Наш договор был написан не на бумаге, а в земле обетованной. Он входил в мою жизнь не через дверь, а через окно, по железной пожарной лестнице. Небольшой, возрастом всего в три-четыре месяца, он появился как призрак и остался гостем. Он ел из моих мисок, спал на моём кресле, дышал одним со мной воздухом. Но стоило нам встретиться за пределами нашей общей комнаты - на асфальте двора, у подъезда - его кошачьи зрачки становились стеклянными и пустыми. Он смотрел на меня, как на любого другого прохожего. Он меня не узнавал.

Это не было трусостью или безразличием. Дома он мурлыкал, терся о ноги, позволял чесать за ухом. Его уходы тоже были частью ритуала - не побег, а деловая отлучку. Он уходил тем же путём, на подоконнике всегда оставались следы лап - знаки его двойного гражданства. Но на улице наше знакомство аннулировалось. Я протягивал руку - он отступал. Я звал его тем именем, что дал ему в четырёх стенах - его уши не дёргались. Он отворачивался и начинал вылизывать лапу с видом полного отсутствия исторической памяти.

Я думал, он предаёт. Пока не понял: он не предавал. Он был абсолютным хранителем контекста.

Для него не существовало меня как неизменной сущности. Существовали две отдельные вселенные, и в каждой из них у него был свой я. В одной - "Тот, у Кого в Комнате". Объект, ассоциированный с теплом, едой и покоем. В другой - "Уличный Двуногий 2". Часть ландшафта, не имеющая права на интимность.

Его уличное не-узнавание было не забывчивостью, а высшей формой верности нашему договору. Он защищал святость нашего союза, ограждая его от смешения с внешним миром. Признай он меня на улице, он разрушил бы магию комнаты, впустил бы в неё хаoс улицы. Он был жрецом нашего частного культа, и его обязанностью было строгое разделение миров.

Биологически это явление известно как "контекстуально-зависимая память". Мозг кошки (и человека) тесно связывает воспоминания с обстановкой, в которой они были получены. Запахи, звуки, освещение в квартире создавали уникальный нейрохимический паттерн, в который был "вписан" мой образ. На улице этот паттерн полностью менялся. Я пах по-другому (уличные запахи перекрывали "домашний" след), выглядел иначе (на другом фоне, при другом свете), и главное - я был вне контекста угрозы. Дома я ассоциировался с безопасностью и едой. На улице любой крупный объект (человек) - потенциальная опасность. Его мозг, руководствуясь древними инстинктами, разделял эти реальности, чтобы выжить.

Таким образом, его уличное не-узнавание было не забывчивостью, а высшей формой верности нашему договору, предписанной ещё и нейробиологией. Он защищал святость нашего союза, ограждая его от смешения с внешним миром, потому что его мозг был запрограммирован на такое разделение. Он был жрецом нашего частного культа, и его лимбическая система была тем самым храмом, где обитал мой "домашний" образ.

Мы испытываем нечто подобное, сталкиваясь с коллегой или врачом в отпуске, в супермаркете. На мгновение мы теряемся - кто этот человек вне своего профессионального контекста? Нам требуется усилие, чтобы "узнать" его, то есть - восстановить в памяти его роль. Это тоже работа контекстуальной памяти, только у нас префронтальная кора может перезаписать инстинктивный сигнал. Он же, как существо с более сильной зависимостью от средовых триггеров, подчинялся ему беспрекословно.

Я перестал звать его на улице. Наши уличные встречи превратились в молчаливые спектакли отчуждения, в которых мы оба следовали древней биологической программе. Я проходил мимо, делая вид, что не знаю его. Он, в свою очередь, делал вид, что не знает меня. И в этой взаимной игре была странная, почти священная полнота. Потому что вечером, когда я возвращался домой, на подоконнике уже сидела тёмная фигурка. И стоило мне открыть окно, как он впрыгивал внутрь, и в его зрачках снова зажигался свет узнавания, запускаемый знакомыми запахами и очертаниями. Он возвращался "домой" - в ту единственную среду, где нейронные пути позволяли мне для него существовать. И в этом возвращении было больше подлинной близости, чем в тысяче уличных приветствий, потому что оно было честным соглашением между нашей дружбой и его природой.