Майорова Зинаида
Герой утраченного времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всемирно известный писатель-фантаст рассказывает своей музе старую историю исчезновения профессора египтологии и его жены. Египтологи пропали в самом центре викторианского Лондона. Последний раз их видели заходящими в лифт на верхнем этаже фешенебельной гостиницы-небоскрёба.
  Всемирно известный писатель - друзья звали его просто Эйчджи по двум инициалам - обедал вместе со своей музой в гостинице королевы Анны. Музу звали Мура, как кошку. Она гуляла сама по себе и ни при каких обстоятельствах не теряла самообладания. За свои сорок с хвостиком лет Мура пережила Великую войну, революцию, Октябрьский переворот, красный террор и диктатуру пролетариата. Лишь недавно ей удалось вырваться из большевистского ада в небесный Лондон под крылышко своего знаменитого возлюбленного.
  - Ты сюда уже шёл, Эйчджи? - спросила Мура на своём жутком английском, оглядывая роскошно обставленный, хотя и несколько старомодный зал в стиле модерн.
  На расписных стенах цвели и плодоносили райские сады, сквозь мозаику витражей лился свет всех цветов радуги, высокий потолок с узорчатой лепниной изгибался над головой заоблачными арочными сводами. Привет из 90-х, когда Британская империя была великой, вера в прогресс безграничной, а интерьеры лондонских особняков оформлялись с изяществом и вкусом.
  - Да, лет тридцать назад мне довелось здесь побывать. В самом начале этого века, - ответил писатель.
  Тогда у него была другая муза - её звали Янтарь - блестящая выпускница Кембриджа, молодая и красивая. Янтарь окружали толпы воздыхателей, но она выбрала Эйчджи - старого друга своих родителей. Это был скандал.
  Поначалу Эйчджи старался не афишировать их отношений, но прогрессивная Янтарь не считала нужным скрывать такой восхитительный роман. Ужин в гостинице королевы Анны стал их первым совместным выходом в свет - Эйчджи сам выбрал это помпезное новомодное заведение в надежде, что не встретит здесь никого из знакомых. Надежда его не вполне оправдалась, как будет видно из дальнейшего рассказа.
  Хорошенькие феминистки всегда тянулись к Эйчджи, как будто он был им мёдом намазан. А может быть он сам предпочитал иметь дело с женщинами, которые не обременяли его заботами о них самих или об их общих детях. Они любили его самого и его романы, а не семейный уют. Никто из них не жаждал играть роль домохозяйки - у них в жизни были другие интересы.
  - Не один ты тут находился, правда? - Мура угадала по его лицу, что он вспоминает свою прошлую спутницу. - С женщиной?
  Эйчджи неопределённо повёл головой - нужно было быть Мурой, чтобы понять, что жест его означает кивок, а не отрицание. Он не хотел говорить с Мурой о Янтарь. Они были слишком похожи, и он опасался, что Мура увидит в его привязанности к ней попытку воскресить сомнительным самообманом давно утраченную любовь.
  Он написал о Янтарь несколько романов, рассуждая, что было бы, если бы они остались вместе. Как будто это от него хоть как-то зависело! Янтарь сама всё решила за них обоих. Она вышла замуж за молодого адвоката - своего однокурсника и самого преданного поклонника - и не стала утруждать гениального Эйчджи капризами беременной женщины и воспитанием ребёнка. Её старшая дочь лишь после совершеннолетия узнала имя своего биологического отца.
  Задумавшийся Эйчджи почувствовал на себе пронизывающий взгляд чёрных глаз Муры и понял, что надо срочно включаться в разговор. Как истинная кошка, Мура могла надолго обидеться, если её желания игнорировали.
  - В начале века я надеялся, что смогу рассказать своим читателям ещё много интересного о грядущем столетии. Смогу открыть им будущее, предостеречь от опасностей, вдохновить на великие свершения, - плавно сменил тему Эйчджи. - Теперь я вижу, что променял свой дар на информационную похлёбку. Вместо того, чтобы творить новые миры, я продавал старые лозунги.
  - Старые? Это твои-то прогрессивные идеи? - удивилась Мура. - Ты инженер человеческих душ, Эйчджи! Ты учишь читателей конструировать правильное будущее. Если не ты, то кто их научит хорошему?
  - Я писатель, а не учитель, Мура!
  - В тебе слишком много здравого смысла, - безошибочно констатировала она после недолгих размышлений, - трудно тебе понять наш безумный век.
  - А ты сама хорошо чувствуешь нынешнее время? - саркастично поинтересовался он.
  Мура улыбнулась. Она прекрасно понимала стремительно набиравший обороты XX век - эту колесницу Джаггернаута, сметавшую на своём пути всех, кто недостаточно ловко угадывал зигзаги её генеральной линии. Сама Мура угадывала точно, без осечек, но она никогда не смогла бы научить своему искусству наивного мечтателя Эйчджи. Он не поймёт и не поверит. Эйчджи фантастически точно описывал признаки конца света в своих романах, но в упор не видел тех же самых признаков в окружавшей его действительности.
  Ничего, в благополучной Англии писатель может дожить до глубокой старости и без этих эзотерических знаний. Тем более что она, Мура, будет о нём заботиться.
  Эйчджи внимательно смотрел на улыбку Муры. Почему он решил, что она похожа на Янтарь? Ничего общего между ними нет. Янтарь была непредсказуемой и резкой в своих поступках, но он её хорошо понимал. Мура - непостижимая загадка. Он часто сравнивал Янтарь с Медузой Горгоной, а Мура больше напоминала зеркальный щит Персея - она отражала в глаза смотрящему его собственные фантазии.
  - Хочешь, я расскажу тебе одну странную историю, которая произошла в этой самой гостинице? - спросил Эйчджи, так и не дождавшись, пока Мура соизволит раскрыть ему тайны XX века. - Кое-что я видел своими глазами, остальное узнал у непосредственных участников. Не всех удалось опросить, пришлось додумывать детали самому, но я уверен, что всё угадал верно. Только история довольно макаберная. Не боишься? Тогда за мной!
  Мура никогда и ничего не боялась.
  
  Четверг, 19 августа 190. года
  
  Солнце уже скрылось за башней большого Тома, когда профессор и миссис Гэндрил подошли к Новому колледжу. Старые камни колледжа потрескались, и фундамент рассекала длинная щель, тонувшая в густом плюще.
  Пока они добирались от станции, то ныряя под тёмные своды галерей, то снова выбираясь на яркую зелень лужаек, Эвелин вспоминала свои студенческие годы в Оксфорде. Она попала в один из первых наборов женского колледжа, названного в честь математика Мэри Сомервилль. На торжественном открытии нового учебного заведения ленточку разрезал старший сын миссис Сомервилль - забавный старичок, тоже учёный, как и его мама. Эвелин улыбнулась.
  - Вспомнила что-то смешное, моя дорогая? - сразу заинтересовался её муж.
  - Да, дорогой, я недавно совершенно случайно узнала имя доктора Грейга. Помнишь, он был свадебным генералом на открытии Сомервилль-колледжа? Такой улыбчивый пожилой джентльмен в очках.
  - Конечно, помню, я потом ещё пару раз встречал его на разных торжественных мероприятиях. И как же его зовут?
  - Woronzow.
  - Какое чуднóе имя! - удивился профессор. - И что оно означает? Какой-то математический термин?
  Профессор Гэндрил был несилён в математике.
  - Нет, что ты! - возразила ему жена. - Это точно не математика! Но Мэри Сомервилль занималась и другими науками. Я думаю, в будущем детей будут называть в честь новых элементов периодической системы и разных других передовых открытий.
  - Да, например, Гелий - прекрасное имя для мальчика, - согласился профессор.
  Из таблицы Менделеева он помнил только первую строку.
  - А ещё лучше - Радий! Помнишь, Мари недавно писала нам о новом элементе, который они с мужем сумели выделить из урановой руды? Они решили назвать его радием.
  Профессор засмеялся, но смех быстро замер у него на губах. В Новом колледже его ждал неприятный разговор с другом, а теперь по совместительству и непосредственным начальником. Эвелин поняла его настроение.
  - Я подожду тебя в библиотеке, Рикки, - сказала она. - Удачи! Только, пожалуйста, не говори с Чарли о войне. Ты знаешь, это сейчас такой камень преткновения, даже близкие родственники из-за этого перестают разговаривать друг с другом.
  - Я постараюсь, Иви, - ответил он. - Я изо всех сил буду держать себя в руках.
  Офис профессора Чарльза Сауэрмана как будто находился вне времени. Его убранство не ассоциировалось ни с какой конкретной эпохой или модой. Добротная удобная мебель - массивный письменный стол с зелёным сукном, секретер, напольные часы, обитые чёрной кожей стулья и диван, большая настольная лампа - такие вещи одинаково высоко ценились как в начале XIX века, так и в его конце.
  Только два телефона новейшей модели резко выпадали из вечности, свидетельствуя о том, что начинается XX век. В будущем наверняка придумают портативные телефонные аппараты, подумал Гэндрил, так что больше не будет необходимости загромождать стол этими сиюминутными агрегатами. На стене над столом висела большая карта Лондона, остальное пространство занимали бесконечные книжные шкафы.
  Гэндрил с любопытством осматривал полки в поисках новых трофеев своего друга. Сауэрман пристально следил за всеми археологическими находками и коллекционировал репродукции разного рода палимпсестов - не только манускриптов, но и картин. В их прошлую встречу он гордо демонстрировал Гэндрилу копию "Гостеприимства Авраама" кисти известного русского художника, фамилию которого профессор сейчас никак не мог точно вспомнить - то ли Vrubel, то ли Rublev - он плохо разбирался в русской живописи. Картину лишь недавно очистили от трудов горе-реставраторов, подновлявших её каждые четверть века в соответствии с изменившимся каноном. Послушать Сауэрмана - так в этой картине было отражено всё восточно-христианское богословие, надо только правильно расшифровать нарисованное.
  - Посмотри, Рикки, что недавно удалось откопать в библиотеках Константинополя! - новая находка Сауэрмана оказалась рукописью на древнегреческом. - Даже турецкие варвары не смогли до конца уничтожить наследие великой античной цивилизации. Это знаменитое сочинение Архимеда, которое считалось навеки утерянным.
  Гэндрил с интересом рассматривал копию манускрипта. Очевидно, оригинал представлял собой несколько листов пергамента, на которых один текст был написан поверх другого. Более поздний слой явно представлял собой какой-то богослужебный текст, а более ранний действительно содержал математические теоремы.
  - Впечатляет! - признался он. - Жалко, что я плохо разбираюсь в математике и не могу оценить научную ценность этого трактата.
  - Можешь мне поверить, его ценность огромна, - самодовольно сказал Сауэрман, которому математика в студенческие годы давалась так легко, что он одно время даже собирался заняться ею профессионально. - Теперь можно с уверенностью сказать, что Архимед предвосхитил многие идеи исчисления бесконечно малых, и если бы не христианские и арабские фанатики, уничтожившие наследие Римской империи, то мы бы достигли нынешнего уровня развития науки и техники на тысячу лет раньше. Это всё сказки, что христианство и ислам способствовали новым научным открытиям, немыслимым в античные времена. На самом деле религия только тормозила прогресс.
  Может оно и к лучшему, что тормозила, подумал про себя Гэндрил. Ему страшно не нравились прогрессивные виды оружия, которые прямо сейчас успешно проходили боевое тестирование на полях Второй англо-бурской войны. Один только пулемёт сэра Максима чего стоил!
  - Я к тебе по делу, Чарли, как к заведующему кафедрой, - начал он, стараясь не заводиться. - Я хочу опубликовать свою статью в юбилейном сборнике, посвящённом профессору Зонненкинду.
  - Так в чём проблема? С каких это пор на публикацию статьи требуется разрешение завкафедрой?
  Сауэрман погладил свою красивую белую бороду и вопросительно посмотрел на Гэндрила. Тот в очередной раз подивился тому, как молодо выглядит его ровесник - ему нельзя было дать больше сорока несмотря на совершенно белые волосы. Чарли рано поседел, зато за последние двадцать лет он как будто совершенно не изменился. Прямо Дориан Грей, да и только. Студентки заглядывались на него на лекциях и чуть ли не любовные письма ему писали, но Сауэрман был неприступен. Он ревностно пёкся о своей репутации и не допускал никаких вольностей.
  - Это совместная статья с одним из коллег Зонненкинда, - наконец ответил Гэндрил. - Он тоже работает в Гёттингене.
  - То есть у твоего соавтора немецкая аффилиация? Рикки, ты же прекрасно знаешь, что мы всей кафедрой приняли коллегиальное решение не публиковать совместных статей с немецкими соавторами. Ты ведь сам присутствовал на том заседании, на котором мы голосовали по этому вопросу.
  Конечно, Гэндрил присутствовал на том заседании - он был единственным, кто голосовал против. Его ученик тоже хотел проголосовать против, но Гэндрил ему не позволил - молодому человеку потом крайне сложно было бы получить постоянную позицию в Оксфорде, а у юноши двое маленьких детей и жена-домохозяйка. На нём бы поставили несмываемое клеймо за отсутствие духа коллегиальности.
  Самому Гэндрилу в его 60 лет уже совершенно не важно было, что о нём подумают коллеги. Но ему везёт - его умная и образованная жена при необходимости легко заработает себе на жизнь, а их племянница, которую они воспитывали после смерти её родителей, уже выросла и почти закончила своё обучение. Не все сотрудники кафедры находятся в таком же выигрышном положении, как он, не у всех есть возможность действовать по собственному разумению, а не по велению "духа коллегиальности".
  - Чарли, профессор Зонненкинд - мой учитель. Как я могу отозвать из сборника статью, которую я ему посвятил? Как я буду ему в глаза смотреть после этого?
  - Это не тот ли Герман Цезарь Ганнибал Зонненкинд, который недавно опубликовал в "Берлинском ежедневнике" заметку в поддержку буров? В поддержку этих невежественных фермеров-рабовладельцев! Разве не он глумился над нашей армией и над нашей свободной империей, в которой нет ни одного раба и ни одного тирана? Ты серьёзно хочешь посвятить свою статью немецкому милитаристу? Это чудовищно, Рикки!
  Сердце Гэндрила упало - он надеялся, что Сауэрман заметки ещё не видел. Бессмысленная надежда, ведь Чарли, в отличие от него самого, выписывает все мало-мальски значимые издания на всех европейских языках. Даже эти дурацкие средние имена запомнил, хотя Герман Зонненкинд никогда в жизни их не употреблял. Сам Гэндрил, знавший Зонненкинда более сорока лет впервые узнал расшифровку двух его инициалов лишь из злосчастной заметки в "Ежедневнике" - газетчики назвали автора его полным именем, даже не согласовав это с ним самим.
  Он изо всех сил старался сдерживаться, как и обещал Иви, но Чарли первый заговорил про буров, и промолчать теперь было невозможно. Чарли ему друг, но истина, как всегда, оказалась дороже.
  
  Пятница, 20 августа 190. года
  
  Гостиница королевы Анны процветала. Ещё с тех пор как королева Виктория пожаловалась, что футуристический небоскрёб закроет ей вид из окон на парламент в Вестминстере, все с нетерпением ждали окончания постройки, а цены на долгосрочную аренду номеров квартирного типа взлетели до небес. Казалось, что каждый надеется снять именно ту квартиру, которая воспрепятствует взору Её Величества созерцать Вестминстерский дворец. Королева сумела провести закон о защите видов на лондонские достопримечательности, но даже она не могла придать закону обратную силу. Грандиозный небоскрёб вознёсся непокорной главой на все свои 14 этажей, затмив Букингемский дворец.
  Сестра и брат Сумароковы снимали квартиру на самом последнем этаже в секторе Е - подниматься туда нужно было на специальном лифте. В нём не было лифтёра, потому что пользовались им только постояльцы, останавливавшиеся в гостинице на продолжительный срок и потому проходившие краткий курс управления непривычным механизмом. Да и не было в этом деле ничего сложного - нажать на кнопку, дождаться лифта, открыть решётчатую металлическую дверь в шахту, ещё раз проверить, что за ней видны деревянные створки лифта, зайти внутрь, закрыть внешнюю дверь, затем закрыть створки и наконец нажать на панели управления кнопку с номером нужного этажа. Спокойно стоять, пока лифт передвигается в шахте - ни в коем случае не прыгать и не раскачивать лифт. Дождавшись остановки кабины, нужно было проделать процедуру отверзания дверей в обратном порядке - сначала открыть внутренние деревянные створки, затем внешнюю металлическую дверь на этаж. И последнее, но самое важное - выйдя из лифта, нужно тщательно закрыть за собой дверь в шахту, чтобы никто туда случайно не упал.
  Поначалу Маша Сумарокова переживала, что её глухонемой младший брат Федя не сможет в одиночку воспользоваться лифтом - он ведь не определит по характерному шуму, движется кабина или нет. Но её опасения были напрасны. Помимо ускорения, которое прекрасно ощущалось в начале и в конце движения - оно то прижимало пассажира к полу, то наоборот, позволяло ощутить волшебную лёгкость во всём теле - Федя также научился различать этажи, просто заглядывая в щель между деревянными створками лифта. Маша не понимала, как он это делает - для неё все этажи были на одно лицо. Иногда лифт останавливался не там, где нужно, и в таких случаях Федя, удерживая порывавшуюся выйти из лифта Машу, снова нажимал на нужную кнопку.
  Около пяти вечера они оба спустились на лифте в холл гостиницы, чтобы проводить к себе в номер профессора и миссис Гэндрил. Вечерним поездом те отправлялись на уикэнд в свой коттедж в Оксфорде и по дороге на вокзал зашли к Сумароковым - выпить чашечку чая и поделиться последними новостями. Новости были невесёлые.
  - А я ему сказал, что каковы буры - хороши или плохи - это никакой роли не играет. Пусть живут себе спокойно, как хотят. Британия не должна оккупировать их земли и загонять их женщин и детей в концлагеря под предлогом заботы об их благоденствии, - Гэндрил возбуждённо пересказывал разговор с Сауэрманом. - Можно подумать, что если англичане станут всем распоряжаться в Трансваале, так они сразу передадут самоуправление зулусам и победят расизм. Представляю себе, как зулусский вождь с дюжиной жён наносит церемониальный визит королеве Виктории. Придётся всё расписать в протоколе по дням - на какие приёмы с какой женой ему приходить - чтобы хоть как-то соблюсти приличия.
  Профессор сейчас особенно напоминал своего тёзку - Рикки-Тикки-Тави из сказки Киплинга - на иллюстрациях работы братьев Детмолдов. Только королевской кобры не хватало в качестве спарринг-партнёра. Он на секунду задумался, немного успокоился и покаянно продолжил.
  - Конечно, я не должен был так говорить о королеве. Чарли боготворит Её Величество - она уже подписала приказ о присвоении ему рыцарского звания. Через месяц старина Чарли пойдёт в Букингемский дворец, чтобы вернуться оттуда сэром Чарльзом. И в такой эпохальный, как он выражается, момент я влез со своими бурами и зулусами...
  Он скорбно замолчал и вместо него рассказ закончила миссис Гэндрил. Очень похоже подражая торжественным манерам Сауэрмана, она воспроизвела его ответ:
  - И тут Чарли выдал Рикки одну из своих тирад о великой европейской культуре. "Я буду горячо желать, чтобы эта война поскорее кончилась полным усмирением африканских буянов, так чтобы про их независимость больше и помину не было. А их успех - тоже возможный по отдалённости тех стран - был бы торжеством варварства над образованностью, и для меня как англичанина, то есть европейца, это был бы день глубокого национального траура." Да, Чарли иногда такое скажет, что уши вянут, а в последнее время он совсем помешался на политике - хочет баллотироваться в парламент и заранее придумывает трескучие фразы для избирателей. Конечно, Рикки ничего не оставалось, как подать заявление об увольнении. Зато теперь он может с чистой совестью посвятить статью своему любимому учителю. А мы наконец сможем съездить в Египет отдохнуть, а не откапывать мумии, как раньше. Ты представляешь, Мэри, я даже ни разу не прогулялась по улочкам Каира - во время экспедиций я безвылазно сидела в лагере и документировала археологические находки. Как будто я библиотекарь, а не египтолог.
  Маша подумала, что Эвелин всё-таки удивительная женщина. Муж только что лишился работы, вдрызг рассорившись с начальником, а она не только не пилит своего благоверного, а наоборот, обнаруживает в этом происшествии положительные стороны.
  - Да, эта несчастная война всех разделила на два лагеря, - сочувственно сказала Маша, которая как раз сегодня, вместе с Фединым другом доктором Фармером, помогала устроить в хороший госпиталь русского добровольца, воевавшего на стороне буров и попавшего в плен к англичанам. - Даже в России далеко не все поддерживают бедных буров. Хорошо хоть, что российские фанаты Британской империи не записываются добровольцами в армию, а ограничиваются вербальной агрессией.
  - А ещё хорошо, что мы с Чарли остались друзьями, - снова вступил в разговор Гэндрил. - Сегодня утром он прислал мне письмо.
  С этими словами профессор выложил на чайный столик конверт с изображением крылатого белого сфинкса - это был фирменный знак Сауэрмана, украшавший всю его корреспонденцию.
  - Здесь короткая записка. Чарли сожалеет о случившемся и надеется на моё возвращение, когда война закончится. А ещё он вручает мне замечательный подарок! - с этими словами Гэндрил вытащил из конверта кусок папируса тем же движением, каким фокусник вынимает кролика из шляпы.
  При виде конверта Федя вздрогнул. До сих пор он спокойно следил за беседой, которую ему переводила Маша.
  - Это опасная штука, - показал он Маше, когда на столе, в дополнение к конверту, появился папирус, испещрённый иероглифами. - Лучше всё это сжечь, не читая.
  Маша привыкла к Фединым странностям - он был исключительно наблюдательным, видел то, чего другие не замечали, сводил разрозненные детали в единое целое лишь ему одному понятным способом и часто поражал окружающих необъяснимой проницательностью. Но сейчас его поведение даже Маше показалось необычным - не бросив на папирус ни единого взгляда, даже не посмотрев в его сторону, Федя тем не менее вёл себя так, как будто перед ним явилась голова Медузы Горгоны. Как можно умозаключить, что текст опасен, не читая его?
  Выразительное лицо Феди так ясно передавало тревогу, что профессор с женой тоже разволновались и стали его расспрашивать. Но никаких обоснований Федя привести не мог - он чувствовал угрозу, исходящую от древнего папируса, но не понимал её природы.
  К тому же профессор терпеть не мог сенсационные истории про проклятие фараона - а Федино предчувствие очень смахивало на одну из таких историй - их разносили невежественные журналисты, понятия не имевшие об истинной древнеегипетской магии. Проклятий должны были опасаться жрецы, если они недостаточно усердно ухаживали за гробницей своего повелителя, но никак не современные египтологи, которые никаких обязательств перед давно почившими фараонами не имели.
  Однако Федя настолько сильно нервничал, что в результате профессор решил оставить у него конверт и папирус до понедельника, тем более что в Оксфорде у них с Эвелин всё равно не будет времени на расшифровку текста - надо будет собирать вещи, освобождая ненужный более коттедж под аренду. К тому же синоптики обещали на выходные грозу, и хотя их прогнозы редко сбывались, не стоило подвергать такой хрупкий и невлагостойкий артефакт риску.
  - Мэри и Тедди, оставляю вам этот папирус в полное пользование, - торжественно провозгласил Гэндрил. - Изучайте его, если будет время и желание, пока я не вернусь за ним.
  
  Понедельник, 23 августа 190. года
  
  Мисс Лили Эрронд подошла к лифту сектора Е одновременно с доктором Фармером. Они были знакомы - встречались иногда в гостях у Сумароковых.
  - Добрый день, мисс Эрронд, - поздоровался доктор Фармер, открывая дверь лифта и пропуская Лили вперёд, - очень жаркая нынче погода, совершенно нехарактерная для конца августа, вы не находите?
  Погода и правда испортилась - в выходные на город опустилась удушающая жара, как будто невероятной силы самум перенёс в Лондон воздух прямо из Аравийской пустыни. Редкие прохожие, выходившие в воскресенье на улицу по неотложным делам, то и дело задирали голову вверх, тщетно пытаясь обнаружить облака - предвестники предсказанной метеорологами грозы. Ярко голубое небо не сулило им облегчения, и грустно понурив голову, они быстро спешили дальше, при первой возможности ныряя в тень домов.
  - Да, доктор Фармер, вы совершенно правы, - механически ответила ему Лили, даже не посмотрев в его сторону, и нажала на кнопку 14 этажа.
  На самом деле это был тринадцатый этаж, но благоразумные архитекторы исключили число 13 из нумерации ещё на стадии планирования - после 12 сразу шло 14. Невозможно было представить себе постояльца, который согласился бы арендовать квартиру на этаже с номером 13.
  Доктор прекрасно видел, какое у Лили заплаканное лицо - несомненно у неё случилось что-то пострашнее плохой погоды - но воспитание не позволяло ему прямо расспрашивать малознакомую девушку о её семейных проблемах. Пару секунд он пристально изучал стенки лифта, обитые деревянными панелями свекольного оттенка и обнесённые по периметру блестящими стальными поручнями, а потом всё-таки не выдержал:
  - Здоровы ли ваши тётя и дядя?
  Лили наконец подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо. В глазах её застыло отчаяние.
  - Простите, доктор Фармер, я не хочу вторгаться в вашу частную жизнь, но не были ли вы в пятницу вечером у Сумароковых? Мне очень важно это знать.
  - Нет, я обычно бываю у них по средам, тут нет никакого секрета. Только в прошлую среду меня срочно вызвали к пациенту, и мы с Тедди передоговорились на понедельник. Мы с ним каждую неделю играем в шахматы и не хотели пропускать партию. Получается, что на прошлой неделе я ни разу у них не был.
  Доктор Фармер не стал упоминать, что встречался в пятницу с Мэри, поскольку это не имело никакого отношения к вопросу Лили. Он любил играть в шахматы, и Тедди был достойным партнёром, но с некоторых пор доктор начал понимать, что главное для него - почаще видеть Мэри. Последние несколько недель он постоянно проигрывал Тедди - вместо того, чтобы обдумывать очередной ход, он смотрел, не в силах оторваться, как Мэри заваривает чай, читает книгу, сидя в кресле у окна, или вышивает на пяльцах. Иногда мысли его принимали столь опасное направление, что он яростно переводил взгляд на доску и начинал прокручивать в голове одну за другой самые коварные шахматные комбинации известных гроссмейстеров. Как мог он, простой армейский хирург с тощим кошельком, как осмелился мечтать о подобных вещах?
  - Понимаете, доктор, мои тётя с дядей были здесь в пятницу, и с тех пор их никто не видел, - Лили с трудом сдерживала слёзы. - Они собирались в Оксфорд на выходные, и когда сегодня утром они не вернулись в наш лондонский дом, я отправила им телеграмму - узнать, почему они задержались. Мне пришёл ответ от кухарки - она постоянно живёт в коттедже. Она пишет..., - тут Лили всхлипнула, не в силах больше сказать ни слова, достала из сумочки смятую телеграмму и протянула её доктору.
  Он прочёл: "Проф. и миссис Гэндрил не приезжали на выходные. Эллен"
  - Я уверен, мы их найдём, мисс Эрронд, и ничего страшного с ними не случилось, - попытался успокоить её он. - Вы не связывались с коллегами вашего дяди в Оксфорде?
  Они вышли из лифта в длинный коридор, ведущий к номеру Сумароковых. В ярком солнечном свете, лившемся из окна, стены коридора казались белыми, а двери, ведущие в квартиры - зелёными, хотя на самом деле художник по интерьерам, избегая крикливых тонов, выбрал для этого этажа краски нежных пастельных оттенков - описать их точный цвет было бы затруднительно.
  - Я сразу позвонила дяде Чарли... я хотела сказать, профессору Сауэрману - он заведует кафедрой. Он лично зашёл в коттедж и поговорил с кухаркой. Потом он опросил коллег. Никто из наших знакомых в Оксфорде не видел моих тётю с дядей после четверга.
  Они наконец дошли до квартиры Сумароковых - на пороге их ждала Маша, и Лили разрыдалась у неё на груди. Пока доктор Фармер пересказывал Маше историю Лили, та немного успокоилась, выпила чашечку чая, которую предложил ей Федя, и стала расспрашивать его о пятничном визите своих тёти и дяди.
  Мама Лили была француженкой. В раннем детстве, переболев корью, она лишилась слуха и обучалась в школе для глухонемых. От неё Лили научилась жестовому языку, поэтому они с Федей неплохо понимали друг друга - в России использовали французский жестовый язык, а не британский.
  - Я думаю, это папирус виноват, - Федя мрачно покосился на чайный столик, на котором так и лежало письмо от Сауэрмана.
  Он не разрешил Маше его трогать - папирус до сих пор находился на том самом месте, где его оставил профессор Гэндрил. В выходные Федя то и дело принимался ходить вокруг столика кругами, не решаясь приблизиться, словно там спряталась ядовитая змея. Маша видела, как он напряжённо размышляет, перебирая разные гипотезы - лицо его то хмурилось в недоумении, то озарялось новой догадкой - но у него явно не хватало данных для построения убедительной теории. Исчезновение профессора и его жены не удивило Федю, как будто он с самого начала опасался подобного поворота событий.
  Некоторое время Лили, Маша и Федя оживлённо вели беседу на жестовом французском, так что доктор Фармер ничего не мог понять. Наконец Маша выдала ему краткое резюме их обсуждения:
  - Прости, Джон, что мы так долго говорили на непонятном тебе языке. Мы с Федей вспоминали вечер пятницы. Ни я, ни Федя не провожали профессора и миссис Гэндрил до выхода из гостиницы, как мы обычно делаем. Мне показалось, что у Феди температура - он был сам не свой из-за древнеегипетского подарка профессора Сауэрмана. Я проводила их только до лифта - Эвелин заверила меня, что она прекрасно умеет управляться с этой адской машиной. Они зашли в лифт - это я видела своими глазами, - кабина поехала вниз, а я отправилась заваривать Феде чай с малиной. Если бы у нас было не жилое здание, а офисное, то было бы естественно предположить, что они застряли в лифте. Но в гостинице никогда не отключают лифт на выходные - он работает круглосуточно семь дней в неделю.
  - К тому же мы с мисс Эрронд только что поднялись сюда на этом самом лифте, - заметил доктор Фармер. - В нём никого кроме нас не было.
  - Тем не менее Федя считает чрезвычайно важным то обстоятельство, что в пятницу мы не спустились на лифте вместе с нашими гостями, - сказала Маша. - Он полагает, хотя этот его вывод я никак не могу объяснить, что профессор и миссис Гэндрил не добрались до первого этажа.
   - Не может быть! - воскликнул доктор. - Даже если они застряли между этажами из-за поломки лифта, их должен был освободить ремонтный мастер. Ведь сейчас лифт прекрасно работает.
  - Джон, ты же знаешь об особенностях Феди! - улыбнулась ему Маша. - Каждый раз, когда он пытается объяснить свой вывод, это звучит, как полная чушь. Но очень часто его предположения оказываются верными.
  Хотя иногда Федя и правда несёт чушь, подумала она, вспомнив их недавнюю беседу - они обсуждали Джона. Маша порадовалась, что у Феди в Лондоне появился верный друг, да ещё и такой прекрасный игрок в шахматы. Федя в ответ хитро улыбнулся и заявил, что Джон ходит к ним вовсе не ради шахматных партий. Когда Маша попросила его прояснить эту мысль, он улыбнулся ещё хитрей и сказал, что если она сама этого не видит, то он тем более не сможет открыть ей глаза. Вредный мальчишка!
  - Ладно, примем в качестве рабочей гипотезы, что профессор и его жена не добрались до первого этажа, - согласился доктор, решив не спорить, а быстренько развенчать безумный тезис проверенным методом reductio ad absurdum. - Что нам это даёт? Где их искать?
  - Федя предлагает поставить следственный эксперимент, - без запинки ответила Маша. - Один из нас воспроизведёт, по возможности как можно точнее, все манипуляции с письмом и папирусом, которые предположительно проделали Эвелин и профессор. Потом сядет в лифт и поедет на первый этаж.
  Доктор снова не стал спорить, несмотря на свою абсолютную уверенность в том, что гораздо эффективней было бы начать обзвон больниц, полицейских участков и железнодорожных станций на пути от Паддингтонского вокзала до Оксфорда. Но следственный эксперимент, как это назвала Мэри, не займёт много времени и не таит в себе никаких рисков - проще провести его, чем доказывать, что от него не будет проку. Из своего врачебного опыта он знал, насколько легче прописать пациенту его любимый безвредный фуфломицин, чем объяснить ему, что лекарство не поможет. Тем более что иногда пациент сразу после этого выздоравливал.
  - Хорошо, тогда я буду добровольцем, - сказал доктор.
  - Нет, Джон, к сожалению, ты не подходишь, - возразила Маша. - Ты не знаешь древнеегипетского.
  Час от часу не легче, подумал доктор, какие капризные нынче пошли пациенты.
  - Но Тедди сказал, что тётя с дядей не успели изучить папирус, - вмешалась Лили. - Должны ли мы пытаться его прочесть?
  - Скорее всего, они просмотрели его, пусть и не очень внимательно, - рассудила Маша, - что-то могло броситься им в глаза - имена в картушах, редко используемые иероглифы или экзотические знаки, которых они раньше не встречали. Джон ничего этого не различит. Я тоже не смогу сравниться с Эвелин в интерпретации тонких смыслов древнеегипетских текстов, но для беглого анализа моих познаний вполне хватит. Поэтому предлагаю себя в качестве подопытного египтолога.
  - Я тоже гожусь, - сказала Лили. - Хоть я ещё не прослушала до конца полный курс египтологии, я уже довольно бегло читаю. Тётя с дядей брали меня на раскопки, и я многому от них научилась.
  - Тут есть ещё одна тонкость, Лили, - осадила Маша конкурентку, - профессор Гэндрил доверил этот папирус мне и Феде, как он выразился, в полное пользование. Но мы не можем им распоряжаться - не можем передать его тебе. Очень может быть, что эта штука, как бы она ни действовала, влияет только на законных владельцев или на их доверенных лиц.
  В этот момент Джон почувствовал, что идея с экспериментом не кажется ему такой уж безобидной. По всему выходило, что Мэри - это единственный квалифицированный кандидат. С Тедди будет сложно поддерживать связь, если лифт вдруг застрянет. Однако Джон быстро взял себя в руки - если и он начнёт верить в эту древнюю мистику, то некому будет искать профессора и его жену цивилизованными методами.
  Через пять минут он горько пожалел о своём легкомыслии.
  Маша подошла к чайному столику. Сначала она прочла записку Сауэрмана - наверняка Гэндрил в первую очередь захотел узнать, не обижается ли на него друг. Потом она взяла папирус и изучала его несколько секунд. В глаза ей бросились картуш с именем фараона Униса, длинная ритуальная формула обращения к повелителю времени богу Луны Хонсу и непонятный символ внутри уробороса, похожий на саркофаг для мумии. Саркофаг времени, окрестила его Маша.
  Маша вернула записку и папирус на чайный столик и вышла из номера. Пройдя вдоль кремовой стены, мимо длинного ряда дверей болотного оттенка - солнце склонялось к горизонту, и коридор теперь выглядел иначе, чем в середине дня - она приблизилась к шахте. Джон пошёл за ней - он собирался спуститься на первый этаж по лестнице и встретить Машу, когда она выйдет из лифта. Он смотрел, как Маша заходит в лифт и закрывает за собой двери. Кабина плавно поехала вниз, и Джон побежал по ступенькам. Лестница змеёй обвивалась вокруг шахты, поэтому он без труда следил за движением кабины. По шуму лифта он понимал, что чуть-чуть опережает его. Иногда он заглядывал в шахту - она была огорожена металлической сеткой с крупными ячейками - и видел, как лифт спускается вслед за ним. Встав перед дверью на первом этаже, он отчётливо услышал, как в шахте перед ним остановилась кабина. У него не было никаких сомнений в том, что лифт, с Мэри внутри, проделал весь путь в штатном режиме, нигде не застревая и не замедляя ход. Он стал ждать, пока она откроет дверь, но ничего не происходило.
  - Мэри, - позвал он, - с тобой всё в порядке? Ты выходишь?
  Ответом была мёртвая тишина. Лифт больше не шумел - он стоял на первом этаже, но никто не пытался выйти из него. Джон сам открыл дверь, мысленно проклиная египтологию и жару - наверняка Мэри так испугалась древних проклятий, что упала в обморок прямо во время следственного эксперимента. Или ей стало плохо от перегрева - распахнув дверь, он почувствовал, что в кабине ещё жарче, чем в коридоре.
  Внутри никого не было. Свекольные стены, стальные поручни и панель управления выглядели как всегда: обыкновенно и современно. Обстановка совершенно не располагала ни к каким магическим фокусам. Но Мэри исчезла.
  
  Дата неизвестна
  
  Духота в шахте была невыносимой. Зайдя в лифт и закрыв за собой двери, Маша ощутила, как жара вокруг неё сгущается взбитыми сливками - ещё немного и её можно будет резать как масло. Лифт тронулся с места. В то же мгновение температура в кабине резко упала, воздух приятно охлаждал Машино лицо. Она обернулась и замерла от удивления.
  Перед ней стояли Эвелин и профессор Гэндрил. Они смотрели друг на друга и не замечали Машу. Профессор слегка улыбался, рот его был приоткрыт, как будто он рассказывал забавную историю и мысленно уже смеялся над собственной шуткой. Эвелин наклонилась в его сторону, широко раскрыв глаза, с интересом ожидая продолжения. Но до Маши не доносилось ни звука, как будто они разговаривали под водой. Она попыталась окликнуть Эвелин, но обнаружила, что не может ничего сказать. Это открытие ничуть не испугало её - невозможность нарушить тишину казалась ей сейчас совершенно естественной.
  Лифт выглядел, как обычно - деревянные панели серобуромалинового цвета, серебристые поручни, панель управления с крупными светлыми кнопками и жирными чёрными номерами этажей. Профессор и его жена тоже выглядели как обычно - спокойными и довольными жизнью и друг другом - непохоже было, что они провели в лифте трое суток без воды, еды и прочих необходимых удобств. И сама Маша чувствовала себя как обычно - словно она спускалась на лифте, чтобы зайти в магазин рядом с гостиницей, как она это частенько делала.
  Ей не было страшно, она вообще не испытывала ничего, кроме любопытства. Прямо как Алиса в Стране чудес, упавшая в чёрную дыру кроличьей норы и спокойно рассуждавшая, сколько ещё миль ей предстоит пролететь. Только в отличие от Алисы, Маша никуда не двигалась - она застыла как муха в янтаре. Лифт тоже не двигался. Она не слышала шума, не ощущала ускорения и не видела проплывавших мимо этажей - в щели между створками, закрывая обзор, висела какая-то серая муть, то ли туман, то ли вода.
  Ни к селу, ни к городу Маша вдруг вспомнила, как пыталась научить Федю устной речи. Когда местные учителя не справились с задачей, она повезла его к европейским светилам, с успехом обучавшим сонмы глухонемых от рождения пациентов. Но Федя был безнадёжен - его можно было научить произносить отдельные слоги, однако позже, составляя из них слова, он начинал комбинировать слоги в произвольном порядке. Одно и то же слово он мог произносить совершенно по-разному - и почти всегда не так, как оно пишется. Если нужно было сказать целое предложение, то он перемешивал слоги между разными словами - после первого слога первого слова он запросто мог произнести последний слог последнего слова. Как будто он пытался собрать из всех наличных слогов красивую мозаику, но никак не мог выбрать самое гармоничное сочетание.
  Маша окончательно сдалась, когда Федю отказался учить лучший немецкий специалист - все остальные рекомендовали его как последнюю надежду. Он поговорил с Федей всего час, а потом выдал престранный вердикт - Маша тогда совсем не поняла его, но слова запомнила. Немец сказал, что Федя видит время, а не слышит его, как все остальные. Это особый дар, и он не должен от него отказываться и переучиваться, пытаясь разделить прошлое, настоящее и будущее. Маша ему возразила, что Федя прекрасно справляется с многоходовыми заданиями, а значит должен различать, что идёт до, а что после. Но немец ответил, что это ничего не значит - Федя хорошо видит причинно-следственные связи, и с логическими выводами у него тоже всё отлично, но причина не обязательно должна быть до, а следствие - после. Тогда Маша и сама решила, что не стоит связываться с таким ненормальным учителем.
  - Интересно, может быть сейчас я тоже вижу время? - сказала про себя Маша (вслух она по-прежнему ничего не могла сказать). - Точнее, крошечный фрагмент времени, запрятанный в лифт? И здесь нет ни до, ни после - им просто некуда поместиться, поэтому движение невозможно. Что за бред я несу!
  Она вздрогнула. С неё вдруг слетели спокойствие и невозмутимость, окутавшие её в лифте. Она вспомнила о Джоне. Он же наверно с ума сходит, пытаясь найти её на первом этаже! Что он увидел - пустой лифт? А где же тогда находится тот лифт, в котором сейчас стоят она, Эвелин и профессор? Или не где, а когда? А может быть они очутились вне привычных времени и пространства? Как ей связаться с Джоном? Мысли эти пронеслись в голове у Маши в одно мгновение, и она услышала крик Джона:
  - Мэри, где ты?
  Голос как будто звучал у неё в голове, а не проникал сквозь стенки лифта.
  - Джон! - крикнула она в ответ, и на этот раз смогла услышать свой собственный голос, разбивший тишину кабины на мелкие осколки.
  Она хотела продолжить и рассказать ему, что здесь происходит - точнее, не происходит, но больше не могла произнести ни слова. Маша как будто вернулась назад - снова ощутила приятную прохладу на лице, увидела Эвелин и профессора, задумалась о природе времени... Круг замкнулся.
  
  Снова понедельник, 23 августа 190. года
  
  После исчезновения Маши ошеломлённый Джон несколько раз поднялся на 14 этаж и спустился на первый - и по лестнице, и на лифте. Лили и Федя сначала ходили вместе с ним, но потом ушли в квартиру продумывать дальнейший план действий.
  Джон постоянно звал Мэри, но никто не откликался. Лишь один раз, когда он поднимался вверх по лестнице и остановился на седьмом этаже, чтобы заглянуть в шахту и снова окликнуть Мэри, он услышал в ответ её голос. Хотя он не был уверен, что глагол "услышать" правильно описывает его ощущения. Таинственным образом он понял, что Мэри позвала его - ощущение было такое, словно она стоит рядом и произносит его имя. Но её не было рядом.
  Он медленно поднялся на 14 этаж и рассказал остальным о своей слуховой галлюцинации - никак иначе он не мог охарактеризовать свой опыт.
  - Это очень важно, - передала ему Лили мнение Феди. - Вы уверены, что это на самом деле был голос Мэри?
  - Как может быть на самом деле то, что происходит только у меня в голове? - возмутился Джон. - Я уверен, что слышал голос Мэри, но я также уверен в том, что не мог её услышать.
  Лицо Феди просветлело, когда Лили перевела ему слова Джона.
  - Тедди разобрался, как работает эта штука, - сказала Лили доктору. - Следственный эксперимент и ваш опыт подтверждают его теорию.
  После этих слов Джон чуть не набросился на Тедди с кулаками. Его родная сестра пропала, а для него это лишь замечательное подтверждение смелой гипотезы. Доктор с трудом сдержался и спокойно сказал:
  - Теперь я сам проведу следственный эксперимент. Не думаю, что знание древнеегипетского и разрешение профессора так уж важны для его успеха.
  - Тедди тоже так не думает, - сказала Лили.
  - Зачем тогда он послал туда Мэри? - в ярости закричал Джон, не в силах больше изображать невозмутимость.
  - Разве это он посылал Мэри? - удивилась Лили. - Она сама вызвалась и хитростью дисквалифицировала вас и меня.
  Доктор встал и стал ходить по номеру, чтобы немного успокоиться. Лили такая же сумасшедшая, как и Тедди. Брат должен защищать свою сестру от всех опасностей, а эти двое явно так не считали. И он, Джон, хорош - развесил уши, как последний дурак, действуя по указке Тедди. Надо было настоять на своей кандидатуре и не подпускать Мэри к папирусу.
  Лили и Федя, не обращая на Джона никакого внимания, ожесточённо спорили друг с другом, сидя на диване. Однако Федя, замечавший всё вокруг, немедленно вскочил, как только Джон направился к чайному столику с папирусом. Через секунду он уже держал доктора за руку, как карманного воришку, не давая ему дотронуться до письма. Джон осторожно попытался высвободить руку, отодвигая Федю с дороги - ему было крайне неловко бороться с мальчишкой, который был фунтов на сорок его легче и лет на десять моложе. В следующий миг он обнаружил, что лежит на полу, а Федя виновато смотрит на него, стоя на карауле у чайного столика.
  Лили бросила на Федю возмущённый взгляд и подбежала к доктору, помогая ему подняться на ноги.
  - Вы с ним не справитесь, - сказала она ему. - Он не хочет меня пускать, а если пойдёте вы, то только испортите всё дело. Идти нужно или мне, или Тедди. Но я не смогу отнять у него письмо.
  - Хватит с меня этих фокусов, - свирепо ответил ей доктор. - Второй раз вы меня не дисквалифицируете. Давайте разыграем всё по-честному между мной и Тедди - бросим жребий в конце концов.
  Лили окинула его колючим взглядом.
  - Между мной, Тедди и вами, вы хотели сказать, - произнесла она ледяным тоном.
  "Я попал в сумасшедший дом, - подумал доктор, - поэтому и сам схожу с ума. Мы совершенно точно установили, что эксперимент опасен. И эта девушка хочет, чтобы я дал ей возможность в нём участвовать?"
  Лили перевела Феде их разговор, и тот немедленно отправился на кухню. Он принёс оттуда три спички - одна из них была наполовину обломана - и протянул их Джону. Перемешав спички, доктор так зажал их в кулаке, что наружу торчали только три совершенно одинаковые на вид головки.
  Лили тянула спичку первой. Она долго выбирала, пытаясь угадать короткую спичку, но ей досталась длинная. Вторым был Федя. Он, ни секунды не раздумывая, вытянул короткую спичку.
  Конечно, он их прекрасно различает, запоздало догадалась Лили, он же успел изучить их, пока был на кухне. Но она не стала жаловаться. Если бы они тянули жребий честно, короткая спичка могла бы достаться Джону, а на этом этапе его ни в коем случае нельзя было допускать до эксперимента.
  Федя подошёл к чайному столику и проделал все те же самые действия с запиской и папирусом, что и Маша до него. Однако этим он не ограничился - из кармана он достал бумажку, исписанную иероглифами, но при этом вполне современную.
  - Это мы с Тедди написали, - шепнула Лили Джону. - Что-то вроде противоядия от этого проклятого папируса.
  Джон поморщился от её лексики - похоже юных леди больше не учат хорошим манерам. Такими темпами девушки уже через пару десятилетий начнут изъясняться как портовые грузчики.
  Прочитав их совместный с Лили текст, Федя положил бумажку на столик и пошёл к дверям. Лили и Джон шли за ним. Стены коридора в электрическом свете казались лимонными, а двери - салатовыми. Лифт стоял на их этаже - они видели его из коридора сквозь сетку, окружавшую шахту. Прежде чем зайти в лифт, Федя обернулся к Лили.
  - Лилу, - сказал он.
  Джон вздрогнул от неожиданности - он никогда раньше не слышал голоса Тедди. Похоже Лили тоже удивилась, что он может выговорить её имя, пусть даже в его исполнении оно звучало не совсем правильно.
  Когда Федя попросил Машу научить его произносить имя Лили, она долго объясняла ему, что нет ничего проще - нужно лишь дважды повторить один и тот же слог. Причём от перестановки слогов их сумма не изменится. Но он и здесь проявил свою самобытность - дескать, если имя пишется по-английски как Lily, то это два разных слога, и произносить их нужно по-разному. Маша махнула рукой на его упрямство и не стала спорить.
  Лили испытующе смотрела на Федю, ожидая от него продолжения речи. Но остальное Федя сказал на жестовом французском, так что Джон ничего не понял. А дальше он увидел невообразимое - Лили обняла Тедди и поцеловала его. Пару секунд Джон смотрел на них в оцепенении, а потом отвернулся. Должен же хоть кто-то соблюдать приличия!
  Он услышал, как Тедди закрыл за собой дверь лифта, и только после этого вполоборота развернулся к шахте. Боковым зрением он видел Лили - её ярко-рыжие волосы горели огнём на фоне тёмного окна. Пока они ставили свои следственные эксперименты, наступил вечер.
  Вдруг над головой Лили что-то вспыхнуло, как будто волосы её и правда запылали. Изумлённый Джон повернулся к ней лицом и увидел в окне зарницу - на Лондон наконец опустилась гроза, о которой так долго говорили синоптики. Через секунду загремел гром - эпицентр грозы был совсем рядом с гостиницей. Следующая молния ударила прямо в здание.
  Свет в коридоре замигал и погас, шум лифта смолк. Через мгновение свет снова зажёгся, но лифт так и остался стоять точно посередине между 14 и 12 этажами. И тут Джон услышал голоса - по-настоящему услышал, совсем не так, как он слышал голос Мэри полчаса назад. Голоса доносились из лифта. Лили сразу узнала их, заулыбалась и побежала к двери в шахту.
  - Ты не ушиблась, моя дорогая? - сказал мужской голос. - Похоже мы застряли в лифте - какое интересное приключение!
  - Я в полном порядке, дорогой, не беспокойся! - ответил женский голос. - Мэри, Тедди, а как вы здесь очутились?
  - Давайте поскорее выбираться отсюда, - Джон с облегчением узнал голос Мэри - настоящий её голос, а не призрачный, - потом мы вам всё объясним.
  Лили уже открыла дверь в шахту - первым из лифта, ухватившись за дверь, ловко выбрался Федя. Вдвоём с Джоном они осторожно подняли на свой этаж миссис Гэндрил. Племянница тут же горячо обняла её. Как будто они не виделись друг с другом несколько дней, подумала Эвелин, а ведь ещё пару-тройку часов назад они вместе с Лили обедали в их лондонском доме.
  Дальше в эвакуации пассажиров лифта наступила заминка. Профессор Гэндрил всё порывался пропустить вперёд Машу, пока миссис Гэндрил не объяснила ему, что при столь нестандартной конфигурации лифта это будет не совсем прилично. Доктор прямо весь извёлся, слушая её урок хороших манер - он хотел как можно скорее вытащить из лифта Мэри.
  Наконец профессор подошёл к дверям лифта, и Джон с Федей помогли ему выбраться наружу. Федя в восхищении смотрел на профессора, как будто уже не чаял снова увидеть его.
  Доктор не стал дожидаться, пока Тедди налюбуется на своего учителя. Он протянул к Мэри руки и поднял её из лифта на этаж. На всякий случай он сначала отнёс её футов на десять от шахты, и только тогда опустил на пол - как будто лифт мог затянуть её обратно, если не соблюсти безопасную дистанцию. Мэри смотрела на него, и под её взглядом он совершенно забыл, что теперь можно разжать руки. Она тоже продолжала держаться за него, не ощущая ни малейшей неловкости. Ему очень многое нужно было ей сказать, но этого никак нельзя было говорить при посторонних. Они с Мэри - не современная молодёжь, у них сохранились понятия о том, как надо вести себя в обществе.
  - Можно я зайду к тебе завтра с утра? - наконец спросил он.
  Мэри улыбнулась и кивнула ему.
  Эвелин и профессор долго не могли поверить, что за то время, которое они провели в лифте - им казалось, что прошло всего несколько секунд - в Лондоне вместо вечера пятницы наступил вечер понедельника. Гроза стала для них самым убедительным доводом. Вторым по значимости аргументом была невыносимая духота в гостинице. Они помнили, какая в пятницу стояла прекрасная погода - кроме метеорологических прогнозов ничто не предвещало ни жары, ни грозы.
  После долгих уговоров профессор согласился последовать совету Феди - прямо в квартире у Сумароковых он сжёг папирус, вместе с запиской от Сауэрмана и его фирменным конвертом. От письма остался обычный серый пепел, а папирус долго горел синим пламенем и распался на пять частей, каждая из которых обуглилась до твёрдого чёрного уголька размером с апельсиновое зёрнышко.
  Профессор счёл своим долгом - и в этом Федя его полностью поддержал - предупредить Сауэрмана о странных свойствах папируса. Вдруг у Чарли целый боезапас таких подарков, и он, чего доброго, начнёт рассылать их друзьям и коллегам, с которыми у него вышла минутная размолвка. Федя предложил положить в конверт с предостережением пять угольков, оставшихся от сгоревшего артефакта. Профессор не стал спорить - Чарли неплохо разбирался в химии, возможно он захочет изучить их состав. Федя также настоял, чтобы письмо было отправлено немедленно - в вестибюле гостиной стоял почтовый ящик, а у дежурного за стойкой регистрации можно было купить марки.
  Торжественной процессией все шестеро - профессор с женой и племянницей, доктор, Маша и Федя - спустились вниз по лестнице на первый этаж. Лифт не работал, да и не было ни у кого из них желания снова испытывать судьбу.
  Внизу в ресторане в это самое время ужинал известный писатель вместе со своей музой. Музу звали Амбер, но он придумал ей другое имя. За чёрные змеящиеся по плечам волосы и огненный взгляд он называл её Дузой. Посмотришь на неё - и остолбенеешь.
  Писатель сидел спиной к дверям в холл, не желая компрометировать Амбер. Его многие узнавали в лицо, а через вестибюль громадной гостиницы то и дело сновали гости.
  - Представляешь, Эйчджи, мой папа не одобряет наш роман, а знаешь, почему? - смеясь, спросила его Амбер.
  - Потому что я женат, - мрачно ответил писатель.
  - Не угадал, дурачок, - сказала Амбер и поцеловала его. - Папа надеялся, что я стану любовницей Бертрана Рассела.
  - Он абсолютно прав, Дуза, я не такой умный, как Берти, - писатель стал ещё мрачнее.
  - Ты пророк, Эйчджи! Ты видишь то, чего не видят другие. Если не ты, то кто покажет нам будущее? Лучше один такой, как ты, чем десять таких, как Рассел.
  Писатель просиял - Амбер никогда не говорила ему комплименты, только голую правду. Когда-то он хотел стать учёным - его первой опубликованной книгой стал учебник по биологии - но быстро понял, что ему не хватает дедуктивных способностей и абстрактного мышления. Своими искренними словами она словно освободила его от комплекса неполноценности. У самой Амбер дедуктивные способности были на высоте, так что её мнение по этому вопросу много для него значило.
  Амбер тем временем оттачивала свои способности на интересной компании, показавшейся в холле. Лысеватый и толстоватый пожилой джентльмен с конвертом в руке стоял около почтового ящика. Лицо его, несмотря на добродушное выражение, чем-то напоминало мордочку мангуста, готового вцепиться в горло змее. Наверняка профессор из Оксфорда. Рядом с ним стояла симпатичная немолодая леди - когда-то она явно была огненно-рыжей, а сейчас в волосах струились серебряные пряди. Она оживлённо беседовала с двумя девушками: одна, тоже рыжая, была скорее ровесницей Амбер, а другая выглядела гораздо старше - ей было на вид лет двадцать пять, не меньше. У неё были красивые русые волосы и зелёные, как у русалки, глаза. Рядом с ней стоял загорелый джентльмен лет тридцати. Военврач, сразу определила Амбер, недавно вернулся в Англию из Южной Африки. Слегка в стороне от остальных стоял юноша тоже примерно её возраста. Увидев, что Амбер смотрит на него, он так обаятельно улыбнулся ей, как будто они были хорошо знакомы.
  - Эйчджи, обернись и посмотри на почтовый ящик в вестибюле, - Амбер тронула писателя за руку. - Вокруг него стоит готовый набор персонажей для твоего нового романа.
  Писатель украдкой оглянулся. Вжав голову в плечи, он тут же снова спрятал лицо от публики.
  - Это египтологи, - прошептал он испуганно, как будто его могли услышать в холле.
  - Как скверно, - надулась Амбер, - неужели и тот мужчина с военной выправкой тоже египтолог, а не доктор?
  - Его я не знаю, - утешил её писатель, - я знаком только с Эвелин и её мужем.
  - Та девушка с рыжими волосами очень похожа на Эвелин, - задумчиво проговорила Амбер, - дочь и мать? Вряд ли, слишком большая разница в возрасте.
  - Племянница и тётя.
  - Эйчджи, ты овладел дедуктивным методом!
  - Нет, я просто слышал, что у Эвелин с мужем нет своих детей, и они удочерили племянницу.
  Амбер засмеялась. Скоро она заметила ещё одно несомненное фамильное сходство - между девушкой, похожей на русалку, и юношей. Сестра и брат, надо полагать. Юноша теперь стоял спиной к ресторану, но периодически оглядывался на Амбер, будто чувствовал затылком её изучающий взгляд. Дождавшись, когда он отвернётся от неё, Амбер уронила на пол тяжёлое металлическое блюдо для хлеба - оно покатилось по мраморному полу, звеня и громыхая. Люди в холле испуганно оборачивались, но юноша даже не вздрогнул. Он больше ни разу не посмотрел в сторону Амбер, словно обидевшись на её трюк.
  - Ты зачем хулиганишь, Дуза? - пожурил её Эйчджи, когда официант, извиняясь перед ними, поднял блюдо и заменил его на другое. - Пытаешься привлечь к нам внимание?
  - Я ставила эксперимент, - гордо ответила она. - Тот молодой человек, ученик профессора, - глухонемой. И я придумала тебе сюжет для романа. Из Древнего Египта до наших дней передаётся тайное знание - как в далёком будущем спасти человечество от страшного зла. Это знание передаётся от учителя к ученику. Чтобы справиться со злом нужно собрать оружие из пяти элементов: огня, воды, земли, воздуха и самого важного - пятого - элемента. Им станет прекрасная рыжеволосая девушка. В минуту опасности она прилетит на Землю с далёких звёзд.
  - Такой трэш можно опубликовать разве что в каком-нибудь бульварном листке, - рассмеялся Эйчджи.
  - Ладно, тогда другой сюжет, - не растерялась Амбер. - В далёкие времена верховный жрец Египта и самая красивая наложница фараона полюбили друг друга. Несмотря на страшную опасность, они встретились, но завистники немедленно донесли об их свидании фараону. Наложница покончила с собой, а жреца и его помощников мумифицировали заживо, наложив на них страшное проклятие - их души не могли попасть в царство мёртвых. Но именно это проклятие позволило жрецу возродиться в наши дни - естественно не обошлось без человеческих жертвоприношений - и теперь он ищет женщину, чтобы вселить в её тело душу своей возлюбленной.
  - Нет, Дуза, этого нигде не опубликуют. Даже самые фантастические сюжеты должны сначала сами прорасти из окружающей нас реальности. Не надо сразу обрушивать на читателя неправдоподобные выдумки. Он должен тебе поверить. Даже если описываешь чудо, постарайся делать это так, как будто речь идёт о самом обыкновенном событии, которое и в самом деле может произойти с каждым.
  
  Вторник, 24 августа 190. года
  
  Со вчерашнего вечера профессор Сауэрман был сам не свой, но никак не мог объяснить себе причину своего дурного настроения. Казалось бы всё шло как нельзя лучше - королева скоро возведёт его в рыцарское достоинство, а его тщательно продуманные выступления перед избирателями сопровождаются бурными аплодисментами, переходящими в овацию. И верхи, и низы чествуют его прямо как спасителя отечества. Конечно, старина Рикки немного испортил ему настроение в четверг, зато потом наконец уволился - скатертью дорожка. Последнее время он совсем от рук отбился, начисто утратив дух коллегиальности.
  К тому же Сауэрман не удержался от маленькой мести - отправил напоследок Рикки палимпсест с древнеегипетским проклятием. Будущий сэр Чарльз не верил в такие штуки, но всё равно ему было приятно слегка поиздеваться над бывшим другом. Рикки такой невежественный, что вряд ли разберётся в истинном содержании папируса, и по гроб жизни будет благодарен другу Чарли, облагодетельствовавшему его таким редким экспонатом из своей коллекции.
  Сауэрман вдруг подумал, что он уже третий раз проделывает фокус с папирусом.
  Когда же был первый раз? Кажется, лет двадцать назад, вспомнил он наконец. Точно, так и есть! Тогдашний завкафедрой, замшелый ретроград, очень не хотел принимать его на только что открывшуюся звёздную позицию - чем-то ему Сауэрман не понравился несмотря на солидный послужной список. Потом завкафедрой пропал без вести, а Чарльза взяли на кафедру.
  Второй раз он подшутил над молодым коллегой, безнравственным либералом, - тот давно подкапывался под Чарльза и к тому же был необыкновенно талантливым учёным. Он и правда мог со временем затмить Сауэрмана, не дав ему возглавить кафедру. Но коллега неосмотрительно ухлёстывал за чужой женой. Когда они оба исчезли, их даже не стали искать - все были уверены, что парочка сбежала в Париж.
  Естественно, всё это были случайные совпадения. Вот если и Рикки окончательно исчезнет, тогда уже стоит задуматься, не скрывается ли за древними проклятиями какая-нибудь научная теория. Может быть получится обернуть эту науку на пользу обществу.
  Пока он раздумывал над естественнонаучными основаниями древнеегипетской магии, в дверь офиса постучали - курьер принёс утреннюю почту. Среди газет и журналов лежало одно единственное письмо. Сауэрман вздрогнул - он узнал почерк Рикки на конверте. Сердце его будто сдавила ледяная рука, он со страхом взял конверт и распечатал его. На стол сразу выпали пять обугленных зёрнышек. Ещё в конверте была записка, но Чарльз с трудом разобрал её - буквы прыгали у него перед глазами. Он понял лишь, что русский щенок - один из учеников Рикки - каким-то образом разгадал тайну папируса и пресёк его действие.
  Древние боги не получили жертвы, и в этом виноват он, Сауэрман. Древние боги не прощали ошибок. Они накажут его. Как же он раньше не понимал этого? В отчаянии он осматривал свой офис в поисках хоть какого-то выхода. Как избежать гнева богов?
  Его блуждающий взгляд обежал книжные полки - десятилетиями он собирал древнюю мудрость, а она не даёт ему даже надежды на спасение. Наконец он уставился на ящик стола, где лежал пистолет - его любимая модель маузера.
  Недавно студенты, знавшие об увлечении Сауэрмана стрельбой, подарили профессору глушитель, чтобы поберечь слух. Они называли его "молчание Максима". Максим старший под старость совсем оглох, испытывая своё оружие, зато его сын - Максим тишайший - изобрёл приспособление для бесшумной стрельбы.
  К Сауэрману вернулось самообладание. Он принесёт жертву богам. Ему помешал глухонемой мальчишка - значит виноват он, а не Сауэрман. Мальчишка за всё ответит. Положив заряженный маузер и глушитель во внутренний карман пиджака, профессор отправился на железнодорожную станцию. Утренний поезд до Лондона отходил через полчаса.
  Когда Сауэрман добрался до гостиницы королевы Анны, на дежурство заступила мисс Джейн - она хорошо знала профессора. Он часто бронировал здесь номера для особо важных гостей университета.
  - Мисс Джейн, вы прекрасно выглядите сегодня, - улыбнулся ей Сауэрман, - надеюсь, вы не слишком пострадали от этой ужасной жары. Хорошо, что она наконец спала.
  - Благодарю вас, профессор Сауэрман. К счастью, у меня было три дня выходных. Последний раз я дежурила в пятницу, а потом уехала на море и неплохо там отдохнула.
  Профессор внимательно слушал её с таким умильным выражением лица, как будто она была его родной дочерью. Какой же он душка, подумала Джейн, никакого чванства и заносчивости.
  - Что я могу для вас сделать, профессор? - спросила она.
  - Ничего, мисс Джейн, очень приятно было с вами поговорить, - ответил он, - я хочу подняться к одному из наших гостей. Помните, я бронировал ему номер в секторе А? У него какие-то проблемы с оформлением документов, и как раз сегодня мне доставили для него важную бумагу из министерства. Бедняга, он так давно ждал её, что я решил сам занести, а не посылать по почте.
  Какой он предупредительный, восхитилась Джейн, как заботится о своих гостях.
  - Конечно, профессор, лифт сектора А прямо и направо. Лифтёр доставит вас на нужный этаж. Очень рада была вас видеть, приходите ещё.
  На прощание профессор одарил её одной из своих сладчайших улыбок. Увидев, как Джейн повернулась к другому клиенту, он сменил направление и двинулся в сектор Е. Лифт уже починили, но он сильно барахлил - постоянно путал этажи. Мастер доставил в подвал шахты новый блок управления, но пока не успел его смонтировать.
  Сауэрман нажал на кнопку 14 этажа. В лифте он был один. Достав из кармана маузер и глушитель, он прикрутил трубку глушителя к стволу. Тяжесть оружия в руке успокаивала его - он не стал убирать маузер обратно в карман. Вряд ли на этаже будут посторонние. В крайнем случае он сунет пистолет за пазуху.
  Он помнил номер квартиры русского ученика профессора Гэндрила - фамилии, адреса и номера телефонов никогда не выветривались из его памяти. Он помнил, что у мальчишки есть сестра. Это даже лучше, если она сейчас тоже дома. Она наверняка помогала брату и виновата ничуть не меньше него. Патронов в маузере хватит на всех. Тогда древние боги точно успокоятся.
  Лифт остановился, Сауэрман открыл дверь и вышел на этаж. Лишь пройдя несколько шагов по коридору, он увидел цифру 7 на стене. Проклятый лифт, выругался он, возвращаясь к шахте. Он открыл металлическую дверь и шагнул за порог.
  Феди в квартире на 14 этаже не было - сразу после завтрака, надев свой лучший костюм, он ушёл в гости к профессору Гэндрилу. Эвелин и Рикки не терпелось узнать о совместном творчестве Лили и Тедди, разрушившем чары проклятого папируса. А Феде не терпелось поговорить с профессором и его женой об их с Лили планах на будущее.
  На диване в квартире Сумароковых в обнимку сидели Маша и Джон. Они сидели там уже довольно долго, но им казалось, что не прошло и минуты. Из этой временнóй аномалии их вывел телефонный звонок. Маша взяла трубку и сквозь рыдания на другом конце провода с трудом разобрала голос мисс Джейн.
  - Да-да, не волнуйтесь, мисс Джейн, мы с доктором немедленно спустимся к вам, - сказала она в трубку. - Разумеется, мы пойдём по лестнице. Будем через минуту.
  Она положила трубку и повернулась к Джону, вопросительно смотревшему на неё.
  - Это дежурная. Кто-то из гостей упал в шахту нашего лифта.
  Через минуту они уже были на первом этаже. Даже если бы дежурная не предупредила их, они всё равно не стали бы пытаться вызвать лифт - так сильно на них подействовало вчерашнее приключение.
  Маша сразу бросилась утешать плачущую Джейн, а доктор подошёл к открытой двери в шахту. Заглянув вниз, он понял, что его помощь здесь не понадобится. На чёрном ящике - это был новый блок управления - лежало тело мужчины в безупречно пошитом костюме. В руке его почему-то был зажат маузер с навинченным на него глушителем. Из ящика торчала тонкая металлическая пластина, похожая на лезвие гильотины - это было крепление для монтажа блока. Ящик и дно шахты вокруг него были залиты кровью, а в самом дальнем углу виднелась отрезанная голова.
  Доктор служил в Афганистане и Трансваале и видел много разных смертей. Некоторые из них тоже были абсолютно случайными - бывало, что дружественный артиллерийский снаряд, не долетев до вражеских позиций, падал на своих, или устаревшая винтовка взрывалась у солдата в руках. Но ни одна из тех смертей, свидетелем которых он стал на войне, не произвела на него такого жуткого впечатления, как эта неожиданная трагедия в фешенебельной гостинице в самом сердце Лондона. Как будто чья-то злая воля устроила здесь кровавое жертвоприношение древним богам.
  Вечером пришёл мастер устанавливать новый блок. Полиция уже увезла труп, но на блоке остались следы крови. Мастер долго возмущался состоянием блока, потом всё-таки смонтировал его - естественно без каких-либо гарантийных обязательств. В Лондоне больше не было таких агрегатов, а ждать доставки из Германии пришлось бы около недели. Однако мастер напрасно волновался - лифт сектора Е идеально проработал ещё тридцать лет и больше ни разу не перепутал этажи.
  
  Тридцать лет спустя
  
  - Так этот лифт до сих пор ездит? - спросила Мура, с удовольствием доедая десерт. - Я хочу прокатиться в нём.
  Она откусывала от эклеров громадные куски, не обращая внимания на брызги крема, летевшие ей на платье.
  - Да, лифт в прекрасном состоянии, - подтвердил Эйчджи, ковыряя ложечкой мороженое. - Я с удовольствием тебя на нём покатаю.
  Дождавшись, пока Мура прожуёт очередной кусок, он спросил.
  - Давно хотел узнать, как тебе удалось удрать от большевиков?
  - Я выполняю задание НКВД, поэтому меня отправили сюда.
  - Эн, Ка, Вэ, Дэ, - Эйчджи медленно повторил незнакомую аббревиатуру. - Что это?
  - Народный комиссариат внутренних дел - да это неважно, они постоянно меняют имя. Это то, что раньше звали ЧК - Чрезвычайная комиссия.
  - А это что? - наивность Эйчджи не знала пределов.
  - Эйчджи, неужели ты не слышал про чекистов? Такие вежливые люди в кожаных тужурках и с маузерами? Молятся на Дзержинского.
  - Мура, я не очень хорошо разбираюсь в советских реалиях. Чем занимаются эти вежливые люди?
  - Политическим сыском. Блюдут идеологическую чистоту, вылавливают контрреволюционеров, вредителей и врагов народа. Как царская охранка. Про охранку слышал?
  - Мура, не запутывай меня, пожалуйста, царская охранка ловила революционеров, а не контрреволюционеров.
  Мура сдалась. Она не знала, как объяснить Эйчджи, что охранка, ЧК, ГПУ и НКВД - это всё одно и то же ведомство с вековыми традициями. Пришлось вместо продолжения ликбеза запихнуть в рот последний кусок эклера.
  - И каких контрреволюционеров ты собираешься ловить в Англии, Мура? - Эйчджи не терял надежды разобраться в принципах работы НКВД.
  - У меня особое задание, Эйчджи, - Мура умела говорить с набитым ртом. - Я должна манипулировать тобой. Чтобы ты создал светлый имидж кровавого советского режима.
  Эйчджи расхохотался так, что чуть не подавился мороженым. Отсмеявшись и откашлявшись, он повёл свою спутницу к лифту сектора Е.
  У Муры был особый дар - или проклятие, это с какой стороны посмотреть. Когда она лгала, многие принимали её враньё за чистую монету. Если она говорила правду, то ей никто не верил.
  Они зашли в лифт. Он был в точности таким, как рассказывал Эйчджи. Только бурые панели заметно выцвели, поручни покрылись царапинами и не блестели, а чёрные номера на кнопках так стёрлись, что их почти не было видно. Мура сама нажала на кнопку 14 этажа - Эйчджи без очков не разглядел бы цифры. Лифт поехал вверх.
  Как только кабина тронулась с места, Мура переменилась в лице. Эйчджи глазам своим не верил - железная леди явно была испугана. Он никогда её такой не видел. Мура прижалась к нему, дрожа от ужаса, и пулей выскочила из лифта, как только он остановился. С минуту они стояли у окна в коридоре - Эйчджи любовался видом на Лондон, а Мура пыталась успокоиться
  - Обратно мы пойдём пешком, - сказала она наконец нетвёрдым голосом.
  - Не бойся, Мура, я выдумал эту историю от начала и до конца, - попытался он развеять её страхи. - Только что сочинил, чтобы тебя немного развлечь.
  - Ты не всё выдумал, - не поверила ему Мура.
  - Давай я перечислю тебе достоверные факты. Всё остальное - мои фантазии. Я действительно знаю Эвелин и профессора Гэндрила, и я видел их в тот понедельник около почтового ящика в компании двух девушек, мужчины, похожего на армейского врача и глухонемого юноши. Но я понятия не имею, был ли в этой компании хотя бы один твой соотечественник - это я сам придумал, чтобы тебе было интересней. Я видел письмо в руках профессора, но разумеется, не мог разобрать адреса. И услышать, о чём они разговаривали я тоже не мог - в ресторане было много народу - громкая речь, смех, звон посуды заглушали звуки, доносившиеся из холла. А на следующий день во всех газетах написали о трагической гибели профессора Сауэрмана - тоже египтолога, заметим - в шахте этого самого лифта. Какая это потеря для нации и всё остальное, что обычно пишут в таких случаях. Конечно, я запомнил это совпадение, хотя оно и было совершенно случайным. Я даже подумывал написать роман о египтологах, но так и не собрался.
  Конечно, не собрался - вместо этого он стал писать романы о Янтарь, которая ушла от него. Писатель посмотрел на предзакатное небо над крышами лондонских домов и в памяти его шевельнулось ещё одно воспоминание:
  - Три дня изнуряющей жары и долгожданная гроза тоже были на самом деле. Я не припомню больше ни одного лета - ни до, ни после - когда бы Лондон превращался в настолько адское пекло. Казалось, что город и его жителей поджаривают на раскалённой сковородке. Первые струи дождя словно вернули нам жизнь - в ресторане сразу открыли окна, и свежий бриз ворвался в зал. Гроза как будто очистила и освободила нас. Я почувствовал, что мир вокруг меня полон любви - я смотрел на людей за соседними столиками и видел, какие они добрые внутри, как хорошо друг к другу относятся, даже если по их лицам так не скажешь. Словно вся природа очнулась и ощутила, что ею движет не слепая борьба за выживание, не битва когтей и клыков, а любовь. Я почувствовал, на один короткий миг, что жизнь - это не просто цепочка нелепых случайностей, в ней есть смысл, гармония,... - он задумался, подбирая точные слова. - Я увидел, что жизнь - это хорошая история, несмотря на весь её трагизм.
  Он замолчал, снова припоминая то удивительное мгновение из прекрасного далёкого вечера. Потом повернулся и окинул взглядом коридор - выкрашенные светлой краской стены с длинным рядом зеленоватых квартирных дверей. Если бы можно было найти среди них дверь в лето 190. года!
  - Ты ищешь их квартиру? - тихо спросила Мура.
  - Нет, конечно, - её здесь нет - я выдумал, будто они здесь жили. Я никогда раньше не был на этом этаже, даже не знал, какого здесь цвета стены и двери, - случайно угадал. Всё, что было на самом деле, я тебе уже перечислил. А всё остальное я сочинил прямо на твоих глазах, Мура, честное слово!
  - Я верю тебе, Эйчджи, но обратно всё равно пойду пешком.
  Писатель просиял. Выходит, он ещё способен рассказывать фантастические истории так, как будто они происходили на самом деле. - Я пойду с тобой, Мура. Когда ты доживёшь до моих лет, ты поймёшь, как тяжело в моём возрасте спускаться по лестницам, но ради тебя я готов на всё.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"