|
|
||
Как я приучал мою девушку к холоду и что из этого получилось (перевод). Часть 3. | ||
День подходил к концу. На город опускались первые сумерки, а воздух стал особенно свежим — хрустким, колючим, чистым. На земле лежали два дюйма свежевыпавшего снега, лёгкого, пушистого, едва примятого машинами и ногами прохожих.
Я только что закончил работу, когда заметил, как к подъезду офиса подкатила знакомая машина. Я удивился — мы не договаривались. Но когда открыл дверцу и заглянул внутрь, сердце у меня приятно екнуло.
На водительском сиденье сидела Элизабет.
На ней было тонкое, светлое пальто, которое скорее подчёркивало, чем защищало от холода. Оно было расстёгнуто, и из-под него виднелась лёгкая блузка без рукавов. А на ногах — открытые туфли на тоненьком трёхсантиметровом каблуке, изящные, как будто с витрины летнего бутика.
— Привет, — улыбнулась она, глаза её блестели.
— Ты… вообще не чувствуешь холода? — спросил я, садясь в машину. — На улице минус десять, если не холоднее.
— Именно, — прошептала она с довольной полуулыбкой. — Идеальная погода для сюрприза.
Я взглянул на её ноги. Они были босые внутри туфель, кожа покрыта тончайшими мурашками, а пальцы уже немного посинели. Но она, кажется, даже не замечала этого.
— Какой ещё сюрприз?
— Потерпи. Всё скоро узнаешь.
Она тронула с места и свернула с трассы, ведя машину уверенно, хоть и слегка прикусывая губу от холода. Мы ехали по узкой дороге, мимо заснеженных деревьев, пока, наконец, она не остановилась у небольшой лесистой опушки.
Снег скрипел под колёсами.
— Выходим? — спросил я, с интересом глядя на неё.
— Ага, — кивнула она и тут же открыла дверцу.
На улице было зябко и темнело всё быстрее. Луна ещё не взошла, но небо было светлым от отражённого снега, и лес казался волшебным — белым, тихим, словно замерзшее царство.
Я уже хотел обойти машину, как вдруг заметил: Элизабет сняла туфли. Затем — и пальто. Осталась в тонкой блузке и короткой юбке. И босиком.
— Что ты делаешь? — удивлённо воскликнул я.
Она повернулась ко мне с вызывающим выражением лица.
— Мы идём гулять. В лес. Прямо сейчас. Я очень хочу — с тобой. Только ты и я… и мороз.
— Босиком?!
— Конечно, — засмеялась она. — Мне нужно, чтобы ты видел… какая я. Что я могу.
Я сдался, лишь покачал головой, и мы пошли. По снегу, по узкой тропинке, оставляя за собой цепочку следов.
Сначала она шла уверенно, даже легко. Снег обжигал её ступни, но она только улыбалась — всё больше от возбуждения, чем от замерзания. В её глазах горел азарт, а дыхание превращалось в пар, что таял в воздухе.
Мы шли вглубь леса, мимо заснеженных деревьев, пока не оказались в небольшой поляне, где снег был нетронут. Элизабет остановилась, тяжело дыша, и вдруг сказала:
— Подожди.
Она опустилась на колени и села прямо в снег. Закрыла глаза, раскинула руки… и легла на спину.
— Смотри… — выдохнула она.
И начала двигать руками и ногами, рисуя снежного ангела.
— Ты сумасшедшая, — пробормотал я, зачарованно глядя на неё. — Невероятная.
— Я знаю, — прошептала она, лёжа неподвижно, пока снег прилипал к её волосам. — Но я хочу, чтобы ты видел меня вот такой.
Она встала, с трудом — снег пристал к спине и ногам. Её кожа была ярко-красной, влажной от тающего инея, на ней проступили чёткие мурашки. Всё тело дрожало, грудь вздымалась в коротком, частом дыхании. Она едва стояла на ногах.
— Пойдём назад, — сказал я, — ты уже на грани.
— Ещё чуть-чуть… — прошептала она, — я справлюсь.
Но через десять минут, когда мы уже почти вышли к машине, я заметил, что её походка изменилась. Она пошатывалась, ступала всё осторожнее, словно ноги её больше не слушались.
— Всё. Хватит, — сказал я твёрдо и, не дожидаясь протеста, подхватил её на руки.
Она не сопротивлялась. Только прижалась ко мне щекой и прошептала еле слышно:
— Прости… чуть-чуть перебор…
— Тише, — ответил я, неся её к машине. — Ты прекрасна. Но теперь — моя очередь тебя согревать.
Я посадил её на пассажирское сиденье, укрыл пальто, включил обогрев и включил тёплый воздух. Элизабет закрыла глаза и улыбнулась, дрожа всем телом, но счастливой.
— Это был… лучший сюрприз после работы, — признался я, глядя на неё.
— У нас ещё будет много таких вечеров, — хрипло выдохнула она, — если ты по-прежнему хочешь меня такой.
Я наклонился, поцеловал её в лоб — влажный от снега и ледяной, как сама ночь — и прошептал:
— Всегда.
Это был субботний морозный день, такой, когда выдох превращается в густой пар, а утреннее солнце едва касается горизонта, словно не решаясь полностью вылезти из-за леса. Я разбудил Элизабет около семи. Она, как обычно, спала в тонкой ночнушке, закутавшись в плед, лицо было чуть румяным от прохлады в спальне.
— Просыпайся, рыбачка, — прошептал я, касаясь её плеча. — Время на лёд.
— Уф… — она не открыла глаз. — Там же адски холодно…
— Ты ведь сама вчера сказала, что хочешь попробовать настоящий зимний экстрим.
— Я говорила про «чуть постоять у лунки», а не три часа сидеть на льду, — пробормотала она, но уже с усмешкой, — хотя… если ты пообещаешь, что потом будешь меня отогревать…
— Обещаю, — улыбнулся я, целуя её в висок.
Через полчаса мы уже грузили снасти в багажник. Элизабет появилась у машины, как всегда — вопреки здравому смыслу. На ней был короткий черно-белый сарафан, без рукавов, с тонкими бретельками, а на ногах — лёгкие сандалии. В руках — термос с горячим чаем и складной стульчик.
— Серьёзно? Даже не носки?
— Я не изменяю себе, — бросила она вызывающе и, дрожа от утреннего мороза, села в машину.
Мы выехали за город, и дорога вела нас через сосновый лес к озеру. За деревьями прятался открытый ледяной простор — ни одной хижины, ни укрытия, ни даже другого рыбака. Только гладкий, снежно-белый лёд, сверкающий под ясным небом, и затаившийся ветер, будто ждавший нас.
Когда мы вышли на лёд, я сразу ощутил, как мороз впивается в щёки и пальцы. Было около -14®C, и ветер, срывающийся с поверхности замёрзшего озера, словно ножами резал кожу. Элизабет надела легкую кофточку — но не надела пальто. Оно осталось в машине.
— Всё-таки хочешь попробовать босиком? — спросил я, не совсем веря, что она и вправду решится.
Она кивнула и молча, не глядя на меня, сбросила сандалии. Лёд коснулся её ступней, и она зажмурилась.
— Холодно?
— Безумно. Но… — она сделала глубокий вдох, — я хочу прочувствовать это полностью.
Я передал ей бур, а сам стал готовить снасти. Она, дрожа, склонилась над первой точкой и начала сверлить. Ветер развевал подол её сарафана, волосы прилипали ко лбу, дыхание вырывалось облаками. Колени подгибались от холода, но она продолжала — методично, упрямо.
— Сколько лунок ты хочешь? — спросила, переводя дух.
— Шесть, если справишься.
— Я справлюсь, — выдохнула она.
С каждым движением тело её всё больше покрывалось мурашками, руки едва держали инструмент, а босые ноги стали красно-синими, влажными от снега и льда. Периодически она на секунду вставала в сандалии — отдохнуть, но потом снова сбрасывала их и вставала прямо на лёд, будто назло самой себе.
Когда все лунки были готовы, мы устроились рядом, разложив стульчики. Я усадил её на сложенный плед, но она долго не могла успокоиться — её всё трясло. Она потирала плечи и смеялась сквозь зубовный стук:
— Напомни… почему я это делаю?
— Потому что ты не такая, как все. Потому что ты — огонь в снегу.
— И потому что я тебя люблю, — добавила она чуть тише.
Мы провели там около трёх часов. Время тянулось странно — смесь мучительной стужи и тихой, почти медитативной близости с природой. Рыбы почти не было, но это уже не имело значения.
Где-то к концу второго часа Элизабет перестала шевелить ногами. Я наклонился к ней, положил руку ей на колено — ледяное.
— Всё. Возвращаемся. Ты начинаешь терять чувствительность.
— Я… просто… чуть-чуть посижу ещё, — прошептала она, но я видел, как у неё дрожит всё тело.
Когда мы пошли к машине, она сначала пыталась идти сама, но уже через десять минут её босые ноги начали подкашиваться. Я подхватил её на руки. Она не сопротивлялась — только тихо положила голову мне на плечо и выдохнула:
— Ты был прав. Это был предел. Я больше не чувствую пальцы…
— Сейчас всё будет. Мы уже рядом.
Я посадил её в машину, укрыл всем, что было — курткой, запасным одеялом, пледом. Впервые за всю зиму она сама, без уговоров, протянула руку к панели и включила обогреватель.
— Я разрешаю, — прошептал я с улыбкой. — Сегодня ты это заслужила.
Она рассмеялась, обессиленно, но счастливо. Лицо было бледным, глаза полуприкрыты, но в них снова вспыхивал тот огонёк — упрямый, живой.
— Спасибо, что был рядом. Я бы не справилась одна.
— А я бы не захотел, чтобы ты была одна, — сказал я. — Никогда.
Мы ехали в тишине. Только шуршание вентилятора и редкие капли с её волос, тающие от тепла. Она склонилась ко мне и прошептала:
— Следующий раз — не больше двух часов, ладно?
— Смотря сколько лунок ты придумаешь сделать, — поддразнил я.
Она усмехнулась и закрыла глаза, сжав мою руку.
***
Домой
Когда мы наконец подъехали к дому, я выключил двигатель, и в салоне стало тихо. За окнами бушевала зимняя ночь, ветер срывался с деревьев и метался по двору, поднимая лёгкие вихри снега. Внутри машины было тепло, но Элизабет всё ещё дрожала. Не обычной лёгкой дрожью от холода, а судорожно, всем телом — плечи вздрагивали, подбородок подрагивал, руки не могли удержаться на месте.
Я обошёл машину, открыл ей дверь и увидел её лицо — бледное, губы синие, глаза блестят, но она всё ещё улыбается.
— Не чувствую себя, — прошептала она, — особенно… ноги.
— Не двигайся, — сказал я и аккуратно подхватил её на руки.
Она была лёгкой, хрупкой, словно тонкая льдинка. Я чувствовал сквозь её одежду, насколько ледяное у неё тело. Она прижалась ко мне, уткнувшись в воротник моей куртки, и только тихо дышала, стараясь не стонать от холода.
— Прости… я, наверное, переборщила, — прошептала она, когда мы пересекали двор.
— Тсс. Главное — ты со мной, — сказал я.
Я занёс её в дом, не включая свет, чтобы не ослеплять после сумерек, и осторожно уложил на диван в гостиной. Быстро скинул с неё куртку, стянул мокрые сандалии, укутал её тёплым флисовым пледом и присел рядом. Она слабо улыбнулась, но продолжала дрожать всем телом, как листок.
— Всё ещё холодно? — спросил я, нежно поглаживая её по голове.
— Я… совсем не чувствую ступни… — выдохнула она почти неслышно.
Я аккуратно приподнял край пледа снизу, нащупал её ноги — и тут же вздрогнул. Они были как две ледышки — тонкие, влажные, совершенно обескровленные. Я взял одну ступню в ладони и начал медленно растирать её, мягко, но уверенно.
— Боже, какие они холодные, — пробормотал я, — ты ничего не чувствуешь?
— Только… когда ты дотрагиваешься, — выдохнула она слабо.
Я продолжал растирать, поглаживать, а потом осторожно прижался губами к её пальчикам. Целовал каждый по очереди, вдыхая в них тепло, чувствуя, как кожа постепенно становится чуть мягче, как порозовели щёки Элизабет. Её дыхание стало медленнее, она расслабилась.
— Ооо… — простонала она, зарываясь в подушку. — Так хорошо… спасибо.
— Чувствуешь уже что-нибудь? — спросил я с заботой, не прекращая массаж.
— Угу… — она улыбнулась, — начинает пощипывать, но… приятно. Я люблю, когда ты заботишься обо мне.
Я беспокоился, чтобы она совсем не отморозила свои чудные ступни или пальчики. Но все было благополучно. Я отложил плед, помог ей сесть, держа за руки.
— Попробуешь встать? Только медленно.
Она поднялась, босые ступни коснулись тёплого ковра. Колени дрожали, но она уверенно встала.
— Могу стоять! — усмехнулась, глядя на меня сияющим взглядом. — Спасибо тебе. Ты буквально вдохнул в меня жизнь.
Я провёл пальцами по её щеке, притянул к себе. Наши губы встретились — мягко, нежно, сначала чуть дрожащими касаниями, потом глубже, теплее. Мы снова опустились на диван, прижимаясь друг к другу под пледом, её ледяное тело постепенно согревалось в моих объятиях, в дыхании, в поцелуях.
— А ты ведь знал, что я замёрзну, — прошептала она мне на ухо. — Ты хотел потом согревать меня вот так, да?
— Конечно, — улыбнулся я. — Это ведь самое главное в таких прогулках.
Она рассмеялась, обвила меня руками и прошептала:
— Тогда… может быть, завтра ещё немного посидим на льду?
— Если ты пообещаешь, что снова вернёшься ко мне вот такой — холодной, нежной и самой моей.
Её ответом был долгий поцелуй.
Её голая грудь прижалась ко мне, и я чувствовал, как она дышит — быстро, прерывисто, как будто в ней бушует шторм, под леденящей внешней оболочкой. Она была одновременно такой слабой и такой сильной. Такой замёрзшей и такой возбужденной.
— Я не хочу больше никуда идти, ни на холод, ни на лед, — прошептала она, закрыв глаза. — Хочу остаться здесь. В тебе.
Я посмотрел на неё. Волосы растрёпаны, щёки покраснели от внутреннего жара, губы приоткрыты — словно просили не слов, а прикосновений.
— И не надо никуда, — ответил я. — Ты дома. Здесь. В тепле. В моих руках.
Мои пальцы снова коснулись её ног, теперь уже тёплых, расслабленных, и прошлись вверх — по икрам, по бёдрам, к талии, к спине. Она вся как будто растворялась в этих касаниях, вытягивалась навстречу, дышала мной.
Мой член, уже давно напряженный и готовый, легко вошел в её влажную, теплую дырочку, когда Элизабет раздвинула ноги, приглашая меня внутрь. Её тело дрожало от возбуждения, а её глаза блестели от желания. Внутри было невероятно тепло и мокро, её плоть обхватила меня, как горячая, влажная пещера, готовая принять меня полностью.
— Оооо… — застонала она, её голос был полон экстаза, когда я начал двигаться внутри неё. Каждое движение было медленным и глубоким, позволяя мне наслаждаться каждой секундой этого интимного танца. Её ногти впивались в мою спину, оставляя красные следы, но я не чувствовал боли — только желание и страсть.
Её дыхание становилось всё более прерывистым, её стоны всё громче и страстнее. Я знал, что она близка к оргазму, и это знание только усиливало моё возбуждение.
— Боже, да, — прошептала она, её голос был полон страсти. — Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся.
Я увеличил темп, мои движения стали быстрее и глубже, каждый толчок отправлял волны удовольствия через её тело.
Я чувствовал, как её оргазм нарастает, как её тело готовится к взрыву.
— Я близко, — прошептала она, её голос был полон отчаяния и желания. — Очень близко.
Я продолжал двигаться, чувствуя, как её тело начинает дрожать от удовольствия. Её дыхание стало тяжелым, прерывистым. Я знал, что она близка, и это знание только усиливало моё возбуждение.
— Да, — прошептала она, её голос был полон экстаза. — Ещё, ещё! Ааа! АААА!
Её тело содрогнулось от оргазма, её внутренние мышцы сжались вокруг меня, выжимая из меня последние капли удовольствия. Я почувствовал, как её влага обволакивает меня, как её тело дрожит от удовлетворения.
— Боже, — прошептала она, её голос был полон блаженства. — Это было невероятно.
Я продолжил двигаться, чувствуя, как мой собственный оргазм тоже нарастает. И в этот момент я достиг вершины, моё тело содрогнулось от оргазма, и я наполнил её своим семенем, чувствуя, как её тело принимает меня полностью.
Потом мы ещё долго лежали вместе, под пледом, расслабленно, тихо шепча друг другу нежные слова.
Да, это было действительно замечательным завершением после нашего долгого и насыщенного дня. Ледовая рыбалка, хоть и была холодной и утомительной, но принесла нам
новые впечатления и ощущения.
***
Я, признаться, в тот день простудился на ветру на льду и на следующий день слег с ангиной. Хотя был одет в теплой парке в сапогах и в рукавицах. А Элизабет — ничего, все в порядке, даже ни разу не чихнула. Хотя она вместе со мной провела на ветру и на льду на морозе босиком почти весь день.
Когда я слег с ангиной, Элизабет проявила невероятную заботу и нежность. Она ухаживала за мной все воскресенье, подавая горячий чай с лимоном, делая теплые компрессы. Её забота была так трогательна и искренна, что я чувствовал себя любимым и защищенным. Каждое её движение, каждый взгляд были наполнены заботой и любовью.
Мне срочно понадобилось лекарство, я уже хотел встать и сходить в аптеку, но Элизабет легко остановила меня рукой и сказала: "Лежи, дорогой, я сейчас."
Она вышла из дома босая и в домашнем халатике, несмотря на мороз -15 градусов и метель. Вернулась через 20 минут, вся замерзшая, с снегом на волосах и инеем на ресницах. Её вид был потрясающим: волосы украшены снежинками, ресницы покрыты инеем, халат слегка промокший. Но она нисколько этим не беспокоилась, подала мне лекарство и поспешила на кухню приготовить ужин.
Такие моменты показывают, насколько сильными и самоотверженными могут быть женщины.
***
|