Истории из жизни Ивана Георгиева, незадачливого владельца маленькой квартиры в наем
Душистый владелец
В губернском городе N, в одном из тех домов, что глядятся в мутные воды речки, более похожей на забытый всеми рассольник, снимал комнату молодой человек по фамилии Персиков. Искал он службы и потому нуждался во временном, но дешёвом пристанище.
Квартирка помещалась на четвёртом этаже и принадлежала некоему Ивану Георгиеву, человеку небольшого роста, но с необычайно блестящими и беспокойными глазами. Осмотр жилья начался с церемонии, повергшей Персикова в крайнее изумление.
Едва они, тяжело дыша после крутой лестницы, остановились у дверей с потёртым номером "13", как Иван Георгиев вдруг принялся с необыкновенной ловкостью орошать прихожую из большого пульверизатора. Облако густого, удушающего аромата, нечто среднее между запахом лаванды и химической отдушкой для общественных уборных, окутало их.
Персиков, склонный к астме, лишь закашлялся, ощущая, как у него слезятся глаза и пропадает дар речи.
- Д-да, весьма... благоуханно, - прохрипел он, отшатываясь.
- Это мой фирменный приём! - с гордостью продолжал хозяин, распыляя последние капли в замочную скважину. - Всегда создаю гостям настроение. Первое впечатление, знаете ли, самое важное. Как первая любовь.
Квартира оказалась крошечной, сырой, с одним кривым стулом и кроватью, скрипящей так, будто на ней каждую ночь пытали совесть предыдущего жильца. Но Персиков, прижатый обстоятельствами, уже было собрался её взять, как хозяин вдруг принял серьёзный вид и, приблизив своё лицо к лицу молодого человека, понизил голос до конспиративного шёпота:
- Молодой человек, есть ещё один нюанс... Насчёт отзывов. Он многозначительно потряс пульверизатором. -Видите этот эликсир? "Утренняя свежесть". Если вам, паче чаяния, взбредёт в голову написать что-то... ну, не совсем лестное о моём скромном жилище... - он сделал паузу, и его блестящие глаза стали совсем круглыми, - то эта самая "свежесть" станет вашим постоянным спутником. Понимаете? Вы будете пахнуть. Везде. В трамвае, в присутственном месте, на свидании с барышней... Вы будете благоухать так настойчиво и неизбывно, что все будут оборачиваться. И не с восхищением, уверяю вас.
Персиков от нелепости и внезапности угрозы расхохотался, приняв всё за странную шутку провинциального оригинала.
- Помилуйте, Иван Георгиевич, какая прелесть! Прямо как в оперетке!
- Я не шучу, - холодно и абсолютно серьёзно ответил хозяин. - Аромат въедается в лёгкие. На месяцы. Проверено. Так что пишите хорошо. Или не пишите ничего. А лучше - просто дышите глубже.
И он ещё раз нажал на рычаг пульверизатора. Аромат альпийских лугов, смешанный с запахом сырости и безысходности, ударил Персикову в нос.
Молодой человек квартиру не снял. Шёл он по улице и всё казалось ему, что от его пальто и шляпы исходит стойкий, навязчивый запах дешёвой парфюмерии. Прохожие будто действительно оборачивались ему вслед. И он уже не мог понять, то ли это действие "Утренней свежести", то ли просто въевшаяся в сознание абсурдная угроза душистого владельца, который, казалось, не сдавал жильё, а продавал билет в свой собственный, дурно пахнущий театр абсурда.
И он думал о том, как много в жизни странного, нелепого и комичного, и как подчас самые смешные вещи бывают и самыми грустными.
***
Квартиру Ивана Георгиева, к его великому удивлению, всё-таки снял новый жилец. Им оказался господин по имени Чандра Мохан, индус, как он сам представился, маг, йог и знаток восточной кухни, прибывший в захолустный город N с грандиозным планом открыть первую в его истории настоящую индийскую забегаловку.
Иван, наученный горьким опытом с Персиковым, встретил нового постояльца с подозрением, усиленно орошая порог "Утренней свежестью". Однако Чандра Мохан лишь блаженно улыбнулся, сложил ладони в приветственном жесте "намасте" и глубоко вдохнул. -О! Благоухание божественных лугов! Очень способствует медитации и пробуждению внутреннего огня, - произнёс он с лёгким акцентом. Иван был сражён наповал.Впервые его оружие было воспринято не как угроза, а как благоухание. Он сдал комнату, но с опаской. И, как выяснилось, не напрасно.
Уже через неделю соседи по дому стали стучать к Ивану Георгиеву с жалобами. Из-под двери квартиры No13 струился едкий, обжигающий нос дым, пахнущий то ли жжёными волосами, то ли неизвестными науке специями. Временами из форточки валил густой пар, от которого на лестничной клетке слезились глаза и першило в горле. Старушка с третьего этажа клялась, что видела, как по ночам в комнате индуса мерцает таинственное багровое пламя.
Иван лишь отмахивался. Чандра Мохан платил исправно и вперед, а звон монет был для хозяина лучшим ароматизатором, перебивающим любые странные запахи.
Но однажды настал день очередного платежа. Иван, вооружившись пульверизатором на всякий случай, постучал в дверь. Ответа не последовало. Постучал сильнее - тишина. С тревогой в сердце он вставил ключ в замок и вошёл.
Комната была пуста. Ни кровати, ни стула - лишь пять совершенно пустых, пыльных чемоданов, аккуратно расставленных по центру комнаты. На одном из них лежал сверкающий, расшитый золотыми нитями тюрбан и сложенная в аккуратную стопку национальная одежда. Рядом на полу валялась записка, нацарапанная кривым, но понятным почерком:
"Многоуважаемый мистер Иван. Срочный бизнес зовёт в другой город. Возвращаться не буду. Квартира свободна. Ваш Ч. Мохан".
Иван Георгиев застыл в ошеломлении. Он уже мысленно составлял заявление в полицию о мошенничестве, как в дверь постучали. Это был почтальон с телеграммой. Иван дрожащей рукой вскрыл конверт. Телеграмма была отправлена из Москвы и гласила: "УЕХАЛ КАЛЬКУТТА СПАСИБО ХИНДИ РУСИ БХАЙ БХАЙ".
Хозяин опустился на пол между пустыми чемоданами. "Калькутта? Но телеграмма-то из Москвы!" - вертелось у него в голове. Загадочный индус растворился так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь шлейф тайны и лёгкий запах карри, въевшийся в стены.
Недолго думая, Иван погрузил чемоданы на извозчика и отвёз в лавку старого купца Скудоумова. Тот, покряхтев, осмотрел товар и, брезгливо сморщив нос, предложил за него полцены. Иван, махнув рукой, согласился. Пёструю индийскую одежду он за бесценок сбыл в местный театр Брониславского - реквизиторша пришла в восторг от экзотических нарядов для предстоящей постановки "Сон в летнюю ночь".
Вернувшись домой, Иван Георгиев взял свой верный пульверизатор и оросил всю комнату с тройной силой, пытаясь заглушить въевшийся аромат Востока. С тех пор он дал себе зарок: больше ни с какими йогами, магами и прочими браминами не связываться. Мир оказался слишком велик и странен, а его "Утренняя свежесть" - слишком слабым оружием против этой странности.
***
Следующим клиентом оказалась барышня. Возраст её, подобно тайне за семью печатями, был тщательно скрыт под слоем пудры и румян; одни лишь глаза, не по-девичьи усталые и испуганные, выдавали в ней существо, многое повидавшее. Она именовала себя Марией Игнатьевной и находилась, как она томно выразилась, "в самом интересном и затруднительном положении", что и объясняло её поспешный поиск пристанища.
Осмотр комнаты сопровождался непрерывным, тревожным щебетом. Барышня то вздыхала о несчастной доле бедной женщины в чужом городе, то принималась живописать внезапно уехавшего, но необычайно богатого и щедрого дядюшку, который вот-вот должен вернуться и осыпать её, а заодно и будущего младенца, золотым дождём.
- Поверите ли, Иван Георгиевич, - говорила она, заламывая руки с жеманным отчаянием, - я просто не знаю, на что купить распашонок! Дядюшка, конечно, всё устроит, но пока он в отъезде... Ах, это ужасное ожидание!
Иван Георгиев, человек, в глубине души сентиментальный и одинокий, слушал её, и что-то в нём ёкнуло. Её истории о дядюшке, её слезы, её "интересное положение" - всё это размягчило его сердце, обычно защищённое непроницаемой броней цинизма и пульверизатора. Вместо твёрдых денег, которых он требовал всегда и ото всех, он, сам тому удивляясь, великодушно согласился принять вексель - на совсем небольшую сумму, до возвращения знаменитого дядюшки.
Он проводил барышню до её новой комнаты, ещё раз оросил порог "Утренней свежестью" на прощание и удалился к себе, чувствуя необъяснимую усталость и душевную опустошённость после этого визита.
К вечеру же, когда первый порыв слепого сострадания улёгся, им овладело тревожное и ясное беспокойство. Он вспомнил блестящие, слишком бойкие глаза барышни, её суетливые руки и навязчивые подробности о богатстве дядюшки. Охваченный мрачным предчувствием, он схватил вексель и почти бегом пустился в банк.
Кассир, сухой господин в золотых очках, долго, с пронзительным скептицизмом, разглядывал предъявленную бумагу, вертел её на свет, щупал и наконец, смерив Ивана Георгиева холодным взглядом, изрёк: -Фальшивый, сударь. Бумага и печать - подделка самая топорная. Вам бы в полицию с этим.
Тут Иван Георгиев пришёл в бешенство. Он бросился назад, в свой дом, поднимаясь по лестнице с такой скоростью, что забыл даже оросить её по привычке. Дверь в комнату барышни была распахнута настежь. Внутри царила звенящая пустота. Пропал не только жилец, но и старый, некогда пышный, фикус в зелёном кадке, стоявший в углу, и тот самый потрёпанный индийский коврик, что лежал перед кроватью.
Во дворе Иван наткнулся на дворника Степана, копавшегося near забора. -Барышню-то ту самую не видал? - выдохнул Иван, уже догадываясь о ответе. -Как же, видел, - лениво отозвался Степан. - Часа два назад. С фикусом своим в обнимку, села на извозчика да и махнула в сторону вокзала. Торопилась сильно, даже сдачи с целкового не дождалась.
Иван Георгиев молча вернулся в свою квартиру. Бешенство его прошло, сменившись горечью и усталой, беспросветной досадой. Он подошёл к своему верному пульверизатору, посмотрел на него с немым укором - ведь и он на этот раз оказался бессилен, - и поставил обратно. Твёрдо решил он про себя более не верить никаким мадмазелям, ни в каком они положении ни находились бы, и иметь дело исключительно с наличными деньгами, ибо векселя и щебетанье о дядюшках ведут лишь к убытку и пропаже добрых фикусов.