Семён Востряков не спал всю ночь. Выходил из одноэтажного корпуса, светил фонариком в кроны гигантских черёмух, в заросли травы под ними, старался осмотреть каждый глухой уголок между лагерными строениями. Особенно долго задерживался у предназначенного на снос корпуса с забитыми досками дверью и окнами. Он хотел обнаружить нечто, сделавшее пионерский лагерь "Черёмушки" проклятым местом. И пусть "нечто" окажется человеком или неведомой силой, которая не укладывалась в голове комсомольца шестидесятых годов двадцатого века, Семён был готов бросить вызов злу. Терять ему нечего: всё равно за горе-вожатым уже наблюдали сотрудники опорного пункта милиции ближнего села Большой Лог, опрашивали детей и сотрудников лагеря. Всё-таки смерть воспитателя и покушение на жизнь пионерки в его отряде только за неделю сезона.
Когда ночная морось сменилась покойничьей синевой рассвета и дождик утих, Семён прилёг отдохнуть. Закрыл глаза и ненадолго отключился. Очнулся, глянул на часы: половина шестого. За окном хлестал ливень, то отвесно барабанил по асфальтовой дорожке, то менял направление и плевал на стекло длинными потёками. Востряков захлопнул форточку, из которой порядком натекло воды на подоконник и даже на крашеный деревянный пол, глянул на асфальт и вздрогнул: огромная лужа на асфальте растворяла рисунок - виселицу с петлёй - и написанное имя, "Ирка". Через минуту оцепенения вожатого всё исчезло. Вот как... Некая Ирка должна повеситься... Семён закрыл лицо руками и простонал. Кто эта Ирка - взрослый сотрудник лагеря или ребёнок?..
***
Востряков числился в конструкторском бюро при "сотом ящике" молодым специалистом с зарплатой в сто двадцать рублей. Всего на сорок рублей больше, чем у уборщицы. Само предприятие было режимным, а его название - секретным. В народе оно прозывалось "ящиком", потому что был известен только его почтовый адрес. В жарком мае Семёна вызвали в профком. Председатель сказал: "Хочешь отпуск летом, а не в ноябре? Поезжай тогда вожатым в пионерский лагерь. Нам из горкома спустили разнарядку - закрыть одну штатную единицу лагеря нашим сотрудником. И отдохнёшь, и заработаешь немного". Востряков задумался: а почему бы и нет? Ох холост, дети его не выводят из себя, да и денежки лишними не бывают. И ещё один плюс: вырваться хоть на месяц из гадкой общаги, не готовить еду на замызганной кухне, плотно заставленной столами, с плохо работающими электропечами. Однако что за лагерь-то? Председатель ответил, что "Черёмушки", в двух часах езды на электричке, в экологически чистом районе реки Олхи, возле села Большой Лог. "Шикарно!" - подумал Семён и согласился.
В своём отделе он поинтересовался у коллег, не отправлял ли кто-нибудь детей в этот лагерь. Чертёжницы сразу накидали ему уйму негативных сведений: "Черёмушки" - неблагополучное место, вечно с детьми происходят несчастья, да и далеко слишком от города. Педагогов среди воспитателей и вожатых, как правило, нет, никто туда ехать не хочет. Вот и отправляют неженатых комсомольцев. А они там либо пьют, либо любовь крутят, а ребятишки беспризорными ходят. Проверок из города практически не бывает. Начальник отдела Пётр Григорьевич шепнул: "Ты у тёти Маши поинтересуйся "Черёмушками". Кода я в КБ лет пятнадцать пришёл, она потеряла не то сына, не то внука. Тоже в этом лагере".
Тётя Маша трудилась в КБ с самого первого дня его основания. Мыла полы, окна, двери с превеликим старанием. Она сразу же взялась опекать Семёна, видно, интуитивно почувствовала в нём сироту: отдавала овощи с огорода, к праздникам дарила заготовки-самокрутки, а её муж-сапожник ремонтировал молодому специалисту обувь. Теперь стало ясно, что бездетная тётя Маша так реализовывала свой материнский инстинкт.
Востряков сказал ей, уходя домой после работы:
- А меня вожатым отправляют в "Черёмушки" в июне.
Тётя Маша тут же отставила швабру с тряпкой к стене, уселась на лавку, уставилась на входную дверь недвижным взором. Без единого слова. Долго молчала, а потом сказала, не взглянув на своего подопечного:
- Откажись, Сёмушка. Отбейся уж как-нибудь от начальства. Пусть орут, премии лишают.
- Да с чего бы отказываться-то? Экологически чистое место, речка, недалеко село, - возразил Востряков. - В городе столько предприятий, что я уже кашлять и задыхаться стал. А ещё меня ждёт отпуск в ноябре... На поездку я с моей зарплатой не скопил. Дополнительный заработок не помешает.
- Лучше в загаженном городе живым быть, чем мёртвым в этом чистом месте. Или срок мотать в тюрьме, - тихо и как-то пророчески зловеще ответила уборщица.
- Не пойму, чего я должен бояться, - неискренне засмеялся будущий вожатый.
- Присядь-ка, - сказала тётя Маша и похлопала широкой, разбитой работой ладонью рядом с собой.
Востряков уселся и повернулся к уборщице, которая так и не оторвала взгляда от стены. Она начала говорить так тихо, что Семён почти физически почувствовал, как его и тётю Машу накрыл невидимый колпак тайны:
- Я его поздно родила, моего единственного мальчика. Коленьку... Когда ему исполнилось семь лет, семье участок земли выделили, мы стали дачный домик строить. Вот и решили отправить сыночка в лагерь. В "Черёмушки". Он плакал, ехать не хотел. Но отец сказал: "Тебе семь лет, осенью в школу пойдёшь. Стыдно реветь, как девчонка, и за материнский подол цепляться. Поезжай и учись быть большим". Всю неделю у меня сердце болело, на части рвалось: как там мой ребёнок? В субботу мы отправились поездом, который в пять утра отправлялся. Потом долго шли до лагеря. А возле ворот - три милицейских машины. Нас к начальнику лагеря пригласили. Что он говорил, я не вспомню, только поняла: это с моим мальчиком беда. Милиционер стал нас пытать: не знаете ли, что это за рисунок, не видели ли у сына подобного? Мы сказали, что не видели - четырёх фигурок рядышком, а под ними имена... Одно из них такое же, как у сына... Повели нас в старый незаселённый корпус. Я увидела четыре простынки, которыми тела закрыты, и в обморок упала... Укол поставили, и муж увёз меня в беспамятстве домой. Потом сказал, что прямо там, в лагере, написал заявление на вожатую, воспитателя и начальника. Только через месяц, уже из области, отдали тело в забитом гробу. Всех посадили за халатность, но начальника - только в августе после того, как мостки над Олхой обрушились. Ведь водопровода не было, дети утром с мостков умывались. Четыре ребёнка потонули. Мы так и не получили ответа от следствия, кто детей угробил. Теперь понимаешь?..
Востряков не смог ответить, только сжал руку тёти Маши. Потом проглотил комок в горле и немного в нос произнёс:
- Горюю вместе с вами... соболезную.
- Пообещай, что откажешься. Ведь мой Коленька бы теперь таким же был, как ты: светленьким, голубоглазым... Иногда мне кажется, что ты - это он.
Семён и в самом деле отказался бы только ради тёти Маши. Но на следующий день она на работу не вышла, попала в больницу с сердечным приступом. Востряков купил фруктов, отправился навестить её. Однако в реанимацию его не пустили. Поскольку будущий вожатый был комсомольцем с правильным мировоззрением, чуждым всяким предрассудкам, то в лагерь всё же поехал. Да и чистый расчёт принял во внимание: обозлишь начальство отказом - останешься без премий на долгое время. Ещё у Вострякова был собственный проект, который без поддержки руководства не реализуешь. Так что ничего страшного, он вернётся через двадцать восемь дней живой-здоровый, станет помогать в выходные тёте Маше с огородом и ремонтом, если надо.
Лагерь ему сразу не понравился: четыре корпуса, выкрашенные в разный цвет, один - совсем облезлый, с дырами в шиферной крыше и намертво заколоченными окнами и дверью; хозблок, столовая, медпункт, административное здание. Крохотная площадка для пионерских линеек, беседки у каждого корпуса, футбольное поле, качели и карусель - вот и всё, что имелось для ребятишек. Водопровод отсутствовал, умываться детям, как и пятнадцать лет назад, предстояло с мостков. Дважды за сезон предполагалось сводить ребят в общественную баню в селе. Зато лагерь оправдывал своё название обилием черёмух. Они в основном отцвели, но всё равно ветерок гонял по территории приятный аромат.
Зато как понравилась ему Нина Пономарёва, девушка со швейной фабрики, которую поставили воспитателем на его отряд! Она, хорошенькая, заводная, очень добрая, затмила в мыслях и сердце Семёна одну из коллег, с которой у него был вялотекущий роман.
Если бы он знал, когда и как оборвётся жизнь Нины, он бы пешком ушёл из этого лагеря. Носить такое в душе, продолжать работать с пионерами, которые день ото дня всё больше наглели, было неимоверно тяжело.
А начиналось всё очень хорошо. Мальчишки двенадцати-четырнадцати лет быстро выгрузили из подъехавшего грузовика матрасы и побросали их на железные койки, потом сходили в хозблок за простынями, наволочками и одеялами. Нина оглядела корпус, поделённый надвое комнатками вожатого, воспитателя и входной дверью, поцокала языком, покачала головой и предложила ребятишкам соревнование: кто застелет кровати красивее и оформит свою спальню наряднее - мальчики или девочки? Конечно же, девчата, у которых верховодила Савченкова Вера с противным крикливым голосом, сделали всё быстрее, аккуратнее и с выдумкой. Они нашли где-то стеклянные банки, надёргали цветов на буйно заросшей травой территории и поставили их на восемь тумбочек.
- Неплохо, неплохо, - похвалил Семён.
Нина вообще всплеснула руками, искренне восхитившись девичьей изобретательностью.
- А пацаны даже простыни как следует расправить не смогли, - позлорадствовала Вера.
- У них руки из задницы растут! Где им что-то сделать, они сами недоделанные! - послышались злые выкрики от девочек, причём Вера каждой хамке пожимала руку и отвечала смехом, очень похожим на карканье вороны.
Семён после этого отвёл девочку в сторонку и сказал:
- Если ты хочешь провести весь сезон в лагере, ты больше не будешь враждовать с мальчиками и настраивать против них девчат. Если не хочешь, я позвоню на производство твоему отцу, пусть он забирает тебя из лагеря!
- А что я сделала-то? Я ничего не сказала! Это другие их оскорбляли! - заверещала девчонка, сверкнула тёмными глазами и надула губы.
Нина скользнула на мальчишечью половину и закрыла дверь. Девчонки бросились к окнам со стороны асфальтированной дорожки, но все окна были загорожены сидевшими на подоконниках ребятами. Вера не удержалась и ехидно заметила:
- Да мальчишки до вечера провозятся!
Неожиданно быстро распахнулась дверь, появилась Нина со словами:
- Прошу к нашему шалашу!
Первым вошёл Семён и даже отпрянул от неожиданности. Простыни натянуты без единой складочки, подушки стояли ровно и чётко, как носовая часть корабля. Из одеяла сложен квадрат, а внутри него - белый круг из простыни с подвёрнутыми краями. И в нём пламенел галстук. Всё выглядело красиво, торжественно... и очень необычно.
Девицы замерли. Вера психанула и заорала:
- Им Нина Ивановна помогла! Это нечестно! Мы победили, потому что сами справились!
Смышлёный Шестаков Вадик сказал:
- Не было условия не помогать. Победили мы!
Семён с радостью признал правоту Вадика и победу мальчиков. Внезапно Вера разревелась, бросилась на девчачью половину и стала сбрасывать банки с водой и цветами с тумбочек.
- Во ненормальная! - заметил Вадик.
Его поддержали не только мальчики.
На выручку пришла Нина. Она вынесла из своей комнаты гитару и предложила идти в беседку - знакомиться и петь песни. Ещё она добавила, чтобы Вера успокоилась, подняла банки и снова поставила в них цветы. А все её будут ждать и не начнут петь, пока она не вернётся. Девушка представилась ребятам, рассказала, что работает швеёй на фабрике и пока безуспешно старается поступить в институт народного хозяйства. Семён тоже сказал несколько слов о себе: закончил политех, трудится в конструкторском бюро.
Наконец из корпуса вышла зарёванная, надутая Вера. Нина взяла гитару и запела песню "Давай никогда не ссориться". Девчонки подхватили эту популярную песню. Потом каждый, кто хотел, тоже представился. Все дружно спели "Чёрного кота", "Ландыши". Семён смотрел на воспитателя Нину и думал: "Какой же она лёгкий и одновременно мудрый человек! Да ещё красотка. Точно к концу сезона влюблюсь".
День прошёл в хлопотах, и ребятня на новом месте дружно уснула. Семён и Нина ушли в беседку поговорить о своём отряде. Девушка сказала:
- Я составила список ребят, сверила его с путёвками. Заметила одну удивительную вещь: мы приняли от детей тридцать путёвок, посадили в автобус тридцать пионеров. Но сейчас у меня тридцать одна путёвка! И в спальне не восемнадцать, а девятнадцать девчат.
- Да, отлично помню, сам пересчитал по головам детей. В автобусе их было тридцать. И, когда водитель делал остановки, чтобы ребятишки размялись, освежились, я снова их считал. Ты список составила после прибытия или до отправления?
- Конечно, до отправления. Ребёнок подавал путёвку, я его записывала, - заверила Нина.
- Так... Сейчас я на девичью половину схожу. Кто из них странным образом добавился?
- Соснина Ира. Путёвка выдана режимным предприятием номер семьдесят пять. Вместо фамилии и имени одного из родителей - прочерк. Вместо места жительства тоже.
- В городе нет такого "ящика"! Да и вместо режимных предприятий указывают только адрес, улицу и номер строения, - удивился Семён.
Он прошёл в корпус, но дети уже крепко спали. Увы, он не всех запомнил по лицам. А будить не захотел. Завтра выяснит. Семён собрался было уходить, но остановился. Где же девочки нашли восемь одинаковых стеклянных банок? За территорию выходили что ли? А ещё он заметил, что Вера на секунду открыла глаза, а потом снова сомкнула ресницы. Вожатый подошёл к её кровати и спросил:
- Вера, а кто вам дал банки?
Девочка действительно не спала. Она прошептала:
- В старом корпусе сами взяли...
Семён вкрадчиво спросил ребёнка:
- А как вы в него зашли?
Вера, видимо, вспомнила обиды и ответила грубовато:
- В дверь, как все люди входят.
Семён быстро покинул корпус, махнул рукой Нине, мол, подожди, и бегом припустил к старому, предназначенному под снос строению. Подёргал доски на двери - они были приколочены так, что не вырвешь. Проверил окна - то же самое. "Вот врушка эта Вера", - подумал вожатый. Он вернулся в беседку и сказал Нине:
- Ох и трудный же нам отряд попался! Боюсь, наплачемся мы с ребятами.
- Да ерунда. У меня младшие братья и сестра такие же. Ершистые, а на самом деле очень славные, - возразила Нина.
- Я не стал будить девчонок. Завтра отыщем новую, прибывшую сюда не на автобусе вместе со всеми, - успокоил себя Семён.
А о Вере-врушке смолчал. Зачем говорить плохо о ребёнке? Может, в дальнейшем девочка покажет себя с хорошей стороны. Вожатый и воспитатель ещё поговорили об отряде, о том, что занять ребят на такой маленькой территории будет очень трудно, и решили почаще с разрешения начальника лагеря выводить их в лес, к озерцу, хотя Семён поначалу считал, что их работа сводится к присмотру: спать уложили, накормили, а там пусть ребятишки бегают, во что хотят, в то и играют. Нина смеялась и возражала:
- Это не отдых, а содержание в вольере, "детки в клетке".
- А почему бы не позволить ребятам поплескаться в речке? - спросил Семён.
Нина ответила:
- Тебя разве не предупредили? Олха - стремительная река, холодная и непредсказуемая. Ты заметил, что забор ограничивает лагерь только с трёх сторон? Вместо четвёртой - речка. Хотя... знаешь, завтра утром я попробую поплавать. Даже если меня снесёт течением, вернусь по берегу. Ну как так - жить возле воды и не искупаться?
- А кто меня должен был предупредить? Председатель профкома только назвал время, когда явиться к автобусам. И всё.
- У работников лагеря было собрание в Дворце культуры "Энергетик". Если бы ты пришёл, узнал бы всё сам. Но не огорчайся, я всегда рядом. И помогу, и поддержу. Значит, решили: я хорошо плаваю и завтра рискну потягаться с Олхой. А потом подумаем, стоит ли нарушать запрет на купание в ней.
Семён всю ночь ворочался на узкой продавленной койке. В непонятной тревоге частило сердце, не хватало воздуха, словно он сделался вязким. Точно такое же беспокойство он ощущал осенью, когда учился в десятом классе. Его родители работали в том же КБ, где Семён трудился сейчас. Их отправили в колхоз на сбор урожая картошки. И они не вернулись оттуда. И даже предчувствие любви к хорошенькой Ниночке не могло унять это мерзкое волнение, которое отнимало возможность отдохнуть. Или помечтать.
Семён глянул на часы: пять утра. Он вышел на крыльцо и залюбовался войной тумана с реки и лучами рассвета, которые поглощали плотную взвесь капель воды и освобождали мир для ярких лучей солнца. Настроение сразу поднялось. За спиной кто-то всхлипнул. Семён резко обернулся: перед ним стояла девочка в довольно грязной ситцевой рубашке, с волосами в колтунах, очень бледным личиком. Босая, маленькая и испуганная... Семён её не видел среди других. Или видел, но тут же забыл. Может, это та, что не ехала вместе со всеми в автобусе?..
- Ты Соснина Ира, так? - спросил он.
Девочка кивнула.
- А почему хнычешь?
- Я описалась... и ещё хочу...
- Ну так иди в туалет. Он за корпусом, успеешь добежать.
- Я боюсь...
- Чего или кого бояться-то? Беги, я здесь тебя подожду. Если тебе страшно зайти в туалет, то рядом кустики. Сейчас все спят. Так вообще-то делать нельзя, запомни на будущее. Я скажу Нине Ивановне, чтобы поговорила с фельдшером насчёт тебя.
Но Ира развернулась и ушла в корпус. Семён удивлённо поднял брови: рубашка девочки была абсолютно сухой ниже спины.
Появилась из своей комнатки Нина, улыбнулась весёленькому небу, сиявшей после дождя листве черёмух и сказала:
- Ну что, пошли на речку, пока никто не видит?
Олха, совсем лишённая мути, какая бывает в маленьких притоках Иркута, играя струями, быстро мчалась под мостками. Вода была такой же прозрачности, как на Байкале далеко от берега: дно кажется близким, виден каждый камешек, но на самом деле это обман, скрывающий глубину. Девушка уселась на мостки, спустила ноги и завизжала от холода. Но потом скинула байковый халат и сиганула вниз. Её лицо сразу же посинело, зубы застучали:
- Нич..чего себе... чистый... ль... лёд...
- Дай руку, вылезай, - обеспокоился Семён, но Нина продолжила перебирать ногами и болтать руками.
А потом вдруг поплыла по течению сажёнками. Через три минуты она скрылась за поворотом. Востряков запаниковал: а вдруг в этой Олхе есть омуты? Бросился с мостков на берег, стал пробираться под стеной черёмуховых веток. Почва стала топкой, ноги засасывало по самые лодыжки. "Конец моим новым кедам", - подумал вожатый и заторопился дальше. Он увидел Нину с закрытыми глазами, которая вцепилась во вбитую сваю с прикреплённым к ней забором. И тут же ухнул в грязь выше колен. Да он может запросто увязнуть здесь! Но глаз от Нины не отвёл, подумал: "Почему она медлит, не вылезает из воды? Может, ей плохо? Сейчас разожмёт пальцы и..." Поэтому во всю мощь лёгких заорал: "Нина! Вылезай!" Девушка вздрогнула, точно её разбудили, открыла глаза, глянула на вожатого и, подтягиваясь за сваю, быстро вылезла из воды. Подбежала к парню, схватила его за руки и потянула. Топкое место как-то очень быстро отпустило Семёна.
Они вернулись к мосткам, осторожно слезли и, придерживаясь за них, забултыхались в воде поплавками, смывая с себя грязь. Потом девушка предложила вожатому раздеться и вытереться своим халатом, но Семён отмахнулся: тренировочный костюм из синтетики прекрасно высохнет и на нём ещё до конца близкой зарядки. А вот кеды жалко...
Едва Нина вошла в комнату, как раздался её тихий крик. Семён, который было взял полотенце, кинулся к ней. Девушка испуганно смотрела на свою койку. На ней, на сложенном одеяле, белела свёрнутая простыня. А в этом кругу лежал рисунок: девушка, у которой не было половины головы и ниже подпись: Пономарёва Нина Ивановна, 1946 - 1966. "Очень похоже на те надписи, что делают на могильных памятниках. И вообще, вчера постели у мальчишек очень напоминали что-то печальное, связанное с потерями... похожее на Вечный огонь у братских могил", - подумал Семён. И тут же ему в голову стукнул гнев: Нина тоже уловила зловещую символику чьего-то хулиганства и подняла на вожатого налитые слезами глаза. Он попытался успокоить девушку:
- Не расстраивайся. Взрослые себя иногда с плохой стороны показывают, а тут пионеры. Давай рассуждать: сделать это могли только девочки, пока мы купались. Они не довольны проигрышем, и больше всех - Вера. Цель ясна: тебя нужно расстроить в той же степени, что и Веру, - до гнева и слёз. Придавить страхом, отравить жизнь ожиданием смерти. Но этого они не достигнут, так ведь?
- Конечно, - сказала девушка и провела рукой по роскошным ресницам. - Что могут дети знать о жизни? Уж точно не то, что часто своя смерть не страшна. Больше всего я боюсь за братьев и сестру. И за папу. Он нас один воспитывает. И я не обижена на выходку Веры. Она всего лишь балованный ребёнок. Девчонки много мне о ней нашептали, хотя я пыталась заставить их замолчать. Более того, её обиду понимаю. Городские подружки с родителями разъехались на курорты. А Веру спровадили в самый плохой лагерь.
- Мы будем разбирать этот случай при всём отряде или беседовать с Верой?
Нина вздохнула и ответила загадкой:
- Нет, конечно. Снег тает на тёплой ладони.
И посмотрела на свою маленькую ладошку с мозолями от стирок на большую семью, чистки картофеля, мытья квартиры и прочих забот.
Семён неожиданно для самого себя нагнулся и поцеловал эту заботливую ладонь. И вовсе не из-за любовного притяжения. Наоборот, с тем чувством, с которым бы поцеловал руку матери, если бы она была жива.
- Вот видишь, снег уже растаял, - засмеялась Нина.
Она шутливо вытолкала вожатого из комнаты, но Семён ухитрился захватить с собой зловещий рисунок.
После зарядки и завтрака Нина и Семён взяли с собой четырёх самых рослых и взрослых мальчиков для похода к складу. Там они выпросили теннисный стол, ракетки и мячики, два набора для игры в бадминтон, надувные спасательные круги. Новые кожаные футбольные мячи завхоз им не дала, резко отшила: "Ваш первый отряд не единственный в лагере". Оказалось, что теннисный стол собрать не удастся: ножки были сломаны. Но Семёна дед обучил столярному делу, и завхоз выдала ему под расписку инструменты, а ещё шурупы и подходящее дерево для ремонта. Ребята прыгали от радости: пинг-понг любили все. И участвовать в ремонте тоже хотели. Однако не успел вожатый выкопать ямы для ножек, как из спальни девочек послышались крики. Нина была у начальника, поэтому Семён пошёл сам разбираться с девицами.
У самой дальней койки орали и махали кулаками девчонки. Они даже не заметили вожатого. А вот он-то всё увидел: руководила избиением именно Вера! Она кивала очередной девочке, и та наносила удар.
- А ну тихо! - гаркнул во всю мощь лёгких Семён и ещё стукнул стулом о пол так, что послышался треск деревянных ножек, а спинка осталась у него в руках. - Что здесь происходит?!
Вера толкнула в спину свою подружку Власову Олю, и разгорячённая девочка выкрикнула:
- С воровкой разбираемся!
Когда стало тише, то до вожатого донеслось тихое поскуливание. И тут-то он вспомнил об этой Ире Сосниной!.. Надо было давно поговорить с ней, но он и Нина отвлеклись на отрядные дела.
Девочка была довольно сильно избита и поцарапана. Нос распух от кровавых соплей, плохонькое платьице повисло клочьями.
- С чего вы взяли, что Ира у вас что-то украла? - грозно спросил вожатый.
Сразу посыпались обвинения девчонок: новенькая откуда-то взялась на их голову, ни с кем словом не обмолвилась, только хныкала и руками закрывалась. Ни на зарядке, ни в столовой её не было. Девочки пришли и стали переодеваться, менять спортивную форму на платья. Сначала одна обнаружила пропажу расчёски, другая не нашла блузку, а потом все проверили содержимое чемоданов и оказалось, что у каждой пропало что-нибудь из вещей. Набросились на новенькую с допросом, а она залезла под кровать. Её вытащили вместе с чемоданом, открыли его - и надо же, среди грязных тряпок нашлась блузка! Остальное, видимо, воровка спрятала. А они всего лишь хотели выяснить, где их вещи.
Семён был так огорчён ситуацией, что не заметил, как вошли мальчишки, которые так и не дождались вожатого, чтобы ремонтировать стол. Он сказал:
- Сейчас каждая из вас зайдёт ко мне в комнату и ответит на вопрос. Только после этого я выпущу вас из комнаты. Вера, пошли. Ты первая.
В своей комнатке Востряков спросил девочку:
- Кого из девочек ты видела вот так, как меня сейчас, лицо в лицо, во время зарядки и завтрака?
- Всех, кроме новой!
- Вера, так не бывает. Кого-то мы видим краем глаза, а кого-то вовсе упускаем из виду. Я спрашиваю только о зарядке и завтраке.
- Всех, кроме новой! - упрямо повторила Вера.
- Хорошо, спасибо. Я тебе верю. Ты самая высокая, выше парней, шумная и активная. Уверен, что тебя все видели, как и ты всех. Никому не говори, пожалуйста, о чём я спрашивал! - сказал вожатый и подмигнул Вере.
Девочка неожиданно улыбнулась. Закончив опрос, Семён вышел к ребятам, развёл руками и сказал:
- Ничего не понимаю. Давайте устроим семейный совет, ведь отряд - пусть на один сезон, но ваша семья, ребята. Признаюсь, я хотел защитить самого слабого члена нашей семьи - Иру. Она новая в нашем отряде, очень робкая, необщительная. Но опрос показал, что её действительно не было ни на зарядке, ни в столовой. Однако подумайте: а вдруг какая-нибудь недоброжелательница подкинула ей вещи? Девочка ведь не может за себя постоять.
Вадик Шестаков поднял руку, как на уроке в школе. Вожатый кивнул ему.
Пионер заявил:
- А ей и не нужно за себя стоять. Пусть просто объяснит, как она здесь появилась. Мы с пацанами вообще её в первый раз видим. Ещё пусть скажет, кто её задержал или где она была вместо зарядки и завтрака. Все знают, как развлекаются старшаки в школе: закрывают кого-нибудь в раздевалке и туалете. Пусть назовёт их и не боится, никто слабого обижать не станет. А если обидит, будет иметь дело со мной.
- Кого здесь судят и в чём обвиняют? - раздался голос Нины за спинами ребят и вожатого.
Она стояла с документами в руках.
Вожатый сказал:
- Вера, объясни, пожалуйста, Нине Ивановне.
Вера сначала замялась, но потом всё же сказала:
- Мы утром увидели, что у нас в спальне новая пионерка, стали спрашивать её. А она заплакала и стала закрываться руками. Мы перестали обращать на неё внимание... Да, сказали ей обидные слова. А после завтрака выяснили, что у нас пропали вещи. Что мы могли подумать? Их взял тот, кто был не с отрядом. И мы... мы поступили плохо. Но такая злость взяла! А уж когда нашли Ольгину кофточку у неё в чемодане, то вообще... из себя вышли.
Вадик не выдержал:
- Верка, думаю, правду говорит. Мы тоже бы так поступили, если бы это в нашей спальне произошло. Если эта ваша Ира говорить не умеет, вы нам скажите, Семён Викторович и Нина Ивановна, откуда девчонка и почему она такая. А вещи... они найдутся. Сами весь лагерь прочешем и найдём.
Ира в это время сидела молча, уставившись перед собой оловянными глазами. Её голова с волосами, похожими на воронье гнездо, покачивалась на тонкой немытой шее. И столько было в ней отчуждения, отчаяния и покорности, что Семёна кольнула жалость к странному ребёнку. Ира говорить умеет, в этом он убедился утром. И почему-то изначально напугана... Боится мест, где много людей. И вот сейчас она замерла, как цыплёнок в когтях коршуна. Реакция доброй Нины, которая в каждом ребёнке видела своих младших, была бурной:
- Ну как вам не стыдно, а? Забыли про Правила юных пионеров, о том, что каждый - хороший товарищ, помогает слабым и защищает их. А вы... Я пришла от начальника лагеря. Он сказал, что Ира каждый год в июне проводит в "Черёмушках". И её поведение - результат того, как к ней относятся в отряде. А ещё по правилам лагеря, каждый выход за территорию должен быть согласован с сельским отделением милиции. Я написала заявление, директор поставил свою подпись. В сончас хотела идти в Большой Лог, чтобы заверить документ в милиции. Вот теперь уже не знаю, стоит ли выводить вас за территорию. И на душе тяжело от того, что вы поступили, как фашисты...
О, это было тяжким оскорблением для ребятишек! В один момент они из детей, влюблённых воспитателя, стали противниками Нины. Великая Отечественная война жила в каждой семье: хранились письма с фронтов, наградные листы, похоронки и фотографии погибших, страдали от старых ранений оставшиеся в живых родственники... И Девятое мая был любимым праздником народа.
- Мы не фашисты! - выкрикнул побелевший от гнева Вадик. - И мы не виноваты, что в отряде оказалась ненормальная! Пошли отсюда, пацаны!
Семён громко и строго сказал:
- Стойте, ребята! Послушайте ещё кое-что. Сегодня утром кто-то сделал подобие надгробной плиты на кровати Нины Ивановны, с её портретом и датами - годами рождения и смерти. Тысяча девятьсот сорок шестой - тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Этот человек за что-то был очень зол на Нину Ивановну, хотел, чтобы она страдала. И знаете, как она отреагировала? Сказала, что не сердится на того, кто это сделал. Даже несмотря на то, что этот неизвестный разрыл её вещи, чтобы глянуть на паспорт. Вы верите, что это могла сделать Ира?.. Посмотрите на неё... А потом злодей подставил девочку...
Нина подошла к Ире, пригладила ей волосы и сказал ласково:
- Пойдём на речку, я помогу тебе умыться. А в сончас ты отправишься со мной в село подписывать заявление.
Воспитатель обернулась к мальчишкам:
- Простите меня, ребята. Я погорячилась... Но нельзя травить человека за то, что он не такой, как все. Нельзя считать себя лучше другого... Такие уж у меня убеждения. Может, кто-то не хочет, чтобы я была воспитателем у вас?.. Но я очень, очень хочу прожить этот месяц рядом с вами, пионерами. Причём так, чтобы вы набрались здоровья, сил, нашли новых друзей... а не... Ну, вы сами знаете.
Семён не на шутку обеспокоился. Далась Нине эта река.
Он сказал ребятам:
- Первый отряд, подождите немного... Я скажу Нине Ивановне кое-что...
Взял за руку Нину, чуть ли не оторвал от странной пионерки и почти вытащил с девичьей половины. Закрыл плотно дверь и зашептал:
- Ира прекрасно говорит, я в этом убедился утром. Но она и в самом деле не здорова... психически... И мы не знаем, на что она способна. Лучше не ходи с ней к реке, прошу тебя. Или дождись меня...
Девушка презрительно поглядела на него, вырвала свою руку и попросила:
- Как закончишь разглагольствовать, возьми дежурных и сходи в столовую. Скоро обед.
Вернулась к отряду и увела Иру.
Тут вожатый понял, что его потеснили в этих тяжёлых разборках. Вадик сказал:
- Встань-ка перед нами, Савченкова. И скажи честно, поклянись красным галстуком, что не мстила воспитательнице.
Вера неожиданно послушалась, вышла вперёд и сказала дрожавшим от волнения голосом:
- Клянусь красным галстуком, что не мстила.
Раздались возражения мальчишек:
- Ага, не мстила... Только банки расшвыривала из-за того, что мы победили!
- Всех заставила себя ждать, вышла надутая, как индюк!
- И песню "Давай никогда не ссориться" с нами не пела!
- И ни перед кем за своё поведение не извинилась!
Но всех прервал Вадик:
- Я с Савчей в одном классе учусь. Да, она психованная. Если получит четвёрку, может выкинуть свой портфель в окно и рыдать так, что завуч с медсестрой прибегают. Из-за этого учителя боятся ей оценки ниже пятёрки ставить. Хотя она в самом деле отлично учится. Но врать она не будет. Мы её несколько раз на пионерском сборе разбирали из-за ссор и драк. Она честно признавалась. А извиняться она не умеет.
Его сначала робко, потом горячо поддержали все девочки, даже те, кто кучковался отдельно от Вериной компании. А Оля предположила:
- А может, это сделал кто-то из другого отряда. Или даже взрослый. А вы тут на Верку катите бочку.
Семён вмешался:
- Хватит разбирать этот конфликт. Вы, парни, в самом деле обследуйте лагерь, поищите вещи. Только к реке не подходите. Её берега почему-то топкие. Но под мостки можно заглянуть. А сейчас выбирайте актив: командира отряда, его заместителя, ответственных за лагерные вещи, за санитарию, - словом, как у вас положено. Я уже и забыл, из кого этот актив состоит. Список дежурств по столовой и корпусу Нина Ивановна уже составила, он на двери каждой спальни. А я пойду обед накрывать.
В корпусе поднялся шум. Но споры детей Семёна уже не волновали. Он еле справлялся с ощущением удушья и тревогой. Что-то должно произойти... Очень скоро...
Когда отряд уселся за длинный стол, заставленный тарелками с борщом и кашей, пришла Нина. Она громко сказала:
- Ира не захотела есть. Вон она, посмотрите в окно, на лавке сидит напротив столовой. Это для тех, кто может про неё подумать плохое.
Половина отряда полюбопытствовала. Потом ребятишки азартно замахали ложками. Как бы хотел Семён дать им ещё по одному кусочку хлеба! Но увы, он выдавался строго по числу ребят в отряде. Нина отложила в платочек один для Иры. Девушка шепнула вожатому:
- Если бы ты знал, какая Ирка грязная! - Девушка передёрнула плечами. - Пришлось ей голову вымыть. Хорошо, что вода была не такая ледяная, как утром. На трусишки глядеть не хотелось. Но они у неё одни, сменить не на что...
- Наверное, родители живут в городе, а она - у родственников в Большом Логе. Или вообще детдомовская, - высказал свои соображения Семён.
- Не знаю, что это за родители или детдом, если у ребёнка одни трусы на весь сезон. И как она ухитрилась подложить свою путёвку в общую стопку? Пожалуй, ты прав: мы много о ней не знаем.
- Директор-то что сказал?
- А он здесь второй год. Ничего особенного про Иру не слышал. Ну ладно, ты тут с дежурными убери всё, а я с Ирой в Большой Лог. Может, разговорю девочку.
Едва вожатый с дежурными вышел из столовой, как к нему бросились Вера и три её верные подруги с охапкой вещей:
- Нашли! Мы первые нашли! А пацаны, наверное, до сих пор по берегу речки лазят! - со счастливым смехом сказала Вера.
- Где нашли? - Тревога Семёна возросла до звона в ушах.
- В старом корпусе!
- Идёмте туда, - велел вожатый, уже догадываясь, что именно они увидят.
- Ну и как вы попали в наглухо забитую дверь? - спросил он.
Девчонки очень удивились, но им заколоченный корпус был неинтересен: вещи-то - вот они.
Оля сказала:
- Да ладно вам, Семён Викторович. Раньше двери были открыты настежь, мы и вошли.
- А что ещё там было?
- Пусто!
- И стеклянные банки вы там вчера взяли?
- Ага!
- Хорошо, бегите к себе, разбирайте найденное. А я пойду к реке, скажу мальчикам, что вы их опередили в поисках.
Подружки упорхнули со смехом, а вожатый быстро зашагал к реке. Найти рациональное объяснение всего связанного со старым корпусом было невозможно. Может, стоит поговорить с сотрудниками лагеря? Не сочли бы сумасшедшим... Сейчас главное - всех детей загнать в спальни и уложить в кровати.
Но сначала пришлось их отмывать от грязи с мостков. Ребята здорово угваздались. Да ещё и разнылись, что девочки знали, где вещи, вот их опередили. Надо было вновь гасить конфликт, но Семёну пришлось воевать с беспокойством, которое перешло в недомогание. Он даже не вышел из своей комнаты, когда дети вместо отдыха стали беситься в своих спальнях. Просто сидел на стуле у стола, сцепив пальцы, и пытался выстроить логическую цепочку из всех событий.
После полдника, стакана чая с коржиком, он через "не могу и не хочу" занялся теннисным столом. Мальчики крутились рядом, заглядывая ему в лицо. И когда невысокий крепыш Слава Бобков вдруг сказал: "Что-то долго Нины Ивановны нет", получил лёгкий подзатыльник от Вадика, их отрядного командира.
Для вожатого Вострякова не стало неожиданностью появление старшего вожатого, который ещё должен был подменять коллег в выходные дни:
- Семён, тебя директор вызывает! Не знаю, по какому поводу, но в лагере участковый из села.
И Востряков поплёлся к директору, как на расстрел. Он почти не услышал, как представился милиционер, и скорее увидел картинкой, чем осознал случившееся.
Рядом с опорным пунктом работал экскаватор, рыл траншеи для фундамента Дома культуры. Нину пропустили к начальнику милиции, а вот девочку - нет. Она уселась на лавочку. Когда Нина вышла, то увидела ковш, занесённый над ямой, а в ней - ребёнка. Девушка успела спрыгнуть и вытолкнуть Иру, но Нине снесло верхнюю часть черепа. Причём в открытом рту трупа находился кусок хлеба. Участковый на "Днепре" привёз Иру в лагерь, всё равно ребёнок ничего не мог рассказать. Наверное, ненормальная. Пусть побудет пока у медработника.
Участковый ушёл, а начальник сообщил, что три дня Вострякову придётся работать на отряде одному, потом придёт воспитательница детского сада из Большого Лога.
- Могу я сходить в село... в морг... или съездить в город... к родственникам... - еле ворочая языком, попросил Семён.
- Нет, не можете. Вы должны быть с детьми. Труп увезли в область, на месте работают комиссии и криминалисты. Экскаваторщик задержан, но его вины нет. Нельзя было выводить ненормального ребёнка с территории и оставлять одного, - сурово, даже гневно сказал начальник. - Ступайте работать, наберитесь сил сдержать эмоции при детях.
- Эмоции... какие эмоции...
Начальник подал ему свой носовой платок в клеточку и сказал:
- У вас всё лицо в слезах. Погибшая Пономарёва - взрослый человек. Её жаль до глубины души. Но что было бы, если бы погиб ребёнок? Постарайтесь соблюдать все инструкции и выполнять должностные обязанности. Вы несёте полную ответственность за жизнь и здоровье каждого ребёнка.
- Я хочу уволиться...
- Нет. Вас направили сюда ваше предприятие, горком. Не будьте дезертиром. Последствия увольнения не сахар, поверьте. Будьте мужчиной, в конце концов.
Востряков вышел из административного здания пошатываясь. Почему он не остановил Нину? Почему не пошёл сам? Он даже не заметил, что ветер нагнал небольшие, но налитые грозной чернотой тучи и закапал нечастый дождик. В голове не было мыслей, только звучали строки из новой песни, которую исполняла Майя Кристалинская: "Опустела без тебя земля..."
Возле корпуса стучал шарик пинг-понга, стояли дети из других отрядов. Бобков им с важным видом объяснял, что очередь можно занять только завтра, когда наиграются свои. "Надо же, сами доделали стол", - подумал вожатый.
Семён уселся на крыльцо, подперев голову руками. К нему подошла Верка, спросила:
- Нина Ивановна не придёт... больше?
И всхлипнула.
Семён молча кивнул.
- А почему?
- Не знаю... - прошептал вожатый.
Девчонки куда-то убежали. А Вадик сказал:
- Семён Викторович, пора идти в столовую. Ужин скоро... Я бы сам вместо вас сходил, но без взрослого еду не дадут.
Вожатый поднялся и пошёл в столовую. На ужин была перловая каша с капустными котлетами. Семёну никак не удавалось подцепить вилкой разваливающуюся котлету. Одна из дежурных девочек сказала: "Давайте-ка я, Семён Викторович". И ловко справилась с проблемой.
Первый отряд явился самым последним. Заплаканные девчонки, прячущие глаза пацаны вдруг потеряли обычный волчий аппетит, вяло ковыряли капусту. И все поглядывали на вожатого. Понятно, девицы уже где-то подслушали страшную новость и разболтали парням. Потом ребята стали безобразничать: зачерпывали перловку, оттягивали ложку и резко отпускали. На столы другого отряда каша не попала, зато дети угваздали свой. Из-за "неудачи" принялись бросаться драгоценным хлебом. Подошла старшая воспитательница и стала их ругать: "Вот нахалы! Ни стыда ни совести! Нина Ивановна погибла, а вам хоть бы хны!" Еще отчитала вожатого: "Посмотрите, что ваше хулиганьё делает! Сидите и молчите, как будто ничего не происходит. Накажу я ваш отряд".
- Протест... - тихо ответил Семён.
- Какой ещё такой протест? - разоралась старшая, которая почему-то постоянно жевала семена кардамона, и от неё противно тянуло этой пряностью.
- Протест против того, что мир жесток и неправилен... Это не хулиганство...
Семён не отдавал себе отчёта, почему у него вырвались такие слова. Он был единственным ребёнком, сведений о воспитании не имел, даже с детьми свой тёти, заселившейся в дедову квартиру, не виделся пять лет.
Непонятно, что так обозлило старшую, но она снова заорала на всю столовую:
- Протест против мира?! Государство кучу денег за каждую путёвку доплачивает! Заботливая компартия всё для детского отдыха делает! А неблагодарные тва... дети протестуют! А ну пошли вон из-за стола!
- Ну и ешьте всё сами! - неожиданно взбесился Вадик. - На здоровье!
С грохотом отъехал назад на своём стуле, поднялся и пошёл к выходу. За ним вскочили все ребятишки и, толкаясь, выбежали за дверь.
- А ну вернитесь, когда с вами начальство разговаривает! - заверещала старшая.
Семён заторможенно поднялся, сделал знак дежурным приступать к уборке и сказал в побелевшее от злости лицо старшей:
- Государство платит за работу педагогам. За путёвки доплачивает предприятие родителей. Из профсоюзных взносов и прибыли.
- Это вы виноваты! - взревела старшая. - Гнать нужно таких вожатых из лагеря!
- Гоните... - вздохнул Востряков. - Я сегодня сам хотел уволиться. Мне не позволили.
Старшая, возмущаясь, потопала куда-то, а Семён с дежурными закончили работу и ушли. Никто не вступился ни за отряд, ни за вожатого. А Вострякову было всё равно. Волновало лишь одно: чем он накормит вечером голодных ребятишек? Прилетели возбуждённые девчонки и доложили: "Мы подслушали, старшая нажаловалась начальнику, только всё переврала. А он на неё наорал. И увольнять вас не будет". Несколько минут спустя пришла толстая повариха, принесла ведро с чаем и две буханки хлеба, тарелочку с кусочками масла. Печально посмотрела на ребят и поругала, только как-то по-доброму:
- Что ж вы творите-то, а? В хлебушко столько людского труда вложено! Вы-то не помните, наверное, как четыре года назад народ с вечера за мукой очереди занимал. Всю ночь костры жёг. И покупал по два кило на члена семьи. А вы хлебушко на пол... ну, орёт Гранитовна, ей так по должности положено. Коли смелые, так ответьте. А с хлебушком уважительно обращайтесь.
- Спасибо. Мы больше не будем, - как-то совсем глупо ответил Семён, только сейчас вспомнив имя-отчество старшей воспитательницы - Аврора Гранитовна.
Он обошёл всех вожатых с пятирублёвкой, прося сходить в Большой Лог за печеньем для детей. Никто не согласился. Но ребятишкам хватило хлеба с маслом. Они запили его холодным сладким чаем из поварёшки. Стаканов-то не было...
Уже после отбоя на девчонок снова навалилась хандра. Они вспомнили о чьей-то злой шутке, которая стала страшным знамением смерти Нины Ивановны. На весь корпус разрыдалась Вера. Среди вещей из забитого корпуса не нашлось её ободка с ромашками, привезённого папой из-за границы.
- Это тоже вестник смерти! - завывала, как сирена пожарной машины, истеричная девочка. - Я умру!
- Верочка, ты посмотри на ребят: своих подружек, пацанов! Разве мы отдадим тебя смерти? Да никогда! - сказал ей Семён.
Тогда у него ещё была маленькая надежда на то, что сезон закончится благополучно.
Мальчишки из-за дождя занялись игрой в запрещённые карты, а девочки стали травить страшные байки. Вера забыла о своей истерике и стала сыпать жуткими историями, которые прочла в книгах домашней библиотеки. Семён ушёл в свою комнату и засмотрелся на дождь. В десять часов он потушил в корпусе свет, предупредил, что завтра все будут заниматься подготовкой к подъёму лагерного флага, петь отрядную песню. Если кто-то после такого количества чая захочет в туалет, пусть будит его. Он запрещает выходить из корпуса ночью без сопровождения.
Очень скоро ливень стих, ребятишки спокойно заснули. Но как ему-то заснуть в первую ночь после гибели Нины? Востряков вышел на крыльцо, стал глядеть в чёрное небо. Как жаль, что он атеист и не может мечтать о новой встрече в глубинах мрака с удивительной девушкой. Словно в ответ на его мысль небо слабо полыхнуло синевой, вдали глухо пророкотал гром. Рванул ветрище, зашумела листва черёмух. Семён зашёл в корпус, накинул куртку, взял фонарик и направился к заколоченному строению. Снова подёргал доски, постучал кулаком. Делать тут нечего, нужно идти в корпус - дети-то в нём одни...
Ветер так разбушевался, что под его натисками завыли электрические провода. На секунду молния превратила ночь в залитый потусторонним светом день. Семён почему-то обернулся и замер... Не от ужаса, а от удивления: слепящая молния словно бы задержалась в старом корпусе, отчего из щелей досок на окнах хлынули яркие лучи. А из пробоин крыши поднялись световые столбы... Конечно, это загадочное явление быстро исчезло. В грозу возникают электрические коронные разряды, огни Святого Эльма. Но чтобы свет исходил изнутри помещения... Это невозможно!
Раздался такой силы гром, что показалось, будто раскололись небеса. Семён побежал к детям, которые могли испугаться. Так оно и случилось: он ворвался в корпус и столкнулся с кем-то худеньким и дрожавшим. На миг представилось, что гроза вернула ему Нину. Но это была Верочка. Лязгая зубами и хныча, девочка сказала, что ей очень страшно, потому что за ней пришла смерть и смотрит на неё в окно.
- Ну что за глупости, Вера? Пойдём, покажешь эту смерть.
Девочка вошла в спальню и указала на окно. До него не дотягивался свет лампочки над дверью, но всё же Востряков разглядел обыкновенный столб, поддерживающий провода. Блеснула молния. Ну столб и ничего более! Но вожатый догадался, в чём дело: на столбе-то был запрещающий знак: череп и красный зигзаг, который означал электрический разряд. Таких тьма-тьмущая и в городе, и в дачных посёлках. Семён сказал:
- Вера, ты уже большая и не могла не знать, что за знак на столбе. Испугалась картинки!
Его слова заглушили раскаты грома. Проснулись и другие девочки, завозились в постелях. Кто-то спросил:
- А в наш корпус молния не попадёт?
- Пусть попадает. Он с громоотводом, - засмеялся Востряков. - Грозу уносит ветер. Слышите, уже грохочет дальше нашего корпуса? Кстати, в туалет никто не хочет? Нет? Ну тогда спите спокойно.
Вожатый же не находил себе места от тоски. Он снова вышел на улицу. Мокрый асфальт блестел от света лампочки. А на нём... Семён подошёл поближе. На несколько раз, старательно, не жалея мела, кто-то вывел волнистые линии, которые, видимо, изображали волны водоёма, и две ноги, торчащие вверх. Рисунок был подписан именем "Аврора". И только сейчас в голове Вострякова смерти в "Черёмушках" сложились в систему: кто-то или что-то постоянно губил обитателей лагеря. Меткой скорой гибели людей были рисунки: Ниночка получила рисунок, пятнадцать лет назад возле тела сына бабы Маши нашли рисунок, а вот этот появился перед жилищем первого отряда... Допустим, старшая воспитательница в плохую погоду на речку не пойдёт, тем более ночью. А ему нужно её предупредить, чтобы опасалась открытой воды. Плевать, что она злая, не понимает и не любит ребят. Она - человек! И не допустить беды - его прямая обязанность. Главное, что заслонило тревогу: Ира здесь ни при чём. Пятнадцать лет назад её ещё на свете не было. А он уже в мыслях склонялся к тому, что не совсем психически здоровая девочка причастна к гибели Ниночки, ведь кто-то поиздевался над телом, сунул в рот кусок хлеба... А Нина приготовила его для Веры... И вожатый отправился спать. Утром удивился, что провалился в сон сразу же, как только его голова коснулась подушки.
Горн раздался только в половине девятого. Значит, отменили зарядку из-за вчерашнего дождя. Видимо, футбольное поле превратилось в гигантскую лужу. Семён подскочил, сбегал к мосткам, умылся. Олха сильно поднялась, помутнела. Печальными корабликами неслись по ней черёмуховые листья, сбитые ливнем и ветром. И вожатый решил принести ведро воды в корпус. Польёт ребятам на руки, раз такая погода. Но и в ведре вода оказалась мутной. "Обойдёмся без умывания", - решил Востряков.
В столовой, когда он разливал манную кашу по тарелкам, подошла воспитатель четвёртого, малышового, отряда и спросила:
- К вам вечером Гранитовна не заходила?
- А должна была? - удивился Семён.
- Так у неё привычка такая: прицепиться к кому-нибудь и преследовать, пока не найдёт другую жертву, - засмеялась воспитатель. - Но ты не обижайся, она фронтовичка. Мы договорились, что она вечером придёт, и я научу её вязать новый узор. Но не пришла. Я и подумала: наверное, в первом отряде застряла.
- Из-за грозы не пришла, - ответил Востряков.
- Нет, гроза позже началась. И у себя её нет.
Женщина отошла к другим работникам, и Семён ненадолго выбросил Гранитовну из головы. Но оставалась ещё загадка рисунков, и от неё отмахнуться не удастся. После завтрака вожатый раздал ребятам задания, велел из корпуса не выходить, ждать, пока всё просохнет, и снова пошёл к реке. Заглянул под одни мостки, другие... А под третьими в мутной воде колыхалось что-то тёмное, будто куски коры дерева. Или подошвы туфель. И Семён отправился к начальнику лагеря. Возле административного здания стояли оба физрука, старший вожатый, несколько женщин. Они обсуждали пропажу Гранитовны и не захотели пропускать Семёна. Он всё же прорвался к начальнику, который со злым лицом пытался дозвониться до кого-то.
- Чего тебе, Востряков? - с непривычной грубостью спросил начальник.
- Кажется, я знаю, где Аврора Гранитовна... то есть её тело. Под мостками третьего отряда... - сказал Семён.
Начальник стукнул кулаком по столу, помотал головой с покрасневшей лысиной, вытер глаза и проговорил: