Есть в природе человека странное свойство - чем дальше цель, тем желаннее она кажется. И потому неудивительно, что Бертран, проведший полжизни в тишине монастырских келий, однажды поднял глаза к вершинам Кавказа и почувствовал зов, которому не мог противиться.
Легенды рассказывали о чаше, которая некогда касалась губ Спасителя. Сосуд этот, по слухам, покоился в пещере, где золотые жилы сходились звездой, а стерег его зверь, имя которого люди произносили шепотом - грифон, крылатый лев с орлиным клювом, способным расколоть череп буйвола.
Монах не искал золота... Но чаша... Чаша была иным делом. В ней, как верил Бертран, сохранилась частица того света, который озарил мир полторы тысячи тысячи лет назад.
Путь к пещере занял семь дней. С каждым шагом становилось труднее дышать, силы покидали его. На шестой день Бертран увидел кости: человеческие черепа, звериные челюсти, остатки доспехов и мечей. Все, кто искал здесь богатства, обрели лишь смерть.
Седьмой рассвет застал монаха у входа в пещеру. Отверстие зияло в скале, словно пасть каменного великана. Изнутри доносился странный звук - не рычание, не пение, а что-то среднее между ними, завораживающее.
Бертран ступил во тьму.
Золото бросилось в глаза сразу - россыпи самородков под ногами, прожилки в стенах, целые пласты благородного металла. Но взгляд монаха скользил мимо этих сокровищ, ища иного. И в самой глубине пещеры, где сходились все золотые жилы, он увидел то, за чем пришел.
Чаша стояла на естественном алтаре из белого камня. Простая, глиняная, без украшений - но от нее исходило такое сияние, что золото вокруг казалось тусклой медью.
И тогда раздался клик.
Грифон спустился с потолка бесшумно, как ночная тень. Огромный, с телом льва и крыльями, способными затмить солнце. Глаза его горели янтарным огнем, а клюв был отточен, словно меч палача. Существо это было воплощением первобытной силы, хранителем, которому не ведомы ни жалость, ни страх.
- Остановись, - прогремел зверь голосом, похожим на далекий гром. - Многие приходили сюда за золотом. Все нашли смерть. Ты чем отличаешься от них?
Бертран мог бы солгать, мог бы попытаться убежать или сражаться. Вместо этого он опустился на колени и открыл сердце:
- Я не ищу золота. Золото тленно, а душа моя жаждет вечного. В этой чаше - память о жертве, которая спасла мир. Дозволь мне взять ее, чтобы нести людям надежду.
Грифон склонил голову набок, изучая монаха. Янтарные глаза, казалось, заглядывали в самую глубину его души, взвешивая каждое слово, каждое намерение.
- Псалом, - произнес зверь наконец. - Если ты истинно веруешь, прочти псалом о бдительности. Пусть твои слова докажут чистоту сердца.
И Бертран запел. Голос его, приглушенный сводами пещеры, обрел особую силу:
"Не дремлет и не спит страж Израиля... Господь - хранитель твой, Господь - сень твоя с правой руки твоей..."
С каждым словом янтарное пламя в глазах грифона становилось спокойнее. Зверь слушал, и в его слушании было что-то почти человеческое - тоска по чему-то утраченному, память о тех временах, когда мир был проще и чище.
Когда псалом был прочитан, грифон медленно склонил голову и отошел в сторону.
- Возьми, - сказал он тихо. - Но знай: чаша эта не принесет тебе покоя. Истинные сокровища всегда тяжелее золота.
Бертран поднялся и подошел к алтарю. Чаша была теплой, словно живая. Едва он коснулся ее, как понял правоту грифона - в этом простом сосуде заключалась такая тяжесть ответственности, что золото Кавказа показалось бы пушинкой.
- Почему ты пропускаешь меня? - спросил монах, обернувшись к стражу.
Грифон расправил крылья, и на мгновение показалось, что вся пещера наполнилась светом.
- Потому что ты не взял ни крупинки золота, хотя оно лежало у твоих ног. Потому что искал не для себя, а для других. И потому что в твоих глазах я увидел то же, что вижу в этой чаше - отражение света, который не угасает.
Спуск занял всего три дня. Чаша, завернутая в грубую монашескую рясу, казалась невесомой, но с каждым шагом Бертран чувствовал, как растет в нем понимание: истинное сокровище не то, что можно взять, а то, что берет тебя и меняет навсегда.
В монастыре чашу поставили в простой деревянной часовне. Паломники приходили издалека, но странное дело - золота в ней никто не видел. Она оставалась той же глиняной чашей, какой была в пещере. И только те, кто приходил с чистым сердцем, замечали исходящее от нее тихое сияние.
А высоко в горах грифон по-прежнему стерег золотые россыпи, ожидая следующего путника. Но теперь в его янтарных глазах горела не только суровость стража, но и надежда встретить еще одну душу, способную отличить истинное богатство от блестящего обмана.