Аннотация: Довольно нетипичный для белоэмигрантских военных мемуаров ОБЪЕКТИВНЫЙ взгляд на РККА.
Итак, довольно нетипичный для белоэмигрантских военных мемуаров ОБЪЕКТИВНЫЙ взгляд на РККА; если в оценках автор часто сбивается на белогвардейский пафос, то факты он излагает беспристрастно, признавая сильные стороны Красной Армии и новаторство ее создателей во многих военно-организационных вопросах. Воспоминания "В красном стане" молодого кубанского есаула (из офицеров военного времени) Ильи Григорьевича Савченко, в которых он подробно рассказывает о своей службе на стороне "красных" (якобы пошел в РККА из плена с целью сбора разведданных, хотя скорее для спасения своей жизни; сделав головокружительную карьеру до комбрига, перешел к "зеленым" на Кубани, с ними отступил в Крым), были написаны по горячим следам, в 1920 г. во время т.н. "Галлиполийского сидения" врангелевцев.
Далее цитаты, сгруппированные тематически, необходимые пояснения - курсивом в скобках:
ОТНОШЕНИЕ РККА К РАНЕНЫМ И ПЛЕННЫМ БЕЛОГВАРДЕЙЦАМ.
6 марта (1920 г.) утром в Екатеринодар вошел красный генерал Жлоба (Дмитрий Петрович Жлоба, участник революции 1905-07 гг. и рабочего стачечного движения, авиатор-механик Русской армии в Первой мировой войне, в РСДРП(б) с 1917 г., в Красной армии с 1918 г., в 1920 г. командир 1-го конного корпуса и конной группы РККА. Расстрелян в 1938 г.). (...)
Пробираюсь к окну (И.Савченко находился в американском лазарете Красного Креста с возвратным тифом). Собор, площадь... А вот и батарея. Две пушки. Прямо под окнами лазарета. Реет около пушек победное красное знамя. По Красной улице идут стройные эскадроны с песнями. Скачут ординарцы...
Я еле дотащился до кровати. Подходит сестра милосердия, укрывает меня, гладит по голове.
- Успокойтесь, больных они не тронут. Мы все будем просить, молить их. Я ночью из вашей полевой сумки достала все ваши документы и сожгла их, а вестовому вашему велела забрать с собою вашу шашку и револьвер.
(...)
На душе тревожно. Вот-вот, думается, придут сейчас настоящие большевики и расстреляют. Вот чей-то громкий голос в коридоре. Много шпор звенит... Это они... Входят в палату. Четыре человека в коммунистических островерхих шапках.
"Значит, сейчас", - мелькает в голове. Во рту сохнет. Нет оружия, защититься нечем.
- Здравствуйте, товарищи! (...) Тут есть и офицеры? - спрашивает один. На нем револьвер, шашка. Он без винтовки, а на трех остальных карабины за плечами.
- Есть, - отвечает сестра. - Добровольно оставшиеся, - добавила она, желая спасти офицеров.
- Кто? На каких койках?
"Кончено, значит", - решаю я. И чтобы скорее отделаться от неизбежного, я почти крикнул товарищу в коммунистическом шлеме:
- Я офицер! Расстреливайте! (...)
Товарищ подошел ко мне, уложил меня в кровать, укрыл одеялом.
- Успокойтесь, товарищ, успокойтесь! Красная армия - это не звери, как вы говорили своим казакам. Мы деремся с теми, у кого оружие в руках. Вас никто не тронет.
Товарищи обошли своих и о чем-то говорили с ними.
- Ну поправляйтесь, товарищи! До свидания!
Ушли. Приходили еще и еще какие-то вооруженные люди. Спрашивали, нет ли станичников своих, хуторцев, земляков. Не верится глазам! Да красные ли это? Может, снился только сон? Пришли и не убивают? Что же означали наши нескончаемые разговоры о большевистских зверствах, расстрелах, вырезанных на голом теле лампасах и погонах?.. Неужели лгали? Кто же эти люди, с которыми я дрался два с лишним года и которых видел только коротко в бою, да разве еще жалкими пленниками, трофеями боев? Что они думают, во что верят? Да и верят ли?.. Вот они лежат, тихие, усталые. У моего соседа такое хорошее честное лицо и глаза, которым должна быть противна кровь. Быть может, они не так уж плохи? (...)
В палате лежал еще один красный - донской казак, буденовец, здоровый, молчаливый детина. Несколько дней никто от него не слышал ни слова, но вскоре услышали. В палате у некоторых больных хранились тайком под матрацами и подушками вещи. Это запрещалось. Еще более запрещалось таить оружие. Об этом нас предупредили красные еще в первый день своего появления.
- У кого хранится оружие в палате, должен немедленно сдать таковое. Кто не сдаст - будет расстрелян на месте!
И что же: у одного больного кубанца под подушкой оказался кинжал, фамильный кинжал. Буденовец это заметил, как зверь бросился к кровати кубанца, выхватил кинжал и закричал:
Кончилось дело благополучно. Кинжал вызванный комиссар отнял, и только сорокоградусная температура кубанца и его невменяемость спасли его от... может быть, расстрела. Нас комиссар предупредил, что, если только еще раз повторится подобный случай, расстрела не миновать.(...)
Б.М. Греков. "Разоружение деникинцев".
В лазарете произошли кое-какие перемены: появился комиссар, хозяйственный комитет, культпросвет. Врачебный персонал, за исключением старшего врача, остался прежний. Старший врач ушел с армией, боясь кары за свою белую работу в Добрармии. (...) Было и еще одно нововведение в лазаретном быту: появился врач-коммунист для участия в медицинских комиссиях лазарета. Он назначал на комиссию, и от него зависело, лечиться ли еще больному или стать здоровым. Мне предложили стать здоровым и назначили на комиссию...
- Получите лазаретное удостоверение и зарегистрируйтесь в Особом отделе Девятой армии. Вас там возьмут на учет, - сказали мне в лазарете и выписали.
Апрель. Теплое солнышко. После палаты так полно дышит грудь. По улицам движение. Всюду видны красноармейцы. На Соборной площади идут строевые занятия. Вид у солдат наш. Сразу не отличишь, кто занимается - красные или мы. Долетают знакомые команды. Подсчитывают ногу, по-старому слышится отчетливое "ать, два, три"... Тут и там на улицах офицеры, все на них офицерское, только нет погон и оружия. И я в том же наряде. На френче отчетливо видны следы отпоротых погон. Никто не останавливает. Вид у офицеров совсем не тревожный. Встретил знакомого офицера.
- Ну как? - спрашиваю его.
- Живем пока...
Он мне рассказал, как его в офицерской форме поймали на улице:
- Я был у знакомых. Мой полк стоял в городе, и я был уверен, что полк до утра никуда не пойдет. У знакомых заночевал. На рассвете шестого марта слышу стрельбу. Бегу в полк. Смотрю - по улицам уже разъезды красных. Я оторопел. Только хотел шмыгнуть во двор, окликает меня разъезд: "Эй, товарищ офицер, снимите погончики! Поносили и будет. Пора и честь знать!" - и поскакали дальше по улице.
И от многих я слышал, что офицеров на улице не убивали, не оскорбляли. Предлагали снять погоны, сдать оружие. У одного генерала какой-то жлобинец хотел снять с плеч шинель на красной подкладке. Генерал растерянно стал снимать с себя шинель, творя молитву, чтобы только этим окончилась неприятная история. Эту сцену заметил другой разъезд, отобрал у любителя генеральских шинелей лошадь и повел его к самому Жлобе на расправу. Шинель вернулась к генералу. Говорили, Жлоба собственноручно расстрелял нескольких своих всадников за грабежи. У Жлобы был приказ, в котором он писал, что Красная армия - это не Красная гвардия, позволявшая себе необузданный разгул и произвол. Красная армия - носительница чести Советской Республики, и всякий красноармеец, позволивший себе совершить деяние, несовместимое с достоинством защитника республики, найдет в нем, Жлобе, беспощадного судью. (...)
Комкор Д.П. Жлоба, 1920.
Побывал я и на кладбище. Там есть особая часть - место упокоения героев Гражданской войны. При Деникине эта часть кладбища, называвшаяся военной, была очень заботливо охраняема. Дорожки всегда были тщательно расчищены, сторожа смотрели за могилами, поливали и подстригали дерн, чьи-то нежные руки приносили на могилы героев цветы. Над могилами стояли памятники с надписями, говорившими, что "поручик такой-то пал смертью храбрых в бою с народными палачами", "корнет такой-то пал в бою с красными насильниками", "спи спокойно, народный герой, за тебя отомстят!" и пр. Эти контрреволюционные могилы и теперь, при большевиках, не были забыты. Сторожа по-прежнему охраняли покой белых героев, чьи-то нежные руки тайком и теперь приносили цветы. У могил можно видеть нередко красноармейцев. Многие из них без шапок, по-христиански обходят стройные ряды могил и читают надгробные эпитафии. Большевики не посягнули на святость могил. (...)
Екатеринодар наполнялся пленными. Новые партии из-под Новороссийска все прибывали и прибывали. Казалось, конца не будет жертвам новороссийской драмы. Пленных было так много, что в городе шутили:
- Кто у кого в плену?
Действительно, пленных было по виду гораздо больше, чем победителей! Офицеров никто не трогал. Кубанские офицеры даже с оружием прибывали. Кто жил на частных квартирах, а кто поместился в лагерях, под которые были реквизированы гостиницы и постоялые дворы. Казаков сразу же направляли в воинские части.
ПРИЗЫВ ВОЕНСПЕЦОВ/ОФИЦЕРОВ В РККА.
Я помню, как на Соборной площади был созван грандиозный митинг с приглашением на него пленных офицеров. В программе митинга стояло выступление самого командарма IX, его военного комиссара, членов революционного комитета и прочих корифеев современной Кубани. Митинг оказался очень многолюдным. Собралось почти все пленное офицерство. Командарм 9-й Кубанской Левандовский (Михаил Карлович, кадровый офицер Русской армии, участник Первой мировой войны, в РККА с 1918 г., занимал высокие командные и штабные должности, депутат Верховного Совета СССР, расстрелян в 1938 г.) бывший штабс-капитан, говорил:
- Товарищи офицеры! Я знаю, что должны испытывать вы, вчерашние наши враги, очутившись в нашем стане. Я понимаю вас. Вам много приходится пережить и передумать. Но я думаю, что многие из вас уже видят и начинают понимать, что мы, Красная армия, не банда, не шайка палачей, не присяжные расстреливатели русского офицерства. Я знаю, что вам сейчас неуютно у нас, знаю, что вы не окружены тем вниманием и обстановкой, к которой привыкли, но смею вас уверить, что это временно. Трудно сразу устроить тысячи пленных офицеров. Но пройдет немного времени, двери Красной армии широко откроются для вас, и в ней, в армии, вы займете подобающее вам положение. Я верю, что в вас Красная армия найдет ценных работников, знающих военное искусство. Вам в массе, я хочу верить, чужды контрреволюционные мечтания. Мы принимаем вас как детей России, как сынов своей Родины и верим, что в наших рядах вы найдете широкий простор для военной работы. Красная армия не мстит... "Добро пожаловать!" - говорим мы нашим друзьям. "Берегись!" - предупреждаем мы наших скрытых врагов, которые, возможно, имеются среди вас. Друзьям - рука, врагам - пуля!
Командарм М.К. Левандовский, 1920.
Речь была принята восторженно. Долго и шумно аплодировали. Левандовский сумел подкупить толпу офицеров своей искренностью, ласковостью, рассчитанным вниманием. Этой речью Левандовский одержал победу бол́ьшую, чем победы на поле сражения: там он брал только пленных, здесь он завоевывал друзей. (...)
И все же шумно кричащих "браво" и аплодировавших было большинство. Это большинство завтра, при другой ситуации, так же дружно аплодировало бы Деникину, Романовскому, Май-Маевскому, Шкуро. Перемена фронта не страшила многих из этих героев белого дела. Они были там случайными людьми, такими же случайными людьми они будут и на новом фронте войны. Как, идя с нами, они шли не за какие-нибудь идеалы, а просто совершали интересную военную прогулку, богатую всем тем, что нужно этим людям - военной добычей, вседозволенностью, авантюрой, так и в Красной армии они найдут пищу для интересного красного похода. Им нужны были не идеалы... Это была пена на гребнях волн русского разбушевавшегося моря.
ВНУТРЕННЯЯ СЛУЖБА В РККА, ОБУЧЕНИЕ КРАСНОАРМЕЙЦЕВ.
Я побывал в нескольких полках, чтобы навестить знакомых казаков и посмотреть поближе, что представляет из себя Красная армия. В красных казармах был тот же порядок, какой вообще бывает в воинских частях, но с некоторым "но"... Помню, во время одного моего визита в казарму вошел командир эскадрона. Дневальный у дверей отдал ему честь. Красный комэск (командир эскадрона) откозырнул в ответ и пошел дальше. Заметив его, дежурный по эскадрону красноармеец полетел с рапортом.
- Товарищ командир, в эскадроне во время дежурства происшествий не случилось! - отчетливо рапортовал дежурный, опрятный, с шашкой на портупее.
Красноармейцы не реагировали на приход своего командира и продолжали заниматься своим делом - петь, разговаривать, писать письма и пр. Казаки успели уже "акклиматизироваться" и тоже не приветствовали начальство.
Начальство между тем обратило внимание, что какой-то красноармеец курит за нарами.
- Эй, Петлин! Что за курение в казарме!
Петлин встал и вытянулся.
- Оштрафовать на двадцать пять рублей! - распорядился комэск и вышел из казармы.
Вслед ему послышалась матерная брань. Долго еще отделывался под орех красный командир, державший в руках свой эскадрон.
У начальства с красноармейцами отношения были неодинаковые, ибо начальство красное делилось по своему воспитанию, традициям и начальственному генезису на спецов старой формации и спецов периода революции. Командный состав из настоящего офицерства исполнял только необходимую обязанность, подходя к службе официально. Требование Устава внутренней службы "подойти к солдату-революционеру так близко, чтобы составить с ним одно целое" оставалось только голым требованием. Нереволюционный офицер и революционный солдат жили каждый своей жизнью. Не то наблюдалось у красного офицерства, то есть у тех, кто прошел красные командные курсы. Эти люди были плоть от плоти нового режима. Им армия была интимно ближе, дороже. Не знавший традиций старорежимной армии, воспитанный под ружейную трескотню Гражданской войны, изучавший тактику и стрелковое дело применительно к программе Коммунистической партии, красный офицер не чужой был красноармейцу. Между ним, революционером-руководителем, и красноармейцем, революционером руководимым, была действенная нить, воистину они стояли вплотную друг к другу. Командир из старого офицерства жил на отдельной квартире, имел денщика (неофициально), приходил на занятия, отбывал номер и уходил "к себе". Красный офицер жил иной жизнью. Для него казарма была его домом, его семьей, для него быть "у себя" - это быть в казарме с красноармейцами. Любили красноармейцы больше красного офицера, он был проще, ближе. Но ценили они старого офицера выше нового. В бой они охотнее шли за старым, опытным командиром, умеющим разобраться в боевой обстановке и вывести часть из беды, если таковая случится.
Пехота Красной Армии с походной выкладкой, 1920.
Но бывало и так... Слева - явно вчерашний офицер.
Так же смотрело на эти две разновидности и высшее большевистское начальство. Красный офицер считался благонадежней, вернее, но неученей. Офицер старый - под знаком политического сомнения, но знающ, опытен, настоящий спец. Поэтому на отдаленность командного состава смотрели сквозь пальцы, говоря этим, что близость политически нестойкого командира, пожалуй, вреднее его официального, чисто военного, отношения к делу.
Визиты мои в казарму, то, что я видел там, разговоры с пленными и старыми красноармейцами говорили мне, что армия у большевиков живет интенсивной жизнью. Так называемое свободное от занятий время не проходило праздно в казарме. Красноармейцев учили грамоте. Неграмотных не должно было быть. Каждый день устраивались митинги, преследовавшие цель создавать настроение у красноармейцев. Им говорилось о том, что победы на всех фронтах позволят скоро распустить армию по домам, что армия нужна только до полной победы, которая не за горами, что, возвратившись домой, красноармеец, сознательный революционер, завоевавший родине возможность жить новой трудовой жизнью, должен принести с собой не только винтовку для защиты революции от возможных посягательств на нее со стороны врагов народа, но и знания, умение жить по-новому, чего нет в деревне. Поэтому в казарме солдатам читались популярные лекции об агрономии, лесоводстве, животноводстве, доказывая попутно, что все это должно вестись на новых основах, не на единоличном владении, а на коммунистических началах, позволяющих иметь многомиллионные хозяйства. Этот пункт пропаганды особенно настойчиво вдалбливался в сознание красноармейцев. В ход пускался кинематограф, наглядно показывавший преимущества коммунального хозяйства над собственническим.
Красноармейцам устраивали особые театры, со сцен которых они видели агитационные пьесы, иллюстрировавшие прелесть коммунизма. Полки и батареи конкурировали в умении организовать культпросвет и пролеткульт, то есть агитационные аппараты. Работа эта ложилась не на командный состав. Для агитационно-просветительной работы имелся специальный штат сотрудников, возглавляемых комиссаром части. Был цикл необходимого, минимум агитационной деятельности, регламентированный комиссарской инструкцией. Об этом минимуме делался еженедельный письменный доклад в Поарм (политуправление армии) с указанием выполненного. Но многие воинские части, руководимые энергичными комиссарами, делали значительно больше обязательного минимума.
Работа не проходила бесследно. Семена агитации находили почву, и немало красноармейцев впитали в свой мозг, в свою душу идеи и мысли неистового коммунизма. До плена я считал большевиков только разрушителями, уцепившимися за власть ради власти. Теперь, при более близком знакомстве с моими противниками, я начинал видеть за кровавой маской большевизма смелое лицо искателей новых путей, фанатиков новой жизни. И это было опаснее: разрушители окончили бы свое существование, окончив разрушение России, с творцами же борьба была труднее. Разрушая, они строили и воспитывали, что самое важное, жильцов для России новой архитектуры. (...)
Обзаведясь фуражкой с красной звездой и соответствующей гимнастеркой, я пошел на розыски Устава внутренней службы, который и приобрел благополучно в красноармейском кооперативе. На изучение устава пришлось истратить не больше двух часов, так как устав оказался переработкой хорошо мне знакомого старого Устава внутренней службы. Встретились, впрочем, кое-какие нововведения. Наш устав говорил о "начальнике" и "подчиненном", красный устав чин "начальника" заменил "руководителем", а "подчиненного" - "руководимым". Руководитель - это образец "революционного долга". Руководимый должен брать с него "революционный пример". Так как чинов в Красной армии нет, все именуются по должностям: товарищ командир полка, товарищ командующий армией и т. д. Взамен погон для отличия в должностях введены нарукавные знаки. Знаки состоят из небольших квадратиков: чем больше квадратиков и чем они крупнее по размерам, тем важнее персона товарища.
Пришлось зазубрить шкалу квадратиков, чтобы уметь разбираться в должностях. Затем надо было запомнить цвета, ибо каждый род войска имеет свой цвет или, как говорят, свой прибор. Нелишне было узнать, что "рад стараться" не принято в Красной армии и что на благодарность начальства надо отвечать "служу народу" или "служу революции".
АТТЕСТАЦИЯ НА КОМАНДНУЮ ДОЛЖНОСТЬ В КАВАЛЕРИИ РККА.
В инспекции кавалерии меня встретили очень любезно, по-кавалерийски, и сейчас же предложили заполнить анкетный лист, где нужно было указать прохождение службы в рядах Красной армии, службу в царской армии, службу у белых, какую должность хотел бы занять в кавалерии, принадлежу ли к компартии...
Начальник канцелярии - бывший прапорщик запаса кавалерии, а до войны судебный следователь товарищ Чубинов - сейчас же доложил обо мне инспектору кавалерии. Долго ждать приема не пришлось. Через две минуты Чубинов вышел и пригласил меня в кабинет к инспектору.
Вхожу. Великолепный дубовый письменный стол. Глубокие кожаные кресла. За столом с чувством собственного достоинства восседает инкав (инспектор кавалерии) товарищ Михаил Чувелев... Справа, за маленьким столом, - его помощник, породистый Корш, бывший гвардии полковник. (...)
Тут же в кабинете я подвергся экзамену в комиссии из трех - Чувелева, Корша и какого-то усатого "товарища", несомненно, из старых ротмистров, прокомандовавшего эскадроном лет пятнадцать. Экзаменовал меня, собственно, один Корш: Чувелев просматривал во время испытания какие-то бумаги на своем столе и накладывал на них резолюции, слушая одним лишь ухом мои ответы; усатый ротмистр внимательно курил и читал газету, изредка посматривая на меня исподлобья. Корш развернул на столе карту-двухверстку, положил компас, бумагу, карандаш.
- Представьте себе, что вы начальник штаба конной бригады. У вас три кавалерийских полка, квартирующих в станицах Елизаветинской и Ново-Титаровской, - он показал на карте эти станицы. - В станице Елизаветинской стоят два ваших полка, в станице Ново-Титаровской - один. Штабриг квартирует в Елизаветинской. Противник силою до бригады пехоты в станицах таких и таких-то. Отдайте в письменном виде приказ о сторожевом охранении и разведке.
Я задал несколько вопросов о том, есть ли у меня артиллерия и где она квартирует, о соседях справа и слева, об общей ситуации на фронте, в который входит мой сторожевой участок, после боя ли бригада моя расквартирована или до боя и пр.
- Отлично. Вопросы ваши существенны.
Он внес добавления в свою задачу, и я набросал приказ по бригаде о сторожевом охранении. Приказов таких за свою службу я писал уже немало, и потому задача эта была мне по силам. (...)
Усатый ротмистр в ответ на вопрос Корша кратко ответил:
- Годен.
Но Чувелев все же не удовлетворился экзаменом по штабистике.
- Проэкзаменуйте товарища и по строю.
Начался экзамен с эскадронного учения. Вместо взводов - спички. Начальники - спичечные головки. Эскадронное учение я знал и потому все построения исполнил правильно и правильно подал все нужные команды...
- Что ж, отлично... Все по уставу...
Корш задал еще несколько простых построений - сделал и их. Экзамен кончился. Чувелев предложил подсесть к его столу.
- Экзамен вы сдали и на начальника штаба бригады, и на командира полка. Я вас все-таки хочу назначить в строй, и именно в запасный дивизион армии. Там 12 эскадронов, и над ними нужен опытный глаз. Дивизионом командует товарищ Понамарев, но он не кавалерист, дело это знает слабо, и дивизиону вы будете очень полезны. Там есть, где показать себя.
ОФИЦЕРЫ В КРАСНОЙ АРМИИ РАССУЖДАЮТ О СВОЕЙ РОЛИ.
- И во-первых, и во-вторых, и в-десятых между собой мы - господа, а товарищи - это для простого народа...
- Нашего брата в армии терпят, но не любят, а все же мы - мы... Без нас тю-тю Ильич с Троцким... Мы мозг, мы сила... Мы, черт возьми, в конце концов, все...
- Ну, возьмите нашего Володина (воображаемый командующий 9-й Кубанской армией; на самом деле армией командовал И.П. Уборевич, также офицер военного времени)... Парикмахер командует армией... И командует... Здорово командует... Парикмахер бьет генералов, собаку съевших по военной части. А разве это парикмахер Володин их бьет? Бьем мы... Не будь у Володина нашего брата, кадрового офицера, он узнал бы вместе с Троцким, что значит стричь под бобрик...
- Володин - это дрянь. Так, выскочка; если бы не его связь с Кремлем, дальше комбата не пошел бы. Вот Степин (командующий 9-й армией после Володина)... Да, это молодчага!
- Сказал тоже. Степин кадровый офицер. Это фигура!
- Большая фигура. Он меня один раз так подтянул по телефону, что и сейчас еще поджилки трясутся, когда вспоминаю. Степин - большой человек, жаль покойника. Без него Девятая армия осиротела. Левандовский (командующий 9-й армией после Степина) - это не то...
- Ну, не скажи. Нет, господа, старое офицерство лицом в грязь не ударяет. Это говорю вам я, старый измайловец! Вы посмотрите, как Левандовский доклад принимает. Как будто он родился командармом! А выезд его... Видели? Так ездили когда-то только старые командиры... Да и то давно уже так не ездили...
- Старая армия умирает, но не сдается!
