Этот же вопрос час назад, растирая кулаками слёзы и хлюпая носом, он навзрыд задавал маме, мама сказала - месяца четыре. Что такое четыре месяца для четырёхлетнего ребёнка? Ерунда ведь, вся жизнь впереди, а тут какие-то четыре месяца. Но у детей время течёт иначе, чем у взрослых, четыре месяца - это почти до Нового года, долго, очень долго. Но дело даже не в этом.
Он вздохнул и, сглотнув комок в горле, ответил:
- Четыре месяца.
Они стояли в раздевалке своей средней группы детского сада. Шкафчики вдоль стен, на дверках наклеены картинки, у каждого своя. Посередине комнаты две длинные скамейки и одна короткая под окном, вот на ней он и стоял, смотрел промеж цветочных горшков в окно и изо всех своих сил старался не зареветь. Несколько детей стояли за его спиной и тоже молчали. Вчера вечером они расстались с ним обычным, а сегодня утром он пришёл другой. С сегодняшнего дня он для них и для себя самого стал другим - теперь он очкарик.
Две недели назад они с мамой были в поликлинике. В кабинете тётя доктор тыкала указкой в картинки на стене и просила их называть. Он называл лошадок, звёздочки, колечки с прорезями в разные стороны. Смотреть надо было одним глазом, второй прикрывая чёрной пластмассовой пластинкой, этакий кругляш с ручкой. Картинки были расположены строчками, на каждой нижней строчке картинки были мельче, чем на верхней, картинок было больше, и назвать их надо было все. Звёздочки, лошадки и ёлочки он угадывал легко, а вот прорези в колечках на нижних строчках он никак не мог разглядеть. Не то чтобы он их не видел - видел, но где прорези, точно понять не мог, эти прорези как будто убегали от его взгляда, и чем пристальней он всматривался, тем непонятнее было, где они на этом колечке находятся. Тётя доктор сердилась и требовала сказать, где находится прорезь - справа или слева. Когда наступила очередь левого глаза, стало совсем плохо, глаза слезились от напряжения и уже ничего невозможно было разобрать.
Потом на него надели огромные, металлические очки, в которые стали по очереди вставлять маленькие круглые стёклышки, брали их из большого деревянного ящика. Стёклышки в белых и черных оправках лежали в ящике ровными, красивыми чёрными и белыми рядами. Глядя через некоторые стёклышки, мальчик вдруг увидел кабинет и предметы в нём другими, непривычно резкими, угловатыми, появилось множество мелких деталей, которых он раньше не замечал. Наконец через очередную линзу правым глазом он уверенно назвал все картинки, до самых мелких, а вот левым глазом самая нижняя строчка не давалась никак. Потом его положили на кушетку, капнули из пипетки в глаза по капле чего-то щипучего и отправили из кабинета в коридор. Он вышел, уселся на скамейку и стал болтать ногами, глядя в пол, глаза слегка пощипывало и всё происходящее казалось каким-то сном.
Мама вышла из кабинета минут через пять, молча села рядом и заплакала. Он первый раз видел, чтобы мама плакала, да ещё вот так открыто, при всём народе, что сидел у кабинетов и ходил по коридору. Это ещё больше смутило, и он молчал, не зная, как себя вести и что делать. Минут через десять они снова зашли в кабинет, из него в другой - маленький, тёмный, без окон. Тётя доктор светила в лицо яркой настольной лампой в чёрном плафоне, а сама подглядывала за ним через круглое зеркало, которое закрывало её глаз, в зеркале была маленькая чёрная дырка. Его опять отправили в коридор - странно, что в нём стало очень светло, как будто включили все лампочки, хотя дело было днём, а на окно в торце коридора смотреть было невозможно, такое оно было яркое. Наверно, туда светило солнце. Если бы он в тот момент посмотрел на себя в зеркало, то, возможно, увидел бы, что его зрачки стали очень большими, как в темноте у кошки Ксюшки.
Путь домой по ставшему ослепительному, до рези в глазах, миру он не помнил, вернее, помнил только то, что пытался идти с закрытыми глазами, мама вела его за руку, а он поминутно спотыкался.
Потом атропин в глаза ему будут капать каждый год - всегда летом, чтобы не мешать учёбе. Из-за этого в восьмидесятом году пришлось пропустить полное солнечное затмение. Он долго к нему готовился, у ребят выменял чёрное стекло от маски сварщика, чтобы сквозь него посмотреть на это редкое астрономическое явление. Но именно в этот день его опять повели к офтальмологу и там, как всегда, накапали в глаза этой гадости - смотреть на солнце теперь было невозможно, даже сквозь чёрное стекло.
Сегодняшнее утро было ужасным - его заставили надеть его первые очки. Он упирался как мог, он ревел и кричал, его пытались успокоить всей семьёй и обещали, что это ненадолго и когда зрение исправится - очки он снимет. А он просил, чтобы это "недолго" ему разрешили не ходить в садик и сидеть дома. Всё было напрасно, родители были непреклонны, ему пришлось надеть эти неудобные, некрасивые, трущие переносицу и уши очки с толстыми стеклами и выйти в мир.
Глава 2
Казалось бы, ну и что такого? Подумаешь, надели на ребёнка очки, попереживает и привыкнет, и все кругом привыкнут. И это верно, но в любом деле есть маленькие нюансы, такие мелочи, из которых, если верить мудрым людям, и сложится жизнь.
На дворе семьдесят третий год, оптик в каждом дворе, как сейчас, не было. Оптика была на район одна, детских оправ было мало, а линз на плюс семь не было в наличии никогда, их надо было "заказывать". В результате сделать новые очки по времени стоило недели две, быстрее не получалось. Да и чтобы заказать и получить, кто-то из родителей должен был два раза отпроситься с работы, чтобы съездить в оптику. Это всё хлопоты, да и деньги тоже. А очки на маленьком ребенке долго не живут, они ломались постоянно. Был случай, когда утром надел новые, а после обеда они уже были разбиты вдребезги. Мама в тот день сильно поругалась с воспитательницей, а что та могла сделать? Дети играют, кубарем катаются с ледяной горки, кто там кого толкнул, кто на что наступил - поди разберись.
Дома за разбитые очки не то чтобы сильно ругали, скорее корили, ведь надо быть осторожным. Очкарик не сам себя толкнул и не он на свои очки, уже самостоятельно катящиеся с горки, наступил, но виноват-то он. Он виноват в том, что, как все, полез на горку, виноват, что толкался на лестнице, как все, и очки улетели со второго этажа на первый. Он виноват, что выкрутился винтик, на котором держалась дужка, очки упали на асфальт и пусть не разбились, но крохотный винтик найти было нереально, а от других очков винтики к этой оправе не подходили. Надо быть осторожным, чтобы не ходить виноватым.
Становиться осторожным приходилось и без родительских причитаний: очки - вещь очень неудобная, особенно зимой, но всё-таки необходимая. Очкарик быстро к ним привык, и если вдаль без очков он видел вполне себе неплохо, то смотреть на что-то вблизи без них было мучительно, минут через пятнадцать глаза от напряжения уставали и начиналась головная боль. Поэтому очередные разбитые очки, пока новые закажут да пока их сделают, приходилось как-то склеивать лейкопластырем или изолентой, скручивать отдельные части проволокой, это если стекла были целы и не сильно поцарапаны. Выглядело это ужасно, сидело на носу криво и обязательно разваливалось. Очкарик становился осторожным. В те времена среди детей было убеждение, что все очкарики трусы: нет, они не трусы - они осторожные.
Глава 3
Наш очкарик тоже становился осторожным. Он не лез в детские свары, кучу-малу и прочие коллективные активности, где все весело толкаются и в разные стороны летят шапки, варежки и прочие предметы детского обихода. На горку он полезет, но позади этой толпы визжащих, которые решили, что тот, кто залезет на горку первым, тот и Чапай. С горки на ногах он тоже скатится не хуже других, но когда рядом не будет того, кто может толкнуть или поставить подножку. Потому что если Вадик нечаянно разбил очкарику очки, виноват будет не Вадик, а очкарик. У очкарика дома будут неприятности, да и вообще жизнь очкарика без очков не сахар, но это ладно, к этому он уже привык - хуже всего то, что будет ещё и очень обидно.
Обидно, потому что этот условный Вадик был мелкой, но уже шпаной, и разбив, даже по неосторожности, чужие очки, он чувствовал себя героем, хвастался этим и органически понимал, где теперь у всех очкариков слабое место. Разбей он хоть десять пар очков, ему за это, по большому счёту, ничего не будет, а очкарику будет плохо каждый раз. Шпана - это такая порода людей с повадками санитаров леса, охотящихся на старых и больных. Завидя очкарика, шпана не могла остаться к этому факту равнодушной, так как, по их понятиям, очкарик неполноценный. Ей, шпане, надо было обязательно позадираться и желательно спровоцировать драку, потому что каждый шпанёныш знает, где у очкарика слабое место, а не ударить в слабое место - это, по их понятиям, неправильно. Цель шпаны не побить очкарика, драка для них дело обычное и неинтересное, дерутся они за вещи серьёзные - место в шпанянской иерархии, потом за "телок" будут драться, за доходное место, а очкарика надо унизить. По-бырому сломать ему очки и убежать, а потом неделю в своей стае рассказывать, как вломил тому очкарику и как у него стеклышки в разные стороны на километр разлетелись. Поэтому "благодаря" очкам очкарику пришлось вырабатывать специфические навыки, избегать драк, не водиться со шпаной, уметь "отъезжать" и на словах "расходиться" со всякой мразью.
Но и обычные дети тоже, бывало, старались, особенно если находился коллективный повод. Однажды его класс повезли в ТЮЗ. Дело, в общем, обычное, если бы не название постановки, а пьеса называлась "Привет, очкарики!". Пьеса была дурацкая: что-то про девочку, которая сняла очки и хотела их положить на парту, а "добрые" одноклассники подсунули банку с краской, куда она свои очки и погрузила. Ерунда полная: если человек не видит перед носом большую банку с краской, то он слепец и очки ему вообще не нужны. Театр большой, выбежав в антракт в фойе, толпа галдящих школьников, как сейчас бы сказали, "заряженных на тему", увидела очкарика и решила с ним поздороваться. "Привет, очкарик!" за пятнадцать минут антракта он услышал раз сто, в конце концов ему пришлось снять очки, спрятать их в карман и не доставать, пока не ушли из театра.
Сейчас к очкарикам другое отношение. К сожалению, в нынешние времена детей-очкариков много, а тогда их было мало. В школе на два параллельных класса очкарик был один, а когда учились во втором классе, он был один на всю начальную школу - на первые, вторые и третьи классы. Только в третьем классе к ним пришел новый мальчик Мишка, тоже очкарик. Мишка стал первым другом.
Глава 4
Годы шли, очкарик рос - рос, как все пацаны того времени, гонял на великах и мотоциклах, лазил по сараям, прыгал с крыш, мастерил пугачи, самострелы и взрывал разнообразные бомбочки. Он не был трусом, но он вырос осторожным, неконфликтным. Не искал по вечерам приключений на свою голову в соседнем районе, не дрался из-за девочки на дискотеках, не шманал мелочь по карманам у салабонов. Было даже время, когда школьная близорукость скомпенсировала врождённую дальнозоркость и очкарик несколько лет прожил вообще без очков, сходил в армию, где на удивление неплохо стрелял из автомата. Но работа с мелкими электронными компонентами вынудила вспомнить про очки - сначала для работы, а потом и для постоянного ношения тоже.
Советская электроника, самая электронная в мире, скончалась вместе с советской страной. Весь мир превратился в рынок, очкарик тоже пошёл в бизнес. Бизнесмен из него получился не самый успешный. Точнее, поначалу, пока рынки формировались и всем хватало места, всё было весьма неплохо. Но с годами конкуренция возросла, для выживания стало жизненно необходимо конфликтовать, толкаться с конкурентами и пинаться с партнёрами. Он же пытался договориться и выстроить отношения. Своих подчинённых тоже надо было плющить, выводить их из зоны комфорта, чтобы они хватали больше и кидали дальше, а он это делать не хотел, да и не умел, не научился когда-то "щемить" людей. Может быть, если бы в детстве очкарик потолкался с соперниками на хоккейном корте, а не зачитывался выдумками Ефремова, Стругацких и прочих советских фантазёров про всечеловеческое трудовое счастье, где все поголовно друзья, товарищи и братья, возможно, дела сложились бы как-то иначе, но очкариков в хоккей не брали и в бокс тоже.
Глава 5
- А долго тебе их носить?
В тишине девчачий голос прозвучал тревожно и сочувственно.
Он вздохнул и сглотнув комок в горле ответил:
- Четыре месяца.
***
С того утра прошло больше полувека. У очкарика всё сложилось неплохо: любимая и любящая жена, хорошие дети, на хлеб с маслом хватает. Он даже исполнил совсем несбыточную мечту детства - полетал за штурвалом самолёта! В лихие 90-е деньги даже очкарикам приоткрывали тропинку в небо.
А недавно очкарик сходил на обследование в центр "Микрохирургия глаза". Дяденька доктор, который очкарику годится в сыновья, посмотрев на анализы, объяснил: так, мол, и так, все проблемы из-за того, что ваше глазное яблоко отличается от нормального на один миллиметр. А потом предложил сделать операцию по замене хрусталиков: если поставить какие-то мультифокальные, то зрение станет стопроцентным на обоих глазах что вблизи, что вдали, очки будут не нужны, совсем!
Один миллиметр! Какой-то один, маленький, один микроскопический миллиметр! Если бы не он, многое могло бы пойти по-другому. Хорошо, что наука и техника дошли до этого. Можно снять очки, но можно ли перестать быть очкариком?!
***
- А долго тебе их носить?
В тишине девчачий голос за спиной прозвучал тревожно и сочувственно.
- ...