Казимир Бобров, или Вечерний рецепт

Сущность моя - двойной агент в холодной войне метафоры с фактом.
Я, Казимир Бобров, поэт-охранник аптечного склада,
где в склянках дремлет спирт, горький, как конспект Канта,
и стул у двери- трон мой, полированный временем и задом.

Этот диван - мой Парнас, пропитанный потом и пылью столетий,
здесь я слагаю оды фонарю, что свисает с потолка,
он мне светит в темечко, тусклый, одноглазый собеседник,
подбитый орган зрения, видящий суть сквозь мрака пелену.

Самогон - мой Гиппокрен, ключ, бьющий из крана в подсобке,
я пью его из мензурки, залпом, без глупых церемоний.
Он жжёт пищевод, как строчка, не находящая рифмы к слову "боль",
и превращает казённый быт в кислотный, сюрреальный алкоголь.

Аптека - моя вселенная. Я страж её тишины и симметрий,
где банки с ватой- белые карлики на полках,
а йод и зелёнка- краски для картин, что пишет хаос на физиономиях,
и каждую ночь я впускаю в себя их терпкий, медицинский дух.

Фонарь под глазом - моя вторая тень, мой герб, мой походный знак.
Это не след кулака- это отпечаток бытия,
которое вломилось с проверкой в три часа ночи,
и я, не моргнув, предъявил ему пустоту и пропуск на себя.

Итак, я сижу. На стуле. Диван дремлет рядом, как старый пёс.
В мензурке- звёздная пыль самогона.
Фонарь шумит, как цикада, освещая мой черновик.
Аптека молчит, как гробница, полная нетленного смысла.

Я стражу это царство снов от вторжения реальных лиц.
И пишу. Пока чернила не кончились. Пока не кончился срок.
Пока фонарь не лопнул, не превратив ночь в абсолютную проседь.
Ибо что есть поэт, как не аптекарь, продающий слова от тоски?