Не покидай пространства, лишённого черт, где утро - лишь сдвиг фазы в спектре, не праздник. Где воздух, что должен бы душу бередить, как аккорд, лишь заполняет объём, как невыразимый штамп в паспорте.
Ты говоришь: "Блаженный час". Но взгляни-ка на циферблат: стрелка, пронзающая ось, - та же игла, что вскроет нутро абсента. Звезды гаснут не от стыда. Их свет, достигший нас, лишь эхо взрыва, что сам себя не оправдал.
А этот ветерок, что ты зовёшь дыханием Творца, есть просто треньканье струны в мирозданье-идиоте. И ликование птиц- не гимн, а лишь констатация лица, что мир не изменился, пусть и перевёрнут к солнцу.
Родиться вновь? Но плоть - не текст, чтоб править её черновик. И день, вползающий в окно, - не дар, а данность. Он несёт не благодать, а просто очередной коврик, на который мир спешит вытереть свои грязные пятки.
И странно ждать иных даров, когда и эти - невпопад. Когда пространство, раздуваясь, как пузырь, твердеет. И только взгляд, скользя по ним, пытается понять: что из себя эта вещь - благодать - собственно, представляет.
Не утренний час благ, а сознанье, что он пуст и что надеяться не на что, кроме этого холста, где нет ни Бога, ни души, - вот что кажется искусством, что отделяет нас от тьмы.Или ведёт к её устам.
<...>
Но всё же, выходя на рассвете на пустынный балкон, где мрак отступает, как прилив, обнажая галечный смысл, ты чувствуешь не благодать, а сдвиг. И в сердце холоден, как тот луч, что режет тьму, не зная, что творит.