Аннотация: Написан за полтора часа для 14 валаровского конкурса. Требовалось, чтоб в рассказе присутствовала коса, а хозяин мира был поставлен в нелепую ситуацию.
Баловник-август разбавлял тяжёлым закатным золотом прохладное серебро реки. В полях колосья, гнущиеся от тугого зерна, шелестели, цеплялись усиками друг за друга, колыхались, повторяя плавные изгибы широкой реки. За околицей звякали колокольцы возвращающегося с пастбища стада, а Борька - смоляного окраса красавец бык - по-хозяйски обводил взглядом коров и презрительно фыркал на босоногого пацана с прутиком, который наивно думал, что это он гонит животину домой.
Посреди села из-за крепкого забора выглядывал справный дом, благоухающий свежестью сосновых брёвен. В доме у раскрытого высокого окна сидела белокурая пышнотелая красавица средних лет в домашнем сарафане и задумчиво расчёсывала длинные волнистые волосы. Мысли её вращались вокруг предмета её тайного обожания.
Откуда-то снизу из кустов сирени раздался заискивающий надтреснутый голос:
- Алёна Фёдоровна, милостивица, ну отдай, а?
Голос принадлежал дьякону Афанасию - сухощавому обладателю смешных лопоухих ушей, куцей бородёнки и острого носа.
- Добром ведь прошу, отдай, Алёна Фёдоровна. На коленях стою.
Голос дрожал, а сам дьякон предусмотрительно не показывался на глаза. После первого же незаладившегося разговора Афанасий выяснил, что красавица Бережная обладает вспыльчивым нравом и очень метко мечет подворачивающиеся под руку некрупные, но тяжёлые предметы, которые пребольно ущемляют достоинство служителя церкви и оставляют обидные и неприличные сану синяки.
- Опять ты тут, Афанасий, - вздрогнула женщина, прижимая ладонь к учащенно забившемуся сердцу. - И как только пробрался, проныра? Ворота ведь заперты вроде. Неужто через забор перелез?
- А что поделать, Алёна Фёдоровна, ведь стучал-стучал, а у тебя все людишки занятые, видать. Али не слышат, али недосуг до калитки добежать. А мы люди не гордые. Нас от гордыни Господь отвернул. Мы по-простому, через заборчик.
- А от назойливости вас Господь, - матрона делано зевнула и неспешно обмахнула рот троеперстием, - чего ж не отвернул?
- А Господь говорит: "Стучитесь и достучитесь, преследуйте и услышаны будете, сейте слово Моё и соберёте жатву обильную". Алёна Фёдоровна, уж я ли не стучался в сердца людские, уж я ли не проповедовал? - голос дьякона окреп и возвысился. - Даже святейший Верхний Синод мои заслуги признал и посад ваш Мирской пожаловал. И грамоты у меня есть, и пачпорта. Всё как положено, печать косая стоит.
- А что мне твои печати, Афанасий, хоть косые, хоть прямые, - внешне хозяйка оставалась равнодушной, но в глубине души у неё поднималась горячая волна. Чтобы скрыть нервное дрожание рук, она сжала гребень и снова принялась чесать густые пряди. Невидимый в кустах дьякон невольно залюбовался картиной, которая так и просилась на холст, если не на икону. Мысли грозили скатиться на возмутительно мирскую тему, и церковник поспешил воспрянуть с увещеваниями.
- Не богохульствуй, Алёна Фёдоровна! Сама знаешь, печать косая не оттого так зовётся, что она кривая али перекошенная, а оттого, что орудие Великого Косаря на ней изображено. Косарь небесный на покос выходит, созревший урожай душ человеческих косой святой собирает в своих угодьях. А Супруга Его великая следом идет и пропущенные колоски серпом святым дожинает. Вот и у меня на грамоте печать с косой, а выше этой печати и быть ничего не может. А в грамоте что прописано?
- Да читала я твою грамотку, - вздохнула красавица. - "Иди с миром" там сказано.
- Не просто "иди с миром", а вот: "Податель сего владеет Мирским посадом, в просторечии Миром. Иди с Миром к Царствию Небесному, дьякон Афанасий, и веди селян за собой. Приумножай урожай в закромах Косаря Великого во славу Его", - дьякон со всей торжественностью, на которую был способен, на память прочитал содержание синодальной грамоты.
- Ну так чего ж не владеешь-то, раз грамотка дадена? Иди, владей! - Хозяйка вызывающе опёрлась тугими грудями об подоконник и прищурилась, выискивая в кустах обладателя надтреснутого голоса. Увы, недвусмысленная поза, сводившая с ума любого мирского мужика, не оказала на Афанасия столь сокрушительного воздействия - тот был полностью ослеплён светом не дающейся в руки власти.
- Не могу, Алёна Фёдоровна! Пока ты не отдашь, не могу! - дьякон чуть не плакал от досады. На бумаге-то хозяином Мира был он, а вот на деле - у Мира была только одна хозяйка. И разницу эту между бумагой и делом Афанасий понял с первого же дня.
К кому бы он ни обращался, с кем бы ни заговаривал, все его привечали, слушали охотно, поддакивали. Но как только дело доходило - прошу прощения за каламбур - до дела, возникала заминка. Мирские мужики, будучи по природе своей натурами прагматичными, журавлю в небе предпочитали синицу в руке. Выражаясь проще, Косаря небесного они уважали, но только до тех пор, пока он не вмешивался в их насущные планы.
Афанасий мечтал начать свою деятельность в Мире со строительства церкви. Но на это нужны были материалы и рабочие руки. А средство оплаты мирские мужики признавали только одно - местный первач производства Бережных.
Самогон, надо признать, того стоил. Первач Бережные гнали отменный: прозрачный, как слеза младенца, крепкий, как удар ослиного копыта, душистый, как летний сад. С их самогоном не могло сравниться никакое другое варево в мире. Глоток напитка этого огненным комком прокатывался по горлу и взрывался во внутренностях, расслабляя натруженные за день мышцы, прогоняя заботы из голов, принося праздник в жизнь простых мирских мужиков. И те, азартно крякали, хрустели соленым бочковым огурчиком и тянулись за следующей стопкой. Да и бабы нет-нет, притворно морщась и повизгивая, тоже пропускали рюмашку. А главное - голова после него, сколько бы ни было выпито накануне, на следующий день не болела.
Рецепт же этого чудодейственного напитка Бережные хранили в строгом секрете. Знала его лишь хозяйка Алёна Фёдоровна и берегла как собственную честь. Афанасий, поняв, где лежит камень его преткновения, испробовал разные методы. На увещевания и проповеди о здоровом образе жизни и отказе от знакомств с зелёным змием посадские не поддались. На требования выдать рецепт Бережная лишь рассмеялась. Попытка создать альтернативный винный погребок полностью провалилась: дьякон ухлопал на привозной алкоголь почти всю имевшуюся наличность, но мирские, разок попробовав завезённые напитки, вежливо вытирали губы и замечали, что "питие, канешна, скусное, но первач у Бережных скуснее".
Верхний же Синод постоянно требовал отчётов, как идут в Мире дела? Скоро ли церковь будет построена? Далеко ли миряне прошли по стезе Господней? Отчёты дьякон слал успокоительные, но ведь Синод мог и проверяющего прислать. Потому и осаждал теперь Афанасий Алёну Фёдоровну, пытаясь то лестью, то мольбами выпросить у неё рецепт мирской движущей силы.
- Шёл бы ты, Афанасий, поздорову, - вздохнула Алёна Фёдоровна и потянулась прикрыть резные ставни. - А то вечереет уже. Сейчас велю псов с цепи спускать, неровён час покусают ещё.
- Алёна Фёдоровна, милостивица! - взвыл из сирени незадачливый "владелец" Мира.
- Всё, я сказала! Не уйдёт из семьи рецепт! Батюшка так завещал, а я ему слово давала, - металл в голосе красавицы не оставлял места сомнениям в её решимости.
Алёна Фёдоровна захлопнула ставни и, прислушиваясь к затихающему треску кустов, принялась ожесточённо заплетать косу. В тяжёлую белокурую красу проворные пальцы вплетали алую ленту, на одной стороне которой был золотой краской записан рецепт семейного первача, а на другой тем же золотом было выведено: "Владеющий мной владеет Миром".
"Ну, когда ж до тебя дойдёт, твердолобый, а?! - раздражённо думала хозяйка. - Ну сколько ж можно намекать?! Вроде и я не дура и не уродина, и ты дьякон, а не монах. Женись на мне, и твой рецепт! Даром отдам! Любый ведь ты мне, Афонюшка... Люууу-бый..."