Аннотация: Продолжение рассказа "Шёпот в губернских стенах".
Пост номер Ноль
Вселенная перевернулась, вывернулась наизнанку. Это была не потеря сознания, а распад его на атомы. Питухов не падал, его не тянуло вниз. Он растворялся, как крупинка соли в чёрной, бездонной воде. Исчезали ощущения: сначала осязание, потом слух, за ним - зрение, уплывающее в клочьях багрового тумана. Последним уходило чувство собственного "я", оставляя лишь смутную, всепоглощающую тоску.
Он не знал, сколько времени провёл в этом небытии. Мгновение? Вечность? Но постепенно, как сквозь густой слой ваты, к нему начали возвращаться ощущения. Первым стал запах. Тот же, что и в архиве - сладковато-гнилостный, но теперь с примесью старой пыли, лекарственной затхлости и чего-то едкого, напоминающего окисленные провода.
Потом вернулся звук. Тот самый шёпот. Но теперь он был не снаружи, а внутри, будто нашептывали его его собственные израненные мысли, смешанные с мыслями его товарищей. Он слышал обрывки: "...ипотека... американцы... Господи, помилуй... Аляска...".
И, наконец, вернулось зрение. Он лежал на холодном, липком полу. Не на каменном, а на чем-то, что напоминало потрескавшийся линолеум цвета запёкшейся крови. Он поднял голову.
Они все были здесь. Гоха, тяжело дыша, сжимал в руке свой бесполезный пистолет. Бобров сидел, обхватив голову руками, и беззвучно плакал. Самогонов тыкал пальцем в экран своего телефона, на котором не было ни сети, ни времени, только статичное, кислотно-зелёное свечение. Сторожук стоял неподвижно, вглядываясь в окружающий их кошмар. Брыкалов... Брыкалова не было. Только тёмное, влажное пятно на полу там, где он должен был быть, медленно впитывалось поверхностью.
Они находились в коридоре. Это был тот самый бесконечный коридор губернского Минздрава, но искажённый, словно отражённый в кривом зеркале. Стены были из того же жёлтого кирпича, но он местами оплывал, как воск, обнажая под собой пульсирующую, багровую плоть. Лампы на потолке мигали тем же судорожным ритмом, но свет их был не жёлтым, а больным, зелёным. Окна, которых здесь никогда не было, показывали не город, а бушующее марево из святящихся геометрических фигур и невыразимых теней.
- Где... - начал Гоха, но его голос прозвучал хрипло и чуждо. Эхо многократно повторило его слово, искажая его с каждым разом, пока оно не превратилось в невнятный лепет.
- В анти-Минздраве, - раздался спокойный, сиплый голос позади них.
Они обернулись. В конце коридора, у двери, которая больше походила на раскрытую пасть, стоял человек. Высокий, тучный, в потрёпанной форменной одежде сторожей. Его лицо было бледным, одутловатым, а глаза смотрели на них с усталой, почти отеческой печалью.
- Петрович? - прошептал Самогонов, отшатнувшись. - Но ты же... ты умер. Год назад. От инсульта.
Старый охранник кивнул, и его второй подбородок медленно колыхнулся.
-Умер, да. Здесь это не имеет значения. Здесь ничего не имеет того значения, к которому вы привыкли. Я ждал вас.
Он сделал шаг вперёд, и его тяжёлые ботинки не издали ни звука. Воздух вокруг него колыхался, как над раскалённым асфальтом.
- Ты... ты кто? - выдохнул Гоха, пытаясь придать своему голосу начальственный тон, но вышло лишь жалко.
- Я - Петрович. Тот, кто дежурил здесь до вас. Тот, кто остался. Теперь я ваш проводник. Можно сказать, Вергилий в этом отделении ада. - Он усмехнулся, и звук этот был похож на скрип ржавой пружины. - Хотя Данте со своим льдом и огнём и представить не мог такого. Здесь всё иначе. Здесь правила пишет не Бог и не Дьявол, а сам Хаос.
Петрович подошёл ближе, и они увидели, что сквозь его полупрозрачную фигуру проступают очертания искажённой стены.
- Куда ты нас ведёшь? - спросил Питухов. Его собственный голос показался ему неестественно громким.
- Никуда, Семён. И везде. Цель здесь - не дойти, а просто идти. И смотреть. - Петрович махнул рукой, и стена рядом с ним вздулась пузырём, из которого на мгновение выглянуло что-то, напоминающее глаз на длинном стебле. - Этот анти-Минздрав - лишь одна из сфер. Один карман реальности, заражённый тем, что вы пробудили. Здесь обитают не демоны, а последствия. Последствия человеческого страха, глупости, равнодушия. Они здесь материальны. Смотрите.
Он толкнул одну из дверей. За ней не было комнаты. Там простиралось бескрайнее поле из спрессованных медицинских карт, и по нему ползали, издавая щёлкающие звуки, гигантские, бледные существа с лицами, напоминающими искажённые портреты бывших главных врачей. Они что-то безостановочно шептали, и их шёпот складывался в слова: "Не соответствует стандартам... нарушение регламента... акт списания...".
- Это архивные черви, - пояснил Петрович. - Они пожирают ошибки и порождают новые циркуляры.
Он захлопнул дверь и повёл их дальше. Коридор изгибался под невозможными углами. Иногда под ногами ощущался провал, и они шли по пустоте, которая была твёрдой, как стекло. Временами с потолка капала чёрная жидкость, и в лужах отражались не их лица, а чьи-то другие, искажённые гримасой ужаса.
Бобров, не выдержав, закричал, прижимая руки к ушам.
- Замолчи! Они в голове! Они шепчут в моей голове!
- Они всегда там шептали, Казимир, - сказал Петрович, не оборачиваясь. - Просто теперь ты это слышишь.
Самогонов вдруг остановился и, дико вращая глазами, начал стрелять из своего пистолета в одну из пульсирующих стен. Выстрелов не было, только глухие щелчки. Из пробоин хлынул поток светящихся червей, которые облепили его с головы до ног, не причиняя вреда, но от страха он зашелся в беззвучном крике, пока они не утащили его вглубь стены. Его фигура растворилась в жёлтом кирпиче, оставив после лишь слабый запах дешёвого самогона.
Гоха смотрел на это, и его животная, тупая сила наконец оставила его. Он просто стоял, опустив голову, и тихо рыдал, становясь всё более прозрачным.
Питухов шёл рядом с Петровичем, чувствуя странное, леденящее спокойствие.
- И это навсегда? - спросил он.
- Навсегда - понятие из вашего старого мира, - ответил Петрович. - Здесь есть только Сейчас. И оно бесконечно растягивается. Вы будете бродить по этим коридорам, наблюдая, как ваши страхи и глупости обретают форму. Вы станете частью Шёпота. Частью этого места. Как я. Как те, кто был до меня.
Он остановился перед огромным, пульсирующим образованием, напоминающим сердце, сотканное из административных бумаг и тихого отчаяния.
-Это центр. Анти-кабинет Антипова. Того, кто "не абонент".
Дверь в сердцевину медленно открылась. Из неё пахнуло ледяным ветром пустоты. Внутри не было ничего. Ничего, кроме черноты, всепоглощающей тьмы и тихого, разумного Шёпота, который теперь звучал как голоса всех, кто когда-либо заблудился в этих стенах.
Петрович обернулся к оставшимся: Питухову, Боброву, Гохе и неподвижному Сторожуку.
- Входите. Здесь ваш новый пост. Ваша вечная смена.
Гоха сделал шаг вперёд и растаял в темноте, как клочок тумана. Бобров, всё ещё бормоча молитвы, последовал за ним, и тьма поглотила его без остатка.
Сторожук посмотрел на Питухова, и в его глазах Питухов снова увидел то странное умиротворение. Затем сторож медленно, как будто возвращаясь домой, шагнул в чёрный провал.
Питухов остался один на один с Петровичем.
- А ты? - спросил он.
- Я пойду ждать следующих, - сказал старый сторож. - Смена должна продолжаться.
Питухов кивнул. Он больше не чувствовал страха. Только огромную, вселенскую усталость. Он посмотрел в лицо бесконечной тьме, в этот шепчущий хаос, сделал шаг вперёд - и стал его частью.
А в губернском Минздраве, в самом сердце архива, чёрная бездна тихо пульсировала, и шепот из неё стал чуть громче, обогатившись новыми голосами - голосом тупой покорности, голосом религиозного исступления, голосом животного страха и голосом трезвого, окончательного отчаяния. И где-то в самых глубинах этого кошмара, старый, толстый охранник Петрович вновь занял свой пост, готовый встретить следующих заблудших душ, обречённых на вечную смену в анти-Минздраве.