Из монастыря я выезжал изрядно утомлённым, и неудивительно, ведь за прошедшую ночь я семь раз бросал якорь, да ещё и во всех трёх бухтах тела сестры Анны. Монахиня оказалась особой, сочетающей в себе природное обаяние с горячим нравом, а также с мастерством, явно предназначенным для занятий куда более увлекательных, чем молитвы в монастырской часовне. Признаюсь, она умела то, на что способны немногие женщины: с утра ублажить мужчину, измождённого ночной кроватной вакханалией. А именно - принесла мне в постель завтрак, состоящий из сыров, холодных и горячих мясных яств (последние я, на всякий случай, не тронул, за исключением заячьего паштета да фазаньей ножки), чашку бодрящего бульона и засахаренные фрукты с кувшинчиком превосходного крепкого вина, густого, как смола. После она проводила меня в баню, а затем удерживала в опочивальне вплоть до раннего вечера, демонстрируя всевозможные фокусы и уловки, на которые было способно её тело. Когда же мы насытились играми, а может, даже пресытились с сладостным избытком, я простился с сестрицей Анной с необычайной нежностью. Ибо должен был признать: она изрядно подсластила те горькие часы, что довелось мне пережить, вновь убедившись, сколь много на свете злых людей, которые без колебания и тени раскаяния готовы в открытую творить зло. Увы, я знал, что впереди меня ждёт ещё множество обязанностей и что мне предстоит раскрыть новые мерзости. Когда я покидал монастырь, сестра Анна стояла на крепостной стене. В правой руке она сжимала платочек, которым махала мне вслед, левой утирала слёзы. Я был уверен, что эти слёзы чудесным образом высохнут, едва я скроюсь за поворотом. Размышлял я и о том, пожелает ли весёлая монашенка подружиться заодно и с Хуго Гофманом так же, как подружилась со мной. Впрочем, я знал и другое: подобный вопрос не лишит меня сна, а если Гофман воспользуется услугами столь игривой девицы, то тем лучше для него. В конце концов, именно для этого добрый Господь и создал девушек, молодиц, женщин и даже матрон - чтобы скрашивать нашу суровую мужскую жизнь. Когда нужно - своей присутствием, а когда нужно - отсутствием.
Ещё накануне я отправил бургомистру Лютхоффа письмо, в котором извещал о своём прибытии и выражал надежду, что отец города найдёт время выслушать с должным вниманием смиренного слугу Святого Официума. Просил ждать меня к первому часу пополудни, но, разумеется, в тот час я всё ещё забавлялся с сестрой Анной, так что перед ратушей Лютхоффа появился лишь к четырём. Однако счёл, что ничего страшного не произошло: бургомистр наверняка ломал голову, гадая чем вызвана задержка, и сгорал от нетерпения. К тому же, людям, с которыми предстоит вести переговоры, полезно сразу показать, кому позволено опаздывать на встречи, а кому надлежит лишь покорно ждать.
Бургомистр и совет Лютхоффа заседали в приземистой ратуше из красного кирпича. Внутреннее убранство наводило на мысль, что перед нами скорее строгая и солидная обстановка, нежели роскошная, с причудами, какие могут позволить себе богатые города. Максимилиан Хубнер принял меня в просторной зале, уставленной тяжёлой резной мебелью из дуба, отмеченного печатью благородной старины.
- Приветствую вас и, добро пожаловать, мастер инквизитор! - воскликнул он, выходя из-за стола и раскинув руки, будто перед ним явился самый дорогой друг.
Я встал так, чтобы избежать его объятий, но не показаться невежливым, схватил его руку и сердечно потряс.
- И я рад, дорогой господин бургомистр, что наши пути наконец пересеклись. Ибо много слышал я о вашей мудрости, честности и любви к Господу, но так уж вышло, что злой рок до сих пор лишал нас случая встретиться.
- Тем отраднее, что злой рок сменился счастливым, - ответил сияющий бургомистр и громко хлопнул в ладоши.
По этому знаку в залу вошли пятеро слуг. Двое внесли стол, покрытый шёлковой скатертью, третий нёс огромный поднос с дымящимися мясными яствами, четвёртый - блюдо с клёцками, лапшой и лепёшками, а пятый едва не гнулся под тяжестью графинов, бутылок и пузырьков. Короче говоря, меня решили принять эффектно и любезно, хотя в этой эффектности не хватало утонченности, а в любезности - деликатности. Но чего ещё ждать от мещан? А может, мелькнуло у меня в голове, это представление устроили специально для меня, полагая, что я, как простой мужик, буду смотреть лишь на то, полна ли кормушка, а не на то, с каким изяществом её наполняют? Что ж, так или иначе, я мог по крайней мере надеяться, что повар господина бургомистра постарался на славу, а в погребах выдерживались хорошие вина, а не прокисшая бурда. Не то чтобы у меня был особенно утончённый вкус, но я любил напитки густые и сладкие, словно мёд, а от терпких вин у меня лишь кривилось лицо. Возможно, эта тяга к сладости гармонировала со утонченностью моих манер и мягкостью характера.
- Бедные мы мещане, оттого и угощение наше за версту разит бедностью, - произнёс бургомистр с напускной скромностью, но самодовольная физиономия выдавала совсем иное. - Однако надеюсь, что вы соблаговолите разделить со мной эту скромную закусочку.
Судя по количеству мяса, этой "скромной закусочки" хватило бы не только нам, но и всем голодающим Лютхоффа вместе с их псами. Я широко улыбнулся.
- Вид этих яств действует на меня, как огонь на воск... я просто таю от наслаждения. - Я поднял взгляд к потолку, не вполне довольный собственной метафорой, но для грубого ума бургомистра, пожалуй, и это было чересчур. - А этот аромат... убейте меня, но клянусь, он ещё восхитительнее, чем сам вид!
- Вы меня смущаете. - Бургомистр и вправду покраснел, затем скромно сложил руки на животе.
- Вашу скромность превосходит лишь ваше гостеприимство, любезный бургомистр, - произнёс я торжественно. - Хотя и не понимаю, как это возможно, ибо ваше гостеприимство вздымается к самим небесам, словно высочайшая вершина.
Он снова покраснел и заморгал, словно девица, смущённая неожиданным комплиментом.
- Если возможно, я бы хотел поговорить с вами наедине, ибо дело касается тайн, известных лишь Святому Официуму, - сказал я серьёзно. - Тайн, о которых, будем откровенны, мы можем поведать лишь самым доверенным и уважаемым людям. Тем, чья набожность и преданность не подлежат сомнению. И кто пользуется признанием даже... - я сделал паузу, - в Хез-Хезроне и Аахене...
Бургомистр оказался человеком неглупым: хотя на лице его отразились радость и гордость, в глубине глаз я заметил и искру страха. И в этом была его мудрость. Он прекрасно понимал, что ноша великих тайн порой тягостнее, чем таскание песчаника в каменоломнях. А если он был ещё умнее, то догадывался, что слуги Инквизиции не станут посвящать случайных людей в свои профессиональные секреты просто так, от скуки, а лишь тогда, когда чего-то от них хотят. И если бургомистр был по-настоящему проницателен, то уже начал опасаться того, чего я от него потребую.
- Ваши любезные слова - мёд для моих ушей, - ответил он. - Но куда уж мне, маленькому человеку, ноша великих тайн! Пусть великие тайны останутся великим людям, а я, с вашего позволения, предпочёл бы побеседовать о торговле, о погоде, о добром вине и о статных девках. - Он улыбнулся и потер руки. - А коли уж зашла речь о девках, не пожелали бы вы, господин инквизитор...
- Прошу вас, велите всем выйти, - резко прервал я его.
Он запнулся, смутился, растерялся, наконец, пожал плечами, будто говоря: "Ну раз уж гостю так угодно", и неохотно знаком отпустил слуг. Мы остались наедине. Я не сел за стол, а начал молча расхаживать по залу, делая длинные, размеренные шаги. Когда я в третий раз прошёлся от окна к двери, краем глаза заметил, что бургомистр явно встревожен. Он стоял, опираясь на резную спинку кресла, и внимательно следил за мной.
- Может, присядете, мастер? - наконец заворковал он вкрадчиво. - Откушаете, отопьёте, успокоите тело и дух...
Я резко остановился, будто наткнулся на невидимую преграду. Бургомистр чуть не подпрыгнул.
- Сколько у вас в городе хороших борделей? Таких, куда без урона для репутации может заглянуть советник, богатый дворянин или, скажем, сам бургомистр?
Мой вопрос слегка сбил с толку Хубнера, но лишь на мгновение. Он пересчитал на пальцах.
- Три, - ответил. - Кто-то сказал бы: четыре, но я смело могу порекомендовать лишь три. А лучше всего - два. - добавил он, поразмыслив. - Если пожелаете, город с радостью покроет все расходы, связанные с вашим...
- Дворяне часто приезжают сюда развлечься? - перебил я. - Например, барон Штерн?
- Я не знаю... откуда мне знать-то...
Ого, я заметил, что порядком его напугал. Но так и было задумано.
- Вы настоящий бургомистр или мне подсунули местного дурачка для потехи? - спросил я уже откровенно неприязненно, и он съёжился, взглянув на моё насмешливое лицо.
Я медленно приблизился, впиваясь в него взглядом. Он тут же отвел глаза, но знал, что я смотрю, и был уверен, что мой взгляд жжёт его, как раскалённые иглы.
- Хотите убедить меня, что отец города не ведает, кто, когда и за сколько трахает здешних шлюх? Да любой нищий лучше вас осведомлён!.. Разве что вы не хотите мне говорить... Может, из злобного упрямства, а может... - я поднял указательный палец, - вы и сами в за-го-во-ре...
Я резко опустил руку, будто обрубая мечом, и бургомистр, краем глаза следивший за моим жестом, аж крякнул.
- Господи Иисусе! Каком заговоре?! Клянусь Милостью Бога нашего, я ни в каком заговоре!
- Значит, врёте мне просто из подлой злобы? - грустно спросил я и схватил Хубнера за подбородок, заставляя смотреть в глаза.
Он закрыл веки и молитвенно сложил ладони.
- Чего вы от меня хотите, ради крови Христовой?! Всё готов для вас сделать...
- Молчать! - прошипел я.
Мещанин съёжился, будто ожидая побоев. Я услышал, как у него задрожали зубы.
Только бы не обосрался от страха, - подумал я, а то потом я всё же хотел бы спокойно и с удовольствием отведать угощение".
- Не хнычь, человече, а отвечай на простые вопросы. Так похаживает ли здешняя знать в ваши бордели или нет?
- Не все же ходят в такие заведения...
- Тогда я тебе скажу. Раз не ты не знаешь - значит не ходят. А знаешь почему? Потому что барон Штерн и его приятели обзавелись собственным притоном. Который они устроили в святой Божьей обители, а невинных монахинь превратили в блядей.
Я сопровождал каждое слово лёгким ударом костяшками по голове бургомистра - не боли ради, а чтобы лучше втемяшить сказанное. Не слишком сильно, но поскольку бил в одно место, был уверен, что шишка ему обеспечена.
- Матерь Божья! - Бургомистр рухнул на колени. - Мы невиновны, господин, мы невиновны!
- Молчать! - на этот раз я рявкнул так, что, казалось, меня услышали даже во дворе ратуши. - Я только что вернулся из этого Дома Божьего, превращённого в бордель, пыточную и бойню невинных душ! Я оставил там людей вести расследование, допрашивать монахинь до тех пор, пока они не запоют, как птицы по весне...
- Го-о-осподи! - простонал он.
- Но не эти заблудшие души несут всю вину, хотя большинство из них, несомненно, будут пытать, а потом сожгут. Кто-то принуждал их к преступлению, склонял и подстрекал. Может быть... вы?
- Христос Всемогущий! Не я! Не я! - В голосе Хубнера слышался такой ужас, будто он уже видел перед собой раскалённые докрасна орудия пыток. - Нам даже не дозволялось входить в монастырь! Говорили, мол, эти лакомства только для дворян... Я ничего не знаю, клянусь вам, ничего! Если Штерн узнает, что я проболтался, он спалит город, ей-богу!
Я мягко подхватил его под руки.
- Не падайте передо мной на колени, Максимилиан, - сказал я тепло и участливо. - Это вам не пристало. Перед ликом Господа преклонитесь и вручите себя Его защите, ибо, поверьте, вы только что сбросили с души великий грех... Садитесь, господин бургомистр, садитесь...
Я помог ему опуститься в кресло и подал кубок.
- Выпейте для успокоения нервов. Я ведь вовсе не хотел вас тревожить, а напротив - пришёл смиренно просить вашей благосклонности и помощи.
У Хубнера тряслись руки, но он сумел отпить вина, не пролив ни капли на рубаху. Я втянул носом воздух и с облегчением убедился, что отец города, кажется, не обделался от страха - во всяком случае, мой чуткий нюх не уловил ещё никакого смрада.
- Давайте побеседуем как друзья, дорогой господин бургомистр. - Я положил руку ему на колено. - Вы, конечно, знаете, что ныне я, по милости Божьей, возглавил расследование, проводимое Инквизицией в округе. И пока только от меня зависит, насколько широкий круг оно охватит...
Я дал ему время осознать мои слова.
- ...и сколько людей окажется в кругу, скажем так, подозрений...
Пауза стала ещё длиннее.
- Ведь я знаю, что для вашего города Штерн - как гнойник на заднице. - Я позволил себе грубоватую солидарность в голосе. - Слышал я, сколько вреда он вам причинил: как притесняет честных горожан, как попирает законы, как поставил незаконные таможенные заставы на дорогах, как грабит купцов, направляющихся на рынок, называя этот разбой "пошлиной" или "налогом"... Не так ли, господин бургомистр?
- Всё так, как вы говорите. - Хубнер усердно закивал. - И многое ещё могу добавить, ведь...
- И этих грехов достаточно, - прервал я, не желая выслушивать мещанские жалобы на знать. - Скажите лучше честно: не хотели бы вы избавиться от столь скверного соседа?
- Так ведь он меня зарежет, а город спалит, - уныло пробормотал бургомистр. - Так и будет, говорю вам.
О-хо-хо, видно, Штерн щедрой рукой посеял в горожанах страх перед своей местью. Что ж, я мог либо напугать бургомистра сильнее, чем барон, либо... что казалось мне лучшей тактикой - проверить, не окажется ли жадность сильнее страха.
- Дорогой господин бургомистр, как же я понимаю ваши тревоги! Ведь и сам я из мещан и хорошо помню о своих почтенных корнях, хотя устав велит нам отрекаться от прежней жизни, от происхождения, и от всех богатств, когда мы облачаемся в чёрный плащ с переломленным крестом.
Хубнер протянул ко мне руки.
- Значит вы сами понимаете каково нам. Знаете!
- Вы, как человек сведущий в законах, конечно, помните, что, если кто-то осуждён инквизиторским судом, всё его имущество переходит Святому Официуму. - Я сделал многозначительную паузу. - Разумеется, Инквизиция редко стремится управлять конфискованными владениями и обычно выставляет их на торги. Вам это известно, не так ли?
Он кивнул. Мне показалось, или в его глазах мелькнула искорка интереса?
- А если потребуется, мы умеем убеждать потенциальных покупателей не участвовать в торгах... особенно если нам это выгодно. И тогда имущество достаётся тому, кто согласится на начальную цену. А она, скажем так, редко бывает высокой. Если бы вы, господин бургомистр, или основанное вами товарищество стали бы теми, кто приобретёт владения Штерна... разве не было бы это счастливым поворотом судьбы и для вас, и для города?
- Это огромное состояние. Оно обойдется в целое богатство. А вам ведь известно, что нам, мещанам, запрещено...
- А вам отлично известно, как обходить такие запреты. - отмахнулся я. - Возьмёте какого-нибудь мелкого дворянина, который купит имение от вашего имени, а вам выпишет векселя на сумму, равную его стоимости. Неужели вы думаете, я вчера родился?
- Всё равно, цена будет огромной. - Он покачал головой. - Даже не знаю, хватило бы на это всего городского бюджета...
Я не ожидал, что Штерн настолько богат. Но не мог же я назвать конкретную сумму - бургомистр сразу понял бы, что я лгу. Да и сам я не имел ни малейшего понятия о реальной стоимости этих владений.
- Имение можно разделить или сдать в аренду, - подсказал я.
- Это майорат. Его не разделить.
- Если понадобится, мы и камень раскроим на ломти, чтобы раздать голодным. - Я доброжелательно улыбнулся. - Поверьте, господин бургомистр, я видывал и не такие чудеса. Кроме того, позвольте напомнить: если дойдёт до дела, на аукцион выставят не только владения Штерна, верно? Разве мало в округе его родни и друзей, которые, как и он, по уши погрязли во грехе? Может, их имущество окажется более... удобоваримым куском? Хмм?
Сработало! Видно, бургомистр был как тот бедняк из анекдота, который на вопрос, что бы он сделал, став императором, ответил: "Как что? Схватил бы золотую корону - и дал дёру!" Так что Хубнеру нужно было предложить не целое королевство, а один драгоценный камень. Это он мог осмыслить, и это его зацепило. И я был уверен, что у него уже есть на примете какое-то имение, которое он с радостью прибрал бы к рукам.
- Скажите, если можно... Эрих Бронганг... Вы думаете, он тоже попадёт под обвинения? - спросил он с хитрой ухмылкой.
Вот так вопрос! Как же точно он вписался в мои расчёты!
- Если он друг Штерна... - начал я.
Бургомистр быстро кивнул.
- ...то это ясно как Божий день.
- Что вам от меня потребуется, господин инквизитор?
- Люди. - ответил я. - Как минимум тридцать. Штерн обычно приезжает в город с десятком-другим всадников. Надеюсь, трое ваших ополченцев справятся с одним дворянином...
- Без труда соберём молодцов хоть куда. - Хубнер проглотил моё язвительное замечание, тем более что знал: это чистая правда. - Дам вам ребят из цехового ополчения. Справятся.
- Только никому! - строго предупредил я. - Проговоритесь, и клянусь кровью Христовой, обращу вас в пепел и дым. А заодно и весь город.
Он вздрогнул.
- Неужто вам нужно мне угрожать? - жалобно простонал он.
Он был прав. Угрожать не было нужды. Но я предпочитал перестраховаться - а, как известно, нет крепче решёток и замков, чем страх и трепет.
- Я не угрожаю, а предупреждаю о последствиях неверности или неосторожности. Либо вы поможете мне раздавить Штерна и наживётесь на этом, либо Инквизиция займётся вами и вашим городом, а Штерну вы всё равно не поможете. По-моему, выбор очевиден.
- Очевиден! Ещё как очевиден! - воскликнул он с напускным энтузиазмом. - Я уже выбрал, дорогой господин! Клянусь Гневом Господа нашего, выбрал!
Он снова сложил ладони, будто собирался молиться мне.
- Верно вы сказали, мастер инквизитор, что Штерн - как гнойник на заднице. С какой стати мне становиться на его сторону? Разве он сделал для нас что-то доброе? Благодетель он наш или покровитель? Нет, дорогой мастер, он - палач, сволочь, вор и козлоёб!
Произнося последние слова, бургомистр уже не молился, а бил кулаком правой руки по ладони левой, и я был уверен, что в воображении он лупит физиономию самого барона Штерна. Неужели он ненавидел феодала не только как угрозу для города, но и по личным причинам? Кто знает...
- Разумеется, если пожелаете, вы сможете присутствовать на допросах как представитель ратуши, - сказал я. - Хотя оставляю это на ваше усмотрение, ибо наблюдатели с такими добрыми сердцами, как ваше, не всегда выдерживают ту... богоугодную жестокость, которую мы вынуждены проявлять к врагам Святой Веры.
И вот - его глаза загорелись!
- Вы будете пытать Штерна? И Бронганга тоже? Да-а-а?
- Если иначе не докопаться до истины. Если иначе не сокрушить окаменелые сердца грешников... тогда да, господин бургомистр, тогда да. - Я печально вздохнул. - Тогда мы пригласим виновных, чтобы погрузить их тела в боль, превосходящую понимание такого доброго человека, как вы.
Добрый мещанин просиял.
- Бог вас послал! - воскликнул он, и, кажется, это было искренне. - Во славу Господа нашего, Бог вас послал!
Я лишь улыбнулся. Мотивы, движущие людьми к добру и злу, как всегда, оказались легко читаемы, а их поведение - до смешного управляемо. Конечно, лишь в том случае, если тебе выпала честь быть выпускником славной Академии Инквизиции и, если твой ум достаточно гибок, чтобы впитать, переварить и применить все уроки наших учителей и мастеров.