**ГЛАВА 35: "ФАВОРИТЫ ИМПЕРАТОРА ГОНОРИЯ. ЧАСТЬ II"**
*(Записки Публия Септимия Геты, Вечного Регента, Убийцы Королей и Главного Смотрителя Императорского Птичника)*
**Равенна, 2-4 сентября 410 года от Р.Х.**
### **1. ИЗВЕСТИЕ, КОТОРОЕ НИКТО НЕ УСЛЫШАЛ**
Ночь начиналась как обычно: с аромата влажной гнили, кваканья лягушек и пронзительного вопля "Стилихона IX", требовавшего свежего винограда. Я сидел в своем таблине - бывшей кладовой для вёсел, переоборудованной под свитки и отчаянные попытки сохранить видимость управления империей, - и пытался понять, как прокормить двор, легионеров и сто с лишним истеричных цесарок на остатки казны, которую Гонорий на днях потратил на мраморную поилку в форме нимфея для "Юлии Домны". Внезапно дверь тихонько распахнулась, и в комнату неслышно прошмыгнул главный евнух Приск. Лицо его было цвета заплесневелого сыра, глаза выпучены, как у испуганной совы.
- Ва-Ва-Ваше Величество, - залепетал он, задыхаясь. - Беда! Ужас! Конец света! Рим... Рим...
Я вздохнул, отложив стилус. Приск вечно паниковал. То "Аркадий V" клюнул сенатора, то крыша в курятнике протекла.
- Успокойся, Приск. Что там снова? "Феодосий III" сбежал? Или "Нерон XVI" опять кого-то заклевал?
- Нет-нет! Хуже! ГОРАЗДО хуже! - Приск схватился за грудь. - Рим... пал! Взят! Разграблен! Аларих... готы... огонь, мечи! Все пропало! Империя...
Тишина. За окном заквакали лягушки. Где-то вдалеке гаркнул "Платон". Я ощутил ледяную пустоту под ложечкой, знакомую с тех пор, как впервые понял, что империя - это корабль, тонущий в болоте, а я - его капитан с дырявым ведром. Но голос мой прозвучал спокойно:
- Откуда вести?
- Гонец... с севера... сам доминус Спор... еле живой... у ворот... - Приск указал дрожащим пальцем в сторону главного входа.
Я встал. Колени подкосились, но я выпрямился. *Рим пал.* Вечный Город. Сердце. Колыбель. Куча мрамора и тщеславия, которую мы все называли домом восемь веков. Взята ордой варваров. Империя... кончилась. По сути, она кончилась давно, но теперь это стало фактом. Кровавым, воняющим фактом.
В этот момент дверь снова распахнулась с такой силой, что отскочила от стены. На пороге стоял Гонорий. Не в пурпуре, а в тунике, которая когда-то была белой, а теперь напоминала полотно для современного искусства, исполненное в технике "грязь, корм и неопознанные пятна - скорее всего говно". Волосы его торчали в разные стороны, один сандаль был надет на босу ногу, второй он, судя по всему, потерял по дороге.
- **Гета!** - взвизгнул он, не глядя на Приска, а озираясь по сторонам диким взглядом. - **Гета, беда! Кошмар! Конец света! Пропал! РИМ ПРОПАЛ!**
Приск ахнул, поняв все буквально: "Пропал Рим! Он знает!".
- Ваше Величество! - запричитал он, падая на колени. - Простите! Я не хотел пугать! Но вести такие ужасные! Рим погиб! Вечный город пал!
- **Какой Город?!** - Гонорий отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, и бросился ко мне, спотыкаясь о собственные ноги. - **Не до Города сейчас, Приск! Гета, ты не видел его? Он был тут? Откликался? Может, прячется?** Его глаза бегали по углам комнаты, заглядывали под стол.
Я устало поднял бровь, пытаясь понять, кого ищет император в такой час. Комнатного льва? Диадему? Последние остатки разума?
- Кого, цезарь? - спросил я, чувствуя, как абсурд ситуации достигает новых высот.
- **Рима! Моего Рима! Любимого! Пушистого! С золотым воротником!** - Гонорий схватился за голову. - **Я везде искал! В курятнике его нет! В тронном зале - нет! Он даже не откликнулся на зов! О боги, Гета, представь! Его могли... могли **украсть**! Или он простудился! Или... или его съели!** На последних словах его голос сорвался в истерический писк.
Прежде чем я успел открыть рот, чтобы произнести хоть что-то успокаивающее (или просто оглушить его стилусом), в дверях появилась фигура, от которой у меня отвисла челюсть. Это был старый евнух Маркиан, обычно отвечавший за уборку самого грязного угла в птичнике. В руках он, как трофей, держал **огромного, красно-золотого петуха**. Птица выглядела сонной и крайне недовольной тем, что ее подняли среди ночи. Маркиан был осыпан перьями и соломой.
- Нашелся, цезарь! - радостно прокричал Маркиан, не замечая напряженной атмосферы. - Забился в самый дальний угол под насестом "Феодосия Величайшего"! Видно, спать захотел!
**Тут началось нечто.**
Гонорий издал звук, средний между воплем радости и предсмертным хрипом. Он ринулся к Маркиану, выхватил петуха из рук ошарашенного евнуха и прижал птицу к своей перепачканной тунике так сильно, что та захрипела и отчаянно захлопала крыльями.
- **Рим! Рим мой! Драгоценный! Живой!** - завопил Гонорий, осыпая петуха поцелуями и осматривая его, как полевой врач раненого центуриона. - **Ты цел? Невредим? Тебя не тронули? О, смотри, у него перышко помялось! Гета, немедленно прикажи принести лучшего масла! И врача птичьего! Нет, двух врачей! И зерна! Самого отборного! Он, бедняжка, наверное, напугался! И проголодался!** Он засунул палец птице в клюв, проверяя, не холодный ли тот. Петух возмущенно клюнул его за палец. - **Ай! О, он кусается! Значит, здоров! Слава Юпитеру! Нет, слава Христу! Кому там сейчас славить?!**
Он оторвал взгляд от своего "спасенного сокровища" и только сейчас заметил Приска, все еще стоявшего на коленях с лицом человека, наблюдающего апокалипсис в формате комедии положений, и меня, с каменным лицом, пытающимся осознать, что величайшая трагедия империи только что была полностью затоптана императорской истерикой по поводу пропажи петуха.
- **Приск!** - Гонорий вдруг нахмурился, прижимая к себе ворчащую птицу. - **А ты чего тут валяешься? И чего такой страшный? А!** - на его лице вспыхнуло "озарение". - **Ты же сказал, что Рим погиб!** Он потряс петухом перед носом ошеломленного евнуха. - **Вот же он! Живой! Немного помятый, возможно, нуждается в маникюре когтей и явно недокормлен, но ЖИВОЙ! Как ты мог так пугать своего императора?!**
Приск издал звук, похожий на то, как лопнувший пузырь пытается вздохнуть. Он просто рухнул лицом в пол, его плечи бессильно задрожали. Неясно было, плачет он или смеется в истерике. Петух "Рим", воспользовавшись моментом, выкрутился из императорских объятий, спрыгнул на пол и гордо направился к выходу, недовольно поквохтывая и теряя перья. Гонорий ринулся за ним:
- Рим! Куда ты? Подожди! Я же тебя покормить хотел! Лучшим зерном! Гета, не стой! Помоги поймать Рима! Он же травмирован после похищения!
Приск издал звук, похожий на предсмертный хрип. Я закрыл глаза. Где-то глубоко внутри что-то треснуло, потом оборвалось...
Приск упал на колени, бормоча молитвы, он ухватился за мой плащ. Я аккуратно разжал его руки, освободил плащ, развернулся и вышел. Мне нужно было к Спору. Мне нужно было узнать **всю** правду. И... мне нужно было убить. Кого-то. Или что-то. Жажда крови, острая и сладкая, залила ледяную пустоту. Аларих подписал себе смертный приговор. Не за Рим. За то, что заставил меня увидеть эту сцену.
### **2. КРОВЬ ДЛЯ КРОВИ, ПЕПЕЛ ДЛЯ ПЕПЛА**
Казарма караула у Северных ворот пропиталась запахом страха и... *металлической свежестью*. Приск не соврал - гонец лежал на грубых носилках, завернутый в грязный плащ. Это был **Спор**. Но не тот Спор, что дремал в лунном свете в Риме. Это был раненый хищник, загнанный рассветом.
Лицо его, всегда бледное, теперь было *мертвенно-белым*, почти *прозрачным* под слоем копоти и дорожной пыли. Губы, обычно скрывавшие острые клыки, были *сухими, потрескавшимися*, обнажая их кончики в болезненном оскале. Глаза, обычно острые и насмешливые, горели *лихорадочным алым светом*, уставившись в пустоту над низким потолком казармы. Пыль и копоть въелись в кожу и волосы, смешавшись с темными, *почти черными* пятнами на его разорванной тунике - не его кровь, но свидетельство бойни. Его плащ был прожжен, края обуглены. От него пахло гарью Рима и... слабым запахом вампирской силы, потраченной впустую.
Рядом на табурете сидел караульный врач - тощий старик с трясущимися руками. Он держал не кубок вина, а *глиняный кувшин*. Врач пытался поднести к губам Спора *толстую соломенную трубочку*, опущенную в кувшин, из которого исходил слабый, но узнаваемый для меня запах *свежей крови* (видимо, от какого-то животного или раненого легионера). Но Спор лишь мотал головой, отворачиваясь, сжимая в кулаке что-то маленькое и желтое. Врач был бледен; он *знал*, кого пытается отпаивать.
- Доминус! - кряхтя, поднялся врач, его глаза бегали от меня к Спору и обратно. - Он... он отказывается. Не берет. И это держит... - Он показал на кулак Спора. - И... и глаза у него, прости господи, *горят*! Как угли!
Я отстранил врача и опустился на колени рядом с носилками. Дубовые доски скрипнули под моим весом. Запах крови ударил в ноздри - для Спора он был жизненным эликсиром, от которого он отказывался в состоянии шока.
- Спор, - сказал я тихо, но твердо, заглядывая в его пылающие глаза. - Это я. Гета. Ты принес вести. От Гая? От Нерона? О Риме?
Его губы дрогнули, обнажив клыки на мгновение. Шепот был хриплым, как скрип ржавых петель, но в нем слышалось бульканье, словно горло было залито чем-то густым:
- ...горит... все горит... Форум... Капитолий... они... на статуях... на конях... режут... кричат... - Он сглотнул с трудом, и звук был влажным, *чужеродным*. -Луций....на стене... стреляет... кричит им... кричит... "Ублюдки! Это же Марк Аврелий! Слезьте с него!"... Гай... Гай в порту... пытается спасти корабли... "Чертежи! Мои чертежи, черт бы вас побрал!"... Солнце... проклятое солнце... едва ушел... кровь везде... реки крови... но она... *горячая*... *ядовитая* от их страха... - Он застонал, его тело содрогнулось. - Не могу... пить эту гадость...
Его рука с зажатым предметом дернулась. Он разжал кулак. На ладони лежало гусиное перо. Ярко-красное от чьей-то крови. Опаленное по краю.
- Нашел... на Палатине... - прошептал Спор, его голос сорвался в шипение. - Под... под копытом коня... готского... - Он сжал перо так, что костяшки побелели, а клыки обнажились в оскале боли или ярости. - Птицы... Гета... все птицы... разлетелись... или сгорели... Гай... Гай кричал... "Спасай гусей!"... но я... я не смог... только это перо... и этот... *смрад*... в воздухе... - Он яростно плюнул на пол.
Я осторожно взял его свободную руку. Холодную, как могильный камень. - **Сколько дней?** - спросил я, мое сердце бешено колотилось, но голос оставался ровным. Командным. - **Куда ушел Аларих? Где Ферманция?**
Спор медленно перевел на меня свой адский взгляд. Казалось, мой вопрос пробился сквозь кошмар.
- Три... дня... грабеж... - выдохнул он, его дыхание пахло пеплом и *слабой сладостью* вампира на грани. - Потом... ушли... На юг... К морю... Озверевшие... Груженые... как мулы... Плацидию... с ними... в золоченой клетке... на колеснице... - Его клыки блеснули в полумраке. - ...и эта *тварь*... Ферманция... шла рядом... как жрица... *улыбалась*... Гета! Она... она указывала перстом... куда идти... где искать... сокровища... людей...! Подвалы... катакомбы... Она *знала*! И кровь... она *пробовала* ее... не как мы... не для силы... а пальцем... в лужу... и на язык... и *смеялась*...!
Он закашлялся, судорожно, тело содрогалось. Врач снова поднес трубочку с кровью. Спор с диким, животным рычанием отшвырнул кувшин рукой. Глиняный сосуд разбился о стену, темная жидкость брызнула по глинобитной стене, оставляя ржавые подтеки.
- Не могу! - зашипел он, и его голос набрал силу, но это была сила отчаяния. - *Отравлена*! Весь Рим... пропитан страхом и смертью! Нужна... *чистая*... *холодная*... или...
Я понял. Резким жестом велел врачу и всем остальным выйти. Когда дверь захлопнулась, я обнажил запястье и поднес его к губам Спора. Моя кровь была старой, холодной, но *чистой*. Не отравленной ужасом гибнущего города.
- Пей, - приказал я. - И живи. Чтобы отомстить.
Его клыки впились в мою плоть с жадностью умирающего. Боль была острой, знакомой. Я чувствовал, как слабость отступает от его тела, как алый огонь в его глазах тускнеет, сменяясь привычной холодной ясностью, наполненной теперь ледяной, сфокусированной ненавистью. Он пил недолго. Ровно столько, чтобы подняться.
Он отпустил мою руку, швырнул обгоревшее перо в угол казармы и вытер рот тыльной стороной ладони. На его лице не осталось и следа прежней слабости. Только смертельная бледность и глаза, полные мрака и нечеловеческой решимости.
- Консенция, - сказал он, его голос снова был твердым, звенящим, как обнаженная сталь. - Они у реки. Аларих хочет переправиться на Сицилию. Ферманция с ним. Плацидия в золотой клетке. Догоняем?
Я встал, затягивая шнурки на запястье. Боль была ничто. На ее месте бушевала ярость.
- Догоним, - ответил я. - И утопим их в их же крови. Готовь коней. И свою жажду, Спор. Как только солнце сядет, у нас будет много работы...
###
К закату я был готов. Я подошел к окну.
Где-то внизу, в курятнике, Гонорий весело квохтал, подзывая своих "советников" к кормушке. Мир сошел с ума. Оставалось только одно - безумие мести.
- Спор, - сказал я тихо, не оборачиваясь. Я знал, он рядом. Всегда рядом в такие моменты.
- Здесь, Гета.
- Собирайся. Берем коней. Только самых выносливых. Оружие. И... ту мазь Гая. От солнца. Тебе пригодится.
- Куда?
- На юг. Догонять похоронную процессию империи. И хоронить ее палача.
Мы скакали как призраки, обгоняя слухи и страх. Спор, закутанный в плащ, казался тенью, прилепившейся к моей спине. Мы не говорили. Что говорить? Рим пал. Наш Рим. Тот, где мы правили, пировали, строили безумные планы с Гаем и Александром. Тот, в котором Нерон пел, спасая от древних ужасов. Тот, который более 800 лет не был не то что взят - даже осажден! Теперь он был грудой дымящихся развалин, отданной на потеху варварам. Гнев горел во мне холодным, ясным пламенем. Не истерика Гонория. Расчетливая ярость хищника.
Нашли мы их у Консенции. Готский лагерь растянулся вдоль реки Бусент. Шумный, наглый, пьяный от победы и награбленного вина. Стражники у ворот дремали или играли в кости. Они чувствовали себя хозяевами мира. Наивные.
- Что будем делать? - прошептал Спор, его глаза в темноте светились красным. - Ворвемся? Устроим резню?
Я оскалился. Нет. Резня - это для толпы. Для Алариха я припас нечто... личное.
- Жди здесь. Следи. Если что - свисти.
Я растворился в ночи. Старые навыки Гая, которому я когда-то завидовал, теперь служили мне. Я скользил между шатрами, как тень, неслышный, невидимый. Запах костров, жареного мяса, пота и крови - крови моего города. Я нашел его шатер не по знаменам (их не было), а по шуму. Громкий голос, хриплый от вина и победных речей. Аларих. Король вестготов. Разрушитель Рима.
Он сидел на груде ковров, в окружении своих ярлов. Высокий, мощный, с медвежьей гривой волос и глазами, все еще пылавшими огнем завоевателя. Он потягивал вино из римской чаши, хвастаясь тем, как его "волки" загрызли "старую волчицу". Я стоял за его спиной, в самом углу шатра, слившись с тенями. Ждал. Пока вино сделает свое дело. Пока стража у входа клюнет носом.
Когда последний из его советников, шатаясь, вывалился из шатра, а сам Аларих, зевнув, потянулся к меху с водой, я шагнул вперед. Не спеша. Давая ему осознать присутствие. Он обернулся мгновенно, рука метнулась к мечу у пояса. Звериная реакция. Но вино и усталость замедлили его.
- Кто ты? - прохрипел он по-латыни, вглядываясь в мою темную фигуру. - Как ты сюда...?
- Привет из Равенны, Аларих, - сказал я спокойно. - От императора Гонория. Он просил передать... благодарность.
Аларих фыркнул, расслабившись на мгновение. Видимо, принял за гонца с новыми предложениями выкупа или переговоров.
- Благодарность? За что? За то, что не сжег его драгоценный курятник? Или за сестру? Плацидия... - он усмехнулся похабно. - Она уже привыкает к нашему гостеприимству...
*Это была ошибка.* Я двинулся. Не бежал. Шел. Но так быстро, что он не успел понять. Моя рука (не рука регента, управляющего счетами, а рука человека, учившегося убивать у лучших - у Гая, у легионеров, у самой жизни) схватила его за горло. Не чтобы задушить. Чтобы приподнять. И **впечатать** в деревянную стойку шатра с такой силой, что балки затрещали. Звук был глухим, ужасным. Аларих закашлялся, захрипел, глаза вылезли из орбит. Он попытался ударить, но я поймал его запястье и сжал - кости хрустнули, как сухие прутья. Он завыл от боли.
- За Рим, - прошипел я ему в лицо, чувствуя, как его дыхание, зловонное от вина и мяса, бьет мне в лицо. - За каждый камень. За каждый крик. За каждый оскверненный храм и проданного в рабство римлянина. Ты хотел быть Цезарем варваров? Вот твоя корона.
Свободной рукой я выхватил из-за пояса не меч. Короткий, тяжелый *pugio* - римский кинжал легионера. Сталь блеснула в свете догорающей лампады. Аларих увидел смерть в моих глазах и забился в последней, отчаянной попытке спастись. Поздно.
Удар был точным. Быстрым. Смертельным. Я вонзил кинжал ему под ребра, прямо в сердце, с таким расчетом, чтобы острие прошло сквозь тело и воткнулось в дерево позади. Он завис на мгновение, пригвожденный к стойке своего шатра, как бабочка Сальвиана. Глаза его, широко раскрытые, полные непонимания и ужаса, смотрели сквозь меня. Хриплый выдох. И все. Король вестготов, бич Рима, повис на своем собственном шатре. Кровь темной струйкой потекла по дереву, смешиваясь с грязью пола.
Я вытер кинжал о его плащ. Никакой торжественности. Только холодная, грязная работа палача. Работа, которую никто другой не сделал бы.
Но я не ушел. Кое-что нужно было еще сделать... кое-кто должен был быть наказан... Я знал, где ее искать.
- Спор, - мой ледяной голос прозвучал в наступившей тишине. - Шатёр с черным знаменем. На восточной окраине. Приведи её. Живую.
Спор кивнул, исчезнув в темноте быстрее, чем гот успел моргнуть. Я сел рядом с еще не остывшим телом Алариха и ждал. Минуту. Две. За стенами шатра стояла мертвая тишина, нарушаемая только треском факелов и тяжелым дыханием испуганных варваров. Они понимали, что что-то случилось, но боялись сунуться в шатер.
Потом Спор вернулся. Он буквально втолкнул Ферманцию внутрь. Она пошатнулась, но не упала. Ее черное платье было в пыли, одна тонкая коса расплелась, на щеке алела ссадина. Но глаза... ее глаза были все теми же - холодными, пустыми, как зимнее небо над руинами Капитолия. В них не было ни страха, ни удивления. Лишь ледяное презрение.
- Публий Септимий Гета, - ее голос звучал ровно, будто мы встретились на приеме в Медиолане. - Сам Вечный Регент? Какая честь. Вы звали?
Я шагнул к ней. Запах ее духов - что-то горькое, полынное, с примесью дыма - ударил в ноздри. Запах Рима в его последние часы.
Моя рука скользнула в складки плаща и вытащила обгоревший обломок фрески - лицо Юноны с Капитолия, вырванное с куском штукатурки. Я швырнул его к ее ногам.
- Узнаешь? Это твой "проветренный" Рим. Я нашел это в твоих покоях, колдунья. Вместе с этим. - Я бросил на пол сверток. Из него выкатилась изящная серебряная *булла* - детский амулет Плацидии. - Ты не просто советовала. Ты отдавала ему детей Рима как скот. Ты указывала, где искать спрятавшихся патрициев. Твой брат Сальвиан уже воет в аду, сгорев заживо на своей коллекции бабочек. Теперь твоя очередь.
Ее ледяное спокойствие дрогнуло. В глазах мелькнул страх. Настоящий.
- Зачем, Ферманция? - спросил я тихо, но так, чтобы каждый звук впивался ножом. -Почему Рим? Что тебе дало его падение? Власть? Богатство? Или просто... удовольствие?
Она чуть склонила голову, ее губы тронула едва заметная, зловещая улыбка.
- Орхидеи, регент. Вы помните? В Равенне они не цветут. Климат слишком... суров. - Она провела рукой по воздуху, будто очерчивая границы тюрьмы. - Рим... Рим был оранжереей. Душной, прогнившей, полной дряхлых цветов. Его нужно было... проветрить. Очистить огнем. Чтобы когда-нибудь... - ее взгляд стал отрешенным, - ...могло расцвести что-то новое.
- Новое? Под пятой варваров? Под твоим руководством? - я засмеялся, и смех прозвучал как лязг стали. - Ты продала сердце империи за призрак власти, колдунья. За шепоты в темноте и силу, от которой пахнет тленом.
- Сила всегда пахнет тленом, Гета, - парировала она спокойно. - Вы сами скоро узнаете это. Ваша империя...**
- Моя империя мстит, - перебил я. Я взглянул на Спора.- Сожги ее шатер. Дотла. И все, что в нем.
Ферманция не дрогнула. Только в ее глазах мелькнуло что-то - не страх, а ярость потревоженной кобры.
- А меня? - спросила она с ледяным вызовом. - Боитесь сжечь меня? Или ваша месть требует личного... участия?
Я подошел вплотную. Моя рука, еще липкая от крови Алариха, схватила цепочку на ее шее - ту самую, с амулетом-псом. Я дернул. Цепочка лопнула. Потом схватил браслет на ее руке - сложный, с вплетенными костями и камнями цвета застывшей крови. Сорвал.
В момент, когда цепочка лопнула, а браслет соскользнул с ее запястья, по шатру пронесся ледяной ветер, задувший все светильники. В темноте раздался многоголосый шепот - тысячи голосов, стонавших на забытых языках. Ферманция выпрямилась, ее глаза вспыхнули зеленоватым светом.
- Глупец! - ее голос обрел металлический отзвук. - Ты разорвал Печать! Теперь они свободны!
На полу амулеты зашевелились. Камень "цвета застывшей крови" пульсировал, как живое сердце. Из амулета-пса выползла тень, принявшая очертания трехглавого Цербера. Воздух наполнился запахом серы и разложения.
- Твоя сила - в этих безделушках, - прошипел я ей в лицо. - И в страхе тех, кто верит в твою власть. Ничего больше.
Я бросил амулеты на пол перед ней.
- Сжечь ВСЕ, Спор! И колдунью - вместе с ее грязными игрушками. Пусть же ее новый мир начнется с чистого пепла. Здесь и сейчас.
Впервые на ее безупречном лице появилась трещина. Глаза расширились от невероятного ужаса и ярости.
- Ты не смеешь! Я знаю тайны! Я...
Спор двинулся к ней. Быстро, неумолимо. Она попыталась отпрянуть, заговорить, поднять руки в каком-то жесте - но было слишком поздно. Сильные руки Спора схватили ее. Она забилась, зашипела, как дикая кошка, ее крики были уже нечеловеческими - смесь проклятий на латыни и на каком-то древнем, гортанном наречии. Спор, не обращая внимания, потащил ее к выходу, к уже занявшемуся пламени ее собственного шатра.
Я вышел следом. Готы отшатнулись.
Я смотрел, как ее черное платье мелькает в клубах дыма, как Спор сильным толчком отправляет ее в самое пекло. Я слышал, как ее крики слились с треском огня, видел, как ее фигура, корчащаяся и беспомощная, исчезла в алом хаосе. Я чувствовал, как пламя лизало ее драгоценные амулеты, превращая их в угли и шлак... Жар от огня обжигал лицо, но внутри меня была только ледяная пустота. Пламя пожирало не просто колдунью - оно пожирало последний мост между прошлым и будущим. Ферманция была чудовищем, но она понимала Рим. Понимала его гнилую душу, его скрытые силы. Теперь ее знание обратилось в пепел. А вместе с ним - и последний шанс Империи возродиться, пусть даже в уродливой форме. Я отомстил за Рим, но убил и его призрачный шанс на возрождение. Спор тяжело положил руку мне на плечо. Его молчаливый вопрос висел в воздухе: *"Стоило ли?"* Я не знал ответа. Знал только, что иного выбора у меня не было.
Только тогда я обернулся к Атаульфу и его оцепеневшим воинам.
- Кто следующий? - спросил я громко, по-готски...
### **3. КАК ЗАПУГАТЬ ВОЛКА**
В лагере поднялся вой. Не ритуальный - настоящий.
- Кто следующий? - повторил. Язык я выучил давно. Знать врага - первое правило. - Кто хочет возглавить стаю шакалов, разорвавших Рим? Выходи. Получи свою награду.
Атаульф вышел на передний план. Шурин Алариха. Высокий, статный, с умными, но наглыми глазами. Он смотрел то на меня, то на темный вход в шатер, откуда сочилась кровь.
- Ты... ты убил его? - его голос дрогнул. Не от горя. От страха.
- Исполнил волю императора, - ответил я холодно. - Аларих осквернил Рим. Его участь - быть пригвожденным к позорному столбу истории. Как грязный пергамент. - Я сделал шаг вперед. Готы попятились. - Теперь твой черед, Атаульф. Ты хочешь стать королем? Хочешь вести этих псов дальше?
Атаульф молчал, его рука сжимала рукоять меча, но он не решался вытащить его.
- Послушай меня, щенок, - моя речь стала тише, но от этого только страшнее. - Ты видишь этого человека? - Я кивнул на Спора. - Он не человек. Он старше твоего племени. Он пил кровь богов. И он голоден. А я? - Я улыбнулся. Без тепла. - Я тот, кто управляет императорами. Кто хоронит королей. Кто превращает победы в пепел. Ты взял Рим? Поздравляю. Теперь попробуй взять **меня**. Или... - я сделал паузу, давая страху проникнуть в их кости, - ...убирайся. На запад. В Галлию. Или в Испанию. Дерись с другими варварами. Громи бургундов. Вандалов. Кого угодно. Но если ты или твои "волки" еще раз посмотрите в сторону Италии... если троните хоть один камень Равенны... если напугаете хоть одну императорскую цесарку... - Я подошел к Атаульфу вплотную. Он был выше, но съежился. - ...я найду тебя. Даже в аду. И пригвозжу к следующему столбу рядом с твоим шурином. Понял, щенок?
Он кивнул. Быстро. Испуганно. В его глазах не было ненависти. Был только животный ужас перед нечеловеческой силой и холодной решимостью.
- Убирайтесь, - сказал я, поворачиваясь спиной. - Пока я не передумал. И верните Галлу Плацидию. Если она вам больше не нужна. Я достал из-за пояса небольшой ларец из черного дерева и бросил его Атаульфу под ноги.
- Передай ей. Ее фамильные драгоценности. То, что не успели расплавить твои шакалы.
И вот это. - Я швырнул ему свернутый пергамент. - Земли в Нарбонской Галлии. От реки Роны до Пиренеев. Западный Император жалует их готам. На правах *федератов*. Защищать границы Империи от вандалов и свевов. Подписывай. Или... - я кивнул на дымящиеся руины шатра Ферманции, - ...будешь следующим удобрением для ее "нового мира".
Атаульф осторожно поднял пергамент. В его глазах мелькнул не страх, а расчет. Земля. Законные права. Императорский мандат. Это было больше, чем он мог выторговать силой оружия.
- А Плацидия? - спросил он, пряча пергамент за пазуху.
- Твой залог верности Риму, - ухмыльнулся я. - Женись на ней. Создай королевство. Сделай римлянку матерью твоих наследников. Тогда твои дети будут не вождями шаек, а законными правителями. Империя дарует это. *Я* дарую это. Откажешься - Плацидия вернется в Равенну. А ты... станешь легендой о глупом щенке, который отказался стать волком.
Империя... - я усмехнулся, глядя на дымчатое небо, - ...все еще платит за своих принцесс. Хотя бы птичьим зерном.
### **4. ЭПИЛОГ: ПЕПЕЛ, ПЕРЬЯ И ТИШИНА ПЕРЕД БУРЕЙ**
Мы вернулись в Равенну под утро. Город спал. Дворец тонул в привычном болотном тумане и запахе птичьего помета. Гонорий, конечно, не спал. Он сидел в курятнике на мраморной скамье (еще одна его безумная трата) и гладил спящего у него на коленях петуха Рим. Его лицо было спокойно, глупо и безмятежно.
- Гета! - прошептал он, увидев меня. - Где ты был? "Рим" скучал. И "Константин" сегодня плохо клевал. Думаю, ему нужно новое гнездо... Ты поможешь построить?
Я посмотрел на него. На этого мальчишку в теле двадцатишестилетнего мужчины, для которого весь мир умещался в стенах птичника. На пепел Рима, еще не осевший в моей душе. На кровь Алариха, засохшую под ногтями. На тень Атаульфа, уводящего орду на запад, подальше от меня.
- Да, цезарь, - ответил я, и голос мой был тихим и усталым. - Помогу. Построим самое лучшее гнездо. Для "Константина". И для всех. Потому что... - Я взглянул на серое небо Равенны. - ...больше строить нам нечего. И защищать - тоже. Только птиц.
Я повернулся и пошел прочь, оставляя императора наедине с его пернатыми фаворитами. В ушах еще стоял гул готского лагеря и хрип умирающего Алариха. Но здесь, во дворце, царила тишина. Гнетущая, болотная тишина. Тишина после конца света, которого никто, кроме меня, не заметил.
**P.S.** Галла Плацидия вернулась через неделю не с пустыми руками. Она привезла договор, подписанный Атаульфом. Земли в Нарбонне - готам. Титул *magister militum* - Атаульфу. И... обручальное кольцо на ее пальце - грубоватой готской работы, но с императорским рубином.
- Он называет это "залогом мира между волками и орлами", - сказала она, и в ее глазах не было ни страха, ни покорности. Была усталая решимость. - Он требует свадьбы в Риме. На развалинах.
Я рассмеялся. Горько и зло.
- На развалинах - это единственное место, где теперь можно играть свадьбы Империи. Скажи своему "волку": пусть сначала отобьет Галлию у вандалов. Потом поговорим о свадьбе.
Гонорий, услышав слово "свадьба", оживился:
- О! Плацидия выходит замуж! Надо подарить ей новую цесарку! Самую красивую! "Плацидию Вторую"! Она будет нести золотые яйца!
Он сунул сестре в руки пушистый желтый комок. Цесарка гадко клюнула ее за палец. Плацидия не отдернула руку. Она смотрела на капельку крови на коже, потом на меня. В ее взгляде было странное понимание. Она знала. Знала, что ее брак - не любовь, не спасение. Последняя ставка умирающей Империи. Плата за отсрочку конца. И она приняла эту игру. Она поднесла палец ко рту и слизала капельку крови, не спуская с меня глаз. Кажется, это был единственный раз, когда я видел тень улыбки на лице сестры императора.
А Атаульф? Он послушался. Ушел в Галлию не как беглец, а как римский *magister militum* с императорским мандатом. Он отбил Нарбонну у вандалов. И в январе 414 года, в городе Нарбонне, среди полуразрушенных римских вилл, взял в жены Галлу Плацидию. На свадьбе он, говорят, надел римскую тогу. Плацидия - платье из константинопольского шелка. И подарил ей... нет, не цесарку. Ожерелье своей матери. Готское серебро и римские гранаты. Символ нового мира, который они пытались слепить из обломков старого.
Он умер через год. От кинжала своего же слуги. Таков удел королей. И регентов. И цезарей.
Только птицы... птицы остаются. Клюют зерно. Несут яйца. И совершенно не беспокоятся о том, что Рим - уже не город. Всего лишь имя для петуха.