Одиннадцатое мая семьдесят девятого года. Солнечный тёплый день, в школе событие - приехал фотограф! Девочки в белых бантиках и фартучках, мальчики причёсанные, и у всех отглаженные пионерские галстуки. У тех, у кого они были. У меня не было. Я оказался недостоин быть в те дни пионером. Приехал бы фотограф дней через десять, после девятнадцатого, я бы, наверно, тот случай позабыл, как позабыл многое из той поры. Правда, что именно я позабыл, уже не узнать. Но каждый раз, глядя на эту старую фотографию, вспоминаю тот случай.
Как бы то ни было, в школьный двор натаскали длинных скамеек из спортзала, составили из них горку в три уровня, и по очереди начали все классы фотографировать. Когда дошла очередь до третьего "Б", меня поставили на самый верх, вторым слева. Передо мной, на втором ряду, стояла Светка, на фото заметно, как я пытаюсь спрятать свою безгалстучную грудь за её голову, но не получается.
Бурные были времена! Впрочем, когда в моей жизни они были спокойными? Союз ввёл войска в Афганистан - разыгрывалась очередная партия в "Большой игре", начавшейся ещё в девятнадцатом веке. Через восемь лет, призываясь в Советскую армию, я вполне мог в этой партии успеть "поиграть", но пронесло. Страна готовилась к московской Олимпиаде, буржуины этому всячески мешали и гадили, через тридцать четыре года всё повторится на сочинской как под копирку. А ещё через неделю, девятнадцатого, будет День пионерии, и меня в эти пионеры наконец-то примут. В День пионерии принимали всех... отстающих. Ребят же, учащихся хорошо и ведущих себя примерно, в пионеры принимали досрочно - двадцать второго апреля, в день рождения Ленина. И с этой даты почти месяц класс визуально был поделён на две части: успевающие и примерные - и остальные, недостойные.
В моей школе начальные, октябрятские, классы учились на первом этаже, для них был свой вход в школу и своя раздевалка, а с четвертого класса все перебирались наверх, на второй этаж, там учились пионеры и комсомольцы. Приём в пионеры был чем-то вроде смены статуса, переходом от совсем детства в детство зрелое, можно даже сказать, в младшую юность.
Но как я оказался среди недостойных на досрочное принятие? Почему я месяц проходил в "беспартийных"? Быть каким-то маленьким октябрёнком, когда одноклассники уже пионеры, было обидно. Красную звёздочку с золотым профилем маленького кудрявого Володи Ульянова я снял и этим формально с октябрятской организацией расстался. Так получилось, что поражение в детско-политических правах я заработал не от недостатка ума, а от его излишка в одной из наук. Наука эта была физика, точнее, её раздел - электропроводность. В третьем классе её, конечно, не изучают. Но я кое-что уже знал. В отличие от нашей учительницы начальных классов и моей мамы.
Учился я хорошо, четвёрки и пятёрки, поведение всегда примерное, ну а что ещё ждать от очкарика, которому в начале первого класса отец сказал, чтобы после школы он обедал-отдыхал, но в два часа обязательно садился за уроки? Я так и делал: всегда ровно в два часа садился за домашку. А ещё отец, как-то ковыряясь по мелкому ремонту в розетке, сообщил, что ток по одному проводу не течёт и ударить не может. К тому времени пальцы в розетку я, конечно, уже засовывал, и как кусается сердитый "дядя ток", знал прекрасно. Такие знания, в отличие от большинства других, усваиваются с первого раза, повторение не требуется.
Конечно, когда я вырос, выучился, то узнал, что "дяде току" и одного провода бывает вполне достаточно, роль второго может сыграть всё что угодно - хоть батарея отопления, хоть сырая земля. А если ток совсем рассердится, так провода ему вовсе не нужны, молнии без них летают.
Прошу тех, кто этот текст прочитает, - никогда не делайте того, что сделал я.
Тютчев писал: "Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся..." Вот и мой отец предугадать не мог, как его слово в моей голове отозвалось.
А тогда я получил новые знания, запомнил их и даже применил на практике. Ведь подтверждать теорию практикой - это и есть научный способ познания мира. А наука - двигатель прогресса! Мы все это знали и все были за прогресс. Правда, попутно пришлось узнать, что в мире существует ещё и иррациональная реакция окружающих на некоторые твои действия, вполне безопасные с научной точки зрения. На маленьких познавателей мира она может воздействовать сильно, и в силу своей природы - тоже иррационально, вплоть до "ремнём по известному месту".
Гром грянул в конце зимы. Надо оговориться, что зимы в те далёкие времена были не чета нынешним. Тогда выше были не только деревья, но и сугробы. Снега выпадало много, к концу зимы в некоторых местах заборы полностью скрывались под намётами. В таких снежных "барханах" мы копали пещеры, бывало, в них стояли в полный рост. Как я писал выше, у младшей школы был свой, отдельный выход на улицу. Вернее, не на улицу, а в узкий переулок, который отделял школу от нашего же в прошлом детского сада. Садик был огорожен забором, доверху засыпанным снегом. Дворники, один со стороны садика, другой со стороны проулка, забор этот снегом завалили, получился длинный снежный вал. А над ним висели электрические провода. Натянуты они были слабо, в результате чего провисали сильно. Не так, чтобы с земли до них кто-то мог дотянуться, но если залезть на снежный вал - то запросто, даже ребёнок.
На продлёнку я оставался редко, но в тот день, как назло, случилось. На продлёнке нас выводили гулять. Зима... Одежды много, в раздевалке куча-мала. Кому шарф завязывают, кто варежки потерявшиеся ищет. Я толчеи никогда не любил, быстро оделся - и на улицу. А там что делать? Торчать на крыльце, ждать пока всех оденут, соберут да выведут... Я и полез на этот сугроб, а над ним провода, только руку протяни... Я и протянул. Не спрашивайте зачем... Просто по тому что мог, мог и протянул!
Дальше представьте ситуацию, какой её увидела учительница, открыв дверь. А увидела она ужасный ужас. Ученик, за которого она, вообще-то, отвечает, прыгает на снежном сугробе, что-то кричит другим детям, размахивая одной рукой, второй ухватившись за электрический провод. Провода там висели не просто так, они были под напряжением, это все знали.
От крика учительницы меня, изображавшего висящего на лиане шимпанзе в валенках, со снежного бруствера как ветром сдуло. Она почему-то в один миг передумала вести нас на прогулку, загнала всех в школу, заставила переодеваться обратно. Меня заперла в пустом классе, словно я мог сбежать и опять, почуяв "зов джунглей", повиснуть на проводе. Побежала в учительскую звонить моей маме. Мама примчалась уже перепуганная, а узнав подробности, тоже пришла в крайне возбуждённое состояние, словно электрон, проглотивший фотон. Долго они тогда на меня своё возбуждение спускали: кричали, стыдили, пугали, требовали извинений и "чтобы больше никогда-никогда и ничего подобного". А я никак не мог понять, за что они на меня так сильно злятся? Вот за что? Я ничего плохого никому не делал. Я держался за один провод, за один! Это не опасно, ведь ток по одному проводу не бежит! Я же вот... живой, здоровый, значит, я прав! За что извиняться? Я тогда сильно не согласился с оценкой моих действий.
Сколько потом в жизни было таких случаев... не сосчитать. Ведь всегда найдутся люди, с которыми ты не согласен, ну или они с тобой. Этих несогласных тьмы, и их можно даже классифицировать, например, так:
одни не согласны с твоим решением, поступком потому, что у них есть другой, но обоснованный вариант. На их опыте вполне может случиться, что в каком-то случае условные гвоздь лучше завернуть отверткой, а шуруп забить молотком. Это ими проверено, и ты можешь проверить. Такое несогласие несёт в себе рациональное зерно, оно помогает выбрать оптимальное решение, воспользоваться чужим опытом, быстрей достичь цели;
а другие не согласны, просто потому что не согласны. Мне думается, такое несогласия - это идеология, а в своём максимуме - даже религия. Она может быть направлена на людей, на идеи, на целые государства и народы, на вкусы и запахи - на что угодно. Можно быть вообще недовольным всем, в принципе.
Теоретически должна быть и другая крайность - иррационально со всем согласные. Хотя согласиться со всем, что происходит в этом мире, искренне признать его совершенным - кто может? Пока таких не встречал.
Если посмотреть ещё глубже, то все мы состоим из рационального знания и иррационального, более всего заметного, несогласия. Согласие тоже есть и много, но его обычно не замечают, хотя именно оно в человеческом общении есть самая необходимая и важная часть.
Я сам из-за того случая стал несогласным. В восемьдесят третьем мне исполнилось четырнадцать и из пионерии я автоматически выбыл по возрасту. Весь учебный год удивлял комсорга класса своим упорным нежеланием вступать в комсомол. В восьмом классе политическим саботажем я мстил за несправедливость, пережитую в третьем.
Но к концу учебного года комактив при поддержке педсостава насел на меня основательно, я своей несознательностью отчётность, им, видите ли, портил. Пришлось вступать. Пару дней учил устав, про демократический централизм и чего у комсомольцев больше - прав или обязанностей. Принимали меня не буднично в школе, а повезли в райком комсомола, там параллельно какое-то мероприятие было, народу в зал набилось, принимали торжественно. Получил комсомольский билет, значок - и домой. Помню, день был тёплый, остатки снега, не по сезону выпавшего накануне, стремительно таяли. Лужи везде, ручьи по дорогам - и я в начищенных туфлях и наглаженных брюках скачу по всему этому весеннему распутству. Ну да, двадцать второе апреля - день рождения Ленина. В отличие от третьего класса, никакого восторга по случаю приёма в организацию не испытал.
Но вернёмся в семьдесят девятый. За поведение в третьей четверти мне влепили "неуд" и досрочно в пионеры не приняли. Ну и ладно. В апреле, когда досрочников принимали, это всё было так... не по-настоящему. А в мае праздник, настроение и погода лучше, вместе с галстуком мне на шею ещё пионерский барабан повесили. Вот так!
А за голые провода браться руками никогда не надо, даже за один.