Паночин Артем Валерьевич
Сибирь: Звероподобие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:

СИБИРЬ:

Звероподобие.

   (фантастический роман)
  
  

Все события и персонажи вымышленные. Любая схожесть с реалиями есть чистое совпадение.

Артем Паночин.

Пролог.

  
  
   Мощная струя водопада скрывала глубокую пещеру, похожую на нору гигантского червя. Вода с грохотом падала вниз, там бурлило и клокотало, а высоченная скала содрогалась от яростных ударов.
   Игнат вышел на край утеса, вода обрушивалась так близко, что мог бы достать рукой. Всматриваясь в неясные очертания пещеры, проговорил:
   - Нашел... Колодец Жизни!..
   Вдруг за спиной запел ласковый голос:
   - Идем со мной... я отдам тело... идем со мной...
   Игнат резко обернулся, увидел девушку, совсем юную, почти ребенка. Не скрывая наготы, она по-змеиному извивается, обнаженное тело источает одуряющий аромат, а с головы до поясницы вьются черные волосы.
   Девушка оказалась холодной, таяла в объятьях, как кусочек мороженного. На миг он расслабился, ощутил как шею обвили изящные, холодные руки.
   - Изыди! - взревел яростно.
   Слишком поздно.
   Не помня себя, Игнат упал на спину. Черноволосая уселась сверху, в истоме изгибая тело. Резко наклонилась, он встретил взгляд больших черных глаз, коснулся ее пухлых губ и ощутил во рту остренький язычок.
   Игнат с ужасом чувствовал, как из бледной кожи лезет черная шерсть, каждый волосок словно живой, вздрагивает и извивается. Руки, тонкие и изящные, укорачиваются и толстеют, превращаются в лапы, а скользкий язычок делается плоским и шершавым.
   В лицо пахнуло зверем. Страшная морда запрокинулась вверх, раздался жуткий звериный вой. Игнат широко раскрыл глаза, когда артерия у горла лопнула, и тепло залило шею. Ощутил, как четыре острых резца входят в плоть медленно, с хирургической точностью.
   Мир качнуло назад, в груди захрипело, он замахал руками, но мощное тело черной кошки придавило его всей тяжестью...
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

  
  

"Уверенность в себе составляет основу нашей уверенности в других".

Ларошфуко.

  
  

Глава 1.

  
  
   В Сибири была ночь.
   Путники расположились в полной зноя лощине. Исполинские иглы здесь давным-давно пронзили землю, и теперь вздымались высоко вверх. Ими покрылись необъятные просторы равнин, холмов, что точно огромные черепахи выпучивали спины. Не сразу поймешь, что это не иглы, а старые сосны. От них резко несло смолой, нагретая за день, она тугими каплями стекала по янтарной коре. Из темноты доносилось отдаленное "чух-чух" кабана, слышался стук рогов, ворчание и шипение какого-то дикого зверя...
   Ярослав подкинул хвороста, взметнувшееся пламя с усилием отодвинуло плотную тьму. Красные блики огня плясали на лице суровой мужской красоты. За спиной сгустилась ночь, небо накрыло черной сковородой со множеством мелких царапин. В темноте дремали лошади, даже пес Дон дрыхнул без задних. Яр вздохнул, глаза в который раз скосились на палатку, оттуда неслось сладкое посапывание. Никакой романтики у девчонки, мелькнула мысль, вылезла бы, оперлась мне на плечо, я бы тихо и неразборчиво щекотал ей ушко. Подкинув хвороста, он укрылся спальником, и сознание окутал сон, липкий словно сладкое пятно на полу.
  
  
   Восток, словно почка, набухал нежно-розовым цветом. Выглядывал краешек ярко-желтого диска, перед ним ползла широкая светлая полоса, на западной половине неба еще стоял сумрак, блекли звезды. На деревьях, листьях, стебельках травы блестели не то жуки, не то крупные капли росы. Лишь в одном месте будто сбиты кем-то большим...
   Из густой листвы выглянула жуткая морда, сквозь жидкий кустарник лагерь виден как на ладони. Огромное косматое существо горбатилось и куталось в шкуры. Лишь прислушавшись можно услышать хриплое дыхание, а приглядевшись, заметить взгляд, настолько лютый, что сразу ощутишь страх, ужас, неизбежную смерть. Глаза глядели свирепо, с ненавистью, а густые брови изгибались как штормовые волны.
   Молния палатки пошла в стороны, из нее на четвереньках выползла юная девушка. Как молодая пантера, с наслаждением вытянулась, словно нарочно демонстрируя бедра. Выглянуло солнышко, пронзило ее лучами. Длинные, ярко-каштановые волосы вспыхнули, просвеченные насквозь. Сочные губы изогнулись в улыбке, когда взгляд ее удивительно зеленых глаз окинул опушку леса.
   Оставаясь незамеченным, существо видело, как девушка прошлась вокруг палатки, явно чему-то радуясь и улыбаясь. Голос ее прозвучал неожиданно звонко:
   - Альберт, вставай лентяй! Глянь какая погода, а ты дрыхнешь!
   Палатка задергалась как при сильном ветре. Согнувшись в три погибели, выполз молодой мужчина, выпрямился, широко зевнул, тряхнул копной черных волос, а девушка с усмешкой смотрела в его черные как уголь глаза. Лицо выжжено солнцем, впалые щеки плавно сужаются до раздвоенного подбородка, а черные брови застыли над глазными впадинами, словно мохнатые гусеницы.
   - Хорошо! - сказал мужчина, потягиваясь. - А где Ярослав... и Дона что-то не слышно...
   - К ручью, небось, пошел...
   Девушка прислушалась, уже тише прибавила:
   - Точно. Пойдем тоже освежимся, а то вон на голове что...
   Тот засмеялся:
   - Эли... перед кем тут? Медведей с ума сводить... или ты перед Ярославом франтишь?
   - Перед таким мужчиной можно и пофрантить, к тому же медведи ни бум-бум в красоте...
   Девушка нагнулась к рюкзаку, в ее руках показалось что-то лохматое и белоснежное, затем еще какие-то непонятные предметы, поднялась и повернулась спиной. Существо зрело, как ее грациозно покачивающиеся бедра удаляются в сторону ручья.
   - Ой! Ой! Ой! - пробухтел мужчина, комично веляя задом. - Ладно, подожди, я с тобой, может и на меня какая волчица польстится...
   Когда лагерь опустел, огромное косматое создание прорычало, двинулось вперед, стало выпрямляться, становиться еще больше. Во всем теле чувствовалась дюжая силища, хоть сосну вырывай с корнем и швыряй куда подальше. Голову вместе с лицом покрывали космы лохматых волос, неотличимых от шкур по всему телу. Перед кострищем остановилось, люто зыркнуло по сторонам. Рука, больше похожая на медвежью лапу, тронула пепел, ощутила холод. Значит огонь уже не опасен, а в памяти еще хранились воспоминания о том страшном пожаре. Огонь тогда был повсюду, жар обдавал со всех сторон, а гул стоял такой, что не услышал бы и грома.
   Свирепство в глазах чуть притихло, брови выпрямились, на лице заиграло любопытство. Существо открыто стояло посреди лагеря, прямо перед ним низенькая палатка, в паре метрах к дереву привязаны лошади, а с другой стороны в траве громоздятся мешки, цветастые, с лямками и молниями, явно чем-то набитые. Косолапо передвигаясь, существо двинулось к рюкзакам, с интересом, каким малец бы открывал новогодние подарки, стало рыться в вещах.
   Кони тревожно прядали ушами и выкатывали глаза, от создания крепко несло псиной. Вздували ноздри, фыркали, возбужденно топали передними копытами. Наконец оскалив зубы, заржали в один голос, так громко, что услышали даже у ручья, оттуда донесся лай. Существо метнулось в сторону, на морде снова разыгрался шторм. Сгорбатившись, присело словно на пружинах, и прыжок чудовищной силы швырнул косматого в заросли. Громкий топот и шелест кустов затихал до тех пор, пока совсем не растворился в лесу...
  
  
   Брызги ледяной воды разлетались в стороны, Дон пофыркивал, когда на морду попадали холодные капли. Вода на грани замерзания, даже кожа на лице Ярослава побелела из-за оттока крови. Десятки метров грунта лежали на подземных водах, сотни тонн выдавливали на поверхность и вода фонтанчиком била из глубокого разлома пластов. Всюду виднелись следы, от мелких птичьих до глубоких медвежьих.
   Дон, подобно Александру-завоевателю, присваивал все новые и новые территории, поднимая лапу то под кустом, то под деревом. Он шибко гордился, что принадлежал к пойнтерам - родовитой и знатной породе. Мало отличался от хозяина Ярослава. Тело крепкое, по белой шерсти черный крап, а на мускулистой груди зиял крупный рельефный шрам.
   Ярослав динамично растирал голову, когда увидел за кустами Альберта. Беспечно улыбается, длинные черные волосы сверкают не то от красоты, не то от того, что сальные. Хоть живет уже четверть века, а все восемнадцатилетний, не телосложением, а как раз умом...
   Следом идет Элина, молодая, красивая, с природной грацией кошки. В глаза сразу бросились ярко-красные волосы и голубые джинсы, что так дразнящее обтянули попку. Повесил полотенце на плечи, а когда те подошли, сказал с усмешкой:
   - Наконец-то, ну вы и спите! Доброе утро...
   Альберт улыбнулся, вскинул брови:
   - А что, нельзя? Сам говорил, что это скорее активный отдых, чем научная экспедиция. Хоть поспать всласть, это ученые и археологи в своих экспедициях вскакивают чуть свет и сразу за работу, а мы нет, мы попроще...
   - Может и так, однако даже простаки по утрам здороваются. Доброе утро Эли, как спалось? - сказал Ярослав беспечно.
   - Доброе, если не сказать больше. Спалось хорошо, лучше чем дома, даже если после работы, - прозвенел ее голосок. - Ты все... в смысле умылся?
   Ее милая робость немного смутила Ярослава.
   - Да-да, конечно, проходи, - пробормотал, уступая место на валуне.
   Ее губы растянулись, на щеках образовались ямочки. Большие зеленые глаза оглядывали Ярослава с ног до головы. До пояса голый, пластины грудных мышц выпуклы и широки настолько, что на них можно улечься, чистые, как у подростка, без звериной шерсти. Плечи разнесены далеко в стороны.
   Золотые, как зрелая пшеница волосы падают на лоб. Брови прямые, чуть сдвинуты, а глаза под ними излучают пронзительный голубой цвет. Лицо Ярослава поразило суровой красотой и чеканным профилем, будто специально создано для изображения на медалях. На Элину пахнуло мужским началом, силой и упорством, нахлынуло чувство покорности, нестерпимо захотелось прильнуть к нему.
   Яр ощутил этот взгляд, на миг поймал его, но тут же отвел взор. Подхватил ее за талию, помогая перебраться на валун. Чуть не упав, перепрыгнул на берег.
   Альберт отпустил собаку, огляделся, взгляд задержался на медвежьих следах, что красовались неподалеку. Размером чуть больше ладони с растопыренными пальцами. Не отводя взгляда поинтересовался:
   - Ну, как прошла первая ночь?
   Ярослав, сконфузился, проспал ведь все дежурство, но нужные слова сами пришли в голову.
   - Жутко прошла.
   - То есть...
   Яр едва заметно улыбнулся, ответил сдержанным голосом:
   - Жутко для зверья местного - ты храпел так, как будто в палатке взвод спит! А ты прикинь, если сюда взвод...
   Альберт повел плечами, отмахнулся:
   - Ты что ли не храпишь? Палатка тесная, лежать не удобно...
   - Ладно, не оправдывайся, - успокоил Ярослав, добавил загадочно, но с насмешкой. - Может Колодец Жизни и от храпа избавляет?
   - Найди сначала...
   Яр весело вспыхнул:
   - Найдем! Как там по легенде... войдя в Колодец, достигнешь смерти всего живого... Ой-ой, страшно! Как не поймешь, что все это выдумки? Чудес не бывает, я слишком хорошо знаю физику. Все, абсолютно все во вселенной существует по ее законам. Скукотища! Так хочется верить, что в Колодце Жизни находится Волшебный Череп Творца, в котором Волшебный порошок бессмертия... который охраняют злые маги-стражники из Тайного Общества Просвещенных... которое веками хранит страшную тайну человечества!..
   - Глумись, глумись. Я слышал, ни одна экспедиция не вернулась.. все погибли...
   Внезапно раздался конский визг.
   - Что это с конями? - беспечно обронил Альберт.
   - Не знаю, может волки или медведь...
   - Дон, сбегай узнай!
   В тишине воздух повис словно холодный кисель, четко донесся шелест, словно что-то огромное ломилось сквозь кусты. Дон поднял уши, нос лучшей легавой в мире почуял дух дикого зверя. Верхняя губа приподнялась, сверкнули белые клыки, рык выкатился злобный и остерегающий. Тело напружилось, словно курок кольта за миг до выстрела...
  
  
   С горящими глазами, готовый к драке, Дон влетел в лагерь, но растерялся возле палатки, кругом никого. Кони успокоились, лишь изредка дергают ушами, на кострище в золе купаются бабочки. Чего они в ней возятся? Собака повела носом, но среди сотен запахов ни один не взволновал охотничий инстинкт. Бойко забегал, крутя головой и различая ведомые только ему запахи.
   Когда трое окинули поляну взглядом, собака лежала на ковре изо мха, среди шишек и иголок. Передние лапы вытянуты, морда опущена. В глазах печаль, будто отобрали любимый мячик.
   Эли огляделась, перевела взор на Ярослава:
   - Все спокойно... но как-то не по себе, будто следит кто-то...
   Альберт стоял у лошадей, похлопывал по морде. Прошептал опасливо:
   - Здесь кто-то есть... или что-то... помимо нас. И это что-то чужое и не из нашего мира.
   Эли подошла к Яру, он почувствовал на плече женскую кисть:
   - Пусть Дон след возьмет, охотничий ведь пес...
   Ярослав почесывал собаку за ухом. Поднял голову и увидел взгляд ее больших зеленых глаз, сказал тихо:
   - Хорошая легавая по следу не работает, только "верхним чутьем". Что вы в самом деле? Медведь забрел, только и всего, вон у ручья натоптал сколько!
   - Я читал, - загадочно зашептал Альберт. - Раньше были оборотни, что оборачивались медведем, вдруг это как раз...
   Эли часто затоптала ножками, пропищала умоляюще:
   - Перестаньте! Мне страшно!
   Ярослав рассмеялся:
   - Ладно-ладно, не будем. У нас ружья и карабины, а против них никому не выстоять! Может завтрак организуешь, поедим да двинем...
  
  
   Лес потянулся ясный, чистый. Кони весело потряхивали гривой: ни завалов, ни зависших на ветвях деревьев, что только и ждут проезжего, чтобы обрушиться всей тяжестью. Вверх прут янтарные стволы, будто кто-то толкает снизу, напирает мощно и нагло, раздирая землю как лист лопуха.
   Довольно часто ельник сменялся березняком, показывая, что неподалеку течет ручей. Тогда они поили коней, пили сами, умывались, Дон даже купался. Живности в таких местах как в зоопарке: утки, зайцы, кабаны, лоси... и совсем не пуганные.
   К трем часам дня впереди стало светлеть, деревья пошли в стороны. Приветливый ручей гостеприимно предложил отобедать. Маленькая, ясная поляна подступала к самой воде. Ручей широк, но мелко, едва по щиколотку. Вода прозрачная, звонкая, словно жидкий хрусталь. Лучи падали на желтое дно, припекали, но вода оставалась ледяной как в колодце.
   Кони, едва заметив сочную траву, наотрез отказались идти дальше, впрочем путники не стали возражать. Альберт сменил пули на мелкую дробь, одернул шляпу с широкими полями, Дон подбежал на свист и они отправились стрелять уток.
   Ярослав выставил ногу вперед, сушняк с треском ломался от ударов о колено.
   - На дворе двадцать первый век, а я об ногу ломаю, - бухтел Ярослав, откинул неподдающуюся палку, взгляд обратился на Элину. - Ты представь, человека в космос запустили, а я палки об ногу...
   Она сидит на бревне, склонив голову на бок, среди лучей, кузнечиков и бабочек. Гребешок расчесывает и без того красивые и блестящие.
   - Это только фраза такая... громкая...
   - Ты о чем?
   Эли тряхнула головой, волосы сверкнули красным пламенем.
   - Да о космосе, - ответила, убирая расческу. - Человека в Космос!... а попроще подумать, так сколотили бо-о-льшую ракету, впихнули туда человека и ка-а-к запустят вверх... и все! Просто долетели до высоты, до которой никто не долетал... оказалось, там какой-то космос...
   Яр задумчиво почесал нос:
   - Ну, нет. Не просто долетели, а преодолели земное притяжение... а это не хухры-мухры! Попробуй, подпрыгни, тебя сразу ударит об землю.
   Голова запрокинулась до боли в горле. Взгляд устремился в бесконечность... или все-таки есть конец у вселенной?
   - Смотри, Марс виднеется... во-он, над тем деревом
   Эли подошла к нему почти вплотную, подняла голову и увидела пронзительно синее небо. Чистое от смога, из-за которого горожане не видят ни неба, ни солнца, ни звезд, которых как песка в пустыне, а зрят лишь вечную дымку, принимая ее за утренний туман. Здесь некоторые звезды днем видно, а в городе их ночью с фонариком не сыщешь.
   - Это Марс? - изумленно спросила она.
   - Ясно...
   Элина улыбнулась, с укором посмотрела в лицо:
   - Сам ты Марс!.. это Луна, бледная и с пятнами.
   Ярослав рассмеялся:
   - Ну да Луна, а пятна знаешь откуда? Это огромные стаи саранчи перемещаются по поверхности.
   - Мм-м, и что же они там едят?
   Тот пожал плечами, сказал небрежно:
   - Я почем знаю? А вот Марс у римлян был богом войны.
   - Еще был Юпитер и его жена Юнона, - добавила Эли.
   Яр удивленно протянул:
   - Смотри-ка, знаешь! Но могу поспорить не знаешь, что ее звали не просто Юнона, а Юнона Монета, что значит "убеждающая". На Капитолийском холме воздвигнут ее храм, там же находился монетный двор римского государства, которому та покровительствовала. С тех пор деньги стали называть монетами.
   Яр и Эли стояли почти касаясь друг друга, Яр чувствовал жар ее тела, а взоры пересекались где-то в глубине космоса. Позади взглядом можно достать ручей, кругом обступали сосны, лишь возле самой воды несколько молодых березок. Под ногами сочная трава, такая же зеленая, как ее глаза.
   Ярослав, не опуская голову, глубоко втянул прелый запах хвои. Закрыл глаза и услышал щебет птиц, не сразу понял, что это голос Элины:
   - Воздух здесь хороший. У него как будто даже вкус появился, странный такой...
   Ярослав заметил, как ее грудь наполнилась живительным кислородом. Голос стал беспечным:
   - Говорят, есть люди, которые питаются лишь воздухом и солнечной энергией, воду и ту пьют редко...
   Элина улыбнулась, глаза скосились на кучку дров:
   - Да, что-то такое слышала. Но воздухом не больно наешься, а без огня мясо не сжарится. Мужчина без мяса, что пиво без алкоголя: вроде и пиво, а такая гадость...
   Эли подошла к ручью, котелок в ее руке гулко булькнул, и тяжело поднялся над водой. Могла бы на корточки сесть, подумал Яр, когда Эли нагнулась к воде, а впрочем хорошо что не села. Бывают же такие попки! Мысленно ухватил ее, ударился о выпирающие кости, и пристыжено опустил голову, руки его поспешно стали собирать костер.
  
  
   Яр сильно вздувал щеки, и под седым пеплом накалялось красным. Волны жаром обдавали тушки уток, румяная кожа на них лопалась под натиском аромата. Сок капал, звучало шипение, и тлеющий уголек вдруг вспыхивал синим.
   Спустились сумерки, и красные блики огня заиграли на лицах. Их обдавало жаром, теплый аромат перченного мяса скручивал желудок. Утки мясистые, но жира нет, одни сплошные мышцы. Дикие звери, в отличие от домашних, занимаются бестолковым делом: тратят энергию на добывание пищи, которая возместит затраченное. Древний человек вначале тоже был покрыт мышцами, но постепенно умнел. И когда впервые начал толстеть, сделал первый шаг к приспосабливанию природы, что называется, под себя. Теперь же очень удивляется, почему толстеет и толстеет... впрочем толстеют только американцы.
   Элина ела степенно, с аппетитом, аккуратно разрывая почти диетическое мясо. Взгляд случайно скользнул по Ярославу, да так и прилип, как марка к конверту. Его пальцы срывают хрустящую корочку, та ломается как тонкие льдинки, сладкий сок обжигает пальцы и язык. В тело вливается сила, усталость уходит.
   Мысль, что мясо готовила сама приводила в трепет. Ему нравится, ему хорошо! Я накормила его, я дала ему пищу, и вообще, могу воспитать его, вылепить по-своему вкусу, а он даже не заметит...
   Скулы двигаются, как мельничьи жернова, зубы спешно перемалывают сочное горячее мясо, вгрызаются в новые ломти пахучего, налитого янтарным соком. Здоровье и сила переливаются через край. Ее обдало жаром, будто до сих пор жила в лютом холоде. Хотелось прислониться к этому горящему ярким пламенем человеку, в ком, точно в вулкане, бурлят сила, энергия и здоровье. Прислонись к нему, раз хочется, пронеслось в голове, обхвати обеими руками его шею, взъерошь волосы.
   Взгляд с трудом оторвался от широких плеч, упал на кусок мяса, что таял в руках, губы припали к сочной плоти...
  
  
  
  
  
  

Глава 2.

  
  
   Лес тянулся частый, но свободный для прохода. Стволы ровные как иглы, назойливых ветвей нет. Кони фыркали, ноги по колено скрывались в густом папоротнике, там хрустело, пищало когда копыто ненароком ступало на мышь или полевку. Ружья лежали на ковбойский манер, поперек седел, все трое были похожи на ковбоев, вяло покачивались в седлах.
   Ярослав бросал редкий взгляд на Эли, ее тело словно срослось с телом коня. Грациозно покачивалось в стороны, показывая пластику пантеры перед прыжком, хищную и опасную. Движения тела напоминали ночные, постельные...
   Глаза до боли зажмурились, голова затряслась, вышибая похотливый образ. До сознания донеслись четкие слова:
   - Ты что, дергаешься? - обеспокоено поинтересовалась Элина.
   Яр демонстративно извлек из глаза невидимую песчинку:
   - В глаз что-то попало, с сосен всякая шелуха сыпется...
   Альберт сказал восхищенно:
   - Сколько деревьев! Тьма-тьмущая!
   - Да, то-то китайцы в Сибирь рвутся! Дай волю - они весь лес вывезут...
   Эли нахмурила лоб, спросила задумчиво:
   - А сколько это, тьма-тьмущая? Кто-нибудь знает?
   - Что?
   - Ты сказал "деревьев - тьма-тьмущая"...
   - А-а... это древнерусское выражение, абстрактно означает очень много, - ответил Альберт.
   - А точнее...
   Ярослав широко улыбнулся, но голос прозвучал серьезно:
   - Хочешь точнее? Иди прямо и считай деревья, когда дойдешь до "ну их на фиг!" - это будет половина тьмы-тьмущей...
   Альберт хохотнул:
   - Да! Это самое точное определение!
   - Тьфу на вас!
   Солнце было в зените. Лучи его проходили сквозь макушки деревьев, как сквозь решетку, поджигали землю красным. Воздух прохладный, со свежестью лесных запахов. Приятно, покачиваясь в седле, слышать стук копыт, конское фырканье и шум леса, ощущать, что на сотню верст вокруг никого.
   Ощущение одиночества продлилось не долго. Постепенно сосны стали редеть, папоротник поник, сменился сочной травой, а навстречу выдвигались рябины. Ветви под тяжестью красных гроздей склонились к самой земле, приходилось нагибаться. Лошади то и дело останавливались возле кустов шиповника, а на крики всадников с верблюжьим презрением отворачивались в сторону.
   Земля понижалась когда Альберт воскликнул:
   - Смотрите тропа! Вон в той стороне...
   - На звериную не похожа, - прокомментировал Яр когда подошли. - Может егерь какой живет или лесничий...
   Альберт предложил:
   - Пойдем да посмотрим, может чего интересного расскажет.
   - Ты с ума сошел? У нас ружья, сто пудово лицензию на отстрел спросит или охотничьи билеты, а ты их умудрился дома забыть! О чем только думал... - сказал Яр вздохнув, плюнул коню под ноги.
   - Брось, в тайге без оружия нельзя, он это прекрасно знает, ничего страшного не случится.
   - Ладно, черт с тобой, пошли.
   Земля опускалась ниже, тропа петляла меж поваленных деревьев, огромные корни вздымались вверх словно гигантские щупальца. Высокие, выше человеческого роста мимо проплыли два муравейника. Яр вывернул шею, рассматривая холмики, они шевелились будто живые, внутри кто-то пихал, земля вспучивалась, а звук был как от барабанящего по стеклу дождя.
   Лес расступился, узкая стежка расползлась далеко в стороны, превратилась в просторный берег. Путники внимательно осмотрелись. Река делает поворот, земля остро выгибается, а на самом мысе небольшой домик. Тропка протоптана через луг, за ним шумит каменистая река, воды не видать за кустами ивы. На другом берегу деревья вплотную подступают к воде, иные упали, мощно перегораживая бурный поток.
   - Ну вот, а ты говорил дикая местность, - бросил Альберт. - Вон, люди живут себе спокойно...
   Ярослав сказал с сомнением:
   - На дом егеря не похоже, может деревня какая была или село, случился пожар, остался лишь у воды домишка. Помню когда на Валдае был, кантовался у одной бабки в деревне из пяти домов. Она рассказала, что раньше было огромное село, но весной кто-то из ребятни поджег траву на поле, и в итоге сгорело пятьдесят домов, кузница, ферма, весь скот заживо...
   Элина засмотревшаяся на пронзительно-синие небо, заметила:
   - Может не будем в чужой дом соваться. Кажется, он и не жилой вовсе, вон у двери трава по пояс, странно только что тропа не заросла...
   - Тем более, кого нам бояться, ежели не жилой, - сказал Альберт весело.
   - Вдруг в нем жили старики, умерли, а тела их так и остались... гнить, разлагаться, крыс кормить... ведь навряд ли кто-то из родственников вспомнил, приехал хоронить.
   - Если хочешь можешь побыть здесь, а мы с Яром пойдем посмотрим, - решительно сказал Альберт уже пихая коня в бока.
   Когда шли ветерок трепал гриву коней, домик становился больше. Стены из толстых бревен, окна кривые, словно вырубленные топором, дверь покосилась. Трава вокруг прет высокая и густая, словно лет десять никто не ходил.
   Лошадей оставили щипать травку, пусть отдохнут, сами обошли вокруг. Сзади нашли еще одну дверь, дорожка ведущая от нее к воде заросла. Поблизости растут кусты малины, смородины и крыжовника, лавочка, когда-то крепкая, прогнила, садится на такую страшно. К тому же под ней громоздятся поржавевшие вилы, лопаты, еще какие-то железки. На стене висит коса, тут же лежат топор и пара колунов.
   - Снаружи никого, - заключил Альберт когда они стояли у воды.
   Река оказалась совсем не широкой, камень перебросить не проблема, прозрачная как воздух, дно видно даже на середине. У валунов замерла рыба, блестящая как серебро.
   - Ладно, давай в дом зайдем, посмотрит там, - сказал наконец Ярослав.
   В сенях было прохладно, хотя на поляне солнце пекло здорово. В стене вбиты загнутые гвозди-вешалки, на самодельной тумбочке какое-то барахло, а под самым потолком пара удочек.
   - Во смотри, к вечеру рыбы наловим! - воскликнул Альберт.
   - Как? Ты хочешь остаться здесь до вечера?
   Тот передернул плечами, ответил небрежно:
   - Почему до вечера? До утра... я там капканы видал, на ночь поставим, а по утру проверим. Есть что-то надо, припасы заканчиваются, а утки надоели...
   - Да, в капкан может заяц залететь или еще кто-нибудь, - согласился Ярослав. - Можно остаться... если конечно в комнате не лежат сейчас трупы хозяев, давай ты первый...
   Перед ними отворилась дверь. В комнатке пыльно, будто только что ковер выбили, прохладно как в погребе, воняет прелым деревом. В углу маленькая печь, но если в деревнях она белая и здоровенная, непременно с лежанкой, то тут маленькая такая, из бесформенных камней с острыми выпирающими углами. Стены ничем не обиты, меж бревен видна пакля, местами она свисает до самого пола, холодного и деревянного.
   Окон всего два, зато больших и прозрачных. Под ними широкий стол, пара табуреток, а по бокам кровати, невысокий шкаф с множеством полок. Никаких намеков, как на хозяев так и на их предполагаемую смерть.
   - Ну вот, никаких трупов, - сказал Ярослав разглядывая печь. - Интересно, кто тут жил раньше?
   - Кто бы ни жил, но его тут не было уже года два или три. Наверняка свалил в город к родственникам, а может это просто охотничий дом. Я слышал в Сибири таких много, особенно по берегам рек, в эдаких можно переждать дождь, поесть, отдохнуть, а если зима то и согреться.
   - Похоже, ну что остаемся?
   - Да, решили же капканы поставить...
   - Тогда я иду звать Эли, а ты порыскай по ящикам, может чего полезное отыщется.
   Элина сидела верхом, глаза жадно всматривались вперед. Река далеко, за ракитовыми кустами почти не видно. Глянула на домик, в окнах появилось движение, дверь распахнулась... Вдруг позади раздался хруст кустов, точно кто-то крался с надеждой напасть со спины и зубами вцепиться в шею. Резко обернулась, в кустах померещилась чудовищная морда, но тут же пропала.
   Когда вновь перевела взгляд в сторону дома увидела что навстречу уже идет Ярослав. Неожиданно сзади что-то рвануло с места, звук был похож на шелест который слышала у ручья, словно огромное и мощное ломилось сквозь кусты, крушило сухие бревна, выворачивало пни...
   - Ты что оцепенела? - весело спросил Ярослав. Эли будто очнулась, с удивлением увидела что Яр уже рядом. Он взял коня под узды, Эли ощутила как дернулось седло.
   - Да так засмотрелась, померещился какой-то зверь, не то медведь, не то... ладно не важно. Ну что, дом пустой?
   Яр шел впереди, ответил с пренебрежением:
   - Пустой уже не один год, там все травой заросло, в комнате нашли два трупа, видок такой будто медведь разорвал, сейчас придем сама увидишь...
   Эли заволновалась, заерзала в седле, почти кричала:
   - Нет-нет, я не пойду, пусти коня...
   Яр весело рассмеялся:
   - Ладно, что ты?.. шуток не понимаешь?.. нет там никого... точно нет. Это дом охотника, построили давным-давно, забросили, а теперь в нем можно переночевать, поесть, отдохнуть, слово расслабиться.
   - Вы решили заночевать в нем?
   - Да, там удочки есть, рыбы наловим, а на ночь с твоим братом капканы поставим, а то утки поперек горла уже.
   - Да утку надоели наверно даже Дону, кстати где он...
   Ярослав широко огляделся по сторонам, передернул плечами:
   - А черт знает, где носит этого неугомонного пса... Дон!.. Дон! Вон в кустах лазает, охотничий пес, на месте дома не может усидеть, а в лесу его туда и колбасой не заманишь.
  
  
   Когда солнце уже касалось горизонта, к воде тихо спустился Яр, в руке подрагивала удочка. С большим сомнением осмотрел снасть: обыкновенный орешник, на конце длинная веревка с тяжелой гайкой и загнутым крючком. Усмехнулся про себя, какой дурак он, раз надеется этим поймать рыбу. Отложил в сторону, огляделся в поисках наживы.
   В траве стрекотали кузнечики. Не долго думая поймал парочку и насадил на крючок такой большой, что лучше бы насадить воробья. Ржавую гайку сразу же отвязал, такая своим резким запахом только отпугнет чуткую рыбу, а не чуткой перешибет позвоночник.
   Он помнил как его друзья называли такую ловлю нахлыстом, а он, будучи новичком, изумлялся когда плавающую на воде муху или кузнеца мощно хватали всплывающие со дна гиганты. Но у них лески были тонкие как волос, не заметные для рыбы, удочки изощренные, с катушками за сумасшедшие деньги. А у него в руках обрубок орешника с веревкой толщиной в палец, и огромным крючком, такой рыбе в пасть не влезет, разве что очень большой...
   Недалеко в стороне в воду обрушилось дерево, мощный поток напирал уверенно и нагло, создавая огромный омут с водоворотами и завихрениями. Подкравшись точно кошка к воробью, он осторожно размахнулся, швырнул... но крючок предательски повис на ветвях. Попытался осторожно потянуть, тот запутался еще больше, Ярослав громко ругнулся, выпрямился во весь рост, принялся стягивать штаны.
   Вода оказалась ледяной как в колодце, дно резко уходило из-под ног. Яр охал и ахал, грудь разрывалась от кислорода, когда холодная вода поднялась до пупа. Руки тянулись к дальним ветвям, на которых сиротливо болтался крючище, уже почти доставал, как вдруг...
   Нога глубоко под водой уперлась во что-то скользкое и холодное, будто на гигантского моллюска. Решил что гнилое бревно, как бы ногу гвоздем не пропороть. Но вдруг замер, это гигантское и скользкое двинулось, будто подхватило течением. Так бы и подумал если бы не двигалось против!
   Неужели такая громадная рыба, пронеслось в голове, вода как зимой в проруби, а глубина по грудь уже. Жаль остроги нет! Альберт со своими силками куда-то пропал, говорил дурню, чтоб со мной пошел, сейчас бы вилы или лопату подал. К тому же дно все взбаламутил, не видно ни черта. Если нырять, то придется с головой, думал он, щупая ступней скользкое тело, на вскидку толщиной с бревно, а о длине можно только гадать.
   Осторожно стянул свитер, швырнул на берег, грудь раздалась в стороны, и Яр скрылся под водой. В ушах сразу забулькало, почувствовал как по всему телу поползли маленькие пузырьки. Глаза широко раскрыл, но сквозь муть видно только у самого носа. Наконец перевернувшись вниз головой нащупал толстенное бревно. Мягкое и склизкое точно улитка, оно мерно двигалось против течения.
   Боясь вспугнуть, переместился глубже, потом еще и еще. Голову нашел когда уже залез на глубину метра два. Огромная как булыжник, не вытянутая как у щуки, а наоборот будто обрубленная. Воздуха в легких было много, поэтому решил не всплывать.
   Обеими руками Яр стремительно схватил будто бы бревно, оно вдруг ожило, забилось так яростно что на поверхности поднялся бурун. Речной гигант кинулся прочь от берега, Яр навалился всем телом, и с удивлением обнаружил что не достает ногами хвоста. Иногда они выныривали на поверхность, Яр успевал вздохнуть и тут же мощная рыба увлекала его ко дну. Пару раз больно ударился о камни, в кровь рассек руки и плечо, но добычу не отпускал. Решил во что бы то не встало не сдаваться.
   Прошла целая вечность, прежде чем таймень начал сдавать. Что это был именно он Яр понял по голове и плавникам, жирным и твердым как у акулы. Страшные истории рассказывали ему о том, как хищник хватал по три утки за раз, насмерть загрызал ныряльщиков, даже опрокидывал небольшие катера.
   На древнеязыческих капищах находили статуи этой рыбе, тайменю поклонялись как речному богу. В жертву приносили новорожденных, пуская им кровь и бросая в реку. Осужденным на смерть обрубали пальцы ног и привязывали к воткнутому в дно шесту. Таймень, чуя кровь, выпрыгивал из воды, вырывал руки, ноги, вцеплялся в живот. Но бывало так, что речной бог не притрагивался к смертникам, это считалось великим прощением.
   Ярослав нащупал по бокам жесткие крышки, под ними пульсировали кровеносные жабры. С трудом разжав, сунул обе руки и вырвал со страшной силой. Вода окрасилась красным, Яр сжимал в кулаках толстые как шланги рыбьи вены. Таймень словно бешенный заметался, но через несколько минут задохнувшись обмяк.
   Яр всплыл на поверхность, откашлялся начал жадно глотать воздух. Тужась выволок рыбу на берег, после ледяной воды, ощутил приятный солнцепек, стал с интересом рассматривать добычу. Тело тайменя как ствол старого дуба, мощное и сильное, переливается золотым отливом, по бокам несколько красных пятен, а пасть такая, что без труда перекусит бычью шею.
   Отдышавшись, взял под жабры, попытался взвалить на плечи, но тут же рухнул, вес был как у молодого бычка. Тогда обошел, ухватился за хвост, он полегче чем огромная голова, перекинул через плечо словно мешок картошки и с усилием потащил к домику.
   На лавочке сидел Альберт, завидев Ярослава вначале не понял, но когда разглядел, подскочил как заяц от выстрела, кинулся помогать. Вдвоем дотащили быстро, Альберт с недоверием выслушал рассказ и мрачно сказал:
   - Здоровая рыба, молодец... только пошли кое-что покажу вон за теми кустами, увидишь, задумаешься оставаться тут или делать ноги...
   - Сейчас подожди, - бросил он коротко и скрылся за дверью.
   Элина рылась в шкафу, печь топилась, на ней звеня крышкой кипел котелок. Но в комнатке оставалось прохладно, Эли навела порядок, обмахнула пыль, на стол выставила посуду. Когда вошел Яр воскликнула:
   - Ты куда пропал, сказал рыбу ловить, а сам куда-то ушел? Я свечи нашла, много, вечером не придется в темноте сидеть.
   Ярослав сделал голос как можно более небрежным:
   - Я там рыбки наловил, пожарить хватит. Если задумаешь почистить топор там на лавке. Мы с Альбертом пока в лес сходим...
   Они прошли через кусты шиповника, земля круто пошла вниз. Они спустились в овраг, лощина густо поросла папоротником, земли не видать за темно-зелеными листьями, похожими на ветви пальмы. Ярослав недоуменно повертел головой, спросил:
   - И что ты мне хотел здесь показать?
   Альберт почесал в затылке, пробухтел:
   - Где-то тут я видел останки...
   - Останки чего? - не понял Ярослав.
   - Ясно человека, - сердито ответил тот. - Если бы останки оленя или лося, я бы тебя сюда не потащил.
   Они тихо шли по дну оврага, раздвигая ногами папоротник и жадно всматриваясь в тенистые места.
   Ярослав задумчиво поинтересовался:
   - А какие они из себя? Древние высохшие или свежие обглоданные?
   - В том-то и дело, что свежие обглоданные, - мрачно отвечал Альберт. - Не совсем свежие конечно, на вид будто всю зиму тут пролежали, но что самое интригующие... одежда валяется клочьями, а кости переломаны точно человек упал в камнедробилку.
   - Ну это вполне объяснимо, - отмахнулся Яр. - Лес тут дикий, наверняка медведь разорвал. Помнишь, зима была теплая, точнее ее не было вовсе, только под конец января снег выпал. Медведи в спячку не легли, ходили злые и голодные, вот им и попался нерадивый охотник.
   Альберт недоверчиво покачал головой:
   - Не знаю, я видел трупы людей которых разорвал мишка, зрелище не для слабонервных. Но то что я нашел здесь, в сравнение не идет, голова оторвана, череп проломлен, все кости разгрызаны, как будто высасывали костный мозг.
   Наконец Альберт подозвал друга:
   - Вот, смотри.
   Ярослав осторожно подошел, и Альберт ногами раздвинул папоротник. В земле, слегка прикрывшись прошлогодними листьями, лежали кости. Позвоночник надломан в нескольких местах, ребра целили в них острые обломанные концы. Кости рук и ног размозжены, череп лежал недалеко, пробитый будто ударом молотка, тут же рядом валялись клочья одежды, почерневшей от гниения.
   Они молча стояли нагнувшись над останками, то и дело стукаясь головами. Наконец Ярослав неуверенно спросил:
   - Думаешь это бывший хозяин дома?
   Альберт развел руками:
   - Или хозяйка, тут сгнило все, теперь не распознать мужик или баба. Но то что это кости человека умершего не своей смертью знаю точно.
   - Это ясно. Надо кругом посмотреть, может это не единственный умерший...
   Они обошли весь овраг, заглянули под каждый куст. Серьезно обеспокоились, когда нашли еще два скелета. Один из них был маленький, явно ребенка лет десяти, рука его сжимала оторванную руку взрослого. Кости у обоих надкусанные, голов нет, страшно представить кто или что убило этих людей. А если все-таки осмелится, то перед глазами появятся чудовищные существа с нечеловеческими глазами, лохматые и беспощадные.
   - Будем Элине рассказывать? - спросил Альберт когда возвращались в дом.
   - С ума сошел? Она сразу скажет что надо быстро уходить, а вон смеркается уже, если сейчас уйдем, то недалеко. Ночь придется в лесу проводить, а это намного опасней чем в доме, за толстыми стенами. Правильно?
   Альберт кивал:
   - Правильно... и к тому же это мог быть медведь, мало ли. Так что не нужно из мухи слона раздувать.
   - Ну не из мухи... а если из нее, то размером с бегемота.
   Дверь домика распахнулась когда солнце окрасило горизонт темно-красным, по краям пламенело, делалось бледным, а с востока уже надвигались сумерки, загорались звезды. На них пахнуло теплом, запахи жаренной рыбы едва не сшибли с ног.
  
  
  
  

Глава 3.

  
  
   Широкий стол трещал под тяжестью огромных кусков печеного лосося, от них шел пар, ароматы наполнили комнату, норовили выдавить окна и дверь. Повсюду где были полки горели свечи, огоньки, большие и длинные, хорошо освещали лица Эли, Яра и Альберта.
   Под столом облизывался Дон, жадно смотрел как хозяин отправлял в рот куски лосося, такие большие, что вилка прогибалась под их весом. Яр закатывал глаза, мычал от удовольствия, костей совсем нет, если не считать ребра, размерами как у поросенка, и позвоночника в руку толщиной.
   Еще на столе стояла фляга, Альберт кивнул на нее, вопросительно глянул на Эли:
   - Это в шкафу нашла?
   Эли осторожно ковырялась в куске рыбы, костищу вынула словно меч из ножен.
   - Да, я не стала смотреть что в ней, и так все ясно...
   - Ничего не ясно, - весело сказал тот потянувшись за флягой, внутри плескалось что-то холодное и тяжелое. Открыл крышку, поднес к носу, тут же отшатнулся, а на лице скорчилась кислая гримаса.
   Ярослав с трудом проглотил кусмище, потянулся еще, спросил:
   - Водка?
   - Фу! Какой?! Чистый спирт! - ответил Альберт. Достал из рюкзака три стакана, стал отмерять пятьдесят грамм.
   - Я не буду! - возмутилась Эли когда перед ней оказалась кружка со спиртом. - Я не умею спирт пить!
   - Ничего, водой разбавишь, - успокоил Ярослав таким голосом, что Элина поняла, противиться бесполезно. - В долгих походах даже детям спирт дают, чтоб обеззаразить желудок. А то может этот таймень больной был...
   Она ощутила как по горлу полилась обжигающая жидкость, опустилась ниже, грудь наполнилась теплом, а на языке остался противный привкус. Сунула в рот косок лосося, попалась нижняя часть пуза, там самый жир, сладкий и совсем не похожий на тот, что заставляли пить в детстве.
   После еду растащило так что валились с ног, в животе тяжелело, ноги начали ныть, а голова искать опору. Кроватей было пять, постелили спальники, расположились с удобством, даже для Дона кинули на койку пару тряпок, чтоб не мерз на полу. Но тот, будучи по натуре аскетом и охотником, отверг всяческие удобства и брезгливо гавкнув улегся под столом на голый пол.
   - На улицу все-таки не пошел, - процедил Альберт ехидно.
   - Ты глянь в окно, темень, тучи собираются, собаки чувствуют погоду, поэтому и забрался под стол, - оправдывал своего пса Ярослав, веки тяжелели, о телу пробежала дрожь приятной расслабленности.
   Дверь в сенях заперли на засов, такой тяжелый что пальцы разбили в кровь пока задвинули. Закрыли и комнату, а под кровати сунули заряженные ружья. Все-таки увиденное в лесном овраге немного припугнуло мужчин, а Эли ни о чем не подозревавшая уснула сном ребенка.
   Яр слышал как захрапел Альберт, на улице поднялся ветер, а дерево на заднем дворе стучало ветвями по стенам, царапало крышу.
   - Вот храпит! - вполголоса сказал Яр. - Гром будет не услышу!
   Он лежал с закрытыми глазами, спать вроде хотелось, но почему-то не засыпалось, то ли от храпа, то ли от спирта. Алкоголь слегка затуманил сознание, в голову лезли философские мысли, а поговорить было не с кем.
   - Черт! - выругался Ярослав. - Уснули как сурки, нет бы поговорить, музыку что ли послушать...
   Он нагнулся под кровать, в рюкзаке нащупал плеер, маленький такой, mp3-шный. Палец отыскал нужную волшебную кнопку с треугольником посередине, из наушников прямиком в мозг полилась музыка:
  
   Если ты пьешь с ворами,
   Опасайся за свой кошелек.
   Если ты ходишь по грязной дороге,
   Ты не сможешь не выпачкать ног.
  
   Если ты выдернешь волосы,
   Ты их не вставишь назад.
   И твоя голова всегда в ответе
   За то, куда сядет твой зад.
  
   Правда всегда одна!
   Это сказал фараон.
   Он был очень умен!
   И за это его называли
   Тутанхамон!
  
   В голове, как раскаты грома в небе, пронеслись мысли. О какой правде поет поэт? У всех своя правда, у меня, у этого храпыги, у Элины... каждый видит мир по-своему, а когда умирает человек случается катастрофа мирового масштаба, ибо погибает целый мир. Про это кто-то писал, книга еще называется не то "Я и мое тело", не то "Я родился в этом теле"... сильная такая книга.
   Ход мысли оборвал второй куплет "Тутанхамона":
  
   Я знал одну женщину,
   Она всегда выходила в окно.
   В доме было десять тысяч дверей,
   Но она выходила в окно.
   Она разбивалась насмерть,
   Но ее было все равно.
  
   Если бы ты знал эту женщину,
   Ты бы не стал пить с ворами,
   Ты бы не стал ходить по грязи
   И разбрасываться волосами.
  
   Правда всегда одна!
   Это сказал фараон.
   Он был очень умен!
   И за это его называли
   Тутанхамон!
  
   Ну и песня! Про женщину-самоубийцу, что исполнила красивое сальто из окна, потому что... узнала истинную правду, ту правду о которой поет Бутусов! Конечно! Моя, твоя... это всего лишь взгляды на жизнь. А та правда, о которой так точно сказал Тутанхамон, где она, как ее достичь?.. и главное можно ли?
   - Что-то я зафилософствовался, - сказал Ярослав себе, широко и громко зевнул. - Это дело хорошее, но только не после спирта. После него самое хорошее это сон.
   Тучи наливались тяжестью, темнели, под собственным весом опускались ниже, словно хотели сдавить насмерть, вмять в землю, прижать всей массой. Острые макушки сосен царапали мглу, раздавался скрежет, по всему небу прокатывался грохот, сыпались искры и молнии.
   Порывы ветра гнули деревья, в темноте казалось будто нечеловеческие существа размахивали огромными лапами. Воздух наполнился неспокойствием, каким-то странным трепетом перед неизбежной катастрофой, гибелью, точно должно произойти нечто ужасное, убивающее...
   Кровать на которой спала Элина стояла напротив окна. Стекло пугающе трещало, норовило лопнуть под мощным напором воздуха. В комнатке горели свечи, печь еще не остыла, от нее лилось приятное тепло. Из-за света окна выглядели еще темней, нужно было прислониться лбом, сделать корытцем ладошки и долго всматриваться, чтоб увидеть как из леса вышло лохматое существо и медленно двинулось к домику.
   Эли проснулась от того, что на крышу грохнулось и скатилось вниз огромное бревно, не сразу поняла что это всего лишь раскаты грома. Глаза открылись легко, скосились на Ярослава и Альберта, те спят крепко, тяжело похрапывая и вздохах. Перевела взгляд на окно, за ним чернеет, а когда вспыхивают молнии, угадывается движение дальних деревьев. Они раскачиваются в стороны, гнут вершины все ниже, иные с треском ломаются, обрушиваясь на молодые кусты.
   Странно, подумала Эли, такая буря, а дождя нет. Хотя так чаще всего и случается, тучи чернеют, ураган подымается, кажется вот-вот дождь ударит. Но нет, погремит и перестанет, может чуть поморосит. Зато когда тучки светлые, высокие, ветерок тоже так себе, такой ливень зарядит...
   Вспыхнула молния, за окном разлился бледный свет, когда Эли вдруг померещился темный неподвижный силуэт. Напрягла зрение, внимательно всматриваясь в оконный проем, снова сверкнула молния... холодок пробежал по телу, заставил передернуться. За окном четко выдвинулась страшная морда, нечеловеческая, покрытая не то шерстью, не то шкурами. Эли успела заметить... или почувствовать, как злобно существо вглядывалось в комнату.
   Ее пробрал страх, сердце перестало стучать, сорвалось и забилось глубоко под кровать. Но глаз не сводила с окна, а когда вновь сверкнуло напряглась еще больше, за окном никого не было. Значит отошло, может в лес, а может и к двери, пронеслось в голове нагоняющее ужас чувство, когда не знаешь с какой стороны ожидать смерть, казалось существо сейчас проломит дверь, заберется в окно, выкарабкается из-под пола или выйдет из темного угла.
   - Ты чего не спишь? - вдруг услышала она голос Ярослава.
   - Вокруг дома кто-то ходит, - еле слышно пропищала Эли.
   Ярослав прислушался, на улице шумел ветер, по крыше стучали ветви клена, изредка сверкало. Грохотало так будто молния пронзала скалу, и та рассыпалась на крупные глыбы, что еще долго кувыркались по небу.
   - Альберт, проснись, - громко сказал Яр, вспомнив разорванные человеческие останки в лесом овраге.
   Альберт заворочался, глубоко и шумно втянул воздух, голос был сонный:
   - Чего...кто меня звал?
   Ярослав не отвечая спрыгнул с кровати, из-под кровати показался карабин, а сам он осторожно подошел к окну. Всматриваясь в мглу проговорил:
   - Кто-то ходит вокруг дома...
   Элина, хлопая широко открытыми глазами, сказала:
   - Я видела вроде бы не человека, таких лиц у людей не бывает. Может медведь...
   Альберт вскочил, рука сама метнулась к ружью, протопал к двери:
   - В сенях вроде тихо, пойду посмотрю, Яр оставайся и гляди в окна. И Дона держи, если сцепятся задерет насмерть...
   - С кем сцепятся? - потерянно спросила Эли. - И почему вы так перепугались, может мне только показалось спросонок?
   Ярослав заколебался с ответом:
   - С тем, кого ты видела, может с медведем, а может с кем-нибудь еще...
   - С кем-нибудь еще?
   - Ну в лесу знаешь, много всяких тварей бродит. Эли, ты материалистка?
   - Нет.
   Ярослав перешел к другому окну, что выходило на берег, вздохнув сказал:
   - Мы не хотели тебе говорить... в лесном овраге, тут не далеко, мы нашли человеческие останки, двое взрослых и один ребенок. Умерли вместе, по виду в прошлом году, но что самое странное у всех оторваны головы, а кости раздроблены так будто их кусали много-много раз...
   Эли мелко задрожала, холод передернул ее тело с головы до ног, едва вымолвила:
   - Почему сразу не сказали? Надо было уезжать отсюда!
   - Потому-то, что знали как ты отреагируешь. Уезжать было поздно, уже смеркалось, ночь пришлось бы проводить неподалеку, а это намного опасней чем здесь, за прочными стенами. Или тебе лучше в лесу?
   - Нет-нет, правильно поступили...
   Неожиданно в сенях зашумело, раздался громкий свирепый рык, удары и скрежет. За дверью завопил Альберт:
   - Ярослав! Скорее сюда! Быстрее!.. оно ломает дверь!
   Ярослав сорвался с места, дверь перед ним распахнулась так что чуть не слетела с петель, громко стукнула стенку. В сенях холодно, чуть темнее чем в комнате, на полочках горели всего две свечки. Альберт навалился на дверь всем телом, за ней кто-то явно просился войти, настойчиво и упорно.
   Толстенный засов дергался, когда мощные удары содрогали Альберта и весь дом. Раздавался злобный рык, слышалось тяжелое хриплое дыхание, точно на улице вздували старые мехи. По доскам карябало, скрежетало, существо огромными когтями разрывало дерево, пыталось любой ценой сорвать дверь, ворваться в дом, насмерть загрызть, как загрызло бывших хозяев.
   - Что встал? Держи дверь! - орал Альберт уже весь красный от натуги, по лбу текли капельки пота, лились по вискам и капали с подбородка.
   Ярослав налег спиной, ощутил мощные удары, обратился к Альберту:
   - Что делать будем?
   - Ждать! Может само уйдет! - кричал тот дрожащим голосом.
   Скоро им показалось, что напор стал слабеть, будто тому кто ломился наскучило это занятие.
   - Чувствуешь, устает! - победно воскликнул Яр.
   - Ты думаешь это медведь? - уставшим голосом спросил Альберт.
   Тот пожал плечами:
   - А кто еще? Во всяких Бабаев я не верю, и тебе не советую всякой дурью башку забивать! Давай трезво мыслить, надо как-то избавиться от этого зверя, а то глядишь коней задерет, слышишь ржут как? Хорошо хоть привязали крепко...
   - И что ты предлагаешь, распахнуть дверь и в упор пристрелить? А если не успеешь? Медведь так сразу замертво не упадет, а наш, судя по ударам и голосищу, здоровый как черт!
   - И что теперь, вечно дверь держать? А если засов вылетит? Надо выйти и пристрелить эту тварь, - резко сказал Ярослав.
   Альберт лишь усмехнулся:
   - Выйди и пристрели, ковбой!
   Ярослав торжественно воскликнул:
   - Кто не рискует, тот не пьет шампанского!
   - Кто не рискует, того не закапывают прежде времени в деревянном ящике, идиот! - выругался Альберт.
   Ярослав засмеялся:
   - Ну-ну, удержишь дверь?
   - Засов удержит...
   Ярослав рванул вперед, мигом ворвался в комнату, ощутив тепло печки и тусклый свечной свет. Второпях стал открывать окно.
   - Что ты задумал? - спросила Эли, бледная как смерть.
   Яр отмахнулся:
   - Медведь к нам забрел, решил дверь сломать. Сейчас оббегу вокруг дома и пристрелю...
   Дон жадно смотрел на хозяина, тело напружинилось, дрожало от предвкушения драки. Слово медведь знал как собственное имя. Крупный шрам на груди остался от последней схватки, когда зимой случайно набрели на шатуна.
   - Ну пес, колбасой не корми, дай только подраться с кем-нибудь! - упрекнул Яр распахнув окно, оттуда донеслось грубое рычание старого медведя.
   Дон щелкнул зубами, верхняя челюсть поднялась, под ней сверкнули белоснежные клыки. Не дожидаясь команды рванул вперед, выпрыгнул на улицу с твердым намерением разорвать на куски зверя вдесятеро крупнее его самого.
   - Ему не ведам страх! - сказал Ярослав распираемый гордостью, передернул карабин и нагнувшись вылез в окно.
   Ураган стих, грозовые тучи, задевая макушки сосен поползли дальше. На небе ни облачка, рассыпались звезды, месяц светил ярко, по земле стелились тени. Осторожно прокрался вдоль стены, выглянул из-за угла. Собака ждала команды, но лапы уже тряслись, поскуливала от нетерпенья. Огромный медведь сердито ворчал напирал передними лапами, отклонялся назад и мощно падал на дверь.
   - Вперед! - громко скомандовал Ярослав.
   Дон рванул с места так, что земля взрыхлилась от когтей. Медведь люто оглянулся, Яр увидал страшный оскал, с губ капали слюни, глаза сверкали злобой. Неуклюже повернулся, поднялся на задние лапы, вздыбился во весь рост. Ярослав невольно запрокинул голову, а брови поползли на лоб. Первый раз он увидел такого здорового медведя, такой ударом лапы спокойно мог бы перевернуть грузовик, разрушить каменную стену, а в пасти поместилась бы конская голова. Ярослав недоумевал, как такая махина не смогла снести дверь, вроде только махни лапой... или просто зарычи, дверь от страха сама с петель сорвется!
   Дон отважно набросился на мишку, яростно вцепившись тому в зад. Пес хорошо знал, что справиться с ним спереди невозможно, поэтому нужно маневрировать, заставлять медведя неуклюже крутиться в попытках словить. Замаянный постоянными укусами в задницу, он уже не обращал внимание на Ярослава, злобно кидался то влево, то вправо.
   Яр вскинул карабин, хладнокровно подошел совсем близко, прицелился. Оглушительный выстрел эхом прокатился по округе, медведь дернул головой, свирепо взревел, но не упал как ожидал Яр, хотя в башке зияла дырка, а шерсть слиплась от крови. Дон продолжал кусать в зад, давая хозяину время перезарядить.
   Еще один выстрел прогремел над лесом, медведь покачнулся, рухнул чуть не придавив собаку, а в земле под ним образовалась глубокая вмятина. Дон запрыгнул сверху, словно на гигантский лохматый холм. Язык свалился на бок, тяжело дышал, а хвостом махал так, что неистово вилял всем задом.
   Пол ночи пришлось потратить на разделку туши, бросать такую добычу было жалко. Яр и Альберт орудуя ножами сняли шкуру, вырезали печень и сердце, бросили Дону, он по праву заслужил самое ценное.
   - Желчь бы забрать, жаль не в чем, она таких деньжищ стоит! - горевал Альберт.
   - Это точно, да и мяса сколько пропадет! - огласился Ярослав.
   Рядом стояла Эли обхватив себя руками, голос дрожал от холода:
   - Что-то холодно...
   - Да холодать! Это из-за урагана, ведь прошлые ночи теплые были, - ответил Ярослав перемалывая зубами сырое мясо.
   - Пошла я спать, а вы тут копайтесь...
   Альберт перегнулся через тушу, сказал не поднимая головы:
   - Конечно иди, мы еще долго будем... Яр, отрежь вот этот кусок...
   Ни Ярослав, ни Альберт, ни Эли не подозревали, что за ними пристально наблюдало лохматое существо, то, что ночью вышло из леса и затаилось совсем рядом в кустах...
  
  
  
  
  
  

Глава 4.

  
  
   Лучи солнца таяли будто медуза на солнцепеке. Кора шелушилась, обгорела на полуденном солнце, от нее остро несло смолой. Тени стали длинными, как черви крались по сгнившим пням, по вспыхнувшему от красных лучей мху и лишайнику. Сумерки подкрадывались медленно, ползком, словно нарочно затирая миг наступления полной темноты.
   Кони были в мыле, ноги дрожали, с удил срывались куски пены, будто прискакали сюда из самой Москвы. Ярослав то и дело приподнимался в седле, мощный бинокль упирался в глазницы, открывая взгляду невидимые дали. Искал хоть малейший холм, хоть малейшее изменение в плоскоблинном рельефе. Но тщетно, все те же сосны, елки и прочие пихты.
   Сырой, теплый воздух начисто лишен кислорода, его вытесняли прелые запахи смолы и грибов. Но скоро влага испарится и зависнет над лесом неподвижным облаком, что к утру росой заблестит на листьях черники. Так и ползает всякий раз вверх-вниз, словно мочалка по телу.
   Когда совсем стемнело, взгляд едва доставал ближайшие деревья, тонул во мраке. Продвигались медленно, с опаской озираясь вокруг, взгляд цеплялся то за мертвяка, то за оборотня-медведя, то за лже-рысь.
   Последнее существо родня русалок: молодые нагие девушки пленят мужчин и увлекают далеко в лес. Где во время изысканных игр, принимают образ рыси и раздирают возбужденное тело, наслаждаясь теплой кровью.
   Легенда гласит, что однажды хмельные черти словили лесную кошку. Долго потешались над ней, придаваясь пьяным страстям. После чего выбросили обратно в лес, побитую и помятую. Позор и бесчестье с тех пор клеймят рысь: густые волосяные кисточки на ушах указывают на связь с рогатым чертом. Не уйдет жажда мщения пока не растерзают того, кто так жестко и больно...
   Радушный и светлый днем, лес превратился в царство теней. Сзади изо мха, где только что проехали, поднимались косматые существа, из-за каждого дерева следил нечеловеческий взгляд, особенно много таких взглядов ловила спина.
   Кони отказывались идти, взбрыкивая перед очередным силуэтом, заставляли вскидывать ружья. Альберт с испугу даже стрельнул, но картечь взорвала лишь полусгнивший ствол. Скоро набрели на маленькую поляну, правда без ручья. Запасы воды позволяли отложить его поиски до утра.
   Так спешно готовились ко сну, что не заметили, как совсем рядом на фоне темной стены леса возникла белая фигура человека. Угрюмый взгляд трогает каждого, хотя смотрит мимо. Зрачки застыли, будто вставные стеклянные шарики, но всякий чувствует, что смотрят именно на него.
   Ярославу померещился светлый силуэт у края поляны, глаза сфокусировались на видении, но оно не пропало. Едва рассмотрев гостя, отпрянул в сторону, будто лизануло жаркое пламя. Молча одернул товарищей.
   Три пары глаз стали с интересом оглядывать ночного гостя. Старикан лет девяноста, согнутый тяжестью лет, рука сжимает кривую клюку. На голове нет ни волос, ни бровей, нет даже ресниц. Лицо изувечено морщинами, похоже на гнилое сморщенное яблоко, что долго валялось на земле. На носу огромная муха-бородавка, глаза размером с маковое зернышко смотрят мимо, но видят все. Тело тощее, кожа обтягивает каждую кость. Серый халат одет наизнанку, сшит из сотен мелких шкурок, мышиных или кротовых, сплошь покрыт толстыми швами.
   Ярослав поклонился, старался держать голос веселым и беспечным:
   - Доброго здравия, дедушка! Позвольте спросить...
   Его перебил вопрос Альберта, логичный и закономерный:
   - Ты кто?
   Старик не отвечал, сверлил каждого взглядом всезнающего и всепонимающего человека. Медленно поднял руку, тоже обезображенную старостью. Сделал пригласительные знак, мол, следуй за ним. Почти бесцветные губы зашевелились, из горла прохрипело:
   - Ночь... идите за мною, пропадете в лесу-то... в такую пору... коль голодные накормлю, коль усталые спать уложу.
   Куски последних фраз вырвали из груди Элины глубокий вздох, словно держала полные легкие воздуха. Слова прозвучали честно и легко. Но пелена страха не сошла с глаз, такая честность еще больше насторожила, заставила сомневаться в искренности. Ведь сказать честно и открыто, уже означает затеять что-то плохое, завоевать доверие, чтоб потом с легкостью обвести вокруг пальца. Иначе зачем такое говорить?
   Ярослав согнул руку в локте, ладонь прижалась к груди. Как можно более спокойно проговорил:
   - Спасибо, отец, мы и в лесу можем заночевать, не проблема. Но отказываться не буду, уважу тебя и твой дом.
   Старик вздохнул, прохрипел:
   - Хорошее слово слышу я, добром за него платить буду. Идем, утро вечера мудренее.
   Неожиданно выглянула луна, намного посветлело. Круглое зеркало нарочно ловило солнечные лучи и бросало в землю. Разбиваясь о густую хвою, они падали на серый мох, серебрили стволы сосен. Воздух дистиллированный, дышалось легко и непринужденно.
  
  
   Дедок хоть и стар, а прыти что в юном жеребце, молодые едва поспевали. Коней вели, пускай отдохнут от дневного перехода, да и ехать верхом за стариком с клюкой как-то неприлично. Лес проползал мимо, изредка сверху хлопало, с ветки тяжело срывался филин, задевал голову жесткими перьями.
   Дальние деревья врали, что провожают идущих, на самом деле, как и ближние, быстро приближались и исчезали сзади. Только длинные черные тени на земле прилипли к ногам, вторили каждому движению.
   Скоро лес стал расступаться, впереди угадался прогал. Перед ними возникла широкая, залитая серебром поляна, посредине тучный незатейливый дом. Уже по окна в земле, лишь у двери маленькая канава для прохода. Крепкие дубовые бревна намертво приросли друг к другу, упади небо, дом остался бы стоять. Наверху печная труба, с другого края, прямо на крыше громоздится матерый дуб, с красивой классической кроной. Ветви раскинуты далеко в стороны, вытянутые волнистые листья вылиты серебром, под каждым сверкает золотой желудь.
   Дом приблизился на вытянутую руку, они привязали коней.
   - Красавец, правда? - как бы невзначай спросил дед, видя задранные головы с вытаращенными глазами. По-хозяйски толкнул дверь, та приятно скрипнула, из терраски ударил горький запах.
   Дон остался на улице, Альберт, Элина и Ярослав вошли вслед за хозяином. Яр увлеченно огляделся, на стенах висят коренья, валенная рыба, травы, из которых он узнал только мяту и Иван-чай. Отворилась еще одна дверь, за ней оказалась просторная комната, темная и мрачная.
   Сквозь мрак видно как из потолка прут могучие корни дуба, всего около десяти. Чистые, будто полированные, нагло выгибаясь перед невидимыми преградами, уходят в пол. Эли показалось, что заметила, как из глубин по ним поднимаются соки, словно на крыше стоит мощный насос. На двух висит гамак, под единственным окном к стене прижата кушетка.
   Ярослав смекнул, что живет не один, раз два спальных места. Или может рассчитывает на чудаков, что случаем забредут сюда, к черту на куличики?
   Потолок низок, того и гляди набьешь шишку. Половину комнаты занимает огромная печь с лежанкой, чтоб значит зимой радикулит не подхватить. Посредине большой стол с лавкой. Но полный мрак, хоть глаз выколи.
   - Проходите, устраивайтесь, а я пока свет зажгу...
   Старик кивнул на кушетку, сам подошел к корням, тяжело потянулся к потолку. Слабые руки напряглись, осторожно сняли и поставили на стол большую лампаду, внутри что-то копошилось... Он повернул рычажок и удивительный, желто-зеленый свет облил стены, низкий потолок стал казаться еще ниже. Лучи брызнули на изумленные очи Элины, окатили стройное тело, что жалось к Ярославу.
   Свет не слепил, как не слепило бы пламя свечи.
   - Ой! Светлячки! - звонко воскликнула Элина, постучала ноготком по стеклу лампады. - Откуда?
   Облитое светом, лицо старика ужаснуло безобразностью, старость издевалась над ним как могла. Дряблые губы то и дело собирались в комок.
   - Это не простые светлячки, их мне привез друг из далекой заморской страны... забыл название, той откуда душистые специи, нежные шелка... там эти жуки самые яркие.
   Ярослав пожал плечами:
   - Индия?
   - Да-да, Индия. Привез несколько, теперь развожу. Вон на чердаке личинки, на будущее лето будут новые жуки. Тут в лампаде самцы и самки, когда заслонка открыта, видят друг друга и начинают светиться, когда закрыта гаснут.
   Альберт райски растянулся на кушетке, взор уперся в потолок. Там жужельница поймала жирную муху, челюсти двигаются, а мухи, еще живой, становится все меньше. Спросил как бы нехотя:
   - А дуб откуда такой, вон корни какие пустил, того и гляди хозяина вытеснят.
   Старик вдруг, будто вспомнил про молоко на плите, засуетился, прошлепал к печи. Чугунная заслонка нехотя отодвинулась, он захлопотал с ухватом.
   - Сейчас я вас накормлю, печь теплая, тут картошка, птица жаренная... - говорил дедок пыхтя от натуги. - Дуб этот посадили новгородские люди, как символ стойкости, когда пять веков тому дошли до этих земель. Я был тогда молодой волхв, меня и оставили оберегать лес. Дубок поначалу зачах, но скоро окреп, корни пробили потолок, опустились до пола, нащупали землю и зарылись глубоко недра.
   Нащупал ухватом горшок, тяжело подхватил и осторожно, пытаясь не уронить, поставил на стол. Ярослав видел как мимо проплыл большой жареный глухарь, и тяжелое блюдо бухнулось о стол. Альберт стал жадно пожирать глухаря взглядом, коричневая корочка пузырится, крылышки растопырены, с концов капает сладкий горячий сок, из брюха исходит кисловатый аромат печеной клюквы.
   Дедушка жестом пригласил к столу, а сам открыл дверцу в полу, так сразу и не заметишь, и кряхтя всеми суставами спустился в подпол.
   Альберт подсел на лавку, потянулся к горшку.
   - Ну, налетай! - скомандовал он негромко, когда лешак скрылся в погребе. - Харчи знатные, лишь бы не отравил, негодяй. Плетет что-то про новгородцев, пять веков тому... это сколько ему лет?
   Ярослав отрезал крылышко Элине, чем вызвал ее смущенный взгляд, себе отмахнул сочную ляжку. Альберт снял крышку, пар заставил отпрянуть, из горшка пахнуло разваренной картошкой.
   - Выходит, что пятьсот или чуть больше, - ответил Яр сдирая хрустящую корочку.
   - Ему лет девяносто, крыша поехала, видать, на старости лет, вот и плетет всякую ерунду...
   Эли обсасывала крылышко, аппетитно чмокая покрасневшими губами:
   - Интересно, зачем ему кушетка, если гамак висит, наверно не один живет...
   Из подпола вылезла деревянная бочка, за ней показался дед, весь взмокший и трясущийся от напряжения. Ярослав помог поднять бочонок, пузатый, медные кольца обтягивают набухшие доски, сверху отверстие заткнуто пробкой, пахнет горьковато.
   - Вот, квас дубовый, холодный, - сказал старик тяжело дыша. - Весной сока с корней набрал, добавил кое-какие специи, он забродил, получился квас. Да вы пейте, не обделите, там еще четыре бочки стоят. Одному мне столько не выпить, а впрочем, мужчины, может чего покрепче? У меня в погребе рябиновая настойка...
   - Нет, спасибо, отец. Может позже...
   Раздался хлопок, Альберт положил пробку на стол. В нос ударил запах крепкого черного чая. Бочонок чуть наклонился и темная жидкость наполнила невзрачные, но чистые чаши. Сделал осторожный глоток, чуть горчит, но крепкий насыщенный вкус это не портит, даже наоборот. Чашка опустела, Альберт с трудом подавил жгучую отрыжку.
   Наполнил кувшин и поставил на стол.
   - Дедушка, а вы один живете? - звонким голоском спросила Эли.
   Старик глянул в окно, его спокойный взгляд поймал звездное небо. Из уст послышалось бормотание:
   - Уже полночь, скоро должен прийти внучек, бал через пять минут кончится...
   Бровки Элины изогнулись словно натянутые луки:
   - Бал?
   Дряхлые губы хлебнули квасу, голос спокойно прохрипел:
   - Да. В Москве мессир дает бал. Внучок получил приглашение и полетел...
   Последнее слово натянуло бровки еще выше, на лбу появились морщинки. Голос стал удивленный:
   - Кто же ваш внучок?
   Дед пожал худыми плечами:
   - Обыкновенный черт...
   Обглоданное крылышко выпало из рук, сердце забило тревогу. У Альберта с силой вырвался вопрос, логичный и закономерный:
   - Ты кто?
   Раздался скрипучий вздох, вместе ним выкатились слава:
   - Леший.
   Ярослав ощутил тяжесть женского тела, нежное и мягкое, оно рухнуло ему на колени, голова запрокинута, губы блестят жиром птицы...
  
  
   Лицо обдало теплое мокрое дыхание, вдруг пропало, до сознания донеслись обрывки фраз, голос похож на лилипутский:
   - ...веселился и пил водку... Бегемот конечно!.. верхом на ветре... обожаю Шекспира, как и любой... когда дама, наконец, проснется?..
   Ладонь ее медленно дотронулась до лица, веки тяжело поднялись, когда Элина увидела веселую волосатую мордашку. Поросячий нос смешно шевелится, глазенки маленькие, юркие, на голове мелкие рожки. Эли резко поднялась, комната закружилась, стена ударила в спину. Черт вдруг спрыгнул от кушетки и заплясал румбу. Ростом с пятилетнего, весь в черной нечесаной шерсти, доски стучат под козьими копытами, тонкими как дамский каблук, хвост со свистом режет холодный воздух.
   Взгляд девушки невольно задержался на толстом волосатом обрубке, что болтался меж ног... Перескочил на морду, черт подмигнул, губы раздвинулись, показывая редкие зубы, пяточек весело хрюкнул. Элина как подкошенная упала на подушку...
   - Эх, очевидно плохо плясал, - сказал черт досадливо. Закарабкался на стол, взор обратился к лешему. - Тащи рябиновую, придется с мужиками пить!
   Дед вздохнул и полез в погреб. Ярослав и Альберт сидели за столом, перед самим чертом.
   Яр едва дышал, чувствовал как вздрагивает грудь:
   - Ты был на балу Сатаны?
   Черт быстро кивнул:
   - Ох! Славно повеселился! Королева Марго просто великолепна! Пожалуй, лучшая за последние два... нет, три века!
   Альберт таращился на черта, как на... черта.
   - Так ты правда существуешь?
   Волосатый подпрыгнул на столе, чуть не опрокинув кувшин с квасом. Захрюкал громче:
   - Вот чудик! То же спросить могу, не забывай, я тебя впервые вижу. Поэтому давай условимся: ты есть и я есть, с условностями всегда проще!
   Альберт на миг задумался, но закивал.
   - У тебя имя есть или так и ходишь в чертях?
   - Все называют меня Пэк. Сам выбрал имя из пьес Шекспира.
   Дряблая рука стукнула о стол бутыль с мутной жидкостью, на дне плавают три толстые распухшие гусеницы. Леший уселся на лавку, напротив Ярослава.
   Пэк лихо разлил по стопкам рябиновую. Рюмки горят, желто-зеленый свет светляков проходит тонкое стекло и тонет в жидком тумане из лапок жуков, крысиной перхоти, разрубленных мокриц...
   - Эх! Дай Боже! - прохрюкал он и залихватски опрокинул рюмку.
   Яр стараясь не показать отвращения, проглотил горькую жидкость. Тепло прошло по горлу, согрело грудь и упало в живот. Его передернуло, во рту остался вкус рябины, горькой и зрелой.
   Черт снова наполнил и протянул гостям. Ярослав отодвинул рюмку:
   - Нет, мы больше не будем. Спать пора ложиться, завтра в путь...
   - Возлюби ближнего своего! - перебил его рогатый.
   Альберт хмыкнул:
   - Ты же черт, а говоришь заповедями!
   Тот махнул копытцем:
   - Иногда и черт может сослаться на священное писание! Сейчас я твой ближний, так что не обижай, давай возлюбливай, пей! - предостерегающе добавил: - и не буди лихо пока оно тихо!
   Холодок шевельнул Ярославу волоски на затылке, по стене перескочил на спину Альберта, передергивая все тело. Переглянулись, сами не рады, что зашли в этот дом. Дать бы деру отсюда, подумал Яр, глядя как Альберт запрокинул стопку, плохое предчувствие у меня.
   - Что-то я разошелся! - проговорил Пэк. - Проклятая луна злит душу, требует злодейства...
   Оба облегченно выдохнули:
   - Разве у черта есть душа? - поинтересовался Яр, странно, но хмель не бил в голову.
   Рогатый захрюкал:
   - Конечно, нет! Я продал Дьяволу, ты взял напрокат у Бога; я взамен получил удовольствие, а ты мучения.
   - Напрокат?
   - Дурень, конечно! Попользуешься и отдашь, а если испачкаешь наслаждением, тебя высекут! Плохо ему, видите ли, когда кому-то окромя него хорошо сделается!
   Леший прохрипел тяжело:
   - Эка тебя понесло! Отправляйся спать, тварь хвостатая, не засоряй мозги людям.
   Черт аж подпрыгнул, да так и застрял рогами в потолке. Ярослав видел как болтается волосатый обрубок с перепелиными яйцами, и черт, оставив на потолке дырки, падает на стол.
   - Люди! Люди! Человек! Великое создание, оно повергнет и Бога и Дьявола, как повергает отца повзрослевший сын. Это неизбежно! Скоро родится герой, что восславит человека, убьет всех богов, завершит старое и начнет новое...
   Вдруг спрыгнул на гамак, свернулся клубком и засопел. Дед подошел, бережно укрыл одеялом.
   - Всегда такой возбужденный после бала прилетает, всякую дурь несет, - прохрипел Леший. - Так-то тихий, дурачиться разве что: то девок пугнет, то сливки с молока снимет, то дрожжи из браги вынет... Однако пора почивать.
   Альберт поднялся тяжело, как после долгой болезни, огляделся.
   - Где можно лечь?
   - В сундуке два гамака, достаньте, мне нагибаться тяжко.
   Гамаки пахнули гнилью и плесенью, но веревки плотные, выдержали бы медведя. Как только повесили, Альберт тяжело рухнул в сетку. На просьбу Яра лечь с сестрой отмахнулся: дескать знаю, самому хочется ее согреть, вот и согревай, дурак!
   Леший взял лампаду, свободная рука толкнула дверь и свет скрылся в террасе. Комната исчезла, остались одни звуки. Ярослав всматривался в темноту, глаза никак не привыкали. Внезапно дверь скрипнула, вместе со светом высунулась дряблая, высохшая рука и поманила в терраску. Он недоумевая, шагнул навстречу лучам.
   В тесной терраске холодно, со стен смотрят резанные из дерева рожи, хитрые и коварные, пахнет мятой. Все облито ярким желто-зеленым, даже большая бородавка-муха на носу лешака видна как днем. Больше Ярослав не успел рассмотреть, старик увлек его в комнатку, дверь в которую пряталась за шторкой.
   Чуть не расшиб голову о косяк, когда перешагивал через высокий порог. Очутился в тесной коморке, воздух как горячий кисель, хоть топор вешай, больше десяти минут в таком не протянешь. В центре сквозь мрак угадывается бадья с жидкостью, клубы пара поднимаются и уходят в щели в потолке. Странно, жидкость явно горячая, но ни печи, ни горелки нет. В углу маленькая полочка, рядом висит большой половник.
   Леший кряхтя повесил лампаду к потолку, прямо над бадьей. Дряблые высохшие пальцы начали крошить в нее какие-то травы, бесцветные губы еле слышно бурчали. Только когда свет облил комнату Ярослав увидел, что стены увешены муравой, мелкими животными вроде мышей и лягушек, даже несколько половых органов какого-то крупного зверя. Запах гнили прилип к вспотевшей коже, наполнил легкие, уже хрипевшие от спертого воздуха. Его передернуло и швырнуло в пот, комната качнулась, потолок упал и больно стукнул по голове...

  
   Когда Ярослав открыл глаза, увидел лишь белую мглу. Сверху, снизу и со всех сторон лишь дымка, будто попал на мельницу и теперь напряженно вглядывался в густую белую пыль. Когда двинул ногами, понял, что висит в воздухе. Не над землей, не над водой, а в непонятном пространстве, в котором непонятно где верх, а где низ.
   Опустил голову, глянул на тело, обнаружил, что совершенно голый, лишь шерстяной плед укрывает плечи. На теле нет живого места, кожа бледная, усеянная коричневыми горелыми пятнами, будто долго прижигали паяльной лампой. Дрожащими руками коснулся лица... бугристое, бесчувственное, от прикосновений шелушится, такое бывает у людей, которые в бане падают лицом на горяченную печь. Но боли не чувствует, как не чувствует рук, ног, головы, даже языка...
   Внимательно вглядывался в белую мглу, впереди чуть потемнело, сформировался силуэт, если человека, то очень высокого и широкого в плечах. Фигура приближалась, увеличивалась, выдвигалась из сумрака, наконец оказалась в паре шагов. Одета в черный плащ с капюшоном и длинными рукавами, не видно ни лица, ни кистей, будто их и нет вовсе.
   Повеяло холодком, могильным и жутким. Фигура в плаще медленно, словно с болью, подняла руку, он увидел как из рукава высунулся сначала палец с длинным когтем, а потом и вся кисть, худая и старая.
   Ярослав услышал было биение сердца, прислушался, но в груди гробовая тишина, спокойствие. Неужели он умер? И не Великий Суд ли это, где осудят его по делам его? Но ведь это все чушь, нет никакого Суда, Ада, Рая... миром правят законы физики и верны только они!
   Костлявый палец уперся в лицо, из капюшона прорычало как со дна бочки:
   - Ты... ты сам... этого захотел. Мм... не каждый может вот... так...
   Яр зыркнул голубыми глазами, хотел что-то ответить, но не почувствовал шевеления губ. Голос был груб и исходил не из уст:
   - Да, сир. Я сам. И знаю, что меня ждет.
   Фраза настолько нелепа, что просто не может существовать. Не он произнес, по крайней мере не хотел...
   Напротив прогудел волевой голос:
   - Нет. Тебе к нему... нет. Он не вынесет такого... мм... добра.
   - Я знаю, сир. Но многого не понимаю.
   Ярослав не понимал о чем речь, как сюда попал, кто перед ним стоит и где Леший, Элина и Альберт. Плюнул в сердцах, будь что будет, решил не торопить событий, попытался расслабиться. Но ощутил, что и так расслаблена каждая мышца, все тело спокойное и уравновешенное.
   Голос словно раскат грома, густой и сильный:
   - Не чувствую... страха. За это и ответишь... перед ним... разве не понял? Не ходи... к нему. Мм... ты достоин... быть со мной. Нет в тебе того, что есть... есть у каждого раба... он всех считает... своими рабами... поэтому любая власть... от него.
   Высокая фигура немного отодвинулась. После паузы голос прогремел громко и грубо, точно огромная гора двигается с места:
   - Итак. Готов ты... бороться за свободу... рода человеческого?
   - Да, сир. Готов.
  
  
  
  
  
  

Глава 5.

   "Синий, розовый, фиолетовый... синий, розовый, фиолетовый..." Непонятные слова теребили слух, думать о чем-то другом не получалось. Перед взором появлялись и исчезали абстрактные картины. "Синий, розовый, фиоле..." Ухо резанул гадкий скрип дверных петель, видения пропали, Ярослав почувствовал, что проснулся.
   Нашел себя лежащим на краю кушетки, левая рука жадно обхватывает Элину. Чертовски приятно ощущать как раздувается грудная клетка, ощущать тепло тела, его мягкость и нежность... ощущать, что оно живое! Такое же как у него. И если сейчас толкнуть - проснется, гладить - будет приятно, ущипнуть - больно... До чего же схожи их тела... и до чего различны те, кто в них живет. Но как они попали в эти тела, что сейчас лежат в обнимку... и главное когда?
   Ход размышлений оборвал звук за спиной: кто-то явно чего-то хлебнул. Тогда Ярослав вернулся в реальность, вспомнил все события вчерашнего, этот жуткий сон... К нему вернулись ощущения, воздух холодный, какой-то мокрый. Горьковатые запахи застыли, как холодный кисель. Он обернулся.
   - Доброе утро, последний герой, - прошептал Альберт едва оторвав губы от ковша с водой. Стоит по пояс голый, с полотенцем через плечо.
   - Сколько время? - поинтересовался Яр хриплым сонным голосом.
   Альберт ответил не сразу. Наконец, утолив жажду, аккуратно поставил ковш, ботинки прошагали к столу, лавка устало скрипнула.
   - Семь часов. Из-за этого гамака вся спина болит...
   - А где Ле... Леший? - Ярослав запнулся, странно это, необычно.
   Собеседник передернул плечами, бегло оглядел комнатку:
   - Не знаю... на улице нет, может в лес ушел.
   Яр привстал, улыбнулся странно, без эмоций:
   - Ну да, забыл. Он же Леший!
   Тихо поднялся с постели, пол проскрипел, дверная ручка удобно легла в ладонь, когда в комнатку хлынул сквозняк. На улице ясно, солнце еще не вылезло из-за леса, поэтому маленький дворик со множеством цветов остается в тени. Цветы яркие, пышные, но источают настолько тонкие запахи, что сразу не учуешь. Яр зарылся лицом в одну из клумб, ощутив холодные свежие капли росы. Грудь сама подалась в стороны, ароматы заставили трепетать, разбудили тысячи мыслей. Он вдохнул дыхание самой вселенной, и теперь стали внятны песни и смех, свершение и страдание, борьба и смерть. В мозгу родились великолепные картины, даже сам не понял как, захотелось рассказать о них всему миру...
   Вспыхнуло изображение Элины, божественной и прекрасной. Она богиня, дух, земля не могла породить такую красоту. И ни с того ни с сего нахлынуло неодолимое желание умереть за нее, вспыхивали и гасли видения героического самопожертвования. Он так влюбился, так отчаянно, так безнадежно, что только и остается умереть за нее. Иначе не выразить огромную, неземную любовь. Такое возвышенное отречение от истинной любви дано изведать всем любящим, изведал его и Ярослав. В этот миг чувствовал, умереть за нее значило бы, что жил и любил достойно.
  
  
   Когда появился хозяин дома, Ярослав, Элина и Альберт сидели за столом, что трещал под тяжестью огромного самовара. Горячий чай обжигал язык, пар обдавал лицо, сильно пахло мятой. Лучи пробивали окно, падали на стол.
   - Доброе утро, дедушка, - воскликнула Элина, когда на пороге показался худощавый старик. Яр и Альберт тоже поздоровались.
   Леший прошел и тяжело, будто с болью опустился на кушетку. Чуть отдышавшись, вздохнул, выпрямился, словно почерпнул откуда-то жизненной силы, и подсел за стол к Альберту.
   - Славного утра, вам всем, - произнес он хрипло, но вдруг спохватился. - Что ж вы не завтракаете?
   - Как? Вот чай пьем, - только и нашелся Альберт.
   Леший махнул рукой:
   - Одним чаем сыт даже в городе не будешь, а уж здесь, в тайге...
   Прошлепал к печке, кряхтя и что-то бормоча под нос. Подцепил ухватом что-то тяжелое.
   - Странно, - подумал Ярослав. - Где-то я это уже читал. Вчера оттуда вынул печеного глухаря, и сегодня опять полез! Ночью что ли он кашеварит?
   Дрожа под натугой не уронить, дед поставил на стол большой ягодный пирог, усыпанный орехами. Горячий аромат ягод и сладкого теста сшибали с ног.
   - Да вы не стесняйтесь, кушайте, - добродушно сказал старичок, разрезая. И тоже налил себе чай.
   Леший рассказал, что каждое утро обходит лес, лечит зверей, собирает грибы да ягоды. Предстал ярким примером того, когда внешность абсолютно не совпадает с душой. В уродском, даже отвратительном теле заточена чистейшая душа. Такое не часто увидишь в современной жизни, не удивительно. Мир криволинеен, как сказал бы Эйнштейн, будь он жив. И жители этого мира вынуждены принимать его форму. Лишь единичные, по-настоящему могучие личности, исполинские титаны встают против этого бурного потока и борются в напряжении и накале, среди ужаса и трагедий, и сама жизнь уступает их натиску. Чаще встречаются красивые, накрашенные люди, за красотой которых спрятана элементарная трусость! Но рано или поздно вся позолота стирается, и вновь обнажается свиная кожа.
   - Это вам надобно в монастырь, тут недалече, - сказал Лешак, когда узнал цель экспедиции.
   Альберт изумился:
   - Здесь, в тайге?
   - Да, - спокойно ответил тот, будто подтверждал прописную истину. - Уж пятый век стоит, Тихоном построен в тыща шесот... эх, не помню, я тогда молод был...
   Ярослав заинтересовался:
   - И что там, в этом монастыре?
   Старик смешно пожал плечами:
   - Откуда ж мне знать, я там отродясь не бывал. Только сдается должны ведать тамошние служители хоть толику того, что вы ищите.
   Элина живо вмешалась:
   - Да, монастырь старый, мудрые люди, тайны и все такое...
   Все пристально посмотрели на нее, та прихлебнула чая, исподлобья встретила их взгляды:
   - Я что-то не так сказала?
   Старик улыбнулся, на угрюмом лице промелькнул след былой молодости. Сказал просто, без эмоций:
   - Мысли у всех одинаковые, только выражают их по-разному.
   Скоро закончили завтрак, собрались и вышли на улицу. Дон, проспавший все время в кустах шиповника, так сильно махал хвостом, что неистово вилял всем задом. Ярко светило солнце, даже припекало. Легкий приятный ветерок приятно гладил лицо.
   - Что-то кони у вас больные, изможденные. Из ноздрей капает, дыхание хрипит... наверно из-за ночной бури простыли. На таких далеко не уедешь, если у вас есть время я могу подлечить. Это быстро, тут недалече муравейник есть, лошадок надо к нему отвести, - сказал Лешак внимательно оглядывая коней.
   - У нас времени навалом, - ответил Альберт. - А про больных коней это правда, конь заболел, путник умер.
   Ярослав передернул плечами:
   - Как можно муравейником простуду вылечить?
   Старик хитро улыбнулся:
   - А вы пойдемте со мной, покажу.
   Из леса выползли большие холмы-муравейники, поверхность шевелилась сплошным живым ковром. Топанье маленьких ножек было похоже на стук капелек дождя. Муравьи крупные, размером с человеческий ноготь, заприметив пришельцев заметались шустрее, из невидимых щелей выбежали стражи, стали угрожающе вскидывать вверх челюсти.
   Лес обступил березовый, трава густая, цветущая, под каждым деревом грибы, чистые без единого червячка. Лешак подошел к холмику, сильно топнул, чего-то выждал и наконец сказал:
   - Теперь все, отпускайте коней.
   - Зачем? - не поняла Эли. - Вы же сказали что будите их лечить...
   Дедок усмехнулся:
   - Они и сами не глупые, пускайте, сами увидите...
   Кони сопливились и шмыгали ноздрями, с удил стекали слюни. Сначала замешкались, топтались на месте не понимая чего от них хотят, а поняв что свободны поспешно обступили муравейник. Головы вытянули, нагнули низко, почти касались щепок, из которых построен муравьиный дом. Постояв так минуту стали фыркать, кашлять, а дыхание будто прочищалось, делалось ровным и тихим. Наконец подняли головы, Ярослав и его друзья увидели, что теперь ноздри абсолютно сухие.
   - Как? - искренне удивился Альберт.
   Дед с улыбкой объяснил:
   - Когда на муравейник нападает медведь, в поисках лакомых яиц, то вначале обнюхивает. Тогда мураши брызгают в него такой вонючей, обжигающей жидкостью, что мишка не выдерживает и убегает. К этой муравьиной хитрости приспособились лоси и олени. Когда в холод простывают, то находят муравейник, дышат на него, а мураши кидаются на защиту, брызгают зловонными струйками. Ее аромат прочищает горло, нос и легкие, как глоток рябиновой. Ну и лошади не глупые животные, тоже знают как себя врачевать. Я когда болел только так исцелился, хотите и вы попробуйте...
   - Это можно, - сказал Альберт.
   Подошел к холмику, наклонился, муравьи почувствовали его теплое дыхание. На Альберта резко пахнуло холодом, он глубоко вздохнул, выпрямился с наслаждением.
   - Ну как? Избавился от храпа? - с издевкой спросил Ярослав.
   Тот выдохнул медленно, с усладой:
   - Да, прочищает здорово! чувство такое будто вдыхаешь обжигающий холод.
   - Вот-вот, - одобрительно сказал старик. - Еще у меня пасека есть, мед есть сок с росы небесной, который пчелы собирают в доброе время, поэтому имеет в себе силу многому. Мои предки говорили, что мед на раны смрадные пособляет, очам затмение отдаляет, помазуючи или пластырь прикладываючи, распадлины рта лечит, живот обмягчает, ядовитое укушение уздравляет, на раны глубокие добре пособляет...
   - Мы будем очень рады, если вы дадите баночку, - перебил его Альберт.
   - А мы вам подарим медвежью шкуру, попался тут один, хотел с нас содрать, но не удалось. Зимой будет чем укрыться, только она свежая совсем, сушить надо и выделывать, - сказал Ярослав.
   Лешак улыбнулся добродушно, но с его лицом получилось страшновато:
   - Это я умею, спасибо, медвежья шкура мне бы очень пригодилась, зимы холодные пошли, морозные. Теперь как залягу на печи, как укроюсь мехом...
   В доме Лешак вытащил из подпола маленький бочоночек сплетенный из бересты, из-под крышки сладко пахло медом. Шкуру помогли натянуть на распорках, чтоб сохла.
   Когда прощались, на глазах у старика заблестело, голос дрогнул:
   - Не часто гости у меня бывают, я признаться, подзабыл даже как с ними обходиться.
   - У вас внучек есть, - успокоил Альберт.
   Дед махнул рукой, и сказал с сердцем:
   - Верно, но он только по ночам приходит, днем трусит. Маленький еще, света боится.
   - Ну, бывай, отец, - сказал Альберт, обмениваясь рукопожатием с Лешаком, после чего лихо вскочил в седло.
   - Только бы руку не стал целовать, - подумала Эли. И Леший будто понял ее мысли, лишь обеими руками пожал нежную и прохладную девичью ладонь.
   Настала очередь Ярослава. Пожимая сухую кисть, он незаметно подался вперед.
   - Я... я на счет того сна, - шептал Яр. - То место, я не совсем... не совсем понял почему...
   Старик не дал договорить:
   - Это не сон, - он выдержал паузу. - Ты видел будущее, свое будущее, не точное, все можно изменить. Позже наступит момент, ты все поймешь. Скажу только, что от тебя будет зависеть жизнь человека. Решать тебе.
   Ярослав задумчиво и коротко кивнул:
   - До свидания, дедушка! Не забывай! Может еще заедем! - выкрикивали они уже верхом на конях заходя в лес, полный запахов хвои и грибов, залитый пением лесных птиц.
  
  
   Вновь потянулись знакомые сосны. Деревья возникали, молча проплывали мимо и исчезали за спиной, но навстречу двигались новые, еще стройнее и выше. В лесу довольно прохладно, лучи не в силах пробить мощные хвойные шапки, лишь местами попадались залитые солнцем поляны.
   В середине дня вышли к небольшому водопаду, воздух тяжелый и влажный, от аромата цветов сбивается дыхание. Вершина увенчана распавшимися на куски утесами, жидкий хрусталь со звоном падает и, не успев достигнуть земли, раскалывается на мириады осколков, таких свежих и легких, что не спешат опускаться, зависают в воздухе бесконечной прохладой. Прямые лучи широкими полосами пронзают эту взвесь, и та сияет бледным цветом, словно сказочный мираж.
   - Перед таким соблазном просто нельзя устоять! - воскликнула Эли, когда проезжали мимо. Слезла, привязала коня и встала под самый водопад, руки поднялись, голова в блаженстве запрокинулась. Намокшая майка обтянула грудь, соски чуть не прорвали тонкую мокрую ткань. Она тряхнула головой, Ярослав видел, как взлохматились потемневшие от воды волосы, разбрасывая миллионы осколочков хрусталя.
   - Слушай, сестричка, простудиться можешь, - предостерег Альберт.
   Элина звонко и весело рассмеялась.
   - Вода совсем не холодная, прохладная такая, хорошая. Да и не вода это, а просто пар, да, прохладный пар. И если вы не против, я приму паровой душ, только я... я стесняюсь вас...
   Ярослав только усмехнулся, точно милой шутке.
   - Ладно, пусть лошадки отдохнут, пойдем пройдем вверх по ручью, может чего интересного найдем, - обратился он к Альберту.
   Тот слез с коня.
   - А не найдем, так хоть уток настреляем.
   Поднялись по крутому склону, откуда со звоном падала вода. Прекрасная картина на фоне сочного неба предстала во всей красе. Ручей теряется за несметными валунами, похожими на гигантские вишневые косточки. Огромные неуклюжие глыбы мощно вылезают на поверхность, стыдливо прикрываясь серым мхом. Редкие сосны упиваются свободой, ствол то опишет дугу, то резко завернет, то ветвится в разные стороны.
  
  
   Мохнатое существо рычало, еловые лапы царапали морду, пытались сорвать шкуры, что облепили громадное тело. На корточках сидело неуклюже, медвежьи плечи норовили завалить на бок, особенно когда грудь вздымалась как гора, и их ноздрей вырывался грубый свист. Глаза горели под бровями, те выгнулись как штурмовые волны, взгляд напарывался на колючки. Наконец продрался к залитому солнцем лугу. Там голенькая молодая самочка даже не подозревает, что косматое существо совсем рядом, ближе вытянутой руки.
   Горит в лучах взвесь, обнимает загорелое тело, мокрое и блестящее. Мелкие капли сливаются воедино, срываются вниз, лаская нежную, упругую кожу. Рыжие, почти красные волосы потемнели до грубого бардового, но не потеряли блеска, в унисон блестят с большими зелеными глазами. Кисти гладят плечи, спускаются к талии, упругому животику, массируют бедра, что так аппетитно раскачиваются в стороны. Наконец девушка нагибается, и кисти касаются ступней.
   Зубы скрежетали, точно камнедробилка, грудь вздымалась сильнее, а где-то внизу набухало, наливалось силой. Лохматое существо заворчало, его передернуло, на морде выступила испарина. Тряхнуло головой, но чувство не пропало, ниже пояса уже выпирало мощно, вздувалось так, что вот-вот лопнет, прорвется, брызнет горячим соком...
   Неожиданно, на самом пике воздух задрожал залпами ружей. Словно вспугнутый олень, создание рвануло с места. Деревья замелькали с огромной скоростью, прыжки чудовищной силы унесли косматого в лес. Массивные ноги, приученные к лесной жизни несли грузное тело, как перышко. Когда гнилой ствол или камень преграждали дорогу, существо перескакивало легко, без усилий.
   Немного погодя Эли с сожалением покончила с водой, одела коротенькие, неприлично облегающие шортики и тончайший топ, что едва-едва прикрывал грудь.
   Когда вернулись Ярослав и Альберт, она сидела на бревнышке, с интересом разглядывала себя в зеркальце. Завидев их поднялась, зеркальце нырнуло в рюкзак. Улыбнулась смущенно, так мило улыбаются те девушки, что осознают собственную красоту.
   Яр на миг остановился, засмотрелся, но тут же подавил инстинкты, что будила эта молодая особь. Альберт же, будто не замечал ее прекрасного тела, бесцеремонно оглядел ее, лишь усмехнулся.
   - Смотри, как бы на тебя ночью самец медведя не кинулся, - сказал с улыбкой. - Или кролика.
   Яр заметил легкий румянец на ее щеках.
   - Такая одежда занимает меньше места в рюкзаке, - пролепетала Эли.
   Брат весело рассмеялся.
   - Это уж точно! Эти шортики и топ я могу в одном кулаке спрятать.
   Она повернулась к Ярославу, глянула на него смело, с вызовом:
   - Хоть ты скажи, что красивая я, от брата не дождешься.
   Смотрящие на него соски вот-вот проткнут топ, короткий настолько, что груди в нем едва держатся. Шортики обтягивают рельефную попку, меж тонких ляжек остается просвет даже когда стоит как сейчас, ноги вместе.
   Сглотнул нервно, неуверенно кивнул и хотел сказать что-то про красоту, но с удивлением услышал собственные слова.
   - И... извращенка!
  
  
   Смеркалось. Огни главных ворот светились высоко меж ровных сосен. Монастырь стоял на холме, лес вплотную подступал к высоким белокаменным стенам.
   Путники достигли обители когда на востоке уже вовсю бушевал пожар. Даже стал затухать, холоднеть. Утомленные кони завидев ворота, поняли, что отдых не за горами, а вон, виднеется меж сосен, выжимали последние силы. Наконец, у самих ворот остановились.
   Врата высоки, срублены из дуба, сверху бронзовая надпись "Святая Живоначальная Троица". В стороны идет посеревшая белокаменная стена, местами облупленная, поросшая зеленым мхом. В темноте не заметили, как подошли двое. Только Дон злобно зарычал.
   - Кто такие? - спросил один так резко и люто, что Альберт рукой дернулся к ружью.
   Ярослав спокойно посмотрел в лицо одного, потом второго - никакой разницы! Факельный огонь играет на жирных мордах, лицами эти куски кожи никак не назовешь. Мелкие глазки тонут в жирных щеках, нос поросячий, подбородок так себе, зато второй подбородок о-го-го, может смело называться второй шеей! Морды у обоих круглые, красные, нахальные, такое же и тело, не намного больше морды. Заприметив такого сто раз подумаешь, его легче обойти или перепрыгнуть? Но встретившись взглядом, сразу отпадает желание и того и другого, ибо видишь - хохол!
   Ярослав слез с коня спокойно, без суеты.
   - Свободные путешественники. Вот набрели на ваш монастырь. Может пустите, вопросы есть у нас к наместнику вашему.
   Они переглянулись, важным взглядом обошли всех троих.
   - У нас мужской монастырь, вот, и... и женщинам неззя! - проговорил толстяк дрожащим голосом пятилетнего.
   Его напарник с силой махнул рукой, будто хотел убить муху на столе.
   - Чушь! Вон Евфимий каждое воскресенье дочь трахает!
   Тот закивал, да так часто, аж затрясся весь.
   - Да-да-да, сука, нам не дает, вот. Поэтому мы, вот...
   - Заткнись! - оборвал его тот, что пожестче.
   Ярослав сдвинул брови.
   - Вы так и будите всякую ересь пороть? Отворяй ворота! - рявкнул жестким грубым голосом.
   Они чуть заколебались, но глянув на Элину, о чем-то перешепнулись и ворота тяжело, с грохотом открылись.
   - Может это не христианский монастырь вовсе, - думал Ярослав сжимая в руке узду и шагая за двумя толстыми святыми отцами. - Эдаких проповедников сроду не встречал. Хотелось бы взглянуть на главу этой обители. Вроде святым отцам запрещено жениться, тем более иметь детей, а если верить их словам этот Евфимий имеет не только дочь, но и ненормальную психику.
   Монастырский двор огромен, здесь и ферма, и огород, и кузница, даже пасека есть, чтоб значит, восковые свечи делать. Помимо этого целая прорва всяких сараев, толи под жилье толи под хлам. Зато дальние здания чистые, красивые. Сияют как луна на черном небе, видно что предназначены не для простых рабочих.
   Вскоре подошли к конюшне, о чем красноречиво сказал острый запах.
   - Коней можно оставить тут, - не оборачиваясь бросил толстомордый.
   Альберт взял коней и завел в большой покосившейся сарай, сбитый так, что стены напоминали забор. Конюх, пацаненок лет пятнадцати, принял жеребцов и Альберт бросился догонять своих.
   - Располагайтесь, - сказали им когда поравнялись со средних размеров домиком.
   Ни чего себе домик, но стол, керосинка, три деревянные кровати, даже матрацы с сеном не могли не радовать. Огорчил лишь пол, а точнее его отсутствие, вместо него утоптанная глина. Дон сразу же уютно устроился под кроватью.
  
  
   Дверь скрипнула, в комнату вошли двое. Тяжело протопали сапоги, теряя комья земли, пахнуло прелым потом. Кровати застонали под свиным весом святых отцов. В каморке стоял мрак, лишь свечка на столе проливала тусклый свет на койки, что стоят по бокам.
   - Ты видел их? - спросил Иван, жестикулируя кистями на уровне грудной клетки. Свечной свет, отбрасывая чудные тени прыгал на его жирной круглой роже.
   Вася с натугой стащил сапог, показался носок, весь сальный и липкий, стянул и его. Блаженно вздохнул и обратился к Ивану:
   - Да-да, хороша, вот. Она будет нашей, сначала твоей, вот, потом моей, потом опять твоей, потом вновь моей, потом...
   - Заткнись! Этот высокий... Ярослав, он опасен. Я видел его взгляд, такой сусолится не будет, надо что-то придумать. Да еще здоровый, как медведь...
   - Да-да, опасен, может помешать, вот, - пробухтел Иван задумчиво, кисть почесала пузо. - Друзья его тоже не лыком шиты, вот, черноволосый этот тоже здоровый как бык, вот.
   - Ничего, мы своих науськаем, наши-то покрепче будут. Навалятся всей кодлой или перестреляют к чертям собачьим и дело с концом.
   Иван с сомнением покачал головой:
   - Да-да, науськаем, но подождать нужно, вот, присмотреться. Зачем пришли? Что хотят? Пускай себе гостят, вот, а мы покуда с Агафангелом переговорим.
   Святой отец нагнулся, издав жалобный рык - живот-то здоровущий, рука нащупала под койкой бутыль с брагой. Раздался хлопок, он перевернул бутыль так резко, что брага щедро полилась по подбородку.
   - Да, ты прав, - сказал Вася, утирая рот. Рука его протянула бутыль собеседнику. - Подождем, я думаю быстро они не уйдут. Ведь Волк придет за дочерью Евфимия, ему нужна она и совсем не для выкупа...
   Глаза слипались, толи от толстой хари, толи ото сна. Иван широко и громко зевнул:
   - Да-да-да, подтасуем карты, братки сами нам помогут, вот, - медленно говорил, стуча кулаком по стене. - Они ж тупые. Брат Василий, а молиться на ночь будем?
  
  
  
  

Глава 6.

  
  
   Сквозь мутное, покрытое плесенью стекло на глиняный пол сочились солнечные лучи. Тяжело пахло сеном, гнилью, конским навозом; стол вокруг закоптившейся лампы густо усеян горелыми трупами мух, комаров, мотыльков и прочей живности; потолок влажный, гнилые доски прогнулись, того и гляди рухнут, задавят, сомнут...
   Ярослав не спал, лежал с открытыми глазами, взор уперся в потолок, темный от гнили. Глянул на часы - половина седьмого. Что ему не спится? Проклятые петухи, все утро горланили, порубил бы всех к такой-то матери. Неожиданно открылась дверь, яркий свет резанул глаза, утренний холодок и свежесть приятно взбодрили, Яр повернул голову.
   В дверном проеме стоит человек, по виду священник, черная ряса постарела, обрела грязный оттенок, борода вьется до самого пупа, золотую цепь на шее оттягивает нехилый золотой крест. Ежели такой продать, можно накормить не одну деревню.
   - Святой отец Евфимий ожидает вас, найдете его в храме, - тоненьким голоском проговорил он. Крест коснулся пола, когда тот согнулся в три погибели, прикрыв за собой дверь, удалился так же тихо как и вошел.
   Ярослав привстал, глаза задели друзей, те спят тяжелым сном, пушкой не добудить. Даже Дон сопит под кроватью, хотя раньше в городе уже в пять утра тянул гулять. Видно придется идти одному, нельзя заставлять ждать, раз назначили встречу. Бесшумно поднялся, ноги нащупали под кроватью сапоги, и мышью нырнул за дверь.
   Где искать храм не знал, в недоумении огляделся по сторонам и только тогда, при дневном свете, смог рассмотреть монастырь. Домик, где их поселили, находится на краю. Такие же, вдоль которых вчера шли, тянутся вдоль стены до самых ворот. Напротив виднеется каменная арка, маленькая и узкая, трое в ряд не пройдут. К ней примыкают двухэтажные, но высокие и с большими балконами здания. Штукатурка обрушилась, обнажаются кирпичи, положенные тупо друг на друга, а щели меж ними пугают...
   - Боятся острых углов, - решил он подметив огромное количество арок, как дверных, так и оконных. Шел медленно, взгляд цеплялся то за спешащего на утреннюю молитву монаха, то скользил по осыпанной, пахнущей старостью стене, наконец уперся в нечто яркое, огромное.
   Громадное строение, творение рук человека! Башни безупречны, белые как паросский мрамор, великолепные совершенные купала облиты бледно-зеленой глазурью, золотые кресты ловят солнце и щедро разбрасывают вокруг. Башен пять, самую высокую скрывают низкие и тучные, лишь размашистый купол высится островерхим концом, с которого устало смотрит распятый на кресте Иисус.
   - Доброго здравия, раб. Судя по вашему наряду, вы Ярослав, - бархатистым басом проговорил святой отец, когда Яр миновав тяжелые золотые ворота прошел в залу. В церковной иерархии не разбирался, но по этому сразу видать: обычный попик, коих полно.
   - Совершенно верно, мне сообщили святой Евфимий готов принять меня, - сказал он, стараясь держать голос почтительней, однако поразился, рабом его еще не называли. Вот уж не думал, что похож на эту грязную тварь.
   - Сию же минуту, извольте ступать за мною, - все тем же басом сыпал святец.
   Следующая зала оказалась просторней, но тяжелые ароматы благовоний делали воздух приторным, дышалось в таком трудно. Со стен смотрели Спасители, которых так много, что на каждое христианское имя приходится по десятку. Глаз радовали лишь витражи. Цветастые, яркие соцветия переливались бликами, когда проходили мимо. Еще одно прекрасное творение человеческих рук, результат томительного труда, не то что эти спасители, спасающие мир без его ведома и неизвестно от кого.
   - Зачем столько золота? - спросил Ярослав, когда лестница певуче поскрипывала, а ладони касались золотых перил.
   - Золото это богатство, богатство это власть, а власть это сила, - на распев говорил попик, явно упиваться своим голосом. - Любая власть и сила от Бога, поэтому золото есть знак величия, божественности. В храмах во все века было золото, показывая людям богатство Бога Нашего...
   Ярослав уже не слушал этот бред. Интересно, сам понимает, что говорит? Учат кормить убогого, ближнего, а сами скупы как крысы. В жизни никого не накормят. Зато священник легкой рукой отпустит все грехи. Умирай с миром! Хоть и от голода, хоть у желудка уже мозоли от бесконечного перетирания самого себя!
   - Я думал, сила в правде, - рассеянно сказал Яр и уверенно шагнул в узкую дверь, что вела в покои Его Святейшества.
   - От дьявола сие утверждение, не искушайся, главное в жизни не правда, а служение Господу Нашему, во имя покаяния грехов наших, каяться во имя искупления пороков, коими соблазняет Сатана, - смиренно запричитал дьякон.
   Остановились в коридоре, напротив золотой массивной двери, что цепко держала взгляд Ярослава.
   - Святой Евфимий ждет за этими вратами. Будь вежлив с владыкой, - пробархатал попик басом.
   Ярослав кивнул. Святой отец поклонился, руки сложились на груди, и вскоре звук шагов растворился за поворотом.
   Дверь тяжела, но поддалась легко, Яр очутился в маленькой зале, довольно уютной, стены сплошь расписаны немыслимыми образами, а там где не расписаны, витражи, витражи, витражи... иногда даже неотличимы от стены, такой же яркой и сочной. Потолок выгнут опрокинутой чашей, тоже пестрит образами. Хоть и высок, да как-то давит, угнетает, словно кто-то смотрит...
   Евфимий встретил его сидя в кресле. Неужели тоже золото? Да, золото и есть, для таких невероятных размеров сколько ж его надо! Владыка поднял руку, кисть изогнулась для поцелуя, Ярослав заметил свое отражение на огромных перстнях, когда почти коснулся их носом. Евфимий опустил руку, явно довольный собой.
   - Расфуфыренный петух! - подумал Яр, исподлобья разглядывая посла Бога на земле. Тело покрывает мантия перламутрового цвета, вышивкам золотой нитью нет числа, рукава широки, можно две руки просунуть, еще место останется. Голову венчает великолепная шапка Мономаха, вся в драгоценных камнях.
   - Кто ты? И что привело тебя ко мне, раб Божий? - спросил он медленно, отдыхая после каждого слова. Казалось речь дается ему с болью, Яр даже испугался, что тот сию же минуту помрет.
   - Я и мои друзья - свободные путешественники. Мне нужна информация о месте, именуемом Колодцем Жизни. Мы занимаемся его поиском...
   Евфимий тяжело вздохнул. С укором глянул на Ярослава и неодобрительно закачал головой.
   - Дочерь моя рассказывала что-то подобное, - начал он тяжело дыша. - У нее и спроси. Только... не хорошим делом ты занят. Ступай лучше молись за грехи свои и проси прощенье у Господа Нашего Иисуса Христа.
   Яр пропустил последнее мимо ушей. С упоением разглядывал цветастые, сочные витражи. Пробитые лучами, они светятся словно электрические.
   - Проси прощенье за то, что живешь, - после паузы продолжил Евфимий. - Проси прощенье за то, что смеешь просить прощенье...
   - Где я смогу найти вашу дочь? - резко оборвал Ярослав.
   Тот чуть отпрянул, всем телом откинулся на спинку золотого кресла.
   - Елизавета сейчас пребывает в лимонных садах, вместе с моим учеником Агафангелом.
   - Огромное спасибо, не смею больше обременять вас своим присутствием, - не без сарказма проговорил Ярослав.
   Когда уходил, глаза вновь поймали сказочные витражи, безупречные, цветастые и яркие. Работа великолепного мастера. Работа человека!
  
  
  
   - Фу! Ну и вонь! Как будто здесь умерла лошадь, и ее последним желанием было пернуть, - прогундосил Альберт зажимая нос. В комнатке стоял тяжелый дух, от такого глаза слезятся. Теплый, душистый, ароматный, напоминает деревенский туалет в жару.
   Альберт и Элина, проснувшись от невыносимого запаха, быстро вышли на улицу, прихватив остатки ягодного пирога, того что ели у Лешего.
   - Нет, здесь есть невозможно, - сказала Эли. - Ах, вон в чем дело!
   Кивнула в сторону конюшни. Из распахнутых ворот тяжело выкатилась телега, за кучей навоза еле видно взмокшего от натуги конюха. Медленно, теряя целые куски, приблизилась к их домику и опрокинулась. Парнишка отдышался, Альберт уловил его виноватый взгляд, и телега с грохотом покатилась обратно, за новой партией пахучего.
   - Додумались, говно под домом складировать, - заорал Альберт. - Во навозили сколько! Между прочим там люди спали!
   Эли по-сестрински обняла его:
   - Ладно, не ругайся с утра пораньше, вон какой-то иерей идет, сейчас узнаю...
   Она окликнула батюшку, спешащего куда-то по своим церковным делам. Одета не так вызывающе, как вчера, но все же уловила похотливый взгляд святого отца на своих ножках. Весь в черном с головы до ног, лишь золотой крест сверкает на груди, руки сжимают молитвенник. Чернобородый, толстенные очки в половину лица лежат на кончике носа.
   - Слушаю тебя, рабыня Божья, - проговорил сухим голосом.
   - Здравствуйте, не видали ли вы человека, высокого, светловолосого, из этого дома вышел, - спросила она кокетливо играя улыбкой.
   Святой отец, смущенный ее взглядом, закачал головой.
   - Не зрел я сего раба, - он на миг задумался, глянул на Альберта. - Могу посоветовать искать его в садах наших, в монастыре есть прекрасная лимонная роща.
   - Спасибо вам, святой отец, - ответила Элина, тот перекрестился, сделал церковное упражнение для спины и короткие ножки засеменили в сторону собора.
   - Лимонная роща, здесь? - с удивлением сказал Альберт. - Может Ярослав и впрямь там, я бы коли узнал, только туда и направился.
   Эли пожала худенькими плечиками:
   - Может и так. Пошли быстрее, там и перекусим.
   - А собаку оставим?
   Элина махнула рукой:
   - Пусть останется... мало ли как они к собакам относятся...
   Узкими проулками вышли на площадь, уточнили расположение садов у одного батюшки с рыжей как солнце бородой. Затем мимо проплыл огромный собор с зелеными куполами, наконец показались ряды деревьев, зацепив макушки, ветерок остро обдал цитрусом. Спустились по мраморным ступеням, донесся слабый шелест листьев. Сотни лимонных деревьев, толкаясь и пихаясь встретили их пением птах и звоном ручьев. Листва молодая, влажная и липкая от сока, благоухала горькой свежестью цитруса.
   Наспех перекусили расположившись под деревом. Ягодный пирог не потерял свежести, все такой же ароматный и мягкий. Пару раз, вопя от восторга, мимо пробежала орава ребятни. Абсолютно голые тела мальчишек и девчонок ласкали мягкие травы, ароматные листья и нежное солнце. Упиваясь детством, когда все проблемы по барабану, они играли в "салки". Но скоро подошел молодой попик и с трудом угомонив детвору повел их куда-то в глубь рощи.
   Эли и Альберт сидели прислонившись к дереву, среди цветов и бабочек.
   - Интересно, откуда дети? - медленно проговорила Элина.
   Брат пожал плечами.
   - Из детдома наверно. Воспитывают будущих богослужителей, - ответил он. - Иначе кто тут останется, когда теперешние передохнут?
   - А что голые?
   Альберт серьезно усмехнулся.
   - А кто их знает? Какая-то секта, а не монастырь, хотя православные все, в Иисуса веруют... Однако где же наш великолепный вожак?
   - Вожак?
   - Да. Яр прекрасный вожак.
   Эли задумчиво теребила бутон розы, что рос рядом на клумбе. Мысль, что Ярослав - вожак приятна, сама об этом и не задумывалась.
   - Я думала мы равны, то есть вместе решаем наши действия...
   Альберт махнул рукой.
   - Нет, сестрица, равенство противоприродно, всегда у всякой компании есть заводила. Ему достается лучшее, его любят и с ним советуются, он первым хапнет самую красивую девку. Но и первый, кто должен ответить, полезть в драку, если будет задета честь друга. По-другому не может быть. Эта роль Ярослава, его лицо, взгляд, осанка выдают в нем вожака. Ты не заметила?
   Эли молчала.
   - Ты ему нравишься.
   Эли застенчиво глянула на брата, щечки залил румянец, губы кокетливо растянулись.
   - Откуда ты знаешь?
   - Он сам сказал мне недавно, у водопада. Ну, когда мы ушли, помнишь, а ты осталась купаться. Люблю твою сестру, говорит, умереть за нее готов.
   Элина недоверчиво, но с улыбкой глянула брату в глаза.
   - Так и сказал?
   - Так и сказал.
   Вышли на мраморную дорожку, что вела в глубь рощи. Мимо проплыли несколько высоких статуй, ослепительно белых до боли в глазах. Затем роща стала плотнее, и скоро шли по узкому зеленому коридору. Мрамор посерел, сквозь трещины пробивалась трава. Теплый, влажный воздух пах цитрусом, дышалось тяжело. Шли быстрым шагом, над головами пару раз пролетали мелкие птахи, яркие словно попугаи. Глубина рощи запущена. Если с краю стерильная чистота, то здесь похоже люди бывали не часто. Земля завалена опавшими листьями, сушняком и сорняками.
   Вдруг впереди, насколько хватало взгляда, замаячил просвет. Вышли на светлую поляну. Трава пострижена, хаотично разбросаны кусты роз, звенят несколько фонтанчиков. Посредине маленький домик из белого камня, на месте, где обычно телевизионная антенна, сверкает оранжевым православный крест. На лавке подле дома сидит девушка, чей взор опущен в молитвенник, рядом сложив руки стоит черноволосый мужчина, словно надсмотрщик. С противоположной стороны, по такой же мраморной дорожке, из чащи вышел мужчина и уверенной походкой направился к домику.
   - А вот и Ярослав! - воскликнула Элина бойко, когда тот приветливо замахал руками.
   Скоро все трое встретились у домика. Поприветствовав друзей, Яр поведал, что был у Евфимия, наместника монастыря. Повернулся к высокому мужчине с черной гривой до плеч.
   - День добрый, вы - Агафангел? - спросил Ярослав веселым голосом.
   Тот надменно глянул на всю компанию. Ростом под два метра, плечи разнесены далеко в стороны, грудная клетка мощная, широкая. Ряса шелково-черная, вышитая золотом. Волосы темными блестящими кудрями падают на плечи, глаза хмурые, брови густые, сросшиеся. И высок, очень высок...
   - А ты кто такой, чтоб спрашивать? - резко оборвал он.
   Альберт сделал шаг вперед.
   - А ты не очень-то вежлив для богослужителя...
   Агафангел сдвинул брови.
   - Одно и то же я редко спрашиваю дважды, - говорил он жестким голосом. - Но для вас сделаю исключение. Кто такие, зачем пришли?
   На Яра нахлынуло неодолимое желание дать ему в морду.
   - Я от Евфимия, мне нужно поговорить с Елизаветой, - отчеканил он глядя в узкие черные глаза.
   Агафангел обернулся, взглянул на Лизу.
   - Этот старый дуралей затрахал, - проговорил еле слышно, и тут же в полный голос прибавил. - Спрашивай, что хочешь.
   Ярослав подошел к девке.
   - Здравствуй, Елизавета.
   Девушка оторвала взор от молитвенника, голова поднялась и Яр поймал взгляд светлых голубых глаз. Волосы светлые, почти белые, пушистые и длинные. Личико маленькое, прямо детское, бесконечно милое и нежное, будто лепесток молодой розы, всегда бледное и прохладное. Плечи тонкие, осанке позавидует любая аристократка. Худенькая и слабенькая словно перышко. Вот только одета в юбчонку, что едва зад прикрывает да в тонкую футболочку, что странно для монастыря...
   - Здравствуйте, - совсем по-взрослому сказала она, хотя на вид лет пятнадцать.
   Ярослав уловил умоляющий взгляд, таким смотрят голодные на стол разносолов.
   - Меня зовут Ярослав, - начал он, стараясь держать голос дружеским. - Это мои друзья - Элина и Альберт. Мы путешественники, ищем место, именуемое Колодцем Жизни... Отец сказал, ты когда-то упоминала об этом...
   - Нет, ничего такого я не знаю, - сказала нежным детским голосом, снова опустила глаза в книгу.
   Агафангел вдруг переменился в лице, рука ласково тронула девчонку, та поднялась.
   - Все, ступай к себе, прими ванну, почитай. А я пока расскажу гостям трагичную историю, - сказал он чужим голосом. Обнял за талию, тонкую словно у осы, и будто ненароком задел попку, когда Лиза уходила. Короткая юбчонка на миг задралась, показались красные трусики.
   Агафангел оторвал взор, когда та медленно скрылась в рощи. Эли уловила непонятную фальшь, когда глянула ему в лицо.
   - Какая такая трагичная история? - оживленно поинтересовалась она. - Это как-то связано с целью наших поисков?
   Агафангел кивнул, правый глаз нервно дернулся.
   - Да. Об том, что ищите знал лишь один человек, - начал он, активно жестикулируя. - Но вот уже второй год, как умер.
   Эли ахнула. Агафангел жестом пригласил пройтись, каскад звонких фонтанов дернулся на встречу.
   - Как же это случилось?
   - Служил у нас молодой священник, Олегом звали, - рассказывал Агафангел, руки закинуты за спину, золотой крест сверкает до рези в глазах. - Его ставили в пример всем богослужителям, как лучшего последователя Христа. И как всегда бывает, дурака сгубила женщина, даже девка. Около полугода тайно встречался с Елизаветой, ей было всего пятнадцать... Но все тайное становится явным: заходили слухи, посыпались насмешки, скоро о нем вопил весь монастырь. Олег знал, что ему не положено любить никого, кроме Господа, но ничего не мог поделать. Этот дурак был очень горд и не вынес такого позора, тело его нашли за пределами монастыря. Даже не тело, а шматки плоти - медведи знаете ли...
   Остановились у маленького фонтанчика. Агафангел присел на край, за его спиной замер толстенький ангелочек с флейтой, из уст которого льется хрусталь.
   - Такие поступки для христианина большой грех, - продолжил он. - Самоубийства из-за любви, чести, оскорбленного достоинства запрещены. Тех кто покончит с собой ради спасения чужой жизни христиане хоронят, как собак. Зато ради сохранения собственной разрешено предавать ближних, Отечество, свой народ; трусость стала ценнее гордости... в общем, на пьедестал высшей ценности поднято все, что присуще слабому человеку, ибо последние станут первыми, а слабый станет сильным.
   Элина погрустнела, личико стало бледным, как мука.
   - А что же Елизавета? Ведь она любила его...
   На лице Агафангела появилась лютая ухмылка, такая, что Эли и ее спутников окатило холодом и злостью. Голос его прозвучал сухо, со злобой:
   - Эта девка двинулась умом, не узнает никого, говорит редко.
   - А что ее отец? - спросил Альберт, едва сдерживаясь чтоб не разбить ему нос.
   Агафангел заметил это в его глазах, и губы его снова беспечно усмехнулись.
   - Евфимий? Этот пройдоха считает меня своим учеником, поэтому ничего не делает, когда я у него на глазах с удовольствием трахаю эту молоденькую кобылку. А она не сопротивляется, только негромко попискивает...
   Глаза Ярослава сверкали гневом, даже ухмылка Агафангела пропала, когда их взгляды встретились. Голос звучал словно раскаты грома:
   - Ну и тварь ты! Почему Евфимий держит тебя в учениках? Я бы такого к чертям собачьим!
   Агафангел снова натянул улыбку.
   - Христос учит, что все люди добрые, только, мол не ведают, что творят. Перевоспитать меня удумал, очистить душу, ведь я по его словам добрейший человек... А Лизе говорит, что униженный возвысится, и она, дескать, попадет в рай, но не при жизни, а когда умрет!
   У Яра заскрипели зубы, губы сжались тонкой линией.
   - Зачем ты все это рассказываешь? - спросил сдерживая голос.
   Агафангел соскочил с постамента, дерзко глянул в глаза Ярославу, взгляд которого видел уже не ухмылку, а лютое лицо человека, привыкшего любыми способами добиваться цели.
   - Да так, посмотреть на ваши ошарашенные физиономии! - бросил Агафангел. - Ничего вы здесь не сделаете, ничего не узнаете. Поэтому катитесь от сюда. Очень скоро я стану правителем монастыря, и лучшие малолетки мира станут мне доступны! А сейчас пойду помну немного эту маленькую шлюшку...
   Он открыто глянул на Эли, взгляд скользнул по рельефным бедрам.
   - Может присоединишься? - говорил Агафангел, рукой потянувшись к ее попке. - Хоть ты не малолетка, но я бы с удовольствием...
   Элина отшатнулась, Ярослав едва успел уловить движение Альберта, кулак его молниеносно летел прямо в челюсть. Эли услышала глухой свист, когда взор ее заслонила фигура Яра, его кисть чудом успела перехватить руку Альберта перед самым лицом Агафангела. А тот даже носа не повел, будто только этого и ждал.
   - Не надо, мой друг, он только этого и ждет, - сдержанно сказал Яр Альберту, взор мигом устремился на Агафангела, голос прозвучал грубо, словно раскаты грома. - Я не знаю кто ты и чего хочешь. Но чувствую, что еще встречусь с тобой на узком мостике, и наверняка не упущу шанса разбить тебе морду...
  
  
  
  

Глава 7.

  
  
   Заслышав конский топот, в окне, темном и запотевшем, показалась свиная рожа Ивана, ее оттеснила другая, еще жирнее. Дом стоял на окраине, прижатый к самой стене. Срубленный из толстенных бревен, неуклюжий и грузный, словно свиноматка. Кругом в грязи пускали пузыри блаженные свиньи, отожравшиеся настолько, что позволяли ступать на себя, лишь бы не двигаться.
   Особенно много их бывало в Великий Пост, когда церковнослужители превращались в вегетарианцев. Тогда возле дома стояла такая вонь, что даже свиньи задыхались.
   Конь взбрыкнул у края лужи, отказываясь иметь дело с бегемотами, что пердели в грязи. На пороге показался Вася, Агафангел окинул его цепким взглядом. Короткий, тучный, суетной и круглый как колобок, ляг он в грязь, не отличишь от свиньи. Всадник спрыгнул с коня, недовольно посмотрел на лужи, сапог осторожно ступил на свинью. Чуть не навернулся, когда животное недовольно хрюкнув, перевалилось на другой бок.
   Насилу перебравшись, Агафангел зорко глянул на Васю.
   - Приветствую, Агафангел, - проговорил Вася, со страхом. - Давненько не захаживал.
   Солнце сползало к горизонту, красные лучи освещали непроницаемое лицо Агафангела. Прищурил один глаз, черный, как уголь:
   - Может мы пройдем? Не улыбается мне свиное дерьмо нюхать.
   - Да, конечно, - закивав проговорил Вася.
   Иван встретил их, сидя за столом, Агафангел зыркнул на его красную, заплывшую рожу. В глазах страх мыши, что завидев коршуна сжалась в комок.
   - Мое почте-ение, - протянул Иван, вскочив из-за стола так резко, что чуть не опрокинул. - Давно тебя не видать-то, вот.
   Сапоги простучали по деревянному полу, Агафангел окинул взглядом комнату. Вечный мрак, такой же когда заходил в прошлый раз. Только вонь толстых немытых тел стала сильнее. На столе сгорбившаяся свеча, бутыль с брагой и два стакана. Осторожно присел на койку, что стояла справа, указав Васе на противоположную.
   - Может бражки? - мигом сообразил Иван.
   - Чтоб я с вами пил? Да еще такую гадость? - небрежно кинул Агафангел. - Да не в жисть! Мне не доставляет удовольствия тут находится, поэтому давайте сразу о деле. Наши планы несколько меняются.
   Вася встрепенулся:
   - Если ты имеешь в виду этих свиней, то мы...
   - Засунь их в задницу! - резко оборвал он. - Я о наших гостях, думаю мероприятие стоит отложить пока они не свалят. Я с ними говорил, это вам не христиане, их не запугать и не подкупить. Точно подлянку какую-нибудь устроят.
   Иван прямо расцвел:
   - Мы сами хотели об этом поговорить, вот, мы своих науськаем, наши братки крепкие...
   - Науськаем! - передразнил Агафангел, сросшиеся брови грозно сдвинулись, стали еще плотнее. - Половину перебьют! Эдакие два молодых бычка в дни великолепной юности! Говорю, надо ждать, я с ними поговорил, наврал конечно, поэтому не сегодня, так завтра свалят.
   Вася напрягся, голова решительно закачалась. Щеки задвигались, вместе с хрипом из уст выкатились слова:
   - Нам нужна Элина.
   Раздался скрип кровати, Агафангел всем весом откинулся назад, тело сотрясалось от хохота. Еще заливающийся, едва вымолвил:
   - Трахаться собрались?
   И опять заржал во все горло, сотрясая кровать. Два хряка сидели красные от злости и стыда, не зная как реагировать. Успокоившись, Агафангел еще сдерживая смех беспечно заговорил:
   - Не могу отказать! - руки метнулись далеко в стороны, будто демонстрируя, что ничего нет. - Не могу не уважать такую дерзость! А эта Элина - неплохая добыча, а? И что же хотите чтобы я сделал?
   Вася непонятно задергал головой, словно колеблясь. Редкие брови вздернулись, мелкие глазенки исподлобья глянули на Агафангела:
   - Ты должен помочь нам убрать Ярослава и... этого... Альберта.
   Агафангел перевел взгляд на Ивана. Жабий рот его задвигался, выбрызгивая слюни.
   - Да-да, они должны умереть до набега, вот. Мы думаем, они опасны, - бормотал он.
   Агафангел глянул в окно, взгляд стал непроницаем, каменное лицо не выдало ни одной мысли, что крутились в голове. Достаточно умен, понимал, что вот так запросто убить Ярослава не выйдет, да и не такой он человек чтобы просто ножом из-за угла. А почему он, если есть тронутая умом Елизавета? Если как следует припугнуть, да надавить... Когда заговорил голос стал холодным и безликим.
   - Хорошо, Ярослава я уберу. А с другом его разбирайтесь сами. Хоть ножом из-за угла, хоть братков подговорите, одному-то ему с ними не справится - мне все равно. И забирайте свою награду, оттрахайте ее как следует, наверно любит толстячков...
   Толстячки просветлели, лица стали менее красны, губы растянулись.
   - Вот и хорошо, - хрюкнул Иван.
   Зоркий взгляд Агафангела кольну одного, затем другого. Расправил плечи, кисть пригладила крупные локоны черных волос, что спадали на широкий лоб.
   - Только тогда половина золота моя...
   - Как? - искренне удивился Иван.
   - Да...
   - Мы же договорились, что Евфимий умрет при набеге, и ты станешь правителем монастыря. У тебя и так будет золота немерено, - сказал Вася подозрительно.
   Агафангел прыснул:
   - Как же! Этот ваш Волк все золото утащит, вместе с Елизаветой, жид проклятый. Я возьму золото до набега, тогда и Ярослав загодя умрет.
   Толстяки засомневались, глазки у обоих забегали, рожи запотели. Агафангел усмехнулся, голос прозвучал просто:
   - Не грузитесь, я только половину возьму, Волк и не заметит. Зато как будете хвалиться Элиной перед коллегами, а? Да вас уважать будут, такую девку хапнули! Ну, что по рукам?
   Вася с силой махнул рукой:
   - Эх, Волк нас поубивает! Но ради такой попки... Ладно, по рукам.
  
  
   Темно-красные лучи солнца пощипывали гнилые стены домика. Солнечный диск едва коснулся горизонта, когда Яр, Альберт и Эли подошли к своему временному жилищу. Огромный ворон встретил их подозрительным взглядом, вертая голову то в одну сторону, то в другую. Перья плотные, черные, сияли холодным синеватым блеском, клюв у основания в седом пуху, что указывало на почтенный возраст птицы. Издали не рассмотрели белый клочок бумаги, что был надежно зажат в клюве. Птица недовольно гаркнула на задранные головы, белый клочок медленно опустился на землю. Из сиплого горла птицы с надрывом выкатилось:
   - Елиз-з-завета!
   Ворон грузно соскочил с крыши, мгновенье падал, но крылья немедля разнеслись в стороны. Ярослав услышал над головой хлопок, и тут же жесткие перья взъерошили волосы. Резко обернулся, проводив взором нахальную птицу. Когда повернул голову увидел, что Элина уже держит мятый клочок бумаги. Через плечо Альберт вытягивает голову, пытаясь взором ухватить смысл текста.
   - Что там? - живо интересовался Ярослав.
   Альберт поднял голову, Яр увидал потрясенные глаза, черные как у ворона. Услышал слова:
   - Это от Елизаветы! Адресовано тебе...
   - Она предлагает встретиться, - с интересом добавила Эли.
   Ярослав принял из ее рук послание, и глаза с любопытством забегали по строчкам:
  
   "Ярослав, я знаю то, что вам нужно. Выйдете в полночь на площадь, ту что на восточной стороне. Когда в окне одной из башен увидите световой знак, поднимайтесь. Там буду я.
   Приходите один и как можно осторожней. Мне нужно вам сказать что-то очень важное...
  
   Елизавета."
  
   Уже сидя за столом, Ярослав еще раз внимательно глянул на подпись. Перед ним стояла керосинка, огонь в ней горел ровно, без подергиваний. Парочка мотыльков настойчиво билась о чистейшее стекло лампады, вычищенное, благодаря стараниям Альберта.
   По лицу Элины угадывалось беспокойство, даже ревность. Голос ее в тесной комнатке звучал гуще, звучнее:
   - Не надо никуда ходить. Ведь выяснили, что никто ничего не знает, делать нам тут больше нечего...
   Ярослав возразил басовито:
   - И что ты предлагаешь? Опять бродить по лесу?
   Альберт лежал на кровати, вальяжно закинув ноги на подлокотник.
   - Ты правильно мыслишь, - обратился он к Яру. - Зацепку надо искать здесь, она где-то рядом... я чувствую. Очень может быть, что Лиза и есть эта самая зацепка...
   Взгляд Эли хватко держал лицо Ярослава, предостерегающе заявила:
   - Это может быть опасно. Бог знает, что на уме у этого Агафангела...
   Альберт закачал головой:
   - Боюсь, даже он этого не знает.
   - Вот-вот. Послушай, пожалуйста, давай завтра уедем отсюда. Прямо с утра...
   Рука Ярослава вытянулась, пальцы разжались, и записка опустилась на стол. Взор направлен вниз, от чего веки казались опущенными. Что потеряет пойдя на встречу? Ничего. Можно, правда, потерять жизнь... но ее можно терять где угодно, все под одной луной ходим. А если не пойдет, может прослыть трусом, что понятно, намного хуже смерти, даже самой жуткой. Трусость его закрепится в голове даже у Элины, которая вполне искренне полагает, что лучше носа на улицу не высовывать, а утром убраться восвояси. Нет, лучше нож из-за угла, чем такой позор. Ярослав выпрямил спину, выпятил грудь, и без того выпуклую. Глянул на Эли зорко и грозно. От лица повеяло холодом и дерзостью, голос не терпел пререканий:
   - Надо рискнуть. Удача сама не придет. Я пойду. Это мое слово. Я так сказал, значит так и будет!
   Элину противило его упрямство, прямо бесило. Но вместе с тем именно к нему стремилась каждая клеточка ее организма. Тело окатило знойной волной силы и смелости. Вновь нахлынуло желание обвить его шею руками, по-кошачьи прильнуть всем телом, а потом взъерошить ему волосы...
   Щечки залил румянец, выдавая похоть смелых мыслей, и еще долго оставался на мордашке. Ярослав заметил его без четверти двенадцать, когда в комнату дунуло холодом, и нагретый лампой сизый дым дрогнул. Дверь со скрипом прикрылась за ним, и в комнате остались двое.
  
  
   Восточная площадь находилась у дальних ворот на другом конце монастыря. Безопасней всего шагать вдоль стены, мимо кузнецы, скотного двора, конюшни и пасеки. Здесь темно и грязно, бегают стаи собак, живут самые низкие ранги служителей. Но есть еще путь через центр, там освещенные факелами улицы вымощены булыжником, а в высоких двухэтажных зданиях мирно похрапывают попы, что рангом повыше. Эта дорога намного короче, но шанс наткнуться на Агафангела немал. Но все же Яр решил напрямик. Так ведь короче, мало ли куда я иду, к тому же шастая по этим темным закоулкам того и гляди нарвешься на какого-нибудь пьяного кузнеца. Пристанет как банный лист: кто, откуда, друзей позовет, а кузнецы-то, они здоровые... А тут всегда есть отмашка, мол гуляю, любуюсь ночными красотами. Главное незаметно попасть в башню... эх, найти бы ее еще!
   Ярослав сначала шел свободно, будто прогуливаясь. Видел, как медленно ползет луна, предательский свет освещает закутки и расщелины, те, куда не достает свет факельных столбов. Улица, вернее проход между строениями, что незаслуженно носит звание улицы, тихо проплывает мимо. Рассчитан только на двоих, трое не разойдутся, точно врежутся лбами. Дома вокруг напоминают кусок масла на солнцепеке, что еще вчера был ровным и красивым; стены обведшие, но крепкими, готовые простоять еще тысячу лет.
   Часто над головой нависало, Яр проходил сквозь арочку, узкую и высокую. Заметил, что нет такого, чтоб проход меж домами пустел, непременно взор перекрывала длинная арка, а то и две. Сапоги его громко стучали булыжник, что ужасно раздражало. Как мягко не ступал, а все одно, каблук цокал о камень.
   Из груди вырвалось облегчение, когда Яр поднял голову и увидел, как луну закрывают тучи. Вот и хорошо, подумал он. Сбоку раздался стук копыт, Ярослав резко припал к стене, тихо скользнул в угол и скрылся в тени. Глаза не отпускали угол здания когда выехал всадник: шелковая мантия на нем черная, спадает коню на бока, лицо скрывает капюшон. Ярослав узнал Агафангела когда тот проехал мимо.
   Скоро показалась площадь, пустая и маленькая. По бокам балконы домов, темные и холодные, в самый раз для того, чтоб молодые девки швыряли с них цветы дьякам, уходящим в распахнутые настежь ворота проповедовать свою веру, как провожали раньше богатырей и рыцарей, когда те уходили в поход или на войну. Ярослав усмехнулся, представив эдакое грандиозное зрелище. Осторожно присел за бочонок возле стены, голова его задралась, пред взором предстали две башни-блезняшки.
   Одна толще другой, стоят по обе стороны от ворот и вплотную примыкают к стене. Дальше начинается лес, темный и жуткий. Видны макушки деревьев, слышно, как рыскают дикие звери, раздается трель сверчков, которые забрались даже на деревья. Но над всем высятся две башни, толстые и круглые, высокие настолько, что вот-вот загорятся их острые макушки от соприкосновения со звездами.
   Окна высоки, вытянутые и узкие. Вдруг взор уловил маленький огонек, что загорелся в темном окне. Через несколько мгновений потух, вернее скрылся, будто чья-то ладонь заслонила свет. Яр кинул быстрый взгляд на площадь, по-прежнему пуста, голова опять поднялась. Снова увидел, как огненная точка замаячила в окне, вдруг пропала, появилась опять.
   Прижимаясь к стене, прошел под балконами. Башня стала казаться еще выше, когда Ярослав припал к ней и сильно задрал голову. Стены влажные, пахнут пылью, землей и песком. Молочно-белая штукатурка даже в темноте не теряет белизны, местами рухнула. Возникли темные пятна кирпичной кладки, ставшей от времени еще крепче.
   Раз передала записку с условием встречи, значит должна быть одна, затаив дыхание думал Яр, когда стоял перед дверью, уже охватив кистью дверную ручку. Дверь тяжело приоткрылась. Внутри достаточно светло, чтоб глаз смог разглядеть каменный пол, стены с фонарями, в которых горит свиной жир и небольшую пузатую бочку возле винтовой лестницы.
   Мраморные ступени гулко стучали под сапогами, вокруг холод и сырость. Часто попадались настенные фонари, горячие настолько, что жар обдавал лицо даже на расстоянии. Но когда поднимался дальше, снова кусал холод. Оторвав сапог от последней ступени, оказался перед дверью, то ли золотой, то ли только позолоченной. Чистая и ослепительно оранжевая, сияет среди серых влажных стен. Постучать что ли, подумал Ярослав ища глазами что-нибудь вроде звонка, или так войти... Вдруг сердце замерло, раздался щелчок замка, затем еще один. Запирается на два оборота, подумал он успокоив грудную мышцу.
   Елизавета встретила лежа в ванне, но не в чугунной или железной, а в деревянной, эдакой широкой деревянной бочке. На белой пене рассыпаны бордовые лепестки, слегка выглядывают колени, руки выкинуты за края, и лишь нечеловечески красивое личико полностью открыто. Ярослав остался спокойным, когда сбоку громко гаркнуло, и лицо жестко задело перьями. Ворон по-хозяйски уселся на столе, положив перед собой ключ.
   В комнате уютно, теплый воздух пахнет сладкими благовониями. Убранство ослепляет роскошью: пол устлан яркими коврами, ворс которых ласкает, как шерсть котенка, нежнейшие шелка застилают широченную кровать с разбросанными подушками, на столе яства подобные яствам элитных ресторанов. Тут же стоит маленький камин, трубой уходящий в потолок, на нем Яр увидел люстру со множеством свечей.
   - Нравится? - услышал нежный голосок, перевел взор на Елизавету и встретил взгляд больших голубых глаз. К щечке прилип лепесток розы, такой же красный, как ее пухлые губы. - Хорошо, что пришел. Кстати знакомься, ворон Гаган.
   Тот склонил громадный клюв, из него вылетело хриплое гарканье. Ярослав глянул на Лизу, что голенькая и беспомощная лежит в пене, потом на кровать с шелками... Вот, черт! Всего ожидал увидеть, но такое... Откуда все это, зачем? Голос старался держать бодрым:
   - Очень приятно Гаган, я Ярослав.
   Лиза засмеялась как-то натянуто, специально:
   - Ничего, что я в таком виде? Понимаешь, завтра здесь будут люди Волка, да и сам наверное придет. Половину служителей монастыря перережут, а другую перестреляют, оставят может несколько человек для работы в теплицах и на скотном дворе... Отца моего убьют, а я стану женой Волка. Поэтому Агафангел строго приказал не вылизать из ванны, чтоб упругая кожа пахла розой, и вообще я была, как конфетка...
   Ярослав вскинулся:
   - Агафангел? Но он... он же ученик Евфимия, отца твоего!
   Лиза посмотрела на него вызывающе, взглядом наивным, таким, будто старше его на полвека, хотя самой недавно исполнилось семнадцать. Губы ее едва зашептали, голос задрожал:
   - Ты правда ничего не знаешь? Агафангел метит на место моего отца, ждать пока умрет не хочет, а чтобы избавиться от соперников, вот сговорился с какими-то бандитами, чтоб те разнесли тут все...
   - Откуда ты знаешь?
   - У меня свои каналы информации.
   - И все же...
   - Ну, кое-что я узнаю от Агафангела, он ведь считает меня тронутой... поэтому открыто разговаривает с какими-то людьми, что приходят сюда. А остальное мне рассказывает конюх Евсейка, ты должен был его видеть. Это мой единственный друг...
   Раздалось резкое гарканье.
   - Да-да, и ты Гаган.
   Ярослав ругнулся про себя, мог бы и докумекать, что за человек этот Агафангел. Шагнул вперед, кровать оказалась мягкой и не издала ни звука под его весом.
   - Так расскажи обо всем Евфимию, он твой отец!
   - Приемный, а не родной. Меня привезли из детдома, как и многих других, кто здесь служит. Вы наверное видели детей в садах...
   - Я нет, друзья видели. Только все равно расскажи про набег Евфимию.
   Лиза усмехнулась:
   - Христианин, мало того - православный! Я ему рассказывала не раз, но он уверен, что такова воля Бога. Другие попы говорят то же самое, только советуют молится за него... чтоб одумался... Агафангел меня бьет и насилует почти каждый день, даже на глазах у Евфимия... Но тот ничего не делает, только молится. А после... ну этого... когда я плачу ему в колени, успокаивает, говорит, что униженный возвысится, и я попаду в рай. Но я знаю, что не при жизни, а когда умру! Но я не хочу умирать, я хочу жить!
   Голос ее дрогнул, глаза заблестели. Ярослав ощутил, как к горлу подкатился комок, впервые в жизни чуть не заплакал. Но виду не показал, голос оставался такой же грубый и уверенный:
   - Едем завтра с нами!
   Елизавета всхлипнула, посмотрела на него совсем по-взрослому:
   - Спасибо, я конечно согласна. Хорошо, что ты первый предложил мне помощь, которую я так ждала от тебя. Я слишком горда, и никогда бы не попросила тебя первой...
   - Не надо ничего говорить, я тебе верю и понимаю.
   - Человек должен верить человеку.
   - Да, конечно. Даже если назовут лохом и будут долго смеяться...
   Ярослав глянул в окно. Распахнутые настежь витражи отражают улицу, где недавно чуть не столкнулся с Агафангелом.
   - Странно, с улицы окна были темными...
   - Это очень плотные шторы не пропускали свет, когда я махала тебе свечкой.
   Ярослав кивнул. Взгляд снова пристально осмотрел Елизавету. Лежит в белой пене, вся осыпанная лепестками роз, даже в волосах запуталось несколько. От горячих ароматов цветов, сахара и меда тяжело дышать, только из распахнутого окна тянет холодный свежий воздух. И что ей не живется в такой-то роскоши? Принимает ванну в окружении ярких ковров, любуясь своим отражением в позолоченных стенах, что светятся желтым до боли в глазах. Трахается с черноволосым жеребцом на нежнейших шелках среди разбросанных подушек и волнующих ароматов... При такой жизни да не быть счастливой! Ярослав видел в больших голубых глазах с длинными ресницами робость, даже страх, будто боятся, что сейчас подойдет и задушит.
   Пальцы Лизы теребили лепесток, глянула на Ярослава, и он вдруг увидел печаль. Будто сквозь золотые прутья клетки угадывается молодая львица, что с тоской взирает на нежное мясо молодого ягненка.
   - Агафангел ведь рассказывал о моем женихе?
   - Ясно. Говорил, тот покончил с собой из-за любви, потому что не мог отречься от веры. И что труп его нашли за стенами монастыря.
   Елизавета приподнялась, отчего пену плеснуло на ковер, стали просматриваться грудные чаши.
   - Я в это не верю, - начала тихо. - Олег не мог покончить с собой, не такой он. Ведь тела я так и не увидала...
   Ярослав возразил:
   - Где он тогда?
   Она пожала плечами:
   - Не знаю, но Олег точно жив. Я не верю, я знаю!
   Ярослав не очень любил телячьи разговоры о любви, особенно с женщинами. Хотя нестерпимо ее жаждал, и подчас находясь в одиночестве долго мыслил о ней.
   - Давай поговорим об этом в другой раз, - запинаясь сказал Ярослав, заставив пухлые губы Лизы расплыться в добродушной улыбке. - Ты можешь прямо сейчас пойти со мной и мы сейчас же уедем.
   Она вздохнула:
   - Не получится. Ворота заперты, а ключ у Агафангела. Да и заметить могут. Лучше завтра утром прискачи за мной и приведи коня, верхом ездить я умею. Каждую ночь лесорубы рубят лес, а рано утром возят в монастырь, и ворота бывают открыты...
   - Я понял. Вырвемся обязательно. Тогда до утра?
   - До утра.
   Ярослав поднялся, подошел к двери, ворон Гаган громко гаркнул. Услышал за спиной нежный неуверенный голосок:
   - Да и еще...
   Ярослав обернулся, Лиза поднялась на колени, по пояс показав стройное тело. Взгляд его невольно задержался на грудях, с них стекает пена, оставляя на коже лепестки роз. Ее рука потянулась к кровати, и кисть вынула из-под простыни кинжал.
   - Лови! - сказала она, осторожно бросив его Ярославу. - Им Агафангел приказал мне тебя убить! Берегись его.
   Яр поймал клинок. Тонкий и длинный, рукоять украшена драгоценными камнями. Улыбнулся про себя: боится значит его Агафангел. Это хорошо!
   Кинул беспечно:
   - Кого, кинжала?
   - И его тоже.
  
  
  
  

Глава 8.

  
  
   Земля содрогалась под здоровенными конями. Грохотало так, будто гром и молния упали на землю и рвали ее в клочья. Всадники одеты в черное, дико орали и брызгали слюной, слышалась ругань, лошади ржали скаля зубы. Мужики огромные, прямо дикие, лохматые и воняющие потом. Под их весом с надрывом скрипели седла, но кони неслись с легкостью, хотя сами могучие и тяжелые. В руках у каждого ружье, кто-то поднял высоко над головой, кто-то опустил вниз; из-за пояса у всех кинжалы, у кого-то даже в сапогах видны смертельные клинки. Гулкий дикий топот и вопли содрогали лес, заставляя даже громадных медведей и разъяренных оленей удирать словно заяц от волка.
   Впереди всех умело скакал дюжий мужик с темными волосами до плеч. Черный конь под ним раздувал ноздри, когда приходилось прыгать через не до конца упавший ствол. Вытянув вперед ружье, вместе со всеми вопил и бранился, приводя себя в бешенство и ярость...
  
  
   Глубокой ночью Ярослав, Альберт и Элина заслышали отдаленные выстрелы, раздавались чаще, вскоре стали доноситься крики и ругань. Спросонок припали к окну. По ночной улице с факелами и ружьями носятся матерые всадники, горящие палки летят в окна, внутри вспыхивает, и из дверей тут же вываливаются толпы дьяков. Даже не толпы, а целые ватаги, днем и не подумаешь, что здесь столько народу. Выбежав, кто-то под звуки выстрелов падает сразу, кто-то умирает под копытами коня, мощные удары которого ломают ребра, в лепешку давят череп. Остается лишь кровавое месиво, что в лучах холодной луны выглядит черным. На их глазах какой-то лихой всадник на скаку полоснул кинжалом, брызнула кровь, и поп руками схватился за горло, упал на колени, и скоро его затоптанное тело не было похоже на человеческое. Если бы не ночь, то таких трупов виделось гораздо больше...
   Поняв что же произошло, Ярослав сказал со злобой:
   - Вот, черти, принесла их нелегкая...
   - Утром должны... Лиза говорила... - прохрипел Альберт. Ярослав поведал им все, что сказала Елизавета.
   Ярослав повернулся к Эли. Лицо ее бледно, в глазах страх. Голос старался держать спокойным и мягким, будто просил принести обед:
   - Эли, милая, собери пожалуйста вещи, возьми коней и жди нас с внешней стороны у восточных ворот. Поняла?
   Элина встрепенулась:
   - А ты куда?
   - Я тут не закончил. Альберт, ты со мной?
   - Думаешь я дам тебе одному надрать задницу этому Агафангелу?
   Ярослав улыбнулся, сказал с сердцем:
   - Тогда я...
   Не успел договорить, как окно разбила картечь. На противоположной стене осталась дырень размером с голову, потянуло холодом и дымом.
   Альберт встревожено поторопил:
   - Здесь становится жарко! Нужно торопиться!
   Ярослав жадно глянул Эли в лицо. В темноте кажется еще более милым, волосы развивает сквозняк, большие глаза блестят. Он протянул руку, ладонь коснулась ее щеки, и Эли с удовольствием к ней прижалась, будто захотела спрятать лицо в шершавой и грубой длани. Яр почувствовал, что ее тело подалось вперед, заметил как покраснели полные губы. Тогда он с жадностью припал к ней, пробуя на вкус пухлые и сладкие ...
   Альберт с двумя ружьями уже стоял у приоткрытой двери, взгляд опасливо всматривался на улицу. Обратился к Ярославу с сожалением:
   - Яр, мы должны идти.
   Ярослав с огромным трудом оторвался от сладких губ. Эли оказывается прекрасно целуется! Вот дурак, надо было раньше осмелиться. Взглянул ей в глаза:
   - Постарайся уцелеть... ради меня... - прошептала Эли еле слышно.
   - Конечно.
   Ярослав подошел к Альберту, рука его напряглась под весом холодной стали карабина. Взгляд обратился к собаке:
   - Дон, береги ее, как берег меня!
  
  
   В темноте трупы казались такими же черными, как и грязь вокруг. А присмотревшись, можно было разглядеть не грязь, а смешанную с землей запекшуюся кровь. Многие дома полыхали вовсю, треск рушившихся перекрытий заглушал стоны раненых. От дыма трудно дышать, из окон вместе с гулом вырывались языки пламени, жар которых плавил даже землю. Казалось сам Ад спустился на христианский монастырь...
   Конюшню бандиты не тронули, явно по указу Агафангела, иначе бы тоже полыхала, треща и выбрасывая искры. Странно, что налетчики не заглянули к нам, думал Ярослав на пути в конюшню, перерезали бы пока спали. Агафангел, не найдя моего трупа в спальне у Елизаветы, должно быть сильно расстроился! Не понимает, придурок, что благородство сильнее хитрости и коварства, и на всякого сильного найдется еще сильнее!
   Ворота распахнулись. Кони под Ярославом и Альбертом дико заржали, когда выбежав учуяли свежую кровь и жар огня. В испуге встали на дыбы, высоко задрав передние ноги, из-за чего всадники едва не слетели. Пришпорив коней, с места перешли в галоп, одной рукой держа узды, другой закрывая лицо от сильнейшего жара. По тесным улицам жеребцы неслись быстро, вытянув вперед морду, грива на ней уже кудрявилась и пахла паленым. Двери и окна домов повышибало, из них гудело и выбивался огонь. Бока коней жгло, из-под копыт брызгало грязной кровью, то и дело проваливались в чьи-то тела. Ближе к центру нагнали кучку бандитов, что страшной саранчой неслась по монастырю, проливая кровь и сея смерть. Донеслись вопли, крики, выстрелы, запахло ружейным дымом.
   Из горящих домов выбегали толпы дьяков в белых пижамах. Некоторым везло и гибли без мучений, ощутив лишь удар картечи в голову, некоторые умирали с огромной, дымящейся дырой в пузе, оставленной той же картечью. А некоторые, самые невезучие, гибли задавленные лошадьми, ноги их запачкались темно-красным, даже пузо сырое от крови.
   Руки обоих напряглись под тяжестью ружей. На скаку стреляли без промахов, успевая прикладом выбивать из седел слишком близко подъехавших бандитов. Перезаряжая, Ярослав заметил, как на него, дико вопя, несется здоровенный мужик с бешенной гримасой на лице, рука его уже заносит для удара громадный топор. Едва на бешенной скорости сунул патрон, вскинул карабин, как раздался выстрел. Всадника с силой встречного поезда выбило из седла, а скакавший сзади Альберт, подивившись скорости друга, успел подхватить выскочивший из рук топор. Тут же размахнулся, и лицо ощутило брызги теплой крови, на скорости не заметил, как громадное топорище размозжило голову, словно тыкву, и еще один всадник остался сзади.
   Когда подъезжали к башне, дорогу перегородили несколько тяжелых серьезных ребят на конях. Здоровые, широкие, кони их едва держали, хотя сами вдвое крупнее обычных. Явно из элиты, пришли нас убить, промелькнуло у Ярослава, когда остановились и встретились взглядами. Выкрикнул громко, едва удерживая возбужденного коня:
   - Мне чертовски приятно! Что Агафангел распорядился послать за нами таких убийц! Послал бы щуплых я бы оскорбился!
   Сразу услышал шепот Альберта:
   - Давай, друг, докажи этим выскочкам, что ты настоящий мустанг! Это твой последний прыжок...
   Конь потряс головой, громко фыркнул. Яр заметил, как Альберт чуть подал коня назад, тот присел на задние и... Воздух разразился выстрелами, брызнуло кровью. Яр видел, как конь выпрыгнул высоко вверх и пузо его сразу разорвало картечью. Неистово заржал и мертвый упал на ошарашенных всадников, повалив всех на землю. Первый из кучи-молы вскочил Альберт, затем поднялись кони и в испуге разбежались. Рожи бандитов были злые и разъяренные, но Альберт свирепо кинулся на них, тем самым освободив часть прохода. Он всхлипывал и мычал от напряжения, зацепив взглядом Ярослава, прокричал бешено:
   - Что стоишь, дурак?! Я задержу, спаси Елизавету!
   Ярослав пришпорил коня, тот галопом понесся по улице. До самой башни не ни разу не стрельнул, все силы вложил в коня, а тот мчался что есть мочи по узким улочкам. Несколько раз налетал на служителей, насмерть затоптав их тела, едва успевал втягивать голову в плечи, как слышал сверху свист картечи. Всадники вокруг слишком увлечены погромами, чтобы обращать внимание, когда Яр проносился мимо. И сразу терялся в темноте, воплях, стонах и дыму, что заволок весь монастырь.
   Возле башни у коня разорвалась селезенка. Взбрыкнул, споткнулся передними ногами и Ярослав кубарем вылетел вперед. Быстро осмотрелся, подобрал выпавший карабин. Конь лежал на боку, ноги по пузо в крови, дыхание тяжелое, хриплое. Яр спустил курок, размозжив ему глаз, лучше так, чем медленно и болезненно...
   Сквозь дым увидел, что в окнах башни горит свет. Пригнувшись, подбежал к двери, взлетел по лестнице, чуть не сшибая воткнутые в стену факелы. Оказавшись перед дверь, тяжело дышал, волосы спутались, лицо мокрое от пота, а из рук выскальзывал тяжелый карабин. Не раздумывая со всей силы пнул дверь ногой, та чуть не слетела с петель. В лицо ударил оранжевый блеск золотых стен, горячие ароматы меда и ванили.
   Ярослав в напряжении застыл на пороге. Когда дверь распахнулась, увидел, как мгновенно вскинул ружье Агафангел. Вслед за ним щелкнул обрез у огромного мужика, что стоял у окна справа. Одна его рука держит обрез, другая сжимает Елизавету под подбородок, словно тисками. Сарафан на ней нараспашку, под ним нагота, но руки опущены, даже не пытаются прикрыть. Успел заметить ее виноватый взгляд, рядом на красных шелках кровати лежит связанный Евфимий.
   На миг время остановилось, на лбу и Яра выступила испарина, стекла по бровям, и капли застыли на щеках. Мысленно чертыхнулся, что направил карабина на Агафангела. Даже если стрельнет, все равно его тут же разорвет картечь этого здоровяка, должно быть главаря, которого Лиза называла Волком. Взгляд его цепко держал Агафангела, заметил как зашевелились его губы:
   - Однако ты живуч, Ярослав! Тебя не убил ни мой кинжал, ни лучшие люди Волка, но убьет моя пуля.
   Ярослав возразил грубо:
   - Я сказал, что не упущу шанса разбить тебе морду. Поэтому как только увижу движение курка, твоего или этого громилы, мигом подарю твоему лицу заряд свинца. Что не входит в твои планы!
   Волк прорычал люто:
   - Хватит языком чесать! Одно движение и ты покойник.
   Агафангел подхватил:
   - У нас две большие пули в двух стволах. У тебя много маленьких в одном. Ты проиграл, монастырь разграблен, большинство служителей мертвы, и даже не знают, что убил их я. Правда жив еще этот старый хрыч... но его убьешь ты.
   Ярослав прохрипел:
   - Никогда! Делай, что хочешь!
   Агафангел улыбнулся, глаза свирепо сверкнули. Шагнул к окну, рука с ружьем медленно опустилась, и дуло уперлась Елизавете ниже пупка. Ее ноги сжались, от холодного железа, когда ствол скользнул меж ними.
   - Мой кинжал у тебя, я знаю ты хотел им убить меня. Но убьешь Евфимия. Иначе ты узришь нечто кошмарное...
   Волк гневно глянул на Агафангела, прорычал:
   - Ты не посмеешь! Она моя. Ради того места куда ты целишь я и пришел сюда!
   - Брось дружище! - мягко говорил Агафангел. - Он не христианин, поэтому не сможет предать, сейчас вынет из сапога кинжал и покорно зарежет Евфимия. Смотри...
   Ярослав слышал, как отчаянно бьется грудная мышца, как бежит кровь по сосудам возле ушных раковин. Впервые в жизни растерялся, но только на миг.
   В окне, сквозь цветастый витраж мелькнула тень. Темный силуэт застыл по ту сторону радужных стекол, но Яр понял: снаружи кто-то висит на карнизе, и точно не по его душу. Окно выходит в лес, значит это не Альберт, уж тем более не Эли. Агафангел и Волк стоят спинами к окну, поэтому не видят нависающий сзади силуэт.
   Не отводя карабина от Агафангела, присел, и в руке блеснул длинный тонкий кинжал. Стараясь не смотреть на окно, поднялся с корточек, сделал голос покорным:
   - Хорошо. Раз так, то я убью его. Только обещайте отпустить меня живым. А с ней делайте, что хотите, я хочу жить!
   Агафангел широко улыбнулся, вообще злая улыбка редко сходила с лица:
   - Вот теперь ты рассуждаешь правильно, как истинный христианин. Зарежь его. Зарежь связанного отца на глазах у изнасилованной дочери, которой обещал спасение. Не сопротивляйся злу, а молись за нас, вымаливай у Бога наше прощенье!
   Карабин выскользнул из рук, тяжело звякнув о пол. Ярослав с кинжалом в руке подошел к кровати, Лиза встретила его сломленный взгляд. Лицо ее покраснело, но не от стыда наготы, а от мощного локтя Волка, что тисками сдавил шею. Видно, что едва дышит. Яр занес руку над Евфимием, увидал изумленные, широко открытые глаза Лизы, и тут же услышал звонкий треск стекла. Цветное окно взорвалось словно салют, громадная фигура влетела в окно, медвежьим весом придавив Волка и Лизу. Кисть Ярослава умело перехватила кинжал для броска, и с силой пустил клинок. Лезвие засвистело, сделало несколько оборотов. Успел поймать последний взгляд потрясенного Агафангела, прежде, чем того стукнуло о стену. Жалящее лезвие насквозь пронзило шею, тело швырнуло к стене, будто не кинжалом, а пудовым снарядом. Агафангела свела судорога, после которой тело обмякло навсегда, лишь глаза остались открыты.
   Яр бросился оттаскивать неизвестного героя от Волка. В слезах отчаяния, вопя и всхлипывая, тот яростно бил кулаками по месту, где до его прихода было лицо. В стороны брызгала кровь, руки по локоть красные. Плача, гневно вопил:
   - Ненавижу! Ненавижу!
   Кожа на кулаках содралась до костей, но все безостановочно бил кровавое месиво. Впервые Ярослав увидел зверя в человеке. Он сам зверь, увидел сверхзверя и ужаснулся. Лицо этого зверя, исказила гримаса лютой, ненасытной и беспощадной ненависти. Никогда еще не видел такого накала, и мог лишь молча наблюдать.
   Глянул на Лизу. Она босая стоит на битом цветном стекле, тело дрожит как осенний лист, а изумленный взгляд прилип к незнакомцу. В глазах страх, трепет. Сарафан уже запахнут, хотя такое красивое стройное тело нельзя скрывать.
   Наконец незнакомец устал. Руки повисли, из груди вылетал сильнейший хрип. Ярослав увидел большие карие глаза, когда тот глянул на него исподлобья. Лицо темно от загара, даже слишком темно, подумал в тот миг Яр. Где могло так обжечь солнцем? Что-то недоброе почудилось в этом загаре, когда вглядывался в узкое лицо с обтянутыми скулами и впалыми щеками. Благородство подчеркивает тонкий орлиный нос. Во взгляде неукротимый вызов, даже какая-то жестокость.
   Поднялся тяжело, будто неохотно. Мгновенье и Елизавета уже таяла в его нежных объятьях, словно кусочек мороженного. Когда целовались, руками мазал кровью ее лицо, волосы, сарафан. Она тихо всхлипывала, обнимала и льнула всем телом.
   - О, Олег! Я знала, что ты живой, - услышал Ярослав тихий голос Елизаветы.
   Заметил, как жадно Олег смотрит, в его глазах пыл и страсть. Такой человек нестерпимо жаждет жизни, и она отдает ему лучшее. И он берет это лучшее охапками, не стесняясь. Но в то же время Олег с едкой горечью надсмехается над жизнью, но умирая, снова жадно любит каждую ее кроху. Кто он, откуда, Ярослав не узнал. Это человек без прошлого, чье близкое будущее - неминуемая могила, а настоящее - горькая лихорадка жизни.
  
  
  
  

Глава 9.

  
  
   Через распахнутые ставни вместе с холодком и запахом дыма врывались вопли и радостные крики. На улице свистели и гудели так, что заглушили бы конский топот. Ярослав глянул в окно, но увидел лишь черный кусок неба. И только подойдя, осторожно высунулся и ужаснулся черной туче всадников. Его передернуло, по телу от злости пробежали мурашки, когда сквозь дым, в свете факелов разглядел два тела.
   Эли и Альберт навзничь лежали на земле, за ноги привязанные к лошадям, так чтоб можно тащить. Ярослав вскипел, губы сжались тонкой линией, глаза свирепо сверкнули. Тело налилось дурной силой, готов из окна выскочить и перебить этих мразей один, хоть тех целая ватага.
   Вдруг устыдился, что не уберег Элину, побежал спасать другую, а любимую бросил. Присмотрелся лучше, высоко все-таки окна, убедился, что джинсовые шортики на ней целы, майка тоже. Значит не тронули, суки. Точно наделал бы глупостей, если бы ночной мрак не скрыл страшные кровяные раны на Элине. Альберт же вовсе не подавал признаков жизни...
   - За наградой пришли. Мы должны их всех убить, - услышал он голос за спиной, резко обернулся. Олег стоит спокойный. Во что-то одет, но не обратил внимания, зачарованный дерзким мужским лицом.
   - Почему мы? - спросил, сделав ударение на "мы".
   Олег пристально посмотрел на него, Яр отвел взор не выдержав такой пытки. Прибавил:
   - Почему ты мне помогаешь?
   - Враг моего врага - мой друг, - процедил тот сухо, глянул на труп Агафангела. - Вынь кинжал, вытри и засунь себе в сапог. Мне нужна его мантия.
   Ярослав брезгливо вынул клинок из шеи. Когда вытирал о шелка кровати, заметил как Лиза что-то нашептывает Евфимию на ухо. Разрезал веревки, помог святому отцу подняться, но кляп вытаскивать не стал, опять все уши прожужжит своими молитвами, и уж конечно ни слово благодарности.
   Когда обернулся, Олег уже разглядывал отражение в золотой стене. Черная шелковая мантия пришлась в пору, а если капюшон накинуть вообще не узнают. Повернулся к Яру и сказал:
   - Похож?
   - Вылитый. Но только добрый, а тот злой!
   Олег скинул капюшон, внимательно посмотрел на Ярослава:
   - Я не добрый. Я справедливый.
   - И еще гордый, - с улыбкой добавил Яр. Думал тот улыбнется в ответ, но строгие губы не шевельнулись. И в дальнейшем греческое лицо Олега редко искажала улыбка. Не вылетело и не одной шутки из его уст.
   - Теперь я свяжу тебе руки. Я - Агафангел, ты - мой пленник. И можем идти, - сказал Олег. Связал ему руки, но не за спиной, а спереди, чтоб в случае легче распутать.
   Ярослав стоял у распахнутой двери, когда Олег жадно поцеловал возлюбленную. Резко поднялся с кровати.
   - Потерпишь, - услышал Ярослав, как сразу увидел растущий кулак перед глазами. Темнота, толчок и резкая боль в носу обрушились в один миг. Только хотел что-то крикнуть, как ощутил еще один толчок. Удар пришелся в глаз, ощутил, что рассечена и бровь. Яркая вспышка на миг ослепила, но тут пришел в себя.
   - Тебе эти раны, что слону заноза, вон здоровый какой. Обычно одним ударом я валю с ног медведя, а ты лишь покачнулся. Это для правдоподобности. Теперь хоть похож на пленника. Надеюсь понимаешь, что будет если нас раскроют?
   Ярослав кивнул, вроде как понимающе, хотя не мог понять что тот задумал.
   Уже в дверях Олег последний раз взглянул на Лизу, что сидела на кровати подле Евфимия. Голос звучал нежный и успокаивающий:
   - Любимая, ты ждала меня долго. Подожди еще чуточку и я вернусь. Запомни: как услышишь смех внизу, стони и кричи так, как стонала во времена наших тайных встреч в лимонных рощах. Вот карабин, на случай гостей, убей любого кто подойдет к тебе.
   Ярослав встрепенулся:
   - Это мой карабин. Чем я отстреливаться буду?
   Олег зыркнул на него глазами:
   - Ты пленник, какой тебе карабин?! К тому же, видел я как ты бьешься! В случае чего отнимешь и ствол и клинок... но я надеюсь до этого не дойдет.
   Он подтолкнул Яра к лестнице, но тот обернулся:
   - Подожди. Какой у нас план?
   - Выйдем, посмотрим.
   После яркой, ароматной спальни, башенная лестница казалась мрачной и жуткой. От стен несло холодом и сыростью, под ногами шаркали ступени, отдаваясь эхом по все башне. Лишь когда проходили мимо стенных факелов, лицо обжигал жар горящего свиного жира. Олег перед дверь накинул капюшон, Ярослав ощутил как могучая рука чуть ли не подняла его за ворот. Олег пнул дверь и уверенно шагнул на улицу, рука его с силой швырнула пленника на мокрую от росы землю, прямо к ногам всадников. Яр бессильно рухнул подле Альберта и Элины. Только теперь заметил ссадины и раны на ее теле, Альберт же вертел головой и бессвязно бурчал. Оба в грязи, одежда порвана, испачкана кровью, а голые ноги Эли синие от кровоподтеков. Губы его затряслись, к горлу подкатился комок, когда увидел заплывшие от ударов глаза и разбитые губы. Заметил как веки дрогнули, чуть приоткрылись, губы зашевелились:
   - Ярослав... я тебя люблю... почему... почему ты меня оставил одну? Почему ушел к ней... я же люблю тебя... они пытались меня изнаси... Дон помог, его убили... почему ты оставил... мне очень больно...
   Не мог оторвать взгляда от разбитых губ, а темнота вокруг и холод земли кусали тело. Вдруг один всадник соскочил с седла, подлетел к Элине и с размаху пнул в живот, она скорчилась, тело затряслось, и изо рта вместе с кашлем вылетела кровь.
   - Закрой пасть, стерва!
   Ярослав ощутил, как намокли теплом глаза, заскрипели зубы, а кулаки сжали землю так, что мелкие камешки вошли в кожу. Огромным усилием заставил себя лежать, готов вскочить, взреветь и разорвать на куски этих мразей.
   Олег сложил руки на груди, с холодом взирал на происходящее.
   - Хватит! - гаркнул грозно. Всадники зыркнули люто, послушно отступили назад. - Посадить этих на коней, быстро!
   - Зачем, Агафангел? Порезать их! Живьем свиньям скормить! - посыпались голоса.
   Олег засмеялся, так же люто как Агафангел:
   - Что мы, нелюди что ли?
   Подвели коней, всадник снял веревки, которыми волокли пленников, и скоро все трое сидели верхом.
   - Где Волк? Верно, Агафангел, где наш Волк? Волка! Волка! - загудела толпа.
   Олег сделал красноречивый жест, поднял взор на окно башни. Сказал весело:
   - Ваш Донжуан шлифует попку дочери Евфимия! Рискнет кто-нибудь подняться посмотреть?!
   Всадники громко заржали. Тут же с верхнего окна до их ушей донесся глубокий стон. Услышал его и Олег, мигом вспомнив весну, лимонную рощу, солнце, цветы... увидел очаровательную Елизавету. Она голая лежит на траве, в волосах путаются бутоны цветов, руки обхватывает его плечи, грудные чаши вздрагивают от мощных толчков, в унисон с ними слышатся стоны. Вдруг снова увидел окно, ночь, ватагу всадников, что кажутся мертвыми в лунном свете, ощутил холод, сырость и запах дыма.
   Взревел громко:
   - Двоих на охрану! Жалую вам за это перстни и драгоценные каменья! Убить любого, кто попытается войти в башню! Этих троих на рассвете разорвать лошадьми! Кто их поймал?
   Человек десять замахало руками:
   - Я! Я! Я тоже! Мы! Ты в стороне стоял! Кто я? Мы поймали! Я поймал, я и связал!
   Раздались выстрелы, воздух наполнился горьким дымом. Кони испуганно взбрыкивали, понеслась ругань, злые крики и стоны умирающих. Ватага заволновалась, как проснувшийся вулкан, закипела, всадники с остервенелыми лицами кидались друг на друга.
   - Так кто их поймал? - повторил вопрос Олег, в лице Агафангела.
   - Я, - сказал здоровущий мужик, поднимая ружье вверх. Дым рассеялся, бугай тяжело дышал, кривил рожу, а уже лежало с десяток трупов.
   - Будет тебе больше золота! - объявил Олег, призадумавшись продолжил. - Тебе, вам и вот вам пятерым будет золота больше всех. Я так сказал, значит так и будет.
   После его слов толпа недовольно загудела, посыпалась брань и выстрелы. Иные мужики спрыгивали с коней, выхватывая из-за поясов топоры, набрасывались на тех кто поменьше и послабже. Рубились мощно и сильно, бились за золото, что значит каждый сам за себя.
   Ярослав, сидевший на коне, поудобней подставил грудь Эли, она облокотилась спиной. Вот гений, подумал он взирая на озверевшую толпу, сейчас сами себя перебьют от жадности.
   Когда выстрелы прекратились, всадников осталось не больше десяти, а земля сплошь усеялась телами, кровь от которых блестела в лунных лучах. Олег окинул взором уцелевших, у каждого ружье, нет один не справиться. Сказал победно:
   - Так и должно быть! Золото достанется лучшим! За мной!
   Взлетел на коня, дернул узды и конь поднялся высоко на задние.
   - К сокровищнице!
   Вся ватага дернулась вдогон за ним, забыв о пленниках, только двое у входа в башню завистливо смотрели им вслед. Яр слегка подался вперед, нежно опрокинув тело Эли на Альберта, тот все бормотал что-то, но в седле сидел прочно. Руки уже распутал, Олег даже не завязал, а просто обмотал кисти. Дождался когда конь подошел к ружью возле трупа. Только бы патроны остались, затаив дыхание подумал он. Резко упал, рука напряглась под весом ружья, нащупал курок - выстрел пришелся в голову одному охраннику. Спустил второй курок... осечка! В стволе пустая гильза! Охранник вскинул ружье, Яр кувыркнулся в бок, тут же землю, где только что лежал взрыл заряд картечи. Вынул из сапога клинок, тот разрезал воздух и пронзил грудь. Охранник рухнул лицом вниз.
   Яр подхватил коня за узды и подвел к дому. Дверь слетела с петель, занес тело Эли, успев заметить настенные часы с боем, ковер на полу, шикарную кровать и стол, заставленный яствами. Неплохо дьяконы живут, подумал, когда затаскивал Альберта. Кровать скрипнула под его весом, когда положил его рядом с Элиной. Глянув на ее тело, увидел кровяные следы на лодыжках, синяки и ссадины сплошь покрывают ноги и живот, а лицо такое, будто молотили сапогами. Истошно взревел, когда вспомнил ее слова: "я ведь люблю тебя..." Глаза сверкнули беспощадно, тело налилось силой, почувствовал себя раненым зверем, готовым биться один, насмерть с этой ватагой всадников. Вскочил и вылетел в дверь, вооруженный лишь ненавистью и жаждой мщения. Эли приоткрыла глаза. Какая дерзость, какая уверенность в себе! Это лев, а не человек, у него сердце нумидийского льва! - думала она в тот момент.
  
  
   Сокровищница стояла на главной площади, подле центрального собора. Это место саранча на конях не тронула, ясное дело по наставлению Агафангела. Иначе чем и где правил, коли бы все прошло гладко. Не тронуты остались дома, старые как мир, фонтан на площади даже ночью извергал воду, а по краям виднелись лавки, освещенные фонарями на свинячьем жире. Собор стоял в тени, лишь у врат горели огни, сбоку громоздилось огромное, неуклюжее и крепкое как медведь здание. Небо давило, как старый черный чугун, луна скралась за крышами домов. Красные блики огней плясали на лице Олега, когда стоял перед вратами, напротив десятка всадников. Все уже спешились, кони с интересом обнюхивали друг друга. Олег крикнул во весь голос:
   - Вы пришли за золотом? Так получите его!
   - Да! Ура Агафангелу! Золота!
   Олег повернулся и демонстративно открыл висячий замок, размером с конскую голову. Когда тот грохнул о землю, дернул ворота, раздался скрежет. Двери тяжелые, каждая как конь, но петли хороши, поэтому отворились настежь.
   За все время лицо Олега не выдало страха, хотя остался один на один с полчищем черных тварей, такие бы убили и не задумавшись. Ночью в темноте, в тени капюшона лицо Олега едва виднелось, к тому же вряд ли кто-то из всадников знал Агафангела воочию.
   Олег шагнул в здание, повеяло могильным холодом и погребной сыростью, не удивился бы, ели тут росли грибы. Каменный пол простучал под его сапогами к еще одной двери, ведущей уже к золоту. В пустынном зале с высоким потолком громко щелкнул замок, Олег открыл дверь. Всадники, толпившиеся у входа зажмурились от оранжевого блеска, который вырвался из сокровищницы. Отпрянули назад, но миг и все ввалились в маленькую комнатку, где на самом деле хранилась малая часть злата. Остальное спокойно лежало тут же в бочонках, гнилых ящиках, копилось под грудами хлама.
   Олег наблюдал за ними, похожими на свиней у корыта с помоями. Толкались и хрюкали так увлеченно, что не заметили, как вмиг потемнело, хлопнула дверь. Олег преспокойно щелкнул замком и с довольным видом вышел на улицу.
   Ярослав подбежал, когда Олег собирался закрыть ворота. Мигом сообразив, что случилось, прохрипел:
   - Постой! Пусти меня туда, я их убью!
   Олег посмотрел на него подозрительно, сказал предостерегающе:
   - У них топоры...
   - Знаю! Они тронули мою женщину! Я их на куски порву! На шматки! Вот этими руками! Пусти меня!
   Ворота приоткрылись, Олег протянул ему ключ:
   - Удачи.
   Ярослав огрызнулся, схватил ключ, и Олег закрыл за ним дверь.
   Очутившись в темноте, Яр нащупал скважину, ключ повернулся... Дверь чуть не слетела с петель, когда разъяренная орава кинулась на него. В темноте отчаянно замахал кулаками.
   Все чего достиг человек за время тысячелетнего восхождения было забыто. Ярослав превратился в дикаря из каменного века, того самого, что укрывался в пещерах и на деревьях. Терпел боль, надрывался, всхлипывал и истекал кровью, но его сердце, сердце нумидийского льва, бурно ликовало, когда ободранные кулаки попадали в цель. Если бы не тьма, было б видно, Ярослав вот-вот рухнет и испустит дух или испустит дух стоя; изуродованный ударами и уже на себя не похожий, осатанело бил, бил опять и опять.
   Казалось прошла вечность, когда раздался хруст и правая рука Ярослава бессильно повисла. Услышав хруст кости, всадники как тигры кинулись на изувеченного врага. Оглушенный беспрерывно сыплющимися ударами, Ярослав невольно всхлипывал и стонал в безмерном отчаянии и муке. Бил одной левой, упрямо, почти в беспамятстве лупил кровавое месиво. Что-то мерзкое, страшное, невыносимо гнусное маячило перед глазами и упорно не исчезало.
   И он лупил, лупил, все медленнее и медленнее, и последние остатки жизненной силы вытекали из него, проходили века, вечность, огромные промежутки времени, и наконец Яр сквозь мрак заметил, как это гнусное оседает на грубый, холодный каменный пол.
   Вот он стоит над ними, качаясь на подламывающихся дрожащих ногах, в поисках опоры цепляясь за воздух, говорит чужим, неузнаваемым голосом:
   - Получили, суки! Получили! Ненавижу! Ненавижу!
   Повторял одно и то же опять и опять - требовательно, умоляюще, угрожающе. Почувствовал: кто-то держит его, похлопывает по спине... и тогда нахлынула тьма, он канул в небытие.
  
  
   С утра ветер нагнал облака, что серым ковром нависли над монастырем. Воздух стал прохладным, осязаемым словно перед грозой. Ласточки летали низко над землей, которая еще не впитала кровь, стены домов черные от копоти, кое-где вымазаны кровью. Еще ночью из окон гудел огонь, трещали перегородки, теперь, выжившие собирали трупы, грузили на телеги, и огромные мертвые горы тащились в сады. Там, на большом пустыре их закопают, а сверху будет заложен собор. Работы в монастыре невпроворот, останется даже тем детишкам, что бегали в садах.
   - Хоть будет чем заняться! - воскликнул Олег Ярославу вечером в покоях собора. - Вот ходят без дела, молятся и только.
   Зала, где отдыхали Ярослав, Альберт и Элина раздувалась как пузырь, четыре стены сводом сходились воедино так, что получался остроугольный купол. Окна пропускали мало света, большая его часть оставалась на цветастых витражах, отчего те светились будто елочная гирлянда. Теплый аромат ладана тяжелыми волнами двигался через залу. Три кровати заняты, за столом сидела Елизавета, Олег присел на кровать к Ярославу. От него Яр узнал, что когда ночью один уложил десятерых с топорами, Олег подхватил прежде, чем тот потерял сознание.
   Проснулся уже в кровати, правое плечо перевязано, но не ноет. На теле нашел несколько зашитых ран, следы ударов топоров, благо пришлись вскользь, иначе несдобровать. Альберт чувствовал себя хорошо, лишь болело несколько ребер. Элина с ужасом увидела себя в зеркале, под глазами синяки, губы разбиты, лицо будто терли теркой для моркови а тело сплошь покрыто ссадинами и ранами, будто побывало в камнедробилке. В бане немного успокоилась, разглядев, что попка - предмет ее особой гордости - осталась цела.
   Вечером, в покоях Елизаветы Олег объяснял, что делать дальше.
   - Завтра рано утром нас изгонят из монастыря, как богохульников, - рассказывал он прихлебывая молодое кислое вино. - Мы ж столько людей убили... совершенно добрых причем! Изгонят нас те, кому спасли жизнь, сказано - христианине, им стыдно не бывает, тужится не надо. После этого я приглашаю вас к себе... гм... точнее к нам с Лизой. В лесу тут недалеко, день ходу на конях, есть озеро, на берегу стоит терем. Там можно как следует отдохнуть, поднабраться сил, а таких вас не отпущу в лес. Наш лес слабых не щадит! В тереме много комнат, а ежели хотите уединится, пожалуйте в отдельный домик, али на лодочке по озеру!
   Ярослав хмыкнул:
   - Ты часом не дом ли отдыха открываешь? Отдельный домик, лодочка на озере... может еще оздоровительный комплекс предложишь? У тебя там нарзан из-под земли не бьет?
   - Нарзану нету. А вот оздоровительный комплекс... - он повернулся к Эли. - Хочешь за день на тебе заживут все болячки, и кожа вновь станет чистой и упругой?
   Из груди Эли вырвался вздох:
   - Такое возможно?!
   Ярослав сказал любовно:
   - Котенок, я тебя люблю. Ты прекрасна даже сейчас, ссадины не скроют твоей красоты.
   Эли осталась холодна к его словам, будто не услышала. Олег хлебнул вина и продолжил:
   - Как поправитесь, поведаю про очень интересное место. Оно, мне кажется, станет следующей вехой ваших поисков.
   Олег запрокинул кубок, прошел к столу, рука его тронула Лизу. Она дрогнула, поднялась, и когда подошли к двери воскликнула:
   - А сейчас мы с Олегом желаем вам спокойной ночи.
   Дверь закрылась за ними бесшумно, когда Элина лежала задумавшись. Вдруг лицо ее просветлело, повеяло весной и солнцем, нахлынул бурный поток нежности, от которого мило сжалась, словно обняла плюшевого мишку. Ярослав услышал нежный искренний голосок, сердце его на миг остановилось:
   - Ярослав... я тебя люблю. Ты себе не представляешь как...
   - Еще как представляю! Я тоже люблю тебя.
   С усилием поднялся, пол простучал и Эли сладко растаяла в нежных объятиях. Ощутили себя единым, неразделимым целым, будто наполнили друг друга самым важным, чего только может требовать человек. Зачем что-то искать, мелькнула мысль у Яра, свое сокровище я уже нашел. И ценнее его нет на все белом свете!
   Когда опустились сумерки, на небе грохотало. Раскаты грома прокатились по лесным макушкам, но не принесли с собой дождя - только зарницы блеснули за дальними тучами. Воздух сухой, как и земля, кровь просохла и превратилась в пыль. Лишь в ночь по крышам застучал дождь. От земли до неба встала блистательная стена воды, потекли ручьи темно-красной жижи. Лишь под утро вода смыла всю кровь со святой земли. Когда рассвело вовсю светило солнце, с трудом пробиваясь сквозь мокрую взвесь.
   Олег молчал, Яр ощутил в нем жадное нетерпение. Оглянулся, через всю залу торопливо хромал Евфимий, одетый в перламутровую мантию до пола, с шапкой Мономаха на голове, следом топали дьяки помоложе. Когда глава монастыря уселся на трон, напротив стояли Альберт, Элина, Ярослав, Олег и Елизавета. По обе стороны окружили попы, что-то живо обсуждали, не обращая внимания на присутствующих. Наконец, Евфимий поднялся, окинул взором залу, приветствуя служителей, перевел на потолок. Там с укором глядела Богоматерь, держа в руках младенца, перекрестился, его примеру последовали и остальные попы. Не дрогнуло лишь пятеро тех, кто выделялся джинсами, сапогами, бесстыдными вырезами на груди и неукротимым взглядом. Глаза слепил желтый блеск золота, которым украшены стены, запахи ладана горячими волнами обдавали лицо, вокруг царили тишина и кротость.
   Евфимий начал негромко, обдумывая каждое слово:
   - Не противься злу! - глубочайшее слово Евангелий. Неспособность к сопротивлению - блаженство в мире кротости. Вы нарушили доктрину учений Христа. Поэтому мы просим вас покинуть нашу обитель. Все мы - православные, русский народ - всегда слыли богобоязненными. Вы же ничего не боитесь...
   Попы вокруг загудели:
   - Богохульники! Предвестники Антихриста!
   Евфимий сделал знак рукой, надменно взглянул на Олега.
   - Так ты жив, хорошо, на то воле божья. Зачем ты пришел?
   Олег гневно взглянул на попов, они умолкли под его взглядом. Голос прогудел как со дна бочки:
   - Я вернулся забрать то, что по праву принадлежит мне. Я говорю о Елизавете.
   - Глупый, жизни всех людей принадлежат Богу...
   Олег взревел на весь зал, голос эхом прокатился под куполом:
   - Ты лжешь! Ты всегда лгал мне! Сколь мало воспитывает христианство чувство достоинства и справедливости, столь мало правды в твоих словах! Такая вера не сердится, не защищает себя... Поэтому ты молился, когда у тебя на глазах Агафангел насиловал Лизу? Я бы удавил тебя, гнида!
   Дьяки ахнули, Евфимий спокойно сидел на троне, облокотившись локтем на ручку. Олег продолжил спокойней:
   - Высшее из всех мыслимых извращений... Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, обесценила всякую ценность, из всякой истины сделала ложь, из всего честного - душевную низость... жила бедствиями, создавала бедствия, чтобы себя увековечить!
   Единственной практикой стал паразитизм, высасывающий всю кровь, всю любовь, всю надежду на жизнь своим идеалом бледной немочи и святости! Все естественное объявлялось смертным грехом, христианство придумало заговор против здоровья, красоты, удачливости, смелости, против душевной доброты, против самой жизни. Инстинкту слабости искусственно придали видимость силы! Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало. Я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества!
   Попы стояли в отупении, не зная как реагировать. А Ярослав узнал в Олеге ярого поклонника Ницше. Евфимий наблюдал, как Олег обнял Лизу за талию, та опустила голову ему на плечо. Святые отцы проводили их взглядами, в залу пахнуло свежим ветерком, когда все пятеро скрылись за дверью.
  
  
   Утренний туман еще не развеялся, густо покрывал землю. Сквозь него проглядывал солнечный диск, до того маленький, что казалось в жизни не растопит это марево. Седла скрипели, кони бодрые, радостно потряхивали гривой, копыта весело стучали, когда пять всадников выехали из ворот.
   За спиной длинная белая стена монастыря ушла в стороны, оставив на другой стороне грязных дьяков, вонь, гам и суматоху, там же остались выстрелы, дым, кровь, насилие и горечь. Все осталось позади. Впереди вставал лес, чудный воздух в нем напоен свежестью ароматов цветов. Солнце все-таки растопило туман, и теперь лучи пробивая хвойные шапки, блестели на мускулистых конских телах. Откуда-то из глубины леса ударило тугой волной романтики, опасности и приключений...
   Кони с удовольствием перешли в мощный галоп, понеслись так, будто хотели выпрыгнуть из собственной шкуры. Тяжелые копыта гулко топали землю, выбрасывая из-под ног куски мха. Воздух подрагивал, в нем чувствовалось неспокойство. Доносился глуховатый рев, монотонный и постоянный, похожий на ворчание какого-то могучего зверя, но совсем не злого.
   Внезапно земля стала понижаться, сосны расступились, и за краем открылось нечто бурное, уже со звонким ревом. Пологий берег мокрый, блестит каждым мелким камешком. Поток воды, отражает небо, отчего кажется по-морски темно-синим, только пена бела как снег, шумит когда волны перекатываются через валуны. Река настолько быстро льется, что кажется вода вот-вот кончится, останется лишь небольшой ручей...
   Ощутили солнцепек, в лесу и не заметили, что солнце грело так, что расплавило бы камень. Седла нагрелись, больно жгли бока, и кони без понуканий ступили на мокрую гальку, позволили шумной воде окатывать колени, клочья белой пены повисли даже на брюхе. Когда миновали середину, тела коней едва выглядывали из воды, морды подняли высоко вверх.
   Всадники ощущали как вода плюхает под седлом, вот уже покрыла его, казалось поток вот-вот завалит коней. Но дно стало резко повышаться, и скоро они несли по кромки воды, брызгая в стороны холодными хрусталиками.
   Кони явно без удовольствия свернули в чащу, и к вечеру из леса выкатилось озеро. С холма видно, как черно-синяя вода отражает великолепный терем, что высится на противоположном берегу. Высокий, но не выше сосен, что подступают к самой воде, множество окон, ставней, за ним видны еще строения. На воде волны покачивают маленькую лодочку. У Элины вырвался вздох, наконец-то можно отдохнуть, привести себя в порядок, поспать на кроватях... взглянула на Яра. Да-да, именно на кроватях!
  
  
  
  

Глава 10.

  
  
   Терем стал еще выше, когда обогнули озеро и подошли к дверям. Это был целый постоялый двор, а не просто дом в лесу. Поляна с усилием раздвинула плотный лес, дав место высокому терему, веранде и нескольким домикам.
   Бревна уложены венцами, высились высоко вверх, к сверкающей гонте на крыше. На окнах ставни с узорами, в двери отверстие-глазок в форме сердца. Внутри терем столь же прекрасен, как и снаружи, комнаты ничем не уступали королевским покоям. Эли пришла в восторг, увидев высокие кровати, покрытые мехами, а когда легла, тело словно провалилось в нежнейший пух.
   Из бани валил горячий аромат, слышался визг и смех. Эли и Лиза парились, прогоняя усталость из тел. Ссадины и ранки, уже начавшие гноиться, заживали на глазах. Элина видела, как кожа стягивается, чувствовала, как уходит боль, и в тело наливается сила и бодрость. Когда лицо обдавал теплый аромат, не подозревала, что Лиза наврала. Оба их нагих тела лежат не в воде с травами, а... впитывают горячую медвежью кровь, приготовленную так, что пахнет лишь цветами.
   Ярослав присвистнул, когда Олег показывал двор. Довольно уютный, не то чтоб большой, но и не маленький. Совсем рядом шумят волны озера, слышны крики лебедей. Жизнь с юной Лизой тут превратится в сплошной медовый месяц. Альберт тоже вскидывал брови, после каждой его фразы, в разные стороны вертел головой. Спросил удивленно:
   - Неужели все один построил?
   Олег горделиво вздернул плечи, сказал небрежно:
   - Да... Человек может сделать абсолютно все. Без преувеличений. Хоть построить пирамиду Хеопса, хоть продолбить тоннель в горах, даже в одиночку. Нужно твердо это понять. Конечно не помешают терпенье и время...
   Ярослав спросил осторожно:
   - А не боишься один?
   - Боюсь?
   Олег всего лишь повторил то, что сказал Яр. Но его лицо, лицо аскета, ясней слов сказало, что он не боится ничего. Глаза сузились, глаза орла, и у Ярослава перехватило дыхание, вдруг увидел орлиный клюв, расширенные ноздри - воплощенная гордость и дерзость. Великолепно, с дрожью восторга подумал он, даже сердце забилось сильнее.
   - Чем еще удивишь? - весело спросил Альберт.
   Олег будто что-то вспомнив, просветлел.
   - Из лука или арбалета стреляли когда-нибудь?
   Альберт улыбнулся:
   - У меня в детстве лук был... такой с присосками на стрелах.
   - Мы с ребятами тоже вырезали из орешника, - добавил Яр.
   Олег отмахнулся:
   - Это не то, пошли постреляете из настоящего оружия!
   За баней начинался лес. Издалека заметили на дереве щит с красными кругами. На стене висели арбалеты и луки, а по ту стороны слышались женские голоса и протяжные вздохи наслажденья. Олег оказался отличным стрелком.
   Ярослав натягивая тетиву и щуря правый глаз, задержал дыхание и пустил стрелу. Та страшно рассекла воздух, но пролетела мимо цели.
   - Где стрелять учился? - интересовался Альберт, целя арбалет, тяжелый, как черт.
   Олег развел руками:
   - А как иначе? Ружья конечно есть, но патроны не бесконечны, а из воздуха порох делать не умею, и вряд ли когда-нибудь научусь. Поэтому вот пришлось освоить.
   Альберт спустил курок, стрела наполовину вошла в дерево над мишенью. Поставил новую.
   - Не думал хозяйство завести? Ну, чтоб не стрелять уток или косуль, а зарезать парочку в сарае.
   - Думал, но как-то это не по мне. Хозяйство вести, кормить, ухаживать... Вон их, полон лес! С руки едят, не пуганные совсем, я их в упор стреляю! Зачем мне лишние хлопоты?
   Ярослав радостно закричал, когда его стрела попала в яблочко.
   - Попал! В лужу пернул и попал! Слушай, классно как! Альберт, может тоже переедем сюда? Построим дома по соседству, ты ведь не против, Олег?
   - Ага!! - ответил Альберт бодро, когда стрела его минула мишень и улетела далеко в лес. - Щас, только штаны подтянем!
   Когда вылезли из ванны, с горячих тел густо стекала кровь. Усталость растаяла вместе с болью, а тело Эли светилось красотой пуще прежнего. Чувствовали силу и бодрость, ту дурную бодрость, которая не дает покоя весной. Обмакнув друг дружку полотенцами, голышом выбежали на улицу.
   Мужчины услышали, как хлопнула дверь в бане, успели заметить, как две девушки с визгом побежали к озеру. Пробежав по каменному мостику, Лиза нырнула, следом вошла в воду Эли, оставив сверху только белую пену. Когда открыла глаза, увидела каждый камешек на дне, хотя глубина приличная. Рыбы подплывают к телу, щекотят и покусывают. Белые волосы Лизы кажутся голубыми, колышутся будто щупальца медузы. Мысленно отметила ее прекрасную фигурку, в ушах булькало, воздух стал заканчиваться.
   Мужчины выбежали на берег, толпились на мостике, облегченно выдохнули, когда из воды высунулись знакомые головы.
   - Далеко уплыли! - сказал Ярослав, поставив руку козырьком. Солнце яркими бликами играло на воде, и девок почти не видно.
   Олег промолчал. Высматривал ту единственную, златовласую, которая так мила его сердцу.
   Потом хлестали друг друга вениками, спину чуть жгло. Воздух в бане до того горячий, что высох даже пар. Когда искупались в озере, время близилось к вечеру. Ярослав ощутил себя настолько свежим и полным дурной силы, словно отдыхал целый месяц. Тело вновь обрело гибкость, а то и ноги и руки словно деревянные.
   Свою одежду, рванную и вонючую, пришлось выкинуть, всю кроме обуви. Из монастыря взяли только ружья, вернее уцелели только они, но все равно без патронов превратились в обычные железяки. Пришлось одеть то, что предложил Олег. Тонкие шерстяные кофты пришлись в пору, а в кожных бриджах ощутили комфорт и легкость. Дареному коню в зубы не смотрят!
  
  
   Из распахнутой двери валило теплом жареного мяса, чеснока, рыбы, разваристой картошки, знакомыми запахами меда и ягод. Перешагнули через порог, Яр и Альберт с интересом повертели головой.
   Посреди комнаты огромный стол трещит под весом блюд, вокруг пять стульев с высокими спинками. Напротив стола горит камин, задняя часть его уходит в стену и служит плитой на кухне. Тут же слева винтовая лестница ведет на второй этаж, в спальню. Только когда разулись, Ярослав почувствовал, что пол застлан мехами, чистыми и мягкими.
   С кухни доносятся женские голоса. Ярослав ощутил, как замерло сердце, когда к ним вышла Элина. Увидела взгляд его удивительно синих глаз, смутилась, мило прикусив нижнюю губу. Ее загорелое тело прикрывает лишь крохотная юбка из лисьего меха, с бедра падает пушистый лисий хвост, такой же прикрывает не то чтобы грудь, а только соски. Ярко-каштановые волосы ласкают плечи, а взгляд ее зеленые глаз сводит с ума. Ярослава окатила волна нежности, захотелось стиснуть ее словно плюшевого мишку. Не успел он подумать, как ощутил, что обнимает горячее мягкое тело, женские руки поползли под кофту, во рту стало сладко, а кисти его вдавливают нежный мех между бугорков.
   Олег с Альбертом улыбнулись, прошли за стол.
   - Ой! Ну хоть бы постеснялись! - обронила Лиза, когда чуть не налетела на них. Руки ее напряглись под весом кувшина с вином, еще два таких же уже стояли на столе. Одета так бесстыдно, что Олег не вольно засмотрелся на нее. На бедрах и грудях лишь узкие полоски кожи радужного лосося, каждая чешуйка на них сверкает словно золото. Волосы желтым водопадом падают вниз, сквозь него смотрят большие голубые глаза с длинными ресницами.
   После седьмого кувшина вина, когда на столе остались одни кости, а хмель сильно ударил в голову, Ярослав наконец спросил:
   - Кажется, ты обещал о чем-то рассказать...
   Олег в недоумении сдвинул брови, посмотрел на Альберта, потом на Эли, голова которой еле держалась на локте. Альберт попробовал объяснить:
   - Ну, понимаешь, мы ищем... ищем... Ярослав, что мы ищем?
   - Ищем? Скажи на милость! На кой хрен нам что-то искать? Мы у тебя останемся! - сказал Ярослав наполняя бокалы. - Поэтому давай за тебя. За Олега!
   - За Олега! - присоединились Эли с Лизой.
   Потом выпили опять, и когда опустел десятый кувшин Альберт громко стукнул головой о стол. Опустевшая к тому времени посуда звякнула. Олег прогудел осуждающе:
   - Вот, зачем столько пил?
   Яр махнул рукой так сильно, что чуть не упал со стула:
   - Не наш! Чё, там есть еще?
   Олег лишь резко уронил голову:
   - Мм-м...
   - Тащи! Офицант, пощки адин рас царицы!
   Эли глянула ему в глаза:
   - Тебе не кажется...
   - Кажется, любимая! Еще как кажется!
   Эли уже просто повисла на Ярославе, глаза сияли счастьем, а сама уже истекала сладким соком, уже в истоме...
   - И что же тебе кажется, - спросила она, кокетничая, и подставляя губы для поцелуя.
   Яр нашел своими губами ее губы, с усилием оторвался, сказал мягким басом:
   - Кажется, этой ночью кому-то будет жарко!
   Снова подставила уста, и Яр страстно сжал в объятиях горячее, почти голое тело, чувствуя на ее губах и языке сладкий вкус алкоголя.
   Олег поднялся, на подламывающихся ногах прошел на кухню. Вернулся с ключом в руках. Протягивая его Ярославу сказал:
   - Возьми, это от домика... того, что возле самой воды... располагайтесь там.
   Элина посмотрела на брата. Он счастливо обнимает пустой кувшин, положив голову на стол, губы его вздрагивают на выдохах, слышится тихий храп. Переложили Альберта на кровать, Олег С Лизой поднялись на верх, а Яр с Эли выскользнули за дверь.
   На улице укусил холод, Эли пока шли дрожала, как осиновый лист. Когда Яр тыкал ключом в замочную скважину, затылком ощущал ее жаркое дыхание. Дверь распахнулась, они обнялись, его руки скользнули под мех, ухватили тугое и горячее, ее мягкое тело прильнуло к нему. С трудом освободившись, Ярослав разжег камин, красные блики огня заплясали на кровати, на ней в истоме, разогретая лежала Эли. Яр опустился, сжимая в объятиях ее горячее сочное тело, поймал губами ее губы, ощутил, как руки сами скользят под плюшевую юбчонку...
  
  
   Когда Ярослав открыл глаза, было раннее утро. В единственное окно, запотевшее от бурной ночи, пробивался свет, камин потух, но в комнате тепло. Они лежали совершенно голые, без одеяла, прямо на покрывале из меха какого-то зверя. Яр повернуть голову, и к удивлению увидел, что Эли не спит. Загадочно улыбается, острые зубки хищно блестят.
   Скосила глаза, ласково положила ладонь ему на грудь:
   - Тебе было хорошо со мной?
   Ярослав в сердцах ругнулся, но сказал нежно:
   - Да, очень хорошо.
   - Мне тоже, - прошептала она.
   Ярослав молча припоминал вчерашнее. Эли приподнялась на локте, заглянула ему в лицо и встретила выразительный взгляд синих глаз. Спустилась глазами ниже живота, и бровки ее выгнулись словно луки, а хорошенький ротик приоткрылся в безмерном удивлении:
   - Ого! Ты, я вижу, пещерный человек! Ненасытен... зверюка!
   Яр навалился нее всей грудью, придавив ее пухлые и тугие. Их губы снова встретились, его руки скользнули вниз, нащупывая начало ее ног. Эли изумленно пролепетала:
   - Еще разок?
   - Чего уж там разок...
   Эли тяжело дышала, когда наконец опустилась ему на широкие пластины грудных мышц. Ощущала щекой движение грудной клетки, Ярослав же глупо смотрел в потолок, начисто лишенный способности мыслить. Даже шевельнуться тягость. Почему-то разобрал стыд, понял, что ниже пояса все еще скот. Кровь быстро покидала чресл, переливалась в мозг, а тот начинал работать судорожно, взахлеб. Захотелось вскочить и заняться чем-то более высоким, нужным.
   Ощутил как в грудь, вместо щечки, уперся острый подбородок. Опустил голову и увидел изумительно красивые глаза, чистые, как белоснежный фарфор, с едва заметной голубизной, а радужная роговица излучает нежный зеленый цвет. Губы зашевелились, грудью ощутил, как дрогнул ее подбородок:
   - Ты это сделал, потому что я была пьяна?
   Яр внимательно вгляделся в чистейшее личико. Ярко-каштановые волосы великолепно подчеркивают ее зеленые глаза.
   - Нет, не поэтому.
   - Скажи, почему?
   Ярослав знал, какой ответ хочет услышать ее сердце. Сказал искренне:
   - Потому что я тебя люблю.
   Ее глаза намокли, тяжелые капли срывались вниз по щекам. Но пухлые губы улыбнулись, когда прошептала:
   - Я тебя тоже люблю...
   Голова ее приподнялась, губами нашла его губы, а в окно светило солнце, заливая сплетенные тела желтым светом...
  
  
   Через комнату пронеслась волна ветерка, и через распахнутое окно ворвалась свежесть и бодрость нового дня. От стола исходили теплые запахи яиц, вчерашних салатов и холодного мяса. Чай быстро остывал, но все же обжигал губы и язык, заставляя фыркать и щуриться.
   Альберт, краснея скорее от стыда, чем от крепкого чая, спросил небрежно:
   - Много я вчера выпил?
   - Много, черней государевой шляпы, - ответила Лиза
   Эли переглянулась с ней, в глазах появилась легкая насмешка.
   - Не больше обычного, - добавила Эли, поднося к губам кусочек яичницы из перепелиных яиц.
   - Значит много, - заключил он, обхватив голову руками.
   Дверь распахнулась, в комнатку вошли Яр и Олег, с голым торсом, свеженькие и бодрые, с полотенцами на плечах. Элина улыбнулась, когда сели за стол, и Ярослав обнял ее.
   Побросав в рот остатки яичницы и запив ее чаем, Олег обратился к Ярославу:
   - Поэтому, как я уже сказал, дальше топайте на восток. Там, начинается долина гор и холмов, местность очень неспокойная. Аборигенов и всяких племен тьма-тьмущая, поэтому осторожней, слыхал даже об оборотнях... Даже знал одну... девушку-оборотня, красивая нечеловечно, оборачивается в рысь, кажется, Эйнгана ее имя...
   Лиза уперла на него хищный взгляд:
   - Красивая говоришь, нечеловечно?
   Олегу потребовалась уйма ласок и поцелуев, чтоб стереть ревность с ее мордашки. Наконец, Лиза обмякла и по-кошачьи прильнула к нему. Олег продолжил:
   - Если встретите, передавайте привет. Эта самая Эйнгана и рассказала мне, что где-то между горами находится очень древний город... Нисей. Не найти его, если не знаешь, где искать. Лежит он на самом дне огромной чаши, среди высоких холмов и гор...
   Ярослав с подозрением спросил:
   - И кто в нем живет?
   Олег пожал плечами, взглянул Яру в глаза:
   - Эйнгана говорила что-то о древнейшем народе - ариях. От них произошли все люди и на западе, и на востоке, и даже на юге. Вообще, вся белая раса людей произошла от них, то есть от нас, от славян. Поэтому не бойтесь столкнуться с этими... иноговорящими.
   Яр сомнительно покачал головой:
   - В древности, понятно, климат другой, а теперь тут холодно! Померзнут зимой, как собаки на морозе! Это во-первых. А во-вторых, его давно бы обнаружили спутники. Сейчас время такое, что и тебя найдут и упекут в тюрьму за незаконное строительство!
   - Нисей находится в низине, со всех сторон окружен горами. Получается, как в теплице. Холодные ветра не проникают, и лес там очень влажный и теплый, практически тропики, не вровень со здешним. Поэтому город почти всегда накрыт облаками, и разглядеть его со спутника так же невозможно, как крупинку сахара на дне чашки капучино...
   Эли изумительно вскинула бровки:
   - Ты знаешь, что такое капучино? Откуда? Если всю жизнь прожил в монастыре...
   - Не всю, родился я в цивилизованном мире, учился в школе, потом поступил в церковную консерваторию... ну и попал в монастырь "Святой Живоначальной Троицы", будь он проклят...
   Лиза прижалась к нему щекой.
   - Если бы не монастырь, то встретились бы мы с тобой?
   Олег молчал, рука его запуталась в ее волосах, а глаза вглядывались в ее детское личико.
   Элина просветлела, в глазах запрыгали кузнечики, а голос стал бойкий:
   - Все жизнь мечтала в тропиках побывать! И подумать не могла, что вот они под боком!
   А Альберт бросил разглядывать рожу в кружке с чаем, поднял голову и громко усмехнулся:
   - Павлины, говоришь!?
   Олег сказал радушно:
   - Павлины от вас никуда не денутся, поэтому оставайтесь еще на пару деньков. На рыбалку сходим, на охоту... вы когда-нибудь были на арбалетной охоте?
   - Нет, не были, - признался Ярослав.
   Лиза звонко прощебетала:
   - В самом деле, оставайтесь, на озере есть уютная лодочка, в ней так романтично покачиваться на ночной волне...
   У Элины вспыхнули глаза, Яр увидел в них восторг, жгучее желание остаться. Услышал голос Альберта:
   - Ежели повод остаться есть... не удобно отказываться!
   Ярослав оторвал взгляд от Эли и ощутил испытующие взоры:
   - Что вы на меня уставились? Я как все, остаемся, значит остаемся...
   Днем Олег водил Яра и Альберта на арбалетную охоту. Зверья в лесу много, но подстрелили только несколько косуль, маленького кабанчика и пару глухарей. Когда к вечеру вернулись в терем, Эли и Лиза открыто загорали на пляже, но завидев их, застенчиво прикрыли интимные места. Потом Олег с Альбертом сняли сеть, полную раков и мелкой рыбы, но настоящий трофей попался на крючок Ярославу. Огромный двухметровый сом, такой толстый, что если обхватить, руки едва сойдутся. Под визг девок и при помощи друзей, вытащил великана на берег. Когда смеркалось, из теремка громко доносились голоса, несло теплыми запахами рыбы, жареного мяса и сладко пахло забродившим соком черноплодной рябины.
   После ужина домик у воды содрогался, из распахнутого окна валил пар горячих тел, пахло увлажненными простынями, а страстные стоны выкатывались в лес. Даже белкам стало стыдно, они краснели и прятались в дупла.
  
  
   Солнечный диск уже наполовину вылез, когда Ярослав кутаясь в плед сидел на берегу. Глаза усиленно вглядывались в желтый горизонт. Утром смотреть на солнце совсем не больно, выглядит большим, гораздо большим чем днем. Похоже на молочно-желтый кусок сыра, трудно представить, что к полудню будет печь, как огонь в горне.
   Ярослав передернул плечами, холодно сидеть на сырой земле после теплой постели и горячего тела Эли. Вздрогнул, когда почувствовал на плече прикосновение.
   - Эли, зачем вышла? Холодно. Я сказал, что скоро приду...
   - Ты ее очень любишь, да?
   Яр обернулся прежде, чем узнал голос Елизаветы. Она стоит перед ним в длинной рубахе, такой белой, что заболело в глазах.
   - Я бы не советовал... - предупредил он, увидев, что та подсаживается к нему.
   - Боишься Эли увидит? Ревнует, значит любит...
   Яр усмехнулся:
   - Ревнует, значит не доверяет! А вот ты можешь заболеть... ну... по женской части...
   - Ничего, не зима.
   - Как знаешь, - пожал плечами он.
   Елизавета села, руки обвили колени, за пышными волосами Яр едва разглядел ее маленькое личико.
   - Знаешь... я тебя не поблагодарила за... то есть, если бы не ты, неизвестно вырвались бы мы с Олегом...
   Яр сказал на выдохе:
   - Да ладно...
   Лиза подсела поближе:
   - Нет-нет, я тебе очень благодарна. Другой на твоем месте поступил бы куда менее благородно... Я сразу увидела по твоим глазам, что ты человек чести. Только вот...
   - Что?
   - Нет-нет ничего...
   Яр вскинулся:
   - Договаривай!
   - Эли... она тебя очень любит...
   - Ну, это я сам знаю...
   Лиза повернула голову, взгляд снова устремился в виднокраю. Голос ее почти шептал:
   - Ты не понял. Я замечала, что Эли странно на меня смотрит, словно я ей что-то сделала. Я не хочу, чтоб из-за меня вы ссорились, поэтому лучше вам сегодня же уехать...
   Ярослав ощутил, как на сердце опускается горечь. Заметил, как дрожат ее губы, тело тоже вздрагивает от холода. Сколько же в этом человеке чувственности, наивности и детскости, думал всматриваясь в ее лицо. Вдруг с воды накатил ветерок, Ярослав распахнул плед и Лиза сладко прижалась к его груди, положив голову на плечо. На миг замерла, но потом Яр опять ощутил, движение ее груди. Щеки порозовели, и вся светилась нежностью.
   Яр услышал тихое:
   - Ты необыкновенный... спасибо тебе еще раз. Я гордая, что ты мне друг.
   Взял ее за плечи, развернул к себе, и Лиза увидела его теплый взгляд.
   - Ты очень хорошая, и сердце у тебя большое, Это мне надо гордится, что знаком с тобой. И я горжусь, горжусь!
   Руки сами подтянули ее, поцеловал с теплым чувством, но без страсти, той которая разгоралась, когда целовал Эли.
   Лиза сама отстранила его, взглянула в глаза бойко, с вызовом:
   - Ого! Совсем не дурно! Ох, как я завидую той, чье имя и чей взгляд для тебя дороже всего на свете...
   Ярослав снова обнял Лизу, закутал в плед ее крохотное тельце, что льнуло к нему, как котенок. Ему вдруг послышалось, что дверь в домике хлопнула...
  
  
   В домике тепло. Элина лежала навзничь среди смятых простынь и увлажненных подушек. Кисть поглаживала животик, глаза мечтательно мерцали, а сама будто прислушивалась к чему-то.
   Находясь в приятной расслабленности, Эли лениво раздумывала, как хорошо ей с Ярославом. Неужели это любовь? А может просто играет с ней? Как тогда объяснить то, что Яр бросил ее и помчался спасать эту Лизу?
   - Меня могли убить! - сказала она себе. - А он наплевал. Ему было все равно выживу я или нет! Я была ему безразлична!
   На лице появился ужас, ее передернуло.
   - Я ему и сейчас безразлична! - продолжала вслух. - Все мужчины лгуны, чем этот лучше? Но все же очень хочется чтобы зашел, обнял меня и согрел... Да где он, черт возьми!?
   Эли лениво поднялась, окно запотело от теплых тел, секса и тяжелого дыхания. Ладонь проскользила по стеклу, собирая холодные капли...
   Элина в ужасе отшатнулась от окна. Глаза широко раскрылись, губы задрожали, когда увидела Яра вместе с...
   - Не может быть! - едва не крикнула она. Вновь глянула в окно.
   Ярослав нежно укрывает Лизу пледом, прижимает к груди, к той к которой час назад прижималась она. О чем-то говорят, и... Эли побледнела, когда увидела как их губы соприкоснулись. Этими губами целовал меня! Во рту почувствовала горечь, не сразу поняла, что слезы градом покатились из глаз. Дыхание перекрыл ком, голос дрожал:
   - Как ты мог? Я же тебя полюбила! Полюбила! Лгун! Лгун!
   Дрожащие руки натянули крохотную юбчонку, груди легли в ласковый мех, и утренний свет резанул глаза. На ходу всхлипывая и роняя слезы, вбежала в конюшню. Кони удивились ранней гостье, и недовольно зафыркали. Не запрягая, Эли взлетела на коня, и тот почувствовал боками ее острые пятки...
  
  
  
  

Глава 11.

  
  
   Ярослав не сразу понял, что же произошло. Но когда увидел запотевшее окно и следы ладоней на нем, по телу пробежал холодок. Не найдя вещей Элины, со всех ног бросился в конюшню. Два стойла пусты, значит все-таки ускакала, дуреха, подумал он. Но тогда где еще конь?
   Сзади зашумело, обернувшись, увидел Олега. Тот спросил встревожено:
   - Что стряслось?
   - Эли сбежала...
   - От кого? - не понял тот.
   Ярослав судорожно соображал, что могло прийти на ум этой психопатке. Чуть не крикнул:
   - Поди и спроси ее!
   Олег растерялся:
   - Погоди. Как это произошло?
   Яр в двух словах растолковал ему ситуацию. Олег грозно сверкнул зубами, голос прозвучал твердо:
   - Седлай коней! Нельзя терять ни минуты! Мы должны найти ее прежде, чем ее найдут звери...
   - Мы даже не знаем в какую сторону она ускакала! - кричал впопыхах Ярослав, чертов конь никак не хотел запрягаться, изо всех сил раздувал пузо, не давая как следует затянуть ремни.
   - Предлагаешь сидеть и ждать?
   Яр смолчал, слишком взволнован, чтобы трезво рассуждать. Олег помог запрячь коня, со всей силы ударил в бок, тот послушно выпустил воздух. После чего сильно затянул ремни на пузе.
   - Вот так, а то седло съедет вместе со всадником...
   - Паконим! - скомандовал Ярослав уже верхом.
   Олег грузно влез в седло, зверь под ним покачнулся.
   - По коням! А не паконим... Держись меня и все будет хорошо! Но! Пошел!
   Елизавета до обеда просидела уронив голову. К вечеру лицо раскраснелось и опухло от слез. Ничего не видела и не слышала, разве, что биение сердца, оно упорно пыталось выпрыгнуть из груди. То чего так боялась, и о чем предупреждала Ярослава, все-таки произошло. Эли сотворила самую большую глупость, на какую способна молодая женщина. Усомнилась в мужской любви. Теперь Эли превратилась в сгусток ненависти такой силы, что умрет ради того, чтобы Яр почувствовал себя виноватым. Это Лиза знала очень хорошо, поэтому понимала всю опасность ситуации.
   Когда стало смеркаться они вернулись. Яркие солнечные лучи резали чистый воздух. Сосновые тени с шуршанием ползли по земле, словно хотели добраться ног и укусить. Лиза почувствовала, как сверху упала тень, подняла голову, но лица не рассмотрела. Услышала знакомый голос, слова заставили вздрогнуть:
   - Мы не нашли ее, - коротко сказал Олег. - Альберт раньше всех заметил Эли, пустился в погоню, но конь попался хромой.
   - Мы должны немедленно отправляться на ее поиски, - сказал Альберт.
   - Верно. Ночью в лесу она не выживет, - согласился Яр. - Думаю, Олег, ты не откажешь нам в конях и одежде?
   Олег сидел, сложа руки на груди, взором сверлил землю так, что смог прожечь бы насквозь. Голос прогудел как из трубы:
   - Дам лучших коней и лучшие одежды, но этого мало. Найти ее очень мало шансов...
   Ярослав вскинулся, руки метнулись вверх:
   - Черт возьми! Даже если этот шанс один на тысячу, надо использовать!
   Олег говорил тихо и убедительно:
   - Ты молодой мужчина, тогда рассуди трезво. Куда в ночь пойдете? Ночи темные, в двух метрах медведя не видно, а ты хочешь... Нет, тут другой способ нужен...
   Испытующе глянул на Лизу, а Ярослав заметил, как она едва заметно кивнула. Спросил спокойно:
   - Что ты предлагаешь?
   Брови на его лице задумчиво сдвинулись. Олег говорил медленно, раздумывая над каждым словом:
   - Тут не далеко... гм... ну как не далеко... к середине ночи дойдете, ведьма живет, самая настоящая. Я у нее был, когда задумал вывезти Лизу из монастыря. Хотел узнать где ее держат, и бабка показала и башню, и Агафангела, и вас тоже видел...
   - У нее что, спутниковая тарелка? - недоверчиво спросил Альберт.
   - Понимаю, верится трудно, но это правда. Стояла там бадья с жидкостью, бабка в нее чего-то кинула, чего-то шепнула и я увидел то, что хотел увидеть. Правда после этого стали волосы выпадать...
   У Ярослава из груди вырвался вздох:
   - Коли я тебя не знал, ни за что бы не поверил...
   Олег предостерег:
   - Только вот злая она, поосторожней с ней. Кто ее знает, может мясом питается человеческим... а может и нет.
   Альберт усмехнулся:
   - Черт не съел, а леший еще накормил, целые полчища головорезов не смогли нас одолеть, авось и эта не тронет.
   - Выбора у нас нет. Олег, ты что-то говорил про коней и одежду... да и пару арбалетов дай, а то патроны кончились, надо было больше брать...
  
  
   Сердце неистово долбило грудь, словно пыталось пробить ребра, выскочить и убежать. Чувство панического страха пришло, когда Эли осознала, что заблудилась. Конь столько раз повернул, что любая сторона казалась чужой, не той откуда пришла. Изо всех сил старалась не думать, что потерялась не где-нибудь, а в сибирском лесу, и что на все четыре стороны тут дремучая чаща.
   Густая тьма плотно обступила, а из-за каждого дерева смотрит чужой, нечеловеческий взгляд. Сзади, где только что ступали копыта, из земли поднимаются странные существа и буравят спину немигающим взглядом. Как быстро не скакала, но оторваться не получалось, скоре наоборот, казалось сзади кто-то уже заносит мохнатую лапу и вот-вот коснется ее голой спины. Тогда с ужасом оборачивалась, и тут же ощущала взгляды спереди. Готова забиться под кустик и умереть, лишь бы не переносить этот адов страх.
   Когда Эли буквально кожей ощутила, что ее обступили нечеловеческие существа, воздух задрожал от истошного крика. Конь взбрыкнул, понесся так, что двигался быстрее собственной шкуры. Ветер обдувал, и конь стал ощущать легкую дрожь, на спине жалось что-то мягкое и холодное.
   Внезапно конь остановился, затоптал ногами, метнулся в сторону, но тут же осекся. Эли вгляделась в темноту, но тьма настолько плотная, что разглядела только, как что-то большое и серое обступило кольцом. Вокруг рычало и скулило, конь переминался с ноги на ногу, Эли поджала ноги.
   Вот и конец, подумала она, сейчас мое тело разорвут на части. И никто не найдет останков, никто не узнает. Никто больше не увидит меня плачущей или улыбающейся, не услышит мой голос, не увидит меня живую...
   Чему быть, того не миновать, решила она, не буду мучить ни себя, ни волков. Я смелая девочка, надеюсь волки разорвут мое тело быстро, и терпеть придется не долго. Жаль только, что не мне доведется родить ребеночка для Ярослава... очень жаль. Я так молода, так много могла бы сделать... могла бы. Почему раньше не ценила эту возможность, а дорожу ею только сейчас, когда ее отнимают? Таков человек, не что так не разжигает желание, как потеря. Если бы еще шанс, я бы все сделала по-другому. Нужно сразу делать по-другому, не как хочется, а как нужно, чтоб в конце не винить себя...
   Тело ее подалось вниз, и Эли легко соскользнула с коня. Упала лицом вверх, заставила себя раскинуть ноги и руки, но глаза зажмурила, ожидая как обмякшее тело потащат в разные стороны...
   Волки кинулись к ней, когда вместе с их хриплым дыханием Эли услышала гулкие шаги. Глаза с трудом открылись, увидели, как из леса бежит огромное лохматое создание, выпрямляется, становится еще больше. В стороны тянутся длинные ручищи, такие могучие, что могут вырвать сосну с корнем, а то и две сразу.
   Волки недовольно рычали и скалили зубы, невольно пятились, когда существо резко выпрямилось. Эли зажмурила глаза, огромная тень упала сверху, послышался псовый визг, хруст позвонков, тела волков разлетались в стороны и громко шмякались о деревья.
   Выглянула луна, и Элина увидела не морду зверя, а лицо человека. Сибирский маугли совсем не похож на своего индийского родственника. Непомерно широк в плечах, грудная клетка надувается, но ростом не велик, ручища едва не касаются земли. Тело горбатится и кутается в густые шкуры, из-за чего кажется круглым, а когда выпрямляется, квадратным. Лица не рассмотрела, но почуяла звериный взгляд, от которого затрепетала как овечка перед волком.
   Дикарь тяжело дышал, из груди хрипело будто из бочки. Неуклюже, опираясь на руки как горилла, метнулся к коню, тот шарахнулся, и дико заржал. Огромный кулак с размаху пробил тому грудь, на Эли брызнули горячие капли, и жеребец рухнул от мощного толчка. Маугли ударил в живот, рука по локоть вошла в плоть, на миг задержалась и выдернулась вместе с кишками, на холоде от них повалил пар. Эли почувствовала тошноту, маугли вновь сунул руку, на этот раз кисть крепко сжимала что-то большое и вздрагивающее...
   Он подполз к Эли, руки ее судорожно начали отдергивать юбчонку, такую крохотную, что сползла с широких бедер на талию. На протянутой руке увидела, как сокращается огромное сердце, мощная кисть крепко его сжимает, словно выдавливая сок. Скосила глаза на лицо, на нем что-то, от чего перед глазами сразу возник дикий зверь. Вдруг к губам прикоснулось что-то мокрое и теплое, от неожиданности вскрикнула и отпрянула назад. Облизнув губы, язык ощутил горечь, Маугли снова ткнул в рот сердце, на этот раз уже сильнее, вымазав кровью нос и подбородок. Эли дернулась назад, в глазах страх, даже трепет, сердце замерло, когда дикарь злобно зарычал.
   Глаза опустились, горячее сердце вновь коснулось губ, а кровь с него уже залило всю грудь. Дрожащими руками обхватила его кисти, сильные и большие, тронула губами пальцы, медленно слизывая с них кровь. К своему удивлению, отвращения не почувствовала, наоборот, испытала незнакомое доселе чувство первобытности, которое на миг завладело ее разумом. С удовольствием вонзила остренькие зубки в мягкую плоть, теплая горечь наполнила рот, текла по губам, подбородку и обливало все тело. Казалось жизнь, которую почти потеряла вновь вливается в тело.
   Воздух качнулся, грубая рука отбросила Эли в сторону. Она словно очнулась, не понимая что произошло стала отплевываться, почувствовала тошноту, а в горле будто застрял кусок холодного желе. Маугли вдруг отпрыгнул, заметался как в клетке, вверх полетели палки, щепки, еловые лапы, а из груди выскакивал дикий рев. Эли не успела заметить, как он оказался рядом.
   Земля дрогнула, стала удаляться, и замелькала так быстро, что очертания превращались в смазанные линии. Элину дернуло вверх, голова едва не слетела с плеч, затем ее перевернуло, и в голову хлынула кровь. Поняла что перекинута через плечо, кожей ощутила меховые шкуры, юбка на ней задралась, а грубая рука крепко держала за ляжки. Закричала, забила руками по спине, но скоро обмякла и бессильно повисла на плече, раскачиваясь о тряски.
   Лес стал редеть, впереди рычал огромный зверь, грохотал о камни монотонно и постоянно. Эли ощутила, как на кожу опустилась сырая взвесь, ее качнуло вверх, и ступни плюхнулись в ледяную лужу. Осмотрелась: деревья далеко отступают, перед ней грохочет мощная струя воды, пена которая даже ночью не теряет белизны.
   Вдруг ее дернули за руку, маугли поволок ее к водопаду. Неужели утопит! Мелькнула мысль, и по телу пробежали мурашки. Упираться не стала, когда подошли к самой струе разглядела за ней вход в пещеру, из груди вырвался вздох облегчения. Эли послушно шагнула под струю, и вода тяжело рухнула на плечи.
   Свод пещеры накрыл их, словно опрокинутая чаша. Под ней темно, шум воды за спиной теперь слышался отдаленно, будто с другого конца коридора. Эли с интересом вертела головой, на полу разбросаны кости, а впереди увидела большую кучу шкур необычной раскраски, какой точно в темноте не разглядела. Вдруг звук водопада резко изменился, обернулась, увидела удаляющийся силуэт сибирского человека.
   Невольно вздохнула, плечи передернулись от холода, почти голое тело итак озябло, да еще пришлось намокнуть. Но в пещере теплей, чем снаружи, поэтому с радостью прошла к дальней стене к большой куче шкур. Нагнулась, ладонь скользнула по шерсти, мягкой и теплой. Убивать не хочет, подумала Эли, скорее наоборот, значит можно спокойно поспать. Про себя усмехнулась, железные все-таки нервы, если в таких условиях спать хочется.
   В темноте нащупала место поудобней, и медленно опустилась, ощутив тепло и нежность. Мех ласкал и баюкал, вдруг сердце замерло, дрожь скакнула на голову, пробежала по телу и спрыгнула с пяток. Эли широко открыла глаза, когда в спину и в бок кто-то толкнул.
   Она скашивала глаза, боясь шевельнуться, поняла, что улеглась на живое существо. Скоро существ оказалось трое, руки нащупали у каждого по четыре ноги, хвост и огромную голову. Чуть привстала, повернула голову, и брови поползли вверх. В темноте разглядела под собой трех тигров, один недовольно посмотрел на нее, прорычал невнятно и снова уснул.
   Спросонья не понял, сказала про себя Эли, а может специально притворился спящим, хитрюга. Проворчал недовольно, мол, разбудили его! Вот сейчас усну, и сожрут, гады. Хотя в лесу зверья много, но человечину наверное не каждый день едят! Да откуда здесь тигры вообще? Из Уссурийска что ли притопали?
   Неожиданно из тигровой груди выкатился рык, раскатистый и жидкий. Да еще и храпит, удивилась Эли, какой толстокожий тигр! Впрочем, как и все мужчины, толстокожие и бесчувственные. С чего я буду их бояться?
   Эли бесцеремонно толкнула кошку в бок, ее тельце с трудом втиснулось и ощутило с обеих сторон теплую шерсть. Руки обвили тигриную шею, уютно устроившись, пригрелась и проспала до самого утра...
  
  
   Навстречу всадникам сквозь сосны пробивались красные лучи. Кони отдохнувшие, бодрые, тела сверкали бронзовым отливом когда перекатывались тугие мышцы. Закат разгорался, небо над головой розовело, а с востока уже приближался холод. Кони шли споро, Ярослав щурился, в впереди начинало редеть, солнце светило ярче, даже линия горизонта стала виднеться.
   Альберт ехал уронив голову, взгляд упирался в конскую гриву. Полностью уйдя в себя, услышал голос Ярослава как со дна бочки:
   - Глянь, вроде просвет впереди... то ли поляна огромная, то ли...
   - То ли болото! Чуешь вонь какая!
   Ярослав громко втянул носом, посмотрел на Альберта:
   - Это у тебя конь воняет, вон дышит как! Запотел бедняга...
   Альберт махнул рукой, сказал натянуто:
   - Давай быстрее выбираться, духота невозможная, не всякий конь выдюжит... а если выдюжит, будет потом вареный ходить.
   - Самому дышать тяжело, на воздух хочется сил нет...
   Яр хотел пришпорить коня, но его остановил голос Альберта:
   - Постой, ты правда веришь в эту чушь про ведьму, про оборотня, про затерянный город...
   Тот серьезно посмотрел на Альберта:
   - Не поверил бы, но после всего что с нами произошло, я поверю во что угодно. К тому же Олег хороший человек, врать не станет. А почему ты спрашиваешь?
   Альберт выпрямился, дернул поводья, конь под ним недовольно взбрыкнул, Ярослав услышал отдаленное:
   - Убедиться хотел, что не я один в это верю...
   Чаща начинала редеть, белесый мох пропал, копыта теперь окутывала густая трава. Ярко-красное солнце четко виднелось на горизонте, когда выехали из леса, и легкий свежий ветерок затрепыхал на одежду. Впереди открылся огромный простор, выехали на утес, будто перед океаном.
   Бескрайная равнина уходит в даль и во все стороны, по макушкам деревьев поняли, что внизу начинается дубовая роща. Крутой склон застучал под копытами. Кони, замученные лесом, где надо обходить каждое дерево, радостно мчались по траве, что в лучах заходящего солнца казалась бронзовой.
   Темная стена стремительно приближалась, разрасталась в стороны, а высота становилась пугающей. В поле, перед самым лесом, остановились, пусть кони пощиплют травки, да порезвятся на просторе. Дубовый лес не такой гостеприимный, как сосновый бор, деревья стоят раскидисто, мощные ветви опущены низко, а корни вылезают из земли, как исполинские черви.
   Ярослав и Альберт бродили по полю, искали гнезда с яйцами. Нашли несколько кладок, из каждой взяли несколько маленьких яичек.
   Альберт осторожно отковыривал скорлупу с кончика, не поднимая головы сказал:
   - Ты знаешь, я как будто... - он поднес яйцо к губам и сильно запрокинул голову, Яр видел как задвигался его кадык. Оторвав яйцо ото рта, продолжил. - Я как будто попал в какой-то мистический мир, со своими законами и порядками. Подумать не мог, что в нашей Сибири такие чудеса, оказывается не нефтью единой жива Россия...
   Ярослав проглотил скользкую жижу, с улыбкой глянул на Альберта:
   - Это точно! Хотя я не удивлен, во многих странах есть такие мистические, неразгаданные места. Английский Стоунхендж до сих пор не разгадан, египетские пирамиды убили уже не одну сотню людей, в северных странах видели племена язычников, про Тибет я вообще молчу, а в Новом Свете в горах живет большой и страшный Етти.
   - Снежный человек...
   - Он самый. Оказывается и наша Сибирь покрыта тайнами, даже не за семью печатями, а намного больше.
   Альберт задумчиво кивнул:
   - Какие мы все-таки лихие! Ушли в такую глушь, цивилизация сюда не скоро придет, вон смотри, косуля траву щиплет, похоже человека впервые видит...
   Солнце закатилось за лес. Тень от него подползла к самым ногам, когда Ярослав с сожалением произнес:
   - Смеркается... пора ехать дальше. Как стемнеет, по луне пойдем, Олег говорил, что так выйдем к самой ведьминой избушке, будь она не ладна...
   Похлестали коней травой, разминая мышцы на спине, набросили свежие тряпки на спины и затянули седла. Дали еще кружок по полю, а когда наконец подъехали к лесу, из темноты донеслась трель сверчка, подуло холодом.
   - Холодно, - обронил Яр.
   Альберт сказал с горькой усмешкой:
   - Самое место дать дуба у дуба... ого! Смотри быстрей...
   Из глубины леса в поле выходит стежка, и тропкой убегает в поле.
   - Как мы ее раньше не заметили? - удивился Ярослав.
   - Думаешь звериная?
   - А чья же, конечно...
   Ярослав замер с открытым ртом, Альберт глянул в ту же сторону и остолбенел. Недалеко в лесу, посреди тропы валяется человеческий череп, волосы бедняги лежат рядом.
   Каменная маска на лице Ярослава задвигалась:
   - Она может и звериная, но называется так совсем не потому что по ней ходят звери...
   С каждым шагом дубовая роща становились плотней, деревья, словно могучими локтями пихали друг дружку. Всадники замучились нагибаться, хоть и шли по тропе, но толстые сучья и тут норовили скинуть с седла, разодрать лицо, порвать одежду... Воздух висел словно горячий кисель, солнце давно село, но тепло до самого утра держалось в густой листве.
   Когда взошла луна, повернули. В темноте не заметили, как дубы начали редеть, появились березы, но не высокие и пышные, а какие-то уродливые. Скоро под копытами захлюпало, из чащи поплыли запахи прелых трав, а деревья стояли полумертвые, без листвы, будто огонь опалил. Кони по колено тонули в темно-зеленом мху, тот сперва шел сухой, затем утолщался, начал чавкать, воздух сделался мокрый, как в бане.
   - Ну и завела нас луна! - осторожно произнес Альберт. - Надо было по тропке идти, куда-никуда, а привела бы. Зачем свернули, дураки...
   Ярослав возразил:
   - Привела бы не туда, куда нужно. И вообще, кто сказал, что будет легко?
   Из груди вырвался глубокий вздох:
   - Когда же это болото кончится! Вонь-то какая! Как в деревенском туалете в жару...
   - Темно, плохо, не видно ни черта. Повезло, что это не топь, а просто болотце... хоть и бескрайнее. Я где-то читал, язычники верили, что раньше везде была вода. Бог бродил по ней, и однажды узрел пузырь, что поднимался с глубин. На поверхности тот лопнул, выскочил бес. Бог велел опуститься на дно и достать земли. Бес достал, но часть припрятал за щеки. Бог стал разбрасывать землю, на ней вырастали деревья, кусты, травы. Но стала прорастать земля и у беса за щеками, и он, не выдержав, начал выплевывать. Их шаманы...
   - Волхвы, - поправил его Альберт.
   - Кто?
   - Волхвы.
   - Ну да, волхвы. Говорили, что так появилось болото.: разжиженная земля с малорослыми уродливыми деревьями, вонью, плевками черта... у кого же я это читал...
   Была глубокая ночь, за спиной остался не один километр болота, а чертова вонь уже не вызывала отвращения, принюхалась. Всадники собирались повернуть обратно, как вдруг ощутили подъем. Из темноты выдвинулась непроходимая чаща, но вздох облегчения вырвался даже у коней, так замучились идти по жиже. Скоро земля стала сухая, продвигаться между упавшими деревьями, валежниками и чудовищными переплетениями корней трудно, но все же приятней чем через болото.
   Впереди внезапно просветлело, деревья пошли в стороны, кони прибавили шагу, спеша выбраться на открытое место. Поляна выползла из чащи залитая лунным серебром, в глаза бросилась избушка.
   Альберт выдохнул, когда увидел, что никаких куриных лап под ней нет. Над крышей висят широкие ветви, из трубы валит сизый дымок, насквозь просвеченный лунным светом. Яр повертел головой, деревья вокруг обгорелые, в небо смотрят мертвые голые ветви, будто огненный ветер пронесся.
   Кони тревожно прядали ушами. Чуткие ноздри уловили запах свежей крови, но всадники заставили подойти к самому крыльцу. С той стороны избушки колодец, даже лежат два венца бревен, хоть и полусгнивших. Дверь остается в тени, но видно, что покосилась от старость и веса.
   Ярослав приподнялся в седле, крикнул негромко:
   - Э-эй! Хозяйка! Есть кто дома?
   В избушке затопало, в щелях вспыхнул свет, дверь противно скрипнула. В проеме появилась согнутая вдвое фигура. Старуха кутается в лохмотья, с трудом опирается на древнюю клюку, будто на спине не горб, а огромный камень. На голову намотан платок, из-под него выбиваются волосы, седые и лохматые.
   - Ихь! - прорычал бабка удивленно.
   Кони попятились, но всадники стукнули по бокам, заставили подойти ближе, хоть у самих в груди неистово колотилось.
   Бабка вскинула руки, клюка взметнулась:
   - Вы откудава, хлопчики?!
   Луна осветила ее лицо, кони шарахнулись в сторону, а у всадников сердце упало в пятки, где забилось под стельку ботинка. Один глаз старухи зиял пустотой, зато второй огромный, налитый кровью, светился как кровавый закат!
   - Да не пужайтесь вы так!
   Она пожевала сморщенным ртом, совсем как всякая беззубая старуха, но с ее зубищами получилось страшновато. Голос прохрипел негромко:
   - Привязывайте коней и в дом, давненько меня гости не жаловали...
   - Нет-нет, - завертел головой Альберт. - Мы заплутали, только и всего, позволь дорогу узнать... Ты только не серчай...
   Старуха искривила рот, наверное в улыбке. У Ярослава холодок пробежал по спине, когда один клык вылез за губу и так остался. Но сумел сделать голос спокойным:
   - Привет тебе от Олега. Он сказал, ты можешь помочь...
   Ведьма прищурила глаз, взгляд стал хитрым:
   - Помощь ведьмы потребовалась? Должно быть плохо ваше дело... коли так, слезайте и прошу в дом. Поглядим, что у вас стряслось...
  
  
  
  

Глава 12.

  
   В комнатке было темновато, прохладно. Треть занимала печь, на дубовом столе стояла свеча, красные блики пламени играли на прогнивших стенах. Старуха прошлепала через всю комнатку, заглянула в горшок на столе. Повернула голову, краснота с глаза начала спадать:
   - Изголодались поди, в лесу-то?
   Гости глупо задергали плечам, пробурчали:
   - Да так, не так чтоб очень...
   - Ага! - смекнула бабка, пожевав сморщенным ртом.
   Мимо проплыл горшок, Яр заметил торчащие ножки, не то лягушачьи, не то жабьи, а запах словно свинью коптят...
   - Мы собственно не на долго, - начал Альберт громко протопав к стулу. - Нам бы...
   Бабка согнувшись, пихала горшок подальше в печь, не поднимая головы прохрипела:
   - Знаю, знаю... гм, девка пропала... знакомо, а вы значит сами найти не можете, так к ведьме за помощью пришли.
   - Не совсем, - оправдывался Яр запинаясь.
   Старуха продолжила, словно не замечая его слов:
   - Однако, всему свое время. Девка эта, Элина, жива остальное скажу после. Только твой выбор, Ярослав, от этого легче не будет, даже наоборот.
   - Каждый когда-нибудь делает свой выбор...
   - И попытка только одна, поэтому действия обдумывай медленно, а решения принимай быстро.
   Кряхтя всеми суставами, старуха разогнулась, руки дрожали под тяжестью горшка. Когда сняла крышку, горячий пар ударил в нос, Яр сразу узнал запах горохового супа. Разваренная жижа наполнила миски, чистые и гладкие, только когда стали черпать ложками, поняли, что едят из человеческий черепов.
   Альберт, стараясь не сильно перекашивать рожу, засунул в рот полную ложку, разваренный горох ожег язык. С усилием выдавил кислую улыбку, вот мол, ем, выказываю уважение, но руки дрожали, тыкали ложкой мимо рта. Попался кусок, вроде бы мяса, проглотил не разжевав, со вторым пришлось повозиться, не задохнутся бы, разжевал быстро, проглотил. Хотя, если по-честному, варево не так и дурно...
   Старуха наблюдала прищуренным глазом, удовлетворительно кивнула. Гости в замешательстве ощутили, что ложки задевают дно, а сперва миски казались размером с корытце.
   - Изголодались, - прохрипело из груди. - Молодые, здоровые, силища немерная, а скромничаете, боитесь объесть, старую...
   Ярослав обтер рот рукавом, поднял голову, от бабкиной улыбки по спине пробежал холодок. Такими зубищами только зверей грызть... Ведьма прохрипела знающе:
   - Хоть вежливые, а туда же, рот рукавом вытираете.
   - В лесу все одно...
   Альберт отодвинул пустую миску.
   - Хорошо готовишь, бабушка. Будет время, мы с Яром заедем к тебе, навестить, одиноко наверно в лесу одной...
   Она взяла пустые миски, повернулась уходить, бросила легко:
   - Ты может заедешь, а вот друг твой...
   Босые ноги прошлепали по избе, на столе появились наполненные до краев чашки. Яр сделал глоток, отпил до половины, ощутил как в тело вливается что-то холодное и тяжелое. Заискивающе глянул на старуху:
   - Что вдруг?
   Бабкин глаз расширился, но уже побледнел, окрасился спокойным зеленым. Внимательно посмотрела острым взглядом. Сморщенные губы зашевелились:
   - Ты сильно ее любишь?
   Яр проглотил, подождал пока кадык встал, наконец, на свое место. Серьезно сказал:
   - Очень сильно. Настолько, что порой хочу умереть за нее.
   - Бойся своих желаний, они имеют свойство исполняться...
   - Что ты хочешь сказать? Что я умру из-за...
   - Змея станет причиной...
   Яр облегченно выдохнул, губы сами растянулись чуть ли не до ушей:
   - Ну змей я не боюсь, в моем организме иммунитет к большинству змеиных ядов, честное слово, врачи сказали. Я даже одно время в цирке работал...
   Невольно передернул плечами, когда поймал сверлящий взгляд старой ведьмы. Огромный глаз горит зеленым пламенем, зрачок не двигается, не мерцает, как будто мертвый. Скосил глаза на Альберт, тот сидит бледный, как мел, волосы чернеют, словно сажа.
   - Коль так, знать я ошиблась, - сказала она наконец.
   С усилием поднялась, прошлепала за печь, явно чем-то недовольная. Оттуда полыхнуло светом, и на стол грохнулся широкий чан. Мутная темно-красная жидкость содрогалась, попахивала кровью.
   - Не один филин дух испустил, чтоб показать вам енту Элину...
   Бабка склонилась над чаном, седые волосы лохматились, выбивались из-под платка, кончики намокли. Бледные губы что-то шептали, глаз засверкал красным, а костлявые пальцы крошили в воду какие-то травы. Стали подниматься клубы пара, поднимались и стелились по потолку.
   Наконец ведьма отпрянула от чана:
   - Смотрите же...
   Яр и Альберт с недоверием склонились над бадьей. Пар поднимался уже едва заметный, жидкость вздрагивала, виднелись блики. Две страшные рожи перекашивались, строили гримасы, они не сразу сообразили, что это они сами, глаза вытаращены как у рака, брови вздернуты, рты распахнуты...
   Отодвинуться не успели, рожи стали растворяться, проступило светлое пятно, там задвигались тени. Они начали заинтересованно всматриваться, увидели луну, макушки деревьев, опустились ниже. Там с острого утеса вниз срывается вода, явно шумит, но звуков не слышно. Вдруг струя стала расступаться, они увидели Эли, спящую в обнимку со зверями странно напоминающих тигров...
   Затем изображение смазалось, бешено замелькали деревья, проступили очертания избушки, дверь открылась, возникли темные фигуры, две тощие руки потянулись к ним...
   Оба вздрогнули, когда ощутили на плечах костлявые кисти ведьмы, оглянулись, а когда посмотрели вновь, то жидкость вздрогнула, блики заплясали яркими красками. Они узнали себя, под всеми троими роскошные белые жеребцы с густой гривой и длинным хвостом. Только Альберт покачивается в седле как-то странно, будто сидит на гвозде. Дальше растут высокие горы, вершины снежные, склоны густо покрыты лесом, а в долине лежит огромный город...
   - Нисей! - пробормотал Яр еле шевеля губами.
   Видение обрывалось так же медленно, как и возникло. Краски смазывались, тени запрыгали, появились блики и жидкость снова становилась темно-красной.
   - Ты показала что будет? - все не дыша спросил Альберт.
   - То, что может быть. То что будет точно, ты у звезд спрашивай, а жидкость показывает лишь один из путей...
   Ярослав задумался, брови нахмурились:
   - Сначала возникла луна, затем Эли... значит луна укажет дорогу, так что ли?
   Бабка широко улыбалась, демонстрируя ряды тупых, но страшных зубов. Прохрипела знающе:
   - Луна помогла найти меня, поможет найти и енту Бейлину... или как там ее?
   - Элину, - подсказал Альберт.
   Яр протопал к двери, обернулся, собственный голос показался чересчур громким:
   - Спасибо, бабуля за еду и за советы твои. Не забудем мы их. Но надо ехать...
   Старуха махнула рукой:
   - Езжайте милки, езжайте! Только помните, обещали навестить, старую...
   - Навестим! Непременно вернемся! - прокричал Ярослав уже сидя на коне. - Еще раз, спасибо!
   Они наподдали в бока, и послушные кони сорвались с места, спеша догнать проворную луну...
  
  
   Солнце поднималось неохотно, будто стесняясь, но когда вылезло засветило так, что насквозь пронзило толстую стену воды. Водные блики залили пещеру, а тугие волны утренней свежести пронеслись по всему куполу. Стены блестели, не то жуки выпучивали спины, не то крупные капли воды облепили темные камни.
   Эли проснулась от странных звуков, будто кто-то шлепает по грязи, снова и снова. Рев воды эхом прокатывался по пещере, стал привычным для уха, словно старые часы, что тикают вроде громко, но не заметно.
   Глаз не открывала, но зримо ощущала объем пещеры, горячие тела тигров, будто тюфяки, они неподвижно лежали вокруг. Решила бы, что мертвые, если бы не сопели и не раздувались как пузыри. Сквозь закрытые веки слепил свет, утро уже, а может даже день, в этой пещере одна температура и при луне и при солнце.
   Удивленно поймала себя на мысли, что вставать не хочется, спать бы и спать. Странно как-то, проснулась в пещере, среди тигров, рядом кто-то шлепает... или, скорее разделывает тушу, должна бы вскочить, завизжать, можно до кучи упасть в обморок. Другая бы так и поступила, а мне страсть как вставать не охота...
   Эли медленно приподнялась, оперлась на тигров, чем вызвала недовольный рык, похожий на звук если палкой по частоколу. С любопытством взглянула на кошек. Хищники какие-то вялые, ленивые, не то что их африканские братья. Те худющие, глаза вечно голодные, а эти вон толстые какие, шевельнуться лень. Хвостом только здоровы махать, за ночь всю исхлестали, будто тут мух как в туалете. Сразу видно, тигры русские, лежат разве что не на печи, а на камнях, а в остальном похожи: ни хрена не делают, но почему-то толстые и сытые и счастливые...
   Приятно кожей ощущать их нежнейшую шерсть. Элина повернулась лицом к выходу, вытянулась в пояснице, и тигры снова почувствовали тяжесть ее тела. Хорошо, что худая, весит не больше молодого львенка.
   Исподлобья взглянула сквозь пещеру. С интересом разглядела спасителя, тот согнувшись в три погибели сидит на корточках, могучая рука размашисто двигается, от ударов брызгает кровь. Квадратное, орангутанье туловище кутается в шкуры. Лица не видать, мешает огромная копна волос. В руке рассмотрела камень, сколотый в одном месте для остроты. Туша похожа на оленью, или конью, наверняка ночью вернулся и подобрал коня. Только полный дурак может столько мясо бросить, а оно, мясо, не то что для городских, оно здесь куда важнее...
   - Гм-гм, - пропищала Эли тоненьким голоском. - Давая контакт налаживать, раз остаток жизни я проведу тут. Ты разговариваешь? Может жесты какие? Я есть хочу! Ай эм хангри!
   Дикарь молчал. Элина поднялась во весь рост, с недоверием подошла, чуть наклонилась, заглядывая тому через плечо.
   - Эй, ты ведь человек? А разговаривать учат даже собак и кошек, ты должен меня понимать... Я - Элина, а ты... так вчера был понедельник. А ты - Вто-р-ник! Не понимаешь? Нет, конечно. Хорошо, что критические дни не скоро, а то набросишься на меня, как на пантеру во время течки...
   Она вскрикнула. Дикарь бросился на нее так резко и неожиданно, что не помня как, Эли оказалась под ним. Спина заболела, упала прямо на острые камни, сверху придавил он, тяжелый как бык, не вырваться.
   Эли широко раскрыла глаза, смотрела прямо перед собой. Огромная голова его склоняется, мотки волос, с рожденья не чесанных, прячут лицо. Только когда уже чувствовала его дыхание, черты лица вылезли из тени. Лицо казалось квадратным, нос уродливый, глаза большие, черные как копоть, а верхняя губа вздернута вверх так, что виден ряд зубов, желтых, но крепких.
   Носом он коснулся ее лица. Крепко несло псиной, изо рта воняло так, что Эли закашляла в припадке тошноты. Едва дыша, сильно скривилась, когда маугли начал вылизывать ей лицо, старательно и усердно. В какой-то миг Эли ощутила себя будто в гипнозе, тело больше не подчинялось ей. Маугли чуть отшатнулся, пронзительно поглядел в глаза, и руки его начали ощупывать ее тело. С любопытством и осторожностью тыкал пальцами сначала в грудь, потом спустился к животу, залез под юбчонку... Все время мыча и бормоча что-то на своем родном...
   Эли лежала, не могла шевельнуться, но когда тот попытался задрать юбку, словно проломила толстый лед. Отчаянно забилась, завизжала так, как только может, норовила укусить, изловчиться, исцарапать...
   Дикарь отпрянул так же стремительно, как и напрыгнул. Освободившись, Эли ощутила как грудь сама раздулась, вдохнула так жадно, будто вынырнула из воды. Приподнялась на локтях, маугли изобразив что-то вроде свадебного танца гориллы, скрылся за стеной воды.
   Обиделся, подумала Эли, тоже мне ухажер! Со мной надо ласково, нежно, я же не кусок мяса, который сразу в рот. Хотя любопытно, наверно у него о-го-го, да к тому же девственник. Если только этих тигриц не... гм, в жены не взял! А то вон как дрыхнут, и вид такой будто все еще не отошли...
   Оценивающе осмотрела себя. Жаль зеркала нет, ноги хороши, животик упругий, грудь роскошная, да и волосами не обделена, огненные, вон вьются как. Обошла кровяную тушку, что лежала посредине в липкой бордовой жиже, и оказалась перед струей. Словно штора, она закрывала вход, или как шкура, только гудела как старый пылесос.
   Вдруг на ее светлом фоне проступили силуэты, сквозь воду не разглядеть. Эли передернула плечами, чувствуя как по голой спине пробежала толпа мурашек. Когда силуэты стали больше и чернее, попятилась, нащупала спиной стену, мокрую и холодную, и так замерла. Во все глаза вглядывалась, со страхом ожидая друга или родственника хозяина этой пещеры, а теперь и ее самой. Наконец водная штора раздвинулась, словно с той стороны расстегнули молнию.
   Из воды выдвинулась фигура человека. От неожиданности Эли застыла, словно примерзла к стене. Глаза до боли раскрылись, в безмерном удивлении увидела, как из воды, будто по волшебству показался Ярослав. Следом вышел и Альберт, оба мокрые и усталые, видно что ночь провели бес сна, глаза пронизаны тонкими кровяными нитями. Эли смотрела на Яра с испугом, словно ее застукали за чем-то скверным, и теперь тянулись томительные минуты ожидания. А Ярослав не мог наглядеться на ее пронзительно зеленые глаза и каштановые волосы.
   Наконец мимика вернулась к Эли, но только к губам, все остальное оставалось словно вырезано из мрамора:
   - Ярослав ты пришел... я... я не хотела, то есть я не думала, что ты...
   Не отрывая взгляда подошел, мило приставил палец к ее губам, не дав договорить. Эли и так ниже ростом, а теперь вовсе казалась маленькой: облокотилась к стене, колени чуть пригнуты, на детском лице трепет, будто провинившись просила не сильно браниться...
   Не убирая пальца от ее губ, Яр произнес:
   - Не нужно слов, это лишнее. Вижу как на меня сморишь, поэтому не сержусь на тебя. Не могу. Я так сильно тебя люблю.
   Эли чувствовала, как нижние веки тяжелели, мокли теплом, а по щекам побежали вздутые капли. Дыхание обрывалось, поэтому слова дались с трудом:
   - Я... я люблю тебя. Очень...
   С удовольствием спрятала мордашку в его шершавой ладони, потом их губы встретились, и он крепко сжал ее в объятиях.
   Альберт взирал на них с улыбкой, глубоко вздохнул. Оглядел пещеру беспечным взглядом, хотел сказать, мол, что все бабы дуры, и эта такая же, да так и застыл с открытым ртом. В самом конце пещеры с верблюжьим презрением на них взирали три тигриных морды.
   Яр оглянулся, тут же выпустил Элину и скакнул к Альберту. Оба мгновенно вскинули арбалеты, те что подарил Олег, смертельные наконечники угрожающе уперлись на кошек. Здесь в пещере, оранжево-черные полоски на их телах выглядели серыми, с едва заметной голубизной. Боковым зрением Яр заметил испуг на лице Элины, а затем услышал за спиной ее голос:
   - Нет! Не стреляйте! Их осталось всего-то около тридцати! К тому же они меня согрели когда я замерзшая оказалась тут, посмотрите какие гордые и красивые, недаром кличут королями зверей...
   Яр не отводя арбалет проговорил:
   - Гордые и красивые! А ты знаешь что тигр никогда не нападает спереди, только со спины! Аборигены даже приспособились надевать на затылок маски, тигр видит что замечен и не нападает. Это по-твоему гордость?! Киплинг это знал, поэтому и Шер-хан у него злой и мерзкий. Вообще, звери нужны чтобы их убивать, а не беречь, природа создаст еще, более приспособленных и не менее красивых зверей....
   Они спустили курки, воздух разразился страшным свистом, а тигры не дрогнули, когда стрелы вошли глубоко в плоть. Лишь показали белоснежные клыки, выкатился жидкий рык, после чего тяжелые тигриные головы медленно опустились.
   Пока сдирали шкуры, Эли с ужасом взирала на происходящее. Но не видела ни крови, ни горячего тигриного мяса, от которого поднимется пар. Мысленно видела дикаря, как войдет в пещеру, кинется на Яра и Альберта... Губы ее дрожали, словно от холода, в горле застрел горький комок, который не позволял Элине выдавить из себя ни слова.
   Когда наконец шкуры были содраны, вычищены и уложены, а с ножей смыта кровь, Эли смогла вымолвить:
   - Ярослав... я должна сказать тебе что-то важное... ты не должен хвататься за оружие всякий раз когда...
   Яр подошел, внимательно посмотрел в глаза. Нежно взял ее за плечи, сказал мягко:
   - Успокойся, все кончилось. Мы в безопасности, ты пережила большой стресс...
   - Нет, нет, ты не понимаешь, в этой пещере живет дикий человек. Он спас меня от волчьей стаи, приволок сюда... даже пытался накормить. Но это не важно, главное, ты не должен убивать его только потому, что...
   Она за метила, как подошел Альберт, голос прозвучал бодро:
   - Ты должна отдохнуть, сестричка. Тебе наверняка все это приснилось, мы видели, как ты спала... были у одной прорицательницы, она алхимией занимается... Поэтому не переживай...
   Эли часто замотала головой, глаза глядели жалостливо:
   - Вы не понимаете, он живет здесь... дикий человек, в шкурах весь, грязный такой, и воняет от него псиной... но добрый, выручил меня. Если бы не он, разорвали бы меня волки, а останки никогда бы не нашли...
   Яр сдвинул брови, спросил серьезно:
   - Хорошо, что ты хочешь чтобы мы сделали?
   В изумрудных глазках неуверенность, а губы краснеют, будто целовалась весь вечер.
   - Мы должны покинуть это место как можно скорее. Он не должен нас видеть, иначе... будет меня защищать.
   - От нас?
   - Понимаете, этот... гм, человек думает, что я принадлежу ему, он даже ухаживать пытался, силу свою демонстрировал... поэтому как всякий самец будет за меня сражаться...
   Ярослав смотрел на нее с улыбкой, Альберт тоже лыбился. Но за улыбками скрывались настораживающие мысли, не тронулась ли девка, да не выкинет ли завтра или сегодня вечером очередной номер...
   Монотонный звук падающей воды дрогнул, в пещере на стенах и потолке возникла темная тень, будто огромная птица заслонила солнце. Сквозь светлеющую воду просматривался темный силуэт, Ярослав метнулся в глубь пещеры, вскинул арбалет, а Альберт отвел Эли подальше к стене, и сжал сестру в объятиях. Это схватка Ярослава, а не его, поэтому не стал мешать своему другу. Эли с ужасом вглядывалась в приближающийся силуэт, вглядывался в него и Ярослав.
   Целя арбалет, наблюдал как стена воды расступается, просвет становится шире. В нем появляется косматое существо, горбится и кутается в шкуры. На миг остановилось на входе, злобно всматривается в пещеру, глаза после утреннего солнца не сразу привыкают к мраку пещеры. Ярослав ощутил на себе его свирепый взгляд, видел как оно выпрямляется, становится еще больше, ручища поднимаются высоко на головой. Под такие если попадешь, считай труп...
   Ярослав не дрогнул, когда оно быстро надвигалось, яростно скалило зубы, рычало, а на лице разразилась дикая буря. Понял, что сейчас его можно остановить только убив, существо будто понимало, что идет на смерть, и это самое страшное. Когда воин не боится смерти, ему нечего терять, ибо жизнь - самое ценное, что есть у человека, а когда ею не дорожат появляются гораздо более высокие стремления.
   Ярослав стоял, как скалистый утес. Прямые брови его сдвинулись, глаза сверкали грозно, а губы сжались тонкой линией. Взглянув в это лицо, Эли невольно засмотрелась в пронзительно голубые глаза, даже здесь в полумраке они сияют как две звезды.
   Яр увидел, как из-под нечесаных волос штормовой волной выгибаются брови, под ними взгляд, от которого по телу пробежала дрожь. Когда существо оказалось в полуметре и уже занесло косматую лапу, арбалет щелкнул, стрела коротко свистнула и встретила на своем пути грудную клетку. Существо замерло, качнулось и тяжело рухнуло на спину.
   Черт, подумал Яр, глупо получилось, я бы должен сражаться с ним без оружия... чтоб на равных. Хотя почему без оружия, я умею пользоваться арбалетом, это мое качество, так с какой стати я буду от него отказываться? Я сильнее, не важно в чем и как моя сила выражается, в мускулах или в уме. Главное - я сильнее, а он слабее. Для него естественней погибнуть, а для меня естественней победить, все правильно. Равенство противоприродно, вот оно, доказательство, валяется в луже крови.
   Эли тихо подошла к нему, покорно прильнула всем телом, подняла голову и увидела лицо человека, который точно никому и никогда ее не отдаст. Воистину, любовь это высшее проявление эгоизма!
  
  
  
  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

  
  

"Человек победивший других велик, человек победивший себя - могуч"

Владимир Владимирович Шахиджанян.

  
  

Глава 1.

  
  
   - Минойцы! Держите минойцев! - раздавались голоса сзади.
   Кони неслись так быстро, словно пытались выпрыгнуть из собственной шкуры. Копыта гулко били о пыльную землю, с удил срывались куски пены, а позади кричали, орали и вопили все сильнее и ближе.
   Ярко палило полуденное солнце. Несколько всадников на белых как снег зверях неслись за Ярославом, Элиной и Альбертом уже около получаса. Кони под ними выпучивали глаза, начали сбавлять, уже задыхались от безумной скачки. Но преследователи не отставали, наоборот, казалось кони их то ли из железа, то ли не кони вовсе... во всяком случае другой породы.
   Дорога по которой гнались достаточно широкая, вытоптанная. От края до края не больше полутора метров, машина или трактор не прошли бы. Под копытами серая пыль, местами пробивалась зеленая травка. Свернуть в лес невозможно, по обе стороны высоко над головами тянулся практически отвесный подъем. Правда деревья кое-как умудрялись держатся на уступах, но человеку, тем более коню не устоять.
   - Минойцы! Смерть изменникам! - с надрывом орали сзади.
   Преследователи были так близко, что стук копыт их диковинных зверей стал заглушать топот коней под беглецами. Ярослав с друзьями скакали без оглядки, дорога то резко поворачивала, то спускалась вниз, опять уходила вверх, заставляя коней выжимать последние силы.
   С обеих сторон теснили влажные скалистые стены, мчались уже по какому-то ущелью. Дорога резко повернула, за изгибом пришлось сильно дернуть поводья. Впереди на дороге стояли несколько всадников. В руках у каждого лук, за поясом мечи, а одеты прямо по-рубингудски. Кони ослепительно белые, с роскошной гривой и глубокими черными глазами.
   Сзади вопли усиливались, стук копыт звучал совсем близко. Когда всадники выехали из-за поворота Ярослав, Элина и Альберт оказались зажаты двумя ватагами всадников, но те смотрели на них спокойно, словно ожидая чего-то. Из-за спин вперед выдвинулась всадница на роскошном белоснежном коне, стала внимательно рассматривать гостей.
   Кожа у нее необычно бледная, почти такая же белая как ее конь, зато сзади на спину падают великолепные черные волосы - длинные, слегка вьющиеся. До поясницы целый водопад блестящих волос. Одета в кожаный корсет, набедренный пояс, что гордо носит название юбки. Ноги длинные, стройные, а руки у запястий тонкие, с изящными пальцами.
   Когда подъехала ближе, рассмотрели лицо. Белоснежное, с худым носом и вытянутым подбородком, глаза большие, черные и с длинными ресницами. Губы пухлые, ярко-краснеющие на бледной коже лица. Голос оказался сладкий, словно мед:
   - Кто такие? Что делаете в этих местах?
   Ярослав пронзил ее голубыми глазами, но та осталась непреклонна:
   - Мы ищем Колодец Жизни, нас направил сюда...
   Ему не дали договорить. Все трое почувствовали острое жжение в области шеи, увидели как у троих всадников мелькнули в руках длинные трубки. Сознание быстро гасло, зрение туманилось, прежде чем попадали из седел, до слуха донеслось:
   - Эйнгана, что будем делать с ними?
   - Это люди Миноя, свяжите их, и везем в лагерь, да, и засуньте кляпы, они могут обладать чарами слова...
  
  
   Ярослав, Эли и Альберт, после того как выбрались из пещеры, отправились на восток. По словам Олега там начиналась долина холмов, между которыми лежал древний город Нисей. Несколько дней тянулась равнина, иногда приходилось переправляться через опасные реки, настолько ледяные, что у коней сводило ноги.
   Сначала холмы были покрытые лесом, затем начинали повышаться, выпучивать спины, как стая огромных черепах. Превращались в горы, остроконечные, с заснеженными шапками, скалами и распавшимися на куски утесами. Несколько раз приходилось спускаться в самый низ, где один склон встречался с другим, образовывая ущелье.
   В таких местах царили настоящие тропики. Духота невыносимая, скалы горячие и влажные, нет даже дуновения, воздух как горячий кисель. Растительность густая, не вровень с колосьями в поле. Стебли развернули гигантские листья к солнцу, от цветов сладко пахло, а когда проходились кони, из надломанных стеблей вместе с соком выбрызгивали ароматы свежескошенного сена. Сверху плотная листва, блестящая и клейкая от сока. Плодовые деревья трещали под тяжестью спелой вишни, абрикоса, сливы, персика... разломишь и сразу по рукам потечет липкий сок. Виноград висел темно-красный, ягодка к ягодке... срывай и ешь!
   Встречались высокие водопады, вода в них прохладная и свежая. Звери разгуливают диковинные, несколько раз мелькнуло желтое с черными пятнами тело ягуара, на лугах траву топтали антилопы, а с дерева на дерево перелетали канарейки. Цвета вокруг яркие, насыщенные и непременно разные.
   Но стоило подняться выше на гору, как сказка кончалась: температура падала, поднимался ветер, начинался обыкновенный сосновый лес, серый и однотонный...
   Ночи проводили под открытым небом, палатку и все вещи съел монастырский огонь. Помимо одежды, Олег дал только посуду, огниво да пару арбалетов - все что нужно для выживания в лесу. В пищу шло антилопье мясо жаренное с персиками, крольчатина в винограде, тушеная со сливами птица, рыба фаршированная абрикосами и многое другое, чего не попробуешь в обыденной жизни.
   Элина сияла от счастья, отличный медовый месяц получался, другая о таком не могла и мечтать. Альберт тоже не унывал, превратился в отличного охотника, положил с десяток косуль, антилоп, и всерьез взялся за ягуара...
   Отдых продолжался шесть дней. На седьмой, ранним утром, сшибая крупную росу, они продвигались по обширному лугу. Впереди паслись привычные антилопы, а дальше возвышался скалистый холм. За разговором не заметили, что копыта уже не топчут молодые побеги, а четко отстукивают каждый шаг. Остановились, окинули взором луг, неширокая дорога ведет к холму, достаточно вытоптанная, но не зверем и не техникой. Нисей представился единственным местом, куда могла вести.
   Не прошло и получаса, как сзади послышались отдаленные крики. Облачко пыли приближалось, разрасталось, пока не превратилось в ватагу всадников на ослепительно белых конях с шикарными гривами и длинными хвостами.
   Поняв их недобрые намерения, они рванули вперед. Местность замелькала с бешенной скоростью. Трава, деревья, луга, холмы приближались, проносились мимо и исчезали позади...
  
  
   Когда Ярослав очнулся, обнаружил, что лежит на полу, руки и ноги связаны, во рту кляп. Рядом в позе креветок лежат Элина и Альберт, еще без сознания. Попробовал приподняться, но затекшие ноги плохо слушаются, тогда перекатился к стене, и опираясь все-таки поднялся, выпрямился во весь рост и окинул камеру взором.
   Комнатка маленькая, от вечно мокрых стен несет холодом, как и от пола, но тот хоть присыпан золотистой соломой. С потолка свисают ржавые цепи с кандалами, на одной стене под потолком окошко с решеткой. Напротив дверь, низкая и деревянная.
   Он стоял у стены, связанный и с кляпом во рту, когда за дверью послышались шаги, громко щелкнул замок, и дверь со скрипом распахнулась. В проем сначала просунулась рожа, зыркнула на Яра, затем выдвинулась фигура. Мужик огромен, грудь как пузатая бочка, плечи как две поменьше, а голова размером с ведро. Бугай прошел через камеру, внимательно посмотрел на Яра, затем на лежащих Эли и Альберта.
   Вот сволочь, подумал Ярослав, таращится на голые ножки, и так юбка короткая, да еще сползла с широких бедер на талию.
   - Что пялишься? Если бы не веревки, я бы тебе показал, скотина! - сквозь кляп закричал он, но услышал только бестолковое мычание.
   Бугай отвернулся, прошел к двери и сказал негромко:
   - Скажи Эйнгане, один очухался, остальные пока спят.
   Послышались удаляющиеся шаги, громила немного выждал и решительно шагнул за дверь. Когда замок щелкнул, Ярослав на связанных ногах допрыгал до другой стены, задрал голову. В высокое окно пробивались лучи, попытался подпрыгивать, но ноги затекли и никак не отходили. Тогда заметив в углу маленький бочонок, кое-как подвинул и вскарабкался, едва не падая заглянул в окно.
   Солнечный свет резанул глаза, сквозь решетку виден двор. Лагерь ограничен высоким частоколом, прямо перед ним небольшой домишка, из окон слышен перестук молотков, явно кузница. Справа из колодца набирает воду молодая девка в длинном сарафане, дальше домик с крылечком, на нем на распорках натянуты шкуры.
   Неожиданно слева зашумело, в частоколе распахнулись неприметные ворота, из них вышли несколько мужчин, прошли прямо под окном, а когда повернулись спинами, Ярослав увидел на плечах антилоп, косуль, кроликов. Уже за углом их, еще живых, начнут разделывать, вырезать мясо, распарывать пузо...
   Замок щелкнул, дверь распахнулась прежде, чем Ярослав обернулся. От неожиданности дернулся, бочонок вырвался из-под ног, и Яр больно шмякнулся о каменный пол. Поднял голову, в двери стоит все тот же громила и с усмешкой взирает на него.
   - Поднимайся, минойский прихвостень! Эйнгана ждет... - буркнул он и шагнул навстречу.
   Ярослав заколебался. Эйнгана... Эйнгана... конечно! Эта же та о которой упоминал Олег, но не сказал, что такая невежа, правила гостеприимства для нее видимо чужды. Накололи каким-то снотворным, Альберт с Эли, вон, до сих пор в отключке, минойцами обзывают... может это на их языке означает "здравствуйте, проходите пожалуйста, мы вам очень рады"?
   Громила приблизился, в руках блеснул нож, он нагнулся, и Яр почувствовал свободу в ногах Его провели по коридору, мимо еще нескольких камер, оттуда несло потом, наблюдали настороженные взгляды. Когда проходили мимо там шумело, заключенные громко кричали, из окошечек высовывались худые руки, а бугай, что шел впереди с силой лупил по ним дубиной. В конце коридора дверь распахнулась под напором свежести, а яркий солнечный луч заставил жмуриться.
   Громила выше его на голову, взял под руку и долго вел по улице, к деревянному терему. Тот надвигался, становился шире, мимо проплывали маленькие домики, а из окон следили любопытные взгляды. Ноги то спотыкались о камешки, то проваливались в ямки, то скользили по конскому навозу, свежему и пахучему. Дорогу явно не прокладывали, просто вытоптана, а всюду где ее нет густая низкорослая трава. Жителей мало, в основном мужчины, причем все как один высокие, непременно с оружием.
   Наконец домина вырос, стал широк, Ярослав еще на подходе заметил остроконечную крышу, а под ней глубокий балкон, словно кто-то выходил туда и вещал народу о... о чем угодно. Поднялись на крыльцо, двое стражников что-то вякнули, двери распахнулись и Яр окинул взором комнату.
   Обстановка спартанская, все по-военному просто и удобно, для хозяина явно главное не форма, а смысл. Протопали к лестнице, ступени весело проскрипели под телячьим весом бугая. Перед ними снова распахнулась дверь, в просторной комнате стоит длинный стол со стульями. Когда шли, со стен следили взглядами головы косуль, антилоп, медведей, оленей.
   Прошли еще через одну дверь, снова через комнату, вновь поднялись по лестнице и оказались перед дверью, сильно отличающейся от остальных. Ручка блестит оранжевым, по всей поверхности мраморные вставки в виде узоров. Бугай сильно дернул, дверь туго пошла в стороны. Ярослав глянул через просторную залу, посредине дубовый стол на толстых ножках, такие же стулья, у одной стены шкаф с посудой, у другой кровать, но похоже на ней не спали уже несколько лет...
   Напротив них от пола до потолка вытянулись окна, чистые и прозрачные, тут же дверь на балкон. Спиной стоит девушка, вьющиеся черные волосы опускаются до поясницы, юбка коротка, из-под нее белыми линиями выходят ноги, стройные и длинные.
   Не поворачиваясь, она сказала:
   - Хорошо, можете быть свободны. Развяжите ему руки, снимите кляп и быстро уйдите. Чары Слова не должны вас задеть, а на меня они не действуют.
   Ярослав почувствовал как руки за спиной пошли в стороны, во рту опустело. Дюжий мужик поклонился, нащупал задом дверь и второпях удалился. Массируя запястья, Яр неуверенно прошел к столу, голова его вертелась в стороны. Теперь только заметил в дальнем углу камин, перевел взгляд на девушку. Голос ее звучал удивительно сладко:
   - Не пытайся использовать Чары, миноец, знаешь, что на звероподобных они не действуют. Скажи, что задумал Миной и умрешь без мук. А не скажешь...
   Ярослав отшатнулся, брови поперли вверх:
   - Ты с дуба рухнула? Какие Чары? Какой миноец? Ты кто вообще?
   Слова прозвучали так искренне и легко, что Эйнгана повернулась, изумленно вздернула бровки. Ярослав упер на нее взгляд, лицо бледно как снег, глаза глубокие, черные, брови тонко выгибаются. Губы ярко-красные, выглядывают ряды ровных зубов, лишь клыки чуть высятся над остальными.
   Она тряхнула волосами, с сомнением проговорила:
   - Здесь я задаю вопросы. Если ты не миноец, тогда кто?
   - Меня зовут Ярослав, мне двадцать пять лет. Я и мои друзья ищем место называемое Колодцем Жизни.
   - Допустим... из какого ты племени?
   Ярослав хмыкнул:
   - Девочка, послушай, я гражданин Российской Федерации, живу в городе. В этом лесу я веду поиски места под названием...
   Эйнгана хмурила брови, наконец воскликнула:
   - Не знаю никакой Фоссийской Редерации... но глаза у тебя честные. Я родилась в этом лесу и выросла, но никакой Фоссийской... тьфу, ну и название!
   - Вообще-то лес не бесконечен! Если думаете, что если идти все прямо и прямо, то встретишься с огромной черепахой, то хочу разочаровать. Лес конечен, и там, где заканчивается, начинается другая жизнь, реальная, а не фантастическая. Хотя фантастика есть ее прямое отражение. Там нельзя точно метнуть нож, стрелять из лука очередями, охотиться в Сибири на ягуаров, не замечая комаров и мошкары, но вы не там, а тут, поэтому и не видно вас со спутников.
   Эйнгана махнула рукой:
   - Не знаю о чем ты говоришь, но дальше этого леса ничего нет.
   - Есть, там очень нудная, серая жизнь. Там заправочные станции, Internet, компьютеры, блю-тусы, ядерный полураспад, военный блок НАТО, курс доллара, специалисты по заточке мечей, эксперты в области географии и биологии, которые ни за что не поверят в то, что я им расскажу, будут долго доказывать, что в Сибири ягуары не водятся, антилопы тоже, а древние арии вовсе померзнут зимой...
   Эйнгана изумленно вздернула бровки, вышла на балкон, Ярослав последовал за ней:
   - Ты не миноец, сомнений нет. Ты видимо из того фантастического мира, где заправочные станции, ядерный полураспад и блю-тусы... о нем мне рассказывал Олег, - говорила она вглядываясь в даль. Легкий ветерок трепал волосы. - Был такой человек, может и сейчас жив. Он говорил, что не нужно бояться, тогда не будет страшно...
   Ярослав стукнул себя по лбу:
   - Как я мог забыть!? Я ведь знаю Олега, он рассказывал о тебе...
   Эйнгана мотнула головой, губки натянулись в улыбке, но в голосе чувствовалось недоверие:
   - Правда, и что он говорил обо мне?
   - Ну, сказал что очень красивая... привет передает большой, от всего сердца.
   Лицо ее просияло, глазка широко раскрылись, а голос стал слаще:
   - Значит у нас общий друг. Что раньше молчал, я приняла вас за проклятых минойцев.
   - Твои люди столь гостеприимны и щедры, что вставили мне в рот самый большой кляп и выделили самую роскошную камеру...
   Эйнгана звонко рассмеялась, голос стал похож на птичий щебет:
   - Прости, мои воины не привыкли сусолится... я сейчас же распоряжусь поскорей освободить твоих друзей и накрыть на стол, за ужином все обсудим.
   - Вот это другое дело, хоть и фантастика, а жрать почему-то хочется.
  
  
   Солнце коснулось горизонта точно раскаленный уголек. Там всполыхнуло ярко, красочно, точно загорелся огромный стог соломы. Вытянутый как огурец дубовый стол трещал под тяжестью яств. С одной стороны комнаты ровный ряд окон, вытянутых и прозрачных. Красные солнечные лучи обливали противоположную стену, а висящие на ней головы диких животных брезгливо взирали вниз, на блюда с жареной с крольчатиной, оленятиной, раками, мясом косули, тушеной рыбой. Яства красиво уложены, источали сладкие ароматы, истекали горячим соком.
   Всего час назад на кухне кричало, пищало, визжало и блеяло. Животных не убивали на охоте, ловили силками, чтоб с еще живых вырезать мясо и сразу в шипящее масло. Птиц ощипывали живьем, ляжки и крылышки жарились со сладкими персиками, а крольчатина, еще теплая от пульсирующей крови, тушилась в винограде. Съесть умершее животное позорно, унизительно, ведь мертвечиной питаются только падальщики.
   Ярослав дожевывал сочный кусочек крольчатины, запил молодым, только-только забродившем вином и вопросительно взглянул на Эйнгану. Она сидит напротив, губы блестят жиром птицы, подле восседает Альберт, не сводит глаз с ее лица.
   - Давно ли здесь живем? Третий год уж вынуждены скрываться от минойцев. Это люди Миноя, моего злейшего врага и... брата. Не родного, сводного, матери у нас разные, а отец Тингрой погиб от старости, хотя я уверена, что деяния Миноя послужили тому причиной, не могло просто так во сне сердце остановиться.
   Эли причмокивала хвостом рака, мясо нежное, сладкое. Поинтересовалась:
   - А кем был Тингрой?
   - Правителем Нисея...
   Альберт аж отшатнулся:
   - Ого! Да ты королевская особа, то-то смотрю кожа у тебя бледная, как у аристократки. Не понимаю только, зачем их оберегают от солнца... ведь красиво, когда ровный здоровый загар по всему телу.
   - Да, я наследница престола. Но кожа такая совсем не из-за этого... это нечто вроде болезни.
   - Что-нибудь серьезное?
   - Как сказать... из-за нее у меня отняли престол. Дело в том, что я должна быть правителем Нисея, и тогда бы познакомила вас с одним человеком... ну не совсем человеком конечно... в общем он отвел бы вас прямиком к Колодцу Жизни. Это старый и мудрый Хирон, мой бывший советник по нравственным вопросам, сейчас он, если не убит, томится в Нисейской тюрьме. Все из-за этого проклятия, не понимаю, откуда оно взялось...
   Ярослав расправился с сочной ляжкой кролика, положил в рот кусочек печеного персика и подозрительно посмотрел на Эйнгану:
   - Так болезнь или проклятие?
   Эйнгана мотнула головой, черные шелковистые волосы колыхнулись, она оскалила зубы. Ровные, как жемчуг, только клыки острые и длинные.
   - Только не пугайтесь... я больна зверем.
   - Нет такой болезни, - знающе воскликнула Эли.
   - Поэтому и называется проклятием, только для каждого проклятия есть лекарство...
   - И из-за нее тебя согнали с престола?
   Эйнгана вздохнула коротко:
   - Да-а... вообще наш род, как рассказывают долгожилы, тянется из глубины веков. Мы живем здесь уже не одну тысячу лет. В письменах говорится о том, что давным-давно, когда еще здесь было намного теплее, из города были изгнаны все грязные люди...
   - Бомжи? - не удержался, что бы не сострить Альберт.
   - Не знаю кто такие бомжи, - серьезно сказала Эйнгана. - Но грязными считались, и считаются сейчас, люди которые воруют, трусят, обманывают и фарисействуют.
   Альберт округлил глаза:
   - Это еще чего?
   - Фарисействовать - значит лицемерить, кривить душой, двоедушничать... - объяснил Ярослав.
   - А-а, понятно... ну и что дальше?
   Эйнгана прихлебнула вина, продолжила:
   - Из Нисея изгнали всех грязных, думали лес убьет их. Жизнь стала лучше, но спустя тысячелетия их потомки вернулись, представились некими христианами и стали навязывать собственную веру в бога, она сложилась из их нравов и призывает к трусости, малодушию, фарисейству... словом к тому что у них считалось высшей ценностью. Еще говорили, что все фарисеи, коих мы изгнали, расползлись по миру, начали плодиться и даже создавать отдельные города. Теперь эти города воюют меж собой, ибо в замыслах правителей и народов лежит малодушие, хитрость и фарисейство...
   Ярослав нахмурил брови:
   - Выходит вы арии, та раса от которой произошли все белые люди? А мы вроде как ваши потомки...
   - Не знаю как вы нас называете, арии или еще как, мы называем себя добрянами. На счет белых людей ошибаешься, от нас по всему миру разбежались как раз грязные и черные люди, то есть плохие.
   - Белые, то есть белые кожей, потому как в жарких странах есть люди у которых она черней обугленной головешки, есть у которых лишь немного почерневшая, а есть вообще желтые и с узкими глазами...
   Альберт, видя недоумевающие выражение лица, начал объяснять:
   - Ну негры, а один нигер или даже ниджер по-ихнему, потом китайцы, японцы, корейцы и другие узкоглазые, мы их китаезами зовем, затем дикие арабы из южных стран, у них на головах такие огромные тряпки, длинные черные бороды и летают на коврах самолетах. Правда еще есть тупые американцы... ну это уже наши потомки, а не ваши. Это мы пятьсот лет назад всех уродов и козлов согнали в одно место...
   Эйнгана понимающе кивала, но в глазах было недоумение, наконец махнула рукой:
   - Хорошо, я поняла. Только еще скажу, что после этого несколько людей отделилось и ушло далеко в сторону, где заходит солнце. Долгожилы говорят, что они воздвигнули город, который должен обеспечивать мир между фарисеями. Никто не будет любить это племя добрян, напротив, будут всячески унижать и разрушать, но чистые люди, его основавшие должны быть гордыми, любить родину и давать отпор врагам.
   К сожалению христиане подсунули веру, которая превратила добрян в трусов, смирила их нравы, объявила гордость смертным грехом. Теперь наверное нет уже того племени, превратилось оно из гордых добрян в коварных фарисеев...
   Ярослав внимательно слушал, удивительно, мировая история предстала совсем по-другому, выходит, что и древние греки, и жители Трои, и фараоны - все ведут корни к древним славянам. Когда Эйнгана опустошила бокал вина, спросил:
   - А что эта за болезнь? Ты так и не сказала...
   Эйнгана легко вскинула бровки:
   - Ее звероподобием называют, это когда человек во время полной луны становиться подобным зверю. Уже третий год я страдаю, и во время полнолуния меня запирают в темнице, дают молодого раба, а на утро я прихожу в себя и вижу только его останки...
   - Хочешь сказать, ты оборотень? - недоверчиво Альберт.
   Ярослав вгляделся в острые клыки Эйнганы, спросил:
   - Если это не патология... то есть не от рожденья, то тебя заразили...
   Эйнгана со вздохом откинулась на спинку стула:
   - Это долгая история, началось все три года назад, когда я взошла на престол...
  
  
  
  

Глава 2.

  
  
   Моя мать Айсылун умерла много лет назад во время родов. Долгожилы говорили, что таким образом ее дух перешел ко мне, пророчили долгое и успешное царствование. Я в самом деле унаследовала все качества матери, и чем старше становилась, тем ярче они проявлялись. Тингрой, мой отец, говорил, что нас не различит даже богиня Эйнгана, в честь которой меня назвали.
   Однажды она спустилась на Землю и от смертного родила ребенка, провозгласив его правителем Нисея, а дух его наградив бессмертием. Этот дух через многие поколения перешел ко мне, а когда настанет время мне родить, перейдет к ребенку. Так будет всегда, это и есть жизнь, а жизнь бессмертна.
   Эйнгана сотворила все живое. По всему Нисею высятся ее статуи в виде большой змеи, не знаю правда почему именно змея. Даже долгожилы разводят руками, говорят лишь, что в стародавние века мир был совсем другой.
   Не прошло и полугода со дня смерти моей матери, как Тенгроя соблазнила одна довольно красивая женщина по имени Сара. Она и еще несколько десятков человек пришли с юга, Нисей всегда был открытым, не то что теперь. Очень быстро они расползлись по всему городу, все мастерские, все кузницы, лесопилки, шахты, каменоломни, даже дворцовая кухня стали принадлежать им. Самые мудрые и долголетние из них стали навязывать свою веру рабов, а мировоззрение у раба сами понимаете какое... но добряне испокон веков чтили лишь богиню Эйнгану. Она учит нас мстить и прощать, помогать и просить помощи, любить и ненавидеть, жить и умирать. Ибо только в конфликте рождается жизни.
   У этой женщины родился ребенок, мой сводный брат Миной. Отец любил нас обоих, но знал, что престол займу я, продолжатель божественного рода. Знала это и Сара, старалась переубедить Тенгроя, негоже женщине царствовать, правителем должен стать мужчина, стойкий и мужественный. Но отец был непреклонен.
   Однажды в Кносе, это наш дворец в Нисее, случилась беда: Сара с младенцем на руках сорвалась с лестницы. Кубарем скатившись по ступеням, сломала шею, и уже внизу в предсмертной агонии, когда к ним сбежались на помощь, задыхаясь спросила, жив ли младенец? Я была жива, ни единой ссадины, ни ушиба, богиня Эйнгана сохранила мне жизнь. Узнав об этом, Сара расплакалась, а ее последние слова были: зря!.. зря!.. у меня не получилось ее убить!.. убейте ее!
   В детстве мы с Миноем враждовали, хоть я старше на пол года, но дубасил он меня часто. Вообще рос вредным и жадным мальчишкой, соседские ребята его не любили, несмотря на то, что он сын самого Тенгроя, правителя Нисея. Детям плевать на титулы, они судят самого человека.
   Когда нам исполнилось по двадцать лет, отец уже был стар, часто болел. Поэтому публично объявил в случае его безвременной кончины передать власть над городом Эйнгане, то есть мне. Он тогда обнял меня и поцеловал, сказал что мать гордилась бы своей дочерью. Миной же удивительно спокойно воспринял этот удар, улыбался, хлопал вместе со всем народом, что собрался на площади, даже подошел и поздравил меня. Глаза его зло сверкали, к тому времени он собрал вокруг себя целую свору прихвостней из тех соседский мальчишек, что унижаясь играли с ним в детстве. Они деловито перешептывались, добродушно улыбались мне, но глаза горели ненавистью.
   Через несколько лет отец умер. Во сне остановилось сердце, как объявили народу, но я знаю, что его отравил Миной со своей компанией. На третий день после его похорон меня короновали, я стала царицей. По этому случаю на дворцовой площади перед Кносом закатили пир. Столы трещали под яствами, вина лились рекой, а на балконе за столом сидели я и Миной. Я и не подозревала, что эта трапеза сыграет такую роковую роль в моей судьбе...
   Миной поздравил меня, толпа внизу радостно прогудела, и мы осушили бокалы вина. Непонятное чувство тревоги не давало покоя, когда последние капли скатились в рот. Но ничего не произошло, увидев мой испуганный взгляд, Миной улыбнулся:
   - Вино не отравлено, не бойся, сестрица, - сказал мягко. - Мы пьем из одной бутылки, едим из одной тарелки... разве что не спим вместе. Как я могу тебе что-то сделать, не повредив себя? Отец любил нас обоих, ты это знаешь, но он умер... несчастный, несчастный отец, могучий Тингрой!
   - Ты неисправимый фарисей, это все от матери. Как не стыдно тебе упоминать его имя, ведь ты знаешь, что он любил тебя... зачем ты его убил?
   Миной сдвинул брови, привстал, перегнулся через весь стол, губы его почти коснулись моего уха, шептали грубо, но тихо:
   - Потому что сестрица... потому что я тоже любил, представь себе, не меньше твоего, однако он даже не взглянул на меня, но я ждал похвалы, ждал годами... упорно пытаясь тебя перегнать во всем, и я перегнал, но отец словно глух ко мне... лишь однажды он сказал, что любит меня не меньше чем тебя. И это за двадцать лет! Тогда я не выдержал, мне захотелось убить тебя... я понял чувства отвергнутого Каина! Но Каин не мог убить Бога, хотя понимаю... хотелось, а я не мог убить тебя... ты ведь у нас божественная, охраняемая своей богиней, никто не сможет тебя убить, даже просто причинить вред... физический. Поэтому я убил Тингроя, отравил добродушно, во сне, ведь я его любил...
   От его слов меня окатило холодом. Затем нам принесли блюдо с жареным павлином, он разрезал маленькую тушку на две части. Сок брызгал ароматный, горячий, взяв свою половину, Миной стал жадно вгрызаться в ломти нежного мяса, запивая вином. Но стоило мне откусить кусок, как голова пошла кругом, дворец качнулся, каменный пол превратился в стену. Люди забегали вокруг, что-то кричали, толпа внизу бросила гулять, устремила взоры вверх: на балконе обезумела их новая королева.
   Я привстала на колени, горло свела судорога, руки мои непроизвольно схватились за шею. Почувствовала странное движение во рту, верхняя губа поднялась, пальцами я нащупала острые клыки. Сверху раздалось громкое карканье, словно огромная стая воронов, подняла голову, небо мгновенно заволокло тяжелыми тучами. Тень надвигалась словно огромная птица заслоняла солнце, дворец, площадь... весь Нисей погрузился в сумрак. Поднялся ветер, стало холодно и мрачно. Неожиданно небеса разверзлись, из того места где одна туча касается другой выскочил мохнатый зверь, похожий на рысь, только впятеро крупнее, черный, как копоть, с корящими глазами. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, огромная черная кошка в один прыжок настигла меня, и будто порыв ветра повалила на каменный пол.
   Я была в сознании и хорошо чувствовала, как изменялось тело: делалось больше, руки утолщались, одежда рвалась и трещала от напора вздутых мышц. Из кожи полезли толпы маленьких черных червячков, становились толще, густели и ощетинивались. Лицо менялось еще быстрее, челюсть полезла вниз, голова пошла в стороны, уши вытянулись как листочки ивы. Где-то внутри раздался хрип и скрежет, не сразу поняла, что это мое же дыхание.
   Поднявшись со спины, я неуклюже прыгнула к перилам, облокотилась передними лапами, отчего стала еще выше. Далеко внизу толпа замерла, лишь стая воронов противно каркала в небе. Скалив морду и прижимая уши, я зыркала по сторонам, голова сделалась необычно тяжелой и неповоротливой, как и все тело.
   За спиной зашептались, послышался шорох, сбоку неожиданно возник Миной. Теперь он казался маленьким, как ягненок, хотя в обычном облике он выше наголову. Огромная рысь неуверенно переминалась с лапы на лапу, а в глазах был дикий испуг. Миной обнял за тугую толстую шею, поставил одну ногу на перила и открыто обратился к толпе:
   - Люд честной! Лицезрейте истину! Эйнгана - звероподобная! Двадцать лет скрывалась тайна, сегодня, в день коронования боги показали вам истину! Я, Миной, сын Тингроя, обращаюсь к вам! Хотите ли вы чтобы Нисеем управлял звероподобный? Хотите ли вы отдавать детей ваших на кормление зверю? Хотите ли вы жить в страхе и неведении? Меня под страхом смерти заставляли молчать, но сегодня я говорю! Все те кто за последние десять лет пропали без вести - не сгинули в лесу, как говорили вам с этой трибуны! Их съел зверь! Я видел это ужасное зрелище собственными глазами... с тех пор они болят!
   Итак! Я, Миной, сын Тингроя, спрашиваю вас! Кого вы хотите видеть своим правителем, человека-зверя, который отнимет детей ваших? Или меня, Миноя, человека который показал вам истину? Кого же!
   Толпа загудела, как рой пчел. Внизу орали, кричали, вопили, но постепенно гул перешел в отчетливое:
   - Миной! Миной! Миной! - волнами тянулось по толпе.
   Тот поднял руку вверх, призывая к тишине:
   - Я вам очень признателен за поддержку! Только вместе мы сможем выстоять против врага! Мой первый указ будем решать вместе! Что мне сделать с этим звероподобным? Может простить? Простить ему убийства детей? Простить предательство и ложь? Что скажите?
   - Смерть! Смерть звероподобным! Смерть! Смерть! - истово вопила толпа в один голос.
   В тот момент мое тело будто швыряли огромные птичьи лапы, мяли, сжимали в маленький комок. Снова оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, я подпрыгнула, мир вокруг завертелся так быстро, что превратился в сплошные линии. Тело начало сжиматься до прежних размеров, кожа опять стала гладкой, огромная челюсть укоротилась так же быстро как и выросла. Последнее, что помню, это как абсолютно голой упала на каменный пол...
   Очнулась уже в камере, в подвалах Кноса, одетая в тряпье. В полумраке столбом стояла пыль, тело болело, из носа шла кровь. Поднялась, пол застлан желтой соломой, стены дышали холодом, а от решетки несло ржавчиной. Что-то прокричала, не помню что именно. Наверху хлопнуло, послышались шаги, и по ту сторону камеры из мрака возник Миной.
   Он зло улыбается, скалит зубы:
   - Ну что, сестрица? Нехорошо детей у народа отбирать, да еще сжирать в одну харю! Признаться, не ожидал от тебя, честно тебе скажу... не ожидал. Моя сводная, любимая сестрица, мой самый близкий, самый дорогой человек - звероподобный! Пожалуйста скажи, что это в шутку! За что мне такие муки, о боже? Сначала меня покинул отец, теперь оставляешь ты... Эй, открой камеру!
   Охранник открыл дверцу, Миной наклонившись, перешагнул через порог. Вновь обратился ко мне:
   - Ты неважно выглядишь, сестрица, я думаю тебя что-то беспокоит. Расскажи мне о своей беде, поплачь в жилетку...
   - Ну и мразь же ты... Я знаю, ты меня заразил зверем, но только как, ведь пили и ели из одной посуду, одну и ту же пищу? Как ты это сделал?
   Миной усмехнулся довольно:
   - Красиво сработано, правда? Это я придумал... капнуть яда на одну сторону ножа и... разрезать павлинятину на две половины. Одну съешь - зверем станешь, другую съешь - престол обретешь. Тебе не повезло, сестрица, ты съела первую, а я... ну скажу честно, я сжульничал... я знал где какая половина. Зверь теперь в тебе, изгнать его практически невозможно...
   - Практически...
   Миной скривил рожу:
   - Ну да. Есть одно средство, о котором я тебе не скажу ни за какие коврижки! Ты останешься зверем до самой смерти, впрочем... до нее осталось не так много времени... мм, несколько часов. Палач Давидуб уже точит топор из чистого серебра. Отсечь голову царственной особе, да еще из божественного рода... не каждому палачу выпадает такая удача!
   - А ты болтлив... с самого детства у тебе не закрывался рот.
   Он подошел поближе:
   - Такой уж уродился, а ведь здорово получилось? Вклинился я в вашу семью с помощью моей матери, а теперь как птенец кукушки по очереди выведу весь род, сначала отца, теперь тебя... да хотел спросить, отец наш не путался со шлюхами? А то нагрянет какой-нибудь дуралей, станет тоже на трон зариться... придется и его убивать, а я так устал убивать! Однако что-то заболтался я, зверем ты оборачиваешься только в полночь и до первых лучей, а когда заразилась обернулась сразу, но на короткое время, иначе с тобой было бы не совладать! Теперь извини, но должна умереть до полуночи, а то гляди натворишь чего недоброго, детишек жрать начнешь... до сих пор не понимаю, как ты могла так с ними поступить... дело твое. Я думаю повесить твою голову рядом с моими охотничьими трофеями... или набить чучело и поставить при входе... как думаешь, где будешь лучше смотреться?
   - Ты болтлив как девка!
   - Хоть бы и как девка, она тоже человек! Ладно скоро увидимся... я буду у восточной колонны, третий слева, во втором от верха ряду... запомнила?.. только когда выведут на площадь не ищи меня глазами...
   Когда меня вывели на площадь, солнце наполовину скрылось, красные лучи его освещали собравшихся. Толпа расступилась, меня тихо вели к центру площади. Руки были связаны спереди, на голову надет пыльный мешок. Неожиданно кто-то вырвался ко мне, схватил за плечи и шепнул:
   - Скажи, чтоб руки развязали...
   В спину толкнули, а за спиной раздались удары дубиной по телу. Поднялись по ступеням, с меня сняли мешок, солнечный свет больно резанул глаза. Вокруг гудели люди, махали кулаками и сыпали угрозы. Я заметила несколько человек, они спокойно стояли опустив головы, выстроились в линию от центра, через всю площадь до улиц.
   - Последнее желание, зверь... - прогудел Давидуб.
   - Руки... развяжите мне руки...
   Палач взглянул на Миноя, поднял руку и тыкнул пальцем на запястье. Увидев кивок, Давидуб разрезал веревки. В следующий момент, кто-то сильно дернул за руку, я упала вниз, чьи-то руки меня подхватили, раздался молодой мужской голос:
   - Мы присягали вам на верность, мы спасем вас, даже ценой жизни...
   Быстро передавая буквально из рук в руки, меня перетащили к краю площади. Там из-за угла вывели коня:
   - Все готово, ваша светлость, следуйте за нами...
   Потом мы мчались на лошадях через весь город, на улицах пусто, все собрались на дворцовой площади, смотреть казнь. Вместе со мной из городских ворот вырвалось несколько десятков людей, присягнувших мне на верность. Изменить своей присяге для них хуже самой жуткой смерти. В лесу мы дождались другую группу, еще несколько людей присоединилось к нам. А те, что вырвали меня из рук ярой толпы были затоптаны насмерть, но зато не изменили своему слову. Слава и честь таким людям!
  
  
   Свет уходил как вода в песок, наступали сумерки. Когда за окном стали появляться звезды, в залу вошли двое и зажгли настенные фонари. Жир горел ровно, освещая белым светом вытянутый как огурец дубовый стол, опустевшую посуду, а за окнами стало казаться еще темнее. Ярослав откинулся на спинку стула, понурив взор задумчиво ковырялся в зубах заточенной палочкой. Наконец вздохнул, произнес устало:
   - Почему мы всегда всем должны помогать? Почему нам то никто не помогает? Нам еще Колодец Жизни искать, потом домой возвращаться... забрели хрен знает куда... где мы находимся ума не приложу.
   Эйнгана тряхнула водопадам черных волос, пристально посмотрела на Альберта. Он весь вечер не сводил с нее глаз. Сверкнув глазками она поинтересовалась:
   - А ты что скажешь? Поможете мне отобрать престол у этого гада?
   - Да, - был ответ.
   - Вот видишь, - обратилась она к Яру, но тот даже не взглянул в ее сторону.
   Элина склонила голову на бок, ладонь нащупала щеку, а локоть уперся в стол. Она положила в рот большую спелую ягоду винограда, причмокивая произнесла:
   - А ему теперь все равно, лишь бы поближе к тебе...
   - Да...
   Ярослав звучно втянул воздух, так же звучно выпустил. Голова поднялась, и все увидели его внимательные голубые глаза. Тонкие губы зашевелились, голос поднялся из глубины:
   - Я вот что думаю... в Нисее есть тот, кто поможет нам найти Колодец Жизни, кажется ты говорила его зовут Хирон...
   Эйнгана молча кивнула.
   - Тогда мы поможем тебе восстановить справедливость. Но после этого ты сведешь нас с ним. Не знаю как мы сможем отобрать трон у такого умного и хитрого соперника, но знаю, что это будет поопаснее стычки в монастыре, поэтому, Альберт... Альберт же!.. отвлекись ты!
   Тот будто очнулся, глаза отпустили личико Эйнганы, встрепенулся бойко, голова завертелась в стороны. Поймал взгляд Ярослава, отмахнулся:
   - Да понимаю я все, ну опаснее, и что дальше? Жизнь вообще опасная вещь, особенно такая как наша. Давай восстановим справедливость в Нисее, удача любит смелых... Эли, ты как?
   Та передернула плечами:
   - Ну я...
   - Вот видишь, она согласна, по крайней мере не против.
   Ярослав усмехнулся:
   - Эх, попадешь к вам в дом, научишься есть всякую гадость! Давай тащи свою жаренную колбасу...
   Эйнгана удивленно вскинула бровки:
   - Чего тащить?
   Яр обтер ладонью лицо, вздохнул, рука его подхватила бокал с вином, выпил залпом. Легко взглянул на товарищей, улыбнулся:
   - Какой у тебя план, спрашиваю...
   - Утром расскажу.
  
  
  
  

Глава 3.

  
  
   Ночь выдалась холодной, а когда на востоке засветлело на лагерь опустился такой плотный туман, что не было видно и вытянутой руки. Воздух морозный. Словно россыпи мелкого жемчуга на стебельках травы, камнях и домах блестела мелкая роса.
   Дубовая дверь скрипнула, на пороге показалась широкая спина. Высокий мужчина пятился и пригибал голову, следом вышла Эйнгана, закутанная в белоснежную накидку. Босые ноги ее подкашивались, голова едва держалась на плечах, а двое мужчин подхватили под руки и медленно повели через двор в терем. Спотыкаясь и роняя голову Эйнгана сильнее куталась в накидку, тело содрогалось не то от холода, не то от озноба. Наконец ее довели до терема, босые ноги прошлепали по ступеням, деревянному полу крыльца, и все трое скрылись в дверном проеме.
   Чуть погодя из терема вышли те же двое мужчин, один сжимал в руке белую материю. Рассекая туман, быстрым шагом направились к домику, из которого выводили Эйнгану. Домишка совсем маленький, низкий и с плоской крышей. Не сразу поймешь, что это лишь вход, а чтобы попасть в комнаты нужно еще спуститься по ступеням под землю, в холод и сырость.
   Дверь распахнулась, оттуда повалил пар. Двое мужчин вынесли что-то вытянутое, завернутое в белую материю. На ней выступали красные пятна, ползли в стороны, проступал темно-бордовый цвет. Снизу копилось, капли капали тягучие, почти черные, а пар шел как от заколотого зимой поросенка.
   Окровавленные шматки закинули в телегу. Конь, чуял свежую кровь, взволнованно зафыркал. Раздалось грубое карканье, на борт телеги село два огромных поседевших от старости ворона. Ворота распахнулись, и повозка выехала в лес.
   Когда солнце оторвалось от горизонта, заметно потеплело. Туман растворился в воздухе, а тот стал мокрый как после дождя, прозрачный и свежий. Лагерь просыпался: стражей возле ворот сменила дневная смена, кто-то, гремя ведрами шел за водой, несколько дюжих мужиков в развалку вошли в кузнецу, скоро раздался перестук молотков. Небольшой отряд рослых воинов, облаченных в кожные доспехи, вышел из ворот. Им навстречу выехала пустая телега, доски темные и мокрые от крови.
   Ярослав, Альберт и Элина проснулись от звонкого лязга железа. Их домик примыкал к кузнице, и за стенкой размеренно били молоты. Довольно большой, с высоким потолком и множеством окон дом сложен из толстенных бревен, с основанием из серого камня. Крыша драночная, что значит из множества деревянных клиновидных планок, уложенных одна на другую, как шишка или рыбья чешуя. Окна, все как одно, вытянутые, остроконечные как перевернутая капля.
   Дверь распахнулась, на пороге стояла Эли, лениво потягивалась. Показались Яр с Альбертом, осмотрев дом снаружи, они направились в терем. Справа проплыла кузница, бородатые в замызганных халатах мужики мерно размахивали молотами.
   - Где вы железо берете? - спросил Альберт у Эйнганы, когда они уже сидели за столом у нее в тереме.
   Эйнгана стояла подле окна, внимательно вглядывалась на улицу. Не поворачиваясь ответила:
   - Это не железо, а старые мечи. Миной часто посылает разведывательные отряды, мы знаем лес лучше ихнего, делаем засады. Забираем доспехи и оружие. А кузнецы лишь приводят их в порядок, стесывают зазубрины, затачивают...
   - А люди откуда, имею в виду тут не только воины, но и простые рабочие живут?
   - Живут, это близкие люди воинов, их друзья, друзья друзей... они тоже покинули Нисей и присоединились ко мне. Но это не важно.
   - А что важно?
   Она повернулась, Альберт увидел внимательные глаза:
   - Сейчас важно другое...
   - Ты о чем? - не понял тот.
   - Сейчас важно выдержишь ты или нет...
   Альберт повел головой, недоверчиво глянул ей в глаза:
   - Что выдержу? Ты о чем?
   - Выдержишь ли вольность, бесстрашие и силу непомерную? Сможет ли воля твоя сопротивиться искушениям, сможет ли сменить легкость на трудность, а вольность на заточение?
   Альберт смотрел на нее округленными глазами, брови выползли почти на макушку. Чувствовал позади недоумевающие взоры Яра и Эли. Невольно перекосил рожу, произнес:
   - Выдержу, наверно...
   - Альберт, я тебе нравлюсь?
   Тот слегка залился краской, запинаясь сказал:
   - Если честно, как только тебя увидел... влюбился.
   Эйнгана улыбнулась, обнажая ровные ряды зубов. Подошла ближе, потянулась к его губам, Альберт взял ее за плечи, коснулся ее холодных губ...
   В следующий миг Яра и Эли, что стояли сзади, откинуло мощной волной, похожей на порыв ветра. Стукнувшись о стену, они упали на пол, слепящее свечение заставило жмуриться, воротить голову. Комнату залило светом, что был белее снега и ярче зимнего солнца. Комната преобразилась, стала шире, просторней, Альберт крепко обнимал Эйнгану, оба они висели в воздухе, вокруг кружил ореол из серого дыма.
   Свет стал растворятся, проступали очертания комнаты. Альберт и Эйнгана стояли уже не касаясь друг друга, меж ними вихрился сизый дымок. Когда пропал, оба открыли глаза, не двигались. Альберт выглядел спокойно, лишь чуть дергал задом и ляжками. Эйнгана же сильнее выпучивала глаза, смотрела перед собой словно перед ней был не Альберт, а привидение. Ее передернуло, но все еще не шевелилась, лишь губы едва дрогнули:
   - Ты... гм... что за голос... если я вот... тогда где же я?
   - Не пугайся, - ответил Альберт. - Мы поменялись телами... или душами, это уж как тебе будет угодно. Я должна была предупредить, но...
   Эйнгана покачнулась, отогнулась назад, хотела шагнуть, но что-то будто потянуло, и она с грохотом упала на деревянный пол. Волосы упали на лицо, руки ее начали судорожно их распутывать. Вдруг она застыла, пристально смотрела на тонкие кисти, изящные запястья, голова опустилась, глаза скосились на грудь, потом на живот, бедра, прошлись по длинным ногам. Наконец подняла голову, взор уперся в Альберта, и так и застыл. Взор идиота с психушки, с дурацкой улыбкой на устах.
   - Похоже он сошел с ума... - медленно произнесла Эли.
   Вдруг губы на лице Эйнганы дрогнули:
   - Видел чудеса техники... но такого!
   Ярослав громко выдохнул:
   - Фу, слава богу! Это наш Альберт!
   Эйнгана привстала, медленно поднялась, аккуратно сделала шажок, затем другой, третий...
   - Как вы ходите? Меня то назад тянет, то вперед заваливаюсь.
   - Научишься, - произнес Альберт как-то растягивая слова, обычно так их растягивает Эйнгана. - Надо сказать я тоже не в восторге от... ну этого... расставила ноги как дура... или дурак?
   Эйнгана прошлась по комнате, вышла за дверь, вернулась. Уселась на стул, задрав ноги на стол. Белоснежный халатик на ней задрался до пояса.
   - Фу, устал! Что у меня так зад виляет? И спереди будто бочку с водой несу, болтается туда-сюда...
   Ярослав непроизвольно скосил глаза на Эйнгану... или все же на Альберта, а точнее на ее трусики. Альберт подошел, резко скинул женские ноги со стола, посмотрел с укором. Эйнгана вопросительно глянула на него, потом на свои ноги:
   - Что? А ну да... у тебя брюки есть? Я мужик, в юбках не умею ходить. Давай я переоденусь и ты расскажешь, что за хрень произошла.
  
  
   Спустя несколько часов, они сидели и пили напиток по вкусу напоминающий кофе. Тут он звался "карпин", его варили из листьев, но аромат свежесваренного кофе стойкий и крепкий. Странно было наблюдать за Альбертом, в котором сидит дух Эйнганы. Широкогрудый мужчина с блестящими черными волосами по-женски сдвинул ноги, при разговоре жестикулировал вовсе не по-мужски, а взгляд такой пылкий...
   С таким страшно в Нисей идти, размышлял Ярослав глядя на того. Вдруг среди добрян тоже встречаются... не совсем здоровые люди. Надо бы сказать, чтоб с жестами поаккуратней - на гомосека похож... или не говорить. Вдруг у них такого нет, придется объяснять...
   Пока размышлял дверь распахнулась, показалась Эйнгана. Одетая в бриджи из оленьей кожи и темную кожную кофту. Мужской походкой в развалку прошла к столу, стул не затрещал под ее весом, хотя плюхнулась с силой.
   Альберт внимательно посмотрел на нее. Лицо довольное, словно у откормленного поросенка, только худое как вороний клюв. Язвительно спросил:
   - Всю обсмотрел?
   - Ага, у тебя красивое тело...
   - Еще раз посмотришь - оторву то, что ходить мешает!
   Эйнгана выставила вперед ладони, будто показывая что пустые:
   - Все, все понял...
   - Никто не видел? Что ты на меня надел... там же штаны из павлиньей кожи сверху лежали...
   Та махнула рукой:
   - Гм, да ладно, они тонкие такие... были.
   - Были?
   - Ну да, я стал натягивать, а они как затрещат! Тебе портной еще соштопает... Слушай, как шея болит... волосы оттягивают, будто кирпич привязан!
   Она взяла чайничек, из носика в кружку потекла темная жидкость. Альберт возразил:
   - Мне нельзя, от него зубы портятся...
   - Мне тоже много чего нельзя, однако действуй, я не против, - он с удовольствием хлебнул бодрящего напитка.
   Ярослав допил остатки, обратился к Альберту:
   - Все-таки почему именно он?
   Тот ответил не сразу:
   - Потому что любящий выдержит все. А ему предстоит выдержать не малое испытание. Каждую ночь я оборачиваюсь зверем, довольно приятное ощущение. Перед этим меня запирают в камере вместе с молодым человеком... обычно это солдаты посланные Миноем разыскивать наш лагерь. Что происходит потом не помню, но просыпаюсь уже утром, среди рваной одежды и окровавленных шматков, пол, стены и потолок обрызганы кровью.
   Ярослав хмурил брови:
   - А если не убивать каждую ночь или например вместо людей жрать там... оленей к примеру?
   - Чтобы утолить голод нужно тело живого человека, впрочем Миной настойчивый, регулярно высылает разведывательные отряды смертников, в них проблем нет. Если голод не утолять, зверь будет все сильнее соблазнять и в конце концов я навсегда обернусь им.
   Эйнгана, еще минуту назад довольно улыбавшаяся, сидела мрачней грозовой тучи. Звучно сглотнула, трясущимся голосом спросила:
   - Как может зверь соблазнить меня?
   - Понимаешь, жизнь зверя легче, больше вольности, силы, а жизнь человека... вообще, история развития человечества - история запретов. Запрещая себе то или другое, человек выдавливал из себя животное. Поэтому весь вопрос хватит ли у тебя воли вернуться в прежнее состояния, в человека? Если нет - останешься навсегда зверем, если в первый раз сможешь обернуться - сможешь и во второй, и в третий...
   - Понимаю... я смогу, никому еще не удавалось меня сломить.
   Эли почесала носик, мотнула головой, по плечам развились ярко-каштановые волосы. Спросила:
   - Мы могли бы сами в Нисей пойти, ты бы подсказала путь...
   Альберт замотала головой:
   - Нет, с тех пор как я избежала казни, из города никого не выпускают и не впускают, только охотников и разведывательные отряды. Вас троих просто убьют охранники, Миной приказал убивать каждого подозрительного. Что бы вы не говорили, вам не поверят. Но есть способ проникнуть в город минуя охрану и ворота...
   Ярослав встрепенулся:
   - Дай угадаю... это подземный ход! В каждом поселении он есть, на всякий случай.
   Альберт кивнула:
   - Да, это очень старый ход, им не пользовались несколько сот лет, Тингрой рассказал о нем только мне. Миной знает что он есть, но найти его невозможно, если не знаешь где искать. Он выходит где-то в лесу, точно не помню.. я была маленькой, когда отец показывал мне, могу узнать только на месте.
   Эйнгана допил вторую кружку карпина, спросил неоднозначно:
   - Поэтому ты обменялась со мной телами? А просто пойти и показать его нельзя было?!
   Альберт улыбнулась:
   - Нет... как бы вы ориентировались в Нисее? В вас сразу заметят чужаков, к тому же ход выходит в самом центре, там всегда полно стражи. А я знаю город, знаю обычаи, поведение... переоденемся и никто не узнает, если не будите слишком вертеть головой.
   Ярослав глянул в окно, прозрачные солнечные лучи еще холодные, солнце только поднялось. Сказал коротко:
   - Хорошо, собираемся и выезжаем.
   Встали из-за стола, Альберт открыла окно, что-то крикнула охране. Повернулась со словами:
   - Кони скоро будут готовы, Яр, Эли пока можете побродить по лагерю или по терему. А ты, Альберт, пойдем со мной, я расскажу еще кое-что о том, как обходиться с моим телом.
   Ярослав и Эли дожидались их на крыльце перед теремом, когда к ним подвели белоснежных коней с роскошными гривами и длинными хвостами. Черные глаза сверкают, по всему телу вздулись мышцы, звери дышат силой и здоровьем.
   - Мы что на конях поедем? - воскликнула Эли.
   Яр усмехнулся:
   - Если хочешь возьми велосипед!
   - А кто их заберет? Навряд ли подземный ход рассчитан чтобы по нему на конях...
   Тут дверь распахнулась, на крыльцо вышел Альберт и Эйнгана.
   - Кони готовы, выезжаем, - отбарабанил Альберт.
   Трое сели на коней, статных и высоких. Попрощавшись с Альбертом, они отъехали. Когда проезжали через ворота Яр спросил:
   - А коней мы в лесу бросим, когда спустимся?
   - Да...
   - Жалко, пропадут, - воскликнула Эли.
   Альберт улыбнулся:
   - Чтоб конь дорогу домой не нашел! Это ж не пес дворовый...
   Впереди, подобно скалам, вздымались огромные дубы, мрачные и суровые. Дорога пошла по утесу, потом спустилась вниз, они проехали по берегу озера, вспугнув стаю лебедей. Земля стала повышаться, кони топали о камни, а деревья становились редкими. Скоро поднялись на гору, скалистую, с распавшимися на куски утесами. Взору открылся простор, увиденное потрясло Ярослава...
  
  
  
  

Глава 4.

  
  
   Яркий свет скапливался в огромной чаше, кругом вздымались горы. Холмы и склоны зеленые, поросшие густым лесом, выше темнело, вверх перли скалы, ломились под собственным весом огромные валуны. На вершинах будто пролито молоко, белело так ярко, что меркло солнце.
   С высоты видно, как на самом дне чаши сверкает и блестит, зажатый грузными скалами, внизу лежит Нисей. Среди ярких лесов очертания проступают огромной золотой монетой. Из глубины прут, выпучивают спины, спешат прорвать землю, выбраться на свет гигантские кроты, то там, то тут вздуваются огромные пузыри, так и остаются холмами, как бородавки на коже.
   Они стояли на вершине холма, на самом солнцепеке, возле старого засохшего дерева. С его ветвей сорвалась птица, огромные крылья пошли в стороны, и без единого маха она взмыла вверх. Ярослав скосил глаза вниз, склон крут, на нем застыли серые валуны, пробивается травка.
   Сознание унесло его в прошлое, к бабе Яге, вот они с Альбертом заглядывают в бадью, видят всадников на белоснежных конях, несутся по склону, впереди надвигается древний город... Все-таки не обманывала, старая, подумал Яр, жаль Альберт не видит, точнее не видит его дух.
   Из груди Альберта вырвался протяжный вздох, совсем женский, слова растягивал так, как это делала Эйнгана:
   - Здравствуй, Нисей. Давно... давно я тебе не видела. Ты все такой же надежный и крепкий...
   - Малость мелодрамы? - с ехидцей поинтересовалась Эли.
   - Я три долгих года не видела дом... однако нужно двигаться дальше, этот склон хорошо просматриваем, необходимо укрыться в лесу как можно скорее.
   Кони рванули с места так резко, что Эли и Яр едва не вывалились из седел. Как ураган они неслись по склону, перескакивая через валуны легко, без напряжения. Три белоснежных зверя вытянули вперед морды, камни ломались под копытами, в ушах свистело от ветра, кони почти летели, почти падали со склона. Стена леса росла вверх и в стороны, земля немного выровнялась, а когда оказались перед рощей стала ровной как блин.
   Ярослав оглянулся, позади вздымается огромная гора, на самом верху сверкает утес. Оттуда лес выглядел пушистым и низкорослым, как молодой клевер. Повернул голову вперед, сейчас же глаза сами полезли вверх, он почувствовал как натягивается горло. Деревья стоят высокие и надежные, толстые ветви прут в стороны, прогибаясь под собственным весом. В лесу тесно, деревья толкают друг друга, пытаются повалить, занять как можно больше воздуха. У корней земля вздымается, исполинские белесые черви показывают спины, иные выпучиваются мощно и нагло, в них чувствуется шевеление. Не то холодные соки с силой прут из тайных глубин в толстые стволы, а оттуда к ветвям и листьям, не то крупные черви и жуки в тепле и безопасности жрут мощно, спешат взматереть и наплодить потомство...
   Элина звучно втянула воздух, на выдохе сказала:
   - Как пахнет... будто в цветочной лавке...
   Лес весь усеян цветами, трава низкорослая, едва скрывает копыта. На стволах, ветвях вьются плющи, орхидеи и еще какие-то цветы с огромными красными бутонам. Воздух непрозрачен, синеватая дымка повисла от земли и до самых макушек, будто сказочное марево опустилось сверху, неся прохладу и свежесть.
   Когда вошли было далеко за полдень, горячий воздух тугими волнами бил по листве, но продраться сквозь не мог. Толстые стволы росли широко, лишь на высоте ветви едва не ломались под собственным весом, вели войну, толкались мощно и нагло. Лес просматривался далеко, земля ровная как вода, ни бугорка ни холмика. Где-то наверху трещали птахи, иные срывались, цветные камни проносились перед лицом.
   - Здесь необычный лес, - зазвенел голос Эли. - Какой-то нереальный, наверно из-за этой дымки...
   Альберт покачивался в седле, лицо было задумчивое, голос прогудел:
   - Тут всюду духи наших праотцев, прадедов и пращуров. Они хоронят лес от нечистых призраков, помогают людям находить верную дорогу. Эти деревья называются раголами, им по несколько тысяч лет, помнят даже великого Сибовуда - пращура и героя всех добрян. Он первый собрал всех людей, что тогда маленькими племенами жили на северных землях, часто воевали меж собой. Мудрейший из людей, Сибовуд понял, что только вместе люди смогут выжить. Клятвой чести скрепил он все народы, заложил первый камень на месте, где сейчас центр Нисея. Этот камень, камень Силы, Любви и Труда, хранится во дворце, каждый может подойти, дотронутся до его твердыни, впитать титаническую мощь светлой троицы...
   - Красиво... и умно, - буркнул Ярослав.
   - Что ты сказал? - переспросил Альберт, Эйнгана внутри него мыслями унеслась далеко в прошлое.
   Яр махнул рукой:
   - Да так, ничего... а как вы хороните умерших, в землю закапываете?
   Альберт глянул на него так выпучив глаза, что те чуть не выпали:
   - Ты что?! Как можно человека закапать? Тогда его дух не сможет вырваться, сначала умерших сжигают. Огонь помогает духу освободиться, вместе с дымом он улетает в другой мир, некоторые остаются в нашем, охраняют леса, дома, хозяйства... а уже обездухонные останки закапываем. Впрочем долголетние говорили, что раньше, когда в Нисее были и светлые и черные люди, последних не сжигали, закапывали прям так, чтобы не дать ихнему грязному духу освободиться. Поэтому тот мир, в который уходят духи умерших высокий, светлый и чистый, а тот где томятся закопанные негоревшими - низкий, темный и грязный...
   Деревья начинали расти плотнее, впереди угадывался подъем. Скоро кони топали сильно изгибая колени, с натугой выпрямляли. Подъем шел довольно резкий, но недолго, земля выровнялась, прямо посреди леса открылось большое пространство. Они остановились на большом широком холме, посредине громождение валунов, не обтесанные, с выпирающими углами и уступами.
   - Кажется я узнаю место, - спрыгнув с коня проговорил Альберт. - Да, да... это здесь, вон под тем деревом я ела спелые ягоды земляники... когда меня маленькую отец привел сюда. Он был прав, духи пращуров сами указали мне дорогу через лес...
   Ярослав спешился, помог слезть Эли. Та живо осматривалась, голова вертелась, глаза скашивались то на верх, то в сторону, то на огромные глыбы. Несколько штук, каждая втрое больше человека, громоздятся на поляне, земля прогибается под тяжестью серого камня. Вроде напоминают какую-то фигуру, не то человека с мечом, не то львиная голова... Спросила недоверчиво:
   - Мы на месте, ход начинается тут?..
   Альберт внимательно всматривался, голова медленно поворачивалась. Наконец сказал уверенно:
   - Да, духи привели нас.
   - Та-ак... - вздохнул Ярослав. - Сейчас посмотрю, что можно сделать, наверняка это как-то вот так... или вот так... нет, а может быть... ага, точно!
   Он корячился и крутился возле груды валунов, весь красный, мышцы и жили вздувались по всему телу, когда он цеплялся то за одну глыбы, то за другую. Пробовал нажимать на выступы, что с видом рычагов тайного механизма нагло выпирали. Заходил с разных сторон, подозвал Эли, попросил встать вот так, спиной к солнцу, жать вот сюда и сюда, а сам тем временем торопливо тужился, пыхтел от натуги... но камни будто приросли к земле.
   - Ярослав, послушай...
   - Нет-нет! Я сам догадаюсь, я же не дурак... дурак бы... ух, не догадался... ух, тяжелый... поднять вот эту и надавить вот сюда... фу...
   Альберт тяжело вздохнул, стоял у края поляны, устало смотрел на раскрасневшегося Ярослава. Тот отошел, задумался, палец его прошелся по лбу срывая целые ручьи пота.
   - Жарко, уф! Солнце так и печет... какой же я дурак!.. конечно солнце! Надо искать на границе тени, вон на валуне тень указывает на какие-то знаки, какое-то пятно...
   Альберт еще раз тяжело вздохнул:
   - Это муха врезалась.
   - Черт, точно, - сказал тот досадливо. - А вот смотри тени как-то интересно пересекаются...
   Он припал к камням, выворачиваясь, чтобы не заслонять солнце, глаза внимательно всматривались в растрещины. Альберт вздохнул в третий раз, покачал головой:
   - Ярослав... Ярослав же!
   - Чего? - не поворачиваясь бурчал он.
   - Это не вход...
   Яр повернулся, на потном лице собралось недоверие:
   - А что это?
   - Камни...
   Тот усмехнулся, бросил взгляд на валуны, те отгроханы ровно, явно видна рука человека. Дураку ясно, что именно здесь находится тайный подземный ход к городу, только нужно как-то догадаться где вход. Спросил все еще с недоверчивостью:
   - А для кого ж это?
   - Для дураков...
   Он тяжело дышал, глаза смотрели удивленно, едва не выпадали из орбит. Альберт наклонился, руки упали к земле, а пальцы полностью в ней утонули. Резко дернувшись вверх, Альберт напрягся, руки натянулись, земля под ними вздулась. Альберт выпрямлялся сильнее, а руки тащили из земли что-то огромное, не видно из за пыли. Удивление на лице Ярослава сменила гримаса тупости и спокойствия, каким бы взирал жираф или верблюд, рот глупо распахнут, волосы взъерошены...
   Альберт выпрямился в полный рост, разжал пальцы, широкий деревянный щит другой стороной грохнул о землю. Оказывается каменные мегалиты специально так загадочно уложены, чтобы сбивать с толку, направлять на ложный путь. Ведь о ходе должен знать только правитель, а ежели ищут другие, то явно не с добрыми намерениями...
   - Фу! В своем обычном, человеческом теле я бы ни за что не справилась с этим люком! А Альберт ваш - сильный мужчина, по всему телу такие надутые мышцы... Ну, что смотрите, рты поразевали? Давай спускаемся...
   Ярослав обиженно посмотрел на Элину, та безуспешно пытается спрятать улыбку. Тронулся с места со словами:
   - Я бы рано или поздно все равно нашел...
   Элина звонко рассмеялась во весь голос:
   - Я не сомневаюсь, мой герой!
   Альберт поторопил:
   - Давайте скорей...
   Эли спустилась под землю, следом полез Яр, спустившись наполовину, поднял голову, сказал:
   - Мы сильно рискуем. Теперь если тут пройдут минойцы, увидят люк, тогда нам конец...
   - Не пройдут, они уже весь лес обыскали за три года, наверняка и тут были, а зачем в одном и том же месте два раза искать?
   Альберт спустился, потянув на себя крышку, та подалась тяжело, перевалилась и уже легко закрылась у него над головой.
   Под землей было холодно как в свежевырытой могиле, вспотевший на солнцепеке Ярослав мигом продрог до костей. Они стояли в полный рост, но голову приходилось чуть вжимать в плечи, сверху свисали тончайшие ниточки-корни, заденешь хоть один и на голову рухнет сухой комок земли. Пахло гнилью, погребной сыростью, крысиным говном, в воздухе висела пыль, но это только тут, под люком, когда рухнули миниатюрные комья, взвеялось облако сухой пыли. Темно, не видно даже если руку поднести вплотную к глазам, вокруг лишь черный цвет, глубокий и пугающий. Мало мест, где такая кромешная тьма.
   Вдруг послышался лязг, непонятные звуки, раздался гул, похожий на звук когда натягивают простынь или скатерть. Вместе с ним вспыхнул огонь, Яр и Эли отпрянули, скорчили лица от яркого света. Альберт держал факел, другой рукой тянулся к полочке, клал огниво на место, глянул на них. Красные блики заплясали на лицах, глаза и нос оставались в тени.
   Стены неровные, с продолговатыми следами от лопат, потолок серый, сухой, часто сыпался мелкими камешками. Плавно переходил в стены, те чернели, набухали, становились рыхлыми, а на полу оставались ровные отпечатки ног.
   - Жутковато... - произнесла Эли, перепугавшись собственного голоса. Он гулко пробежал по ходу, отразился от стен, повторился несколько раз.
   Альберт шептал:
   - Тише, потолок старый, от шума обвалиться может, не полностью конечно, но навредит порядком...
   - Без необходимости не разговаривать, - добавил Яр так же шепотом. - Идем... Эйнган, позволь я понесу... вперед за мной.
   Он взял факел, пламя прогудело, когда резко вытянул перед собой. Они двигались медленно, дорога впереди видна всего на несколько шагов, выползает из мрака будто из бесконечности.
   Прошли несколько метров, и ход заметно пошел вниз, скоро спустились очень глубоко. Чем дальше шли тем холоднее становилось, сырость ощущалась сильней. На стенах и потолке сидели крупные мокрые жуки, в них чувствовалось шевеление. Великое множество, большие и маленькие, они сильно выпучивали спины, а проплывающее мимо пламя сверкало в каждой капле, как в маленьком зеркальце. Иногда замечали на стенах дыры, мышиные норы, из некоторых тихо сочилась вода. Такие же и над головой, а внизу под ними трупы разбитых мышей, кротов, землероек...
   Тепло от пламени ощущалось сильней, впереди отодвигалась тьма, позади наоборот гналась по пятам, пыталась обогнать. Стучали капли, мыши повизгивали, слепые кроты спешили с разных сторон добраться до путников, мощно скребли лапами, расталкивая тугую землю. Отчетливо донеслось журчание воды, такой же холодной как и стены. В темноте блеснуло, из мрака выползла длинная лужа, сверху из пугающе огромной дыры текла вода, огонь факела скакал на расходившихся кругах.
   - Над нами небольшое озеро... - прокомментировал Альберт. - Я часто купалась в нем, когда была маленькая.
   Пришлось шлепать по луже. Воды по щиколотку, повернув, выбрались на сухую землю, а вода с шумом ушла в провал в стене, не то подземная река брала начало, не то копилось огромное озеро в недрах земли, с гигантскими рыбами и существами. Мало-помалу привыкли к холоду, только ноги хлюпали, прозябли как деревянные. Запахи гнили, пыли и сырой земли тоже принюхались, почти не ощущались.
   - Черт, - выругался Ярослав, когда топали уже около получаса. Получилось громко, хотя голос не повышал. Продолжал уже тише: - Какой длинный ход... как же его выкопали, сколько народу погибло тут от потери сил и голода?
   - Не знаю, - слышал он голос за спиной. - Наверно не мало, но если бы не они, не простые работяги, то не было б у нас шанса проникнуть в город, а значит и вернуть престол. А если... ой...
   Альберт наступил на полусгнившую крысу, поскользнулся на слизи, едва не распластавшись. Отдышавшись продолжил:
   - Так вот... если удастся вернуть трон, то судьбу царственного рода свершит именно рабочий люд. Долголетние говорят, что правители часто забываю от кого зависят и кому обязаны, считают, что они хозяева, а простолюдины - подчиненные. Хотя это далеко не так...
   Когда наконец ход стал подниматься, миновало еще полчаса. Путники устали, ноги болели не столько от перехода, сколько от того, что приходилось постоянно бороться с липкой землей. Мокрая и тяжелая, она налипала огромными кусками, чувство было, что вместе с ногами двигаешь два булыжника.
   Потолок просыхал, на ноги перестала липнуть земля. Пошли в гору, с боков уже не дышало холодом, под подошвы ботинок легла серая пыль. Но воздух все такой же прохладный, именно прохладный, как в погребе или могиле.
   Вздох облегчения вырвался у всех, когда тьма впереди растворилась, они уперлись в тупик. Земля впереди черная, а на том конце серела наверху, а тут... Яр и Эли одновременно задрали головы и застыли с открытыми ртами - люка нет, по бокам, спереди, снизу, сверху земля, черная и немного сыроватая. Они с недоумением глянули на Альберта, лицо его спокойно, будто стоит не перед тупиком, а перед дверью. Эли дрожащим голосом обратилась к Эйнгане:
   - А где же дверь, как мы выберемся на верх? Ни лестницы, ни...
   - Двери тут нет, какая еще дверь, это подземный ход, а не проходной двор! Дверь им... чтоб парни сюда девок водили?
   Яр непонимающе захлопал ресницами:
   - Но... но... объясни!
   Тот улыбнулся, протянул руки, палец уперся в тупик:
   - Выход перед вами.
   Оба оглянулись на совершенно черную, толщу земли. Яр подошел, потрогал, надавил слега, но вспомнив позор на поляне, призадумался.
   - Дави сильнее! - услышал голос за спиной.
   Он передал факел Эли, сам подошел приналег... ничего. Встал бочком, плечо уперлось в грязную землю, толкнул, отклонился и всей массой толкнул землю, да так и улетел вперед. Тонкая земляная перегородка рухнула без пыли. Они оказались в небольшом помещении, Яр взял факел, подошел к стене... земляная!
   - Проломил я головой стену, и что теперь мне делать в соседней камере? - закричал он.
   Действительно, воздух по-прежнему спертый, от стен несет сырым холодом, а вонь гнили такая, что слезятся глаза.
   - Не кричи, - успокоила Эйнгана. - Я сама не знаю, мне отец показал только один вход, лесной, а городской...
   Яр сплюнул себе под ноги, выругался:
   - Отлично! - орал он. - А второго входа нет! Не докопали, людей не хватило!.. хоть бы лопату оставили, да пожрать чего! Мерзавцы! Обратно пошли, Эли, идем!.. домой поедем!
   Элины не было рядом. Из темного угла, того куда не доставал свет факела раздался звонкий голос:
   - Скорей сюда! Тут лестница!
   Яр и Альберт подбежали, у самого угла на стене в самом деле висит лестница, ступени немного поржавели, но внушают надежность. На потолке квадратный люк, железный и старый. Ярослав воткнул факел в стену, нащупал холодное железо, подтянулся, нога закинулась на первую ступеньку, до потолка всего несколько. Ухватился за последнюю, подтянулся и осторожно уперся ладонями в люк. Глаза скосил на женщин, то есть... ну да, это же не Альберт, Эйнгана стоит рядом с Эли. Только сейчас до него дошло, что отправился в логово к врагу с двумя женщинами. Брови полезли вверх, на лбу образовались складки. Вот дурак, подумал он!
   - Толкай осторожно... выгляни чуть и скажи что там... - шептали ему с низу.
   Вот бабы, думал Яр, хотел что-то сказать, но не стал. Эли и Эйнгана видели, как он глянул на них, осторожно приставил палец к губам. Вдруг резко откинул люк, тот заскрипел, лязгнул железом, Ярослав ухватился за края, подтянулся и стремительно исчез. Наступила тишина, наверху слышались шорохи, Эли и Альберт стояли обнявшись, взоры словно прилипли к открытому люку, в глазах ужас.
   Наконец из люка высунулась голова Ярослава, волосы упали, а лицо покраснело от крови.
   - Идите сюда, тут никого нет, - проговорил он во весь голос. - Факел захватите... выключатель найти не могу.
   Когда поднялись, все трое очутились в маленькой комнатке, стены каменные, пол земляной, просто вытоптан, кругом голые стены, лишь дверь окружена светящимся ореолом, за ней явно светлая комната.
   - Прямо как в камере или темнице, - бросил Яр, осматривая стены. - Может мы в тюрьме?
   Альберт молчал, ответил сдержанно:
   - Я маленькой весь дворец избегала, и в подвалах бывала, а как раз там у нас темницы, но они совсем не такие...
   - А где же мы тогда, куда ведет эта дверь? Сейчас открою, а там свора солдат, и все зря?
   Подошел к двери, прислонился лицом, один глаз зажмурился, второй внимательно вглядывался в просвет.
   - Комната какая-то... с сундуками, столом... черт, не могу, слепит ужасно, насиделся в темноте!.. бедные кроты, когда их вытаскивают! Камин у стены... так, людей пока не видать...
   - Ну-ка, дай мне глянуть, - сказал Альберт прислоняясь к просвету, долго таращился одним глазом. Отшатнулся резко. - Не знаю, вроде дом чей-то, но зачем подземный ход вести в жилой дом... надо бы во дворец, в тайную комнату...
   Ярослав не дал договорить, со всего размах пнул дверь, та распахнулась. В лицо пахнуло жаром и духотой, глаза резанул яркий дневной свет, да так сильно, что не выдержали, отвертывали головы, опускали вниз. Только через несколько минут смогли вновь посмотреть, все еще щурясь. В нос ударили запахи лука, жареной рыбы, мяса, всяких специй и разносолов, так привыкли к тьме и холодному запаху мокрой гнили, что попав в простой дом, чувства обострились до предела.
   Вошли в просторную комнату, в недоумении повертели головой. Дом не жилой, на полу пыль, стол стоит на тонких, как у цапли ножках, рядом пузатые сундуки цвета, какой бывает у ствола дерева, если с него содрать кору и дать подсохнуть. Сбоку к стене прижат высокий шкаф, вообще потолок очень высок, человек заберется другому на плечи - не достанет. Слева окна, но ставни плотно закрыты, а на двери засов такой толстый, что Яр подивился, как тот не падает под собственным весом.
   - Похоже дом пуст, даже не жилой, - сказала Эли.
   Ярослав медленно подошел к очагу:
   - Ага, зола старая, окаменела...
   Альберт прошел к ставням, в щелку пробивался свет, он нагнулся, заглянул одним глазом. Посмотрев сказал:
   - Мы у торговой площади, оттуда и вонь мясом, рыбой, разносолами... а дом этот видимо склад, а вместе с тем еще и пристанище торговцев, на очаге готовят, за столом едят. То место куда попали из подземного хода - погреб, только почему-то пустой.
   Эли рассматривала сундуки, два огромных, один поменьше, раскрашенные кожными вставками.
   - А почему ставни на окнах, дверь заперта изнутри, а погреб пуст? - возразила она.
   Ярослав обошел комнату, очень простенькая, квадратная, из убранства только стол, шкаф и три сундука. Стены из белого камня, такого Яр никогда ни видел, белый как известь, но тверд как гранит, и не побелка, рук не пачкает. Пол застлан досками, идеально гладкие, лежат плотно, воде не просочиться. Подошел к шкафу, дверцы, подняв пыль, распахнулись. От пола до середины полки множество обуви, а с верха свисают рубахи, платья, плащи...
   - Элинка, царские шмотки! Одевайся, царем будишь! - предложил он выглянув из-за дверцы. - Я знаете, что думаю, Миной считает, что подземный ход имеет выход в лесу и во дворце, как думали и мы. Но те кто его рыл, умели видеть наперед, сделали выход в каком-то старом неприметном доме, кому придет в голову искать его тут? А если и придет, то с виду не заподозришь, обычный дом, обычный погреб. Сейчас лаз виден, а раньше лишь ровная стена...
   - А если бы ход тянулся во дворец, Миной бы его обязательно нашел, - добавила Эли, колупаясь с сундучным замком.
   Альберт прошелся вдоль окон, всего четыре, посередине дверь, поперек которой в надежных скобах задвинут засов толщиной в руку, а шириной в три ладони. Хоть и поржавел, но уверенность и мощность остались, дверь подстать засову, тяжелая, обитая толстым железом. Альберт подошел к крайнему окну, вновь раскорячился, изловчился, и долго таращился в щель, что-то бормоча под нос.
   Ярослав прикрыл шкаф, потянулся с довольной улыбкой, широко зевнул:
   - Ну вот, мы в городе, хорошо бы поесть да поспать... все равно ночи ждать надо, это что, сейчас из дома, который заперт уже не один год выходят трое... у торгашей глаза на лоб полезут, продавать забудут, побегу докладывать кому следует. Купцы, они продажные, кто первым доложит, того и в тузы... Ну, что никак?
   Он посмотрел на Эли, та безуспешно борется с замком, большим и грузным. Вдруг Яр повел носом, вдохнул несколько раз:
   - Что это? Ты не чувствуешь? Отсюда пахнет... из маленького сундука, точно!.. черт, замок... подожди, я сейчас.
   Ярослав задумчиво оглядел комнату, раз оставили сундуки закрытыми, значит где-то должен быть ключ. Эти сундуки для тех, кто приполз из хода, размышлял он, в нем самом он быть не может, а вот... Он быстро зашагал к погребу, скрылся за дверью.
   Эли прижалась к сундуку, шумно втягивала воздух, тот пах едой, какими-то сухарями, или вяленым мясом. Ярослав широко улыбаясь, вошел в комнату, разжал кулак, на ладони Эли увидела ключ, грязный и порыжевший.
   - Был в той земляной перегородке, которая разделяла лаз от погреба.
   - Как догадался? - изумленно раскрыв ротик спросила Элина.
   Ярослав тыкал в замочную скважину, отвечал:
   - А где ему еще быть? В комнате его нет, в погребе нет, в ходе он быть не может, остается только перегородка.
   Крышка сундука распахнулась, ароматы выстреливали и брызгали сочные, густые, мигом наполнили комнату. В сундуке лежали сухари, вяленое мясо и рыба, изюм, пухлая глиняная бутыль, сушеные фрукты. Когда переложили на стол, на дне нашли еще несколько глиняных кувшинов, крышки на них плотно закрыты.
   Яр и Эли склонились над сундуком, стукались головами, не заметили как подошла Эйнгана. Лишь тень Альберта упала на их головы.
   - Так приятно вновь увидеть родные места, пусть даже эту вонючую и грязную торговую площадь, - проговорила он дрожащим голосом, глаза блестели. - Пусть грязную и зловонную, но родную мне площадь...
   Ярослав поднял голову, радостно улыбнулся, сказал весело:
   - Ладно тебе, ты скоро вновь станешь правителем, об этом я позабочусь, этому Миною все ноги поотрываю!
   - Он поотрывает, - знающе заверила Эли. - Лучше скажи, что это в глиняных банках?
   - Это разносолы, мясо вареное, в таких банках оно может храниться годами, доставайте на стол. Что у нас тут? Медвежатина вяленая, лини, фрукты... мм, как обычно... даже вино есть, ну...
   - Это медвежатина? - вздернув брови интересовалась Эли то и дело нюхая огромный кусок красного мяса.
   - Стаканчиков нет, - горевал Ярослав. - Ладно из горла так из горла, посмотрим...
   Он взял бутылку, палец его с усилием продавил пробку, из горла пахнуло сладким алкоголем, бутыль стукнула о стол. Они разломали мясо на куски, открыли глиняные кувшины. В одном оказались маринованные овощи, в другом рачье мясо с оливами, а в третьем оленятина тушеная с песиками.
   Все трое ели с аппетитом, причмокивая и закатывая глаза. Вилок не было, пришлось немного подпортить стол, нагло отодрав несколько длинных щепок, орудуя ими как китайскими палочками. В бутылке оказалось не вино, а что-то весьма крепкое, по вкусу напоминающее сок ананаса. Бутыль звонко пела, передавалась по кругу.
   Почувствовали, что наелись лишь когда припасы закончились. Ярослав широко зевнул, потянулся, пальцы его поскребли живот.
   - Фу, спать охота, до ночи часов семь, выспимся. Ночью понадобятся силы.
   Он встал, неспешно подошел к шкафу, дверцы скрипнули, и на пол полетели платья, рубахи, меховые вороты, шубы, какие-то тряпки. Туго набитый шкаф опустел.
   - Отлично устроимся! - кинул он падая на ложе, красноречивым жестом пригласил друзей присоединится. - Давайте сюда, места много, надо как следует выспаться, завтра предстоит целые сутки не спать.
   Эли послушно опустилась на меха, ласково прижалась к груди, Альберт лег подле нее.
   - Ночью переоденемся в обычные одежды и выйдем в город, нужно как-то попасть во дворец, - проговорил Альберт.
   Ярослав что-то невнятно буркнул, Эли уже тихо посапывала. Альберт лежал с закрытыми глазами, а Эйнгана мысленно уже бродила по Нисею, по дворцовой площади, возле статуй, по узким родным улицам, по Кносу... везде ей было хорошо. Даже на торговой площади - самом мерзком и зловонном месте в городе - ей было хорошо. Ведь она была дома.
  
  
  
  
  
  
  

Глава 5.

  
  
   Пронзительно синяя гладь разлилась по краям небосвода. Солнце высоко, пекло так, что земля плавилась, от нее тугими волнами исходил жар и устремлялся вверх. Стражник на смотровой башне, называемой тут повалушью, истекал потом, будто попал не под солнцепек, а под ливень. Деревянная крыша нагрелась, и тень от нее уже не спасала, кожные доспехи на нем раскалились до предела, а до меча на поясе невозможно дотронутся голой рукой.
   Внизу зашумело, послышался плеск воды, лязг жестяного ведра. Охранник перегнулся, глянул вниз. К башне идет Эйнгана, тело перекосилось на одну сторону, в руке тяжелое ведро. Оно бьется о ногу, когда та делает шаг, вода выплескивается, кожная штанина полностью сырая.
   Она подошла к лестнице и, поднимая ведро со ступеньки на ступеньку, стала подниматься. Страж помог с ведром, в нем плескался тяжелый холод, подхватил Эйнгану за руку, та неуклюже взобралась на смотровую площадку.
   Выпрямилась во весь рост, а молодой охранник удивленно глядел ее с ног до головы. На темно-зеленой кофте красиво вставлены деревянные ромбики, тонкие длинные ноги до колен скрыты бриджами из оленьей кожи, а ниже колен выходят ровные бледные линии. Лицо как всегда необычно-бледное, глаза черные, как и волосы, а губы краснеют будто спелые вишни.
   - Спасибо, конечно, но вам не стоило... - запинаясь проговорил он, косясь на ведро. Самый низкий чином, он поступил на службу уже в лагере, а до этого был простым портным в Нисее. Те стражи, что присягнули на верность Эйнгане, когда та была еще подростком, обращались к ней на "ты", а все остальные побаивались страшного оборотня, выказывали уважение. Остальные - это рабочие, которых удалось переманить из Нисея за эти три года жизни в лагере, все они родня или друзья стражей. Стражи стражами, а работать кому-то надо, воин ничего другого, кроме как махать секирой или мечом, не умеет.
   - Смочи горло, - велела Эйнгана, кивнув на ведро. - Жара невыносимая. Без воды какой из тебя смотритель?
   Альберт видел, как тот с удовольствием подхватил ведро, поднес к губам, кадык задвигался широко и часто. Он вспомнил себя, когда молодой в армейские годы нес дежурство у склада. На самом солнцепеке, в тяжелом обмундировании и винтовкой, он тоже истекал потом, мечтал о ведре холодной воды. Увидел паренька на башне, поблизости никого не было, пришлось нести воду самому.
   Когда набирал в колодце, по привычке к своему сильному телу, набрал полное ведро, но поднять не смог. Выругался на слабое тельце Эйнганы, стал набирать по четверти, а набрав, еле допер до башни. Никогда еще обычная вода не была такой тяжелой.
   До обеда Эйнгана расхаживала по лагерю, рабочие настороженно посматривали на оборотня, а охрана с недоумением оглядывались, когда та проходила мимо. Она вертела головой будто оказалась тут впервые. Глаза удивленно выпучивались то на кузницу, то на скотобойню, то на мастерскую кожемяки. Прошла мимо бани, тюрьмы, где он сидел с сестрой и Ярославом. Возле терема на два этажа возвышалась казарма. Стены обиты досками из темного дерева, иные сгнили от влаги и солнцепека, пора бы сменить. Зайти не решился, хотя хотелось до свинячьего визга, начнут разговор, а что отвечать не знает.
   На обед несколько молодых людей принесли салат и кусочек постного мяса. У Эйнганы глаза полезли на лоб:
   - Это все?
   - Мм... вы всегда так едите...
   Эйнгана цыкнула языком, закачала головой:
   - Сегодня я буду жаренного гуся, кролика в винограде, вот такой салат, только миску побольше принесите, рачьего мяса, тушеное мяса косули с персиками, вина, - загибала пальцы Эйнгана, скривив глубоко-мыслящую гримасу. - Слонятины у вас конечно нет?
   - Не... нет. Но еще есть рыба и ракушки.
   - Мидии, что ли? Ладно тащите все...
   Парнишки в недоумении переглянулись, шустро засеменили к двери.
   - И поскорее! - услышали они, когда уже закрывали за собой дверь.
   Через час мощный дубовый стол прогибался под тяжестью блюд, в комнате стоял смрад, несло вином, жаренным мясом, соленьями, свежими овощами. За столом сидело около десятка воинов, они уже захмелели, иные поднимали кубки, громко кричали здравницы Эйнгане.
   Она, порядком окосевшая, в обнимку с мужиками орала песни, одежда залита вином, жирные пятна расползлись в стороны. В комнату то и дело вбегали парнишки, тужились неся пузатые кувшины, блюда с мясом, раками... пустые забирали, а на их место ставили полные. Под столом от переедания скулили собаки, на полу валялись кости, куски мяса, разбитая посуда...
   Пьянка продолжалась до позднего вечера, Эйнгана заметно поднялась в глазах простого люда, да и воины стали по другому смотреть на нее. Хоть имеет прямую связь с богами и духами, но не забывает о простом народе. За это и любили в Нисее отца ее Тингроя, никогда не ставил он зажиточного торгаша или боярина выше простого рабочего, ко всем относился одинаково сурово, но справедливо.
   За окнами стало совсем темно, свет растворился будто вода в песке. Возле домов тускло горели огни, где-то полыхал костер. Дверь терема распахнулась под натиском теплой духоты и перегара, из проема вывалились воины, следом выпала Эйнгана.
   Альберт диву давался, как это его так развезло с одного кувшина, для доброго молодца таких нужно с десяток. Но всякий раз хлопал себя по башке, вспоминая в чьем теле находится. Мелькнула мысль, что если все пройдет гладко, можно будет легко напоить Эйнгану, теперь-то он знает сколько ей надо.
   Погудев у крыльца толпа разошлась, тотчас из соседнего домика прибежали две молодые девки лет пятнадцати. Подхватив ее под руки, повели вдоль терема, повернули за угол, в потемках Эйнгана не сразу увидела небольшой домик-сруб. Темный силуэт скользнул у двери, сверкнули искры, и яркое пламя осветило окрестности. Тогда Альберт увидал юную девку, в руках огниво, одета в светлый сарафан, лицо остается в тени.
   - Байна готова, ваша светлость, - проговорила тонким голоском девчушка.
   Баньку натопили, догадался Альберт и уверенно шагнул вперед, засмущался когда за ним вошли и три девки. Предбанника нет, сразу оказались в парной, довольно маленькой и темной. Воздух нестерпимо горяч, но дышится легко, откуда-то тянет улицей. Он глянул на потолок, черный от копоти, окошко под ним без стекла, без пленки, за ним висит фонарь, свет от него слегка освещает парную. В одном углу печь-каменка, рядом полати, в другом углу бочка с водой.
   Эйнгана прошла вперед, за спиной лязгнул засов. Одна девка подошла к каменке, Альберт не заметил как у нее в руках оказались металлические прутья, ими подхватила раскаленный камень и спешно переправила в бочку. Оттуда зашипело, повалил пар.
   - Посмотрите хороша ли вода, - пропищала девка.
   Эйнгана подошла к бочке, с сомнением заглянула внутрь, палец осторожно тронул жидкость.
   - Хороша, - резко произнесла Эйнгана.
   - Тогда раздевайтесь и ложитесь на полку...
   Они видели как Эйнгана встрепенулась, будто к спине прислонили кусок льда.
   - Раздеваться, мне? А... а вы смотреть будите? - запинаясь спросила Эйнгана. Альберт решил, что его оставят одного, и снова позабыв что он женщина немного смутился. Но когда услышал ответ, понял что это будет самый счастливый час в жизни.
   Девочки стушевались, робея перед оборотнем. Одна дрожащим голоском проговорила:
   - Если вы устали... мы может сами вас раздеть...
   Мигом оценив ситуацию, Альберт сказал как можно непринужденней:
   - Разденьте меня... и сами разденьтесь, в такой жаре нельзя в одежде, в обморок упадете.
   Девчушки чуть отступили, заколебались, стали послушно стягивать сарафаны. Альберт уронив нижнюю челюсть, смотрел на них. В полумраке сползает обтягивающий сарафан, худенькие тела извиваются, когда девки поднимают руки, стягивая одежду через голову. В темноте кажутся белыми как снег, сами слабенькие, худенькие как палки, лишь на груди и бедрах выпирают тугие бугорки мяса.
   Раздевшись до нижнего белья, они обступили Эйнгану. На лицах трепет, страх перед чудовищным человеком-зверем, движения осторожные, нежные, будто сейчас кинется на них и задерет насмерть. Эйнгана стояла расслабившись, Альберт ощутил как сползли бриджи, выше пояса уже голый, наконец тонкие пальчики коснулись бедер, потянули, и трусики упали до ступней.
   Перешагнув, Эйнгана животом легла на полку, руки бессильно повисли, веки блаженно закрылись. По всему телу аккуратно зацарапали тонкие пальчики, ладони стали мять сильнее, а Альберт почти достиг нирваны.
   Потом Эйнгана перевернулась на спину, нежные ручки массировали животик и ляжки. Когда массаж закончился, девочки стали махровыми тряпками обмывать белоснежное тело Эйнганы. По нему струями стекала горячая вода, а ткань ласкала кожу так, что Альберт не заметил как задремал...
   - Госпожа, за вами скоро придут, а мы, с вашего разрешения, удаляемся, - услышал он сквозь дрему, сразу же раздался скрип, в парную хлынул холод, девки поспешно закрыли дверь.
   Было без пяти минут полночь, когда через двор прошли трое. Полная луна ярко освещала им путь, двое мужчин провожали Эйнгану на ночной пир. Голое тело ее укрыто белоснежным пледом, голова опущена, а крепкие мужские руки придерживают за плечи. Низкий домик вырос словно из-под земли, дубовая дверь скрипнула, и они скрылись в дверном проеме.
   Сразу за дверью вниз шла лестница, от стен несло холодом и сыростью. Каменные ступеньки простучали, они повернули, вошли в еще одну дверь, еще крепче и надежнее. Вновь спустились по ступеням и вновь оказались перед дверью, мощные доски сбиты железом, а засов такой массивный, что одному не удержать.
   Дверь открывалась тяжело, царапая каменный пол. За ней просторная камера, стены выложены камнем, потолок деревянный, а на земляном полу видны огромные пятна, будто разлито ведро крови. Когда один мужчина прошел и зажег факел, что торчал меж камней, Эйнгана передернула плечами. На стенах и потолке ужасные следы, валяются ошметки внутренностей, смрад стоит такой, что даже мухи не выживут, задохнутся.
   Эйнгана закашляла, ее ознобило будто при высокой температуре, но сама была холодна как снег. Неуверенно шагнула в камеру, Альберт чувствовал как колотилось Эйнганино сердце, он уже день в ее теле, а сердце ощутил только сейчас. Через несколько минут он превратится в зверя, а потом должен будет обратно в человека... только сможет ли? Только сейчас осознал, что должен будет остаться один на один со зверем, с искушением властью и силой. И никого рядом, только эти холодные стены и полумрак, он должен будет собрать волю в кулак, выдавить из себя зверя, укротить его. Неужели не смогу, подумал он, неужели я действительно такой слабый?
   Пока он задавался сомнениями, позади скрипнула дверь. Эйнгана обернулась, и увидела, что воины ушли, а перед ней трясется какой-то доходяга. Мужчина худющий, на лице густая черная борода, он тенью скользнул по стене и забился в угол, не смея отвести глаз от оборотня. В одних трусах, он дрожит так, что аж подрыгивает всем телом, неподвижны лишь зрачки, взгляд не отпускает Эйнгану ни на миг.
   Внезапно озноб прошел, Альберт почувствовал нестерпимую жару. Белая накидка соскользнула, Альберт почувствовал как по телу побежали крупные капли пота. От резкой слабости Эйнгана упала на колени, а доходяга с ужасом наблюдал страшные изменения, наблюдал последний раз в жизни.
   Женское тельце набухает, делается шире и толще, мощно прут мышцы, до треска натягивая кожу. Из нее густо лезет черная шерсть, ощетинивается, становится тверже. Ноги и руки утолщаются, пальцы становятся короткими. Лицо наливается злостью, покрывается мехом, челюсть вытягивается вниз. Доходяга не дыша наблюдал страшную кошачью морду: клыки лезут белоснежные и острые, а зрачки вытягиваются, делаются ромбовидными... наконец вспыхивают красным, будто в них разразился кровавый закат.
   Огромная черная кошка, страшно скаля пасть, прыгнула на раба. Тот задергался в конвульсиях, по земле заструилась темная жидкость. В следующий момент оборотень резко дернула головой, тело раба отлетело к противоположной стене, а голова так осталась в зубах жуткой кошки. Потом острые когти раздирали живот, разрывали внутренности, кровавые ошметки летели в стороны, теплые куски плоти липли на стены и потолок. Скоро тело недавно живого человека нельзя было узнать, ибо оно стало похоже на арбуз, что упал с десятого этажа...
   Зверю хотелось вольности. Хоть камера просторна, но бледный свет луны, что лился полосами, правильными и широкими, неистово манил к себе. Черная кошка оторвала кровавую пасть от плоти, презрительно глянула в окно, маленькое и узкое, оно отразилось в глазах.
   Сильное тело рвануло к стене, мощно встав на задние лапы, зверь стал еще огромнее, бурый медведь рядом с ним показался бы щенком. Лунный свет влек сильнее, оборотень тяжело дышал, мускулы вздулись по всему телу, шерсть искрилась мертвенным блеском. На передних лапах вылезли длинные и загнутые, а на стене остались глубокие следы, когда когти противно царапнули камень. Пасть зловеще сверкнула клыками, из глотки вырвался громкий пронзающий вой. Вой обреченного, страдающего существа, оно зыркало по сторонам, в глазах надежда граничила с безумием, они тщетно искали лазейку, проем в толстенной стене.
   До самого утра зверь изнывал, ярился в неистовой злобе на собственное бессилие. На стенах повсюду уже рубцевались глубокие порезы от когтей, пол засыпан шерстью вперемешку с кровавой жижей. Холод от стен передался человеческим ошметкам, те остыли, посинели, а лужи крови стали похожи на студень.
   Когда стало светлеть Альберт начал осознавать реальность. Он все еще в звере, бессильно раскинут на полу, шерсть мокнет в холодной жиже, грудь мощно вздувается. Надежда на свободу все еще не угасла, а желание свежего мяса, теплого, с пульсирующей кровью разгорается в груди как лесной пожар, скоро взволнует с новой силой.
   Сейчас отдохну и попробую пробить эту стену, вырвусь в лес, мелькнула мысль. От нее Альберта словно пронзило током. Какой на фиг отдохну? Надо обертываться, иначе останусь таким навсегда и тогда... тогда никогда не смогу быть вместе с Эйнганой. А она верит в меня... нет я не позволю никому отобрать у меня счастье, за него надо бороться, просто так ничего не дается, просто так только морфей колют. Я одолею себя, прежде всего себя, ведь этот зверь - часть меня, хоть и зовусь человеком, но человеческого во мне только половина, даже меньше. Но капля человека сильнее самого сильного зверя, ибо человек может заставить себя что-то делать, а зверь нет.
   Погруженный в мысли, Альберт не замечал, как огромная фигура оборотня начинала меняться. В окно уже вовсю светил дневной свет, камера просветлела, пламя факела уже не освещало так как ночью. Зверь менялся медленно, плотные клоки шерсти летели на пол, мощная фигура сдувалась, очертания человеческого лица проступали все четче, а ноги и руки уже были тонкие и изящные.
   Иногда Альберт терял контроль, и метаморфозы прекращались, вернее меняли направление. Тело снова наливалось силой, обрастало мускулами, внутри него шла ожесточенная борьба человека и зверя. На самом острие, где сталкивались две великие стихии зарождалось новое существо. Новое, потому что ему стали подвластны и зверь, и человек.
   Пройдет много времени, сменится не одна эпоха, прежде чем это существо заявит о себе. Это будет пора великих перемен, родятся новые люди, могучие победители, ибо только человек победивший себя, вправе называться могучим.
  
  
  
  

Глава 6.

  
  
   Небо чернело, горы царапали его острыми вершинами, из прорезей лезли сизые драконы и легкими облаками двигались над Нисеем. Огромные, пугающие россыпи сияющей пыли переливались красным, желтым и белым. На их фоне луна выглядела тусклой, холод исходил как от ледышки. Свет мириадами тончайших нитей соединял ее с землей, словно исполинский паук наплел паутин, вылавливая падающие метеориты.
   По вымощенной крупным булыжником дороге двигались три силуэта. Когда проходили мимо фонарей, тени падали то вперед, то в бок, тени как от рваных тряпок или от огромного осьминога. Эти же фонари жадно выхватывали из темноты куски белоснежных стен, деревья, беседки, отражались в окнах. Троица шла медленно, активно крутя головами чтобы успеть заметить случайных прохожих, высоких бородатых охранников, узкие высоченные башни, которые оказались типичными жилыми домами.
   Прохожие бросали беглые взгляды, кто улыбался, кто хмурил брови. Двое мужчин и девушка ничем не выделяются, с виду обычные рабочие, ткачиха и два кузнеца. Первая одета в длинную юбку и кожную кофту, а с плеч на грудь и спину ниспадают шкуры куниц, норок и горностаев. Рыжие волосы перехвачены плетеным кожным ремешком, на лоб свисает крупный кроваво-красный рубин. На мужиках кожные штаны с рубахами, торс кутается шкурами хорьков и горностаев.
   - Да не вертите головами, вы тут всю жизнь живете, - сквозь зубы шептал Альберт. Ярослав и Элина постоянно напоминали сами себе, что Альберта тут нет, а этот мужчина на самом деле Эйнгана.
   - Какие высокие дома у простых рабочих, - пораженно говорила Эли задрав голову. - Еще и ширятся кверху, похожи на...
   - На гигантские сосульки! Будто упали и воткнулись, - проговорил Ярослав.
   Альберт пояснил:
   - Это специально, в доме места больше, а улицы просторные. А в зной или ливень и крыльца не надо. Однако меньше головами вертите, а то будто на экскурсию пришли! Скоро выйдем из рабочего района, станет светло как днем, фонари там на каждом углу, и народу на площадях не мало.
   Яр хмыкнул:
   - Что не спят?
   - Спать рано, еще даже двенадцати нет. На площадях можно гулять, развлекаться... без отдыха работать невозможно.
   Через километр улица стала шире, дома проплывали богаче, с большими дворами. Иногда в одном дворе громоздились три-четыре дома, далеко друг от друга на земле, они почти касались крышами.
   Дворы эти старые, в таких жили по несколько семей, целые династии. Каждую когда-то начинал один рабочий, а теперь двору принадлежала целая каменоломня, пасека или гончарная мастерская. Но чужих на работу не брали, все делали сами.
   Огней становилось больше, народ сновал туда-сюда, а впереди улица вливалась в огромную площадь. Выйдя на нее, Ярослав и Эли осмотрелись. Посредине от земли до неба высокая статуя змеи, образа богини Эйнганы. Она плотными кольцами обвивает клинок, и возвышается в угрожающей позе. Народ на площади сбивается в кучки, в одной местный фокусник выжимает из камня воду, в другой молодой медведь отплясывает веселый танец.
   Ярослав без страха крутил головой, гам и шум такие, что заглушат конский топот. Сюда можно хоть в джинсовом костюме, никто не обратит внимания, слишком много веселья и суматохи. Прохладно, пахнет сладким алкоголем и фруктами. Пройдя дальше Яр поразился, увидев двух юных девок, даже девочек. Они накрашенные, с красивыми прическами стоят облокотившись на постамент фонтана. Одеты так бесстыдно, что у Яра запылали щеки, а когда скосил глаза на Альберта, заметил как он странно сжимает ляжки. Еле сдержал смех, поняв что чувствует Эйнгана, глядя глазами мужчины на двух очаровательных шлюшек.
   - Это так у вас всегда, как увидите женщин? - запинаясь спросила Эйнгана у Яра когда Элина отошла рассматривать медведя.
   - Гм, ну нет, если только женщина хороша. Красива значит здорова, не зря говорят, мол, светится здоровьем. Здоровое тело всегда сексуально, природа все рассчитала.
   - Не природа, а богиня Эйнгана, - поправил его Альберт.
   Сквозь гул толпы прозвенел птичий щебет, Яр узнал в нем голос Эли.
   - Скорей сюда!
   Подбежав на голос, они увидели на открытом пяточке человека, в руках белел свиток. Двое мужчин выступили сзади, жестами призвали к тишине. Тот что со свитком торжественно вытянул перед собой и громко прокричал:
   - Завтра, как только солнце коснется белых вершин, на дворцовой площади начнется пир в честь трехлетия правления Миноя Великого! Пусть придут все кто желает воздать честь своему правителю!
   Он быстро свернул пергамент и вместе с охраной торжественно удалился. Альберт задумчиво посмотрел на Элину, затем на Яра. Сквозь зубы проговорил:
   - Мой отец устраивал пиры. На нем Миной должен быть со спутницей. Интересно, нашел королеву бала или нет? Если нет, то у Элины есть неплохие шансы ею стать.
   - У меня? - воскликнула она вздернув бровки. - Зачем?
   - Миной болтлив, ты могла бы выболтать у него все что он знает. Надо только приодеть тебя...
   Ярослав шагнул вперед, голос стал грубым:
   - Ты хочешь отправить Эли в пасть волку? Сколько раз уже подставлялась! А если он что-то заподозрит?
   Альберт отмахнулся:
   - Брось, Миной глуп и болтлив, а от коротких юбок с детства голову теряет. Ему не догадаться, что Эли тайно проникла в город, специально его соблазнила, чтобы выведать тайну звероподобия. Она притвориться просто глупенькой и красивенькой девочкой, это умеют делать все женщины.
   Ярослав молчал, после паузы сказал медленно:
   - Может ты и права, другого способа узнать нужные сведения я не вижу. По крайней мере сейчас...
   - Я вам не мешаю? - наивным голосом спросила Элина. - Я смотрю вы уже обо всем договорились, теперь объясните мне о чем!
   - Заразить человека зверем с бухты-барахты не получится. Для этого нужен еще один звероподобный, им может быть сам Миной, хотя прожила с ним двадцать лет и ничего такого не замечала. Либо это очень сильно скрывали, либо звероподобный не он, а кто-то из его окружения.
   - Почему именно из окружения? Не мог он отправить людей на поиски в другие рода, племена?
   - Запросто! Эли должна это выяснить.
   - Я вам совсем не мешаю! - сама себе ответила Элина.
   По дороге обратно, когда уже подходили к торговой площади, Альберт вдруг упал на колени, схватился за грудь. Из нее вырвался хриплый кашель, похожий на рык огромного зверя. Вместе с ним изо рта вылетела кровь. Голова его медленно поднялась, взгляд поймал скользкую луну на черном небосводе. Как кусок масла на горячей сковородке, она плавала в стороны. Голос прозвучал сдавленно, словно грудь сдавил обломок скалы:
   - Полночь. Время зверя, я чувствую как он пьет кровь, вижу, как вгрызается в ломти парного мяса с пульсирующими венами... Утром он будет бороться, он должен победить.
  
  
   Ночью от горных хребтов откололись огромные свинцовые глыбы, тяжелые и бесформенные, они под собственным весом опускались ниже, обволакивали вершины гор. Когда царапали скалистые утесы, ярко вспыхивало синим огнем, и в тех местах оставались многоверстные разломы.
   Двигаясь, гнали впереди себя воздух, а тот теснился, мощно отступал, вырывая деревья и перекатывая исполинские валуны как вишневые косточки. А на горизонте грохотало, раскаты перекатывались по небу, словно шар в бочке. Часто мгла рассекалась, точно богиня рубила клинком, из расщелины бил яркий свет.
   Когда буря подползла совсем близко, ветер внезапно стих, в воздухе ощутилось неспокойство, запахло чем-то кислым и свежим. Тугие струи ринулись на земли сильно и резко, поднялся гул хлестающего дождя. Крупные капли с такой силой били землю, что образовывались воронки, а грязь разлеталась в стороны как при взрыве. Целые потоки потекли по склонам, встречались, напирали мощно, подхватывая уже не щепки, а целые бревна.
   Нескоро буря стихла, ее сменил монотонный дождь. Всю ночь он разглаживал изрытую землю, а когда наступило утро, небо было чистое, пронзительно голубое. Лучи сверкали на сырой земле, отражались в лужах.
   Вдруг лужа разлетелась в стороны, хлюпнуло, на земле остался отпечаток сапога. Двое мужчин шагали в сторону маленького домика с низкой крышей, дверь скрипнула, они скрылись в темноте. Мужчина вышел спиной вперед, прижимая к груди Эйнгану закутанную в белоснежную накидку. Сама на ногах не стояла, тело колотись так, что неистово трясся даже мужчина. Ее довели до терема, босые ноги прошлепали по мокрым ступеням, деревянному полу крыльца, и все трое скрылись в дверном проеме.
   Потом из домишки вынесли что-то завернутое в белую материю. Бордовые пятна ползли в стороны, снизу копилось, капли капали тягучие, пар валил как от заколотого зимой поросенка. Окровавленные шматки закинули в телегу, на борт водрузились два огромных ворона, клювы щелкали, предвкушая пиршество. Ворота распахнулись, и повозка выехала в лес.
   Эйнгана проспала до обеда, а когда открыла глаза, Альберт почувствовал, что выспался. За окном вовсю пекло солнце, от утренней свежести не осталось и следа. Смутно вспоминая события прошедшей ночи, он дожидался возвращения друзей. Тех не было уже больше суток.
   Внезапно за окном раздались крики, неразборчиво вопило несколько человек. Эйнгана кинулась к окну, выглянула и остолбенела, Альберт почувствовал, как по телу пробежал холодок. Ворота распахнуты, смотритель на башне мертв, из груди торчит оперенье, а во двор вбегают толпы воинов. Железо режет воздух, лязгает, брызгает кровь когда на пути появляется стража.
   Неожиданно за спиной грохнуло, дверь вышибло мощным ударом. Эйнгана обернулась, рассмотрела в проеме нескольких здоровенных воинов. Бронзовые пластины, наложенные поверх кольчуги, сильно измяты и исцарапаны, что говорит о том, что эти люди знают для чего носят доспех. Кожные портки затерлись, боевые рукавицы и тяжелые сапоги с огромными шпорами внушают мощь и надежность. Из-за плеч выглядывают колчаны со стрелами, а в руках покачиваются блистательные мечи. Жутко скаля зубы, воины двинулись навстречу.
   - Божественная Эйнгана, мы ваши воины, для нас честь отдать свои жизни ради вас! - торжественно проговорил шедший впереди.
   Альберт опешил, не сразу узнал в них тех мужиков, с которыми вчера пил вино. Те были в обычных одеждах, мало отличались от остального народа. Сейчас же гладко выбриты, головы нашампунены, все в сверкающих доспехах, при оружии и лица через чур уж благородные.
   Один на вытянутых подал Эйнгане ножную, Альберт заметил россыпи бриллиантов и изумрудов. Из нее торчала рукоять меча, тоже богато украшенная. Абсолютно не знал как Эйнгана принимала оружие, просто брала или принимала степенно, по-королевски.
   Воин поклонился, опустился на одно колено, голос прогремел:
   - Возьмите ваш меч!
   Стоящие чуть в стороне воины как их королева Эйнгана с трепетом приняла меч. Раздался скрежет, из ножен вылез краешек метала, потом уверенно вышло все лезвие. Эйнгана вскинула меч над головой. Длинный, обоюдоострый, он заблистал холодным голубоватым пламенем, а королева заворожено разглядывала оружие.
   Альберт держал настоящий меч первый раз в жизни, и держал не своими руками, а руками Эйнганы. Может быть поэтому вдруг почувствовал, что умеет мастерски с ним ладить, так словно он продолжение руки. Захотелось сделать несколько выпадов, финтов всевозможных треков. Сердце едва не выпрыгивало, губы тряслись от нетерпенья выскочить на улицу, замахать так чтоб в стороны брызгала кровь, а враги как колосья падали у ног...
   - Встретим врага достойно! - закричал распираемый гордостью и собственной крутостью Альберт, даже тоненьким женским голоском получилось угрожающе.
   Воины расступились, видели как Эйнгана рванулась вперед, к лестнице, побежали следом. Спустились на первый этаж, звуки лязга металла и крики умирающих стали громче, слышался стук стрел о стену терема, громкий топот, вопли и конское ржание. Повалушь. Дико завопив Альберт выбежал на улицу.
   Огляделся по сторонам быстро, оценивая ситуацию. На повалушь забралось несколько лучников, оттуда сыпались стрелы, всюду в суматохе бегали люди, простые рабочие. Кто посмелей, сжимал в руках серп, вилы, топор или простой нож, а потрусливей искали глазами укрытие, налетали на своих же, толкали, пытаясь увернуться от летящих стрел.
   - Вы трое, на повалушь! - кинул Альберт, несколько воинов тут же бросилась к башне. - Остальным разбежаться по лагерю, убивать врага везде где бы он не был.
   Прокричав, Альберт кинулся на минойца, что уже занес секиру над раненым пареньком. Рука сама дернулась вверх, размахнулась сильно, королева подпрыгнула над воином, и лезвие полностью вошло тому в шею, пронзив легкие надвое. Тот отшатнулся, Альберт увидел его яростное лицо, ртом пытался глотнуть воздуха, но захлебывался в собственной крови.
   Не сбавляя шагу Эйнгана налетала на других, меч рассекал воздух, натыкался на плоть, чужая кровь уже забрызгала лицо и одежду. Альберт облизнулся, на языке почувствовал горячий горький вкус, еще больше стервенел, потихоньку выпускал на свободу того зверя, которого укротил ночью и теперь мог свободно им управлять.
   Воины рубились на солнцепеке посреди двора, в маленьких домиках с отчаянными крестьянами, в прохладной тени под навесами. Из-под доспехов вместе с потом вытекала кровь, такая же горькая и теплая. Земля пламенела красным, на стенах оставались алые разводы, даже небо начинало рдеть.
   Альберт бился не помня себя, удивлялся как умело он обращается с мечом, тот сам дергался, встречал ярые удары, успевал взмахнуться над головой. Лезвие остро блестело, разрубало плоть легко, без усилий, а кровь брызгала так щедро, как если бы бил по воде. Попадала в глаза, на волосы, рукоять стала скользкой, но точно выверенная форма позволяла держать все же крепко.
   Минойцы умирали, падали наземь целыми толпами, но из главных ворот выбегали новые, свежие, разъяренные, нападали с утроенной силой. Альберт ощутил что стукнулся спиной, повернулся в ярости, сделал ложный замах. Чуть не пронзил своего же, сквозь злобные крики услышал:
   - Их слишком много, нам не отбиться!
   Спереди нарастал топот, он взмахнул, меч быстро завертелся, повергая страшными ударами врага, усеивая убитыми и ранеными весь двор. Кругом лязгало железом, неслись остервенелые крики, стоны умирающих, кто-то захлебывался в крови... сам Ад выдвинулся из земли, сверху на него извергался небесный огонь, не щадя никого, перемалывая людей в кровавое месиво...
   Альберт чувствовал что устал, вот-вот упадет и испустит дух, или испустит дух стоя. Женские уже едва держат меч, но все еще держат лучше минойцев. Не переставая рубить прокричал хрипло выплевывая кровь:
   - Не отбиться! Тогда покажем этим подонкам, как добряне дерутся, а потом покажем как умирают!
   Оглядываться времени не было, но краем глаза все же успевал заметить своих воинов, изможденных, раненых, уставших, но бьющихся как тигры. Это вселяло силы, а когда иные падали вскрикнув от пронзающего удара, дико орал, по глазам от эмоций бежали слезы, в гневе размахивал мечом. Умирающие, делая последний вздох, успевали заметить свою блистательную королеву, непобедимую как бог и яростную как тигр.
   С рваных губ слетали слова:
   - Жизнь родине отдам, как долг велит, но честь моя лишь мне принадлежит!
   Раскаленное солнце, залитое кровью, из ярко-золотого превратилось в медное. Безмолвно взирало на умирающих, восхищалось и плакало, ибо людей говорящих такое победить невозможно!
  
  
   Раннее утро. Нисей насквозь вымок под ночным дождем, и теперь вылизывался как кошка, приводил себя в порядок. На домах сохли темные пятна, лужи просачивались сквозь растрещины булыжника, а на их месте оставались разводы пыли, точно кошка повозила хвостом.
   Утреннюю тишину нарушило цоканье каблуков, мощенный булыжник громко стучал, из-за угла вышла девушка. Волосы распущены, юбчонка шикарно выделана из оленьей кожи, едва прикрывает попку. Миниатюрная курточка из шкуры медведя оттопыривается на груди, одета поверх тончайшей майки из павлиньей кожи. На ножках высокие сапожки из ценнейшей змеиной шкуры, каждая чешуйка переливается черно-красным.
   Никто не видел как она вышла из дома, который стоял закрытым уже несколько лет. Прошла через пустую торговую площадь, пересекла улицу, и направилась ко дворцу. Пакет в руке маленький, почти невесомый, раскачивался в стороны, когда стройные ножки бойко вышагивали по булыжной мостовой.
   Вдруг свернула, сделала огромный крюк, прежде чем дошла до Кноса. Но когда дворец вырос перед ней как будто из розового золота, вокруг уже сновал народ, рабочие тянулись, торгаши кричали, суетились, торопились занять на базаре лучшие места.
   - Славного утра, могу я видеть владыку? - тоненьким, похожим на птичий свист голоском пропищала девушка.
   Охрана перед дверьми хмуро, но удивленно зыркнула, она видела как их глаза скосились на ее ножки.
   - Зачем? - прорычали в ответ.
   - Хочу преподнести дар, эти превосходные шкуры золотого лосося.
   Охранники столпились, стукаясь головами заглянули в пакет. Рыбья кожа в них сверкала как солнце, переливалась изумрудным блеском.
   - Проходи, Миной разрешает любому нисейцу заходить во дворец, секретов от народа у него нет.
   Девушка прошла в распахнутые двери, даже не двери, а огромные сверкающие ворота, тяжелые и надежные. Зала перед ней огромная как футбольное поле, заставлена статуями, цветами и фонтанами. Голова непроизвольно задралась, шея хрустнула, когда увидела потолок, разукрашенный, идеально круглый. Это только первый этаж, сказала она себе.
   Лестница оказалась из мрамора, но не привычного белого, а нежно-розового цвета. Будто его как и фламинго, специально кормили рачками для придания великолепной окраски. Навстречу спустились несколько человек, не задерживая на ней взглядов исчезли позади. Долго промаялась она, пока нашла нужные покои. Двери в них необычно низкие, чтоб кланялся всякий кто входил, догадалась она и толкнула дверь.
   Услышав как оборвался тихий говор, она выпрямилась, взгляд быстро окинул палату. Огромная, на полу ковры, стены нежно-розовые, а окна вытянулись от пола до потолка. Прямо перед ней на троне в развалился молодой мужчина в длинной мантии небесного цвета.
   Стройный, широкогрудый, с черными кудрявыми волосами. Девушка подошла поближе, робко передвигая ножками, разглядела лицо Миноя. Немного греческое, гладко выбритое, глаза черные, строгие, а нос как вороний клюв.
   Рядом на трон облокотился пожилой мужчина. Борода цвета дыма, длинная и узкая, лицо точно гнилое яблоко. Оба с интересом рассматривали гостью: яркие, почти красные волосы распущены, соски едва не прорывают майку, а ляжки такие, что руки сами потянулись ухватить.
   - Кто ты? - спросил Миной.
   Элина поклонилась, пропищала робея:
   - Я здесь чтобы преподнести дар своему правителю, примите, если не посчитаете за оскорбление, эти великолепные шкуры золотого лосося. Их выделывает мой отец.
   Миной медленно кивнул. Эли подошла, в руках появились искрящиеся шкуры, каждая чешуйка отражала целое солнце. Она присела на колени, протянула руки, а Миной засмотрелся на загорелые ляжки, как бы невзначай позвал слугу. Тот принял дар.
   - Господин благодарит тебя, - проскрипел голос, Эли подняла голову, глянула на старика, тот шевелил губами, голос был противный, будто вилкой по сковороде. - Встань, дитя Нисея, Миной хочет тебе что-то сказать.
   Эли поднялась, сначала одной ногой, затем другой, а у Миноя заполыхали уши, когда мельком заметил под юбчонкой белоснежные трусики.
   - Спасибо за дар, добра я не забываю, особенно от таких прелестных подданных.
   - Что вы, - умоляюще воскликнула девушка. - Это честь для меня и всей моей семьи, а ваши слова для меня ценнее жизни, теперь даже умереть не жалко.
   Жалко если такое тело пропадет, думал Миной слушая ее, а еще обиднее если достанется другому. Молода, красива, грациозна как пантера во время течки.
   - Ступай, - скрипнул голос старика.
   Эли поклонилась, сильно прогибаясь в спине, откровенно глянула в глаза Миною, улыбнулась. Он загляделся в глубокие глаза, они отражали целые зеленые луга, над головой порхали бабочки, а голос был похож чириканье птах. Эли повернулась уходить, у самой двери будто споткнулась, медленно нагнулась, рука поправила сапожки, а Миной всматривался в ее попку, уже стянул трусики, ударился о выпирающие кости.
   Судорожно сглотнул, во рту ощутил сухость:
   - Постой, как тебя зовут?
   - Элина, - честно ответила девушка, тотчас ругнувшись про себя.
   - Странное имя, я никогда такого не слышал...
   - Простите, господин, я не хотела, не сердитесь пожалуйста, накажите меня... - робко, умаляющее и как можно искренне вымолвила Эли дрожащим голосом.
   - Нет-нет, я не сержусь, необычное имя, но красивое. Я приказываю явиться во дворец к шести часам, на пиру ты будешь моей королевой.
   - О, спасибо, такое счастье можете дарить только вы!
   - Гм, да-да, так ты придешь? Если не явишься, осрамишь меня, я тебя убью. Мм, насажу на кол посреди площади...
   - Я приду, непременно! Разрешите идти?
   Миной опустил голову, девушка скрылась за дверьми, голова его повернулась, он увидел хмурое лицо старика. Голос его скрипел:
   - Не засматривайся, глупец, молодость глупа.
   - Мудрость не имеет возраста, долгожил, - возразил Миной.
   Тот вздохнул всей грудью:
   - На все у вас, молодых, отговорки есть! Ты не должен иметь женщину, до тех пор пока не избавишься от звероподобия... если конечно не хочешь, чтоб это проклятие стало родовым.
   - Знаю, знаю, - горько вздыхал Миной. - Скоро я избавлюсь от зверя...
   Глаза старика полезли на лоб, спросил с усмешкой:
   - Неужели силой воли, или может сильным характером решил с собой справиться?
   - Дурак ты, хоть и стар. Я избавлюсь от зверя, и тогда смогу иметь женщину, мне нужен наследник. Эта Элина будет его матерью.
   - И все-таки как ты хочешь избавиться от проклятья?
   - Не знаю! Не знаю! - закричал Миной, голос будто тяжелый шар прокатился по залу.
   - Глупец, помнишь я рассказывал о древнем Тенгри, пращуре всех звероподобных?
   - Нет, - отрезал тот.
   Старик глянул перед собой, будто бы перед ним стоял человек. Сказал мягче:
   - Я нашел место, где он спрятал свой клинок, легендарный клинок Тенгри. Этот клинок - твое спасенье, он избавит тебя от проклятия. Уже давно идут поиски, я не хотел говорить тебе, хотел сюрприз сделать. Недавно в библиотеке я нашел книгу, она очень старая, старше чем наш город. В ней указывается место, где мудрый Тенгри спрятал смерть всех звероподобных.
   Миной посмотрел на него с надеждой, но с большой долей недоверия. Наконец сказал:
   - Я должен видеть эту книгу.
   - Идем, я покажу тебе.
  
  
  
  

Глава 7.

  
  
   Около шести часов солнце коснулось вершин гор, холодных и недоступных. Лучи сильно припекали, оставалось удивляться, как снежные шапки выдерживали такой жар. В поле или степи в это время самый солнцепек, а здесь от гор тянулись широкие тени. Прохлада наступала не сразу, жар от булыжника и розового камня до самой ночи тугими волнами устремлялся вверх.
   Скоро солнечный диск полностью скрылся за горой, та вспыхнула красным ореолом, точно за ней загорелось целое море крови.
   - Долгожилы говорят, раньше считалось, что когда солнце скрывается за горой, оно умирает. Кровь разливается по всему виднокраю, уходит в землю, а солнечный дух всю ночь бродит по небу, бледный и холодный. Утром он впитывает пролитую кровь, и солнце вновь светит и припекает, - рассказывала Эйнгана.
   Альберт и Ярослав двигались вместе с огромной толпой, целая река копошащихся людишек двигалась по улице. С маленьких улочек ручьи вливались в большие, толпа становилась плотнее. Словно соки перли по корням к стволу, так и толпы ломились ко дворцу нагло и мощно. А там булыжник на дворцовой площади уже трещал от народа, от тяжести столов с яствами и винами.
   Впереди шла Элина, волосы ее мелькали поверх голов, словно покрасневший осенний лист. Нельзя дать даже повод для подозрений, Эли не должна ни с кем разговаривать, даже переглядываться ей было запрещено.
   - А теперь так не считают? - интересовался Яр тихим голосом.
   - Давно уже, в Нисее есть небосмотрина, вершины гор служат как бы метками на горизонте, и когда заходит солнце или луна по ним можно узнать какие-то сведения... я в этом деле не очень разбираюсь.
   - Такая небосмотрина называется пригоризонтной обсерваторией, а метки, как ты их назвала, это визиры. Когда солнце садится в гору, на него можно смотреть невооруженным глазом. Ваши ученые знают это и видать успешно используют. А железо вы где берете?
   - В горах, где ж еще? Там полно железных рудников, все принадлежат каким-то семьям, предки которых начинали с простых рабочих, но со временем богатели, наживали состояние, строили собственные рудники, каменоломни, лесопилки... - рассказывала Эйнгана. - Те что поумнее открывают в городе кузницы, делают оружие, доспех, всякие вещи по хозяйству. Много ювелиров, в горах целые россыпи алмазов, рубинов, изумрудов...
   - А культура, духовность как?
   - О! Этих скоморохов, дрессировщиков, тех кто развлекают толпу - навалом, но кто к ним прислушивается?
   - А к кому прислушиваются?
   - К мудрым, к тем кто не высмеивает благородных героев, выставляя их тварями, к тем кто таких героев создает и воспевает. Самый древний и благородный жанр у добрян это лиропесня. В ней зло никогда не наказывается, хороший герой гибнет, но одерживает моральную победу. В этом их тонкость...
   - Люди с запада называют этот жанр баллада. Его давно признали вредным, мол показывает безнаказанность зла...
   - Дураки.
   - Полные.
   Толпа двигалась упорно, наконец, они вышли на площадь. Огромная как несколько футбольных полей, она заполнена народом. Всюду громкий гвалт, запахи жареного мяса, пряностей, рыбы, лукового супа, кислого вина сшибали с ног. На столах роскошные фонари с жиром, значит всеобщая пьянка затянется дотемна.
   Они видели как Эли оглянулась, двинулась ко дворцу. Толпа расступалась неохотно, каждый суетился, спешил занять место получше. Дворец возвышался разве что не до неба, башни такие высокие, что доставали солнечные лучи, хотя светило уже закатилось за гору.
   Яр и Альберт уселись за стол, вытянутый как огурец, за ним сидели еще человек семь. Скашивая глаза, проводили Эли до двери, видели как женщина взяла под руку, и обе скрылись во дворце. Народ вокруг орал, громко пел и поднимал кубки вина. Дабы сойти за своего пришлось присоединиться.
   Опустошив пару кубков и обглодав кролика, Ярослав беспокойно спросил:
   - Куда ее увели? Разве Миной не предстанет с ней перед народом?
   - Терпение. Сейчас начнется...
   Где-то наверху прогудели трубы, по площади прокатился гул. Тысячи голов вознеслись к небу, человек на балконе жестами призвал к тишине. Когда народ замолк, торжественно прокричал:
   - Владыка Миной!
   Отошел, на его месте появился мужчина с девушкой, во что одеты снизу не рассмотреть. Когда в девушке Ярослав узнал Элину, ощутил как с плеч сорвался огромный камень, едва не придавив ногу. Миной вскинул руки, будто хотел обнять целую площадь.
   - Люд честной! Лицезрейте истинного правителя Нисея! Разве я чем-то ограничиваю вас? Кто-нибудь скажет вслух, что я ему причинил вред? Кто-то может недоволен тем, как я правил эти года? Если такие люди есть, пусть поднимутся сюда и скажут об этом! Есть такие? Таких нет! Я благодарю вас, вы мои хозяева! Пусть начнется праздник в вашу честь!
   За столом кто-то вздохнул, голос старика прогудел еле слышно:
   - Вот урод. Помню правил Тингрой, вот было время... а этот покоя не дает. Работаем как волы без роздыха, хоть бы покормил нормально, урод...
   Миной торжественно улыбнулся, оглядел взором площадь, после паузы продолжил:
   - Представляю вам мою невесту! Элина, будущая мать нового правителя! Прошу любить и жаловать! А теперь веселитесь!
   Ярослав потрясенно глянул на Альберта, недоумевающее спросил:
   - Это он сейчас что имел ввиду?
   На другом конце стола с ехидцей заметили:
   - Новую шлюшку нашел... седьмая или восьмая за этот год.
   Ярослав не отпускал глазами Альберта, пристально сверлили того взглядом. Наконец сквозь зубы вырвалось:
   - Ну что, выведала нужные сведения? Он с ней сейчас что угодно может сделать, ты это понимаешь?!
   - Молодец, что сдержался, я думала сейчас вскочишь, начнешь вопить и угрожать...
   - Я пока не тронулся умом. Что будем делать?
   Альберт говорил тихо, чтоб не услышали, хотя вокруг было не до них. Вино лилось, хрустели хрящи, обглоданные кости падали под стол, а воздух дрожал от песен, громких голосов. Рабочий люд после утомительного, каторжного труда хватал веселье жадно, на халяву.
   - Нужно пробраться во дворец, - шептал Альберт.
   - Как?
   - Скажем, что хотим прикоснуться к Камню Сибовуда... идем.
   Посредине просторный залы громоздился бесформенный валун, не как в лесу, те облизанные словно гигантские вишневые косточки. Этот больше похожий на гигантскую кость персика, такой же неровный, с острыми углами и трещинами шириной в кулак. Темный, с холодным металлическим блеском, он переливался фиолетовым, когда проходили мимо. Ярослав даже успел заметить отражение себя, розовых стен, люстр и статуй. Маленькими точками они скользили по камню, вытягивались. Но Альберт впереди шагал быстро, почти бегом, сначала через всю залу, потом по лестнице, нельзя чтобы их заметили во дворце. Когда остановились, Ярослав жадно хватал воздух, в груди хрипело, будто там не легкие, а старые меха для раздувания огня.
   - Тише, - шепнул Альберт, стараясь контролировать рвущиеся вздохи. - Дышишь, как боевой конь.
   За дверью раздались голоса.
   - Это они?
   - Не знаю, слушай и на всякий случай приготовься бежать...
   Столик стоял посредине комнаты, круглой, с высокими окнами по всем стенам. Воздух прохладный, только жар от огромной свечной люстры, что светилась под потолком обдавал лицо.
   - Тут тише, не слышно этого быдла, называемого народом, - мягко говорил Миной. Напротив сидит Элина, накрашенная, вся в драгоценных камнях, золоте, а платье на ней такое, что едва не краше ее самой.
   - Вы очень добр, - учтиво проговорила Эли.
   - Не нужно меня на вы, можешь расслабиться, здесь нас никто не слышит. Про эту комнату знаю только я и... только я.
   Альберт за дверью усмехнулся горько, еле слышно шепнул:
   - Придурок, кто тебе эту комнату показал?
   Миной продолжал:
   - Мы на самом верху, выше только небо. Взгляни в окно...
   Эли встала, подошла к окну, рука неуверенно одернула штору. Ее отшатнуло будто от края пропасти, стекло такое чистое, прозрачное, что будто и нет вовсе. Внизу пропасть, люди на площади кажутся муравьями, положи ладонь и прихлопнешь сразу сотню.
   - Тут наверно очень красиво, когда облака, в дождь. В низу хлещут струи воды, а тут ясное небо и солнце...
   Миной вскинул брови:
   - А ты романтичная девочка. Вот послушай, я только что придумал:
   Мне хотелось с тобой
   Танцевать под луной,
   Чтоб глаза мои были
   На веки с тобой...
   Элина стояла лицо к окну, это ее и спасло, ибо еле сдержалась чтобы не прыснуть от смеха, лицо перекосилось, покраснело. Когда взяла себя в руки, повернулась, глаза внимательно вгляделись в Миноя.
   - Замечательно.
   - Правда? Это о тебе...
   - Спасибо, мне очень приятно.
   Элина задумалась, а что если в самом деле выманить этого придурка в лес на ночную прогулку под луной... можно убить сразу двух зайцев.
   - Я сегодня такая романтичная, давай прогуляемся по лесу, в лучах полной луны. Я умею делать руками такие смешные тени-рожицы...
   Миной вдруг отшатнулся:
   - Нет, я не могу.
   - Почему? - голосом полным наивности спросила Эли.
   Тот заколебался с ответом, тогда Эли таким же голосом поинтересовалась:
   - Занят каким-то важным делом?
   - Да... очень важным.
   - Каким?
   Миной посмотрел ей в глаза, в них детская наивность и доверчивость, заподозрить в таких тайного агента просто невозможно.
   - Нет, я не могу тебе сказать...
   - Что ж ладно, мне не так интересны политические дела. Мне интересны другие...
   Она отошла от окна, оперлась о стол, Миной лицом почувствовал ее жаркое, мокрое дыхание. Она коснулась его губ, тонкие руки обвили шею, как вдруг миной оттолкнул ее.
   - Нет, я не могу...
   Элина усмехнулась, резко закрыла рот ладонью:
   - Ой прости, пожалуйста, я не специально. Подумать не могла, такой мужчина и вдруг не может... это давно?.. я знаю одного знахаря...
   - Не в этом смысле! Так-то я могу...
   Он совсем смутился, а Эли продолжала атаку:
   - Ну тогда... тогда я не понимаю... тебе не нравиться моя попка?
   Миной не знал куда деть глаза, вздохнул тяжело:
   - Ладно, слушай. На мне лежит древнее проклятие, звероподобие, поэтому нельзя иметь женщину пока не освобожусь от него, ибо дети родятся больными зверем.
   - Да-а? - протянула Эли, словно слушает страшилку у костра.
   - Очень скоро я вылечусь, мне известно место, где спрятано мое спасенье. Мой пращур Тенгри - первый звероподобный на земле - спрятал свою смерть на дне реки. Выкопал новое русло, пустил по нему воду, а в старом закапал легендарный Клинок Тенгри, после чего вновь пустил по нему воду. Этим клинком можно убить зверя в человеке, искоренить звероподобие. Тогда ты сможешь родить мне наследника.
   - Бедный ты, бедны, тебе придется вонзить его себе прямо в сердце? - горевала Эли. - Но не боишься, что погибнет не только зверь, но и ты?
   Миной ухмыльнулся:
   - Я не настолько глуп, испытаю клинок на моем враге, Эйнгане. Если помнишь, это моя сводная сестра, мои воины нашли их лагерь. Три долгих года я его искал, и наконец нашел, скоро ее привезут. Не правда ли чудесное совпадение с годовщиной коронования?
   - Ты ее вылечишь?
   - Да, а потом убью, причем публично, на площади. Пусть народ видит кто их истинный правитель, видит кто их защитник. Остается только найти клинок...
   - Хорошо бы его нашли сегодня, в годовщину, ты бы сегодня же убил эту звероподобную...
   - Раскопки ведутся на востоке, где молодые горы прут из старых. Вон они, - сказав это миной кивнул в окно.
   - Поскорей бы, - вздохнула Элина досадливо.
   - Извини, ты слишком много знаешь. Прости, но я должен упрятать тебя для своей же безопасности.
   Он подошел к ней и ухватил за руки, ее губы прошептали:
   - Надолго?
   - Пока не разделаюсь с Эйнганой и звероподобием.
   Они не слышали, как по ту сторону двери два человека стремительно рванули к лестнице. Бежали вниз как угорелые, под ногами пролетали целые десятки ступеней, просторные залы проносились одним махом. Слуги и придворные чудом успевали увертываться от несущихся бестий. Уже не боялись быть замеченными, все что нужно, они узнали, теперь надо было как можно скорее добраться до того места о которым говорил Миной. Если он получит клинок первым, Альберта в теле Эйнганы можно считать мертвым, а Элину пожизненной рабыней.
   Когда выбежали на улицу, в нос ударил холод, тяжелый смрад застолья. Толпа раздвигалась в стороны, Яр и Альберт рвались к торговой площади, там снова в подземный ход, через лес к месту, где "молодые горы прут из старых". С трудом протиснувшись сквозь толпу, колышущуюся словно студень, побежали по улицам, мощенный булыжник стучал под сапогами громче конских копыт. Мимо мелькали куски домов, отдельные люди.
   В подземелье было необычно мокро, под ногами хлюпала вода, земля налипала кусками, тяжелыми как кирпичи. Факелов нет, бежали на ощупь в кромешной темноте, спотыкались, падали, хлебали жижу, но поднимались и снова со всех ног неслись в темноту. Из грудей вырывался хрип, эхо подхватывало и уносило далеко вперед.
   Когда вылезли на свет, сильно жмурились, решили несколько минут отдохнуть. Когда двинулись снова, мимо проплыли старые глыбы-мегалиты, стало смеркаться, холодать. Они бежали на восток, под ногами туман полз словно огромный драконий хвост, пытался ухватить, повалить...
   Прошло два часа, прежде чем Ярослав воскликнул, но к удивлению не услышал собственного голоса. Догнал Альберта, рука обессилено одернула того за плечо. Он оглянулся, с красного лица струйками стекал пот, черные волосы мокрые, взъерошенные.
   Яр набрал воздуха, закряхтел, слюна превратилась в резиновую. Выдохнул с жуткой болью, слова дались с трудом:
   - Стой... я... я не могу... к-хе... задыхаюсь...
   Альберт скалил зубы, дышал так, что голова то вздымалась вверх, то никла до самой груди. Глянул на гору, через километр-другой будет подъем.
   - Мы не сможет подняться, слишком мало сил.
   Ярослав не слышал, в ушных раковинах шумела кровь, с ревом неслась по венам. Изнутри кто-то громко и мощно колотил, точно конь по ребрам, пытался пробить. До слуха донеслись слова:
   - Кажется, там какая-то дорога, пойдем посмотрим...
   Они сидели на задницах, голова опущена в раздвинутые колени. Ярослав сплюнул тягучую слюну, хотел что-то сказать, но только отмахнулся, рука тряслась, как если бы взбалтывал омлет.
   Чуть отдышавшись, Альберт поднялся, Яр видел как он нагибаясь двинулся к кустам, те зашелестели колючими ветками. Когда вернулся, Ярослав дышал уже спокойней, безумный конь в груди утих.
   - Ну что? - спросил он.
   Альберт мрачный, брови надвинуты, по глазам видно как мелькают мысли. Взглядом поймал Яра, кинул коротко:
   - Мы опоздали...
   - Как это? - не понял Яр.
   - Ночью дождь шел, лесная дорога не просохла, четко видно следы колес и копыт, натоптали здорово...
   - И что? К-хе, пойдем по ним...
   - В том то и дело, по копытам видно что двигались в сторону города. Следы совсем свежие, будто проехали только что...
   - Так в погоню!
   Ярослав попытался вскочить, но рожа исказилась от боли в коленях, упал навзничь.
   - Ты еле сидишь, а они на конях. Отдохнем полчасика и в Нисей...
   - Отдых вещь хорошая, но что мы сможем сделать? Альберта наверное уже привезли, а Миной думает что это ты, и откладывать твою казнь в долгий ящик вряд ли станет...
   Альберт вздохнул:
   - Знаю, будем действовать по обстановке, другого выхода нет.
   - Сволочи! - выругался Яр. - Сначала сюда бежали, теперь обратно! За дураков нас держат! Хватить дурью маяться, пора с этим заканчивать! Эйнгана, идем, довольно шифроваться, пора вскрывать карты!
  
  
  
  

Глава 8.

  
  
   Тюрьма надежно скрыта под дворцом, в глубоких подвалах. Там постоянная сырость, темнота отступает лишь от факелов. Где-то в глубине гремят цепи, крысы пищат без умолку, из расщелин в стенах звонко капает.
   Это тюрьма для особо опасных, для тех кто много знает, а обычная далеко за городом, в горах возле каменоломней, лесопилок и рудников. Там всегда найдется каторжная работа для простых воров, мелкого жулья и всех кто чем-то не угодил городской страже. Там же и склады с камнем, деревом, железом, золота и серебра в избытке, драгоценных камней навалом. Недаром ими украшены стены дворца, розового мрамора не видать за рубинами, изумрудами и алмазами.
   Элину привели в камеру с холщовым пакетом на голове. Пока шли замаялась чихать, сначала спустились по ступеням, впереди тяжело скрипнула дверь, холод просквозил ее насквозь. Ощутила непонятный страх, неспокойствие когда спускалась вниз, ее осторожно вели по ступеням, те закончились, под ногами оказалось что-то непонятное, мягкое, словно ковер из тополиного пуха. Если бы не пакет, то увидела бы, что пол засран крысами, местами валяются их разлагающиеся трупы, лишь посередине длинного коридора протоптана тропка. По ней и шли, Эли отшатывалась, когда справа неожиданно гремело, неслись крики, будто собака срывалась с цепи.
   Она сидела в небольшой камере, пыльный мешок сняли, она оглядела темницу. Уютная, на полу ковер, стол, стул и широкая кровать явно появились тут по указу Миноя. Подняла голову, люстру даже приволокли. Какой заботливый, мелькнуло в голове. Она подошла к двери, на уровне головы решетчатое окно. Ее камера в самом конце длиннющего коридора, и таких коридоров тут наверно несколько. Камеры напротив пусты, вернее в них обосновались крысы. Глаза широко раскрылись, а желудок подпрыгнул к самому горлу, когда разглядела в дальней камере человеческий скелет. Он спиной опирается на стену, а вокруг снуют крысы размером с ротвейлера.
   Наверно забыли про него, думала она, обессилил от голода, крысы терпеливо дождались когда не сможет сопротивляться. С еще живого стали отгрызать по кусочку, пока не обглодали до костей. Представляю, еще в сознании, смотрит на ноги, а видит обглоданные кости, розовые, с кусочками мяса. Какая страшная, долгодневная смерть...
   Элина пришла в ужас от мысли, что в ее камеру заберутся эти громадные твари. Спешно стала обшаривать углы, стены и пол, нашла несколько дырок, на камнях следы от зубов. Разломала стол, Миной расщедрится на еще один, напихала деревяшек в крысиные хода.
   - Черт! Опять я в темнице! Ну и падла этот Ярослав, если не спасет, сама выберусь и надеру ему задницу! - ругалась Элина.
   Неожиданно в тишине раздался голос:
   - Юпитер, ты сердишься? Значит ты не прав.
   Голос прозвучал совсем рядом, может даже из соседней камеры, усталый, хриплый. Голос старого человека, которому знакома жизнь, и все ее тайны.
   - Кто тут? - только и нашлась Эли.
   - Меня зовут Хирон, я бывший советник Эйнганы по нравственным делам, - с надрывом хрипел голос.
   - А меня зовут...
   - Элина, - перебил ее усталый голос.
   - Да, - с недоверием согласилась она. - А в темнице я оказалась...
   - Знаю, случайно, но не волнуйся, Ярослав и Альберт уже в пути.
   Эли с каменным лицом упала на кровать, старые пружины скрипнули, она подскочила от острого укола в ягодицу.
   - Смотри куда садишься, - предостерег голос.
   Эли потерла попку, снова уселась. Что только в голову не лезло, столько пережила за последний месяц, что казалось потеряла способность удивляться.
   - Великое дело, способность удивляться! - вздохнуло за стеной. - Если удивляешься, значит не все знаешь, значит есть к чему стремиться. Да, я Хирон, могу видеть наперед, видеть мысли других людей. Спрашивай что хочешь.
   Эли хмурилась, наконец что-то вспомнила:
   - Эйнгана рассказывала о тебе, сказала что ты расскажешь нам о месте...
   - Колодец Жизни? А что про него рассказывать... за горами начинается долина водопадов, пещера скрыта под мощной струей, но ты уверена что ты ищешь то, что действительно желаешь?
   - Я не думала...
   - Зря, - с укором сказал Хирон. - Способность думать и отличает нас от зверя.
   - Я и сейчас думаю, нельзя не думать, всегда в голове какие-то мысли, действия...
   - Не просто думать, а думать себя, то есть мыслить. Поэтому я спрашиваю, мыслила ли ты о себе, о том что тебе нужно от жизни?
   - Счастья конечно, - выдала Эли мгновенно.
   Хирон горько засмеялся:
   - Счастье может познать только несчастный, ибо счастливый счастья не узрит. Ты несчастна?
   Эли передернула плечами:
   - Я и не несчастна, и не счастлива в полной мере... так средненько.
   За стеной раздался вздох:
   - С такой логикой ты никогда не будешь счастливой. Ты может ею станешь, но не поймешь этого, не увидишь. Вот тебе, что надо для счастья?
   - Ярослав, детишки и уютный очаг.
   - Вот. Когда у тебя будет все это, ты станешь счастливой?
   Элина мечтательно глядела на потолок, глаза сверкали, сквозь улыбку ответила:
   - Да, я буду счастлива.
   - Значит...
   - Значит счастье в том, чтоб осознавать, что оно в твоих руках! Я поняла!
   За стеной добродушно засмеялся старый Хирон.
   - И причем тут Колодец Жизни?
   - Ни причем, - радостно воскликнула Эли. - Ты мне открыл гораздо больше, чем если бы рассказал как до него добраться. Но скажи, мудрый, зачем тогда все это?
   Старый Хирон протяжно вздохнул, будто вспоминая что-то:
   - Есть одна очень мудрая притча. Однажды охотник увидел в небе сокола, пошел за ним. Много лет он бродил, а когда вернулся домой, спросили: почему так долго не возвращался? Он ответил: потому что сокол все время летел.
   Сокол это не цель, а лишь движимая сила, которая может куда-то привести. Колодец Жизни есть движимая сила, а цель... ты знаешь какая.
   Эли мечтательно причмокнула, вздохнула:
   - Знаю. Спасибо, что открыл глаза. Ты такой мудрый, тебе не тоскливо сидеть тут запертым в четырех стенах?
   - Мой мир - моя тюрьма, моя жизнь - пожизненное заключение. Мир это разве не тюрьма, разве нет в нем запретов и границ? И не пожизненно ли я в нем заперт?
   - На воле свобода, можно пойти туда или туда, куда хочешь...
   Хирон громко прокашлялся, за стеной что-то звонко царапнуло пол, словно стукнули головешкой.
   - Пойти можно куда угодно, это верно. Большинство людей мыслят в рамках, очень узких, перешедшего грань осудят, это разве не то же что и тюремная камера? Свобода не в теле, а в голове. Можно быть связанным по рукам и ногам, но быть свободнее связавшего тебя. Физическая смерть - самая примитивная форма смерти. Гораздо опаснее моральная смерть.
   За стеной снова громко шаркнуло, топнуло несколько раз, точно бы топтался конь. Эли озадачилась, услышав звуки, недоверчиво спросила:
   - У тебя что там, лошадь?
   Вместо ответа за стеной громко затоптался конь, сразу четырьмя ногами, копыта звонко стучали о камень. Вздох облегчения раздался тяжелый:
   - Уф, затек стоять, постоянно хочется переминаться с ноги на ногу...
   Эли замерла, оказывается не все секреты Хирон раскрыл, о самом главном смолчал.
   - Ты не... не человек?
   Оттуда послышалось чесание, снова лязганье, наконец ответили:
   - Почему не человек? Самый обыкновенный, только выгляжу чуть по другому... по разному меня кличут, на юге кентавром, то бишь конем Таврии... на северных землях полканом называет, то есть полуконем.
   Элина ухом припала к стене, сухой камень хорошо передавал тяжелое дыхание, почесывание, вдруг сильно зашумело. Эли отшатнулась, на той стороне полуконь терся боком о стену.
   - Как ты попал сюда?
   - О, эта долгая история...
   - Ты куда-то спешишь? Хотя бы вкратце...
   - Родился я очень давно, сколько лет не помню, сбился со счету. На этих северных землях, где мы сейчас находимся, начинается страна гипербореев. Сюда не достает холодный северный ветер Борей, тут все время весна.
   Задолго до того как Сибовуд сплотил народы, здесь родилась богиня Латона. Забеременев от одного южного бога, она бросилась в бега, от его разгневанной жены. Скитания привели ее на остров Делос, у нее родился божественный Аполлон. Когда тот вырос у него родился сын Асклепий, вот у него-то я и был учителем. Учил его искусству врачевания, и он превзошел меня в этом, мог даже воскрешать умерших.
   Сюда я пришел вместе с лесным богом Вакхом. Он родился у южного бога Зевса, там его называли Дионисом, родился хилым и больным ребенком. Чтобы тот окреп отец зашил себе в бедро, а родившись во второй раз Дионис покинул отца и ушел в Нисейскую долину, так южные боги называли горную долину, в которой сейчас лежит город Нисей. А местная река получила название Енисей.
   Вместе с Вакхой сюда пришли и сатиры, мои двоюродные братья, мы тогда были его свитой. Сатиры похожи на меня, только с козьими рожками, вздернутым тупым носом и растрепанными волосами. В руках у нас были тирсы - палки, увитые плющом и виноградными листьями, увенчанные еловой шишкой. Еще были флейты, свиристели, кожаные мехи и сосуды с вином. Мы вместе с нимфами, молодыми менадами и берегинями, бродили по лесам, пели, водили хороводы и пили вина...
   Элина слушала взахлеб прислонив ухо к стене, старик рассказывал очень тихо. Воспользовавшись паузой, она сказала:
   - Расскажи про богиню Эйнгану, как она попала сюда...
   Ответ раздался не скоро:
   - На юге Эйнгану звали Деметрой, дочь ее Персефона жила здесь, в Нисейской долине. Зевс, отец Персефоны, отдал дочь в жены Чернобогу, Аиду по-ихнему. Разгневалась Деметра на мужа, навсегда покинула долину богов, приняла вид простой смертной и отправилась в Нисейскую долину. Великая горечь настигла ее, где она проходила там все переставало расти. От горя ее вяли листья, леса стояли обнаженными, трава блекла, цветы опускали пестрые венчики.
   Наконец Деметра пришла в Нисей, села у городской стены, городом тогда правил храбрый Сибовуд. Услышав горький плач кинулся на помощь, решив что кого-то мучают разбойники, но увидел одинокую женщину в темных одеждах. Молодой Сибовуд с участием спросил, кто она. Но богиня не открылась ему, назвалась Эйнганой, сказала что родом с южных земель, что ее увезли разбойники, но она вырвалась и после скитаний набрела на Нисей. Деметра попросила отвести ее в дом, Сибовуд с радостью принял гостью. С того времени богиня Деметра стала служить во дворце.
   Сибовуд был строен, красив и молод, и получилось, что у Эйнганы от него родилась дочь. Богиня хотела дать ей бессмертие, но смертной умерла во время родов. Тогда приняла обычный образ богини, помню как божественный свет разлился по всем уголкам Кноса. Богиня Деметра стояла, величественная и прекрасная, золотистые волосы спадали на плечи, глаза горели мудростью, а от одежд лилось благоуханье.
   Пал на колени храбрый Сибовуд, признавая что имеет ребенка от богини. Но та сказала, что от нее начинается великий род правителей Нисея, дух ее будет переходить от матери с ребенку, так никогда не сможет оборваться родовая связь, как оборвалась она с Персефоной. Мне же велела учить божественных детей мудрости.
   Я бы мог много тебе рассказать о том, что поведал находясь в свите Вакха. Как на нас напал злой Ликург и мы прятались в море у Фетиды. Про то, как нас схватили морские разбойники, но Вакха произнес заклятие, корабль покрылся плющом, а сам великий волхв обернулся тигром и растерзал капитана. Или о том как Вакх подарил Икарию виноградную лозу, тот первым вырастил виноградник, сделал вино. Когда угостил пастухов те опьянели и убили Икария, могилу вырыли высоко в горах. Дочь Эригона долго искала отца, ее собака взяла след и отыскала могилу. В отчаянии она повесилась, но Вакха отправил на небо Икария, Эригону и их собаку. С тех пор горят созвездия Волопаса, Девы и Большого Пса.
   О Мидасе, который чуть не умер от жадности; о дочерях Миния которые так не любили день, что навсегда обернулись летучими мышами. Еще о могучем Прометее, вместо которого я сошел в царство теней, к злому Чернобогу. О многом другом, но... - оборвал он, послышалось протяжное зевание. - Пора спать, ночь не время для разговоров.
   Хирон замолк, Элина слушала затаенно, взахлеб, облокотившись на стену, в груди сильно стучало. Прикинув, решила что в темнице уже несколько часов, и времени сейчас за полночь. Откровенно зевнув, она побрела спать, как вдруг в коридоре зазвенели цепи, замки защелкали, а шаркающие шаги раздавались все ближе.
   Она кинулась к двери, глянула в окошко, от увиденного холодок пробежал от пят до макушки. Двое стражей вели Ярослава, на руках и ногах кандалы, измученный, поникший, волосы взъерошены. Голова его медленно поднялась, Эли встретила странный взгляд...
  
  
  
  

Глава 9.

  
  
   Деревья появлялись из темноты, живые ветви мощно тянулись, старались ухватить бегущих, но не успевали, тьма позади жадно поглощала великанов. Вновь сырая земля отягощала ноги, на голову сыпалась пыль, сновали огромные крысы. Бегущие тяжело дышали, спотыкались, налетали друг на друга, но не останавливались.
   Пустая как небо торговая площадь, обдала холодом когда Ярослав и Альберт вырвались из дверей домика. Не сбавляя хода кинулись вниз по улице, а когда добежали до перекрестка остановились как вкопанные. Прямо перед носом проехала карета, даже не карета, а просто клетка на колесах, вокруг скакали всадники с окровавленными мечами. Глупо распахнув рты они встретились взглядами с Эйнганой, она, схватившись за решетки, проводила их тупым взглядом, в нем Ярослав узнал Альберта.
   Когда карета вместе с многочисленным конвоем скрылась за поворотом к ним вернулся дар речи. Яр почесал затылок, кинул небрежно:
   - Получи фашист гранату!
   - Чего? - не поняла Эйнгана.
   Яр вздохнул, голос прозвучал нервно:
   - Того! Облапошили нас как лохов! Теперь у Миноя и Элина, и Альберт и этот чертов Клинок! Отобрали как у маленьких детей! Даже не отобрали, мы сами отдали, на блюдечке с голубой каемочкой! Чертов пидарас! Никто еще так со мной не обходился!
   - Не кричи...
   - Да пошла ты! Пробегали туда-сюда как идиоты, вместо того чтоб...
   - Чего? Ну, ну...
   Ярослав молчал, на глаза блестело, отчего казались еще голубее и пронзительней, ноздри сильно вздувались. Лицо нервно передергивалось, голос дрогнул когда заговорил:
   - Прости, понесло меня...
   Губы Альберта растянулись, Эйнгана хорошо его понимала.
   - Ничего, бывает.
   - Сколько у нас времени? - спросил Яр спокойно, будто не носился по лесу последние несколько часов.
   - Думаю, чуть меньше часа. Клинок Тенгри наверное во дворце, меня вон привезли как медведя в клетке, казнь должна начаться до полуночи. На дворцовой площади сейчас звезде упасть некуда, поэтому пока будут расчищать место, растаскивать пьяных, у нас есть время отдохнуть.
   - Отдохнуть... как-то это... Альберта через час должны убить, а я...
   - Убить два раза, сначала вонзить Клинок Тенгри, проверить как он действует на звероподобных, только потом отсечь голову, - предупредил Альберт.
   Ярослав мрачно посмотрел на него, сказал ехидно:
   - Спасибо, а то испереживался весь... а коли два раза, то ладно...
   На площади, словно в развороченном муравейнике копошился народ. Посредине высокий деревянный постамент, фонари освещали стол, длинный и узкий. Вокруг темнота, толпа шевелилась словно живая каша, вопила и кричала. Слышались приступы рвоты, ругань, несло кислой блевотиной, алкоголем и прелой едой.
   Небо черное, сгустки звезд выстроились в ровный ряд, смотрели вниз, на маленький тлеющий уголек среди черной золы. На этом угольке стоит мощный Давидуб, в руках блестит лезвие палицы, такое огромное, что одним махом отрубит голову быку. Чернеющая зола раздвигается, что-то белоснежное движется по проходу, ему кричат раздраженно:
   - Смерть звероподобным! За наших детей! Проклятой Эйнганой - смерть!
   Альберт дрожал от страха, двигался в женском облике медленно, неуверенно. Глаза широко распахнуты, губы сжались тонкой линией, волосы спадали на белоснежную накидку, опускаются до самой поясницы. Дрожал от страха и от холода одновременно, а впереди приближался высокий постамент, оттуда взирал суровый Давидуб. Лезвием палицы можно прихлопнуть медведя, а в его руке казался игрушкой. Сбоку что-то кричали, но средь гама доносились лишь отдельные слова:
   - Смерть! Покажи зубы, зверь! Смерть за детей! Отдайся мне перед смертью!
   Последнее выражение разгневало Альберта, голова его повернулась, он люто зарычал. Хилый мужик увидал страшный оскал, белоснежные клыки сверкнули грозно и смертельно. Представив как они тонко входят в шею, тот затрясся в эпилептическом припадке, упал замертво.
   Давидуб видел как Эйнгана поднялась, скрип ступеней заглушил неистовый рев народа. Вдруг Альберт встрепенулся, глаза вспыхнули, он разглядел в толпе себя и Ярослава. Оба мрачные, лица как будто высеченные из камня, глаза решительные и уверенные. Словно говорят: "Не бойся, ты с нами!" или "Спокойно, мы знаем что делать". Эта уверенность немного взбодрила Альберта, в груди забилась надежда, потому как сердце давно упало оттуда вниз, хотело забиться под стельку ботинка, но ноги оказались босыми. Тело прикрывала только накидка, белоснежная и тонкая.
   Альберт и Ярослав смотрели снизу вверх, задрав головы, Эйнгана разглядывала на высоком постаменте свое тело. Кулак сжался сильнее, ощутила как мужские пальцы стиснули рукоять ножа. Ярослав сбоку прогудел сквозь зубы:
   - Может метнуть?
   - Надо наверняка, - был ответ.
   Эйнгану уложили на стол лицом вверх, а белая накидка спала до пола. Перед ней разлилась чернота, звезды мерцали холодно, внизу вопли и крики. Альберт абсолютно ничего не понимал, почему его просто не казнят, зачем этот стол, и чего все ждут? Чувствовал лишь как вздымаются тугие груди, а на волосах лежит точно на перине.
   Скоро толпа немного угомонилась, яркий свет факелов двигался от дворца к центру, а когда народ расступился показался Миной. Высокий, в черном плаще, на груди выпуклые золотые пластины, а на голове венок из серебряных веток. Когда взошел на постамент вокруг взорвались крики и радостные вопли.
   Ярослав буркнул:
   - Пора.
   - Я за тобой, - был ответ.
   Они медленно, без суеты двинулись к лестнице, постамент чуть выше голов, запрыгнуть с земли невозможно. Они остановились, в двух шагах от ступеней, но на них стоял Давидуб, мощный и широкий.
   Миной надменно глянул на Эйнгану, навзничь лежащую на столе, усмехнувшись сказал:
   - Здравствуй, сестрица.
   Альберт долго таращился, наконец спросил:
   - Ты кто? Операцию собрался мне делать, у меня с аппендиксом все в порядке!
   Тот немного озадачился:
   - Не разыгрывай безумство, ты знаешь, что я твой любимый сводный брат...
   - Ты Миной! - воскликнул Альберт радостно. - Тот самый который отнял у Эйнганы трон!
   Миной нахмурился, недоверчиво бросил:
   - Да это я...
   - Это ты?
   - Да...
   - Точно?
   - Абсолютно.
   - Тогда пошел вон козел! Гнида! Урод! Хрен ты получишь, а не Шарапова! - неистово завопил Альберт.
   Миной улыбнулся уголком рта:
   - Признала братца...
   Альберт резко глянул вниз поймал лицо Яра, заорал звонким голосом:
   - Стреляй! Стреляй Глеб Егорыч! Он в парк рвется, гнида, там есть где укрыться!
   Ярослав искренне улыбнулся, наверно первый раз за сутки. Альберт продолжал вопить, а Миной со странным выражением лица резко выхватил клинок. Рука взмыла вверх, лезвие блеснуло холодным металлическим блеском, на острие вспыхнуло фиолетовое пламя. Белоснежная материя дернулась, когда рука обрушилась на Эйнгану, а лезвие полностью скрылось в теле.
   Звонкий женский вопль внезапно оборвался. Было слышно как на площади пропищала мышь, замолкла, по белоснежной материи расплылось бардовое пятно. Внизу люди поразевали рты, только двое стояли холодные, без эмоций на каменных лицах. Миной глядел заворожено, словно наблюдал за ночным цветком, боясь пропустить раскрытие бутона. Тянулись долгие минуты безмолвия, прежде чем...
   Внезапно Альберт громко втянул воздух ртом, будто задержал дыхание и крепился из последних сил, глаза широко распахнулись, попытались вылезти из орбит. Тело Эйнганы выгнулось вверх, поднялся ветер, когда из груди мощно вырвался огромный призрак. Кошачья морда оскалилась, люто зарычала, в небе собрались мрачные тучи, а вороны закружили плотным кольцом. Зверь взмыл над площадью, злобно осмотрелся, точно не понял куда попал.
   Когда его тень накрыла половину площади, скула на лице Ярослава дрогнули, губы шевельнулись:
   - Сейчас!
   Он яростно, будто обезумевши кинулся на Давидуба. Хоть тот в два раза огромнее, но неуклюже повалился на спину, а Ярослав задыхающийся от ветра и пыли вопил, неистово кричал:
   - Давай же!
   Альберт зыркнул вверх, Миной заворожено смотрит на огромного зверя, что зловещей тенью завис в воздухе. В небе распахиваются громадные, в половину небосвода врата, оттуда выскакивает тройка коней, в колеснице мощно натягивает поводья суровый Тенгри...
   Альберт сильнее сжал кинжал, лезвие сверкнуло, когда он стремительно перепрыгнув через Давидуба, взлетел по ступеням. Ветер чуть не скидывал вниз, но на ногах стоял крепко.
   - Повернись ко мне, тварь! - взревел он яростно. Ударить в спину, пусть даже злейшего врага Эйнгана не могла.
   Миной обернулся, сквозь шум и ветер услышал:
   - Глупец, Эйнгана я! А это за отца!
   Голова Миноя опустилась, подбородок уперся в грудь, в животе, ниже золотых пластин торчала рукоять ножичка, маленького, убить таким очень сложно. Он улыбнулся:
   - Считаешь такая ранка мне страшна?
   - Именно, - процедила Эйнгана, пристально наблюдая за ним.
   Радость на лице пропала, зрачки взволнованно забегали, в груди захрипело. Тело стало вздуваться, одежда затрещала громко, пол содрогался под тяжелыми ударами золотых пластин. Миной стоял перед ней уже вдвое выше, кожа, розовая и гладкая, грубела, из нее лезли волоски. Они извивались и густели пока все тело не покрылось щетиной.
   На постаменте в центре площади двигался огромный зверь. Страшная волчья морда озиралась, сверкали ряды зубов, похожих на снежные горные вершины. Мышцы вздулись по всему телу, а на руках и ногах когти блестят точно мечи. Толпа отрезвела, потрясенно смотрела то на зверя-волка, то на небо, там кружил огромный призрак черной рыси.
   Призрак со всего размаху налетел на волка, тот проломил пол и упал на землю, но вскочил быстро, постамент оказался лишь до колен. Разбив оставшиеся щепки волк шагнул на толпу, из пасти вырвался рев, такой громкий, что эхом отразился от дальних гор.
   - Миной звероподобный! - кричали люди, в панике они налетали друг на друга, затаптывали насмерть. Огромный призрак сделал круг, снова кинулся на волка, налетел как ураган. Тот пошатнулся, упал навзничь, а призрак исчез в его груди.
   Тишина пришла так внезапно, что зазвенело в ушах. Народ в страхе искал глазами зверей, но небо чистое, звезды рассыпались как алмазы, сияли тихо и ярко. В безмолвии от руин постамента отвалилась доска размером со стол, грохот прокатился по площади.
   Где-то под завалами раздавался звон, гудел громче, из темных щелей стал выбиваться свет. Пронзительный звук, похожий на писк гигантского комара оглушительной волной разлетелся в стороны, доски мелкими разметались по сторонам. Ослепительное свечение погрузило площадь в туман белее снега и ярче зимнего солнца.
   Эйнгана лежала на земле, над ней навис Альберт, а когда их губы разомкнулись, отпрянул в сторону как от горячей печи. Потрясенно оглядел себя, ощупывал руки, ноги, шею, а когда тронул лицо вскрикнул радостно:
   - Значит существую! Ура!
   Оглянулся, позади лежала Эйнгана, белоснежная ткань на ней мокрая от крови. С ужасом вспомнил как в него вонзили клинок. Неужели она отдала мне свою жизнь, ведь я был мертв, думал он в ужасе, она возвратилась в свое уже мертвое тело, подарив жизнь мне!
   Подойдя к ней, заметил, что кожа уже не бледная как раньше, а розовая и упругая.
   - Милая моя, зачем, я ведь так тебя люблю... лучше бы умер я, чем терпеть такие муки...
   Неожиданно ее веки дрогнули, ресницы пошли вверх, и Альберт засмотрелся в глубокие черные глаза. У него градом катились слезы, вначале останавливал, потом плюнул, зарыдал в три ручья.
   - О! У нее уже глаза закатываются, по скулам смертная судорога...
   - Да жива я, что ты так горюешь? - вдруг воскликнула Эйнгана.
   - Жи... жива? - всхлипывая спросил он.
   - Как видишь, это все ты.
   - Я?
   - Если бы не наша любовь, то...
   Альберт перестал хлипать, перебил на полуслове:
   - Ты сказала наша?
   - Конечно, глупенький.
   Она смотрела в сияющие счастьем глаза Альберта, губы его трясутся, руки дрожат, но глаза изливают такой свет, такую безграничную любовь, что почувствовала как у самой по лицу побежали теплые струйки.
   - Но почему ты не сказала?
   - О любви не нужно говорить, если она есть, то сама о себе скажет.
   - Ты права, - согласился Альберт.
   - Ну что, останешься? Нисейцам понравится человек, который жертвуя собой восстановил справедливость, к тому же мне нужна наследница...
   - А с чего это вдруг? Наследник и только наследник! Научишь городом править?
   - Научу.
   За спинами что-то хрустнуло, оглянулись. У Ярослава в руках палица, лезвие все в красных разводах. У ног отрубленная голова Миноя, а обезглавленное тело в конвульсиях дергается невдалеке.
   Швырнув оружие, он сплюнул себе под ноги, закричал решительным голосом:
   - Зверю звериная смерть!
   Толпа радостно завопила, вверх поднялись тысячи рук, полетели шапки. Ярослав повернулся к Альберту и Эйнгане:
   - Ну что, воркуете? Здорово получилось... где я смогу найти Элину?
   Эйнгана махнула рукой в сторону дворца:
   - Тюрьма для особо опасных в самом низу, в подвалах...
   Ярослав опустил голову, задумался, из груди вырвался вздох:
   - Опять сейчас ругать начнет, снова ей досталось и как обычно виноват Ярослав!.. черт, спускаться страшно!
   Альберт улыбнулся:
   - А ты приколись над ней...
   - Точно, есть одна задумка! - он обратился к охранникам. - Эй хлопцы, а ну закуйте меня в кандалы!
   Ярослав ушел прикалываться, Альберт остался править Нисеем.
   Только сокол в небе все летел и летел вперед.
  
  

Конец.

No Артем Паночин, "СИБИРЬ: Звероподобие".

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"