Город Шанхай в 1937 году был архипелагом в дыму. Английский квартал, французский сеттльмент, старый город - каждая часть дышала своим языком. Но существовал и другой город, укрытый в лабиринтах дворов и запаха старых книг: город коллекций. Это было состояние духа, а не место. И самым странным собранием обладал господин Ван, чей особняк в переулке Фучжоу был известен как Дворец Сотни Зеркал. Ван не торговал шелком или чаем. Он коллекционировал драконов.
Не изваяния, конечно. И не рисунки. Ван был математиком, потерявшим веру в числительные, и алхимиком, изгнанным из императорской академии за излишнюю любовь к парадоксам. Его коллекция состояла из следов и проблесков - из фосфоресцирующего песка, который мог сложиться в идеальную кривую Лейбница, из чернил, меняющих цвет при лунном свете, из звука ветра в трубе, напоминающего крик морской птицы. Каждый экспонат был, по его словам, "эманацией дракона". Я знал, что приду сюда рано или поздно. Меня интересовала не алхимия, а его странное упорство: он считал, что драконы - это не существа, а математические функции. Переменные, принимающие плоть в зависимости от... наблюдателя? От времени? От тайного числа?
В тот вечер меня впустил немой слуга с лицом, выточенным из камня. Вестибюль был завален глобусами, на которых вместо материков виднелись фигуры фракталов - бесконечно ветвящиеся деревья, спираль, бесконечно закручивающаяся в саму себя. Ван ждал меня в комнате, которая казалась пустой. Белые стены, резные лавки, окно во всю стену. Но когда он включил люстру - а это были не лампы, а сосуды со светящимся газом - стены ожили. Тени на них складывались в фигуры: то облако, то гора, то крылатый зверь. Видение зависело от угла зрения и времени суток.
- Вы думали, их можно поймать сетью или описать определением? - Ван усмехнулся, глядя, как тень на стене превращается из змеи в лося. - Они - функции. А функцию нельзя поймать. Максимум - проследить ее след.
Он провел меня дальше, в главный зал. Там стоял один-единственный экспонат: тумба из черного дерева. На ней лежала жемчужина размером с голубиное яйцо. Белая, молочного оттенка. Но в ее сердцевине что-то мерцало темно-синим.
- Его называют Глазом Затонувшей Луны, - сказал Ван, наклоняясь. - Найден в груди тунца у побережья Желтого моря. Рыбаки принесли его мне, потому что он... менял время. В радиусе десяти шагов часы начинали спешить или отставать. Помните у Борхеса - драконов "не меньше, чем рыб"? Это не метафора. Они - и числа, и тень на стене, и переменная в уравнении.
Он провел пальцем над жемчужиной. Воздух вокруг нее задрожал. Не замерцал - задрожал, как натянутая струна. И в этой дрожи возникла фигура крылатого змея. Он был полупрозрачным, словно сложенным из тумана и отблесков. Крылья у него были, но они исчезали в момент взмаха. Это было странное зрелище: не движение, а изменение формы. Словно существо было не объектом, а процессом.
- Смотрите, - прошептал Ван. - Это не крылатый змей. Это... решение уравнения. А теперь...
Он щелкнул пальцами. Появился слуга с куском чистого серебра. Ван бросил его на тумбу возле жемчужины. И серебро... потекло. Не расплавилось - потекло, как ртуть. И одновременно - запел. Это был звук на грани слышимости - гул, переходящий в свист, в шелест крыльев стрекозы. Прозрачный змей задрожал сильнее и... рассыпался на десятки маленьких драконов. Чешуя на них блестела, словно алмазная пыль. Они были идеально симметричны, как кристаллы снега. Но симметрия была... неустойчивой. Стоило мне моргнуть - и один из драконов терял пару конечностей, превращаясь во что-то вроде крылатого скорпиона.
- Алхимия? Нет, - покачал головой Ван. - Вы видите перед собой гомеоморфизм. То же самое тело, но в другой топологии. Они меняют форму, но сохраняют... не объем. Что-то другое. Инвариант. Пожалуй, назовем его интенсиональностью. Эссенцию дракона нельзя вычислить. Его можно только проследить - как след на песке.
Он вытащил из кармана лист бумаги, исписанный уравнениями. Это была попытка записать появление одного из таких драконов. Уравнения превращались в фигуры, напоминающие геометрические узоры на керамике Цзинь. Но всегда в них появлялся элемент хаоса - знак бесконечности, который отменял все предыдущие выкладки.
- Вот ваша алхимия, - проворчал Ван, кивая на серебро, превратившееся уже в маленькое пламя. - Превращения. Но дракон не меняет сущности. Он... растет, как фрактал. Видите - этот, с лосьими рогами? Если увеличить его часть - там повторяется тот же орнамент. Весь мир - его отражение. Цельный организм, где каждая часть содержит целое. Но ни одна часть не объясняет целое.
Один из драконов отделился от стаи. Он был темнее других, с чешуей, переливающейся как нефть. Он полетел прямо на меня. В глазах его не было зрачков - только тьма, в которой что-то мерцало ритмично. Он завис перед моим лицом, и я почувствовал не жар, а ледяную свежесть, как у горного ручья. Вдруг он открыл пасть - без зубов, без языка. Из нее хлынуло не пламя, а звуковой поток: шелест, переливчатый перезвон, что-то вроде камертонных колоколов. Это были не слова, но в этом звуке появилась картинка: темная вода, дно, покрытое чем-то вроде головастиков, но с человеческими лицами...
- Не бойтесь, - сказал Ван. - Это не атака. Это... ошибка. Мы всегда пытаемся перевести их язык в свои символы. Но их речь - это не набор знаков. Это... геометрия. Пространство, где время - не ось, а кривая. Они говорят не о чем-то, а... изменяют то, как мы видим. Это язык, который меняет наблюдателя. Вот почему они опасны. Видеть дракона - значит стать немного драконом.
Дракон закрыл пасть и растворился в воздухе. На полу осталась лужица, которая тут же превратилась в идеальный квадрат из белой соли. Ван наклонился и сдунул ее.
- Вам интересно число? - Ван улыбнулся уголком рта. - То священное, которое определяет их количество. Я искал его десятилетиями. Понимаете, счет для них - не простое действие. Когда я пытаюсь пересчитать их ночью - получается число n. Утром - n+1. Не потому, что прибыл новый. А потому, что одно из существ... раздвоилось. Это и есть их святость: они вне счета. Они - все множество и ни один. Это как число, которое одновременно является и 9, и бесконечностью. Ведь 9 - символ полноты в Китае, а бесконечность... это то, что не поддается исчислению. И то, и другое - правда.
Он подошел к окну. За ним виднелась гавань. Луна освещала корабли, так что их мачты выглядели как геометрическая сетка.
- Я долго думал, почему их так много в облаках, - продолжал Ван. - Потому что облако - это иллюзия формы. Оно обещает нам дракона, но дракон - это всегда нечто большее, чем его облик. Как истина, которую мы почти ухватили, но она каждый раз ускользает между пальцев, превращаясь в иную истину. Видеть облако-дракона - это и есть начало понимания: реальность - не вещь, а процесс. Дракон - это алгоритм мира. Но алгоритм, который нельзя записать до конца, потому что он меняется от самой записи.
Он убрал жемчужину в шкатулку из черного дерева. Комната сразу будто померкла.
- Знаете, почему подземные драконы охраняют сокровища? - Ван повернулся ко мне. - Потому что самые ценные сокровища - те, которые нельзя вынести на свет. Их можно только разбить о скалу, как жемчужину, и увидеть, как из нее вытекает... не золото, а нечто вроде ртутного потока, который не оставляет следа. Я тоже нашел сокровище. Но его нельзя положить в сейф. Его нельзя продать. Его можно только... увидеть. И эта встреча меняет тебя навсегда.
На следующее утро особняк господина Вана был пуст. Только в центре главного зала на черной тумбе было нечто вроде лужицы ртути. Только посмотришь пристальнее - и понимал, что эта лужица имеет форму идеальной девятки, но с краями, бесконечно ветвящимися, словно берег реки. Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но прежде, чем пальцы дотронулись до поверхности, лужица задрожала и со звуком срывающейся струны уплелась в зеркальную стену, оставив после себя запах моря и звон колокольчиков. Тени на стенах были неподвижны, как нарисованные. Но когда я уже собрался уходить, заметил: в углу, где отражался свет через окно, на стене появился новый рисунок. Это была фигура, напоминающая дракона, но с глобусом вместо глаз и линейкой вместо хвоста. И эта фигура медленно, но верно повторяла мою позу.