Пролог: Фрагменты из безымянного фолианта

Найдены в архивах Сореллгардской Коллегии. Почерк неровный, чернила выцвели. Подлинность не установлена.

Фрагмент I: О тишине

Все сказки о нём начинаются с тишины. Не с мёртвого безмолвия, но с тишины живой, гнетущей, что окутывает лес, как саван. Говорят, даже самые мелкие твари замирают в своих норах, а древние деревья раскидывают ветви, будто пытаясь удержать нечто незримое. Сам воздух, как пишут, становится тяжёлым, и пропадает всякий звук ни шелеста листвы, ни крика ночной птицы. Лишь звенящая пустота, которую изредка нарушает треск сучьев, словно под чьей-то невидимой тяжестью.

Фрагмент II: О явлении

И тогда, гласят легенды, появляется он. Описывают его как тень, перед которой отступает сама тьма. Лунный свет, пробиваясь сквозь листву, обрисовывает призрачный, нечеловеческий силуэт. Но все сказания сходятся в одном: его глаза два зелёных огня, что, казалось, прожигали лес насквозь. Под его ногами, как шепчут, листья обращаются в пепел, и каждый шаг несёт дыхание смерти.

Фрагмент III: О происхождении (противоречия)

Кто он? Откуда пришёл? Здесь предания расходятся. Одни барды поют о величайшем эльфийском воине, сражавшемся за свободу лесов. Другие же шепчут о чудовище, беспристрастном орудии разрушения, в чьём взгляде нет ни капли жалости. Эльфы, как говорят, звали его Дланью Леса, веря, что его создала сама природа для своей защиты. Люди же прозвали его Проклятием Леса и видели в нём лишь слепую ярость. Герой или монстр? Правда, как это часто бывает, затерялась где-то между враждующими народами.

Фрагмент IV: О молоте и проклятии

Летописи утверждают, что явился он в эпоху Великой войны, восемь веков назад, когда люди Сореллгарда двинулись на земли эльфов. Его походы против людей описываются как молниеносные и сокрушительные. Говорят, он владел молотом, сияющим зелёным светом артефактом, что был одновременно и благословением, и проклятием. Была ли сила в самом Звере, или же в его оружии? Старейшины эльфов, по слухам, верили, что молот заключал в себе саму ярость природы и навеки лишал своего владельца свободы.

Фрагмент V: Об исчезновении

Самая большая загадка его уход. Хроники здесь обрывочны. В них говорится, что Зверь стал появляться всё реже, что в его глазах, прежде горевших яростью, будто угас свет. А однажды он просто не пришёл на зов эльфийских войск. Куда он пропал? Одни верят, что он ушёл в самую глубь леса, обретя вечный покой. Другие что пал жертвой собственного проклятого молота, и дух его развеялся по ветру. А в человеческих королевствах шептались, будто он просто предал эльфов, гонимый собственными демонами.

Так кем же он был на самом деле? Защитником, чудовищем или просто сломленным героем, чья история превратилась в сказку, которой пугают детей? И главный вопрос, который до сих пор задают мудрецы: что, если однажды древний гнев снова воззовёт к нему? И что, если он вернётся?

Глава 1 Совет Великих Семей

Август Валентор чувствовал, как влажность проникает сквозь камни зала Старого Совета, заставляя его суставы ныть привычной болью. Сорок девять лет не так много для представителя Великой Семьи, но каждый год службы короне оставлял свой след. Он поправил манжеты своего тёмно-синего камзола с серебряной вышивкой цвета Валенторов, цвета закона и порядка и оглядел зал. Высокие готические окна пропускали тусклый свет осеннего дня, окрашивая каменные стены в серые тона. За массивным дубовым столом, отполированным временем и бесчисленными совещаниями, уже собирались представители остальных семей. Август знал каждого из них достаточно хорошо, чтобы предугадать, что они скажут, и достаточно плохо, чтобы не доверять ни одному.

Люциан Кардон сидел прямо, словно на параде, его широкие плечи натягивали красную ткань мундира. Даже здесь, в совете, он выглядел как воин, готовый к бою. Его карие глаза скользили по лицам собравшихся с тем же вниманием, с каким полководец изучает поле боя. Годы командования армией Сорелла выработали у него привычку видеть во всём стратегию и тактику.

Слухи множатся быстрее, чем грибы после дождя, произнёс Люциан, не дожидаясь формального начала совета. Мои люди докладывают о панике среди торговцев. Ещё один караван не вернулся с северных путей.

Каидран Абрехнт элегантно отложил перо, которым что-то записывал в своём кожаном дневнике. Представитель речных торговцев всегда выглядел безукоризненно его зелёный бархатный дублет был подогнан по фигуре с с точностью ювелира, а тонкие пальцы украшали кольца с речными жемчужинами.

Третий за месяц, добавил он мягким голосом, в котором слышались нотки беспокойства. Торговая гильдия настаивает на усилении охраны. Купцы отказываются отправлять товары без дополнительных гарантий безопасности.

Август сцепил пальцы на столе. Законы торговли были ясны королевство обязано обеспечивать безопасность торговых путей. Но что можно сделать против призраков и слухов?

И что, по мнению ваших купцов, случилось с караванами? спросил он, вкладывая в голос ровную официальность.

Каидран пожал плечами, но Август заметил, как дрогнули его веки.

Разбойники, дикие звери, эльфийские патрули... он помолчал. Некоторые говорят о чём-то ещё.

О чём именно? это был голос Вивьен Лаурент. Она сидела в самом конце стола, её тёмные волосы были собраны в сложную причёску, а зелёные глаза изучали каждого с холодной внимательностью. В тридцать семь лет она всё ещё была красива той изощрённой красотой, которая когда-то покорила короля Бертрама. Август помнил те времена и помнил, как она использовала королевскую милость для укрепления позиций своего рода.

Эльфы распространяют старые сказки, ответил Каидран, явно не желая углубляться в детали. Пугают простолюдинов историями о древних защитниках леса.

Люциан фыркнул.

Лесной зверь? в его голосе звучало плохо скрываемое презрение. Серьёзно? Мы собрались здесь обсуждать детские страшилки?

Август почувствовал знакомое раздражение. Люциан был хорошим военным, но его прямолинейность иногда граничила с глупостью. Нельзя просто отмахиваться от того, что влияет на настроения народа, даже если это детские страшилки.

Страшилки имеют свойство становиться реальностью, если в них начинает верить достаточно людей, заметил он. Особенно когда эти люди перестают доверять способности короны защитить их.

Люциан повернулся к нему, и в его взгляде мелькнуло что-то острое.

Способность короны? он понизил голос, но каждое слово звучало отчётливо. А где сейчас корона, Август? Где наш король, пока его подданные исчезают на дорогах?

Август почувствовал, как напряжение в зале возросло. Все знали, что Бертрам практически не покидает замок с тех пор, как пропал принц Арарис. Все знали, но мало кто осмеливался говорить об этом открыто.

Король скорбит, ответил Август, каждое слово взвешивая. Потеря наследника

При этих словах у Августа на мгновение сжалось сердце. Он видел в Арарисе не просто будущего короля, а живого, пытливого юношу, которого знал с пеленок. Помнил, как тот спорил с ним о законах, с юношеским пылом обещая стать самым справедлимым правителем в истории. Теперь эти воспоминания лишь отдавались тупой болью.

Потеря наследника не освобождает монарха от обязанностей перед подданными, перебил его Люциан. Армия готова действовать. Армия может обеспечить порядок. Но нам нужны чёткие приказы, а не...

А не что? голос Рафаэля Марселиса прозвучал тихо, но все обернулись к нему. Самый молодой из присутствующих, он сидел откинувшись в кресле, его пальцы медленно постукивали по столу. На вид ему было не больше тридцати, но Август знал, что за этим молодым лицом и вежливой улыбкой скрывается один из самых опасных людей в королевстве.

А не королевский указ о чрезвычайном положении? продолжил Рафаэль, его серые глаза изучали лицо Люциана. Не военное управление городом? Интересная идея, Люциан. Очень... прямолинейная.

Люциан побагровел, но прежде чем он успел ответить, в разговор вмешался Геральд Ревард.

Довольно, его голос прозвучала усталость. В пятьдесят три года торговый магнат выглядел старше своих лет, словно груз ответственности за караванные пути преждевременно состарил его. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать государственный переворот.

А для чего? спросила Вивьен, её голос звучал обманчиво мягко. Чтобы в очередной раз сетовать на то, что торговля страдает, а мы ничего не можем с этим поделать?

Август видел, как она смотрит на каждого из них, словно оценивая. Вивьен всегда играла в долгую игру, и он подозревал, что нынешний кризис она рассматривает как возможность, а не как проблему.

Мы можем многое, возразил Геральд. Например, увеличить количество стражников на торговых путях. Мой род готов нести дополнительные расходы, если остальные...

Ваш род? перебил его Люциан. Геральд, с каких пор караванщики решают вопросы безопасности королевства?

С тех пор, как королевство перестало их решать, ответил Геральд, и в его голосе прозвучала сталь.

Август потёр виски. Встреча разворачивалась именно так, как он опасался. Каждый тянул одеяло на себя, каждый видел в кризисе возможность укрепить положение своего рода. А между тем где-то в лесах происходило что-то, что пугало даже эльфов.

Возможно, стоит послушать, что говорят сами эльфы? предложил он.

Люциан громко рассмеялся.

Эльфы! Август, ты же не собираешься всерьёз полагаться на слова этих... существ? Они веками враждовали с нами, и теперь, когда у них появилась возможность запугать наших торговцев сказками о мёртвых героях, ты хочешь им верить?

Я хочу понять, что происходит, твёрдо ответил Август. А для этого нужно выслушать все стороны.

Эльфы лгут, заявил Люциан. Они всегда лгали. Лесной зверь это миф, созданный для того, чтобы держать людей подальше от лесов. Удобная сказка для тех, кто не хочет, чтобы мы расширяли границы королевства.

Каидран откашлялся.

Мои контакты среди пограничных торговцев сообщают... странные вещи, сказал он осторожно. Они говорят о следах в лесу. Следах, которые не принадлежат ни человеку, ни зверю.

Каких следах? Рафаэль наклонился вперёд, и Август заметил, как блеснули его глаза.

Обгоревшая земля. Деревья, словно обожжённые изнутри, но не огнём. И... Каидран помедлил. Говорят, что в воздухе остаётся запах старой магии. Магии, которая не используется уже много веков.

Наступила тишина. Август чувствовал, как сердце учащённо бьётся в груди. Старая магия... Он читал хроники, изучал древние документы. Знал, что эльфийская магия восьми веков назад была совершенно иной, более первобытной и разрушительной.

Интересно, протянул Рафаэль. Очень интересно.

Вивьен посмотрела на него с любопытством.

Ты что-то знаешь об этом, Рафаэль?

Молодой маг улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

Я знаю многое о старой магии. Это была область моих изысканий до... событий девятилетней давности. Он помолчал. Скажем так, если в лесах действительно пробудилась сила времён Первой войны, то нам всем стоит быть очень осторожными.

Ты веришь в эти сказки? с удивлением спросил Люциан.

Я верю в магию, спокойно ответил Рафаэль. И я знаю, что самые опасные сказки те, в которых есть зерно истины.

Август изучал лицо молодого мага. Для многих в зале Рафаэль Марселис оставался загадкой. Для Августа же он был свершившимся фактом жестоким и необратимым, как удар молнии. Девять лет назад, когда законные власти были парализованы бунтом, этот тогда еще безродный студент явил свою силу. Он не раскрывал заговор он выжег его, сметая в своем пламени и заговорщиков, и их кровных родных, виновных лишь по рождению. И король, благодарный за спасенную корону, совершил то, что Август до сих пор считал главной ошибкой своего правления: он узаконил эту стихийную силу. Он создал род Марселисов и этим решением навсегда нарушив вековой баланс.

Допустим, медленно проговорил Август. Допустим, что в лесах действительно происходит что-то необычное. Что ты предлагаешь делать?

Рафаэль откинулся в кресле.

Изучить. Понять. Подготовиться. Он посмотрел на каждого из собравшихся. История имеет свойство повторяться, особенно если мы не учимся на ошибках предков.

Какие ещё ошибки? Геральд выглядел раздражённым. Мы говорим о пропавших караванах, а не о древних войнах.

А что, если это одно и то же? тихо спросил Рафаэль.

Вивьен наклонилась вперёд.

Объясни.

Восемь веков назад конфликт между людьми и эльфами начался именно из-за торговых путей, сказал Рафаэль. Люди хотели расширяться, эльфы защищали свои земли. А когда напряжение достигло критической точки...

Появился Лесной зверь, закончил за него Август, и почувствовал, как холод пробежал по спине.

Именно. Защитник, который стал проклятием для всех. Рафаэль улыбнулся. Интересная параллель, не находите?

Люциан ударил кулаком по столу.

Хватит этих игр! взорвался он. Мы тратим время на обсуждение мифов, а тем временем королевство разваливается! Король прячется в замке, наследника нет, торговля останавливается, а мы сидим и рассказываем друг другу сказки!

Он встал, его массивная фигура возвышалась над столом.

Армия может решить эти проблемы. Армия может обеспечить порядок. Но для этого армии нужна власть. Настоящая власть, а не жалкие полномочия, которые даёт нам наш... отсутствующий король.

Ты предлагаешь переворот? спросил Август, стараясь сохранить в голосе спокойствие.

Я предлагаю порядок, ответил Люциан. Я предлагаю править теми, кто способен защитить королевство, а не прятаться от собственных обязанностей.

Тишина затянулась. Август чувствовал, что они подошли к черте, за которой начнётся нечто, чего нельзя будет остановить. Слова произнесены, позиции заявлены.

Интересное предложение, наконец произнесла Вивьен. Но у меня есть вопрос, Люциан. А что будет с теми из нас, кто не согласен с твоим... видением порядка?

Люциан посмотрел на неё долгим взглядом.

Это зависит от того, насколько разумными окажутся мои коллеги, ответил он.

Каидран нервно прочистил горло.

Возможно, не стоит принимать поспешных решений, сказал он. Ситуация сложная, но...

Но что? перебила его Вивьен. Но мы должны притворяться, что всё в порядке, пока королевство рушится вокруг нас?

Август видел, как она смотрит на Люциана, и понял, что она что-то просчитывает. Вивьен никогда не действовала импульсивно. Если она поддерживает идею перемен, значит, уже видит в них выгоду для себя.

Порядок прекрасная идея, сказала она медленно. Но кто определяет, что такое порядок? Ты, Люциан? Твои генералы?

Те, кто способен его обеспечить, коротко ответил он.

Геральд нахмурился.

А торговля? Мои караваны, мои люди? Они тоже будут подчиняться твоему порядку?

Торговля будет защищена, заверил его Люциан. Лучше, чем сейчас. Армия знает, как обеспечить безопасность дорог.

За какую цену? спросил Геральд.

Август видел, как Люциан сжал челюсти. Торговец попал в болевую точку. Военное правление всегда означало повышенные налоги и ограничения.

За цену выживания королевства, ответил Люциан.

Рафаэль рассмеялся негромко, но звук прозвучал в тишине зала как удар колокола.

Выживания? переспросил он. Интересная формулировка. А что угрожает выживанию королевства, Люциан? Пропавшие караваны? Или то, что король не дает тебе достаточно власти?

Лицо Люциана потемнело.

Осторожнее, Марселис. Ты можешь быть магом, но это не делает тебя неуязвимым.

О, конечно нет, согласился Рафаэль, его голос оставался спокойным. Никто из нас не неуязвим. Это урок, который я усвоил девять лет назад. Но знаешь, что я ещё усвоил? Что самые опасные враги те, которые прикрываются благородными целями.

Он встал из-за стола, его движения были плавными и неторопливыми.

Мне интересно, Люциан, продолжил он, обходя стол. Что скажет народ, когда узнает, что его защитники решили его спасти? Что подумают простые люди о генералах, которые взяли власть для их же блага?

Они будут благодарны, сказал Люциан, но в его голосе Август услышал неуверенность.

Будут? Рафаэль остановился прямо напротив него. Как были благодарны заговорщики девять лет назад? Они ведь тоже хотели спасти королевство. От слабого короля, от коррумпированной знати, от... как они это называли? Ах да, от устаревших традиций.

Август почувствовал, как воздух в зале наэлектризовался. Рафаэль не повышал голоса, но от его слов исходила угроза.

Ты сравниваешь меня с изменниками? тихо спросил Люциан.

Я сравниваю логику, ответил Рафаэль. И мотивы. Интересно, как легко благородные цели превращаются в оправдание амбиций.

Люциан поднялся, его рука инстинктивно переместилась к поясу, где обычно висел меч. Но они были в зале совета, и оружие здесь не носили.

Довольно, резко сказал Август, поднимаясь между ними. Мы здесь не для личных счётов.

А для чего мы здесь, Август? спросила Вивьен. Чтобы обсуждать пропавшие караваны? Или чтобы решать будущее королевства?

Август посмотрел на неё, затем на остальных. Каидран выглядел испуганным, Геральд мрачным, Люциан готовым к драке, Рафаэль опасно спокойным.

Чтобы найти решение, сказал он наконец. Которое не разрушит всё, что мы строили веками.

Веками? фыркнул Люциан. Август, открой глаза. То, что мы строили, уже рушится. Король прячется в замке, наследника нет, торговля останавливается, народ начинает паниковать. Сколько ещё мы будем притворяться, что всё в порядке?

А твоё решение взять власть силой? спросил Август.

Моё решение спасти королевство от катастрофы, ответил Люциан. И если для этого нужно принять трудные решения...

То ты готов их принять, закончил за него Рафаэль. Как благородно. И как удобно.

Каидран нервно откашлялся.

Возможно, начал он осторожно, существует компромисс? Мы могли бы создать регентский совет. Временный, до... до возвращения его величества к полноценному правлению.

Вивьен посмотрела на него с интересом.

Регентский совет? Интересная идея. И кто бы его возглавил?

Совет из представителей Великих Семей, предложил Каидран. Каждый со своими полномочиями. Люциан мог бы отвечать за безопасность, Геральд за торговлю...

А я? спросила Вивьен.

Внешние связи. Дипломатия. Каидран явно импровизировал на ходу. Рафаэль мог бы заниматься... особыми вопросами.

Магией, уточнил Рафаэль с улыбкой. Старой магией и новыми угрозами. Мне нравится.

Август изучал лица собравшихся. Идея Каидрана была не лишена смысла, но он видел подводные камни. Регентский совет мог стать началом конца монархии.

А что будет с королём? спросил он.

Король останется королём, поспешно заверил Каидран. Просто... с советниками, которые возьмут на себя повседневные обязанности.

Советниками или хозяевами? тихо спросил Август.

Наступила тишина. Он видел, как каждый обдумывает предложение, просчитывает выгоды и риски.

Временное решение, сказал наконец Геральд. До стабилизации ситуации.

Ничто не бывает более постоянным, чем временное, заметил Август.

Тогда что ты предлагаешь? спросил Люциан. Сидеть сложа руки, пока королевство рушится?

Август медленно сел обратно. Он чувствовал тяжесть момента, понимал, что принимается решение, которое изменит всё. Традиции, которые он защищал всю жизнь, трещали по швам. Но разве лучше позволить им рухнуть от бездействия?

Я предлагаю действовать осторожно, сказал он наконец. Если мы создаём регентский совет, то он должен быть легитимным. С согласия короля.

А если король не даст согласия? спросила Вивьен.

Тогда мы найдём другой путь.

Какой? настойчиво спросил Люциан.

Август не знал. Он видел только, что старый мир умирает, а новый ещё не родился. И в этом промежутке могло произойти всё что угодно.

Сначала нужно разобраться с исчезновениями караванов, сказал он. Если в лесах действительно происходит что-то серьёзное, это нужно выяснить.

Люциан ударил ладонью по столу.

Армия займётся этим, заявил он решительно. Генерал Ортас поведёт отряд в северные леса через две недели. Если там орудуют разбойники мы их найдём и уничтожим. Если это что-то другое... он пожал плечами. Тогда узнаем, с чем имеем дело.

Ортас? переспросил Каидран. Он же специализируется на осадах, а не на лесной разведке.

Ортас хороший солдат, отрезал Люциан. И он не верит в сказки. Именно такой человек нам нужен.

Рафаэль наклонился вперёд, его серые глаза заблестели.

Интересный выбор, сказал он мягко. Человек, который не верит в магию, отправляется исследовать магическую угрозу. Что может пойти не так?

А ты предлагаешь послать магов? с насмешкой спросил Люциан. Пусть они ищут призраков в лесу, пока настоящие проблемы решают настоящие люди?

Я предлагаю не недооценивать то, чего мы не понимаем, ответил Рафаэль. История полна примеров того, как самоуверенность оборачивалась катастрофой.

Вивьен встала из-за стола.

Прекрасно, сказала она. Рафаэль исследует лесные тайны, мы думаем о регентском совете, а тем временем король продолжает прятаться в замке. Очень... эффективно.

У тебя есть другие предложения? спросил Август.

Она посмотрела на него долгим взглядом.

У меня есть много предложений, Август. Но большинство из них тебе не понравится.

Она направилась к двери, её каблуки цокали по каменному полу.

Подумайте над тем, что здесь говорилось, бросила она через плечо. И помните время не ждёт ничьих сомнений.

Дверь закрылась за ней с глухим стуком. Остальные сидели в молчании, каждый погружённый в свои мысли.

Наконец Люциан поднялся.

Две недели, сказал он. Я дам вам две недели на ваши исследования и размышления. Если за это время не появится разумного плана действий, армия будет действовать самостоятельно.

Это ультиматум? спросил Август.

Это реальность, ответил Люциан. Королевство не может ждать вечно. Если через две недели у нас не будет ясности ни по поводу лесной угрозы, ни по поводу управления государством, армия возьмёт ситуацию под контроль.

Он направился к выходу, но у двери остановился.

И, Август, сказал он, не оборачиваясь. Подумай о том, на чьей стороне ты хочешь оказаться, когда всё изменится. Потому что измениться всё обязательно. Генерал Ортас получит приказ выступить независимо от наших решений здесь.

Когда он ушёл, в зале остались только Август, Каидран, Геральд и Рафаэль. Тишина была тяжёлой и многозначительной.

Что мы наделали? тихо спросил Каидран.

Мы открыли врата в бездну, ответил Геральд мрачно. И теперь все демоны вырвались наружу.

Рафаэль всё ещё сидел за столом, его пальцы медленно постукивали по полированному дереву.

Не все, сказал он задумчиво. Пока не все. Но если в лесах действительно пробудилось то, о чём я думаю, то Ортас и его люди могут не вернуться.

Август посмотрел на него.

Ты действительно веришь в Лесного зверя?

Рафаэль поднял глаза, и в них мелькнуло что-то, что заставило Августа вздрогнуть.

Август, сказал он тихо, я видел такие вещи, в которые большинство людей не поверило бы, даже увидев их собственными глазами. Магия это не иллюзия и не фокусы. Это сила, которая может изменить мир. А старая магия... старая магия может его разрушить.

Он встал и собрал свои вещи.

Две недели, сказал он задумчиво. Интересно, хватит ли этого времени, чтобы понять, с чем мы столкнулись. Или чтобы подготовиться к худшему.

А если Ортас найдёт только разбойников? спросил Геральд.

Рафаэль улыбнулся, и в его улыбке не было ничего обнадёживающего.

Тогда у нас останется только политическая катастрофа. Что, признаться, не так уж плохо по сравнению с альтернативой.

Когда он ушёл, Август остался с Каидраном и Геральдом. Трое мужчин средних лет, каждый из которых всю жизнь служил короне, и каждый из которых теперь понимал, что старый мир подходит к концу.

Что будем делать? спросил Каидран.

Август посмотрел в окно. Солнце садилось, окрашивая небо в кровавые тона. Где-то за горизонтом лежали тёмные леса, где, возможно, пробуждались силы, о которых люди забыли. А здесь, в столице, пробуждались другие силы амбиции, страхи, жажда власти.

Будем готовиться, сказал он наконец. К худшему.

Экстра-глава: Запись в старом дневнике.

Найдено среди пожелтевших страниц старого дневника, спрятанного в заброшенной башне Звёздной Коллегии. Почерк неровный, чернила местами выцвели, а некоторые строки зачёркнуты, словно автор сомневался, стоит ли доверять бумаге свои мысли. Кто написал это неизвестно. Возможно, ученик Коллегии, возможно, шпион, а может, кто-то из тех, кто видел ту ночь своими глазами. Правда ли это или плод воображения решать читателю. Ночь Огня, девять лет назад:

Я пишу это, пока пепел ещё оседает на мостовых, а запах гари пропитал воздух так, что дышать больно. Сорелл едва стоит, и всё же он стоит благодаря ему. Или из-за него? Я не знаю, где правда, а где слухи, но я видел достаточно, чтобы не спать ночами. Они называют его героем, поют песни о Маге Полуночи, но я я видел, как горели дома. Я слышал крики. И я не могу забыть его глаза холодные, как лёд, и яркие, как тот огонь, что пожрал всё на своём пути.

Рафаэль Марселис. Говорят, он никто сын ремесленника, или, может, служанки, сбежавшей от позора. Другие шепчутся, что в нём течёт эльфийская кровь, но я не верю. Или верю? Он появился в Коллегии, как тень, безродный, без связей, с одной лишь наглостью и умом, острым, как клинок. Учителя смеялись над ним, называли выскочкой, но он он был не из тех, кто гнётся. Я видел, как он ночами сидел в подвалах, среди старых свитков и разбитых алхимических колб. Он не спал, не ел, только творил. Заклинания, каких Коллегия не знала. Не те напыщенные что разучивают лорды, а что-то живое. Жестокое. Как будто он говорил с самим огнём, и огонь слушался. Говорят, он переписывал древние формулы, ломал их, как кости, и собирал заново. Я слышал от одного адепта он клянётся, что видел, как Рафаэль вызвал пламя что плавил камни без единого слова и жеста просто взглядом. Зелёное пламя, не как у свечи или очага, а как лесной пожар, жадный и дикий. Учитель Ренар, старый педант, сказал, что это невозможно, что такая сильная магия без инкантаций ересь. Но я видел следы в подвале: обожжённые стены, расплавленный камень. Это была не ересь. Это была сила.

Когда бунт начался, никто не ждал его. Ни Кардоны с их стражей, ни Валенторы с их законами, ни даже Лауренты, которые хвалятся, что знают всё. Заговорщики вышли из тени Доминик Тревейн, этот жирный купец с севера, лорд Эдрик Келвин и какие-то эльфы в плащах, что отдавали приказы, будто они тут хозяева. Я был на площади, когда они подожгли склады. Толпа кричала о хлебе, о свободе, но я видел, как их вёл не голод, а чья-то рука. Эльфы? Лорды? Не знаю. Всё смешалось в дыму и криках.

А потом появился он. Рафаэль. Один, в старом плаще, с лицом, будто вырезанным из камня. Я думал, он побежит, как все, но он он просто поднял руку. И Тревейн, этот надутый павлин, сгорел. Не закричал, не упал просто исчез в зелёном огне, как сухой лист. Толпа замерла, а он пошёл дальше, будто охотник за дичью. Я следовал за ним не знаю зачем, может, страх, может, любопытство. Я видел, как он ворвался в особняк Келвина. Стены рухнули, как от удара молота, и всё внутри заполыхало. Я слышал, как кричали дети его дети. Они не были в заговоре, я уверен, но Рафаэль не остановился. Он не слушал.

Потом был эльф, Лираэль. Я не знал его имени тогда, но позже услышал от стражников. Он бежал по каналам, в лодке, с двумя наёмниками. Рафаэль просто посмотрел на воду и река вспыхнула. Вода горела, клянусь, я видел это! Лодка, эльф, всё в пар и пепел за секунды. Я думал, на этом он остановится, но он он пошёл дальше.

Они говорят, он спас Сорелл. И это правда без него заговорщики захватили бы дворец, король был бы мёртв, а эльфы, может, уже танцевали бы на наших костях. Но я видел, что он сделал потом. Он не остановился на лидерах. Он сжёг их семьи. Брата Тревейна, его сестру, их детей целый дом в деревне. Я был там, прятался за деревьями, видел, как огонь окружил их, как они кричали. Никто не вышел. И Келвины даже их кузены, старики и младенцы, которые не знали о заговоре. Он сжёг их всех. Я спросил себя тогда: это герой или чудовище?

К утру всё стихло. Площадь была чёрной от сажи, а он стоял там, один, будто сам огонь не смел его тронуть. Стража Кардонов пришла слишком поздно, они только смотрели на него, как на призрака. Народ начал петь о нём уже через день "Маг Полуночи", спаситель Сорелла. Они не видели обугленных костей, не слышали криков. Они видели героя. Великие дома ненавидят его. Люциан Кардон орёт, что он варвар, Валентор хочет суда, Абрехнты шепчутся, что он опасен. Но король король дал ему титул. Род Марселисов смешно, правда? Один человек и целый род. Народ любит его, дети играют в "Рафаэля и бунтовщиков", но я я вижу его улыбку. Она холодная, как ночь, когда он сжёг полгорода. Я не знаю, чего он хочет. Власти? Мести? Спасения?

Иногда я думаю, что в нём есть что-то от леса. Его огонь зелёный, как листва, как те легенды о Лесном Звере. Может, он и есть Зверь? Или его тень? Я не знаю. Но я боюсь. Боюсь, что однажды он решит, что Сорелл снова нужно "спасти". И тогда огонь вернётся.

Кто бы ты ни был, нашедший эти строки, спрячь их. Не дай им попасть в руки Великих домов. И не верь песням. Герои не рождаются в огне. Они рождаются из пепла.

Глава 2. Холодное пламя гордости

Своды Звёздной Коллегии впитывали в себя столетия магической науки. Древние камни, казалось, до сих пор гудели от силы некогда произнесённых заклинаний, а воздух был густым и сладковатым, как старое вино. Для большинства студентов это место было храмом знаний, источником безграничных возможностей. Для Айлена Кардона оно было всего лишь очередной ступенью, естественным продолжением его жизни, предначертанной с самого рождения. Он был наследником дома Кардон, и мир принадлежал ему по праву.

Он стоял у резной каменной балюстрады, выходившей во внутренний двор, и с ленивым превосходством наблюдал за суетой внизу. Его тёмные волосы были идеально уложены, дорогой мундир коллегии сидел безупречно, а на лице застыла маска холодного аристократического безразличия. Но за этой маской, в глубине серых глаз, тлел раздражающий, унизительный огонёк. Причиной этого огня была сцена, разыгрывавшаяся у старого фонтана с грифонами. Там стояла Каэлина Абрехнт. Она была совершенством, отлитым из чистого света. Каждый её жест, каждая улыбка, каждый взгляд казались Айлену произведением искусства. Длинные волосы цвета расплавленного золота мягко струились по плечам, а глаза, синие, как летнее небо, светились искренним любопытством. И это любопытство сейчас было направлено на объект, который вызывал у Айлена лишь презрительную усмешку Луксиния Лагусту.

Луксиний был полной его противоположностью. Нескладный, вечно взъерошенный, с дешёвой накидкой, которая видела лучшие дни. Он не принадлежал ни к одному из Великих Домов, его семья была незначительной и не владела ничем, кроме клочка земли где-то на юге. Но хуже всего была его магия. Примитивная, знаки, что даже для детей забава, да пока он успеет начертить один знак, Айлен успеет десятки раз лишить его жизни. Он не повелевал стихиями, не создавал сложных иллюзий и не черпал мощь из чистого эфира. Нет, Луксиний возился с мелками. Он мог зажечь свечу или увядший цветок заставить распуститься. Деревенское колдовство, не более.

И сейчас этот деревенщина что-то показывал Каэлине. Он держал в ладони обычный серый камень, что-то чертил, и на поверхности камня медленно, прожилка за прожилкой, прорастал изумрудно-зелёный мох. Каэлина наклонилась ближе, её лицо озарилось восторгом. Она засмеялась звук, похожий на перезвон серебряных колокольчиков, который больно резанул по самолюбию Айлена.

Восторг. Из-за мха на камне, с горечью подумал он. Она, наследница дома Абрехнт, восхищается фокусом, который под силу любому деревенскому знахарю. Что она в нём нашла? Этот вопрос мучил его уже некоторое время. Он видел их вместе в библиотеке, в садах коллегии, и каждый раз внутри него закипала бессильная злость. Он, Айлен Кардон, мастер магии льда, оставался в стороне. А этот землепашец с магическим даром рисовать каракули удостаивался её внимания и улыбок. Зависть была низким, плебейским чувством, недостойным Кардона. Айлен предпочитал называть это праведным негодованием. Негодованием по поводу того, что бриллиант вроде Каэлины тратит своё сияние на обычный сорняк.

В груди стало тесно. Воздух коллегии, обычно дарующий ощущение власти, теперь казался удушливым. Нужно было уйти, развеяться. Сменить обстановку, заглушить мысли шумом и дешёвым вином. Место для этого было только одно таверна Забытая Звезда. Заведение с сомнительной репутацией, где собирались наёмники, прогоревшие торговцы и прочий сброд, но где, по крайней мере, никто не станет обсуждать тонкости плетения заклинаний. Забытая Звезда встретила его запахом жареного мяса, пролитого эля и немытых тел. Низкий потолок с потемневшими от копоти балками давил, а гул голосов сливался в единый монотонный шум. Айлен поморщился, но прошёл к стойке. Здесь он был экзотикой. Аристократ в дорогой одежде среди людей в потёртой коже и кольчугах. На него косились, но молча. Имя Кардонов было известно даже в самых грязных дырах этого города.

Бутылку лучшего, что у вас есть, бросил он трактирщику, не глядя на него. Тот, вытирая кружку грязной тряпкой, кивнул и поставил перед Айленом запылённую бутыль с тёмно-красной жидкостью. Айлен взял её и направился к самому дальнему и тёмному столу в углу. Он хотел побыть один. Просто пить, пока раздражение не утонет в винном дурмане.

Он налил себе полный кубок, осушил его залпом. Вино было терпким и крепким, оно обожгло горло и немного прояснило голову. Стало чуть легче. Он откинулся на спинку грубо сколоченного стула, прикрыл глаза. Образ Каэлины, смеющейся над фокусом Луксиния, снова всплыл в памяти. Айлен сжал кулаки. Почему? Что ему нужно сделать, чтобы она смотрела на него так же? Показать ей свою силу? Он мог бы воздвигнуть ледяной дворец на главной площади, если бы она попросила. Он мог бы

Прошу прощения, здесь не занято?

Голос, который он узнал бы из тысячи. Голос, который он меньше всего хотел сейчас слышать. Айлен резко открыл глаза. Перед его столом стояла Каэлина Абрехнт, а за её плечом, как верный пёс, маячил Луксиний Лагуста. В таверне. В этой таверне. Это было настолько нелепо и неуместно, что на мгновение Айлен потерял дар речи.

Каэлина? выдавил он наконец. Что ты здесь делаешь? Это не место для

Для леди? она закончила за него с лёгкой улыбкой. Мы с Луксинием искали одного травника, он живёт неподалёку. Решили зайти перекусить. Не ожидали тебя здесь встретить.

Луксиний неловко переступил с ноги на ногу, кивнув в знак приветствия. Его взгляд был спокойным, но настороженным. Он прекрасно знал, как Айлен к нему относится. Гнев, который Айлен пытался утопить в вине, вспыхнул с новой силой. Они снова вместе. Даже здесь, в этой клоаке, они вместе. И она говорит с ним так, будто они старые друзья, случайно встретившиеся на прогулке.

Присаживайтесь, ледяным тоном произнёс он, делая широкий жест рукой. Это было не приглашение, а вызов.

Каэлина, кажется, не заметила или не захотела заметить его тона. Она грациозно опустилась на скамью напротив, Луксиний сел рядом с ней. Некоторое время все молчали. Тишину нарушал лишь гул таверны.

Так зачем вы искали травника? спросил Айлен, обращаясь исключительно к Каэлине и демонстративно игнорируя её спутника. Неужели в складках коллегии закончились нужные ингредиенты?

Луксиний работает над одной интересной затеей, с энтузиазмом начала она. Он пытается вывести сорт лунного терновника, который бы цвёл и при дневном свете. Для этого нужны очень редкие семена дикого

Айлен не выдержал. Он фыркнул, не скрывая своего презрения.

Лунный терновник? Невероятно. Какая амбициозная задача. Почти так же впечатляюще, как заставить мох расти на камне. Скажи мне, Лагуста, он наконец повернулся к Луксинию, и в его голосе зазвенела сталь, ты когда-нибудь думал о создании чего-то полезного? Чего-то, что нельзя использовать просто как украшение для девичьей спальни?

Луксиний поднял на него глаза. В них не было страха, только спокойная твёрдость.

Не всякая магия создана для битвы, Кардон. Есть сила в созидании. В том, чтобы дать жизнь, а не отнять её. В этом больше пользы, чем ты думаешь.

О да, созидание, протянул Айлен, наполняя свой кубок. Его пальцы слегка побелели, и по краю кубка пробежала тонкая корочка инея. Расскажи это солдатам моего отца на границе. Уверен, цветущий терновник очень поможет им против треклятых, эльфийских стрел. Твоя магия это примитивная возня с каракулями. Фокусы менестрелей.

Айлен, прекрати! вмешалась Каэлина. Её щёки вспыхнули от возмущения. Ты ведёшь себя отвратительно. Магия Луксиния прекрасна. Она требует терпения, а не грубой силы, которой ты так кичишься.

Её слова ударили его, как пощёчина. Защищает. Она его защищает. Это ничтожество.

Прекрасна? переспросил он, и его голос стал тихим и опасным. Это слово ты используешь? Ты, наследница Великого Дома, чьи предки строили города называешь прекрасным рисование каракуль? Каэлина, опомнись. Твоё место рядом с сильными. С теми, кто меняет мир, а не выращивает цветочки в горшках.

Он смотрел на неё, вкладывая в свой взгляд всё, что мог: своё право, свою силу, своё положение. Он ожидал, что она смутится, поймёт свою ошибку. Но Каэлина выдержала его взгляд, и синева её глаз потемнела, став похожей на грозовое небо.

Возможно, мы по-разному понимаем силу, Айлен. Сила это не только способность разрушать. Иногда гораздо больше силы нужно, чтобы что-то вырастить. И знаешь что? Я лучше проведу время с тем, кто пытается сделать мир красивее, чем с тем, кто умеет только замораживать его. Пойдём, Луксиний. Нам здесь больше нечего делать. Она встала. Её разочарование было почти осязаемым, оно висело в воздухе плотным, холодным облаком, куда более реальным, чем магия Айлена. Луксиний поднялся следом, бросив на Айлена короткий, полный то ли жалости, то ли сожаления взгляд. Они развернулись и пошли к выходу, не оглядываясь.

Айлен остался один. За своим столом, в полумраке вонючей таверны. Униженный. Отвергнутый. И не кем-нибудь, а ею. Ради этой, деревенщины. Внутри всё горело. Стыд, ярость, обида смешались в раскалённый ком. Он смотрел на свой кубок, покрытый инеем. Грубая сила. Умеет только замораживать. Её слова эхом отдавались в голове, выворачивая душу наизнанку. Он не был грубым. Его магия была искусством! Чистым, смертоносным, совершенным искусством контроля над стихией. А она она этого не видела. Она предпочла тепло слабого, живого огонька холодному величию его ледника. Он сжал кубок так сильно, что тот с треском лопнул в его руке. Осколки впились в ладонь, но он не почувствовал боли. Кровь, тёмная и горячая, закапала на стол, смешиваясь с разлитым вином.

Эй, полегче, красавчик! раздался грубый голос с соседнего стола. Посуда денег стоит. Или папочка пришлёт слугу, чтобы прибраться за тобой? За столом сидели трое наёмников. Крупные, бородатые мужчины в проклёпанных кожаных доспехах. Они уже некоторое время с интересом наблюдали за сценой, и теперь, когда объект их насмешек остался один, решили позабавиться.

Айлен медленно повернул голову. Его серые глаза были почти чёрными. Ярости нужен был выход. И вот он.

Что ты сказал? спросил он тихо, вставая.

Говорю, не стоит ломать вещи, если не можешь за них заплатить, ухмыльнулся наёмник, поднимаясь ему навстречу. Двое его дружков тоже встали, окружая стол Айлена. А ещё, похоже, дамочка тебя бросила. Тяжёлый денёк, а, щенок?

Это было последней каплей. Вся боль, всё унижение, вся ревность сфокусировались в одной точке. В лице этого ухмыляющегося ублюдка.

Ты не знаешь, с кем говоришь, прошипел Айлен.

О, почему же? Вижу перед собой избалованного аристократишку, который

Он не договорил. Айлен шагнул вперёд и ударил. Быстро, точно, без замаха. Костяшки кулаков врезались наёмнику в челюсть с сухим, хрустящим звуком. Тот отлетел назад, сшибая стол и падая на пол. В таверне мгновенно стихли разговоры. Двое оставшихся наёмников на мгновение опешили, а потом с рёвом выхватили из ножен короткие мечи.

Ах ты, выродок!

Один из них, бородач с грязной повязкой на глазу, бросился вперёд, занося меч для рубящего удара. Айлен не стал уклоняться. Боль в разбитой руке пульсировала, мешая сосредоточиться, но он заставил себя игнорировать её. Он резко вскинул раненую ладонь навстречу врагу, пальцы сложились в напряжённую, похожую на коготь фигуру.

Congela! слово прозвучало коротко и жёстко, как треск ломающегося льда.

Айлен вложил в него всю свою волю, представляя, как холод вырывается из его окровавленных костяшек. Это было нелегко кровь и боль сбивали концентрацию, делая магию грязной. Но её хватило. Вместо невидимого потока воздуха, от кончиков его пальцев к наёмнику метнулись видимые белые нити инея. Они обвились вокруг занесённой руки врага, и тот вскрикнул от неожиданности и ледяного ожога. Толстая корка льда с глухим хрустом сковала его предплечье до самого локтя. Металл меча жалобно звякнул о каменный пол. Второй наёмник, видя, что произошло, не испугался, а наоборот, рассвирепел. Он ринулся в атаку, целясь Айлену в бок. Времени на полноценное заклинание не было. Айлен резко топнул ногой, выдыхая сквозь сжатые зубы. Одновременно он сделал короткий, рубящий жест здоровой рукой вниз. От его сапога по грязным доскам пола во все стороны брызнула ледяная плёнка неровная, покрытая трещинами, но предательски скользкая. Ноги наёмника поехали. Он взмахнул руками, теряя равновесие, и его выпад превратился в неуклюжее падение. Этого мгновения Айлену хватило. Он подскочил к нему, как хищник, и нанёс короткий, жестокий удар в солнечное сплетение. Наёмник согнулся пополам, хватая ртом воздух. Айлен не остановился. Он схватил его за сальные волосы, с отвращением притянул к себе и с хрустом сломал ему нос ударом колена.

Отшвырнув обмякшее тело в сторону, он медленно повернулся к первому врагу. Тот, рыча от боли и ярости, пытался другой рукой разбить лёд на своей руке. Айлен неторопливо подошёл к нему. Воздух вокруг него заметно похолодел.

Хотел ещё что-то сказать? его голос был тихим и лишённым всяких эмоций. Наёмник молча сплюнул кровью. Айлен медленно поднял здоровую руку на уровень его глаз и сжал её в кулак. В таверне можно было услышать, как потрескивают угли в очаге. Все, затаив дыхание, смотрели на его кулак. Воздух вокруг него пошёл рябью, словно от жара, но это был холод. Крошечные капельки влаги, висевшие в спертом воздухе таверны, стали притягиваться к его руке.

Forma dolonem, прошептал он.

Прямо из воздуха, кристаллизуясь из ничего, в его ладони начал формироваться кинжал. Сначала он был лишь призрачным силуэтом, потом обрёл молочно-белый цвет, и, наконец, стал прозрачным и острым, как осколок зимней звезды. Айлен приставил ледяное лезвие к горлу поверженного врага. В таверне не дышали. Все смотрели на эту сцену с ужасом и каким-то первобытным восторгом. Он смотрел в глаза наёмнику несколько долгих секунд. Видел в них страх. Животный, первобытный страх. Не уважение. Не восхищение. Именно страх. И это чувство принесло ему тёмное, извращённое удовлетворение.

Он не стал его убивать. Он просто разжал пальцы, и ледяной кинжал с тихим звоном разбился о пол, превратившись в лужицу талой воды.

Убирайтесь, бросил он трём мужчинам, корчившимся на полу. И скажите спасибо, что настроение мне сегодня, не успели испортить окончательно. Айлен выпрямился, оглядывая затихший зал. Он бросил на стойку несколько золотых монет.

За неудобства. И за разбитый кубок.

Трактирщик, бледный как полотно, торопливо закивал. Наёмники за другими столами, которые только что громко смеялись, теперь сидели тихо, глядя в свои кружки или на грязный пол. Не было ни криков, ни вызовов, ни даже простого вопроса. Были только шепот и перешёптывания. Это же Кардон, Наследник, Сын Люциана. Эти слова пролетали, как тени, и растворялись в воздухе, а за ними стоял страх. Все знали, кто он, и никто не смел ему что-либо сказать.

Айлен Кардон развернулся и пошёл к выходу. Он шёл медленно, с прямой спиной, чувствуя на себе десятки испуганных взглядов. Внутри больше не было унижения. Боль от слов Каэлины никуда не делась, но теперь она была покрыта толстой коркой холодного, жестокого удовлетворения.

Может, Каэлина и не ценит его силу. Может, для неё он всего лишь тот, кто умеет только замораживать. Но для всех этих людей для всего этого мира он был Кардоном. И его сила, его имя внушали страх. А страх, как он понял в этот момент, был куда более надёжной и реальной валютой, чем чьё-то восхищение или любовь.

С этой мыслью он вышел из таверны в холодную ночную мглу. И ночной холод показался ему тёплым и ласковым по сравнению с тем льдом, что сковал его собственное сердце.

Глава 3. Язык тайного договора.

Утреннее солнце пробивалось сквозь тяжёлые бархатные шторы, окрашивая спальню в золотистые тона. Амара лежала на боку, наблюдая, как игра света и тени скользит по обнажённой груди Руфуса. Его дыхание было ровным и спокойным он всё ещё спал, одна рука покоилась на её бедре, другая была заброшена за голову. Тёмные волосы растрепались, делая его младше своих двадцати пяти лет.

Она осторожно приподнялась на локте, стараясь не разбудить брата. Её огненно-рыжие волосы рассыпались по плечам, контрастируя с бледной кожей. В свои двадцать три года Амара Валентор обладала той редкой красотой, что сама просилась на полотно или в сонет: высокая, стройная, с изгибами, которые не могла скрыть даже простая ночная рубашка. Но сейчас на ней не было и рубашки.

Она провела пальцем по груди Руфуса, и под её прикосновением его кожа покрылась мурашками даже во сне. Знакомое тепло разлилось по её телу, но вместе с ним пришло и знакомое разочарование. Она любила брата любила его больше, чем кого-либо в этом мире. Но это была любовь безопасная, предсказуемая. Руфус никогда не удивлял её, никогда не заставлял сердце биться быстрее от неожиданности. Он был её убежищем, её тайной, её способом утолить жажду, которая пылала в ней с тех пор, как она стала женщиной. Но он не был её страстью. Амара вспомнила тот день, когда ей было тринадцать. Она искала в библиотеке книгу по истории для занятий с наставником, когда случайно забрела в дальний угол, где хранились старые тома. Там, между пыльными фолиантами о законах и торговых договорах, она наткнулась на книгу, которая изменила её жизнь. Искусство любви так назывался древний трактат, написанный эльфийским философом два века назад. Страницы были заполнены не только теорией, но и подробными иллюстрациями, которые заставили кровь прилить к её щекам.

Она читала тайком, по ночам, при свете свечей, узнавая о том, чего никто никогда не рассказывал ей. О том, как тела могут говорить друг с другом без слов, о том, какую власть может дать женщине знание собственной чувственности. Книга пробудила в ней голод не просто физический, но и духовный. Жажду познания, понимания, власти над собственными желаниями и желаниями других. Руфус шевельнулся, и его глаза медленно открылись. Тёмно-карие, почти чёрные, они смотрели на неё с той же преданностью, которую она видела в них с детства. Он улыбнулся медленно, тепло, и протянул руку, чтобы коснуться её лица.

Доброе утро, прошептал он, его голос был хрипловатым от сна.

Доброе утро, ответила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Поцелуй был нежным, привычным. Безопасным. Руфус сел на кровати, его мышцы напряглись под загорелой кожей. Он был красив этого нельзя было отрицать. Высокий, широкоплечий, с аристократическими чертами лица, унаследованными от отца. Многие девушки при дворе смотрели на него с откровенным восхищением. Но Амара знала, что он никого не видит, кроме неё.

О чём ты думаешь? спросил он, изучая её лицо. У тебя такой... задумчивый вид.

Она пожала плечами, откидывая волосы назад.

О многом. Она встала с кровати, не стесняясь своей наготы. Отец вчера говорил с Геральдом Ревардом, произнесла она тихо, почти для себя.

Лицо Руфуса потемнело.

Он хочет, чтобы ты вышла за его старшего сына.

Хочет, безразлично подтвердила Амара, не оборачиваясь. Блестящая партия. У Ревардов земли, граничащие с нашими. Союз укрепит оба рода. Всё так правильно. Так скучно.

И что ты ответила? в голосе Руфуса прозвучало напряжение.

Амара резко обернулась к нему. В её зелёных глазах вспыхнул огонь.

Я? Я ничего не ответила. Я просто стояла и улыбалась, как и положено послушной дочери.

Он не смеет, сказал он резко. Ты ещё не готова.

Амара рассмеялась, в её голосе прозвучала горечь.

Не готова? Руфус, мне двадцать три года. Большинство девушек моего возраста уже родили по два-три ребёнка.

Ты не большинство девушек.

Нет, согласилась она, подходя к окну. Я не большинство девушек. Но я всё равно дочь Августа Валентора, и рано или поздно мне придётся исполнить свой долг перед родом.

Она выглядывала во внутренний двор замка, где уже сновали слуги, готовясь к новому дню. Знала ли кто-нибудь из них о том, что происходит в этой спальне? Подозревали ли? Амара думала, что нет. Она и Руфус были слишком осторожны, слишком умны, чтобы выдать себя.

А если ты откажешься? тихо спросил Руфус.

Амара обернулась к нему.

И что тогда? Отец лишит меня наследства? Отправит в монастырь? Она покачала головой. Нет, Руфус. Я не собираюсь бежать от реальности. Но это не значит, что я готова довольствоваться решением отца.

Руфус встал и подошёл к ней, его руки легли на её плечи.

Тогда кого ты хочешь? спросил он. Кто достоин тебя?

Амара посмотрела в его глаза и увидела там боль. Он знал конечно, он знал, что она не сможет выйти за него замуж. Что их связь, какой бы глубокой она ни была, обречена остаться тайной. Он принял это с тем же спокойствием, с которым принимал всё в своей жизни, но это не означало, что ему было легко.

Я не знаю, честно ответила она. Но я узнаю его, когда увижу.

Как ты можешь быть в этом уверена?

Она улыбнулась, и в её улыбке мелькнуло что-то хищное.

Потому что он не будет похож на всех остальных. Он не будет пытаться завоевать меня подарками или стихами. Он не будет смотреть на меня так, словно я хрупкая игрушка, которую можно сломать неосторожным словом.

А как он будет смотреть?

Так, словно видит меня. Настоящую меня. Она отвернулась от окна. Он будет знать, что я не невинная девочка, краснеющая от одного намёка на близость. Он будет понимать, что у меня есть свои желания, своя воля, свои планы.

Руфус нахмурился.

Амара, ты играешь с огнём. Если кто-то узнает о том, что ты... что мы...

Никто не узнает, перебила она. Потому что мы умны. И потому что я не собираюсь делать ошибок.

Она подошла к шкафу и начала одеваться. Руфус наблюдал за ней молча, и в его взгляде читалось беспокойство.

Отец вчера встречался с остальными главами семей, сказал он наконец.

Я знаю. Амара натягивала тонкую льняную рубашку. И?

Говорят, что Люциан Кардон становится всё более амбициозным. Некоторые даже шепчутся о возможном перевороте.

Амара замерла, наполовину одетая.

Переворот? переспросила она. Серьёзно?

Армия недовольна бездействием короля, объяснил Руфус. А после исчезновения принца Арариса...

После исчезновения принца многие начали задаваться вопросами о престолонаследии, закончила за него Амара. Да, я слышала эти разговоры.

Она задумалась, натягивая корсет. Люциан Кардон... Она встречала его несколько раз на официальных приёмах. Мужчина средних лет, но всё ещё привлекательный, с той уверенностью в себе, которая приходит с властью и влиянием. Он был женат, но его жена умерла несколько лет назад от лихорадки, оставив его с двумя сыновьями.

Что думает отец? спросила она.

Отец верен королю, ответил Руфус, как будто это объясняло всё.

Верность благородная черта, сказала Амара, надевая тёмно-зелёное платье цвет дома Валенторов. Но иногда она может стать роскошью, которую мы не можем себе позволить.

Руфус резко обернулся к ней.

Ты не можешь говорить серьёзно.

А почему нет? Она поправила рукава платья. Руфус, посмотри на ситуацию трезво. Король практически не показывается на публике с тех пор, как пропал Арарис. Наследника нет. Народ начинает волноваться, торговцы жалуются на небезопасность дорог, а мы сидим и ждём, пока всё рассыплется само собой.

И что ты предлагаешь?

Амара подошла к зеркалу и начала расчёсывать волосы.

Я предлагаю быть прагматичными, сказала она спокойно. Если Люциан действительно планирует взять власть, возможно, нам стоит убедиться, что мы окажемся на правильной стороне.

Амара! В голосе Руфуса прозвучал ужас. Ты говоришь о предательстве.

Я говорю о выживании, ответила она, не оборачиваясь. Отец может позволить себе быть идеалистом. У него есть положение, влияние, уважение. А что будет с нами, если всё изменится? Что будет с нашим родом, если мы окажемся на проигравшей стороне?

Руфус молчал, и Амара видела в зеркале, как он борется с самим собой. Она знала, что её слова находят отклик в его душе, даже если он не хотел в этом признаваться.

А что насчёт нас?

Вопрос повис в воздухе между ними. Амара видела боль в его глазах, и её сердце сжалось. Она любила Руфуса, но...

Мы останемся тем, чем всегда были, сказала она мягко. Братом и сестрой. Доверенными лицами друг друга. Союзниками.

А остальное?

Она коснулась его лица ладонью.

Остальное... посмотрим.

Она отошла от него и села за туалетный столик, чтобы заплести волосы. В зеркале она видела его отражение он стоял у окна, напряжённый и несчастный.

Ты всегда будешь особенным для меня, прошептала она ему в ухо. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Ты мой брат, мой друг, мой...

Твой любовник, закончил он горько.

Да. И это никогда не изменится. Но мне нужно больше, чем то, что мы можем дать друг другу.

Она поцеловала его, долго и страстно, вкладывая в поцелуй всё то, что не могла выразить словами. Когда они разорвали поцелуй, оба дышали тяжело.

Но сейчас, прошептала она, сейчас ты всё ещё здесь. И я тоже здесь. И у нас есть этот момент.

Руфус посмотрел на неё долгим взглядом, и она увидела, как решимость сменяет отчаяние в его глазах. Он понимал как всегда понимал что спорить с ней бесполезно. Амара знала, чего хочет, и добивалась этого любой ценой. Это было одновременно её силой и её проклятием.

Этот момент, повторил он тихо.

Этот момент, подтвердила она.

Его руки нашли завязки её платья. Пальцы Руфуса, твёрдые и уверенные от ежедневных тренировок с мечом, легко развязали узлы, и ткань соскользнула с плеч Амары, обнажив её кожу. Она стояла перед ним, освещённая утренним светом, который проникал сквозь приоткрытые шторы, и чувствовала, как его взгляд скользит по ней жадный, но такой знакомый. Это было не впервые, и в этом крылась проблема. Знакомость. Предсказуемость. Она позволила ему смотреть, позволила рукам коснуться её талии, потянуть ближе, но внутри, в глубине души, шевельнулся знакомый холод, предвестник всё той же пустоты. Бездна, которая ждала чего-то большего, чего-то, что могло бы заполнить её целиком, а не просто утолить телесный голод на миг.

Руфус наклонился, его губы нашли её шею, и он стал целовать, спускаясь ниже, к ключице. Амара запрокинула голову, закрыв глаза, и её пальцы впились в его плечи. Его дыхание стало тяжелее, руки скользнули по её спине, прижимая её тело к своему. Она почувствовала его возбуждение, твёрдое и настойчивое, прижатое к её бедру. В этот момент она могла притвориться, что это именно то, чего она хочет эта близость, эта страсть, рождённая из запретной связи. Но правда была иной. Это было лишь облегчение, временное отвлечение от той бездонной ямы внутри, где зияла неудовлетворённость. Она искала что-то, что могло бы разжечь настоящий огонь, а не тлеющие угли привычки.

Амара... прошептал он, его голос дрожал от желания. Он подхватил её на руки, как делал это множество раз, и отнёс обратно к постели. Шёлковые простыни ещё хранили тепло их ночного сна. Он уложил её на спину, нависая сверху, и его губы захватили её в поцелуе глубоком, требовательном. Амара ответила, её язык сплёлся с его, руки потянулись к его штанам, расстёгивая их. Она почувствовала, как он входит в неё медленно, осторожно, но с той силой, которая всегда напоминала ей о его мужской сущности. Её тело отреагировало инстинктивно: бедра приподнялись навстречу, ногти впились в его спину, оставляя красные следы. Он двигался ритмично, каждый толчок вызывал волну удовольствия, которая нарастывала и спадала, но никогда не достигала пика, способного заполнить пустоту. Она стонала тихо, её дыхание сливалось с его, пот покрывал их кожу, делая движения скользкими и интенсивными. Руфус ускорялся, его руки сжимали её бёдра, приподнимая её, чтобы войти глубже. Амара изогнулась под ним, чувствуя, как напряжение нарастает в ней, но даже в кульминации, когда волна оргазма накрыла её, заставив тело содрогнуться, внутри осталась та же тоска. Он последовал за ней через мгновение, его тело напряглось, и он излился в неё с низким стоном, зарывшись лицом в её волосы. Они лежали так, тяжело дыша, сплетённые в объятиях, но Амара уже чувствовала, как пустота возвращается холодная, настойчивая, шепчущая, что этого недостаточно.

Руфус откатился в сторону, лёжа на спине, и потянул её к себе, чтобы она положила голову на его грудь. Его сердце билось быстро, постепенно успокаиваясь. Он провёл пальцами по её волосам, и в этом жесте была такая нежность, что Амара на миг почувствовала укол вины. Он любил её по-настоящему, безоговорочно. А она? Она заботилась о нём, доверяла ему, наслаждалась его телом. Но любовь? Нет, это было не то. Любовь должна была быть бурей, а не тихим озером. Она должна была заполнять пустоту, а не просто маскировать её.

Ты в порядке? спросил он тихо, целуя её в макушку.

Амара кивнула, не поднимая глаз.

Да. Просто... думаю о том, что будет дальше.

Он напрягся под ней.

Об отце?

Не только о нём. Обо всём. О нашем доме, о королевстве. О том, что я хочу от жизни.

Руфус вздохнул.

Амара, ты всегда ищешь больше. Но иногда то, что у нас есть, это уже достаточно.

Она поднялась на локте, глядя на него. Его лицо было серьёзным, глаза полны заботы. Он не понимал. Как он мог понять эту жажду внутри неё жажду власти, приключений, чего-то, что могло бы перевернуть её мир?

Для тебя да, сказала она мягко. Ты довольствуешься тем, что есть. Ты верен отцу, верен королю, верен мне. Но я... я чувствую, что мне нужно больше. Эта пустота внутри она не уходит. Даже сейчас, после всего, она здесь. Он нахмурился, его рука замерла на её спине.

Пустота? О чём ты говоришь?

Амара села, подтянув простыню к груди. Солнце уже полностью осветило комнату, и она видела пылинки, танцующие в лучах.

С тех пор, как я прочитала ту книгу в библиотеке, я ищу что-то. Что-то, что могло бы заполнить меня целиком. Не просто тело, но душу. Я думала, что наша связь поможет, но... она только притупляет голод на время. Руфус сел рядом, его лицо омрачилось.

Ты жалеешь о нас?

Нет, ответила она честно. Я не жалею. Ты дал мне многое уверенность, удовольствие, безопасность. Но этого недостаточно. Я хочу найти кого-то или что-то, что заставит меня почувствовать себя живой по-настоящему. Кто увидит во мне не просто сестру или дочь, а женщину с амбициями, с огнём внутри. Он взял её руку, переплетая пальцы.

А если такого нет? Если это иллюзия из книг? Амара покачала головой.

Оно есть. Я знаю. И я найду это, Руфус. Даже если для этого придётся рисковать.

Они молчали какое-то время, просто держась за руки. Амара чувствовала его тепло, его присутствие, но пустота не отступала. Она была как тень, всегда с ней, напоминающая, что жизнь в замке это клетка, пусть и золотая.

Наконец Руфус встал, начал одеваться. Его движения были механическими, как у человека, который пытается собраться с мыслями.

Сегодня отец собирает совет, сказал он, надевая рубашку. Он хочет обсудить слухи о Кардонах. Возможно, тебе стоит быть там. Амара кивнула, вставая следом.

Я буду. И я послушаю внимательно. Может, это и есть мой шанс найти то, что ищу.

Она оделась быстро, поправила волосы и вышла из комнаты первой, оставив Руфуса одного. В коридорах замка уже кипела жизнь: слуги несли подносы с едой, стражники патрулировали двор. Амара шла уверенно, её шаги эхом отдавались по каменным полам. Она знала, что выглядит как идеальная леди спокойная, собранная, красивая. Но внутри бушевала буря вопросов.

Глава 4: Магия Презрения

Дым все еще щипал глаза, когда Луксиний ворвался в аудиторию. Волосы торчали во все стороны, на мантии остались следы копоти, а запах серы от взорвавшихся петард въелся в ткань так, что хотелось зажать нос. Смех прокатился по рядам, как волна по морю. Кто-то даже захлопал в ладоши.

Какая театральность, господин Лагуста, протянул магистр Валериус, не отрывая взгляда от свитка с заметками. Не хватает только фанфар и барабанной дроби.

Новая волна хихиканья. Луксиний почувствовал, как краснеют щеки. Он знал, что опоздание это еще полбеды. Главное как он выглядит. Взъерошенный, грязный, пахнущий дымом простолюдин среди безупречно одетых отпрысков благородных семей.

Прошу прощения, магистр, пробормотал он, пробираясь к свободному месту в заднем ряду. Меня...

Меня заперли, меня обманули, меня подставили, перебил Валериус, наконец подняв глаза. Его взгляд был холоден, как зимнее утро. Всегда находятся отговорки у тех, кто не способен соблюдать дисциплину. Особенно у тех, кто привык к запаху навоза больше, чем к запаху пергамента.

Луксиний сжал кулаки. Валериус никогда не упускал случая напомнить всем о его происхождении. Ферма, поля, коровы словно это было чем-то постыдным. А может, для них так и было. Он опустился на скамью рядом с Томасом Ревардом, который демонстративно отодвинулся, словно от него исходила зараза.

Прямо перед ними сидела Элара из ветви Лаурентов, её огненно-рыжие волосы были собраны в тугой узел. Она с отсутствующим видом смотрела в высокое стрельчатое окно, за которым небо было бледным и водянистым.

Итак, продолжим, Валериус повернулся к доске, где мелом были нарисованы схемы.

Как я уже говорил, магия имеет три основных способа воплощения.

Магию можно использовать тремя основными способами,

произнёс он, поднимая мел.

Первый это вербальные компоненты. Заклинания, произносимые вслух.

Он написал на доске слово Ignis изящными буквами.

Слова силы существуют не просто так. Они помогают магу сфокусировать намерение, придать ему форму. Но в наше время большинство практикующих магов предпочитает сокращённые формы заклинаний. Вместо полной инкантации Ignis flammarum spiritus, surge et combure inimicos meos мы говорим просто Ignis.

Он поднял руку, и Луксиний увидел, как воздух вокруг пальцев начал мерцать. Крошечные искры собирались в ладони, словно звезды, слетающиеся на зов.

Fulmen! четко произнес магистр.

Молния рванула через аудиторию, оставив за собой запах озона. Манекен в дальнем углу задрожал от удара, на его груди появилась обугленная отметина. Несколько девушек вскрикнули, но большинство студентов наблюдало с привычным скучающим видом. Для них это было обыденностью.

Второй способ, продолжал Валериус, словно ничего не произошло, соматический. Использование жестов для направления магической энергии.

Он поднял правую руку, сложил пальцы в определённую конфигурацию. Луксиний видел, как указательный и средний пальцы вытянуты вперёд, большой прижат к безымянному, а мизинец согнут под прямым углом.. Луксиний с интересом наблюдал за движениями. В отличие от многих своих одноклассников, он не считал это скучным. Каждый жест имел смысл, каждое движение цель.

Новая молния вспыхнула в воздухе, но на этот раз она была слабее. Едва коснувшись манекена, заклинание рассеялось, оставив лишь легкий ожог на ткани.

Как видите, соматическая магия менее эффективна, заметил Валериус. Но у нее есть преимущество скорости. И теперь комбинация обоих методов.

Он отступил на шаг, поднял обе руки. Правой показал тот же жест, что демонстрировал раньше, а левой другой: три пальца веером, ладонь повёрнута вниз.

Fulgor tempestas dividere!

Молния вырвалась из его правой руки, но на этот раз она была не голубой, а ярко-белой, почти ослепительной. В полёте заклинание внезапно разделилось на три отдельные ветви, каждая из которых ударила в свой манекен. Громкий треск заполнил аудиторию, а запах озона стал почти невыносимым.

Вот что дает комбинация методов, объяснил Валериус, стряхивая с пальцев остатки искр. Мощность и точность. Именно поэтому современные маги предпочитают сокращенные заклинания в сочетании с соматикой.

Элара Лаурент подняла руку.

А что с посохами и жезлами, магистр? спросила она тоном знатока. Разве они не усиливают магию?

Превосходный вопрос, кивнул Валериус. Действительно, до Войны Магов, что создала Темный Континент пятнадцать веков назад, большинство заклинателей использовали фокусирующие предметы. Посохи, жезлы, амулеты. Они позволяли накапливать и направлять магическую энергию более эффективно.

Луксиний вспомнил старые книги в библиотеке фермы немногие, что достались им от прежнего владельца. Там были изображения могущественных магов с высокими посохами, увенчанными кристаллами. Тогда ему казалось, что именно так и должна выглядеть настоящая магия.

Однако в Сореллгарде мы отказались от подобной архаики, продолжал магистр. Посохи неудобны в бою, их легко сломать или потерять. Современный маг должен полагаться на собственную силу, а не на костыли. Впрочем, в Империи Ольсаак до сих пор цепляются за старые традиции. Там каждый уважающий себя заклинатель носит посох или жезл. Консерватизм, который ослабляет их армию.

Томас Ревард хмыкнул, и Луксиний понял, что тот разделяет мнение преподавателя. Для этих людей все, что отличалось от принятого в Сореллгарде, было отсталостью. А все, что напоминало о прошлом слабостью.

Валериус стер с доски схемы и начал рисовать новые. Символы, руны, геометрические фигуры. Луксиний узнал некоторые из них он видел похожие в своих занятиях магией знаков. Сердце забилось быстрее. Неужели магистр расскажет о его виде магии?

Это подводит нас к третьему, наиболее архаичному способу применения магии, сказал Валериус, обводя рукой нарисованные символы. Магии знаков и рун.

По аудитории прокатился сдержанный смешок. Луксиний почувствовал, как на него начинают оглядываться. Элара Лаурент, сидевшая впереди, медленно повернула голову и одарила его взглядом, презрения. Все знали, что именно такой магией он владеет. Единственной, которую мог освоить.

Несмотря на унижение, он поднял руку. Может быть, это была глупость. Может быть, он только усугубит свое положение. Но ему хотелось знать больше о том единственном, что связывало его с миром магии.

У вас есть вопрос, господин Лагуста? в голосе Валериуса прозвучала ироничная нотка. Полагаю, эта тема вам близка.

Новый приступ хихиканья. Кто-то даже прошептал: Деревенщина хочет блеснуть знаниями. Луксиний проглотил обиду и заставил себя говорить ровным голосом:

Магистр, можете ли вы рассказать больше о применении магии знаков? О ее... возможностях?

Валериус медленно повернулся к нему. На его лице играла едва заметная улыбка не добрая, а скорее снисходительная, какой взрослые смотрят на ребенка, задающего наивные вопросы.

Возможностях? переспросил он. Что ж, давайте поговорим о возможностях магии знаков.

Он подошел к доске и нарисовал несколько простых символов мелом. Круг, треугольник, волнистые линии.

Магия знаков, или руническая магия, как ее еще называют, действительно была популярна до Войны Магов пятнадцать веков назад. Ею пользовались охотники, знахари, деревенские лекари. Люди простые, не обремененные глубокими познаниями в магической теории.

Каждое слово било, как хлыст. Луксиний понимал, что Валериус выбирает выражения специально, чтобы подчеркнуть его низкое происхождение.

Основной принцип магии знаков заключается в том, что маг рисует символы мелом, углем или чем-то подобным, а затем активирует их прикосновением и концентрацией, продолжал магистр. Это требует времени, материалов и, что важнее всего, дает крайне ограниченные результаты.

Он нарисовал на доске знак огня простой треугольник с волнистыми линиями внутри.

К примеру, этот знак может создать небольшое пламя. Полезно для розжига костра, но в бою? Валериус покачал головой. Пока маг рисует свои каракули, противник успеет произнести десяток заклинаний. Более того, знаки легко стереть, повредить или исказить, что сделает их бесполезными.

Луксиний сжимал кулаки под партой. Он знал, что магистр прав насчет ограничений, но неужели его магия действительно была настолько бесполезной?

А что касается силы воздействия, Валериус нарисовал знак ветра, то магия знаков способна лишь на самые слабые эффекты. Легкий ветерок, небольшой огонек, ускорение роста растений. Ничего, что могло бы сравниться с настоящей магией.

Один из учеников поднял руку:

Магистр, а почему магия знаков не используется в сельском хозяйстве? Если она может ускорять рост растений...

Отличный вопрос, кивнул Валериус. Дело в том, что магия знаков требует постоянного присутствия мага. Нарисованный знак действует лишь короткое время от нескольких минут до часа, в зависимости от сложности. Представьте: чтобы ускорить рост урожая на одном поле, магу пришлось бы рисовать знаки каждый день в течение всего сезона. Это крайне неэффективно по сравнению с обычными методами земледелия или наймом нескольких дополнительных работников.

Смех в аудитории стал громче. Кто-то прошептал: Вот почему деревенщина здесь, а не на своих полях. Луксиний почувствовал, как горят щеки. Они смеялись не просто над магией знаков они смеялись над ним, над его бесполезностью, над тем фактом, что он каким-то чудом попал сюда, но так и остался неподходящим для этого места.

Более того, добавил Валериус, словно нанося последний удар, магия знаков никогда не считалась боевой. В лучшем случае, она может служить подспорьем в быту. Разжечь огонь, когда нет кремня. Отогнать мелких вредителей с огорода. Заставить сорняки расти медленнее. Но все это мелочи, с которыми справится любой умелый крестьянин и без магии.

Томас Ревард обернулся и посмотрел на Луксиния с плохо скрываемым презрением. В его взгляде читалось: И зачем тебя вообще сюда приняли? Этот вопрос мучил самого Луксиния уже полгода. С тех самых пор, как он переступил порог Звездной Коллегии.

Он помнил тот день. Нервозность, страх, ощущение собственной неуместности среди мраморных колонн и витражных окон. Экзаменационная комиссия пять магов в богатых мантиях, смотревших на него, как на диковинного зверька. Он показал им свою магию знаков. Нарисовал знак ветра , и через несколько секунд подул теплый ветер. Интересно, сказал тогда молодой голос, и Луксиний поднял взгляд. Говоривший выделялся среди остальных моложе, с темными волосами и проницательными глазами. Остальные члены комиссии удивленно переглянулись, но никто не решился возразить. Луксиний позже узнал, что это был Рафаэль Марселис тот самый Маг Полуночи. шептали с благоговением и ужасом. Остальные переглянулись, что-то прошептали между собой, и через час ему сообщили о зачислении. До сих пор Луксиний не понимал, что их заинтересовало. Его магия была слабой, ограниченной, непрактичной. Возможно, его взяли из жалости? Или как живое напоминание другим студентам о том, насколько им повезло родиться в благородных семьях?

Таким образом, заключил Валериус, магию знаков справедливо называют забытой. И не без оснований. Это реликт прошлого, который не имеет места в современном мире магии. Настоящий маг полагается на силу своего разума и чистоту своей крови, а не на детские рисунки мелом.

Тишина в аудитории была оглушительной. Луксиний чувствовал на себе десятки взглядов насмешливых, жалостливых, презрительных. Он опустил голову, изучая поверхность парты. На дереве были выцарапаны инициалы прежних студентов, какие-то рисунки и слова. Магия это власть, прочитал он одну из надписей. Только чистая кровь дает истинную силу, гласила другая.

Чистая кровь. Всегда возвращались к этому. В дворянских семьях рождались дети с магическим потенциалом это было фактом, которым здесь гордились. Поколения браков между благородными родами создали линии наследования, где магия передавалась как цвет глаз или форма носа. А он? Сын фермера, чьи родители едва умели читать. Откуда в нем взялась способность к магии пусть даже к такой примитивной оставалось загадкой.

Колокол прозвенел, возвещая об окончании лекции. Студенты начали собирать свои вещи, болтая между собой о планах на вечер, о предстоящих экзаменах, о последних сплетнях. Луксиний медленно складывал в сумку свои немногочисленные пергаменты и перья. Чернила у него были самые дешевые, перья не лучшего качества, а пергамент местами покрыт пятнами. Все это выдавало его происхождение так же ясно, как заплаты на мантии.

Господин Лагуста, окликнул его Валериус, когда аудитория почти опустела. Задержитесь на минуту.

Сердце Луксиния пропустило удар. Неужели теперь ему устроят персональную лекцию о том, насколько он неподходящий для этого места?

Он подошел к кафедре, где магистр собирал свои материалы. Валериус не поднимал глаз, методично складывая пергаменты в кожаную папку.

Скажите мне, наконец заговорил он, зачем вы здесь?

Вопрос застал Луксиния врасплох. Он ожидал упреков, поучений, возможно, угроз исключения. Но не этого.

Я... я хочу изучать магию, магистр.

Магию знаков?

Любую магию, которую смогу освоить.

Валериус наконец поднял взгляд. В его глазах не было привычной насмешки только холодное любопытство.

Вы понимаете, что магия знаков это тупиковая ветвь? Что овладение ею не даст вам ни власти, ни богатства, ни уважения?

Понимаю, ответил Луксиний, хотя каждое слово резало по живому.

Тогда зачем тратить время? Валериус закрыл папку и повернулся к нему всем корпусом. Вы могли бы вернуться на свою ферму, жениться на какой-нибудь крестьянской девушке, растить детей и выращивать урожай. Честная, полезная жизнь. Чего вам не хватает?

Луксиний молчал. Как объяснить это чувство? Это жжение внутри, когда он рисовал знаки и видел, как они оживают под его прикосновением? Как передать ощущение чуда, когда семя превращалось в росток, а росток в цветок? Для Валериуса это была примитивная магия, детские фокусы. Но для Луксиния это было доказательством того, что он может изменить мир. Пусть совсем немного, пусть незаметно для других но может.

Я не могу объяснить, магистр, сказал он наконец. Просто... не могу жить по-другому.

Валериус изучал его долгим взглядом. Потом кивнул, словно получил ответ на какой-то внутренний вопрос.

Что ж. Тогда попытайтесь не позорить Коллегию слишком сильно. И в следующий раз постарайтесь не опаздывать. Петарды в кладовой это, конечно, оригинально, но не слишком убедительно.

Луксиний хотел было возразить, сказать, что его действительно заперли, что это не было его выдумкой. Но магистр уже направился к выходу, оставив его одного в пустой аудитории.

Он еще долго стоял там, глядя на доску с нарисованными знаками. Простые символы, которые другие считали бесполезными. Но когда он смотрел на них, в груди что-то отзывалось. Словно эти знаки говорили с ним на языке, который он понимал лучше латыни заклинаний или сложных жестов.

Наконец Луксиний направился к выходу. В коридоре его ждала обычная картина: студенты собирались группками, обсуждая занятия или планы на вечер. Разговоры затихали, когда он проходил мимо. Не от уважения от неловкости. Он был здесь чужаком, и все это прекрасно понимали.

Лагуста! окликнул его знакомый голос.

Луксиний обернулся и увидел Маркуса Грейфелла. Его семья была не из Великих, но достаточно влиятельной: Грейфеллы держали ключевой порт на юге и были вассалами дома Абрехнт семьи Каэлины. Однако сам Маркус принадлежал к младшей ветви рода, а это означало, что у него было громкое имя, но крайне туманные перспективы на наследство. Поэтому в Коллегии он держался особняком, с циничным интересом наблюдая за играми богатых наследников вроде Айлена. Возможно, поэтому он понимал, каково это - чувствовать себя неуместным среди богатых наследников.

Слышал, тебя опять заперли в кладовой, сказал Маркус, подходя ближе. Айлен Кардон и его дружки?

Луксиний пожал плечами. Он не хотел жаловаться, но Маркус и так все понял по его виду.

Придурки, фыркнул Маркус. Думают, что их происхождение дает им право творить что угодно. Айлен особенно зарвался с в последнее время когда Кордоны начали набирать больше влияния в столице все только и шепчутся, что Кардоны скоро всем править будут.

Это неважно, соврал Луксиний. Конечно, важно. Каждое унижение оставляло след, каждая насмешка въедалась в память. Но что толку жаловаться? Это только подтвердило бы их мнение о нем как о слабаке.

Важно, возразил Маркус. Они считают, что могут делать с тобой что захотят, потому что ты не можешь дать сдачи. А что если дашь? Хотя бы раз?

Луксиний горько усмехнулся. Дать сдачи? Чем? Своей магией знаков? Нарисовать на полу символ, который заставит сорняки расти у Айлена под ногами? Или создать легкий ветерок, который развеет его идеально уложенные волосы?

Я не боец, Маркус.

А кто сказал, что нужно драться? Маркус понизил голос и оглянулся по сторонам. Магия это не только боевые заклинания. Есть множество способов проучить зарвавшегося дворянчика, не причинив ему серьезного вреда.

Я не хочу неприятностей.

Неприятности у тебя уже есть, напомнил Маркус. Полгода унижений это и есть неприятности. Но ладно, твое дело.

Он хлопнул Луксиния по плечу и пошел дальше по коридору. Луксиний остался один со своими мыслями.

Полгода. Полгода он пытался вписаться, стать частью этого места. Изучал этикет, старался говорить правильно, носил мантию, которую мать перешила из старой ткани. Но ничего не менялось. Для них он так и оставался деревенщиной, которая каким-то чудом попала туда, где ей не место.

Единственным светлым пятном была Каэлина Абрехнт.

Он впервые увидел ее во второй день учебы. Она сидела в библиотеке, склонившись над толстым томом по истории магии, и что-то записывала в блокнот. Солнечные лучи, проникавшие через витражное окно, играли в ее волосах цвета расплавленного золота а на лице была выражена полная сосредоточенность.

Луксиний тогда искал книги по магии знаков и случайно задел стопку пергаментов на соседнем столе. Бумаги рассыпались по полу с шелестом, который в библиотечной тишине показался громом. Несколько студентов недовольно зашикали на него. Он бросился собирать бумаги, чувствуя, как горят щеки от стыда.

Не переживайте, сказала Каэлина, опускаясь рядом и помогая ему. Со всеми бывает.

Он поднял глаза и встретился с ее взглядом. Добрым, без тени насмешки или презрения. Впервые за время учебы кто-то из студентов смотрел на него как на равного.

Спасибо, пробормотал он, принимая из ее рук собранные листы.

Вы изучаете магию знаков? спросила она, заметив одну из книг в его стопке.

Он приготовился к привычной реакции смеху, удивлению или жалостливой снисходительности. Но Каэлина просто кивнула.

Интересная область. Древняя. В ней должно быть много мудрости, которую мы потеряли.

С того дня они иногда разговаривали. Не часто она училась на втором курсе, а он на первом, у них были разные расписания и разные круги общения. Но когда их пути пересекались, Каэлина всегда находила время для нескольких слов. Она спрашивала о его занятиях, интересовалась успехами в изучении магии знаков, делилась своими впечатлениями о лекциях.

Поначалу Луксиний думал, что она просто вежлива. Воспитанная девушка из хорошей семьи, которая не может быть грубой с одноклассником, каким бы низким ни было его происхождение. Но постепенно он понял, что это не так. В ее интересе была искренность.

Как-то раз она даже попросила его показать магию знаков. Это было в небольшом внутреннем дворике, где росли декоративные кустарники. Луксиний нарисовал мелом на каменной плите знак роста и активировал его прикосновением. Один из кустов зацвел не по сезону, покрывшись мелкими белыми цветами.

Красиво, сказала Каэлина, и в ее голосе не было фальши. И полезно. Представляете, сколько радости это может принести людям? Заставить цвести сад зимой, вырастить урожай в неплодородной почве...

Магистр Валериус говорит, что это неэффективно, ответил Луксиний. Что обычные методы земледелия дают лучший результат.

Магистр Валериус многое знает о теории, осторожно сказала Каэлина. Но не все в жизни измеряется эффективностью. Иногда важнее красота. Или доброта.

Те слова грели его душу до сих пор. Доброта. Когда в последний раз кто-то называл его магию добротой, а не примитивностью?

Но была и другая сторона его отношений с Каэлиной. Он видел, как на нее смотрят другие студенты. Особенно Айлен Кардон.

Сын Люциана Кардона самого влиятельного человека среди великих не скрывал своего интереса к ней. На втором курсе они изучали вместе несколько предметов, и Луксиний не раз замечал, как Айлен старается привлечь ее внимание. Демонстрировал свою магию льда, рассказывал о планах отца, намекал на связи своей семьи при дворе. Все то, чего Луксиний дать не мог.

Хуже всего было то, что Айлен обладал настоящей силой. Его магия была мощной, зрелищной, полезной в бою. Когда он вызывал ледяные копья или замораживал воду в кувшине, студенты смотрели с восхищением. Это была магия будущего правителя, военного лидера, человека, который мог изменить ход истории.

А что мог предложить Луксиний? Знаки, которые заставляли цвести кусты?

Он шел по коридору, погруженный в эти мрачные мысли, когда услышал знакомые голоса из одного из боковых залов. Дверь была приоткрыта, и сквозь щель доносился разговор.

...не понимаю, что ты в нем находишь, говорил Айлен, и в его голосе звучало раздражение. Деревенщина с примитивной магией. Он даже нормального заклинания произнести не может.

Луксиний хороший человек, ответила Каэлина, и Луксиний почувствовал, как сердце пропускает удар. Она защищает его. И его магия имеет свою ценность.

Какую ценность? фыркнул Айлен. Заставить траву расти быстрее? Разжечь костер? Любой слуга справится с этим лучше, и за меньшие деньги.

Не все измеряется деньгами, Айлен.

Все измеряется силой, возразил он. А у него ее нет. Никогда не будет. Он тратит время на мертвую магию, вместо того чтобы вернуться туда, откуда пришел.

Луксиний стоял у двери, сжимая кулаки. Каждое слово Айлена било точно в цель. Мертвая магия. Возможно, так оно и было. Возможно, он действительно цеплялся за прошлое, за то, что не имело будущего.

Его магия может быть полезной, настаивала Каэлина. По-своему. И он изучает ее с таким рвением...

Рвение без таланта это просто упрямство, перебил ее Айлен. Каэлина, ты слишком добра. Он использует твою доброту, чтобы чувствовать себя важным. Но на самом деле он никто. И всегда будет никем.

Тишина. Луксиний подождал, надеясь услышать возражение Каэлины, ее защиту. Но она молчала.

Подумай об этом, продолжил Айлен мягче. Ты выше этого. Тебе не нужно тратить время на жалость к неудачникам. Есть люди, которые действительно достойны твоего внимания.

Я... мне нужно идти, наконец сказала Каэлина. У меня лекция.

Луксиний услышал шаги, приближающиеся к двери, и быстро отошел в сторону, прижавшись к стене. Каэлина вышла из зала, не заметив его. На ее лице было задумчивое выражение, словно она размышляла над словами Айлена.

Через несколько секунд появился и сам Айлен. Увидев Луксиния, он остановился и усмехнулся.

О, а вот и он сам, сказал Айлен. Подслушиваешь, деревенщина?

Ты ведь все слышал, не так ли? Айлен сделал шаг к нему, понизив голос до заговорщического шепота. Слышал, как Каэлина пыталась быть вежливой? Она добрая душа, всегда жалеет убогих. Но даже ее доброта имеет пределы. Потому что в конечном итоге, он наклонился ближе, мы все понимаем, где твое место. И оно не здесь.

Он смотрел прямо в глаза Луксинию, и в его взгляде не было ненависти. Было что-то хуже полное, абсолютное безразличие, как к насекомому, которое случайно попалось на пути.

Айлен выпрямился и оглянулся на удаляющуюся фигуру Каэлины.

Видишь? сказал Айлен так, словно делился очевидной истиной. Сильные тянутся к сильным. А слабые... слабым остается только подбирать крошки.

Он сунул руку в карман своего дорогого мундира и достал серебряную монету. Легким щелчком пальцев он подбросил ее в воздух. Монета звякнула о каменный пол и покатилась к ногам Луксиния.

Вот, бросил Айлен через плечо, направляясь прочь. Купи себе что-нибудь. Не говори, что благородный дом Кардон никогда тебе не помогал.

Он ушел, не оборачиваясь. Луксиний остался один в пустом коридоре. Тишину нарушал лишь далекий гул студенческих голосов. Он медленно опустил взгляд. У его стоптанного сапога лежала медная монета. Цена его унижения.

Он не поднял ее. Он просто стоял, чувствуя, как внутри него что-то ломается с тихим, сухим треском.

Слова Айлена крутились в голове всю дорогу до своей комнаты. "Он никто. И всегда будет никем." Возможно, так и было. Возможно, его присутствие здесь просто чья-то ошибка, которую рано или поздно исправят.

Его комната находилась в самом дальнем крыле общежития. Комнаты здесь были меньше, мебель проще, а окна выходили не в красивый сад, а на хозяйственный двор. Но для Луксиния это было роскошью. У него была собственная комната, собственный стол, собственная кровать. Дома он делил комнату с младшей сестрой.

Он сел за стол и устало провел рукой по его деревянной поверхности. На ней лежали его учебные принадлежности: дешевые чернила, видавшее виды перо и несколько листов пергамента, которые мать сшила из остатков. Он смотрел на эти предметы, и каждое из них кричало о его бедности, о его происхождении. Все то, что так презирали здесь.

Тяжесть навалилась на плечи, сдавливая грудь. Напряжение медленно уходило из мышц, но не приносило облегчения оно сменялось апатией. Мысли текли вяло, возвращаясь к одному и тому же.

Айлен был прав.

Не во всем, но в главном. Луксиний действительно был никем в этом мире власти и силы. Его магия была слабой, его происхождение низким, его будущее туманным. Он держался за Каэлину как за спасательный круг, видя в ее доброте подтверждение собственной ценности. Но что если это была просто жалость?

Что если его место действительно не здесь?

За окном темнело. Где-то в богатом крыле общежития другие студенты ужинали в своих комнатах, обслуживаемые слугами. Планировали вечера в дорогих тавернах или на частных вечеринках. Обсуждали шансы на возвышение, пути к власти, будущее при дворе.

А он сидел один, думая о своём месте в этом мире.

Возможно, пора было признать правду. Возможно, пора было собрать свои немногочисленные вещи и вернуться домой. На ферму, где его понимали и принимали. Где его магия, какой бы слабой она ни была, приносила хоть какую-то пользу.

Но когда он представил это отъезд, объяснения матери, возвращение к прежней жизни что-то внутри взбунтовалось. Нет. Он не может просто сдаться. Не после всего, через что прошел, чтобы попасть сюда.

Луксиний взял мел и начал рисовать. Линии ложились на дерево словно сами собой, создавая узор, которого он раньше не видел. Сложный, красивый, наполненный какой-то внутренней силой.

Он не знал, что этот знак должен делать. Возможно, ничего. Возможно, это была просто попытка выразить то, что творилось у него в душе. Но когда рисунок был закончен, Луксиний почувствовал что-то новое.

Не покой, не понимание. А решимость.

Пусть его магия слаба. Пусть его происхождение низко. Пусть другие считают его никем. Он все равно останется. Будет изучать свои знаки, искать в них силу, которую не видят другие. Будет доказывать в первую очередь самому себе что у каждой магии есть ценность.

А что касается Каэлины... Он больше не будет цепляться за нее как за спасение. Если она видит в нем только объект для жалости, пусть так и будет.

Луксиний стер знак и убрал мел в ящик стола. Завтра будет новый день, новые лекции, новые унижения. Но он встретит их готовым.

В конце концов, он уже полгода выживал в этом месте. Значит, сможет выжить и дальше.

Экстра-глава: Легенды Прошлого Северный Ветер

Извлечено из Фрагментов Забытых Войн, том III, автор Архивариус Элиас Вейн, Звёздная Коллегия.

История, как известно, пишется перьями лордов и магов. Мы читаем о великих домах, о заклинаниях, что рушили горы, и о генералах, двигавших армии, как фигуры на шахматной доске. Но среди этих титанических сказаний, словно тонкая, острая льдинка, затерялись легенды о тех, кто не имел ни титула, ни магического дара, но чья воля и сталь меняли ход битв. Ни одна из этих легенд не звучит так громко и так тихо одновременно, как история о человеке, которого эльфы прозвали Северным Ветром.

В официальных хрониках дома Кардон он упоминается лишь вскользь: Эйрон Морден, наёмник, служивший под началом Дэймона Черное Пламя. Но чтобы понять, кем он был, нужно обратиться не к человеческим записям, а к шёпоту врага. В уцелевших эльфийских плачах о Первой Войне нет имени Эйрон. Есть лишь Orn-e-Luin, Ветер с Севера, призрак из стали и инея.

Он пришел из безымянных холмов на севере королевства, где скалы остры, а ветер режет кожу, как клинок. Он не был воином, ищущим славы, и не вассалом, исполняющим долг. Он был человеком, у которого отняли всё. Его деревню, стоявшую слишком близко к лесу, эльфийский патруль сжег дотла за нарушение границ. Эйрон пришел в лагерь Дэймона Кардона один, окутанный в серый плащ, с единственным достоянием за спиной. Он не просил жалости. Он предложил сделку: его меч в обмен на место в первом ряду этой войны.

Его меч был так же необычен, как и он сам. Тонкий, ровный клинок из неизвестного металла, что мерцал в свете костра, как замерзшая вода. Он называл его Штормовой Шёпот.

Контраст между ним и его командиром был разительным. Дэймон Кардон был бурей огня и ярости, его присутствие ощущалось на поле боя как жар доменной печи. Эйрон же был пустотой. Холодом. Его не замечали, пока не становилось слишком поздно.

Самое известное свидетельство его мастерства битва у Шепчущих Дубов. Эльфийский отряд из сотни лучших лучников занял позицию на холме, способную остановить целый батальон. Вот что пишет летописец Мариус, побывавший в той битве:

Мы готовились к кровавой бойне. Стрелы эльфов падали, как дождь, и каждый наш шаг стоил нам жизней. Дэймон был в ярости; маги огня под его командованием не могли достать их всех. И тогда он кивнул наёмнику. Тот просто шагнул вперёд, в траву, и исчез. Мы не видели, как он бежал. Не слышали криков. Просто стрелы одна за другой переставали лететь. Через несколько минут на холме воцарилась тишина. Когда мы поднялись, то увидели их всех. Мёртвые, с единственными тонкими разрезами на горле. Раны были столь чисты, словно их оставило дыхание зимнего ветра. А посреди тел стоял Морден, неспешно вытирая свой клинок. На нём не было ни капли крови.

Эльфы рассказывали, что он появлялся внезапно, словно порыв холодного бриза, и исчезал, оставляя лишь тела с ранами, которые казались нанесёнными невидимой рукой. Они не успевали натянуть тетиву, не то что прицелиться. Они слышали лишь тихий свист воздуха, похожий на шепот шторма вдалеке, и чувствовали холод перед тем, как их жизнь обрывалась. Один эльф, попавший в плен, описал его так: не человек, а воплощение самого ветра с севера, что несёт с собой мороз и забвение. Невидимый, но неизбежный.

Командиры эльфов пытались приспособиться. Выставляли дозорных, усиливали караулы, создавали ловушки. Но Северный Ветер словно чувствовал каждую их мысль. Там, где ждали его с востока, он являлся с запада. Когда готовились отразить его удар в одном месте, он наносил его в трех разных точках за одну ночь, создавая иллюзию вездесущности.

Война длилась годами, жестокая и изнурительная. Имя Эйрона стало легендой как среди людей, так и среди эльфов, но для последних он был не героем, а проклятием.

Но однажды состоялось решающее, хотя и не последнее, сражение. В тот день явился сам Лесной Зверь. Сжимая молот, сияющий потусторонним светом, он обрушивал на людей сокрушительные удары, дробя черепа и ломая волю. Человеческая армия дрогнула и побежала; поражение казалось неминуемым. И тогда, видя, как Зверь теснит его союзников, Северный Ветер сделал то, чего от него никто не ожидал.

Он в одиночку бросился на Лесного Зверя, становясь тем, кем был всегда неуловимой, смертоносной тенью. Эйрон схлестнулся с чудовищем, начав свою последнюю, отчаянную пляску со смертью. Он был как порыв ветра, кружащий вокруг горы не в силах сдвинуть ее, но способный привлечь все ее внимание. Его Штормовой Шёпот вспыхивал серебром, отбивая удары молота, что могли бы расколоть скалу. Он уклонялся, атаковал, заставляя лесного воителя сосредоточиться на одной-единственной цели.

Он давал союзникам шанс.

И Дэймон Кардон этим шансом воспользовался. Он отдал приказ. Не солдатам. Магам.

Жгите.

Просто одно слово.

Жгите всё.

Маги колебались, глядя на Эйрона, который всё ещё дрался там, в самой гуще. Но генерал не повторил дважды. И они обрушили на рощу ад, предав огню священное сердце эльфийского леса. Деревья, которым были тысячи лет, вспыхивали, как факелы. Земля стонала. Пламя взметнулось к небесам.

Солдаты, что в ужасе бежали из лесного пепелища, после заикаясь рассказывали об увиденном. Они оглядывались на стену огня, и последний образ, выжженный в их памяти, был одним и тем же: в самом сердце бушующего пламени, среди рушащихся, горящих деревьев, две фигуры продолжали свою битву. Серебристая вспышка клинка против зеленых всполохов молота. Призрак из стали и льда против воплощенной ярости природы.

Чем закончилась битва, неизвестно. Когда огонь утих, оставив после себя лишь черную, дымящуюся пустыню, смрад и тлеющие тела эльфов и людей, тело Северного Ветра так и не было найдено, как и его меч, Штормовой Шёпот.

Война продолжалась. Время шло. Лесной зверь исчез. Эльфы, потеряв и своего защитника, и свою главную святыню, были сломлены. Люди победили, но цена была ужасна.

Поныне живо наследие того дня. Люциан Кардон приводит в пример своего предка Дэймона, говоря: В войне нет места чести, есть лишь воля к победе. Он сжег лес, чтобы спасти королевство. Но подвиг Эйрона для него незначителен.

Для учеников вроде Луксиния Лагусты история Эйрона это напоминание о том, что даже простой наёмник может встать в один ряд с богами и чудовищами.

А для тех, кто ныне внимает странным вестям из северных лесов, эта легенда звучит как мрачное предостережение. Все знают, что Лесной Зверь исчез. Но никто не может с уверенностью сказать, что он был уничтожен.

И если он вернется, то рядом уже не будет Северного Ветра, чтобы встретить его в огне.

Глава 5: Наследие Черного Пламени

Люциан Кардон стоял у окна своей опочивальни в крепости Кардонхолл, в столице королевства, глядя на раскинувшиеся внизу долины. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая холмы в кроваво-красный оттенок, словно напоминание о былых битвах. Ветер шевелил тяжелые занавеси, принося с собой запах дыма от костров в лагере у подножия стен. Его люди лучшие из лучших готовились к ночным учениям. Он слышал приглушенные команды, лязг металла, ржание лошадей. Это был звук силы, настоящей, осязаемой, той, что держит королевство на плаву, несмотря на все глупости, творящиеся в столице.

Он налил себе кубок вина из серебряного кувшина густого, темного, как кровь предков. Вино было с южных виноградников, тех самых, что его род захватил у эльфов восемь веков назад. Люциан сделал глоток, чувствуя, как терпкость обжигает горло. Король Бертрам этот жалкий труп, занимающий трон. Сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз показывался на людях? Месяцы? Сидит в своем замке, скорбит по пропавшему сыну, словно это оправдание для бездействия. Королевство гниет, караваны исчезают, торговцы скулят, как побитые псы, а он ничего. Ни приказа, ни жеста, ни даже шепота. Пустое место в короне, фантом, который позволяет Великим Семьям грызться друг с другом, пока все не рухнет.

Люциан усмехнулся, но в улыбке не было веселья. Ему показалось, что он видит в этом отражение собственной судьбы ждать, пока слабые падут, чтобы сильные взяли свое. Но сколько еще ждать? На столе лежали донесения разведки, отчеты от торговых гильдий, письма от вассалов. Все указывало на одно королевство слабело с каждым днем. А в этой слабости таилась опасность не только для трона, но и для всего, что строили поколения людей.

Люциан взял одно из писем от Геральда Реварда. Торговый магнат жаловался на убытки, требовал усиления охраны караванных путей, намекал на возможные "альтернативные решения" проблемы безопасности. Между строк читался прямой вопрос: а что, если корона больше не способна защитить своих подданных? Вопрос справедливый. И ответ на него становился все очевидней. Другое письмо от одного из младших лордов на западной границе. Тот сообщал о странных огнях в лесах, о том, что местные жители боятся выходить из деревень после захода солнца, о шепоте, будто что-то древнее пробуждается в чащобах.

Люциан отложил письмо. Суеверия. Страхи людей, которые предпочитают верить в монстров, а не признавать, что их правители оказались слабаками. Но даже суеверия могли стать оружием в умелых руках. Третий документ заставил его нахмуриться. Донесение от шпионов при дворе. Рафаэль Марселис проводил много времени в библиотеке, изучая старые хроники. Особенно те, что касались войн с эльфами. Маг Полуночи что-то планировал. Эти донесения лишь подтверждали то, что он видел на совете. Мысли его возвращались к дрожащим рукам Каидрана, к лисьей улыбке Вивьен, к каменной маске Августа. Мухи, жужжащие над разлагающимся трупом.

Пальцы Люциана легли на карту, начертив линию от столицы на север, к темным лесам, где пропадали караваны. Лесной зверь. Детская сказка, которой эльфы пугали непослушных человеческих детей. И теперь эти сказки заставляли седовласых мужей в Совете дрожать от страха. Август, упрямый праведник, всегда твердил о долге и чести. Он предлагал выслушать эльфов. Выслушать тех, кто веками точил ножи за спиной королевства. Глупость? Или слепая вера в закон, который не защитит от стрелы в сердце. Люциан еще не решил. Он поднял глаза на портрет, висевший над камином. Суровое лицо, волевой подбородок, глаза, в которых, казалось, отражалось пламя. Дэймон Кардон. "Черное Пламя". Предок, который восемь веков назад понял то, чего не могли понять нынешние правители: с лесом не договариваются. Лес покоряют. Эльфы тогда были сильны. Их магия была дикой, их воины безжалостными. Они теснили людей, отвоевывая пядь за пядью. Советы тех времен тоже, должно быть, были полны таких же Августов и Каидранов, предлагавших переговоры и компромиссы. Но Дэймон принял трудное решение. Он не стал вести переговоры. Он сжег их священные рощи. Выжег дотла, оставив после себя лишь черный пепел и обожженную землю, которая не плодоносит и по сей день. Жестоко? Да. Но это сломило эльфов. Это спасло Сореллгард. Благодаря его воле они до сих пор ютятся в своих лесах, шепча проклятия, вместо того чтобы править нашими городами. Мы стоим благодаря его силе. И теперь его потомок вынужден слушать лепет о том, чтобы верить сказкам этих самых эльфов.

Раздражение снова подступило к горлу. Не эльфы были настоящей угрозой. И даже не тот, кто или что нападает на караваны. Настоящая угроза сидела с ними за одним столом. Рафаэль Марселис. Вот кого стоило опасаться. Маг Полуночи. Какое нелепое, театральное прозвище. Люциан помнил тот день девять лет назад. Он был на западных границах, усмирял очередной набег с диких земель. Новости о бунте в столице дошли до него слишком поздно. Когда он вернулся, город уже был спасен. Спасен безродным студентом, который выжег заговорщиков вместе с их семьями. Варварство, а не правосудие. Август до сих пор считал, что король совершил ошибку, даровав этому выскочке титул и род. В этом Люциан был с ним согласен. Будь он тогда в Сорелле, никакого Мага Полуночи не понадобилось бы. Он бы подавил восстание за одну ночь. Хватило бы одного его генерала. Генерала Ортаса, возможно. Или Варена, чей клинок не знал себе равных. Дом Кардон не нуждался в помощи выскочек. Ему подчинялись восемь сильнейших воинов королевства. Восемь Генералов, среди которых были и маги, способные обрушить на врага огонь, и фехтовальщики, чье искусство граничило с магией. Его сила была реальной, осязаемой. А что было у Марселиса? Непонятная, стихийная магия и репутация, построенная на страхе и крови. Люциан не мог понять, в какую игру играет этот маг. Он говорил о древних войнах и старой магии, но в его глазах Люциан видел холодный расчет. Он не верил ни единому его слову. Но он видел его силу. И это заставляло быть осторожным. Рафаэль был змеей, пригретой на груди королевства. И когда она нанесет удар, нужно быть готовым.

Люциан отвернулся от карты и подошел к окну. Внизу, во дворе, проходили учения. Звон стали, короткие команды, слаженный ритм движений. Порядок. Вот что было нужно королевству. Не скорбь, не законы, не магия. Порядок. И только армия могла его обеспечить.

Под его окнами тренировался Дэймон, его старший сын. Двадцать шесть лет, крепкий, как дуб, с мечом в руке воплощение воина, но не наследника. Люциан наблюдал, как тот отрабатывает комбинации с двумя младшими офицерами. Парни были хороши Люциан знал их имена, их сильные стороны, их слабости. Но против Дэймона они выглядели детьми.

Удар, уклон, контратака. Движения сына были точными, экономными, смертоносными. Никакой показухи, никаких лишних жестов только результат. Ортас хорошо его учил. Из Дэймона вышел превосходный воин, но Люциан когда-то возлагал на него другие надежды. Он назвал старшего сына в честь великого предка, Дэймона Черного Пламени. Вложил в него все, что знал о долге, чести и командовании. И Дэймон оправдал ожидания стал перспективным офицером, заслужил уважение лучших клинков королевства. Но когда родился Айлен и в нем пробудилась магия... все изменилось.

Дэймон не скрывал своего неудовольствия. Старший сын, воспитанный как наследник, внезапно оттесненный младшим братом. Люциан видел холод в его взгляде, когда тот смотрел на Айлена. Видел, как сын избегает семейных обедов, проводит время только с военными, старается быть как можно дальше от замка.

Наследником дома Кардонов должен был стать тот, кто мог вернуть роду былое величие. А магия была ключом к этому величию. Но Айлен Айлен был чем-то большим. Он был возвращением утраченной славы, знаком того, что дом Кардонов не просто сохраняет мощь, но и эволюционирует, вбирая в себя новые виды силы. Не грубая сила огня, как у наемных боевых магов, а нечто более тонкое, более холодное. Более аристократичное. Когда Люциан впервые увидел, как его пятилетний сын замораживает воду в фонтане одним движением пальцев, он почувствовал не страх, а триумф. Сталь и лед. Какое сочетание. Айлен был его неожиданным козырем, его тайным оружием. Он был будущим.

Стук в дверь прервал его размышления. Люциан не оборачивался он узнал поступь раньше, чем услышал голос.

Генерал, это был Ортас, его правая рука. Человек, которому он доверял больше, чем собственной тени.

Докладывай.

Разведка с северных границ. Еще один караван пропал без вести. Четвертый за полтора месяца.

Люциан наконец повернулся. Ортас стоял по стойке смирно, но в его глазах читалось беспокойство. Генерал был из тех людей, кто не верил в сказки, но факты заставляли даже его задумываться.

Следы?

Те же, что и раньше. Обугленные деревья, земля словно выжжена изнутри. И этот... запах.

Какой запах? Люциан подошел ближе. Ортас был человеком фактов, не фантазий.

Трудно описать, генерал. Старый. Словно что-то долго гнило в земле, а потом внезапно загорелось.

Люциан кивнул. Слухи о Лесном звере множились с каждым днем. Эльфы, похоже, решили запугать людей старыми сказками. Умный ход заставить торговцев бояться дорог, подорвать экономику, ослабить королевство изнутри. Но Люциан не был Августом, который видел в каждой тени древнее зло.

Готовь отряд, сказал он. Полсотни лучших. Возьми с собой Дэймона. Выступишь, как только будете готовы.

Есть, милорд. А цель?

Найти, кто стоит за этими исчезновениями. И положить этому конец. Люциан вернулся к окну, за которым его старший сын как раз закончил тренировку. Достаточно игр. Если эльфы хотят напомнить нам о старых временах, мы им напомним, чем те закончились. Ортас кивнул и направился к двери, но на пороге замер.

Генерал, а что насчет короля? Формально нам нужно его разрешение на военную операцию. Люциан усмехнулся, не оборачиваясь.

Король болен, сказал Люциан спокойно. Его величество не может принимать решения в своем нынешнем состоянии. А долг армии защищать подданных, независимо от того, помнит ли об этом корона. Ортас молча поклонился и вышел. Люциан знал, что тот все понял. Бертрам когда-то был неплохим правителем справедливым, осторожным, мудрым. Но мудрость без силы воли превращалась в бесполезность. А справедливость без решимости становилась слабостью. Королевству нужен был не скорбящий отец, а сильный правитель. И если Бертрам больше не мог им быть, этот долг ляжет на плечи того, кто был готов его нести. На плечи дома Кардон.