Глава 24. БЛАГОСЛОВЕННАЯ ПРОХЛАДА СРЕДИ ЖАРЫ, УТЕШЕНИЕ ПОСРЕДИ СКОРБИ

     Сады Бартрама занимали около ста акров лучшей земли с деревьями, кустами, виноградными лозами, цветами всех видов и редкими экзотическими грибами, разбросанными для разнообразия тут и там. Джон Бартрам большую часть своей долгой жизни прочесывал Америку в поисках ботанических образцов, которые он привозил домой и там выращивал. Я пожалела, что не смогла встретиться со старым джентльменом; он умер годом ранее, оставив свой знаменитый сад в умелых руках своих детей.

     Я нашла молодого мистера Бартрама – ему было около сорока лет, но его так называли, чтобы отличать от старшего брата – в центре сада. Он сидел в тени огромной лианы, которая покрывала половину крыльца его дома, с раскрытым альбомом на столе и делал аккуратные зарисовки горсти бледных, длинных корней, лежащих на салфетке.

     - Женьшень? - спросила я, наклонившись, чтобы рассмотреть их лучше.

     - Да, - ответил он, не отрывая глаз от тонкой линии, вырисовываемой пером. - Доброе утро, леди Джон. Я вижу, вы знакомы с этим корнем.

     - Он довольно распространен в горах Северной Каролины, где я ... раньше жила, - небрежное предложение внезапно застряло у меня в горле. Из ниоткуда я почувствовала запах леса на горах возле Фрейзерс-Риджа, резкий от бальзамической пихты и тополиного сока, тяжелый от затхлого запаха древесных грибов и с пронзительными нотками аромата дикого винограда.

     - Да, действительно, - доведя до конца линию, он отложил перо, снял очки и посмотрел на меня с сияющим лицом человека, который живет ради растений и без сомнения ожидает, что мир разделяет его одержимость. - Это китайский женьшень; хочу посмотреть, смогу ли я убедить его расти здесь ... - Он махнул рукой в сторону окружающих акров пышного сада. - Каролинский сорт женьшеня чахнет, а канадский упорно отказывается приживаться!

     - Какой капризный. Хотя думаю, здесь слишком жарко, - заметила я, беря стул, на который он указал, и ставя корзинку на пол. Моя кофта прилипла к телу, а между лопатками я чувствовала большое мокрое пятно, образовавшееся от пота, капающего с волос. - Женьшень любит прохладу.

     Яркое воспоминание о горных лесах превратилось в инстинктивную тоску по Риджу, настолько сильную, что я почувствовала, как вокруг меня поднимается призрак моего исчезнувшего дома, холодный горный ветер проносится мимо его стен, и мне показалось, что если я наклонюсь, то почувствую под пальцами мягкий серый мех Адсо. Я с трудом сглотнула.

     - Жарко и влажно, - сказал он, хотя сам выглядел таким же сухим, как один из корней на столе, испещренных тенью от лозы. - Могу ли я предложить вам чего-нибудь для освежения, леди Джон? У меня есть немного ледяного негуса.

     - С удовольствием, - искренне сказала я. - Ледяной?

     - О, у нас с Сисси довольно большой ледник у реки, - гордо сказал он. - Я сейчас скажу ей ...

     Я была достаточно предусмотрительна, чтобы взять с собой веер, и теперь вытащила его из своей корзинки. Чувство тоски внезапно превратилось в новое – и совершенно прекрасное – осознание. Мы могли вернуться домой. Джейми освободили от службы в континентальной армии, чтобы он мог сопроводить тело своего кузена в Шотландию. По нашему возвращению он собирался вернуться в Северную Каролину, забрать свой печатный станок и воевать во имя революции пером, а не мечом.

     Этот план исчез вместе с остальной моей жизнью, когда мне сообщили, что он утонул. Но теперь ... Меня пронзила дрожь предвкушения, и, должно быть, это отразилось на моем лице, потому что мистер и мисс Бартрам оба моргнули. Они были близнецами, и хотя их лица имели лишь слабое сходство, они часто разделяли одно и то же выражение, и сейчас оба выглядели слегка сбитыми с толку, но довольными. Я едва смогла удержаться, чтобы не поделиться с ними этой замечательной мыслью, но воздержалась, и мне удалось отхлебнуть восхитительно прохладного негуса – портвейна, смешанного с горячей водой, сахаром и специями, затем охлажденного – и вежливо восхититься продолжающимися улучшениями в садах Бартрама. Старый мистер Бартрам планировал, высаживал и расширял их в течение пятидесяти лет, и его дети вместе с садами, очевидно, унаследовали семейную манию.

     -... мы облагородили берега реки и только что построили гораздо больший сарай для рассады, - с энтузиазмом говорила Сисси Бартрам. - Столько клиентов хотят цветы в горшках для своих гостиных и оранжерей! Хотя не знаю ... - Ее рвение немного угасло, и она скривилась в сомнении. - Вся эта суматоха … Война так вредна для бизнеса!

     Мистер Бартрам слегка кашлянул.

     - Это зависит от вида бизнеса, - мягко сказал он. - И боюсь, что у нас скоро будет гораздо больший спрос на лекарственные средства.

     - Но если армия уходит … - начала мисс Бартрам, но ее брат с грустным лицом покачал головой.

     - Ты не чувствуешь этого в воздухе, Сисси? А вы, друг Клэр? - тихо сказал он. - Что-то приближается. - Он поднял лицо, словно почуяв что-то в тяжелом воздухе, и она молча положила руку ему на плечо, прислушиваясь вместе с ним к звуку далекого насилия.

     - Я не знала, что вы Друзья, мистер Бартрам, - сказала я, чтобы нарушить зловещую тишину. Они оба моргнули и улыбнулись мне.

     - Ох, - сказала мисс Бартрам. - Отца выставили из Собрания много лет назад. Но иногда привычки детства возвращаются, когда их меньше всего ждешь. - Она пожала одним пухлым плечом, улыбаясь, но с оттенком сожаления. - Я вижу, у вас есть список, леди Джон?

     Это резко вернуло меня к моим делам, и следующий час был потрачен на напряженные поиски, обсуждение достоинств и недостатков различных лекарственных средств, выбор сушеных трав из огромных сушильных сараев и срезание свежих с грядок. Внезапно осознав, что довольно скоро мы можем вернуться в Ридж, и с учетом весьма проницательного замечания мистера Бартрама о предстоящем спросе на лекарственные средства, я купила гораздо больше, чем изначально предполагала, включая фунт сушеной китайской пихты, просто на всякий случай (что мне делать с этим чертовым человеком?), изрядное количество иезуитской коры, девясила и даже лобелии, а также асафетиду и женьшень, которые обещала Денни.

     В конечном итоге в моей корзине все не вместилось, и мисс Бартрам сказала, что упакует остатки в пакет и попросит одного из помощников садовника, который живет в Филадельфии, отвезти его в город, когда он вечером вернется домой.

     - Хотите посмотреть на реку, прежде чем уйдете? - спросила она меня, бросив быстрый взгляд на небо. - Работа там еще не закончена, конечно, но мы сделали несколько удивительных вещей, и в это время дня там чудесно прохладно.

     - О, спасибо. Я правда ... хотя …У вас там не будет стрелолиста? - я не собиралась включать его в свой список, но если бы он был доступен ...

     - О, да! - воскликнула она, сияя. - Его там полно! - Мы стояли в самом большом из сушильных сараев, и предвечерний свет проникал сквозь доски полосами плавающего золота от постоянного дождя из крошечных зерен пыльцы с высыхающих цветов. На столе были разбросаны инструменты, и она без колебаний вытащила из этого беспорядка деревянный совок и короткий нож. - Или хотите выкопать сами? - Я рассмеялась. Возможность покопаться в мокрой грязи была не тем предложением, которое сделали бы большинство женщин, особенно другой женщине, одетой в бледно-голубой муслин. Но мисс Бартрам говорила на моем языке. Я не погружала руки в землю уже несколько месяцев, и одно только предложение заставило мои пальцы покалывать.

     *.*.*

     Река была прекрасна, окаймленная ивами и серебристыми березами, которые отбрасывали мерцающую тень на берега с настурциями и азалиями и на плавающие в воде массы темно-зеленого кресса. Я чувствовала, как мое кровяное давление падало, пока мы шли, болтая о том о сем.

     - Вы не против, если я спрошу вас кое-что о Друзьях? - спросила я. - У меня есть коллега, которого исключили из собрания – его и его сестру – потому что он добровольно пошел хирургом в континентальную армию. Вы упомянули своего отца ... Мне интересно, насколько это важно? Я имею в виду принадлежность к собранию?

     - Ох! - к моему удивлению она рассмеялась. - Я думаю, это зависит от человека. Моего отца, например, исключили из собрания за то, что он отказался признать божественность Иисуса Христа, но он продолжал ходить на собрания; для него это не имело особого значения.

     - О, - это определенно обнадеживало. - А что, если ... Каков брак квакеров? Нужно ли вступать в собрание, чтобы пожениться?

     Это показалось ей интересным, и она с задумчивым видом тихо погудела.

     - Ну, брак между Друзьями ... это бракосочетание Друзей. Я имею в виду без священника, без особой молитвы или службы. Двое Друзей женятся, и брак не считаются таинством, совершаемым священником или кем-то подобным. Но это должно быть сделано в присутствии свидетелей … других Друзей, - добавила она, и между ее бровей образовалась небольшая складка. - И я думаю, что могут возникнуть серьезные возражения, если вовлеченные в это Друзья – или один из них – были официально исключены.

     - Как интересно. Спасибо, - я задумалась, как это может повлиять на будущее Дензелла и Доротеи, и больше – на Рэйчел и Иэна. - Может Друг женится на .. э-э … не-Друге?

     - Конечно. Хотя думаю, в результате его выставят из собрания, - с сомнением сказала она. - Но должно быть проведено специальное рассмотрение вопроса на предмет чрезвычайных обстоятельств. Думаю, для этого собрание назначит комитет чистоты.

     Я пока не могла думать о чрезвычайных обстоятельствах, так что поблагодарила ее, и мы вернулись к обсуждению растений.

     Насчет стрелолиста она была права: его было много. Она счастливо улыбнулась моему радостному изумлению, и оставила меня копаться в земле, заверив, что я могу взять немного лотоса и корневищ аира, если захочу. - И свежий кресс, конечно! - добавила она через плечо, весело махнув рукой в сторону воды. - Сколько захотите!

     Она предусмотрительно принесла с собой кусок мешковины, который я расстелила и стала на него коленями. Дул слабый ветерок; он всегда есть над движущейся водой, и я вздохнула с облегчением, как от прохлады, так и от благословенного уединения. Компания растений всегда успокаивает, а после интенсивного общения – хотя вряд ли можно назвать общением это непрекращающееся присутствие людей, с которыми нужно было говорить, указывать, ругаться, советоваться, убеждать, лгать – которое я испытала за последние несколько дней, тишина корней, стремительный поток и шелест листьев были бальзамом для души.

     Честно говоря, моей душе не помешало бы немного бальзама. Среди всего этого окружения: Джейми, Джон, Хэл, Уильям, Иэн, Денни Хантер и Бенедикт Арнольд, не говоря уже о капитане Ричардсоне, генерале Клинтоне, Коленсо и всей чертовой континентальной армии – человеческие самцы в последнее время довольно сильно действовали мне на нервы.

     Я копала медленно и спокойно, укладывая мокрые корни в корзину между слоями кресс-салата. Пот тек по моему лицу и между грудей, но я не обращала внимания. Я тихо растворялась в окружающем ландшафте, дыхание и мускулы превращались в ветер, землю и воду.

     Поблизости громко стрекотали цикады, а мошки и комары начали собираться над головой в беспокойные облака. К счастью, они лишь доставляли небольшую неприятность, когда залетали мне в нос или зависали слишком близко к лицу. По-видимому, моя кровь двадцатого века не привлекала насекомых восемнадцатого века, и меня почти никогда не кусали – великое благословение для садовода. Убаюканная до бездумности, я совершенно потеряла счет времени и ощущение места, и когда пара больших, потрепанных башмаков появилась в поле моего зрения, я просто моргнула, как моргнула бы при внезапном появлении лягушки.

     Затем я подняла голову.

     *.*.*

     - О, - немного глупо произнесла я. Затем. - Это ты! - я уронила нож и поднялась на ноги в порыве радостного облегчения. - Черт побери, где ты был?

     Улыбка мелькнула на его лице, и он взял мои мокрые и грязные руки в свои большие, твердые и теплые ладони.

     - Недавно в фургоне с капустой, - ответил он и с улыбкой оглядел меня. - Ты выглядишь очень хорошо, сассенах. Очень красивая.

     - А ты нет, - честно заметила я. Он был грязный, очень худой и, очевидно, спал совершенно недостаточно. Он побрился, но его лицо было истощенным и темным от усталости. - Что произошло?

     Он открыл рот, чтобы ответить, но передумал, отпустил мои руки, прочистил горло с низким шотландским звуком и уставился на меня.

     - Ты ложилась в постель с Джоном Греем, да?

     Я удивленно моргнула, затем нахмурилась.

     - Ну, я бы так не сказала.

     Он приподнял брови.

     - Он сказал, что да.

     - Он так сказал? - удивилась я.

     - Ммфм, - теперь настала его очередь хмуриться. - Он сказал, что познал тебя в библейском смысле. Зачем ему было лгать?

     - Ох, - сказала я. - Нет, это правда. В библейском смысле – это очень точное описание того, что произошло.

     - Но …

     - Ложиться в постель хотя … Во-первых, мы не ложились в постель. Это началось на туалетном столе и закончилось, насколько я помню, на полу. - Глаза Джейми расширились, и я поторопилась исправить впечатление, которое он, очевидно, сформировал. - Во-вторых, это выражение предполагает, что мы решили заняться любовью и отправились рука об руку предаться удовольствию. А это не то, что произошло. Хм-м … может быть, мы присядем? - Я махнула в сторону скамейки среди заросли лютиков.

     Я ни разу не подумал о той ночи с момента, когда узнала о том, что Джейми жив, но теперь я начинала понимать, что это может быть очень важно для него, и мое объяснение произошедшего было несколько сомнительным.

     Он довольно натянуто кивнул головой и пошел к скамье. Я последовала за ним, заметив напряженность в его плечах.

     - Ты повредил спину? - спросила я, нахмурившись, когда увидела, с какой осторожностью он сел на скамью.

     - Что произошло? - спросил он, игнорируя мой вопрос. Спокойно, но с заметным раздражением.

     Я глубоко вдохнула, потом беспомощно выдохнула.

     Он рыкнул. Я испуганно посмотрела на него, потому что никогда не слышала такого звука от него, по крайней мере, направленного на меня. Очевидно, произошедшее было для него более важным, чем я полагала.

     - Э-э … - начала я осторожно, усаживаясь рядом с ним. - Что точно сказал Джон? После того, как сказал о познании в библейском смысле, я имею в виду?

     - Он хотел, чтобы я убил его. И если ты скажешь мне, что хочешь, чтобы я убил тебя, вместо того, чтобы все рассказать, предупреждаю: я не отвечаю за то, что произойдет.

     Я, сузив глаза, посмотрела на него. Он, казалось, владел собой, но, без сомнения, его поза была напряженной.

     - Ну … я помню, как все началось, по крайней мере …

     - Начни отсюда, - предложил он с усиливающимся раздражением.

     - Я сидела в своей комнате, пила сливовый бренди и пыталась найти оправдание для самоубийства, - я с раздражением уставилась на него, ожидая от него комментария, но он просто наклонил голову жестом, означающим «Продолжай».

     - Бренди закончился, и я пыталась решить спуститься мне за ним вниз, рискуя сломать шею, или достаточно ли я напилась, чтобы без чувства вины выпить бутылку лауданума. И тут вошел Джон, - я сглотнула внезапно пересохшим ртом.

     - Он говорил, что вы пили, - заметил Джейми.

     - Много. Он был таким же пьяным, как я, только еще держался на ногах, - я могла видеть в своей памяти лицо Джона, белое, как кость, с красными опухшими глазами, словно в них насыпали песок. И выражение в них. - Он выглядел, как человек, собирающийся прыгнуть с обрыва, - продолжила я, глядя на мои сомкнутые руки.

     - У него был графин с бренди. Он поставил его на туалетный столик и сказал: «Я не собираюсь оплакивать его в одиночество сегодня» - дрожь пробежала по моему телу при воспоминании об этих словах.

     - И …?

     - И он оплакивал не один, - немного резко сказала я. - Я сказала ему сесть, и он налил мне бренди, и мы выпили. Я не помню, о чем мы говорили, но мы говорили о тебе. А потом он встал, и я встала … Я больше не могла выносить одиночества и не мгла выносить, что он был такой одинокий, и я как бы упала на него, потому что ужасно хотелось, чтобы кто-то касался меня.

     - И он, как я понимаю, сделал тебе одолжение.

     Тон был циничным, и я почувствовала, как мои щеки заливает краска, но не от смущения, а от гнева.

     - Он изнасиловал тебя?

     Я долго, молча смотрела на него. Он действительно подразумевал это.

     - Ты абсолютный ублюдок, - сказала я, как удивленно, так и рассержено. Затем мне в голову пришла мысль. - Ты сказал, что он хотел, чтобы ты убил его, - медленно начала я. - Ты … не убил, ведь?

     Он выдержал мой взгляд глазами смертельными, как дуло ружья.

     - Ты возражала бы, если бы я это сделал? - спросил он негромко.

     - Да, черт побери, я бы возражала, - сказала я со всей твердостью, которую могла собрать среди смятенных чувств. - Но ты не убил … Я знаю это.

     - Нет, - произнес он еще более тихо. - Ты этого не знаешь.

     Несмотря на мою уверенность, что он блефует, холодок приподнял волоски на моих руках.

     - Я был бы в своем праве, - сказал он.

     - Нет, - возразила я, холод превратился в раздражение. - Ты не имел права. Ты, черт побери, был мертв. - Несмотря на злость, мой голос прервался на слове «мертв», и его лицо резко изменилось.

     - Что? - спросила я, отворачивая лицо. - Ты думаешь, это не имеет значения?

     - Нет, не думаю, - сказал он и взял меня за грязную руку. - Но я не знал, что это так много значило. - Его голос теперь стал хриплым, и когда я повернулась к нему, то увидела в его глазах слезы. С нечленораздельным звуком я бросилась к нему в объятия и прижалась, издавая икающие рыдания.

     Он тесно прижал меня, обдавая теплым дыханием мою макушку, и когда я, наконец, остановилась, он отстранил меня и обхватил мое лицо руками.

     - Я полюбил тебя, как только увидел, сассенах, - сказал он тихо, не спуская с меня своих покрасневших, но очень синих глаз. - Я буду любить тебя всегда. Не имеет значения, даже если ты переспишь со всей английской армией … ну, нет, - поправил он себя, - это будет иметь значение, но я не перестану любить тебя.

     - Не перестанешь, - я шмыгнула носом, и он вытащил из рукава носовой платок и дал мне. Платок из белого батиста был изношен, а в углу синими нитками вышита корявая буква «П». Я не могла себе представить, откуда он взял его, но спрашивать не стала.

     Скамейка была не очень большой, и его колено было в дюйме или двух от моего. Он больше ко мне не прикасался, и мой пульс заметно ускорился. Он сказал, что любит меня, но это не означало, что следующие несколько мгновений будут приятными.

     - У меня сложилось впечатление, что он сказал мне, потому что был уверен, что ты мне расскажешь, - осторожно сказал он.

     - Да, так бы и сделала, - быстро сказала я, вытирая нос. - Хотя, возможно, подождала бы, пока ты вернешься домой, примешь ванну и поужинаешь. Если я что-то и знаю о мужчинах, так это то, что им не рассказывают такие вещи натощак. Когда ты ел в последний раз?

     - Сегодня утром. Сосиски. Не меняй тему, - его голос был ровным, но за ним скрывалось бурное море чувств. Он был словно кастрюля с кипящим молоком. Еще один градус тепла, и будет извержение и подгоревшее молоко по всей плите. - Я понимаю, но я хочу … мне нужно … знать, что произошло.

     - Ты понимаешь? - отозвалась я удивленным эхом. Я надеялась, что он понимал, но его поведение совсем не совпадало с его словами. Мои руки больше не были холодными, они стали потеть, и я вцепилась ими в свою юбку, несмотря на грязь.

     - Ну, мне это не нравится, - сказал он, едва ли не сквозь зубы, - но я понимаю.

     - Да?

     - Да, - ответил он, сверля меня взглядом. - Вы оба считали меня мертвым. И я знаю, какая ты, когда пьяна, сассенах.

     Я влепила ему пощечину так быстро и так сильно, что он не успел увернуться, и голова его мотнулась от удара.

     - Ты … ты … - задохнулась я, не способная произнести что-либо соответствующее моему возмущению. - Как, черт побери, ты осмеливаешься!

     Он острожно коснулся своей щеки. Уголки его рта подергивались.

     - Я … ух … не то имел в виду, как позвучало, сассенах, - сказал он. - И кроме того разве не я здесь оскорбленная сторона?

     - Нет, черт тебя побери, не ты! - рявкнула я. - Ты ушел и утонул, и оставил меня одну среди шпионов и солдат, с детьми … Ты и Фергюс, ублюдки! Оставили меня и Марсали … - эмоции пережали мне горло, и я не смогла продолжать. Будь я проклята, если я заплачу, проклята, если еще когда-нибудь заплачу перед ним.

     Он потянулся ко мне и снова взял меня за руку. Я позволила ему и позволила притянуть меня ближе, чтобы почувствовать его колющуюся щетину, учуять запах дорожной пыли и высохшего пота на его одежде, почувствовать тепло его тела.

     Я сидела, дрожа и издавая тихие нечленораздельные звуки. Он переплел мои пальцы со своими, нежно поглаживая мою ладонь мозолистым большим пальцем.

     - Я не хотел сказать, что считаю тебя пьяницей, сассенах, - сказал он, пытаясь примириться. - Просто ты думаешь телом, Клэр. Ты всегда так думала.

     С огромным усилием я нашла слова.

     - Так значит я … как ты меня теперь называешь? Распутницей? Шлюхой? Потаскухой? И ты думаешь, это лучше, чем называть меня пьяницей!?

     Он тихонько фыркнул; ему, возможно, это показалось забавным. Я дернула свою руку, но он не отпускал.

     - Я сказал то, что думал, сассенах, - сказал он, сжимая мою руку, и положил другую руку мне на плечо, не давая подняться. - Ты думаешь телом. Это то, что делает тебя хирургом, не так ли?

     - Я ... - на мгновение преодолев свое возмущение, я была вынужден признать, что в этом замечании что-то было.

     - Возможно, - сухо сказала я, отводя взгляд от него. - Но я не думаю, что ты имел в виду именно это.

     - Не совсем, нет, - в его голосе снова послышалась легкая резкость, но я не стал встречаться с ним взглядом. - Послушай меня.

     Я некоторое время упрямо молчала, но он просто держал меня, и я знала, что он более упрям, чем я могла бы быть, если бы работала над этим сто лет. Я должна услышать то, что он должен был сказать, и я должна сказать ему то, что он хотел услышать, нравится мне это или нет.

     - Я слушаю, - сказала я. Он выдохнул и немного расслабился, но не ослабил хватку.

     - Я брал тебя, по крайней мере, тысячу раз, сассенах, - сказал он успокаивающим тоном, - Ты думаешь, я не обратил внимания?

     - По крайней мере, две или три тысячи раз, - ради точности сказала я, уставившись на нож, который я уронила на землю. - И нет.

     - Ладно. Я знаю, какая ты в постели. И я понимаю … слишком хорошо, - добавил он, на мгновение поджав губы, - на что это похоже.

     - Нет, черт побери, не понимаешь, - сердито заявила я.

     Он произвел еще один шотландский звук, на этот раз выражающий сомнение.

     - Понимаю, - сказал он осторожно. - Когда я потерял тебя после Каллодена … я знал, что ты была жива, но это делало все только хуже …

     Я произвела свой звук и показала ему жестом продолжать.

     - Я говорил тебе о Мери МакНаб, да? Как она пришла ко мне в пещеру?

     - Много лет спустя после этого факта, - ответила я довольно холодно. - Но, да, в конце концов, ты дошел до этого. - Я бросил на него взгляд. - Я, конечно, не винила тебя за это … и я не спрашивала тебя о проклятых подробностях.

     - Нет, - признался он. Он потер переносицу костяшкой пальца. - Может, ты и не ревновала. Я ревную. - Он заколебался. - Я бы рассказал тебе … как это было, если бы ты хотела знать.

     Я посмотрела на него, с сомнением прикусив губу. Хотела ли я знать? Если бы я не хотела – а я не была уверена, хотела или нет – воспримет ли он это как доказательство того, что мне все равно? И я вполне осознавала это краткое «Я ревную».

     Я глубоко вздохнула, принимая сделку.

     - Расскажи мне, - сказала я, - как это было.

     Теперь он отвел глаза, и я увидела, как дернулся его кадык, когда он сглотнул.

     - Это … было нежно, - тихо произнес он после мгновение молчания. - Грустно.

     - Грустно? - отозвалась я. - Почему?

     Он не поднял глаз, уставившись на большого шмеля среди цветов.

     - Мы оба оплакивали то, что потеряли, - медленно произнес он, задумчиво нахмурив брови. - Она сказала, что хочет сохранить тебя живой для меня, позволить мне … вообразить, что это ты, я думаю.

     - Это так работает?

     - Нет, - он прямо посмотрел на меня, и его взгляд пронзил меня, как сабля пронзает пугало. - Никакого не может быть похожего на тебя.

     Это было сказано не с оттенком комплимента, а скорее с категоричной окончательностью … или даже с негодованием.

     Я коротко пожала плечом. Я не могла ничего ответить.

     - И?

     Он вздохнул и снова уставился на свои руки. Правую ладонь с отсутствующим пальцем он обхватил пальцами левой руки.

     - Было тихо, - сказал он своему большому пальцу. - Мы не разговаривали, как только … начали. - Он закрыл глаза, и мне стало интересно, что он увидел в своих воспоминаниях. Я удивилась, что любопытство было единственным чувством, которое я испытывала … и, может быть, жалость. Я видела пещеру, в которой они занимались любовью, холодный гранитный склеп, и я знала, какое отчаянное положение было в Хайленде в то время. Просто обещание малой толики человеческого тепла … «Мы оба оплакивали то, что потеряли», - сказал он.

     - Это было только один раз. И это не продлилось долго. Я давно не был … - сказал он со слабым румянцем на скулах. - Но … я нуждался в этом очень сильно. Она обнимала меня потом, и … в этом я нуждался еще больше. Я уснул в ее объятиях. Когда я проснулся, она уже ушла. Но я сохранил ее тепло. Надолго, - очень тихо добавил он.

     От его последних слов я испытала неожиданный укол ревности и выпрямилась, сжав кулаки и борясь с этим чувством. Он почувствовал разгорающееся пламя и повернул ко мне голову. У него было что противопоставить этому огню.

     - А ты? - спросил он, глядя прямо и жестко.

     - Это не было нежно, - ответила я резко. - И не было грустно. Должно было. Когда он пришел в мою комнату и сказал, что не станет оплакивать тебя один, и мы говорили. Затем я встала и подошла к нему, ожидая … если я вообще чего-то ожидала. Не думаю, что у меня были какие-то сознательные мысли …

     - Нет? - он произнес это также резко, как и я. - Была пьяна до потери сознания, не так ли?

     - Да, черт побери, и он тоже, - мне внезапно пришло в голову яркое воспоминание, когда мы сидели в таверне в Кросс-Крике, и он неожиданно взял мое лицо в руки и поцеловал меня. Теплая сладость вина пролилась из его рта в мой. Я вскочила на ноги и хлопнула рукой по скамье.

     - Да, черт побери, я была пьяна! - яростно повторила я. - Я была пьяна каждый день с тех пор, как узнала, что ты погиб.

     Он сделал глубокий вдох, и я увидела, что он смотрит на свои руки, сжатые на коленях. Он медленно разжал их.

     - И что он дал тебе?

     - Что-то, чтобы ударить, - сказала я. - По крайней мере, сначала.

     Он удивленно поглядел на меня.

     - Ты ударила его?

     - Нет, я ударила тебя, - рявкнула я. Непроизвольно мои руки, прижатые к бедрам, сжались в кулаки. Я вспомнила первый удар, слепой, яростный удар в неожидающую этого плоть, всю силу моего горя за ним. Ответ, который на мгновение отнял ощущение тепла и вернул его обратно, когда я с грохотом отлетела на туалетный столик, и вес мужчины придавил меня. Его руки крепко держали мои запястья, и я кричала от ярости. Я не помнила подробностей того, что произошло дальше, или, скорее, я очень живо помнила некоторые вещи, но не имела представления о порядке, в котором они произошли.

     «Это было размыто», - говорят люди. На самом деле они имеют в виду невозможность постороннего понять, тщетность объяснений.

     - Мэри МакНаб, - резко сказала я. - Она дала тебе ... нежность, ты сказал. Должно быть, есть слово для того, что дал мне Джон, но я пока не придумала. - Мне нужно было слово, которое могло бы передать, выразить наше состояние.

     - Насилие, - сказала я. - Оно было частью этого. - Джейми напрягся и пристально посмотрел на меня. Я знала, о чем он думает, и покачала головой. - Не это. Я была закоченевшей … намеренно онемевшей, потому что не могла выносить чувства. Он мог чувствовать; у него было больше смелости, чем у меня. И он заставил меня почувствовать тоже. Вот почему я ударил его. - Джон сорвал с меня закостеневшую оболочку из мелких ежедневных потребностей, которые держали меня в вертикальном положении и функционировании; его физическое присутствие сорвало повязки горя и показало то, что лежало под ними: меня, окровавленную и больную.

     Я чувствовала воздух, застревающий в моем горле, влажный и горячий и покалывающий мою кожу.

     - Приоритеты, - внезапно пришло мне в голову. - Под оболочкой бесчувствия я была ... изранена. Окровавлена. С содранной кожей. Когда лечите раненных, вы расставляете приоритеты, устанавливаете что сделать в первую очередь … сначала остановить кровотечение. Вы останавливаете его. Вы останавливаете его, или пациент умирает. Он остановил.

     Он остановил мое кровотечение, прижав свое собственное горе, свою ярость к моей вытекающей крови. Две раны, прижатые друг к другу; кровь все еще течет, но больше не вытекает наружу, а вместо этого вливается в другое тело, а кровь из другого тела в мое, горячая, обжигающая, нежеланная … но жизнь.

     Джейми что-то пробормотал себе под нос на гэльском. Я не уловила большую часть слов. Он сидел, опустив голову, уперев локти в колени, а голову в ладони, и громко дышал.

     Через мгновение я снова села рядом с ним, тоже тяжело дыша. Цикады стали громче, настойчивый стрекот, который заглушил шум воды и шелест листьев, гудение в моих костях.

     - Черт его побери, - наконец, пробормотал Джейми и выпрямился. Он выглядел встревоженным, злым, но злым не на меня.

     - Джон, гм, с ним все в порядке, не так ли? - нерешительно спросила я. К моему удивлению и моему легкому беспокойству губы Джейми немного скривились.

     - Да. Ну, я уверен, что он в порядке, - сказал он тоном, допускающим определенное сомнение, которое я нашла тревожащим.

     - Что, черт побери, ты с ним сделал? - спросила я, садясь прямо.

     Его губы на мгновение сжались.

     - Я ударил его, - сказал он. - Два раза, - добавил он, отводя взгляд.

     - Два раза? - повторила я. - Он дрался с тобой?

     - Нет, - коротко ответил он.

     - Действительно, - я немного откинулся назад, разглядывая его. Теперь, когда я достаточно успокоилась, я заметила, что он проявляет ... что? Озабоченность? Вину?

     - Почему ты его ударил? - спросила я, стараясь придать голосу тон легкого любопытства, а не обвинения. Очевидно, мне это не удалось, поскольку он повернулся ко мне, как медведь, ужаленный пчелой в зад.

     - Почему? Ты смеешь спрашивать меня, почему?

     - Конечно, смею, - сказала я, отбросив мягкий тон. - Что он сделал, чтобы ты его ударил? И дважды! - У Джейми не было проблем с дракой, но обычно для нее ему требовалась причина.

     Он произвел раздраженный шотландский звук, но давным-давно он обещал мне честность и не считал возможным нарушать свое обещание. Он расправил плечи и прямо посмотрел на меня.

     - Первый удар был только из-за нас с ним. Удар, который я ему давно задолжал.

     - И ты схватился за возможность ударить его только потому, что это было удобно? - спросила я, немного опасаясь спросить напрямую, что он подразумевал под этим чертовым «из-за нас с ним».

     - Я не мог сдержаться, - сказал он сердито. - Он сказал, и я ударил его.

     Я ничего не сказала, но показательно выдохнула через нос. Последовало довольно длительное молчание, нарушаемое лишь шелестом реки.

     - Он сказал, что вы занимались любовью не друг с другом, - наконец, пробормотал он, опустив глаза.

     - Да, не друг с другом, - сказала я немного удивленно. - Я говорила тебе. Мы оба … О!

     Он поднял на меня яростный взгляд.

     - О, - произнес он с сарказмом. - Вы оба трахали меня, он сказал.

     - О, понятно, - пробормотала я. - Ну. Хм-м. Да, это правда. - Я почесала переносицу. - Понятно, - повторила я и подумала, что возможно понимаю. Между Джейми и Джоном существовала долгая глубокая дружба, но я осознавала, что одним из столпов, на котором она зиждилась, было строгое избегание напоминаний о сексуальном притяжении Джона к Джейми. Если Джон настолько потерял самообладание, чтобы выбить этот краеугольный камень …

     - А второй раз? - спросила я, решив не заострять внимание на первом разе.

     - Ну, второй раз было из-за тебя, - сказал он с облегчением в голосе и на лице.

     - Я польщена, - сказал я так сухо, как возможно. - Но тебе действительно не стоило.

     - Ну, теперь я это понимаю, - согласился он, вспыхнув. - Но я уже вышел из себя и не мог остановиться. Ifrinn^[1], - пробормотал он, наклонился и, взяв мой нож, всадил его в скамейку рядом с собой.

     Он закрыл глаза, крепко сжал губы и сидел, постукивая пальцами правой руки по ноге. Он не делал этого с тех пор, как я ампутировала остатки его искалеченного четвертого пальца, и я была ошеломлена, увидев, что он делает это сейчас. Впервые я начала понимать истинную сложность ситуации.

     - Скажи мне, - сказала я голосом не намного громче цикад. - Расскажи мне, о чем ты думаешь.

     - О Джоне Грее. О Хелуотере, - он сделал глубокий, раздраженный вдох и открыл глаза, хотя и не посмотрел на меня. - Я выживал там. Оставаясь закоченевшим, как ты сказала. Думаю, я мог бы быть в постоянном опьянении, если бы мог себе это позволить. - Его рот скривился, и он сжал правую руку в кулак, затем посмотрел на нее.

     - Я выживал, - повторил он. - Но случилась Женева. Я рассказал тебе, как это произошло, не так ли?

     - Да.

     Он вздохнул.

     - А потом появился Уильям. Когда Женева умерла по моей вине, и это было ножом в мое сердце … а потом Уильям … - его рот смягчился. - Ребенок разрезал меня, сассенах. Он вывалил кишки из моего брюха мне на руки.

     Я положила руку на его, и его пальцы обхватили мои.

     - А этот проклятый английский содомит перевязал мою рану, - сказал он так тихо, что я едва могла услышать его из-за шума реки. - Своей дружбой.

     Он снова набрал воздуха и громко выдохнул.

     - Нет, я его не убил. Не знаю, рад я этому или нет, но я этого не делал.

     Я тоже глубоко вздохнула и прислонилась к нему.

     - Я знала это. Я рада.

     Дымка сгустилась до серо-стальных облаков, поднимающихся над рекой с еще далекими раскатами грома. Я глубоко вдохнула, наполняя легкие, озоном, а затем еще раз, наполнив их запахом его кожи. Я уловила в нем базовый аромат самца, очень аппетитный, надо сказать, но, похоже, он приобрел довольно необычный – хотя и пикантный – букет в придачу: слабый запах сосисок, сильный горьковатый запах капусты и ... да, горчицы с чем-то странно пряным. Я снова понюхала, подавляя желание лизнуть его.

     - Ты пахнешь как …

     - Я пахну как большая тарелка choucroute garnie^[2], - прервал он, слегка поморщившись. - Дай мне минутку; я помоюсь. - Он собрался встать и пойти к реке, но я протянула руку и остановила его.

     Он посмотрел на меня, затем глубоко вздохнул и, медленно протянув руку, притянул меня к себе. Я не сопротивлялась. Мои собственные руки непроизвольно обвились вокруг него, и мы оба в унисон вздохнули в облегчении от объятия.

     Я могла бы сидеть так вечно, вдыхая его мускусный, пыльно-капустный запах и слушая стук его сердца под моим ухом. Все, что мы сказали, все, что произошло, витало в воздухе вокруг нас, как облако неприятностей из ящика Пандоры, но в данный момент не было ничего, кроме друг друга.

     Через некоторое время его рука двинулась, убирая мои выбившиеся влажные кудри за ухо. Он прочистил горло и пошевелился, выпрямляясь, и я неохотно отпустила его, хотя и оставила руку на его бедре.

     - Я хочу кое-что сказать, - произнес он тоном человека, делающего официальное заявление перед судом. Мое сердце, успокоившееся, пока он держал меня, теперь затрепетало в новом волнении.

     - Что? - мой голос звучал так настороженно, что он рассмеялся. Совсем немного, но он рассмеялся, и я снова смогла дышать. Он крепко взял мою руку и держал ее, глядя мне в глаза.

     - Я не говорю, что я не против того, что произошло, потому что это так. И я не говорю, что я не буду поднимать шум из-за этого позже, потому что, скорее всего, буду. Но я говорю, что нет ничего в этом мире или в следующем, что могло бы отнять тебя у меня или меня у тебя, - он поднял одну бровь. - Ты не согласна?

     - О, нет, согласна, - торопливо сказала я.

     Он снова вздохнул, и его плечи немного опустились.

     - Хорошо, потому что тебе бы не поздоровилось, если бы ты не согласилась. Один вопрос. Ты моя жена?

     - Конечно, - ответила я, сильно удивившись. - Как я могу не быть твоей женой?

     Его лицо изменилось, он издал огромный вздох и обнял меня. Я крепко обняла его, и мы вместе испустили глубокий вздох облегчения. Он склонился надо мной, целуя мои волосы, я прижалась губами к вороту его расстегнутой рубашки, наши колени медленно подогнулись, и мы опустились на колени на свежевскопанную землю, укоренившись в ней, как дерево с многочисленными ветвями, но имеющее один-единственный крепкий ствол.

     Упали первые капли дождя.

     *.*.*

     Его лицо было открыто, а глаза синие и свободные от тревоги, по крайней мере, сейчас.

     - Где найти постель? - спросил он. - Я хочу быть обнаженным с тобой.

     Я полностью разделяла это желание, но вопрос на мгновение застал меня врасплох. Конечно, мы не могли пойти в дом Джона … или, по крайней мере, не для того, чтобы лечь в постель. Даже если самого Джона там не было, мысль о том, что сказала бы миссис Фигг, если бы я явилась в дом с огромным шотландцем и сразу же поднялась с ним по лестнице в свою спальню ... и потом была Дженни ... С другой стороны, как бы я ни была нетерпелива, я не хотела оказаться с ним голой среди лютиков, где нас в любой момент могли прервать Бартрамы, шмели или дождь.

     - Трактир? - предложила я.

     - Есть ли такой, где люди тебя не узнают? Я имею в виду приличный?

     Я нахмурилась, пытаясь вспомнить какой-нибудь. Не «Королевский герб», определенно не он. Тогда ... Я знала только два-три трактира, где Марсали покупала эль или хлеб, и люди там наверняка знали меня как леди Джон Грей.

     Джейми и сам должен избегать внимания. К тому же его предполагаемая смерть и мой брак с Джоном стали предметом огромного общественного интереса из-за своей трагичности. Если станет широко известно, что предположительно умерший полковник Фрейзер внезапно восстал из мертвых, чтобы вернуть свою жену, это будет темой для разговоров, которая затмит даже отступление британской армии из города. У меня мелькнула воспоминание – наша первая брачная ночь, засвидетельствованная в тесной каморке толпой пьяных горцев, и я представила себе повтор этого опыта с заинтересованными комментариями владельцев трактиров.

     Я взглянула на реку, задаваясь вопросом, станет ли тот красивый куст подходящим укрытием, но было уже поздно, облачно, а мошки и комары висели маленькими плотоядными облаками под деревьями. Джейми внезапно наклонился и подхватил меня на руки.

     - Я нашел место.

     *.*.*

     Он пинком открыл дверь нового сарая для выращивания рассады, и внезапно мы оказались в темноте, пронизанной полосками света и пахнущей нагретыми солнцем досками, землей, водой, влажной глиной и растениями.

     - Что, здесь?

     Было совершенно ясно, что он искал уединения не с целью дальнейших расспросов, обсуждения или упреков. Если на то пошло, мой собственный вопрос был в значительной степени риторическим.

     Он поставил меня на ноги, развернул и начал развязывать шнурки. Я почувствовала его дыхание на голой коже шеи, и крошечные волоски на ней задрожали.

     - Ты ... - начала я, но меня прервало краткое «Тише». Я замолчала. Затем я услышала то, что раньше услышал он: Бартрамы разговаривали друг с другом. Но они были на некотором расстоянии, на заднем крыльце дома, как мне показалось, отгороженные от речной тропы густой изгородью из английского тиса.

     - Я не думаю, что они нас слышат, - сказала я, хотя и понизила голос.

     - Я закончил с разговорами, - прошептал он и, наклонившись вперед, нежно сомкнул зубы на затылке моей открытой шеи.

     - Тихо, - снова сказал он, но мягко. Я ничего не говорила, и звук, который я издала, был такой тонкий и высокий, что мог привлечь внимание лишь летучей мыши. Я выдохнула через нос и услышала его глубокий горловой смешок.

     Мой корсет ослаб, и прохладный воздух хлынул сквозь влажный муслин сорочки. Он остановился, держа одну руку на завязках моих нижних юбок, чтобы другой аккуратно приподнять одну грудь, тяжелую и свободную, большой палец потер сосок, твердый и круглый, как вишневая косточка. Я издала еще один звук, на этот раз более низкий.

     Я смутно подумала, как мне повезло, что он левша, поскольку именно эта рука ловко развязывала шнурки моих юбок. Они упали к моим ногам, и у меня внезапно возникло видение – когда его рука покинула мою грудь, а сорочка развевалась вокруг моих ушей – молодого мистера Бартрама, внезапно испытавшего острую необходимость пересадить партию саженцев розмарина. Шок, вероятно, не убил бы его, но ...

     - Семь бед – один ответ, - сказал Джейми, очевидно, угадав мои мысли по тому, как я повернулась и прикрыла свои интимные части на манер Венеры Боттичелли. - Я все равно раздену тебя догола.

     Он ухмыльнулся мне, стащил с себя заляпанную грязью рубашку – кафтан он сбросил, когда опустил меня на пол – и сдернул штаны, не останавливаясь, чтобы расстегнуть ширинку. Он был достаточно худым, чтобы это стало возможным; штаны висели на его бедрах, едва держась, и я увидел выпирающие под кожей ребра, когда он наклонился, чтобы сбросить чулки.

     Он выпрямился, и я положила ладонь на его грудь. Она была влажной и теплой, и при моем прикосновении красные волоски на ней приподнялись. Я могла чувствовать его горячий нетерпеливый запах даже в духоте сельскохозяйственных ароматов и оставшегося запаха капусты.

     - Не так быстро, - прошептала я.

     Он издал шотландский вопросительный звук, потянувшись ко мне, и я впилась пальцами в мускулы его груди.

     - Сначала я хочу поцелуя.

     Он прижался губами к моему уху и обеими руками крепко обхватил мой зад.

     - Ты не в том положении, чтобы предъявлять требования, как думаешь? - прошептал он, усиливая хватку. Я уловила колкость в его голосе.

     - Да, черт возьми, в том, - сказала я и сместила хватку своих рук вниз. Вряд ли его голос привлечет летучую мышь, подумала я.

     Мы смотрели друг другу в глаза, сцепившись и дыша друг другом, достаточно близко, чтобы увидеть малейший нюанс выражения, даже в полумраке. Я видела серьезность, которая скрывалась за смехом, и сомнение под бравадой.

     - Я твоя жена, - прошептала я, касаясь своими губами его рта.

     - Я знаю это, - сказал он очень нежно и поцеловал меня. Нежно. Затем закрыл глаза и провел губами по моему лицу, не столько целуя, сколько прослеживая контуры скул и бровей, челюсти и нежную кожу под ухом, стремясь узнать меня снова, узнать меня до крови и костей, до сердца, которое билось в груди.

     Я издала тихий звук и попыталась найти его рот своим, прижимаясь к нему, голые тела были прохладными и влажными, волосы терлись с тихим шорохом, и его прекрасная твердость перекатывалась между нами. Но он не позволил мне поцеловать его. Его рука схватила мои волосы у основания шеи, другая рука продолжала ощупывать меня.

     Раздался грохот; я наткнулась спиной на стол для рассады, заставив поднос с крошечными горшками для рассады затрястись, пряные листья сладкого базилика задрожали. Джейми оттолкнул поднос в сторону одной рукой, затем схватил меня за локти и посадил на стол.

     - Сейчас, - сказал он, задыхаясь. - Я должен получить тебя сейчас.

     Он сделал это, и я перестал беспокоиться о том, есть ли занозы на столе или нет.

     Я обхватила его ногами. Он положил меня на спину и наклонился надо мной, упершись руками в поверхность стола, и издав звук, средний между блаженством и болью. Он медленно двинулся во мне, и я ахнула.

     Дождь перешел от стука к грохоту по жестяной крыше сарая, заглушая любые звуки, которые я могла бы издать. И это хорошо, смутно подумала я. Воздух остыл, но был полон влаги; наша кожа была скользкой, и теплой там, где плоть соприкасалась с плотью. Он был медленным и неторопливым; я выгнула спину, подгоняя его. В ответ он взял меня за плечи, наклонился ниже и легко поцеловал, едва двигаясь.

     - Я не стану этого делать, - прошептал он и крепко прижал меня, когда я сопротивлялась, тщетно пытаясь спровоцировать его на яростный ответ, которого я желала, который был мне нужен.

     - Не станешь делать что? - задыхалась я.

     - Я не стану наказывать тебя за это, - сказал он так тихо, что я едва могла его услышать, как бы близко он ни был. - Я не стану этого делать, слышишь?

     - Я, черт побери, не хочу, чтобы ты наказывал меня, ублюдок, - я застонала от усилий, когда попыталась вырваться из его хватки. - Я хочу, чтобы ты ... Боже, ты знаешь, чего я хочу!

     - Да, - его рука оставила мое плечо и скользнула под ягодицу, коснувшись место нашего соединения, растянутого и скользкого. Я издала тихий звук капитуляции, и коленки мои расслабились.

     Он вышел и толкнулся назад в меня достаточно сильно, чтобы я издала слабый высокий звук облегчения.

     - Позовешь меня в свою постель, - произнес он, задыхаясь, - я приду. Я все равно приду, позовешь меня или нет. Но помни, сассенах, я твой мужчина. Я обслужу тебя, как захочу.

     - Да, - сказала я. - Пожалуйста, Джейми. Я так тебя хочу!

     Он сильно обхватил мой зад, явно наставив синяки, и я выгнулась под ним, хватаясь и скользя руками по его залитой потом коже.

     - Боже, Клэр, ты мне нужна!

     Дождь уже ревел над крышей, молния ударила вблизи, бело-голубая и остро воняющая озоном. Мы вспыхнули вместе с ней, ослепленные, бездыханные, и гром прокатился сквозь наши кости.