Часть I. Перед боем. Порт-Артур, 27 июля.

Набережная у ресторана 'Саратов'была пустынна. Серый камень, пропахший рыбой и угольной пылью, хранил дневной зной. Николай Подгурский, нервно поправляя фуражку, смотрел на бухту, где суета достигала апогея. Эскадра[1] дышала предбоевой лихорадкой. Со всех броненосцев доносился лязг, грохот и отрывистые крики - грузили последний уголь.

- Подгурский! И ты тут, киснешь?

Николай обернулся. Навстречу ему, рассекая вечернюю духоту, размашистым, почти бесшабашным шагом, шел Владимир Литвинов. Его лицо, загорелое и насмешливое, светилось привычной удалью, но в глазах, прищуренных от солнца, Николай уловил ту же тревогу, что грызла и его самого.

- Володя. Рад видеть... Хотел встретить перед прощанием, - Николай бросил окурок и раздавил его каблуком.

- Ждал? - Ну, выкладывай. Как наш 'Баян'? Говорят, тебя с него на прорыв так и не отпустили?

- Merde[2], Володя, - не стал скрывать Николай, опуская голос. - Прямо в merde глубокую. Говорят - нужен в крепости. Мол, 'Баян' скоро починят, и он уйдет. А как же крейсер без старшего минного офицера, черт возьми?! Бросить корабль перед самым...

Он не договорил, с силой отбросив в воду только что закуренную папиросу.

Литвинов свистнул, коротко и певуче. Его бравурность куда-то тоже испарилась.

- Дела... На 'Ретвизане' - тоже неладно. Утром 'Ординарец' утопили, как раз с нашими орудиями с 'Баяна'. В обед - в сам броненосец угодили. Задело Щенсновича[3]. И самое скверное - подводная пробоина. Хлебанули на четыреста тонн. Сейчас уголь заружаем - по самые гланды - так вообще, боюсь, броню утопим.

- Значит, все решено, прорыв? - тихо спросил Подгурский.

- Прорыв. Жаль без Баяна, угораздило, твою мать.... - Литвинов тяжело вздохнул. - Ладно, черт с ним. Ты обедать? В 'Саратове' хоть что-то съедобное есть?

- Не могу, Володя. Жду из Арсенала ординарца. Потом сразу на форты.

Они постояли молча, глядя на огни кораблей.

- Ну, если не увидимся завтра... - начал Литвинов и запнулся.

- Увидимся, - перебил Подгурский с уверенностью, которой не чувствовал. - Во Владивостоке. Дай бог живы будем, не помрем.

- Дай бог, - просто сказал Владимир. Они обнялись крепко, по-мужски, похлопав друг друга по спинам, и Владимир пошел в сторону порта - в дымную, зловещую суету к своему новому кораблю.

Часть II. Угольный ад. Ночь на 'Ретвизане'.

На борту эскадренного броненосца[4] 'Ретвизан' царил угольный ад. Основной груз, последние десятки тонн, запихивали в нутро броненосца мешками. Длинные вереницы матросов, черных, как негры, передавали из рук в руки тяжелые, просмоленные брезентовые кули.

- Давай, давай, ребята, не зевай! Еще партию! - надрывался боцман[5], его голос хрипел от пыли.

Воздух был густым, удушливым коктейлем из угольной пыли, пота и машинного масла. Иногда раздавался треск и глухой шлепок - мешок не выдерживал, рвался по шву. Тогда вся цепочка останавливалась, и черные от угля руки начинали лихорадочно сгребать драгоценное топливо лопатами в запасные ящики, ругаясь сквозь кашель.

Ночью Владимир практически не спал. Сначала казалось, что погрузка угля вот-вот закончатся, но баржи подходили снова и снова. Потом начали подводить пластырь на злополучную пробоину. Работа шла при тусклом свете прожекторов. Укупорить отверстие не удалось - пробоина оказалась с глубокой вмятиной. Лишь прикрыли ее стальным листом, подтянули к борту болтами-крючьями. Вода продолжала сочиться.

К утру ,' 'Ретвизан' был окутан паром и угольной пылью. Палубы, надстройки, даже орудийные стволы были покрыты толстым черным саваном.

Часть III. Выход в море.

С рассветом начался выход эскадры из гавани.
Первыми, еще в 4.30 утра, выскочил крейсер "Новик", миноносец[6] "Сторожевой" и землечерпательный караван[7].
5 час. 15 мин. Миноносец "Стройный", крейсер "Всадник" и крейсер "Аскольд".
5 час. 25 мин. лодка[8] "Отважный", миноносцы "Смелый", "Разящий" и "Решительный". Последний вскоре пошел обратно в гавань.
Выйдя на рейд[9], землечерпательный караван и миноносцы 2-го отряда стали на якорь и подали друг другу тралы[10] снаружи нашего минного заграждения около Белого Волка, построившись в готовности идти вдоль берега к Ляотишану.
5 час. 40 мин. лодка "Гремящий".
6 часов броненосец "Цесаревич", миноносцы "Скорый" и "Статный".
7 часов 5 мин. броненосец "Ретвизан".
7 час. 10 мин. броненосец "Победа".
7 час. 40 мин броненосец "Пересвет".
7 час. 50 мин. Броненосец "Севастополь".
8 час. миноносцы "Сильный", "Бурный", "Властный", "Грозовой", "Бесстрашный", "Беспощадный", "Выносливый", "Бдительный", "Бойкий".
8 час.5 мин. броненосец "Полтава" и лодка "Бобр".
8 час. 15 мин. крейсер "Паллада".
8 час. 25 мин. крейсер "Диана".

Выход эскадры был делом муторным и нервным. Каждый капитан вёл свой корабль по узкому, как игольное ушко, проходу, очищенному тральщиками. Одно неверное движение штурвала[11], малейшая ошибка в счислении[12] - и могучий корабль мог взлететь на воздух на своих же минах. От мыса Тигровый до Золотой горы стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом блоков да отрывистыми командами. Все взгляды были прикованы к впереди идущему, все сердца замирали, когда очередной великан, разворачиваясь, задевал кормой за бакен[13]. Но артурцы были народом бывалым - вывели всех, без сучка, без задоринки. Столь сложный выход через свое минное поле был принят, чтобы обезопасить себя от тайной японской постановки, которую могли произвести, если бы эскадра выходила традиционным путем.
Настроение у всех было приподнятое; все выходят в море в радостном ожидании великого боя; чувствовалось, что в этот день судьба эскадры, может быть, судьба Артура - будет решена.

Место для Владимира определили на открытом мостике, у правого крыла боевой рубки[14]. Его задача - наблюдать за падением снарядов и докладывать в рубку через переговорную трубу, помогая старшему артиллеристу Алеамбарову[15] корректировать дистанцию, которую с дальномерного поста у катерного крана передавал мичман Свиньин[16].

В 7-м часу утра на рейде построился тралящий караван и медленно пошел на юг, очищая путь от неприятельских мин. С востока выглянули японские миноносцы, затем скрылись, точно убежали сказать своим, что под Артуром не все благополучно.
В 8 ч 45 мин утра наша эскадра наконец выстроилась и вслед за тралом медленно двинулась к Ляотешаню.
Впереди шел "Новик". Далее броненосцы в следующем порядке: "Цесаревич" (флаг начальника эскадры контр-адмирала Витгефта), "Ретвизан", "Победа" и "Пересвет" (флаг младшего флагмана контр-адмирала князя Ухтомского), "Севастополь" и "Полтава".
Затем крейсера "Аскольд" (флаг младшего флагмана контр-адмирала Рейценштейна), "Диана" и "Паллада", а миноносцы держались слева, вне линии. Позднее вслед за эскадрой вышел из гавани пароход Красного Креста "Монголия".

Владимир, окинув взглядом растянувшийся по горизонту строй с мостика, чувствовал, как сердце его, вопреки вчерашней усталости, трепещет от радостного волнения.

Часть IV. Начало боя. Полдень.

Погода была хорошая: было ясно, легкий ветер и небольшая зыбь[17] на море. Подняты стеньговые флаги[18]. На "Полтаве" гордо развевается огромный шелковый Андреевский флаг, чьей красоте завидовали все экипажи на эскадре. Это был дар от полтавского дворянства.

На горизонте началось какое-то волнение; стали появляться и уходить, как шакалы, японские миноносцы, вышли снова крейсера и, уже не скрываясь, следили за русскими кораблями. По эскадре прокатилась едва слышная волна: 'Ждут! Видят!'. Но это лишь подстегнуло боевой дух.
Ровно в 9 часов бойко и радостно забили на наших судах боевую тревогу[19]. Через минуту завертелись башни, задвигались пушки. На флагманском[20] "Цесаревиче" взвился флажной сигнал: "Флот извещается, что Государь Император приказал идти во Владивосток".
Эти слова были переданы команде, собравшейся на баке[21], и оглушительное, от всей русской души, ура понеслось в ответ со всех кораблей.
С 'Ретвизана' было видно, как на 'Полтаве', 'Севастополе', 'Пересвете' взметнулись в небо бескозырки.

В 10 ч 30 мин утра, отойдя от Ляотешаня миль[22] на восемь к югу, адмирал отпустил тралящий караван и сопровождающие его суда, и эскадра, построившись в кильватерную колонну[23], взяла курс на Шантунг. Впереди, размывая горизонт, уже клубился дымок главных сил Того.
Сначала шли небольшим ходом, так как на 'Цесаревиче' что-то не ладилось, и он то и дело выходил из строя, делая сигнал 'не могу управляться'.
По эскадре ползло нервное бормотание: 'Опять флагман капризничает... В такую-то минуту!' Тем временем на горизонте, точно стервятники, стали появляться японские боевые суда и миноносцы, шедшие на соединение друг с другом.
Только в исходе 11-го часа на 'Цесаревиче', видимо, всё наладилось, он сделал сигнал 'иметь полный ход[24]', но затем сам несколько раз то уменьшал ход, то снова увеличивал.
Держать свое место в строю, вследствие этой капризной пляски флагмана, остальным судам было крайне затруднительно. 'Ретвизан' то налезал на корму 'Победы', то отставал, и каждый раз нервный свисток и отчаянные взмахи семафора[25] с соседнего броненосца били по нервам.

Вот что-то ухнуло; какие-то крейсеры с миноносцами сделали в нашу сторону несколько выстрелов, но видя, что снаряды не долетают, замолчали.
Тишина. Только журчит, бурлит вода под носом, идем полным ходом, броненосец слегка дрожит. Около 11 часов дали команде обедать, и, только команда успела его окончить, увидали японцев на румбе[26] 0.
Часовая стрелка неумолимо ползла к роковой отметке.

В 11.20 часов прямо впереди три неприятельских миноносца, мелких и юрких, как тараканы, пересекли курс нашей эскадры.
Справа нас неотступно провожали 4 крейсера, держась на почтительной дистанции. С мостика 'Ретвизана' мичман Саблин[27], вглядываясь в них в бинокль, мрачно бросил:
-'Читосе' и 'Такасаго', кажется. Шныряют, гады, словно на параде. Ждут, когда мы в их мины вляпаемся.
Через пять минут два крейсера появились слева, а за ними вылез неуклюжий 'Чин-Иен', старый китаец, ныне служащий микадо.
-И этого пригнали, - процедил сквозь зубы мичман Вильгельмс[28], стоявший рядом с Литвиновым. - Пушка у него одна - двенадцатидюймовая, но шмальнуть может...

Но вот, наконец, и главные дымки.
Около полудня можно было уже рассмотреть весь японский флот, расположившийся отдельными отрядами, а именно: один за другим выходили к нам справа из-за горизонта старые знакомые: 'Микаса', 'Асахи', 'Фудзи', 'Сикисима', 'Ниссин', 'Кассуга'; слева - только едва заметные дымки, которые потом превратились в 'Якумо', 'Кассаги', 'Читозе' и 'Такасаго'. Дальше был отряд крейсеров 3 класса: 'Акаси', 'Сума', 'Идзуми', 'Акицусима'. И, наконец, в промежутках между отрядами виднелось несколько вспомогательных крейсеров и около 30 миноносцев разных размеров. Картина была грозная и подавляющая.

Неприятельская главная эскадра (1-й боевой отряд), шедшая большим ходом, пользуясь своим преимуществом в скорости, в исходе 12-го часа дня пересекла наш путь и расположилась к югу от нас, между нашей эскадрой и китайским берегом, отрезая дорогу назад, в Порт-Артур.
Крейсеру 'Новик' с миноносцами было приказано держаться вне линии, а суда нашей эскадры прибавили ход до полного, то есть узлов[29] до 13-14. Наши крейсеры 'Аскольд', 'Диана', 'Паллада', 'Новик' и миноносцы отошли за строй эскадры. Таким образом, против шести неприятельских броненосных кораблей шли шесть наших броненосцев - 'Цесаревич', 'Ретвизан', 'Пересвет', 'Победа', 'Севастополь', 'Полтава'. Далеко позади белеет наше госпитальное судно 'Монголия' с красным крестом на трубе.
Расстояние уменьшается почти до 60 кабельтовых[30].

'Цесаревич' резко кладет руля[31], поворачивается носом против японцев. По эскадре проносится семафор: 'Флот извещается...'. Но до конца сигнала не дочитали.

Из носового 12-дюймового орудия 'Цесаревича' ярко вспыхнул огненный язык, бурое облако закрутилось вихрем перед дулом, и тяжелый, утробный звук выстрела нарушил звенящую тишину. Через 24 секунды - Владимир машинально отсчитал их по секундомеру - перед 'Микасой' вырос столбом высокий белый всплеск.
Бой начался.

Пристрелка[32]. Это был первый, ориентировочный выстрел. Эскадра входила в бой на предельной дистанции, где точность была призрачной. Теперь началось 'нащупывание': следующий залп 'Цесаревича' дал недолет[33], третий - перелет[34]. Флагман корректировал огонь, ища вилку[35].

Выстрел этот прозвучал как сигнал. Стреляли мы в невыгодных условиях - против солнца, что мешало верно определить дистанцию, и против ветра, что из-за легкости наших снарядов относительно японских на дальних расстояниях приводило к увеличенному рассеиванию.

В боевой рубке 'Ретвизана' закипела работа. Алеамбаров[15], прильнув к переговорной трубке, связывался с носовой башней. Одновременно его рука легла на рукоять электрического указателя[36].
- Башня номер один! Дистанция пятьдесят восемь! Заряд полный! Цель - головной, 'Микаса'! Жду доклада о готовности!
Правая рука повернула рукоять. В носовой и кормовой башнях на циферблатах-приемниках стрелки дрогнули и встали на цифру '1' - условный код для головного корабля противника. Через секунду Алеамбаров переключил указатель на положение 'Огонь'.
- Пли! - скомандовал он, и его рука резко дернула рукоять указателя в положение 'Выстрел'.

Броненосец содрогнулся от двойного залпа главного калибра. Через 26 секунд у правого борта, далеко впереди, выросли два высоких, но жидких белых всплеска.
- Залп! Недолет! - крикнул Владимир в переговорную трубу с мостика. - Вижу всплески на четыре кабельтова перед 'Микасой'! Наши - белые, бездымные!
- Слышу! - отозвался Алеамбаров. - Башня номер один! Дистанция шестьдесят один! Пли!
Снова залп, снова недолет. Их пристрелка шла тяжело. На такой дистанции даже опытный глаз Алеамбарова с трудом отличал всплески 'Ретвизана' от падений снарядов 'Цесаревича' и 'Победы'. Владимир докладывал о всех видимых столбах воды у цели, но уверенности не было. Расстояние между эскадрами стремительно сокращалось. С отчаянным, нарастающим стоном пролетел над головой первый японский снаряд и раскатисто разорвался об воду в двадцати саженях[37] от борта, обдав мостика соленой пылью. Японцы, имевшие больше дальномеров и лучшую подготовку, свою пристрелку завершили быстрее.
- Перелет! - автоматически крикнул Владимир.

Он всё ещё чувствовал себя немного чужим среди этой слаженной команды. Щенснович[3] принял его, зная как хорошего артиллериста с 'Баяна', но близости здесь не было - только строгая служебность.
- Смотри-ка, - голос лейтенанта Развозова[38] отвлёк его. - Вон по 'Полтаве' начали лупить. Видишь, дымок от первого попадания? С левого борта, у кормовой башни.

Действительно, на конце нашей линии, вокруг 'Полтавы' и 'Севастополя', вода уже кипела от частых всплесков. Скоро открыли огонь и 6-дюймовые, за ними затрещали более мелкие. Когда головные корабли подошли на одну линию, загорелся настоящий ад.
Воздух дрожал от адского, непрерывного гула. Непрерывной линией мигали вспышки у японцев, тучи бомб пронизывали воздух, завывая и свистя на разные лады.

Стрельба средней артиллерии 'Ретвизана'.
С началом общего огня ожил и средний калибр броненосца. Из казематов[39] правого борта, обращенных к противнику, грохнули первые выстрелы 152-мм орудий. Звук был более резким и частым, чем у тяжелых 'двенадцатидюймовок'. Дымовая завеса от выстрелов главного калибра мешала прицеливанию, и командиры шестидюймовых орудий, руководствуясь общим указанием Алеамбарова, выбрали себе цели среди японских крейсеров, теснившихся на флангах. Огонь был не такой сосредоточенный, но беспокоящий. Владимир видел, как один из снарядов, выпущенных, судя по траектории, с их правого борта, ударил в носовую часть 'Такасаго', вызвав небольшую, но яркую вспышку. Крейсер резко отвернул, скрывшись за высоким фонтаном от следующего недолета.

Владимир, прильнув к биноклю, с секундомером в потной ладони, пытался засечь падение снарядов с 'Ретвизана'. Сквозь грохот он кричал в переговорную трубу:
- Третий залп... Сплеш! Недолет, полкабельтова!.. Четвёртый... Вон тот всплеск у 'Микасы'? Не наш... Перелет, видимо, с 'Пересвета'!
Корректировать стрельбу было чертовски сложно. Мало того, что наши снаряды давали лишь белые, быстро оседающие всплески в отличие от японских, оставлявших черные грибы дыма, но и отличить снаряды 'Ретвизана' от других было почти невозможно.

- Литвинов! - резко окликнул его Алеамбаров[15], не отрывая глаз от визира[40]. - Вы с 'Баяна' к дальним стрельбам привычнее. По вашим наблюдениям, куда японец бьёт?
- По флагману, ваше благородие, - немедленно ответил Владимир. - И по 'Пересвету'. А ещё... - он прильнул к биноклю, - кажется, 'Полтаву' отцепили. Сейчас два крейсера с левого борта по ней работают.

Внезапно страшный грохот раздался где-то совсем близко, но не на их корабле. Все на мостике невольно вздрогнули и впились взглядами в середину строя.
- В 'Победу'! - крикнул сигнальщик[41]. - Попадание в среднюю башню, ей-богу! Дым!
Над броненосцем 'Победа', шедшим прямо перед 'Ретвизаном', взметнулся высокий столб бурого дыма, смешанного с паром. Это было первое тяжелое попадание в нашу линию. 12-дюймовый снаряд с 'Микасы' или 'Сикисимы' пробил тонкую крышу средней 152-мм башни 'Победы'. Пламя вырвалось через амбразуры и вентиляторы. К счастью, подачные трубы были вовремя затоплены, и взрыва погреба удалось избежать, но башня вышла из строя, а потери среди ее расчета были ужасны.
- Черт... - тихо выругался кто-то. - У них там шестидюймовки в батарее...

Новые попадания.
Тем временем японский огонь начал накрывать и другие корабли. На 'Пересвете', шедшем четвертым, ярко заполыхала деревянная обшивка кормовой надстройки, подожженная мелкими осколками или раскаленными газами. С 'Полтавы', сражавшейся на хвосте колонны под сосредоточенным огнем японских крейсеров, долетел звук сильного взрыва - видимо, снаряд угодил в одну из 47-мм пушек на спардеке[42].

Но и наши не оставались в долгу. Реальные успехи русской артиллерии.
Примерно через полчаса после начала боя, когда дистанция сократилась до 45-50 каб., наступил момент, который видели многие на 'Ретвизане'. Очередной залп 'Цесаревича' - два снаряда - лег идеально. Один легкий всплеск у самого борта 'Микасы', и сразу за ним - удар. На сером борту флагмана Того, чуть ниже кормового мостика, вспух и лопнул бурый гриб взрыва, окутанный черным дымом. Раздался дружный, хриплый крик на мостике 'Ретвизана': 'Попали!'. Это было первое подтвержденное попадание крупного калибра в японский флагман. Еще один снаряд, уже с 'Севастополя' или 'Полтавы', угодил в 'Асахи', вызвав пожар в районе кормовой дымовой трубы. Над японским броненосцем встал столб густого черного дыма.

Вода вокруг кипела и бурлила от непрерывных разрывов, до мостика долетали брызги от высоких всплесков, застилая взор соленой пеленой.

Управление огнем среднего калибра. Алеамбаров, не отрываясь от главного, отдал приказ сигнальщику у отдельного аппарата:
- Шестидюймовкам правого борта! Цель - концевой крейсер в отряде слева, 'Такасаго'! Дистанция пятьдесят пять! Частый огонь! - Сигнальщик продублировал команду по переговорной трубе, ведущей в центральный пост казематов, откуда ее должны были передать на орудия. Для среднего калибра, разбросанного по бортам, основным был визуальный сигнал. На крыле рубки матрос выставил в держатель большую черную табличку с белой цифрой '3' - условный знак для выбора цели среди крейсеров левого фланга.

С нашего головного броненосца 'Цесаревич' были усмотрены плававшие мины заграждения, поставленные, вероятно, незадолго перед тем державшимися впереди на курсе неприятельскими миноносцами. Броненосцем сейчас же короткими, отчаянными свистками и семафором эскадра была предупреждена о встреченной банке[43]. Обходя мины, судам пришлось несколько раз менять курсы в ту и другую сторону, что окончательно сбивало прицел и мешало сосредоточенной стрельбе.

В боевой рубке Алеамбаров, стиснув зубы, снова говорил в трубки, одновременно работая указателями:
- Всем башням! Дистанция сорок пять! Дистанция сорок пять! Цель - головной! Стрелять при изменении курса!
- Первая башня поняла. Сорок пять, - донёсся голос.
- Вторая башня... Сорок пять, - ответили из кормовой, но связь уже хрипела.

Внезапно из переговорной трубки, ведущей в машинное отделение, раздался взволнованный голос старшего механика Онищенко[44]:
- Боевая рубка! У нас проблемы с подачей пара! Два котла вышли из строя от сотрясения! Максимум дадим двенадцать узлов!
Щенснович, стоявший у амбразуры, резко обернулся:
- Двенадцать?! Черти! Кричите им, пусть из кожи вон лезут! Надо держать строй! Если отстанем - нас растерзают!
- Старший механик говорит, что делает всё возможное, ваше высокоблагородие! - крикнул в ответ матрос-телефонист.
- Ладно... - Щенснович махнул рукой. - Докладывайте, если что.

И вот, в один из таких моментов, когда 'Ретвизан', следуя за маневром впереди идущего, клал руль право на борт[45], под самым ухом Владимира раздался невероятный грохот - близкий разрыв... Снаряд, вероятно, с 'Фудзи' или 'Сикисимы', разорвался у самого борта, осыпав мостик осколками. По голове предательски потекла что-то теплое и липкое. Рот сразу наполнился знакомой горечью пороха и чем-то еще, металлическим. Когда он провел рукой по лицу, ладонь слегка окрасилась в кровь и в едкий желтый канареечный цвет от пикриновой кислоты, которая входила в состав японских снарядов.

Владимир, отряхнувшись, посмотрел вниз и увидел, что перебитая стрела Темперлея[46] качается из стороны в сторону, дальномер был цел, но на палубе лежал матрос-дальномерщик, раскинув руки, а мичман Свиньин[16] держался за уши, с недоумением озираясь вокруг - видимо, был контужен.
В ушах стоял непрерывный звон. А из переговорной трубки только и слышно было хриплое, надорванное: 'Чаще стрелять! Чаще, черт вас побери! Не вижу падений!'.

Пришлось еще один раз сменить курс, так как была замечена еще одна минная банка, поставленная вражескими миноносцами. Эскадра петляла, как подбитая утка, под сосредоточенным огнем.

Впрочем, около 13 часов, когда противников немного разошлись, стрельба затихла.
- Затишье, - обреченно сказал старший штурманский офицер Павлинов[47]. - Сейчас Того будет перестраиваться и заходить с юга, чтобы опять голову колонны отрезать. А у нас... глядите на 'Цесаревич'. Опять сигналы какие-то делает.
На флагмане действительно замигали семафором. Сигнальщик, закусив от напряжения губу, читал:
- '...иметь... вид... повреждения'. Непонятно. Может, 'иметь в виду повреждения'?
- То есть чтобы мы о своих пробоинах докладывали? - усмехнулся штурман. - Да они у всех и так на виду.
Щенснович, выслушав, ничего не сказал.
Командир молча наблюдал, как на 'Аскольде', отважно маневрировавшем позади строя, вдруг вырвалось яркое пламя - видимо, прямое попадание в надстройку.
- Нашим крейсерам тоже достается, - глухо заметил он, больше для себя. - 'Паллада' дымит, 'Диана' отстает... Тяжело им.

Вид на нашу эскадру в эту минуту затишья был одновременно величественный и жуткий. Дымовые тучи клубились над мачтами, кое-где на палубах копошились люди, туша пожары. Повсюду были видны следы японских попаданий. На 'Цесаревиче' зияла пробоина в кормовой части надстройки, с 'Пересвета' еще валил густой дым из района носовой башни.

Щенснович выйдя из душной рубки, чтобы освежиться (ранение в голову и контузия за день до боя давали о себе знать тупой болью), увидев окровавленное лицо Владимира, срочно приказал ему спуститься в лазарет.
- Пустяки, ваше высокоблагородие, - перекрикивая шум в ушах, отозвался Владимир. - Царапина, уже засохла.
Щенснович пристально посмотрел ему в глаза, кивнул.
- Ладно. Тогда в рубку. Помогать Алеамбарову. Связь с башнями держать, расчеты сверять.
И скажи всем: на палубу без нужды не выходить. Один японский 'чемодан' - двести осколков. Лишних потерь нам не нужно.

Часть V. Среди дыма и стали. Разгар сражения.

Вскоре бой возобновился с новой силой. Впрочем, серьезных попаданий в 'Ретвизан', которые причинили бы фатальный ущерб, не было. Корабль крепко держал удар.
Таким образом, к 3 часам дня из существенных попаданий можно было отметить только два удара 12-дюймовых снарядов: один попал в 2-дюймовую броню у ватерлинии[48], в носовой части, в лазаретном отделении.
Снаряд сделал в броне такую щель, что вода из-за борта совершенно свободно проникала в корабль, и нос начал понемногу оседать. Другой снаряд попал в броню, ограничивавшую с кормы нижний каземат, разорвался и уничтожил каюту командира, произведя небольшой пожар, который был быстро потушен благодаря исправности пожарной системы. Дым еще долго стоял в коридорах, едкий и удушливый. Но с мостика видели и другое.
- На 'Севастополе' пожар тушат, - докладывал вахтенный. - А 'Полтава'... смотрите, у нее, кажись, орудие в правом каземате разорвало. Виден перекос.
Владимир, следивший в бинокль за японской линией, вдруг отчетливо увидел, как на фоне серого борта 'Асахи' ярко блеснул оранжевый взрыв.
- Попадание! - не сдержался он. - В 'Асахи', в середину корпуса! Точно наш снаряд!
Щенснович быстро навел свой бинокль. Действительно, с японского броненосца вырывалось пламя, а дым был иного, более черного оттенка - признак пожара в угольных ямах или возгорания внутренних отделений.
- Похоже, что так, - сказал он сдержанно. - Видно, 'Полтава' или 'Севастополь' его достали. Наши снаряды, когда пробивали броню, делали свое дело. Молодец, Литвинов. Продолжайте наблюдать.

В рубке Алеамбаров снова руководил огнём, но теперь работа шла с перебоями.
- Башня номер два! Дистанция тридцать восемь! - Он повернул рукоять указателя. - Вижу ваш залп! Недолет! Минус один!
- Поняли, тридцать семь, - донеслось из кормовой башни.
- Пли!
Кормовая башня выстрелила. Владимир следил.
- Близко! Рядом с кормой! - доложил он.
- Тридцать шесть! - скомандовал Алеамбаров, снова вращая рукоять. - Пли!
Теперь, на средней дистанции, пристрелка велась уже не 'на вилку', а постоянной подстройкой. Алеамбаров, получая доклады от Владимира и сам следя за всплесками, командовал: 'Плюс полкабельтова!', 'Минус один!'. Залпы ложились кучнее. И вот, после команды 'тридцать шесть!', Владимир ясно увидел, как один из двух всплесков от залпа кормовой башни слился с силуэтом 'Асахи', и на том месте тут же вспыхнуло и стало расползаться багровое зарево внутреннего пожара.
- Попадание в 'Асахи'! - уже без сомнений крикнул он. - В середину корпуса, у второй трубы! Горит!

И тут связь с кормовой башней, которую только что восстановили, снова прервалась. Алеамбаров яростно дёргал за ручку переговорной трубы.
- Башня номер два! Отвечайте! Вторая башня!
В ответ - тишина. Боцманмат[49] с закопченным лицом просунул голову в рубку:
- Ваше благородие! К кормовой башне не пройти - на шкафуте[50] пожар и перебитая труба валяется! Послал людей через жилую палубу!
- Черт! - выругался Алеамбаров. Он дернул рукоять электрического указателя. Стрелка замерла, но лампочка-подтверждение с башни не загорелась. Линия убита. - Сигнальщик! На крыло! Визуальный сигнал кормовой башне: 'Цель - головной. Вести огонь самостоятельно. Дистанция тридцать шесть!'
Сигнальщик бросился к амбразуре, где стоял ящик с цветными дисками. Он начал быстро выставлять комбинацию: белый круг (носовая башня), красный треугольник (головная цель), затем дважды зеленый квадрат (цифра 3) и шесть черных точек (цифра 6). Наблюдатели у башни должны были это расшифровать.
Сигнальщик начал что-то говорить, но его никто не услышал
В этот момент новый страшный удар потряс 'Ретвизан'. Снаряд крупного калибра попал в основание носовой башни. В боевую рубку через приоткрытую дверь вкатился клуб едкого дыма.
- В башню! - закричали все. - Первую башню!
Алеамбаров бросился к переговорной трубке, но доклад оказался утешительным - снаряд лишь сотряс башню и оставил отметину на колпаке.

Новый этап боя начался около четырех. Японцы, пользуясь преимуществом в скорости, снова сблизились. Дистанция упала до 25-30 каб. Теперь в дело вступила вся артиллерия 'Ретвизана'.
- Шестидюймовкам левого борта! - скомандовал Алеамбаров, переключая указатели для среднего калибра. - Цель - крейсера второго отряда, 'Ниссин' и 'Кассуга'! Дистанция двадцать восемь! Беглый огонь!
На левом борту 'Ретвизана' загрохотали 152-мм орудия казематов. Скорострельность резко возросла. Дым стоял коромыслом. Командиры орудий, теперь ясно видя цели, стреляли почти без остановки. Владимир видел, как несколько снарядов с 'Ретвизана' ударили в носовую часть 'Кассуги', вызвав серию мелких вспышек. 'Итальянец' резко отвернул, выходя из-под обстрела. Но и ответный огонь был ужасающе точным. В 'Ретвизан' один за другим врезались снаряды среднего калибра. Один разорвался у самого края левого каземата, вырвав кусок броневой плиты и выведя из строя орудие вместе с расчетом. Другой угодил в основание фок-мачты[52], перебив часть сигнальных фалов и ранив наблюдателей.

Теперь их главной целью явно стал 'Цесаревич'. Снаряды ложились вокруг него стеной. Один, попав в кормовую часть, поднял огромный столб дыма и обломков. На 'Пересвете', шедшем четвертым, тоже бушевали пожары - было видно, как с него за борт сбрасывают горящие обломки шлюпок и рангоута[53]. Но и наши не молчали. Владимир, глядя на японскую линию, отметил про себя, что огонь 'Фудзи' стал заметно слабее - возможно, их все таки накрыли.
- 'Полтава' отстреливается молодецки, - заметил лейтенант Развозов[38]. - Видите, как она бьёт? Практически каждым залпом накрывает.
Действительно, концевые броненосцы, 'Полтава' и 'Севастополь', теперь, когда дистанция сократилась, стреляли метко и часто. Но японцы сосредоточили на них огонь своих крейсеров второго отряда. В 'Полтаву' один за другим врезались снаряды среднего калибра. Над ней стояло постоянное марево дыма и пара.
Из переговорной трубки машинного отделения снова закричали:
- Рубка! Давим из последних сил! Больше двенадцати с половиной не выжмешь! Уголь сырой, плохо горит!
- Держите, сколько можете! - крикнул в ответ Щенснович. - Имейте в виду, если ход упадет - всем будет худо!

Стоило отметить, что хотя японец стрелял более интенсивно (на каждый наши два залпа отвечал тремя), особых успехов он не достиг: были попадания только в 'Севастополь' и 'Полтаву', вызвавшие пожары, но и только. В свою очередь, огонь с русских броненосцев тоже наносил более тяжелые повреждения.
В момент этого перерыва, когда японцы отошли для перестроения, была у русской эскадры возможность самим пойти на сближение и навязать японцам ближний бой.
В боевой рубке 'Ретвизана' лейтенант Развозов даже высказался:
- Ваше высокоблагородие, сейчас бы на них навалиться! Дистанция позволяет!
Но адмирал Витгефт на 'Цесаревиче' предпочел продолжить путь на юг, в открытое море, неуклонно выполняя приказ прорываться во Владивосток. Сигналов на сближение не последовало.
В свою очередь, это вынуждало адмирала Того принимать бой на коротких дистанциях, так как шансов остановить нашу эскадру, ведя перестрелку на 35-50 кабельтовых, у него не было. А бой накоротке был нам более выгоден: мы сильно уступали в точности на дальней дистанции из-за малого числа дальномеров, да и бронебойные качества наших снарядов проявлялись лучше на дистанции до 30 кабельтовых.

Поэтому, пользуясь преимуществом в скорости (против наших 12-13 узлов противник мог дать 16), японцы начали нагонять, стремясь пересечь курс и снова поставить 'Т'[54] - и прижать к берегу. 'Ретвизан' стрелял в эти минуты откровенно плохо.
Владимир отмечал, что большинство залпов ложились недолетом, порой даже не накрывая цель. Что это было: ошибки в устаревших таблицах стрельбы, сбой дальномера Барра и Струда, или ошибки самого Алеамбарова в расчетах - точно сказать он не мог, но в трубку докладывал честно:
- Очередной залп кормовой башни... Недолет. Всплески даже до цели не долетают. Дистанция, кажется, врет.

Видел это и Щенснович, который, бледный, с поджатыми губами, напряженно наблюдал после каждого залпа за работой старшего артиллериста. Но вместе с тем, порой командир, глядя в бинокль, вдруг говорил громко, на всю рубку:
- Молодцы! Попал! Вижу, дым из башни пошел!
Хотя Владимир в свой бинокль ничего подобного не наблюдал.

Не выдержав, после одного такого громкого 'попал!', Владимир, улучив момент, когда Щенснович на секунду остался один у амбразуры, подошел к нему вплотную и, понизив голос, честно признался:
- Эдуард Николаевич, позвольте доложить... Я... я попаданий не вижу. Вон там, у 'Микасы', дым от их же выстрелов.
Щенснович, не отрывая глаз от горизонта, так же негромко, сквозь стиснутые зубы, ответил:
- И я не вижу, Литвинов. Но им, - он едва заметно мотнул головой в сторону ординарцев[55] и матросов у переговорных труб, - надо слышать, что мы бьем не в молоко. Все эти ребята, хоть и не сразу, но донесут вниз, в трюмы и кочегарки, что не только в нас попадают, но и мы японцам перья щиплем. Бодрость духа - тоже оружие. Понятно?
- Так точно, - кивнул Владимир, и ему стало одновременно и стыдно за свое замечание, и неловко от этой необходимой лжи.

В 16.10, пользуясь затишьем, была дана команда обедать. К этому времени палубу уже кое-как очистили от мусора и стреляных гильз, сгребая их ломами за борт. Люди ели прямо у орудий, жадно глотая холодную кашу и хлеб, запивая теплой, отдающей ржавчиной водой.

В 16.45, едва успели убрать котелки, бой возобновился с новой яростью. Дистанция снова сократилась до 35 кабельтовых. Солнце клонилось к западу, слепя глаза нашим комендорам[56]. По линии судов семафором адмиралом Витгефтом были отданы последние приказания: 'Ночью прожекторами не светить, стараться держать темноту', 'когда будете стрелять, стреляйте по головному', 'с заходом солнца следить за адмиралом'.

Японцы же, будто угадав наш флагман, теперь целенаправленно, методично лупили по 'Цесаревичу' и 'Пересвету', которые несли адмиральские флаги. Наши суда то и дело вздрагивали от ударов, почти на всех пылали пожары, сбитые в клочья бортовые шлюпки болтались на тросах. На броненосце 'Цесаревич' было видно, как 12-дюймовый снаряд угодил прямо в основание фок-мачты, около боевой рубки. На 'Пересвете' несколькими удачными для японцев выстрелами сбило стеньги[57] и верхушки мачт, он стал похож на обгорелое дерево. В это же время Владимир заметил, как на 'Аскольде', пытавшемся прикрыть колонну с фланга, ярко вспыхнул пожар в кормовой части - видимо, попали хорошо.

В 5 ч 35 мин. особенно много стало попадать снарядов в 'Севастополь' - на нем заполыхали сразу несколько очагов, и он на время вышел из строя, засыпаемый градом разрывов. Но и японцы несли потери. На этот раз уже многие видели, как на 'Фудзи', после очередного залпа с 'Полтавы', появился крен[58] и сильное задымление в районе ватерлинии. Японский броненосец получил тяжелое попадание ниже ватерлинии, возможно, от 12-дюймового снаряда с 'Полтавы'. Его огонь ослабел, и он начал отставать.
'Сикисима', и 'Асахи' шли теперь почти параллельным курсом, методично расстреливая нашу колонну. Дистанция сократилась до предельно близкой - до 22 кабельтовых. Теперь уже было видно не просто вспышки, а желтые огненные шары, вырывающиеся из орудийных стволов.
И в этот самый момент раздался удар, от которого содрогнулся весь корабль. Вражеский снаряд попал в носовую 12-дюймовую башню... Это было одно из нескольких серьезных попаданий, полученных 'Ретвизаном' в последней фазе боя.
Еще один 12-дюймовый снаряд (предположительно с 'Асахи') угодил в броневой пояс у ватерлинии чуть дальше кормовой башни. Броня выдержала, но заклепки были вырваны, и через образовавшуюся течь вода хлынула в угольную яму. Третий крупный снаряд разорвался на спардеке, полностью уничтожив расчет одной из 75-мм пушек и вызвав пожар среди деревянных шлюпок.

Из амбразур и вентиляционных решеток пошел густой, едкий дым, перемешанный с паром.
- Что у вас? - прокричал Алеамбаров, бросаясь к переговорной трубке, ведущей в носовую башню.
В ответ долгое время была лишь тишина, затем послышалось хриплое, надрывное: 'Кхе-кхе... Ваше благородие, у мичмана князя Голицына контузия... Мы тут все поранены... Дверь заклинена, не открыть...'
- Михаил Николаевич, - резко обернулся Щенснович к Алеамбарову, - примите командование башней. Нам как никогда нужно, чтобы главный калибр работал. Владимир Александрович, остаетесь в рубке, будете давать дистанцию и держать связь с кормовой башней.
- Так точно, ваше высокоблагородие! - отрапортовал Алеамбаров, бросился к трапу[59].

Вскоре, при помощи ломов и кувалд, заклинившую дверь выбили. На палубу вынесли раненых - окровавленных, закопченных. Доклад был неутешительным: осколком заклинило механизм вращения башни. Стрелять она могла теперь только прямо по носу, и то только из одного орудия. Второе было повреждено. Примерно в это же время прервалась и восстановленная связь с кормовой башней - сбитый осколком кусок мачты окончательно перебил переговорную трубу, а телефон молчал.
Алеамбаров, уже в башне, не мог получать команд из рубки. Щенснович, поняв это, отдал приказ сигнальщику:
- Визуальный сигнал башням и казематам! 'Цель - головной. Вести огонь самостоятельно. Чаще!'
Сигнальщик, рискуя быть сметенным осколком, выставил в держатель на крыше рубки три красных флажка - общеэскадренный сигнал 'Атаковать'. Это было все, что можно было сделать. Теперь каждая боевая единица корабля дралась сама по себе, руководствуясь последним приказом и видя перед собой врага.

Часть VI. Гибель флагмана. Отчаянный рывок.

По густому чёрному дыму, сопровождавшему каждый разрыв снаряда, попавшего в броненосец, Владимир ясно видел несколько новых попаданий в 'Цесаревич'. После одного из них, особенно мощного, броненосец резко сбавил ход и, казалось, вот-вот выйдет из строя. Сердце сжалось. Но 'Цесаревич', дымя из всех пробоин, снова прибавил обороты и, хотя с трудом, вошел на свое место в голове колонны.

А потом случилось то, что решило судьбу боя. Через некоторое время один из следующих больших взрывов на 'Цесаревиче' сопровождался не просто дымом, а полным, резким поворотом флагмана влево. Он описывал циркуляцию[60], пересекая курс всей нашей колонны. На 'Ретвизане' мгновенно поняли намерение адмирала изменить курс, и рулевому был отдан приказ следовать за флагманом. 'Победа', шедшая следом, тоже послушно повернула.
Но 'Цесаревич', не выходя из циркуляции, продолжал ворочаться, уходя всё дальше влево, прямо под нос 'Пересвету'. На его фок-мачте не было никаких сигналов - лишь клубы дыма. Увидев, что следовавший за 'Победой' 'Пересвет' (корабль младшего флагмана контр-адмирала князя Ухтомского), сильно избитый, без стеньг и без адмиральского флага, тоже начал беспомощно поворачивать, слепо следуя за впереди идущим, Щенснович понял страшную вещь.
- Руль положили не для маневра... - прошептал он, и голос его сорвался. - Флагман неуправляем! Рубку выбили! Эскадра без головы!

Щенснович на миг замер, оценивая катастрофическую ситуацию. Вся стройная колонна превращалась в беспорядочную кучу. Японцы, почуяв слабину, усилили огонь, сосредоточив его на сбившейся в кучу середине нашей линии.
- Рулевой[61]! - голос командира прозвучал сталью, резко и властно. - Самый левый на борт! Курс SO 45[62]. Выходим из этой кучи! Дать полный ход!

'Ретвизан', резко отвернув от общей неразберихи, пошел на сближение с неприятелем под углом, почти перпендикулярно его курсу, стремясь прорезать хвост японской линии. Щенснович видел, как 'Микаса' и 'Асахи', словно на учебной стрельбе, с почти неподвижной позиции крошат скучившиеся русские броненосцы. Его рывок был попыткой сбить японцам прицел, заставить их отвернуть, разорвать убийственную геометрию боя, возможно даже ценой собственного корабля.
Казалось, что вся наша эскадра остановилась на месте, мешаясь в клубке, в то время как неприятель начал склоняться влево, обходя ее с севера. А 'Ретвизан' один, упрямо и грозно, удалялся от своих, сохраняя 13 узлов, идя прежним курсом на юго-восток. Ни один корабль нашей эскадры не последовал за ним. И весь огонь неприятеля, как по команде, сосредоточился на этом одном корабле, идущем в отчаянную атаку.
Из боевой рубки было хорошо видно, как нос 'Ретвизана' всё заметнее опускается в воду - пробоина в лазарете делала свое дело. Броненосец шел против зыби, и с каждым размахом килевой качки[63] он принимал новую порцию воды, тяжелея и оседая всё больше.

- Ну что, господа! - Щенснович обвел взглядом напряженные, закопченные лица офицеров в рубке. Попытка улыбнуться получилась кривой гримасой. - Бог не выдаст, свинья не съест! Будем прорываться, как умеем.
Из всех орудий правого борта, обращенных к неприятелю, оставалось действующих только два 12-дюймовых в кормовой башни... да и то одно вскоре замолчало из-за заклинившего затвора. Но средняя артиллерия, особенно орудия правого борта, била до последнего.
Канониры[64] в казематах, задыхаясь в дыму, ослепленные пороховой гарью, продолжали заряжать и стрелять. Их снаряды, конечно, не могли пробить броню 'Микасы', но они сыпались на ее палубы и надстройки, выкашивая прислугу пушек, перебивая шлюпбалки, усиливая общий хаос. Один из последних снарядов, выпущенных из кормового 152-мм орудия правого борта, ударил в основание фок-мачты 'Якумо', когда тот входил в атаку. Взрыв снес часть рангоута[65] и такелажа, что, возможно, спасло 'Ретвизан' от более прицельного огня с крейсера в решающий момент.

Капитан, высунувшись из амбразуры, чтобы оценить дистанцию, уже собирался громко объявить: 'Иду таранить! Будь что будет!', как в рубку влетел раскаленный осколок. Он ударил Щенсновича в живот, пробив китель, и застрял в нем, не пройдя насквозь, лишь сильно ушибив командира. Щенснович схватился за пах и с глухим стоном осел на пол.

- Капитан! Эдуард Николаевич!
- Быстро позовите врача и старшего офицера в рубку! - распорядился Владимир, первым опомнившись. Его самого только сбило с ног ударной волной, но не задело.

Бой вокруг гремел с прежней силой. 'Ретвизан', казалось, накатывался на хвост японской эскадры, но теперь его огонь был слаб, а ответный - ураганным. Столбы воды от близких разрывов порой полностью закрывали обзор. Дистанция стремительно сокращалась - уже было видно серые силуэты японских крейсеров, выдвигавшихся наперерез.

Прибежавший врач, фельдшер и лейтенант Развозов осторожно подняли командира. С помощью Развозова застрявший в толстом сукну осколок извлекли. Щенснович пришел в себя, лицо его было пепельно-серым, но глаза горели прежним упрямством.
- Где Иван Иваныч? - с трудом выговорил он, имея в виду старшего офицера, лейтенанта Скороходова[66].
- Его благородие лейтенанта Скороходова ищем, но пока найти не можем, - доложил Развозов, и в его голосе прозвучала тревога. - После попадания в кормовой каземат его там не видели...

В рубке на секунду воцарилась тягостная тишина, сквозь которую лишь смутно доносился грохот боя и треск пожарища где-то на спардеке. Отсутствие старшего офицера в такой миг было дурным знаком.

- Развозов, - с усилием выговорил Щенснович, опираясь на плечо фельдшера, - принимайте командование. Держите курс. Пытайтесь связаться с кормовой башней... хоть через кого.
- Есть! - Лейтенант Развозов резко выпрямился. Его молодое, закопченное лицо стало вдруг строгим и взрослым. Он шагнул к переговорной трубке машинного отделения. - Машинная! Боевая рубка! Как ход?
- Двенадцать с половиной, ваше благородие! Больше не могу! - донесся исступленный крик. - Котлы на пределе!
- Держать любой ценой! Если упадем ниже двенадцати - всем капут! Поняли?
- Поняли! Будем держать!

Владимир, тем временем, высунулся из рубки и посмотрел налево. Картина была удручающей. 'Цесаревич', описывавший бесконечную циркуляцию, теперь почти остановился, объятый дымом. 'Пересвет' и 'Победа' метались рядом, не зная, за кем следовать. 'Севастополь' и 'Полтава', отбивавшиеся от крейсеров, медленно отставали, превращаясь в отдельные очаги яростного боя. Строй эскадры рассыпался на глазах. И в эту-то минуту общей растерянности японцы, словно стая волков, почуявших кровь, начали смыкать кольцо. Главные их силы, ведомые 'Микасой', уверенно шли наперерез, стремясь окончательно отрезать голову колонны. А 'Ретвизан'...

В этот момент снаряд среднего калибра ударил в броню боевой рубки. Лязг удара был оглушительным, будто гигантский кузнечный молот обрушился на стальную крышку гроба. Особых разрушений он не произвел, кроме глубокой вмятины в броне, но основательно сотряс ее и наполнил едким дымом пороховых газов. Щенснович, только что пытавшийся подняться, с глухим стоном снова рухнул на пол, потеряв сознание.

Владимир Литвинов, видевший, что Развозов, схватившись за голову, покачнулся и беспомощно оперся о переборку[67] (видимо, его тоже отравило газами, как и командира), понял, что медлить нельзя. Хладнокровие, выработанное годами службы, взяло верх над смятением.
- Рулевой! Курс прежний! - его голос, неожиданно для него самого, прозвучал властно и четко. - Скорость хода не менять! Машинной - держать двенадцать узлов любой ценой!

Посмотрев в бинокль на левую раковину[68], он с горечью убедился, что 'Ретвизана' никто из эскадры не поддерживает. Одиночество. И тогда в нем закипела та самая 'мальчишеская обида и бравада', о которой он потом, возможно, пожалеет. Но сейчас не было времени для сожалений.
- Сигнальщик! На эскадру! Прожектором! - скомандовал он. - Сигнал: 'Флот извещается, что Государь Император приказал идти во Владивосток'.
Это была чистая дерзость, жест отчаяния и упрямства.
В иных обстоятельствах командир немедленно пресек бы эту вольность, имевшую самые строгие последствия. Но останавливать было некому: контузия на этот раз оказалась сильнее, и капитан, лежа в углу, бредил, бессвязно выкрикивая какие-то команды.

Дистанция стремительно сокращалась и уже составляла не более 15 кабельтовых. Стало ясно, что таранить концевой крейсер 'Якумо' 'Ретвизан' не сможет - он пройдет в каких-нибудь двух-трех кабельтовых от его борта. 'Ну что же, - с горькой решимостью подумал Владимир, - значит, как настоящий варяжский берсеркер, успеем взять кровавую жатву с врага, прежде чем погибнем сами'.

В бинокль было отлично видно, что и японцам здорово досталось. Многие орудия на 'Микасе' молчали, посередине корпуса зияла сквозная надводная пробоина, по-видимому, от 12-дюймового снаряда. Около боевой рубки всё было разворочено, мостик снесен, над передней частью корабля стоял густой дым. 'Микаса' приняла на себя, вероятно, не менее 10-15 попаданий крупного и среднего калибра. Кормовые части 'Асахи' и 'Сикисимы' также были изуродованы попаданиями. 'Асахи' горел в двух местах, а 'Сикисима' имел сильный дифферент[69] на нос - верный признак подводной пробоины. Даже 'Ниссин' и 'Кассуга', действовавшие во второй линии, не избежали повреждений: на первом была снесена кормовая 8-дюймовая башня, на втором - сильный пожар в центральной надстройке.

Хотя носовая башня 'Ретвизана' не могла вращаться, сам корабль, маневрируя, упирался носом то в один, то в другой японский корабль. Этим мгновенно воспользовался Алеамбаров, оставшийся в башне. Он находил новые цели для выстрелов бронебойными снарядами, и комендоры развили невиданную скорострельность. Если ранее в среднем один залп делали за 5-8 минут, то теперь дело доходило до выстрела в три минуты. Глухой, мощный удар единственного исправного орудия носовой башни стал звучать, как бой тяжелого колокола, отсчитывающего последние минуты боя.

Почти перпендикулярный курс 'Ретвизана' и стремительное сокращение дистанции сыграли ему на руку. Некоторые кормовые орудия японцев были повреждены и молчали. В броненосец теперь попадали в основном снаряды среднего калибра. Они сотрясали броню, сносили надстройки, выбивали пламя из труб, но фатального ущерба уже не наносили. Корабль, хоть и избитый, дымившийся и оседающий носом, продолжал жить и драться.

И тут, сквозь грохот разрывов, из переговорной трубы донеслась ободряющая весть:
- С мостика! 'Победа' семафорит: 'Иду за вами!'
Заговорила и кормовая башня главного калибра 'Ретвизана', стреляя сначала на левый борт по 'Микасе' и 'Фудзи', а потом, по мере разворота, по 'Кассуге' и 'Ниссину'. 'Ниссину' с этой дистанции хорошо прилетело - было видно, как у крейсера будто вырвало кусок борта, и из пролома вырвались языки пламени. 'Якумо' пострадал меньше - у него была разворочена корма, но это не мешало крейсеру яростно огрызаться.

В рубку, наконец, вбежал, закопченный и окровавленный, старший офицер лейтенант Скороходов[66]. Вслед за ним, с помощью фельдшера, начал приходить в себя и Щенснович. Удивительно, но, казалось бы, против целой эскадры 'Ретвизан' смог выстоять и даже получил призрачный шанс оторваться. Этому помогла и великолепная, точная стрельба с 'Победы', чьи залпы теперь методично накрывали японские корабли.
- Курс SO 80[70]! Малый вперед[71]! - с трудом, но властно проговорил Щенснович, едва открыв глаза. - Выводи нас, Иван Иваныч...

Броненосец, тяжело разворачиваясь, начал отворачивать от японской эскадры на юго-восток. Казалось, самый страшный момент миновал. Дистанция медленно увеличилась до 30 кабельтовых. В душе у всех появилась слабая, робкая надежда.
И в этот миг, словно в насмешку, прилетело 'последнее прощай' от адмирала Того. Практически одновременно в 'Ретвизана' врезались два 12-дюймовых снаряда. Один разорвался у самой кормы, страшным ударом сотряс корабль и заклинил механизм горизонтальной наводки кормовой башни, оставив ее неподвижной, но не разрушив окончательно. Второй, войдя с борта, сделал новую пробоину в надводной части почти по центру корабля. Броненосец вздрогнул, как раненый зверь, и нос его предательски зарылся в воду еще глубже. Внутри, в районе новых повреждений, с новой силой вспыхнул пожар.

*то были последние тяжелые попадания в броненосец в этом бою.
Всего, по позднейшим оценкам, 'Ретвизан' получил до 20 попаданий снарядами крупного калибра и множество - среднего и мелкого. Его корпус был изрешечен, надстройки исковерканы, но машины и основные механизмы, за исключением поврежденной носовой башни, остались в строю. Броня, пусть и устаревшая, в целом выполнила свою задачу.
Но японская эскадра, к изумлению всех на мостике 'Ретвизана', не довершала разгром. Она отходила все дальше на север.
- Что за чертовщина? - сипло выдохнул лейтенант Скороходов, вытирая кровь с рассеченной брови. - Бросили?
- Смотрите! - сигнальщик указал на запад. - 'Аскольд' и 'Новик'! Идут полным ходом на юг! И миноносцы с ними!
- Понятно, - чуть крякнув, поднялся на ноги Щенснович, лицо его было землистым, но взгляд прояснился. - Того разделил силы. Основные - за нашей эскадрой к Артуру. А за теми... поглядите-ка, 'Якумо' и три крейсера отваливают от строя. Это за 'Аскольдом' погнались. У Дева задача ясна - отряд Рейценштейна не пустить в нейтральные воды. Нам, видно, дали отсрочку, потом навалятся.

Русская эскадра окончательно распалась. 'Ретвизан' и 'Победа', два избитых, но сохранивших ход и волю богатыри, медленно уходили на юг, в сгущающиеся сумерки. 'Цесаревич', 'Пересвет', 'Севастополь' и 'Полтава' вместе с крейсерами 'Паллада', 'Диана' и оставшимися миноносцами беспомощно двигались обратно, в сторону Порт-Артура.

На мостике 'Ретвизана' царила усталость. 'Победа', шедшая в кильватер, казалась почти невредимой - лишь несколько пробоин в надстройках да сбитый гафель[72] говорили о пережитом бое. Её могучий силуэт в наступающих сумерках вселял надежду.
- Семафор с 'Победы', ваше высокоблагородие! - доложил сигнальщик. - 'Ваше повреждение? Требуется ли помощь?'
Щенснович взял бинокль. 'Победа' действительно выглядела грозно, но и на ней были свежие раны: пробоина в кормовой надстройке, перекошенная дверь каземата. Он подозвал Владимира.
- Литвинов, сегодня вы держались молодцом. В критическую минуту не растерялись. Благодарю за службу. - Командир крепко пожал ему руку. Литвинов от неожиданности растерялся, и не сразу ответил.
Но Щеснович, уже отвернулся:
- Сигнальщик - передай на 'Победу'. 'Пробоина в носу, вода поступает. Пожары. Ход держим. Ваши повреждения?'
Через несколько минут пришел ответ: 'Повреждения незначительны. Одно орудие в каземате выведено. Потери в личном составе - 12 убитых, 34 раненых. Готовы прикрывать ваш отход'.
- Вот это да, - не удержался мичман у дальномера. - У них - сущие пустяки, а мы... - он окинул взглядом задымленную, исковерканную палубу своего корабля.
- 'Победа' стреляла как бог войны, - глухо сказал старший штурманский офицер Павлинов[47]. - Я наблюдал. Их залпы ложились кучно. Особенно 'Микасе' и 'Асахи' досталось.
- Верно, - кивнул Владимир. - В 'Асахи', я видел, попали как минимум два наших двенадцатидюймовых. У них после этого огонь ослабел вдвое. А 'Фудзи'... у 'Фудзи' в конце боя явный крен на правый борт был, и из средней башни дым валил черный, не пороховой.
- И 'Сикисиму' они порядком потрепали, - добавил старший офицер Скороходов. - В середине боя, когда мы отворачивали, 'Победа' дала такой залп по ней - я думал, взорвется. Весь центр заволокло дымом и паром. Говорят, у них там погреба[73] едва не сдетонировали.
- Значит, не зря дрались, - пробормотал Щенснович. - Не зря... Они тоже почувствовали нашу силу. Уверен, их адмирал сейчас считает потери не менее внимательно, чем мы.
- Время... - Щенснович тяжело вздохнул. - Посмотрим, сколько его у нас. Приказываю: все свободные от вахты - на борьбу за живучесть. Тушить пожары, ставить пластыри, откачивать воду.

Владимир, спускаясь с мостика в дымный полумрак верхней палубы, слышал за спиной спокойный, уставший голос командира, обращавшийся уже к Скороходову:
- Иван Иваныч, распорядитесь насчет ужина команде. Хоть что-то горячее в желудок. И раненых, что можно, перевязать и разместить. Смерти - подготовить к погребению... завтра, на рассвете. Последний долг отдадим... нашим товарищам.

Ночь опускалась на Желтое море, скрывая изуродованные корабли и отделяя их от ужаса дня. 'Ретвизан', тяжело дыша, полз в темноту, а рядом, как верный оруженосец, его невредимый собрат 'Победа' хранил молчаливый, грозный строй.

Часть VII. Ночь. Решение.

28 июля 1904 года, 20:15. Желтое море, на траверзе[74] островов Эллиот.
К 20 часам 15 минутам на море воцарилась абсолютная, непроглядная тьма. Крупные корабли можно было различить лишь в пределах 10-15 кабельтовых, мелкие силуэты терялись уже на пяти. В этой кромешной черноте 'Ретвизан', с трудом преодолевая сопротивление воды, ходко набиравшейся через подводную пробоину, медленно продолжал движение на юг.
Между тем, по мере того как проходило первоначальное возбуждение, вызванное успешным прорывом сквозь японские линии, на смену приходило холодное, трезвое осознание реального положения.
Картина, складывающаяся из докладов, была безрадостной. Более половины 6-дюймовых орудий вышли из строя; в кормовой башне одно орудие заклинило, носовая башня вращалась с заметным затруднением, стрелять пока могло одно орудие. Однако главная опасность таилась ниже ватерлинии. Нос корабля, несмотря на отчаянные усилия помп[75], погружался всё глубже. Переборки[76] трещали под напором, и старший офицер доложил командиру, что, если поступление воды не прекратится, следующая переборка может не выдержать, что неминуемо приведет к катастрофическому затоплению.

Совещание в кают-компании[77] под председательством старшего офицера
Лейтенант Иван Иванович Скороходов[66], старший офицер корабля, собрал в тесной, заставленной поврежденной мебелью кают-компании флагманских специалистов. Командир, Щенснович, оставался на мостике, доверив Скороходову выслушать мнения и доложить суть. На столе, среди чайных стаканов и осколков стекла, старший судовой механик, подполковник КИМ[78] Онищенко[44], разложил чертеж с зловещей отметиной у форштевня[79].
- Господа, положение критическое, - начал Скороходов, его лицо было строго и устало. - Механик представил единственный, по его мнению, способ остановить течь. Требуется ваше мнение как специалистов.
Онищенко, опираясь на чертеж, изложил свой парадоксальный вывод: необходим разворот на 180 градусов. Встречная волна вдавливает воду в пробоину, попутная - может способствовать ее оттоку.
Это означало поворот прочь от Корейского пролива и Владивостока - обратно, в сторону Шандунга.
- Взглянем на факты, - взял слово старший штурманский офицер, лейтенант Павлинов[47]. - Мы на пределе. Скорость - девять узлов, и то с риском, как доложил механик. Угля до Владивостока скорее всего не хватит.
Мы вышли с перегрузом, но котлы работали на износ. Расход чудовищный. До Владивостока - даже на экономичном ходе - можем физически не потянуть. В случае перехвата даже легкими силами противника мы станем беспомощной мишенью. Достичь Владивостока в текущем состоянии будет большая удача. Для Победы мы будем обузой. Возвращение в Порт-Артур также проблематично - фарватер, вероятно, будет уже заминирован. Дойти до Шанхая маловероятно. Остается Циндао.
- Где нас интернируют в течение суток? - с горькой усмешкой возразил старший минный офицер, лейтенант Развозов[38]. - Успеем ли мы произвести ремонт? Адмирал Того, несомненно, стянет туда крейсера. Сейчас с нами 'Победа'. Не исключено, что владивостокский отряд с угольщиком уже вышел навстречу.
В целом, остальные офицеры больше ничего существенного не добавили
Лейтенант Скороходов внимательно выслушал всех, делая краткие пометки в блокноте. Все высказались, аргументы ясны.
- Благодарю, господа. Доложу командиру, - сказал он, поднимаясь. Решение, как и вся тяжесть ответственности, оставалась за командиром.

Вернувшись на мостик, Скороходов кратко изложил капитану Щенсновичу суть совещания и единодушный вывод специалистов: путь на север отрезан, путь на юг ведет к нейтральному порту, до Владивостока не дойдем.
Командир, выслушав, тяжело вздохнул и отдал приказ:
- Лечь на обратный курс. Цель - Циндао. Уведомить 'Победу'.

На броненосец 'Победа' передали семафором: 'Иду в Циндао. Готов принять раненых'. Ответ пришел почти немедленно: 'Тяжелораненых нет'. Затем с 'Ретвизана' передали: 'Счастливо дойти до Владивостока'. В ответ мигнули: 'Понял. И вам удачи'. 'Победа' увеличила ход и вскоре скрылась во тьме, продолжая свой путь на юго-восток

Предположение старшего механика полностью подтвердилось. Как только 'Ретвизан', с трудом описав циркуляцию, лег на обратный курс, поступление воды в пробоину прекратилось. Более того, через некоторое время было замечено, что вода начала вытекать обратно в море.

Стычка в ночи с 3-м боевым отрядом адмирала Дева
Уже в полной темноте, следуя по Полярной звезде, 'Ретвизан' шел, прислушиваясь к ночному морю. Внезапно с правого борта на горизонте выросли темные силуэты, быстро сближавшиеся. Это был высланный в погонюза крейсерами 3-й боевой отряд адмирала Дева: броненосный крейсер 'Якумо' и бронепалубные 'Касаги', 'Такасаго' и 'Читосэ'. Аскольд он упустил.
На палубе 'Ретвизана' оглушительно зазвучал колокол громкого боя[81].
Носовая башня 'Ретвизана' развернулась (успели вернуть подвижность) и громыхнула, послав в темноту первые снаряды. Ослепительные вспышки выстрелов на миг выхватили из тьмы знакомые по силуэтам японские крейсера, уже открывшие ураганный огонь. Снаряды с воем проносились над палубой, вздымая фонтаны воды у самых бортов.
Впрочем, на то она и внезапность, - снаряды в основном ушли ' в молоко'
И тут из-за тени 'Касаги' выскочил миноносец, разрезая воду по направлению к 'Ретвизану'. На мостике его увидели в последний момент.
- Миноносец справа по носу! Отворот лево на борт! Полный назад! - скомандовал вахтенный начальник[82].
Тяжелый корпус броненосца начал медленный, мучительный поворот. Торпеда[83], выпущенная с дистанции в несколько кабельтовых, прошла так близко, что ее светящийся след был отчетливо виден с палубы. Раздался глухой, скрежещущий удар - стальная 'сигара' чиркнула по броневому поясу в кормовой части по касательной, не сумев вонзиться и стать на боевой взвод. С шипящими пузырями она рикошетировала и, описав дугу, беспомощно ушла в глубину. Лишь длинная царапина на броне осталась свидетельством смертельной атаки, от которой корабль спасла лишь случайность и резкий маневр.

После этой яростной и короткой схватки на контркурсах[84] противники вновь потеряли друг друга в кромешной тьме. Ошибочно полагая, что русский броненосец после стычки повернул на юг, адмирал Дева взял неверное направление. Эта ошибка лишила его не только возможности вновь обнаружить 'Ретвизан', но и шанса перехватить ушедшую вперед 'Победу'.

СПИСОК ЛИЦ, УПОМЯНУТЫХ В ТЕКСТЕ (по эскадренному броненосцу 'Ретвизан' на 28 июля 1904 г.):

• [3] Щенснович Эдуард Николаевич - капитан 1 ранга (с 05.04.1898), командир броненосца 'Ретвизан' (с 15.02.1899). Впоследствии контр-адмирал (17.04.1905).
• [15] Алеамбаров (Алембаров) Михаил Николаевич - лейтенант (с 06.12.1901), старший артиллерийский офицер 'Ретвизана' (на 28.07.1904).
• [16] Свиньин Владимир Александрович - мичман (с 06.05.1901), младший штурманский офицер и вахтенный начальник 'Ретвизана'.
• [27] Саблин Николай Васильевич - мичман (с 06.05.1901), вахтенный начальник 'Ретвизана' (с 07.02.1904).
• [28] Вильгельмс Павел Альфредович - мичман (с 06.05.1901), вахтенный начальник 'Ретвизана' (с января 1904).
• [38] Развозов Александр Владимирович - лейтенант (с 06.12.1902), старший минный офицер 'Ретвизана' (с 05.02.1904).
• [44] Онищенко Павел Иванович - старший инженер-механик (с 06.12.1901), подполковник КИМ (Корпуса инженер-механиков флота), старший судовой механик 'Ретвизана' (на 28.07.1904).
• [47] Павлинов Александр Яковлевич - лейтенант (с 06.12.1901), старший штурманский офицер 'Ретвизана' (1903-20.12.1904).
• [51] Голицын Дмитрий Николаевич, князь - мичман (с 06.05.1902), младший артиллерийский офицер и вахтенный начальник 'Ретвизана' (на 28.07.1904).
• [66] Скороходов Иван Иванович - лейтенант (с 01.01.1894), старший офицер 'Ретвизана' (с 14.03.1904). Впоследствии капитан 2 ранга (06.12.1904).

ГЛОССАРИЙ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ:

• [1] Эскадра - крупное соединение военных кораблей.
• [2] Merde (фр.) - 'дерьмо'. В офицерской среде использовались французские ругательства для смягчения выражения.
• [4] Эскадренный броненосец - класс крупных артиллерийских кораблей конца XIX - начала XX века, предназначенных для эскадренного боя.
• [5] Боцман - старший унтер-офицер, отвечающий за палубное имущество, работы и дисциплину команды.
• [6] Миноносец - небольшой быстроходный корабль, основным оружием которого являются торпеды (мины Уайтхеда).
• [7] Землечерпательный караван - группа судов (землечерпалок, шаланд), занимающихся дноуглубительными работами. Здесь - использовались как тральщики.
• [8] Лодка - в данном контексте: канонерская лодка, небольшой артиллерийский корабль для действий у берегов.
• [9] Рейд - водное пространство у входа в порт, удобное для якорной стоянки судов.
• [10] Трал - устройство для обнаружения и уничтожения морских мин.
• [11] Штурвал - колесо для управления рулём корабля.
• [12] Счисление - определение места корабля на карте по курсу и пройденному расстоянию (без астрономических наблюдений).
• [13] Бакен - плавучий знак на якоре для обозначения фарватера или навигационной опасности.
• [14] Боевая рубка - сильно бронированное помещение в средней части корабля, откуда командир управлял кораблём в бою.
• [17] Зыбь - длинная и пологая волна без ветра.
• [18] Стеньговые флаги - флаги, поднятые на стеньгах (продолжениях мачт). Символизировали готовность к бою.
• [19] Боевая тревога - сигнал по кораблю для немедленного занятия личным составом боевых постов.
• [20] Флагманский корабль (флагман) - корабль, на котором находится командующий соединением (адмирал) и его штаб.
• [21] Бак - носовая надстройка на корабле.
• [22] Морская миля - единица расстояния на море, равная 1852 метрам (примерно 1.15 сухопутной мили).
• [23] Кильватерная колонна - строй кораблей, следующих друг за другом по одной линии.
• [24] Полный ход - максимально возможная для корабля скорость.
• [25] Семафор - устройство для визуальной сигнализации при помощи ручных флажков или механических крыльев.
• [26] Румб - направление на горизонте относительно стран света или курса корабля. 'Румб 0' - прямо по носу.
• [29] Узел - единица скорости, равная одной морской миле в час.
• [30] Кабельтов - морская мера длины, равная 0.1 морской мили (185.2 метра). 60 каб. ≈ 11.1 км.
• [31] Класть руля (положить руль) - поворачивать штурвал для изменения курса корабля.
• [32] Пристрелка - предварительная стрельба для определения точной дистанции до цели путём наблюдения за недолётами и перелётами.
• [33] Недолёт - падение снаряда перед целью.
• [34] Перелёт - падение снаряда за целью.
• [35] Вилка - ситуация, когда один снаряд даёт недолёт, а следующий - перелёт. Цель находится между этими точками падения.
• [36] Электрический указатель (машинный телеграф для артиллерии) - прибор для передачи приказов из боевой рубки в башни и на батареи посредством электрических сигналов (циферблат со стрелкой).
• [37] Сажень - старая русская мера длины, равная 2.1336 метра. 20 саженей ≈ 42.7 метров.
• [39] Каземат - бронированное помещение на корабле для орудий средней артиллерии с амбразурами в бортах.
• [40] Визир - оптический прибор для наведения орудия на цель.
• [41] Сигнальщик - матрос-специалист, отвечающий за визуальную связь (семафор, флаги, прожектор).
• [42] Спардек - верхняя лёгкая палуба, протянувшаяся от бака до кормы поверх основной палубы.
• [43] Банка (минная) - группа, скопление плавающих мин.
• [45] Право (лево) на борт - команда рулевому: 'Право на борт' означает повернуть штурвал вправо, чтобы нос корабля пошёл вправо.
• [46] Стрела Темперлея - грузовая стрела системы Темперлея, использовалась для подъёма шлюпок, катеров.
• [48] Ватерлиния - линия соприкосновения спокойной поверхности воды с корпусом плавающего судна.
• [49] Боцманмат - унтер-офицерский чин на флоте, помощник боцмана.
• [50] Шкафут - часть верхней палубы между фок- и грот-мачтами.
• [52] Фок-мачта - первая мачта от носа корабля.
• [53] Рангоут - общее название всех деревянных или металлических частей вооружения судна (мачты, стеньги, реи и т.д.).
• [54] Поставить 'Т' - тактический приём, когда эскадра выстраивается поперёк курса противника, сосредотачивая весь свой огонь на его головных кораблях, в то время как противник может отвечать только из носовых орудий.
• [55] Ординарец - вестовой, посыльный при офицере или штабе.
• [56] Комендор - штатная должность матроса-артиллериста на корабле.
• [57] Стеньга - рангоутное дерево, служащее продолжением мачты вверх.
• [58] Крен - наклон судна на бок.
• [59] Трап - лестница на корабле.
• [60] Циркуляция - траектория, описываемая кораблём при перекладке руля на определённый угол.
• [61] Рулевой - матрос, непосредственно управляющий рулём по команде вахтенного начальника.
• [62] SO 45 - обозначение курса по румбам. SO (South-Ost) - юго-восток. 45 - градусы. Курс SO 45 = 135ў от Севера.
• [63] Килевая качка - колебание судна вокруг поперечной оси (нос-корма).
• [64] Канонир - устаревшее название артиллериста, комендора.
• [65] Рангоут - см. [53].
• [67] Переборка - вертикальная стенка (перегородка), разделяющая внутреннее пространство корпуса судна на отсеки.
• [68] Раковина - здесь: сторона, направление. 'Левая раковина' - левая сторона горизонта.
• [69] Дифферент - наклон судна в продольной плоскости (на нос или на корму).
• [70] SO 80 - курс 170ў от Севера (почти на юг).
• [71] Малый вперед - команда машине для самого малого хода вперёд.
• [72] Гафель - наклонное рангоутное дерево, поднимаемое на кормовой мачте и служащее для подъёма флага.
• [73] Погреб - помещение на корабле для хранения боеприпасов (снарядов, зарядов).
• [74] Траверз - направление, перпендикулярное курсу судна. 'На траверзе' - когда объект виден прямо сбоку от корабля.
• [75] Помпа - судовая водоотливная или противопожарная насосная установка.
• [76] Переборка - см. [67].
• [77] Кают-компания - общее помещение для питания, отдыха и собраний офицеров корабля.
• [78] КИМ - Корпус инженер-механиков флота. Чины в нём приравнивались к армейским (подполковник, полковник и т.д.).
• [79] Форштевень - брус по контуру носового заострения судна, переходящий в киль.
• [81] Колокол громкого боя - судовой колокол, в который били частыми ударами для сигнала 'боевая тревога'.
• [82] Вахтенный начальник - офицер, несущий ходовую вахту на мостике и отвечающий за управление кораблём и безопасность в данный момент.
• [83] Торпеда (самодвижущаяся мина) - самодвижущийся подводный снаряд с взрывчаткой.
• [84] Контркурсы - встречные курсы противников.