Марк чертыхнулся, когда магнитная отвертка в очередной раз выскользнула из перчатки скафандра и ударилась о титановую обшивку с глухим, ватным звуком, передавшимся через вибросенсоры.

- Хьюстон, у нас не проблема, у нас идиотизм, - проворчал он в микрофон, вися вниз головой в трёхстах километрах над Тихим океаном. - Кто проектировал этот узел крепления? Чтобы добраться до гироскопа, мне нужно иметь пальцы пианиста, а не эту варежку.

- Меньше лирики, Марк. У тебя кислорода осталось на сорок минут, а нам еще калибровать линзу, - отозвался в наушнике скучающий голос диспетчера, жующего что-то хрустящее. - "Хор" должен запеть через три дня. Если этот спутник будет фальшивить, Штерн лично оторвет тебе голову. И мне заодно.

Марк вытер пот со лба о внутреннюю подкладку шлема. Вокруг него висела не просто "сеть", а тысячи тонн композитов, золотой фольги и хрупкой электроники, которая постоянно ломалась. Космос был не только романтикой, но и бесконечным ремонтом. Внизу, в сияющей голубизне атмосферы, кто-то варил кофе, стоял в пробках и платил налоги, а он здесь крутил гайки, чтобы человечество могло послушать тишину.

- Готово, - выдохнул он, затягивая последний болт. - Передайте Штерну, что его драгоценное ухо вычищено.

Ярко сияли созвездия над Землей, но на ней самой царила ночь, полная предвкушений. Тысячи спутников, подобно сверкающим жемчужинам, висели на орбите, объединенные в грандиозную сеть, "Хор". Этот исполинский космический интерферометр нового поколения, венец десятилетий труда, был готов начать свою симфонию, улавливая тончайшие отголоски мироздания.

Его миссия была грандиозна. Уловить и детально изучить самые слабые реликтовые гравитационные волны, то самое "эхо Большого Взрыва", что могло доноситься из глубины времен.

На пресс конференции, предшествовавшей запуску, профессор Питер Штерн, всемирно известный космолог и патриарх проекта "Хор", стоял перед журналистами. Его седые виски и глубокие морщины свидетельствовали о долгих нелёгких годах, проведенных в поисках ответов на фундаментальные вопросы Вселенной. Голос, несмотря на возраст, звучал твердо и убежденно.

- Мы ожидаем глубже понять рождение Вселенной, ее структуру, - произнес он, окинув взглядом зал. - Но идея о том, что мы обнаружим некий "первотолчок", "сознание" или "Творца" в этих данных, ненаучна и принципиально невозможна. Наука изучает как, а не зачем или кто. Первопричина, если она и была, безвозвратно скрыта за сингулярностью.

Штерн незаметно поправил манжету рубашки под пиджаком. Она была слишком тугой и натирала запястье, но его имиджмейкер настояла именно на этом костюме. "Твид вызывает доверие, Питер. Твид - это академичность", - говорила она. Сейчас ему хотелось только одного: снять этот чертов пиджак и выпить стакан ледяной воды. Прожекторы слепили, превращая зал в размытое пятно лиц и объективов.

Где-то в первом ряду сидел представитель бюджетного комитета ООН. Штерн знал: каждое его слово сейчас - это не наука, это борьба за грант на следующий квартал. Если он скажет хоть слово про "Бога", финансирование урежут секуляристы. Если будет слишком сух, то потеряет интерес общественности. Ему приходилось балансировать на тонкой грани между пророком и бухгалтером.

Он почувствовал, как кольнуло в левом боку. Старая язва напоминала о себе всякий раз, когда приходилось врать или недоговаривать. Конечно, он не был уверен на сто процентов. Никто не был. Но уверенность продавалась лучше всего.

Журналисты зашумели. Некоторые кивали в знак согласия, другие, с легким недоумением покачивали головами. Штерн являлся мировым авторитетом. Его слова весили много, и его убеждение в отсутствии неких внешних сил, формирующих Вселенную, казалось непоколебимым. Он был человеком, привыкшим опираться только на факты, на то, что можно измерить и подтвердить. И в этом его суждении, как покажет будущее, таилась глубокая ошибка.

"Хор" начал свою работу. Первые дни его существования были наполнены потоками данных, хаотичных, запутанных, но предсказуемых. Алгоритмы, настроенные на вычленение известных астрофизических источников и случайного шума, работали без сбоев. Однако вскоре среди этого ожидаемого хаоса возникло нечто необъяснимое. Это был устойчивый, сложно модулированный низкочастотный фон. Он не походил ни на что, что ученые когда-либо видели или предсказывали. Стандартные алгоритмы анализа давали сбой, маркируя его как "неизвестная аномалия".

В центре управления, расположенном в бункере под пустыней Атакама, пахло не научными свершениями, а дешевым кофе из автомата и разогретым пластиком серверных стоек. Вентиляция гудела на низкой ноте "си-бемоль", и этот гул сводил с ума ночную смену уже третий месяц.

На столе у дежурного оператора стояла недоеденная лапша быстрого приготовления, остывшая и слипшаяся в ком. Кто-то приклеил стикер на монитор главного терминала: "Не трогать калибровку гаммы, убью. С уважением, Сергей".

- Опять этот гул, - пробормотал парень за третьим пультом, не отрываясь от планшета, где он тайком смотрел стрим чемпионата по кибергонкам. - Датчики сходят с ума в секторе 7. Может, микрометеорит?

- Микрометеорит не поет хором, - буркнула его соседка, поправляя очки. - Это баг в софте. Индусы из подрядной организации снова сэкономили на фильтрах шума. Напиши тикет, пусть разбираются утром.

Никто не хотел верить в чудо. Чудо означало сверхурочные, отчеты и бесконечные проверки. Рутина была уютнее.

Доктор Айша Рен, молодая, но уже чрезвычайно талантливая астрофизик и специалист по обработке сигналов, не могла оторваться от монитора. Ее кудрявые волосы, обычно собранные в тугой пучок, сейчас растрепались, а глаза горели лихорадочным блеском. Она всегда чувствовала, что во Вселенной есть некая скрытая гармония, недоступная стандартным методам исследования.

- Что если это не шум? - пробормотала она вечером, обращаясь к мерцающему графику аномального сигнала.

Ее коллега, Лиам, флегматичный, но дотошный аналитик данных, лишь пожал плечами.

- Все указывает на случайность, доктор Рен. Может, это помехи от нового поколения квантовых коммуникаций?

- Нет, Лиам, - покачала головой Айша. - Здесь есть структура. Я ее чувствую. А что если это информация? Закодированная в самой структуре пространства-времени? Может, нам попробовать проанализировать этот сигнал не как физические колебания, а как... Структурированные данные?

Лиам недоверчиво поднял бровь.

- Это звучит, честно говоря, как ересь, Айша. Мы же не ищем "голос Бога"?

Лиам откинулся на спинку эргономичного кресла, которое скрипнуло под его весом. Он потер красные от недосыпа глаза.

- Слушай, Айша. У меня дома кошка, которую я не кормил со вчерашнего вечера, и девушка, которая считает, что я ей изменяю, потому что я торчу здесь сутками. Если я скажу им, что задержался, потому что искал в статическом шуме послание от Всевышнего, от меня уйдут обе. И кошка, и Сара.

Айша горько усмехнулась, вертя в руках остывшую чашку с логотипом миссии.

- У меня даже кошки нет, Лиам. Только кактусы. И они, кажется, тоже меня ненавидят.

Она встала и подошла к огромному панорамному окну, за которым расстилалась ночная пустыня. Звезды здесь были такими яркими, что казались ненастоящими, нарисованными на черном бархате.

- Ты помнишь, зачем мы сюда пришли? - тихо спросила она, не оборачиваясь. - Не ради зарплаты и не ради соцпакета. Мы хотели узнать, что там. А теперь, когда "оно" стучится к нам в дверь, мы боимся открыть, потому что это не вписывается в инструкцию.

- Я не боюсь, - вздохнул Лиам, открывая новую пачку жевательной резинки с кофеином. - Я просто устал. И я прагматик. Ты ищешь симфонию, а я вижу ошибку округления в плавающей запятой.

- А если ошибка - это мы?

Скепсис коллег был ощутим. Идея казалась дикой, выходящей за рамки общепринятой науки. Профессор Штерн, узнав о ее гипотезе, был категоричен.

- Это антропоморфизм, доктор Рен!

Голос его гремел в кабинете Айши, а глаза с неудовольствием смотрели на девушку. Тонкие губы с презрением изогнулись.

- Мы ищем физику, а не мифы! Я запрещаю подобные эксперименты. Это пустая трата ресурсов и времени.

Айша вылетела из кабинета Штерна, чувствуя, как горят щеки. В коридоре было пусто, только уборщик-робот тихо жужжал, полируя и без того стерильный пол. Она зашла в туалет, включила холодную воду и долго смотрела на свое отражение. Под глазами залегли тени, кожа казалась серой при люминесцентном свете.

"Может, он прав? - подумала она, прижимая мокрые ладони к лицу. - Может, я просто схожу с ума от одиночества и переутомления? Ищу смысл там, где есть только хаос?"

Она достала из кармана нейростимулятор, маленькую пластинку, клеящуюся за ухо, но тут же убрала его обратно. Нет. Никакой химии. Ей нужен чистый разум.

Телефон в кармане вибрировал. Мама. Опять будет спрашивать, когда она приедет на выходные и нашла ли она "нормального парня". Айша сбросила вызов. Сейчас не было места для обычной жизни. В её голове звучал тот низкочастотный гул, и он был реальнее, чем мамины пироги или крики Штерна.

Но Айша оказалась упряма. Она верила в свою интуицию, в свою идею, которая, на первый взгляд, казалась абсурдной. Ей удалось заручиться поддержкой небольшой группы единомышленников. Среди них был Лео, гениальный программист из России, чья неряшливая одежда и вечно растрепанные волосы скрывали острый, как бритва, ум. Он мог взломать любую систему и написать код для любой, самой безумной идеи.

- Музыка Вселенной, да? - усмехнулся Лео, почесывая затылок, когда Айша впервые изложила ему свою концепцию. - Звучит круто. Думаешь, она играет блюз или классику?

Парень жил в серверной. Буквально. В углу, за стойками суперкомпьютера, у него был разложен спальный мешок и стояла коллекция винтажных фигурок из аниме двадцатого века. Он утверждал, что шум кулеров успокаивает его лучше, чем шум прибоя.

- Чтобы обойти протоколы безопасности Штерна, мне придется пустить трафик через метеорологические спутники в Индонезии и России, - бормотал он, быстро перебирая пальцами по голографической клавиатуре.

Его пальцы унизывали дешевые кольцами из "умного металла", меняющими цвет в зависимости от температуры тела. Сейчас они были багрово-красными от возбуждения.

- Это будет стоить нам примерно тридцати процентов мощности охлаждения. Если температура в третьем секторе поднимется выше сорока градусов, скажем, что майнили криптовалюту. В это поверят быстрее, чем в поиск Бога.

Он достал банку энергетического геля, всосал содержимое одним глотком и подмигнул Айше.

- Кстати, если нас уволят, я всегда мечтал открыть ларёк с шаурмой на Марсе, как в Питере. Ты в деле?

Айша нервно улыбнулась.

- Только если там будет музыка, Лео.

- О, там будет лучший плейлист в Солнечной системе.

Несмотря на запрет Штерна и угрозу карьере, Айша с командой тайно перенаправила часть вычислительных ресурсов "Хора" на свой проект. Лео разработал алгоритм, основанный на принципах декодирования сложных гармоний и поиска паттернов, сходных с математическими основами музыки и информации. Это был прыжок в неизвестность, в область, которую наука считала невозможной для анализа. Они шли на огромный риск, но ощущение, что они стоят на пороге чего то великого, подстегивало их.

Дни и ночи слились в одно непрерывное бдение. Воздух в маленькой лаборатории стал спертым. Коробки из-под пиццы возвышались шаткими башнями, на полу валялись пустые капсулы от кофемашины. Лиам спал, положив голову прямо на клавиатуру, и его щека отпечаталась на клавишах ввода. Айша сидела, завернувшись в плед, и смотрела, как на экране бегут столбцы цифр.

Ей казалось, что она слышит, как тикают настенные часы. Архаизм, который Лео притащил "для атмосферы". Тик-так. Тик-так. Каждый удар отнимал у них время, приближал момент, когда служба безопасности заметит утечку мощностей.

У неё болела спина, ныли суставы. Она мечтала о горячем душе и мягкой подушке, но страх пропустить тот самый момент был сильнее. Это было похоже на рыбалку в океане пустоты. Ты сидишь с удочкой на берегу вечности и ждешь, когда клюнет Левиафан.

Глаза Айши слипались от усталости, но она не могла оторваться от данных. И вот, однажды на рассвете, когда небо над горизонтом только начинало розоветь, Лео вскрикнул.

- Есть! - завопил молодой человек, голосом хриплым от напряжения. - Есть отклик!

Экран, до этого пестрящий хаотичными графиками, стал преображаться. Этот самый хаотический фон превращался в... симфонию невообразимой сложности. Это не было звуками в привычном смысле. Это были структурированные данные, записанные на самой "ткани" реальности в момент ее возникновения. Каждая "нота", каждый паттерн соответствовал фундаментальной физической константе, закону, частице, соотношению сил.

- Боже мой... - прошептала Айша, прикрыв рот ладонью.

Сигнал, если говорить грубо, раскрывался как гигантская, самосогласованная "партитура мироздания". Это было не просто описание, это была инструкция. Инструкция по сборке Вселенной с определенными свойствами, позволяющими существовать сложной материи и, потенциально, жизни. Сложность кодирования и сам носитель информации, пространство время, были непостижимы для человеческой науки.

Лео, забыв про свой цинизм, смотрел на данные с открытым ртом. Его пальцы дрожали над клавиатурой, боясь нажать не ту кнопку и спугнуть наваждение.

- Это не просто частоты, - прошептал он. - Посмотрите сюда. Видите этот паттерн в 12-м секторе? Это же... это число Пи, только выраженное через квантовые состояния атома водорода. А вот здесь...

Он ткнул пальцем в светящуюся спираль.

- это последовательность Фибоначчи, модулирующая гравитационную постоянную.

Звук, который синтезировала система, не был похож на музыку в привычном смысле этого слова. Это был низкий, вибрирующий гул, переходящий в кристальный звон, от которого вибрировали зубы и слезились глаза. Он напоминал звук лопающейся струны гигантской виолончели размером с галактику.

Айша почувствовала, как по рукам побежали мурашки. Это было страшно. Не красиво, а именно страшно, как стоять у подножия цунами, которое застыло за секунду до падения. Она чувствовала себя песчинкой, которой вдруг позволили увидеть чертеж всего пляжа.

Лео разработал программу визуализации, которая переводила сложные паттерны гравитационных волн в трехмерные голографические образы, сопровождаемые также переведёнными из данных звуками. То, что они увидели и услышали, было актом чистого откровения. Весь зал заполнили переливающиеся формы, пульсирующие в такт неземной мелодии. Это не была технология в привычном смысле. Это была технология созидания реальности, неотличимая от божественного акта Творения. Сложность и элегантность "Песни" вызывали благоговейный трепет.

Лиам плакал. Тихо, без всхлипов, слезы просто катились по его небритым щекам, и он даже не пытался их вытирать. Флегматичный аналитик, человек-цифра, он смотрел на экран, как ребенок смотрит на первый снег.

- Оно живое, - прошептал он. - Черт возьми, Айша, оно живое. Все эти годы я думал, что мы просто биологическая плесень на мокром камне, летящем в пустоте. А это... это значит, что нас ждали.

Лео нервно хихикнул, но в его смехе слышалась истерика.

- Если это исходный код, то где комментарии разработчика? - спросил он, срываясь на фальцет. - Где "TODO: исправить гравитацию" или "FIXME: скорость света слишком низкая"?

Айша молчала. Она прижалась лбом к холодному стеклу монитора. Внутри нее рушились и возводились заново целые города убеждений. Ей хотелось позвонить маме. Просто услышать голос, спросить про погоду, про кота, про что-то земное, чтобы не сойти с ума от масштаба того, что навалилось на них.

Они открыли историю происхождения самой Вселенной. Она была сознательно спроектирована и "запущена" с помощью этой "Песни". Но кто такие "Созидатели"? Разумная сила? Сверхразумная сущность? Законы природы, обретшие самосознание? "Песнь" не давала прямого ответа. Она была лишь инструментом, инструкцией, но не автобиографией Творца. Происхождение Созидателей оставалось по-прежнему величайшей тайной.

Известие об открытии неизбежно просочилось за пределы лаборатории. Мир потрясла эта новость. Религиозные лидеры увидели в ней подтверждение существования Бога или богов. Ученые разрывались между восторгом и глубоким кризисом парадигмы. Философы спорили о свободе воли в спроектированной Вселенной, о смысле человеческого существования, если все это, часть грандиозного замысла.

Мир не перевернулся за одну ночь, но он стал... тише.

В барах Токио, в метро Нью-Йорка, на рынках Марракеша люди перестали смотреть в телефоны и начали смотреть вверх.

В небольшом кафе на окраине Лондона старый таксист, размешивая сахар в чае, говорил своему собеседнику:

- Знаешь, я всю жизнь думал, что когда умру, то просто выключат свет. А теперь говорят, что я - часть какой-то ноты. Странно это, приятель. Выходит, я не просто так баранку крутил сорок лет?

Биржи лихорадило. Акции фармацевтических компаний падали, акции космических концернов взлетали до небес. В школах учителя физики отменяли уроки и просто включали детям запись "Хора". И самые хулиганистые подростки сидели смирно, слушая гул Вселенной, забыв про свои гаджеты.

Появились новые секты, конечно. "Свидетели Резонанса", "Дети Частоты". Кто-то продавал "воду, заряженную Песнью". Человечество оставалось верным себе: оно пыталось продать, купить или молиться на то, чего не понимало. Но в воздухе висело ощущение общего секрета. Как будто все вдруг узнали, что живут в одном доме, а не в разных квартирах.

Профессор Штерн, узнав о "Песне Созидателей", сначала отказывался верить. Он требовал повторных проверок, перекрестных анализов. Но данные были неопровержимы. Айша и Лео представили ему не только визуализации, но и математические доказательства, которые его собственный гениальный ум не мог опровергнуть.

Вечером перед пресс-конференцией Штерн сидел в своем кабинете. Перед ним стояла бутылка виски двадцатилетней выдержки, которую ему подарили на вручение Нобелевской премии, но он так и не открыл её. До сегодняшнего дня.

Он налил немного янтарной жидкости в стакан, но пить не стал. Его взгляд был прикован к старой фотографии в рамке на столе. Женщина с голубыми глазами и маленькая девочка на качелях. Его жена и дочь. Обе погибли в автокатастрофе пятнадцать лет назад.

Именно тогда он запретил себе верить в высший смысл. Какой смысл мог быть в том, что пьяный водитель грузовика вылетел на встречную полосу? Это была случайность. Хаос. Энтропия. Вера в хаос защищала его от боли. Если нет замысла, то нет и виноватого, нет жестокого Бога, который допустил это.

Но теперь "Хор" пел ему обратное.

- Значит, это было частью мелодии? - спросил он у тишины пустой комнаты.

Голос его дрогнул.

- Их смерть - это просто необходимый диссонанс для перехода в мажор?

Он с размаху швырнул стакан в стену. Осколки разлетелись с мелодичным звоном, смешиваясь с запахом спиртного. Штерн закрыл лицо руками и впервые за пятнадцать лет заплакал. Он ненавидел эту Песнь. И он любил её, потому что она давала надежду на то, что он увидит их снова. Не здесь, но в коде.

И вот, на очередной пресс-конференции, Питер Штерн вновь вышел к микрофону. На этот раз его голос дрожал, а в глазах стояли слезы.

- Я был неправ, - произнес он, и этот акт смирения потряс мир не меньше, чем само открытие. - Невозможное оказалось реальностью. Мы, ученые, часто становимся заложниками своих же догм. Моя вера в случайность мироздания была глубока, но теперь я вижу, что она была ограничена нашим нынешним пониманием.

Он сделал глубокий вдох, оглядел зал, полный ошеломленных журналистов.

- Если Вселенная создана по "Песне", то кто композитор? И по какой "Песне" создан он сам?

Это был новый, еще более грандиозный вопрос. Открытие "Песни" было не концом, а началом. Человечество получило доступ к "исходному коду" реальности. Это открывало невероятные перспективы: понимание темной материи и энергии, возможность управления фундаментальными силами. Но вместе с этим оно несло и чудовищные риски. Попытка "переписать" Песню, встреча с другими ее "слушателями", или же самый амбициозный поиск, поиск самих Созидателей.

Начиналась новая эра, Эра Расшифровки. Человечество стояло на пороге величайших открытий, осознавая, что его место во Вселенной гораздо сложнее и удивительнее, чем когда-либо представлялось. И где то там, в глубинах космоса, "Хор" продолжал свою симфонию, а его эхо, теперь уже не просто шум, а мелодия, звучало в сердцах каждого человека, ставшего свидетелем этой великой тайны.

Айша вышла из здания пресс-центра на улицу. Шел дождь, самый обычный, земной, мокрый дождь. Капли падали на асфальт, создавая свой собственный, простой ритм. Она подставила лицо под холодные струи.

Лиам и Лео стояли рядом под козырьком, курили одну электронную сигарету на двоих и молчали.

- И что теперь? - спросил Лео, глядя на серые тучи. - Мы взломали Вселенную. Премии, слава, учебники истории. А мне почему-то хочется просто пойти домой и поспать неделю.

- А потом? - спросила Айша, стирая дождевую воду с ресниц.

- А потом, - улыбнулся Лиам, и в его глазах впервые за долгое время не было усталости, только лишь спокойный свет. - Потом мы попробуем написать ответ. Не может же этот Хор петь в пустоту вечно. Кто-то должен подпевать.

Айша кивнула. Она достала телефон и набрала номер мамы.

- Привет, мам. Да, я. Нет, всё хорошо. Я просто хотела сказать... Я приеду в субботу. И, может быть, я нашла того, кого искала. Точнее, мы все нашли.

Где-то далеко, за пеленой облаков, спутники продолжали свой бесконечный танец, но здесь, на земле, пахло мокрым асфальтом и осенью. И эта земная песня сейчас была для них самой важной на свете.