Майор в отставке Сухарев вышел от кадровички и сначала запнулся о ковровую дорожку ботинком, под которым скрывался протез ступни, потом дважды поскользнулся на натёртом паркете. Трость он не взял принципиально - не из-за того, чтобы произвести впечатление этакого кузнечика-бодрячка, который и с оторванной лапкой скачет, а потому что считал "средство реабилитации" вредным. Привыкнешь к трости - привыкнешь к необратимым изменениям в своём теле.
Ступню он потерял во время последнего задержания, когда оставшиеся в живых члены банды "лутошинцев" пытались укрыться в паровозном депо за металлической дверью на рельсе и роликах, катили её втроём. А он только и успел втиснуться наполовину в зазор. Уложил одного сразу, второй стал доставать оружие и тоже угодил под пулю. Третий, падая, пальнул в ступню... Не прицельно, а просто откинув в агонии руку.
Сухарева привезли на газике-"эмке" в госпиталь. Там под пальцами хирургов он не кричал. Рычал. И не столько от боли, сколько от мысли, что теперь вся жизнь псу под хвост - годы учёбы, курсантской подготовки, службы. Кости-то ему собрали, но началась инфекция. Он до последнего держался, воюя за ногу, оттягивал операцию. Но ступню отняли. А после отхватили ногу по голень. Послеоперационные боли показались комариным укусом по сравнению с фантомными, когда невыносимо терзала уже отсутствующая часть ноги. Но хуже всего - результат комиссии: "не годен по состоянию здоровья". И в самом деле, кому нужен безногий майор НКВД управления по борьбе с бандитизмом? Лекции курсантам читать? Так лекторов развелось немерено после академий - необстрелянных, в засадах не сидевших. Зато грамотных и с хорошо подвешенным языком, часами рассказывающих о политической обстановке.
Но он раз за разом подавал прошения, давил на нервы кадровичке. В последний раз она сказала, что отдаст приказ не пускать его в Управление. И если бы не определённые события, ему бы даже на крыльцо зайти не дали...
Вот от этого-то спотыкался, поскальзывался майор Сухарев - от данной ему надежды. Радость-то тоже иногда с ног валит, не только горе. Кадровичка сказала: "Ждите, вам позвонят".
Он опоздал на трамвай, который показал ему обледенелое заднее стекло. Придётся идти через полгорода по тротуару, который под снежным крошевом скрывает ледок. А что делать? Вдруг позвонят уже через час? И Сухарев заторопился, заскользил, хватаясь обеими руками за деревянные стены домов. "Ишь, средь бела дня нажрался", - сказала тётка с лотком пирожков, в тёплых и удобных валенках, в белых нарукавниках поверх тулупа. Сухарев только скользнул по ней опытным, намётанным взглядом, и она и отошла не оборачиваясь. Почуяла крыса железный капкан.
Домой, в свою комнатёнку на первом этаже каменного здания, он ввалился только через три часа.
Соседка по коммуналке, тётя Надя, сухонькая старушка из, как говорится, "старорежимных", сразу поняла:
- Повезло, Андрюша? Взяли?
- Обещали... позвонить. Звонка... не было? - спросил он, едва переводя дух.
- Нет... Но я уверена, уверена, что скоро позвонят! - всплеснула руками, которые от худобы походили на веточки, тётя Надя. - Чайку поставить? У меня ещё остался морковный... Праздник ведь!
- Ставьте, тёть Надя. У меня штук шесть баранок есть с прошлого пайка.
Сухарев недолюбливал соседку, отцу которой раньше принадлежал весь дом. А теперь она ютилась в бывшей гладильне. Самому Андрею выделили по ордеру прежнюю прачечную - большое помещение с неровным полом и люком, где когда-то был сток воды. Кухню он оборудовал из общего помещения, телефон ему провели по служебной необходимости. Так и жили - вечно подозрительный майор и старушка, которая пыталась угодить соседу или хотя не прогневить его своим обществом.
Тётя Надя захлопотала у железной печки, жравшей слишком много дров, Андрей же в своей комнате снял протез и осмотрел культю. Плохо дело: подложенная ткань с ватой пропитались сукровицей, появился отёк. Про боль и говорить нечего. Она просто рвала ногу. Пришлось взять костыли, которые ему после операции всучила тётя Надя. Раньше они принадлежали её отцу, сдохшему от барской болезни - подагры.
На кухне на самодельном столе уже появилась скатерть со слежавшимися складками, блюдо с двумя кусочками сахара - вкладом тёти Нади в праздник - и чайная пара. На печке пускал пар закопчённый чайник, воняя травой и нищетой. Андрей выложил баранки на блюдо, но налил себе чаю в кружку. Тётя Надя взяла баранку дрогнувшими пальцами, Сухарев помог ей справиться с тяжёлым, сделанным из снаряда, чайником. Старуха стала по глоточку втягивать чай. Послышался невозможно противный хлюпающий звук. С таким в госпитале раненый боец Рабоче-Крестьянской милиции, у которого была раздроблена челюсть, учился заново есть и пить. Видимо, лицо Андрея исказилось.
Тётя Надя положила свою баранку на блюдо и тихо сказала: "Я уже сыта, Андрюша. Пойду прилягу. Погода нынче слякотная". И вышла. Ну не бежать же за ней? Сухарев в одиночку отпраздновал своё включение в следственно-оперативную группу. И стал ждать звонка. Время шло; крохотные, у самого потолка, окна затягивали сумерки. Большая стрелка на часах, похожая на восклицательный знак, неумолимо тянула за собой маленькую. А звонка всё не было. Сухарев несколько раз выходил через чёрный вход покурить, смолил папиросу за папиросой. Вот уже и ночь упала на город, превратила мглу за окном в тьму-"выколи глаз". Телефон молчал.
В первом часу ночи Сухарев пришёл в кухню, чтобы глотнуть холодного чая. Появилась и тётя Надя, кутаясь в шаль. Она была бледна, как смерть, но, еле шевеля синеватыми губами, предложила помощь:
- Позвонят обязательно. Но я же вижу, как ты мечешься, Андрюша. Приляг хоть на чуть-чуть. А я у телефона сяду, сразу возьму трубку, как зазвонит.
Её огромные бледно-голубые глаза в морщинистых веках смотрели словно не отсюда, из бывшей подсобки, превращённой в кухню, а откуда-то издалека. И Сухарев согласно кивнул, ушёл к себе, вытянулся на кровати. Боль потихоньку стала отступать. Казалось, он только на секунду закрыл глаза.
Очнулся от пронзительного звонка. "Чёртова вредительница, не разбудила", - подумал Сухарев, сгрёб костыли и еле успел взять трубку.
Раздался незнакомый голос:
- Майор в отставке Сухарев, второе отделение ГЭУБЭБЭ, часть один?
- Слушаю! - радостно гаркнул Андрей.
- Выезд сегодня в шесть ноль-ноль, за вами прибудет машина.
Сухарев глянул на бабку. Она с закрытыми глазами завалилась на табурете и упала на пол. "Ну вот ещё не хватало", - подумал Сухарев и посмотрел на часы. Половина шестого! Ему пятнадцать минут только протез надевать! Он быстро открыл дверь, отделявшую их коммуналку от коридора другой, бухнул в дверь костылём, крикнул: "Тёте Наде плохо! Меня вызвали на службу, помогите!"
И энергично отталкиваясь костылями, почти пробежал к себе.
Ровно в шесть часов под окнами раздались хрусткие звуки ломавшегося под шинами ледка. Уже готовый Андрей выскочил из комнаты, запер её. Старуха всё ещё лежала на полу, никто из соседей не вышел. "Вот гады недорезанные!" - подумал Андрей и выскочил в ночную темень.
Сердце полыхнуло радостью: всё было как всегда, запах табака из "эмки"; рукопожатие напарника Кокоурова Ваньки; быстрая езда по "горбатым" улицам города; острое будоражащее ощущение близкой опасности и готовность к схватке с противником. "Ты как?" - шепнул ему Ванька, и Сухарев поднял большой палец вверх. Очень хотелось спросить, по какому поводу состоялся сегодняшний вызов, но Андрей смолчал. Их работа всегда была секретом. Иначе - провал дела и большая беда.
Странно, что шофёр подогнал машину к давно закрытому магазинчику на бывшей Лопухинской, ныне улице имени Клары Цеткин. Дверь открылась, и Сухарев с товарищем и ещё одним незнакомым человеком вошли в тесно заставленным стульями зал. Но народу было мало. Андрей украдкой, мимолётным профессиональным взглядом оглядел присутствующих. Все в гражданском, почти все незнакомые. Вошёл человек в кителе полковника, и у Андрея забилось сердце. Этот человек был живой легендой, имел почти неограниченную власть, и множество побед над бандитскими бандами. Его речь Андрей выслушал, как через сон. Во время неё он видел только красные от недосыпа глаза, жёсткие морщины и вертикальные складки у губ.
Но суть, кроме обычной вступительной речи о политической обстановке и решениях правительства, Сухарев уловил чётко. До их города добрались "сортировщики". Возможно, они действовали давно, и только слепцы с неудовлетворительным уровнем разведывательно-оперативных мероприятий могли не связать воедино серию налётов на поезда, грабежей и убийств. Сухарев догадывался, что эти слепцы уже арестованы и пойдут под трибунал. Только так и нужно работать с персональным составом - отнять, отрезать гнилое и больное, как гангренозную конечность, чтобы народ мог спокойно жить и трудиться.
"Сортировщики" были разветвлённой и многоуровневой бандитской структурой. И при том очень хорошо информированной. Так что чистка в рядах НКВД вполне оправдана как превентивное, то есть предупреждающее мероприятие. "Сортировщики" не гнушались ничем. Главный доход они получали с налётов на товарняки и пассажирские поезда дальнего следования, которые случались среди безлюдной части путей: паровозы просто останавливали предупреждающими сигналами. Машинисты, конечно, тормозили составы: мало ли, вдруг впереди поломка путей. И начиналась вакханалия, потому что после налёта мало кто оставался в живых. Но именно мёртвым как раз везло, потому что своей смертью они исключали себя из списка подозреваемых. Причём пассажиры так называемых мягких вагонов, которые стали цеплять к составу только в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, исчезали целыми семьями. Оставшиеся заливались кровью. Да и в жёстких вагонах людям доставалось: поклажи потрошили, под угрозой оружием отбирали спрятанные ценности и деньги. И без разбора награждали людей точными ударами ножей, предпочитая перерезанное горло. Однажды двое потерпевших, которым повезло уцелеть во время налёта, дали противоречивые показания: один сказал, что налётчики были в форме РККА, другой - в серых шинелях с красными ромбами ОГПУ. В следующих случаях тем, кого не убивали, повреждали глаза. "Кровавые" налёты всё же были редкостью, грабёж товарняков казался поставленным на поток.
В НКВД ломали головы: почему бандиты не встречали сопротивления? Ведь ехали же на поездах командированные военные с табельным или наградным оружием, наконец, просто физически сильные люди. И вроде бы нашёлся такой незначительный факт: за несколько минут до побоища по вагону проходил старичок, одетый очень просто, по-деревенски, искал свою семью. Замешкался, запутался с билетами, вот и пошёл по всем вагонам. Что было не так с этим старичком? Кассирам дали задание обращать внимание на старцев, приобретающих билеты. И скоро линейные органы милиции были просто завалены сведениями о таких пассажирах. Попробовали их задерживать и проверять. И это стало большой неудачей. А "сортировщики" затаились, долгое время не трогали пассажирских составов.
Решили зайти со стороны сбыта товаров. Почти в каждом магазине, особенно комиссионных, посадили своих людей. Но все накладные и квитанции всегда оказывались в порядке. Хотя как не особо искушённому следователю различить подлинный документ и подделку? Всех граждан, сдающих ценности, проверяли. Но оставались ещё и рынки, где торговля была стихийной и практически неконтролируемой.
Что касается охраны составов, то её назвали "командой смерти". После налёта не выживал никто. Повис в воздухе и вопрос: а куда девались исчезнувшие? Вопрос о вербовке даже не стоял: чтобы оказаться вовлечённым в бандитское сообщество, нужно хотя бы объявиться. А люди словно испарялись в кровавой бойне.
Не срабатывал и старинный, известный с дореволюционных времён, способ внедрения в банды. Всякий раз свой человек оказывался в мелкой шайке преступников. Если удавалось предупредить действия бандитов или даже раскрыть дело, задержав почти всю шайку, ниточка к "сортировщикам" обрывалась. В нескольких случаях человек под прикрытием уже после задания оказывался страшно, изуверски казнённым. Иногда вместе с семьёй. И это говорило о том, что потерянный след привёл бы к настоящим "сортировщикам", а не простому бандформированию.
По мере доклада человека в полковничьем кителе, к которому никто бы не рискнул сейчас обратился согласно званию, Андрей Сухарев понимал, отчего он оказался здесь, среди людей, которые будут разрабатывать "сортировщиков" в их городе. Во-первых, он имел большой опыт работы, правительственные награды. Но и взыскания тоже. Сухарев не надеялся на советский суд и наказания. Ни один срок не перевоспитает человека. Поэтому он был склонен застрелить бандита при задержании. Во-вторых, он одинок из-за скрытого в душе пламени борьбы за идею. Да и ни одна женщина не смогла бы разделить с ним жизнь, полную одинокого ожидания и постоянных таинственных исчезновений. А он просто не выносил постоянной тяги временных сожительниц к созданию мещанского гнёздышка с мебелями, посудой, бесполезным вещичками. В-третьих, Сухарев отличался фанатизмом. Если он больше не может сидеть в засадах, вести преследование, проводить задержание, то у него есть зубы, чтобы вырвать кадык бандиту; меткий глаз "ворошиловского стрелка", чтобы пальнуть с любой руки. И ненависть к врагам. Его, калеку-инвалида, привлекут к работе под прикрытием. И он постарается не подкачать.
Но такой роли под прикрытием Сухарев не ожидал. Думал, что будет изображать пассажира, обывателя, человека из массы. А он должен стать нищим-попрошайкой на гигантском рынке в центре города. Его напарником будет Кокоуров Ванька, который пришёл в органы на три года позже, но оказался счастливчиком - уцелел. Ваньке полагалась должность управляющего чайной, где народ мог перекусить, поговорить, втихаря выпить водочки. А Сухареву предстояло пополнить ряды попрошаек, которые сидят, выставив напоказ свои увечья, и клянчат у жалостливых граждан копеечку.
Андрею было велено отсиживаться дома, не бриться, не стричься, не мыться и привыкать к новому протезу - простой палке с резиной, примотанной проволокой. И пользоваться костылями. А потом сказать соседям, что его кладут в больницу, потому что нога продолжает гнить. И однажды исчезнуть. Ему сообщат, где он сможет получить остальной "маскарад" и дальнейшие указания.
После совещания Сухарева подвезли только до аптеки, где он должен был купить бинты и вату. А потом он потопал домой.
К счастью, тела тёти Нади уже не было. Андрей запоздало помянул её доброй мыслью - старушка умерла на посту возле телефона. Но когда он выносил ведро с мусором, его остановила соседка из коммуналки напротив и затараторила:
- Андрей Ильич, это несправедливо: мы в одной комнате вчетвером, Синцовы - вообще впятером, а у вас теперь две комнаты.
Сухарев поднял на неё тяжёлый взгляд и спросил:
- Почему не сразу вышли? Я же постучал и крикнул. Может, тётю Надю ещё можно было спасти.
Соседка пошла в наступление. Брызгая слюной, сказала:
- А мы-то откуда знали, тверезый вы или нет? Может, беленькой перебрали и какую-то службу выдумали. А мы потом вызвали милицию и врача. И вот врач-то пену со рта у покойницы взял, понюхал и сказал, что миндалём пахнет. А это убивство, не иначе. Может, кто-то захотел однолично комнатами владеть и притравил старушку.
- Откуда вам известно, что обе комнаты теперь мои? - Сухарев проигнорировал её напористо-обвинительные слова и задал свой вопрос.
- Так управляющий приходил и распорядился. Ещё сказал, что у него есть нотариально заверенное завещание тети Нади. Теперь все её вещи - ваши. А мы бы в её комнату молодых отселили, дочка уже беременная.
- Разговаривайте по этому поводу с милицией и управляющим, а не со мной. Может, кто-то из особо нуждающихся в расширении жилплощади "притравил" тётю Надю, - сказал Андрей и обошёл обомлевшую соседку, как поганое место.
Сухарев впервые за долгое время достал пресловутую "беленькую", спрятанную от самого же себя с тех времён, когда ещё не научился справляться с фантомными болями. Если быть честным, он по первости действительно чуть не спился, пытаясь хоть немного забыться от мучительного состояния, когда рука тянулась к наградному браунингу. "Выстрел в висок - и конец мучениям", - думал тогда Сухарев. Спасла тётя Надя. Она приносила ему опийную настойку её отца, когда-то мучившегося от подагры, и наливала сначала по десертной ложке, а потом всё меньше и меньше.
Сухарев выпил одним глотком треть кружки водки и прошёл к комнате умершей. Её не опечатали, но пытались произвести обыск, хотя из-за обилия вещей сделать это было практически невозможно. Нестерпимо воняло духами. Видимо, во время обыска кто-то случайно раздавил флакон. На покрывале узенькой койки он обнаружил странный сундучок, явно уже кем-то осмотренный и выставленный так, чтобы сразу броситься в глаза. Открылся он не сразу, распавшись на две половинки с многочисленными фарфоровыми баночками. Да ведь это набор для наведения красоты светской красавицы - грим разных цветов и оттенков! Сухарев окинул ненавидящим взглядом скопление свёрнутых и завалившихся ковров, сундучки, статуэтки, вазы, выдохнул воздух, полный душистой пыли, и вышел. Сундучок взял с собой - пригодится, он же теперь принадлежит ему.
Выпив ещё водки, попытался рассуждать: уж очень вовремя умерла тётя Надя. И не для соседей, а для него лично: никто не будет знать, когда он приходит-уходит и в каком виде. И сундучок оставлен очень кстати. Сухарев развернул свёрток с новым протезом, попытался надеть и встать, опираясь на него. И тут же упал на койку: держаться вместо искусственной стопы на деревяшке оказалось совершенно невозможно. Разве что с костылями... И грим испробовал. Получилось отвратно. Но он постарается, время ещё есть.
Соседей таскали в милицию, на неделю задерживали главу семьи, выпускали, снова задерживали. К Сухареву никто не зашёл, кроме управляющего с новыми бланками квартплаты. Ему он и сообщил: кладут в госпиталь, будет, скорее всего, новая ампутация. Так что расплатится по квиткам заранее.
И наконец он дождался звонка: "Главная, шесть, четыре, завтра, пять". Понятно: главной в городе считалась улица Карла Маркса, соответственно, он должен явиться в пять утра по адресу - дом шесть, квартира четыре.
Из этой квартиры вышел он уже неопрятным мужичком в латаном-перелатанном зипуне, широких штанах, обмотках и в одном ботинке, который, как говорится, "просил каши". Вторая штанина была примотана верёвочкой к деревяшке. Костыли ему дали другие, неполированные, сделанные из грубо струганного дерева, но необыкновенно тяжёлые. Значит, внутри есть утяжелитель на случай борьбы. Рожа у мужичка была испитая, раздутая, страдальческая. На одном из задержаний три года назад Сухарев лишился части зубов, и ему поставили мостовые протезы. И он, хлебая водку, при помощи прокипячённых долота и отвёртки самостоятельно снял их. Так что из-за болей, рвущих челюсти и ногу, он вполне вписывался в ту компанию, в которую попытается влиться.
Рынок открывался в девять, но уже в половине седьмого нищие занимали свои места у ограды. То и дело вспыхивали свары, две старухи подрались из-за высокого ящика у самых ворот. Наряд милиции ненадолго всех успокоил. Тут и появился весёлый и незлобивый, согласно легенде, дядя Дюша, он же майор НКВД отдела по борьбе с бандитизмом, Андрей Сухарев.
- Ой да братушки, дядюшки, батюшки, здрасьте вам всем от дяди Дюши! И бабонькам-красавицам поклончик! Дозвольте рядышком присесть ради кусочка хлебушка! - завопил он невнятно из-за боли в челюсти.
Минуту-другую его рассматривали, а потом в ответ раздались злобные выкрики и мат. Все советовали ему убраться подальше, пока цел. Старуха, проигравшая бой за ящик, подскочила к нему и дёрнула за плечо, так что дядя Дюша невольно развернулся. Резиновая нашлёпка заскользила, и он полетел лицом вниз, расцарапав щёку до крови. Увы, самому подняться со снега было практически невозможно, но никто не торопился помочь. И дядя Дюша запричитал, что кусочка хлебца ему уже не нужно, он согласен и на крошечку, пополз к столбу ворот на коленях и еле-еле, срываясь, поднялся на ноги. Кто-то из нищих сунул ему оброненные костыли. Эта сцена не принесла уважения бабке-драчунье, зато вызвала молчаливое сочувствие дяде Дюше со стороны остальных побирушек. А он крикнул, не скрывая боли, но и не переставая ёрничать:
- Это она меня за то толкнула, что я её вчера в конюшнях на сене не повалял!
Нищие загоготали: пустые конюшни бывшего конезавода считались местом встреч вконец опустившихся продажных женщин с клиентами без всякой платы, только за глоток кипятка и краюху хлеба. Если повезёт - за полкружки самогона.
- Врёшь, говна объевшийся! - заверещала бабка и вызвала много насмешек.
На сцену обратил внимание патруль. Молоденький милиционер подскочил к дяде Дюше с искренним сочувствием в глазах и сказал напарнику:
- Товарищ лейтенант, давайте позволим ему за ворота пройти, пусть хоть отсидится. Можно и за врачом послать.
Но лейтенант был стар, опытен и суров. Он потребовал у дяди Дюши:
- Ваши документы!
Дядя Дюша, пуская слезу, объяснил:
- Да я ещё летом, как в город пришёл с Ермолинки да подрядился на мукомольном мешки считать на загрузке, зашёл после авансу в трактир, или как теперь питейное называют, не знаю. Присел, значит, к столику, заказал чекушечку. Выпил и опамятовался утром у пруда. Ни документов, ни копеечки... Сейчас у меня только один документ, в штанах, да и тот пока не рабочий после вон той рожи... - И дядя снова указал на бабку, которая лаялась потихоньку с товарками.
Нищие снова заржали, улыбнулся и патруль.
На предмет проверки документов Сухарева инструктировали. Летом действительно случались в рюмочных отравления, когда выпивоху, потерявшего за столом сознание, вытаскивали за руки-ноги и волокли куда-то. А когда на него наталкивались патрули, отряды конной милиции или просто добропорядочные люди, то человек оказывался ограбленным. Но это действовали местные мелкие бандиты, которых быстро повязали.
- А ты что, считать умеешь? - недобро заинтересовался лейтенант.
- Умею, товарищ капитан, - польстил якобы от незнания чинов дядя Дюша. - Дядюшка-благодетель из-за моего увечья отправил в коммерческое училище, но помер скоро, платить стало некому.
Лейтенант кивнул дворнику, уже стоявшему за решёткой ворот, мол, впусти его. Тот загремел ключами, открыл и закрыл за нищим громадный замок.
Так в этот день дядя Дюша оказался первым, кто вошёл на рынок. Он уселся на сугроб возле крыльца чайной, пережидая, пока утихнет приступ боли, опустив голову. На крыльцо выскочила девчоночка-официантка в шерстяном платьице и ботиночках. Она бросила горсточку пшена воробьям и синичкам, зашикала на голубей. И вдруг встретилась глазами с нищим на сугробе. Андрей Сухарев снова столкнулся с проявлением неподдельной человечности. Хорошенькие бровки официантки дрогнули, губы затряслись, и она бросилась в чайную. Сухарев услышал, как она обратилась к кому-то:
- Зиновий Зиновьевич, можно я нищему кружку кипятку налью? Как бы он не замёрз у дверей-то!
Выглянул Зиновий Зиновьевич, он же Кокоуров Ванька, с прямым пробором вместо кудрявого чуба, в хорошем костюме, хмуро разрешил:
- Налей уж. Но чтобы я больше от тебя таких просьб не слышал.
Очень скоро девчонка вынесла ему кружку густого чая, обернулась: не видит ли кто, и вытащила из кармана фартучка кусок белого хлеба:
- Кушайте, дедушка. Кружку себе оставьте, она моя.
И быстро шмыгнула прочь.
Завтрак был весьма неплох. Но Сухарев мрачно жевал хлеб, костеря на все корки Кокоурова Ваньку. Он по русым буйным кудрям, тёмно-синим глазам и иконописно правильным чертам лица понял, что Ванька притащил в чайную свою сестру. Она жила с матерью в другом городе, заканчивала школу. Видимо, мать померла, и Кокоуров разрешил сестре приехать к нему, устроил её в чайную. Он нарушил негласное правило: держать семью подальше от работы и ради дела, и для общей безопасности. Сотрудника НКВД ничто и никогда не должно отвлекать от выполнения долга. Последствия могут быть ужасными. Кто позволил Ваньке так поступить? Знает ли руководство? В любом случае он сегодня же скажет об этом на Карла Маркса, шесть. А чай-то оказался ещё и сладким... правда, со вкусом собственной крови из раненых дёсен.
Вскоре на рынок ринулся поток продавцов и покупателей.
На явочной квартире связной передал ему задание: месяц назад в соседней области "сортировщиками" был разграблен вагон с галантереей и продукцией Тушинской чулочной, Подольской швейной фабрик и московской "Большевички". Нужно было проследить сбыт гражданами чулок и носков, светлых габардиновых пальто и женских платьев. Так было всегда: похищенное быстро сбывалось в другой области. Всё было рассчитано верно, там, где ограбили, везде полно милиции и сыщиков.
Хмурый и злой дядя Дюша постарался придать глазам умильное выражение, навесить беззубую глупую улыбку и стал для начала нарезать круги возле крытых павильонов. Народ от него шарахался, но попробуйте-ка сделать это в толчее! Он заметил несколько карманных краж, но отвлечься от задания не смог. Милиционеров на рынке было достаточно: только четверо стояли возле павильонов, а в одном из них в стеклянной будке сидел капитан при телефоне. Случись что, здесь моментом окажется отряд конной милиции. Но дядю Дюшу что-то обеспокоило. Но совсем не то, что за ним самим, слоняющимся и время от времени просящим копеечку, строго наблюдали.
Всем чувством бывалого оперативного работника он ощущал... нечто неподвластное разуму. Наконец, когда его буквально затрясло от поганых предчувствий, он увидел аккуратного старичка с чистым мешком за плечами. Старец тянул за собой маленькое чудовище, уродца, и приговаривал: "Смотри, Сенюшка-ангелок, смотри внимательно..." Изнемогая от отвращения и чувства опасности, дядя Дюша какое-то время двигался за ним. И всякий раз старичок произносил одинаковые слова... А как уродец мог слышать его слова и смотреть, если на его голове с башенным черепом, отсутствующими слуховыми проходами и кручёными кусочками плоти вместо ушных раковин вообще не было глаз! Нет, веки-то были, но они почти смыкались, и в крошечных щёлках мелькало что-то белое. Огромная голова урода болталась, заплетались ножки-спички в валенках, справное пальто на спине топорщилось горбом. Калеке было явно трудно идти, но он молча тащился за стариком.
Держась за спинами других людей, дядя Дюша постарался попасться странной паре навстречу.
"Смотри, Сенюшка-ангелок, смотри внимательно..."
Внезапно какая-то хорошо одетая женщина пожалела уродца, вытащила из хозяйственной сумки расстегай, от которого даже на расстоянии нос дяди Дюши уловил сытный запах осетрины с луком, и протянула Сенюшке со словами:
- Возьми, несчастный малютка, покушай!
- Возьми, Сенюшка-ангелок, возьми да доброй женщине поклонись, - с лаской произнёс старик и выпустил Сенюшкину руку.
Хорошо, что дяде Дюше удалось опереться на щит с объявлениями, да что там, укрыться за ним! Потому что одной синей покойничьей рукой Сенюшка взял расстегай, засунул в широко распавшийся рот с ужасными длинными и частыми зубами, а другой, клешневатой, всего с двумя пальцами, легонько провёл по руке женщины, стянув с неё браслет и кольца. Народ обтекал с обеих сторон старика, женщину, Сенюшку и не видел, что добрячка залилась слезами, с благоговением, как на церковный образ, глядя на уродца, и подала ему ещё и своё портмоне, достаточно пухлое. Сенюшка замер. Портмоне забрал старик, снял мешок и кинул туда. А Сенюшка, успевший каким-то образом проглотить расстегай, снова открыл свой чудовищный рот и с хрустом откусил женщине пальцы. Причём несчастная жертва широко и счастливо улыбалась "малютке". Потом зажала обшлагом шубы рану и зашагала дальше.
Майор Сухарев видел многое, начиная с детства, которое пришлось на Гражданскую войну: порубленных на куски людей, жертв изуверского изнасилования, привязанных к лошадям и разорванных надвое. Но такого не могло привидеться даже в горячечном бреду, когда гнила его плоть. Этот старик и уродец оказались страшнее любого кошмара.
И всё же было нужно работать. Старик, скорее всего, и есть тот, кто проходил по вагонам перед налётами. Дядя Дюша собрался с силами и, отдышавшись, попытался снова найти старика и калеку. Они только один раз мелькнули в толпе у постового милиционера. Тот посмотрел на старика, и лицо его стало отрешённым. Зато у уродца мутная белизна из-под век выпятилась в виде матовых шаров и мгновенно спряталась. Милиционер остался жив-здоров, всё так же на посту. Но с Сухаревым приключилась беда. Какое-то время он не смог двинуться с места. Его толкали в спину, колошматили по ней, но ноги отказали. Хорошо, что на время.
Старик и его адовый ребёнок растворились среди толпы.
И вот тут-то дяде Дюше пришлось заняться тем, что ему было велено. Какая-то молодка в старомодном салопе стала продавать чулки из мешка прямо под носом у милиционера. Дядя Дюша подошёл к нему и шепнул:
- Товарищ старший лейтенант, нужно сообщить капитану. Вон та женщина торгует чулками. У неё целый мешок. Она явно спекулянтка, надо бы её проверить.
Милиционер будто и не услышал его слов и молодки не увидел. Дядя Дюша всё повторил, глядя ему в ошалевшие глаза, а старший лейтенант взял его за шиворот и вытолкал за ворота рынка.
Нищие встретили его подбадривающими возгласами, кто-то даже угостил настоящей папиросой и спросил:
- Ну что, не удалось на кусочек хлеба собрать?
Дядя Дюша весело ответил:
- Не... Не удалось. Но я ж как лиса из байки...
- А что за байка-то?
- Да вот встречает волк ползущую лису и спрашивает, чего это она не бежит и не прыгает. Лиса ответила, что упала нечаянно в берлогу к медведю, а он её того... снасильничал. Волк пожалел: и что ж ты, бедная, делать-то будешь? А лиса простонала: завтра снова нечаянно в берлогу упаду.
И дядя Дюша под смешки и ухмылки опять отправился на рынок. Он увидел, что представительный мужчина у самой стеклянной будки предлагал пальто из светлого габардина. Возле него крутились женщины, выбирая вещь себе по размеру. Сухарева осенила догадка: вся эта разнузданная торговля началась после обхода старика с уродцем всех постов милиции. И отрешённые лица сотрудников милиции под суровым взглядом старца, и вылезшая белая муть из век уродца как-то подготовили эту торговлю награбленным товаром. Но как примут его сведения на Карла Маркса? Вдруг сочтут сумасшедшим? А может, он и в самом деле повредился головой? Но не реагировать нельзя.
Дядя Дюша решился на настоящий позор для оперативного работника - обратиться за помощью к напарнику в первый же день работы. Он привязал кусок зелёной тряпки к костылю, вроде как тот повредился. И стал прохаживаться возле чайной, прямо напротив того окна, за которым была комнатёнка управляющего. Через некоторое время вышел Кокоуров, то есть Зиновий Зиновьевич, наградил напарника злобным взглядом и направился за здание чайной, где было расположено отхожее место для посетителей. Дядя Дюша немного подождал, двинулся следом. Как только он оказался перед дверью, она рывком распахнулась, и сильная рука напарника втянула его в тесноту и вонь с помостом над дырой, в которой журчала вода рыночной канализации. Кокоуров тотчас вывесил табличку "Закрыто на ремонт" и защёлкнул запор.
- Ты, брат, сдурел светиться в первый же день? Сказано ведь: встреча на рынке только для экстренных случаев! - в гневе сказал Кокоуров.
Сухарев вытер пот со лба своей шапкой со словами:
- Я видел старика с мальчишкой-уродом. Скорее всего, они побывали на всех постах милиции, и теперь никто из постовых не замечает торговли и чулками, и габардиновыми пальто. Когда я обратился к сотруднику, он меня вытолкал с рынка, несмотря на чулочницу рядом!
Кокоуров усмехнулся:
- Ну и что? Ты хорошо понял свою задачу: наблюдать, делать выводы, докладывать? Не организовывать задержание, даже не обращаться к постовым! Нашу цель напомнить - понять систему, которая выведет нас на "сортировщиков"?
Сухарев едва выговорил:
- И что теперь делать-то? Ты видел количество людей на рынке? Сегодня запросто может разойтись большая часть товара. А если задержать продавцов? Разве информация от них не поможет? А сами постовые, капитан в стеклянной будке? Почему нельзя их допросить, чтобы понять механизм воздействия на них? А старик...
Кокоуров перебил:
- Вот про старика и доложил бы... И про уродца этого... Чтобы завтра на них полюбовалось ещё больше людей. И не упустило бы из виду, как это сделал один-единственный наблюдатель, а хвосты отправило... Ты хоть понимаешь, какого дурака свалял? Я сегодня доложу об этом.
Тут не выдержал Сухарев. Возможно, сказалось полуторагодовое отсутствие оперативной работы, наблюдение за феноменом, который он был не в состоянии объяснить, а может быть, косвенное влияние этого чёртова старца с ребёнком... Но в его голове всё сложилось одно к одному. А тут Ванька со своим обличающим тоном и чисто учительской нотацией... И майор сказал:
- Я тоже доложу, что ты привлёк к работе в чайной свою сестру. Девочка, невинная, добрая, чистая и непривычная ко всякой грязи, и на таком задании, как подслушивание возможных разговоров пьяных мужиков! Да она хоть что-то из них поймёт, а? Ты тоже дурака свалял, брат.
Кокоуров открыл туалет, оттолкнул Сухарева и вышел. Всё случившееся дальше нельзя было объяснить ничем, кроме насмешки судьбы. Выйдя следом за взбешенным Ванькой, Сухарев увидел, что от рынка семенит в своих ботиночках по наледи улыбающаяся Анютка, Ванькина сестра. В её руках были бумажные пакетики Тушинской чулочной фабрики. Видимо, девчуля услышала, что торгуют чулками, дефицитным товаром, и сбегала в павильон за обновкой. Она, конечно, и подумать не могла, что на пять пакетов не хватило бы и половины её зарплаты. Но она ведь так молода и неопытна!
Ванька подбежал к ней, дал затрещину. Анютка расплакалась. Он стал её спрашивать, и она показала на павильон. Ванька потащил за собой сестру, ввинтился с нею в толчею, хотя она изрядно поредела из-за близкого закрытия рынка. Подбежал к чулочнице, схватил её вместе с товаром, подволок к безучастному постовому. Наорал на него, а потом двинул ему в рожу. Из-за короткого ослабления хватки Кокоурова ради мордобоя чулочница успела скрыться. Ругавшийся брат и плакавшая сестра прошли мимо Сухарева в чайную.
У дяди Дюши был такой несчастный вид, что ему накидали в кружку порядочно мелочи. Что ещё сегодня мог сделать майор под прикрытием? Только закрепиться на рынке. И он снова навесил глупую улыбку, вышел к нищим, которые собрались расходиться.
- Ого! Хорош улов! - сказал один из попрошаек. - Что делать будешь с таким богачеством?
Это была явная проверка. Хоть это сегодня правильно воспринял неудачливый майор. И дядя Дюша сказал:
- Так это... отметить бы надо...
- А сколь не жаль для убогих товарищев? - продолжил попрошайка.
Сначала налили новичку. Он корячился-корячился, задирая голову и наклоняя кружку, но лихо вылил самогон себе на лицо. В рот, конечно, тоже угодило. Потом угостились все, кто не разошёлся. Дядя Дюша ушёл почти последним.
Он неторопливо отправился на Карла Маркса, шесть. Анализировал, вспоминая каждую мелочь. И убеждался, что говорить о всяких чудесах типа громадного рта с частоколом зубов, выпячивающихся бельм очень глупо - ну кто в такое поверит? Тогда он придумал тактику: попросит позвонить в больницы, поступала ли женщина, потерявшая пальцы, и построит доклад в соответствии с ответом. Если поступала - расскажет всё. Если нет - смолчит про "чудеса". Но вот старик станет главной фигурой его сообщения. А про Ванькину сестру обязательно доложит! Не должна юная девушка "вариться" на адовой кухне преступного мира.
Явочная квартира находилась в торце без окон кирпичного дома. Видимо, это была бывшая дворницкая. Сухарев, уже привыкнув к боли от нового протеза-деревяшки, всё бродил поблизости, ожидая условного сигнала: на окно поставят керосиновую лампу, а потом передвинут её. Кокоуров так и не появился. Видимо, сведения у них будут принимать по отдельности.
Его встретил всё тот же связной и сразу же спросил:
- Сегодня на улице вблизи рынка подняли упавшую без сознания женщину, отвезли в больницу. Как оказалось, у неё ампутированы пальцы. Хирурги сказали, что, судя по мелким обломкам костей, они откушены каким-то странным животным. Количество зубов у него явно больше, чем у обычной собаки, более того, не различаются резцы и клыки. Вы что-нибудь можете сказать об этом случае?
И Сухарев выложил всё про старика и уродца. Признался в своих ошибках, поведал о разговоре с напарником и, конечно, высказался против его сестры в чайной. В ответ услышал только одно: "Спасибо. Продолжайте работать".
На привычном протезе до дома он добрался легко, хотя и устал неимоверно. Сразу же, как только он вошёл в подъезд, открылась дверь соседской коммуналки, и к нему бросилась ненавистная женщина, чей муж был задержан. Она хотела было упасть перед Сухаревым на колени, и ему едва удалось удержать её. Женщина извинялась, сюсюкала и клялась-божилась рассказать ему тайну, которая поможет её мужу выбраться из кутузки.
Сухарев из последних усилий пригласил её на кухню. Как же он ненавидел эту склочницу, запутавшуюся в своём вранье и интригах! Но он уже чувствовал себя на службе в НКВД, а стало быть, был обязан выслушать каждого. Женщина поставила условие: она раскроет ему тайну гибели тёти Нади, если он скажет, что сам нашёл в её комнате какую-то записку. Сухарев молча указал ей на дверь. И соседка, как говорится, раскололась без условий.
Оказалась, что она первой пришла к трупу тёти Нади. И прежде, чем позвать мужа и вызвать по телефону, который висел перед ней на стене, врача или милицию... отправилась в комнату "старорежимной" искать спрятанные драгоценности. Почему эта дура решила, что старушка, почти прозрачная от голода, скрывает у себя какие-то ценности? В картинах и статуэтках соседка не разбиралась, вазы были без надобности, а вот столовое серебро, украшения она бы прихватила. Но увы, комнатка-гладильня напоминала забитый до предела склад, где даже хозяйке трудно отыскать нужную вещь. Соседка успела только разворошить и сложить обратно постель. А вот в молитвеннике она нашла записку. И в ней почерком тёти Нади было написано: "Да простит меня Господь, я хочу умереть. Но закончу жизнь добрым делом". Рядом валялся футлярчик из-под крохотных таблеток. Всё это говорило о том, что старушка ушла из жизни добровольно. И муж соседки ни в чём не виноват. Вот только бы Андрей Ильич сказал, что нашёл записку сам...
Сухарев пристально и долго смотрел на женщину, пока она не разрыдалась и не ушла сама.
Майору самому от диких фантомных болей хотелось выбить себе выстрелом мозги. И он сделал бы это, если бы не тётя Надя. Да, он не любил её, отвергал всей своей сутью крестьянского сына, преданного завоеваниям революции. Он не мог не подкармливать помиравшую от голода старуху из своего пайка и продуктов, купленных на неплохое жалованье. Подкармливал и думал: а не оказывает ли помощь врагу народа? Он выполнял тяжёлую физическую работу по неблагоустроенной квартире, чинил, столярничал... и только терпел несчастную. И она с достоинством принимала его классовую ненависть. Не отвечала на неё, обращалась к нему как к человеку вне сословий. Каким добрым делом она хотела закончить жизнь? Уж точно не помереть прежде, чем примет звонок Андрею. Старуха была искренне рада тому, что он вновь обретёт любимую работу, почувствует себя мужчиной и бойцом, а не инвалидом. А если дело было так: она лишь упала в обморок, к которому была близка - он ведь сам видел её состояние. А синильная кислота на её губах появилась уже после обыска соседки?.. Тётя Надя могла очнуться и увидеть, что воровка орудует в её комнате.
Он раскроет это крохотное коммунальное дельце. И виновный понесёт неизмеримо большее наказание.
Сухарев прошёл в комнату умершей. Снова засвербело в носу от резкого запаха раздавленного флакона с духами. Он уселся на койку, еле втиснув ноги под стол, который стоял слишком близко. Зачем старуха хранила всё это барахло? Просто как память о прошлом? Но главное - зачем она завещала все вещи своему соседу, который не терпел ничего "старорежимного"? Может, именно в этом заключалось то "доброе дело", которым она хотела завершить жизнь? Но просто не успела рассказать... Андрей, избегая её, сам не дал себе шанса узнать о нём.
Вот эта тяжёлая ковровая скатерть с кистями на столе. Если бы старуха продала её, она смогла бы месячишко нормально питаться. А... нет, у скатерти был изъян - подрезанные кисточки. Для чего это сделано? И чем дольше смотрел Сухарев на них, тем больше понимал: это какой-то примитивный шифр. Тринадцать подрезанных кистей... одна целая... одна подрезанная... Да уж, шифровальщик из бабы Нади плохой. Подрезанные кисти - номера букв уже реформированного алфавита. И они складывались в слово "ладанка".
Часть вторая
Сладкий чай с привкусом крови
Всю ночь Сухареву досаждали кошмары. То ему снились жёсткие пассажирские вагоны с кучами окровавленной поклажи, но без единого человека. То перед глазами вставали товарняки, доверху забитые спрессованными трупами. То на него смотрела громадными светлыми глазами в морщинистых веках тётя Надя. Именно такая, какой он видел её на кухне. Но вместо сочувственно-уважительного предложения помощи её синие губы шептали непонятные слова на странном языке. То просто звучал её голос: "Ладанка... ладанка". Его прерывала отвратительная ласковость старца с рынка: "Смотри, Сенюшка-ангелочек, смотри внимательно..." Сухарев ещё в госпитале привык переживать бредовые состояния без всякого ущерба для себя: ну, приснилось... ну, привиделось... Так в этом же нет ни грамма правды. Это болезнь, вызванная травматичным врачебным вмешательством, да работа микробов в организме. Вон, советские врачи себя специально заражали возбудителями страшных болезней, чтобы найти сыворотку для лечения народа. А ему, видите ли, собственный организм мешает сладко спать. Короче, все кошмары и бред Сухарев игнорировал даже во сне. И никогда не переносил их на реальность.
Но именно в эту ночь ему кое-что привиделось и послышалось. В комнате с каменным полом, где не было ни единого коврика, чтобы случайно не зацепиться и не запнуться, раздался громкий и гулкий звук упавшего табурета. Сухарев сам поставил его в целях предосторожности над люком для когда-то стекавшей воды.
Андрей поднял голову: вроде бы табурет лежал на боку. Он зажёг спичку. Действительно, табурет свалился. Но почему? Ещё при вселении он еле смог отодрать заржавевший люк, осмотреть мелкую решётку, похожую на сито. Она была нужна для удержания мелких украшений господ, случайно оказавшихся в белье. А под ней была уже другая, крупноячеистая. И трубу возле фундамента пришлось откопать чисто в целях безопасности. В неё пролез бы разве что трёхлетний ребёнок. Водосток из бывшей прачечной уходил в канализацию почти под прямым углом. И даже если вздумалось бы в него влезть малышу, он просто сломал бы себе позвоночник. Так что за сточный люк Сухарев мог бы поручиться.
Скорее всего, дрогнул разрушающийся фундамент старого каменного дома. Ему ведь уже больше двухсот лет. Майор повернулся к стене и прикрыл глаза. Засыпать уже нельзя - скоро нужно собираться на явку, потом идти на рынок. Да и сонливость уже прошла из-за проклятого табурета. Против воли пришли мысли о тёте Наде. Её ведь нужно похоронить, а кому этим заниматься, как не наследнику? Да и ладанку нужно найти. Ведь не просто так сделала старуха примитивную шифровку. Она, возможно, предполагала: войдёт наследник в комнату, сядет на кровать из-за того, что все стулья завалены, увидит сразу же скатерть. И поймёт... А голова Сухарева понимать отказывалась. В Бога он не верил, в силу церковных предметов от всяких ладанок до икон тоже. И тётя Надя об этом прекрасно знала. Значит, в неизвестной пока вещице было что-то совсем другое... Связанное с добрым делом. Мысли путались, вязли в воспоминаниях о старушке, пропитывались сожалением о том, как относился к ней Сухарев раньше.
И вдруг по комнате пронёсся шёпот, больше похожий на шелест:
- Смотри, Сенюшка-ангелок, смотри внимательно...
Сухарев узнал этот голос. Вздрогнул, конечно, от неожиданности, но не испугался. А вот когда внизу, в стоке, что-то заскребло и заскрежетало, майору стало не по себе. Конечно, он стал убеждать себя, что это крысы. Но грызуны не могли произвести таких звуков, словно бы кто-то выламывал решётку. Воображение тотчас нарисовало картину: из трубы по стоку лезет вверх Сенюшка, уродец с башенным черепом... Его голова вытягивается, деформируется, откидывает люк. И он белыми щёлками глаз обводит комнату. А потом из-под век выпячиваются шарообразные бельма и находят Сухарева...
Майора прошиб пот, зачастило сердце... Он на самом деле не решался повернуться и посмотреть на люк. Разумом-то понимал, что это всего лишь разыгралось воображение. Настоящий страх - это когда тебе в лоб смотрит дуло нагана, а не странные звуки старого дома. Сухарев развернулся. Конечно, всё оказалось на месте: и валяющийся табурет, и люк.
Майор зажёг лампу, в которой осталось мало керосина, и стал обрабатывать культю. Опухоль ползла вверх по ноге, мышцы затвердели. Он впервые подумал о том, как скажется работа, которую оказалось так сложно добиться, на его здоровье. И снова подумал о тёте Наде, немного переиначив её предсмертную записку: когда жизнь не складывается, лучше завершить её добрым делом. И если НКВД всё-таки удастся справиться с "сортировщиками", это станет его личным добрым делом, после которого и помереть не страшно.
Он закрыл теперь уж свою личную двухкомнатную квартиру на ключ и зашагал по улице. Повалил снег, засыпая колдобины на тротуаре, и Сухарев похвалил себя, что вышел пораньше. Упасть инвалиду - пара пустяков, достаточно просто запнуться или оступиться, а вот подняться готовым к тяжкой работе - это трудно. Если он хочет помочь поймать бандитов, ему нужно поберечь себя.
На Карла Маркса он дождался сигнала и вошёл в уже открытую дверь. Связной, совершенно безликий человек, которого встретишь на улице и не узнаешь, кипятил на плитке воду в маленькой кастрюльке. Похоже, он не спал всю ночь.
- Хотите кофе?
Сухарев растерялся. Он этот барский напиток пил раза три в своей жизни, удивляясь, почему люди любят такую горечь. То ли дело крепкий чаёк! Но почему-то кивнул.
Связной высыпал из жестяной банки молотые зёрна в кастрюльку, подержал чуть-чуть на огне и накрыл крышкой. А потом неожиданно спросил:
- У вас есть какие-то личные проблемы, Андрей Ильич?
Сухарев честно рассказал о смерти тёти Нади, своих подозрениях, наследстве, шифровке и необходимости похоронить старушку.
Связной плеснул ему в чашку густой коричневой жидкости и сказал:
- Трудно вам придётся...
И вот в эту минуту Сухарев ощутил, что в нём сомневаются. Он сказал:
- Я справлюсь, я со всем справлюсь! Полтора года ждал, пока снова могу быть полезным делу! Но и смолчать счёл нечестным.
Связной улыбнулся:
- Я не ожидал от вас иного. Сегодня вы вернётесь домой с квартирантом. Он и поможет решить проблемы.
Несмотря на то, что кофе показался отвратным, Сухарев искренне поблагодарил и за напиток, и за помощь.
- С сегодняшнего дня явочная квартира переносится на Ленинградскую, адрес тот же. Ваша задача - понаблюдать за переходом из рук в руки старых, ношеных вещей, ювелирных товаров. И вы можете смело обращаться при любом подозрении к работникам правопорядка.
Сухарев не выдержал:
- А старец? Вдруг он снова...
Связной улыбнулся:
- Не вдруг и не снова... На этом всё, желаю удачи.
Майор переоделся в "маскарадное" и отправился на рынок.
Ему всё показалось предельно ясным: старик с уродом больше не появятся, они сыграли свои роли в одурманивании постовых и капитана; спекулянтов, скорее всего, повязали, и они оказались обычными перекупщиками. Сотрудников милиции на рынке непременно заменят новыми. А ему предстоит ловить рыбёшку, которая настолько мелкая и юркая, что проходит через все сети. Во внутреннем кармане зипуна он нашёл свёрнутые в трубочку купюры. Значит, нужно будет толкаться среди продавцов старья, прицениваться... И постараться схватить кого-нибудь за руку.
Перенос явочной квартиры означал, что операция НКВД на рынке практически провалена. Наверное, из-за его и Ванькиной горячности. Или дурости. Или наглой насмешки судьбы.
На рынке его встретили достаточно приветливо, но сдержанно: попрошайки присматривались к новым постовым у ворот. Но свободный ящик из-под гвоздей для него нашёлся сразу. Дядя Дюша, балагуря и отбиваясь от насмешек, уселся и с наслаждением вытянул ногу с деревяшкой. Если быть честным с самим собой, то сюда он добрался еле-еле и не чувствовал сил нарезать круги по рынку. Его бил озноб, подташнивало от кофе. Зато голова работала необыкновенно ясно. Он подмечал всё, и ни одно слово не ускользало от его внимания. Попрошайки смаковали вчерашние новости. Упомянули даже то, что управляющий чайной Зиновий набил морду сестре, которая спустила все деньги на чулки. Он попытался вернуть товар и забрать растраченное сестрицей, но торговка сбежала. А вообще вчера выловили пятерых спекулянтов-перекупщиков.
Дядя Дюша ждал хоть намёк на старца с Сенюшкой-уродом, но, казалось, они остались невидимыми для всех, кроме него! А вот про женщину, которая потеряла сознание из-за того, что кто-то лишил её пальцев, потолковали всласть. Версия нищих была такая: кто-то просто отхватил ей руку, не заморачиваясь простым грабежом. А к милиционерам она не обратилась из-за помутнения разума от боли. Шла себе, пока не упала без чувств.
Мотыга внесла сумятицу в разговор, заявила, что это невозможно: её брат рубил дрова и саданул топором по пальцам, они на коже повисли. А уж как орал-то, вся деревня слышала. И когда через два дня она с ним доехала до фельдшера, который ему рану зашил, тоже орал. Ещё один безногий мужичок подтвердил: боль такая, что терпеть её безголосо невозможно. Он на Гражданской ногу потерял, до сих пор свой вой помнит, не говоря уж о муках.
- Спирту налили, велели чуть ли не стакан разом выпить, палку в зубы сунули и как зачали полосовать! А вот когда пилу взяли, тут я словно в тёмную яму провалился, орать перестал и ничего не запомнил.
Дядя Дюша понял, что разговор может свернуть в ненужную сторону, к необыкновенной причине поведения женщины, поэтому сказал:
- А я вот слово такое знаю: наркоз! Его давно, в старину, когда ещё рыцари и богатыри были, изобрели. А наркозом назвали только недавно. После него человек молчит, хоть как режь.
Все заинтересованно к нему повернулись:
- Это как же?
Дядя Дюша блеснул познаниями:
- Да очень просто: привязывали того, кому что-то отрезать нужно, а потом деревянным молотом из дуба, который и поднять трудно, хлоп по лбу! Человек лишался сознания и всё без ору терпел.
Посыпались шуточки, не так ли самому дяде Дюше ногу резали.
А он, скалясь беззубой улыбкой, подтвердил:
- Воистину так! У меня даже ямка во лбу осталась, хотите, пощупайте.
Дядя Дюша снял шапку, откинул засаленные волосы дал потрогать дефект в лобной кости, оставленный бандитской пулей, зацепившей по касательной, когда старший сержант Сухарев принимал участие в одной из первых операций.
Мотыга снова внесла сумятицу:
- Наркоз - это когда хлороформом усыпляют! Газ ещё есть такой - закись азота.
Но нищие не знали такого слова, как хлороформ, и поэтому вновь и вновь щупали лоб дяди Дюши и верили исключительно ему.
А заодно отвлеклись от несчастной женщины. Сухарев решил присмотреться к Мотыге. Не из тех ли эта самогонщица, кто травил людей летом в рюмочных? Проще всего это было сделать теопенталом, который стали применять в медицине в тридцать четвёртом году. Или ещё проще - растительными алкалоидами, известными с древности.
Открыли ворота рынка, и толпы людей ринулись в павильоны, к рядам так называемой "толкучки" вдоль забора, где торговали ношеным и бывшим в употреблении. Поднялся и дядя Дюша. Ему сказали:
- А ты-то чего подскочил? Теперь это твоё знакомое место, заслужил. Ставь кружку да голоси жалобно. Вчерась, поди набегался.
Дядя Дюша отшутился, что сидеть ему нельзя, чирей на заднице вскочил, покою не даёт. Его мучил вопрос: как ускользнули старик и урод от внимания людей на рынке, отвели глаза постовым и даже капитану в будке? Ответ мог быть прост: он не позволил Сенюшке посмотреть на себя "внимательно". Даже идя им навстречу, старался скрыться за спинами людей. Таким образом, простейший сыщицкий приём, которому лет триста, помешал уродцу охмурить его бельмами. Да и взгляда старика Сухарев избежал. Все, кто встречался глазами с преступной парочкой, оказались "омороченными", как говорили в старину.
Дядя Дюша присматривал себе новый армяк или что-то потеплее - к примеру, зипун, держась поближе к тем, кто предлагал добротную, целую одежду, пошитую в мастерских. Его ругали, гнали, видя в нём нищего попрошайку, а он показывал свёрнутые купюры, мол, я право имею, так как при деньгах. И тут совершенно неожиданно для него, но закономерно для рынка, его взяли "в клещи".
Сухарева бросило в жар от гнева и стыда - так опростоволоситься! Двое невысоких грабителей, видимо, подростки, прижали его руки с костылями к телу, в затылок ткнулось острие то ли ножа, то ли шила, хрипловатый голос прошептал в ухо: "Только дёрнись или рот открой, сразу жизни лишишься!" Маленькие ладошки залезли в карманы, обхлопали штаны. Другая рука попыталась выхватить купюры. Но за деньги дядя Дюша держался крепче, чем за жизнь. Тогда чья-то лапища сжала нерв у локтя болевым приёмом, и пальцы дяди Дюши невольно ослабли. Какая-то женщина с платьем из пан-бархата на вешалке-распялке крикнула: "Тут грабят!" Её никто не поддержал, но чудесным образом откуда-то вывернулся милиционер, крикнул: "Стоять!"
"Клещи" тут же распались, грабители дали дёру, моментально смешавшись с толпой. Их добычей стала только связка ключей да отвёртка, которой безногий подтягивал проволоку на резиновой нашлёпке. Сухарев понял, что его самого тоже "пасли". Только вот с какой целью - охраны или наблюдения за ним? Снова неприятно кольнула мысль, что ему не доверяют.
Лейтенант с фальшиво-заботливыми глазами сказал:
- Отец, да ты ранен!
Сухарев действительно чувствовал рану на затылке и тёплую струйку крови, которая лилась ему за шиворот. Если бы у грабителя было несколько секунд в запасе, он бы действительно убил его, кольнув в особое место, одну из цистерн мозга. Лейтенант долго топтался возле дяди Дюши, не слушая, что всё в порядке, ему и не такое доводилось перенести. Он почти уволок Сухарева в чайную и сказал Зиновию-Кокоурову, который с кислой миной посмотрел на попрошайку, напоить его чаем.
- Будет чаёк-с, - залебезил Зиновий. - Сейчас вот только официантка фарша принесёт с мясного ряда, пирожков напечём. И вы заходите, товарищ лейтенант, довольны останетесь, знатные у нас пирожки!
Дядя Дюша отдыхал от потрясения, прихлёбывая чай. Быть на волоске от смерти для него не значило ровным счётом ничего. Но усталое увечное тело действительно просило покоя.
Раздался сердитый голос Зиновия:
- Куда Анька запропастилась? Ушла за фаршем и словно провалилась.
- Не знаю, где она носится. У меня тесто сейчас перекиснет, не те пирожки получатся, - ответила женщина, видимо, повариха.
Тут же открылась дверь чайной, впустив морозный уличный воздух, и вошёл здоровенный мужик с небольшим тазиком, прошёл на кухню и забасил:
- Попрыгунья ваша Анютка. Сказала, в чайную фарш нужен, а сама куда-то ускакала. Людвигович мясцо-то с лучком-чесночком провернул, заругался, что оно сок сразу отдаст. А это для пирожков плохо.
Очень скоро по чайной поплыл восхитительный запах. И не только по чайной, на улице тоже почуяли, и вскоре в заведении не осталось даже стоячих мест вокруг высоких круглых столиков. Зиновий сам поставил перед дядей Дюшей тарелочку с поджаристыми пирожками. Но майора почему-то охватил необъяснимый ужас. Он смотрел на аппетитную еду и даже мысли не мог допустить, чтобы хотя бы надкусить. Его только что хотели заколоть, может, сейчас нужно ждать отравы?
Выглянула с кухни повариха. Её краснощёкое лицо показалось обсыпанным мукой. Она каким-то придушенным голосом позвала Зиновия Зиновьевича. Он прошёл к ней и подзадержался. Вышел с серьёзно-отрешённым видом, держа тазик. На кухне завоняло горелым тестом.
Сухарев понял: случилась беда. Он не стал слушать, как повариха дрожавшим голосом объясняла, что сожгла последнюю партию пирожков, но завтра будут ещё. А сейчас она может предложить бутерброды с колбасой и севрюгой. Просто прошёл к Ваньке в комнатку. Он сидел над громадной чашкой, прихлёбывал и добавлял в чай ложкой мясной сок из тазика.
- Ва... - начал Сухарев, но потом поправился: - Зиновий, что произошло?
- Сладкий чай с кровью... это вкусно, - ответил совсем без эмоций Кокоуров.
- Неправда, это отвратно, друг. Сам вчера пробовал, когда Анютка... - начал было Сухарев.
- Хочешь, налью? - громко, с надрывом, спросил Ванька.
Сухарев схватил чёртов тазик. На его дне с обратной стороны была приклеена фотография Анютки.
На какое-то время мир перед Сухаревым стал чёрным. Он попытался проморгаться, невольно копируя движения век Сенюшки-ангелочка. Но потом мгла перед глазами рассеялась. Майор сказал Ваньке:
- Ты чего это вздумал с ума сходить? Анютка вернётся. А если нет - по злачным местам станем искать. Слышишь? Сиди здесь, я милицию позову.
Он вышел из чайной, молясь, чтобы сегодняшние события оказались такими же, как его ночной бред - несуществующими. Он увидел, что лейтенант-спаситель всё ещё топчется поблизости. И Сухарев чётко доложил:
- Сестра управляющего Зиновия Зиновьевича отправилась в мясной ряд и исчезла. Работник принёс тазик с фаршем, приготовленным неким Людвиговичем. На тазике с нижней стороны приклеена фотография девушки. Пирожками с мясом накормили народ. Зиновий в ступоре, возможен припадок. Требуется...
Лейтенант перебил его совершенно другим, не "лейтенантским" тоном:
- Я доложу. Мы знаем, что требуется. А вы... работайте, если в состоянии.
Сухарев вздёрнул подбородок вверх:
- Слушаюсь!
И отправился к "толкучке". Но глаза то и дело застилали слёзы. Если... если... Ванька и Анька Кокоуровы исчезнут из этого мира... он не вынесет фантомной боли, которая явится следом. А сейчас нужно работать... работать... чёрт подери, заставить себя работать!
Дядя Дюша с глупой беззубой улыбкой потащился вдоль ряда торговцев, через свои взмокшие лохмы и клочья меховой шапки наблюдая за людьми, стараясь увидеть странности. И вдруг...
Это снова был шок: перед ним с маленькой сумкой двигалась... тётя Надя, прозрачная от голода, в треснувшей по швам шапке какого-то облезлого меха, в чистом, но невозможно древнем пальто. Её ноги-спички оказались в неожиданно качественных ботинках на меху. Она подходила к женщинам, побогаче одетым, что-то показывала в ладони, говорила, просительно склоняя голову. Наверное, уверяла, что продаёт последние вещи с голодухи. Майор похолодел при виде огромных светлых глаз в морщинистых веках. Но всё же это была не тётя Надя. Нос с большой горбинкой, лицо скуластее... Но вот манеры обездоленного, лишнего создания те же - деликатные, робкие до унижения.
Одна из женщин в хорошей каракулевой шубе купила у нищенки какую-то вещицу, на секунду сверкнувшую камнями. И явная лженищенка двинулась дальше. Некоторые женщины качали головами, мол, дорого, и торговка драгоценностями показывала им, видимо, клейма, на секунду-другую позволяла солнечным лучам поиграть на гранях металла и камней. Дядя Дюша таскался за ней в течение часа, и она сбыла за это время не менее четырёх драгоценностей. А сколько их ещё в маленькой сумочке, где поместится разве что буханка хлеба? Нутром оперативника Сухарев чуял в ней сбытчицу краденого. Возможно, из разграбленного поезда...
И он рассчитал свой манёвр. Когда старуха оказалась поближе к постовому, дядя Дюша неожиданно выстелился у её ног, как бы нечаянно двинув изо всей силы локтём по хрупкому колену. Торговка не удержалась на ногах, выпустила из рук сумочку. Снующий народ волей-неволей окружил упавших. На дядю Дюшу посыпались проклятия, кто-то даже пнул его в спину. А майор костылём подтянул отлетевшую сумку за застёжку на кнопке, тем самым позволив высыпаться маленьким свёрточкам в папиросной бумаге. Некоторые развернулись, блеснув золотом. Лженищенка сориентировалась очень быстро, рискнула схватить сумку, подняться и броситься прочь. Но дядя Дюша завопил не своим голосом: "Торговка краденым! Зовите милицию!" Старуха бросила всё и попыталась скрыться в толпе, но её задержали.
Но и дядя Дюша оказался "меченным" сотрудничеством с милицией. Ему не подавали, несмотря на бряцанье единственной копейки в кружке, даже изредка обходили стороной. Под вечер он купил кусок домашней колбасы, попросив сдачу мелочью.
И даже попрошайки за оградой не оказали ему внимания. Просто какой-то мужичок освободил его ящик, а Мотыга на просьбу достать полулитровую сурово сказала: "Нету!" Всё понятно, нарушив криминальную обстановку на рынке, дядя Дюша стал "заполосканным".
Сухарев, тяжело отталкиваясь костылями, потащился на Ленинградскую, новую явочную квартиру. Он казнил себя за вчерашний разговор с Ванькой, который впал в бешенство, увидев сестру с чулками. Казнил за провал операции на рынке. За непогребённую тётю Надю... за то, что полностью растерял и навыки оперативной работы, и психологическую готовность к ним. Но, занимаясь самобичеванием, не забывал ещё об одном законе рынка: за всяким проступком последует наказание. И завтра попрошайки, обсуждающие новости, не удивятся, если его убьют. А убитым он быть не хотел: рановато. Не совершил он ещё доброго дела.
Сухарев знал повадки жиганов, мелких уличных преступников, не гнушавшихся ни мошенничеством, ни воровством, ни убийством. Они могли подкрасться сзади и, сделав крепкий локтевой захват, всадить нож в спину. Могли, равнодушно идя мимо, вдруг броситься навстречу и нанести удар в печень. Возможны те же самые "клещи" с моментальным повреждением мозга или распоротым горлом. Они способны просто толкнуть под трамвай или машину. Кого-нибудь круче жиганов против него не пошлют.
"Смотри, Сенюшка, смотри внимательно..."
Сухарев даже вздрогнул при этом шёпоте в голове. Это не помешало ему отметить одинокого прохожего в фуражке, с поднятым воротником пальто, который быстро и деловито спешил куда-то. Майор тут же сделал шаг к стене здания, повернулся чуть боком, - вроде посторонился инвалид, пропуская прохожего, который торопится. И крепко перехватил второй костыль. Как раз вовремя: прохожий в один миг сменил направление и уже словно бы падал на Сухарева, отведя назад согнутую в локте руку с ножом. Майор выбросил вперёд костыль и временно блокировал удар. Но жиган оказался бывалым, он отскочил и тут же перехватил нож, намереваясь полоснуть по лицу. Он точно вылущил бы глаз майору, если бы не скользкая резиновая накладка. Она поехала по льду, и майор упал, отбив себе копчик. Жиган со всего маху резанул ножом по дереву. Но его секундной заминки было достаточно, чтобы Сухарев пустил в ход оба костыля. Нападавший упал, но Андрей не сумел остановиться. Давя на шею жигана той частью костыля, что находилась под мышкой, он твердил: "Говори, кто послал... говори!" Под костылём хрустнуло, и жиган плеснул кровью на зипун Сухарева.
Рядом раздался голос:
- Всё, хватит с него. Чтобы он тебе ответил, нужно было оставить его в живых. А ты, майор, тормозить не умеешь.
Сухарев поднял на него взгляд, не обещающий ничего хорошего:
- Кто ты?..
Незнакомец ответил:
- Своего квартиранта не узнал?! Это же я, Костик из Дерябино, ну?! Привет, Андрюха!
Костик раскинул руки, собираясь обнять майора, но улыбнулся и предусмотрительно отступил.
Майор сказал:
- Аа... Чего же смотрел, не помог?
- Да я помог жигану упасть, только зря это сделал. Через полчаса бы он у нас птичкой пел... А сейчас ему только ангелам на небе подпевать, - ответил Костик. - ну, пошли, что ли, на Ленинградскую... Только ты впереди иди, а то у меня макушка что-то чешется. Вдруг взгреешь костылём?
Но майору было не до шуток, хотя квартирант ему понравился.
На Ленинградской дом оказался точно таким же, тоже с бывшей дворницкой. А связной был другим, похожим на старичка-бухгалтера. Он оказался более разговорчивым, и Сухарев хоть чуть-чуть стал понимать, в каком цирке он участвовал. Старичок не предложил им чаю, завёл разговор о самой сути дела, то есть о том, чего явно не хватало майору:
- Мы отказались от принципа использовать оперативный состав в тёмную, как раньше говорило ворьё. Чем меньше знает человек, тем больше делает ошибок. Все люди проверенные, им нужно больше доверять. И ошибки - естественное следствие работы, от них никто не застрахован. Но начнём мы с самых "азов". Вы хотя бы задумывались, кто и почему дал такое название банде - "сортировщики"?
Сухарев предположил:
- Многие бандиты используют слова-символы по разной причине: от названия места, где началась преступная деятельность; от цели деятельности; от имени главаря; от способа реализации намерений. Например, знаменитые "попрыгунчики", одетые в белое, пугали прохожих, грабили и убивали людей, скованных страхом. В Сибири действовали "замащинцы", банда Константина Замащикова. Кстати, её поддерживал кое-кто из населения. Ещё были "рубщики", одна из самых кровавых банд Василия Котова. Рискну предположить, что "сортировщики" начали бесчинствовать на железнодорожных разъездах, сортировочных станциях. Именно поэтому железная дорога - то место, которое материально подпитывает банду.
Старичок перевёл взгляд на Костю-квартиранта, который сказал:
- А мне кажется, что банда отнимает и перераспределяет материальные ценности, как бы "сортирует" их, отправляя колоссальный доход, фигурально выражаясь, в свой карман. Просто наживается на грабежах и смертях.