(Записки Гая Юлия Цезаря Августа Германика, последнего здравомыслящего человека в Риме, если не во всей империи)
Равенна, Императорский дворец (тот, что поскромнее, ибо большой уже протекал), Тронный зал. 4 сентября 476 года от Р.Х.
Поздний вечер.
Если бы кто-то сказал 435 лет назад, что я буду сидеть на троне в вонючем болотном городе, в окружении своих бессмертных преемников и одного несчастного мальчишки, именующего себя императором, и ждать, когда в зал войдёт усатый германец, чтобы официально похоронить то, что мы когда-то называли Римской империей... Я бы, наверное, рассмеялся, а потом приказал бросить такого предсказателя ко львам. Но история, как выяснилось, обладает чувством юмора куда более изощрённым, чем моё...
Мы подготовились. Основательно. Как к спектаклю. Последнему.
Четыре трона. Не пышные курульные кресла времён Августа, а добротные, современные, царские, позаимствованные из разных уголков бесконечного Константинопольского дворца. Мой - в центре. Справа - Гета, лицо его было маской ледяного, профессионального безразличия регента, видевшего десятки таких "концов". Слева - Тит. Он всё ещё выглядел немного потерянным, словно только вчера вышел из эльфийских рощ, а не провёл последний год, пытаясь наладить хоть какое-то подобие обороны. И сбоку, чуть впереди, на две ступеньки ниже, почти как ученик, - он. Флавий Ромул Август. Пятнадцатилетний мальчишка с красивым, нежным лицом, в тоге, которая была ему явно велика. Августул. Августёнок.
За час до этого в соседней комнате Гета проводил последний инструктаж.
- Повтори, мальчик. Что ты скажешь, когда он войдет?
Ромул, бледный как мел, заикаясь, выдавил: - "Приветствую тебя, патриций... в моих... скромных чертогах"?
Гета закрыл глаза, будто молясь о терпении. - Нет. Ты не говоришь НИЧЕГО. Ты - икона. Молчаливая, немного грустная. Ты смотришь в одну точку, куда-то поверх его головы, как будто видишь призраков великих предков. Или считаешь пауков на потолке. Не важно. Главное - не открывай рот. Рот открываем мы. Понял?
- А если он меня спросит? - пискнул Ромул.
- Если он тебя спросит, - вступил я, поправляя складку тоги, - ты делаешь вот так. - Я принял томный, страдальческий вид, поднял руку ко лбу и тихо прошептал: "О, боги... духи прошлого... они слишком громко говорят..." А потом делаешь вид, что тебя вот-вот хватит удар. Классика. Всегда работает.
Теперь он сидел на троне, стараясь смотреть "сквозь" воображаемую точку. Получалось, будто он косит. Его пальцы нервно теребили край одежды. Он боялся. И, Орк возьми, он имел на это полное право.
- Дыши ровнее, мальчик, - не поворачивая головы к нему, прошипел я. - Ты сейчас - символ. А символ не должен пахнуть потом страха. Он, как минимум, должен пахнуть... пылью истории. Или хотя бы приличным маслом для тела.
- М-моя мама говорила... - начал он.
- Твоя мама сейчас, надеюсь, сундуки собирает в Кампанию, - оборвал Гета своим ровным, убийственно спокойным голосом. - Сиди. Молчи. Кивай, когда тебе скажут. Можешь щеки надуть. И не вздумай плакать. Или я лично объясню тебе разницу между ссылкой во дворец и ссылкой в выгребную яму.
Тит вздохнул. Добряк. Человек, не то что мы... Всегда ему кого-то жалко. Кому-то помочь хочется.. Знаменитое "Милосердие Тита".. Он всё ещё верил, что можно сохранить лицо и достоинство. Мы с Гетой знали, что сегодня речь идёт лишь о том, чтобы грамотно сдать ненужный хлам.
Двери в конце зала распахнулись. Не церемониймейстер возвестил - просто вошли сторожевые собаки Одоакра. Нет, не псы. Его люди. Десяток германцев в кольчугах, с длинными волосами и лицами, не обременёнными мыслями о римском праве. Они заполнили зал, звякая железом. Воздух наполнился запахом пота, кожи и уверенности победителей.
И затем вошёл он. Флавий Одоакр. Ни гигант, ни карлик - самого обычного роста. Мужик крепкий, с умными, холодными глазами солдата и политика, который знает цену силе и момент, когда нужно выглядеть цивилизованно. На нём была не варварская рубаха, а хорошая, хоть и простая, римская туника, поверх - плащ, заколотый серебряной фибулой. Никакой короны. Но власть исходила от него ощутимыми волнами мощной энергетики.
Он сделал несколько шагов, уткнулся взглядом в нашу странную ассамблею - четыре трона, четыре фигуры в пурпуре - и замер. Его брови поползли вверх. Уверенность дала первую трещину. Он ожидал увидеть испуганного мальчишку и, может быть, пару сенаторов. Но не это.
Тишина повисла густая, как болотный туман за окнами. Даже его герулы перестали звякать.
- Ну что, - прошептал я так, чтобы слышали только свои. - Началось. Акт первый: Немое удивление германца. Гета, твой выход.
Гета поднялся. Неспешно. Свет факелов заиграл на золотом венце. Его движение было отточено веками. Он был не воином, а управляющим. Тем, кто закрывает счета.
- Флавий Одоакр, - его голос, холодный и чёткий, заполнил зал. - Ты потребовал аудиенции у императора. Император здесь. Более того, императоры здесь. Угодно ли тебе изложить свою просьбу... или может даже требование?
Одоакр медленно перевёл взгляд с Ромула на Гету, потом на меня, потом на Тита. Его мозг, я видел, лихорадочно работал, перебирая варианты. Заговор? Театр? Сумасшествие?
- Я... пришёл говорить с императором Ромулом Августом, - наконец произнёс он, твёрдо, но без прежней безапелляционности. - О судьбе империи.
- Прекрасно, - сказал я, поднимаясь. Моё движение было иным - резче, с намёком на театральную дерзость, которую во мне помнили ещё со времён моих "спектаклей" на Палатине. - Тогда давай поговорим. Но для начала - протокол. Перед тобою:
- Гай Юлий Цезарь Август Германик, - кивнул я себе. - Четвёртый император Рима. Временно исполняющий обязанности... совести.
- Публий Септимий Гета, - я повернул голову в сторону Геты. - двадцать четвертый император Рима. Вечный Регент. Главный по похоронам и неудобным вопросам.
- Тит Флавий Веспасиан, - Тит поднялся. - Одиннадцатый принцепс Рима. Покоритель Иерусалима, император чрезвычайных ситуаций. Специалист по наведению порядка в любом бардаке.
- И, собственно, нынешний номинальный хозяин этого... э... учреждения, - я махнул рукой в сторону Ромула, - Флавий Ромул Август. Августёнок, как его ласково называют в народе.
Одоакр молчал. Его лицо было каменным, но в глазах бушевала буря. Он не понимал, шутят ли над ним, или это какая-то изощрённая римская ловушка.
- Вы... кто? - наконец выдавил он. - Призраки? Самозванцы?
- О, куда хуже, - улыбнулся я, демонстрируя все зубы. - Мы - преемственность. И мы здесь, чтобы принять твою капитуляцию. Или, как ты это назовёшь... отречение.
Теперь начался настоящий диалог. Акт второй.
Одоакр оправился от шока. Солдат взял верх.
- Капитуляцию? - он фыркнул. - Мои люди контролируют дворец, город и всю Италию. Империя... её больше нет. Есть только долги, пустые амбары и этот мальчик, - он презрительно ткнул пальцем в сторону Ромула. Тот сжался.
- Совершенно верно! - воскликнул я с неподдельным энтузиазмом. - Ты прекрасно сформулировал! Империи как государства - нет. Остался бренд. Очень старый, очень потрёпанный, но кое-где ещё узнаваемый. Ты хочешь его прибрать к рукам? Или просто разбить последнюю вазу?
- Я пришёл за законной властью, - сказал Одоакр, выпрямившись. - Сенат... армия...
- Сенат, - перебил Гета ледяным тоном, - сидит по домам и пишет прошения о пенсиях. Армия - это ты и твои герулы. Не усложняй.
Он сделал театральную паузу, достал из складок тоги свернутый свиток.
- У нас, впрочем, есть кое-что для легитимации. Предварительный проект договора. - Он развернул свиток. - Пункт первый: Флавий Одоакр признаётся королём Италии (Regnum Italiae). Пункт второй: все существующие римские законы, не противоречащие здравому смыслу и твоим интересам, остаются в силе. Особенно налоговый кодекс. Пункт третий: ныне низложенный император получает пожизненную ренту и поместье... где-нибудь подальше. Мы предлагаем Британию. Там сыро, но спокойно.
Одоакр уставился на свиток. - Вы... подготовили договор?
- Мы подготовили всё, - сказал я солнечно. - От сценария этой встречи до меню поминального ужина. Мы римляне, Одоакр. Мы изобрели бюрократию. Ты думаешь, мы позволим такой момент, как конец света, пройти без должного документооборота? Это было бы непрофессионально.
- Но позвольте... - Одоакр попытался повысить голос.
- В пункте четвертом, - продолжил Гета, не обращая внимания, - оговаривается, что ты отправляешь императорские инсигнии в Константинополь с письмом, что Западу более не требуется отдельный август...
- ...и что ты будешь верно служить императору Зенону как его наместник, - добавил Тит, пытаясь придать процессу благородства.
- ...и что размер дани будет обсуждаться отдельно, - закончил Гета, сверля Одоакра взглядом. - Мы оставляем тебе поле для дипломатического манёвра.
Одоакр молчал, переваривая. Он готовился к бою, а ему подсунули на подпись отчет об инвентаризации перед ликвидацией предприятия.
- Это... вполне разумные условия, - осторожно проговорил он наконец.
- Разумные? Они гениальны! - снова вступил Тит, наконец найдя свою роль миротворца. - Ты избегаешь войны с Востоком, получаешь легитимность, а мы... мы избавляемся от головной боли под названием "имперская администрация". Все в выигрыше.
- Кроме него, - я кивнул на Ромула. Мальчик вздрогнул.
- Ему - пенсия, - буркнул Одоакр. - Поместье в Кампании. Он будет жить. В отличие от его отца.
- Видишь? - развёл я руками. - Цивилизованно. По-римски. Мы передаём тебе бразды правления над этим болотом и его обитателями. Ты, в ответ, не режешь последних сенаторов, сохраняешь видимость римских законов для простонародья и отправляешь в Константинополь красивую бумагу о том, что Западному миру император более не требуется, и что только один Зенон - император для всех нас. И... еще это... инсигнии. Эти безделушки, - я указал на диадему и скипетр на столике рядом с Ромулом.
Одоакр смотрел на нас, и в его взгляде боролись недоверие, облегчение и какое-то странное разочарование. Он готовился к бою, к сопротивлению, к драме низвержения. А ему предложили... бухгалтерскую сделку.
- Почему? - спросил он наконец, самый простой и самый сложный вопрос. - Почему вы просто... отдаёте?
Мы втроём - я, Гета, Тит - переглянулись. И я увидел в их глазах то же, что было во мне: усталость. Нечеловеческую, вековую усталость от этого театра абсурда под названием "Империя".
- Потому что, Одоакр, - сказал я тихо, отбрасывая шутовство, - игра закончена. Занавес упал. Мы отыграли все свои роли - безумца, регента, спасителя. Даже мальчик отыграл свою - печальной куклы. Публика разбежалась, не досмотрев до финала. Остались только ты, эти стены и долги. Бери сцену. Устраивай на ней свой спектакль. Может, у тебя получится лучше.
Наступила долгая пауза. Одоакр подошёл к столу, взял диадему Ромула. Она выглядела жалко и нелепо в его грубых, сильных руках.
- И что теперь? - спросил он, не глядя на нас.
- Акт третий. Эпилог, - сказал Гета, поднимаясь. - Теперь - формальности. Мальчик, - он повернулся к Ромулу, - скажи: "Я, Флавий Ромул Август, добровольно отрекаюсь от престола и передаю всю власть над Италией патрицию Одоакру". И подпиши вот это.
Ромул, с глазами, полными слёз, но под пристальным взглядом Геты, прошептал нужные слова. Его рука дрожала, когда он ставил подпись на пергаменте. Одоакр кивнул одному из своих людей - тот принял документ.
- Всё, - выдохнул Тит. - Финита.
Мы молча наблюдали, как Одоакр, ещё раз окинув нас непонятным взглядом - со смесью уважения и опаски - разворачивается и уходит вместе со своей свитой. Двери закрылись.
Тишина после ухода Одоакра была особенной. Не просто отсутствие звука, а нечто вязкое, как будто само пространство затаило дыхание.
- Ничего. Абсолютно ничего. Ни крика выпи на болоте, ни скрипа флюгера, ни даже привычного стона старых балок. Как будто... как будто большой механизм, тикавший восемь столетий, наконец остановился.
Я прислушался. Он был прав. Была только тишина. Не римская тишина - та всегда была полна обещаний, шёпота интриг, отдалённого гула Форума. Это была тишина после. Тишина музея после ухода последнего посетителя.
- Знаете, что самое смешное? - прошептал я. - Я ждал... не знаю, раската грома. Падения статуи Юпитера. Хотя бы икоты у этого мальчика. А получил - тишину. Рим заслуживал фанфар, а получил - паузу. Как плохой актёр, которого освистали до того, как он успел сказать последнюю реплику.
Гета отложил свиток. - Фанфары были в 410-м. У Алариха. В 455-м - у Гейзериха. Сегодня... сегодня просто кончился контракт. Без продления. Типично римски - всё по закону, даже конец света.
И в тронном зале воцарилась тишина. Не торжественная. А какая-то ...пустая.
Ромул тихо заплакал, уткнувшись лицом в руки.
- Ну что, - хрипло сказал я, скидывая пурпурную тогу, которая внезапно стала невыносимо тяжелой. - Похоронили. Официально. Теперь можно и выпить. За упокой. За упокой Рима, который все мы так и не смогли ушатать окончательно, пока за нас это не сделал какой-то вождь скиров с деловой хваткой.
- За упокой, - мрачно поднял воображаемый кубок Гета. - И за новое начало. Которое, я уверен, будет не лучше, а только по-другому ужасно.
Тит подошёл к Ромулу, неуверенно положил руку ему на плечо.
- Не плачь, мальчик. Ты войдёшь в историю. Последний император. Это почётно.
- Как "последний пациент чумного барака", - пробормотал Гета, направляясь к выходу.
Я посмотрел в окно. Над болотами Равенны поднимался туман. Где-то там, на востоке, в Константинополе, Александр, наверное, в этот момент проверял смету на ремонт стены. Где-то на юге, в жарком Карфагене, Луций валялся на пляже, сочиняя новую поэму. А здесь наша работа была закончена.
Вот и всё. Imperium Romanum умерло. Не с рёвом, а со вздохом облегчения трёх уставших стариков и тихим всхлипом мальчика, которого словно с издёвкой случайно назвали именами основателя города и первого императора. Ирония, как всегда, была на высоте.
Мы стояли в опустевшем тронном зале. Пепел империи ещё витал в воздухе, смешиваясь с густеющим запахом страха от Ромула и холодной решимостью Одоакра, уже начавшего где-то во дворце вершить свой "порядок". Мальчик всё ещё сидел на своём троне, маленький и потерянный, словно птенец, выпавший из разорённого орлиного гнезда.
- Ну что, Августёнок, - нарушил тишину Гета, его голос прозвучал почти... по-отечески? Нет, скорее, как у опытного управителя, оценивающего оставшийся после аукциона инвентарь. - Основное представление окончено. Теперь решим, что с тобой делать.
Ромул поднял заплаканные глаза.
- Мне... сказали, в Кампанию. Во дворец Лукулла...
- В Кампанию? - фыркнул я. - В затхлый дворец на побережье, где ты будешь тихо сходить с ума от скуки, пока какой-нибудь остгот лет через десять не решит, что потомок императоров - слишком опасная игрушка? Нет, мальчик. Ты последний. Последний император Рима. Пусть и на десять месяцев. Пусть и с кличкой "Августёнок". Это накладывает ответственность. Не на тебя - ты просто жертва. На нас.
Тит, до этого молча наблюдавший из угла, сделал шаг вперёд. В его глазах, ещё хранящих отблеск эльфийских светлячков, вспыхнула решимость.
- Он прав. Его нельзя просто списать на пенсию. Он - символ. Последняя живая нить. Ему нужно дать не просто жизнь, а... будущее. Иное будущее.
- Я думал об этом, - кивнул Гета, его взгляд стал расчётливым. - Есть вариант. Далмация слишком очевидна. Галлия кишит франками и бургундами. Африка - вандалами. Но есть одно место... одно забытое, отдалённое место, где о Риме помнят лишь как о призрачной легенде, а императоров не видели со времён Клавдия. Если, конечно, ты не считаешь тамошних вождей в синей краске императорами.
- Британия, - произнёс я, и всё встало на свои места. Идея была настолько безумной, что казалась гениальной. Остров, который мы сами когда-то покинули, назвав его "потерянной провинцией". Остров саксонских набегов, кельтских преданий и... самых старых, самых глухих врат в иные миры.
- Именно, - подтвердил Гета. - Порт Итий. Оттуда ещё ходят корабли, хоть и редко. Мы можем отправить его с верными людьми. Устроить там... под новой личиной.
- Не с верными людьми, - перебил Тит. Его голос прозвучал твёрдо. - Я сам его отвезу. Я знаю те берега. Знаю, как найти... тех, кто может его укрыть лучше любых крепостей.
Он имел в виду эльфов. Древних стражей тех самых Врат, что были в Британии. Существ, для которых век - как миг, а человек с судьбой целой империи на плечах - всего лишь интересный цветок, за которым стоит поухаживать.
- Эльфы? - я поднял бровь. - Чтоб он рос, изучая музыку сфер и секреты волшебных рощ? Чтоб стал вежливым, мечтательным и абсолютно бесполезным для чего-либо, кроме сочинения сонетов лунному свету? Нет уж. Последний римлянин должен получить римское воспитание. Жестокое, циничное и практичное. Чтобы выжил. Чтобы помнил. Чтобы, если что... мог вернуться.
Я посмотрел на Ромула. Мальчик смотрел на нас, переводил взгляд с одного говорящего на другого, явно не понимая и половины, но чувствуя, что решается его судьба.
- Ты поедешь в Британию, мальчик, - сказал я ему прямо. - Но не к эльфам. Со мной.
Гета и Тит переглянулись.
- Гай... - начал Тит. - Ты собираешься...
- Воспитывать? Возможно. Надзирать? Определённо. - Я усмехнулся. - У меня, как ты заметил, внезапно образовалось куча свободного времени. Римом теперь займётся вот этот усатый германец. Вернее, - я обернулся и пронзил взглядом пустое пространство, где минуту назад стоял Одоакр, будто тот всё ещё мог меня слышать, - попытается им заняться. И только попробуй не навести там порядок к моему приезду, Флавий Одоакр! Я проверю каждую канализационную трубу, каждый мост и каждую налоговую ведомость! Будет хоть один лишний процент на грабеже - найду и вколочу тебе твою же корону так глубоко, что ты будешь крякать золотом!
Гета тихо рассмеялся, сухой, как треск папируса.
- Успокойся, дядюшка. Он будет править... под моим присмотром. Король Италии - звучит солидно. А я буду его вечным, невыносимым советником. Думаю, у нас найдётся много тем для бесед. Начиная с азов государственного управления и заканчивая... деликатными вопросами престолонаследия. Без крови. Желательно.
План вырисовывался ясный и совершенный в своём безумии. Четверичное разделение:
3. Тит - связной с иными мирами, страж древних знаний и, возможно, наш путь к отступлению.
4. Я - наставник последнего императора. Хранитель семени.
И он. Ромул.
Я подошёл к нему, заставил поднять голову.
- Встань. С сегодняшнего дня ты не Ромул. И не Август. Эти имена слишком тяжёлые. И слишком опасные. Их нужно спрятать. - В голове крутились обрывки старых британских легенд, имена вождей, звучащие на кельтский лад... - Ты будешь... Артур. Да, Артур. Просто и звучно. Будет о чём легенды слагать.
Я обернулся к Титу и Гете.
- А я... я буду его наставником. Старым мудрецом. Тоже под новым именем. Думаю... Гэндальф! Как тебе такое имя? - я покосился на Тита, ища одобрения этой безумной идее.
Тит вдруг оживился, его лицо озарилось воспоминанием.
- Мерлин! - выпалил он. - Знавал я одного старого друида ещё когда мы с Береникой только поженились... Чудак, но голова варила. Говорил с камнями, предсказывал по полёту воронов. Местные британцы считали его волшебником. Так и звали - Мирддин. А по-нашему... Мерлин. Давай, ты будешь Мерлином! Идеально подходит для того, кто собирается вырастить... короля.
- Мерлин... - попробовал я имя на вкус. Оно звучало странно, чуждо, но в этой чуждости была сила. Сила нового начала, новой легенды, намеренно создаваемой поверх обломков старой. - Да, сойдёт. Мерлин. Наставник Артура. А ты, - я ткнул пальцем в Гету, - остаёшься здесь, Публий Септимий. Нашим глазом, нашим ухом и бичом для Одоакра.
- Подожди, - оживился Гета. - А как насчёт мантии? Бороды? Тебе же 28 лет, забыл? Опять же - как без волшебной палки? Без этого народ не поверит. У меня в кладовой где-то завалялся посох какого-то египетского жреца. С набалдашником в виде шакала. Страшненький.
- Палка - это потом, - отмахнулся я. - Сперва научим его не падать с лошади. А то получится не король, а вечный пациент костоправа.
- И волшебный меч! - с внезапным энтузиазмом сказал Тит. - Его нужно выковать! Из метеоритного железа! И заточить на... на драконьей чешуе!
Я и Гета уставились на него.
- Тит, - сказал Гета с убийственной вежливостью. - Драконы, насколько мне известно, либо вымерли, либо ушли с твоими эльфами. Дракона можно только в имя добавить. Эээ... Артур Дракон... О!!! Артур Пендрагон!! Звучит!!
А метеоритное железо стоит как выкуп за консула. А у нас бюджет. Бюджет бывшей империи, то есть, дыра в земле и горстка позолоченного мусора. Меч будет обычный. Римский. Старый, проверенный, с зазубринами. И он его сначала будет точить сам. Чтобы ценил.
- А можно... - тихо пискнул мальчик, которого мы уже мысленно звали Артуром, - ...можно, чтобы у меча было имя?
Мы снова замолчали, глядя на него. Потом я рассмеялся.
- Видишь, Гета? Прирождённый правитель. Уже хочет именованную игрушку. Ладно, мальчик. Будет тебе имя. Например... "Расплата". Или "Налоговый сборщик". Или... - меня осенило, - ..."Калибурн". Звучит по-кельтски, а переводится как "Сталь, которая режет всё твёрдое". Поэтично и практично.
Гета закатил глаза, но в уголке его рта дрогнуло. Тит улыбался, будто мы уже выковали этот меч и выдали его пацану. Мы стояли втроём, глядя на мальчика, которому только что сменили имя, судьбу и всю историю. Ромул Август умер сегодня утром. Родился Артур Пендрагон. Империя пала. Рождался миф, причём рождался с бюджетом, сметой и египетским посохом с шакальей головой.
- Ну что, Мерлин, - хмыкнул Гета, в его голосе прозвучала редкая, почти незнакомая мне нота товарищеской иронии. - Не хочешь старый гладиус? Планируешь выковать ему большой волшебный меч? Спрятать в дубе? Устроить треугольный стол? Для тебя, меня и Тита?
- Сперва научу его держать меч обычный, - буркнул я. - А там видно будет. Но прятать лучше в камне - чтоб хрен кто вытащил. Стол, пожалуй, лучше будет круглый... Да!! Круглый - хорошая идея. Чтобы никто не считал себя главным. Урок, который Рим так и не усвоил.
Я положил руку на плечо мальчика. Он вздрогнул, но не отстранился.
- Не бойся, Артур. Рим закончился. Но не мир. Мир безразмерен.. Теперь начинается твоя история. А я, как и обещал, прослежу, чтобы она была... достойной легенды.
За окном сгущались сумерки. Не римские, короткие, наполненные криками торговцев и запахом жареных улиток. Длинные, густые, сырые, болотные сумерки. Казалось, страна погружается в них, как в омут. И сумерки эти продлятся вечно...
Но где-то за морем, на туманном острове, уже ждал другой рассвет. Рассвет, в котором не будет ни цезарей, ни сената, ни вечного города. Но будут драконы, рыцари, волшебники... и призрак Рима, навсегда впечатанный в саму суть острова, в судьбу мальчика по имени Артур и в вечную тоску троих стариков с юными лицами, которые решили написать эпилог одной истории и пролог - другой.
Гета развернулся и пошёл к выходу, его тень длинно потянулась по мрамору.
- Я пойду составлять для нашего "короля" первый указ. О снижении налогов для... кхм... выживших римских землевладельцев. На один процент. Чтобы не обнаглели.
Тит улыбнулся нам и неслышно растворился в темноте коридора, словно уже возвращаясь в свои лесные сны.
А я остался с мальчиком в пустом тронном зале, где ещё витал призрак империи.
- Завтра - в путь, Артур. Забудь латынь. Придётся учить британское наречие. И как драться на мечах. И как считать налоги с овечьих стад. Учиться будем много. У нас впереди... лет сто, не меньше. Потом посмотрим.
Последний император Рима, теперь просто мальчик Артур, кивнул. В его глазах, сквозь слёзы и страх, мелькнул крошечный огонёк непонимающего, но жадного любопытства к той невероятной судьбе, что мы для него придумали.
Я вышел из тронного зала, оставив его одного с призраками. В коридоре меня ждал Гета, уже без императорских регалий, с чашей свежей крови в каждой руке.
- Ну, дядюшка, поздравляю. Из императора-безумца - в волшебники-наставники. Карьерный рост.
- А ты из регента - в тень варварского короля, - парировал я, забирая у него одну чашу. - Это называется горизонтальное перемещение.
- Зато стабильное, - он хмыкнул. - Знаешь, что самое смешное? Через тысячу лет они будут рассказывать сказки про короля Артура и волшебника Мерлина. И никто не вспомнит, что всё началось с того, что трое бессмертных в Равенне не знали, куда деть одного плаксивого мальчишку.
- Они вспомнят Рим, - сказал я, глядя в тёмное окно, за которым начиналась новая, тёмная эра. - Они будут искать его следы в каждом камне, в каждом законе, в каждой дурацкой идее о всеобщем порядке. Он никуда не денется. Он, как мы, обречён на бессмертие. Только ему повезло меньше - ему досталось бессмертие идеи. А нам...
- Нам досталось бессмертие свидетелей, - закончил Гета. - Что, по-моему, куда хуже. Ну что, Мерлин, выпьем? За новый старый мир.
- Выпьем, - я осушил чашу. - Но только не за мир. Ну его к Орку! Давай за свободные визовые режимы между измерениями. Хочу в Британии эльфов навестить. А ещё, чтобы там было поменьше дождя. С прошлой поездки настохренел!
P.S.
Перед тем как покинуть дворец навсегда, я вышел на открытую террасу, что выходила на болота Равенны. Не на Палатин - тот Палатин, мой Палатин, остался далеко, в другом Риме, в другом времени. Эта терраса была жалкой пародией - мокрая, скользкая, пахнущая тиной и гниющими мхами.
Луна, бледная и нерешительная, пробивалась сквозь вечный равеннский туман. Она серебрила не мраморные портики, а покосившиеся деревянные перила и лужи на плитах. Где-то внизу, в трясине, дружно и по+идиотски радостно квакали лягушки. Хор болотной империи.
Я прислонился к сырой колонне. Помнил ли этот дворец что-нибудь достойное? Нет. Он был построен для Гонория - того, кто любил кур больше, чем боялся готов. Он помнил только истерики, запах птичьего помёта и тяжёлые шаги германской стражи. Ни Тиберия, ни Клавдия, ни Гелиогабалова безумия, ни даже призрака Стилихона. Это была не сцена истории, а её уборная, куда вынесли умирать то, что когда-то называлось властью.
"Прощай, дрянь, - прошипел я в сторону постройки, которая даже не заслуживала имени "дворец". - Тебе повезло. Ты не видела величия, поэтому не узнаешь позора. Тебе останется только тихо гнить. Как и всему вокруг".
С террасы донёсся скрип, и на порог вышла... крыса. Крупная, мокрая, с наглыми чёрными глазками-бусинками. Она остановилась, пошевелила усами, оценивающе посмотрела на меня и спокойно прошествовала через всю террасу, исчезнув в другой дыре. Новый хозяин осматривал свои владения.
- Вот и новый монарх, - буркнул я, чувствуя, как даже мою вечную усталость пробивает смех. - Более достойный, чем иные из нас. Править будешь долго и мудро, ваше величество. Главное - не утони и не объешься ядовитой болотной травы.
Крыса, конечно, не ответила. Её империя грязи, воды и разложения только начиналась и была, пожалуй, куда прочнее всех наших. Моя же... моя наконец-то здесь кончалась. Не с фанфарами на Капитолии, а с тихим царапаньем крысиных когтей по мокрому дереву где-то в вонючей Равенне. Ирония была настолько полной, что в ней даже была своя, кривая, болотная красота.
Я развернулся и пошёл прочь. Утром - корабль. Британия. Туман. Мальчик по имени Артур. Новая легенда, которую предстояло слепить из глины, лжи и тоски по тому Риму, которого, кажется, не было никогда.