елена и Аннушка и без его слов понимали, что им надо делать. Однако тонкую нитку порвали. Правда защита разлетелась искрами и ударилась в демонов тонкими иглами, вспоров им кожу. Нечисть заверещала, глянула на них безумными и жёлтыми глазами. Елена взвизгнула, спрятав лицо в ладонях.
  - Давай, в шею правого, - прохрипел Димитрий, находясь на карете и натягивая лук. Рядом с ним, так же присев на одно колено, с натянутой тетивой был Борис. На отполированных с большими наконечниками стрелах мягко загорелись бледной волшбой знаки. Лучезар хотел было сказать, чтобы обождали, с такими вещами надо быть осторожными. У них защита мрачная, однако промолчал. Защита, что сеть паука, тронешь - порвётся. А братья действовали слаженно и правильно. В шею. Или в голову. Надо целиться либо туда, либо туда.
  Однако в тот момент, когда Борис с Димитрием отпускали стрелы, заорала Аннушка. Вскинув свою секиру, Альбинос на беду Лучезара кинулась из-под защиты прочь.
  Княжич обомлел. В голове мелькнула мысль - пусть сдохнет. Но именно она заставила его дёрнуться вперёд. Служанка, заплетавшая ему волосы, чтобы они не мешали в битве, не закончила работу. Лучезар не заметил этого. Он достиг Альбинос раньше, чем нечисть - одна из пары получила в шею две стрелы. Эбола пискнула, заревела. Вторая заревела тоже, кусая стрелу. Рунки вспыхнули, полоснули тонкими щупальцами по лицам и телам. Раненная пискнула, вторая упала на круглую попку и кувыркнулась несколько раз назад. Прямо к Княжичу.
  Лучезар без особой нежности схватил Аннушку за руку, развернул и толкнул к защите. Но Альбинос упала рядом, так и не влетев под ворожбу. И вот гадость! - ей на помощь пришла Служанка. Она выбежала из-под огненной сети, схватила её за ворот пальто и стала тянуть к карете по грязной дороге, и никто больше не вышел, чтобы помочь или спасти хотя бы свою подругу.
  Всё это случилось за доли секунды - и Служанка выбежавшая из-под защиты, и Эбола, которая, наконец, отреагировала на него. Он успел отметить то, что Аннушка сама подскочила на ноги и нырнула под сеть, при этом чуть отстранив Служанку. Пошатнувшись, та всё же вбежала под купол. А потом его поглотила битва. В процессе, между ударами и защитой, Узник сумел отрезать голову одиночки, верхняя половина уже вздрагивала, вдыхая и выдыхая. Когда голова отделилась от тела, пара противно взвизгнула и стала более яростной. Лучезару пришлось обгонять само время.
  Но вскоре время стало замедляться, а может это он выдыхался. Ему двести лет! Так он и пропустил сильный удар, вспоровший куртку и оставивший след на груди. Отлетев в сторону, он упал в кусты. Что-то треснуло. Однако тут же забыл о том, даже о боли. Надо было выжить. Ускользнув от одного демона, угодил под удар другого. Успел уйти от него, чуть не угодил под первого. Вот так он танцевал ещё несколько минут, а может и вечность, пока очередная волна дымной ворожбы не содрала с головы одной из пары кожу, до кости. Нечисть заверещала, вторая тут же сменила траекторию. Лучезар по инерции нанёс удар, но клинок вспорол воздух.
  Надо ли говорить, что Служанка вышла из укрытия и стояла спиной к огненной защите, вытянув руки вперёд. Вот глупая! Ей видно жить надоело! То, насколько в тот миг оказался быстрым Княжич, он и сам не смог бы сказать. Эбола по всем показателям должна была быть быстрее, она рванула к Служанке на доли секунды раньше. Но успел Лучезар. Он схватил Служанку, отпрыгнул с ней в сторону и только после - под защиту. Не рассчитав скорость, ткнулся спиной в стенку кареты. Эбола завизжала, прыгнула на сеть. Братья, будто ждали этого, отпустили стрелы. Три угодили в шею, а четвёртая была отбита. Но демон отступил. К той особи, из шеи которой торчали две стрелы. Оказавшись ярдом, они выдернули из тел по всем показателям смертельное оружие - дыры в тонких шеях были добрые, да и рунки смогли прожечь изуродованные до этого лица и тела, но складывалось такое ощущение, что подобные раны им были ни по чём. Они подошли к мёртвой третьей особи, присели и, словно ничего более не происходило, принялись её есть.
  - Гадость, - пробормотала Елена и, схватившись за живот, отвернулась, чтобы не видеть эту картину.
  - С вами всё хорошо? - спросила в свою очередь Служанка. Она дрожала и то и дело всхлипывала. Но не плакала. Лучезар до сих пор держал её крепко, прижимая к себе. Сердце билось так, что казалось выпрыгнет из груди, кровь летела по венам, и ему жутко хотелось пить. Он сглотнул слюну, затем снова.
  - Хочу пить, - прохрипел он и откинулся назад, несильно ударившись головой о стенку кареты.
  - Воды? - вопросила дрожащим голосом Служанка.
  - Пить, - сказал он и отпустил её. Но как ему показалось, отпустил с неохотой.
  - Он крови хочет, - сказал Игнатушка. Воскрес? Или же при падении просто хрустнул позвонок, а Аннушке показалось, что Задорный помер? Но это было не важно. Важно было то, что он дрожащим пальцем чертил знак защиты. Будет ли польза? Варвара уже на пределе. Елена всхлипывала, закрыв лицо ладонями. Стояла спиной к защите. Аннушка была растеряна. Дамира, которая, кстати, могла бы помочь, как оказалось до сих пор сидела в карете.
  В общем, сети таяли на глазах. Свою кое-как поддерживала только Варвара.
  Лучезар сглотнул снова, крепче сжал рукоять, будто проверяя тут ли клинок. Приосанился и уже приготовился выбежать из-под защиты, когда совсем недалеко, оттуда, откуда они приехали взметнулся столб огня. Кто это? Дуэт? Пока что людей не было видно, определить сложно. Видно схлестнулись с холерой.
  - Вот, возьмите, - Служанка неожиданно протянула ему руку, а в ладони ничего. Что это? Ах, она даёт ему свою кровь. Под бледной кожей тонкие синие венки. Ниточки. Будто дороги, вьются и скользят от сердца до сюда, к тонкой кисти, которую если Лучезар сожмёт, то может и сломать. Такая красивая кисть. Сколько в его жизни было женских кистей? Ну, наверное, много... Но вот эта, самая красивая.
  - Оставайся здесь, - сказал он, беря нежно кисть, будто и правда боялся сломать. Опустил руку, глянул в серые глаза. - И не высовывайся. Ты мешаешь.
  - Не ходите, - прошептала она, хватая его руку дрожащими пальцами. - Вы ранены. Вам нужна помощь, - шептала она. Глаза блестят, губы дрожат. Вот-вот и заплачет. Как нелепо. Все остальные ждут, когда он вступит в бой снова, потому что сами ни на что не годны, а она просит его не уходить. Глупая женщина.
  Лучезар, не найдя слов, просто улыбнулся. Вновь взял её за кисть, убрал со своей руки и отпустил. Посмотрел на дорогу и вылетел из-под защиты, чтобы отрезать одним ударом голову жравшему Эболе, что сидел к нему спиной.
  Так просто убить его Лучезар не рассчитывал, но наделся. Демон успел пригнуться, тот, что сидел к Княжичу лицом, резко вскочил и бросился вперёд, наступив на большую голову своей пары. Лучезар увернулся, пнул противника, но тот ударил всё равно, и Узник отлетел в сторону.
  Приземлившись на ноги, но чуть не упав, он, однако, сумел парировать следующие удары, и вновь закрутился волчком, показывая мастерство, как мечника, так и танцора, хотя вторым никогда не был. И пусть его мастерство не было уникальным, но Княжич делая одни и те же движения с товарищами, всё рано выделялся. Он - чёрт возьми! - даже простой замах делал красиво! Да он был быстрым, ловким, смелым и решительным. Но нечисть была не намерена его отпускать. Она истекала вонючей кровью и продолжала быть злой и яростной. Им нужен был деликатес - человек. Демон - это всего лишь протухшее мясо, потому как мёртвый демон разлагается быстро. А живой...
  За короткое время Княжич успел отрезать конечность одной, затем снести часть черепушки второй. Однако и он пропустил два удара. Один пришёлся в ногу, что слегка замедлило его. Второй в ключицу. Регенерация у Княжича, благодаря кое-чему, была так себе, потому раны кровоточили, тело адски болело, но думать об этом было некогда. Вот только он понимал, что рано или поздно тело сдаст. И хочет того мозг или нет, придётся ему... помирать. Третий удар он получил по лицу. Да такой сильный, что кости затрещали, а голова провернулась почти что на сто восемьдесят градусов. Узник отлетел в сторону, пропахал телом несколько кустов и остался лежать на животе, в снегу. Боль вспорола всё тело, взорвалась искрами в голове, жар битвы схлынул, внутренние органы окутала липкая паутина страха.
  В больном сознании пронеслось столько не ясных картин, что на миг Лучезар прикрыл глаза и вроде как провалился в темноту. А когда поднял веки, подумал, что не правильно себя хоронить. И тогда глупая женщина, имени которой он так и не удосужился узнать, всё же вышла из-за укрытия и протянув к идущей к нему Эболе руки, принялась исторгать ворожбу - сизый, но жидкий дым.
  Ворожба накрыла одного из пары, содрала с него полностью кожу и мясо, оголяя жёлтые кости. Монстр пискнул и тут же упал на землю. Внутри скелета наполовину сожжённые органы продолжали функционировать. Однако это и всё. Служанка выбилась из сил. Слабая. Зачем она лезет?! А затем, что ты, Лучезар Придурок, вот тут валяешься и наполовину труп из себя строишь!
  Княжич зашевелился и вовремя. Второй демон не стал отвлекаться на Служанку, он дошёл до него и занёс ногу, чтобы придавить Княжича. Лучезар сжал рукоять и уже приготовился кувыркнуться в сторону, но отправленные в сторону Эболы ворожбеные бледные стрелы остановили его. Демон уклонился первый и второй раз, затем в третий. Лучезар хотел было крикнуть, чтобы братья добивали первую, ту, которую не смогла сжечь Служанка, но не смог.
  Эбола, однако же, тяжело уклоняясь от стрел и порой получая ворожбой по телу, подбежала к сети. Первой искрилась защита Красы. В некоторых местах нити были порваны, но не потому, что Варвара ослабла, а потому что братья били через них бледной волшбой. Нечисть взмахнула рукой и слегка опаливая её, смела часть нитей, зацепив пухлыми пальчиками и истончившуюся защиту Елены и Аннушки.
  Княжич хрипнул. Попытался встать. Под куполом случилась паника. Он услышал визг Елены. Варвара упала, закончились силы. Аннушка упала на четвереньки и поползла за карету. Игнатушка ещё держался, латал дыры в своей сети. Димитрий прицелился в демона, но именно в это мгновение, будто по щелчку, в нечисть устремился столб огня. Сбил лезшую через дыру Эболу, попутно взрывая тонкие нити ещё натянутой Варвареной сети. Параллельно с этим ведьмачий шептун накрыл скелет - ведьмак бросил в него ржавые гвозди и каждый из них угодил точно в цель. Прибил кости к земле, на которые уже успело кое-где нарасти мясо.
  - Эй, упырь, ты как там? - вопросил его колдун, нагнувшись к нему. Окутанный в доспехи, он был будто мерцающий призрак. Маска укрывала лицо.
  Лучезар поднялся на колени, взялся за голову и, скрипя зубами от боли, подкрутил так, как надо. Из глаз тут же брызнули слёзы, из горла вырвался сдавленный хрип, на миг мир померк. И тело повалилось бы, но Княжич тут же пришёл в себя и упёрся одной рукой в землю. Сплюнул вязкую слюну. Хотелось крови до жути. Колдун, больше не обращая на него внимания, сшибся с раненым Эболой. Тот избежал ворожбы, ловко уйдя от огня. Княжич глянул на скелет, тот бился в ведьмачьей ворожбе, ведьмак побеждал. По костям текла опасная жижа, она пучилась и набухала гнилыми пузырями, тихонько взрывалась и покрывая их, медленно, но необратимо сжигая. Лучезар покосился на то место, где была Служанка. Она стояла под слабым куполом Задорного.
  Опираясь на меч, Княжич встал, обождал немного. Грязные от снега, земли и крови волосы, спадали на лицо, и Лучезар злился на то, что не позволил Служанке их подобающе заплести. Скинув с плеч рваную куртку, он провёл ладонью по лицу, заглаживая волосы назад. Затем сплюнул, провёл ладонью по лицу снова, чтобы убрать мешавшие кровь и грязь, сильнее сжал рукоять. И сорвался с места. Тело отозвалось болью, но Лучезар запретил себе думать об этом.
  Каким образом скелет Эболы встал, Узник понять не смог. Демон отчаянно сопротивлялся силе. И если кости превращались в пепел, то органы, цепляясь за не тронутые шептуном кости, нарастали и функционировали. Он упрямо шёл к ведьмачею, засевшему недалеко от места битвы в кольце защитной чёрной ленты, что кружилась вокруг него, источая жидкий, едкий, чёрный дым. Вот чего Лучезар хотел от Дамиры! Но Дамира пряталась, а этот ведьмак сражался.
  Шатающийся скелет Княжич настиг в несколько шагов. Взмахнул мечом и красиво срубил череп нечисти, чуть не упав. Удар требовал силы. Кости у Эболы были крепкими.
  Вторая особь завизжала, бросила колдуна и ринулась к мертвецу. Дальше дело обстояло намного легче. Колдун нагнал её, взмахнул мечом и вторая упала на землю, не добежав до первой. Её голова, откатившись, стукнулась с головой первой особи и они замерли, даже после смерти будучи вместе.
  Лучезар замер, тяжело дыша. Взгляд то и дело блуждал по "полю боя", выискивая противника. Мысли в голове, как шарики, то и дело метались то туда, то сюда. Всё закончилось неожиданно. Даже сердце было против этого. Гулко билось и ждало удара в спину...
  Первая кто к нему бросилась, конечно же, была Служанка. Поскальзываясь на вязкой крови смешанной с талым снегом и грязью, спотыкаясь и что-то бормоча, она подбежала, подхватила его под руку, закинув её себе на плечо, заглянула в глаза. Спрашивала, как он себя чувствует, вела его к карете, всхлипывала, но не плакала. Снова дрожала, как осиновый листик на ветру.
  И только тогда Княжич осознал - битва закончилась! В тот миг отстранившись от демонов, он впился взглядом в Служанку. Теперь - совершенно не кстати - можно было и спросить её: "Кто ты? Откуда?" Но язык не хотел ворочаться. Да и желание знать правду вдруг куда-то испарилось. Потому что совершенно неожиданно Лучезар вдруг почувствовал как приятно, когда о тебе заботятся. И когда эта забота от женщины... Сразу хочется прижаться сильнее и вдохнуть аромат щекочущих губы волос.
  - Да уж, покалечили тебя, упырь, - проговорил колдун. - Я могу только облегчить боль и очистить раны, не более. На Родниковой развилке должен быть лекарь.
  - Не стоит, - Лучезар с трудом разлепил губы и вытолкал эти слова. Попытался улыбнуться. Поймал себя на мысли, что колдун внимательно на него смотрит через прорези в огненной маске. Но стоит отвернуться от него, как вид маски и глаза ускользнут и сложно будет потом сказать: а был ли этот человек реальностью или же нет? - Доберёмся до развилки там спросим.
  - Как хочешь, - коротко и безразлично бросил колдун и уже собрался отойти от них, когда Княжич сипло спросил:
  - Далеко ли путь держите?
  Они остановились на полпути к перевёрнутой карете. Братья дружно вытянули оттуда Дамиру, на которую тут же взъелась Елена. И сразу же стали переворачивать фургон.
  - В Ладогор Снежный, - без особой охоты ответил колдун.
  - Все в Ладогор едут. Мы тоже.
  - Ясно. У нас своя дорога.
  - Конечно.
  - Ну так удачной дороги, упырь, - сказал колдун и махнул головой напарнику.
  - Благодарю за помощь, путники добрые, - успел с трудом просипеть Княжич. Колдун ничего не ответил, лишь глянул на него, будучи уже на мертвеце, затем сжал бока ногами и скакун тут же полетел прочь.
  Когда Дуэт скрылся за поворотом, Княжич забыл о них, но осадок остался. И этот осадок говорил ему, что помощь была, и что Дуэт был тоже. Зная этот осадок, можно обмануть отвод взгляда. Но только если ты сильный колдун. Или оборотень. Или упырь...
  - Лучезар Андреевич, - позвала его Служанка. Она стояла у открытой двери в карету и махала рукой, будто желая чтобы он поторопился. Княжич не стал отказываться. Прошёл, шатаясь, вперёд, ступил внутрь и с благодарностью опустился на скамью. Внутри был беспорядок, но его это не волновало.
  - Снимайте одежду, - сказала Служанка, открывая чемодан и выуживая оттуда, лежавшие на вещах бумажные пакеты. Откуда чемодан? Где его сумка? Но думать об этом Лучезару не хотелось. По телу растекалась боль и распространялся болезненный жар. Яд!
  - Лучик, Лучик, - в открытую дверь заглянула заплаканная Елена. Княжич, скрипя зубами от боли, как раз стаскивал рубаху. В голове гудело и звенело. Рёбра ныли. Ныла шея. В желудке всё скручивалось. Ещё мгновение и завтрак вывалится наружу. - Можно я поеду с тобой? Мне так страшно... - Она не спрашивала, она говорила, поднимаясь по ступенькам и уже собираясь влезть внутрь.
  - Нельзя, - грубо сказала Служанка, доставая из чемодана сменную одежду.
  - Почему? А ты кто, старшая группы что ли? - проныла Елена.
  - Елена, - это была Варвара. На этот раз она говорила спокойно, оно и понятно, битва из неё выжала все соки. - Иди в свою карету. Давай...
  Подтолкнув сестру, она закрыла дверь, даже не глянув на них, и Лучезар этому порадовался. Елена что-то говорила, Варвара отвечала.
  Уложив Лучезара на скамью, Служанка вытирала его тело от крови, промакивая рваным свитером и рубахой раны. Была она сосредоточена и... Зла? Но губы, плотно сжатые, всё равно подрагивали, что выдавало волнение. А он поймал себя на том, что смотрит на неё неотрывно, будто что-то хочет увидеть, что-то, что спрятано под простой внешностью.
  Затем она сунула ему в руки рубаху, правда помогла ему надеть её. И снова уложила. Взяв свою дублёнку, накрыла его. И сердце Лучезара дрогнуло. Когда в последний раз к нему проявляли такую заботу? Вспомнилась мама. И Клара... И Милан... Вот Служанка смочила водой полотенчико и принялась отирать его лицо. На этот раз она была сосредоточена, а на бледных щеках проступал румянец.
  - Можете закрыть глаза и немного поспать, - пробормотала она.
  - Мнага, - буркнул он.
  Милая...
  - Вам что-нибудь нужно? - спросила она, закончив вытирать его.
  - Крови, - машинально пробормотал Лучезар, глядя на то, как она аккуратно складывает в пакет пропитанные потом и кровью рубашку и свитер. Для чего?
  - Я же вам говорю, выпейте мою, - нахмурилась она, твёрдая в своём решении.
  И на этот раз Лучезар не стал отказываться. Неуклюже сев на скамье, он потянул её за руку, заставляя сесть рядом. Задрал повыше манжет рукава, не сильно, но с нажимом погладил руку, разогревая кожу. Какая узкая, нежная, хрупкая. Делать в этой мягкости и нежности две дырки... Лучезару стало неловко. Он ведь может потерпеть! Или нет? Не может. Лучше, пока в себе, испить крови, чем потом, когда рассудок помутнеет.
  Он ещё раз провёл по коже, аккуратно держа в своей грубой руке её ручку. И снова подумал, а помнил ли он, какие запястья у других? И снова ответил себе: нет. И тут же подумал: а забудет ли он об этом запястье? Если да, то когда? А если никогда, тогда... Что это значит тогда?
  - Ну же, - поторопила его она, и Княжич поднял на неё больной, уставший взгляд. Сидела вся пунцовая, но опять милая. И чего его сердце вдруг забилось быстрее? Пыл битвы уже схлынул.
  А. То, наверное, яд...
  И Лучезар приподняв её руку, раскрыл челюсти, выпустил наполовину клыки - на всю длину не мог, "оковы" мешали. Шея отдалась болью, но на дальнейшее действие это не повлияло. Он вонзил клыки в мягкую кожу, добрался до венки. Служанка дёрнулась, но он крепко держал и пил, всасывая дивный нектар. Не потому что это была её кровь, а потому что для него кровь - это любимый напиток.
  Утолив мучившую его жажду, он оторвался от руки, лизнул пару раз проколы и отпустил. Затем лёг обратно, укрылся шубой и прикрыл глаза. И слышал некоторое время, как она укладывает вещи, как возвращает на место статуэтку бога и слоника, как подкладывает под голову и под спину подушки, как дёргается и едет дальше карета, как тихо бьётся её сердце...
  Потом его поглотила тьма.
  
  28 глава.
  
  Гадкое и липкое ощущение начало наползать, когда карета уже отъехала от места битвы несколько километров. Температура поднялась сразу и Лучезар даже вздрогнул, когда его лба и лица коснулась мягкая, холодная ладонь. Он приоткрыл веки и с трудом различил взволнованное лицо Служанки. Какая милая, снова подумал он, и улыбнулся краем уголка губ. И закрыл глаза.
  
  - Лучезарушка... Лучезарушка... Где же ты моё солнышко?..
  Мама.
  Добрая, искренняя, отзывчивая, благородная, нежная, ласковая, тёплая...
  Несмотря на то, что Лучезар видел её в сером цвете, несмотря на то, что иногда мамино лицо прочерчивала линия, будто разрезая её на две половинки, Лучезар не боялся её. И очень любил. Так сильно любил, что не мог сказать ей об этом и всегда робко смотрел на неё и шёл за ней и особенно робко вкладывал свою ладошку в её горячую, ласковую руку, чтобы она отвела его туда, куда ей хотелось. Она в его глазах никогда не была ужасной и злой, даже когда ругалась на него, что конечно бывало очень редко, она всегда была доброй. Серой, но тёплой. И нежный голос, наполненный приятной радостью, отражался в Лучезаре, как лунный свет в маленьком, чистом озере.
  Мама его любила. Она его любила так же сильно, как и он её. Но не потому что он был милым и красивым, а потому что он был её сыночком. Иногда Лучезар чувствовал эту любовь так остро, что ему казалось, не стань его и мама умерла бы тоже. Поэтому Лучезар за собой следил, старался не ранить себя, чтобы мама не волновалась. Может поэтому он был спокойным ребёнком, молчаливым. И потому, наверное, его и считали странным. Он много читал, прятался ото всех и порой от мамы, потому что ему нравилось, когда она его искала. И ей нравилось тоже. Они так играли.
  - Смотри, что мама сделала. Во-от, - говорила она, показывая ему кораблик из бумаги, который они собирались запустить в ванне, наполненной водой. Лучезар любил, когда они пускали кораблики, только ему всегда было жалко, когда кораблики тонули. Тогда папа доставал особенную бумагу, очень жёсткую и твёрдую, он складывал другой кораблик, и у него он был большим, правда немного нескладным. Он всегда хвастался перед мамой им, а она смеялась, потому что он был несуразным. А Лучезар смотрел внимательно на этот кораблик и ему казалось, что лучше кораблика никто сложить не может: лучше папы и лучше мамы.
  Папин кораблик плавал долго. Мама складывала туда разные мелкие игрушки и вырезанных человечков, а папа рассказывал историю морского путешествия, и Лучезар, сидя у мамы на коленках, слушал внимательно и мочил ручку в воде, а порой и подталкивал кораблик туда-сюда, чтобы он быстрее плыл. А порой брал какого-нибудь человечка, что мама вырезала из цветной бумаги, и клал его на кораблик, и тогда появлялся новый персонаж в папиной истории, и он начинал о нём громко рассказывать, иногда жестикулировал, отвлекая внимания Лучезара от того, что происходило в ванне. Но неизменно возвращался к большому корыту, потому что в какой-то момент начинался шторм, и кораблику требовалась помощь, и тогда на воду спускали новый кораблик, и он шёл первому на выручку.
  Мама его баловала. Она ему разрешала почти всё, но Лучезар этим всем не пользовался, потому что для него было главным, чтобы мама не огорчалась, чтобы мама всегда была тёплой, чтобы мама всегда была яркой, лучистой, нежной, доброй, милой, искренней... И пусть серой. Когда-нибудь, Лучезар в это верил, серое уныние закончится, и тогда он увидит какая мама у него невероятно красивая. И убедиться в том, что такой мамы нет ни у кого. Она лучшая...
  - Лучезар... Лучезар... Андреев...учезар...
  
  -Лучезар...
  Княжич открыл глаза с трудом. Служанка легонько трясла его за плечо, гладила ладонью по щеке и звала. Казалось, что это мама. Но когда зрение сфокусировалось, он чётко рассмотрел черты лица.
  - Ну вот, уже лучше, - услышал он чей-то незнакомый голос и устало посмотрел туда, откуда этот голос доносился. Мужчина, которого он сначала не мог толком рассмотреть, сидел на втором кресле и что-то писал в большую тетрадь. На мгновение Лучезар подумал, что это папа. Папа у него строгий, и у этого человека голос строгий тоже, слышится сталь, которая блаженством рассекается по телу, потому что трогает струны души и тревожит память. Воспоминания давно спрятались в тёмном уголку и не желают выходить, потому что их давно потеснили другие, более яркие и более поздние. Но они всё равно были. Они им бережно хранились.
  Княжич закрыл глаза, а голос продолжил:
  - Когда приедете в Левобратие, напоите больного хорошенько кровью.
  Лучезар открыл глаза и посмотрел на мужчину снова. Нет, не папа. Всё же у папы голос другой, и к тому же папа не лекарь. А этот мужчина, что сидел в кресле, был лекарем.
  - Какой объём крови? - спросила Служанка, внимательно глядя на незнакомца. Лучезару это не понравилось. Зачем она так смотрит на чужого мужчину? Лучше пусть смотрит на него...
  - Сколько он употребляет?
  - А... Не знаю, - рассеянно сказала она.
  - В общем, сколько обычно пьёт, столько и дайте. Это всё. Всего вам хорошего и мягкой дороге в дальнейшем, - он глянул на Княжича, потом снова на Служанку. - Всё будет хорошо. Не переживайте. Всего лишь отравление ядом демонов и несколько сложных ран, которые к завтрашнему дню затянутся. Они, конечно, будут ещё некоторое время тревожить его, но вскоре пройдут.
  - Да, - сказала она и поблагодарила лекаря, закрыв за ним дверь.
  - Мы где? - прохрипел Лучезар, даже вроде попытался выбраться из-под шубы, которая оказалась такой тяжёлой, что он не смог толком сбросить её. Да и зачем сбрасывать? А зачем вставать? Тут тепло и хорошо. А в карете холодно. Холодно... Как она не мёрзнет? Она ведь человек... Маленький, хрупкий человечек... Согреть бы её.
  - Родниковая развязка. Сейчас поедем дальше. Я попросила остановиться, чтобы лекаря найти. Вы чувствовали себя плохо...
  - Ерунда, - прохрипел Лучезар, сглотнул и ощутил в горле сухость.
  - Вот, - она протянула ему небольшую бутылочку. Запах был одурманивающим. - Кровь, - продолжила Служанка. - Пейте.
  Он приподнял голову, но руку так и не смог вытянуть. Служанка помогла. И голову подержала и бутылку к губам поднесла. Ну что за напасть! Прям совсем слабый! Можно подумать, что не может... Но как же хорошо побыть иногда слабым. Особенно, когда о тебе так заботятся!
  - Спасибо, - прошептал он, откидываясь снова на подушки. Захотел вытянуть ноги, но не получилось. Вместо этого, посмотрел на её профиль и сам не заметил, как глаза закрылись.
  - Приедем в Левобратие, там купим побольше крови. Я купила маленькую, тут много не продают. А вы пьёте много...
  
  Папа...
  Он другой... Нет, тоже был добрым, отзывчивым, хорошим, тёплым и даже горячим порой. Но у папы была строгость и сила духа. А ещё благородство, которого не отнять, аристократичность и честь. Пусть он и был слабым колдуном, да обращался в мелкую летучую мышь, однако всего выше перечисленного ему было не занимать. Отчего многие восхищались им и завидовали даже. Хотя чему завидовать, хочешь быть таким, так будь. Кто же запрещает жить по человеческим законам, соблюдать правила этикета, быть воспитанным и культурным. Разве есть где-то такой запрет? Нет же.
  - Только от тебя зависит, каким ты будешь человеком. Ты сам выбираешь себе образ жизни, и никто не сможет, даже обстоятельства, продиктовать тебе, каким быть и как жить, - наставлял суровый папа, который ещё несколько лет назад с маленьким Лучезаром пускал кораблики в ванне и рассказывал морские истории с опасными приключениями и храбрыми героями. Он и сейчас такой же, как тогда, только на данный момент он учит сына уму-разуму, рассказывает, что правильно, а что нет, вбивает простые истины, которые должен знать любой человек. И несмотря на то, что лицо папы тёмное, как будто маска, в некоторых местах покарябанная, Лучезар его не боится. Лучезар смотрит на эту маску без страха жуткими огромными красными глазами, в которых зрачки размножились, являя собой мелкие точки, ограниченные радужкой. Папино Лицо доброе, от этой темноты веет тем же теплом, что и от мамы. И Лучезар знает, что папа его любит так же сильно, как он папу и как мама его.
  Они маленькая, но крепкая семья, в которой нет места злу.
  - Человек - это разум. В первую очередь, человек понимающий. Когда-то давно люди жили в пещерах и ели сырое мясо. Труд сделал из дикарей тех, кто мы есть сейчас. Никогда не забывай: тот кто работает - тот есть. Кто работает - тот человек. Кто работает - тот разумный. Когда-то давно люди говорили: труд сделал из обезьяны человека. Это так. Не забывай эту древнюю мудрость. Погибнет разум - сотрутся все границы. А обезьяне всё равно в чьей шерсти искать блох.
  Папа очень старается привить сыну все те знания, которыми его когда-то наделил его отец. Он старается так, как, наверное, не старается сейчас ни один другой отец, и Лучезар трепетно слушает его и внимает всему, что он говорит, потому что папа в его понимании ничему плохому не научит и в сущности своей не учит. Так и в книжках говорилось. А ещё, несмотря на строгость, папа очень волнуется. Потому что это его первые уроки, серьёзные уроки, а не те, когда он маленькому Лучезару говорил, что нельзя, а что можно, когда учил маленького Лучезара говорить, когда показывал ему птичку и то и дело повторял, что птичка тоже живая и её обижать нельзя. И что веточку просто так ломать не стоит, и цветок тоже, хотя если сорвать и подарить его женщине, то хоть всю клумбу. И почему-то в этот момент папа всегда смеялся, потом смущённо кашлял, и только став взрослым Лучезар понимал, о чём именно в тот момент говорил папа.
  А клумбу однажды маленький Лучезар вырвал и подарил охапку цветов маме. Мама была очень рада...
  Как же вы с мамой познакомились? Кто из вас первый кого увидел? Кто первый признался? Кто первый предложил сходить в театр или просто прогуляться? Кто первый поцеловал... Где вы друг друга нашли и какими дорогами вела вас судьба к друг другу? Как же у вас должно было быть всё красиво и правильно, благородно и нежно, ласково и мягко. С лёгкой робостью, с долгожданным трепетом, с вздохами украдкими и ахами стыдливыми...
  
  И как всё гадко у Лучезара, хотя может и не гадко вовсе. Просто не так, как хотелось бы. А впрочем, кто знает, как оно должно быть, чтобы потом было как надо, и чтобы...
  - Лучезар Андреевич, - на этот раз Княжич открыл глаза сразу, как только услышал её голос. - Мы приехали. Вставайте.
  Лучезар некоторое время смотрел на Служанку, пытаясь понять, где он и что случилось. Её он вспомнил сразу. Она прислуживать стала, как только Кларушка отправилась во тьму. Клара ещё один член семьи. Как мама, папа, Милан, Жорик - садовник, Иллона - стряпуха, Никита - дворецкий, Агата - горничная и экономка. Клара была нянькой. Она появилась...
  - Мы в Левобратие. На постоялом дворе. Я сняла номер, - продолжила Служанка, обрывая его мысли.
  - Да, - зачем-то прохрипел Лучезар, слабой рукой стягивая с себя дублёнку. Служанка тут же подхватила её, переложила на кресло. Попыталась ему помочь.
  - Я сам, - твёрдо прохрипел Княжич и сел. Забота хороша, но всё же он не маленький.
  В карете стоял полумрак, одинокий светильник, освещавший темноту, висел над креслом, которое облюбовала Служанка. Лучезару не нравился этот свет и не нравился этот сумрак. Всё это было наполнено некой тревогой. За стенками слышались голоса, они были глухими и далёкими. Они неприятно тревожили слух.
  - Ну как он там? - дверь вдруг открылась и в карету заглянула Варвара. Она впустила стылый воздух и по телу тут же пронеслись мурашки. Княжич глянул на свои руки, он был в синем свитере, под свитером рубашка. Он чётко помнил, как надел рубаху. Когда же на нём появился свитер?
  - Всё хорошо, - ответила Служанка.
  - Отлично, - сказал Лучезар, нагнулся, чтобы найти ботинок. Тело обдало болью. Он покривился, но продолжил своё занятие. Краса фыркнула и отошла от кареты, не закрыв дверь.
  - Пошли, - сказал Княжич, бросая по его мнению не нужное занятие. Босиком дойдёт. Однако Служанка тут же взяла ботинки - она их нашла легко! - и помогла просунуть в мягкое и тёплое нутро ступни. Княжич буркнул жёванную благодарность и аккуратно спешился, держась за створку.
  - Ой, Лучик, любимый мой Лучик? Ты как? Как ты себя чувствуешь? С тобой всё в порядке? Всё хорошо? Посмотри на меня. Дай я на тебя посмотрю. Хочешь моей крови? Возьми мою кровь! Мне эта гадкая Варька не позволяла к тебе зайти. Что сказал лекарь? Завтра никуда не поедем. Ты слышишь, дура набитая требухой! - тут же возникла рядом Прекрасная. - Мать-срать тебя! Если бы ты послушала Лучика, ничего бы подобного не случилось! На нас бы не напали эти твари! И Лучика не ранили так тяжело! И где эти твари!..
  - Рот закрой, сучка недотраханная! - рявкнула ей в ответ Варвара.
  Лучезар не отвечал, шёл следом за Служанкой, которая воспользовавшись ссорой сестёр тут же подтолкнула его в сторону лестницы.
  - Второй этаж, - твёрдо сказала она, и Княжич быстро поднялся по ступеням, несмотря на то, что перед глазами плыло и то и дело появлялись тени. Они скользили по стенам, то вытягиваясь, то сплющиваясь. Они его не пугали, просто было не приятно.
  Но стоило зайти в номер, как силы покинули его. За спиной грозно закрылась дверь, щёлкнул замок, блеснул не яркий свет, но больно резанул по глазам.
  - Сюда, - сказала Служанка, и Лучезар двинулся за ней.
  На кровать он рухнул солдатиком и застонал, то ли блаженно, то ли от прорезавшей всё тело боли. Глаза закатились, зубы заскрипели.
  - Погодите. Снимите сначала... - пробурчала недовольно Служанка и стала стягивать с него обувь. И Лучезар позволил ей это делать. Когда она потянула с него свитер, он вдруг фыркнул и тихо, чуть хрипло, рассмеялся.
  - Ты меня раздеваешь...
  - Не хорошо ложиться в одежде. Тем более вы болеете, - говорила она, совсем не понимая его весёлости. Вот свитер полетел на пол, она взялась за рубашку. Потом за штаны. Лучезар вдруг слабо рассмеялся.
  - ...Был я весь - как запущенный сад,
  Был на женщин и зелие падкий.
  Разонравилось пить и плясать
  И терять свою жизнь без оглядки.
  Мне бы только смотреть на тебя,
  Видеть глаз злато-карий омут...1
  - Вот, выпейте, - сказала она, прервав его и сунув под нос бутылочку с кровью. - Сейчас девушка принесёт ещё. Я заказала много крови.
  И Княжич выдул всю бутылку махом и оторвался от горлышко, тяжело дыша.
  - А теперь спите, - сказала она, укрывая его и подтыкая под бока одеяло, как когда-то делала мама, когда он был маленьким.
  - ...Мне бы только смотреть на тебя,
  Видеть глаз злато-карий омут
  И чтоб, прошлое не любя,
  Ты уйти не смогла к другому...(1) - закончил он...
  
  - Заря! Заря!.. За-аря-я-а!!!
  Милан. Только он так его называл...
  Он всегда кричал его имя громко, когда Лучезар возвращался домой. Он ещё к воротам не подходил, а брат бежал по большому двору и кричал, махал рукой и улыбался так, как пожалуй никто никогда Лучезару не улыбался. Милан был самым лучшим братом, искренним, лучистым, добрым, отзывчивым, наивным и тёплым. За ним всегда бежала свора собак, орава кошек, летели птички, чирикая на все голоса, если присмотреться то можно было заметить и нестройной ниточкой ползущих муравьёв, а там и других букашек, которых он жуть как любил и они его любили тоже.
  Лучезар любил обнимать его. Крепко и сильно. Теребить по голове, взъерошивая и так взъерошенные лохмы, которые мама с трудом но состригала с головы младшего сына, ох, как не любившего ни ножницы, ни подстригаться. Он любил идти с ним от ворот до дома, крепко обнимая и слушая о том, какая кошка окатилась, какая сучка принесла сколько щенят, что в саду у Жорика новые розы, а за ажурной перегородкой большой беседки осы свили гнездо. И что вчера был дождь, и что курица Нюра - как он их различал, Лучезар диву давался? - снесла сегодня утром большое яйцо, и что вчера они с папой купили Хвостику новый ошейник, потому что тот он порвал, когда Милан решил этот ошейник почистить.
  - ...Ты представляешь, он схватил его острыми зубами и задёргал так, потом вот так. Замотал головой...
  Милан...
  Боль.
  Лучезар даже услышал, как застонал, но может это было всего лишь его воображение, потому что всё ведь хорошо. Милан тут, рядом. Он сидит с ним на полу, ждёт от него сюрприз. Лучезар приехал из далёкого похода. Приехал лишь на несколько дней, чтобы отдышаться и дальше отправиться в путь. Милан трусишка, он сам это говорит и смело признаёт. Он не хочет выходить из дома дальше, чем вот на соседнюю улицу. Если только с папой и мамой, тогда можно и дальше соседней. Зато он с диким восторгом ждёт старшего брата домой и знает, что старший брат привезёт ему что-то очень драгоценное и стоящее. То, что он поставит у себя в комнате и будет потом не дышать, каждый раз разглядывая эту вещь. Она будет наполнять его маленький мир смыслом, а большой, внутренний постоянным томительным ожиданием того, что же ещё в следующий раз брат привезёт из похода.
  - Та-та-та-та-та... - Лучезар не торопился открывать свой сюрприз. Он доставал его из дорожного мешка, бережно укутав в тряпку, потом ещё в одну. Он так дорожил этой находкой, не потому что это древность, и не потому, что она может рассыпаться, а потому что это подарок Милану. Сорокалетнему мужчине, что сидел напротив него и был совсем ребёнком.
  - Заря, ну! - не терпеливо вскрикивал Милан, и эта наполненная детской суровостью просьба всегда рушила таинственность, и Лучезар сдавался тут же, понимая насколько он слаб перед любимым братом.
  - А что б тебя, Милан! - громко вскрикивал он, копируя побратимов, и Милан смеялся, ему нравилось, когда Лучезар так говорил...
  - Ух ты, - благоговейно шептал Милан, осторожно, почти не дыша, перелистывая толстые страницы маленького, чудом уцелевшего альбома, который время побило сильно. Но Лучезар терпеливо долго над ним корпел, чтобы этот альбом и фотографии в нём пережили переезд из древнего города вот сюда. В этот дом, где к нему будут относиться так бережно, как никогда к нему никто не относился. - Тут целая семья.
  - Мугу, - Лучезар, сидя рядом и прижимаясь плечом к плечу брата, чувствовал его тепло и свет. Что человеку надо? Только чтобы близкие были рядом.
  - Что это? - спрашивает Милан, осторожно показывая пальцем на что-то, что стоит за женщиной на фотографии.
  - Не могу рассмотреть. Только очертания и остались...
  - Ага, - соглашается Милан, дальше листая альбом. А Лучезар думает о том, как ему повезло, что у него такая хорошая и крепкая семья. Что у него есть брат. Пусть и не такой, как все, но всё же...
  
  - Милан...
  - Вам плохо? - спросила Служанка, подойдя к кровати. Заглянула ему в открытые глаза и отошла. Вернулась со стаканом крови. - Вот кровь. Пейте.
  Как он мог бросить своего брата одного? Как мог оставить его в доме, в котором случилось страшное преступление. Когда рядом с ним были враги.
  Княжич застонал.
  - Где болит?
  - Душа болит... Болит... душа...
  Лучезар отвернулся, даже кровь не взял. Отвернулся от неё и натянул одеяло на голову. Лучезар убийца. Убийца собственного брата, тут уже никаких оправданий не надо. И то, что Милану тогда было чуть больше ста, несмотря на то, что он был человеком - Светлана поддерживала в нём здоровье, силы и молодость - не исключает того факта, что Лучезар убил его...
  
  - Это было так ужасно. Так ужасно...
  Клара.
  Добрая и славная Клара. Она вошла в их дом девчонкой тринадцати лет. Они появились в доме практически одновременно: Милан и Клара. За год до того, как Лучезар проснулся от Длительного Сна. Папа подобрал оборванку на дороге, она шла со стороны Московии. Как потом рассказала, на обоз, в котором она ехала с родителями напала хворь, а потом они нарвались на Греха. Она чудом уцелела, родители стали пищей нечисти. Испугавшись, она обратилась в лисицу и бежала до тех пор, пока не упала. Сколько времени прошло она не помнит. Очнулась уже в повозке князя Тихого, и после того раза в лисицу больше не обращалась. Бывает у оборотней такое, когда не могут обернуться. Папа пожалел подростка-девочку, привёз домой, и она стала жить с ними. Стала прислуживать, хотя и мама, и папа просили её не думать о себе, как о прислуге. Но Клара делала всё по-своему. Стала нянькой для Милана. Присматривала за ним всегда. Она его любила, как брата, как сына. И Лучезара любила тоже. Как брата.
  - Они пришли, как гости. Как гости, Зорюшка, - а так его называла Клара, и Лучезару это тоже нравилось. У всех у них было своё, своё имя для него. Так, наверное, ни в одной семье не было. - Они пришли с большим пирогом и чаем. И принесли вино и корзину фруктов. Они говорили о том, что очень дорожат дружбой с нами. Что вот их дети хотели бы сдружиться получше с Миланом... И с тобой. Послушать о твоих походах. Что ты нам рассказываешь, когда приезжаешь домой на пару дней...
  Клара никогда ему не говорила о том, как всё произошло. Рассказывала всегда поверхностно, ей было больно вспоминать, а Лучезар не настаивал. Сегодня Клара умирала. Ей осталось немного. Запах смерти отчётливо витал в её маленькой хороминке.
  - А Милан тогда уехал в гости к Дамире, с ней он не боялся выходить из дома и ездить на другие улицы. Мама, папа и я были этому рады. Этому и тому, что у Милана появилась женщина. И пусть нашему мальчику было сто пять лет, но он был милым. Матушка наша Светланушка, пусть век её будет длинным, продлевала ему молодость... и жизнь... Он был таким же наивным, как мы, - Клара всхлипнула. - Всякие гадкие людишки за глаза называли его дурачком... Дамира никогда... Но кто же знал, Зорюшка. Кто знал, - и издала хриплый стон боли.
  - А потом, - чуть успокоившись продолжила Клара, - потом случилось... Вдруг всё перевернулось. Так стало гадко... Жутко... Страшно... Казалось, что гниль лезет из всех углов. Стало тяжело дышать. Стало тошно, воняло смрадом... Ах, Зорюшка, Зорюшка...
  Лучезар сидел на полу, рядом с кроватью на которой лежала Клара. Ему разрешили проститься с нею, стражники стояли за дверью, ждали, когда он выйдет. Не мешали. А Клара, вместо того, чтобы что-то тёплое сказать, открывала ему ужасную тайну, от которой в венах стыла кровь и тугим узлом стягивалась душа.
  Склонив голову и упершись лбом в кровать, он слушал. Слушал. Слушал... Не смея перебить её И не смея посмотреть на умирающую любимую и дорогую Клару, последнего члена его семьи. Когда она уйдёт в темноту, а потом по звёздной дороге, он останется один. Совсем один. Его душили слёзы, боль и страх.
  - Я была на кухне, разливала чай. Когда всё это началось, побежала в горницу, а там... Там мама... Она убила её. Мата Серебряная. Убила. Оторвала... оторвала... - старушка захлебнулась в своих словах, но потом судорожно вдохнула и продолжила. Была ли она в себе или уже не понимала, где находилась и что говорила, но для Лучезара тот момент был истиной. - А папу убил Николай. А сын Ельника, Игнатушка, убил Агатушку. Так жестоко. Он бил её мечом, бил, старенькую такую, немощную. Бил и бил. Рубил, на части... А потом отрубил голову. Нашей славной Агатушке. Я испугалась... Кха... - Клара заплакала снова, но тут же продолжила. - Испугалась, Зорюшка. Мне нет прощения. Испугалась. Побежала. А за мной эти две девки. Дочери Серебряных. Одна меня в спину ударила, а другая пнула... Пнула... Пнула... Я не знаю сколько раз она меня пнула... Потом Лена взяла меня за волосы и стала мне откручивать голову. Она крутила её и я слышала как ломаются мои кости... - не своим голосом вдруг заговорила Клара. Глухим, низким, жутким. Лучезар поднял голову, сердце пропустило удар. Кларушка! Взгляд Клары уже стекленел. - А потом бросила на полпути и сказала, чтобы Варвара сама отрезала голову. Но её кто-то позвал, а Елена сказала, что не хочет марать руки и сказала, что пойдёт добьёт сук, что тявкают на дворе. Тех девочек, которых так сильно любил Милан, и которые совсем недавно ощенились... Там была ещё Аннушка, дочь Цветковых... - Зорюшка, - вдруг прошептала она и посмотрела на него осознанно, тёплым взглядом, таким, каким она всегда смотрела на него. - Мой любимый братец Зорюшка...
  - Да, сестрёнка Кларушка, - прошептал Лучезар, беря её сморщенную, худую ладошку в свои и прижимаясь к сморщенным пальчикам губами. - Я здесь. Я рядом...
  - Мой дорогой и добрый Зорюшка... Помни, что я тебя сильно люблю...
  
  Лучезара вырвала из бредового сна темнота. Густая, насыщенная, та самая темнота, что снится ему постоянно. Она вдруг наполнила его сознание и именно от этого спокойствия, умиротворения и тишины Княжич и открыл глаза, вырываясь в мир реальности, чтобы угодить в другую темноту. За окном царила глухая ночь. И к огромному удивлению Луна Лея не смотрела жутким оком, и Лучезар ощущал себя пусть и разбитым, но зато живым. И здоровым.
  Княжич некоторое время лежал на постели и смотрел в потолок. Прислушивался к себе, анализировал. Яд из организма вышел, осталась лишь небольшая слабость. Раны затягивались, кости давно срослись, как суставы, жилы, мышцы. Суета прошедшего дня схлынула тоже, была глубокая ночь. Княжич заметил стоявшие на пузатом комоде часы, прищурился. Стрелки показывали половину пятого. Ну не ночь, а слишком раннее утро. Очень даже хорошо.
  Стащив с себя одело, он неуклюже сел, потёр лицо ладонями, посидел так, пялясь в окно. Ощупал шрамы, покривился. Вспомнил, как сюда попал, что с ним делала Служанка, сначала удивился, потом постыдился - почему сам не понял, - после поухмылялся, затем коротко пожал плечами, мол, и такое бывает, а уже потом, как итог, сделал себе зарубку в голове, поблагодарить. Когда в последний раз за ним так ухаживали? Может и ухаживали, но вот так... Впрочем, может и лучше ухаживали, но он не запомнил. Будет ли помнить это? А что если Служанка окажется врагом? Её тогда тоже придётся убить.
  Лучезар огляделся, приметил шаровары и рубашку на стуле с другой стороны кровати. Перекатившись по постели, он спустил ноги с другой стороны, подхватил рубашку, быстро натянул её и встав, прыгнул в шаровары. Остановился взглядом на графине с кровью, что стоял на тумбочке. Сняв крышку и проигнорировав стоявший рядом стакан, который был наполнен кровью, выпил весь графин, затем алую жидкость из стакана. Всё было холодным. На посуде тихо поблескивали маленькие рунки. Именно они не позволяли крови, так сказать, пропасть. Вернув пустую посуду на тумбочку, немного поразмыслил, крутясь вокруг себя, выискивая дорожный мешок, но потом подумал о том, что Служанка, наверное, его бросила в другой комнате, и двинулся к дверному проёму, в котором не предполагалось, насколько он понял, створки. Справа висела шторинка, которую, если человек захочет отделиться от общей хоромнины, можно было закрыть.
  В проёме Лучезар остановился. Она сидела в кресле у окна и смотрел в темноту, и на первый взгляд казалось, что спала. Он окинул комнату взглядом. Оказывается номер был не таким просторным, как думалось. Спальная зона с кроватью и комодом, а так же что-то вроде зала, где стоял диван, два кресла, шкаф и больше ничего. Даже не было стола. В номере было темно.
  - Почему не спишь? - тихо спросил он, и Служанка вздрогнула, повернулась к нему.
  Отлипнув от косяка, к которому прислонился до этого плечом, он прошёл к окну, которое оказалось стеклянной арочной дверью, ведущей на небольшой балкон, и присел рядом, в другое кресло, уставившись на улицу, вдоль которой стояли редкие, тускло светившие фонари.
  - Как вы себя чувствуете? - спросила в свою очередь она.
  - Намного лучше, - улыбнулся Лучезар.
  - Хорошо, - она тоже улыбнулась. - А мне не спится. Бессонница, - и пожала плечами, вернувшись к окну.
  Некоторое время они молчали. Княжич тоже рассматривал пустую улицу. И казалось ему, что где-то там, за поворотом, бродят демоны. На самом деле они-то бродят, но за пределами веси, это уж точно.
  - Спасибо, - сказал Лучезар, вспомнив о том, что хотел её поблагодарить. Не важно, враг она или друг, она заботилась о нём и честно переживала.
  - Да что вы, - ответила Служанка и снова посмотрела на него. - Ерунда. Я за вас волновалась. Очень... переживала... Было так... ужасно.
  - Да, было так себе, - сказал он через несколько секунд, вздохнув.
  - Я... волновалась, - повторила она.
  - Ну, я не умер, - сказал он то, чего она боялась произнести вслух и отметил, как встрепенулась и вспыхнула, сверкнув негодующе глазами. Надо называть вещи своими именами, чего уж так.
  - А могли. - Она сидела в кресле с ногами, обнимая их и чуть ли не утыкаясь подбородком в коленки. Казалась девчонкой, хотя выглядела не на восемнадцать. Скорее на тридцать.
  - Мог, - просто сказал Лучезар, и она некоторое время смотрела на него, а потом отвернулась.
  Всё же, какая странная. Не такая, как все. Будто из другого мира. Но ведь и правда из другого. Но как? Или он ошибался?
  - Я слышала... ваших родителей убили...
  Смена темы немного выбила Лучезара из привычного ритма. На мгновение его мозг отключился. Затем заработал и заработал с удвоенной силой. А с чего это мы вдруг завели такую интересную тему?
  Княжич пристально на неё посмотрел. Служанка смотрела на него не с вызовом, а скорее робко, и казалось ему не столько про его семью хочет знать, сколько про что-то другое. Про что?
  - Если вам не удобно... Я просто спросила. Графиня Светлана говорила об этом, когда отправляла к вам на работу, то есть прислуживать. То есть она сказала, что убили... По мне, так это ужасно.
  Княжич не торопился отвечать. Думал. Смотрел на неё и думал. Говорить или нет. Попавший в организм яд всколыхнул такие воспоминания, от которых он хотел бы избавиться. Нет, лучше переписать, сделать так, чтобы тех событий никогда не было. Не воспоминаний, а событий! Но такому не суждено сбыться. Судьбу не поменять, время не воротить. Ему не измениться. Когда-то надо было меняться. Когда-то надо было выбирать иной путь. И быть может папе или маме надо было настоять, но они не то чтобы не настаивали, они ни разу не упрекали и не говорили ему о том, чтобы он менял образ жизни. Чтобы бросал дорогу, дружину, товарищей, древние города... Ни разу! Встречали его с походов, радовались ему, любили его таким, каким он был. И он их любил!
  - Я...
  - Моих родителей и правда убили, - заговорил он вместе с ней, но посчитал, что останавливаться не стоит. Он решил ответить на её любопытство. - Жестоко убили. Мою семью. Жорика, садовника, полуслепого упыря - да, и такое бывает, редко, но бывает, Агату - старую волчицу, что была экономкой и горничной ещё при бабушке с дедушкой, Иллону - чудо-повара, у неё пироги такие получались, что пальчики оближешь, а как она варила свекольник и гороховый суп, я когда приезжал домой всегда просил сварганить что-то из этого маленького, но любимого списка. Никита - старик-дворецкий, он как Агата ещё нашим пращурам служил. И Клара. Наша сестрёнка. Отец её подобрал на большаке, привёл в дом... Она стала нянюшкой Милану, моему младшему брату. Её не убили, потому что лень было, а может потому что желание пропало. Каприз, не более того. Затем про неё забыли, а она выжила.
  - Значит, свидетель, - прошептала горячо Служанка. Кажется рассказ её привёл не в замешательство, а в негодование.
  - Ну, даже если бы Графиня Светлана захотела, она бы ничего тогда не смогла бы сделать. Да и сейчас.
  - Почему?
  - Потому, - буркнул Лучезар, выбрав для себя один из уличных фонарей и всё это время он смотрел на него, будто в нём была какая-то особенность. - Чтобы что-то сделать, не достаточно одной полудохлой старушки, и не достаточно того, что сама Графиня, приехав на место убийства, видела знак, который мог нарисовать только один человек - он потом исчез... Нужно больше свидетелей. Других свидетелей.
  - Вот как, - только и сказала Служанка.
  Лучезар оторвался от созерцания фонаря и посмотрел на неё. Она думала о чём-то своём и ему показалось была грустной, даже более чем он.
  - И за что же... их убили?
  - За деньги. За что ж ещё можно убить хороших и добрых людей, - ответил чуть погодя он и снова перевёл взгляд на фонарь. - У моих родителей были хорошие накопления, были и семейные, но не так уж и много, чтобы считать их невероятно богатыми. Причиной жадности и ненависти стал я. Оказавшись в личной дружине Великого Князя Игоря Воевателя я приумножил капитал семьи в три раза, а так же открыл несколько своих счетов. Раскопки древних городов, книги, ну и кое-какие личные достижения на военном поприще сделали меня, так сказать, богатым человеком, и семья к этому не имела никакого отношения. Большой доход мне приносили древности: схемы, чертежи, описания, формулы, чёртовы флешки, карты памяти, телефоны, компьютеры, другая техника. Автомобили, самолёты, дроны... Коллекционеров много. Бывало находили редкие вещи. А бывало находили золото, серебро, драгоценные камни. Люди из прошлого были богатые и жадные. Оплата была и за переводы. В детстве я много читал, а мама учила меня языкам. Она сама была переводчицей. Много давали за культурные находки: живопись, литература, настенная графика. Особенно дорогая - скульптура.
  Лучезар замолчал, но через несколько ударов сердца продолжил:
  - У меня было много денег, но все, даже личные мои счета, принадлежали семье. Потому что я был частью семьи, а они были моей частью. У нас не было разделения. Всё, что моё, всё их. И наоборот. Всё это у нас забрали. Мою семью убили. Маму, папу, Клару... Милана. Он был простым человеком. Немного не таким как все. Он был добрым... Они довели его до самоубийства. Он повесился.
  - У меня тоже нет семьи, - тихо проговорила Служанка. - Я совсем одна...
  Лучезар мог бы спросить, где её семья, как умерла. А может её и не было вовсе, может она сирота? Но промолчал. Так они и сидели некоторое время, молчали. Смотрели в окно, каждый на свой фонарь, словно в том тусклом свете было спасение от болезненных воспоминаний.
  - Варвара сказала, что завтра, то есть сегодня отдыхаем. - Служанка первая нарушила густую тишину и разорвала тихим голосом темноту.
  - Понятно.
  - Завтра на рассвете снова в путь.
  - Ясно.
  - Но это не точно.
  - Елена устала?
  - Елена устала.
  - Как интересно.
  - За вас переживала сильно.
  - Приходила?
  - Приходила.
  - Не помню.
  - Я её не пустила.
  - Молодец.
  - ...С добрым утром, кстати...
  - ...И тебе добра с утра.
  (1) Есенин С., Заметался пожар голубой...
  
  Послеглавие.
  
  Антонию казалось, что они летели долго. Целую вечность. И когда, наконец, соприкоснулись с водой, боль пронзила ноги и пронеслась тупой волной до макушки. Вода сомкнулась над головами, подводное течение тут же подхватило их и понесло прочь. Антоний гибкой змеёй оторвался от Бешеного и вовремя. Бешеного выгнуло дугой, он открыл рот в немом крике, но тут же захлебнулся. Схватился за горло, потом попытался загрести руками, но сразу же мучительно сжался. Всё это происходило быстро, и даже несмотря на то, что их несло прочь от места падения, Антоний видел муки своей "жертвы".
  Дотянувшись до Бешеного и удачно схватив его за руку, он чуть изменил положение тел и налетел на каменный валун. В тот же момент вода вспенилась и вытолкнула их из своих недр, чтобы они смогли сделать два спасительных глотка. Именно тогда Антоний увидел, как с того места, откуда прыгали они, вниз устремились ещё три фигуры. Чертыхнувшись, он вновь ушёл под воду, крепко держа своего товарища - да, теперь они были товарищами, - надеясь, что магию на данном этапе их побега преследовавшие не применят.
  Некоторое время его и Бешеного несло течением и Антоний не спешил сворачивать к берегу. Бешеный кряхтел и хрипел, то и дело сжимался, потом дёргался, и тогда Мусульиосу приходилось либо крепко его держать и получать от него тычки, либо отпускать. Что не радовало. Длительное время запечатанные силы рвали жилы и причиняли боль, а Антоний боролся со стихией и пытался удержать рядом своего будущего спутника, потому что рано было выходить на берег. Ограниченная магией территория для охоты была на самом деле велика. За её пределы могли выходить только охотники и смотрители. Бешеный без должной битвы не смог бы прорваться. Потому для их побега единственный путь был по воде. Ну или в воде.
  Когда река чуть успокоилась и завернула влево, уходя подальше от зоны контроля, Антоний потянул Бешеного к суши. Удачное место. Здесь можно скрыться в густом лесу, но чем быстрее, тем лучше. Чтобы преследователи не нагнали.
  Выбравшись на берег, Антоний сначала кинул Бешеного на поросший сочной травкой кусочек берега, а потом, чертыхнувшись, забросил его на закорки. Бешеный не мог двигаться, он то и дело отплёвывался от воды, тело сотрясали судороги, но Антоний крепился, шёл вперёд, продираясь через кусты, как медведь. Нужно было скорее скрыться в лесу!
  До финиша ему было не суждено добежать, он это и сам понимал, но половину пути преодолел - в большей степени мешала мокрая одежда, стеснявшая движения. Убийцы настигли их в тот момент, когда Бешеный сипло попросил его поставить на землю. Антоний скинул "мешок" с плеч, не сильно беспокоясь о том, насколько мягко тот упадёт на твердь. Вынул меч из ножен и отвёл лезвие Чёрного в сторону, а потом выгнулся уходя от выпада второго. Некоторое время он отбивался, и деревья ему были спасением и нет, свисавшие лианы порой мешали, а иногда и помогали. Он отступал туда, куда ему надо было, уводя всех трёх убийц от продолжавшего лежать Бешеного.
  Бой на мечах его вполне удовлетворял, несмотря на то, что против него было сразу трое. Однако, в любой момент они могли применить магию. Антонию, конечно, это было не на руку, и он понимал, что оставив хотя бы одному хотя бы маленький порез, заставит нарисовать руны всех троих. Что делать? Переворачиваться? Выходит что так. Но Антоний хотел сохранить силы оборотня. И всё же, не колдовать же ему! Сила у него была - опасная и жуткая. Но он не умел ею пользоваться, потому и не применял. И даже бабушка Мила не могла сказать, что за магия таилась у него внутри.
  - Когда-то давно были охотники, - однажды проговорила она. - Они могли призывать демонов. Было это посредством дудочки. Они дудели в неё и призывали демонов и могли ими управлять. А ещё есть поверье, что от них пошли колдуны и ведьмачеи.
  Тренировать колдовскую силу Антоний не торопился, особенно тут, в Византии, да ещё в храме, где колдовство считалось ересью, такой же, как обротничество и упырство, правда, когда церковникам надо было, они закрывали на ересь глаза. И всё же, для Антония не находилось должного учителя, а дядя Ибрагим раз попробовав, подумав немного, вдруг сказал: "Никогда не применяй своё колдовство. Иначе оно сожжёт тебя и тех, кто рядом с тобой".
  - Мерзкий потомок русика, - вырвал его из задумчивости хриплый шёпот. Антоний понял, что отвлёкся.
  - Да у тебя самого глаза синие, шакал, - пробасил он, отразив несколько ударов.
  Шакал разозлился, отпрыгнул от Антония, пустив вперёд товарищей, которые вознамерились точными двумя ударами отрубить ему голову. От смертельных ударов Антоний ушёл, ловко нырнул за пузатое дерево, схватился за толстую ветку, забрался на неё. Воспользовавшись своим положением, ловко спрыгнул вниз, цепляясь за природный турник, пнул одного. Спрыгнул на землю и нырнул под витый корень. Там извернулся и пронзил одного из противников. Не смертельно, конечно. Приготовился уже к магии, выныривая из-под корня, дабы скрестить клинки с самым шипящим убийцей - уж больно сильно тот ненавидел его, - и в этот момент на Чёрного налетел Бешеный. Как ураган.
  Он ударом ноги отпнул того прочь, выхватил из рук рядом стоявшего раненного шакала ятаган, и сразу же, в неясном движении, извернувшись, полоснул лезвием по горлу убийце, а потом ещё раз. И голова отделилась от тела. И сразу же кинулся на того, кого отпнул. Однако второго застать врасплох не получилось. Потому они и скрестили клинки. Через некоторое мгновение тот увернулся, а на его место встал третий.
  Смотреть на Бешеного некогда было. Чёрный на Антония налетел тут же, он выбрал себе противника. Врага. Несколько секунд они обменивались ударами, а потом Чёрному удалось полоснуть Антония по руке и сразу же по груди. Но довершить удары не случилось, Мусульиос блокировал следующий клинком. Как за спиной противника оказался Бешеный, Антоний пропустил. Однако же, вот он был там, а теперь уже здесь! Бешеный делал совершенно не логические движения, удары, прыжки, навязывая свой бой.
  Бешеный рванул с убийцы маску и невероятным движением запрыгнул на толстую, но не слишком прочную ветку другого дерева. Убийца схватился за лицо. Антоний замешкался, но затем рубанул. Однако к тому моменту тот быстро отступил, юркнул за дерево. Бешеный начал его преследовать, но тут же возник второй. Некоторое время они обменивались ударами, и Антоний заметил, как тяжело второму - Бешеный был совершенно не читаемый.
  Вновь отвлёкшись от битвы, пропустил кинжал первого. Он метнул его из-за дерева. Но каким-то образом на пути лезвия возник Бешеный. Кинжал вошёл ему в плечо. Он дёрнулся назад по инерции, но на ногах удержался. Тогда Антоний кинулся вперёд и взмахнул несколько раз мечом. Оказавшись без маски, убийца попытался спрятать лицо, то рукой, то нагибал голову вперёд, оттого движения сбивались. Сделав обманный выпад, Антоний зашёл противнику за спину и приготовился уже нанести колющий удар прямо в сердце, когда второй убийца метнул в него тонкий луч яркого света. Магия прошла сквозь тело, добавив ещё одну рану к тем, что не до конца затянулись и беспокоили его во время сражения.
  Чёрный отступил на несколько шагов к своему товарищу.
  - Я убил твою бабку! - вдруг крикнул первый, уже не пряча лицо, но будучи очень злым. Теперь Антоний видел, как на лице проступала рыжая щетина, лицо было в веснушках. Голова пусть и лысая, но на висках зачем-то были сохранены бакенбарды. Тоже рыжие. Тонкие волоски в нескольких местах были перетянуты нитками. - Отрезал старухе голову и отдал псам на съедение...
  Бабушка Мила!
  Волна жара поднялась от кончиков пальцев на ногах до макушки. Так вот о чём говорила бабушка Мила. Не о том, что ей осталось совсем немного, а о том, что придёт гнилой ублюдок и убьёт её? И Антоний оставил бабушку Милу одну... Надо было забрать её с собой! Не слушать глупые речи старушки, а забрать! Как? Придумал бы. А теперь... теперь бабушка Мила в темноте и больше никогда не улыбнётся этому солнцу!
  Хладнокровность, которой его учил дядя Ибрагим схлынула в одно мгновение, Антоний почувствовал себя голым. Тихо зарычал. "Медвежью каменную морду ничем было не пронять, и с яростью, что следовала затем было невозможно сражаться", - почему-то всплыли в голове слова дяди Ибрагима. Он часто сравнивал Арслана с отцом, будто каждый раз напоминая ему о том, что он рус. Словно боясь, что чужак когда-нибудь забудет о своих корнях. Но Антоний не забывал. Кровь говорила за него. И сейчас внутри просыпался Зверь, который выходил слишком редко. Мусульиос не мог и с ним договориться.
  - Уже давно знали, что эта старая руска, псина, шпионка, - шипел убийца, рисуя знаки. Рисовал знаки и его напарник и вокруг них загорался светом щит, сотканный из тонких бледных нитей, эта защита напоминала кокон. - Она бродила по городу, видела всё и слышала всё, а потом передавала в Великий Терем. И ты, завербованный ею агент, сын гнилого, - тут убийцу перекосило совсем, - Медведя... - он выплюнул слово, будто оно было мерзким червяком, что он взял в рот по случайности, - русик... Ты должен кормить червей так же, как та старая шлюха!
  Магическая сфера облепила убийц, ложась на их тела защитной густой паутиной, но затем вытянулась во все стороны тонкими длинными иглами. Вместе с магической атакой, Антоний зарычал так громко, что где-то там встрепенулись птицы. Стал обращаться в медведя. Магические пики полоснули его по телу. Но ни одна не пробила. Однако обернуться Антоний не успел.
  - Сломайся, - вдруг чётко произнёс стоявший рядом с ним Бешеный и сразу же зашептал.
  То, что случилось далее заставило Антония широко открыть глаза. Он наблюдал несколько раз работу ведьмачеев, лишь немногие состояли в лучших отрядах, приближённых к верхушке епархии, но в основном церковь устраивала гонение на них. Больше всего она "любила" ведьм. Оттого ведьмачеев было в Византии мало. Многие прятали силы, а кто-то и не пытался их развивать. И то, что бабушка Мила говорила о новом его товарище, как о ведьмаке, слегка нервировало Антония. Глядя на то, как убийцы гнутся и ломаются, он понимал почему. Картина была страшная. Трещали кости, острые концы пробивали плоть, чтобы вылезти наружу. Из жутких ран бежала кровь, вздувались вены и лопались, орошая и землю, и кустарники, и стволы деревьев, и даже сапоги и штаны Антония багровыми каплями. Убийцы кричали от боли, но не умирали. Они смотрели живыми глазами на них, лёжа на земле.
  Антоний ни разу не наблюдал подобного! Те ведьмачеи были ничто по сравнению с Бешеным.
  - Тише, парень, тише, - прохрипел Бешеный, тяжело дыша и кладя ему на плечо руку и припадая своим плечом к сильной руке. - Пошли дальше.
  Антоний кивнул головой. Посмотрел в синие, наполнены болью глаза Чёрного и прорычал:
  - Найди меня, гнида. И я оторву своими руками твою гнилую, продажную голову. Шакал.
  Затем сунул меч в ножны, забросил на плечо еле живого Бешеного и побежал прочь. Было тяжело: одежда мокрая, раны кровоточили, болели, ветки цеплялись за одежду и волосы. Бешеный был не лёгким. Но надо было двигаться дальше. Надо было торопиться. Нагнавшие их убийцы не одни. То, что двое устроили побег, уже дошло до верхушки. И снарядили не один отряд, Антоний в этом был уверен. Значит, надо продолжать бежать, бежать до тех пор, пока они не достигнут финиша. Пока не достигнут мёртвого леса. В мёртвом лесу они окажутся в относительной безопасности. Храмовники и шакалы не станут туда соваться. Да и сам Антоний туда бы ни за какие коврижки не сунулся, но бабашка Мила - тут сердце Антония сжалось от боли, - бабушка Мила говорила идти мёртвым лесом, и они им пойдут.
  Через некоторое время Антоний остановился и снял Бешеного с плеча, приткнув его спиной к стволу дерева. Глянув назад, некоторое время стоял, тяжело дыша, а затем стянул с себя юбку и отдал её Бешеному. Тот глянул на вещь, забрал и натянул на плечи, вроде плаща. Антоний ничего не сказал, лишь содрал платок с головы, освободив туго заплетённую косу. Расправив его, он посмотрел на бахрому, на рисунок и на бусины. Бабушка Мила вышила его, заговорила.
  Но платок не для Антония, платок для Бешеного. И почему-то именно в этот момент он не хотел его отдавать спутнику. А тот не торопился брать. Смотрел снизу вверх на Антония, который смотрел на последнюю оставшуюся вещь от бабушки Милы и чувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Потом резко вытянул руку, и Бешеный взял платок. Повязав его по типу банданы, он кивнул и смахнул ладонью с лица пот и пыль. Мусульиос присел напротив, откинувшись спиной на ствол дерева. У них не много времени. Но перед тем, как отправиться дальше нужно было перевести дух. Пока они бежали, ночь перевалила за свою половину. Скоро рассвет.
  - Тебя как зовут? - вдруг спросил Бешеный, разлепив сухие губы. Он смотрел на Антония и на шее у него был шнурок, который Антонию на шею некогда повязала тоже бабушка Мила, а Бешеный его украл. И благодаря этому шнурку снял с себя "оковы". Потому кончики шнурка подгорели, но узел которым Бешеный связал два конца был ещё цел.
  На мгновение Антоний задумался. Как ответить? Ведь у него их три, но ближе было то, которым наградил его отец. Мать ненавидела это имя, но для него это было лучшее имя на свете.
  - Добрыня, - первый раз за свою сознательную жизнь он назвал себя так, и показалось, что прозвучало оно как-то нелепо. И сказал его по-руски, чисто, без акцента. На наречии русов говорил и Бешеный.
  - Пф, - Бешеный тихо фыркнул, то ли посмеялся, то ли сдул с груди мешавшую мошку. - Дядька Сила не мог найти другое имя что ли? - вдруг задал он риторический вопрос, и Антоний удивился: Бешеный знал его отца?
  - Если не нравится, у меня есть ещё два, - буркнул он недовольно и смутился. Матери не нравилось имя, бабушка Мила предпочитала Антоний, Бешеный тоже был не в восторге. А Антонию нравилось. В этом имени много доброты и света. Оно чистое. Откровенное. Мягкое. Душевное.
  - Хорошее имя, - вдруг серьёзно, но мягко улыбаясь, сказал Бешеный. - Но пока мы здесь я буду звать тебя...
  - Антоний.
  - Антоний. И ты зови меня...
  Бешеный немного задумался, видно пытаясь найти для себя подходящее имя или пусть даже прозвание. Но Антоний опередил его:
  - Я буду звать тебя Бешеный.
  Лицо Бешеного вытянулось, он открыл рот, чтобы спросить почему, но остановился. Потом тихо рассмеялся, покривился и откинул голову назад, прикрыв глаза.
  - Как хочешь. Главное, выбраться...
  Некоторое время они так сидели, Бешеный с закрытыми глазами, Антоний с открытыми, глядя на него. Вот дыхание и сердечный ритм Бешеного выровнялись, и на секунду Антоний подумал, что его спутник заснул. Но вот он разлепил сухие губы и сказал, не меняя позы:
  - Ты похож на своего отца... медвежонок, - он криво ухмыльнулся, а Антоний чуть покривился и недовольно насупился. Кто тут медвежонок? Он уже давно воин и взрослый человек! Мужчина! - Посмотришь на тебя и не ошибёшься. Сразу всё поймёшь. Лицом вы не сильно похожи, у дядьки Силы рожа будто бревна просит. Вы похожи душой. - Бешеный открыл глаза и посмотрел на Антония. - Есть у дядьки Силы особенность, добротой зовётся. Вот и у тебя так же. Светлая душа у тебя, Добрыня... Медвежонок. Точно. Буду так тебя звать.
  Антоний состроил скептическую морду и попробовал передать этой мимикой всё то, что ждёт Бешеного, если он и правда осмелится его так звать. Он имел в виду прозвание, а не имя. Бешеный хрюкнул и начал подниматься, и Антоний следом за ним.
  Немногих Антоний встречал людей, кто лично знал его отца. И каждый раз эти люди узнавали сына Медведя Силы не столько по крови, сколько по душе. Такая сильная у них была внутренняя сила. И по какой-то причине Мусульиос гордился этим и постоянно волновался, когда ему говорили про отца.
  - Ну и какие планы у нас? - вопросил Бешеный. Антоний сунул руку назад и снял с пояса две бутылочки с водой. Одну протянул Бешеному, другую осушил сам. Воды было ровно на стакан, но этого хватало. Склянки бросили в кусты.
  - У нас план такой: пройти через мёртвый лес и к утру выйти на тракт, что приведёт нас к Корикосу. Там взять ладью и отплыть к берегам Славорусии. Всё достаточно просто.
  - Ну да, - хмыкнул Бешеный. Спорить он не стал. И Антоний подумал, что Бешеный готов был следовать за ним куда угодно. Однако о доверии рано было что-то говорить. Антоний решил об этом подумать чуть позже.
  - Деньги у нас есть...
  Тут Антоний осёкся и глянул назад. Где-то далеко, среди высоких и густо насаженных деревьев занималось алое зарево. По их следу уже шли маги и оборотни. Церковь пустила в ход всю тяжёлую артиллерию. Правда идут они по следам, словно слоны по цветочному полю. Можно же более скрытно, зачем говорить о своей силе так открыто и о том, что уже совсем рядом. Будто Антоний взглянет на всё это, испугается и тут же сдастся. Серьёзно?
  - Главное пройти мёртвый лес, - быстро заговорил он, возвращаясь к Бешеному, который тоже смотрел на зарево. - В мёртвом лесу одни не упокоенные, демонов нет. Нежить - упыри и оборотни. Сам лес простирается на пятьдесят километров. Пусть и небольшой кусок, но пройти его будет сложно.
  - Будет совсем худо, ежели вырвавшись из лап византийцев, я сгину в мёртвом лесу, - невесело сказал Бешеный. И неожиданно жалобно спросил: - А точно другого пути нет?
  - Бабушка Мила сказала идти так, - сердце Добрыни снова дрогнуло. Перед глазами предстало лицо сморщенной старушки. В этот момент ему показалось, что он о матери так не горевал, как о бабушке Милы. Вся душа навыворот и сердце сжимается в тисках, будто какой демон крепко держит его. - По другому попадём в окружение. У храмовников много людей и много хороших магов. Не выстоим.
  - А пройдя лес и выйдя там, где ты говоришь, нас не встретят те же самые воины и колдуны?
  Антоний немного подумал, потом согласно кивнул.
  - Могут и встретить, а могу и нет. Лес пройти надо до рассвета. А рассвет уже скоро.
  Бешеный нагнул голову набок, немного подумал, затем так же кивнул.
  - Ладно. Но колдовством воспользуюсь только тогда, когда совсем худо будет. "Оковы" долго на мне были, да и спал я двадцать лет. Сам видел, чуть напрягусь и сразу же ломаюсь.
  - Видел, - кивнул Антоний, бросив взгляд на ятаган убийцы, который до сих пор сжимал Бешеный.
  - Так что, будем в рукопашную биться, - проследил за его взглядом Бешеный. Ловко прокрутил его в руке. - Веди, Медвежонок.
  - Не зови меня так, - рыкнул Антоний, но Бешеный сделал морду тяпкой, и Мусульиос, чуть скривившись, пошёл вперёд, поднимаясь в пригорок.
  Забравшись наверх, Антоний пустился в бег и сбежав по пологому склону, не останавливаясь, ворвался совершенно в другой лес, вроде такой же зелёный, только намного выше и просторнее. Здесь стволы у деревьев были шире и темнее, некоторые гнулись и ломались в причудливые карикатуры, кроны пышные и густые, соединялись в вышине в некое подобие крыши, из земли пробивались толстые и тонкие корни, создавая уникальную природную архитектуру. Здесь не было кустарников и лиан, здесь не было птиц и животных, здесь не было даже насекомых и бактерий; здесь не было травы и пожухлой листвы. Лишь голая земля под ногами. Здесь время будто бы остановилось. И даже ветер не властвовал тут. В этом лесу обитали только покойники, которые всякого путника встречали радостным хрипом и посвистыванием. Но пока они прятались, а может спали в своих норах. Но совсем скоро проснутся. И устремятся за беглецами и не будут ведать жалости и усталости.
  Бегущему Антонию казалось, что он ощущал кожей, как мёртвый лес оживал. Где-то в глубокой норе, уходящей далеко под землю, встрепенулись первые оборотни-лисы и оборотни-волки. В переплетении корней вышли из многолетней дрёмы оборотни-медведи. В густой листве, укрывшей изогнутые ветки раскидистого дерева зашипели вурдалаки. И вечные стражи мёртвого леса - мутанты - только в Византии существовавшие - попытка церковников создать полудемона-получеловека по только им ведомым причинам, - отрывались с хрустом от стволов деревьев, за долгое время сросшиеся с корой.
  Здесь было душно, и ночь не приносила прохладу. Пахло тленом. Но Антоний бежал вперёд, на восток, туда, где совсем скоро взойдёт солнце. Этот мёртвый лес был самой большой мёртвой зоной на территории Византии, и маги не могли выжечь мертвецов, поселившихся тут давным давно из-за упавшего когда-то с неба демона.
  Антоний обернулся. Бешеный летел за ним, чуть отставая, но держался хорошо. На долго ли? Магия и правда вытянула из него много сил, длительный сон, что удивило Антония, ведь Бешеный не был вампиром, а ещё "оковы" заставили его силу быть не стабильной. И чтобы уравновесить в себе магию, нужно было время. Времени у них было.
  Где-то в стороне послышался тихий, сдавленный свист. Казалось, он был ещё далеко, но Антоний уловил совсем близко лёгкие шаги. Сложилось ощущение, что несколько человек бежали им наперерез на носочках, еле-еле касаясь земли. Антоний вытянул на ходу меч. Глянул на поравнявшегося с ним Бешеного. Зачем-то крикнул ему:
  - Идут!
  В первую очередь вампиры напали на Бешеного. Они верно определи слабейшего их маленькой группы. Пленник ловко ушёл от троих противников, полоснул изогнутым клинком по шее ближайшего. От глубокого пореза у живого брызнула бы кровь, мертвец лишь дёрнулся, замахал руками. Минута и рана срастётся и он продолжит преследование. Поэтому Антоний в прыжке довершил дело, снёс голову. И тут же воткнул меч в тело другого вампира, рванул клинок с силой наверх. Меч располосовал тело и голову на две части, развернувшись Антоний отрубил голову следующему. А потом ещё одному.
  Рядом крутился волчком Бешеный. Его не логические движения и манёвры, кажется, даже мертвецов вводили в лёгкий ступор. Бешеный хорошо владел ятаганом. Использовал всё, что попадалось ему под руку. Сдирал листву и кидал её в мёртвые лица, отрезал ветки - использовал их, гибким зверьком скользил между корней и ветвей, отталкивался ногами и руками от стволов, размахивал порой конечностями покойников, а то и кидал в них отрезанные головы. Казалось для Бешеного не существовало правил, но именно это и спасало ему жизнь. Если бы Антоний не был занят своим противником, он бы с удовольствием посмотрел на танец Бешеного. Он завораживал, пусть и был рваным, грязным и жестоким.
  С первой группой они управились за короткий срок. Не давая себе передышки, последовали дальше. Но пробежали не так много. Наперерез им будто из ниоткуда вынырнула волна оборотней-лис и оборотней-волков.
  Антоний бился, как зверь. Крутился и вертелся, прыгал и кувыркался, ловко взбирался на ветки и корни, цеплялся за кору, но тут же отпрыгивал - мутанты не дремали. Мертвецы не знали пощады, но и у людей жалости они уже не вызывали.
  - Беги! - крикнул в какой-то момент Антоний, ловко перерубая лиса на две половины, планируя побежать следом за напарником. Но Бешеный не побежал, он ловко перехватил клинок другой рукой, ушёл от удара когтистой то ли лапы, то ли руки, скользнул под уродливую руку-лапу другого оборотня и воткнул клинок в горло третьему. Рванул с силой. Порезал ещё двоих, и только потом бросился дальше. Антоний срубил голову изуродованному смертью волколаку и последовал за товарищем.
  Они бежали так быстро насколько могли. Несмотря на усталость, Мусульиосу казалось, что какая-то невидимая сила их подхватывала и несла вперёд. И Антоний поддавался этой силе. И не думал об усталости.
  А армия мертвецов пополнялась всё новыми и новыми воинами. Покойники гнали их, оскаливая большие острые клыки, хрипя и посвистывая. Строй пополнялся лисами и волками, медведями и мутантами. Вампирами. И нет-нет, приходилось прибегать к схватке, но лишь тогда, когда из волны выбивался кто-то проворнее остальных.
  Вскоре ровное путь их стал подниматься, а стройные с толстыми стволами деревья начали отступать, и территория всё больше заполнялась корявыми и некрасивыми, с всё больше выпирающими из земли корнями и скрюченными ветвями, пригибающимися почти к земле и обильно поросшими листвой. И даже цветами.
  - Быстрее! - вдруг крикнул Бешеный и показалось Антонию, что ускорился.
  Мусульиос поднажал и через некоторое время они вырвались на плоскую вершину. Среди корявых обступивших небольшую проплешину деревьев впереди росло одно огромное, изогнутое в причудливой фигуре. Оно словно царь леса стояло тут, раскинув на метры ветви, укрытые густой листвой. Листья были широкие и длинные, ядовито-зелёные, с синим прожилками. И на миг Антонию показалось, что дерево - есть монстр.
  - Прыгаем! - крикнул Бешеный, и Антоний не стал с ним спорить.
  Не думая, что ждёт впереди, Антоний, не останавливаясь, проскользил под гибким корнем, запрыгнул на другой, чтобы пробежать по сети тонких, сплетённых между собой корней, нырнуть под гибкий тонкий ствол, что рос от корня большого, пролететь под ядовитой кроной, разрезав мечом несколько листьев, оросивших его вонючим соком, и вновь метнуться под корни. Пробежать по коридору, что создала сама природа, разрезать неожиданно выступившего перед ним мутанта, затем другого, нырнуть в просвет наверху. Запрыгнуть на полусухую толстую ветку и, не останавливаясь, пробежать по ней.
  И в конце прыгнуть следом за Бешеным.
  В какой-то момент Антонию показалось, что его всё так же несёт удивительная, неведомая сила - время будто остановилось. А когда он увидел перед собой огромный череп давно умершего демона, шестью пустыми глазницами взиравшего на них - в окаменелых останках мертвецы уже давно свили гнёзда и теперь, почувствовав беглецов, высунулись из огромного костяка, открыв пасти и показывая острые клыки - время рвануло с необъяснимой скоростью.
  Мусульиос понял - он падает.
  Бешеный же допрыгнул до скелета. Зацепился за одно из выпирающих рёбер и, запрыгнув на него, оттолкнулся, продолжая полёт вниз. Следом за ним устремились вампиры.
  Чертыхнувшись про себя, Антоний нелепым движением вернул меч в ножны и обернулся в медведя. Взмахнув в последний момент лапами, на землю приземлился здоровый, яростный, безумный белый медведь. Поднявшись на задние лапы, он громко зарычал, встряхнул телом, смахивая уже облепивших его мертвецов, взмахнул передними лапами, снимая с плеч сразу несколько голов. Тремя секундами позже, рядом с ним опустился на лапы огромный, белоснежный волколак. Его алые глаза сверкнули раскалённой лавой и пошла другая битва, где медведь и волколак раскидывали и рвали на куски тела мертвецов.
  Битва продолжалась долго. Казалось, что мертвецы не убывали, а мутанты тут же оживали, их воскресала сама земля. Антоний ощутил дикую усталость. Менее поворотливым и шустрым стал Бешеный. Тогда напрягшись, Антоний раскидал кучу мертвецов и продрался вперёд. Следом за ним волколак. Однако волна душила. Клыки добрались уже до мяса. Раны кровили. К прежним добавлялись новые. Вот Бешеный разозлился, плеснул ядовитыми слезами и когтем нарисовал руну. Знак тут же загорелся, задрожал и разошёлся волной пламени. Магия случилась не такая сильная, но действенная. Медведь и волколак устремились дальше, но стена снова сомкнулась. Тогда Антоний обернулся в Зверя. Получилось. Но лишь на мгновение. Ему удалось только издать Рык Зверя, как шкура слезла с него и на пустом пятачке остался человек.
  Волколак рыкнул, обернулся в волка и побежал дальше, выбегая из широкого ущелья, в котором они оказались. И Антоний за ним. Взбежав на широкую, словно кто-то сплюснул её, ветку растущего тут же огромного, корявого дерева, на которой росли мелкие, совершенно не подходящие к этому виду иголки, Антоний пробежал по ней и спрыгнул вниз, бросая тело далеко вперёд. В полёте, он обернулся и приземлился на другую ветку. Она под ним сломалась. Падать было не далеко, всего-то полметра. Оказавшись на лапах, медведь последовал за волком.
  В шкуре медведя Антоний был медлительнее, но не спешил возвращаться в человека. В теле оборотня раны по иному кровоточат, да и заживают лучше. Покойники продолжали их преследовать, перекрывали им путь, но медведь и волк бились не на жизнь, а на смерть. И при этом умирать не спешили.
  Когда и как они оказались в мягкой и пушистой траве, дыхнувшей на них свежестью, Антоний не понял. Однако Бешеный крикнул:
  - Стой! - и повалился на землю, уже будучи человеком. Следом за ним повалился Антоний, тоже приняв форму человека. И хотел тут же подскочить, рядом раздалось противное посвистывание и хрип, но лишь приподнял голову и посмотрел на страшные морды. А с неба светила россыпь звёзд.
  - Что... - прохрипел он, лёжа на спине и оглядывая пространство. Трава сочная и мягкая, в центре родничок - звонкий и чистый. От него исходила странная сила. Мертвецы и мутанты остались за краем маленькой полянки. Оскаливая клыки, смотрели на них, не смели переступить черту. Толпились, залазили друг на друга, свисали с ветвей деревьев, цеплялись острыми когтями за кору, вампиры взлетали, но тут же приземлялись назад. Здесь было хорошо и спокойно. Вот только боль от ран растекалась по телу, и Антония мутило и перед глазами всё плыло.
  Бешеный поднялся на ноги и сунув ладони в воду, попил и побрызгал прохладой себе в лицо. Затем выпрямился. Тоже осмотрелся. Мертвецы могли ждать сколько угодно, у них времени хоть отбавляй. Живые ждать не могли. И день им не был спасением.
  - Сколько нам ещё? - прохрипел Бешеный.
  - Ещё столько же, - отозвался так же хрипло Антоний, пытаясь сесть.
  - Странное место, - пробормотал Бешеный, осматриваясь.
  Антоний ничего не ответил.
  - Ладно. Я начну шептать, - продолжил Бешеный, опускаясь на колени. - После того, как свершу ворожбу, придётся тебе тащить меня. Сдюжешь, Медвежонок?
  - Что?
  - Я говорю, сможешь? Ты какой-то весь... полудохлый, что ли, - хмыкнул не весело Бешеный. Юбка была порвана, тело исполосовано и покусано, рана от кинжала тихонько сочилась сукровицей, лишь на немного затянувшись. Вид у спутника Мусульиоса был так себе.
  - Смогу, - рыкнул Антоний и, крепко сжав зубы, поднялся, чтобы подойти к роднику.
  - Я не смогу тебя залатать, Медвежонок...
  - Не зови...
  - У меня сил на это не хватит. Но дальнейший путь сделаю более лёгким. Странно, что об этом не подумал ранее, - пробормотал он. - Видно мозг за время сна высох... Ладно, отдыхай пока, - добавил он и, уперев носки в землю, опустил пятую точку на пятки. Сняв аккуратно платок с головы, разложил его перед собой. Антоний отметил с каким уважением он проделал это, будто не Антонию, а Бешеному эта вещь была так сильно дорога. Взял ятаган и отрезал несколько длинных нитей, что создавали бахрому. Связал их, а затем зашептал.
  От тихого шёпота по телу Антония пробежали мурашки. Долгое время он жил с навязанной мыслью, что ведьмачество - это опасность. Это презренные люди, и деяния их ничто иное, как то самое зло, против которого нет спасения. И пусть он так не считал, веруя в то, что ведьмачеи заслуживали жить так же, как и остальные, но всё равно сторонился их. И слушая сейчас проникающее тонкими коготками в саму сущность заклятие, Мусульиос чувствовал себя не уютно.
  Стараясь не обращать внимание на шепчущего Бешеного, который снова отрезал нити от платка и связывал по ходу их в иные узлы, Антоний опустился у родника и, смыв с рук грязь, набрал в ладони и хлебнул воды. Вспомнил про склянки. Одна из оставшихся двух, была разбита, вторая целая. Вернув на место, начал промывать раны, кое-какие перевязал, оторвав кусок от рубахи. Перекусил лепёшкой, снова попил и в который раз подумал: какой странный у него спутник. Ведьмак, колдун и оборотень. И было в нём ещё что-то, что-то жуткое и тёмное. Оно пряталось в глубине души. И Антоний ощутил липкую паутину страха. Неприятное сущее. Скорей всего это благодаря ему волколак плакал густыми горящими слезами, а когда он был человеком, иногда радужка будто плавилась, вскипая лавой.
  Прошло довольно много времени. Ещё немного и горизонт вспыхнет рассветным огнём. Но вот Бешеный, охрипнув окончательно и понизив звук своего шептуна, поманил Антония рукой, и Антоний подполз к нему. На миг замолчав, Бешеный заговорил снова, взял длинную нить, связанную странными узлами, от которой шла неясная, мрачная сила. Повязал сначала на правое запястье, а потом сменив заклятье, повязал вторую - на левое запястье. Затем взял третью и завязал её на голову Антонию подтип очелья. Затянул несколько узлов, продолжая шептать.
  Бешеный замолчал снова, но лишь на пару ударов сердца. Снял с шеи шнурок, что приготовила для него бабушка Мила, затянул несколько новых узлов, повязал на него четыре нитки с бусинами от платка. Зашептал. Вновь затянул его у себя на шее, обернув вокруг три раза. Когда закончил, поднял уставшие глаза на Антония и медленно поднялся. Зашатался. Мусульиос тут же подставил ему плечо.
  - Всё, - хрипло и чуть слышно пробормотал Бешеный. - Теперь... иди. Спокойно, не спеша, иди туда куда нам надо. На мертвецов не обращай внимание... Иди. Нам надо успеть... до рассвет...а...
  Бешеный глянул на него помутневшим взором и провалился во мрак. Антоний легко его поддержал, затем глянул на мертвецов, после на небо, определяя путь. Затем подхватил Бешеного, закинул на закорки, ещё раз глянул на продолжавшую стоять у окраины поляны нежить...
  И сделал шаг вперёд.
  Затем другой... Ещё один... И ещё...
  Мертвецы расступились. Свистнули хором, будто кто-то в этот момент взмахнул палочкой, давая команду. Расступились сильнее, создавая коридор. Поспрыгивали друг с друга, прильнули к веткам, подтянули ноги и руки, сложили крылья. Растянулись вдоль, продолжая внимательно следить пустыми глазницам, выпавшими полусгнившими и белёсыми глазами за человеком. Продолжали скалиться, но многие просто хрипели, дёргали носами, фыркали, дрожали. Однако протянуть свои руки не смели.
  Антоний шёл вперёд широкими шагами. Он не спешил и не замедлял свой шаг. Бешеный был тяжёлым. Иногда Антоний цеплял ветки деревьев, иногда листву. Несколько раз споткнулся о корни, устоял. Свою ношу он не отпустит. Дойдёт до конца леса, даже если придётся ползти. А потом с этим человеком, имени которого он не знает, но который оказался важной персоной, пойдёт до самой Славорусии. И сделает снова всё, чтобы их дорога не закончилась где-то на полпути до его родного дома. Теперь они в одной связке. Теперь они братья.
  Мертвецы реагировали тут же, вскидывались, трепетали, похрюкивали, торопились к тому месту, где дёргалась ветка или же лист, толпились, но не касались. Пальцы дрожали, руки тряслись, но что-то им запрещало вытягивать их.
  Раны продолжали кровоточить. Заживали плохо. И на теле Бешеного тоже. Но Мусульиос продолжал идти, не смотрел по сторонам. Не думал о покойниках. На запястьях тлели нитки, чуть вспыхивали чёрной гарью узелки. Некоторые из них вспучивались жёлтой, вонючей жижей, набухали долго, а потом медленно высыхали, вскоре обращаясь в сизый, густой дым. Тлело и очелье. Тлел шнурок и на шее у Бешеного. Антоний ни разу не слышал о таком заклятии. Они словно стали для мертвецов невидимыми, но несмотря на это, нежить их чувствовала.
  Когда они дошли до окраины леса, небо начало светлеть. Было ещё темно, когда Бешеный очнулся, а Антоний ступил за границу мёртвой зоны, оставляя мёртвую армию в диком недовольстве. Они зарычали и запищали в голос, затопали и всковырнули когтями землю, упав на четвереньки. Но Антоний даже не подумал остановиться или же обернуться. На ходу спустил Бешеного, который спрыгнул с плеча на вялые ноги, но сумел удержаться и не упасть. Так же не останавливаясь, Мусульиос вскрыл склянку со святой водой, сделал глоток и отдал остатки Бешеному. Тот допил воду, выбросил склянку и они прошли ещё около километра, прежде чем вышли на тракт. Измождённые усталой дорогой.
  Антоний свернул налево и дальше пошёл по обочине, оборачиваясь на вырулившую из-за поворота маленькую повозку. На мгновение ему показалось, что возница дремал, а мёртвый конь шёл размеренно, не торопясь, заложенным магом маршрутом. Но вот повозка стала ближе, и Антоний напрягся. Возница не спал, он финики ел, и был знаком. Впрочем, напряжение спало в тот миг, когда повозка, поравнявшись с ними, поехала дальше, чуть замедляясь. Сидевший на козлах вампир-храмовник, который был охотником Злого, почти невесомо мотнул головой и вернулся к дороге. А Бешеный тут же запрыгнул в повозку сзади, пролез вперёд и рухнул на сено, среди мешков с финиками. Антоний последовал за ним, однако ложиться не стал, лишь присел у самого выхода, за грязным пологом и некоторое время смотрел на сидевшего напротив него Злого. А потом, ничего не спрашивая, расслабился.
  Первый этап их побега завершён...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"