|
|
||
Рассказ написан по мотивам песни "Кипелов" - "Гламурная птица".
Ксана Пламя, в миру Оксана Золотарёва, держала в руке позолоченный самовар, главный приз престижной музыкальной премии Москвы. Свет софитов, безжалостный и яркий, дробился в бриллиантах на её шее, отражался в стеклянном звоне бокалов и застывал ледяным блеском в глазах окружающих её людей. Этот мир был похож на гигантский кристалл, где каждое лицо являлось лишь гранью, искажающей реальность. Здесь, в банкетном зале с видом на ночную Москву, она была центром вселенной.
Ведущий вечера, лощеный тележурналист Игорь Ветров, не отпускал её локоть. Его улыбка была такой же дорогой и фальшивой, как и его часы.
- Ксана, дорогая, ты снова всех сожгла своим огнем! Вся страна у твоих ног. Скажи, каково это, быть на вершине Олимпа?
Ксана медленно повернула к нему голову, одарив томным, чуть усталым взглядом, который сводил с ума миллионы. Её низкий, с фирменной хрипотцой голос, казалось, вибрировал в самом воздухе.
- Олимп, Игорь, скользкое место. Главное, не смотреть вниз.
Рядом, словно тень, материализовался её продюсер, Артур Громов. Человек с тяжелым подбородком и глазами, в которых вечно отражались деньги. Он не улыбался. Он оценивал. Реакцию публики, количество камер, заголовки, которые появятся завтра утром. Для него Ксана Пламя была не женщиной, а самым успешным и высокомаржинальным проектом в его карьере. Он подошел, властно положил руку ей на талию и тихо, чтобы слышала только она, произнес:
- Отлично отработала. Завтра ужин с министром культуры. Надень синее.
Она кивнула, и её улыбка на мгновение стала стеклянной. Девушка была на вершине. Но воздух здесь был разреженным и пах не свободой, а кокаином и дорогими духами.
***
Всего несколько лет назад она была просто Оксаной Золотарёвой из провинции. Девушкой с гитарой и пронзительным голосом, которая пела в прокуренных андеграундных клубах на окраинах Москвы о том, что видела вокруг: о грязном снеге, несбывшихся мечтах и любви, похожей на затяжную болезнь. Она была никем, незаметной и безымянной, одной из тысяч, кто приехал покорять столицу и застрял в её сером чистилище.
Громов нашел её в одном из таких клубов. Он не слушал тексты о душе. Он слушал, как на её надрыв реагирует зал. Он видел её голодную энергетику и фактуру, из которой можно было вылепить всё, что угодно. После концерта он зашел в гримерку, размером со шкаф.
- У тебя есть потенциал, - сказал он без предисловий, сканируя её с ног до головы. - Но то, что ты делаешь, это товар не для продажи. Люди не хотят слушать про грязный снег. Они хотят сказку о блеске и роскоши, чтобы забыть о своей собственной грязи за окном.
- Я пою то, что чувствую, - упрямо ответила Оксана.
Громов цинично усмехнулся.
- Чувства не монетизируются. Монетизируется их имитация. Я могу сделать из тебя королеву. Стадионы, обложки, ротации на всех радиостанциях. Ты будешь жить в мире, где нет зимы. Но за вход в этот мир нужно заплатить.
- Чем? - выдохнула она, уже зная, что готова отдать всё.
- Собой. Той, кто ты есть сейчас. Оксана Золотарёва умрет сегодня в этом клубе. Вместо неё родится Ксана Пламя. Дерзкая, сексуальная стерва, которая поет о разбитых сердцах, об олигархах и ночах в пентхаусах. Ты забудешь старых друзей, старые песни и старую жизнь. Ты будешь делать то, что я скажу. Улыбаться, кому я скажу. И спать, с кем я скажу, если это будет нужно для дела. Согласна?
Она смотрела в его холодные глаза и видела в них единственный шанс вырваться из своего беспросветного ада. Жажда славы, денег и признания перевесила всё. Она шагнула из своей тени в ослепительный свет его предложения. Цена казалась приемлемой. Тогда.
Восхождение было стремительным и ярким. Громов строил её карьеру, как здание, используя самые разные материалы. Вот закрытая вечеринка на рублёвской даче, где нужно было очаровать нужного медиамагната. Вот "случайная" утечка в прессу о её романе с популярным хоккеистом. Чистый пиар-ход. Вот первая дорожка кокаина в гримерке перед важным концертом. "Это не наркотик, детка, - говорил Громов. - Это витамин для смелости. Чтобы гореть ярче".
Она быстро научилась правилам этого террариума. Научилась улыбаться в лицо певице Марине Волковой, которая за глаза называла её "продюсерской подстилкой", и пить шампанское с критиками, которые через час напишут о ней разгромную статью. Она стала частью этого мира, где лесть и предательство являлись двумя сторонами одной монеты, где любовь и ненависть были лишь инструментами для продвижения. Она летела вверх, подстегиваемая амбициями, алкоголем и химической бодростью, и полностью поверила в созданный для нее образ всемогущей богини.
Этот образ требовал круглосуточной поддержки. Жизнь превратилась в дорогостоящий спектакль. Пентхаус с панорамными окнами, из которых Москва казалась игрушечным городом, требовал оплаты, сравнимой с годовым бюджетом её родного посёлка. Личный водитель, стилист, диетолог, охранник, штат людей, которые делали её "Ксаной Пламя", съедал львиную долю гонораров. Содержание этого блестящего аквариума стоило целое состояние, и Громов не уставал ей об этом напоминать. Деньги стали не мерилом успеха, а цепью, которая приковывала её к этому образу.
Одиночество в этом стеклянном дворце было оглушительным. Она заполняла его людьми, как заполняют пустые комнаты дорогой мебелью. Связи стали частью рабочего графика. Вот скучающая жена депутата, с которой нужно было подружиться и сходить на шопинг, чтобы обеспечить "правильное" освещение в прессе. Потом они целовались в примерочной бутика, запивая это ледяным шампанским. Не от страсти, а от всепоглощающей скуки и цинизма. Вот молодой, смазливый актер из модного сериала, с которым Громов велел "закрутить роман" для взаимного пиара. Их постановочные поцелуи на светских раутах были холоднее мрамора, из которого были сделаны колонны в зале. Она меняла партнёров, не запоминая имён, оставляя за собой шлейф из духов, слухов и чужих разбитых надежд. Мужчины, женщины, пол не имел значения. Имели значение только статус, выгода и минутное избавление от пустоты внутри.
"Витамины для смелости" стали её религией. Утром, чтобы найти силы встать и нарисовать на лице улыбку. Днём, чтобы выдержать многочасовые съёмки и бессмысленные интервью. Вечером, чтобы "гореть" на сцене или на очередной вечеринке.
- Без этого как выходить к ним? - говорила она своей единственной подруге, сбитой летчице из мира глянца, расчерчивая дорожку на стеклянном столике. - Ты видела их глаза? Пустые, сытые, они смотрят на тебя, как на кусок мяса. Они хотят, чтобы ты их развлекала, сгорала для них. Так пусть платят за бензин.
Ужин с министром культуры, о котором говорил Громов, состоялся. В отдельном кабинете роскошного ресторана. Он долго говорил о её "таланте" и "вкладе в культуру", а потом, когда официанты унесли десерт, его рука легла ей на колено, медленно поползла вверх под шёлк синего платья.
- Ты ведь умная девочка, Оксана, - и его голос стал вкрадчивым и маслянистым. - Ты понимаешь, что такие, как ты, долго не горят. Сгорают. А я могу подкидывать дровишек. Хороших, сухих. Концерты на госканалах, звание заслуженной артистки... Это всё решаемо. Ты просто должна быть отзывчивой.
Пальцы бесцеремонно сжали её бедро. В его глазах не было ни желания, ни страсти. Только холодный расчёт владельца, который проверяет качество своей собственности. Она улыбнулась ему своей самой ослепительной улыбкой и прошептала:
- Я сделаю всё, что вы скажете.
Внутри всё заледенело. Она была на вершине мира, который её пожирал.
Часто "деловые" встречи выходили за рамки приличий. Она помнила закрытую вечеринку на яхте, где-то в Средиземном море. Владелец металлургического холдинга, пожилой и обрюзгший, устроил для своих гостей "развлечение" после ужина. Главным блюдом вечера стала молоденькая актриса, отчаянно ищущая роль в его новом кинопроекте, где он являлся главным спонсором. По знаку хозяина, её, полураздетую, подвели к столу. Он снял с пальца массивный перстень с бриллиантом, обмакнул его в остатки соуса на своей тарелке и лениво бросил на противоположный конец длинного стола, заставленного дорогим фарфором и хрусталем.
- Хочешь роль, киска? - промурлыкал он под пьяный хохот гостей. - Будь хорошей кошечкой и принеси. Только без рук.
Девушка на мгновение застыла. Лицо превратилось в маску унижения. Но взгляд олигарха был твёрд, и она, опустившись на четвереньки, поползла по столу, опрокидывая бокалы и вазы с фруктами. Гости азартно кричали, делали ставки, снимали происходящее на телефоны, шлёпали по голым ягодицам.
Ксана стояла на палубе, кутаясь в кашемировый плед, и смотрела, как униженное тело извивается между тарелками с недоеденными деликатесами. В этот момент она увидела в дрожащей фигурке актрисы своё отражение, такой же товар, такую же игрушку в руках сытых и всесильных, готовую на всё ради шанса.
Вернувшись в каюту, она впервые попробовала что-то сильнее кокаина. Нужно было заглушить этот озноб, который шёл не от морского бриза, а изнутри.
Другой раз её привезли в загородный особняк одного из очень крупных чиновников на "дружеский вечер у бассейна". Вечеринка оказалась извращённой игрой в "золотую рыбку". В огромный, подсвеченный изнутри бассейн, лениво бросали водонепроницаемые пакеты с деньгами, дорогими часами или маленькими пакетиками с порошком. "Рыбками" были юные модели, начинающие актёры и просто красивые мальчики и девочки, готовые унижаться ради шанса быть замеченными или получить дорогие подарки.
Одетые в купальные костюмы хозяева жизни сидели в шезлонгах, пили коктейли и со скучающим видом наблюдали, как голые "рыбки" ныряют на дно, отталкивая и царапая друг друга в борьбе за очередной пакет. Это было похоже на кормление хищников в элитном аквариуме. Один из гостей, влиятельный чиновник, с которым Громов настоятельно рекомендовал ей "подружиться", протянул ей маленький золотой свёрток.
- А теперь ты, Ксана.
Его маслянистый голос сочился властью.
- Осчастливь кого-нибудь. Вон ту, блондинку. Кажется, она очень старается.
Ксана посмотрела на отчаянную девушку, которая, задыхаясь, выныривала у бортика. Их взгляды встретились на секунду. Во взгляде "рыбки" была мольба и надежда, обращённая к ней, к звезде, к той, кто уже "выбралась". А в её собственных руках была возможность либо подарить этот шанс, либо отказать. Повинуясь молчаливому приказу чиновника, она с силой швырнула свёрток на другой конец бассейна. Стая "рыбок" тут же ринулась туда, поднимая фонтан брызг. Девушка у бортика осталась ни с чем.
Ксана осушила бокал и отвернулась, чувствуя, как ледяное презрение к другим становится единственным настоящим чувством в этом мире улыбок и дорогих декораций. Она стала одной из них, тех, кто бросает кости голодным собакам, наслаждаясь своей властью.
Апогеем цинизма, возведенного в ранг искусства, стала закрытая вечеринка в одном из московских лофтов, организованная известным галеристом. Мероприятие носило название "Сад земных пороков". Дресс-код для гостей был строгим. "Black Tie", смокинги и вечерние платья. А вот "наполнение" вечера было шокирующим. Пространство лофта было превращено в живой музей, инсталляцию, где вместо скульптур находились люди.
Вдоль стен стояли стеклянные кубы и позолоченные клетки. Внутри, на постаментах, застыли полуобнаженные юноши и девушки, изображавшие различные грехи. Мускулистый парень, с ног до головы покрытый золотой краской, олицетворял "Алчность", сжимая в руках пачки фальшивых банкнот. Изможденная пара в рваном шелке была "Завистью". Обнаженная девушка, чье тело оказалось расписано под змеиную кожу, лежала на бархате в кубе с табличкой "Соблазн". Это был человеческий зоопарк для пресыщенной элиты, которая бродила от экспоната к экспонату с бокалами шампанского, лениво обсуждая композицию и "фактуру" живых статуй.
Ксана тоже была частью этой инсталляции. Громов настоял, что это "невероятно модный и смелый перформанс", который укрепит её имидж дерзкой иконы, не боящейся нарушать табу.
Её клетка была в самом центре зала. Табличка гласила: "Сирена, поглотившая свой голос". Она сидела на качелях, украшенных черными перьями, в прозрачном боди, усыпанном кристаллами Swarovski. Её задачей было молчать и смотреть на гостей пустым, отрешенным взглядом. Платили за это унижение баснословные деньги, и она согласилась. Ведь содержание её блестящего аквариума стоило целое состояние. Она была товаром, и это была лишь очередная, хотя и самая дорогая, его упаковка.
Вечеринка шла своим чередом, пока дочь одного нефтяного магната, перебрав с шампанским, не сделала селфи на фоне клетки Ксаны, выложив его в соцсеть с подписью: "Наблюдаем за редкими птичками в их естественной среде обитания".
На следующее утро грянул скандал. Фотография разлетелась по интернету с невероятной скоростью. Новостные порталы и телеграм-каналы пестрели заголовками: "ЗВЁЗДЫ В КЛЕТКАХ: ЭЛИТА УСТРОИЛА ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЗООПАРК", "ЦИНИЗМ ЗА ГРАНЬЮ: КУДА ЕЩЁ УПАДЁТ ШОУ-БИЗНЕС?". Интернет взорвался от возмущения. Тысячи комментариев под статьями и фотографиями были полны праведного гнева.
"Совсем оторвались от реальности! Люди концы с концами сводят, а они в людей плюют!"
"Позорище! Ксана Пламя? Скорее, Ксана Бесстыжая!"
"Она же пела о душе когда-то... Продала всё, что было".
"Это не искусство, это разврат и деградация!"
Ксана читала всё это, сидя в своём пентхаусе с панорамными окнами. Она листала комментарии, видела мемы, где её лицо приделывали к телам животных в клетке, и не чувствовала ни стыда, ни раскаяния. Наоборот, внутри неё росло холодное, высокомерное презрение. Она налила себе бокал ледяного просекко и подошла к окну, глядя на копошащийся внизу город.
Кто они такие, чтобы судить её? Эта серая масса, эти люди, живущие своими мелкими, скучными жизнями от зарплаты до зарплаты. Что они знают о вершине Олимпа, о том, какой разреженный там воздух? Что они знают о сделке, которую ей пришлось заключить, чтобы вырваться из их мира, из мира грязного снега за окном? Они требуют от неё искренности, но сами же хотят сказку о блеске и роскоши. Они возмущаются её цинизмом, но именно за этот цинизм, за эту иллюзию силы и порока они и платили деньги, покупая её альбомы и билеты на концерты.
Она, их королева. А они, лишь толпа у подножия трона. Их ненависть - это тоже форма поклонения, обратная сторона обожания. Громов был прав. Чувства не монетизируются, монетизируется их имитация и скандал, который они вызывают. Пока они пишут гневные комментарии, её имя у всех на устах, рейтинг растёт, а значит, растут и гонорары.
Она усмехнулась, сделав глоток. Их возмущение казалось ей жужжанием назойливых мух за толстым стеклом её роскошной жизни. Она была выше этого. По крайней мере, в тот момент ей так казалось.
***
Падение началось не с громкого скандала, а с тихой, едва заметной усталости. Сначала устала публика. Образ роковой женщины-вамп, который поначалу шокировал и восхищал, приелся. Её песни, написанные по одной и той же формуле успеха, стали предсказуемыми. Из сенсации она превратилась в привычный элемент пейзажа, в фоновую музыку для дорогих ресторанов.
Потом устала она сама. Бесконечные гастроли, вечеринки, съемки, необходимость постоянно быть "в огне" выжигали её изнутри. "Витамины для смелости" стали ежедневной необходимостью, чтобы просто встать с кровати. Её взгляд на фотографиях все чаще был пустым, а голос на концертах терял былую силу.
Громов заметил это первым. Его инвестиция начала терять в цене. Он стал реже звонить. Тон из властного стал раздраженным. Он больше не обсуждал с ней стратегию, а просто отдавал распоряжения через ассистента. В его глазах она больше не являлась королевой. Она была активом с истекающим сроком годности.
Первый по-настоящему громкий звонок прозвенел на новогоднем корпоративе крупной нефтяной компании. Раньше её приглашали в качестве хедлайнера, гвоздя программы. Теперь же её выступление поставили в середину вечера, между конкурсом с надувными шарами и выходом Деда Мороза. Она вышла на сцену, ослеплённая прожекторами и алкоголем, который пила в гримёрке от тоски и раздражения. За столиками сидели пьяные, холёные мужчины и их скучающие самки в бриллиантах. Они не слушали. Они ели, громко смеялись, звенели бокалами. Она была для них фоновой музыкой.
На середине своего главного хита она сбилась, забыла слова. Фонограмма продолжала играть, а она стояла и молча открывала рот, пытаясь вспомнить то, что ещё вчера отскакивало от зубов. Из зала раздался пьяный выкрик:
- Эй, Пламя! Ты чё, перегорела? Давай жги, за что тебе бабки платим!
Зал взорвался смехом. Кто-то поддержал:
- Точно! Раньше зажигала, а теперь только фонишь!
Лицо Ксаны залила краска унижения. Она сорвала с себя микрофонную гарнитуру.
- Я вам сейчас спою! - крикнула она, и голос сорвался на пьяной, истеричной ноте. - Я вам спою так, что вы все...
Она не успела договорить. Из-за кулис вышли два охранника в строгих костюмах и, взяв её под руки, вежливо, но твёрдо увели со сцены. Уже в коридоре она увидела ассистента Громова, который брезгливо смотрел на неё.
- Артур Борисович просил передать, что ваш гонорар будет урезан за срыв выступления. Машина ждёт у чёрного входа.
Это был не просто провал. Это была публичная порка. Её, Ксану Пламя, вышвырнули со сцены, как нашкодившую девчонку. Новость об этом "конфузе" на следующий же день просочилась в жёлтую прессу, украшенная едкими комментариями анонимных "очевидцев".
А потом в московском шоу-бизнесе зажглась новая звезда. Девочка с ангельским лицом и чистым, как родниковая вода, голосом. Её звали Лика Светлова. Она не пела про пентхаусы и разбитые сердца олигархов. Она пела о "настоящих чувствах", о поиске себя, о гармонии с миром. Это была новая мода, новый тренд на искренность, который идеально уловила рыночная интуиция Громова. Он не стал сталкивать их лбами. Он просто переключил все свои ресурсы, всё свое внимание и деньги на новый проект.
Ксана узнала об этом не от него. Она просто увидела, как её лицо на обложках журналов сменилось лицом Лики. Как её песни в чартах потеснили треки Светловой. Как Игорь Ветров в своей передаче, тот самый, что называл её богиней, теперь с придыханием говорил о "глотке свежего воздуха" и "новой эре российской поп-музыки", имея в виду Лику.
Последний разговор с Громовым был коротким и деловым. Он состоялся в его богатом офисе в Москва-Сити.
- Артур, что происходит? - спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Он даже не поднял на неё глаз от экрана компьютера.
- Ничего особенного, Оксана. Рынок меняется. Проект "Ксана Пламя" исчерпал свой коммерческий потенциал. Публике нужен новый продукт. Я занимаюсь новым продуктом. Это просто бизнес.
- Проект? Продукт?
Она задохнулась от злости и унижения.
- Я отдала тебе всё! Я отдала тебе свою жизнь!
- Это была честная сделка.
Он наконец посмотрел на неё холодным, безразличным взглядом.
- Ты получила свои пять лет на вершине. Контракт окончен. Бухгалтерия с тобой свяжется.
Она в отчаянии вскочила, опираясь руками о его стол.
- Пять лет? Артур, ты не понимаешь! Я не могу иначе! Я не знаю, как жить по-другому! А как же... всё, что было? Ты же сам говорил, что я особенная, что во мне божья искра!
Громов откинулся в кресле и впервые за весь разговор посмотрел на неё долго, изучающе, как энтомолог на бабочку, приколотую к бархату.
- Искра? Да. Была. Но любая искра гаснет. Оксана, пойми простую вещь. Mercedes S-класса 2018 года был великолепной машиной. Лучшей на рынке. Но сейчас 2025-й. Вышла новая модель, с другими фарами, с автопилотом, с новыми функциями. И все хотят её. А старый "мерседес"... он всё ещё хорош, но он уже не вызывает ажиотажа. Он просто устарел. Это не личное. Это рынок.
- Так я для тебя, просто старая машина? - прошептала она, и губы перестали её слушаться.
- Ты была отличной инвестицией. Возможно, лучшей в моей жизни. Но сейчас у меня новый проект. Более перспективный. Лика. Её искренность - это новый кокаин для публики. Чистый, органический, без побочных эффектов. Её хотят слушать. А твои песни о разбитых сердцах олигархов звучат так же фальшиво, как обещания депутатов. Твоё время прошло.
Он нажал кнопку селектора на столе.
- Охрана, проводите Оксану Викторовну.
Это было хуже, чем удар. Это было аннулирование. Её стёрли, как ненужный файл.
***
Река забвения оказалась быстрой и мутной. Телефон замолчал. Приглашения на вечеринки перестали приходить. Вчерашние "друзья" при встрече едва кивали или делали вид, что не заметили. Она пыталась что-то делать сама, записывать старые, "честные" песни, договариваться о выступлениях в клубах. Но никто не хотел слушать Оксану Золотарёву. А Ксана Пламя уже была никому не интересна.
Деньги, которые казались бесконечными, испарились с пугающей скоростью. Пентхаус пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами. Она переехала в съёмную квартиру на окраине, где вид из окна был не на Кремль, а на серую панельную многоэтажку напротив. Девушка продала бриллианты, часы, брендовые сумки, все атрибуты прошлой жизни уходили за бесценок, превращаясь в пачки купюр, которые таяли на глазах.
Когда деньги почти закончились, раздался звонок с незнакомого номера. Голос на том конце был вкрадчивым и до боли знакомым. Это был один из тех "решал", которые крутились вокруг Громова, организуя "нужные" встречи.
- Ксаночка, здравствуй, дорогая, - начал он без предисловий. - Слышал, у тебя дела не очень? Есть предложение. Для своих. Тут люди серьёзные, твои давние поклонники, соскучились. Хотят вспомнить молодость, пообщаться с легендой в неформальной обстановке. Загородный дом, банька. Ничего такого, просто посидеть, поговорить, может, споёшь им пару песен под гитару. Платят очень хорошо. По старой памяти.
Она всё поняла. Мерзкое слово не прозвучало, но оно висело в воздухе, тяжёлое и грязное. Она молчала в трубку несколько секунд, глядя на неоплаченные счета на столе. Внутри что-то оборвалось.
- Я согласна, - прохрипела она.
Загородный дом оказался безвкусной крепостью из красного кирпича. В парилке, пахнущей пивом и распаренными телами, сидели трое мужчин. Она узнала одного из них. Тот самый чиновник, только ещё больше располневший и обрюзгший. Он ухмыльнулся, оглядев её с головы до ног. На ней был халат, который ей выдали здесь.
- О, какие люди в голливуде! - пробасил он, и его друзья загоготали. - Сама Ксана Пламя! А мы уж думали, ты совсем сгорела. Ну что, легенда, давай, спой нам свою "Бриллиантовую ночь". А мы посмотрим, остался ли ещё порох.
Он шлепнул ладонью по своей голой ляжке, указывая, куда ей сесть. Унижение было физическим, оно душило, как дым. Она взяла гитару, которую её попросили привезти. Пальцы не слушались, голос, ослабленный алкоголем и наркотиками, дрожал. Она запела, но это было жалкое подобие былой мощи.
Мужчины не слушали. Они обсуждали свои дела, громко смеялись, а потом один из них нетерпеливо прервал её:
- Ладно, хватит концертов. Давай к делу переходить. За что плачено?
В ту ночь она умерла окончательно. И Оксана Золотарёва, и Ксана Пламя. Осталась только оболочка. Домой она вернулась под утро, раздавленная и грязная. В кармане лежала пачка мятых купюр. Она высыпала их на стол, рядом положила маленький пакетик с белым порошком, который купила на часть этих денег. Это было единственное, что ещё могло заглушить боль. Она смотрела на своё отражение в тёмном окне и не узнавала женщину с пустыми, мёртвыми глазами. Птица не просто упала. Она утонула в грязи, и никто даже не заметил, как на поверхности перестали расходиться круги.
Вечер опустился на Москву внезапно, укутав окраины в сырой и промозглый сумрак. Мелкий, нудный дождь превращал огни редких фонарей в расплывчатые желтые пятна на мокром асфальте. Оксана бесцельно шла по тротуару, кутаясь в тонкое пальто, купленное на распродаже за последние деньги, оставшиеся от продажи когда-то подаренных бриллиантов. Ветер пробирал до костей, но она не чувствовала холода. Внутри было так пусто и ледяно, что внешний мир уже не имел значения.
Она шла и думала о матери. Прошло уже почти три года с их последнего разговора. Три года оглушительной тишины. Громов тогда сказал четко: "Ты забудешь старую жизнь". И она забыла. Или сделала вид, что забыла. Сначала было некогда, потом, стыдно. Стыдно было своего успеха, своего пентхауса с панорамными окнами, своей жизни, которая была похожа на бесконечный дорогой спектакль. Как объяснить матери, женщине, всю жизнь проработавшей в поселковой библиотеке, что её дочь теперь "горит" на закрытых вечеринках, улыбается людям, которых ненавидит, и принимает "витамины для смелости", чтобы не сойти с ума? А потом стало стыдно своего падения. Как позвонить и сказать: "Мама, я всё потеряла. Проект закрыт. Я больше не королева". Она представляла её морщинистые руки, тихий голос, вечный вопрос: "Доченька, ты хоть покушала? ". От этой простой, земной любви её отделяла пропасть, вырытая собственными руками.
В памяти всплыли лица старых друзей, ребят из прокуренных андеграундных клубов, с которыми она когда-то делила одну мечту на всех. Они были настоящими. Они верили в её тексты про грязный снег и несбывшиеся мечты. Куда они все делись? Она сама вычеркнула их из жизни, сменив на "нужных" людей, на скучающих жён депутатов и смазливых актёров для пиара. Она думала, что это и есть её новый круг, её настоящие друзья из мира гламура. Но как только погасли софиты и иссякли гонорары, телефон замолчал, и вчерашние "друзья" перестали её замечать. Она осталась одна в выжженной пустыне, которую сама создала.
Впереди, под козырьком круглосуточного магазина, стояли два подростка лет шестнадцати. Когда она поравнялась с ними, один из них, с пирсингом в брови, бесцеремонно ткнул в её сторону пальцем.
- Смотри, - громко, с полным пренебрежением к её чувствам, сказал он приятелю. - Это же она... Ну эта... Певичка... Ксана... как её... Огонь, что ли.
Второй вгляделся, лениво сплюнул на асфальт.
- А, точно. Помнишь, из каждого утюга орала? Типа стерва такая. Что-то её не видно давно.
Оксана ускорила шаг, не поднимая головы, чувствуя, как краска унижения заливает щёки. Она была не просто забыта. Она превратилась в анекдот, в смутное воспоминание из прошлого. И когда она уже прошла мимо, до её слуха долетел обрывок их дальнейшего разговора, брошенный ей в спину, как камень:
- Что с ней такое? Видок у неё не очень. Потасканный какой-то...
"Потасканный". Это слово ударило сильнее, чем любой разгромный отзыв критика. Оно было точным, честным и безжалостным. Не "уставший", не "грустный", а именно "потасканный". Как вещь, которой долго и небрежно пользовались, а потом выбросили за ненадобностью.
Она дошла до своего подъезда, поднялась на лифте в пустую съёмную квартиру, где из окна был виден только серый бок такой же безликой многоэтажки. Она была призраком, и только что получила этому очередное, самое болезненное подтверждение.
Девушка сидела в своей пустой съёмной квартире. В руке, бокал дешевого вина, которое уже не приносило радости. По телевизору шла прямая трансляция той самой музыкальной премии, где всего пару лет назад она была триумфатором.
На сцену за позолоченным самоваром вышла Лика Светлова. Юная, сияющая, в простом белом платье.
- Спасибо всем! Спасибо Артуру Громову, который поверил в меня и показал, что музыка может быть честной!
Её голос звенел от счастья.
Камера выхватила лицо Громова в первом ряду. Он смотрел на свою новую звезду. И на его лице не было ни радости, ни гордости. Лишь холодное удовлетворение инвестора, чьи акции снова пошли вверх. Он едва заметно кивнул.
Оксана выключила телевизор. В наступившей тишине отражение в черном экране было особенно четким. На неё смотрела женщина с потухшими глазами, в которых навсегда застыл холодный блеск кривых зеркал чужой славы. Она больше не была Ксаной Пламя, но и стать снова Оксаной Золотарёвой уже не могла. Она была призраком, застрявшим между миром ослепительного света и миром полного забвения. Птица, разучившаяся летать, навсегда оставленная на земле.