Testudo Sciurus, или о камнях, которые помнят небо

В год 1247-й от Рождества, когда император Фридрих II лежал при смерти в Апулии, а в Париже Альберт Великий спорил с Фомой Аквинским о том, есть ли у ангелов материя (не уверен, так ли это было), купец Бартоломео из Венеции встретил в харчевне близ Триполи странного монаха.

Монах пил вино, разбавленное не водой, а собственными слезами Бартоломео видел, как тот плакал прямо в кубок. Звали его брат Иларион, и был он из обители Мар Антониос, что в горах Ливанских, где кедры старше памяти Божьей.

Что с тобой, святой отец? спросил купец, подсаживаясь. Бартоломео любил странности они часто оборачивались прибылью.

Я видел скиурохелону, прошептал монах. Белку-черепаху. Ту самую, о которой писал Михаил Пселл в своих тайных комментариях к Халдейским оракулам.

Бартоломео оживился. Он слышал легенды. Существо с панцирем черепахи, но проворное как белка. С пушистым хвостом, который оно прячет под панцирь, когда спит а спит оно по триста лет кряду. Живёт в дупле исполинского кедра, того самого, из которого царь Соломон хотел вырезать столб для Храма, но топоры ломались, ибо дерево отказывалось быть срубленным.

И что же? купец придвинулся ближе.

Она собирает камни. Не простые. Те самые.

Иларион достал из рукава нечто, завёрнутое в кусок савана (настоящего савана, от мертвеца монах не скрывал). Развернул. На ладони лежал камень размером с грецкий орех, тёмно-синий, почти чёрный. Но внутри будто застывшее пламя. Нет, не пламя. Крик.

Это осколок Небесного Сапфира, выдохнул Иларион. Престола Денницы. Когда Люцифер пал, его трон разлетелся на тысячи осколков. Большая часть сгорела при падении, превратившись в обычные метеоры. Но некоторые... некоторые сохранили память.

Бартоломео, человек практичный, спросил:

И что они делают?

Показывают правду. Но не ту правду, что есть. А ту, что могла бы быть. Если бы Люцифер не пал. Если бы гордыня не ослепила. Если бы...

Монах замолчал. Потом добавил:

Ориген Александрийский верил в апокатастасис что в конце времён даже дьявол будет прощён. Эти камни доказательство. В них хранится тот Люцифер, который не выбрал падение. Параллельная благодать, понимаешь?

Бартоломео не понимал, но кивал. Его интересовало другое:

Где дупло?

Иларион засмеялся страшным смехом, от которого вино в кувшинах покрылось рябью.

Я же говорю я видел скиурохелону! Три дня шёл к кедру. Знал точно где между Источником Трёх Плачей и Скалой Отчаяния Иова. Но каждый раз, когда приближался... что-то происходило. То облако в форме руки указывало в другую сторону. То тропа сама поворачивала. То я вдруг забывал, зачем иду. Раввин Моше бен Нахман писал: есть места, защищённые не стражей, а невозможностью их найти. Они существуют в складке между намерением и действием.

Но камень у тебя откуда?

Скиурохелона обронила. Она старая, ей больше тысячи лет. Панцирь треснул в трёх местах там, где росли крылья. Да, у неё были крылья, но она их сгрызла сама, чтобы не улететь на небо. Чтобы остаться и собирать. Из чувства долга? Из жалости? Из любви к падшему ангелу? Климент Александрийский писал, что животные тоже способны на сострадание, превосходящее человеческое.

Бартоломео взял камень в руки. И увидел.

Себя но не купца. Себя-монаха, переписывающего Псалтирь в скриптории. Себя, выбравшего не золото, а золотые буквицы. Себя, умирающего в святости, а не в роскоши. Себя возможного.

Сколько? хрипло спросил он.

Не продаётся, Иларион забрал камень. Но я предложу сделку. Идём вместе к кедру. Ты с твоей жадностью, я с моей верой. Может, скиурохелона покажется тому, кто ищет не из любопытства, а из нужды.

Они шли семь дней. Через ущелья, где эхо повторяло не звуки, а мысли. Мимо развалин храма Астарты, где каменные львы плакали настоящими слезами (Иларион собрал их в флягу слёзы идолов лечат слепоту, но только духовную).

На седьмой день они увидели кедр.

Нет, не увидели. Осознали. Он был всегда, просто они только сейчас получили разрешение его заметить. Ствол толщиной с башню. Кора как страницы ненаписанных книг. И там, на высоте тридцати локтей дупло.

А в дупле она.

Скиурохелона. Панцирь как звёздная карта, только звёзды расположены неправильно, это небо до падения. Хвост не просто пушистый, каждая шерстинка застывший луч того света, которым светил Люцифер, когда был Светоносцем. Глаза грустные, как у Бога на восьмой день творения, когда Он понял, что будет дальше.

Она смотрела на них. Потом медленно, будто нехотя, выкатила из дупла три камня.

Один для веры, которая сомневается, прошелестело в воздухе. Второй для жадности, которая ищет не то. Третий для того, кто расскажет.

Иларион взял свой камень и тут же ослеп. Но улыбался:

Я вижу! Вижу мир, где грех это не падение, а ступень! Где Иуда не предатель, а жертва! Где...

Он упал замертво. Но лицо его светилось.

Бартоломео взял второй камень. И обезумел. Но не злым безумием смеющимся. Он раздал всё имущество, стал юродивым, ходил по базарам и кричал:

Продаю! Продаю истину за ложь! Меняю реальность на возможность! Кто купит у меня то, чего нет?

Третий камень остался лежать.

Я взял его через сто лет. Я библиотекарь забытого монастыря, переписчик апокрифов, собиратель ересей. В камне я увидел эту историю. Всю. И ещё скиурохелону, умирающую от старости, но перед смертью прячущую последние камни в дупла обычных белок по всему миру.

Знаете, почему белки прячут орехи и забывают где? Это не орехи. Это замаскированные осколки небесного престола. И когда-нибудь, в конце времён, когда Люцифер попросит прощения (а он попросит камни это показывают), белки принесут ему все осколки. И он соберёт свой престол заново. Не для власти. А чтобы сесть на него и заплакать.

И слёзы его будут как роса Эдема.

А скиурохелона? Арабский алхимик Джабир ибн Хайян писал: "Есть существа, созданные не Богом, а необходимостью. Они появляются там, где мир даёт трещину". Скиурохелона шов между небом, которое было, и землёй, которая есть. Между полётом и ползанием. Между быстрым и медленным. Между памятью и забвением.

Климент Александрийский ошибался. Животные не способны на сострадание, превосходящее человеческое. Но они способны на служение, превосходящее ангельское. Потому что ангелы служат по природе. А скиурохелона по выбору.

Если вы найдёте в лесу необычно тяжёлый орех не раскалывайте. Это может быть один из камней. А может быть и просто орех.

Но разве не в этом "может быть" вся теология?