Мне нужен был быстрых успех. Я должен был найти убийцу епископа, вырвать у него признание и торжественно объявить на весь свет, что страшный преступник наконец-то схвачен Инквизицией. По природной скромности я редко упоминаю о своем необычайно тонком обонянии, которым наделил меня Господь, но поверьте, милые мои, именно оно навело меня на след, когда я осматривал в монастыре тело сестры Матильды. На воротнике и чепце монахини были пятна - будто нападавший, держа её, плевался ей в лицо. Несмотря на смрад крови и выпотрошенных внутренностей, я явственно уловил луковый, да-да, именно луковый запах! И мои ощущения подтвердились вполне материальным доказательством: рядом с трупом я нашел луковую шелуху. Ха, вот что мне было нужно! Зацепка! Я ведь знал, кто лакомится луком, словно конь сладкими яблоками. Знал того, кто рассуждал о необходимости выпалывать сорняки, вредящие полезным растениям. Как старый епископский садовник пробрался в монастырь, обманул монахинь и зарезал молодую крепкую женщину вроде Матильды - это ещё предстояло выяснить. Но мы, инквизиторы, не раз становились свидетелями событий, необъяснимых с точки зрения простой логики или грубой материальной дедукции. Вариантов было множество. Может, садовник на самом деле искусный чернокнижник? Или в иные дни в нём просыпается демоническая сила, дарующая нечеловеческие возможности? А может, он просто хитёр, силён и решителен? (Хотя не настолько хитёр, чтобы ускользнуть от взора молодого, но проницательного инквизитора!) Впрочем, если рассуждения служителя Святого Официума противоречили законам природы или логики, чаще всего оказывалось, что эти законы просто недостаточно точны.
Но одного ареста садовника было мало. Кто такой епископский садовник, чтобы его поимка, суд и казнь произвели хоть какое-то впечатление на паству? Да, мы доказывали, что зло может скрываться под самым носом, что даже добродушные люди, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, могут быть грешниками. Но этого было слишком мало. Мне нужно было нанести приспешникам дьявола удар куда более сокрушительный. Встряхнуть осиное гнездо, а когда оно загудит от ярости, бросить его в огонь. В этом богоугодном деле мне должен был помочь капеллан Корнхахер. Я взял его с собой в монастырь, и велел также сопровождать нас Гофману и трём наёмникам. Фёртеру же приказал арестовать старого садовника, но пока не допрашивать, а держать в холодном подвале, чтобы он "созрел" перед допросом.
Я не питал иллюзий по поводу того впустят ли нас в монастырь. Напротив, я был твёрдо уверен, что никто даже разговаривать с нами не станет, не то что откроют ворота. Поэтому я приказал наёмникам захватить с собой топоры, железные ломы, кожаные ремни и пеньковые верёвки.
- С позволения сказать, господин, топорами мы ворот не проломаем, - заметил Джузеппе Франциско. - Балки толстые, да ещё и железом оббиты. Хоть целый день руби, а толку, поди, и не будет.
- А если нас ошпарят кипятком? - буркнул Куно. - Или горячей кашей? Вам когда-нибудь выливали за шиворот горячую кашу, господин, с вашего позволения?
- С позволения не случалось, да и без позволения тоже, - пошутил я, но угрюмое лицо наёмника даже не дрогнуло. Я лишь покачал головой. - Гофман - искусный охотник. - Я взглянул на своего коллегу-инквизитора. - Не так ли, Хуго? Если какая-нибудь монашенка появится на стене с ведром или котлом, ты подстрелишь её, прежде чем она кому-то навредит, верно?
Хуго мрачно кивнул, а наёмники заметно оживились, что кто-то позаботится о сохранности их шкур.
- Но вам всё равно не придётся махать топорами, - сказал я. - Потому что вы построите по моему указанию настоящую осадную машину.
Конечно, среди моих людей не было мастеров, способных соорудить нечто столь же мощное, как машины Юлия Цезаря, штурмовавшие галльские крепости. Да, признаться, мне и не нужны были сложные механизмы. Достаточно было одного простого приспособления: тарана. Конечно, огромные тараны, способные в мгновение ока снести ворота, требуют времени и усилий множества людей чтоб подтащить к воротам такую махину. Но я задумал нечто попроще, хоть и хитрее обычного бревна раскачиваемого лишь силой рук. Я приказал соорудить на обычной телеге крепкий каркас из балок и подвесить на нём тяжёлое, обтёсанное бревно, которое можно было бы раскачивать, не держа в руках.
- Сойдёт! - милостиво согласился Джузеппе Франциско, когда я объяснил подчинённым их задачу под стенами монастыря.
Всё пошло, как я и ожидал. Ворота были заперты, как и калитка в стене, а на наши крики и уговоры никто не отзывался, хотя Корнхахер из кожи вон лез, умоляя и заклиная впустить нас. В конце концов, нам не оставалось ничего, кроме как начать штурм с помощью тарана на телеге. И, как я и предполагал, не успели бы мы и "Отче наш" прочесть, как на стенах показались две монахини, обе явно что-то держащие в руках.
- Стреляй в старую, - приказал я Гофману. Мне стало жаль бледнолицую девушку с испуганными глазами, а вот взгляд сопровождавшей её старухи пылал злобой.
Гофман выпустил стрелу, и та вонзилась монахине прямо в грудь. Та даже не вскрикнула, лишь откинулась назад и рухнула со стены. Молодая же монашенка бросила ведро (мы не видели, но услышали грохот), отчаянно вскрикнула и тут же скрылась.
- Голову даю на отсечение, больше нам мешать не будут, - сказал я, затем улыбнулся Гофману. - Отлично справился, Хуго. Вижу, слухи о твоём мастерстве стрелка не преувеличены.
- Я предпочитаю стрелять в оленей, а не в людей, - ответил он, не глядя на меня.
- Дряхлая старуха. - Я махнул рукой. - И без того пожила. К тому же помни: в этом монастыре, куда ни кинь камень, в грешника попадёшь.
Он кивнул, всё ещё хмурый. Я не стал обращать внимания на его настроение и сосредоточился на наёмниках, которые лихо орудовали тараном. Ворота гудели, трещали, скрипели, щепки летели во все стороны, но держались. Наёмники покрикивали друг на друга, щедро разбавляя речь крепкими словцами.
- Разве подобает так обращаться с местом молитвы и уединения? - мрачно спросил Гофман.
- Напомни-ка, кто недавно заявил: "Монашки всегда блудили, блудят и блудить не перестанут"?
- Место свято, хоть люди и грешны, - пробурчал он после паузы.
- Вот мы и спалим только людей. - Я пожал плечами.
Гуго промолчал.
К полудню ворота заметно ослабли, а через час они наконец пали. Предвидя возможную засаду, я велел Гофману держать лук наготове, а наёмникам - разбежаться, как только створки рухнут. Эта предосторожность, возможно, спасла им жизни, ибо за воротами стояли несколько монахинь: одна с арбалетом, другая с луком, а остальные с камнями в руках. Откуда в монастыре взялись арбалет и лук понятия не имею, но, как мы успели убедиться, сестрички умели сносно обращаться с этим оружием. Впрочем, неудивительно: в монастыри попадали женщины с разным прошлым, в том числе дочери рыцарей, охотников и браконьеров, которых отцы ради забавы могли обучить военному делу.
Спрятавшийся за деревом Гофман быстро выпустил две стрелы. Первая угодила в бедро монахине с луком, вторая пробила плечо той, что держала арбалет. Увидев такую меткость и скорость, остальные даже не задумались: задрав подолы, бросились бежать к монастырю. Я рассмеялся, наёмники подхватили мой смех, а Корнхахер нехотя присоединился к нам (хотя я заметил, как он искоса смотрел на меня, проверяя реакцию). Даже Гофман криво усмехнулся, развлечённый этой женской готовностью яростно защищать монастырь.
Раненых, разумеется, бросили без помощи. Одна всё же сумела уковылять за товарками, вторая хромала, как подстреленная утка, громко вскрикивая на каждом шагу. В конце концов она рухнула в грязь и зарыдала, с ужасом глядя на нас, словно мы были не инквизиторами, а какими-то разбойниками. Хотя, учитывая тяжкие грехи монахинь, подозреваю, они бы предпочли бы разбойников нам. Ведь разбойники разве что обчистили бы монастырь да позабавились с молодыми послушницами, а у нас были планы куда серьёзнее.
- Ну вот, курочки разбежались. Придётся их собрать и загнать обратно в курятник, - потирая руки, сказал Джузеппе Франциско.
- Верно, - кивнул я. - Займитесь этим, ребята. Соберите всех монахинь и заприте в часовне. Их... - Я взглянул на Корнхахера.
- Двадцать четыре минус Матильда, минус та, что так мастерски сражена господином инквизитором (имени не припомню), минус вот эта, что тут лежит - итого, если я верно прикинул, двадцать одна, - он посмотрел на меня с таким видом, будто ждал похвалы.
- Слышали? - обратился я к наёмникам. - В часовне должна быть двадцать одна монахиня. Живые, здоровые и невредимые. - Я подошёл к Джузеппе Франциско. - Проследи за этим, Джузеппе, - добавил я строго, положив ему руку на плечо. Затем смягчил голос: - Потом сможете с ними поразвлечься. Всё-таки они обычные шлюхи, так что обращайтесь с ними, как они того заслуживают. Но потом, не сейчас. Ясно?
- Так точно, господин инквизитор! Ясно! - радостно рявкнул он.
Наёмники разбежались по монастырю, а я остался с Гофманом и капелланом.
- Ты и вправду отдашь монахинь этим головорезам? - лицо Гофмана было напряжено.
- Они мне нужны, Хуго, - ответил я. - Они мои псы, а псам иногда надо бросить кость.
- А что за кусок ты приберёг для меня?
- Тебе? - Я подошёл ближе. - Как ты можешь спрашивать такое, Хуго? - с упрёком произнёс я, глядя ему в глаза. - Ты мой товарищ. Мой союзник и соратник. Инквизитор, на которого я полагаюсь как на самого себя. Человек, к которому я могу повернуться спиной, не боясь удара в спину. Зачем ты ранишь меня такими вопросами, друг мой?
- Я не дурак, Мордимер, - проговорил он с неожиданной яростью. - Я не...
- Хочешь взять командование на себя? - перебил я. - Хочешь отдавать приказы и вести расследование? Скажи слово, и я всё передам в твои руки, а сам буду лишь помогать. Ты возьмёшь на себя ответственность за каждый наш шаг, ты отчитаешься перед комиссией из Хеза, когда та приедет в Лютхофф, ты подпишешь все документы своим именем. Ты примет на себя гнев архиепископа, а значит, вероятно, и гнев Ватикана. Ты этого хочешь, Хуго? Скажи, что хочешь...
Он стиснул зубы.
- Ты знаешь, что нет...
Я положил руки ему на плечи и приблизил лицо к его лицу так, что мы едва не коснулись носами.
- Тогда помоги мне, друг. Поверь, что я действую во имя пламенной надежды на обращение грешников, смиренной веры в необходимость наших деяний и горячей любви к Господу и Его созданиям. Поверишь ли ты мне, Хуго, если скажу, что не желаю ничего, кроме как быть полезным орудием в руках Божьих? Поверишь?
Должно быть, он услышал в моём голосе или увидел в глазах что-то, что сломило его глупое упрямство. Он кивнул - едва заметно, почти неуловимо. Но мы оба знали: в этот момент он смирился с тем, что всё пойдёт по моему пути.
Я поцеловал Гофмана в обе щеки.
- Пойдём, Хуго. Пойдём и наведём порядок в этой клоаке. Ты и я. Вместе.
Не глядя на него, я зашагал через сад к трапезной. И был уверен, что он следует за мной.