Дисклеймер: В основу этого рассказа легли реальные события. При этом автор в некоторых вещах намерено допустил художественную вольность. Диалоги, мысли героев и отдельные события были изменены или реконструированы для нужд сюжета и читательского восприятия. Это авторская версия произошедшего.

Аматея лежала на холодном каменном полу. Руки были скованы цепями, а тело измождённым после пыток. Темница лорда Арракура была мрачной, пропитанной стонами пленников и запахом гнили. Но дух правительницы не был сломлен.

Когда охранник подошёл, чтобы проверить оковы, полуобнажённая королева внезапно вскочила, ударив его ногой в грудь. Он отлетел к стене, а ключи выпали из его пояса. Аматея, несмотря на боль, дотянулась до них, освободила себя и выскользнула в коридор.

Там её уже ждали другие пленённые женщины, боевые подруги. Схватив мечи с поверженных стражников, они двинулись по узким проходам, уничтожая всё на своём пути. Королева варваров вела их, словно пламя, разгорающееся среди тьмы.

- Мы не просто женщины, - проговорила она, - мы - королевы своей судьбы.

" * *

Место: Лос-Анджелес. Поздний вечер 2 февраля 2003 года.

Неоновые огни Сансет-Стрип, размытые мелким, назойливым дождем, превращались в акварельные пятна на стеклах легендарного клуба "House of Blues". Внутри, в причудливом, эклектичном интерьере, напоминавшем одновременно южный джук-джойнт и готический собор, царил густой полумрак, прорезанный синими и пурпурными софитами. Воздух стоял тяжелый, насыщенный запахом пролитого пива, дорогих духов и чего-то неуловимо электрического. То ли от аппаратуры, то ли от сотен собравшихся здесь тел.

Стены, увешанные наивным фолк-артом и выцветшими портретами блюзовых титанов, Мадди Уотерса, Джона Ли Хукера, Би Би Кинга, казалось, впитывали в себя гул голосов и пульсирующий ритм музыки, доносившийся из главного зала.

У входа, за высокой стойкой распорядительницы, стояла Лана Кларксон. В свои сорок лет она все еще обладала той яркой, почти вызывающей кинематографичной красотой, что когда-то привела ее в Голливуд. Копна светлых волос, высокие скулы, точеный подбородок и улыбка, которую она оттачивала двадцать лет. Эта улыбка была ее главным рабочим инструментом и одновременно броней, скрывавшей зияющую пустоту в душе.

Карьера, о которой она мечтала с детства, сидя перед стареньким телевизором в пыльном городке на севере Калифорнии, не просто не сложилась, она рассыпалась в прах. Череда ролей в фильмах категории "Б" сменилась почти полным забвением, и теперь вершиной ее актерского мастерства стало ежедневное, ежечасное изображение беззаботного гостеприимства в шумном ночном клубе. Каждое "Добрый вечер, добро пожаловать в House of Blues", каждый приветственный кивок, становились маленьким спектаклем, последним рубежом обороны перед лицом полного, всепоглощающего отчаяния.

В этот самый момент, когда она механически провожала взглядом очередную компанию подвыпивших туристов, дверь снова открылась, впустив в фойе порыв влажного воздуха. В клуб вошел невысокий, странного вида человек, похожий на эксцентричную птицу. На нем сидел мешковатый черный пиджак, а из-под растрепанной, нелепой прически, напоминавшей парик времен барокко, на мир взирал цепкий, почти безумный взгляд. Это был Фил Спектор, легендарный музыкальный продюсер, гений-затворник, чье имя гремело в шестидесятых, а теперь все чаще упоминалось в связи с его эксцентричностью, паранойей и коллекцией оружия.

Он оглядел зал с видом короля, осматривающего свои пришедшие в упадок владения, и его взгляд, перескочив через головы посетителей, остановился на Лане. Женщина почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок, смесь узнавания и невольного, почти рабского трепета перед величием.

Он медленно, почти крадучись, подошел к ее стойке. Ботинки на платформе тихо стучали по полу.

- А вы здесь главная по раю или только продаете билеты?

Голос был тихим, но с неожиданными скрипучими нотками.

- Что?

Лана на мгновение опешила, но тут же включила свою профессиональную улыбку.

- Добрый вечер, сэр. Я просто встречаю гостей. Могу я вам чем-то помочь?

Он усмехнулся, но глаза его оставались серьезными, изучающими.

- Помочь? Милочка, мне уже никто не поможет. Я заблудился по дороге из ада в вечность и решил заглянуть на огонек. А тут вы. Похожи на ангела, который сломал крыло и теперь вынужден работать в этом балагане. Я Фил.

- Лана, - ответила она, чувствуя, как сердце забилось чаще.

Это был он. Тот самый Фил Спектор. И он говорил с ней. В голове, словно вспышка, пронеслась шальная мысль:

"А вдруг это шанс? Тот самый, последний шанс, который посылает судьба, когда уже ни на что не надеешься".

Возможно, этот гений музыки разглядит в ней то, что не увидели другие?

- Лана... - медленно произнес он ее имя, словно пробуя на вкус. - Красивое имя. Я должен вас знать. Ваше лицо... Оно говорит со мной. Вы актриса, не так ли?

Надежда, которую она так долго и старательно хоронила, робко подала голос.

- Да, я снималась в кино.

Она старалась, чтобы голос звучал ровно, без заискивающей дрожи.

- Ну же, не скромничайте! Я ценю искусство, а не ложную скромность. Просветите старика. Где я мог вас видеть? В каких картинах вы блистали?

Лана сделала глубокий вдох, перебирая в памяти названия, которые когда-то были ее гордостью, а теперь казались отголосками другой жизни.

- Ну, например, в восьмидесятых я снималась в "Королева варваров", - произнесла она. - Или "Амазонки на Луне". Еще были "Свидание вслепую", "Смертельный охотник"... А также я играла главную роль в фильме "Королева варваров 2: ответный удар императрицы".

Спектор слушал, кивая, и в его взгляде появилось что-то новое. Не то сочувствие, не то понимание. Фильмы, скажем, не самые кассовые и популярные.

- "Королева варваров"... - протянул он, и в его голосе прозвучала неожиданная искренность, вытеснившая прежнюю театральность. - Знаете, а ведь в этом что-то есть. Варвары. Они приходят, чтобы разрушить старый, прогнивший мир. Они грубы, но честны в своей дикости. Вы ведь чувствовали себя такой, не правда ли? Варваром в Риме. Дикаркой на голливудских холмах, где все говорят на языке лжи и компромиссов.

Лана опешила от такой неожиданной трактовки. Он не просто услышал название, он уловил собственную суть.

"Только не молчи! - раздался внутренний голос. - Соглашайся со всем его бредом, который он говорит! Подыгрывай ему".

- Пожалуй, вы правы, - тихо проговорила она, и профессиональная улыбка на мгновение слетела с ее лица, обнажив усталость и горечь. - Иногда мне казалось, что я единственный человек на прослушивании, который пришел играть, а не торговать лицом. Они смотрели на меня и видели фактуру. Блондинка, рост 180 см, параметры. Они не хотели видеть душу. Душа не продается в первый уик-энд проката.

"Отлично! Отлично. Просто прекрасно! Продолжай в том же духе, моя дорогая. Ты на верном пути".

- Душа!

Он почти прошипел это слово, наклонившись к ней через стойку. Дыхание пахло виски и мятой.

- Они боятся ее как огня. Душа - это хаос, это боль, это то, что невозможно контролировать и упаковать в красивую коробку. Я всю жизнь пытался записать душу на пленку. Я строил для нее стены из звука, чтобы она не улетела, чтобы каждый мог ее услышать. Я брал простые девичьи голоса и превращал их в глас божий. А они... они взяли мои соборы и устроили в них супермаркет.

Глаза продюсера лихорадочно блестели. Лана почувствовала, как по ее венам разливается странная смесь возбуждения.

- А что самое смешное? - продолжил он, не дожидаясь ответа. - Самое смешное, что эти варвары, которых они так презирают, и есть соль земли. Это мы с вами. Люди, которые чувствуют слишком сильно. Мы пришли сюда, чтобы творить магию, а нас заставили работать фокусниками на детском утреннике. Развлекать толпу, которая все равно ничего не поймет.

Он неопределенно махнул рукой в сторону шумного зала, где смешались смех, звон бокалов и обрывки чужих, бессмысленных разговоров.

- Посмотрите на них. Они ведь даже не понимают, кто вы. Для них вы просто часть интерьера. Красивая вешалка для улыбок. Мебель. А ведь в вас, я уверен, скрыта трагедия античного масштаба. Сколько раз ваше сердце разбивали, Лана? Не мужчины, нет, это банально. Сколько раз его разбивала ваша мечта?

Эти слова были безжалостны, но они попадали точно в цель, вскрывая старые, но так и не зажившие раны. Он видел ее насквозь. Он понимал ее одиночество и ее гордость. Впервые за много лет она почувствовала себя не объектом, а личностью. Увиденной. Понятой.

- Я создавал симфонии для подростков, - внезапно сменил он тему, глядя куда-то сквозь нее, в прошлое. - Маленькие трехминутные оперы о любви и потере. А теперь мир слушает пластмассу, сделанную на компьютере бездушными кнопкодавами. Они не слышат музыку, они ее потребляют. Как бургер. Так же, как и людей.

Спектор снова вперил в нее свой взгляд, и он стал почти гипнотическим, проникающим в самую душу.

- Знаете, я живу тут недалеко. В замке. Настоящем замке, который я купил, чтобы спрятаться от этого пластикового мира. У меня там есть пианино, на котором сам Джон Леннон играл "Imagine". И стены, которые помнят великую музыку и великие голоса. Я ненавижу говорить здесь. Слишком шумно. Слишком много фальши. Поехали ко мне. Выпьем чего-нибудь настоящего. Поговорим о настоящем искусстве. О вас. Обо мне. О том, как гении становятся затворниками, а королевы варваров, распорядительницами в придорожном трактире.

Лана замерла, пораженная этим внезапным и странным приглашением. Страх боролся в ней с любопытством и той самой отчаянной надеждой. Поехать с этим удивительным человеком в его особняк посреди ночи? Это было безумием. Но что, если это и был ее единственный путь из этого клуба, из этой беспросветной рутины?

- Я... - пролепетала она, скорее по инерции, чем из реального нежелания. - Я не могу. Я на работе.

- Работе? - презрительно фыркнул мужчина. - Милочка, это не работа, это медленное самоубийство. Скажите им, что королеву похитил дракон. Или что вас позвали на срочные пробы к Скорсезе. Неужели вы откажете создателю "Стены звука" в праве на интересную беседу? Мой шофер ждет у входа.

Он смотрел на нее в упор, и в его глазах горел тот самый огонь, который, должно быть, зажигал звезды в студии звукозаписи много лет назад. Лана на мгновение прикрыла глаза, представив свою маленькую квартиру и очередное утро без звонков от агента. Потом она посмотрела на Фила Спектора.

- Одну минуточку.

Она быстро подозвала своего менеджера, торопливо объясняя что-то про плохое самочувствие и срочную необходимость уйти. Получив разрешение, женщина сняла с себя бейдж с именем "Лана", словно сбрасывала опостылевшую роль. Потом, Кларксон приблизилась к Спектору, который ждал ее с торжествующей ухмылкой. Мужчина был гораздо ниже и походил на гнома.

- Я готова, - тихо сказала она.

Надежда, какой бы призрачной она ни была, взяла верх. Она шагнула за ним в дождливую лос-анджелесскую ночь, не зная, что занавес ее жизни уже начал медленно опускаться.

Место: Небольшой городок на севере Калифорнии.

Время: Конец 1960-х годов.

Гостиную их скромного дома заливал голубоватый мерцающий свет от экрана старенького телевизора. Для восьмилетней Ланы этот ящик с картинками был не просто мебелью, это был портал в другой, ослепительный мир, где жили боги и богини с идеальными прическами и белоснежными улыбками. Она сидела на ковре, поджав под себя ноги, и, затаив дыхание, смотрела черно-белую мелодраму. На экране прекрасная героиня с заплаканными глазами произносила страстный монолог. Лана, не моргая, шептала те же слова, копируя каждый жест, каждый изгиб бровей, каждую дрогнувшую ресницу.

Мать, Донна, вошла в комнату с чашкой теплого молока, на мгновение остановившись в дверях. Она смотрела на свою дочь с теплой, немного грустной улыбкой.

- Опять репетируешь, моя звездочка? - мягко спросила она.

Лана вздрогнула и обернулась.

Щеки девочки слегка покраснели.

- Мам, ты только посмотри на нее! Она так красиво плачет! Я тоже так хочу научиться. Думаешь, у меня получится?

- Конечно, получится. У тебя самое выразительное лицо, которое я когда-либо видела.

Лана снова повернулась к телевизору. Фильм закончился, и по экрану поползли титры с именами, которые казались ей волшебными. Она вскочила на ноги и встала посреди комнаты, приняв драматическую позу.

- Нет, не уходи! - произнесла она в пустоту, обращаясь к воображаемому партнеру. - Если ты сейчас уйдешь, мое сердце разобьется на тысячу осколков!

Девочка прижала руки к груди и картинно откинула голову назад. Донна тихо рассмеялась и подошла, погладив дочь по светлым волосам.

- Ты будешь великой актрисой, Лана. Гораздо лучше, чем они все.

- Правда? - загорелись глаза девочки неподдельной верой. - Ты думаешь, мое имя тоже когда-нибудь напишут на афише? Вот так, большими буквами: ЛАНА КЛАРКСОН?

- Не сомневаюсь ни на секунду, - серьезно ответила мать, присаживаясь рядом с дочерью на ковер. - Однажды, Лана, весь мир будет знать, кто ты. Ты будешь сиять ярче всех этих голливудских звезд. Просто помни, откуда ты, и никогда не позволяй этому блеску ослепить тебя.

Дочка прижалась к матери, вдыхая ее запах. В детском сердце не было места для сомнений. Она верила каждому слову. Она смотрела на гаснущий экран телевизора, но видела уже не его, а себя, идущую по красной ковровой дорожке под вспышками сотен камер. Мечта казалась такой близкой и реальной, и ничто, казалось, не могло помешать ей сбыться.

Место: Дорога из Лос-Анджелеса в Альгамбру.

Время: После полуночи, 3 февраля 2003 года.

Роскошный черный лимузин бесшумно скользил по опустевшим автострадам Лос-Анджелеса. За тонированными стеклами проносились смазанные огни ночного города, неоновые вывески, фонари, фары редких машин. В просторном салоне, отделанном дорогой кожей и деревом, пахло парфюмом и большими деньгами. Лана Кларксон сидела на мягком диване, стараясь выглядеть спокойной и расслабленной, но внутри все сжималось от волнения. Напротив нее, развалившись в кресле, сидел Фил Спектор. В полумраке салона он казался еще более странным, чем в клубе.

Молчание затягивалось. Его нарушал лишь тихий гул мотора и едва слышные указания, которые Спектор время от времени давал своему шоферу, бразильцу Адриано-Де Соузе, сидевшему за стеклянной перегородкой. Лана смотрела в окно, и пролетающие мимо огни казались ей огнями новой надежды.

"Вот он, твой шанс, - почти беззвучно шептала она себе. - Сам великий Фил Спектор везет тебя к себе домой. Он увидел в тебе что-то настоящее. Он разглядел твой потенциал. Главное, не спугнуть удачу, не сказать глупость, не показаться жалкой".

Она пыталась унять дрожь в руках, вцепившись в сумочку с леопардовым принтом, что находилась перед ней на коленях.

- Так значит, "Королева варваров", - вдруг произнес Спектор, и его голос прозвучал неожиданно громко в тишине.

Глаза в полумраке казались двумя тлеющими угольками.

- Забавно. Я всегда любил сильных женщин. Или думал, что любил. На самом деле, я их создавал.

Он сделал паузу, словно давая Лане возможность оценить глубину сказанного.

- Вы знаете Ронни Беннетт? Голос The Ronettes. Когда я ее впервые услышал, это была просто девчонка из испанского Гарлема. Милая, дерзкая, но... сырая. А я услышал в ней нечто большее. Я услышал в ней каждую разбитую мечту, каждую слезу, пролитую на танцполе. Я построил для ее голоса собор. "Be My Baby", это не песня, это молитва. Это обещание вечной любви, произнесенное на краю пропасти. Я сделал ее богиней. А она... Она в итоге сбежала от меня босиком. Представляете? Богиня, сбежавшая из собственного храма.

Он горько усмехнулся. Лана видела в его силуэте не только эксцентричного гения, но и глубоко одинокого, раненого человека. Его история странным образом перекликалась с ее собственной. Ей тоже когда-то построили маленький храм из обещаний, который потом рассыпался в прах.

- Я думаю, я понимаю, что вы чувствуете, - осторожно сказала она.

Голос женщины звучал ровно, но внутри все дрожало от перспектив открывающегося будущего.

- Когда в тебя верят, это дает невероятные крылья. Но когда потом эти же люди тебя предают... Это больнее всего.

- Предают? - переспросил он. - Милочка, предательство - это основа голливудской пищевой цепочки. Они не предают, они просто... Обедают.

Женщина вдруг решилась. Она должна была показать ему, что она не просто очередная старлетка, ищущая покровительства. Она должна была показать ему свою боль.

- У меня был один фильм, - начала Кларксон, глядя на свои руки. - Не из тех, что вы могли видеть. Маленькая независимая драма. Роль была потрясающая. Женщина, потерявшая ребенка и пытающаяся заново собрать свою жизнь. Режиссер, молодой парень, горел этим проектом. Мы репетировали месяцами у него в гараже. Он говорил, что видит во мне новую Джину Роулендс. Я вложила в эту роль всё. Все свои несыгранные трагедии, все свои слезы. Я похудела на десять килограммов, я перестала спать. Я жила этой героиней.

Она замолчала, и в наступившей тишине был слышен лишь шелест шин по мокрому асфальту.

- И что потом? - тихо спросил Спектор.

- А потом, за неделю до съемок, мне позвонил его ассистент и сказал, что роль отдали другой актрисе. Дочери инвестора. Смазливой девчонке из сериала, которая не могла отличить Станиславского от сэндвича с тунцом. Я приехала на площадку. Я хотела просто посмотреть ему в глаза. А он... он даже не вышел ко мне. Спрятался в своем трейлере. Я стояла под дождем, и смотрела, как эта девочка пытается произнести мои слова, которые я выстрадала. Она была в моем костюме. В тот день я поняла, что в этом городе искусство - это просто слово, которым прикрывают сделки.

Когда она закончила, в салоне повисла тяжелая тишина. Лана боялась поднять глаза. Она обнажила свою самую большую рану, и теперь чувствовала себя уязвимой и глупой. Но Спектор не смеялся. Он протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Его рука была неожиданно холодной и сухой, как у рептилии.

- Они вырвали у вас сердце и отдали его на съедение гиенам, - произнес мужчина глухим, полным ярости голосом. - Эти люди... они даже не негодяи. Они пустота. Вакуум. Они ничего не создают, они только потребляют чужую страсть, чужую жизнь. Они кастрировали мою музыку, они растоптали вашу душу. Мы с вами, Лана Кларксон, одной крови. Мы последние из могикан в мире, где правят торговцы.

Он убрал руку и откинулся на спинку кресла, уставившись в потолок.

- Но знаете что? Настоящий талант невозможно убить. Его можно запереть, заставить замолчать, похоронить заживо. Но он будет жить. Как сердце под половицами у Эдгара По. Он будет стучать. И однажды... однажды он вырвется наружу. Вам просто нужен был правильный человек. Тот, кто не испугается этого стука. Тот, кто поможет вам выломать эти проклятые половицы.

Сердце Ланы подпрыгнуло и забилось где-то в горле. Вот оно. Он говорит именно то, что она мечтала услышать всю свою жизнь.

- Вы так думаете? - спросила она срывающимся от волнения голосом.

- Я не думаю, я знаю, - отрезал он. - Я всю жизнь работал с талантами. У меня на них нюх. Мы приедем ко мне, выпьем чего-нибудь, поговорим. Вы расскажете мне о своих мечтах, о тех ролях, которые вы не сыграли. А я... Я подумаю. Возможно, я смогу вам помочь. Может быть, я даже что-то для вас спродюсирую. Фильм. Или даже альбом. Вы когда-нибудь пели, Лана?

- В детстве, - прошептала женщина, ошеломленная открывающимися перспективами.

- Все мы пели в детстве, - загадочно произнес Спектор и снова замолчал, погрузившись в свои мысли. - А потом приходят взрослые и говорят нам, что у нас нет голоса.

Лимузин свернул с шоссе, и за окном потянулись тихие, сонные улицы Альгамбры. Лана смотрела на Фила Спектора, на этого странного, гениального, эксцентричного человека, и видела в нем свое спасение. Она не замечала ни его безумного взгляда, ни агрессивных ноток, проскальзывавших в его голосе, ни холода его руки. Она видела лишь великого продюсера, который собирался дать ей последний, самый главный шанс в ее жизни. Женщина видела родственную душу.

Лимузин замедлил ход и свернул на узкую, обсаженную высокими кипарисами аллею. Впереди, в свете фар, выросла громада дома. "Замок". Это не было преувеличением. Странное, нелепое сооружение с башенками, зубчатыми стенами и узкими, как бойницы, окнами, оно выглядело так, словно его перенесли сюда по ошибке из какой-то мрачной европейской сказки и бросили посреди сонного калифорнийского пригорода. Ворота из кованого железа со скрипом открылись, пропуская машину во внутренний двор.

Когда Адриано открыл для нее дверь, Лана вышла из лимузина и задрала голову. Дом нависал над ней, темный и молчаливый. Лишь в нескольких окнах горел тусклый желтый свет. Воздух был неподвижным и тяжелым, пахло мокрой землей и прелыми листьями. Казалось, само время здесь остановилось.

- Ну вот мы и дома, - произнес Спектор, появившись рядом.

Его голос звучал торжественно.

- Добро пожаловать в мою крепость одиночества. Здесь меня не достанут стервятники.

Взяв женщину под локоть, он повел ее к массивной дубовой двери, которая выглядела так, будто могла выдержать осаду. Она открылась беззвучно, и Лана шагнула внутрь, попав из ночной прохлады в душное, спертое тепло помещения.

Место: Лос-Анджелес.

Время: Начало 1990-х.

Яркий свет софитов безжалостно бил в глаза, заставляя мир за пределами съемочной площадки утонуть в густой, непроглядной тьме. Лана Кларксон сидела за рулем новенького, белого "Мерседеса", припаркованного посреди огромного павильона. На ней сидело элегантное вечернее платье с откровенным вырезом, а ее светлые волосы были уложены в идеальную прическу. Камера медленно наезжала, и по команде режиссера Лана поворачивала голову, одаривая объектив своей самой ослепительной, самой дорогой улыбкой. Улыбкой на миллион долларов.

- Идеально! - раздался голос из темноты. - Снято! Пятнадцатиминутный перерыв!

Лана расслабила мышцы лица, и улыбка мгновенно исчезла, словно ее стерли. Она осталась сидеть в роскошном автомобиле, который никогда не сможет себе позволить, чувствуя себя частью реквизита. Дела шли не то чтобы хорошо. Конечно, были контракты: она рекламировала спортивную одежду для Nike, появлялась в каталогах для универмагов Kmart, улыбалась с плакатов, продвигая газировку. Это была работа, она приносила деньги, но это было не то, о чем она мечтала. Каждая рекламная съемка оказывалась для нее болезненным напоминанием о том, что ее настоящая мечта, большое кино, ускользала, как песок сквозь пальцы.

Мысли снова и снова возвращались к прослушиванию, которое состоялось на прошлой неделе. Это была роль, о которой она грезила. Сложный, драматический персонаж. Не просто очередная красотка с голым бюстом, а женщина с судьбой. Она готовилась неделями, репетировала до хрипоты, вложила в короткий отрывок всю свою душу.

После пробы известный режиссер, седовласый мэтр с уставшими глазами, подозвал ее к себе. Он долго молча смотрел на Кларксон, и сердце Ланы то замирало от надежды, то падало в пропасть.

- Вы знаете, мисс Кларксон, - сказал он наконец, мягко, почти по-отечески. - У вас совершенно невероятное лицо. Просто создано для крупного плана. В нем есть и трагедия, и сила, и какая-то детская наивность.

Лана почувствовала, как ее захлестывает волна ликования. Он увидел! Он понял!

- Но, к сожалению, - продолжил режиссер, и его слова прозвучали как приговор, - вы не тот типаж. Абсолютно. Нам нужна девушка попроще, соседская девчонка. А вы... вы выглядите как звезда. Даже когда пытаетесь казаться обычной. Простите.

Он развернулся и ушел, оставив ее одну посреди пустого коридора. "Выглядите как звезда". Эта фраза, которая должна была быть комплиментом, стала ее проклятием. Это был не первый раз, когда она слышала подобное. Слишком яркая, слишком красивая, слишком характерная. Она являлась товаром, который не вписывался ни в одну полку.

Вечером, в своей маленькой съемной квартире, она сбросила с себя дизайнерское платье, которое ей подарили на съемках, и рухнула на диван. Глядя в потолок, она пыталась сдержать слезы, но они сами покатились по щекам, оставляя темные дорожки на пудре. Это были слезы не обиды, а бессилия. Кларксон оказалась заперта в клетке своей собственной внешности, вынужденная продавать улыбку по частям, в то время как ее душа, душа настоящей актрисы, оставалась невостребованной.

Она свернулась калачиком, и ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. В этот момент девушка чувствовала себя самой одинокой на свете, забытой в огромном городе, который обещал ей славу, но вместо этого медленно выпивал из нее жизнь.

Место: Особняк Фила Спектора, "Пиренейский замок" на бульваре Южная Пиренейская в Альгамбре.

Время: Примерно 3 утра, 3 февраля 2003 года.

Огромный холл "Пиренейского замка" тонул в полумраке. Лунный свет, пробиваясь сквозь высокие окна, выхватывал из темноты причудливые силуэты: рыцарские доспехи, массивные канделябры и бесчисленные стопки музыкальных наград, покрытых толстым слоем пыли. Воздух был тяжелым и спертым, пропитанным запахом алкоголя, мебели и увядшей славы.

Фил Спектор усадил Лану в громоздкое, похожее на трон кресло из темного дерева, а сам, шаркая, прошелся к бару и налил им очередной, уже не поддающийся счету, бокал бренди, а своей гостье шампанского.

Продюсер выглядел возбужденным. Движения стали резкими и порывистыми, а в маленьких глазках появился лихорадочный, нездоровый блеск. Лана сидела не двигаясь. Первоначальное любопытство и робкая надежда сменились нарастающей, липкой тревогой. Атмосфера этого дома, этого мавзолея, давила на нее, заставляя плечи невольно вжиматься в спинку кресла.

- Так ты говоришь, "Королева варваров"...

Он обернулся к ней, сделав большой глоток. Голос стал громче, потеряв вкрадчивость.

- Я ведь не солгал тебе в клубе. Я действительно помню этот фильм. Дешевка, конечно. Трэш категории "Б для подростков". Но ты там была хороша. Настоящая амазонка. Дикая и необузданная.

Он сделал паузу и подошел ближе, вторгаясь в ее личное пространство.

- Тебе, наверное, было нелегко сниматься в этих сценах... Почти обнаженной?

Вопрос был прямым, каким-то сальным. Лана почувствовала, как краска заливает ее щеки, но она заставила себя держать голос ровно.

- Это просто работа, Фил. Часть профессии. Когда ты в образе, ты не думаешь об этом. Ты актриса, ты играешь роль.

- Не думаешь? - хрипло рассмеялся он, и смех этот прозвучал в мертвой тишине зала особенно жутко. - Брось, детка\! Вся съемочная группа пялилась на тебя. Они пускали слюни. Они смотрели не на актрису, а на полуголую блондинку, на твои сиськи, на твою задницу. Признайся, это так\! Этот мир жесток к красивым женщинам. Он хочет их раздеть, выставить напоказ, а потом выбросить, когда они ему наскучат.

Поведение Спектора становилось все более агрессивным и непредсказуемым. Он принялся ходить по комнате из угла в угол, как зверь в клетке, жестикулируя бокалом так, что темные капли бренди летели на персидский ковер.

- Они сожрали меня\! Понимаешь ты?\! Сожрали и выплюнули кости\! Я подарил им "Стену звука", я создал саундтрек для целого поколения, а они вышвырнули меня, как ненужный хлам\! Теперь я сижу здесь один, в этом мавзолее, в этом гребаном замке, который я построил, чтобы спрятаться от их ничтожества\! А они слушают свою пластмассовую дрянь и даже не помнят, кто такой Фил Спектор\!

Лана ощущала, как по спине пробегает настоящий холод. Его одиночество было осязаемым, но оно было злым, ядовитым, пропитанным паранойей. Она попыталась его успокоить, инстинктивно выбрав ту же тактику, что и с капризными режиссерами или пьяными гостями в клубе.

- Фил, это не так. Ты легенда. Твоя музыка будет жить вечно. Тебе не нужно никому ничего доказывать.

Она встала, чувствуя острую необходимость уйти.

- Может, тебе стоит немного отдохнуть? Уже почти утро. Мне, наверное, лучше уехать. Вызови, пожалуйста, такси.

Ее слова словно ударились о невидимую стену. Он резко остановился и вперил в женщину безумный взгляд. Лицо исказилось.

- Уехать? - прошипел продюсер, подойдя к ней почти вплотную.

Она почувствовала идущий от него сильный запах алкоголя и нечистого тела.

- Никто никуда не едет. Вечеринка только начинается.

Он протянул руку и коснулся ее волос, заправив выбившуюся прядь за ухо. Это прикосновение было неприятным, каким-то липким.

- Такая красота... - пробормотал он, глядя на нее снизу вверх. - Такое лицо. И все это пропадает зря. Продается за гроши в рекламе газировки. Я могу это исправить. Я могу сделать тебя бессмертной. Я сделаю для тебя такой альбом, что все эти Бритни и Кристины удавятся от зависти. Но ты должна мне доверять. Ты должна принадлежать мне. Полностью.

Он наклонился, чтобы поцеловать женщину, одновременно кладя ладонь ей на грудь. Лана резко отшатнулась. Спина уперлась в холодные рыцарские доспехи, которые тихо звякнули от соприкосновения.

- Фил, не надо\! - сказала она твердо, отталкивая его руку. - Пожалуйста. Я думаю, мне действительно пора.

Лицо Спектора вмиг окаменело. Лихорадочный блеск в глазах сменился ледяной яростью.

- Пора? - повторил он медленно и зловеще. - Ты думаешь, ты можешь просто так прийти в мой дом, пить мое шампанское, выслушивать мою исповедь, а потом сказать "мне пора" и уйти? Как и все остальные? Думаешь, я тебя для этого сюда привез?

- Я не "все остальные", - дрогнул голос Ланы, но она заставила себя посмотреть ему в глаза. - Я не ваша собственность. Вы пригласили меня поговорить об искусстве, а не для этого. Я ухожу.

Она сделала шаг в сторону, пытаясь обойти его, но он схватил женщину за руку. Хватка была железной.

- Все вы одинаковы.

Голос Спектора стал бессвязным, пьяным бормотанием.

- Сначала они смотрят на тебя с обожанием, думают, что ты можешь сделать их звездами. А потом, когда им что-то не нравится, когда ты просишь самую малость, любви, они показывают свое истинное лицо. Они хотят уйти. Ты ведь тоже хочешь уйти, да, шлюха?

- Пожалуйста, Фил! Мне больно!

- Я знаю твою цену, дрянь. Знаю, сколько каждая из таких вот шлюх стоит. Не прикидывайся ангелом. Не надо.

- Мне больно!

В этот момент он отпустил ее руку, резко развернулся и шагнул к старинному комоду. Мужчина выдвинул ящик и достал оттуда револьвер с перламутровой рукояткой. Сердце Ланы не просто рухнуло, оно остановилось. Он медленно повернулся и направил оружие на нее.

- Нет, Фил, нет\! - испуганно прошептала Лана, вжимаясь в кресло, на которое она снова опустилась, не чуя под собой ног. - Я никуда не уйду. Пожалуйста, положи пистолет. Давай поговорим.

Но он не слушал. Он был в своем собственном мире, в аду своих обид и паранойи. Мужчина неспешно подошел к ней вплотную. С жуткой, искаженной ухмылкой он приставил холодный ствол оружия к ее виску.

- Я сказал, ты никуда не пойдешь, - прошипел он.

- Хорошо. Я никуда не пойду. Только, пожалуйста, убери пистолет. Ты меня пугаешь.

Ужас парализовал женщину. Она чувствовала холод металла на своей коже. Он убрал пистолет от виска и с той же медлительностью опустил его ниже, к ее лицу, ткнув стволом в губы.

- Раздвинь их.

- Что?

- Губы, я сказал, раздвинь.

Трясясь от страха, женщина подчинилась.

- А теперь поцелуй его, - прошептал он, засовывая ствол ей в рот. - Поцелуй. Ты ведь хорошая девочка. Ты же актриса. Сыграй эту роль до самого конца.

"никогда не позволяй этому блеску ослепить тебя", - вдруг всплыли в голове давние слова матери.

- Давай, глубже заглатывай.

Его свободная рука снова схватила ее за подбородок, жестко фиксируя голову. Она попыталась отпрянуть, дернуться в сторону, вырваться из его хватки. Губы против воли сжались вокруг холодного, пахнущего смазкой металла. И в это самое мгновение, от ее резкого движения или от его нажатия на курок, раздался оглушительный выстрел, который эхом прокатился по всему огромному, пустому дому.

Снаружи, у лимузина, Адриано-Де Соуза как раз заканчивал протирать стекла. Глухой хлопок, который невозможно было ни с чем спутать, заставил его замереть. Он прислушался. Тишина. Сердце заколотилось.

Через несколько минут дверь особняка распахнулась. На крыльцо, шатаясь, вышел Фил Спектор. Пиджак его был забрызган кровью, руки мелко дрожали. В одной руке он все еще сжимал револьвер. Он увидел своего шофера, уставившегося на хозяина с немым ужасом, и медленно опустился на ступеньку.

- Кажется, я только что застрелил её, - пробормотал он в тишину ночи.

Не раздумывая, водитель достал мобильный телефон и набрал 911. Спустя короткое время прибыла полиция, которая обнаружила в кресле тело женщины. На коленях у неё находилась сумочка с леопардовым принтом, а нижняя челюсть отсутствовала...

Место: Квартира Ланы в Лос-Анджелесе.

Время: Конец 1990-х годов.

Ночь в Лос-Анджелесе, на удивление, оказалась тихой. Единственным источником света в небольшой квартире Ланы был громоздкий монитор компьютера, отбрасывавший на ее лицо холодное голубоватое сияние. На экране был открыт ее собственный веб-сайт. Скромный, сделанный на энтузиазме, но для нее он являлся последним оплотом. "Официальный сайт Ланы Кларксон", гласил заголовок. Ниже располагались фотографии из ее старых фильмов и специальное предложение: "DVD с фильмом с личным автографом всего за $19.99!"

Актерская карьера зашла в окончательный тупик. Телефон молчал месяцами, а редкие кастинги неизменно заканчивались вежливым отказом. Не имея возможности зарабатывать на жизнь как актриса, Лана искала новые пути. Она сама упаковывала диски в конверты, сама отвечала на электронные письма и напрямую общалась со своими поклонниками на маленьком форуме, прикрепленном к сайту.

Кларксон обновила страницу. Появилось новое сообщение от пользователя с ником "BarbarianFan82":

"Лана, только что пересмотрел твой фильм! Ты была великолепна! Спасибо, что общаешься с нами. Не сдавайся, мы тебя любим!"

Лана горько усмехнулась. Любовь фанатов грела душу, но не оплачивала счета. И все же она напечатала ответ:

"Спасибо за добрые слова! Это очень много для меня значит. Оставайтесь на связи!"

Эта самая прямая связь с людьми, которые все еще помнили ее, была странным, но важным источником дохода и поддержки.

Иногда, в такие тихие ночи, она вспоминала совсем другую свою жизнь. Путешествие по миру, в Аргентину, Японию и Европу. В разгар 80-х, когда страх перед СПИДом был почти осязаем, она еженедельно работала волонтером в Project Angel Food. Девушка развозила еду людям, прикованным к постели. Она видела настоящую боль и настоящее мужество, которые не имели ничего общего с голливудской драмой. Та работа давала ей чувство цели, ощущение, что она делает что-то важное, в то время как ее кинокарьера была построена на иллюзиях.

Кларксон свернула окно форума и открыла пустой текстовый документ. Взгляд ее упал на блокнот, лежавший рядом с клавиатурой. На его страницах были наброски, шутки, короткие истории. В последнее время ее все чаще посещала безумная мысль, попробовать себя в стендапе. А что, если выйти на сцену и рассказать обо всем честно? О том, каково это, быть королевой варваров из B-movie в мире, где правят агенты и продюсеры? Рассказать о свиданиях, о нелепых кастингах, о том, как продаешь диски в интернете с собственными фильмами, чтобы свести концы с концами. Возможно, ее боль и разочарование можно было превратить в смех. Это был отчаянный, пугающий план, но он был единственным, что давало ей искру надежды.

Она снова посмотрела на монитор, на свое прошлое, выставленное на продажу, и начала печатать первую строчку своего возможного будущего:

"Добрый вечер. Вы, наверное, меня не помните, но когда-то я была королевой..."

Место: Здание суда, Лос-Анджелес.

Время: 2009 год.

Присяжные, семь мужчин и пять женщин, заняли свои места. Их лица, поначалу выражавшие лишь гражданский долг и толику любопытства, за недели процесса превратились в непроницаемые маски. Они устали. Устали от графических фотографий, от монотонных показаний экспертов, от эмоциональных качелей, на которых их раскачивали адвокаты. Они уже не смотрели на Спектора с тем же трепетом, как в первый день. Теперь их взгляды были изучающими, холодными, почти препарирующими. Они пытались разглядеть за париками и дорогими костюмами не легенду поп-музыки, а человека, способного нажать на курок.

Напротив них, за столом обвинения, сидела команда прокурора Алана Джексона. Сам Джексон, подтянутый, с хищной энергией боксера перед гонгом, перебирал свои заметки, но его заместитель, Труди Зуричанан, не отрывала взгляда от подсудимого. Лицо той было воплощением холодного, методичного гнева. Она являлась специалистом по баллистике и кровавым следам, и для нее это дело было не трагедией двух одиночеств, а простой и жестокой физикой: траектория пули, распределение брызг крови, отсутствие пороховых газов на руках жертвы. Математика смерти.

Сам же Фил Спектор, казалось, существовал в отдельной реальности. Он то и дело что-то шептал своим адвокатам, но взгляд его был отсутствующим. Он мог часами рассматривать узоры на деревянных панелях зала или качаться на стуле в ритме неслышной мелодии.

Сегодня на нем был парик цвета воронова крыла, строгое каре, которое делало его похожим на персонажа из готического романа, маленького и зловещего. Для него этот суд был величайшей несправедливостью, абсурдным фарсом, поставленным бездарными режиссерами, не понимающими его гения. Он дал миру "Be My Baby" и "Youve Lost That Lovin' Feelin'". Разве этого мало, чтобы простить ему одну маленькую, случайную смерть?

Адвокат, Дорон Вайнберг, высокий мужчина с уверенными движениями и голосом, отточенным сотнями судебных баталий, обращался к присяжным. Речь защиты была тщательно разыгранным спектаклем.

- Дамы и господа присяжные, - начал он, медленно прохаживаясь перед ними, - обвинение хочет нарисовать вам картину, на которой изображен монстр. Но я прошу вас посмотреть глубже. В ту ужасную ночь, 3 февраля 2003 года, в "Пиренейском замке" встретились два одиночества. Две израненные души. С одной стороны, мой подзащитный, Фил Спектор, гений, изгнанный из рая, который он сам же и создал. С другой, Лана Кларксон. Прекрасная, талантливая женщина, чьи мечты о славе разбились о циничную стену Голливуда. Она была в депрессии. Она была на грани. В доме моего подзащитного, в момент импульсивного, непоправимого отчаяния, она увидела пистолет... и приняла ужасное решение. То, что произошло дальше - это не убийство. Это трагедия. А мистер Спектор стал не ее автором, а ее последним, невольным зрителем.

Вайнберг сделал паузу, обведя присяжных скорбным взглядом.

- Обвинение скажет вам, что это был его пистолет. И это правда. Но в этом доме было много оружия. Для Фила Спектора оружие являлось не более чем частью его эксцентричного имиджа, реквизитом, как его парики или темные очки. Он коллекционировал его, как другие коллекционируют марки. Но для Ланы Кларксон в ту ночь, в состоянии глубочайшей депрессии, этот реквизит стал страшным соблазном. Она приехала в этот дом в поисках надежды, а нашла лишь очередное разочарование. Она увидела, что ее мечта о возвращении в кино так и останется мечтой. В ее сумочке были антидепрессанты. В крови нашли алкоголь и викодин. Она была на самом дне. И в этот момент отчаяния она увидела способ прекратить свою боль.

Прокурор Алан Джексон, резкий, энергичный мужчина, слушал эту речь с едва скрываемой усмешкой. Когда Вайнберг сел, Джексон поднялся. Он не стал ходить, а встал прямо перед присяжными, глядя каждому в глаза.

- Самоубийство? - произнес он это слово с ядовитым сарказмом. - Защита хочет, чтобы вы поверили в сентиментальную сказку. В то, что женщина решив покончить с собой, выберет для этого тяжелый револьвер 38-го калибра, засунет его себе в рот и умудрится нажать на курок, не оставив ни единого отпечатка. Факты - упрямая вещь, дамы и господа. И факты кричат нам о другом. Этот человек просто-напросто застрелил свою жертву. Он вставил пистолет несчастной женщине в рот и выстрелил!

Джексон сделал шаг вперед, понизив голос до зловещего шепота.

- Позвольте мне рассказать вам о курке этого револьвера. Colt Cobra.38 Special. Чтобы нажать на него, требуется усилие в пять с половиной килограммов. Пять с половиной\! Это не спусковой крючок спортивного пистолета. Это тугой, тяжелый механизм. Защита хочет, чтобы вы поверили, что мисс Кларксон, находясь в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, смогла засунуть ствол себе в рот под неестественным углом и приложить достаточное усилие, чтобы выстрелить, не дернувшись и не оставив следов пороха на своих руках. Это не просто маловероятно. Это физически невозможно\!

Прокурор подошел к столу с вещественными доказательствами и поднял большой снимок, на котором был виден забрызганный кровью белый пиджак продюсера.

- Факты - это брызги крови на одежде мистера Спектора, которые говорят нам, что он стоял не дальше чем в метре от Ланы Кларксон в момент выстрела. Факты - это отсутствие следов пороха на ее руках. Факты - это десятки свидетельств о том, что человек, сидящий перед вами, на протяжении десятилетий терроризировал женщин с помощью оружия\! Это не самоубийство. Это казнь. Это финальный акт тотального контроля и унижения от человека, который не терпит, когда ему говорят "нет"\!

И чтобы доказать это, прокуратура принялась вызывать своих свидетелей. Одна за другой на трибуну поднимались женщины, призраки из прошлого Фила Спектора.

Первой была Дороти Мелвин, его бывшая ассистентка.

Прокурор Джексон:

- Мисс Мелвин, что произошло в доме мистера Спектора в 1995 году?

Свидетель (дрожащим голосом):

- Мы были на вечеринке. Я собралась уезжать, уже вызвала такси. Он... он не хотел меня отпускать. Он запер дверь и достал пистолет. Он приставил его к моему виску и сказал: "Если ты попытаешься уйти, я тебя застрелю".

Джексон:

- И что вы сделали?

Мелвин:

- Я была парализована от страха. Я провела в его доме несколько часов, умоляя отпустить меня. Я никогда в жизни не испытывала такого ужаса.

Начался перекрестный допрос. Дорон Вайнберг подошел к свидетельнице с отеческой улыбкой.

Адвокат Вайнберг:

- Мисс Мелвин, вы ведь знаете, что мистер Спектор, человек эксцентричный, склонный к театральным жестам?

Мелвин:

- Я знаю, что он приставил пистолет к моей голове.

Вайнберг:

- Но он не выстрелил, не так ли? Он не причинил вам физического вреда. Возможно, это была просто очень плохая, пьяная шутка, чтобы удержать вас на вечеринке?

Мелвин:

- Угроза убийством - это не шутка\!

Вайнберг:

- Но вы не подали заявление в полицию. Почему? Если вы так боялись, почему не обратились за защитой?

Мелвин:

- Потому что я боялась его\! Я боялась его влияния, его денег\! Я просто хотела забыть об этом, как о страшном сне\!

Вайнберг:

- Или потому, что вы понимали, что никакой реальной угрозы не было, и в суде это выглядело бы просто как пьяная ссора? Больше нет вопросов, ваша честь.

Следующей была фотограф Стефани Дженнингс. Она говорила уверенно, со сдерживаемой яростью.

Джексон:

- Мисс Дженнингс, опишите инцидент, произошедший в отеле Нью-Йорка.

Дженнингс:

- Мы встречались. Однажды ночью он пришел в ярость, потому что я разговаривала с другим мужчиной. Он вытащил из сапога пистолет, заставил меня раздеться до гола и сесть на стул и не двигаться. Он ходил по комнате, размахивая оружием, кричал, что я его не уважаю. Он сказал, что все женщины шлюхи, и что он имеет право делать со мной все, что захочет.

Вайнберг снова пошел в атаку.

Вайнберг:

- Мисс Дженнингс, вы ведь были в романтических отношениях с мистером Спектором?

Дженнингс:

- К сожалению, да.

Вайнберг:

- И после этого "инцидента" вы продолжали с ним встречаться еще несколько месяцев. Это так?

Дженнингс:

- Да, я была молода и глупа. Я была напугана...

Вайнберг:

- Напуганы? Или вам нравилась эта игра? Нравилось быть рядом с опасным, знаменитым мужчиной? Может, эти "драмы" были частью ваших отношений?

Джексон:

- Протестую\! Адвокат оскорбляет свидетеля\!

Судья Фидлер:

- Протест принят. Мистер Вайнберг, задавайте вопросы по существу.

Вайнберг:

- По существу, ваша честь. Вы подали на него в суд после разрыва? Требовали денежной компенсации?

Дженнингс:

- Нет! Я не хотела денег, я хотела свободы!

Вайнберг:

- Удобно. Больше нет вопросов.

Каждое слово било по легенде Спектора. Защита пыталась возражать, представлять этих женщин как мстительных бывших, ищущих славы, но их показания были слишком похожи, слишком детальны.

Образ Спектора как серийного мучителя женщин становился все более четким. Но обвинению нужен был не только мотив, им нужна была наука. И они вызвали своего главного эксперта.

На трибуну поднялся доктор Линн Херрера, криминалист из лаборатории шерифа округа Лос-Анджелес. Это была невысокая женщина с острым взглядом и предельно точными, почти роботизированными движениями. Она говорила без эмоций, оперируя только фактами.

Прокурор Джексон:

- Доктор Херрера, вы проводили анализ брызг крови на месте преступления, в частности, на белом пиджаке мистера Спектора. К каким выводам вы пришли?

Херрера:

- Анализ показал наличие мелкодисперсных брызг крови, так называемого "обратного распыления". Эти частицы размером менее миллиметра образуются, когда пуля на высокой скорости входит в мягкие ткани, содержащие жидкость, и выталкивает кровь и ткани обратно, против направления выстрела.

Джексон:

- Что это говорит нам о расположении стрелка?

Херрера:

- Наличие такого типа брызг на пиджаке подсудимого однозначно указывает на то, что он находился на расстоянии не более одного метра, вероятнее всего, от 60 до 90 сантиметров, от источника в момент выстрела. Он находился в непосредственной близости.

Джексон:

- Доктор, защита утверждает, что мисс Кларксон могла выстрелить себе в рот сама, а мистер Спектор просто стоял рядом. Согласуется ли это с вашими выводами?

Херрера:

- Это крайне маловероятно. При выстреле внутри ротовой полости образуется огромное давление газов. Происходит эффект, который мы называем "blowback". Кровь, слюна, частицы тканей и пороховые газы выбрасываются изо рта с большой силой. Если бы мисс Кларксон держала пистолет сама, ее руки были бы полностью покрыты следами выстрела.

Джексон:

- Вы исследовали ее руки?

Херрера:

- Да, самым тщательным образом. Ни на ее ладонях, ни на тыльной стороне кистей, ни под ногтями не было обнаружено ни малейших следов оружейного нагара, свинца или других продуктов выстрела. Руки были чисты.

Джексон:

- Так каков же ваш вывод, доктор?

Херрера:

- Вывод, основанный на совокупности физических доказательств, характере брызг крови, их расположении на одежде подсудимого и полном отсутствии следов выстрела на руках жертвы, заключается в том, что Лана Кларксон не могла сама произвести выстрел. Пистолет в момент выстрела находился в руках другого человека.

В зале повисла тишина. Наука вынесла свой безжалостный вердикт.

Вайнберг подошел к эксперту с видом ученого, беседующего с коллегой.

Адвокат Вайнберг:

- Доктор Херрера, криминалистика - это ведь не всегда точная наука, не так ли? Существуют аномалии, исключения?

Херрера:

- Существуют переменные, которые мы должны учитывать. Но законы физики остаются неизменными.

Вайнберг:

- Конечно. Скажите, вы ведь не можете со стопроцентной уверенностью сказать, что ни одна микроскопическая частица пороха не могла быть смыта или стерта? Например, кровью?

Херрера:

- Обширное кровотечение действительно могло бы скрыть некоторые следы, но полное, тотальное их отсутствие на обеих руках делает такую вероятность исчезающе малой. Мы бы нашли хоть что-то.

Вайнберг:

- "Исчезающе малая" - это не ноль, доктор. Вы также упомянули брызги на пиджаке. Но ведь там были не только мелкодисперсные брызги? Были и более крупные пятна. Мог ли мой клиент, например, в панике попытаться помочь мисс Кларксон после того, как она выстрелила в себя, и испачкаться в крови?

Херрера:

- Крупные пятна и мазки действительно присутствуют. Они могли появиться в результате контакта с окровавленной поверхностью. Но они не объясняют наличия мелкодисперсного распыления. Это два разных механизма образования следов. Наличие контактных пятен не отменяет факта обратного распыления от выстрела с близкого расстояния.

Вайнберг:

- То есть, вы не можете исключить, что мой клиент просто оказался не в том месте не в то время, увидел ужасную сцену и испачкался, пытаясь помочь?

Херрера:

- Я могу лишь утверждать, что в момент выстрела он находился в зоне поражения обратным распылением. Это все, что говорят факты.

Вайнберг:

- Спасибо, доктор. Факты. Больше нет вопросов.

Несмотря на попытки Вайнберга посеять сомнение, показания эксперта легли тяжелым камнем на чашу весов обвинения.

Затем прокурор Джексон прибег к одному из самых сильных ходов. Он попросил включить запись звонка в службу 911, сделанного тем утром водителем Спектора. В зале суда раздался треск, а затем, голос оператора и взволнованный, срывающийся голос Адриано-Де Соузы.

Оператор 911:

- Служба 911, что у вас случилось?

Де Соуза (быстро, с сильным акцентом):

- Думаю, в доме моего босса возможна стрельба.

Оператор 911:

- Сэр, помедленнее. Что значит "возможна"?

Де Соуза:

- Я водитель. Я жду снаружи, и, возможно, мой босс убил кого-то.

Оператор 911:

- Сэр, вы видели, как он кого-то убил?

Де Соуза:

- Нет, я... я услышал выстрел. А потом он вышел с пистолетом в руке.

Оператор 911:

- Он вышел с пистолетом? Он вам угрожает?

Де Соуза:

- Нет, нет... Он... Я не знаю... Просто приезжайте. Улица Альгамбра, 1700. Пожалуйста, быстрее.

Запись оборвалась, оставив после себя звенящую тишину. Паника и страх в голосе водителя были абсолютно реальны. Они были здесь, в зале суда, много лет спустя.

Наконец, прокуратура вызвала и самого шофера, Адриано-Де Соузу. Он говорил тихо, со знакомым по записи акцентом, но его слова звучали в зале суда как удары молота.

Джексон:

- Мистер-Де Соуза, что вы услышали, находясь в машине у дома?

Де Соуза:

- Я услышал громкий хлопок. Как выстрел. Я испугался.

Джексон:

- Что произошло потом?

Де Соуза:

- Через несколько минут мистер Спектор вышел из дома. Его руки дрожали, на рубашке была кровь. В руке он держал пистолет.

Джексон:

- Он что-нибудь сказал вам?

Де Соуза:

- Да. Он сел на ступеньку и сказал: "Кажется, я только что застрелил ее".

В зале повисла мертвая тишина. Вайнберг поднялся для последнего, отчаянного боя.

Вайнберг:

- Мистер-Де Соуза, было темно, вы были в состоянии стресса. Вы уверены, что расслышали его правильно?

Де Соуза:

- Да, сэр.

Вайнберг:

- Абсолютно уверены? Не мог ли он сказать что-то вроде: "Кажется, она себя застрелила"? Или: "Кажется, кто-то ее застрелил"? В состоянии шока люди говорят бессвязные вещи.

Де Соуза (твердо):

- Нет, сэр. Я слышал то, что слышал. Он сказал: "Я застрелил ее".

Вайнберг:

- "Кажется". То есть, он не был уверен. Это была не констатация факта, а шоковое предположение\!

Де Соуза:

- Я не знаю, что он думал. Я знаю, что он сказал.

Вайнберг:

- Нет больше вопросов.

Судебное следствие было окончено. Настало время для финальных баталий, судебных прений.

Первым слово взял Алан Джексон. Он встал, прошелся вдоль скамьи присяжных, и на этот раз в его голосе не было сарказма. Только холодная, выверенная ярость.

- Дамы и господа, - начал он, - на протяжении нескольких недель защита пыталась продать вам историю. Историю о трагической, непонятой душе, о несчастной актрисе и случайности. Они хотят, чтобы вы заблудились в тумане эксцентричности Фила Спектора, его музыкального гения, его странных париков. Они хотят, чтобы вы думали о чем угодно, кроме того, что произошло в ту ночь в фойе его замка. Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать музыку. Мы здесь, потому что женщина мертва. И мы здесь, чтобы говорить о фактах.

Он повернулся к столу с вещественными доказательствами.

- Факт номер один: баллистика. Эксперт, доктор Херрера, чьи показания защита так и не смогла опровергнуть, объяснила вам физику этого убийства. Мелкодисперсные брызги крови на пиджаке мистера Спектора. Это не просто пятна. Это аэрозоль из крови и плоти, который мог попасть на него, только если он стоял вплотную к Лане Кларксон, когда пуля вошла в ее голову. Факт номер два: отсутствие следов. Руки Ланы Кларксон были чисты. Ни пороха, ни нагара, ни крови. Защита хочет, чтобы вы поверили, что она совершила самоубийство, а потом, уже будучи мертвой, тщательно вымыла руки? Это абсурд\!

Джексон перевел взгляд на Спектора, который сидел неподвижно, глядя в пустоту.

- И наконец, самый главный факт. История этого человека. Вы слышали показания Дороти Мелвин. Вы слышали Стефани Дженнингс. Вы слышали и других. Это не случайные эпизоды. Это система. Это модель поведения, повторявшаяся десятилетиями. Когда Фил Спектор не получал того, чего хотел, когда женщина пыталась уйти, когда он чувствовал, что теряет контроль, он доставал пистолет. Для него пистолет - это не просто оружие. Это инструмент доминирования. В ту ночь Лана Кларксон, уставшая и разочарованная, решила уйти. Она сказала ему "нет". И за это "нет" он приговорил ее к смертной казни. Он не просто убил ее. Он унизил ее самым страшным образом, засунув ствол пистолета ей в рот. Это был его финальный, чудовищный акт контроля.

Прокурор вернулся к своему столу и взял фотографию Ланы Кларксон, красивой, улыбающейся блондинки.

- Защита говорит о двух израненных душах. Но только одна душа в ту ночь была погашена навсегда. Лана Кларксон приехала в его дом не умирать. Она приехала туда в поисках работы, в поисках надежды. А нашла смерть от руки человека, который видит в женщинах лишь объекты для своей коллекции. Не позволяйте дыму и зеркалам отвлечь вас. Посмотрите на факты. И вынесите единственно возможный вердикт. Виновен.

Теперь была очередь Дорона Вайнберга. Он поднялся медленно, устало. Его уверенность, казалось, немного поблекла под напором улик.

- Дамы и господа присяжные, прокурор Джексон нарисовал вам очень простую, черно-белую картину. Монстр и жертва. Но жизнь, и особенно жизнь таких сложных людей, как Фил Спектор, никогда не бывает простой. Да, он эксцентричен. Да, он вел себя возмутительно. Мы этого не отрицаем. Но является ли он хладнокровным убийцей? Нет.

Вайнберг подошел ближе к присяжным. Голос стал тихим, доверительным.

- Обвинение построило все свое дело на косвенных уликах и предвзятых интерпретациях. Они говорят о брызгах крови, но не могут точно сказать, как они туда попали. Мог ли Фил Спектор, в состоянии шока и паники, склониться над телом? Мог ли он дотронуться до нее? Конечно, мог\! Они говорят об отсутствии пороха на руках Ланы, но эксперт сама признала, что обильное кровотечение могло смыть следы. Они цепляются за слова водителя, мистера-Де Соузы, который в стрессовой ситуации, в темноте, услышал фразу, вырванную из контекста. "Кажется, я ее застрелил". "Кажется"\! Это слово сомнения, слово шока, а не признание\!

Он указал на своего подзащитного.

- Посмотрите на него. Это не монстр. Это сломленный человек. Человек, который всю жизнь боролся со своими демонами. В ту ночь в его доме сошлись две трагедии. Его трагедия и трагедия Ланы Кларксон. Женщины, которая, как мы знаем из показаний, страдала от депрессии, чья карьера рухнула, которая принимала сильнодействующие препараты. В ее организме был алкоголь и викодин. В ее сумочке были антидепрессанты. Она была на краю пропасти. И в этом доме, в минуту импульсивного, непоправимого отчаяния, она сделала свой выбор.

Вайнберг развел руками, словно обращаясь к здравому смыслу присяжных.

- Что же произошло на самом деле? Мы никогда не узнаем на сто процентов. Единственный свидетель мертв. Но у вас есть выбор. Вы можете принять простую, жестокую версию обвинения. Или вы можете увидеть более сложную, но и более правдивую картину. Картину трагической случайности. То, что сделал Фил Спектор после выстрела, паниковал, вел себя неадекватно, это реакция испуганного, а не виновного человека. Его вина не в том, что он нажал на курок, а в том, что он создал обстановку, в которой эта трагедия стала возможной. Но это не убийство второй степени. Это не то преступление, в котором его обвиняют. У вас есть сомнения. У эксперта были допущения. У ключевого свидетеля, неуверенность в словах. А если у вас есть разумные сомнения, вы обязаны вынести оправдательный вердикт. Не уничтожайте остаток жизни этого человека из-за трагедии, которую он не совершал.

Вайнберг вернулся на свое место. В зале воцарилась напряженная тишина. Теперь все зависело от двенадцати человек, на чьих лицах застыло тяжелое бремя ответственности.

Наконец, после долгих недель заседаний, настал момент вынесения приговора. Судья Ларри Пол Фидлер, пожилой человек с суровым, непроницаемым лицом, медленно надел очки и взял в руки документ. Фил Спектор смотрел на него, не моргая, покачивая головой в такт каким-то своим, внутренним мелодиям.

- Именем штата Калифорния. На основании вердикта присяжных заседателей, суд признает вас, Харви Филлипа Спектора, виновным в убийстве второй степени Ланы Эйдриэнн Кларксон. Этот суд отвергает версию о самоубийстве как полностью несостоятельную. Свидетельства указывают на злобу, женоненавистничество и преступное безразличие к человеческой жизни. Вы использовали пистолет, чтобы подчинить, унизить и в конечном итоге убить женщину, которая имела несчастье оказаться с вами в ту ночь. Учитывая все обстоятельства дела, суд приговаривает вас к тюремному заключению сроком от девятнадцати лет до пожизненного.

Девятнадцать лет до пожизненного. Для 69-летнего Спектора это был смертный приговор. Он не дрогнул. Лишь слегка покачнулся, когда офицеры подошли, чтобы надеть на него наручники. Губы беззвучно шевелились. Возможно, он проклинал суд. А возможно, в его голове просто рождалась новая, последняя мелодия. Занавес опустился.

--

Место: Тюремная камера медицинского блока в Стоктоне, Калифорния.

Время: Январь 2021 года.

Белые стены. Белый потолок. Равномерный писк медицинского монитора, отмеряющий последние удары сердца. Фил Спектор лежал на койке, превратившись в иссохшего, хрипящего старика. Его тело пожирал не только рак, но и COVID-19. Разум, когда-то порождавший грандиозные звуковые симфонии, теперь блуждал в тумане лихорадочного бреда.

В голове, как поцарапанная пластинка, проносились обрывки воспоминаний. Вот он, молодой и всемогущий, стоит за студийным пультом, дирижируя оркестром, создавая свою "Стену звука". Вот огни громких вечеринок, смех красивых женщин, звон бокалов. Он слышит голоса The Ronettes, The Righteous Brothers... музыка, чистая, всепоглощающая музыка, которая была его единственной настоящей любовью.

Он снова слышал, как идеально ложатся друг на друга десятки инструментов, создавая тот самый звук, плотный и монолитный, как гранитная стена. Кастаньеты, маракасы, четыре рояля, три гитары, симфоническая секция... Все это сливалось в идеальной гармонии, рожденной в его голове. Он был дирижером вселенной, богом в студии. Он кричал на музыкантов, доводил вокалисток до слез, но в итоге всегда рождалось совершенство. "Da Doo Ron Ron", "Then He Kissed Me", "River Deep - Mountain High"... Это были не просто песни. Это были трехминутные симфонии для подростков, карманные оперы, саундтрек к американской мечте.

Но потом величественная мелодия вдруг обрывается.

В нее врывается резкий, оглушительный звук. Выстрел. И женский хрип, то ли ужаса, то ли боли. Этот звук преследовал его все эти годы, он был громче любой его симфонии. Он снова и снова видел испуганные глаза Ланы, чувствовал холод металла в своей руке, видел вспышку во тьме.

Он пытался прогнать это видение, вернуться к музыке, но выстрел звучал снова и снова, становясь последним, главным произведением его жизни. Симфонией разрушения.

Он тяжело вздохнул. Тощая грудь в последний раз судорожно поднялась и опала. Писк монитора превратился в непрерывную, ровную линию. Фил Спектор, музыкальный гений и осужденный убийца, закрыл глаза и умер в тишине, которую так ненавидел при жизни.

А где-то очень далеко, в черно-белом кадре далекого прошлого, маленькая девочка сидела на ковре перед мерцающим экраном телевизора. Она завороженно смотрела на голливудских звезд и шептала своей маме, что однажды ее имя тоже будет на афишах. Она мечтала о славе и блеске софитов, не зная, что ее трагический финал уже написан безумным гением, и последним, что она почувствует в своей жизни, будет холодный ствол пистолета во рту.