В губернском городе Н., что затерялся меж бескрайних сибирских просторов, случилась осень. Воздух, холодный и резкий, как неодобрительный взгляд губернаторши, пронизывал до костей, а с неба сыпалась мелкая, назойливая крупа, более всего похожая на манную, которой кормят нерадивых гимназистов.
Иван Дементьевич Скворцов, человек шестидесяти лет от роду, служивший в трамвайном парке сторожем, пребывал в тяжкой меланхолии. Причина тому была вечная и неизбывная - любовь. Предметом его воздыханий являлась кондукторша Пелагея, девица с лицом, напоминавшим варёную свеклу, и душою билетного компостера. Иван Дементьевич изливал ей душу, сулил ей венец из фальшивого жемчуга и жизнь, полную довольства, ибо жалованье его было двадцать семь рублей в месяц, не считая медяков на чай. Но Пелагея оставалась холодна и непреклонна, как чугунный рельс.
В один из особенно унылых вечеров, получив от Пелагеи окончательный и бесповоротный отказ, Иван Дементьевич отправился в ближайший кабак "Уездное благости" и там, дабы утопить горе, утопил в себе изрядное количество сивушного масла под видом монастырской настойки. Горе же, словно пробка, не тонуло, а наоборот, разбухало и требовало немедленного утешения.
И вот, бредя по темным переулкам, узрел он в окне заведения с вывеской "Товары для взрослых джентльменов. Анатолий Францевич Зунгентвинклер" нечто поразительное. За стеклом, неестественно розовая и безмятежная, восседала в плетеном кресле, словно знатная дама в ложе театра, особа необычайной красоты. Взгляд её стеклянных очей, устремленный в сибирскую метельную тьму, был полон кротости и глубочайшего понимания, а улыбка, застывшая и блаженная, сулила безмолвное согласие на всё, что ни пожелает утомлённое жизнью мужское сердце. Это была та самая, идеальная спутница, которая не станет препираться из-за копеек, требовать новых ботинок и укорять невымытой посудой.
"Вот она, тихая пристань!" - прошептал пьяно и восторженно Иван Дементьевич и, обнаружив в кармане лишь сорок семь копеек и три мятных леденца, решился на отчаянный шаг.
Он подошёл к витрине с важным и озабоченным видом записного театрала, оценивающего экспонат. Осмотрев её со всех сторон, он вдруг заметил, что форточка для проветривания кладовой откинута. Сердце его забилось чаще. Озираясь, как заговорщик, он просунул в тёмный пролёт руку. Пальцы наткнулись на что-то шёлковое и накрахмаленное - должно быть, бельё. Он отшвырнул его прочь. Потом наткнулся на что-то холодное и кожистое - хлыст. И отбросил его с содроганием. И вот, наконец, его пальцы ощутили ту самую, прохладную и удивительно упругую плоть.
Схватив её за то место, которое показалось ему наиболее подходящим для захвата, он принялся тянуть. Послышался тихий, шипящий звук, словно кто-то выпускал воздух из детского надувного шарика, предназначенного для великосветского бала. Резиновая дама, не меняя блаженного выражения лица, с неожиданной лёгкостью поползла по подоконнику, зацепив за собой кружевной зонтик и опрокинув коробку с японскими безделушками сомнительного свойства. Наконец, с лёгким глухим стуком, она оказалась в его объятиях. Она была на удивление легка и пахла чем-то химическим, сладковатым, напоминающим о дешёвых духах и новой обуви.
Прижав свою молчаливую незнакомку к потертой шинели, он пустился бежать, и ему чудилось, что в такт его прыжкам она тихонько поскрипывает, словно одобряя эту безумную авантюру.
Бежал он долго, пока не оказался на пустынной окраине, у трамвайных путей. Радость его, однако, была недолгой. Подойдя к вагончику, дабы совершить победный путь домой, он с ужасом обнаружил, что для двоих билет стоит восемьдесят копеек. Сорока семи не хватало. Недоумевая, почему его новая подруга, столь богато одетая, не имеет при себе ни кошелька, ни сумочки, Иван Дементьевич поступил как истинный джентльмен: оставил её прислонившейся к фонарному столбу в позе безмятежного ожидания, а сам побежал назад к лавке господина Зунгентвинклера - попросить в долг у ограбленного им же купца, объяснив ситуацию необходимостью довезти его же собственность.
Анатолий Францевич, человек вспыльчивый и обидчивый, не только не дал взаймы, но и поднял на ноги всю городскую стражу. Вернувшись же к фонарному столбу, несчастный влюбленный обнаружил лишь лужицу талого снега и след от пролетевшей телеги. Резиновая дама, словно призрак, растворилась в сыром сибирском сумраке.
Подняли на ноги всех: городовых, пожарных, даже вызвали роту солдат. Искали с фонарями, с собаками, обыскали все окрестные сараи и овраги. Но тщетно. Словно земля поглотила немую утешительницу.
Ущерб господину Зунгентвинклеру оценили в тридцать пять целковых. Иван Дементьевич был оштрафован на пятерку за хулиганство. Пелагея, узнав о похождениях своего воздыхателя, лишь фыркнула и пробила кому-то билет с такой силой, что у того посыпались искры из глаз.
А резиновая женщина так и не нашлась. Говорили, будто её приметил и подобрал местный юродивый, принял за святую великомученицу и уволок в свою землянку на окраине. Говорили также, что с тех пор он стал выглядеть необычайно умиротворённым и счастливым. Но это, конечно, лишь вздорные сплетни мещанского города N., где скука и абсурд - единственные повелители человеческих душ.