Мне вынесли приговор утром, вместе с кофе. Приговор был не в конверте и не на официальном бланке, а в самой текстуре момента: часы пробили не восемь, а семь, и я понял, что опоздаю. Это и был знак. Я был осужден за растрату времени, и моим палачом стало оно само.
С тех пор мы живем вместе. Время поселилось в моей квартире, заняло лучшее кресло. Оно не имеет формы, но я всегда чувствую его присутствие. Это тягучее, маслянистое молчание между тиканьем настенных часов и стуком моего сердца. Оно не говорит, но мы понимаем друг друга с полуслова, как старые сообщники, запертые в одном камере.
Его работа - методичное, размеренное убийство. Оно действует не ядом или ножом, а куда более изощренными методами. Оно растягивает минуту ожидания в лифте до размеров вечности, заставляя меня прослушать всю мою жизнь в такт мерцающей лампочке. Оно сжимает мой отпуск в комок продолжительностью в один миг, оставляя на руках лишь ощущение песка, которого уже нет. Оно подкладывает мне прошлое, переписывая воспоминания, так что я уже не могу вспомнить, улыбалась ли она тогда или это была лишь тень от проезжавшего автомобиля.
Моя задача - убить его первым. Я объявил ему войну, самую абсурдную из всех возможных. Я составляю расписания, исписываю календари крестиками, стараясь рассечь его на мелкие, управляемые кусочки. Я пытаюсь "потратить его с пользой", "сэкономить", "обмануть". Я бегу по улице, чтобы выиграть тридцать секунд, которые тут же проливаются в песок, пока я жду зеленого света светофора. Я убиваю его часами бесполезной работы, но он лишь насыщается этой пустотой, становясь тяжелее и плотнее.
Мы - двое убийц, приговоренных друг к другу. Мы ладим. Наши отношения - это идеально отлаженный механизм взаимного уничтожения. Иногда мне кажется, что мы достигли некоего жуткого симбиоза. Я кормлю его своими страхами, что все идет не так, и своими надеждами, что все еще впереди. Он, в ответ, кормит меня собой, секунда за секундой, пока я не насыщусь им до тошноты.
Однажды утром я проснулся и не услышал тиканья. Часы на столе застыли. Я обернулся к креслу. Оно было пустым, но ощущение присутствия было сильнее, чем когда-либо. Воздух был густым и неподвижным.
И тогда я понял. Это не пауза. Это и есть финал его работы. Он убил меня, не лишив жизни, но лишив времени. Он остановился, а я остался здесь навсегда - в этом одном, бесконечно длящемся мгновении, в плену у вечности, которую сам же и пытался уничтожить. Я стал своим собственным надгробием, а мой палач, выполнив свою миссию, растворился в тишине, оставив меня наедине с бессмертием, которое с самого начала и было единственной возможной формой смерти.