Этим утром Яну пришлось отказаться от чашки бодрящего кофе. Вместо этого он с минуту держал под языком таблетку глицина, а затем стаканом воды запил капсулу со снотворным. И отправился на работу.
Новочерёмушкинский филиал Телеком-кластера, где работал Ян, размещался в здании ещё советской постройки — правда от тех времён сохранились только несущие стены и перекрытия, а всё остальное было кардинально переделано под современные нужды.
Миновав светлый холл, Ян прошагал по широкому коридору, как вдруг увидел идущих ему навстречу сотрудников ОБХСЗ. Они вели Аллу Олеговну, бухгалтершу. Та взмолилась:
— Но я ничего предосудительного не думала! Зачем мне идти с вами?
Один из конвоиров ответил ей басовито:
— Если мадам ничего незаконного не думала, то ей не нужно бояться! Доктор её только осмотрит и сразу отпустит. Если, конечно, злых мыслей у мадам не окажется!..
И эхо в голове Яна повторило: «Кажется, кажется...»
А потом он осознал, что стоит и глядит на настенный плакат, назидательно сообщавший красными буквами: «Меньше думаешь — сделаешь больше».
— Ух, — выдохнул Ян, понимая, что принятое снотворное уже начинает действовать.
В кабинете сослуживец Кирилл шутливо встретил вопросом:
— Ты к предстоящей проверке готов?
Ян кивнул. И коллега протараторил:
— Сейчас к нам придут изучать наши мысли! Жду не дождусь!
Кирилл был весел и бодр. Он ничего не боялся. Да и с чего бы ему бояться обычной проверки? Такому юному и простодушному человеку скрывать было абсолютно нечего! А вот тридцатилетний Ян был устроен куда сложнее и куда запутаннее. И поэтому утром он принял дозу снотворного, чтобы расслабиться, успокоиться и постараться ни о чём компрометирующем не думать.
И когда пришли проверяющие, Кирилл воскликнул:
— Я первый, я первый!
— Ну иди. Даём путь молодёжи.
Затем наступил черёд Яна. Женщина лет пятидесяти подключила к его пальцам и мочкам ушей электроды-прищепки, задала несколько простейших вопросов. И сказала в конце:
— Замечательно. Вы такой спокойный и тихий, прямо душа радуется! Не то, что некоторые ваши коллеги.
— Я уже не в первый раз проверяюсь, — произнёс Ян.
— Что ж, желаю успехов в работе, — попрощалась она.
Ян вернулся в рабочую комнату и сел за монитор. Открыл файл программы, но не читал строки кода, а лишь глядел на них или даже сквозь них... Ему казалось, что сегодня он был очень близок к провалу — и всё из-за несчастной Аллы Олеговны: ибо, когда видишь, как человека уводят на доппроверку в стационар — попробуй забыть и не думать об этом! А тот, кто много думает и думает не по делу — тот консидерат. Мораль учит, что такие люди плохие, ведь они могут планировать преступления, тратить время на глупости, врать, хулиганить, ругаться матом... Поэтому важно не быть консидератом!
— Ты что, заснул что ли, брат? — прозвучал голос Кирилла над ухом.
Ян встрепенулся.
— Нет, конечно, — сказал он твёрдо.
— Или задумался? — продолжил парень.
— Нет! — проговорил Ян. — Боже упаси думать впустую! Я сочиняю оптимизацию. А ты мне мешаешь. Сам-то выполнил план?
— Упс!.. — сдулся Кирилл и быстро вернулся за свой стол.
«Молодой ещё, глупый», — подумал Ян. И тут же испугался за столь консидератскую мысль. И приказал себе строго: «Остановись! Не думай! Работай!»
Ян занимался созданием программного обеспечения для смартфонов, планшетов, экранокниг, экраногазет и прочей подобной техники — делал в основном системные вещи. Уже месяц перед ним стояла задача — оптимизировать потребление аккумуляторной электроэнергии телефонным модулем. Исследуя код, Ян заметил, что процент батарейки подсчитывался всегда меньше, чем было заряда на самом деле, и когда уровень достигал как бы нуля, телефон для пользователя выключался, но продолжал тайно функционировать: обменивался сообщениями с базовыми станциями, отправлял данные в сеть, мог слушать окружающее микрофоном, но звонки, голосовые команды и прочие взаимодействия с человеком отсутствовали. Ян обратился к начальнику:
— Может быть, здесь ошибка?
Но начальник сказал, что всё так и было задумано.
— А зачем?
— Чтобы не доводить батарею до полного истощения.
— Но тогда будет возможна критическая ситуация, когда человек не сможет, например, вызвать скорую помощь, хотя мог бы?
Ответ был такой:
— Не думай об этом. Смартфон сам вызовет скорую помощь, если нужно. И полицию, и пожарных. С чрезвычайными ситуациями в нашей стране справляются на отлично. Проблем нет.
И действительно, случись что, полицейские, медики и спасатели всегда оказывались рядом и вовремя. Система работала, можно сказать, безупречно. Везде в стране было безопасно. Ходишь по улицам, улыбаешься — и тебе улыбаются. Красота и спокойствие! Это раньше в Москве всюду стояли заборы, шлагбаумы, турникеты — а теперь, когда государство научилось выявлять у людей злые мысли и не допускать их превращения во злые дела, стало так хорошо! Если бы не одно небольшое но!..
Нет, Ян ничего не имел против профилактики преступлений и охраны порядка, но еженедельные проверки мыслей его напрягали неимоверно. Не то, чтобы он постоянно думал плохое, но что-нибудь такое гадкое да проскакивало то тут, то там, как, например, недавняя мысль о молодости и глупости сослуживца Кирилла. И ведь дело не в том, что он молод и глуп в вопросах работы — так бывает у всякого человека, вчера попрощавшегося со студенчеством, — а проблема в контексте, в направленности мысли: ум говорит правду, но говорит очень обидно, с целью унизить, уколоть, усмехнуться.
«В общем, — сказал себе Ян, — со злыми мыслями надо бороться: контролировать, пресекать, забывать. Ну или, как вариант, научиться их гарантированно скрывать». И тут вспомнилась старая шутка: некий консидерат где-то надыбал античную книжку про секрет стоического молчания и благодаря ей наловчился скрывать все свои помыслы, да так хорошо, что скрыл их и от себя самого — в результате перестал что-либо соображать и был отправлен в психушку. «Кажется, это рассказывал то ли Пётр, то ли Денис на втором или третьем курсе...» — начал вспоминать Ян. Из памяти всплыли осколки студенческих разговоров, анекдоты, лекции, схемы, формулы, лозунги... Воспоминания пробудили воображение. Оно разыгралось. И по итогу Ян всецело уверовал в существование тайной книги с методикой, позволявшей прятать мысли от всех и вся. Завладеть этой книгой было фантастически притягательно: Ян представил, как листает её бумажные страницы, как вчитывается в инструкции, как шепчет древние заклинания и как потом в его голову проникает приятная магия, способная защитить от любых посягательств на богатый, изысканный и удивительный внутренний мир, какой есть не у каждого человека.
Да, фантазия нарисовала красивые образы, но реальность выглядела куда прозаичнее: место возле окна, серый стол, монитор и бесконечные строки кода на нём. Работа при таком буйстве в голове совсем не ладилась. Но бороться с беснованием мыслей Ян не хотел, потому что это означало пресечение всякого фантазирования: захватывающего и занимательного — а силу и мощь своего воображения Ян хорошо знал. Поэтому нужно было найти способ прохождения проверок лучше и надёжнее, чем таблетка снотворного. А идея с книгой однозначно нравилась Яну. И он решил копнуть в эту сторону: вспомнить всё важное и особенное о книгах — бумажных, электронных, интерактивных.
Как всем было известно, государственная комиссия в своё время отобрала лучшие сочинения, которые теперь можно скачать из репозитория, распечатать или приобрести в уже сброшюрованном виде. Книги же вредные, бестолковые, ничему хорошему не учащие были изъяты из обращения. А ещё многие тексты подверглись сокращению и редактуре, чтобы соответствовать новым требованиям и не провоцировать у читателей никаких вредных мыслей. Так многотомное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина, главного идеолога первой попытки построить в стране справедливое общество, урезали до одного, хотя и объёмистого тома.
«А ведь есть афоризм, что рукописи не горят!..» — подумал Ян с усмешкой. И то было действительно забавно: изречение из мистического романа о чёрной магии и колдовстве до сих пор помнили, но сам роман оказался вычеркнутым, ненужным.
Запрещать и сжигать книги власти начали давно: делали это и в древнем мире, и в средневековье, и при советском социализме; но всегда находились те, кто пытался сохранить отдельные произведения. Эти люди вручную переписывали тексты и невидимо передавали другим — те незаметно читали и снова кому-то передавали. В двадцатом веке это явление получило название самиздат. Нынче самиздат запрещённой литературы считался деянием наказуемым. «И раз уж уголовный кодекс использует это слово, — подумал Ян, — то самиздат, скорее всего, существует и теперь!.. И, наверное, среди неугодной литературы, которую бесстрашные люди переписывают и прячут от посторонних глаз, есть и та самая книга — о волшебном молчании, или как там она называется!..»
Яну было понятно, что в сети он ничего не найдёт и нужно спрашивать у живых людей: у тех, кто интересуется литературой, чтением, собиранием юбилейных изданий, редких экземпляров или просто коллекционированием книжек с картинками. И тут Яну вспомнилось, что вчера он видел скромное объявление некого клуба поэзии на сайте электронной библиотеки, когда лазил туда за справочником по информатике. «Это надо проведать!» — сказал Ян и открыл на экране библиотеку — и к своей радости обнаружил то самое объявление: для всех желающих завтра устраивался вечер поэзии о природе, и нужно было выучить любое стихотворение, не более восьми строк, чтобы затем торжественно прочитать на публике.
«Я, наверное, выступать не буду, а только посмотрю, посоглядатайствую!.. — подумал Ян. «Но стихотворение всё же выучу, на всякий случай», — добавил он.
Мероприятие поэтического клуба проводилось в актовом зале дворца культуры работников Бытхим-кластера. Может быть, поэтому в фойе и на лестнице пахло ландышевыми отдушками, напоминавшими о весне, хотя на улице был разгар жаркого лета с тёплыми, душными вечерами.
Народу собралось много, но мест в зале было ещё больше — дальние кресла оказались пустыми: именно там разместился Ян. Однако он быстро понял, что слишком заметен на фоне окружающей пустоты — и пересел ближе. Стал изучать публику, но не смог выделить кого-то особенного: в зале присутствовали и молодые люди, и старики, кое-кто пришёл в пиджачном костюме, но большинство — в повседневной одежде.
После вступительного слова председателя клуба — говорил он совершенно неинтересные вещи, — на сцену стали по очереди подниматься участники и произносить свои заготовленные стихотворения: первый декламировал громко, второй — не очень, третий — с жестикуляцией, четвёртый стоял как столб — каждый выступал по-своему и тексты все были разные, но, несмотря на это, Ян откровенно скучал и не столько слушал, сколько наблюдал — и вскоре заметил, что в первом ряду сидел парень в чёрном костюме, который скучал точно так же: лицо у него было кислое, аплодировал он вяло, и только когда сам выступал на сцене, прочитал свой стих с таким надрывом, как никто до него — Ян даже поаплодировал чуть активнее, чем обычно.
Через час, когда желающие идти на сцену закончились, председатель стал вызывать принудительно. Яну тоже пришлось подняться, встать перед всеми и произнести восемь строк своего стихотворения, которое он взял из доставшегося в наследство от дедушки бумажного сборника «Поэзия серебряного века». Само стихотворение понравилось Яну тем, что звучало необычайно плавно благодаря обилию певучих гласных.
Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы.
Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюблённый,
И внемлет ветру Лазурь немая, —
Я вею, млею, воздушный, сонный.
Удивительно, но тот скучающий парень в первом ряду вдруг перестал скучать и слушал про вольный ветер очень внимательно, а потом восхищённо зааплодировал — по крайней мере, так показалось Яну.
Когда же Ян вернулся на своё место, сидевшая рядом девушка спросила негромко:
— Откуда вы взяли это стихотворение?
Ян ответил, что из одной старой книжки. И девушка посоветовала оттуда больше ничего не брать, а обращаться к сетевым хранилищам или покупать современные издания. Ян от этих слов насторожился. Но ещё больше он заволновался, когда по окончании мероприятия к нему подошёл тот парень с первого ряда, представился Александром Смуровым и тоже посоветовал из старых, дореформенных книг стихотворения для публичных чтений не выбирать.
— Но почему? — спросил Ян.
— На публике нужно читать что-то более простое и понятное для обывателя.
— Но позволь, брат, я выбирал не для кого-то, а выучил то, что понравилось мне!..
— Тс! — прошипел Смуров и увёл Яна к пожарному выходу на служебную лестницу — и оттуда через стеклянную дверь пригласил спуститься на боковую крышу.
— Иди и не бойся! — сказал он замешкавшемуся Яну. — Тут охранников нет!
Ян с опаской преодолел проём и аккуратными шажками прошёлся по крыше. Солнце клонилось к закату и раскрасило добрую половину неба багряной краской. Стены высотных домов тоже немного краснели. А в ушах слышался громкий гул, потому что внизу пролегал проспект, по которому ехали шуршащие шинами электромобили.
— Здесь шумно, — сказал Александр, — но зато нас никто не послушает.
— Да, всё так, — согласился Ян. — А ещё над нами нет лампочек.
— Лампочки? Брат, ты о чём?
И Ян объяснил: когда он работал над программой для умного дома, то заметил, что в осветительные приборы загружались файлы слишком большие для их примитивного функционала; так как исходников у него не было — лишь загрузочные машинные коды, — то оставалось только гадать, чем помимо регулировки своего свечения могли заниматься эти лампочки.
— Про лампочки я не знал, — произнёс Александр. — Теперь буду иметь в виду. Спасибо, что предупредил!
Ян покраснел:
— Но это только моё личное предположение. Скорее всего, я сильно преувеличиваю.
Александр с улыбкой сказал:
— Однако стихотворение ты выбрал мощное, яркое. Так что, не преуменьшай себя!
— Мне просто понравилось его звучание, — произнёс Ян.
— А содержание? Смысл?
И Ян замялся:
— Ну, оно такое...
— Консидератское? — подсказал Александр.
— Я бы не акцентировал на этом, — аккуратно проговорил Ян. — Важно другое. И — да! Теперь мне понятно, почему там при всех не стоило читать о вольном, игривом ветре.
— Хорошо, что ты понял, — сказал Александр. — А вот я тоже кое-что понял: что поэзия тебя, брат, не очень-то интересует. Стихи — не твоя стихия! Увы!
— В общем, да, — произнёс Ян стыдливо. — Угадано верно.
— И коль не стихи, то что тебе нужно? — спросил собеседник.
Ян ответил:
— Я ищу одну запретную книгу. По магии.
Александр посмотрел удивлённо:
— И зачем тебе магия?
Истинную причину Ян побоялся назвать и сказал несколько завуалированно:
— Хочу привести свои мысли в порядок. Кажется, существуют специальные заклинания и методики, чтобы это сделать. И содержатся они в книге, которую я ищу.
— А чего не так у тебя с мыслями? На консидерата ты не похож, — продолжал расспрашивать Александр.
Ян отвечать не хотел, но всё же ответил:
— Иногда начинаю думать о разных глупостях. А это нехорошо. Это напрягает. Приходится принимать снотворное, чтобы успокоиться. Но ходить за лекарством в аптеку уже надоело. И вдруг спросят, чего это я, такой молодой и здоровый, в аптеку захаживаю?..
Александр задумчиво проговорил:
— Был у меня друг. Он тоже немного страдал от избытка мыслей, пока не осознал главного... Да уж! В аптеку. И повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь...
— И к чему эта бессмыслица? — не понял Ян.
Александр широко улыбнулся и готов был рассмеяться.
— Что?! — с негодованием произнёс Ян.
— А то, — ответил Смуров, — это вовсе не бессмыслица, а поэзия. И притом высококлассная!
— Да ладно! Что, я не знаю?! Улица, фонарь, аптека, аптека, улица, фонарь — это известное выражение бессмыслицы. Дурацкий повтор слов. Кто-то там когда-то придумал по случаю чего-то.
— Не кто-то там, а Александр Блок, — заявил Смуров. — И не бессмыслица это, а стихотворение о безысходности. О том, что всё повторяется по кругу — и потому исхода нет. Но безысходность нынче не в фаворе, как и вообще пессимизм, — и оттого в белом списке литературы теперь отсутствует прекрасное стихотворение.
Ян насупился и молчал. Тогда Александр прочёл произведение своего тёзки полностью и спросил:
— Ну, что скажешь, брат?
— Я не знал, что оно такое, — ответил Ян.
— Угу, — кивнул Александр. — Комитет по литературе и кинематографии — то ещё учреждение! Те ещё любители ножниц, канцелярского клея и мягких ластиков! Ну ты понимаешь!..
Ян склонил голову и спросил:
— А знаменитая фраза, что рукописи не горят — тоже является переделкой?
— Нет, — сказал Александр, — она настоящая. Даже больше: она, как божественное заклинание, может воздействовать на умы, и поэтому её без надобности лучше не произносить.
— Ну да, — отреагировал Ян, — раз взято из фэнтезийного романа про магию, то обязательно заклинание...
— Не шути! — воскликнул Смуров с негодованием. — Ты не читал первоисточник, а там сама по себе книга волшебная. Необычайная. Электризующая. Ну... пока сам не прочтёшь — не поймёшь!
— А как прочитать? — спросил Ян.
— Ох, это сложный вопрос, — со вздохом сказал Александр.
И Ян догадливо проговорил:
— Секреты хранятся в секрете. Значит, мне нужно сперва научиться скрывать свои мысли — ведь так?
Александр кивнул.
— Но как научиться такому?
— Через оккультизм, — сказал парень. — Можно изучить методику товарища Кастанеды. Но его труд — это тоже запретная, тайная книга...
— Получается замкнутый круг!
— Угу. Увы. Улица, фонарь, аптека.
— И как же быть?
— Брат! Путь известен, но он трудный! — вдруг стал с воодушевлением говорить Александр и дал такую инструкцию: прийти вечером в сквер Маяковского к фонтану желаний и пристально, неотрывно смотреть на воду, на брызги, на волны, но только не на людей, животных, роботов — игнорировать всё, кроме воды.
— Есть хорошее стихотворение Владимира Бенедиктова «Хрустальные реки текут», — сказал Смуров, — можешь его повторять. Думаю, что оно поможет тебе видеть воду. И не отчаивайся! Жди!
— Ждать чего? — спросил заинтригованный Ян.
— Увидишь!
В восемь часов вечера в сквере Маяковского было спокойно и немноголюдно. Народ в основном сидел на лавочках и отдыхал. И только маленькая девочка в синем платьице резвилась у фонтана. «Это плохо, — подумал Ян, — она будет меня отвлекать. Но ничего не поделаешь».
Струя воды в фонтане била не очень сильно, зато урчала довольно громко, заглушая как звуки города, так и разговоры тех, кто проходил мимо по дорожке.
Сначала Ян просто смотрел на воду, следя за брызгами и волнением. Но как только он собрался шептать себе под нос стихотворение Бенедиктова, девочка с любопытством спросила:
— Дяденька, а вы будете кидать монетки?
— Что, что? — пробормотал Ян, повернув голову.
— Монетки в фонтан, — произнесла девочка. — И загадать желание. Тогда оно сбудется.
— Точно, это же фонтан желаний! — радостно воскликнул Ян.
— Так будете? — повторно спросила девочка.
— Видишь ли, монет нынче ни у кого нет, потому что все деньги электронные.
— А у дяденьки, который пред вами тут стоял, были! И он бросил! А я желание загадала! Какая я молодец! Да? И... Ой, мама зовёт!
И девочка убежала. Ян наблюдал, как её взяла за руку мать и стала уводить по дорожке.
«Ну и отлично!» — подумал он, повернулся к фонтану, но смотрел не на журчащую воду, а изучал серое дно в попытке найти хоть одну металлическую монету. А в голове крутилось мутное, тёмное и бесформенное воспоминание о том, что в чулане среди ненужных дедушкиных вещей стояла коробка, в которой обязательно должны были сыскаться какие-нибудь монеты: вот возьмёшь, бросишь и загадаешь...
«Тьфу! Какие глупые мысли одолевают меня!» — сказал себе Ян и тут же выкинул из головы коробку с монетами, стал пристально изучать воду да нашёптывать тот рекомендованный стих.
И вот началось.
Сперва всё было очень непривычно и суетно. Мысль вместе со взглядом скакала с падающей струи на взволнованную поверхность и обратно, иногда достигала кромки серого парапета, фокусировалась на каком-нибудь пузыре, а рифмы хрустального стихотворения при этом звучали невнятно, далёко, словно их произносил кто-то другой. Но потом мысли, взгляд и шептание синхронизировались между собой — и замученное стихотворение, наконец, полилось: заиграла его мелодия.
Ян повторял снова и снова музыкальные строчки. Звенела вода, и звенели слова.
Игриво поверхность земли рассекая,
Волнуясь и пенясь, кипя и сверкая,
Хрустальные реки текут в океан,
Бегут, ниспадают по склону земному
В бездонную пасть к великану седому...
И серый фонтан, словно тот великан, пил воду и вновь её вверх извергал. Уж не было сквера, исчезла Москва, по кругу ходила одна лишь вода. Шумела, шуршала, шипела, шептала. И так хорошо от всего избавляла. И вдруг — тишина. Не звучит ничего. Ян понял, что мысль остановилась его.
Но мгновенье прошло — и всё задвигалось вновь, послышались звуки и вернулся Ян. А так же вернулись Москва, сквер фонтан.
«И что это было?» — спросил себя Ян. Но испугался ответа и вздрогнул.
Никогда раньше он ничего подобного не ощущал. Что-то зловещее и пугающее виделось во всём этом. Но тот момент тишины был прекрасен! Никаких мыслей, забот, желаний. Хотелось его повторить. И Ян продолжал смотреть на падающую и звенящую воду, нашёптывая чудотворные строки.
И вдруг услышал за спиной голос:
— Что, брат, водичкой интересуешься?
Ян попытался повернуться в ту сторону, но кто-то резко схватил за плечи и остановил движение.
— Стоп! — приказал голос. — Не шевелись! Ты не должен сейчас меня видеть. Ты ещё не готов. Понятно тебе?
— Да, — выпалил Ян.
— Тогда расслабься!
И Ян расслабился.
— Отлично. Теперь иди к лавочке у большого дерева. И не оборачивайся! Будь спокоен!
— Окей, — сказал Ян и медленно зашагал в указанном направлении.
Там прозвучала следующая команда:
— Садись и смотри на памятник. Головой не верти. Я буду стоять сзади и говорить. Доверяй мне. Иначе никаких секретов никогда не узнаешь.
— Хорошо, — сказал Ян и сел.
— Значит, так, — громыхнул голос над правым ухом. — Ты очутился здесь, потому что хочешь вступить в наше подполье?
— Нет. Вовсе нет, — быстро ответил Ян, — я лишь хочу научиться скрывать свои мысли.
— А зачем тебе их скрывать? — спросил голос. — Они у тебя злые?
— Нет. Не совсем. Но я очень боюсь проверок.
— Однако ты их успешно проходишь, не так ли?
— Я пью успокоительные таблетки специально.
— Понятно. Химичишь. Но таблетками лучше не увлекаться! — посоветовал голос.
Незримый собеседник говорил очень приятным тембром, но его короткие фразы как будто бы барабанили и не давали довериться, поэтому Ян всё время нервничал.
— Ты спишь по ночам хорошо? — спросил голос.
— Не жалуюсь.
— А храпишь?
— Нет, наверное... А зачем вам знать, как я сплю? К чему это? — воскликнул Ян, начиная подозревать неладное.
— Брат, расслабься! Ты очень нервничаешь сейчас, — заявил голос. — И не думай обо мне плохо. Я не такой. Я другой.
— Но как вы узнали? — удивился Ян. — Вы можете читать мысли без электронного считывателя?
— Нет. Я не волшебник и не читаю мысли. Но я вижу.
— Видите что?
— Вижу то, чего не видят другие. Но в трёх словах этого не объяснить. А времени у нас мало. Давай условимся: ты завтра в девятнадцать часов сможешь быть на Университетской?
— Да, смогу.
— Тогда поднимайся на тридцать первый этаж МГУ. Вахтёру на проходной скажешь, что идёшь в музей землеведения на встречу с профессором Гельфрейхом. Запомни: Гельфрейх! Не перепутай. А то не пустят.
— И что там будет? — спросил Ян.
Голос скупо перечислил:
— Музей, смотровая площадка и вид на город.
— То есть, вы мне не скажете ничего по существу, да?
— Всё, что нужно, тебе уже сказано. Осталось последнее: встань и иди по дорожке к памятнику. Не спеши, не верти головой, не пытайся увидеть меня. Потом я скажу, что делать дальше. Между прочим, дальше будет кое-что очень интересное.
Ян встал и зашагал к высокому Маяковскому. Поэт стоял на постаменте из глыбы гранита, на которой были высечены слова:
«И я
за мечту человечества,
за победы в труде и в бою,
за славу моего Отечества,
за Родину мою!»
И, почти упёршись в этот гранит, Ян спросил:
— Куда дальше-то? Тут стена!
Но, не получив ответа, развернулся и понял, что его, так сказать, «обманули».
«Ах ты, хитрый, коварный лис!» — подумал Ян и рассмеялся.
Общение с этим лисом оставило двоякое ощущение: непомерное желание пойти дальше по всем этапам конспиративного квеста, с одной стороны, и тревогу, боязнь, предчувствие беды — с другой. Да и место встречи на башне МГУ вызывало беспокойство: оттуда будет сложно, если вообще возможно, сбежать. И Ян решил подстраховаться и взял с собой старый дедушкин парашют — дед занимался авиацией и после смерти оставил Яну множество любопытных вещиц из мира воздухоплавания, в том числе и парашют. Выглядел он как старомодный рюкзак с толстыми лямками — едва ли это привлечёт чьё-то внимание, — а вот раскроется ли — было большим вопросом, но Ян надеялся, что прыгать с высотного здания ему не понадобится.
В университет на Воробьёвых горах Ян приехал заранее, успешно миновал пост охраны и сел в правильный лифт — не все из них поднимали до последнего этажа, где был круглый зал, называемый ротондой, а снаружи размещалась смотровая площадка над более крупной нижней частью здания. Ян вышел на воздух. Отсюда открывался потрясающий вид на Москву: севернее синела излучина реки с характерной кляксой Лужнецкого спорткомплекса, а на юге громоздились песочно-жёлтые корпуса научного репозитория.
А ещё здесь было довольно ветрено. И сразу вспомнились строки из стихотворения, которое Ян читал на поэтическом вечере. «Я вольный ветер, я вечно вею...» — зашептали губы. Глаза же глядели на голубизну неба, на нежные облака, на их сложные очертания, напоминавшие животных из героического прошлого, привычного настоящего и фантастического будущего. Этот летающий зоопарк постепенно стал оживать: воздушные звери зашевелили лапами, хоботами и хвостами. А вольный ветер их гнал, вздыхая, дул, выл и лаял, смеялся даже, спускался ниже, к домам и башням, за шпиль хватался, согнуть пытаясь, смотрел в окошки и, удаляясь, задел за воздух и что-то сдвинул — вот это сила, вот это сила! — над горизонтом отверзлась штора, и Ян увидел, что там — просторы: за неба сводом есть мир свободный, мир лучезарный, как Солнце наше, где всё прекрасно и нет печали — есть только счастье. Туда попасть бы!..
— Вот, где ты, брат мой! — пробарабанил знакомый голос.
Ян развернулся. В дверях ротонды стоял худощавый человек в сером плаще.
— Здравствуй, герой, — сказал он.
— Теперь решили не прятаться? — произнёс Ян лениво.
— Нет надобности. Обстоятельства изменились. А что это у тебя на спине? Рюкзачок? Пришёл, как говорится, с вещами?
— С вещами, — вздохнув, прошелестел Ян.
— Какой-то ты совсем невесёлый.
— Ну уж какой есть. А вы, значит, из этих — из проверяющих?
— Нет, не проверяющий, — сказал человек в сером. — Но я работаю в известном отделе по борьбе с хитроумием, скверномыслием и злонамеренностью. Полковник Деревянин я.
— Обэхээсзэшник, значит, — разочарованно произнёс Ян и мысленно спросил у себя: «Хитрые, скверные, злые ли мысли в моей голове?..» Вопрос звучал поэтически.
— А ты ожидал увидеть кого-то другого? — сказал полковник.
— Вообще-то, надеялся, — проговорил Ян. — А почему вы меня не схватили вчера у фонтана?
— Всему своё время. Торопиться некуда.
— И почему, — продолжил расспрашивать Ян, — для новой встречи со мной вы выбрали именно МГУ?
— Да так, — усмехнулся полковник, — люблю красивые места под светлым небом: в них вольный ветер вечно веет... И нету лампочек вверху!..
— Так вы и это знаете?! — удивился Ян.
— Мы знаем всё, — сказал полковник. — Профессия такая: знать о людях даже то, чего они сами о себе не знают.
— И чего такого я о себе не знаю? — спросил со смешком Ян.
— Например, то, что будет дальше, через десять, пятнадцать, двадцать минут, — сказал полковник и улыбнулся ехидно. А Ян, наоборот, стушевался.
— Опять ты хмуришься, брат.
— Да ну вас! — обиделся Ян. — Я так полагаю, что Александра Смурова вы тоже уже?..
— Нет, — ответил полковник, — этот парень работает на нас. И уже давно.
— Но он же консидерат! Самый что ни на есть!
— А у нас все такие. Все — думающие.
— Но я что-то не понимаю!.. — замялся Ян.
И полковник объяснил, что много думать — не всегда плохо. А также поведал о том, что электроника, даже самая передовая, не способна извлекать мысли из мозга: в проверках используются обычные полиграфы, которые реагируют лишь на физическую реакцию человека, выявляя тех, кто сильно нервничает.
— Люди должны верить, что их скверные мысли могут быть выявлены — на этой вере и зиждется весь современный миропорядок. Не будет веры — не будет порядка, — подытожил полковник.
— То есть, все люди думают чёрт-те о чём?
— Не совсем так, — ответил полковник. — Обычный человек думает о простых вещах: о еде, о работе, о развлечениях. А тот, кого можно условно назвать консидератом, задаётся вопросами сложными: почему, например, Вселенная такая большая, или на каких принципах функционируют те или иные девайсы. И вообще, немногие люди способны простоять полчаса у фонтана и смотреть исключительно на воду.
— То есть, быть консидератом — очень хорошо?
— Нет, эта формула применима не ко всем. Есть люди, которые просто не могут не думать о том, чтобы сделать какую-нибудь гадость. Вот их ОБХСЗ выявляет и отправляет...
Полковник не стал договаривать. И Ян спросил твёрдо:
— Куда отправляет?
— А не важно. Тебе это не грозит. Ты попадаешь в другую группу людей. Которые мыслят богато. Могу тебя даже поздравить! И предложить работу. Хорошую: будешь трудиться на благо родины.
— Ага! Ловить думающих, как это делает Смуров?
— Нет. Смуров — поэт, а ты — разработчик. Тебе нужно другое, — сказал полковник. — Я посмотрел отчёт о твоей работе в кластере программирования: ты смог улучшить драйвер модуля связи. Похвально.
— Но там же мелочь! — произнёс Ян. — Малюсенькая доработка.
— Называй это малюсенькой мелочью, если хочешь. Но с этой темой до тебя возились десятки других программистов, и мало кто из них что-либо улучшил в коде. Маленькая победа — это тоже победа. Иногда она может быть даже решающей. Преуменьшать свои заслуги не надо.
— Мне такое уже говорил Смуров, — прошептал Ян.
— Вот видишь! — улыбнулся полковник.
«Видишь, видишь, ишь!» — повторило эхо в голове Яна. И он, вспомнив загадку вчерашнего разговора, спросил:
— Там, в сквере, вы говорили, что не читаете мои мысли, а видите — что вы имели в виду? Это связано как-то с разглядыванием воды или облаков?.. Есть что-то ещё: наш мир не единственный?..
— Интересно поставлен вопрос! Но тебе, брат, пока рано лезть в эти дебри. Уж поверь!
— Несправедливо! — воскликнул Ян. — Вы опять отказываетесь говорить главное!
— Всему своё время, брат.
Ян обиделся и отвернулся. Теперь перед его взором до горизонта простиралась обитель вольного ветра. И было уже не важно, перелезет ли Ян через ограду и прыгнет, надеясь, что дедушкин парашют успешно раскроется, или останется, где стоял; согласится ли работать в секретном кластере на благо отчизны или не захочет такой привилегии; выскажет ли полковнику несколько нелицеприятных слов или крепко пожмёт служивому руку — всё это было уже не важно. Все пути вели, в общем-то, в одну сторону и отличались лишь конкретными поворотами, развилками, знаками и попутчиками. По-своему интересно было на любой из этих дорог.