Сафонова-Пирус Галина
В царстве кесарей. Глава 12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1986-й Мой муж, местными властями вытесненный из журналистики, повез группу туристов в Ригу, - за это платят ему в день на кило "Докторской" колбасы... если попадется. Взял с собой Галю и Глеба...\\\ Вчера Платон пришел домой в половине двенадцатого. - Где так долго... - спросила. И оказалось: за бутылкой коньяка читал друзьям свой новый рассказ "Прах Плеханова", а они сказали: вещь очень глубокая, но держи её, мол, подальше в столе, чтобы не попала в руки гэбистов... \\\ Стоим с Платоном на балконе, греемся на солнышке. - Пишу новый рассказ, - смотрит вниз на кроны каштанов, - а кому он будет нужен? - Грустный, жалкий. - Да и всё... кому нужно? - Пиши, пиши, старик. Надо ж как-то барахтаться! Ничего не ответил, ещё раз взглянул на каштаны и нырнул в серую прохладу комнат...
  1982-й
  Из дневников:
  'Ура! Кажется, увижу Индию!
  Автобиография, рекомендация-характеристика с места работы, пять фото, анкета: где и когда похоронен отец, ваши братья и сестры, где живут братья мужа, его родители?.. да, еще медицинская справка: можно ли делать прививку от холеры?
  Уф!.. Но собрала все эти бумажки за неделю.
  Теперь - 'на комиссию' в Райком. Утвердят ли?
  Вхожу. Заглядываю в кабинет секретаря:
  - Можно?..
  - Да. Ну и что? - бросает, не поднимая головы, с интонацией: чего нужно?
  - Мне войти или здесь подождать? - улыбаюсь вопреки его 'гостеприимству'.
  И снова его взгляд, как... на стул, и только один вопрос:
  - Были раньше за границей?
  - Нет.
  - Тогда у вас преимущество, - и снова глаза - в стол.
  Теперь - за второй подписью ко второму секретарю на четвертом экземпляре рекомендации с работы.
  Стою у приоткрытых дверей в кабинет, жду. Идет!
  Когда-то, лет пятнадцать назад проходила практику в областной библиотеке, так он приударял за мной, а сейчас - мимо, не приостановившись, не взглянув, когда обратилась:
  - Алексей Алексеевич, нужна только ваша подпись...
  Вошел в кабинет, сел за длинный стол, дверь оставил открытой и, не ответив, спросил у мужчин, что уже сидят:
  - Все собрались?
  - Все... Даже лишние есть, - пошутил один, взглянув на меня.
  Что делать? А-а, войду! И, зацепившись за шутку вошла:
  - Ага... Это я лишняя, Алексей Алексеевич, - улыбаюсь, как ни в чём, ни бывало.
  Смотрит мрачно, держит паузу... но вдруг:
  - Давайте... - протягивает руку.
  Подписал! Утвердил!
  Увижу Индию!
  
  Индия, Цейлон...
  Может, потом и напишу что-то об этой неожиданной сказке, но только не сейчас, - слишком всё спуталось в каком-то ярком, радостном ощущении.
  И, наверное, поэтому иногда снится вот такое:
  Я - в поле; ещё грязными клочьями мается снег, но полянами - трава: зеленая-зеленая, яркая-яркая! Лежу на ней, вдыхаю запахи её, земли и от этого - радость!
  Или:
  Прямо на снегу, - глубоком!.. пушистом!.. ослепительно белом! - собираю цветы... огромные розовые цветы... и их уже целый букет! Дивлюсь: на снегу - и такие?..
  И снова - радость.
  
  Вчера Платон пришел домой в половине двенадцатого.
  - Где так долго? - спросила.
  - У Махонина.
  За бутылкой коньяка, которую принёс наш 'семейный художник' и друг Виктор Якушин, - повод: его картину взяли на выставку, - читал им свой новый рассказ 'Прах Плеханова'.
  Как-то, придя с работы, рассказала я Платону о Лёше, нашем киномеханике, который вечно рвётся рассуждать 'глубоко и научно', хотя в голове у него... Так вот, в тот раз Лёша всё приставал к выступающему из моей передачи: 'Скажите, а где теперь находится прах Плеханова?*' Наконец, мой остроумный ассистент Димка Миловидов спросил его мрачно, но с иронией: 'Лёша, а зачем тебе прах Плеханова?' И Лёша уловил Димкину интонацию, - набычился, засопел...
  Так вот, рассказала тогда мужу это, а он и написал рассказ, развив тему по-своему, и вот вчера прочитал его друзьям, а они сказали: вещь, мол, очень глубокая, но держать её надо в столе и подальше, 'чтобы не попала в руки гэбистов'.
  Но будет ли 'держать в столе'?
  Нет, еще не знает.
  
  Командировка в район. Гостиница.
  Затёртые, ободранные обои на стенах, нет покрывал на кроватях, нет половичков возле них, туалет - на улице... и совсем седая соседка, хотя и ровесница: её муж погиб в автокатастрофе восемь лет назад; дочь в девятнадцать лет родила, хотя мужа нет; у сына жена не готовит, не стирает, а только гуляет... И рассказывала всё это сдержанно, с полуулыбкой, но всё равно: уф!.. когда кончила.
  А утром, в прорвавшемся через тучи луче солнца - яркий, жёлтый бархат одуванчиков и воздух обалденный!
  
  С 'Прахом Плеханова' ходил Платон к литературоведу Непомнящему, а тот посоветовал ввести в текст рассказчика, чтобы читатель иногда мог передохнуть от плотности повествования.
  - Но Вам мешает журналистика, - добавил. - Тем не менее, Вы - самый глубокий писатель из местных.
  И, в общем-то, он прав: в журналистике Платону мешает писательство, а в писательстве - журналистика.
  
  Вечер встречи с композитором Микаэлом Таривердиевым...
  Послала записку: 'Вы творите гармонию. А что же делать нам, не творцам, живущим в этом дисгармоничном мире?'
  Думала, что ответит: иногда, мол, наслаждаться той гармонией, которую предлагаем мы, но он прочитал... взглядом отыскал меня (следил, как передавали записку по рядам), улыбнулся, положил в боковой карман: - Буду хранить, - только и сказал.
  
  Ходили с Платоном в лес за черникой и моего мужа так искусали комары и оводы, что теперь весь - в крапинку.
  И все же ездил со мной в Карачев. Я полола картошку, а он перетаскивал в сарай уголь корытом, - Виктор выписал целую машину. Занятие, конечно же, было ему не по душе, - привык-то всё за столом с ручкой и бумагой, а тут... Но ничего, почти тридцать корыт отволок волоком и в поезде отдыхал... молча. А я читала Германа Гессе. Оказывается, он хотя и немец, но предки его служили России. То-то мне так близок 'по духу', как мама говорит.
  
  Платон отослал 'Прах Плеханова' в Москву, в молодежный журнал 'Смена'.
  Ну, что ж: 'Попытка - не пытка'.
  
  Ура!.. Платон взял с собой детей и повез группу туристов в Ригу, - ему за это платят в день на кило 'Докторской' колбасы... если попадется. Придя с работы, блаженствую!
  А еще не надо готовить завтраки, обеды.
  Чудо!
  И продлится это чудо еще целых три дня!
  
  Возвратили моему писателю рассказ из 'Смены', - 'не подходит по тематике', - но журнал не хотел бы терять автора: присылайте, мол, еще, посмотрим.
  Сейчас стояли с ним на балконе, грелись на солнышке и вдруг услышала:
  - Пишу рассказ, - посмотрел вниз на кроны каштанов, - но кому будет нужен? - Грустный, жалкий. - Да и всё, что написал, кому нужно?
  - Ну как 'кому'? - встрепенулась, утешая: - Четыре книжки уже издал... - Ничего не ответил. - Так что пиши, пиши, старик. Надо ж как-то барахтаться!
  Снова ничего не ответил и нырнул в серую прохладу комнат.
  
  А может, мне самой делать передачи, без журналистов?
  Но тогда неизбежны конфликты с ними, - отнимаю гонорар! Да и с начальством, - делай, мол, только своё. Нет, не смогу 'выбивать' гонорары, ругаться, отрывать 'свой кусок' - не смогу быть стервой.
  А дочка посмотрела 'Салярис' Тарковского и пришла с пылающими щеками: 'Буду режиссером!' Что ответить?.. 'Состоявшийся талант - это когда - вопреки'?
  А я...
  
  Полоса неудач у Платона: всё возвратили из газет и журналов! Даже статейку из 'противоалкогольного' журнальчика, как его называет.
  Как-то звонит Владимир Владимирович Соколовский, бывший секретарь Обкома по идеологии, тот самый, рассказы которого в своё время правил мой брат:
  - Ноги вот отказали. Никуда не хожу, никого не вижу...
  А я - ему:
  - Владимир Владимирович, а у Платона и есть ноги, но всё равно 'не ходит'.
  И рассказала про неудачи.
  
  Приходила Зося, моя 'индийская' подруга.
  Пили кофе, но говорила только она: её мастерская увешена акварелями с пальмами, океаном и бунгало, - не может забыть Индию! - о Валере, который был в нашей группе, снова об Инди и опять - о нём.
  А во мне... Как это у Бориса Чичибабина?
   Есть друзья, а в душе недоволен.
   Одиночеством, что ли, я болен?
  И за окном всё моросил и моросил дождь.
  
  Платон отсылал письмо Кривоносову, местному писателю, пробившемуся в Москве и спрашивал: не даст ли рекомендацию в члены Союза писателей? И сегодня получил ответ: не переоцениваешь ли ты, мол, себя?
  За ужином бросил:
  - Наверное, и впрямь я не писатель.
  А меж тем в 'Литературной газете' напечатали его письмо к маститому писателю Астафьеву. Правда, причесали, попудрили, приглушили взволнованность, но суть оставили. Значит, Качанов чего-то стоит?
  Но всё реже и реже садится за письменный стол, а иногда и скажет: 'Кроме еды, ничего больше и не остается', или: 'Стареем, стареем... Теперь, кроме одной рубахи да штанов, ничего боле не надо'.
  А сегодня, когда подкрасила волосы, услышала:
  - Все молодишься? Пора бы и остепениться.
  А я... Да не хочу остепеняться!.. и 'одних штанов' мне мало!.. и стареть не хочу!.. и больно, что он уже и физкультуру не делает, и телевизор наш черно-белый готов смотреть вот таким, дергающимся.
  Больно и тоскливо'.
  
  В 1991-м впервые издадут в России философа Бердяева и тогда прочту:
  'В истории мира происходит противоборство двух начал: субъективности, духовности, свободы, истины, правды, любви, человечности и: объективности, мирности, пользы, устроения, силы, власти. Это и есть борьба Царства Божьего и царства кесаря. Сын Божий был распят, и дух распинается в этом мире объективации. Объективация духа и есть его распятие'.
  И эти строки словно приподнимут меня, - так, значит, не только мы, но и все те, кто пытается по иному взглянуть на то, в чём живёт, 'распинается в этом мире объективации'?
  Ну, что ж, это успокаивает и утешает... в какой-то мере.
  
  'Дождь, дождь...
  Всю неделю!
  А по телевизору - о Веронике Долиной: трое детей, но пишет стихи, песни, ездит с концертами по стране.
  Зависть.
  - Зато ты источаешь флюиды, - Платон.
  Ну, если флюиды...
  Но утром - на сына:
  - Кран в ванной вчера начал чинить и бросил!
  На дочку:
  - Ни черта не читаешь!
  На Платона:
  - Не вызываешь ни электрика к неисправным розеткам, ни газовика к протекающей колонке!
  А еще этот дождь, дождь!.. въедливый!.. гремящий по жестяной крыше балкона!
  И лохматые деревья треплет ветер.
  И мокрые листья мечутся по тротуару.
  И на работе... в коридорах содрали линолеум, выкрасили стены. Вонь!
  Ненавижу себя, презираю!
  А вечером - голодный Женька Сорокин... сбежал от скандала с женой и вот теперь сидит, чинит наши розетки, а я жарю ему картошку.
  Чуть позже - Платон подвыпивший, с выставки Гусьлистова, и всё ходит по пятам и бубнит: звонили из 'Современника'... выбросили рассказ 'Житная поляна', а это - название сборника... и скулит, и просит совета, а я... а во мне!
  Ну, где же, где вы?.. умные, талантливые, смелые, благородные! Хоть издали подмигните!
  И слезы - перед сном, после фильма Марка Захарова 'Тот самый Мюнхгаузен' - его неправды святой не принял, отверг мир смертных и кесарей, - и последние кадры фильма: Мюнхгаузен поднимается и поднимается в голубое небо по веревочной лестнице и теряется в нём.
  
  'Поблагодарили' Платона из Москвы сразу 'Советская Россия' и 'Журналист', - отсылал туда статью о кооператорах.
  - Старик, как же я устала от этих благодарностей! - не сдержалась.
  - А я?.. - жалко улыбнулся и ушёл к себе.
  Приготовила обед и решаюсь всё же всколыхнуть отвергнутого писателя: не напечатали этого очерка, так другой...
  И вхожу, сажусь рядом:
  - Что это Вы, Платон Борисыч, всё читаете, читаете... а не пишете?
  Знаю: вызываю огонь на себя!
  - Думаешь, писать... это всё равно что вязать? - А у меня, между прочим, сегодня отгул, а я, между прочим, пригласила его сходить в лес за грибами и вроде бы соглашался... хотя была бы рада, если б сел писать, и вот: - Лучше бы пуговицы к рубашке пришила, чем лезть в то, чего не понимаешь!
  Сжимаюсь: ну что, получила?.. Да-а, но такого массированного огня не ожидала и поэтому сразу - слезы. Шмыгнула в ванную, закрылась. Нет, не рассчитала сил!
  Но подошел к двери:
  - Открой. Поговорим.
  Не хочу открывать! Не хочу говорить! И даже видеть его не хочу!.. Но через дверь гундосю:
  - Не благороден. Больно ранишь.
  А он:
  - Может, потому заставляешь писать, что б денег больше приносил?
  Опять оскорбляет!
  - Как же ты со мной живешь, если так думаешь? - уже рыдаю.
  Но слышу: собирается уходить.
  Нет, не выйду, не пожелаю ему счастливого пути!.. отсижусь на краю ванной.
  У-ушел. Ну и, слава Богу. Иду в зал, ложусь на диван: а, может, он, отвергнутый обществом, так защищает себя? А, может, отвергнутый, так себя утверждает?
  Ладно. На том и порешим.
  И утром просыпаюсь с настроением: 'всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо!'
  И ты сегодня будешь весь день счастлива! А что тебе еще нужно? Дети живы, здоровы, мама, Виктор - тоже, денег с натяжкой, но хватает... 'Так не надо печалиться...' как поётся в популярной песенке.
  'И вдруг наполнилась её душа умиро-тво-рён-ностью'.
  
  Первый солнечный день после затяжных дождей и сразу - жара!
  В квартире душно, бесят звуки с улицы, голоса за стеной...
  Завидую тем, кто живет в собственном доме!.. а еще лучше выйти б за порог и сразу - поля! И после работы: нет, не хочу домой! Может, побродить вон там? И всего-то - перейти дорогу...
  Тропинка среди молодой кукурузы, шуршание стеблей, совсем другой ветер в лицо!
  И поле ржи - волнами, под ветром! - и подмигивающие васильки.
  И даль с перелесками, с ярко-зелёными взгорьями, и нежная бирюза неба. Ну да, да, была я когда-то птицей! До отчаяния хочется лететь над всем этим!.. слышу даже шелест своих крыльев, ощущаю прохладу ветра под ними! Но бреду среди метущейся ржи, срываю несколько васильков, и почему-то вдруг: 'В то лето волосы ее совсем выцвели и пропахли ветром'. Чьи? Почему? Не потому ли, что мои - лохматит, холодит ветер?
  Но всё ближе - трасса и уже: красные, синие, желтые троллейбусы там, на кольце.
  Нет, не хочу - в них!
  И нахожу поляну с ласковой не примятой травой.
  'Упасть лицом в траву и плакать...'
  И падаю. И припадаю к ней щекой, вдыхаю аромат... а потом долго сижу, прижав к ней босые ноги.
  И чудо! Крадучись уползает, уползает тоска, так мучившая последние дни.
  Чтобы обрести силы Антей припадал к земле. А, может, это и не миф вовсе? Все, что нашла там, в поле, бережно несу домой в букете васильков. Платон стоит в коридоре, дочка выходит из кухни.
   - Привет от полей! - протягиваю васильки. - Дорогие мои, как же скверно, никчёмно, нелепо мы живём! - хочу ошарашить принесённым. - Ведь всё, что так позарез необходимо, там, в полях!
  А дочка уже хрустит огурцом... а муж уже читает газету.
  Нет, не смогла.
  Значит, в другой раз.
  
  Сон.
  С неба, прямо на меня, стремительно, вниз головой, летит... и уже - надо мной!.. мужчина... и лицо его наплывает, увеличивается, искажается, как в широкоугольнике, и вдруг, застыв предо мною, губы зловеще шепчут: 'Отведи пальчик... Пальчик-то отведи!' И сразу - угол в какой-то хате... и прямо на полу, прижавшись к стене, сидит... вроде бы Платон?.. да-да, это он!.. в белой рубахе, в безрукавке... голова опущена, а на плече - чёрная птица... бросаюсь к нему, но тут же его перекрывает перекошенная рожа того мужика... опять Платон... нет, мужик... Платон, мужик... как микшером, на пульте!.. долго!..
  И начинаю кричать...
  
  Всё итожу, скулю...
  В маяте вышла на балкон. Сумерки. Двор пуст.
  И тут - постукивание... легкое постукивание палочки по асфальту... слепая тычется в ограждения, в кусты... возвращается, снова ищет дорогу... осторожный, вкрадчивый стук-стук палочки по тротуару.
  Что ж томлюсь-то? Той, что внизу... да и маме разве больше досталось?
  
  Из Германа Гессе:
  '...Наше субъективное, эмпирическое, индивидуальное 'я' крайне переменчиво, прихотливо, крайне подвержено всяким внешним влияниям. Но есть и другое 'я', скрытое в первом, перемешанное с ним. И оно - высокое, святое. Оно не является личным, оно есть наша доля в Целом, в Безличном, - в Боге. И стоит искать такое 'я', следовать за ним. Только это трудно, - вечное 'я' тихо и терпеливо, тогда как другое столь нескромно и нетерпеливо'.
  Боже! Как же часто мы, задавленные господством кесарей, теряем себя!
  И уже не хватает терпения и сил душевных вновь и вновь искать в себе это 'скрытое в первом, перемешанное с ним' и ускользающее 'высокое и святое' я!
  
  Снова - в Карачев, с Платоном...
  Весь день - дождь, солнце, прохладно, жарко, дождь, солнце... и зелень бушует!
  А назад - с братом, почти в пустом вагоне, и снова крупный обильный дождь!
  А мы - об очерках непривычно смелых и правдивых в 'Литературке': земля, аренда на три, десять лет?.. и не будут ли эксплуатировать её, а потом бросать; о письме старика из Кургана, который вспоминает о раскулачивании крестьян в двадцать восьмом...
  Чудо! Об этом - в газете?
  Значит, что-то меняется вокруг нас.
  
  Шли по берегу озера, в молодом березнячке собирали темноголовые подберезовики, бурые маслята, лохматые волнушки и набрали их полную корзину!
  Набрели на поляну среди молодых сосен и елей, присели на чуть шуршащий мох, прислонились к березе...
  Рай!
  Потом доедали бутерброды, пили чай из термоса, перебирали грибы, снова брели вдоль берега по траве-мураве, купались в озере и уже в сумерках, почти пустым автобусом, ехали домой.
  Короткий праздник жизни!
  Может, природа и подталкивает, направляет к поиску того самого 'другого я', о котором пишет Гессе?
  Может, только при встрече с ней и пробуждается в душе 'вечное и святое 'я'?
  
  *Плеханов В. Г. - теоретик и пропагандист марксизма, философ, видный деятель российского и международного социалистического движения.
  
  Продолжение следует.
  Дорогой читатель!
  Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей. Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"