В синеватой дымке предрассветного часа казначей Иуда, человек щепетильной честности и унылого нрава, уже скрипел стилом по восковой табличке, сверяя остатки от вчерашних пожертвований. Суммы были малы, а нужды - велики. Иуда вздыхал так тяжко, что даже рыба в ведре у двери замирала в сочувствии.
В это утро к нему явилась депутация. Вошли они важно, с тем особенным выражением лица, которое бывает у людей, уверенных, что они творят историю, а на самом деле - мелкую пакость.
- Мир дому сему, - просипел старший из них, фарисей по имени Анания, чья борода была уложена с такой тщательностью, что, казалось, вот-вот издаст фортепианный аккорд.
- И вам не хворать, - мрачно буркнул Иуда, не отрываясь от таблички. - Пожертвования вносятся в первой корзине слева. Мелкой медью, пожалуйста, не надо, она просыпается сквозь прорехи.
- Мы пришли не с медью, - улыбнулся Анания улыбкой человека, который знает, что пешка уже поставлена. - Мы пришли за мудростью. Где Равви?
Равви, как всегда, был на берегу. Он сидел, глядя на воду, и, казалось, совсем не замечал, как двое Его учеников, Петр и Андрей, затеяли спор о том, чей червь для ловли рыбы выглядит аппетитнее.
Депутация приблизилась с церемониальной важностью.
- Учитель! - возгласил Анания, заламывая руки. - Мы знаем, что Ты справедлив и не смотришь на лица. Так скажи же нам: позволительно ли давать подать кесарю, или нет?
Воздух застыл. Даже Петр и Андрей замолчали, уставившись на фарисеев. Вопрос висел в воздухе, тяжелый и двусмысленный, как тухлая рыба. Сказать "да" - значит признать власть ненавистных оккупантов и навлечь на себя гнев толпы. Сказать "нет" - и вот уже римские легионеры идут за тобой по доносу о мятеже.
Ученики замерли. Иуда, прибежавший с табличкой в руках, побледнел, мысленно прикидывая, хватит ли общинных денег на взятку центуриону.
Праведник помолчал. Он посмотрел на их набожные, хитрые лица, на их богатые одежды, на их руки, привыкшие брать, но не отдавать.
- Что вы искушаете Меня, лицемеры? - спросил Он тихо. - Покажите Мне монету, которою платится подать.
Произошла легкая заминка. Фарисеи засуетились, полезли в складки своих одежд. Наконец, один из них, помоложе, извлек из-за пояса динарий.
- Чье это изображение и надпись? - спросил Праведник, взяв монету. - Кесаревы, - хором ответили фарисеи, уже предвкушая победу.
И тогда Он произнес слова, которые повисли в воздухе, разрезав хитросплетение их сети как тупой нож - вялую селедку: - Итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу.
Наступила тишина. Было слышно, как в воде плеснулась рыба. Фарисеи стояли с открытыми ртами, их умные, подготовленные лица вдруг стали пусты и глупы. Они пришли с сетью, а ушли с дырявым сачком. Весь их коварный план, который они обдумывали, вероятно, всю ночь, разлетелся в прах от одной фразы.
Они молча развернулись и поплелись прочь, понурившись, как побитые псы.
Петр, так и не понявший глубины произошедшего, прошептал Андрею:
Но самый интересный эффект этот ответ произвел на Иуду. Лицо казначея просветлело. Он смотрел вслед удаляющимся фарисеям с новым, почти восторженным пониманием.
- Блестяще... - прошептал он. - Абсолютно блестяще! Божие - Богу. То есть, десятины и пожертвования - это Божие. А значит, их надо нести сюда! В общую кассу! Это же прямая рекомендация!
Он повернулся к ученикам, и его глаза горели непривычным энтузиазмом.
- Петр! Андрей! Слышали слова Учителя? С сегодняшнего дня ведем двойную бухгалтерию: отдельно - кесарево, отдельно - Божие. И чтобы никто не путал!
И он побежал к своей табличке, вдохновленный и окрыленный. А Учитель снова смотрел на воду, и тень печальной улыбки трогала Его губы. Он только что избег ловушки кесаря и фарисеев, но безнадежно попал в сети бухгалтерии.