XLVI. Психотерапевтическое значение вопроса о смысле жизни
XLVII. Космогенетическая ось культуры
XLVIII. Космогенетика мультикультурализма
XLIX. Универсальное предназначение мировой культуры
L. Акмеософия
LI. Воображение как продукт космогенеза
LII. Смыслотворческая функция языка
LIII. Эстетика постмодерна
LIV. Что такое 'симулякр'?
LV. Всё проходит, пройдёт и это
LVI. Об умном сомнении
LVII. Понятие 'Бог' в контексте философской метафизики
LVIII. Космотеомифософия
LIX. Невыразимое подвластно ль выраженью?
LX. Эмпириомистицизм
LXI. Перевоплощение душ: трансмиф и реальность
LXII. Философия - не рефлексия. Философия - это мы
Заключение
Список цитируемых работ
XXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXX
Введение
Здесь мы пока только вскользь
коснёмся тех основополагающих установок,
на которых, по нашему представлению,
надлежит базироваться философски ценностной мысли
В 2019 году институт философии РАН отмечал своё двухсотлетие. В честь торжественной даты был объявлен конкурс философских работ на тему 'О пользе и вреде философии для жизни'. Тема интересна как её глубинными смыслами, так и своей предысторией:
В 1850 году министр просвещения П.А.Ширинский-Шахматов, принял решение закрыть философские кафедры в университетах Российской империи, аргументируя своё решение тем, что польза от философии никем пока не доказана, а вред от неё возможен. Не факт, мол, что философия научит вас мудрости, хотя и декларирует своё стремление к ней. Другое дело науки - там, действительно, всё как-то более определённо и ясно. Может ли философия быть наукой в строгом значении слова? Тоже вопрос.
Убеждение, послужившее отправным пунктом наших размышлений, состоит в том, что науки призваны дарить истины, идеалы и знания, которые могут и должны разделяться всеми представителями умственного мира, только в этом случае заслуживая своего философского признания и названия фундаментальных (классических, общечеловечески ценностных). В современную эпоху развития человеческой культуры миропонимания и мышления всё более заслуживающим доверия поставщиком в достаточной мере надёжных (и потому наиболее востребованных умственным миром) знаний являются конкретные науки. Одним из свидетельств данного обстоятельства становится непрестанно углубляющийся процесс системной дифференциации (специализации) научных знаний, сопровождающийся возникновением всё новых относительно самостоятельных дисциплин.
Ключевыми здесь оказываются слова 'системной' и 'относительно', которые говорят о том, что глубоко специализированный характер конкретно-научных знаний не препятствует концептуально целостному осмыслению происходящих во Вселенной событий. Но для того, чтобы подтвердить собой этот вывод, философия не должна оставаться чисто спекулятивной, т.е. настолько отвлечённой, чтобы не предполагать теперь уже реально существующей для её представителей возможности опираться в своих метафических изысканиях на современную физическую космологию и другие конкретные науки. Каждая из конкретных наук, несомненно, способна внести свой позитивный вклад в развитие космогенетически целостной картины Мира, а, значит, и самой культуры философского единопонимания всего происходящего во Вселенной. В том же смысле говорится у нас о грядущей 'космологизации' человеческого со-знания, освещающей путь к идеологическому взаимопониманию между людьми, фактическое отсутствие которого в наше время оказывается всё более ощутимым препятствием гуманистического оздоровления, а, значит, и самосохранения человеческой конкретно-видовой культуры познания, сознания и самой жизни.
Возможно, в силу предубеждений, трациционно побуждающих воспринимать философию в свете человеческих умонастроений глубоко личностного характера, современные исследователи фундаментальных основ человеческого миропонимания не решаются отдать должное физической космологии 'Большого Взрыва', которая, несомненно, способна служить в достаточной степени надёжным ориентиром такого рода исследований. Представляется недоразумением, что космологическая картина 'Большого Взрыва', дарящая возможность ретроспективного видения Вселенной, начиная с первых мгновений её возникновения, по-прежнему не играет определяющей роли в процессе мировоззренческого становления философской культуры научного знания. Между тем, речь идёт о возможности, пренебрежение которой неизбежно затрудняет достижение научным сообществом взаимопонимания (консенсума) относительно сущностной (глубинной, космогенетически обусловленной) природы конкретно-видовых (общечеловечески и общенаучно ценностных) начал естественноисторического развития этой культуры. И в этом смысле задача философско-мировоззренческого фундаментализма (гуманизма, позитивизма, рационализма и т.д.) вырисовывается вполне отчётливо, - необходимо доказать, что в конструктивной, т.е. общенаучно (онтологически, гносеологически, акмеологически, этически, персоналистически и во всех других отношениях) перспективой культуре познания нет места для философско-теоретических разногласий по поводу определяющих (основополагающих) установок, законов и целей её естественноисторического развития. Основополагающие (философско-метафизические) начала той культуры миропонимания и сознания, которая по праву заслуживает название фундаментальной (научной, классической, эвристически продуктивной) незыблемо вечны и безальтернативны. С ними не поспоришь, поскольку они всегда имеют в виду одно - космогенетическую обусловленность всего происходящего во Вселенной, в том числе общенаучно (онтологически, гносеологически, методологически и во всех других отношениях) ценностного опыта познавательной деятельности человеческих индивидов.
Таким по крайней мере представляется положение дел в свете современной физической космологии Большого Взрыва, которая на сегодняшний день признаётся учёными одной из наиболее перспективных в эвристическом отношении; хотя отсюда и не следует, что ей и далее, навеки суждено оставаться безальтернативно ортодоксальной. По существу, речь идёт о реальной возможности общенаучной и конкретно-научной апробации философского представления о Целостности Мира на основе космологической картины (модели) Вселенной. Эвристически безальтернативной, однако, представляется не столько сама физико-математическая модель эволюционирующей Вселенной, сколько тот космогенетический (а, значит, и философско-методологический, метафизический, онтологический, синергетический, общенаучно ценностный) принцип всеединства, который она в достаточной степени наглядно собой иллюстрирует. В соответствие с этим принципом во Вселенной не происходит случайных событий, всё происходящее детерминистически жёстко обусловлено своей космогенетической предысторией, в том числе возможность философского (научного) позитивизма (здравомыслия), а также общенаучной аксиоматизации человеческих знаний и само понятие о них.
Так, первая из аксиом, лежащая в основании современной космологически или, точнее, космогенетически зрелой метафизики, гласит, что всё существующее оказывается, в конечном счёте, закономерным продуктом универсального эволюционизма, обуславливающего развитие вселенского пространства-времени на всех его уровнях, как микроскопических, так и глобальных. В свете ортодоксальной космологии не только достоверным, но и аксиоматически самоочевидным представляется тот факт, что никакой иной самодостаточно фундаментальной философии или науки, кроме той, которая призвана служить формированию (прояснению, уточнению, дополнению и развитию) космогенетически целостной картины Мира нет и быть не может. Философия фундаментальна лишь в той мере, в какой она справляется со своей космогенетически предзаданной функцией гуманистически (коммунистически, общечеловечески) ценностного миропонимания (со-знания), непрестанно пребывающего в процессе общенаучного, а, значит, и конкретно-научного (онтологического, гносеологического, методологического, синергетического, акмеологического, социологического, этического, эстетического и т.д.) становления и развития.
В своих предельных глубинах общенаучно (онтологически, методологически, исторически, логически и т.д.) зрелая философия сводится к предельно простому и самоочевидному принципу, в соответствие с которым сама возможность для всего существующего существовать в своей конкретно-видовой форме оказывается закономерным следствием космогенеза, который, таким образом, с метафизически обстоятельной точки зр. предстаёт единственно самодостаточной причиной самого себя и всего происходящего во Вселенной. Иначе говоря, космогенетически (метафизически, онтологически, гносеологически и т.д.) зрелая (самодостаточная) философия (теория) 'всего' сводится к простой констатации самоочевидного факта, признание которого научным сообществом призвано, наконец, избавить сознание его представителей от философских рефлексий, не обеспеченный в достаточной мере надёжно золотым запасом конкретного знания о Вселенной и законах, формирующих её виртуальную (вероятностную, хроногеометрическую) структуру.
Всё есть продукт космогенеза, в том числе человеческие знания, органическая целостность которых определяется их космогенетически обусловленной способностью благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Иначе говоря, философское, воистину фундаментальное, общенаучно ценностное (метафизически, онтологически, гносеологически и во всех других отношениях окончательное) определение понятия 'знание' означает существование космоэволюционно сложившихся условий, благоприятствующих развитию жизни во всём конкретном разнообразии органично присущих ей форм и потребностей. Причём в случае с человеческой конкретно-видовой культурой жизни космогенетически обусловленное разнообразие естественных для неё потребностей находит своё закономерное выражение в глубоко дифференцированном (специализированном) характере современных научных знаний, которые, однако, не являются настолько разрозненными в космогенетическом (гносеологическом, психофизическом, нейрофизиологическом, акмеологическом или любом другом) отношении, чтобы не предполагать уже не просто 'органически' или 'функционально' (как у прочих видов животного мира), но и по определению присущей им способности благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. В отличие от других животных, человек способен отдавать себе достаточно последовательный (во всех отношениях) отчёт о космогенетически обусловленной (конкретно-видовой, функциональной, органической) целостности своих знаний.
Метафикам методологически допускаемая ими возможность в каждое из понятий языка науки вкладывать один и тот же предельно широкий, всеобъемлюще целостный, недуально-диалектический, общенаучно содержательный смысл говорит о том, что всё существующее является 'по большому философскому счёту' закономерным продуктом космогенеза. Поэтому именно процессом космогенеза, а не различиями, проводимыми языком науки между понятиями, вещами и отношениями воспринимаемой человеком действительности, определяется истинный смысл его познавательно-теоретической деятельности. Воистину определяющее (первопричинное) в определениях не нуждается, всегда предполагая собой, суть, одно - космогенетически обусловленную сущность всего происходящего во Вселенной. В том числе самого человеческого познания, которое, поэтому, возможно признать эвристически (философски, общенаучно) продуктивным и ценностным (или, иначе, позитивным, рациональным, системным) единственно в смысле необходимости для него опираться на космогенетически целостное представление о Мире. Метафизикам, располагающим такого рода Представлением или Понятием, гораздо проще, по сравнению с другими представителями науки находить 'общий язык', опираясь при этом на тот недуально-диалектический код философского взаимопонимания и здравомыслия, который возвышает мировоззренческое значение позитивного, т.е. конкретно-научного знания.
Здесь речь идёт о том философско-метафизическом здравомыслии, которого явно недоставало, основоположникам позитивизма, что нашло выражение в убеждённом отрицании ими как метафизики, так и первопричинной обусловленности всего происходящего во Вселенной. Надо сказать, что сам Конт в силу философской незрелости своих представлений (о понимании, знании, науки, логики, здравомыслии, социальном прогрессе и т.д.) никогда не придавал особого значения тому 'само собой разумеющемуся' факту, что его 'позитивистские' представления тоже предзаданы ему космогенетически (детерминистически) основательным образом. Следовательно, они тоже пропитаны духом эпохи и конкретного историзма. Поэтому далеко не случайно мы имеем теперь возможность, вслед за Б.Г.Соловьёвым, заметить, что в этих представлениях 'заключается то существенное, что позволяет нам оценивать Конта не только как родоначальника позитивизма, но и как 'характерного' выразителя современной культурной традиции' (237, IX).
Философского сомнения заслуживают прежде всего те критерии истины и здравого смысла, на которые, в соответствие с этой традицией, опирается, в том числе гносеология Конта. ''Здравый смысл' Конта, - замечает по данному поводу Б.Соловьёв, - это здоровый, немного наивный, взгляд на происходящее, взгляд, не 'замутнённый' сомнением в самом себе, в своей способности адекватно передавать увиденное, не уставший ещё от печали и опасности. Это взгляд - взгляд молодости, которая не слишком сомневаясь в том, что она всё разрешит и всё поймёт, упраздняет сомнения, традиции, усталость предыдущего поколения. То, что со временем и этот взгляд потускнеет и станет более 'мудрым', более 'понимающим', мы видим на примере 'позитивистов', второго и третьего поколения, у которых всё оказалось не так просто, не так однозначно. Но это - потом. Взгляд Конта - взгляд родоначальника, и потому не сомневающегося в своей правоте человека' (237, IX).
Истинно философское здравомыслие отнюдь не исключает собою сомнений в реальной достижимости тех гуманистически (коммунистически, общечеловечески) ценностных идеалов науки, со-знания и общественно-исторического развития, которые по праву заслуживают название вековечно актуальных (суператтракторных) движителей прогресса. Тем не менее, оно не позволяет оспаривать тот, по-существу, аксиоматически самоочевидный факт, что в соответствие со своими естественными, космогенетически (общенаучно: метафизически, онтологически, гносеологически, идеологически, социологически, концептуально-теоретически, эмпирически, практически и во всех других отношениях) выверенными началами (идеалами, законами, установками, принципами) вся воистину позитивная деятельность представителей гуманистически зрелых сообществ (в том числе научных) изначально и вечно подчинена органично присущему им стремлению к достижению коллективной удовлетворённости собственным образом мыслей и самой жизни. Нет никакой другой, более высокой цели, определяющей естественноисторическое предназначение философии, науки и человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом. Любое рассуждение, уверенно претендующее на значение философски здравого (космогенетически, гуманистически, мировоззренчески и во всех др. отношениях состоятельного) не может не предполагать собой этой цели. Рассуждения о науке тоже, разумеется, не составляют исключения, и с позиций гуманистической философии могут быть признаны рациональными, полезными для жизни или истинными лишь настолько, насколько полно они удовлетворяют собой самих представителей научного сообщества, благоприятствуя достижению ими взаимопонимания (консенсума, единого мнения) в отношении этого исследуемого ими феномена.
'Под наукой, - замечает В.Канке, - обычно понимается совокупность дисциплин, получающих высокую оценку у современного научного сообщества. Такое определение науки является предварительным, в дальнейшем оно будет неоднократно уточняться. Наряду с наукой говорят о ненауке, псевдонауке, антинауке, лженауке' (204, 8).
В интересах развития той философско-метафизической концепции знания, которой мы намерены придерживаться в дальнейшем, необходимо уточнить о какой именно 'совокупности дисциплин' идёт речь? Это, во-первых, а во-вторых, в чём, собственно, находит выражение та 'высокая оценка', которая принимается научным сообществом в качестве критерия, отличающего науку от ненауки? 'В этой связи, - замечает Канке, - говорят о проблеме демаркации, проведения границ между двумя рассматриваемыми типами знания. На этот счёт существуют самые различные точки зрения. Наиболее обстоятельны в указанном отношении специалисты из области философии науки. Особенно показателен в этой связи спор неопозитивистов (М.Шлик, Р.Карнап) и критических рационалистов (К.Поппер, И.Лакатос)' (204, 9).
Почему именно за философией признаётся роль высшего арбитра в решении спора между неопозитивистами и критическими рационалистами? Не потому ли, что слово 'философия' логически недвусмысленно предполагает существование тех вечных истин, законов, установок и ценностей человеческого существования и познания, которые, несомненно, вправе рассчитывать на высокую оценку научного сообщества? В случае с гуманистически зрелой философией науки не приходится изобретать и придумывать ничего нового. Речь всегда идёт об одном и том же - о естественном для представителей 'науки' в истинном (космогенетически, метафизически, синергетически, аксиологически, социологически, гуманистически, этически и во всех др. отн. выверенном) значении слова стремлении к взаимопониманию, развиваемому на основе целостного представления о Мире. Именно Целостное Представление о Мире оказывается естественным, т.е. космогенетически необходимым условием и залогом достижения участниками философского дискурса идеологически (онтологически, гносеологически, акмеонически и во всех других отношениях) самодостаточной (коллективистической) удовлетворённости собственным образом мыслей и вероисповедания. В чём, собственно, и состоит действительная цель философского дискурса, в его космогенетически (идеологически) зрелой форме общенаучно обстоятельного рассуждения, действенно благоприятствующего естественноисторическому и мировоззренческому становлению или, говоря иначе, гуманистическому (нравственному) оздоровлению человеческой культуры со-знания.
Философски самодостаточная наука (метафизика, онтология, гносеология, методология, идеология, логика, психология, социология, этика и т.д.) являет собой не что иное, как человеческое сознание, воодушевлённое верой в свою конкретно-видовую (космогенетически предпосланную) культуру, которая вопреки, всем превратностям исторической жизни народов и индивидов, не перестаёт оставаться их духовным наследием и утешением, безусловно, достойным внимания, понимания, освоения и высокого звания высшей, общечеловечески значимой (коммунистической) ценности, непреходящего характера. Философски самодостаточная наука - это путь к овладению мировой (общечеловечески ценностной) культурой миропонимания и со-знания. И каждый шаг на этом пути отмечен печатью человеческого (интеллектуально-духовного, социокультурного, акмеонического) приобщения к таинствам Мироздания и Вечности.
Нельзя не признать, что 'проникая друг в друга, философия и наука, философия и идеология, философия и искусство в целом содействуют позитивному развитию всей культуры' (112, 20). Однако любое развитие должно подразумевать возможность достижения им той или иной конкретной цели. Иначе сам разговор о развитии и лежащей в его основе акмеологии (в том числе социальной) окажется попросту бессмысленным и беспредметным. 'Известный русский мыслитель и литературовед М.М.Бахтин отмечал, что философию 'можно определить как метаязык всех наук (и всех видов познания и сознания)'' (112, 20).
Нам, напротив, представляется, что истинных сподвижников общественно-исторического развития связывает не столько язык, сколько чаще всего негласно объединяющая их цель. Хотя, конечно, в том же смысле можно говорить о единой вере деятелей культуры (науки, литературы, искусства и т.д.) в язык, дарующий искомую ими возможность наслаждаться плодами своего блаженного мученичества, именуемого обычно духовным творчеством. Философия как 'ядро, синтезирующее все сферы культуры' (112, 20), не может не предполагать собой этой глубинной веры, объединяющей умственный мир. Не отвлечённо-философские рассуждения или дискурсы делают человека человечным, блаженным и счастливым, а реально доступная ему возможность творческого (активного, мудрого, вдохновенного, разумного, целеоправданного) приобщения к жизни мировой культуры, составляющей эволюционное завоевание и вечное (классическое, конкретно-видовое) наследие человечества.
Но что есть 'мировая культура'? С позиций философской (недуально-диалектической) логики (всеединства) ответ представляется очевидным и ожидаемо однозначным: всё то, что благоприятствует достижению каждым из человеческих индивидов хотя бы относительно уверенной удовлетворённости собственным образом миропонимания и самой жизни. Если бы нас спросили в то же время 'что есть совесть'? или 'что есть знание'? или 'что такое философия всеединства'? ответ был бы тем же. Перед лицом философского фундаментализма в науке все её понятия, принципы и законы обнаруживают собой, прежде всего, естественное для представителей науки стремление к достижению этой удовлетворённости. Причём совершенно неважно, о какой именно из наук идёт речь - все они оказываются 'по большому философскому счёту' лишь средством удовлетворения соответствующей 'суператтракторной' потребности, объединяющей умственный (социокультурный) мир всех времён и народов.
Метафизики 'по призванию', т.е. в истинном, космогенетически выверенном значении такого понятия, в свете гуманистической идеологии предстают уже не столько позитивистами, материалистами, утопистами, реалистами, рационалистами, иррационалистами, агностицистами, интуитивистами или апологетами каких-то иных течений мировой философии, сколько людьми, проповедующими веру в человеческие добродетели, среди которых одна из важнейших обнаруживает себя объединяющим их стремлением к целостному пониманию всего происходящего во Вселенной. Это стремление, действительно, эвристически перспективно во всех отношениях. Именно им предзадано содержание философски (метафизически, идеологически, мировоззренчески, общенаучно) обстоятельных раздумий и рассуждений.
Истиннофилософствующим не приходится постоянно напоминать, что в космогенетически гуманистически (метафизически, онтологически, исторически, логически, синергетически, этически, эстетически и во всех др. отн.) продуктивной (эвристически перспективной) науке, а значит, и в самом сознании её непосредственных представителей полноправно царствует суператтрактор взаимопонимания относительно необходимости достижения каждым из людей вечнозаветной мечты всего человечества или, говоря иначе, 'коллективистическое' стремление к достижению удовлетворённости естественноисторическими результатами своей конкретно-видовой, совместно-практической, в том числе познавательно-теоретической деятельности.
Философия - это способ самоутверждения вполне тривиальных, самоочевидных и вечных истин, которые тоже являются естественным и закономерным продуктом космогенеза. Речь идёт о естественном отборе тех естественных начал человеческого мышления, к числу которых в настоящий момент можно вполне уверенно отнести такие 'классические', т.е. уже сложившиеся и в достаточной мере надёжно апробированные человеческой практикой науки как онтология, гносеология, космология, физика, биология, психология, культурология, акмеология, синергетика, этика, эстетика и другие. Что касается отвлечённо-спекулятивных установок философско-метафизического сознания, не обеспеченных в достаточной мере надёжно 'золотым запасом' конкретно-научного знания, то их правильнее всего будет списать на счёт космогенетических (лингвистических, естественно-теоретических) издержек общенаучного становления человеческой конкретно-видовой культуры со-знания. К их числу мы относим философский идеализм, материализм, критицизм, сциентизм, позитивизм, модернизм, фальсификационизм и другие весьма многоликие течения человеческой мысли, непрестанно пребывающей в процессе своего личностного и космоэволюционного становления.
Глава I
Философия как естествознание
'Мы должны помнить, что то, что мы
наблюдаем, - это не сама природа,
а природа, которая выступает в том виде,
в каком она выявляется благодаря нашему
способу постановки вопросов'
В.Гейзенберг
Позиция универсального (космогенетического) эволюционизма, которой мы стараемся придерживаться в своей работе, определяет, в том числе и наш способ философски размашистой постановки вопроса о 'знании'. В свете этой постановки определящим универсальным признаком знания представляется его способность благоприятствовать удовлетворению естественных потребностей жизни. Едва ли столь спекулятивное определение понятия 'знание' могло бы удовлетворять эвристические запросы умственного мира, если бы не предполагало перспектив своего оживления, прояснения и развития на основе конкретной науки (онтологии, гносеологии, физики, психологии, акмеологии и т.д.) Каждая из наук по-своему перспективна в смысле способности служить удовлетворению тех или иных конкретных потребностей человека. Однако в нашем случае речь идёт о перспективе общенаучно целостного (философско-метафизического) развития человеческих знаний. Именно в раскрытии такой перспективы, а не в обеспечении точного анализа частных задач науки заключается конструктивная функция философского определения понятия 'знание'.
Иначе говоря, наш способ постановки вопроса предполагает тот факт, что для научного сознания характерна потребность, выражаемая стремлением к целостному пониманию всего происходящего во Вселенной. Такова по крайней мере философская идеализация реального положения дел в науке и человеческой культуре миропонимания в целом, предполагающая собой существование некого 'рафинированного' знания, которое для нас является таковым прежде всего в смысле своей способности опираться на целостное представление о Мире. С учётом этой оговорки мы готовы разделять то определение В.Канке, согласно которому 'наука' есть 'рафинированное передовое знание' (204, 8). Поставщиками эталонного знания, по Канке, служат математика, физика, экономика и, видимо, другие 'рафинированные' (классические, конкретные) науки, способные (формировать прояснять, уточнять, дополнять, развивать, модифицировать, фальсифицировать, верифицировать и т.д.) целостное представление о Мире. Предельно общим, определяющим, ключевым, неизменным признаком конкретно-научного (рафинированного, эталонного, классического) знания является органично присущая ему целостность.
Именно это обстоятельство мы имеем ввиду, называя знание философски зрелым, естественным и общенаучно, т.е. во всех отн. самодостаточным. В свете универсального эволюционизма ('философии всеединства') научное знание предстаёт органичным и целостным уже изначально, 'по определению', в соответствие с его космогенетически обусловленной природой и сущностью, предполагающей, в частности, что для представителей интеллектуальной элиты человечества, как древнего, так и современного вполне естественно стремление к взаимопониманию. Причём речь идёт о вековечно актуальных и в этом смысле, безусловно, 'утопических' идеалах (стандартах) 'взаимопонимания', символизирующих глубинную веру представителей прогрессивного человечества в реальную возможность достижения ими коллективной (в идеале безгранично всеобщей или, говоря иначе, но в том же смысле акмеонической или, если угодно, суператтракторной) удовлетворённости результатами своей естественноисторической деятельности, в том числе, разумеется, когнитивной.
Безосновательно было бы полагать, однако, что естественным и необходимым условием достижения подобной удовлетворённости является существование отвлечённой (понятийно-теоретической) философии. Идейно-концептуальные истоки позитивизма и критического реализма ясны: притязания философии на значение самостоятельной дисциплины человеческого познания, действительно, оказались в конечном итоге безосновательными. Само слово 'философия' способно быть лишь в высшей степени произвольным (отвлечённым) знаком (символом) генетически (органично, от природы) присущего позитивным (научным) знаниям единства. Предельно отвлечённым, но не настолько, разумеется, чтобы не иметь в виду существование самого научного знания как общечеловечески (акмеонически) ценностного достояния, т.е. со-знания в целом, безотносительно к самой возможности проведения различий между его отдельными отраслями (дисциплинами).
Принципиально важным для развития общенаучно (философски) целостной концепции знания представляется вопрос о его универсальном признаке. В соответствие с этим признаком знание не может не подразумевать естественное стремление живых организмов к удовлетворению своих насущных потребностей. Знание в общенаучно выверенном значении такого понятия способно быть естественным, конкретным и целостным единственно в том смысле, в каком оно отвечает своему универсальному признаку.
С философски (т.е. общенаучно: онтологически, гносеологически, акмеонически, экологически и во всех других отн.) обстоятельной точки зрения понятие 'знание' означает, прежде всего, существование окружающей живых существ среды обитания, непрестанно пребывающей в процессе своего целостного, космогенетически обусловленного (конкретно-видового, синергийного) становления и развития. Человеческое со-знание является лишь одним из бесконечного множества прямых следствий 'эволюционного бума', согласно современной научной картине Мира обусловленного 'Большим Взрывом' вселенского вещества. И когда мы говорим о научном со-знании как коллективистской или, если угодно, коммунистической собственности человечества, то, конечно, имеем в виду главным образом необходимость и реальную возможность для современного философского фундаментализма опираться в своих метафизических исканиях на ортодоксальную, т.е. более или менее единодушно (по крайней мере в наиболее общих чертах) разделяемую представителями науки картину Вселенной.
Разумеется, что эта картина никогда не была и, очевидно, не будет настолько совершенной (во всех отношениях), чтобы удовлетворять собой научное сообщество всецело и безусловно. Поэтому с позиций философии (метафизики, логики) всеединства аксиоматически самоочевидным признаётся лишь тот факт, что всё существующее оказывается в конечном счёте закономерным продуктом космогенеза. Теория 'Большого Взрыва' или любые другие конкурирующие с ней теории космогенеза признаются нами философски самодостаточными уже постольку, поскольку не противоречат этой изначально принятой нами аксиоме, постулирующей органическое единство всего происходящего во Вселенной.
'Естествознание' как философски (метафизически и во вс. др. отн.) основательная наука предполагает собой космогенетическую обусловленность любого конкретного знания, которое, следовательно, уже 'по определению' не может не быть естественнонаучным. Естественными или, что то же, научными приходится признать, прежде всего, те экзотерически открытые знания, которые не противоречат собственному опыту живого восприятия человеком имманентной ему природы вещей. Концептуально-герменевтический (мировоззренческий) костяк таких знаний составляют эмпирически достоверные факты, эксперименты, теории, наблюдения, представления, опыты и понятия человеческих индивидов, благодаря которым вообще оказывается возможным существование языка науки, как философски (телеологически, онтологически, методологически, психофизически, аксиоматически, аксиологически, этически, эстетически, герменевтически и во всех др. отн.) упорядоченной стихии миропонимания и мышления. Язык науки как естественная предпосылка философски широкого взаимопонимания и общения носителей знания не может существовать вне эмпирии. И, понятно, что с позиций диалектики как философской науки нельзя не отдать должное, в том числе, и этому обстоятельству. Язык науки восходит к эмпирии и опирается на эмпирию; но не в том смысле, что эмпирическое возможно логически однозначно противопоставить теоретическому или спекулятивно-умозрительному. По поводу философски (онтологически, гносеологически, методологически, синергетически, диалектически и во всех др. отн.) незрелого эмпиризма нельзя не вспомнить анекдот, на который столь к месту ссылается А.Лосев:
'Абсолютный эмпиризм диалектики, - пишет он, - не означает тупого и слепого эмпиризма, который неосознанно следует за неразберихой фактов и во имя чистоты опыта жертвует ясностью и строгостью мысли. Диалектика - абсолютная ясность, строгость и стройность мысли. Это абсолютный эмпиризм, ставший абсолютной мыслью. Диалектика не есть слепой опыт. Один писатель рассказывает о некоем медике, которому пришлось однажды лечить портного от горячки. Так как больной очень просил, при смерти, ветчины, то медик, видя, что спасти больного нельзя, даёт ему ветчины. Больной покушал ветчины и - выздоровел. Врач тщательно занёс в свою записную книжку следующее опытное наблюдение: 'Ветчина - успешное средство от горячки'. Через несколько дней тот же врач лечил от горячки сапожника. Опираясь на опыт, врач предписал больному ветчину. Больной умер. Врач, на основании правила записи фактов, как они есть, не примешивая никаких умствований, прибавил к прежнему наблюдению следующее: 'Ветчина - средство, полезное для портных, но не для сапожников'. Хотите ли вы быть таким 'эмпириком' как этот врач? По-вашему он эмпирик. А по-моему - просто дурак, и критиковать подобный эмпиризм недостойно людей, именующих себя философами. Надо отдать эмпирии всякую дань, которой она только заслуживает, но надо отдать дань и теории, какую последняя только заслуживает. Диалектика есть и абсолютный эмпиризм, и абсолютный рационализм, и истину её вы поймёте именно только тогда, когда возьмёте эти два противоречивых утверждения синтетически, как нечто одно. В этом, и только в этом, и заключается жизненность диалектики' (57, 41 - 42).
Жизненность диалектики должна подразумевает собой, очевидно, не столько эмпиризм или рационализм в отвлечённом значении этих понятий, сколько реально доступную носителям конкретного знания возможность удовлетворять свои конкретно переживаемые потребности. Человек, подобно любому живому существу вообще, ищет именно этой возможности, лежащей в основе всякого в достаточной степени мудрого понимания науки, логики, философии, диалектики, рационализма, эмпиризма, формализма, поссибилизма, позитивизма, фундаментализма, теизма и т.д. Удовлетворённость, разумеется, весьма неоднозначный, призрачный, зыбкий, изменчивый, диалектичный, но, зато, универсальный, общечеловечески ценностный критерий мудрости, в том числе, религиозной и философской. Естественная неопределённость и субъективность такого критерия является неизбежной платой за возможность объективного, междисциплинарно целостного, безальтернативно-универсального понимания науки и её языка. Имеет ли, например, какое-либо отношение к науке, а также утверждаемой ею истине и 'абсолютной идее' то понимание эмпиризма, которое мы находим у медика в истории, пересказанной Лосевым? Безусловно. В той мере, в какой оно удовлетворяет самого медика и не удовлетворяет философа (в лице Лосева).
Далее, на примере той же истории с медиком, можно заключить, что 'науку' (в философски широком значении слова) развивает и двигает не столько удовлетворённость, сколько неудовлетворённость её представителей господствующим в их среде образом мыслей и представлений, который никогда не бывает настолько правильным, чтобы удовлетворять каждого из них всецело и безусловно, во всех отношениях. Органически присущее человеческому со-знанию, миропониманию и мышлению свойство удовлетворять или не удовлетворять своими результатами непосредственных творцов и носителей языка науки в достаточной мере убедительно свидетельствует о том, что не эмпиризм, эмпириокритицизм, логический позитивизм Р.Карнапа или критический рационализм К.Поппера, а именно человек в соответствие с классической формулой Протагора является естественной и необходимой мерой всех (поименованных и непоименованных, воспринимаемых и не воспринимаемых им) вещей и событий, 'последние оказываются интересны ему не сами по себе, а в соотношении с его собственно человеческими целями существования'.
'Особое мнение по этому поводу даже таких философов, как Аристотель или Гуссерль, поколебать его не в силах', - заключает А.Заостровцев. - 'Всякая мыслящая недогматическая онтология (т.е. онтология, не эмансипированная от бремени гносеологических затруднений) исходит из гениально сформулированного положения Протагора' (29, 246). Только почему именно онтология или гносеология? Любая мысль, заслуживающая названия философской, не эмансипирована, обычно, от бремени затруднений, связанных с поисками истины как универсальной меры вещей. С поисками истины связана, очевидно, не столько наука или её отдельные разделы, такие как онтология, гносеология, аксиология, теология или логика, например, сколько человеческое познание и существование в целом.
'Философский вопрос 'что есть истина?', - пишут В.Лекторский и В.Швырёв, - касается не каких-то частных моментов познавательного отношения к миру, связанных с решением отдельных задач человеческого существования. Он касается принципиальной возможности человека познавать мир, проникать в его сущность, овладевать им в своём сознании' (54, 10). Универсальность истинного подразумевает собой внутреннее (системное, синергетическое) единство не только и, очевидно, не столько философской или научной мысли, сколько всего (существующего и несуществующего, поименованного и непоименованного, явленного и неявленного субъекту познания). Мыслящих широко, философски, поиски истины закономерно подводят к мысли о всеединстве. В этой мысли, собственно, и берёт начало философия всеединства, логически недвусмысленно подразумевающую собой потенциально вездесущую и воистину неугомонную природу человеческого разума, человеческой интуиции и человеческого познания.
Философия - это, в некотором роде, естественнонаучный культ гуманистически (коммунистически, общечеловечески) ценностного и общенаучно (эвристически) перспективного образа мыслей. Здесь не стоит ждать никаких принципиально новых идей, откровений или открытий. Заключительные выводы философски добросовестного исследования обычно мало что добавляют к той сути дела, которая должна быть раскрыта уже в предисловии. Сама логика философского фундаментализма или, что то же, идеологического (гуманистического) радикализма (утопизма, акмеонизма) в науке подразумевает необходимость понятийно-теоретического (общенаучного) прояснения, уточнения, дополнения и развития одной-единственной Мысли или Идеи, герменевтически цементирующей весь предлагаемый вниманию текст (метанарратив). В науке, вдохновляемой философски (общенаучно) состоявшейся мыслью, безраздельно властвует тавтология, непрестанно напоминающая о вековечно актуальной (суператтракторной) цели, достижению которой призвана служить человеческая культура жизни и знания. Лишь со временем человеческая (мировая) культура философски зрелого миропонимания, согласно законам и вечнозаветной цели своего собственного (конкретно-видового) становления и развития, способна обретать постепенно черты общечеловечески значимой ценности, которую мы условно называем в своей работе со-знанием. Со-знание и есть, в конечном счёте, не что иное, как логически строгая (исторически, онтологически, гносеологически, телеологически и во всех др. отн.) состоявшаяся философия (идеализация, утопия, наука), которая, согласно нашему представлению о ней, призвана культивировать человеческий образ мыслей и жизни в его общечеловечески ценностной (гуманистически зрелой) форме.
Любое человеческое сознание является философствующим (рефлектирующем, языковым), независимо от того, насколько последовательно (во всех отношениях) его непосредственные носители отдают себе в этом отчёт. Когда мы повторяем, вслед за другими мыслителями: 'Человек человеку философ', то имеем в виду главным образом тот факт, что все люди, в конечном счёте, оказываются равноправными наследниками 'идеализированной', т.е. уже 'по определению' единой, рафинированной, мировой, конкретно-видовой культуры со-знания (жизни). Философия конституирует (символизирует) органическую (космогенетически обусловленную) целостность этой культуры, которая перед лицом спекулятивной (недуально-диалектической, интегрально-тавтологической) логики и теории всеединства оправдывает своё возникновение, развитие и предназначение единственно в той мере, в какой благоприятствует достижению акмеонической (всеобщей и безусловной) удовлетворённости человеческих индивидов своим конкретно-видовым образом мыслей и жизни, органично совмещающем собой две своих 'противоположных', казалось бы, ипостаси - социальную (коллективистскую) и персональную (индивидуалистскую, личностную).
Требуется ли доказывать, что философски (метафизически) зрелый идеализм (абсолютизм, универсализм, утопизм, реализм), подобно философски состоятельному материализму, а также рационализму, интуитивизму, позитивизму, критицизму, фаллибилизму, персонализму, теизму, атеизму, индивидуализму, коллективизму и другим многочисленным течениям и установкам философского фундаментализма (гуманистического радикализма) в науке, опирается на вполне естественное для каждого здравомыслящего (психически, морально-этически и ментально благополучного) человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и общим течением жизни? На наш взгляд, здесь, скорее, приходится иметь дело с тем аксиоматически непреложным положением гуманистической (идеалистической, утопической, рафинированной) философии, из которого самым естественным, логически (онтологически, гносеологически, исторически и во всех других отношениях) закономерным образом вытекает вывод об органической (космогенетически) предзаданной целостности человеческих знаний или, что то же, об их предельно общем (но, опять же, космогенетически обусловленном) предназначении. В целом речь идёт о природном (конкретно-видовом) начале человеческой психологии сознания, познания и мышления, определяющем в предельно общих чертах исходный смысл существования (предназначение) не только науки или её языка, но мирового культурно-исторического процесса (наследия) в целом.
По большому счёту, с философски (космогенетически, гносеологически, синергетически, общенаучно) основательной точки зрения, вся человеческая (конкретно-видовая) культура жизни и знания подчинена одной-единственной, предельно значительной цели, одинаково близкой и одинаково разделяемой здравомыслящими и истинноверующими всех времён и народов. Перед лицом космогенеза и вечности идейно-мировоззренческие противоречия (разногласия) между фундаменталистами от религии, философии и науки не могут казаться существенными. Высшая Цель для всех означает всегда одно - позитивное стремление к достижению удовлетворённости конкретно-историческими результатами своей совместно-практической деятельности. Причём с воистину философской (подчёркнуто фундаменталистской, нарочито максималистской и потому, заведомо утопической) точки зрения, возвышающей требовательность к человеческому образу мыслей и жизни до предельных высот, наиболее существенным представляется то обстоятельство, что эта удовлетворённость не может быть совершенной, воистину благостной и уверенной в себе до тех пор, пока она не разделяется каждым из представителей человечества всецело и безусловно.
Речь идёт не об искусственно надуманном, но естественном и потому определяющем (основополагающем) требовании, предъявляемом философии, науке и культуре человеческого со-знания процессом космогенеза (эволюции видов). Все познавательно-теоретические установки, учения, определения и понятия, на которые опирается гуманистически зрелая мысль, закономерно вытекают из этого требования, и для того, чтобы его услышать, человеку совсем не обязательно профессионально разбираться во всех подробностях и ньюансах естественной истории общего развития человеческой культуры со-знания, миропонимания и мышления со времён античности до наших дней. Для начала достаточно уяснить для себя, что в отношении философии главным результатом такого развития становится её органичное 'растворение' в составе целостного знания или, иначе, человеческого со-знания, безусловно, способного (по крайней мере потенциально, в идеале) являть собой космогенетически (мировоззренчески, общенаучно) единый оплот человеческого взаимопонимания, а, значит, и достойный (во всех отношениях) предмет квазирелигиозного культа.
По существу, речь идёт не о 'формировании сверхчеловека и сверхчеловечества (в их синергетическом понимании)' и не 'в переходе от обычной сознательной жизни к 'сверхжизни'', как это видится, например, В.П.Бранскому (9, 471), но о вполне естественных трансперсональных (фундаментальных, космогеоантропогенетически и психобиофизически обусловленных) началах человеческой жизни, в которых нет ничего 'сверхъестественного' в традиционном значении такого понятия.
Под 'сверхжизнью' В.Бранский подразумевает 'управление суператтрактором' (9, 471), т.е., опять же, необходимость придерживаться фундаментальной (классической, недуально-диалектической, синергетической) науки, воплощающей в нашем её понимании именно то, что он называет в своих работах 'суператтрактором', побуждающим к воистину 'коммунистическому' (гуманистически, этически, акмеософически, акмеонически, идеологически и во всех других отн. зрелому, целостному, общечеловечески ценностному) образу мыслей и действий. Что заслуживает особого внимания, - так это связь синергетической акмеологии (социологии, логики, этики и эстетики) с мировой (классической) философией.
'В наиболее классическом виде, - полагает В.В.Миронов, - философия в её современном понимании формируется в Древней Греции. Дело в том, что философия для своего действительного становления и развития требует определённых внешних политических условий, в которых хотя бы относительно может быть реализована свобода человеческих мыслей' (193, VI).
На самом деле философски здравая (гуманистически зрелая, логически строгая) мысль не настолько свободна в своих мировоззренческо-идеологических (телеологических, онтологических, гносеологических, аксеологических, этических, эстетических и др. бесконечно многочисленных) установках и изысканиях, чтобы пренебрегать возможностью опираться на конкретные знания и науки, уже выработанные и апробированные в процессе естественноисторического становления и развития человеческой цивилизации и культуры.
Именно конкретно-научные представления человека о Мире и о себе освещают философской мысли путь к метафилософии, пролегающей между мыслителями и их доктринами. Хотя термин 'метафилософия', безусловно, тавтологичен, ведь речь идёт не о каком-то особом типе философии или философствования, а 'всего лишь' о его высших и потому вечных (гуманистических) идеалах, побуждающих к поискам взаимопонимания в его экзотерически ясной, общечеловечески ценностной форме. И поскольку в свете таких идеалов конечная цель естественноисторического развития человеческой цивилизации и культуры представляется вполне очевидной для каждого из здравомыслящих участников философского дискурса, едва ли их свободомыслие в политике, науке, искусстве или религии вправе быть настолько сумасбродным и идеологически неприкаянным, чтобы не предполагать собой необходимости разделять свои взгляды на действительность в отношении, наиболее существенном для системного (общенаучно, концептуально, мировоззренчески) целостного становления этих взглядов.
Естественное для истиннофилософствующих стремление к взаимопониманию и есть, суть, не что иное, как это 'наиболее существенное'. В контексте философской метафизики (онтологии, логики, методологии и т.д.) приставка 'мета-', 'космо-' или 'супер-' (как естественная издержка спекулятивно-теоретического мышления) означает, что речь идёт о науке и мысли, каждым своим движением предполагающей органически присущую человеческим знаниям целостность. В соответствие с нашей фундаментальной установкой, мы всегда говорим лишь о мета-науках и только о мета-науках, каждая из которых призвана вносить свою посильную лепту в прояснение, уточнение, дополнение и развитие мета-научно целостной картины Мира. В конечном счёте само понятие 'философская' по отношению к науке в целом исчерпывает свою содержательность тавтологически настойчивым напоминанием об этой изначально принятой мета- или, если угодно, космо-супер-установке.
Нельзя сказать, что космосуперфилософские (трансцендентальные, метафизические, синергетические) искания в науке (физики, онтологии, гносеологии, социологии, психологии, политологии, теологии, этики, лингвистики, эстетики и др.) уже изначально, 'по определению' совершенно бессмысленны и бесплодны. Напротив, с исторической точки зрения именно философские спекуляции, спорные теории, идеи и порой, казалось бы, почти сумасшедшие гипотезы и проекты творческого мышления, оказывались часто теми плевелами, которые скрывали зёрна научных истин, теорий и знаний. Вопрос лишь в том, как отделить зёрна истины, восходящие на нивах интеллектуально-духовного творчества представителей мировой науки, истории и культуры, от шелухи тех плевел, в которых они созревают. 'По большому философскому счёту' шелуха идеализма, материализма, мифологизма, мистицизма, рационализма, утопизма, позитивизма, сциентизма, агностицизма, фаллибилизма, монизма, дуализма, теизма, атеизма, физикализма, психологизма, морализма, эстетизма, гуманизма, коммунизма, шовинизма, оккультизма, сатанизма, феминизма, либерализма и всех прочих бесконечно многоликих умонастроений и течений человеческой мысли, испытываемых умственным миром, есть не более чем естественная издержка системного (общенаучно, мировоззренчески целостного) становления человеческой конкретно-видовой (акмеолингвистической) культуры со-знания, взаимопонимания и мышления.
Философски (космогенетически, синергетически, исторически, телеологически, этически, акмеонически и во всех др. отн.) зрелая наука и есть, в конечном счёте, не что иное, как человеческое со-знание, пребывающее в непрестанном поиске аксиоматически (аподиктически) непреложных истин, учений, представлений, законов и принципов, которые, согласно определяющим установкам уже принятым нами, являются таковыми лишь в той мере, в какой разделяются умственным миром или, иначе, научным сообществом. По сути, речь идёт об истинной цели общественно-исторического развития, оправдывающей в глазах философов-фундаменталистов существование человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом и науки, искусства, литературы, религии в частности. В свете общего положение дел принцип экономии мышления, (а вместе с тем и других природных ресурсов становления человеческой цивилизации и культуры) тоже, очевидно, не может означать ничего более существенного, чем необходимость следовать цели, оправдывающей существование этой цивилизации и культуры что называется 'по большому философскому счёту'.
'Человек должен обращаться к цели, когда он ставит вопрос об истине'. Из этой аксиомы, сформулированной М.Хайдеггером, логически закономерно вытекает другая, возможно, менее академичная, но не менее важная для философского становления человеческой мысли в аксиологическом и телеологическом отношении: 'Многознание уму не научает', - говорят в народе. 'Не научает', потому, что само по себе не гарантирует представителям умственного мира в достаточной мере уверенного (философского) взаимопонимания относительно истинных (суператтракторных, непреходяще актуальных) целей и ценностей человеческого сосуществования и познания. Многознание не должно оставаться, что называется, 'без Вседержителя в голове', на роль которого по праву и логически недвусмысленно претендует гуманистическая (общенаучно зрелая) философия, вечнозаветно преданная своему космогенетически выверенному критерию (идеалу) взаимопонимания, культуры, науки, истины, человека, человечества и всего остального.
Согласно уже озвученным и пока ещё не озвученным нами установкам, обязательными в смысле необходимости их философски целостного усвоению или классическими мы признаём лишь те знания, которые позволяют представителям человечества разделять свои убеждения и взгляды на жизнь и действительность в отношении наиболее существенном для дальнейшего гармоничного, системного, становления (усвоения, углубления и развития) этих убеждений и взглядов. Философия, способная располагать к себе человека своим человеческим обликом, логически недвусмысленно предполагает возможность отвлечённо-языкового (лингвистического, математического, герменевтического, концептуально-теоретического, идеологического, научного, художественно-поэтического, морально-этического и т.д.) утверждения и освоения естественных принципов естественного отбора человеческих знаний и представлений на основе естественного для представителей умственного мира стремления к достижению благодатной удовлетворённости собственным образом мыслей и действий. Одним словом, речь идёт о 'естествознании' в истинном, общенаучно выверенном значении такого понятия, т.е. о знании, как естественном способе удовлетворения естественной для каждого, не слишком примитивного и ленивого в умственном отношении человека, потребности личностного развития.
В качестве естественной для умственного мира потребности (нормативно-ценностной установки) гуманистически (онтологически, гносеологически и во вс. др. отношениях) зрелая философия побуждает соискателей знаний и мудрости к благодатному творчеству на нивах науки, литературы, искусства, теологии и самой социально-практической (хозяйственно-экономической, политической и т.д.) жизни и деятельности во имя достижения человечеством своей вечнозаветной цели. Однако провозгласить или обозначить цель далеко не то же самое, что достичь её. А, значит, и торжествовать, восхваляя свой практический разум, человечеству пока рано. В то время как теоретический разум в век конкретной науки едва ли вообще должен располагать здравомыслящих учёных к решению сугубо философских проблем человеческого миропонимания и существования. Не потому, что они не нуждаются в ответственном, логически ясном и однозначном решении. Просто само решение обнаруживает, в конечном счёте, символичный характер, поскольку сводится к чисто формальному указанию на существование так называемых вечных целей, идеалов и ценностей естественноисторического развития.
Философски цельное миропонимание не является чудодейственной панацеей от всех человеческих бед; но, благоприятствуя достижению его соискателями относительно уверенной удовлетворённости собственным образом мыслей, оно тем самым, несомненно, благоприятствует смягчению нравов, а, значит, и гуманистическому прогрессу человеческой культуры со-знания.
Не следует забывать, однако, что называя своё миропонимание 'философским', мы лишь подчёркиваем снова и снова тот факт, что каждая вещь во Вселенной являет закономерный продукт космогенеза. Пока современная философия по-прежнему всерьёз претендует на значение относительно самостоятельной отрасли человеческого познания, развиваемая ею аргументация неизбежно, настойчиво, постоянно возвращает нас к одной и той же, уже изначально принятой установке, постулирующей единую, космогенетически (синергетически) обусловленную связь (природу) всего существующего. Философски углублённое понимание всего закономерно вытекает из одной-единственной аксиомы, согласно которой - всё есть естественный продукт космогенеза. И тут уже не важно, о чём именно идёт речь. Все фундаментальные истины донельзя тривиально, 'тупо', методологично и тавтологично предполагают собой в конечном счёте одно и то же. Потому и предлагаемая нами работа носит не столько исследовательский, сколько обзорный, местами даже 'конспективный' характер, опираясь в целом на дидактику хрестоматийных, общеизвестных, можно сказать, 'прописных' и 'банальных' истин, которые в качестве таковых только и могут оправдывать своё название 'основополагающих', 'вечных' или 'фундаментальных'.
Перед лицом философского фундаментализма эпигонство, порой вполне откровенно граничащее с компиляторством служит по-своему убедительным свидетельством того, что вопрос касается истин общеизвестных, обязательных, привычных и самоочевидных, причём настолько, что людям философски неискушённым обычно и в голову не приходит придавать им сколько-нибудь решающее значение для понимания конкретно-видовых ценностей или целей человеческого со-существования. Когда мы говорим, например, что человек в отличие от прочих животных является носителем языковой культуры со-знания, то сами иногда плохо представляем себе насколько глубокий и значительный смысл возможно вложить в эту банальную истину. Очевидно само различие между 'банальным' и 'фундаментальным' не столь глубоко и сущностно, как может казаться на первый взгляд. Перед лицом философской метафизики (логики, гносеологии и т.д.) воистину глубоки и сущностны лишь те определения и различия, проводимые человеческой мыслью, которые не лишают её возможности оставаться концептуально целостной, потенциально вездесущей, непреходяще актуальной и диалектически (парадигматически) гибкой.
Для того чтобы занятия философией были только на пользу и никогда не приносили досадных разочарований, не следует возлагать на эту дисциплину чрезмерно претенциозных, заведомо несбыточных ожиданий. Хотя с естественноисторической точки зрения нельзя не признать, что роль философии как прародительницы современной системы конкретно-научных знаний долгое время оставалась определяющей. Концепция философии как 'матери всех наук' и 'вседержительницы человеческих знаний' была исторически первой, прошла длительную эволюцию и вплоть до середины XIX в. признавалась безальтернативной подавляющим большинством философов и учёных. Что означала эта исторически первичная форма 'безальтернативной философии'?
'Во-первых, - отмечает В.Борзенков, - подчёркивание гносеологического приоритета философии как более фундаментального вида знания по сравнению с конкретными науками. Во-вторых, руководящую роль философии по отношению к частным наукам. В третьих, самодостаточность философии по отношению к частно-научному знанию и, напротив, существенную зависимость частных наук от философии, относительность и партикулярность истин конкретных наук'. Борзенков находит правильным называть эту концепцию философии 'трансценденталистской', хотя в других работах 'она часто называлась и 'метафизической' (особенно у позитивистов) и 'натурфилософской', особенно, когда речь шла о соотношении философии и естествознания)' (110, 649).
Первичная концепция философии, как 'прекраснейшей и благороднейшей' из наук восходит к античной культуре. 'Фактически все крупные философы античности, начиная с Пифагора, Фалеса, Парменида, Платона и Аристотеля, несмотря на существенные различия их философских взглядов, придерживались трансценденталистской концепции. Более того в силу значительного развития философии, которое она получила в Древней Греции, и неразвитости только-только зарождавшихся частных наук, трансценденталистская концепция выглядела как естественная, само собой разумеющаяся и полностью соответствующая их реальному взаимоотношению в рамках существующей культуры' (110, 650).
Со временем, однако, трансценденталистская концепция философии перестала казаться её представителям безальтернативной. Хотя, несомненно, что в целом она сыграла положительную роль в развитии человеческих знаний, 'так как философия долгое время в силу неразвитости частных наук служила для них огромным когнитивным резервуаром. Философия также всегда поддерживала, защищала и развивала культуру рационального мышления, в рамках которой только и могли развиваться научные исследования. Охранительная и эвристическая роль философии по отношению к науке чётко проявилась даже в Средние века, когда роль жреца Высшей Истины взяла на себя религия. Иррациональность религии и рациональность науки были несовместимы по существу, тогда как и философия и частные науки при всех коллизиях их взаимоотношений всё же имели своим основанием общий источник - мышление, разум' (110, 652).
И тем не менее факт есть факт: 'По мере формирования науки, - отмечает Г.Тульчинский, - по мере дивергенции и всё большей специализации научных дисциплин, нарастали напряжения в отношениях науки и философии. Между ними сложились непростые, взаимно-подозрительные, если не взаимно-ревнивые отношения. То философия, вспоминая о былом матери всех наук, науки наук, начинала поучать своё любимое, но своенравное 'чадо', то пыталась сама принять вид науки, вызывая этими попытками придать себе статус научности и даже науки наук небезосновательный скепсис и иронию научной общественности. Психоаналитики, наверное, разобрались бы, чего в этом больше: 'воли к власти' или 'комплекса неполноценности'. Но и наука постоянно демонстрирует своеобразный 'эдипов комплекс', вновь и вновь низвергая философию, получая на развалинах её варианты, причём не всегда лучшие. Более того, в основаниях научного знания от математики до эмпирически-прикладных теорий обнаружены интуиции и метафизические метафорические смыслы, ставящие под сомнение рациональность научного осмысления и объяснения реальности' (77, 53).
С позиций метафизики (логики) всеединства, в философско-теоретическую разработку которой мы пытаемся внести свою посильную лепту, недоумение вызывает вопрос о том, каким образом интуиции и метафорические смыслы, лежащие в основании научного осмысления реальности, могут поставить под сомнение его рациональность? Очевидно, имеется в виду, что подлинные, глубинно-интуитивные, метафизически потаённые основания (смыслы) человеческой культуры миропонимания и мышления, невозможно определить логически однозначно как рациональные или иррациональные, материальные или идеальные, бессознательные или поддающиеся волевому контролю. Здесь перед нами 'то самое' единство противоположностей, с которым Гегель связывал идею науки вообще и своей философской методологии (метафизики) в частности.
'В своей 'Философии природы' Гегель от имени диалектики развивающейся Абсолютной Истины, составляющей по его мнению субстанцию всякого истинного мышления, отстаивает, - полагает В.Борзенков, - вполне перспективную и эвристичную идею всеобщей эволюции природы, развития её от более простых форм организации к более сложным' (110, 656).
В науке многие идеи, каждая по-своему, перспективны и истинны. Но здесь приходится иметь дело именно с философской идеей и философски глубокой, общенаучно значимой истиной, что не может не вызывать определённых трудностей и условностей, связанных с проблемой её языкового, логического, понятийно-теоретического оформления. Именно с этими трудностями общенаучно целостной (парадигматической) разработки понятийно-теоретических и логических оснований философии как фундаментального знания пришлось столкнуться сторонникам её трансценденталистской концепции. Наибольший вклад в преобразование и развитие этой концепции внесли представители немецкой классической философии и, прежде всего, Кант и Гегель. 'Кант путём разведения предметов философии и науки, Гегель - путём определения и разведения их методов' (110, 655).
В итоге определяющей для последующего исторического и логического развития трансцендентальной философии, оказалась по-своему резонная идея о её законном праве претендовать на значение самостоятельной или по крайней мере относительно самостоятельной дисциплины человеческого познания. И что же тогда должно быть предметом такой дисциплины? Само собой, 'без предварительных размышлений' ясно, что только 'мир в целом', который, согласно метафорически яркому сравнению Гегеля, 'подобен цветку, выросшему из одного зерна'. Соответственно, и дальнейшие перспективы развития трансцендентализма как одного из философских течений оказались, так или иначе, связанными с представлением о Целостности Мира.
То же самое, впрочем, нельзя не сказать о вновь открывшихся перспективах философского становления метафизики, методологии, логики, онтологии, гносеологии, психологии, утопологии и прочих наук, каждая из которых, безусловно, призвана вносить свой конкретный вклад в развитие человеческих знаний о Мире как едином предмете. Однако это единство ни с онтологической, ни с гносеологической, ни, тем более, биологически-психологической точки зрения отнюдь не препятствует Миру оставаться объектом живых (в том числе человеческих) восприятий. Единство Мира как 'вещи в себе' не противоречит логически или как-то иначе возникновению и развитию бесконечно многомерных ракурсов и пространств его относительно достоверных и глубоко дифференцированных отражений в 'зеркалах' времени, жизни, науки и знания.
В каком из этих зеркал находит своё отражение Эволюция Мира и Всеобщее Развитие как основополагающий Принцип философски целостного рассмотрения и анализа реальной действительности и жизни? Во всех сразу, хотя и в каждом по-своему. Перед лицом жизни и естественных для неё потребностей Принцип Всеединства говорит, прежде всего, о возможности их удовлетворения. Живые существа ищут, обычно, не 'знаний' или 'истин' в отвлечённом их понимании, а именно этой метафизически, т.е. бытийно и/или экзистенциально (генетически) предпосланной им возможности. Философствовать животные не способны. Но это не значит, что метафизика как космогенетически целостное опосредование 'эволюционной инженерии', формирующей конкретно-видовые разновидности жизни, знакома только человеческому организму или сознанию. Философско-акмеосинергетические основы космогенной инженерии животным, разумеется, 'не по зубам'. Однако что касается её непосредственных следствий, то здесь все виды флоры и фауны находятся в равном положении и все одинаково вынуждены прислушиваются к биоритмам своей жизни и естественных для неё потребностей. Именно метафизика (космогенез), а не 'философия' дарит живым существам возможность органически целостного и органически основательного понимания жизни, бытия, со-знания, истины, времени и 'всего остального'.
Слово 'органическое' означает, что речь идёт о космогенетически целостных предпосылках эволюции и жизни, т.е. естественно предпосланной живым организмам возможности удовлетворения своих насущных потребностей. Понимание или знание в его собственной, естественной природе и сущности всегда, так или иначе, подразумевает собой именно эту конкретную возможность, которая, как известно, доступна не только человеку как отдельному виду биологической особи. Каждое живое существо является полноправным носителем со-знания в его целостно-конкретно-видовой природе и сущности. В своём метафизически конкретном воплощении живое видение действительности (знание) возможно признать объективным, органичным и целостным единственно в смысле его конкретно-видовой определённости (завершённости). Представителей каждого отдельного вида органично объединяет, как правило, космогенетически предпосланная ему 'картина мира'. Эволюция (метафизика, космогенная инженерия) фатально принуждает отдельных представителей каждого вида биологической особи руководствоваться в процессе своей жизнедеятельности одним и тем же, безальтернативно и 'единодушно' разделяемом ими 'мировоззрением' или, если угодно, Законом.
Основополагающий Закон (Категорический Императив) космогенной ('синергийной') инженерии достаточно прост, логически внятен и аподиктически непреложен: каждое явление действительности, совершенно независимо от того, насколько оно 'продвинуто' в своём эволюционном развитии, должно соответствовать своим индивидуальным (конкретно-видовым) признакам. Философски безосновательно, а, значит, и безответственно было бы предполагать, что человечество как вид может составлять в данном случае какое-то исключение. Потому и философски весомая аргументация (научная методология) не может не принуждать человека к его конкретно-видовому, т.е. непосредственно человеческому образу мыслей и действий. В том же смысле можно говорить, конечно, и о логическом, морально-этическом, аксиологическом, синергетическом, космогенетическом или аксиоматическом 'принуждении'. В предельно лаконичной форме основную сентенцию гуманистически (а, следовательно, и во всех других отношениях) состоятельной философии можно выразить примерно следующим образом: все беды человечества проистекают, в конечном счёте, из-за того, что человеку как виду биологической особи недостаёт человечности. Человеку необходимо быть человеком, т.е. субъектом, экзистенциально озабоченным поиском человечности прежде всего в себе самом.
Тавтология, разумеется. Но тавтология не пустая и случайная, а именно логически неизбежная, способная обрастать конкретным знанием, претендуя на значение единого понятия обо всём. По существу, речь идёт о тавтологически настойчивом самоутверждении ключевой (основополагающей) установки метафизически обстоятельного миропонимания и мышления, его вездесуще-диалектического (спекулятивно-апофатического) начала. Диалектика как общенаучно основательный способ (метод) рассуждения подразумевает главным образом то обстоятельство, что истиннофилософствующие, о чём бы они ни говорили, всегда имеют в виду, суть, одно и то же. Т.е. разными путями-словами подводят друг друга к одной и той же мысли, которую, может быть, подспудно, негласно, но всё же единодушно, разделяют как бы уже заранее, априори. Что-то вроде врождённой идеи, предпосланной генетически (априори), и настолько самоочевидной, что кажется, иногда, едва ли она вообще способна претендовать на значение философской квинтэссенции человеческого знания, со-знания и познания.
Только на первый, неподготовленный взгляд может казаться, что мировая философия распадается на ряд совершенно самостоятельных течений (направлений) теоретической мысли. Тогда как на самом деле - это всего лишь 'кажимость'. Все течения мировой философии объединяет одинаково присущее её представителям стремление совершенствовать или, если угодно, 'очеловечивать' собственную конкретно-видовую культуру. Каждое достижение культуры лишь подкрепляет это стремление, служащее её вечным началом и движителем. Философия в качестве самостоятельной дисциплины резюмирует своё позитивное влияние на умы культом одной и той же непреходящей потребности умственного мира. Поэтому и пролегомены к философии не отличаются сколько-нибудь принципиально и существенно от выводов, к которым она приходит в заключение своего развития: человек может быть благополучен и по-человечески счастлив только как ответственный носитель и, деятельный созидатель своей собственной конкретно-видовой культуры. В том, что человек ухитряется оставаться существом не удовлетворённым собственной жизнью или культурой, вина 'философии' (в акмеонически выверенном значении такого понятия) минимальна. В случае с человеком и человечеством как видом, способность благодатного (интеллектуально-духовного, творческого, радостного, активного, деятельного) пробуждения индивидов к жизни, напрямую определяется уровнем их личностного развития в его фундаментально-космогенетическом (метафизическом) измерении.
Алогично было бы удивляться чуду человеческого ума, не удивляясь одновременно породившей его природе, обнаруживающей в этом своём дитяти собственную потребность, а, значит, и способность к самопознанию. Поэтому Карл дю Прель как философ и как мистик несомненно прав, утверждая, что 'ум человеческий и природа должны быть поставлены на одинаковую высоту, потому что ум человеческий может извлечь из природы только то, что в ней скрыто, а ещё более потому, что она обнаруживает чудеса свои по вечным законам' (244, 488).
Именно в силу вечных законов природы в свете современного естествознания вполне самоочевидным представляется тот факт, что сознание, ум и душа человека являются не менее закономерным продуктом космогенеза, чем то, что принято считать 'неодушевлённым' и 'бессознательным'. Современная космология призвана развеять традиционное заблуждение кантовского трансцендентализма, будто изучение объективной природы не питает нашего метафизического сознания. Безусловно, здесь перед нами одно из тех заблуждений, которое оправдывает критику человеческого разума эпохи ньютоновской физики и кантовской философии. Только в свете современного естествознания окончательно выясняется то обстоятельство, что природа раскрывает человеку свои божественные начала по вечным законам космогенетики (онтологии, гносеологии, физики, психологии, социологии и т.д.) как науки о Вселенском Разуме, пребывающем в процессе вечного развития и самопознания.
В свете законов космогенеза и современного естествознания 'метафизическая жажда' человека не может не означать возможности её утоления посредством изучения объективной природы человеческого миропонимания и сознания. Другой вопрос в том, что это утоление не может быть настолько полным и окончательным, чтобы однажды лишить естествоиспытателей основополагающей мотивации их сосуществования. 'Вот почему естествознание, отлившееся в правильную форму, обладает способностью развития, - заключает в своём монистическом учении о человеческой душе Карл дю Прель, - т.е. способностью совершенствования и расширения. Если когда-нибудь оно достигнет своей цели, оно увидет, что им объяснёт только феноменальный мир и что оно не в состоянии дать ответа на вопросы: откуда мы пришли? Куда мы идём? Кто мы? Следовательно, если мы, опьянённые первыми успехами естествознания, утратили благоговение перед мировой загадкой, то с дальнейшими его успехами это наше благоговение возрастает ещё больше. И в конце концов для нас станет ясно, что мы пребывали в заблуждении, когда смотрели на природу как на нечто вполне неразумное и безжизненное, всеми изменениями которого правит слепой закон, на разум же - как на нечто вполне субъективное, как на чисто субъективную, не имеющую никакого кореллята в объективном мире особенность осколка природы, именуемого человеком' (244, 488 - 489).
На самом деле законы природы и естествознания не настолько безжизненны и слепы, чтобы не предполагать собой возможности возникновения в Беспредельном Космосе 'нашей' Вселенной и человеческой культуры интегрального видения всего, что в ней происходит. И, конечно, человек оказывается в конечном счёте далеко не самым бесперспективным в эвристическом отношении предметом естествознания, т.е. со-знания, способного неким таинственно-полумистическим образом жить с человеком единой и вечной жизнью трансцендентального (или, если угодно, трансперсонального) субъекта науки, которая в её современном, т.е. уже достаточно зрелом и развитом состоянии несомненно благоприятствует удовлетворению, в том числе его религиозных потребностей. Не случайно, разумеется, но тоже вполне закономерно (во всех отн.), что именно '...теперь, - по свидетельству одного из лауреатов Нобелевской премии по физике - та самая наука, которая 'убила' Бога, восстанавливает веру в него. Физики споткнулись о признаки того, что космос устроен специально для существования жизни и человека' (цит. по 245, 5). Возможно, чтобы не спотыкаться об эти признаки философски озабоченным физикам осторожнее было бы выразиться в том смысле, что Мироустройство не исключает принципиальной возможности возникновения и существования в его безбрежном пространстве нашей Вселенной, жизни и человека.
Философски целостной (метафизически, гуманистически, утопически и во всех других отношениях зрелой) мысли не свойственно, вообще говоря, размениваться, что называется, 'по мелочам', поэтому её задача вырисовывается в достаточной мере ясно; в отличие от путей её практического решения, которое в соответствие с условиями задачи должно одинаково удовлетворять собой каждого из предполагаемых представителей 'философского братства' единоверующих. И в этом смысле социально-практическое 'взаимопонимание', соответствующее требованиям логически строгой (научной) философии (космосоциосинергийный суперменез) представляется скорее вековечной целью существования конкретно-видовой культуры, именуемой человечеством, чем уже свершившимся фактом. Философия в лучшем случае дарит собой лишь ясное осознание величия этой цели, питая вдохновляющее стремление к достижению недостижимого, но тем не менее искренне желаемого. Иначе говоря, философия культивирует миропонимание, сознание и стремление, которое, суть, и определяет истинную цель и сам смысл её существования. То же самое приходится признать и относительно действительного смысла жизни самих 'метафизиков' в космогенетически выверенном значении такого понятия. Они живут тем стремлением, которое у них всегда уже есть.
Как говорится, 'лучше синица в руках, чем журавль в небе'. Поэтому реальный гуманизм и суперменез, в отличие от абстрактного, опирается именно на это стремление как естественную для представителей умственного мира потребность в освоении возможностей, даруемых уже существующей в её конкретно-исторической данности культуры философски (космогенетически, гуманистически, общенаучно) зрелого миропонимания и со-знания. Не побоимся опять повторить, что речь идёт о реальной возможности личностного развития как естественного залога человеческого взаимопонимания в его общечеловечески ценностной форме философски цельного знания, которое в соответствии со своими вековечно актуальными (космогенетически предзаданными) критериями является таковым лишь настолько, насколько единодушно оно разделяется умственным миром в своём наиболее существенном (т.е. конкретно-научном) содержании и значении.
К Идее высших (суператтракторных, акмеонических, непреходяще актуальных) критериев взаимопонимания, со-знания, истины, человечности, коммунизма гуманистически (исторически и логически) зрелая философия восходит и подводит всеми своими началами. А это значит, что философия, выражающая основную Идею науки, познания и человеческого существования в целом, по мере всё более уверенного освоения представителями умственного мира этой Идеи, неизбежно выливается в тавтологию, исчерпывает себя, вырождается, угасает; необходимость в отвлечённо-философских рассуждениях и дискурсах постепенно отпадает, и тогда окончательно выясняется, что ядром, образующим человеческую конкретно-видовую культуру жизни, науки и знания, является не столько 'философия' в том отвлечённом её понимании, которое доминировало и, к сожалению, всё ещё доминирует с античных времён, сколько естественное для наиболее просветлённых вдохновителей и сподвижников общественно-исторического прогресса стремление к достижению, как правило, негласно, 'по умолчанию' объединяющей их Цели.
Нам, однако, представляется необходимым, хотя бы в интересах экономии мышления, легализовать (конституировать) определяющую стратагему естественноисторического развития человеческой цивилизации и культуры в концептуально-теоретическом, гносеологическом, методологическом и других отношениях, поставив её во главу угла современной философии и науки. В предлагаемой работе мы пытаемся наметить лишь предварительные шаги к осуществлению этой задачи, опираясь на аргументы, которые, на наш взгляд, достаточно убедительно свидетельствуют о назревшей необходимости глубоких преобразований человеческих представлений о действительности и знании на основе общенаучно зрелых принципов, идей и критериев универсального эволюционизма. Существенно и по-своему знаменательно, что именно эволюционные принципы и идеи озаряют философскую мысль всепроникающим светом общенаучно целостной (недуально-диалектической) методологии понятийно-теоретической систематизации человеческих знаний и представлений о реальной действительности. Но означает ли это, что речь идёт о непосредственно философской методологии, о её собственных, 'доморощенных' принципах и идеях?
Видимо, да, если иметь в виду современную философию, всё более уверенно и логически последовательно выявляющую смыслообразующий (метатеоретический) принцип (закон) формирования общенаучно основательного миропонимания (знания). В свете акмеонической логики выясняется, что человеческие знания отнюдь не лишены объединяющей их идеи, методологии, общетеоретической части или, говоря иначе, системы и в этом смысле (органично присущей им целостностью), безусловно, оправдывают наименование как 'конкретных', так и 'философских' или, иначе, 'фундаментальных'. Не только слово 'философия', но, вообще, все семиосемы (понятия) языка науки, выполнив своё конкретное предназначение, оказываются, в конечном счёте, всего лишь естественной издержкой общего (системного) становления человеческих знаний. И что же остаётся по ту сторону Ratio и языка (понятийно-теоретического каркаса) современных наук? Очевидно, лишь то, что с самого начала являлось искомым - понимание и взаимопонимание, надёжно обеспеченное 'золотым запасом' конкретного знания, т.е. со-знания как воистину коммунистической собственности современного человечества.
Глава II
Философия философии
'Философия есть философия философии'
М.Мамардашвили.
Так можно ли, всё-таки, научиться у философов мудрости или нет? 'Ей можно научиться... Она одна делает человека блаженным и счастливым', - утверждал Платон.
Если даже поверить Платону, а не Ширинскому-Шахматову, открытым остаётся вопрос у кого именно лучше всего учиться мудрости для того чтобы быть счастливым? У Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля, Конта, Ницше, Хайдеггера...? Где искать квинтэссенцию мудрости, одинаково пригодную на все случаи жизни, времена и народы? Какой именно должна быть философия, безальтернативно разделяемая умственным миром человечества всецело и на веки веков: идеалистической, материалистической, теистической, позитивистской, модернистской или деконструктивистской? На какое из её многочисленных течений и учений следует положиться в первую очередь? Как упорядочить идейный хаос, рождаемый богатейшим изобилием порой весьма противоречивых рецептов счастья и мудрости, предлагаемых как древними, так и современными мыслителями. Что должно быть критерием выбора, наиболее отвечающего провозглашённой Платоном цели?
Устранение преобладающей роли хаоса в человеческой культуре сознания и мышления - таким угадывается ответ на вопрос, проясняющий основное (космогенетическое) предназначение философии как прародительницы и современной попечительницы позитивных наук и познаний.
Нельзя сказать, конечно, что эта задача философами до сих пор не осознана или решается недостаточно прилежно. Мы в своей работе пытаемся лишь определить те причины, по которым она, на наш взгляд, всё ещё не решена настолько радикально, чтобы по рекомендации О.Конта отказаться от отвлечённо-философских рассуждений в пользу конкретных методологий научного познания. Провозглашение окончательной победы философского позитивизма и рационализма над хаосом суетных забот и преходящих умонастроений, отвлечённых от конкретной и вековечной цели становления человеческой цивилизации и культуры, оказалось, видимо, несколько преждевременным. (Так же, впрочем, как и принятое излишне поспешно Ширинским-Шахматовым решение о закрытии философских кафедр).
Но кем или чем и на каком основании возведён Абсолют той цели, достижение которой должно ознаменовать триумф не только философии, но и мировой истории в целом? Почему философия Платона, Канта, Гегеля или самого Конта не даёт достаточно ясного представления о ней? Для чего вообще нужна философия, отвлечённая от ясного представления о целях, достижению которых всем своим существом призвана служить человеческая культура сознания, миропонимания и мышления? Такого рода 'философия' всегда будет являть собой, говоря языком Гегеля, 'странное зрелище... - нечто вроде храма, в общем-то разнообразно украшенного, но без святыни'.
'По большому философскому счёту' все люди уже от рождения связаны единой целью, всецело оправдывающей существование человеческой культуры миропонимания и сознания. В нашей современной философской ситуации, давно перенасыщенной 'философиями философий', для того, чтобы, наконец, избавить философское сознание от его отвлечённо-метафизических (рефлективных) исканий 'самого себя' необходимо лишь признать, вслед за Дж. Фаулзом, 'что единственная человеческая цель - удовлетворённость; и что это наилучшая цель, поскольку она никогда не может быть достигнута. Ведь прогресс способен изменить, но не ослабить врагов человеческой удовлетворённости' (241, 411).
Существует множество разных причин, по которым люди, сами не отдавая себе в этом отчёта, оказываются врагами своей собственной удовлетворённости жизнью. Но едва ли такого рода причины возможно назвать уважительными. Причём, что касается философов как людей, живущих стремлением к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей, то у них главный враг - недостаточно смелый взгляд на задачи и возможности своей дисциплины как 'науки наук', эвристические амбиции которой воистину безграничны. Мы хотим сказать, что в нашем её понимании философия - это не философия философии, а человеческое сознание, пребывающее в процессе мировоззренческого становления, конкретно-видового и личностного. Воистину самодостаточная, космогенетически (метафизически, онтологически, гносеологически, методологически, этически и во всех др. отн.) зрелая философия должна быть философией всего, что способно (по крайней мере потенциально) являть собой предмет научного познания, т.е. такого познания, которое своими результатами, безусловно, благоприятствует достижению человеком удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни.
Речь идёт о философии как необходимом условии и благоприятствующем факторе реализации человеком того человеческого, что заложено в нём природой, т.е. о естественной для представителей умственного мира потребности, закономерно побуждающей их к расширению мировоззренческого кругозора своих духовно-интеллектуальных исканий самих себя. Рано или поздно в процессе таких исканий обязательно выясняется, что по большому философскому счёту все люди являются закономерным продуктом космогенеза. Но это ещё не значит, что каждый из людей отдаёт себе в достаточной мере последовательный отчёт в том, к чему его обязывает данное обстоятельство. Поэтому только в отношении тех Немногих, кто уже обрёл своё человеческое призвание и окончательно в нём укоренён, оказываются справедливыми доводы даосизма, в соответствие с которыми каждый человек задан самому себе мирозданием.
'Бесполезно пытаться быть не собой - другим - и занять чужое место и сыграть не свою роль', - пишет Д.Гусев, разъясняя эту сентенцию даосизма. - При таком взгляде и зависть, и гордость совершенно исчезают и никого нельзя оценить по критерям 'лучше' - 'хуже'. Не 'лучше', а другой, не 'хуже', но только иной. Невозможно сравнить двух людей, как невозможно сравнить, скажем, сосну и берёзу. Что лучше сосна или берёза? Какая краска хуже - красная или синяя? Какая человеческая жизнь удачлива, а какая достойна презрения? Никакая! О каждой можно сказать только то, что она есть и зачем-то нужна мирозданию' (194, 27).
Именно это 'зачем-то' как раз и рождает живой интерес философского разума к феномену человека, составляющему предмет гуманистически (герменевтически, психологически, социологически, этически, юридически и т.д.) состоятельного понимания (знания). Каждый человек, безусловно, вправе надеяться, что его жизнь зачем-то нужна мирозданию. Но при этом трудно не задаться вопросом для чего нужны мирозданию смерти, войны, человеческие пороки, страдания, унижения, экономические кризисы, социальные потрясения и прочие естественные издержки общественно-исторического развития человеческих этносов. Не для того ли чтобы вопросы 'зачем?', 'почему?' и т.д. не переставали определять собой действительный смысл жизни человеческого (акмеолингвистического) со-знания в гуманистически (общечеловечески) ценностном (космогенетически, теософически и логически выверенном) понимании и значении такого феномена. Едва ли человек вправе рассчитывать на жизнь после смерти. Однако, 'чем более абсолютной представляется смерть, - справедливо замечает Дж.Фаулз, - тем более подлинной становится жизнь' (241, 67). Для философского сознания подлинная жизнь означает, прежде всего, реальную возможность и законное право личностного приобщения к вечной жизни 'мировой культуры' в эвристически (космогенетически, онтологически, гносеологически и во всех др. отн.) перспективном значении такого понятия.
Юридически корректное понимание (толкование) 'человеческих прав' опирается, как известно, на презумпцию невиновности. 'А в философии, - говорит М.Мамардашвили, - есть презумпция ума. По определению, если берёшь книжку в руки, то каким бы роковым именем ни назывался автор, Платон или кто-то ещё, существует презумпция, касающаяся ума философа. И поэтому, очевидно, не случайно сито истории устроено так, что многое оно отсевает, но всё, что должно было остаться, - остаётся. Всё забытое должно быть забыто, а всё, что достойно памяти, - помнится' (63, 29). Философия и есть, суть, не что иное, как благодатное стремление человеческого ума отдать должное всему, что достойно увековечивания памятью поколений.
Уже из этого рассуждения следует, что вопрос о том, полезна философия для жизни или нет, вообще говоря, риторический. Хотя, правда, и заставляет вспомнить о том 'скандале в философии', который, согласно статье словаря, вызван 'отсутствием какой бы то ни было значимой и, тем более, возрастающей совокупности универсальных философских положений, которые разделялись бы всеми мыслителями-профессионалами'. Ясперс объясняет данное обстоятельство следующим образом: '...то, что из непреложных оснований признаётся каждым, становится тем самым научным знанием, уже не являясь больше философией, относится к конкретным областям знания'.
'По всей видимости, - заключает автор статьи, - феномен перманентного 'скандала в философии' отражает то обстоятельство, что подлинное призвание и промысел философии - скорее формулировать корректным и адекватным образом миро- и человекопостигающие проблемы, нежели искать ответы на них' (72, 620). Единым Ответом на все заслуживающие своего философского осмысления Вопросы является, в конечном счёте, научное со-знание, непрестанно пребывающее в состоянии своего космогенетического (естественноисторического, классического) становления и развития. В свете философской метафизики, диалектики, логики, гносеологии или антропологии этот вывод ничто не препятствует рассматривать в качестве аксиомы общенаучного характера и значения. Также как и вывод о том, что философски (мировоззренчески, концептуально, метафизически, гносеологически, методологически и во всех др. отн.) самодостаточная (позитивная) наука и есть не что иное, как космогенетически (синергетически, акмеонически) целостное (гуманистически ценностное) со-знание, перманентно пребывающее в процессе своего конкретно-видового (социального и личностного) становления (культурно-исторического развития).
Само возникновение философии тесно связано с проблемой общенаучного (исторического, логического, теистического и т.д.) становления человеческих знаний, откуда вытекают все её современные проблемы и методы их решения. Но в любом случае не человеком как исторически конкретным субъектом или лицом решается вопрос о том, нужна человечеству философия или нет. 'Поскольку корни её, - по справедливому замечанию М.Мамардашвили, - совершенно явно уходят в тот способ, каким человек случается и существует в мире в качестве человека, а не просто в качестве естественного - биологического и психологического - существа' (63, 8). Человек является творцом и носителем языковой, в том числе, понятийно-теоретической культуры миропонимания и мышления, в чём, собственно, и состоит его главное, определяющее отличие от всех прочих биологических разновидностей жизни. Не философия в отвлечённом её понимании, а именно язык своим существованием пробуждает в человеке те человеческие начала и качества, о которых говорит М.Мамардашвили.
'Это 'человеческое в человеке', - замечает он, - есть совершенно особое явление: оно не рождается природой, не обеспечено в своей сущности и исполнении никаким естественным механизмом' (63, 9). Философия, несомненно, имеет самое непосредственное, прямое отношение к такому 'странному', можно сказать, 'сверхъестественному' проявлению жизни как язык. 'Её с ним со-природность и объясняет в ней всё (её методы, темы, понятия)' (63, 9). Весь вопрос в том, однако, являются ли эти методы, темы и понятия непосредственно 'философскими' или, всё-таки, подразумевают скорее существование конкретных наук: космологии, теологии, этики и т.д.?
'Когда нам читают лекции по физике, химии, ботанике, социологии или психологии, - развивает свои рассуждения М.Мамардашвили, - то мы вправе ожидать, что нам будет сообщена при этом какая-то система знаний и методов и мы тем самым чему-то научимся. Но в данном случае у нас нет такого права, и мы не должны поддаваться соблазну этого ожидания. Философия не может никому сообщить никакой суммы и системы знаний, потому, что она просто не содержит её, не является ею' (63, 10). Да, но если это, действительно, так, то чем тогда является философия в век конкретной науки? И вправе ли она претендовать на значение самостоятельной дисциплины человеческого познания? Не является ли философия своего рода 'атавизмом', естественной издержкой исторического (акмеолингвистического, общенаучного) становления человеческой культуры миропонимания и мышления?
Попытка ответить на данный вопрос космогенетически (логически, гносеологически и во всех других отн.) закономерно выливается в убеждение, что философия оправдывает своё предназначение самостоятельной дисциплины человеческого познания единственно в той мере, в какой гарантирует собой избавление от спекулятивно-теоретических рассуждений по поводу основополагающих оснований науки 'вообще', в целом, как таковой. Эти основания, определяющие 'человеческое в человеке', безусловно, существуют. Но рождаются они не процессом отвлечённо-языковой (понятийно-теоретической) деятельности человеческого мышления, а именно живой природой и надёжно обеспечены в своей сущности и исполнении именно её 'механизмами'. В чём нам и предстоит, видимо, убедиться посредством философского анализа философской литературы. 'Философия, - согласно М.Мамардашвили, - есть философия философии'.
Всё, что происходит с мировой философией все её кризисы, все идейные метания, все её вдохновенные искания своего заветного arche достаточно красноречиво свидетельствуют о том, что человеческому пониманию даже в наиболее продуктивные для него времена просвещения и познания всегда недоставало теоретической завершённости, мировоззренческой целостности, достоверности и уверенности в себе.
Природа наделила всех представителей животного мира естественной способностью различать и классифицировать отдельные явления и события действительности на основе эмпирически достоверного опыта её чувственных восприятий, создав тем самым космогенетически (гносеологически, психофизически, физиологически и все др.) необходимые предпосылки для возникновения человеческой культуры миропонимания и сознания. Теперь ей предстоит научить человечество в достаточной мере уверенному обращению с таким тонким инструментом познания действительности как язык. Не случайно, следовательно, но в полном соответствие с законами космогенеза и эволюции первичную основу всех конкретных наук традиционно составляют именно эмпирически достоверные опыты приспособления человеческих индивидов к тем или иным естественно складывающимся условиям их повседневно-практического бытия и познания; в то время как отвлечённо-теоретические построения и представления о реальной действительности с философско-метафизической точки зрения всегда оказываются относительно произвольными, альтернативными, зачастую относительно свободно конкурирующими способами (методами, попытками) мировоззренческой интерпретации этих опытов в интересах единого, общенаучно целостного понимания действительности.
Другими словами, универсальные установки философского мышления 'выполняют функцию интерпретативной матрицы по отношению к частным наукам и особенно - фундаментальным теориям. Однако имманентно присущий философии плюрализм неизбежно порождает соответствующий плюрализм философских интерпретаций науки, задаёт различное видение её философских проблем и способов их анализа. Среди огромного числа конкретных вариантов философской интерпретации содержания науки, которые имели место в истории их взаимоотношения и наличествуют сегодня, можно выделить, на наш взгляд, четыре основных традиции: трансценденталистскую ('метафизическую'), позитивистскую, антиинтеракционист-скую, диалектическую. Каждая из них в свою очередь представлена различными версиями' (110, 645).
Чем глубже развивается имманентно присущий человеческим знаниям процесс их дисциплинарной дифференциации, тем всё более проблематичной представляется возможность философски единого понимания науки и организующих её принципов (начал). Одним словом, решительно выявляется то обстоятельство, что закономерной платой за возможность единого понимания всей науки неизбежно становится его смысловая незавершённость и особого рода демократичность, подразумевающая принципиальную открытость такого понимания навстречу всем течениям философско-метафизической мысли, генетически, исторически и логически предваряющим её конкретно-видовое (космогенетически целостное) становление (вызревание, оздоровление). По существу речь идёт о мысли, непрестанно побуждающей человеческое сознание абстрагироваться (дистанцироваться) от уже выработанных им представлений о реальной действительности в интересах их дальнейшей разработки в рамках общенаучно целостной картины Мира.
В определённом смысле можно говорить о предельно напряженных или предельно отвлечённых (предельно абстрактных), основополагающих, философских понятиях языка, символизирующих объединяющее умственный мир человечества стремление к взаимопониманию. Метафизика, диалектика, гносеология, феноменология, методология и прочие философски состоятельные дисциплины человеческого познания, проясняющие смысловое содержание и значение подобных абстракций, логически недвусмысленно предполагают то обстоятельство, что это естественно присущее здравомыслящим носителям языка стремление не вырастает из ничего, на пустом месте, но перед лицом современной науки достоверно свидетельствует о своём космогенетически закономерном происхождении.
С приходом в семью современных наук теории 'Большого Взрыва' мировая философия находит свою (космогенетически) конкретную ипостась эволюционного учения о Целостности Мира как единственно полной причине всего, что в нём происходит. Слово 'всего' снова подчёркивает здесь логически необязательный, субъективно предвзятый характер традиционно проводимых различий между языками, предметами и методами наук, именуемых философскими. Все они в своих последних, предельно глубинных основаниях, началах и истинах восходят к единому, предельно ёмкому 'понятию обо всём', именуемому, обычно, 'сознанием' или 'мировоззрением', которое может с полным на то основанием называться философским, научным и во всех отношениях состоявшимся единственно в той мере, в какой уже не допускает собой между представителями умственного мира никаких сколько-нибудь существенных разногласий по поводу вековечной, непреходяще актуальной, основополагающей и воистину определяющей цели их совместно-практической жизни и деятельности.
Воистину определяющее в определениях не нуждается, всегда означая одно - естественное для живых существ стремление к достижению удовлетворённости результатами собственной жизнедеятельности. Философствование в качестве одной из разновидностей человеческой жизнедеятельности не составляет исключения. А потому и вопрос о пользе философии для философствующих определяется лишь глубиной и степенью их собственной удовлетворённости ею. Возможно, далеко не каждое размышление, претендующее на значение философского, оказывается метафизически основательным и общечеловечески (гуманистически) ценностным. Но, есть тем не менее и положительные примеры. Потому мы и позволяем себе обширные ссылки на самых различных мыслителей древности и современности для того, чтобы доказать неличностный (объективный, конкретно-видовой, родовой, общечеловечески ценностный, трансперсональный и трансцендентальный) смысл объединяющего их стремления, знания, опыта. Нет нужды брать на себя труд изобретательства и словотворчества там, где речь идёт о фундаментальных и, стало быть, вечных истоках и основах человеческой мысли. Задача сводится к необходимости показать на примере философской литературы, широко известной научной общественности, что именно живые или, говоря иначе, конкретные знания и потребности позволяют отвлечённой, абстрагирующей, теоретической и, вообще, языковой деятельности человеческого мышления достигать своей метафизически значимой цели. Определяющую задачу философии всеединства достаточно ясно, на наш взгляд, сформулировал Н.Лосский, полагавший, что метафизика в качестве центральной философской науки призвана объединять современный умственный мир, освещая его представителям путь к взаимопониманию и плодотворному общению 'со всей системою всех остальных наук'.
'Было время, - пишет М.Бунге, - когда от философии ожидали решения чуть ли не всех вопросов. Философы самонадеянно вычерчивали главные линии картины мира, а физикам оставляли подсобную роль её дополнения. Когда этот априористский подход потерпел неудачу, физик заодно отказался и от философии. Сейчас он не ожидает от неё ничего хорошего. Уже одно слово 'философия' способно вызвать у него ироническую или даже презрительную улыбку. Ему не доставляет удовольствия свободное вращение в пустоте. Однако пренебрежение философией не избавляет от неё. В самом деле, когда мы говорим об отсутствии интереса к философии то, вероятно, лишь заменяем философию эксплицитную, явную, философией неявной, имплицитной, а, следовательно, незрелой и неконтролируемой' (14, 17).
Пренебрежение философией неизбежно оборачивается псевдофилософией. 'Такое мышление, - говорит К.Ясперс, - которое выступает в качестве философии, считает себя философией и признаётся в качестве философии другими, мы называем нефилософией. Нефилософия обращается в обличье философии против философии. Поскольку она означает отрицание философии, философия должна посредством своего мышления защищаться от неё' (134, 477). Философия в отличие от нефилософий или квазифилософий предполагает прежде всего необходимость и реальную возможность для спекулятивного (отвлечённо-теоретического) мышления опираться на уже выработанные и апробированные конкретными науками знания; потому и культивирует не столько те или иные 'ментальные диады' отвлечённо-теоретического мышления, сколько космологику, не допускающую самозванного засилья в современной идеологии и культуре идейно обособленных течений, без достаточных на то оснований претендующих на самостоятельное значение.
Если не защищаться от такого засилья, оно неизбежно обернётся антагонизмом воинствующих разновидностей идеализма и материализма, субъективизма и объективизма, рационализма и иррационализма, теизма и атеизма, т.е., в конечном счёте, идеологически (гуманистически) бесперспективным культом одного из весьма многочисленных течений (направлений развития) понятийно-теоретической мысли. Как только одно из течений философии начинает претендовать на значение 'основополагающего' для становления человеческой культуры миропонимания, оно неизбежно дискредитирует себя этой своей претензией в глазах философской общественности. Все воды идеализма, материализма, позитивизма, интуитивизма, поссибилизма, критицизма, фаллибилизма, апофатизма, агностицизма, теизма, атеизма и прочих течений человеческой мысли в полном соответствии со всеми законами природы и 'презумпцией ума', сформулированной М.Мамардашвили, рано или поздно вливаются в океан общечеловечески единой (мировой) культуры миропонимания и со-знания, в которой уже не существует никаких совершенно чуждых ей и потому недостойных своей научно (онтологически, гносеологически, исторически, феноменологически, герменевтически, этически и т.д.) зрелой оценки мировоззрений или учений.
Только люди, в отличие от прочих животных, обладают вполне естественной для них склонностью, способностью и потребностью целеустремлённо совершенствовать содержание своих мировосприятий, мотиваций и навыков жизни посредством мифологических, понятийно-теоретических, художественно-поэтических и прочих отвлечённо-языковых форм понимания и познания действительности. Только человеческое поведение (миропонимание) существенно определяется всевозможными знаковыми системами, создаваемыми культурой конкретных обществ. И только людям языковое творчество (на почвах мифологии, религии, искусства, литературы или науки) способно приносить из поколения в поколение всё более глубокую удовлетворённость собственной конкретно-видовой культурой познания, миропонимания и самой жизни.
Мы не знаем, что являют собой 'на самом деле' и существуют ли вообще те вещи, которые мы воспринимаем и о которых говорим или мыслим, но всё равно стремимся их различать, анализировать, изучать, познавать уже на том основании, что подобного рода деятельность способна доставлять нам, людям удовлетворённость своими конкретными результатами, питая наш живой интерес к достижениям научно-технического прогресса и всё более преумножающимся шедеврам мировой философии, литературы, искусства. Даже игра человеческого воображения, рождающая порой весьма причудливые химеры, образы, мифологемы и фантасмагории, безусловно, достойна, философски великодушного снисхождения и понимания как искание 'умиротворённости', часто лишь чисто интуитивно, бессознательно 'методом проб и ошибок' осуществляемое трансцендентальным субъектом культуры и жизни, именуемой человеческой. Даже этот, казалось бы, столь далёкий от строгой научности метод, безусловно, способен в какой-то мере благоприятствовать достижению вечнозаветной цели исторического развития человеческой цивилизации и культуры.
Всё, что мы находим в древней или современной культуре с позиций логически строгой философии и науки может и должно быть признано строго детерминированным (т.е. необходимо оправданным во всех. отн.) уже в силу своей способности являть собой один из фрагментов космогенетически единой (ретроспективной, хроногеометрической, общенаучно целостной) картины Мира. Безотносительно к тому, о чём именно рассуждают метафизики, главенствующим критерием истинности их суждений не перестаёт оставаться целостное, философски зрелое и потому эвристически (космогенетически, идеологически, онтологически, гносеологически, психофизически и во всех др. отн.) перспективное представление о реальной действительности. Т.е., опять, как во всех случаях с основополагающими установками человеческого познания речь идёт о мировоззренчески (концептуально) едином представлении (понятии) 'обо всём', которое, по большому философскому счёту, оказывается эвристически безальтернативным (общенаучно и общечеловечески ценностным) ввиду его космогенетически обусловленной природы и сущности.
Существование относительно самостоятельных дисциплин человеческого познания (онтологии, гносеологии, физики, космологии, психологии, аксиологии, этики, эстетики и т.д.) позволяет конкретизировать и прояснить основополагающее представление о космогенезе с позиций одной из них, например, с позиций телеологии. Именно таким образом выясняется, что мы имеем дело не с предельно отвлечённым, но вполне конкретным, общенаучно значимым, эвристически перспективным представлением обо всём, представлением коллективистического (коммунистического, общечеловечески ценностного) характера и значения. Речь идёт о космогенетически (гуманистически, коллективистически, персоналистически и общенаучно) перспективном Со-знании (Понимании), опирающимся, в том числе на представление о вечнозаветной цели своего собственного (культурно-исторического) развития.
Вся человеческая практика должна быть средством достижения этой суператтракторной космоцели для того, чтобы оправдывать своё столь уверенно, но, увы, несколько преждевременно предписываемое ей марксизмом значение фундаментального критерия истины. В свете гуманистической философии это значение может быть сущностным единственно в той мере, в какой подразумевает именно деятельное (а не чисто декларативное) стремление человеческих индивидов к достижению общечеловечески значимой цели. Впрочем, данный вывод касается скорее всех значений языка философски (метафизически, теологически, социологически и т.д.) состоятельной науки и мысли. Ментальная диада 'бытие-небытие', царствующая в онтологии, тоже, разумеется, не является исключением. С космотелеологически, а также онтологически и во всех др. отн. основательной точки зрения 'небытие' человеческого сознания означает незнание или, точнее, забвение им конкретно-видовых (общечеловечески ценностных) ориентиров своей познавательно-практической деятельности. В том же смысле философами говорится обычно о фактическом (практическом) забвении высших, вечных (общенаучно ценностных) критериев человеческого в человеке:
'Незыблемой силой, - полагает М.Каган, - обладает сформулированный К.Марксом критерий практики, устанавливающий, хотя далеко не всегда сразу, сущностные различия между бытием и всеми формами небытия. Впрочем, критерий этот был интуитивно ясен людям с первобытных времён, и только благодаря его повседневному применению человечество могло двигаться вперёд методом 'проб и ошибок' - так, согласно легенде, античный мудрец опроверг теоретическое доказательство Зеноном отсутствие движения тем, что стал молча ходить перед ним взад и вперёд, так расставалось человечество с одной разновидностью мифологии за другой, так история техники продемонстрировала несостоятельность попыток создания 'вечного двигателя', так была доказана невозможность для общества 'перешагнуть' из феодализма в коммунизм.... Уже четыре столетия гениальный роман Сервантеса показывает людям необходимость различать реальное бытие, сколь бы прозаичным, грубым, даже отвратительным оно ни было, и небытие фантазий, сколь бы поэтичными и возвышенными они не казались: такова диалектика взаимоотношений Санчо Пансы и Дон Кихота. А.С.Пушкин, переживший романтические иллюзии, точно сформулировал порождавшее их противопоставление небытия бытию и дон кихотовское превознесение небытия над бытием:
Тьмы низших истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
А в наши дни 'качественная теория информации', например, в оригинальной трактовки М.Мазура (51), раскрывает не только современное научное понимание информации как формы бытия, расширяя его традиционное понимание, но в анализе широкого спектра коллизий информации и дезинформации выявляет их взаимодействие как проявление отношений бытия и небытия' (38, 51 - 52).
Человеческая практика в роли высшего критерия доступных человеческому пониманию (познанию) истин всецело оправдывает глубоко дифференцированный характер конкретно-научного знания. Поэтому даже предельно отвлечённые, чисто философские категории языка (онтологии, логики, математики и прочих наук) не могут не подразумевать собой, перво-наперво, именно этого обстоятельства, на которое вполне определённо указывает, в том числе, и М.Каган. Он находит по-своему убедительные аргументы в пользу необходимости поставить онтологию на рельсы конкретной науки: синергетики, культурологии, логики, информатики, изящной словесности и т.д., снова всеми своими рассуждениями подтверждая тот факт, что только на основе конкретных, эмпирически достоверных знаний и экспериментов (пусть даже 'мысленных') возможно преодолеть столь свойственное философски незрелому мышлению тяготение к предельно отвлечённой (чисто спекулятивной) постановки вопроса о сущности всего существующего.
'Создаётся впечатление, - говорит он, - что противоречивость всех известных по истории философии онтологических концепций обусловлена не только различными мировоззренческими основами их авторов, от элеатов и теологов до экзистенциалистов и марксистов, но и общим для них неразличением теоретических уровней, аспектов и контекстов, в которых эта проблематика приобретает реальный философский смысл, ибо онтологическая мысль заходит в тупик, когда философы ищут некие общие законы взаимоотношений бытия и небытия безотносительно к масштабу и конкретной сфере их проявления' (38, 47).
Онтологическая (и вообще любая конкретно-научная) мысль попадает в методологические тупики псевдофилософских течений и рождает глубокие противоречия в интеллектуальной среде человечества, когда мыслители пытаются установить общие законы развития цивилизации, культуры или взаимоотношений между людьми или науками (о бытие, природе или обществе), не отдавая должное метафизически (гносеологически, мировоззренчески и во вс. др. отн.) основополагающей (видообразующей, человеческой) идее и цели такого развития. Подобного рода подход неизбежно рождает схоластику, диалектику, логику и методологию, всеми своими понятиями выражающую необходимость определить эту цель и поставить её во главу угла всей мировой философии и науки. И в этом смысле понятия 'бытие' или 'небытие' не может, разумеется, составлять принципиального исключения. Во всех случаях речь идёт о бытие в его уже свершающейся, устанавливающейся (исторически, онтологически, гносеологически и во вс. др. отн.) непосредственно человеческой ипостаси. Мировая история достаточно убедительно свидетельствует, что пока человеческая цивилизация и культура не подчинена в своём развитии космогенетически (а, значит, и философски, метафизически, общенаучно) выверенным задачам и целям человеческой практики, её 'бытие', говоря словами Гегеля, 'есть на деле ничто и не более и не менее чем ничто'.
То же самое, конечно, возможно отнести и на счёт мировой философии, главное русло которой не может оставаться глубоким и полноводным, без непрерывно впадающих в него ручейков и рек онтологии, гносеологии, потенциологии, теологии, мифологии и др. классических наук. Возможно, с точки зрения истории философии каждое её течение по-своему интересно и поучительно. Однако было бы опрометчиво для уважающей себя мысли всецело положиться на одно и только одно из этих течений. Подобного рода 'выбор' вполне аналогичен вопросу о том, какой комплекс неполноценности для вас наиболее предпочтителен. Совершенно независимо от того, насколько последовательно и логично возможно разграничивать между собой философии современности или древности, все они, как правило, излишне самонадеянно претендовали некогда на значение основополагающих (верховных, универсально-всеобщих) начал человеческого познания. Чем больше мы найдём этих первоначал, тем быстрее будет крутиться спекулятивный жернов псевдофилософий, на который они веками льют свою воду.
Эвристический КПД псевдофилософий весьма невысок и во многом оправдывает те опасения в их адрес, которые были высказаны некогда П.А.Ширинским-Шахматовым. Воистину универсальным (верховным) началом всего оказывается, в свете современной науки (метафизики, отнологии, гносеологии, истории и т.д.) не философия в отвлечённом её понимании, а именно космогенез, дарующий человечеству среди всех его прочих ценностей идею универсального эволюционизма. Любая в достаточной мере последовательная в логическом отношении попытка установить фундирующую философские искания истину приводит к этому убеждению, которое, на наш взгляд, действительно, призвано избавить философию от философии в её космогенетически незрелой форме 'отвлечённого рассуждения', которому мы должны противопоставить со-знание в его гуманистически (общечеловечески) ценностном выражении и значении. Именно такое и только такое со-знание мы готовы признать научным и философски самодостаточным, т.е. вполне органично отвечающим своему естественному предназначению.
Иначе говоря, предпринимается попытка выяснить, насколько современная философия вправе претендовать на значение общенаучно (онтологически, гносеологически, методологически и во всех других отношениях) обстоятельной дисциплины человеческого познания, опирающейся на тот минимум твёрдых (классических, конкретно-научных) знаний (аксиом), который необходим для формирования концептуально целостной картины Мира, способной служить единым оплотом человеческого взаимопонимания по наиболее важным, идеологически ключевым (конкретно-научным) вопросам культурно-исторического развития человеческого сообщества в целом и каждого из его представителей в отдельности. Исходным, таким образом, оказывается 'неопозитивистский' вопрос о том, способна ли современная философия в лице своих конкретно-исторических представителей справится со своей мировоззренческой функцией общенаучно целостного знания в условиях его всё более углубляющейся тематизации, специализации и дифференциации?
Ответ на данный вопрос вытекает из представления о Целостности Мира. Всё происходящее во Вселенной одинаково 'фундаментально' уже в силу и по закону своей космогенетической обусловленности Целостностью Мира. Потому и в философской (общенаучно основательной, концептуально целостной) культуре человеческого миропонимания (со-знания) всё уже изначально, детерминистически жёстко, раз и навсегда предзадано представлением о космогенетической целостности Мира. В том числе и само естественное для здравомыслящих участников философского дискурса стремление к взаимопониманию, единознанию, единомыслию, единоверию.
Глава III
Идея метафизики
'Идея метафизики в европейской философии
от Платона и Аристотеля до Декарта, Гегеля и Хайдеггера
постепенно вбирает в себя основополагающие достижения,
возникающие в различных пластах культуры,
находя истинное самовыражение на перекрестии культурных смыслов.
М.С.Уваров.
Слово 'самовыражение' применительно к основополагающей (философской) идее, на которую человеческая культура не может не опираться в интересах своего позитивного становления, означает, что эта Идея в определении не нуждается. Она незыблемо вечна и потому всегда подразумевает одно - естественное для непосредственных творцов и носителей этой культуры стремление к достижению умиротворённости собственным образом мыслей и жизни. В этом смысле основной вопрос философской метафизики, действительно, касается не только и, возможно, не столько даже физических, сколько психофизических или, если пытаться выразиться точнее, 'космо-физико-био-психо-антропо-акмео-лингвистических' или, иначе, 'недуально-диалектических', т.е. общенаучно и общечеловечески ценностных начал человеческой конкретно-видовой культуры миропонимания и самой жизни. Современная дисциплина, в силу устоявшихся традиций словоупотребления именуемая метафизикой, опирается на философские идеи и принципы общенаучно и общечеловечески и ценностного характера, чем, видимо, и отличается от официозно-религиозных или псевдофилософских 'метафизик'.
'Название 'метафизика', которым в корпусе аристотелевских трудов обозначили сочинение, располагавшееся после физики, - было, - как отмечает В.Пушкин, - библиотечным термином. Очень скоро оно получило содержательный смысл и стало обозначать философскую дисциплину, имеющую дело с предметами, не относящимися к области внутримирового опыта, т.е. с такими, которые должны войти в человеческий разум a priori и должны рассматриваться как трансцендентные. Отсюда уже Кант понимал метафизику как науку, которая переходит от познания чувственного к сверхчувственному посредством разума, и обсуждал вопрос о возможности и свойствах синтетических суждений a priori как предварительный вопрос к каждой будущей метафизике, которая может предстать в качестве науки' (83, 9).
Нередко, к сожалению, те ответы, которые даются философами на вопрос 'что есть метафизика?', невольно пробуждают в памяти один из философских афоризмов Ф.Кафки: 'Крадучись, робея, надеясь, обходит ответ вопрос, в отчаянии взглядывается в его непреступное лицо, следует за ним самыми бессмысленными, то есть как можно дальше уводящими от ответа путями' (цит. по 2, 5). Метафизический (космогенетический, онтологический, гносеологический, синергетический, акмеолингвистический и т.д.) секрет воистину философских наук, состоит, очевидно, в том, что все они a priori предполагают необходимость использовать те языки, на которые опираются, в соответствии с их естественным предназначением, обнаруживающим естественное для представителей умственного мира стремление к плодотворному сотрудничеству во имя приумножения общечеловечески значимых ценностей человеческого бытия и со-знания.