Казимир Бобров приехал в Переделкино на рассвете, когда туман стелился между могильными плитами, как нерешительный поэт между строчками. В кармане - фляжка калужского бренди (для дезинфекции рук и мыслей), промокший блокнот и две гвоздики, купленные у бабки на станции. Больше ему ничего не требовалось для разговора с вечностью.
На могиле Пастернака сидел полосатый кот. Он пристально разглядывал Боброва, будто сверял его с каким-то незримым списком, а затем, словно удовлетворившись, исчез в кустах. Казимир почувствовал, будто это был не просто кот, а связной между мирами.
- Борис Леонидович, - прошептал он, опускаясь на холодный гранит, - я пришел за благословением. Или хотя бы за метафорой.
Ветер шевельнул верхушки сосен. Где-то скрипнула калитка. И вдруг...
- Вы опоздали на сорок шесть лет, - раздался голос из-под земли. - Но я все равно вас ждал.
Бобров не испугался. Он давно знал: настоящая поэзия начинается там, где кончается здравый смысл.
- Прочтите мне что-нибудь... ненаписанное, - попросил он, раскрывая блокнот.
Туман сгустился в фигуру в клетчатом пальто. Прозрачные пальцы взяли у Казимира папиросу "Беломор" (хотя при жизни Пастернак предпочитал "Казбек").
- "Зима без грамматики. Снег - запятая..." - задумчиво произнес голос. "Ветви - чёрные скобки в тексте рассвета. Я живу как глагол в неоконченном залоге, где подлежащее - Бог, но сказуемого нет..."
Время летело словно шальная пуля. Бобров торопливо записывал, рука дрожала.
- Хотите стать поэтом? - продолжил голос. - Тогда запомните: Бог - в деталях, а дьявол - в рифмах "любовь-кровь". Пишите утром, но переписывайте ночью. Пейте чай с малиной, но думайте о полыни. И никогда не носите носки под сандалии. Поэт должен страдать. Но элегантно.
Где-то запел петух. Силуэт начал таять.
- Подождите! - взмолился Бобров. - Как понять, что стихи настоящие?
Последний шёпот:
- Если после них хочется либо перекреститься, либо выпить. Иногда - одновременно...
Когда туман рассеялся, на могиле остались две гвоздики и недокуренная папироса.
Советы Боброву, записанные под диктовку ветра
1.
Если звёзды - это буквы, то пиши крупно,
Но помни: космос любит сокращать.
Лучше две строчки, где дрожит паутина,
Чем поэма, что тянется, как бульдозер в грязь.
2.
Пейзаж - это не описание, а глоток воздуха.
Когда пишешь про дождь - он должен идти у тебя в селезёнке.
А если про любовь - приготовься,
Что кто-то поставит на книгу стакан без подстаканника.
3.
Рифма "кровь-любовь" разрешена только один раз -
Когда ты истекаешь ею на глазах у нотариуса.
Во всех остальных случаях -
Лучше рифмуй "абажур" и "Божий суд".
Последняя запись в блокноте Боброва
Мне приснилось, что я - прижизненное издание
Самого себя. Тираж - один экземпляр.
На обложке - пятно от вишнёвого варенья,
А в конце - чистый лист вместо всех ремарок.
Я проснулся. Дождь стучит. Где-то хлопает дверь.
Это или издатель, или просто сквозняк.
Я беру карандаш (он не пишет, но верит),
И ставлю точку. Но не там.
И ещё семь строк, которые невозможно было разобрать: чернила расплылись. Но Казимир знал - это и есть его лучшие стихи.
P.S.
Ветер в Переделкино до сих пор пахнет "Беломором" и недоговоренностью.
А если встать в три часа ночи лицом к северо-востоку и прошептать эти строки - можно услышать, как кто-то зачёркивает их в невидимой тетради и пишет заново.
(Все ненаписанные стихи действительно не существуют.
Но это не значит, что их нет.)