Пьеса в одном действии, с элементами абсурда и гротеска
Действующие лица:
ИВАН ПЕТРОВИЧ ГРОМОВЕРХОВ, помещик, лет 55. Помешан на правилах и тишине. Любит к месту и не к месту ввернуть цитату из древних авторов, всегда искажая её смысл.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА, его супруга, 50 лет. Всё понимает буквально и постоянно ноет.
ПЛАТОН ПЛАТОНОВИЧ КАРАСЁВ, отставной полковник, 60 лет. Говорит только о рыбе.
ВЕРА АНДРЕЕВНА, его племянница, 25 лет. Мечтает о высоком и читает стихи.
СЕМЁН СЕМЁНЫЧ БЕЗЗВУЧНЫЙ, сосед, 40 лет. Молчаливый и загадочный мужчина.
ФЁДОР, лакей, лет 70. Глух, но делает вид, что всё слышит и понимает.
Место действия: Столовая в усадьбе Громоверховых. Большой дубовый стол. На столе самовар, остатки яблочного пирога, чайные чашки. На стене криво висит портрет какого-то важного предка. За окном медленно садится солнце, кричат грачи. Начало XX века.
(ДЕЙСТВИЕ ЕДИНСТВЕННОЕ)
Столовая. За столом сидят все, кроме Фёдора. Пьют чай. Тишина, нарушаемая лишь звоном ложечек, чавканьем Платона Платоновича и вздохами Софьи Львовны. Длится это нестерпимо долго.
Иван Петрович: (вздыхает с глубоким удовлетворением, разглаживает бороду) Какая благодать.Тишина. Ни один звук не нарушает гармонии вечера. Как говаривал Сократ: "Я знаю, что я ничего не знаю, и потому молчу". Мы сидим, мы мыслим. Мы наслаждаемся обществом друг друга без пошлой необходимости его озвучивать. Это и есть высшая форма интеллектуального общения.
Софья Львовна: (тоскливо ковыряет ложкой в пустой варенице) Интеллектуальное...А пирог уже кончился. И варенье из крыжовника тоже. Осталась только эта противная вишня, от которой у меня изжога. Всё хорошее всегда кончается первым. Как и молодость. И любовь. (Вздыхает так, что с портрета на стену падает комок пыли).
Платон Платонович: (громко чавкая, не поднимая глаз от тарелки) Налим. Вот кто понимает в молчании. Лежит себе на дне, под корягой, и молчит. И ничего ему не надо. Ни разговоров, ни пирогов. Один червяк его интересует. Идеал. (Задумчиво кладёт в рот целый блин).
Вера Андреевна: (мечтательно глядя в окно, закатывает глаза) О, как верно! Молчание - это музыка, в которой каждое отсутствующее слово есть нота! Пауза между звуками - и есть самый главный звук! Послушайте, какой дивный концерт исполняет сейчас природа! Грачи кричат о вечном! (Взмахивает рукой и задевает чашку, чай чуть не проливается).
Иван Петрович: (поправляет сбившийся галстук) Именно! Они кричат, а мы - нет. В этом наше превосходство. Помните моё правило, восходящее к самому Аристотелю: "Ни один дурак не может молчать за столом". Следовательно, раз мы молчим, мы - не дураки. "Платон мне друг, но истина дороже" - а истина в молчании! Всё просто и гениально.
В дверь входит Семён Семёныч Беззвучный. Он молча кланяется, задевая головой косяк двери, молча потирает лоб, молча подходит к столу, молча садится на край стула (стул противно скрипит) и молча берёт себе чашку. Все смотрят на него с одобрением.
Иван Петрович: (радостно потирает руки) А! Семён Семёныч! Виртуоз! Он даже поздороваться молча сумел. Прямо как спартанец! Вы живописуете мою теорию своим существованием!
Софья Львовна: Он просто, наверное, есть хотел. У нас вишнёвое варенье осталось. От него изжога. И спина болит. А ещё...
Иван Петрович: (резко обрывает её) Софья!
Семён Семёныч молча намазывает на хлеб масло. Масло холодное, он с силой скребёт ножом по куску, издавая ужасный скрежет.
Платон Платонович: (не отрываясь от процесса жевания) Лещ тоже молчалив. Но по-другому. Он просто губу оттопырил и молчит. Глупый такой, насупленный молчун. Совсем как мой покойный денщик. Тот тоже лещом смотрел. Только тресковым.
Вера Андреевна: (в сторону, тихо, прикладывая руку ко лбу) Как многозначительно он намазывает масло...Каждое движение - это жест, полный символов! Он не просто ест хлеб, он уничтожает плоть материального мира! О, я напишу об этом поэму! "Ода маслу"...
Семён Семёныч, закончив с хлебом, молча тянется к сахарнице, стоящей прямо перед ним.
Иван Петрович: (с восторгом, указывая на него пальцем) Смотрите! Он даже не говорит: "Передайте, пожалуйста, сахар". Он просто... ждёт. Внутренним посылом он сообщает нам о своей потребности. "Молчание - знак согласия", как говорили в Афинах! Мыслить - вот как надо!
Софья Львовна: А я и не знала, что он сахара хочет. Я думала, он на солёные грибы смотрит. У него такой голодный взгляд. Фёдор! Принеси ещё грибов для Семёна Семёныча!
Входит Фёдор. Он несёт пустой поднос и смотрит куда-то в пространство над головами гостей.
Фёдор: Слушаюсь-с. Сейчас запрягу тройку и скачу в губернию за новым буфетом. Старый выбросил-с.
Иван Петрович: (раздражаясь, стучит ложкой по столу) Какой буфет?! Какая губерния?! Грибов! Грибов принести! Солёных! В банке!
Фёдор: (кивая, с полным пониманием) Так точно-с. В грибнице завелась плесень. Понял-с. Сжечь всё. Банку оставить.
Он разворачивается и уходит, наступив на хвост спящему коту. Кот с воплем вылетает из-под стола.
Пауза. Все в лёгком ступоре. Семён Семёныч, так и не дождавшись сахара, молча кладёт в чай два куска. Один промахивается и падает в блюдце с громким стуком.
Платон Платонович: (подпрыгнув от неожиданности) Сом. Вот кто мастер молчания. Лежит в иле, с усами, и молчит. И все его боятся. А он просто молчит. Хитрец. (Подозрительно смотрит на упавший кусок сахара, как будто это и есть сом).
Иван Петрович: (вновь успокаиваясь, поправляет жилетку) Вот видите! Даже бытовые неурядицы не могут нарушить нашу идиллию! Мы смолчали! Мы - победили! "Пришёл, увидел, победил" - это как раз о нашей победе над суетой!
Вера Андреевна: (встаёт, драматично прижимая руку к груди и задевая скатерть) О, это так возвышенно! Я слышу, как в тишине звенит сама Вечность! Она звенит, как... как вот эта чайная ложечка! (Берёт ложку и ударяет ею по чашке.Чай расплёскивается.) Слышите?
Софья Львовна: (отскакивая от брызг) Опять ты мне нервы тревожишь.У меня от этого звона в ушах начинается. Как будто комары летят. Один раз у меня в ухе комар застрял, помнишь, Иван? Он там жужжал, жужжал, а потом замолк. Видно, тоже интеллектуальным общением занялся.
Иван Петрович: Софья, ради Бога, не тривиализируй возвышенный момент! Ты разрушаешь "симпозиум" в его древнем, высоком смысле! Хотя... (задумывается) кажется, симпозиум - это всё-таки пиршество с вином... Ну, неважно!
В этот момент Семён Семёныч неожиданно откашлялся, подавившись крошкой. Все замирают и смотрят на него.Он откашлялся еще раз, уже нарочито громко. Это явная попытка что-то сказать.
Иван Петрович: (настороженно, привстаёт) Семён Семёныч? Вы... прокашляться хотите? Или это... начало конца? "И ты, Брут?" Хотя Брут тут ни при чём...
Семён Семёныч делает над собой усилие, его лицо краснеет, он хрипит.
Семён Семёныч: (сипит, с трудом выдавливая из себя слова, как будто слова - это косточки) А...позвольте... я... собственно говоря... ммм...
Все вскакивают с мест в ужасе. Вера Андреевна в испуге роняет на пол книгу.
Платон Платонович: (тыча в него вилкой) Карп! Вот кто тоже иногда булькает! Но это не речь! Это просто пузырь! Лопни он, пузырь-то!
Иван Петрович: (в панике, бегая вокруг стола) Семён Семёныч! Одумайтесь! Вспомните мою теорию! "Ни один дурак..." то есть, наоборот... Вы же её живое воплощение! Вы - наш идеальный спартанец! Молчите, пока не поздно!
Семён Семёныч: (прорывается сквозь силу молчания, слова вылетают, наконец, как пробка) Я...хотел спросить... насчёт... залога... за вашу деревню Рыбницу... я, собственно, купец второй гильдии... и хочу её купить... чтобы снести... и построить... фабрику по производству... этих самых... свистков...
Наступает мёртвая тишина. Слышно, как за окном пролетает жук и где-то далеко мычит корова.
Софья Львовна: (первая нарушает тишину, абсолютно спокойно) Фабрика? А варенье там будут делать? А то вишнёвое мне надоело. Может, абрикосовое? Или персиковое? Хотя от персиков у меня тоже...
Иван Петрович: (бледный как полотно, хватается за спинку стула) Вы...говорите? За моим столом? О сносе деревни? О... о свистках?! Да вы... ДУРАК! По моей же теории! "Ни один дурак не может молчать", и вы - заговорили! Значит, вы - дурак! "О времена! О нравы!" Цицерон плачет!
Платон Платонович: (внезапно оживившись) Угорь. Вот кто умеет молчать и при этом быть скользким. Деловая рыба. На свистки он, пожалуй, клюнул бы. На тройной крючок.
Вера Андреевна: (в экстазе, падая обратно на стул) Он говорил! Он нарушил тишину! Он вдохнул жизнь в наш застывший мирок! Какой поступок! Какая смелость! Я влюблена! Это так... индустриально!
Семён Семёныч: (уже почти свободно, расправляя плечи) Дело-то выгодное.Свистки всем нужны. Городовым, детям, пароходам... Я вас назову своим компаньоном. "Громоверхов и Беззвучный. Свистки и дудки". Логотип - рыба, свистящая в дудку. (Кивает на Платона Платоновича).
Иван Петрович: (хватается за сердце и за портрет предка на стене) Моя тишина...Моя теория... Всё рухнуло! Идиллия оказалась фабрикой свистков! Я окружён дураками! Или... или это я дурак, раз так долго молчал?! "Познай самого себя" - и познание это ужасно! (Портрет падает на пол с грохотом).
Фёдор: (входит с огромным тазом, полным грибов, и ставит его прямо перед ошеломлённым Семёном Семёнычем) Тройка готова-с. Буфет выбросил, как приказали. Грибы принёс. Моль в них, слышно, уже свистит. Освоилась.
Иван Петрович: (кричит в полном отчаянии, подпрыгивая) ДА ЗАМОЛЧИ ЖЕ ТЫ, СТАРЫЙ ИДИОТ!
Все замирают, глядя на Ивана Петровича. Он сам себя не узнаёт. Его галстук съехал набок.
Иван Петрович: (тихо, с ужасом, поправляя галстук) Боже мой...И я... заговорил... Крикнул... Значит, и я... тоже... дурак... По моей же теории... Выходит, теория верна... Но какой ценой!..
Он медленно оседает на стул и прячет лицо в салфетке. Все смотрят на него с новой, жалостливой оценкой. Платон Платонович осторожно тыкает вилкой в грибы.
Платон Платонович: Щука. Та тоже иногда булькает, когда её на сковороду. Но это уже не речь. Это конец. (Задумчиво). Или очень вкусный обед.
Семён Семёныч смотрит на таз с грибами с ужасом. Вера Андреевна с обожанием смотрит на Семёна Семёныча. Софья Львовна ищет взглядом, куда делось варенье.
(Занавес)
Эпилог (не для постановки):
Иван Петрович продал деревню. Фабрику свистков построили, но она разорилась, так как Семён Семёныч снова разучился говорить и не мог вести переговоры.
Вера Андреевна вышла замуж за приезжего инженера, который всё время говорил о канализационных трубах. Она нашла это "ужасно поэтичным".
Софья Львовна теперь ноет, что на месте грачей свистят фабричные гудки, но признаёт, что это меньше действует на нервы.
Платон Платонович нашёл в новом пруду у фабрики молчаливого сома и часами с ним беседует (в одностороннем порядке).
А теория так и осталась в силе. Просто круг дураков неожиданно расширился.