Случилось это внезапно, на фоне абсолютного душевного спокойствия и ничем непримечательных рабочих будней. Мне начал сниться очень реалистичный, повторяющийся каждую неделю сон. Во сне я видела старую, потускневшую от времени икону, с которой на меня смотрели невероятно глубокие, полные печали глаза Девы Марии. Я бы не назвала себя верующим человеком, и точно знала, что эту икону раньше никогда не видела. Мысли о сне постоянно крутились в голове, я чувствовала, что сниться он мне не просто так, и эту загадку необходимо разгадать. Кто бы мог подумать, что икона из сновидения станет началом самого необычного опыта, увлекательного путешествия и глубокого осознания необходимости выбора правильного смысла жизни.

Я психофизиолог по первому образованию. Так сложилось, что моя основная профессия не связана напрямую с психологией, но в качестве хобби и подработки я продолжаю практиковать и осваивать новые парадигмы. Никогда не применяю в работе с клиентами методы, которые не подействовали на меня. Поэтому сначала я изучаю теоретическую часть терапевтического подхода и, если она кажется мне интересной, иду на сеанс в качестве клиента. Я уже давно собиралась попробовать на себе Путешествие в прошлые жизни и решила, что время пришло.

Практика Майкла Ньютона, называемая регрессией, предполагает использование гипноза для вызова воспоминания о прошлых жизнях. Несмотря на то, что научное сообщество не признает эту практику, считая ее околонаучной, она как нельзя лучше подходила мне для решения загадки с являющейся мене во снах иконой. 

Регрессолог - Галина, очень привлекательная, нашедшая свой неповторимый стиль женщина и востребованный в своем направлении специалист, встретила меня в уютном кабинете. Кабинет был похож скорее на комнату для релаксации: мы уселись на мягкие груши, между которых стоял небольшой нефритовый столик с китайским фонтаном. Вода в фонтане успокаивающе журчала, откуда-то доносились чуть слышные звуки весеннего леса. Плотные зеленые римские шторы на окнах были опущены. Недалеко от столика располагалась мягкая кушетка с разноцветными пледами. Несмотря на августовский зной за окном, воздух в кабинете был прохладным и свежим. Галина рассказала мне о предстоящем сеансе, у нее оказался очень приятный голос, в котором играли твердые, но успокаивающие нотки. Мы обсудили вопрос, с которым я пришла. 

Я легла на кушетку. Галина укутала меня пледами, сказала, что пока душа путешествует, тело может замерзнуть и велела закрыть глаза. Мне было очень комфортно лежать, я вслушивалась в голос Галины, и перед моими глазами открывались живописные картины: сначала я оказалась в лесу, потом по тропинке добралась до озера. Постепенно к картинкам стали добавляться запахи: я почувствовала запах цветущих трав, неповторимый свежий запах озерной воды. Я зашла в озеро по колено. Мои ноги намокли. Мне почему-то захотелось попасть на середину озера. Я зашла в воду по грудь, потом поплыла. Теплая вода приятно обволакивала мое тело, плыть было очень легко, мое тело стало легким как пушинка. Поддавшись наполняющему меня задору я плыла все быстрее, быстрее, а потом вдруг оторвалась от поверхности воды и полетела. Я врезалась в облака, они были липкими, мокрыми, противными, лезли в глаза, и из-за них я ничего не видела. Я изо всех сил старалась вылезти из облаков, отбивалась от них руками и ногами. В какой-то момент меня бросило в жар, тело покрылось испариной, стало тяжело дышать, отовсюду доносились незнакомые, пугающие звуки. Наконец, мне удалось убрать с глаз остатки липких облаков.

Я лежу под пальмами, истекая кровью, а с земли на меня смотрят нефритовые глаза страшного деревянного идола. 

Воспоминания нахлынули с неимоверной силой, они наполнили меня, потом опустошили, потом из непонятной каши сложились в четкое понимание кто я и где нахожусь.

Я, Рено де Монфор, родился не под счастливой звездой, а под крики чаек и звон церковных колоколов Бретани. Год? Не помню. Мать говорила в год, когда пал Константинополь, а значит, сам Господь уже тогда отвернулся от людей. Отчего я носил такую вычурную фамилию? Не знаю. Отец мой был плотником, но больше любил резать горла, чем доски. В десять лет я впервые украл просфору из монастырской печи, в двенадцать кошель у купца, а в пятнадцать девушку из деревни соседей. Её отец повесился, а я сбежал в Нант, где нанялся на корабль.  

Сначала я был юнгой, потом матросом, а когда капитан наш сдох от лихорадки у берегов Кастилии, я стал корсаром. Но не простым я грабил не только торговые суда, но и церкви. Первой была часовня в Ла-Корунье: я унёс серебряный крест и икону Девы Марии, которую потом продал еврею в Лиссабоне за тридцать дукатов. 

Настоящую славу мне принесли фламандские алтари, я подменил их на копии прямо во время литургии и выгодно продал соборникам из соседнего города. В Брюгге я с командой выкрал диптих ван Эйка, вырезав стражу, как свиней. В Антверпене мы ворвались в церковь ночью, но вместо золота нашли лишь деревянного Христа так я впервые пожалел, что не умею рисовать.  

В Риме один старый монах сказал мне: Ты крадешь лики святых, но однажды они украдут твою душу. Я плюнул ему на рясу, но на следующее утро наш корабль попал в шторм у Корсики, и я потерял половину команды.  

Тогда я решил плыть в Новый Свет там, говорили, золото лежит под ногами.  

Эспаньола встретила меня жарой и туземцами, которые молились на каменного идола с глазами из нефрита. Это их бог, сказал мне перебежчик-испанец. - Он хранит их деревню от болезней. Я решил украсть его.  

Но туземцы оказались хитрее монахов. Они подстерегли меня в джунглях, когда я, уже держа в руках идола, спотыкался о корни. Первая стрела пронзила бедро, вторая живот. Я почти добежал до лодки. Они не стали добивать меня сразу лишь окружили, шепча что-то на своем проклятом языке.  

Теперь я лежу на горячем песке и из последних сил пишу куском угля на куске доски, оставшемся от моей разбитой туземцами лодки: 

Если кто-то найдёт эту запись знайте: я не раскаялся. Но если святые существуют, пусть они простят мне только одно что я не успел продать этого идола. Рено де Монфор

Я открыла глаза, но память Рено не отпускала. Меня физически трясло от осознания пережитой смерти, от переживания и, в то же время, непринятия переживаемых чувств, от несогласия с тем, что жизнь может так глупо оборваться даже не начавшись. 

Я никого никогда не любил, жил грабежом, обманом и насилием, думая, что богатство принесет мне свободу. Но каждая украденная святыня лишь опустошала мою душу, а добытое золото не давало покоя. Я умер в одиночестве, преданный даже собственной удачей. Нельзя построить счастье на чужом горе. 

Чернов монах проклял меня. Я потерял все: корабль, команду, жизнь! Но проклятие это не магия, а последствия выбора, моего выбора.  

Я хотел владеть сакральными предметами: иконами, крестами, идолами, но не верил ни во что, кроме своей жадности. В отличие от святых или великих художников, чьи творения я воровал, я не создал ничего, кроме страха и страданий.  

Я не раскаялся. Я так и не понял, что настоящее сокровище не в украденных реликвиях, а в чистой совести и делах, которые переживут тебя.  Смысл жизни не в том, что ты взял, а в том, что ты оставил, не в обладании, а в созидании. Я выбрал путь хищника и стал добычей собственной алчности, а настоящая жизнь это, та, что строится на добре, вере или творчестве, а не на грабеже и обмане.  

После сеанса я много думала о Рено. Его первая украденная икона была той самой Девой Марией, приходившей ко мне во снах. Мне показалось, что-то осознание, которое накрыло меня в конце путешествия сделало нас если и не продолжением одной души, то точно родственными душами. Мы пережили это осознание вместе, и я имею право поставить от его имени свечу Деве Марии и попросить у нее прощения. Я так и сделала. Икона мне больше не снилась.