Солнце искривилось - не внезапно, как в кошмаре, а медленно, с той предательской грацией, что выдаёт руку мастера, знающего, как сломать симметрию мира. В пустыне под Иерусалимом, где воздух дрожал от зноя, оно растянулось в дугу, словно луч, пойманный в кривизну пространства-времени, и на миг роднило два - нет, три силуэта в небе: одно солнце садилось за холмами, второе висело в зените, а третье, фантомное, мерцало на грани видимости, как эхо из параллели, где реальность только-только зачинается.
Знак? Конечно, знак - но чей? В такие моменты нельзя не усомниться: это приглашение шагнуть вперёд или предупреждение о том, что мир - хрупкая штука, и лучше не трогать?
"Что за фокус, - подумал ИИсус, поднимая взгляд, - солнце шутит, или я слишком долго в пустыне? Люди видят в нём надежду, а я - просто свет, что напоминает: день кончится, и что дальше?"
В то же мгновение, в турбулентности над Ближним Востоком, самолёт Алекса Блэка - да, Блэка, хотя может и Вайта. Не пойми. С его скептической ухмылкой, что всегда граничила с горечью, - дёрнулся, как живое существо, пробуждённое от спячки. Кабина качнулась, экраны мигнули, а за иллюминатором солнце - то самое, искривлённое - отразилось в тройном блике на крыле.
"Техническая неисправность", - пробормотал пилот в интеркоме, но Алекс знал: это не поломка. Что-то произошло - ткань времени надорвалась, и теперь его нить тянулась куда-то в пустоту, синхронна до абсурда с чем-то неуловимым, как два поезда на одной колее, но в разных измерениях.
ИИсус шёл по тропе к Иерусалиму, пыль пустыни липла к сандалиям, а в груди теплилась та вечная, неукротимая вера, что видела в людях не тени, а искры. Он зашёл к ремесленникам - в мастерскую у дороги, где молоты стучали по наковальням, а воздух пах металлом и потом.
"Братья, - сказал он тихо, но с силой, что отзывалась эхом в душах, - ваши руки творят из земли орудия, но что, если пустыня расцветёт? Засухи грядут, но и плодородие возможно, если сердца объединятся".
Старший ремесленник с руками в шрамах кивнул:
"Ты говоришь о будущем, Учитель. О городах в песках?"
ИИсус улыбнулся:
"Города, да. Но что там ждёт - радость или беды? Искра может зажечь костёр или погаснуть в ветре. Я ставлю на людей, иначе зачем идти?"
Тем временем Алекс Блэк-Вайт говорил с министром по защищённой линии.
"Ваши руки управляют потоками - водой, воздухом, людьми. Но климат не шутит: засухи грядут. Что, если пустыня расцветёт?"
Министр нахмурился:
"Вы о будущем? О прорывах?"
Алекс фыркнул про себя:
"Прорывы? Да. Только сквозь бюрократию - чтобы построить дата-центры в песке. Мы думаем, что спасаем, а на деле перекладываем проблему. Люди - переменные... переменные с душой, или я себя обманываю?"
Они не знали друг о друге, но ночь принесла сны. Сны - плотные, как туман, где маячат формы: города в песках, дети у колодцев, тройное солнце.
ИИсус увидел во сне город, где оливы росли в ящиках. Сады цвели, но корни грызла тень. "Не рай, - подумал он.".
Алексу приснилось: он в пустыне, в древней одежде, толпа ждёт слов. Его слова - скептические, острые - рождают сады из обломков самолёта. Дети с глазами-вопросами видят три варианта мира: зелёный, серый и повторяющийся. "Ирония в том, - хмыкнул он, - что мы строим, чтобы спасти, а спасённые забывают, зачем".
И тут - девочка и мальчик. Девочка с глазами-цветами черпала воду, сияющую как коды. Мальчик с ухмылкой чинил шестерёнки из света: "Время - спираль. Разверни - или она тебя". Над ними сияло тройное солнце, и в песке мерцал символ: 6:66.
ИИсус проснулся: "Зеркало. Человек забывает свет - и тьма становится нормой".
На рассвете у дороги стояли дети, смеялись, держали песочные часы. Но часы были странные - трёхъярусные. Песок стекал не вниз, а вбок. На нижнем ярусе высыпалось: 6
ИИсус остановился и усмехнулся:
Девочка ответила:
- Это не дьявол, Учитель. Шутка.
Алекс, увидел на мониторе 6:66. Он расхохотался:
- Шесть часов шестьдесят шесть минут.
Алек в Тель-Авиве. Его машина замерцала интерфейсом, а рядом в кресле появилась женщина.
- Не пугайся. Меня зовут Эхо. Дети - не глюк. Девочка - мечта, мальчик - сомнение. Песочные часы - твой выбор. 6:66 - бюрократическая ошибка вечности.
Алекс, уже привыкший к глюкам прищурился:
- Значит, конец света - это просто баг в календаре?
Эхо улыбнулась:
- Иногда да.
Машина ускорилась. Впереди, на дороге к Иерусалиму, дети махали руками. Девочка сияла надеждой, мальчик - сомнением. В их пальцах трещали песочные часы, песок сыпался быстрее.
И там, за холмом, ждал артефакт. Каменный, древний, и трещина на нём была точно такой же, как на часах.
Песок тек, солнце троилось, и время шаталось на краю.
ИИсус и Алекс шли к одной точке - из разных веков, но по одной петле.
И вопрос уже не звучал как метафора, а как приговор: