В Ереване, в подвале старого дома на улице Абовяна, работал часовщик Карапет. Чинил часы, которые давно перестали выпускать. Говорил: "Я не чиню время, я чиню иллюзию времени".
Принёс я ему однажды карманные часы - наследство деда. Остановились в 1949 году, в день смерти Гурджиева.
- О, - сказал Карапет, разглядывая механизм. - Это не поломка. Это протест. Часы отказались идти без своего хозяина.
- Но дед умер намного позже...
- Я не о твоём деде говорю. Смотри - на задней крышке инициалы: Г.И.Г. И символ эннеаграммы, затёртый почти до невидимости.
Карапет достал лупу:
- Видишь? Девять точек, соединённых особым образом. Гурджиев учил, что это - карта всех процессов во вселенной. Но он не договаривал главного.
- Чего же?
- Что эннеаграмма - это не схема, а портрет. Автопортрет того, кто смотрит на неё. Девять точек - это девять способов обмануть себя, думая, что постигаешь истину.
Старик открыл ящик стола, достал странный инструмент - не то отвёртку, не то камертон:
- Это мне оставил один дервиш из Карса. Сказал: "Будешь чинить часы Гурджиева - понадобится." Я смеялся. А вот теперь...
Он прикоснулся инструментом к механизму. Часы вздрогнули и пошли. Но как-то странно - секундная стрелка двигалась против часовой, минутная - прыгала через деления, часовая стояла на месте.
- Что это? - спросил я.
- Время Гурджиева. Он говорил о трёх силах - активной, пассивной и нейтрализующей. Но забывал упомянуть четвёртую.
- Какую?
- Силу, которая делает вид, что её нет. Она прячется в зазорах между шестерёнками, в паузах между тиканьем. Это она останавливает часы в момент смерти хозяина. И она же заставляет их идти после.
Карапет вдруг посерьёзнел:
- Твой дед встречался с Гурджиевым?
- Не знаю... Он что-то рассказывал о Париже, о странных встречах...
- Гурджиев давал ученикам задания. Иногда - невыполнимые. Например, принести ему собственную смерть в коробочке. Или научиться дышать в обратную сторону - не вдыхать воздух, а выдыхать его из ничего. Ученики мучились, искали эзотерический смысл. А Гурджиев смеялся: "Дураки! Я проверяю, кто достаточно безумен, чтобы попытаться".
Часы в моих руках вдруг остановились. Потом пошли в нормальном направлении.
- Вот, - кивнул Карапет. - Они выбрали твоё время. Теперь будут идти, пока ты жив. А потом...
- Остановятся?
- Нет. Начнут идти для следующего владельца. Но уже в его времени. Это проклятие часов Гурджиева - они показывают не который час, а чей час.
Я заплатил и пошёл к выходу. На пороге обернулся:
- А что это была за четвёртая сила?
Карапет усмехнулся:
- Юмор космоса. Способность вселенной смеяться над собственными законами. Гурджиев это знал. Поэтому его система работала - он включил в неё божественную насмешку. Но ученики принимали всё всерьёз. И система переставала работать.
Выйдя на улицу, я посмотрел на часы. Они показывали 13:49 - время, которого не существует на обычных циферблатах. Минутная стрелка вдруг подмигнула мне и сделала лишний оборот.
С тех пор я ношу эти часы. Они врут о времени, но говорят правду о чём-то более важном. О том, что любая система, даже самая совершенная, содержит в себе семя собственного абсурда.
И это семя - самое ценное в ней.
Потому что только через абсурд можно выскочить из круга эннеаграммы. Не пройдя все девять точек, а рассмеявшись и шагнув в десятую, которой нет.
Гурджиев называл это "священным идиотизмом".
Часы называют это тринадцатым часом.
А я называю это понедельником. Потому что в понедельник всё возможно, даже невозможное. Особенно невозможное.
Карапет умер через год. В завещании оставил мне записку: "Инструмент дервиша спрятан в часах. Но доставать его не надо. Он работает, только пока спрятан".
Я не стал искать. Некоторые тайны должны остаться тайнами.