LI. Психотерапевтическое значение вопроса о смысле жизни
LII. Метафизические основы психоанализа
LIII. Философская формула любви
LIV. Природа не лжёт
LV. Об умном сомнении
LVI. Понятие 'Бог' в контексте философской метафизики
LVII. Невыразимое подвластно ль выраженью?
LVIII. Эмпириомистицизм
LIX. Перевоплощение душ: трансмиф и реальность
LX. Философия - не рефлексия. Философия - это мы.
LXI. Космосинергийные азы морали и права
Заключение
Список цитируемых работ
XXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXX
Введение
Здесь мы пока только вскользь
коснёмся тех основополагающих установок,
на которых, по нашему представлению,
надлежит базироваться философски ценностной мысли
В 2019 году институт философии РАН отмечал своё двухсотлетие. В честь торжественной даты был объявлен конкурс философских работ на тему 'О пользе и вреде философии для жизни'. Тема интересна как её глубинными смыслами, так и своей предысторией:
В 1850 году министр просвещения П.А.Ширинский-Шахматов, принял решение закрыть философские кафедры в университетах Российской империи, аргументируя своё решение тем, что польза от философии никем пока не доказана, а вред от неё возможен. Не факт, мол, что философия научит вас мудрости, хотя и декларирует своё стремление к ней. Другое дело науки - там, действительно, всё как-то более определённо и ясно. Может ли философия быть наукой в строгом значении слова? Тоже вопрос.
Убеждение, послужившее отправным пунктом наших размышлений, состоит в том, что науки призваны дарить истины, идеалы и знания, которые могут и должны разделяться всеми представителями умственного мира, только в этом случае заслуживая своего философского признания и названия фундаментальных (классических, общечеловечески ценностных). В современную эпоху развития человеческой культуры миропонимания и мышления всё более заслуживающим доверия поставщиком в достаточной мере надёжных (и потому наиболее востребованных умственным миром) знаний являются конкретные науки. Одним из свидетельств данного обстоятельства становится непрестанно углубляющийся процесс системной дифференциации (специализации) научных знаний, сопровождающийся возникновением всё новых относительно самостоятельных дисциплин.
Ключевыми здесь оказываются слова 'системной' и 'относительно', которые говорят о том, что глубоко специализированный характер конкретно-научных знаний не препятствует концептуально целостному осмыслению происходящих во Вселенной событий. Но для того, чтобы подтвердить собой этот вывод, философия не должна оставаться чисто спекулятивной, т.е. настолько отвлечённой, чтобы не предполагать теперь уже реально существующей для её представителей возможности опираться в своих метафических изысканиях на современную физическую космологию и другие конкретные науки. Каждая из конкретных наук, несомненно, способна внести свой позитивный вклад в развитие космогенетически целостной картины Мира, а, значит, и самой культуры философского единопонимания всего происходящего во Вселенной. В том же смысле говорится у нас о грядущей 'космологизации' человеческого со-знания, освещающей путь к идеологическому взаимопониманию между людьми, фактическое отсутствие которого в наше время оказывается всё более ощутимым препятствием гуманистического оздоровления, а, значит, и самосохранения человеческой конкретно-видовой культуры познания, сознания и самой жизни.
Возможно, в силу предубеждений, трациционно побуждающих воспринимать философию в свете человеческих умонастроений глубоко личностного характера, современные исследователи фундаментальных основ человеческого миропонимания не решаются отдать должное физической космологии 'Большого Взрыва', которая, несомненно, способна служить в достаточной степени надёжным ориентиром такого рода исследований. Представляется недоразумением, что космологическая картина 'Большого Взрыва', дарящая возможность ретроспективного видения Вселенной, начиная с первых мгновений её возникновения, по-прежнему не играет определяющей роли в процессе мировоззренческого становления философской культуры научного знания. Между тем, речь идёт о возможности, пренебрежение которой неизбежно затрудняет достижение научным сообществом взаимопонимания (консенсума) относительно сущностной (глубинной, космогенетически обусловленной) природы конкретно-видовых (общечеловечески и общенаучно ценностных) начал естественноисторического развития этой культуры. И в этом смысле задача философско-мировоззренческого фундаментализма (гуманизма, позитивизма, рационализма и т.д.) вырисовывается вполне отчётливо, - необходимо доказать, что в конструктивной, т.е. в эвристически (онтологически, гносеологически, акмеологически, этически, персоналистически и во всех других отн.) перспективой культуре познания нет места для философско-теоретических разногласий по поводу определяющих (основополагающих) установок, законов и целей её естественноисторического развития. Основополагающие (философско-метафизические) начала той культуры миропонимания и сознания, которая по праву заслуживает название фундаментальной (научной, классической, эвристически продуктивной) незыблемо вечны и безальтернативны. С ними не поспоришь, поскольку они всегда имеют в виду одно - космогенетическую обусловленность всего происходящего во Вселенной.
Таким, по крайней мере, представляется положение дел в свете современной физической космологии Большого Взрыва, которая на сегодняшний день признаётся учёными одной из наиболее перспективных в эвристическом отношении; хотя отсюда и не следует, что ей и далее, навеки суждено оставаться безальтернативно ортодоксальной. Эвристически безальтернативной представляется не столько сама физико-математическая модель эволюционирующей Вселенной, сколько тот космогенетический (а, значит, и философско-методологический, метафизический, онтологический, синергетический, общенаучно значимый) принцип всеединства, который она в достаточной степени наглядно собой иллюстрирует. В соответствие с этим принципом во Вселенной не происходит случайных событий, всё происходящее детерминистически жёстко обусловлено своей космогенетической предысторией, в том числе возможность философского (научного) позитивизма (здравомыслия), а также общенаучной аксиоматизации человеческих знаний и само понятие о них.
Так, первая из аксиом, лежащая в основании современной космологически или, точнее, космогенетически зрелой метафизики, гласит, что всё существующее оказывается, в конечном счёте, закономерным продуктом универсального эволюционизма, обуславливающего развитие вселенского пространства-времени на всех его уровнях, как микроскопических, так и глобальных. В свете ортодоксальной космологии не только достоверным, но и аксиоматически самоочевидным представляется тот факт, что никакой иной самодостаточно фундаментальной философии или науки, кроме той, которая призвана служить формированию (прояснению, уточнению, дополнению и развитию) космогенетически целостной картины Мира нет и быть не может. Философия фундаментальна лишь в той мере, в какой она справляется со своей космогенетически предзаданной функцией гуманистически (коммунистически, общечеловечески) ценностного миропонимания (со-знания), непрестанно пребывающего в процессе общенаучного, а, значит, и конкретно-научного (онтологического, гносеологического, методологического, синергетического, акмеологического, социологического, этического, эстетического и т.д.) становления и развития.
Всё есть продукт космогенеза, в том числе человеческие знания, органическая целостность которых определяется их космогенетически обусловленной способностью благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Иначе говоря, философское (воистину фундаментальное, общенаучно ценностное (метафизически, онтологически, гносеологически и во всех других отношениях окончательное) определение понятия 'знание' означает существование космоэволюционно сложившихся условий, благоприятствующих развитию жизни во всём конкретном разнообразии органично присущих ей форм и потребностей. Причём в случае с человеческой конкретно-видовой культурой жизни космогенетически обусловленное разнообразие естественных для неё потребностей находит своё закономерное выражение в глубоко дифференцированном (специализированном) характере современных научных знаний, которые, однако, не являются настолько разрозненными в космогенетическом (гносеологическом, психофизическом, нейрофизиологическом, акмеологическом или любом другом) отношении, чтобы не предполагать уже не просто 'органически' или 'функционально' (как у прочих видов животного мира), но и по определению присущей им способности благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. В отличие от других животных, человек способен отдавать себе достаточно последовательный (во всех отношениях) отчёт о космогенетически обусловленной (конкретно-видовой, функциональной, органической) целостности своих знаний.
Метафикам онтологически (гносеологически, логически, герменевтически) допускаемая ими возможность в каждое из понятий языка науки вкладывать один и тот же предельно широкий, всеобъемлюще целостный, недуально-диалектический, общенаучно содержательный смысл говорит о том, что всё существующее является 'по большому философскому счёту' закономерным продуктом космогенеза. Поэтому именно процессом космогенеза, а не различиями, проводимыми языком науки между понятиями, вещами и отношениями воспринимаемой человеком действительности, определяется истинный смысл его познавательно-теоретической деятельности. Воистину определяющее (первопричинное) в определениях не нуждается, всегда предполагая собой, суть, одно - космогенетически обусловленную сущность всего происходящего во Вселенной. В том числе самого человеческого познания, которое, поэтому, возможно признать эвристически (философски, общенаучно) продуктивным и ценностным (или, иначе, позитивным, рациональным, системным) единственно в смысле необходимости для него опираться на космогенетически целостное представление о Мире. Метафизикам, располагающим такого рода Представлением или Понятием, гораздо проще, по сравнению с другими представителями науки находить 'общий язык', опираясь при этом на тот недуально-диалектический код философского взаимопонимания и здравомыслия, который возвышает мировоззренческое значение позитивного, т.е. конкретно-научного знания.
Здесь речь идёт о том философско-метафизическом здравомыслии, которого явно недоставало, основоположникам позитивизма, что нашло выражение в убеждённом отрицании ими как метафизики, так и первопричинной обусловленности всего происходящего во Вселенной. Надо сказать, что сам Конт в силу философской незрелости своих представлений (о понимании, знании, науки, логики, здравомыслии, социальном прогрессе и т.д.) никогда не придавал особого значения тому 'само собой разумеющемуся' факту, что его 'позитивистские' представления тоже предзаданы ему космогенетически (детерминистически) основательным образом. Следовательно, они тоже пропитаны духом эпохи и конкретного историзма. Поэтому далеко не случайно мы имеем теперь возможность, вслед за Б.Г.Соловьёвым, заметить, что в этих представлениях 'заключается то существенное, что позволяет нам оценивать Конта не только как родоначальника позитивизма, но и как 'характерного' выразителя современной культурной традиции' (237, IX).
Философского сомнения заслуживают прежде всего те критерии истины и здравого смысла, на которые, в соответствие с этой традицией, опирается, в том числе гносеология Конта. ''Здравый смысл' Конта, - замечает по данному поводу Б.Соловьёв, - это здоровый, немного наивный, взгляд на происходящее, взгляд, не 'замутнённый' сомнением в самом себе, в своей способности адекватно передавать увиденное, не уставший ещё от печали и опасности. Это взгляд - взгляд молодости, которая не слишком сомневаясь в том, что она всё разрешит и всё поймёт, упраздняет сомнения, традиции, усталость предыдущего поколения. То, что со временем и этот взгляд потускнеет и станет более 'мудрым', более 'понимающим', мы видим на примере 'позитивистов', второго и третьего поколения, у которых всё оказалось не так просто, не так однозначно. Но это - потом. Взгляд Конта - взгляд родоначальника, и потому не сомневающегося в своей правоте человека' (237, IX).
Истинно философское здравомыслие отнюдь не исключает собою сомнений в реальной достижимости тех гуманистически (коммунистически, общечеловечески) ценностных идеалов науки, со-знания и общественно-исторического развития, которые по праву заслуживают название вековечно актуальных (суператтракторных) движителей прогресса. Тем не менее, оно не позволяет оспаривать тот, по-существу, аксиоматически самоочевидный факт, что в соответствие со своими естественными, космогенетически (общенаучно: метафизически, онтологически, гносеологически, идеологически, социологически, концептуально-теоретически, эмпирически, практически и во всех других отношениях) выверенными началами (идеалами, законами, установками, принципами) вся воистину позитивная деятельность представителей гуманистически зрелых сообществ (в том числе научных) изначально и вечно подчинена органично присущему им стремлению к достижению коллективной удовлетворённости собственным образом мыслей и самой жизни. Нет никакой другой, более высокой цели, определяющей естественноисторическое предназначение философии, науки и человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом. Любое рассуждение, уверенно претендующее на значение философски здравого (космогенетически, гуманистически, мировоззренчески и во всех др. отношениях состоятельного) не может не предполагать собой этой цели. Рассуждения о науке тоже, разумеется, не составляют исключения, и с позиций гуманистической философии могут быть признаны рациональными, полезными для жизни или истинными лишь настолько, насколько полно они удовлетворяют собой самих представителей научного сообщества, благоприятствуя достижению ими взаимопонимания (консенсума, единого мнения) в отношении этого исследуемого ими феномена.
'Под наукой, - замечает В.Канке, - обычно понимается совокупность дисциплин, получающих высокую оценку у современного научного сообщества. Такое определение науки является предварительным, в дальнейшем оно будет неоднократно уточняться. Наряду с наукой говорят о ненауке, псевдонауке, антинауке, лженауке' (204, 8).
В интересах развития той философско-метафизической концепции знания, которой мы намерены придерживаться в дальнейшем, необходимо уточнить о какой именно 'совокупности дисциплин' идёт речь? Это, во-первых, а во-вторых, в чём, собственно, находит выражение та 'высокая оценка', которая принимается научным сообществом в качестве критерия, отличающего науку от ненауки? 'В этой связи, - замечает Канке, - говорят о проблеме демаркации, проведения границ между двумя рассматриваемыми типами знания. На этот счёт существуют самые различные точки зрения. Наиболее обстоятельны в указанном отношении специалисты из области философии науки. Особенно показателен в этой связи спор неопозитивистов (М.Шлик, Р.Карнап) и критических рационалистов (К.Поппер, И.Лакатос)' (204, 9).
Почему именно за философией признаётся роль высшего арбитра в решении спора между неопозитивистами и критическими рационалистами? Не потому ли, что слово 'философия' логически недвусмысленно предполагает существование тех вечных истин, законов, установок и ценностей человеческого существования и познания, которые, несомненно, вправе рассчитывать на высокую оценку научного сообщества? В случае с гуманистически зрелой философией науки не приходится изобретать и придумывать ничего нового. Речь всегда идёт об одном и том же - о естественном для представителей 'науки' в истинном (космогенетически, метафизически, синергетически, аксиологически, социологически, гуманистически, этически и во всех др. отн. выверенном) значении слова стремлении к взаимопониманию, развиваемому на основе целостного представления о Мире. Именно Целостное Представление о Мире оказывается естественным, т.е. космогенетически необходимым условием и залогом достижения участниками философского дискурса идеологически (онтологически, гносеологически, акмеонически и во всех других отношениях) самодостаточной (коллективистической) удовлетворённости собственным образом мыслей и вероисповедания. В чём, собственно, и состоит действительная цель философского дискурса, в его космогенетически (идеологически) зрелой форме общенаучно обстоятельного рассуждения, действенно благоприятствующего естественноисторическому и мировоззренческому становлению или, говоря иначе, гуманистическому (нравственному) оздоровлению человеческой культуры со-знания.
Философски самодостаточная наука (метафизика, онтология, гносеология, методология, идеология, логика, психология, социология, этика и т.д.) являет собой не что иное, как человеческое сознание, воодушевлённое верой в свою конкретно-видовую (космогенетически предпосланную) культуру, которая вопреки, всем превратностям исторической жизни народов и индивидов, не перестаёт оставаться их духовным наследием и утешением, безусловно, достойным внимания, понимания, освоения и высокого звания высшей, общечеловечески значимой (коммунистической) ценности, непреходящего характера. Философски самодостаточная наука - это путь к овладению мировой (общечеловечески ценностной) культурой миропонимания и со-знания. И каждый шаг на этом пути отмечен печатью человеческого (интеллектуально-духовного, социокультурного, акмеонического) приобщения к таинствам Мироздания и Вечности.
Нельзя не признать, что 'проникая друг в друга, философия и наука, философия и идеология, философия и искусство в целом содействуют позитивному развитию всей культуры' (112, 20). Однако любое развитие должно подразумевать возможность достижения им той или иной конкретной цели. Иначе сам разговор о развитии и лежащей в его основе акмеологии (в том числе социальной) окажется попросту бессмысленным и беспредметным. 'Известный русский мыслитель и литературовед М.М.Бахтин отмечал, что философию 'можно определить как метаязык всех наук (и всех видов познания и сознания)'' (112, 20).
Нам, напротив, представляется, что истинных сподвижников общественно-исторического развития связывает не столько язык, сколько чаще всего негласно объединяющая их цель. Хотя, конечно, в том же смысле можно говорить о единой вере деятелей культуры (науки, литературы, искусства и т.д.) в язык, дарующий искомую ими возможность наслаждаться плодами своего блаженного мученичества, именуемого обычно духовным творчеством. Философия как 'ядро, синтезирующее все сферы культуры' (112, 20), не может не предполагать собой этой глубинной веры, объединяющей умственный мир. Не отвлечённо-философские рассуждения или дискурсы делают человека человечным, блаженным и счастливым, а реально доступная ему возможность творческого (активного, мудрого, вдохновенного, разумного, целеоправданного) приобщения к жизни мировой культуры, составляющей эволюционное завоевание и вечное (классическое, конкретно-видовое) наследие человечества.
Но что есть 'мировая культура'? С позиций философской (недуально-диалектической) логики (всеединства) ответ представляется очевидным и ожидаемо однозначным: всё то, что благоприятствует достижению каждым из человеческих индивидов хотя бы относительно уверенной удовлетворённости собственным образом миропонимания и самой жизни. Если бы нас спросили в то же время 'что есть совесть'? или 'что есть знание'? или 'что такое философия всеединства'? ответ был бы тем же. Перед лицом философского фундаментализма в науке все её понятия, принципы и законы обнаруживают собой, прежде всего, естественное для представителей науки стремление к достижению этой удовлетворённости. Причём совершенно неважно, о какой именно из наук идёт речь - все они оказываются 'по большому философскому счёту' лишь средством удовлетворения соответствующей 'суператтракторной' потребности, объединяющей умственный (социокультурный) мир всех времён и народов.
Метафизики 'по призванию', т.е. в истинном, космогенетически выверенном значении такого понятия, в свете гуманистической идеологии предстают уже не столько позитивистами, материалистами, утопистами, реалистами, рационалистами, иррационалистами, агностицистами, интуитивистами или апологетами каких-то иных течений мировой философии, сколько людьми, проповедующими веру в человеческие добродетели, среди которых одна из важнейших обнаруживает себя объединяющим их стремлением к целостному пониманию всего происходящего во Вселенной. Это стремление, действительно, эвристически перспективно во всех отношениях. Именно им предзадано содержание философски (метафизически, идеологически, мировоззренчески, общенаучно) обстоятельных раздумий и рассуждений.
Истиннофилософствующим не приходится постоянно напоминать, что в космогенетически гуманистически (метафизически, онтологически, исторически, логически, синергетически, этически, эстетически и во всех др. отн.) продуктивной (эвристически перспективной) науке, а значит, и в самом сознании её непосредственных представителей полноправно царствует суператтрактор взаимопонимания относительно необходимости достижения каждым из людей вечнозаветной мечты всего человечества или, говоря иначе, 'коллективистическое' стремление к достижению удовлетворённости естественноисторическими результатами своей конкретно-видовой, совместно-практической, в том числе познавательно-теоретической деятельности.
Философия - это способ самоутверждения вполне тривиальных, самоочевидных и вечных истин, которые тоже являются естественным и закономерным продуктом космогенеза. Речь идёт о естественном отборе тех естественных начал человеческого мышления, к числу которых в настоящий момент можно вполне уверенно отнести такие 'классические', т.е. уже сложившиеся и в достаточной мере надёжно апробированные человеческой практикой науки как онтология, гносеология, космология, физика, биология, психология, культурология, акмеология, синергетика, этика, эстетика и другие. Что касается отвлечённо-спекулятивных установок философско-метафизического сознания, не обеспеченных в достаточной мере надёжно 'золотым запасом' конкретно-научного знания, то их правильнее всего будет списать на счёт космогенетических (лингвистических, естественно-теоретических) издержек общенаучного становления человеческой конкретно-видовой культуры со-знания. К их числу мы относим философский идеализм, материализм, критицизм, сциентизм, позитивизм, модернизм, фальсификационизм и другие весьма многоликие течения человеческой мысли, непрестанно пребывающей в процессе космоэволюционного становления.
Глава I
Философия философии
'Философия есть философия философии'
М.Мамардашвили.
Так можно ли, всё-таки, научиться у философов мудрости или нет? 'Ей можно научиться... Она одна делает человека блаженным и счастливым', - утверждал Платон.
Если даже поверить Платону, а не Ширинскому-Шахматову, открытым остаётся вопрос у кого именно лучше всего учиться мудрости для того чтобы быть счастливым? У Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля, Конта, Ницше, Хайдеггера...? Где искать квинтэссенцию мудрости, одинаково пригодную на все случаи жизни, времена и народы? Какой именно должна быть философия, безальтернативно разделяемая умственным миром человечества всецело и на веки веков: идеалистической, материалистической, теистической, позитивистской, модернистской или деконструктивистской? На какое из её многочисленных течений и учений следует положиться в первую очередь? Как упорядочить идейный хаос, рождаемый богатейшим изобилием порой весьма противоречивых рецептов счастья и мудрости, предлагаемых как древними, так и современными мыслителями. Что должно быть критерием выбора, наиболее отвечающего провозглашённой Платоном цели?
Устранение преобладающей роли хаоса в человеческой культуре сознания и мышления - таким угадывается ответ на вопрос, проясняющий основное (космогенетическое) предназначение философии как прародительницы и современной попечительницы позитивных наук и познаний.
Нельзя сказать, конечно, что эта задача философами до сих пор не осознана или решается недостаточно прилежно. Мы в своей работе пытаемся лишь определить те причины, по которым она, на наш взгляд, всё ещё не решена настолько радикально, чтобы по рекомендации О.Конта отказаться от отвлечённо-философских рассуждений в пользу конкретных методологий научного познания. Провозглашение окончательной победы философского позитивизма и рационализма над хаосом суетных забот и преходящих умонастроений, отвлечённых от конкретной и вековечной цели становления человеческой цивилизации и культуры, оказалось, видимо, несколько преждевременным. (Так же, впрочем, как и принятое излишне поспешно Ширинским-Шахматовым решение о закрытии философских кафедр).
Но кем или чем и на каком основании возведён Абсолют той цели, достижение которой должно ознаменовать триумф не только философии, но и мировой истории в целом? Почему философия Платона, Канта, Гегеля или самого Конта не даёт достаточно ясного представления о ней? Для чего вообще нужна философия, отвлечённая от ясного представления о целях, достижению которых всем своим существом призвана служить человеческая культура сознания, миропонимания и мышления? Такого рода 'философия' всегда будет являть собой, говоря языком Гегеля, 'странное зрелище... - нечто вроде храма, в общем-то разнообразно украшенного, но без святыни'.
'По большому философскому счёту' все люди уже от рождения связаны единой целью, всецело оправдывающей существование человеческой культуры миропонимания и сознания. В нашей современной философской ситуации, давно перенасыщенной 'философиями философий', для того, чтобы, наконец, избавить философское сознание от его отвлечённо-метафизических (рефлективных) исканий 'самого себя' необходимо лишь признать, вслед за Дж. Фаулзом, 'что единственная человеческая цель - удовлетворённость; и что это наилучшая цель, поскольку она никогда не может быть достигнута. Ведь прогресс способен изменить, но не ослабить врагов человеческой удовлетворённости' (241, 411).
Существует множество разных причин, по которым люди, сами не отдавая себе в этом отчёта, оказываются врагами своей собственной удовлетворённости жизнью. Но едва ли такого рода причины возможно назвать уважительными. Причём, что касается философов как людей, живущих стремлением к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей, то у них главный враг - недостаточно смелый взгляд на задачи и возможности своей дисциплины как 'науки наук', эвристические амбиции которой воистину безграничны. Мы хотим сказать, что в нашем её понимании философия - это не философия философии, а человеческое сознание, пребывающее в процессе мировоззренческого становления, конкретно-видового и личностного. Воистину самодостаточная, космогенетически (метафизически, онтологически, гносеологически, методологически, этически и во всех др. отн.) зрелая философия должна быть философией всего, что способно (по крайней мере, потенциально) являть собой предмет научного познания, т.е. такого познания, которое своими результатами, безусловно, благоприятствует достижению человеком удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни.
Речь идёт о философии как необходимом условии и благоприятствующем факторе реализации человеком того человеческого, что заложено в нём природой, т.е. о естественной для представителей умственного мира потребности, закономерно побуждающей их к расширению мировоззренческого кругозора своих духовно-интеллектуальных исканий самих себя. Рано или поздно в процессе таких исканий обязательно выясняется, что по большому философскому счёту все люди являются закономерным продуктом космогенеза. Но это ещё не значит, что каждый из людей отдаёт себе в достаточной мере последовательный отчёт в том, к чему его обязывает данное обстоятельство. Поэтому только в отношении тех Немногих, кто уже обрёл своё человеческое призвание и окончательно в нём укоренён, оказываются справедливыми доводы даосизма, в соответствие с которыми каждый человек задан самому себе мирозданием.
'Бесполезно пытаться быть не собой - другим - и занять чужое место и сыграть не свою роль', - пишет Д.Гусев, разъясняя эту сентенцию даосизма. - При таком взгляде и зависть, и гордость совершенно исчезают и никого нельзя оценить по критерям 'лучше' - 'хуже'. Не 'лучше', а другой, не 'хуже', но только иной. Невозможно сравнить двух людей, как невозможно сравнить, скажем, сосну и берёзу. Что лучше сосна или берёза? Какая краска хуже - красная или синяя? Какая человеческая жизнь удачлива, а какая достойна презрения? Никакая! О каждой можно сказать только то, что она есть и зачем-то нужна мирозданию' (194, 27).
Именно это 'зачем-то' как раз и рождает живой интерес философского разума к феномену человека, составляющему предмет гуманистически (герменевтически, психологически, социологически, этически, юридически и т.д.) состоятельного понимания (знания). Юридически корректное понимание (толкование) 'человеческих прав' опирается, как известно, на презумпцию невиновности. 'А в философии, - говорит М.Мамардашвили, - есть презумпция ума. По определению, если берёшь книжку в руки, то каким бы роковым именем ни назывался автор, Платон или кто-то ещё, существует презумпция, касающаяся ума философа. И поэтому, очевидно, не случайно сито истории устроено так, что многое оно отсевает, но всё, что должно было остаться, - остаётся. Всё забытое должно быть забыто, а всё, что достойно памяти, - помнится' (63, 29). Философия и есть, суть, не что иное, как благодатное стремление человеческого ума отдать должное всему, что достойно увековечивания памятью поколений.
Уже из этого рассуждения следует, что вопрос о том, полезна философия для жизни или нет, вообще говоря, риторический. Хотя, правда, и заставляет вспомнить о том 'скандале в философии', который, согласно статье словаря, вызван 'отсутствием какой бы то ни было значимой и, тем более, возрастающей совокупности универсальных философских положений, которые разделялись бы всеми мыслителями-профессионалами'. Ясперс объясняет данное обстоятельство следующим образом: '...то, что из непреложных оснований признаётся каждым, становится тем самым научным знанием, уже не являясь больше философией, относится к конкретным областям знания'.
'По всей видимости, - заключает автор статьи, - феномен перманентного 'скандала в философии' отражает то обстоятельство, что подлинное призвание и промысел философии - скорее формулировать корректным и адекватным образом миро- и человекопостигающие проблемы, нежели искать ответы на них' (72, 620). Единым Ответом на все заслуживающие своего философского осмысления Вопросы является, в конечном счёте, научное со-знание, непрестанно пребывающее в состоянии своего космогенетического (естественноисторического, классического) становления и развития. В свете философской метафизики, диалектики, логики, гносеологии или антропологии этот вывод ничто не препятствует рассматривать в качестве аксиомы общенаучного характера и значения. Также как и вывод о том, что философски (мировоззренчески, концептуально, метафизически, гносеологически, методологически и во всех др. отн.) самодостаточная (позитивная) наука и есть не что иное, как космогенетически (синергетически, акмеонически) целостное (гуманистически ценностное) со-знание, перманентно пребывающее в процессе своего конкретно-видового (социального и личностного) становления (культурно-исторического развития).
Само возникновение философии тесно связано с проблемой общенаучного (исторического, логического, теистического и т.д.) становления человеческих знаний, откуда вытекают все её современные проблемы и методы их решения. Но в любом случае не человеком как исторически конкретным субъектом или лицом решается вопрос о том, нужна человечеству философия или нет. 'Поскольку корни её, - по справедливому замечанию М.Мамардашвили, - совершенно явно уходят в тот способ, каким человек случается и существует в мире в качестве человека, а не просто в качестве естественного - биологического и психологического - существа' (63, 8). Человек является творцом и носителем языковой, в том числе, понятийно-теоретической культуры миропонимания и мышления, в чём, собственно, и состоит его главное, определяющее отличие от всех прочих биологических разновидностей жизни. Не философия в отвлечённом её понимании, а именно язык своим существованием пробуждает в человеке те человеческие начала и качества, о которых говорит М.Мамардашвили.
'Это 'человеческое в человеке', - замечает он, - есть совершенно особое явление: оно не рождается природой, не обеспечено в своей сущности и исполнении никаким естественным механизмом' (63, 9). Философия, несомненно, имеет самое непосредственное, прямое отношение к такому 'странному', можно сказать, 'сверхъестественному' проявлению жизни как язык. 'Её с ним со-природность и объясняет в ней всё (её методы, темы, понятия)' (63, 9). Весь вопрос в том, однако, являются ли эти методы, темы и понятия непосредственно 'философскими' или, всё-таки, подразумевают скорее существование конкретных наук: космологии, теологии, этики и т.д.?
'Когда нам читают лекции по физике, химии, ботанике, социологии или психологии, - развивает свои рассуждения М.Мамардашвили, - то мы вправе ожидать, что нам будет сообщена при этом какая-то система знаний и методов и мы тем самым чему-то научимся. Но в данном случае у нас нет такого права, и мы не должны поддаваться соблазну этого ожидания. Философия не может никому сообщить никакой суммы и системы знаний, потому, что она просто не содержит её, не является ею' (63, 10). Да, но если это, действительно, так, то чем тогда является философия в век конкретной науки? И вправе ли она претендовать на значение самостоятельной дисциплины человеческого познания? Не является ли философия своего рода 'атавизмом', естественной издержкой исторического (акмеолингвистического, общенаучного) становления человеческой культуры миропонимания и мышления?
Попытка ответить на данный вопрос космогенетически (логически, гносеологически и во всех других отн.) закономерно выливается в убеждение, что философия оправдывает своё предназначение самостоятельной дисциплины человеческого познания единственно в той мере, в какой гарантирует собой избавление от спекулятивно-теоретических рассуждений по поводу основополагающих оснований науки 'вообще', в целом, как таковой. Эти основания, определяющие 'человеческое в человеке', безусловно, существуют. Но рождаются они не процессом отвлечённо-языковой (понятийно-теоретической) деятельности человеческого мышления, а именно живой природой и надёжно обеспечены в своей сущности и исполнении именно её 'механизмами'. В чём нам и предстоит, видимо, убедиться посредством философского анализа философской литературы. 'Философия, - согласно М.Мамардашвили, - есть философия философии'.
Всё, что происходит с мировой философией все её кризисы, все идейные метания, все её вдохновенные искания своего заветного arche достаточно красноречиво свидетельствуют о том, что человеческому пониманию даже в наиболее продуктивные для него времена просвещения и познания всегда недоставало теоретической завершённости, мировоззренческой целостности, достоверности и уверенности в себе.
Природа наделила всех представителей животного мира естественной способностью различать и классифицировать отдельные явления и события действительности на основе эмпирически достоверного опыта её чувственных восприятий, создав тем самым космогенетически (гносеологически, психофизически, физиологически и все др.) необходимые предпосылки для возникновения человеческой культуры миропонимания и сознания. Теперь ей предстоит научить человечество в достаточной мере уверенному обращению с таким тонким инструментом познания действительности как язык. Не случайно, следовательно, но в полном соответствие с законами космогенеза и эволюции первичную основу всех конкретных наук традиционно составляют именно эмпирически достоверные опыты приспособления человеческих индивидов к тем или иным естественно складывающимся условиям их повседневно-практического бытия и познания; в то время как отвлечённо-теоретические построения и представления о реальной действительности с философско-метафизической точки зрения всегда оказываются относительно произвольными, альтернативными, зачастую относительно свободно конкурирующими способами (методами, попытками) мировоззренческой интерпретации этих опытов в интересах единого, общенаучно целостного понимания действительности.
Другими словами, универсальные установки философского мышления 'выполняют функцию интерпретативной матрицы по отношению к частным наукам и особенно - фундаментальным теориям. Однако имманентно присущий философии плюрализм неизбежно порождает соответствующий плюрализм философских интерпретаций науки, задаёт различное видение её философских проблем и способов их анализа. Среди огромного числа конкретных вариантов философской интерпретации содержания науки, которые имели место в истории их взаимоотношения и наличествуют сегодня, можно выделить, на наш взгляд, четыре основных традиции: трансценденталистскую ('метафизическую'), позитивистскую, антиинтеракционист-скую, диалектическую. Каждая из них в свою очередь представлена различными версиями' (110, 645).
Чем глубже развивается имманентно присущий человеческим знаниям процесс их дисциплинарной дифференциации, тем всё более проблематичной представляется возможность философски единого понимания науки и организующих её принципов (начал). Одним словом, решительно выявляется то обстоятельство, что закономерной платой за возможность единого понимания всей науки неизбежно становится его смысловая незавершённость и особого рода демократичность, подразумевающая принципиальную открытость такого понимания навстречу всем течениям философско-метафизической мысли, генетически, исторически и логически предваряющим её конкретно-видовое (космогенетически целостное) становление (вызревание, оздоровление). По существу речь идёт о мысли, непрестанно побуждающей человеческое сознание абстрагироваться (дистанцироваться) от уже выработанных им представлений о реальной действительности в интересах их дальнейшей разработки в рамках общенаучно целостной картины Мира.
В определённом смысле можно говорить о предельно напряженных или предельно отвлечённых (предельно абстрактных), основополагающих, философских понятиях языка, символизирующих объединяющее умственный мир человечества стремление к взаимопониманию. Метафизика, диалектика, гносеология, феноменология, методология и прочие философски состоятельные дисциплины человеческого познания, проясняющие смысловое содержание и значение подобных абстракций, логически недвусмысленно предполагают то обстоятельство, что это естественно присущее здравомыслящим носителям языка стремление не вырастает из ничего, на пустом месте, но перед лицом современной науки достоверно свидетельствует о своём космогенетически закономерном происхождении.
С приходом в семью современных наук теории 'Большого Взрыва' мировая философия находит свою (космогенетически) конкретную ипостась эволюционного учения о Целостности Мира как единственно полной причине всего, что в нём происходит. Слово 'всего' снова подчёркивает здесь логически необязательный, субъективно предвзятый характер традиционно проводимых различий между языками, предметами и методами наук, именуемых философскими. Все они в своих последних, предельно глубинных основаниях, началах и истинах восходят к единому, предельно ёмкому 'понятию обо всём', именуемому, обычно, 'сознанием' или 'мировоззрением', которое может с полным на то основанием называться философским, научным и во всех отношениях состоявшимся единственно в той мере, в какой уже не допускает собой между представителями умственного мира никаких сколько-нибудь существенных разногласий по поводу вековечной, непреходяще актуальной, основополагающей и воистину определяющей цели их совместно-практической жизни и деятельности.
Воистину определяющее в определениях не нуждается, всегда означая одно - естественное для живых существ стремление к достижению удовлетворённости результатами собственной жизнедеятельности. Философствование в качестве одной из разновидностей человеческой жизнедеятельности не составляет исключения. А потому и вопрос о пользе философии для философствующих определяется лишь глубиной и степенью их собственной удовлетворённости ею. Возможно, далеко не каждое размышление, претендующее на значение философского, оказывается метафизически основательным и общечеловечески (гуманистически) ценностным. Но, есть тем не менее и положительные примеры. Потому мы и позволяем себе обширные ссылки на самых различных мыслителей древности и современности для того, чтобы доказать неличностный (объективный, конкретно-видовой, родовой, общечеловечески ценностный, трансперсональный и трансцендентальный) смысл объединяющего их стремления, знания, опыта. Нет нужды брать на себя труд изобретательства и словотворчества там, где речь идёт о фундаментальных и, стало быть, вечных истоках и основах человеческой мысли. Задача сводится к необходимости показать на примере философской литературы, широко известной научной общественности, что именно живые или, говоря иначе, конкретные знания и потребности позволяют отвлечённой, абстрагирующей, теоретической и, вообще, языковой деятельности человеческого мышления достигать своей метафизически значимой цели. Определяющую задачу философии всеединства достаточно ясно, на наш взгляд, сформулировал Н.Лосский, полагавший, что метафизика в качестве центральной философской науки призвана объединять современный умственный мир, освещая его представителям путь к взаимопониманию и плодотворному общению 'со всей системою всех остальных наук'.
'Было время, - пишет М.Бунге, - когда от философии ожидали решения чуть ли не всех вопросов. Философы самонадеянно вычерчивали главные линии картины мира, а физикам оставляли подсобную роль её дополнения. Когда этот априористский подход потерпел неудачу, физик заодно отказался и от философии. Сейчас он не ожидает от неё ничего хорошего. Уже одно слово 'философия' способно вызвать у него ироническую или даже презрительную улыбку. Ему не доставляет удовольствия свободное вращение в пустоте. Однако пренебрежение философией не избавляет от неё. В самом деле, когда мы говорим об отсутствии интереса к философии то, вероятно, лишь заменяем философию эксплицитную, явную, философией неявной, имплицитной, а, следовательно, незрелой и неконтролируемой' (14, 17).
Пренебрежение философией неизбежно оборачивается псевдофилософией. 'Такое мышление, - говорит К.Ясперс, - которое выступает в качестве философии, считает себя философией и признаётся в качестве философии другими, мы называем нефилософией. Нефилософия обращается в обличье философии против философии. Поскольку она означает отрицание философии, философия должна посредством своего мышления защищаться от неё' (134, 477). Философия в отличие от нефилософий или квазифилософий недвусмысленно (во вс. отн.) предполагает необходимость и реальную возможность для спекулятивного (отвлечённо-теоретического) мышления опираться на уже выработанные и апробированные конкретными науками знания; потому и культивирует не столько те или иные 'ментальные диады' отвлечённо-теоретического мышления, сколько космологику, не допускающую самозванного засилья в современной идеологии и культуре идейно обособленных течений, без достаточных на то оснований претендующих на самостоятельное значение.
Если не защищаться от такого засилья, оно неизбежно обернётся антагонизмом воинствующих разновидностей идеализма и материализма, субъективизма и объективизма, рационализма и иррационализма, теизма и атеизма, т.е., в конечном счёте, идеологически (гуманистически) бесперспективным культом одного из весьма многочисленных течений (направлений развития) понятийно-теоретической мысли. Как только одно из течений философии начинает претендовать на значение 'основополагающего' для становления человеческой культуры миропонимания, оно неизбежно дискредитирует себя этой своей претензией в глазах философской общественности. Все воды идеализма, материализма, позитивизма, интуитивизма, поссибилизма, критицизма, фаллибилизма, апофатизма, агностицизма, теизма, атеизма и прочих течений человеческой мысли в полном соответствии со всеми законами природы и 'презумпцией ума', сформулированной М.Мамардашвили, рано или поздно вливаются в океан общечеловечески единой (мировой) культуры миропонимания и со-знания, в которой уже не существует никаких совершенно чуждых ей и потому недостойных своей научно (онтологически, гносеологически, исторически, этически и т.д.) зрелой оценки мировоззрений или учений.
Только люди, в отличие от прочих животных, обладают вполне естественной для них склонностью, способностью и потребностью целеустремлённо совершенствовать содержание своих мировосприятий, мотиваций и навыков жизни посредством мифологических, понятийно-теоретических, художественно-поэтических и прочих отвлечённо-языковых форм понимания и познания действительности. Только человеческое поведение (миропонимание) существенно определяется всевозможными знаковыми системами, создаваемыми культурой конкретных обществ. И только людям языковое творчество (на почвах мифологии, религии, искусства, литературы или науки) способно приносить из поколения в поколение всё более глубокую удовлетворённость собственной конкретно-видовой культурой познания, миропонимания и самой жизни.
Мы не знаем, что являют собой 'на самом деле' и существуют ли вообще те вещи, которые мы воспринимаем и о которых говорим или мыслим, но всё равно стремимся их различать, анализировать, изучать, познавать уже на том основании, что подобного рода деятельность способна доставлять нам, людям удовлетворённость своими конкретными результатами, питая наш живой интерес к достижениям научно-технического прогресса и всё более преумножающимся шедеврам мировой философии, литературы, искусства. Даже игра человеческого воображения, рождающая порой весьма причудливые химеры, образы, мифологемы и фантасмагории, безусловно, достойна, философски великодушного снисхождения и понимания как искание 'умиротворённости', часто лишь чисто интуитивно, бессознательно 'методом проб и ошибок' осуществляемое трансцендентальным субъектом культуры и жизни, именуемой человеческой. Даже этот, казалось бы, столь далёкий от строгой научности метод, безусловно, способен в какой-то мере благоприятствовать достижению вечнозаветной цели исторического развития человеческой цивилизации и культуры.
Всё, что мы находим в древней или современной культуре с позиций логически строгой философии и науки может и должно быть признано строго детерминированным (т.е. необходимо оправданным во всех. отн.) уже в силу своей способности являть собой один из фрагментов космогенетически единой (ретроспективной, хроногеометрической, общенаучно целостной) картины Мира. Безотносительно к тому, о чём именно рассуждают метафизики, главенствующим критерием истинности их суждений не перестаёт оставаться целостное, философски зрелое и потому эвристически (космогенетически, идеологически, онтологически, гносеологически, психофизически и во всех др. отн.) перспективное представление о реальной действительности. Т.е., опять, как во всех случаях с основополагающими установками человеческого познания речь идёт о мировоззренчески (концептуально) едином представлении 'обо всём', которое, по большому философскому счёту, оказывается эвристически безальтернативным (общенаучно и общечеловечески ценностным) ввиду его космогенетически обусловленной природы и сущности.
Существование относительно самостоятельных дисциплин человеческого познания (онтологии, гносеологии, физики, космологии, психологии, аксиологии, этики, эстетики и т.д.) позволяет конкретизировать и прояснить основополагающее представление о космогенезе с позиций одной из них, например, с позиций телеологии. Именно таким образом выясняется, что мы имеем дело не с предельно отвлечённым, но вполне конкретным, общенаучно значимым, эвристически перспективным представлением обо всём, представлением коллективистического (коммунистического, общечеловечески ценностного) характера и значения. Речь идёт о космогенетически (гуманистически, коллективистически, персоналистически и общенаучно) перспективном Со-знании (Понимании), опирающимся, в том числе на представление о вечнозаветной цели своего собственного (культурно-исторического) развития.
Вся человеческая практика должна быть средством достижения этой суператтракторной космоцели для того, чтобы оправдывать своё столь уверенно, но, увы, несколько преждевременно предписываемое ей марксизмом значение фундаментального критерия истины. В свете гуманистической философии это значение может быть сущностным единственно в той мере, в какой подразумевает именно деятельное (а не чисто декларативное) стремление человеческих индивидов к достижению общечеловечески значимой цели. Впрочем, данный вывод касается скорее всех значений языка философски (метафизически, теологически, социологически и т.д.) состоятельной науки и мысли. Ментальная диада 'бытие-небытие', царствующая в онтологии, тоже, разумеется, не является исключением. С космотелеологически, а также онтологически и во всех др. отн. основательной точки зрения 'небытие' человеческого сознания означает незнание или, точнее, забвение им конкретно-видовых (общечеловечески ценностных) ориентиров своей познавательно-практической деятельности. В том же смысле философами говорится обычно о фактическом (практическом) забвении высших, вечных (общенаучно ценностных) критериев человеческого в человеке:
'Незыблемой силой, - полагает М.Каган, - обладает сформулированный К.Марксом критерий практики, устанавливающий, хотя далеко не всегда сразу, сущностные различия между бытием и всеми формами небытия. Впрочем, критерий этот был интуитивно ясен людям с первобытных времён, и только благодаря его повседневному применению человечество могло двигаться вперёд методом 'проб и ошибок' - так, согласно легенде, античный мудрец опроверг теоретическое доказательство Зеноном отсутствие движения тем, что стал молча ходить перед ним взад и вперёд, так расставалось человечество с одной разновидностью мифологии за другой, так история техники продемонстрировала несостоятельность попыток создания 'вечного двигателя', так была доказана невозможность для общества 'перешагнуть' из феодализма в коммунизм.... Уже четыре столетия гениальный роман Сервантеса показывает людям необходимость различать реальное бытие, сколь бы прозаичным, грубым, даже отвратительным оно ни было, и небытие фантазий, сколь бы поэтичными и возвышенными они не казались: такова диалектика взаимоотношений Санчо Пансы и Дон Кихота. А.С.Пушкин, переживший романтические иллюзии, точно сформулировал порождавшее их противопоставление небытия бытию и дон кихотовское превознесение небытия над бытием:
Тьмы низших истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
А в наши дни 'качественная теория информации', например, в оригинальной трактовки М.Мазура (51), раскрывает не только современное научное понимание информации как формы бытия, расширяя его традиционное понимание, но в анализе широкого спектра коллизий информации и дезинформации выявляет их взаимодействие как проявление отношений бытия и небытия' (38, 51 - 52).
Человеческая практика в роли высшего критерия доступных человеческому пониманию (познанию) истин всецело оправдывает глубоко дифференцированный характер конкретно-научного знания. Поэтому даже предельно отвлечённые, чисто философские категории языка (онтологии, логики, математики и прочих наук) не могут не подразумевать собой, перво-наперво, именно этого обстоятельства, на которое вполне определённо указывает, в том числе, и М.Каган. Он находит по-своему убедительные аргументы в пользу необходимости поставить онтологию на рельсы конкретной науки: синергетики, культурологии, логики, информатики, изящной словесности и т.д., снова всеми своими рассуждениями подтверждая тот факт, что только на основе конкретных, эмпирически достоверных знаний и экспериментов (пусть даже 'мысленных') возможно преодолеть столь свойственное философски незрелому мышлению тяготение к предельно отвлечённой (чисто спекулятивной) постановки вопроса о сущности всего существующего.
'Создаётся впечатление, - говорит он, - что противоречивость всех известных по истории философии онтологических концепций обусловлена не только различными мировоззренческими основами их авторов, от элеатов и теологов до экзистенциалистов и марксистов, но и общим для них неразличением теоретических уровней, аспектов и контекстов, в которых эта проблематика приобретает реальный философский смысл, ибо онтологическая мысль заходит в тупик, когда философы ищут некие общие законы взаимоотношений бытия и небытия безотносительно к масштабу и конкретной сфере их проявления' (38, 47).
Онтологическая (и вообще любая конкретно-научная) мысль попадает в методологические тупики псевдофилософских течений и рождает глубокие противоречия в интеллектуальной среде человечества, когда мыслители пытаются установить общие законы развития цивилизации, культуры или взаимоотношений между людьми или науками (о бытие, природе или обществе), не отдавая должное метафизически (гносеологически, мировоззренчески и во вс. др. отн.) основополагающей (видообразующей, человеческой) идее и цели такого развития. Подобного рода подход неизбежно рождает схоластику, диалектику, логику и методологию, всеми своими понятиями выражающую необходимость определить эту цель и поставить её во главу угла всей мировой философии и науки. И в этом смысле понятия 'бытие' или 'небытие' не может, разумеется, составлять принципиального исключения. Во всех случаях речь идёт о бытие в его уже свершающейся, устанавливающейся (исторически, онтологически, гносеологически и во вс. др. отн.) непосредственно человеческой ипостаси. Мировая история достаточно убедительно свидетельствует, что пока человеческая цивилизация и культура не подчинена в своём развитии космогенетически выверенной цели, её 'бытие', говоря словами Гегеля, 'есть на деле ничто и не более и не менее чем ничто'.
То же самое, конечно, возможно отнести и на счёт мировой философии, главное русло которой не может оставаться глубоким и полноводным, без непрерывно впадающих в него ручейков и рек онтологии, гносеологии, потенциологии, теологии, мифологии и др. классических наук. Возможно, с точки зрения истории философии каждое её течение по-своему интересно и поучительно. Однако было бы опрометчиво для уважающей себя мысли всецело положиться на одно и только одно из этих течений. Подобного рода 'выбор' вполне аналогичен вопросу о том, какой комплекс неполноценности для вас наиболее предпочтителен. Совершенно независимо от того, насколько последовательно и логично возможно разграничивать между собой философии современности или древности, все они, как правило, излишне самонадеянно претендовали некогда на значение основополагающих (верховных, универсально-всеобщих) начал человеческого познания. Чем больше мы найдём этих первоначал, тем быстрее будет крутиться спекулятивный жернов псевдофилософий, на который они веками льют свою воду.
Эвристический КПД псевдофилософий весьма невысок и во многом оправдывает те опасения в их адрес, которые были высказаны некогда П.А.Ширинским-Шахматовым. Воистину универсальным (верховным) началом всего оказывается, в свете современной науки (метафизики, отнологии, гносеологии, истории и т.д.) не философия в отвлечённом её понимании, а именно космогенез, дарующий человечеству среди всех его прочих ценностей идею универсального эволюционизма. Любая в достаточной мере последовательная в логическом отношении попытка установить фундирующую философские искания истину приводит к этому убеждению, которое, на наш взгляд, действительно, призвано избавить философию от философии в её космогенетически незрелой форме 'отвлечённого рассуждения', которому мы должны противопоставить со-знание в его гуманистически (общечеловечески) ценностном выражении и значении. Именно такое и только такое со-знание мы готовы признать научным и философски самодостаточным, т.е. вполне органично отвечающим своему естественному предназначению.
Иначе говоря, предпринимается попытка выяснить, насколько современная философия вправе претендовать на значение общенаучно (онтологически, гносеологически, методологически и во всех других отношениях) обстоятельной дисциплины человеческого познания, опирающейся на тот минимум твёрдых (классических, конкретно-научных) знаний (аксиом), который необходим для формирования концептуально целостной картины Мира, способной служить единым оплотом человеческого взаимопонимания по наиболее важным, идеологически ключевым (конкретно-научным) вопросам культурно-исторического развития человеческого сообщества в целом и каждого из его представителей в отдельности. Исходным, таким образом, оказывается 'неопозитивистский' вопрос о том, способна ли современная философия справится со своей мировоззренческой функцией общенаучно целостного знания в условиях его всё более углубляющейся тематизации, специализации и дифференциации?
Ответ на данный вопрос вытекает из представления о Целостности Мира. Всё происходящее во Вселенной одинаково 'фундаментально' уже в силу и по закону своей космогенетической обусловленности Целостностью Мира. Потому и в философской (общенаучно основательной, концептуально целостной) культуре человеческого миропонимания (со-знания) всё уже изначально, детерминистически жёстко, раз и навсегда предзадано представлением о космогенетической целостности Мира. В том числе и само естественное для здравомыслящих участников философского дискурса стремление к взаимопониманию, единознанию, единомыслию, единоверию.
Глава II
Гуманизм: утопия или
естественно-человеческая потребность?
'Прогресс - это реализация утопий'
О.Уальд.
Оценивая современные достижения философского изучения социокультурных феноменов утопизма, В.Д.Бакулов отмечает, что 'стремительный прирост массива исследований, хотя и позволил дать обширную панораму типов, видов, форм и жанров утопии, выявить значительное число связанных с ней проблем, однако носил преимущественно 'экстенсивный' характер, был движением вширь, а не 'в глубину'' (200, 11).
Поскольку в свете основополагающего принципа нашего философско-метафизического (недуально-диалектического) видения действительности все реально происходящие во Вселенной события предстают закономерным продуктом её космогенетически целостного становления, то, очевидно, и степень погружения человеческой мысли, в том числе научной в предельные глубины человеческого миропонимания и со-знания определяется её способностью действенно благоприятствовать общему (детальному) становлению, прояснению, уточнению, дополнению картины этого становления. Иначе говоря, 'движение в глубину' рано или поздно должно обнаружить космогенетически (т.е. не усилием понятийно-теоретической мысли, но органически, априори, самым естественным образом) предопределённое единство человеческих знаний. В соответствии с глубинным принципом системно-структурной организации человеческих знаний, мы должны признать, что они космогенетически целостны и фундаментальны уже по определению, предполагающему органично присущую им способность действенно благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Философски глубокие науки и мысли являются таковыми лишь в той мере, в какой обнаруживают собой естественную для своих представителей потребность мировоззренчески целостного, но, тем не менее, развивающегося, и потому всё более глубоко дифференцированного понимания всего происходящего во Вселенной, в том числе и самих задач утопологии как относительно самостоятельной дисциплины. С позиций философской (недуально-диалектической) логики нельзя не предположить, что эти задачи тоже нуждаются в космогенетически основательном (философски углублённом) обосновании, которое, опять же, можно сказать уже априори (аксиоматически) сводится к сугубо формальному, суть, указанию на предельно общее предназначение человеческих знаний и наук.
Представителям философии свойственно обычно разделять убеждение, что вопреки (или, напротив, ввиду) полифункционального (глубоко дифференцированного, конкретно-научного) характера современных человеческих знаний, они, безусловно, нуждаются в системном, междисциплинарно (метатеоретически, концептуально) целостном осмыслении. Однако едва ли здесь следует говорить о цели, определяющей глобальные (стратегические) задачи философско-методологического (концептуального целостного, мировоззренчески гармоничного) углубления и развития человеческой культуры со-знания. Задача целостного (системного) углубления и осмысления конкретно-научных знаний решается, суть, сугубо формальным образом, посредством простого указания на то предельно общее предназначение, которому они служат. Речь идёт о решении чисто риторической проблемы, поскольку любая форма жизни уже самим фактом своего возникновения предполагает наличие необходимых условий для поддержания и самосохранения естественного для организмов стремления к достижению удовлетворённости ею. Все течения жизни подчинены, в конечном счёте, единой цели. Жизнь утопического мышления не составляет принципиального исключения. Подобно всем прочим течениям философского мышления утопизм в его предельных глубинах, логически недвусмысленно предполагает естественное для любого нормального человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. Другой вопрос в том, насколько достижима или, что то же, насколько утопична подобная цель на данном этапе конкретно-видовой истории человечества.
Философское здравомыслие предполагает далеко не безосновательное сомнение в том, что высшие идеалы человеческого сосуществования восторжествуют когда-нибудь окончательно, раз и навсегда. Поэтому речь идёт именно о вечном стремлении человека как личности, наделённой разумом, со-знанием и талантами, к созидательной деятельности, направленной на плодотворное освоение и позитивное преобразование собственной конкретно-видовой культуры миропонимания и самой жизни. Речь идёт о творчестве и труде, которые уже сами по себе в полном согласии со всеми законами эволюции и человечности (гуманизма) способны служить достойной наградой каждому из счастливых наследников конкретно-видовой (мировой) культуры со-знания. Не сама по себе 'жизнь в культуре', а возможность себяобретения в ней делает человека её счастливым приемником. И в этом смысле 'суператтрактор' человеческой конкретно-видовой синергетики (социологии, акмеософии, акмеоники, идеологии, логики, утопизма, мифологизма и науки вообще) предполагает реально достижимую любым из совладельцев мировой культуры возможность не пребывать в уныние, вопреки всем превратностям жизни.
'За что мне так хорошо на свете...', - вопрошал Борис Пастернак, ломая голову над непостижимой загадкой своей личности, 'тем более непостижимой, - по мнению А.Пикача, - для нынешнего читателя, узнавшего о его жизни с её конца, с истории создания последнего романа и оголтелой травли поэта. Во многих публикациях и доверчивом массовом сознании рисуется образ пророка, страдальца и мученика, а ему этот образ всегда претил: 'Если кто-нибудь думает, что я могу со стороны показаться 'мучеником', то я не отвечаю за чужой бред и химеры...'' (200, 5).
Каждый человек в определённой мере наделён творческим воображением и талантом, пробуждающим его интерес к мировой культуре и стремление к личностному развитию. Это стремление и есть, в конечном счёте, глубинное начало человеческого сознания, обуславливающее расширение его мировоззренческих горизонтов и, безусловно, благоприятствующее достижению личностью относительно уверенной и стабильной удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. Эволюция и природа не гарантируют живой особи достижения вечной и абсолютно безмятежной удовлетворённости всем и вся. Перед лицом философской метафизики (онтологии, гносеологии, социологии, логики и науки вообще) мечта о возможности достижения подобной удовлетворённости, разумеется, утопична, что, однако, не лишает человеческие потребности, мотивации или связанные с ними надежды значения наифундаментальнейшего начала жизни, воплощающего её космогеофилогенетически (акмеосинергетически) сложившийся признак и принцип. Хотя, было бы крайне наивно полагать, что конституируя определяющее значение для науки этого её глубинного признака или принципа и опираясь на него во всех своих изысканиях, рассуждениях и выводах, философия тем самым решает 'одним махом' все проблемы человеческого сосуществования и познания, оставляя конкретные науки, что называется, 'не у дел'. На самом деле, решается только одна проблема, причём чисто спекулятивным образом, посредством формального указания на органически, изначально, природно, космогенетически присущую человеческим знаниям целостность (или, если угодно, ценностность, если подходить к оценке основополагающего принципа системной организации научных знаний с позиций аксиологии).
Философски углублённое понимание (определение) человеческих знаний, совершенно безотносительно ко всё более расширяющемуся процессу их конкретно-научной специализации (дифференциации), сводится к простой констатации органично присущей им способности благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Непреходящее значение и действие потребности как высшего принципа живой деятельности, предполагающего космогенетическую (глубинную) основательность науки вообще и 'утопологии' в частности, обуславливает и объясняет, таким образом, почему поступательное (экстенсивное) расширение мировоззренческих горизонтов науки ('движение вширь') отнюдь не лишает конкретные знания органически, уже 'по определению' присущей им целостности. Они целостны, но не благодаря усилиям философского мышления, а в силу своей глубинной, космогенетически предзаданной функции. Философия лишь обнаруживает (символизирует) уже изначально предполагаемое ею стремление представителей науки к достижению удовлетворённости собственным образом миропонимания и со-знания. Речь идёт о том глубинном, непреходящем, космогенетически обусловленном мотиве (принципе) живой деятельности вообще и научной в частности, который непрестанно обрекает её конкретно-видовых субъектов на вечные поиски гармоничного сосуществования с окружающей их действительностью ('средой обитания' в самом широком её понимании).
В процессе космогенетической эволюции человеческой культуры сознания эти поиски закономерно выливаются в философско-метафизическое представление о Целостности Мира как Первопричине всего происходящего во Вселенной. Современные научные представления о Вселенной погружают человеческое сознание в те предельные глубины Космоса, которые даруют Миру всё то, что в нём существует, в том числе реальную возможность являть собою философски целостный объект человеческого понимания (познания). Глубина философского понимания реальной действительности неизменно предполагает целостность научной картины мира, в то время как расширение границ этого понимания оборачивается всё более интенсивным процессом междисциплинарной дифференциации человеческих знаний, которые тоже, подобно всем прочим вещам, обязаны своей многоликостью процессу космогенеза.
Философия, утверждающая глубинный (предельный, метафизический, незыблемо-фундаментальный) принцип 'всея науки и жизни', не вправе, разумеется, делать каких бы то ни было исключений, в том числе и для 'утопологии', если последняя тоже всерьёз претендует на звание и значение общечеловечески (гуманистически) ценностной дисциплины человеческого познания. Философски несомненным представляется тот факт, что в глубинном основании любой из наук или вырабатываемых ею языков, законов, принципов, понятий и представлений лежит естественное для каждого психологически и ментально полноценного человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. И если достижение подобной удовлетворённости представляется кому-то проблемой, едва ли данное обстоятельство способно дискредитировать позитивную (космогенетически, онтологически, гуманистически, методологически, общенаучно состоятельную) философию жизни, знания, языка, мышления и т.д.
Философски углублённая точка зрения на сущность всего происходящего во Вселенной не связана с необходимостью конкретизировать (определять) те понятия и представления, на которые опираются языки традиционных наук. Совершенно независимо от того, о чём именно идёт речь, своё предельное углубление в сущность всего происходящего во Вселенной философское сознание завершает чисто формальным указанием на необходимость для каждой конкретной вещи, способной являть конкретный предмет научного интереса, вести себя в соответствие с её конкретно-видовыми (космогенетически сложившимися) признаками. В отношении человеческой мировой (конкретно-видовой) культуры данное положение означает естественную необходимость для неё соответствовать апробированным веками критериям человечности. Любая сколько-нибудь глубокая философия мировой истории, культуры, науки, религии, так или иначе, предполагает собой именно эту необходимость жить не столько 'по понятиям', сколько 'по совести'. В соответствие с недуально-диалектической логикой естественноисторического (социокультурного) развития человеческих индивидов, понятия не играют никакой решающей роли там, где речь идёт о тотально (космогенетически) предпосланных нормах человеческого поведения и мышления.
О чём говорит понятие 'совесть' в контексте философски целостной (гуманистически зрелой) мысли? Безусловно, о многом. Например, о науке, именуемой 'этика', или об иерархии средневековых грехов, разработанной в V в. Иоанном Кассианом и пересмотренной в следующем веке Григорием Великим (см. 190, 411). Однако перед лицом философской озабоченности представителей фундаментальной (классической) этики, утопологии, культурологии, гносеологии, логики, синергетики и прочих наук речь всегда идёт фактически об одном и том же - аксиоматически допускаемой человеческим сознанием возможности достижения относительно спокойной удовлетворённости собственным образом миропонимания, мышления и самой жизни. В этом смысле и говориться о вечной, глубинной, космогенетически (психофизически, органически) предзаданной основе (непреходяще доминирующей мотивации или, если угодно, сущности) философски (общенаучно: во всех отн.) обстоятельной культуры человеческого миропонимания, познания и со-знания.
Причём концептуально неоформленное, неосознанное логически ясно, интуитивно потаённое влияние этой мотивации на характер и социокультурные ориентиры человеческого поведения, познания и мышления, является, возможно, наилучшим из подтверждений её глубинного, объективно предзаданного фундаментализма. По существу, речь, как раз, и идёт о той глубинной, непреходяще актуальной мотивации соискателей радикально-гуманистического фундаментализма (утопизма, максимализма, абсолютизма, интуитивизма) в науке, которая как раз и призвана оправдывать собой перед лицом жизни и рождаемых ею потребностей глубоко специализированный характер современных конкретно-научных изысканий и знаний.
Данное обстоятельство вполне объясняет, почему 'стремительный прирост массива исследований, хотя и позволил дать обширную панораму типов, видов, форм и жанров утопии, выявить значительное число связанных с ней проблем, однако носил преимущественно 'экстенсивный' характер, был движением вширь, а не 'в глубину''. Очевидно, потому, что философские интуиции, представления и учения современных исследователей социокультурных метаморфоз утопизма уже достаточно глубоки и развиты в мировоззренческом отношении для того чтобы научное осмысление утопии как одного из пластов, форм и жанров социокультурного творчества не оставалось схоластичным, предельно отвлечённым, эвристически, теоретически и логически (диалектически, индуктивистски) выхолощенным, оторванным от деятельного, непосредственно практического решения актуально, конкретно, исторически назревающих проблем гуманистического становления человеческой цивилизации и культуры.
Попытка руководствоваться понятием 'утопизм' в его предельно глубоком, т.е. не столько философски, сколько гуманистически (антропологически, космогенетически) предзаданном смысле, неизбежно сталкивается с проблемой 'очеловечевания' человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом. И не удивительно, что поиски действенного решения подобной 'проблемы проблем', требуют привлечения всего массива конкретных знаний, вырабатываемых науками. Основной вопрос утопологии (онтологии, гносеологии, социологии, акмеологии и прочих наук) которым, разумеется, не может не задаваться, в том числе В.Д.Бакулов, решается не посредством его философски размашистой постановки (которая всегда неизбежно оказывается отвлечённо-спекулятивной), а именно конкретно-практическими усилиями представителей научной общественности, направленными на решение уже определившихся (конкретно-историческим образом) задач конкретно-научного приумножения и развития своих уже изначально органически (космогенетически) целостных знаний и представлений о Мире. Целостность конкретно-научных знаний обнаруживает себя реально доступной представителям человечества возможностью использовать их во благо естественноисторического развития своей собственной (конкретно-видовой) культуры социально-практического взаимопонимания и общественного со-знания. Однако едва ли стоит винить философию или науку в том, что она не в состоянии предотвратить периодические кризисы мировой (гуманистической, космогенетической, конкретно-видовой, идеологической) культуры человеческого сосуществования и познания.
Нельзя сказать, что В.Д.Бакулов недостаточно глубокий мыслитель, чтобы вслед за Э.Блох, М.Вебером, К.Манхеймом и другими учёными не отдать должного аксиоматически незыблемым истинам спекулятивно-диалектического характера простым указанием на то, что одной из важнейших парадигм осмысления феноменов утопизма 'выступает постулат о её причастности к родовой сущности и природе человека'. Однако признавая справедливость этого постулата, Бакулов, вместе с тем, не находит в нём тех глубин, к которым тяготеет своим сознанием философа-фундаменталиста; что, впрочем, объяснимо: философский фундаментализм укоренён в естественном для его апологетов стремлении к целостному пониманию всего происходящего во Вселенной, тогда как утопизм в качестве относительно изолированного течения человеческой мысли не может гарантировать предельно углублённого, обобщённого и в то же время гармонично развитого (во всех отн.) взгляда на вещи. В этом смысле утопизм сродни всем прочим относительно самостоятельным течениям философски целостной мысли, которые в своей предельной глубине глубин, с трудом досягаемой акмеолингвистическим разумом, подобно всему происходящему во Вселенной, являются не столько непосредственным продуктом рационально организованного (понятийно-теоретического или математического) мышления, сколько закономерным следствием космогенеза. Гуманистически (и во всех др. отношениях) зрелая философия (языка, сознания, культуры, истории, утопизма, фундаментализма, рационализма, иррационализма, интуитивизма, мистицизма и всего остального) сводится, по существу, к простой констатации самоочевидного факта, венчающего поиски глубинной основы всего происходящего во Вселенной.
Внимая далее законам спекулятивно-философской (недуально-диалектической) логики, нельзя следом не заключить, что существование конкретно-научных технологий и методологий, дарящих возможность взаимопонимания между представителями умственного мира и само стремление к нему тоже предзадано космогенетически основательным образом, возвышающим значение не столько концептуально-теоретических идеализаций, изысканий и рассуждений, сколько эвристически (гносеологически, синергетически, эмпирически, интуитивно, этически, эстетически и во всех др. отн.) уже сложившегося опыта удовлетворения человеком своих естественных (конкретно-видовых) потребностей. Философски (гуманистически, общенаучно, мировоззренчески) зрелая концепция утопизма тоже логически недвусмысленно предполагает собой тот аксиоматически самоочевидный и аподиктически непреложный факт, что удовлетворённость человека собой и всем окружающим не может быть настолько полной и окончательной, чтобы лишить его жизнь её глубинного смысла. В своём предельно обобщённом (философски углублённом) его понимании утопизм обнаруживает и конституирует основополагающее значение непреходяще-актуального (вездесущего) начала и принципа жизни, соотносимого в естественных науках с понятием 'потребность'. Все социокультурные метаморфозы, виды и формы утопий, на которые обращает наше внимание В.Бакулов, являют, разумеется, лишь частные случаи самовыражения и утверждения потребности в качестве основополагающего принципа жизни и её философски (т.е. общенаучно: онтологически, гносеологически, методологически, биологически, психофизически, этологически и т.д.) углублённого понимания.
'Рассмотрение соотношения утопизма с исходными видообразованиями утопии, её типами и подтипами позволило сформулировать представление о том, что утопизм выступает как определённая модификация утопии, её видоизменённое состояние, - отмечает Бакулов. - Утопизм представляет собой определённое проявление, способ выражения утопии' (200, 137).
В рамках социокультурного исследования, предлагаемого В.Д.Бакуловым, его вывод представляется вполне самодостаточным. Однако в интересах философского обобщения сути дела не будет, возможно, лишним углубить этот вывод, отметив, что утопизм, вместе с тем, представляет собой проявление (способ выражения) потребности как космогенетически основательного принципа жизни в его антропологически (социокультурно) конкретной разновидности. Присущее живым существам стремление к удовлетворению испытываемых ими потребностей неистребимо. И в этом стремлении философски угадывается космогенетически основательное начало живой природы в целом и человеческой в частности. И нет, конечно, ничего удивительного в том, что представители 'утопологии' как одной из конкретных наук заостряют внимание именно на родовой специфике, природе и сущности человека и переживаемых им потребностей. Потребность в утопологии, как предмете научного познания, является, разумеется, лишь одним из примеров вполне типичных для человека мотиваций.
'Значительное расширение объёмов материалов, посвящённых изучению утопии, - замечает В.Д.Бакулов, - дали в настоящее время переводы и публикации работ крупнейших зарубежных исследователей этого духовного феномена, и в первую очередь таких, как Э.Блох, М.Вебер, К.Манхейм, М.Мид, У.Моррис, У.Мур, Л.Мэмфорд, К.Поппер, П.Тейар де Шарден, О.Тоффлер, Э.Фромм, Ф.Хайек, Е.Шацский. Обращение к истории изучения утопии за рубежом также показало, что одной из важнейших парадигм её осмысления выступает постулат о её причастности к родовой сущности и природе человека, её неустранимости из его духовной и практической деятельности. Такой подход к утопии наиболее ярко выражен в философском творчестве выдающихся зарубежных мыслителей Х.Ортеги-и-Гассета, П.Тиллиха, М.Шелера'. (200, 9).
Со временем всё более значительное расширение объёмов конкретно-научного материала, посвящённого изучению бесконечно многообразных явлений действительности свидетельствует о том, что по мере идеологической и концептуально-теоретической стабилизации философской культуры человеческого миропонимания и познания определяющее значение в ней начинает принадлежать уже не столько отвлечённым рассуждениям о её глубинных (основополагающих) законах, началах и принципах, сколько конкретным наукам, опирающимся на психофизически (интуитивно, нейрофизиологически, мнемонически, эмпирически, исторически, синергетически, этически, эстетически или, если всё-таки попытаться отделаться одним словом, космогенетически) выверенный опыт удовлетворения человеком естественных для него потребностей. Глубинные начала человеческого миропонимания и познания там, где они, действительно, уже утвердились в своём господствующем положении, господствуют не только в утопологии и одной лишь утопологии. Их космогенетически закономерное и потому непреходящее, хотя и не всегда в достаточной мере последовательно осознаваемое нами господство предполагает собой возможность общенаучно целостного развития материала человеческих знаний и представлений о Мире. Глубоко специализированный характер современных человеческих знаний отнюдь не препятствует философскому самоутверждению уже назревшей и потому более или менее ясно осознаваемой каждым из представителей конкретных наук возможности и необходимости опираться в своих творческих изысканиях на общенаучно целостную (универсальную) картину Мира (космогенеза).
Все наиболее выдающиеся деятели мировой культуры в известном смысле философы и фундаменталисты. Они, порой даже не отдавая себе в этом логически ясного отчёта, опираются в своих последних, предельно глубинных интуициях на одну и ту же аподиктически непреложное и, безусловно, рациональное предположение о Целостности Мира. Потому и говориться о естественном характере всё более уверенного воцарения в умах соискателей фундаментальных истин законов недуально-диалектической (синтетической, интегральной) методологии (логики), стремящейся каждое из понятий современной науки подчинить задачам общенаучно целостного, то есть космогенетически (онтологически, физически, гносеологически, герменевтически, социологически и во всех др. отн.) обстоятельного анализа происходящих в Мире событий.
Возможно, в этом смысле особенно показательны методологические принципы такой относительно недавно зародившейся дисциплины как синергетика. 'Если естественнонаучная синергетика, - замечают по данному поводу В.П.Бранский и С.Д.Пожарский, - исследует общие закономерности самоорганизации в природе, то социальная синергетика рассматривает общие закономерности социальной самоорганизации, т.е. взаимоотношения социального порядка и социального хаоса. Из этого определения предмета социальной синергетики видно, что она отнюдь не сводится к хаосологии (учению о хаосе)' (9, 10).
Точно также она не сводится к утопологии (учению об утопии) или идеалогии (учению об идеалах). В интересах своего философского самоутверждения синергетике как единой теории о развитии вообще и развитие человеческого со-знания в частности необходимо опираться прежде всего на представление о Целостности Мира как единственно самодостаточной системы, по отношению к которой все остальные системы, структуры или подструктуры могут быть лишь относительно самодостаточными и, следовательно, лишь относительно самоорганизующимися. Т.е. здесь нам тоже приходится иметь дело, очевидно, не столько с синергетической, сколько космогенетической теорией относительности или, иначе, всеобщей теорией и историей самоорганизации и развития.
'Поскольку самоорганизация есть качественное и притом структурное изменение некоторой объективной реальности, постольку синергетика является теорией развития. Но она вносит существенно новое в само понятие развития.
Традиционная теория (диалектическая концепция Г.Гегеля и К.Маркса) рассматривала развитие как процесс перехода от одного порядка к другому. Хаос при этом или вообще не учитывался или рассматривался как некий побочный и потому несущественный продукт закономерного перехода от порядка одного типа к порядку другого (обычно более сложного) типа. Для синергетики же характерно представление о хаосе как о таком же закономерном этапе развития, что и порядок' (9, 10).
И это понятно, потому что во Вселенной в силу необратимости времени вообще не существует событий, которые можно было бы назвать 'случайными' в традиционно устоявшемся (психофизически обусловленном) значении такого понятия. Здесь всё жёстко детерминировано моментом (глобально-космологической структурой) настоящего. Время обратимо только в человеческом, ретроспективном, т.е. опять же психофизически обусловленном восприятии всего происходящего во Вселенной. Только живым существам космогенез даровал возможность различать времена и происходящие в них события на основе психофизически (эмпирически) достоверного опыта переживаний действительности, картина которой оказывается закономерной и самодостаточной (во вс. отн.) лишь настолько, насколько благоприятствует адаптации организмов к постоянно меняющимся условиям их сосуществования (обитания).
Соответственно, и творческая сила хаоса, о которой говорят синергетики, царствует не столько в самой реальной действительности, сколько в человеческих представлениях о ней, которые в свете высших критериев человечности, знания и культурно-исторического прогресса способны быть истинными, научными, закономерными, упорядоченными, гармоничными или эвристически (онтологически, гносеологически, логически, исторически, этически, эстетически, утопически, синергетически, акмеологически и во всех др. отн.) зрелыми лишь в той мере, в какой отвечают на естественную для представителей умственного мира потребность взаимопонимания. Едва ли вообще в среде представителей научного сообщества возможны разногласия по поводу того, что касается главного, основополагающего и потому одинаково самоочевидного для каждого из них: только суператтрактор метаидеала, обнаруживающий себя естественно-человеческим стремлением к 'взаимопониманию' в космогенетически (синергетически, аксиологически, акмеологически, этически, эстетически и т.д.) весомом (непреходяще актуальном) значении такого понятия способен оправдывать существование мировой культуры человеческого языка, знания, чувства, совести, разума (космонооэтоэстетосферы) 'по большому философскому счёту', т.е. как с логической, так и с исторической или любой другой точки зр., сколько-нибудь значимой для естественноисторического (конкретно-видового) становления человеческой (мировой) культуры.
Было бы сверхнеблагодарно по отношению к своим выдающимся и, безусловно, достойным глубокого почитания предкам оспаривать тот факт, что в мире человеческих представлений царствует закон естественного отбора, а потому истины, безусловно достойные общечеловеческого признания устанавливаются не отдельными людьми, сколь бы одарёнными они не были, но усилием многочисленных поколений коллективного (трансцендентального) со-знания (разума), космогенетические корни которого, если копнуть ещё глубже, восходят к своему амёбоподобному прототипу.
Неудивительно, что космоакмеосинергетические установки и рассуждения философов-гуманистов звучат как слова благодарности в адрес всех предшествовавших нам поколений, и в целом вполне единодушно разделяются истинными сподвижниками культурно-исторического прогресса (или, говоря иначе, 'суперменеза'):
'Как известно, - замечают В.Бранский и С.Пожарский, - люди в своей массе свято верят в свои идеалы и отчаянно цепляются за них. Поэтому их идеалы сходят со сцены только вместе со своими адептами. Отсюда следует, что смысл истории решающим образом связан со смыслом смены поколений. 'Колесо' истории немыслимо без вереницы следующих друг за другом поколений, прекрасно описанной христоматийными словами поэта:
Мгновенной жатвой поколенья
По тайной воле провиденья
Восходят, зреют и падут,
Другие им вослед идут.
Из сказанного ясно, что без смены поколений стал бы невозможным прогресс формирования и реализации абсолютного идеала, а, тем самым, стало бы невозможным движение к суператтрактору. А без такого движения, согласно концепции синергетического историзма, история человечества потеряла бы смысл.
Итак, если смысл развития неорганической природы заключается в цитогенезе (формировании простейшей живой клетки), а биологической эволюции - антропогенезе (формировании человека), то смысл общественного развития, как ясно из предыдущего, состоит в суперменезе - формировании сверхчеловека и сверхчеловечества, обладающих чудовищной технической и художественной мощью.
На языке акмеологии это звучит так: образование живой клетки из неживого вещества можно интерпретировать как физикохимическое акме; возникновение человека - как биологическое акме, а становление человека сверхчеловеком - как социальное (всемирно-историческое) акме. Специфика социального акме состоит в том, что в отличие от природных акме, которые достижимы за конечный исторический срок, движение к социальному акме бесконечно. Суператтрактор можно истолковать как глобальное социальное акме, к которому можно, тем не менее, подойти как угодно близко, не достигая его полностью за конечное время. В этом отношении глобальное акме остаётся для человечества вечной путеводной звездой, которая не угасает никогда' (9, 120 - 121).
По большому философскому счёту все 'акме' являются космогенетически закономерным результатом единого, непрестанно, из одного поколения биологических видов в последующие, возобновляющегося и эволюционно (синергетически) развивающегося 'суперотбора' живых видений, пониманий, знаний окружающей организмы действительности. В конечном итоге, речь идёт о вечном стремлении организмов к удовлетворению испытываемых ими потребностей, каждая из которых предполагает возможность достижения живой особью её вечнозаветного (непреходяще актуального) 'акме', в то время как глобальное акме, перед лицом философии всеединства не может подразумевать собой для биосинергетических особей (систем, структур) ничего более ценностного в акмеологическом отношении, чем самосохранение и выживание в непрестанно изменяющихся и усложняющихся условиях породившей их среды обитания. И, дай бог, как говорится, чтобы движение и стремление человечества в целом и каждого из людей в отдельности к своему духовному (социокультурному) развитию (акме, вочеловечеванию, 'суперменству', братству) длилось бесконечно, не переставая актуализировать собой тот 'принцип надежды, веры и знания', на который вправе опираться не только утопология или синергетика, но мировая (конкретно-видовая) культура человеческого миропонимания и сосуществования в целом.
Иногда этот принцип фигурирует под другими названиями. Но не в названии суть, а в том, что именно он в силу своего жизнеутверждающего характера направляет развитие диссипативных (бифуркационных, гносеологических, нейролингвистических, акмеологических, аксиологических и прочих когнитивных) структур человеческого сознания, с переменным успехом играющих роль его философско-мировоззренческих (концептуально-контекстуальных, конкретно-научных, понятийно-теоретических, идеологических, герменевтических, парадигматических и прочих) тезаурусов, аттракторов, детекторов и селекторов. В случае с философски (мировоззренчески, логически, синергетически, этически, эвристически и во всех др. отн.) состоятельным мышлением речь всегда идёт о селективном отборе его верховных, определяющих, конкретно-научных, общечеловечески ценностных установок, способных воистину чудесным и достойным восхищения образом преображать как социальную, так и индивидуальную культуру человеческой жизни и деятельности.
За тем тонким различием, которое синергетики проводят между детектором и селектором, порядком и хаосом, сознательным и бессознательным философски угадывается их собственное стремление к целостному, концептуально (синергетически, логически) связному пониманию всего происходящего во Вселенной. В свете диалектической логики концептуально-теоретического (общенаучно целостного) развития, роста и синтеза человеческих знаний (мировоззрений) это стремление вполне органично (гармонично) согласуется с тем 'принципом устойчивости', на который они ссылаются в своих работах.
Как показывает предпринятое ими 'исследование не только социальных, но и природных самоорганизующихся систем, стремление их к усложнению (в ходе иерархизации) или упрощению (в процессе деиерархизации) обусловлено стремлением к достижению максимальной устойчивости по отношению к возможным действиям со стороны окружающей среды. Закон взаимоотношений внутреннего взаимодействия в системе с её внешним взаимодействием со средой определяет тот принцип устойчивости, на основании которого детектор должен выбирать из множества возможных бифуркационных структур наиболее устойчивую в данной среде. Ясно, что этот принцип будет зависеть от специфического отношения внутреннего взаимодействия в системе к характеру окружающей среды. Поэтому один и тот же детектор при неодинаковых внешних условиях может 'воспользоваться', вообще говоря, разными селекторами. Таким образом, только взаимодействие всех трёх факторов - тезауруса, детектора и селектора - делает понятной творческую силу социального отбора и его способность творить 'чудеса'' (9, 16 - 17).
Хотя, 'по большому философскому счёту' речь идёт об одном-единственном 'чуде', именуемом обычно мировой культурой ('космонооэтоэстетосферой'), созданной человечеством в процессе своего конкретно-видового (естественноисторического) развития и воплощающей собой его коммунистическую собственность. Синергетика как одна из философских наук тоже не может, разумеется, не предполагать собой реально доступной каждому из людей возможности живого приобщения к дарам мировой культуры, освящённой бессмертными именами наиболее выдающихся представителей человечества, безусловно достойных высокого звания суперменов. Мировая культура суперменеза знает немало имён и открытий, внушающих философско-религиозный трепет перед величием её достижений в области искусства, литературы, науки, а, значит, и величием соответствующих этим достижениям возможностей современного человека и человечества. Речь идёт о не о каких-то полумифических, безнадёжно утопических, философски сомнительных, а вполне реальных и уже существующих достижениях и возможностях суперменеза, которыми современному человеку и человечеству следует лишь разумно распорядиться в интересах позитивного развития, становления и спасения своей конкретно-видовой культуры. Реальный гуманизм, в отличие от абстрактного, - не безнадёжно оторванная от жизни утопия, а непреходяще актуальная установка (суператтракция) разума, предполагающая пока всё ещё существующую (хотелось бы надеяться) возможность использовать достижения мировой культуры, науки и техники разумно - в целях предотвращения необратимого кризиса (упадка, катаболе) человеческой конкретно-видовой культуры.
В животном мире каждый вид биологической особи уже от природы (космогенезом) наделён тем, что принято называть обычно инстинктом самосохранения. Только человек может позволить себе философски сомнительную роскошь задаваться эсхатологическим вопросом 'стоит жизнь того, чтобы её прожить или нет?'. Философия, по праву заслуживающая живого отклика в человеческих умах и душах, оказывается, в конечном счёте, космогенетически (гносеологически, антропологически, психофизиологически, социологически и во всех др. отн.) вполне равноценным аналогом инстинкта самосохранения в его вочеловеченной процессом космогенеза модификации. Философски (общенаучно) зрелый гуманизм берёт начало в положительном решении эсхатологической дилеммы в пользу потребности жить 'единым мировым сообществом', в котором не должно быть места антагонистически непримиримым противоречиям между народами и индивидами относительно планетарной (глобальной, космоакмеосинергетической) стратегии их совместного сосуществования. Именно в этом смысле говорится о естественном (иерархическом) приоритете потребности философски ответственного взаимопонимания между представителями 'умственного мира', перманентно пребывающего в процессе своего естественноисторического становления и развития. По существу, имеется в виду тот предельный, т.е. не столько даже философски, сколько космогенетически безальтернативный и потому самоочевидный в своей необходимости Идеал человеческих взаимоотношений, который в таких относительно новых, но, несомненно, достойных широкого признания научной общественности науках как социальная синергетика и акмеология соотносится с понятием 'суператтрактора'.
'Нетрудно догадаться, - отмечают в данной связи В.П.Бранский и С.Д.Пожарский, - что понятие суператтрактора приводит к мысли, что должен существовать предел этнической интеграции (подобно существованию предела социальной идеализации в виде общечеловеческого идеала). Его роль должен играть вселенский этнос в котором синтезируются все общечеловеческие черты, заключённые в потенциально бесконечном многообразии региональных этносов. Такой этнос основан на общечеловеческом стереотипе поведения. Согласно закону релевантности, если относительный (частночеловеческий) идеал может быть реализован с помощью частночеловеческого (регионального) стереотипа поведения, то абсолютный (общечеловеческий) идеал может быть реализован только с помощью общечеловеческого (абсолютного) поведенческого стереотипа. Такой стереотип должен сформироваться в результате действия закона дифференциации и интеграции поведенческих стереотипов (предел интеграции стереотипов)' (9, 255).
В достаточной мере последовательная философия гуманистически (коллективистически, коммунистически) организованного со-знания не даёт никаких оснований переносить реализацию его высшего идеала в неопределённо отдалённое будущее. Уже в первом приближении к понятию 'вселенский этнос' с позиций универсального эволюционизма закономерно выясняется, что речь идёт (или, во всяком случае, должна идти) о стереотипе поведения и мышления, который логически недвусмысленно предполагает существование классической науки как воистину абсолютной, вневременной, общечеловеческой ценности. Мировая (классическая) наука в её истинном (космогенетически и идеологически выверенном, 'суператтракторном', гуманистически возвышенном, общечеловечески ценностном) понимании и предназначении не имеет национальности и вправе претендовать на значение интегральной основы человеческих представлений о действительности и жизни. Тот 'предел интеграции стереотипов', о котором говорят синергетики, и есть, суть, не что иное, как философски цельное (общенаучно зрелое) миропонимание (знание), более или менее единодушно разделяемое представителями научного сообщества.
'Более-менее' выражает здесь степень неопределённости, связанной с тем, что мировая культура конкретно-видовой космонооэтоэстетосферы человечества как предельно сложная диссипативная структура (система), безусловно, обладает способностью к эволюционному становлению (развитию, росту), в полном соответствие с законами непрестанного чередования процессов мировоззренческо-идеологической и общенаучной дифференциации и интеграции, а также иерархизации и деиерархизации человеческих представлений и знаний о реальной действительности. Однако 'спектр направлений, в которых может протекать иерархизация или деиерархизация, отнюдь не произволен: он задаётся природой той системы, которая претерпевает указанную эволюцию. Другими словами, он определяется бифуркацией - разветвлением старого качества на конечное множество вполне определённых потенциально новых качеств' (9, 13).
Природа человеческого со-знания, вопреки всем его концептуально-контекстуальным (акмеолингвистическим, идеологическим) бифуркациям и модификациям не перестаёт оставаться космогенетически обусловленной, т.е. уже по определению целостной. Потому и говорится о самоорганизующейся системе типично-видовых, космогенетически предзаданных, классических, универсальных (общечеловечески ценностных) знаний и соответствующих этим знаниям потребностях и стереотипах человеческого миропонимания, поведения и мышления. Вопреки всем превратностям развития мировой философской мысли, её непосредственные носители, особенно современные, разделяют, как правило, убеждение в естественной способности воистину научного мировоззрения (знания) всё более тесно консолидировать здравомыслящих представителей человеческого сообщества на основе глобальной межэтнической стратегии совместно-практической деятельности во всех её разновидностях. Причём, нельзя сказать, что это убеждение не находит эмпирически достоверного подтверждения.
'Действительно, - согласно общему мнению, - рост форм межэтнического сотрудничества (включая рост числа международных экономических, политических, и культурных организаций, создание системы международной спутниковой связи, системы совместного изучения космоса, развёртывание глобальной информатизации 'Интернет', прогрессирующая 'модернизация' и 'глобализация' образа жизни народов и т.п.) и тенденция к их всё большей и большей интеграции ясно указывает, что это процесс отнюдь не умозрительного характера. Очевидно, что нарастающая интернационализация всей социальной жизни современного человечества является упрямым фактом.
Но, с другой стороны, если вселенский этнос, к которому движется человечество, играет роль суператтрактора, то путь к нему может пролегать только через преодоление постоянно возникающих в ходе межэтнического сотрудничества всё новых и новых этнических противоречий. Подчеркнём, что последние имеют отнюдь не иррациональный (связанный только с этническими чувствами), а вполне рациональный характер, так как обусловлены, в конечном счёте, различиями в стереотипах поведения. Практически преодоление межэтнических противоречий означает преодоление противоречий между стереотипами поведения (например, допустимости или недопустимости вхождения во храм в обуви или головном уборе, употребления в пищу тех или иных продуктов, вступление в брак с иностранцем или иноверцем и т.п.). Ясно, что сближение стереотипов поведения автоматически устраняет эти противоречия' (9, 255 - 256).
Не менее ясно, что речь также идёт о возможности преодоления противоречий между личностными и общечеловечески (гуманистически) ценностными стереотипами и идеалами поведения и мышления посредством философского культа конкретно-научных знаний, действенно благоприятствующих достижению социально-практического взаимопонимания между здравомыслящими представителями самых различных наций и этносов. Категорический императив (суператтрактор, гуманистический манифест) философского зравомыслия в науке (онтологии, гносеологии, синергетике, космогенетике, акмеолингвистики, этноакмеологии, антропологии, катабологии, карьерологии и т.д.) логически недвусмысленно в полном соответствие со всеми законами природы призван побуждать каждого из представителей умственного мира к последовательному (во всех отн.) осознанию как своей личной, так и коллективной ответственности за практическое воплощение в реальность общечеловечески значимых идеалов (стереотипов) взаимопонимания между людьми.
Одной из главнейших причин того, что историческое развитие мировой цивилизации и культуры далеко не безоблачно и внутренне противоречиво оказывается (хотелось бы надеяться) временное отсутствие в человеческом сообществе практического взаимопонимания (единомыслия) относительно определяющих и потому непреходяще актуальных законов и соответствующих этим законам ('суператтракторных') целей и задач такого развития. Хотя на самом деле, 'по большому счёту' всё определяется действием одного-единственного, вполне самодостаточного (во всех отн.) закона или принципа, который поэтому не могут не иметь в виду, в том числе представители синергетической акмеологии, утопологии, социологии, логики, социологии и других относительно самодостаточных по своей внутриструктурной (контекстуально-категориальной, грамматической, понятийно-теоретической, герменевтической, акмеолингвистической) организации дисциплин. Именно этот закон внушает и оправдывает надежды умственного мира на те 'чудеса' социокультурного космогенеза (суперменизации), которые естественноисторический прогресс способен и должен являть собой миру.
Во Вселенной безраздельно властвует закон всеединства, в соответствие с которым любая вещь оказывается в конечном счёте продуктом космогенеза, в том числе, научные (т.е. философски, синергетически, исторически и во всех др. отн. зрелые) представления о реальной действительности. Как, впрочем, и те не совсем или совсем незрелые представления о ней, которые истиннофилософствующие называют 'противоречивыми' уже на том основании, что верят в реальную возможность мировоззренческого (идеологического) единения человеческих со-знаний, душ и умов. Причём в свете философии (логики) всеединства эта возможность обнаруживает себя, не столько даже синергетически (культурологически, акмеолингвистически, биопсихофизически или антропогенетически), сколько именно космогенетически основательным образом - естественной для истинноверующих и истиннофилософствующих потребностью социально-практического единения, взаимопонимания и сотрудничества.
Речь идёт о реально действующей потребности, естественным условием удовлетворения которой оказывается не столько даже мировоззренческая (философско-концептуальная), сколько органическая (космогенетически обусловленная) целостность и универсальность конкретно-научных знаний. Реальный (практический, деятельный) гуманизм, в отличие от абстрактного (сугубо декларативного), подобно любому из позитивных (философски, идеологически, исторически, логически и во всех др. отн. уже достаточно зрелых) течений человеческой мысли, являет собой коммунистическое наследие человечества, т.е. универсальное, целостное, конкретное, одинаково пригодное на все случаи жизни со-знание. Однако для того, чтобы на практике удостовериться в универсальной пригодности своих знаний на все случаи рационально организованной жизни, человечеству, по-прежнему недостаёт организованной воли использовать своё коммунистическое наследие в соответствии с его естественным предназначением. Однако едва ли это прескорбное обстоятельство может сколько-нибудь препятствовать представителям утопологии в интересах концептуально-мировоззренческого углубления своей дисциплины отдать должное философско-метафизической (недуально-диалектической) культуре коммунистического со-знания, пребывающего в непрестанном поиске своего вечнозаветного акме.
Не каждый способен быть Метафизиком, Человеком или Верующим, что называется, 'с большой буквы'. Однако и здесь речь идёт о добродетелях, способных к развитию. Именно этот факт имеет в виду Дж. Фаулз, когда приходит к выводу, что 'каждый человек наделён от природы здравым смыслом', побуждающим его к личностному развитию:
'Очевидно, в любой сфере человеческих устремлений, - пишет он, - большинство великих свершений и достижений принадлежит отдельным личностям - гениям науки или искусства, святым, революционерам... И наоборот, нам не требуются доказательства в виде тестирования интеллекта, чтобы понять: основная масса человечества не слишком умна, - а также не отличается высокой нравственностью, художественной одарённостью, да и вообще не слишком подготовлена для какой-нибудь более благородной человеческой деятельности.
Разумеется, - говорит он далее, - было бы верхом идиотизма на этом основании поспешить с выводом, будто человечество можно разбить на две чётко обозначенные группы - сияющих совершенством Немногих и презренную Массу. Промежуточные ступени бесконечны; и если вы не вынесете из этой книги какой-нибудь другой идеи, то, надеюсь, поймёте, что я имею в виду: граница между Немногими и Массой проходит не между людьми, а внутри каждого человека. Одним словом, никто из нас не совершенен и наоборот' (241, 13 - 14).
Все люди одинаково несовершенны. Поэтому каждому из них есть к чему стремится как типичному представителю человечества, наделённого Пониманием, пребывающем в процессе космогенетически обусловленного становления и развития. Понимание есть, вообще говоря, дело глубоко личностное, но, тем не менее, общечеловечески значимое. Оно являет предмет философской веры, последователем которой волей-неволей оказывается каждый здравомыслящий человек. Человеческая жизнь философски немыслима вне веры человека в язык и собственный разум. Хотя можно выразиться, конечно, иначе, сказав, что она немыслима вне метафизики.
Говоря словами С.Дидоренко, 'мысль слишком очевидная для того, чтобы требовать её доказательства или обоснования. Но, тем не менее, - пишет он, - мне хотелось бы начать именно с неё, положив её очевидность и даже банальность альфой и омегой этой книги, ибо для меня философия, а вернее, метафизика как её средоточие есть делание не просто личностное, но глубоко интимное, не обобщаемое, не пере-сказываемое, вообще не транслируемое - вроде дневника как для-себя и в-себе-говорения. И именно поэтому (а не несмотря на это, как кажется на первый взгляд) я отторгаю от себя эту книгу - не с намерением что-либо открыть или опровергнуть, но в надежде найти того читателя, для которого философствование будет таким же таинством, такой же самоценностью, такою же страстью, бесконечно далёкой от объективности и в конечном счёте устремлённой лишь к самой себе' (235, 3).
На самом деле речь идёт, конечно, о таинстве и возможности Понимания, стремление к которому определяет собой самоценность и самоцель в том числе философствования, не позволяя ему оставаться безнадёжно отвлечённым, рассеянным, беспредметным, лишённым своего 'царька в голове'. Философствование как таинство и дело личного разума неизбежно оказывается связанным, вместе с тем, со страстной надеждой мыслителей на понимание его внеличностной и даже внеисторической значимости. Иногда эта страсть и надежда не находит своего явного выражения и носит, преимущественно, подспудный характер. Однако воистину позитивная, т.е. гуманистически зрелая и потому, безусловно, достойная понимания и внимания философия каждым своим вопросом закономерно обнаруживает своё естественное притязание на общий или, говоря словами П.Тиллиха, предельный интерес.
'Гуманисты', 'утописты' и 'метафизики' в социокультурно, исторически, теологически, этически (одним словом, воистину всесторонне, органично и целостно выверенном или, что то же, космогенетически узаконенном) значении этих понятий не страдают, как правило, чувством 'одиночества в толпе' (зачастую чреватого, как известно, осложнениями психопатологического характера) пребывая, можно сказать, всем своим существом в трансцендентных заполисах и мирах ирреально совершенной, неувядающе прекрасной и удивительно благостной (по сравнению с обыденной, преходящей, рутинной действительностью) ойкумене своего личностного развития, традиционно именуемой 'мировой (классической) культурой'. Речь идёт не об искусственно надуманной (чисто утопической), но реально доступной человеку возможности интеллектуально-духовного (метапсихофизического) обогащения мультикультурными (ноо-это-эстетосферными) дарами космогенеза (эволюции видов) в интересах своего личностного развития.
'Утопизм' в гуманистически выверенном значении такого понятия являет собой космогенетически узаконенное стремление (умонастроение, чувство) человека, обнаруживающее его естественную потребность в актуализации (акмеологизации, инкультурации) своих врождённых талантов, дарованных ему эволюцией видов. Обрести самого себя в той видовой культуре, полноправным представителем которой ты являешься, - так, начерно, можно определить безальтернативно-вековечную или, если угодно, 'осевую' (согласно терминологии К.Ясперса) стратагему ('формулу надежды, любви и блаженства') утопической философии (идеологии) в её логически окончательной, космогенетически (гуманистически, акмеонически, метапсихофизически) выверенной редакции.
Глава III
О вечнозаветных принципах гуманизма
'Новое есть хорошо забытое старое'
(Поговорка).
Воистину основательное (целостное) миропонимание (знание) основательно во всех отношениях, а потому не сводимо, конечно, к какому-либо отдельному достижению человеческой культуры. Все достижения человеческой цивилизации и культуры являются таковыми исключительно в меру их способности приближать торжество её вековечных Идеалов. Эти идеалы настолько непреложны и самодостаточны, что совершенно не нуждаются в каких бы то ни было 'логоцентристских' (отвлечённо-теоретических) оправданиях или определениях. Поэтому можно понять С.Франка, когда он в своём 'Письме к другу' признаётся в глубоком разочаровании философией: 'На старости, следуя чудесной формуле Толстого 'старому врать - что богатому красть', я хочу быть абсолютно правдивым и смиренным мыслью. Поэтому я ищу не 'философии', а мудрости, т.е. просто правды - правды ума и сердца' (116, 89).
Не философией, наукой или религией, но самой природой или, иначе, космоэволюцией (экогенезом, метафизикой) на каждого из простых смертных возложена великая ответственность за воплощение вековечных идеалов человечности в жизнь, которая перед лицом её высших идеалов оказывается праведной лишь настолько, насколько удовлетворяет собой каждого из представителей человечества. Однако человеческая реальность никогда не была и, очевидно, никогда не будет настолько совершенной и самодостаточной, чтобы всецело отвечать своему гуманистически возвышенному, универсальному, безальтернативно-вековечному Идеалу.
Означает ли это, как утверждает Э.Гуссерль, что 'возникшая в начале нового времени вера в то, что идеалы философии и её методы имеют решающее значение для всех изменений, рухнула' или 'что человечество, исполненное счастья и воодушевлённое в новое время высокими идеалами духовности, оказалось несостоятельным'? (28, 553).
Позитивные стремления уже сами по себе плодотворны. Поэтому главным условием преобразования человеческой ментальности и жизни является не только и, возможно, не столько существование философии, сколько именно воодушевлённость её высокими идеалами. Перед лицом метафизики развитие духовности (человечности) человека и человечества в целом необходимо должно подразумевать его воодушевлённость этими идеалами, восходящими к ветхозаветным пророчествам библейских времён. Современная философия в отличие от древней располагает к рациональному переосмыслению ветхозаветных пророчеств с позиций общенаучно состоятельной концепции Мира и человека. В процессе такого переосмысления понятие 'Бог', как символ потусторонней 'реальности', не играет определяющей роли в процессе формирования располагающей к себе современного человека картины Мира, которая в соответствие с вечнозаветной сущностью ветхозаветных пророчеств может быть признана истинной и сакральной лишь настолько, насколько она признаётся таковой всеми участниками философского дискурса.
Э.Фромм, несомненно, прав, утверждая, что мир между людьми, между человеком и природой есть нечто большее, чем просто взаимопонимание или отсутствие идейно-политических раздоров; 'это воплощение истинной гармонии и единения, это опыт 'искупления' в мире и внутри самого себя, это конец отчуждения, это возвращение к самому себе' (118, 175). Нельзя, во всяком случае, не заметить, что философское взаимопонимание, которое дарит современным мыслителям новая, неоклассическая, вечнозаветная, общенаучно обстоятельная интерпретация ключевых (определяющих) понятий мышления (таких как религия, духовность, праведность, креативность, язык, наука, логика, детерминизм, интуитивизм, релятивизм, прагматизм, консерватизм, анархизм, волюнтаризм и других) является важным и объективно необходимым, но лишь предварительным, предельно общим условием искупления, т.е. оздоровления и позитивного (рационального, целесообразного) преобразования человеческой цивилизации и культуры. Утверждение идеалов не должно быть пассивным. Действенная философия должна не просто отвлечённо констатировать или пафосно декларировать безальтернативность гуманистических идеалов человеческого общежительства, но терпеливо, из века в век формировать духовную (культурную) атмосферу (нооэтоэстетосферу), благоприятствующую их претворению в жизнь. Один пример праведности дороже миллиона словесных доводов в её пользу. Не словесно, а примером личной жизни философ должен доказывать высокую значимость и посюстороннюю мощь движущих им умонастроений и убеждений.
Гуманистически действенная философия не лишена, разумеется, своей идеологической (концептуально-контекстуальной) подоплёки, которая, однако, сопряжена, главным образом, с апофатической деятельностью понятийно-теоретического мышления, целеустремлённо изживающего свою болезненную пристрастность к отвлечённым рассуждениям на 'вечные темы'. Если вникнуть в 'самое само' этих тем, не трудно удостовериться, что все они, так или иначе, трансформируются, в конечном счёте, к 'детскому' вопросу о том, 'что такое 'хорошо' и что такое 'плохо''? Или, иначе говоря, к вопросу о правилах и критериях правильной жизни. Философия выдвигает аксиому, согласно которой человеческая жизнь может и должна быть человечной, справедливой, разумной, целеоправданной. Подчёркивая сугубо спекулятивный (схоластичный, эвристически бесплодный) характер предположения о личном бессмертии человеческих душ, гуманистически зрелая философия возвышает значение посюсторонне конкретных ориентиров праведной (духовной, благостной) жизни и в этом смысле всецело согласуется с библийскими проектами ветхозаветных концепций мира и человечности.