Грей чувствовал бы себя неплохо, если бы не головные боли. Боль в боку утихла до терпимого уровня; он полагал, что ребро может быть сломано, но пока ему не нужно бежать, это не проблема. Но вот глаз ...
Поврежденный глаз упрямо отказывался двигаться, но дергался в глазнице, натягивая круговую мышцу - кажется так назвал ее доктор Хантер – пытаясь сфокусироваться. Это было болезненно и изнурительно само по себе, но также приводило к двоению в глазах и ужасным головным болям Он часто обнаруживал, что не может есть, когда они останавливались, желая только лечь в темноте и подождать, пока прекратится пульсация.
К тому времени, как они остановились, чтобы разбить лагерь вечером второго дня марша, он едва мог видеть здоровым глазом, а его желудок сжимался от тошноты.
- Вот, - сказал он, сунув горячую лепешку одному из своих товарищей, портному из Морристауна по имени Филлипсон. - Возьми его. Я не могу, не сейчас ... - Он не мог продолжать, но сильно прижал ладонь к закрытому глазу. Зеленые и желтые спирали и яркие вспышки света взорвались под его веком, но давление на мгновение облегчило боль.
- Оставь это на потом, Берт, - сказал Филлипсон, засовывая лепешку в мешок Грея. Он наклонился и всмотрелся в его лицо в свете костра. - Тебе нужна повязка на этот глаз, - заявил он. - По крайней мере, чтобы ты не тер его. Он красный, как чулок у шлюхи.
С этими словами он снял свою помятую фетровую шляпу и, вытащив из-за пазухи небольшие ножницы, вырезал из полей аккуратную круглую заплатку, втер немного еловой смолы по краю, а затем, аккуратно приложив ее к поврежденному глазу, привязал запятнанным носовым платком, пожертвованным одним из ополченцев. Все они сгрудились вокруг и с беспокойством предлагали еду и питье, вспоминали, в какой группе есть хирург, который мог бы пустить ему кровь, и так далее. Грей, слабый от боли и истощения, думал, что может заплакать.
Он смог поблагодарить их всех за беспокойство, но в конце концов они от него отстали, и, сделав глоток чего-то неопознанного, но крепкого из таверны Джейкобса, он сел на землю, закрыл здоровый глаз, прислонился головой к бревну и стал ждать, пока пульсация в висках уменьшится.
Несмотря на физический дискомфорт, в душе он чувствовал утешение. Люди с ним не были солдатами, не были они и армией, но они были людьми, объединенными общей целью и заботящимися друг о друге, и это было то, что он знал и любил.
- ... и мы возлагаем наши нужды и желания перед Тобой, о великий Господь, и молим Твоего благословения в наших делах ...
Преподобный Вудсворт проводил краткую службу. Он делал это каждый вечер; желающие могли присоединиться к нему; те, кто не хотел, тихо разговаривали или занимались небольшими хозяйственными делами.
Грей понятия не имел, где они находятся, лишь то, что где-то к северо-востоку от Филадельфии. Время от времени им встречались гонцы на лошадях, и путанные новости и домыслы распространялись по группе, как блохи. Он понял, что британская армия направляется на север – явно в Нью-Йорк – и что Вашингтон покинул Велли-Фордж со своими войсками и намеревался атаковать Клинтона где-то по пути, но никто не знал – где. Войска должны были собраться в месте под названием Кориеллс-Ферри, и тогда им, возможно, сообщат, куда они направляются.
Он не тратил времени на размышления о своем собственном положении. Он мог бы легко сбежать в темноте, но в этом не было смысла. Оставаясь с ополчением Вудсворта, он был в большей безопасности. Скитаясь же по сельской местности среди собирающихся отрядов ополчения и регулярных войск, он рисковал снова оказаться в плену у полковника Смита, который, вероятно, повесит его на месте.
Опасность могла возрасти, когда они присоединятся к войскам Вашингтона, но большие армии не могли прятаться друг от друга и не пытались избежать внимания. Если Вашингтон приблизится к Клинтону, тогда Грей может легко дезертировать – если это считать дезертирством – и перейти линию фронта к британцам, рискуя быть застреленным чрезмерно бдительным часовым, прежде чем назовет себя.
Благодарность, подумал он, слушая молитву мистера Вудсворта сквозь дымку нарастающей сонливости и угасающей боли. Ну да, было еще несколько вещей, на которые он мог рассчитывать в своем списке благ.
Уильям был на условно-досрочном освобождении и, таким образом, не должен участвовать в сражении. Джейми Фрейзер был освобожден от службы в континентальной армии, чтобы сопровождать тело бригадира Фрейзера обратно в Шотландию. Хотя он вернулся, он больше не в армии и также не будет участвовать в этой битве. Его племянник Генри выздоравливал, но никоим образом не был готов к бою. Не было никого, кто мог бы быть вовлечен в предстоящую битву – если таковая произойдет – о ком ему стоило бы беспокоиться. Хотя, если подумать ... Его рука нашла пустой карман его штанов. Хэл. Где, черт возьми, Хэл?
Он вздохнул, но затем расслабился, вдыхая запахи древесного дыма, сосновых иголок и жареной кукурузы. Где бы ни был Хэл, он будет в безопасности. Его брат мог позаботиться о себе сам.
Когда молитвы закончились, один из его товарищей начал петь. Это была песня, которую он знал, но слова были совсем другие. Его версия, позаимствованная у военного хирурга, воевавшего на стороне колонистов во время франко-индейской войны, звучала так:
«Брат Эфраим корову продал,
Купил офицерский патент,
И отправился в Канаду,
С французами воевать.
Однако сбежал домой,
Он трус, а не солдат,
Испугался, индейцев он,
Решил, что его съедят.»
Его нынешние товарищи пели – с удовольствием и пылом – новую версию песни.
Он зевнул, задаваясь вопросом, знал ли кто-нибудь из них, что слово dudel означает «простак» на немецком языке. Он сомневался, что Морристаун или Нью-Джерси, когда-либо видел макарони[2], этих жеманных молодых людей, которые носили розовые парики и дюжину мушек на лице.
По мере того, как его головная боль утихала, он начал ценить простое удовольствие от своего полулежачего положения. Ботинки с импровизированными шнурками были ему велики и, помимо того, что натирали пятки, вызывали стреляющую боль в голенях от того, что ему приходилось постоянно сжимать пальцы ног, чтобы удерживать эти чертовы штуки. Он осторожно вытянул ноги, почти наслаждаясь расслабленностью в мышцах, что было почти блаженством по сравнению с ходьбой.
От каталога своих скудных благ его отвлек негромкий голодный глоток возле головы, за которым последовал юный голос.
- Мистер ... если вы не собираетесь сами есть эту лепешку ...
- Что? Ох ... да. Конечно.
Он с трудом сел, прижав одну руку к больному глазу, и, повернув голову, увидел мальчика лет одиннадцати или двенадцати, сидящего на бревне рядом с ним. Он засунул руку в мешок, роясь в поисках еды, когда мальчик ахнул, и он поднял глаза. В неверном свете костра он обнаружил себя лицом к лицу с внуком Клэр, светлые волосы которого стояли ореолом вокруг головы, а лицо выражало ужас.
- Тс-с! - прошептал он и схватил мальчика за колено так резко, что тот ойкнул.
- Что, Берт? Поймал вора? - Эйб Шафтстолл, отвлеченный от игры в бабки, прищурившись, посмотрел на мальчика. - Христос, как же его зовут? Его отец – француз. Клод? Генри? Нет, это младший сын, карлик …
- Tais-toi![3] - тихо сказал он мальчику и повернулся к своим товарищам. - Нет, нет. Это сын моего соседа из Филадельфии … э-э … Бобби, Бобби Хиггинс, - добавил он, назвав первое пришедшее в голову имя. - Как ты оказался здесь, сынок? - спросил он, надеясь, что мальчик соображает так же быстро, как и его бабушка.
- Ищу своего дедушку, - быстро ответил мальчик, беспокойно мечась взглядом по кругу лиц, направленных в его сторону теперь, когда пение затихло. - Моя мама послала меня с одеждой и едой для него, но какие-то злые парни в лесу стащили меня с мула и ... и забрали все. - Голос мальчика реалистично дрожал, и Грей заметил, что на его грязных щеках были видны следы слез.
Это вызвало вокруг сочувственный ропот и немедленное появление из карманов и мешков черствого хлеба, яблок, сушеного мяса и грязных носовых платков.
- Как зовут твоего дедушку, сынок? - спросил Джо Бакман. - С какой он компанией?
Мальчик выглядел озадаченным и бросил быстрый взгляд на Грея, который ответил за него.
- Джеймс Фрейзер, - сказал он, успокаивающе кивнув, от чего у него закружилась голова. - Он, должно быть, из одной из компаний Пенсильвании, не так ли, Бобби?
- Да, сэр, - мальчик вытер нос протянутым платком и с благодарностью принял яблоко. - Mer … - Он прервал себя, искусно кашляя, и исправился - Благодарю вас любезно, сэр. И вас, сэр. - Он вернул платок и принялся жадно есть, ограничив свои ответы кивками и покачиванием головы. Из неразборчивого бормотания стало понятно, что он забыл номер компании своего деда.
- Не беспокойся, мальчик, - утешающе сказал преподобный Вудсворт. - Мы все идем в одно место для сбора. Ты наверняка найдешь там своего дедушку с войсками. Но ты сможешь поспеть за нами пешком?
- О, да, сэр, - сказал Герман – вот именно, Герман! - быстро кивая. - Я могу идти.
- Я позабочусь о нем, - поспешно сказал Грей, и это, казалось, решило все.
Он нетерпеливо дождался, пока все забыли о присутствии мальчика и начали готовиться ко сну, встал – мускулы запротестовали – и дернул головой, чтобы Герман последовал за ним.
- Ладно, - тихо сказал он, как только они оказались вне пределов слышимости. - Какого черта ты здесь делаешь? И где твой чертов дедушка?
- Я искал его, - ответил Герман, расстегивая ширинку, чтобы пописать. - Он уехал в ... - Он замолчал, явно не уверенный, как относится к Грею сейчас. - Прошу прощения, милорд, но я не знаю, должен ли я вам это говорить. Я имею в виду ... - Мальчик был не более чем силуэтом на фоне черноты подлеска, но даже очертания его тела выражали красноречивую настороженность. - Comment se fait-il que vous soyez ici?[4]
- Как я здесь оказался? - повторил Грей себе под нос. - Comment[5], в самом деле. Неважно. Я скажу тебе, куда мы направляемся, ладно? Я так понимаю, мы направляемся в место под названием Кориеллс-Ферри, чтобы присоединиться к генералу Вашингтону. Это тебе ничего не говорит?
Худые плечи Германа расслабились, и мягкий стук струи по земле указал на то, что, по-видимому, так оно и есть. Грей присоединился к нему, и, закончив, они пошли обратно к свету костра.
Все еще находясь в укрытии леса, Грей положил руку на плечо Германа и сжал его. Мальчик замер на месте.
- Attendez, monsieur, - тихо сказал Грей. - Если ополчение узнает, кто я, они повесят меня. Немедленно. С этого момента моя жизнь в твоих руках. Comprenez-vous?[6]
На тревожное мгновение наступила тишина.
- Вы шпион, милорд? - тихо спросил Герман, не оборачиваясь.
Грей помедлил, прежде чем ответить, колеблясь между целесообразностью и честностью. Он вряд ли забудет то, что видел и слышал, и когда вернется на свои позиции, долг заставит его передать информацию, которую он получил.
- Не по своей воле, - наконец сказал он так же тихо.
С заходом солнца поднялся прохладный ветерок, и лес зашептал вокруг них.
- Bien[7], - наконец сказал Герман. - И спасибо за еду. - Затем он повернулся, и Грей увидел отблеск огня на его светлой брови, выгнутой в любопытстве.
Затем он повел их к огню и кучкам спящих людей, укутанных в одеяла. Он не мог точно сказать из-за шелеста деревьев и храпа своих товарищей, но ему показалось, что этот маленький негодяй хихикает.
Примечания
1
Строфа из «Янки Дудль» (перевод С.Маршака). «Янки Дудль» - один из первых гимнов США, который использовался короткое время во время войны за независимость США. Также является гимном штата Коннектикут.