Евлампия Павловна была дама, отягощенная заботами космического, вселенского масштаба. Пока простые смертные думали о хлебе насущном, она решала судьбу своих аппартаментов в Болгарии. Владение это, надо сказать, было столь же призрачным, сколь и обременительным, ибо ровно половина его по закону и совести принадлежала её супругу, коий, к великому её сожалению, всё ещё числился среди живых и даже иногда подавал признаки оного, требуя свою долю от аренды.
Для разрешения сего международного кризиса Евлампия Павловна и задумала экспедицию. И нужен был ей не просто спутник, а некто вроде Геркулеса, дабы очистить авгиевы конюшни её жилья, сдававшегося внаём целый год бог весть кому. Взгляд её, естественно, пал на Сержа, человека свободного и, как она полагала, воспламенённого к ней романтическими чувствами, которые надлежало немедленно обратить на мытьё полов и вынос мусора.
- Поедем, голубчик! - вещала она, расправляя крылья подобно птице, собравшейся на юг. - Солнце, море! И немного... совсем чуть-чуть работы по хозяйству.
Но Серж, хоть и был безработен и в поисках заработка, отчего-то не горел желанием променять скудный северный быт на каторжный труд под болгарским солнцем. Он имел глупейшую привычку делать то, что ему нравилось, а не работать для прекрасных дам с их жилищными проблемами.
Евлампия Павловна приуныла, но ненадолго. Ум её, привыкший парить в сферах, был изобретателен. И вот, в один из вечеров, среди вороха её планов и чертежей и Сержем, раздался нежный, воркующий звук телефона. Рука её метнулась к аппарату с быстротою, подозрительной для женщины, только что сетовавшей на мигрень и общую разбитость.
Серж, движимый внезапным и грубым инстинктом, ловко перехватил её кисть. Началась немая сцена, достойная пера самого Ибсена. Евлампия Павловна негодовала, чихала от возмущения, пыталась вырваться, изображая попранную невинность, но было поздно.
На экране сияло имя - Благой. А под ним - вереница посланий, от которых веяло чем-то старым, седым и откровенно сальным. Благой, судя по всему, был сербом лет шестидесяти, с сединой и бородой, и восхищался он не столько болгарскими пейзажами, сколько прелестями самой Евлампии Павловны. Та, в свою очередь, завлекала его в свои сети, живописуя прелести аппартаментов и намекая на некие скидки для особо приближённых. Благой отвечал шуточками, от которых у Сержа, человека простого, поднимались и опускались брови.
- Это что?! - спросил Серж, ощущая, как почва международных отношений уходит у него из-под ног.
- Ах, не понимаешь ты! - всплеснула руками Евлампия Павловна, бледнея и краснея попеременно. - Это... это коммерция! Рекламный ход! Я же... я приманиваю гостей! Аренда, рынок, конкуренция!
Серж молча развернулся и ушел. Красноречивее любого монолога была хлопнувшая дверь.
Вечером, как водится, пришло смс. Длинное, оправдательное, витиеватое. Мол, Серж - болван, ничего не смыслит в сложном механизме сдачи жилья внаём, а она - деловая женщина, вынужденная идти на уловки в суровом мире арендного бизнеса.
Серж взял трубку. Выслушал всё до конца. И, тяжело вздохнув, произнёс лишь одну фразу, полную смертельной усталости и беспощадного сарказма:
- Евлампия Павловна, в следующий раз, когда будете "приманивать гостей", указывайте конкретнее, какие именно аппартаменты вы сдаёте. Те, что в Болгарии, или те, что при вас.
И бросил трубку. На другом конце провода, он знал, воцарялась тишина, нарушаемая лишь чиханием от возмущения и вселенской обидой дамы, чьи космические заботы вновь остались никем не поняты.