Следующим актом в этой безнадёжной пьесе явилась Ирина, подруга Евлампии Павловны. Особа тучная, с лицом, на котором жизненные невзгоды высекли выражение постоянной и безысходной войны со всем миром. Она-то и явилась в подмогу Евлампии, дабы преподать урок житейской мудрости, пахнущий борщом и дешёвым одеколоном.
- Брось ты этого Сержа, - провозгласила Ирина, тяжело опускаясь на табурет и заставляя его жалобно скрипнуть. - Ноль без палочки! Без работы, без перспектив! Нервы тебе мотает. А муж? А муж - весельчак! Душа компании! Да, выпивает, лежит... но кто из нас без греха? Зато свой, родной, проверенный. Как старый халат.
Идея возвращения к мужу, этому монументу праздности, вдруг показалась Евлампии Павловне не столько абсурдной, сколько... логичной. В ней заговорила жажда мещанского спокойствия, где всё предсказуемо: утром - похмелье, вечером - возлияние, а между ними - благодатный диванный покой. Но просто так вернуться было нельзя. Требовался спектакль. Нужно было обвинить Сержа во всех смертных грехах, добиться его полного морального унижения, забрать свои вещи и с высоко поднятой головой удалиться в обитель законного супруга.
И вот, заряженная советом подруги, она явилась к Сержу для последнего объяснения.
- Серж, - начала она, принимая трагическую позу. - Мы должны поговорить. Я не могу больше молчать. Ты... ты эгоист! Ты не ценишь меня! Ты не хочешь ехать в Болгарию, не помогаешь с комодом, ты ревнуешь к моим коммерческим партнёрам! Ты загубил мою молодость и мои мечты о... о международном арендном бизнесе!
Она ждала оправданий, мольбы, слёз. Она ждала, что Серж будет валяться у её ног, умоляя не уходить. Это был её сценарий.
Серж внимательно выслушал всю тираду. Помолчал. Посмотрел на неё с лёгким, почти научным интересом, словно энтомолог на редкое, но не слишком умное насекомое.
- Евлампия Павловна, - сказал он наконец с убийственной вежливостью. - Вы, кажется, что-то перепутали. Это вы предложили мне свой комод для удалённой сборки. Это вы звали меня в Болгарию в качестве бесплатного Геркулеса. Это вы завели переписку с каким-то седым Благоем, которого я, если честно, совсем не ревную. Какая молодость? Какой бизнес? Вы хотели просто использовать меня, как, впрочем, и всех остальных.
Евлампия Павловна остолбенела. В её сценарии не было такого поворота. Он не оправдывался! Он не умолял! Он... констатировал. Это было ужасно.
- Я... я забираю свои вещи! - выпалила она, пытаясь вернуть себе ускользающее преимущество.
- Пожалуйста, - кивнул Серж и великодушно указал рукой на угол комнаты, где на стуле лежала её кофта, забытая после одного из предыдущих визитов. - Всё, что у вас здесь осталось, вот оно.
Больше ничего не было. Ни трёх чемоданов, ни горы косметики, ни коллекции заграничных сувениров. Одна-единственная кофта. Весь её "гардероб", подлежащий торжественному исходу, помещался на сиденье стула.
Наступила тягостная пауза. Евлампия Павловна машинально взяла кофту. Ей некуда было деваться. Сценарий был безвозвратно испорчен. Унижать было некого. Уходить было не с чем.
- Ну, я пошла... - сказала она глухо, чувствуя себя не величественной жертвой, а просто немного глупой женщиной с чужой кофтой в руках.
- Счастливого пути, - ответил Серж и закрыл за ней дверь.
На улице её ждала Ирина.
- Ну что? Устроила ему разгон? Забрала всё? Молодец! Теперь смело к мужу!
Евлампия Павловна лишь бессильно махнула рукой с намотанной на неё кофтой. Она шла не победоносным маршем к новой старой жизни, а как-то боком, чувствуя себя не блудной женой, вернувшейся в семью, а попугаем, которого на минуту выпустили из клетки, а он и рад вернуться обратно, потому что на воле есть только сквозняк и непонятные кошки. А муж-весельчак на диване вдруг показался ей не таким уж и весёлым. Просто пьющим. И диван - не таким уж удобным. Просто засаленным.