Повесть о звере плачущем, виденном в аббатстве Святого Руфина
О явлении зверя дивного
В лето от Воплощения Господня тысяча двести восемьдесят седьмое, когда февральские снега таяли подобно воску пасхальной свечи, я, недостойный Бенедикт, послушник обители Святого Руфина Ассизского, узрел видение, кое смутило дух мой яко буря - море Галилейское.
На исходе вечерни, когда братия расходилась после пения "Nunc dimittis", довелось мне по послушанию своему обходить погост при северной стене. Меж надгробий древних, где покоятся благочестивые предки наши, узрел я тварь, подобную волку лесному, но не во всём. Ибо грудь её была покрыта чешуёй, яко у рыбы морской, и чешуя та мерцала при свете луны восходящей, словно перламутр раковины заморской или радуга в каплях росы утренней.
Зверь сей стоял над могилой брата Амброзия, почившего в прошлое Рождество, и из глаз его текли слёзы обильные. И плач его был не рыком звериным, а стенанием женским, полным скорби неутешной.
О мудрости книжной и тайнах сокровенных
Поспешил я к брату Теодориху, хранителю библиотеки нашей, мужу преклонных лет, чьи очи выцвели от чтения манускриптов бесчисленных. Поведал я ему о видении своём, и лицо его побелело яко полотно алтарное.
Молча провёл он меня в скрипторий, где при свете единственной свечи извлёк из тайника за "Этимологиями" Исидора Севильского кодекс, переплетённый в кожу чёрную с застёжками серебряными. На корешке его золотом тиснёным значилось: "Liber Bestiarum Obscurorum".
Перстом дрожащим указал он на страницу, где миниатюра изображала зверя, подобного виденному мною. И прошептал старец, оглядываясь:
- De Lupo Sirenico sic ait Petrus Vindobonensis: "Uluit voce feminea et flentem se simulat, ut misericordia captam ovem arripiat" - О Волке Сиреновом так говорит Пётр Венский: "Воет голосом женским и плачущим притворяется, дабы состраданием пленённую овцу схватить".
О искушении и выборе тяжком
Далее читал я в книге той: слёзы Волка Сиренового, собранные в час полнолуния в сосуд из рога единорожьего, смешанные с солью освящённой и миррой, исцеляют лихорадку трёхдневную. А настоятель наш, авва Бернард, уже вторую седмицу мучим был жаром, от коего не помогали ни молитвы, ни травы целебные брата аптекаря.
И открылось мне из писания того же, что зверь сей обитает в местах нечистых, где покоятся кости отверженных. Следы его вели к крипте заброшенной под алтарём старым, где, по преданию, погребены были еретики-катары, сожжённые при деде нынешнего герцога.
Три пути открывались предо мною, яко три дороги на распутье:
Путь первый - последовать за зверем в крипту проклятую, где, быть может, гнездится нечисть иная. Но не осквернюсь ли я, ступив в место запретное? И не западня ли это лукавого?
Путь второй - изобличить обман звериный при братии, дабы песнь его лживая не смутила души слабые. Но если потревожу я тварь на кладбище святом, не навлеку ли проклятие на обитель?
Путь третий - собрать охотников и убить зверя копьями и стрелами. Но кровь существа, плачущего яко человек, не падёт ли грехом тяжким на душу мою? И что если в жилах его течёт не кровь, но ихор демонский, который отравит землю освящённую?
О решении, принятом в молитве
Всю ночь провёл я в часовне Святого Михаила, моля о вразумлении. И на заре, когда петух пропел трижды, яко в ночь отречения Петрова, понял я, что должно сделать.
Взял я с собой крест нательный матери моей, флакон воды иорданской из реликвария и свечу, освящённую в Сретение. Но также припрятал я под рясой пузырёк стеклянный венецианской работы - на случай, если удастся собрать слёзы целебные.
При свете луны февральской, полной и жёлтой яко воск пчелиный, вышел я на погост. Зверь был там, склонившись над могилой новой - в ту ночь преставился брат Иларий, келарь наш.
И запел я тихо "Ave Maris Stella". При первых звуках гимна Пресвятой Деве зверь обернулся. Глаза его горели не огнём адским, а печалью человеческой. И заговорил он голосом, подобным молитве старца древнего:
- Не демон я, монах, а страж, проклятый за грех давний. Плачу я не для обмана, а оплакиваю души, что не могут войти в Царствие Небесное. Слёзы мои - горечь раскаяния запоздалого. Возьми их, коли смеешь, но знай: исцеляя тело, отягощаешь душу знанием скорбным.
О последствиях выбора и уроке извлечённом
Собрал я слёзы в пузырёк свой, и исцелён был настоятель наш к утрене следующего дня. Но с той поры вижу я то, что скрыто от других: тени неупокоенных, кои бродят меж могил, и слышу их шёпот в ветре ночном.
Зверь же исчез с восходом солнца, оставив лишь чешуйку перламутровую, которую храню я в требнике своём яко напоминание: не всякое зло есть зло истинное, и не всякое благо - благо безусловное.
Сие написано рукою моею в день святого Бенедикта, дабы знали потомки: в мире Божьем твари обитают многие, и пути Провидения неисповедимы яко бездна морская.
Explicit historia de Lupo Sirenico.
* * *
[Приписка на полях, сделанная иной рукой:]
Брат Бенедикт почил о Господе в лето 1289-е, в ночь на праздник Благовещения. Перед смертью видели его беседующим с тенями у крипты старой. Погребён у северной стены, где являлся зверь дивный.