Драма Принс.

Она стояла посреди зала ожидания и почти кричала: 'Я одна, я совсем одна, я никому не нужна, я не знаю, что мне делать!'

Обшарпанный зал, пластиковые стулья на железных рамах, ночь, за окном моросил дождь. Это был настоящий храм отчаяния. Я смотрел на нее и не мог ничего поделать - не мог говорить, не мог утешить. Я упал на пол и сжался в клубок, как человек, которого бьют ногами. Закрыл лицо руками, подтянул колени к животу и стал дёргаться, будто меня и правда избивают. Эта картина привела ее в чувство. Она замолчала. Наверное, смотрела на меня. Меня всё ещё сводили мелкие конвульсии, словно от ударов по разным частям тела. Меня действительно так били несколько раз - в детстве.

Мне стало стыдно. Не дай бог ещё сейчас она будет меня жалеть. Это она открылась для меня, выплеснула наружу все свои чувства. А я? Упал перед ней на пол и начал дёргаться? Наверное, она решила, что я какой-то эпилептик или вроде того. Что делать? Просто встать, будто ничего не произошло, - совсем глупо. А как объяснить? Я лежал. Сердце начинало биться быстрее. Мне было стыдно.

Не знаю, сколько времени прошло. У меня всё ещё не было идей, как выйти из ситуации.

Она подошла ко мне и присела рядом на корточки. Погладила по голове.

Я не видел, но по голосу было слышно. Я потихоньку разжал руки и убрал их от лица, чтобы посмотреть на нее. Ее лицо было красным. В уголках глаз еще не высохли слезы. Она действительно улыбалась.

Она села рядом. Больше не смеялась. Я поднялся и тоже сел. Так мы молчали какое-то время.

Опять молчим.

Я немного испугался. Не хотел испортить этот момент. Мне хотелось, чтобы она улыбалась, чтобы мой странный поступок казался ей и смешным, и правильным.

Мы пошли и гуляли под дождём по мокрым ночным улицам. Очень нелепая пара - молодая девчонка и немолодой неудачник. Я не думал о том, нравлюсь ли я ей, испытывает ли она ко мне что-то. Не хотел тешить себя надеждами. Не хотел, чтобы она думала, что теперь чем-то мне обязана, обязана какими-то чувствами из-за этого странного случая на вокзале. Мы не держались за руки, даже не прикасались друг к другу. Я не знал, о чём она думала и что чувствовала, пока мы гуляли. Она то выбегала на середину улицы, разводя руки и ловя ртом капли дождя, то подбегала ко мне и что-то говорила - про то, как это классно вот так... Я шёл по аллее вдоль улицы и смотрел на нее с блаженной улыбкой.

Так мы бродили минут двадцать, пока окончательно не промокли. Было уже около трёх ночи. Всё тихо, всё кругом закрыто, темно. Идти обратно на вокзал не хотелось. Сухих вещей у нас всё равно не было - всё осталось в поезде, но мы и не думали об этом.

Меня постепенно отпускало. Начинал чувствоваться холод. В голове крутились мысли: нужно найти решение, мы не можем дальше оставаться на улице под дождём. Нужно тепло, нужно высохнуть. Нужно горячее питьё и место, где можно просушить одежду. Я ускорил шаг и стал оглядываться по сторонам. Она заметила моё волнение и поспешила за мной. Я не мог скрыть свою тревогу, которая росла во мне с бешеной скоростью. Я должен был найти для нас теплое укрытие.

Слева через дорогу стоял большой старый пятиэтажный 'сталинский' дом с аркой. В доме не горело ни одного окна. Справа был какой-то железнодорожный пустырь, огороженный полуразрушенным забором. Я рванул в арку через дорогу. Лена молча побежала за мной. Пройдя через арку, я оказался в большом зелёном дворе. Двор освещали лампочки над подъездами. Посредине была едва различимая детская площадка и несколько хозяйственных строений среди старых невысоких деревьев. Я побежал к ним.

Что посмотреть, где 'там'? Она не задавала вопросов, просто поспешила за мной.

Я обошёл хозяйственные строения, в них было несколько дверей. Я дёргал ручки - все были заперты. На одной висел замок. Дождь усиливался. Я без раздумий побежал к детской площадке. Там было несколько скамеек и типичных для этого места конструкций - горка, 'черепаха', качели, песочница, перекладина. Я судорожно искал, где можно отломать железную балку. Качели. Я побежал к качелям. Они были на стальных трубах. Я стал дёргать их влево-вправо, поперёк подшипника, чтобы отломать трубу. Лена стояла под деревом и молча смотрела на меня. Вскоре качели сломались. Сначала одна труба, потом другая. У меня в руках оказалась сидушка с двумя трубами. Я встал на неё и стал ломать трубу. Она была приварена в двух местах - к сидушке и к спинке - и не поддавалась. Я засунул одну трубу между 'рёбер' черепахи, взялся за другую как за рычаг и потянул. Сидушка отлетела, кусок трубы остался в черепахе. Я схватил трубу и побежал к замку. Упер её в петлю, крутанул вокруг проушины, и замок со звоном отлетел. Мы оказались в сухом, тёплом коридоре.

Это было подсобное помещение котельной. Внутри почти жарко. Какой-то хлам вдоль стен, закрытые двери. За одной из дверей было что-то вроде подсобки. Там была самодельная лежанка, стол с чайником, стеклянная банка с сахаром, несколько кружек. Чайник был пустой.

На фанерной поверхности лежанки были накиданы какие-то тряпки, старый плед, что-то похожее на рваный тулуп. Пахло пылью и паром. Лена села на лежанку и стала раздеваться. Я схватил чайник и побежал на улицу. Пока я набирал дождевую воду с крыши, она забилась под плед. Я поставил чайник и развесил её мокрые вещи на горячие трубы, которые тянулись вдоль стены в коридоре. Заварил чай из лежащих на столе пакетиков, насыпал несколько ложек сахара и дал Лене. Она выпила пару глотков и тут же уснула. Я сел рядом, прислонившись спиной к лежанке, и тоже уснул.

Проспали мы часа три. Уже давно рассвело. Дождь не утихал. Ленины вещи едва высохли, мои тоже. Я был похож на бомжа - полумокрые вещи, взъерошенный, с синяками под глазами. Она выглядела, как ангел, выглядывая из-под рваного тулупа. Я был так счастлив в этот момент, что заплакал.

Я тут же вскочил и пошёл опять набирать чайник. К счастью, было воскресенье. Во дворе никого не было. Картина была жуткая - разломанные качели валялись посреди детской площадки. Я набрал воды и вернулся.

Мы попили чаю молча. Она встала, оделась. Мы, по-воровски оглядываясь по сторонам, отправились снова под дождь.

Тут я заметил мужчину с собакой. В обычной жизни я бы никогда не заговорил с незнакомцем в незнакомом городе, да ещё в таких обстоятельствах. Но я подбежал к нему.

Мы зашли в подъезд и поднялись к нему в квартиру. Он жил один. Его звали Борис, ему было лет шестьдесят. Это была обычная старая советская квартира. Сильно пахло сигаретами и собакой. Однушка, маленькая кухня. Много хлама, но чисто. Борис сварил нам кофе, достал хлеб, масло и сыр.

Мы сели за маленький квадратный стол на кухне.

Мне тут же стало стыдно, что я всё свалил на Лену.

Борис посмотрел на меня с неприязнью.

Она молча встала, запихивая в рот бутерброд, и послушно пошла в ванную. Мы посидели минуты две молча, пока не зашумела вода. Борис посмотрел на меня пристально.

Я сидел молча и жевал бутерброд. Через некоторое время он вернулся. Вода в душе всё ещё лилась. Борис сел со мной за стол.

Борис ушёл, хлопнув дверью. Душ тут же перестал. Через несколько секунд из ванной выскочила Лена, обернувшись в полотенце. Она посмотрела на меня: 'Он что, ушёл?'

Лена бросила на меня быстрый иронично-удивлённый взгляд, нахмурив брови, прижав подбородок к шее и сжав губы.

Я сидел так ещё минут двадцать-тридцать. Было странно, что Борис оставил нас одних в своей квартире. Почему он мне поверил? Что такого он увидел во мне хорошего? Я и сам не знаю, какой я. Он просто поверил на слово. Я не могу его подвести, это было бы бессовестно. Теперь я должен о ней заботиться. Я ведь влюблюсь в неё, она же не ребёнок. Что мне делать? Почему я решил, что я ей вообще нужен? Мы вернём вещи, и она просто уедет. А я что? Как я поеду дальше и зачем? После этой ночи... Вдруг я всё-таки ей нужен? Она же тогда кричала, что одна. Но как? Не должен мечтать, не должен допускать мысль, что она может быть со мной. Меня скоро найдут. Придётся вернуться. Если меня найдут, мне конец. Куда бежать? А если она со мной? Я думал так по кругу снова и снова. Не найдя ответов, я встал, сходил в душ, постирал бельё в раковине, развесил сушиться. Походил туда-сюда по коридору. Боялся заглянуть в комнату. Решился. Она спала на кровати, закутавшись в одеяло и отвернувшись лицом к стене. Посреди комнаты стояла старая раскладушка, на ней тоже было постелено. Я оттащил её на кухню и там уснул.

Проснулся я в первом часу дня. Сварил себе кофе. Лена спала в той же позе. Мои вещи ещё не до конца просохли. В холодильнике были яйца, молоко, сыр, лук. Я сложил раскладушку. Походил по кухне. Сел за стол. Вчерашние мысли возвращались. Всё зависит от неё. Захочет ли она быть со мной? Нет, я не могу. У меня нет вариантов. Я стал барабанить пальцами по столу. Пошёл в ванну. Ленины вещи, которые она повесила на полотенцесушитель, высохли. Я сложил их в стопку и аккуратно отнёс в комнату, положил на стул рядом с кроватью. Пока я был на кухне, она отвернулась от стены и теперь лежала лицом ко мне. Рот был приоткрыт. Она дышала ртом. Глаза дёргались под веками. Одеяло зажато между ног вместе с кистями рук. Я зачем-то встал и потрогал ей лоб. Сделал это совершенно неосознанно, будто какая-то сила заставила. Он был не горячий. Я отдернул руку: как бы не разбудить. Я попятился, сел на стул и тут же вскочил - там же её вещи! Стул скрипнул. Лена открыла глаза и посмотрела на меня.

Я ушёл на кухню, проклиная себя за то, что не мог просто спокойно любоваться ею. Подошёл к окну. Дождя не было. На улице были машины, люди. Проглядывало солнце сквозь облака. Я опёрся руками на подоконник и смотрел. Разглядывал людей, дорогу, горизонт. Всё что угодно, лишь бы не думать. Послышались шаги, скрип и стук двери. Смыв унитаза. Опять дверь. Моё сердце сейчас выскочит из груди. Почему так страшно? Чего я боюсь?

Я резко обернулся.

Я стал шарить по ящикам в поисках сковородки, поджигать газ - в общем, засуетился. Она сидела и смотрела на это всё немного отсутствующим взглядом.

Я и правда вёл себя как напуганный мальчишка. Почему? Чёрт, это конец, я точно влюблён. У меня жена, ребёнок, любовница, я где-то в двух днях езды от Москвы, в чужой квартире жарю яичницу для двадцатилетней девчонки. Я продолжал суетиться ещё больше, чтобы не выдать своих мыслей.

Я молчал. Не знал, что ответить. Сердце улетело в пятки. Не могу соврать. Обещал Борису. Сказать тоже не могу. Я люблю её. Я остановился с ножом в руке. Повернулся к ней молча.

Она засмеялась таким звонким смехом, что я даже отшатнулся назад. Она приложила большой и указательный пальцы к закрытым векам и помотала головой.

На этот раз мне уже не было стыдно. Я немного улыбался своей глупости, этой ситуации, тому, как она мне всё простила, не стала наказывать. Я был безумно этому рад.

Я мгновенно вспомнил вчерашнюю сцену на вокзале. Я бросил нож.

Что за чёрт меня дёрнул - очередная глупая выходка, уже какая за сутки! Я закрыл лицо руками и упал головой ей на колени.

В её голосе появилась лёгкая дрожь. Я вскочил. Развернулся. Сделал шаг в сторону от неё. Повернулся к ней.

Я едва сдержал себя, чтобы не упасть опять на колени.

Она смотрела на меня исподлобья и ухмылялась. Я видел, что она опять простила меня, что не злится и не раздражена.

Я был так заворожен ею, её жестами, движениями, голосом, что просто стоял неподвижно и смотрел.

Я опять бросил нож. На этот раз я говорил и смотрел в стену:

Я повернулся к ней.

Она не перебивала меня, я просто запнулся.

Опять я запнулся.

Она сказала это как-то по-доброму, так, будто уже согласилась на это всё, и только делает вид, что ей это не подходит. Или мне так показалось, мне хотелось так думать. Я весь засиял внутри.

Наверное, я не угадал. Она не шутила, я действительно размечтался, похоже.

В этот момент у меня душа ушла в пятки. Я, наверное, весь побледнел.

Она продолжала уничтожать меня, наверное, сама того не подозревая. Все мои страхи, и боль, и метания, и чувства - всё разом оказалось перемешано. Я понимал, что она во всём права и делает мне большую услугу. Я сам бы не справился с этой задачей. Это мой разум пытается вернуть моё сердце обратно.

Разум не справился.

Я стоял неподвижно, уши горели, ноги подкашивались.

Она подошла и обняла меня. Второй раз за всё время нашего знакомства она дотронулась до меня. Обняла крепко, обоими руками. Её грудь прижалась к моей груди. Я чувствовал биение её сердца и её дыхание. Я не мог пошевелиться.

У меня пересохло горло. Я не мог вымолвить ни слова.

Мы простояли молча в обнимку минут пять. Мне стало немного легче. Я тоже обнял её и положил голову ей на плечо. Мы стояли ещё несколько минут. На плите подгорала пустая сковородка с маслом.