Корнхахер, разумеется, заныл, заворчал и начал жаловаться, когда узнал, что ему предстоит отправится в путешествие. Но мне, естественно, и в голову не приходило считаться с его капризами.
- Так или иначе, вы едете, - сказал я. - А уж в мешке или на мешке - это уж как сами пожелаете.
- Я колеблюсь лишь из заботы о вашем удобстве, достопочтенный мастер, - он воззрился на меня, как преданный пёс. - Чтобы моё жалкое состояние не замедлило ваш путь к цели.
- Не замедлит, - заверил я его. - Ибо не намерен считаться с вашим здоровьем, если только вы не помрёте по дороге.
- Всё в руках Господних. - Он возвёл очи к небу.
- И не помрёте, - твёрдо заявил я священнику. - Уверен, в божественной книге судеб человеческих вам уготована иная кончина, - добавил я, зная, что слова эти можно толковать по-разному.
Корнхахер явно струхнул, но решил принять мои слова за добрый знак.
- И я так думаю, и я так думаю! - Сложил он ладони на животе. - Ибо желаю быть полезным нашему любезному Официуму, а для этого, согласитесь, мне надобно, оставаться живым и в здравии.
- Достаточно просто живым, - пошутил я, и он побледнел.
Перед отправлением я решил завершить ещё одно дело. Полдня потратил на то, чтобы записать показания Корнхахера, а свидетелями его признаний сделал своих бравых вояк, которые затем торжественно подписались крестиками, подтвердив, что всё слышали и всё поняли верно.
С капелланом путешествовать было куда сложнее, чем с тремя бывалыми солдатами, привыкшими и к сёдлам, и к тяготам дорог. На сей раз путь занял на целый день дольше, да и Корнхахера изрядно растрясло на ухабах, что, когда он слез с повозки у постоялого двора, вид у него был - хоть святых выноси. Но, как я и говорил, не собирался я заботиться о его самочувствии. Главное лишь бы живым оставался. Хотя бы какое-то время.
Едва я успел передать коня конюху, как увидел выходящего из трактира Хуго Гофмана. Он прищурился, стоя против заходящего солнца, а узнав меня, приветливо замахал рукой.
- Мордимер, здорова! - крикнул он.
Он выглядел необычайно оживлённым, и это меня насторожило. Я быстро спрыгнул с седла, швырнул поводья мальчишке и подошёл к Гофману.
- Здравствуй, Хуго. - Я улыбнулся так радостно, будто встретил давно потерянного брата, вернувшегося с несметными богатствами. - Как приятно увидеть дружеское лицо в этой юдоли скорби.
Он оскалился.
- Отлично, что приехал, сегодня будем пить. Да и Грегор собирался за тобой посылать, так что тем лучше...
- Пить? А какой повод?
- Мы отсюда уезжаем! - Он снова оскалился, на этот раз так широко, что, будь у меня в руке молоток, я бы запросто выбил ему коренные зубы.
- Как это уезжаем?! - У меня подкосились ноги. - Что значит уезжаем?! Я приехал лишь за тем, чтобы получить у Грегора срочное разрешение на обыск в монастыре с применением всех...
- Забудь, - фыркнул он пренебрежительно, даже не дав мне договорить. - Грегор никогда не даст тебе разрешения на обыск.
- Гнев Господень, Хуго! Выслушай, что мне удалось раскопать!
Я кратко, на доступном языке, изложил всю серьёзность дела Гофману.
- Так что видишь, все нити ведут в монастырь, - закончил я.
- Какие там нити, не неси чепухи... - Мой товарищ презрительно скривился. - Монашки там блудят, да и всё. А монашки всегда блудили, блудят и будут блудить до скончания времён. - Он самодовольно рассмеялся. - Может, это и грех, но пусть им занимаются орденские власти или тамошний епископ.
- Меня всегда восхищала сложность картины мира, которую ты рисуешь в своём воображении, - заметил я.
- Да, да, думаешь, я не знаю, что ты считаешь меня дураком? Как и все, впрочем. - Он закусил губу. - Но мне плевать... Делай что велено, и всё.
- Я не считаю, что мнение большинства всегда истинно, но поверь, Хуго, иногда полезно прислушаться к гласу толпы. Впрочем, неважно. Говори, что тебе известно! Почему Грегор не даст разрешения? С чего вдруг внезапное решение свернуть дело и уехать?
- Грегора убедил епископ. Мы возвращаемся домой, Мордимер, и ничего уже не изменишь, хоть найди сотню убитых монашек, да ещё с дюжиной распутных попов в придачу... Нам здесь больше делать нечего. Официальные итоги будут таковы: Августин Шефер совершил самосожжение в порыве раскаяния...
- Матильда? Да небось, её заколотили насмерть обезумевшие от горя монашки после кончины той самой Констанции. - Он пожал плечами. - Или шлюхи поссорились из-за денег. Или ещё что. В любом случае, Инквизиции здесь делать больше нечего. К тому же мы получим официальную благодарность и денежное вознаграждение от архиепископа.
Я скривился ещё сильнее.
- Что тут творится, Хуго? Неужели из-за каких-то жалких грошей из архиепископской казны? Грегора чем-то припугнули?
Гофман снова пожал плечами и посмотрел на меня с высокомерным превосходством. Но упорно молчал.
- Только не говори, что не знаешь. - Я сделал голос сладким: - Я тебя давно раскусил, дорогой друг! Изворотлив, словно горный ручей. - я шутливо погрозил ему пальцем.
- Не льсти, - буркнул он, но я видел что ему было приятно.
- А ты не ломайся. Говори!
- Ладно. - Он потер руки. - Слушай, Мордимер. Его преосвященство архиепископ Роттенфельд прознал о проблемах Грегора со здоровьем. И пообещал прислать Янниса Георгиоса. Слышал о таком?
- О ком это ты... Нет, не слышал. Грек?
- Византиец. Автор "Анатомии". - Гофман даже причмокнул от восхищения, и на его пухлом лице появилось мечтательное выражение. - Лучший хирург в мире. Сейчас при дворе императора, не знаю, в Энгельштадте или Ахене, но Роттенфельд пообещал его к нам выписать.
- Грегор продал нас ради собственной задницы, - сказал я после паузы.
- Выходит, что так, - неожиданно согласился Гофман.
Потом он нахмурился и ударил себя по бедру кулаком.
- Понимаешь, в каком свете это меня выставляет? - Он был искренне недоволен. - Я ведь тоже хирург! Не такой знаменитый, как Георгиос, но своё дело знаю. Я бы прооперировал Грегора так, что через пару недель он бы уже плясал. Ты знаешь, через что мне пришлось пройти в армии? Говорю тебе - не такие вещи делал!
Этого я мог предположить. Ещё римские лекари утверждали, что хирург может постичь своё ремесло только на поле боя. Правда, нам выпало жить в достаточно мирные времена, но если постараться, всегда можно было найти местечко, где шли стычки - на севере Британии, в ирландских лесах или на мавританских пустошах.
- Где именно ты служил? - поинтересовался я.
- В Ахене, - с гордостью ответил он.
- И там научился хирургии? - я удивился, ведь последняя война, коснувшаяся Ахена, была ещё в Тёмные века.
- Мордимер, знаешь, чем занимаются солдаты в мирное время? Пьют, дерутся и трахают девок. А последствия двух последних занятий иногда приходится лечить. Рваные раны от кружек и кулаков, порезы от ножей, сломанные носы, челюсти, руки, ноги, вывихи... Со всем этим я справляюсь с закрытыми глазами!
Звучало бы обнадёживающе, если бы Фогельбрандт пострадал в пьяной драке. Но поскольку у него были геморроидальные узлы, я понимал, почему он предпочёл известного византийского врача хирургу, специализирующемуся на лечении пьяных солдат.
- Так ты думаешь, мне не удастся переубедить Грегора?
Гофман выпрямился.
- Никто и ничто не изменит его решения, - заявил он так, словно именно он отвечал за непреклонность нашего начальника.
Я взглянул на Корнхахера. Капеллан слушал наш разговор, и по его спокойному виду было ясно, что он не осознаёт последствий решения Грегора. Возможно, усталость от дороги мешала ему мыслить ясно. Иначе он бы понял, что отъезд инквизиторов для него самого, скорее всего, станет роковым. Или церковный суд, или местные дворяне с ним разделаются. Так или иначе, перспективы у него мрачные. Признаюсь, будь я на его месте, я бы предпочёл, чтобы следствие Инквизиции продолжалось. Потому что мне он был нужен живым и красноречивым, а всем остальным - молчаливым. А вопрос, когда они догадаются, как проще всего обеспечить его молчание, был лишь делом времени.
***
Лицо Грегора Фогельбрандта было белым, словно припорошённым мелом. Глубокие морщины, тянущиеся от ноздрей к уголкам губ, опухшие красные глаза и крупные капли пота, непрестанно выступающие на лбу, ясно свидетельствовали: перед нами страдающий, тяжело больной человек. Когда я вновь изложил всё, что уже рассказал Хофману (разумеется, в более изысканных выражениях, что давалось мне с врождённой лёгкостью), у меня сложилось впечатление, что Фогельбрандт меня вообще не слушает. Его мысли, похоже, витали где-то очень, очень далеко. Далеко от судебных процессов, от Инквизиции и от нашего Святого долга, повелевающего бороться с дьяволом, в каком бы обличье он ни явился. Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина и Грегор, казалось, даже не заметил, что я умолк. Наконец его взгляд прояснился, но он посмотрел не на меня, а на Гофмана и Фёртера, стоявших в нескольких шагах позади.
- Наша миссия завершена, - проговорил он, сжимая подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. - Возвращаемся домой, мальчики.
- Домой? - спросил я с наигранным изумлением, хотя именно такого ответа и ожидал. - Как это домой, Грегор? Разве сам сатана не поднял здесь голову? Разве не терзает добрых христиан? Разве мы можем уехать со спокойной душой, заявив, что всё раскрыли и наказали всех грешников? Скажи, Грегор, ты и впрямь так считаешь?
Гофман и Фёртер, услышав мои слова, словно сговорившись, отступили ещё на пару шагов, отдаляясь от меня. Честно говоря, я ничего другого от них и не ждал. Начальник же устало перевёл взгляд на меня. Он хотел что-то сказать, но затем взглянул на Андреаса.
- Фёртер, объясни ему... - прошептал он.
- В Лютхофф прибывает полномочный представитель архиепископа, который и решит, как действовать дальше. Наша роль окончена. Поскольку мы исключили ересь, некромантию и демонологию, остаётся лишь уголовное дело и нарушение монастырского устава, а это уже не наша компетенция. Церковные власти сами разберутся с распутными монахинями, это их забота. А этого капеллана, - Андреас кивнул в сторону Корнхахера, - передадут светскому правосудию, и, полагаю, казнят после должных пыток. Хотя не напиши он показаний, в которых сам себя оговорил, если бы не признался, что знал о преступлениях и участвовал в них, мы бы и его отпустили. - Фёртер пожал плечами, завершая речь.
- Я не согласен! - взвизгнул капеллан. - У меня есть документы! Гарантии! Мне обещали!
- Что этот подлец лопочет? - Фогельбрандт посмотрел на меня.
- Вот! Вот! - Корнхахер тыкал в мою сторону пальцем. - Мастер Маддердин... Покажите им!
Без возражений я достал документы и протянул их священнику. Тот бросился к Грегору, но Андреас выставил руку, остановив его, выхватил бумагу и оттолкнул капеллана. Пробежался глазами по тексту, усмехнулся, взглянул на меня и покачал головой. Затем передал лист Фогельбрандту.
- Шутник наш Мордимер, ничего не скажешь, - заметил он.
Грегор прочёл текст.
- Объясни... - снова поручил он Фёртеру.
- Документ недействителен, поскольку составлен с нарушением закона. Во-первых, вынесение приговоров по уголовным преступлениям, таким как соучастие в убийствах, изнасилованиях и содействие абортам, не входит в компетенцию Святого Официума, который ввиду этого не вправе ничего гарантировать и обещать. Во-вторых, документ недействителен по формальным причинам, поскольку подписавший его инквизитор Маддердин не обладал соответствующими полномочиями. За составление подобного возмутительного акта инквизитор Маддердин понесёт дисциплинарное наказание. На этом всё.
Фёртер взял документ из рук Фогельбрандта, разорвал его пополам, затем ещё раз и бросил клочки под ноги Корнхахеру. Тот рухнул на колени, принявшись собирать обрывки.
- Это нечестно! - всхлипывал он. - Мне обещали! Так нельзя!
Вся сцена была бы довольно забавной (я ведь составлял документ, заранее зная, чем это кончится), если бы не одно обстоятельство: мы добровольно отказывались от расследования гнусных преступлений. Формально можно было утверждать, что Инквизиции здесь больше нечего делать. Однако Святой Официум снискал славу и уважение не благодаря слепому следованию букве закона. А ведь мы видели: весь этот край прогнил. Распутные монахини, развращенные церковные сановники, порочная знать...
Разве не наш долг, как инквизиторов, заботиться о нравственной чистоте ближних? Да, мы не нашли следов ереси, вызова демонов или чёрной магии (видимо, все были слишком заняты либо траханием, либо сбором платы за трахание, чтобы тратить время ещё и на преступления против веры). Но я не мог допустить, чтобы дело завершилось столь позорно и несправедливо. К тому же было совершено три убийства. Таинственных убийства. Может, жертвы и не заслуживали жизни, может, они сами навлекли на себя такую участь... Всё может быть...
Но это не меняло главного: кто-то был ответственен за эти чудовищные преступления, и я хотел узнать - кто? А также: как и почему? И хотя мне предстояла опасная игра, я должен был рискнуть...
- Вставай. - Я пнул священника по голени.
Затем наклонился, схватил его за воротник и поставил рядом с собой. Он обмяк, словно тряпичная кукла, лишь швыркал носом и всхлипывал.
- Это ещё не всё, - твёрдо заявил я. - Капеллан Корнхахер признался мне, что в этих краях действует секта еретиков, чёрных магов и дьяволопоклонников. Он обещал назвать всех: дворян, священников и монахинь, причастных к этому мерзкому делу. Допросы займут месяцы, а потому очевидно, что священника нельзя ни пытать, ни казнить. Короче говоря, его нельзя передавать ни церковным, ни светским властям - он должен оставаться в распоряжении Инквизиции. Более того, учитывая его показания, следует уведомить посланника архиепископа, что его приезд бессмыслен, поскольку дело полностью находится в ведении Святого Официума.
Я прислушался к тишине, воцарившейся после моих слов. Она звенела в ушах.
- Это всё, что я хотел сказать. - Развёл руками.
Грегор Фогельбрандт хрипло закашлялся. Видимо, он пытался что-то сказать, но не смог выдавить из себя ничего, кроме хрипа.
- Да! - взвизгнул капеллан так пронзительно, что моя рука, лежавшая на его плече, дёрнулась. Грегор аж подпрыгнул в кресле, и я с лёгкой усмешкой подумал, что его геморрой вряд ли это оценил.
- Всё так и есть! - орал Корнхахер, явно почуявший шанс спасти свою шкуру, хотя бы на время. - Все здесь славят сатану и демонов, все проводят чёрные мессы, насылают порчу, летают на шабаши и... А! И купаются в крови девственниц! - Он поперхнулся и закашлялся.
Я дружески похлопал его по спине.
- Кроме того, они убивают младенцев, чтобы варить из их жира колдовские мази, оскверняют святые таинства и проводят кощунственные службы, целуя в зад чёрного козла, - добавил я с полной серьёзностью, а Корнхахер яростно кивал, подтверждая каждое моё слово. - Короче говоря, нас окружает не просто нравственное разложение, но, к прискорбию, мне ясно видно, что многие в этих краях совращены дьяволом и его приспешниками. А значит, у инквизиторов здесь полно работы.
- Ты что, белены объелся?! - наконец прохрипел Фогельбрандт. - Что за бред? Что за... - Он замолчал, застыв с полуоткрытым ртом, будто готовясь закричать. Я понял: его сковал приступ боли.
- Я отстраняю тебя от командования, Грегор, - объявил я деловым тоном и сделал шаг вперёд.
- Ты не смеешь! - ему всё же удалось выдавить из себя слова.
- Конечно, смею. Твоя болезнь лишила тебя не только способности руководить подчинёнными, но и здраво мыслить. Страдания затуманивают твой разум. - Я перевёл взгляд на Андреаса и Гофмана. - Кто-нибудь из вас хочет что-то сказать?
- Да, - рявкнул Гофман. - Я! Я не намерен...
- Разве не ты, Хуго, заявил, цитирую: "Грегор продал нас ради собственной задницы"? - резко перебил я его. - Тем самым подтвердив, что отказ от расследования - следствие взятки в виде медицинской помощи?
- Но я... - щёки Гофмана побагровели.
- Разве не ты, Хуго, утверждал, что мы должны сообщить обо всём в Хез-Хезрон, а Грегор Фогельбрандт не уведомляет начальство, руководствуясь низменными мотивами вроде снискания собственной славы?
- Это же...
- Разве ты, как дипломированный лекарь, не подтверждаешь, что тяжёлая болезнь и сопутствующая боль лишают Фогельбрандта ясности мышления?
- Ну...
- И как же инквизитор, не способный мыслить, может отдавать приказы подчинённым?! - прогремел я. - Как он может вершить святое дело во славу Господа?!
- Но ведь есть примеры...
- Молчи, если не можешь сказать ничего дельного, - строго приказал я, испепеляя его взглядом.
Ответом была тишина.
- Отлично, - сказал я. - В таком случае...
Грегору удалось подняться. Он держался за подлокотник, стиснул зубы так, что из уголков рта потекли струйки крови. Его лицо было белым уже не как алебастр, а как сама смерть. И лишь глаза пылали болью и яростью.
- Хватит! Хватит, мерзавец! Я тебя научу, как...
Я быстрым шагом подошёл к нему вплотную, так что наши носы почти соприкоснулись.
- Похоже, ты давно не получал пинка под зад, Грегор, - прошипел я. -может, это убедит тебя согласиться с моим решением?
С удовлетворением отметил страх в его глазах.
- Но прости, прости, зря я погорячился. - Широко улыбнулся и дружески хлопнул Фогельбрандта по плечу. - Просто присядь, и давай спокойно поговорим.
Я слегка подтолкнул его - этого хватило, чтобы он потерял равновесие и рухнул в кресло. И тут он не выдержал и закричал. В этом крике была и ярость, и отчаяние, и бессилие, и боль. Я слышал всё это в его голосе и видел в его глазах. Он ненавидел меня так, как только может ненавидеть один человек другого. Что ж, инквизиторы привыкли к таким взглядам. Я лишь покачал головой и повернулся к остальным.
- На этом с магистром Фогельбрандтом закончили. - Будь добр, Гофман, проводи Грегора в его комнату. Пусть отдохнёт, поспит или... отмочит зад в тазу, или что ты там ему посоветуешь.
Гофман поспешно кивнул и подошёл к нашему начальнику, а вернее, к нашему бывшему начальнику.
- Пойдём, Грегор, - тихо сказал он.
Фогельбрандт покорно опёрся на его плечо, и они медленно, шаг за шагом, заковыляли к двери. Забавно, но только сейчас, когда Грегор сгорбился от боли, я вдруг заметил, какой он на самом деле тщедушный. Неужели, только когда человека лишают ореола власти, мы видим его настоящим? Или, может, должность не меняет наше восприятие, а меняет самого человека? Впрочем, вряд ли Грегор Фогельбрандт станет размышлять об этом. Скорее всего, следующие дни он потратит на жалобы в Хез-Хезрон. Но я знал: к тому времени, как сюда прибудет комиссия Святого Официума, всем станет ясно, что край кишит врагами Господа. А это значит лишь одно: Грегор выставит себя дураком, и любое его обвинение в мой адрес лишь сыграет мне на руку.
- Зачем ты так его унизил, Мордимер? - мрачно спросил Фёртер. - Грегор никогда не делал тебе ничего плохого.
- Но и ничего хорошего, если уж на то пошло, - ответил я. - Но дело не в этом. Фогельбрандт болен, а больной инквизитор, которого больше заботит собственная задница, чем расследования, мало на что годится. Или ты хочешь, чтобы я процитировал тебе избитую фразу о том, что цепь крепка настолько, насколько крепко её самое слабое звено?
Андреас пожал плечами.
- Может, ты и прав, но Грегор - хороший человек. Я не знаю никого, кто за свою жизнь отправил на костёр столько ведьм, колдунов и еретиков. Не надо было так, Мордимер... Не надо...
- Меч остёр лишь до последнего удара, Андреас. Какая нам польза от былых заслуг? Если тебе так жаль Грегора, подумай, о там как ему будет лучше вне Инквизиции. Может, наконец вылечится.
Капеллан коротко хихикнул. Я совсем забыл о нём и теперь обернулся в его сторону. Под моим взглядом улыбка сползла с его лица.
- Весело тебе, священник? - спросил я. - Не переживай, будет ещё веселее...
В моём голосе прозвучало нечто, от чего он не только отвел взгляд, но и побледнел, словно пытаясь уподобиться Фогельбрандту.
- Что ты задумал, Мордимер? - лихорадочно спросил Фёртер. - Чего ты добиваешься? Что мы будем делать?
Я рассмеялся.
- То, для чего мы созданы, Андреас. Выслушаем нашего главного свидетеля. - Я дружески обнял капеллана за плечи. - Который в горьких слезах раскроет перед нами чудовищный еретический заговор, выдаст всех своих недавних друзей, а мы начнём нанизывать человеческие жизни, словно бусины на чётки.
Фёртер смотрел на меня со смесью страха и , кажется, невольного восхищения. Наконец он взял меня под руку и отвёл в угол.
- Ты же знаешь, что это неправда, Мордимер - горячо прошептал он. - Здесь нет никакой ереси. Никакого чёрного колдовства. Только непристойный скандал и уголовные преступления.
- Уверен? - Я посмотрел ему прямо в глаза. - Готов поручиться головой? Заложить свою душу?
Он потупил взгляд.
- Нет оснований считать твои домыслы верными, - пробормотал он.
- Верные, неверные... - Я сделал вид, что раздумываю, какое слово звучит лучше. - Кто знает, что есть истинная правда. - Улыбнулся. - Для того, кто через десять лет прочтёт протоколы допросов, которые я проведу, всё будет очевидно: я был прав. И не будет иной правды, кроме той, что расскажет о жутком дьявольском заговоре.
- Я не понимаю тебя. - Он покачал головой. - В этом и прошлом году мы осудили множество людей. Допрашивали их, заставляли признаться, многих даже склонили к раскаянию. Мы сожгли их с чистой совестью, потому что они тяжко грешили против Бога, проводя демонические обряды...
- Допустим, ты прав, - перебил я. - Допустим, здесь не было почитателей Сатаны, никто не вызывал демонов и не практиковал тёмную магию. Были только убийства младенцев, изнасилования монахинь и расправы над теми, кто не хотел участвовать в разврате. Люди архиепископа замнут дело накажут лишь этого капеллана да, может, двух мёртвых монахинь. Остальные выйдут сухими из воды. Так? Я прав? Именно так всё и закончится? Разве не так всегда поступают епископы, архиепископы, кардиналы и сам Папа?
Фёртер промолчал.
- Разве преступники не решат, что им всё сойдёт с рук? - продолжил я, не дожидаясь его возражений. - Что раз им удалось согрешить против людей и избежать кары, то и против Бога они могут грешить безнаказанно?
- Мы не можем наказывать людей за то, что они, возможно, сделают в будущем, - широко раскрыл глаза мой товарищ. - Грегор был прав: ты сошёл с ума, Мордимер.
Передо мной был человек, в чьей груди уже угас жар веры. Не мне было разжигать его вновь. Если он будет покорно выполнять мои приказы - возможно, выйдет сухим из воды и с честью. Если нет - его унесут на щите.
- Советую тебе поскорее избавиться от сомнений, - сказал я резко, - ибо я буду требовать от тебя и Хофмана полной отдачи. А комиссия из Хеза, что явится через несколько недель, спросит со всех нас.
- И кто назначил тебя командиром? - в голосе Андреаса должна была звучать презрительность, но прозвучала лишь беспомощность.
- Обстоятельства. И страх кого-либо иного взвалить на себя бремя ответственности.
Его челюсть дрогнула. Но не от гнева - мне показалось, он едвасдерживает слёзы.
- Твои возражения кажутся мне, мягко говоря, странными, - ядовито прошептал я так, чтобы не слышал капеллан. - Кто знает, не придётся ли мне разобраться, почему твоё сердце так преисполнилось жалости к закоренелым грешникам и почему ты больше печёшься о преступниках, чем об их жертвах...
Он взглянул на меня, и в его глазах мелькнул страх.
- Это неправда! - горячо воскликнул он. - Ты же знаешь, что это неправда! Я верный инквизитор!
Я покачал головой.
- Слова меня не убедят. Но скоро тебя будет много возможностей доказать свою преданность делами. Ты готов к этому, Андреас? Готов ли ты честным и ревностным служением искупить память о греховных ошибках, которые ты совершил и желал совершить?
- Я знаю эти уловки не хуже тебя, - проворчал он. - Ты меня не проведёшь своими речами.
Что ж, видимо, в нём ещё осталась трезвость мысли, хотя его попытки сопротивляться были обречены, как попытки лани вырваться из лап волчьей стаи. Она может дёрнуться, лягнуть, даже задеть копытом, но ни ранить хищника, ни убежать от него ей не удастся.
- Это не уловки, Андреас, - твёрдо сказал я. - Подумай над моими словами и взвесь, какую цену ты заплатишь за сопротивление. И поверь, друг мой, если ты меня подведёшь, я не замедлю предъявить тебе счёт перед комиссией из Хеза. А уж она разберётся, кто прав, а кто нет.
Фёртер долго молчал, и я был уверен, он взвешивал все "за" и "против". Но он, как и я, понимал: к приезду комиссии я успею выстроить все дела так, как мне нужно. И тогда мои противники окажутся не только против меня, но и против ясных и чётких показаний свидетелей и обвиняемых.
Я уже выходил из здания, когда неожиданно столкнулся с Теобальдом Кранклем, секретарём убитого епископа.
- Здравствуйте, - сказал я. - Чем могу помочь? Что привело вас сюда?
- Слышал, теперь вы здесь главный... - Он смотрел на меня странным взглядом.
- Новости в этом городе, как по мне, разносятся слишком быстро, - ответил я.
- Я подслушивал под дверью, - без тени смущения пояснил он. - Вернее, не подслушивал, это слово предполагает греховное любопытство к чужим делам, которые меня не касаются. А просто слышал... Вы, господа инквизиторы, говорили довольно громко.
- Да-а-а, - я окинул тяжёлым взглядом Кранкля. - Могу я вам чем-то помочь? Если нет, прошу извинить, дел невпроворот.
- Догадываюсь, - прищурился он. - И догадываюсь, что в ближайшее время ночной мрак здесь рассеет пламя костров.
Я вздрогнул.
- Господин Кранкль, вы явно переоцениваете наше рвение жечь людей. Мы призваны разжигать пламя веры в сердцах, а если при этом иной грешник очистит душу через телесные муки, то не стоит считать это за правило. А теперь разрешите откланяться...
Я кивнул, и он пропустил меня. Мне показалось, он провожал меня взглядом, до тех пор, пока я не скрылся за дверью. Что ж, возможно, он искал Фогельбрандта, а раз его сменил ваш покорный слуга - секретарю епископа здесь больше нечего было делать.