Слово из трех букв, грубое и неожиданное, грохнулось в натянутую тишину штаба, словно гиря на хрустальный пол.
Молодой адъютант у двери аж подпрыгнул, сделав шаг назад. Две девушки-делопроизводительницы, до этого лихорадочно печатавшие что-то на ноутбуках, застыли с широко раскрытыми глазами, их пальцы замерли над клавишами. Потом одна из них тихонько ойкнула. В толпе у мониторов раздалось гыгыканье... Даже видавший виды Орлов медленно поднес руку ко лбу и пощупал его, будто проверяя, не горит ли он от стыда.
Именно в этой шокирующей тишине, рожденной матерным вызовом Виктора, Гольдбах и совершил свой выбор. Не тогда, когда слушал доводы разума, а сейчас, глядя на этого рыжего наглеца, который одним словом вырвал его из оцепенения и поставил перед простым фактом: иногда единственный ответ на силу - это самая простая неприкрытая готовность к драке.
Губернатор медленно поднял голову. В его потухших глазах что-то дрогнуло, шевельнулось. Он обвел взглядом комнату, видя, что каждый находящийся здесь сверлит его взглядом, ожидая решения.
- Выйдите все, - его голос прозвучал тихо, но с такой сталью, что все в комнате немедленно засобирались. - Кроме Шатанина, Орлова и... ээ... Понятовского. - Он кивком указал на Сашу.
Люди, не говоря ни слова, бросились к выходу, словно боясь, что тем, кто будет нерасторопен, он лично наподдаст под зад. Когда дверь закрылась за последним штабистом, Гольдбах откинулся в кресле и уставился на Виктора.
- Хорошо, Шатанин. Ты вытащил свой эээ... козырь. Теперь объясни мне, как именно мы будем... показывать хуй тридцати тысячам вооруженных мужиков, почти биороботов, в зеленой форме, не получив при этом пулю в лоб. - Он резко перевел взгляд на Сашу. - И, кстати, мне кто-нибудь объяснит, откуда они, блять, взялись, эти тридцать тысяч? Весь наш учет, все базы данных - у меня есть доступ ко всему! Никаких массовых вербовок не производилось, или я чего-то не знаю?? Никаких тайных тренировочных лагерей нигде не наблюдалось. Да и явных тоже!! Откуда у частной фирмы целая армия?! Это что - ЧВК?
Орлов и Шатанин тоже уставились на Сашу, словно он знал ответы на все поставленные вопросы. Тот стоял неподвижно, его бледные пальцы слегка постукивали по ручке кресла.
- Массовая вербовка - метод шумный и заметный, - тихо начал он. - "Хундланд" явно предпочитает тихие, системные решения. Я почти уверен, что они не строили казармы. И не проводили агитацию и мобилизацию. Но! Они явно использовали то, что уже есть. - Он посмотрел на Гольдбаха. - Рудольф Францевич, в городе полно безработных, людей, освободившихся из мест не столь отдалённых, студентов с долгами, малоимущих с низкооплачиваемой работой. Что, если им предложили контракт, от которого невозможно отказаться? Высокая зарплата, соцпакет, стабильность крупной корпорации, чувство принадлежности к сильной структуре... Это мощный магнит. А их... дисциплину, безукоризненность и отсутствие эмоций можно списать на строгий корпоративный отбор и интенсивную подготовку, в том числе и психологическую, выжигающую личность, оставляющую только функцию. Они не биороботы. Они - идеальные сотрудники, созданные системой из обычных людей. И оттого, возможно, они еще страшнее...
Гольдбах молча водил взглядом от Саши к Виктору, потом к Орлову. Его пальцы нервно барабанили по столу. Наконец он тяжело вздохнул:
- Допустим. Но это не меняет сути. У них тридцать тысяч. У нас - обезглавленный аппарат и горстка верных людей. Зато неверных - вагон и маленькая тележка. Что вы предлагаете? Каков наш ход?
- Наш ход - принять их правила, но играть лучше них, - уверенно сказал Виктор. - Они хотят помочь? Пусть помогают. Но на наших условиях. Вы говорите: "Спасибо, господин Крафт. Ваше рвение похвально. Я назначаю вас... ээ... ответственным за обеспечение общественного порядка на периферийных территориях. За очистку дорог второстепенного значения и организацию центров сбора гуманитарной помощи". Вы засовываете их в какое-нибудь болото, подальше от центра власти и реальных рычагов...
Мы разобьем их "помощь" на кусочки. Одни пусть дороги расчищают вокруг ипподрома, другие - патрулируют спальные районы на окраинах. Третьи пусть займутся лошадьми - это их прямая обязанность как зоополиции. Под нашим присмотром. А все ключевые объекты - связь, финансы, архивы, этот штаб - останутся под нашим... эээ... вашим полным контролем. Мы их... канализируем. Направим в безопасное для нас русло.
- Это гениально, хоть и безумно, - хрипло рассмеялся Орлов. - Крафт такого не ожидает. Он ждет либо капитуляции, либо отказа. А мы ему даем добро, но так, что его армия будет занята чем угодно, кроме захвата телеграфа, почтамта и банков..
- Именно, - кивнул Саша. - Это выигрыш времени. И у нас появляется возможность изучить их вблизи. Узнать, как они устроены, где их слабые места. Всякая система, даже самая прочная, имеет изъяны.
Гольдбах смотрел на него, и в его глазах промелькнуло сомнение.
- А если они не согласятся? Если Крафт потребует большего?
- Тогда он раскроет свои карты слишком рано, - вступил Саша. - И вы получите законный повод объявить его действия попыткой мятежа. Пока же он - всего лишь добропорядочный корпорат, предлагающий помощь в трудную минуту. Отказывать ему - ошибка. Ограничивать - разумная управленческая практика.
Гольдбах поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. Он остановился у окна, глядя на дымящиеся руины. За окном начинало темнеть.
- Ладно, - тихо сказал он. - Будем играть. По нашим правилам. Готовьте меморандум. Ограничиваем их деятельность строго оговоренными участками. Шатанин, Орлов - вы курируете. Понятовский - ваша задача следить за любыми аномалиями в их поведении. - Он обернулся, и в его глазах горел уже не страх, а упрямая холодная решимость. - Но есть и другой ход. На тот случай, если наша задумка провалится.
Он подошел к установленному посреди зала сейфу и набрал код. Дверь открылась с тихим щелчком. Внутри лежал спутниковый телефон старинного образца, матово-черный, без всяких индикаторов.
Гольдбах взял трубку. Она оказалась на удивление тяжелой. Он приложил ее к уху, услышав лишь ровный гул готовности линии, и произнес голосом, лишенным всяких эмоций:
- Активируйте протокол "Гроза". Код доступа: "Буревестник".
Он не ждал ответа. Положил трубку на место и захлопнул дверцу сейфа. Повернулся к троим мужчинам, застывшим в ожидании.
- Теперь ждем.
------
Утро в Графском было ясным, солнечным и тихим. Единственными звуками, нарушавшими покой, были крики чаек да мерный стук топора. Алик, в уже ставшем привычным для него облике могучего мускулистого блондина, в одних просторных рабочих штанах, тесал бревна, разобрав завал возле сарая. Мокрые от пота мускулы блестели на солнце. Проходившие мимо сада дамочки, спешащие на пляж, восхищенно заглядывались через забор. Работа шла споро - Всадник Войны обладал нечеловеческой силой, и толстые бревна поддавались ему с легкостью...
Из дома послышался шорох, и на пороге появилась Фрейя. Она стояла, протирая сонные глаза, в том самом рваном розовом платьице, которое было все в грязи и засохших потеках чужой крови. Волосы девочки торчали во все стороны сальными и пыльными патлами. Чумазая мордашка была в светлых полосках, оставленных высохшими слезами..
Он опустил топор и внимательно посмотрел на нее. Ребенок. Чумазый, грязный. Весь какой-то неправильный.... С этим ребёнком нужно было что-то сделать, но он никак не мог вспомнить - что именно.. Какая-то процедура требовалась, но вот какая именно - его память, хранившая лишь тактики осад и схемы кавалерийских прорывов, отказывалась подсказать.
Он стоял, чувствуя странное беспокойство, пока его взгляд не зацепился за блестящий кран над раковиной у стены сарая. Вода. Мытье. Да, именно так. Людей, технику, коней - все нужно было содержать в чистоте. Это было логично, практично, гигиенично, это вписывалось в его картину мира. Фрейю нужно было вымыть. И... расчесать. Да, эти спутанные волосы явно требовали применения гребня, как грива Раздора после быстрой скачки.
- Цыпа, - позвал он своим новым, бархатным баритоном, наконец определившись с планом действий. - А ну-ка иди сюда. Необходимы срочные гигиенические мероприятия.
Она послушно подошла, и он, больше не говоря ни слова, поднял ее на руки и понес в дом. В ванной он столкнулся с новой проблемой. Вода, кран, мыло, детский шампунь.. Все это было ему знакомо лишь в теории. Но Фрейя, к его удивлению и тихой радости, сама ловко разделась, заткнула ванну пробкой и запустила струю теплой воды, проверяя температуру ладошкой.
- Мама так делала, - пояснила она, и в ее голосе не было боли, лишь спокойное воспоминание. Когда ванна стала наполняться, девочка залезла в неё и села. Новоявленный отец внимательно следил за каждым её действием и все запоминал.
Алик нашел над раковиной пузырек с детской пеной для ванны в виде единорога. Выдавил полбутылки. Пена взметнулась горой, заполнив всю ванну хлопьями, похожими на облака. Фрейя залилась счастливым, звонким смехом, который, казалось, отгонял тени от самого дома.
- Смотри, пап, как много! - кричала она, хлопая по пене ладонями и запуская радужные пузыри в воздух.
- Много - не мало, цыпа. Вон, Раздору ещё больше понадобится.
- А мы его тоже будем купать?
- Обязательно! Но не сегодня.
Алик, стоя на коленях на мокром кафеле, с неловкостью великана, пытался вымыть ее волосы. Пена из ванны лезла в глаза, немного щипала, он ворчал, а она смеялась еще громче. И в этом хаосе, среди запаха детского шампуня и ее беззаботного смеха, он почувствовал незнакомое, теплое чувство. Это не было торжеством победы. Это было... умиротворение.
Пока Фрейя, уже чистая и укутанная в огромное банное полотенце, с важным видом выбирала себе одежду из комода, Алик решил навести порядок в гостиной. И заодно посмотреть, что и где лежит. Его взгляд упал на старую офицерскую полевую сумку, скромно лежавшую в углу нижнего ящика комода. Он вытащил и заглянул в нее. Сверху лежало потрепанное военное удостоверение. Герр открыл его и прочитал: "Снег Александр Аскольдович".
"Александр... Саша... Алик", - мысленно произнес он, рассматривая маленькую фотографию в удостоверении. - Вот уж действительно, Снег, с такими-то белыми волосами..." И его, теперь уже собственная, челка внезапно утратила свой платиновый цвет и стала совершенно белой, как только что выпавший и еще ничем не тронутый снег в зимнем лесу. Он отставил офицерскую сумку. Алик разбирал вещи в комоде и размышлял: Его звали так же, как и погибшего отца девочки. Снова совпадение... Таких совпадений не бывает.
Он взглянул на свое отражение в зеркале на стене: Это была не маска. Это была судьба...
Из спальни выбежала Фрейя, уже в чистом синем платьице с котиками.
- Пап, а что на завтрак?
Алик посмотрел на нее, на ее сияющие глаза, доверчиво взиравшие на него - Алика Снега, и тихо ответил:
- Сейчас придумаем, цыпа. Сейчас придумаем.
На кухне его ждало новое сражение, но на этот раз Алик был готов. Он действовал с той же безжалостной эффективностью, с какой когда-то громил вражеские фланги. Яйца были расколоты в миску без каких-либо насыпавшихся в желтки осколков, колбаса нарезана ровными, почти инженерными ломтиками, сковорода раскалена до идеальной температуры. Ни дыма, ни пожарной сигнализации. Через пять минут на столе стояла идеальная болтунья с аккуратно выложенными по краям ломтиками подрумяненной колбасы и два аккуратных бутерброда с сыром.
- Красотища! - объявила Фрейя, с энтузиазмом принявшись за еду. - Ты научился готовить, пап?
Алик смотрел на нее и понимал, что чувствует нечто странно похожее на гордость за успешно проведенную операцию.
- Пап, а заплети мне косички - я ж не могу ходить все время такая растрепанная. - попросила Фрейя, доверчиво протягивая ему расческу.
Косички. Перед Аликом Герром, тем, кто мог сплести в смертельную петлю тактику окружения целой армии, встала новая, непостижимая задача. Он взял расческу, ощущая ее непривычную легкость. Первые попытки больше напоминали попытку связать веревки во время шторма - волосы путались, выскальзывали, а тонкие прядки разъезжались в разные стороны, словно саботируя его усилия. Фрейя терпеливо сидела, но на ее лице уже читалось легкое сомнение.
- Три прядки, пап, - подсказывала она. - Правую на среднюю, левую на среднюю...
Но его пальцы, способные с нечеловеческой точностью направлять клинок в бою, отказывались выполнять эту ювелирную работу. Через пятнадцать минут мучений на голове у девочки красовалось нечто бесформенное и растрепанное, больше похожее на разоренное гнездо, чем на прическу.
Алик отложил расческу. По его лицу скользнула тень раздражения. Он был Всадником Войны, одной из сил, двигающих мироздание, и не мог справиться с волосами маленькой девочки? Это было неприемлемо.
Он вздохнул, собрал волосы Фрейи в руки еще раз и... щелкнул пальцами.
Воздух над ее головой дрогнул, и за долю секунды две идеальные, тугие и ровные косички сами собой легли вдоль ее головы, будто их заплела невидимая, но невероятно искусная рука. Через секунду они украсились бантами под цвет платьица.
Фрейя подбежала к зеркалу и закричала от восторга:
- Получилось! Самые красивые!
Алик посмотрел на неё, затем на свои пальцы, и в уголке его рта дрогнула улыбка.
- Я вам всемогущий, или где? - тихо и с глупой гордостью пробормотал он себе под нос.
После завтрака Фрейя устроилась в гостиной перед телевизором, погрузившись в яркий, несуразный мир детских мультфильмов. Алик же, пользуясь моментом, наконец добрался до содержимого офицерской сумки. Помимо военного удостоверения, которое он уже изучил, внутри лежала потрепанная тетрадь в кожаном переплете и конверт с пометкой "От Кости".
Алик открыл тетрадь. Это был то ли дневник, то ли аналитический журнал пилота. Капитан Снег, человек с ясным, методичным умом, фиксировал необычности, которые замечал с высоты. Он писал о "странных маршрутах грузовиков с эмблемой "Хундланда", следующих ночами на заброшенные аэродромы времен "до Зоны". Отмечал "Яркий свет прожекторов и предположительно аномальное энергопотребление на неиспользуемых или закрытых объектах, словно там работало мощное электрооборудование". Его больше всего беспокоили "частые, ничем не обоснованные помехи в эфире в определенных секторах", которые он интерпретировал как "признаки масштабных работ по созданию системы глушения и контроля над коммуникациями". Он приходил к несколько параноидальному, на первый взгляд, выводу, что корпорация "Хундланд" ведет на территории Зоны какую-то масштабную, тщательно скрываемую деятельность, не связанную с ее публичными целями".
Затем Алик вскрыл конверт. Это было письмо, датированное двумя годами ранее.
"Саш, привет с материка. Почитал я о твоих "наблюдениях". Брось ты это дело. Ты же знаешь, с кем имеешь дело. Эти ребята не шутят. Помнишь моего друга, того Московского журналиста? Он тоже копал под "Хундланд". Его нашли в реке. Официально - несчастный случай. Укус гадюки. Гадюки, Саша! Но - в шею... Все всё понимают, но молчат. Они везде... А у тебя жена, дочь... Не лезь ты, ради всего святого. Летай себе спокойно и смотри вперед, а не вниз. Вот такой у меня для тебя совет. Костя".
На обороте, другим почерком, вероятно, рукой самого Снега, была короткая, торопливая приписка химическим карандашом: "Не послушал. Боюсь, они что-то строят. Что-то большое. Если со мной что-то случится, ищи в старом ангаре No4..." Дальше фраза расплывалась фиолетовым пятном..
Алик отложил письмо. Он все понял. Капитан Снег, летчик с острым зрением и не менее острым умом, увидел тень, ползущую по его земле. Он попытался выяснить, возможно предупредить и был уничтожен. Его гибель оформили как авиакатастрофу. Этот человек видел угрозу там, где другие были слепы.
Алик закрыл тетрадь. И внезапно почувствовал, что принял на себя не только заботу о девочке. Он принял эстафету этого странного и опасного расследования..
В этот момент мультики сменились резкими, тревожными аккордами новостной заставки. На экране появилось бледное, напряженное лицо губернатора Гольдбаха. Он стоял на фоне руин и на что-то указывал молодому мужчине в форме майора полиции. Диктор за кадром вещал о вчерашнем теракте, о введении в городе чрезвычайного положения и комендантского часа. Внезапно камера сделала наплыв на губернатора, включился звук, и его голос, дрогнув от гнева, произнес: "...и мы объявляем беспощадную войну тем, кто посмел поднять руку на наш город и наших людей!"
Фрейя, услышав знакомое слово, отвлеклась от своих кукол, с которыми она собиралась пить чай на крыльце, и обернулась к телевизору. Ее брови сдвинулись.
- Пап, - позвала она. - А что это за война? Нам в садике рассказывали, что мы теперь ни с кем никогда не будем воевать.
Вопрос, простой и детский, повис в воздухе, оглушив Алика своей простотой. Века существования, вся его суть, знание, только что подкрепленное прочитанным в дневнике, кричали "да, мы будем, это неизбежно". Но глядя в ее широкие, доверчивые глаза, он не мог этого сказать. Он видел в них отражение того мира, который он, согласно предсказанию, должен был уничтожить, и который теперь по воле абсурдной судьбы должен был защитить.
Он взял пульт и выключил телевизор. В доме снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом прибоя.
- Война бывает разная, цыпа, - медленно, подбирая слова, начал он, садясь рядом с ней на ступеньки крыльца. - Иногда - это ужас, гром и пыль, боль и кровь. А иногда.. - он посмотрел на ее косички, потом оглянулся на дом за своей спиной, - это когда ты каждый день, тихо и без всяких объявлений, охраняешь то, что тебе дорого. Свой мир. Свой дом. Своих близких. Вот это и есть теперь наша с тобой главная задача. Самая сложная война - это когда ты не воюешь, а защищаешь. Поняла?
Фрейя внимательно посмотрела на него, потом кивнула, не до конца понимая, но чувствуя важность его слов.
- Значит, мы - защитники?
- Да, цыпа, - Алик положил руку на ее голову. - Мы - защитники. Именно так.
Он говорил это и понимал, что впервые за всю свою бесконечную жизнь начинает по-настоящему постигать смысл этих слов. И что эта "тихая война" за этот дом и этого ребенка может оказаться величайшей битвой в его истории.
------------
Утром Город проснулся от оглушительного рева. Не сирен - с техникой в городе была напряженка. От рева низко летящих реактивных истребителей, которые пронеслись над центром, оставляя в небе дымные следы. Следом над городом, грохоча, пронеслись вертолеты, направляясь ко все ещё дымящимся руинам.
По всем городским каналам, на всех экранах и ретрансляторах, на всех смартфонах и планшетах, с огромным опозданием, замерцало официальное обращение. На экране был Гольдбах. Бледный, но собранный. Глаза его горели лихорадочным огнем.
"Граждане! В связи с беспрецедентной террористической атакой, унесшей жизни лучших сынов нашего города, и для обеспечения безопасности каждого из вас... с шести часов утра на всей территории Черноморской Экономической Зоны вводится режим ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ".
Текст побежал бегущей строкой, озвученный его же, но каким-то чужым, стальным голосом.
"...комендантский час с 22:00 до 6:00...
...запрет на любые собрания...
...ограничение передвижения...
...право силовых структур на проведение обысков и задержаний без санкции прокурора..."
И последняя, самая важная строка:
"...все внутренние силовые структуры переподчиняются оперативному штабу под руководством губернатора Р.Ф. Гольдбаха..."
Город замер. Люди смотрели в окна, где по пустынным улицам, еще не оправившимся от вчерашнего шока, уже медленно проползали колонны армейских БТРов с непривычными опознавательными знаками. Это были не их солдаты. Это были федералы.
Гольдбах сидел в своем кабинете, глядя на мониторы. Он сделал это. Он бросил вызов "Хундланду", призвав на помощь дьявола, которого боялся всю свою политическую жизнь. Он, возможно, спас Город от зеленого поглощения, но превратил его в оккупированную территорию.
Он не знал, что страшнее. И чувствовал, как по спине медленно ползет ледяной мурашек предчувствия, что очень скоро ему придется сделать выбор между ними. И заплатить за этот выбор окончательно и бесповоротно страшную цену.
------
Воздух в городе стал другим. После объявления чрезвычайного положения его пропитали новые звуки: рокот армейских БТРов, щелчки затворов на КПП, нервные голоса патрулей. И под эту тревожную какофонию Виктор и Саша вели свою тихую охоту.
Бордовый "Бьюик" стоял в полукилометре от заброшенного депо, в котором час назад скрылся серый минивэн с двухглавым какаду на дверце. Саша, замерший на пассажирском сиденье, казался мраморной статуей. Его глаза были закрыты, но каждый мускул под белой холодной кожей был напряжен.
Виктор смотрел в окно через армейский бинокль и параллельно ковырял в носу.
- Чувствуешь? - прервал он молчание, не отрывая бинокль от глаз.
- Чувствую, - беззвучно выдохнул Саша. - Пустоту. Там, где должны быть люди, - вакуум. Словно они все выключены. Ни страха, ни злобы, ни усталости. Как будто смотришь на муравейник через толстое стекло.
Он приоткрыл один глаз:
- Может, они и правда биороботы?
Внезапно Шатанин резко дернулся и схватился за виски. Его лицо исказила гримаса боли.
- Шура... - просипел он. - Он здесь. Тот, из лимузина. Близко.
С ужасом Виктор почувствовал, как знакомый ледяной штык вонзился в его череп. Боль была слабее, чем в прошлый раз, но не менее узнаваемой - тот же, уже узнаваемый, отпечаток чужого, враждебного сознания.
- Пеленгуешь? - скрипя зубами, спросил он.
- Нет... я никого и ничего не чувствую. - Саша посмотрел на него виноватым взглядом.
Виктор резко завел машину. В зеркале заднего вида он увидел, как из-за угла выкатил тот самый длинный черный Линкольн. Он двигался медленно, словно хищник, уверенный в своей добыче.
- Поехали, - бросил Виктор, вдавив педаль газа в пол.
"Бьюик" рванул с места, шины взвизгнули по асфальту. Виктор ждал погони, его пальцы впились в руль, а взгляд метался по зеркалам. Но никакой погони не было.
Вместо этого Линкольн плавно, почти лениво, подкатил к обочине в полусотне метров позади них и замер. Ни тревоги, ни агрессии - лишь холодная демонстрация превосходства. Средняя дверь беззвучно распахнулась, и из темного нутра салона вышла... миловидная девушка в элегантном зеленом костюме. На ее руках сидела крошечная черная собачка, на ошейнике которой холодным синим огнем сверкали бриллианты.
Девушка, та самая Люси Брод, которую Виктор видел у "Хундоскрёба", поставила песика на тротуар. Тот деловито подбежал к ближайшему чахлому деревцу, задрал лапку и сделал свои дела. Ничто в этой картине не выдавало смертельной угрозы - обычная сценка выгула домашнего питомца в растерзанном городе. Собачка запрыгнула обратно на руки хозяйки, та скользнула в салон, и дверь бесшумно закрылась. Линкольн плавно тронулся с места и влился в поток, такой же зловещий и непостижимый, как и минуту назад.
В машине воцарилась оглушительная тишина.
- Я... я никого не чувствую, - наконец произнес Саша, его голос был сбит с толку. - Там... пусто. Как будто не было вовсе.
Виктор прислушался к себе. Адская боль в висках, что накатывала секунду назад, стихла, исчезла без следа, словно ее и не было.
- Может... - медленно начал Виктор, глядя вслед удаляющемуся лимузину, - может, он вышел из машины, пока его секретарша выгуливала псину? Стоял где-то рядом, в тени, и просто... смотрел на нас?
Эта мысль была страшнее любой погони. Их враг не просто силен. Он играет с ними, демонстрируя, что может быть невидимкой в двух шагах, что его воздействие - это сила, которую он может наслать или отозвать по своей прихоти. Они не просто получили предупреждение. Они получили урок: вы имеете дело с тем, кого не можете понять, и чьи правила для вас - загадка.
- Все гораздо хуже... - голос Саши был хриплым. - Он, кто бы он ни был, провел границу. Показал, что не мы наблюдаем, а мы сами под наблюдением. И что наша охота - это игра, в которую он позволяет нам играть.
Они молча смотрели на пустую дорогу. Хаос в городе, федеральные войска, тридцать тысяч зеленых солдат - все это было лишь фоном. Настоящая война, тихая и необъявленная, шла между ними и тем, кто сидел в черном лимузине. И они только что получили первое, недвусмысленное предупреждение.
---
Вечер опустился на город, не принеся покоя. Вернувшись в особняк, Виктор и Саша еще час обсуждали случившееся, но так и не пришли к однозначному выводу. Кто был в том лимузине? И был ли? Почему головную боль Виктора можно было "выключить", словно лампочку? А я, наоборот, ничего не почувствовал..
В конце концов хозяин дома удалился в библиотеку, чтобы погрузиться в изучение муниципальных архивов, доступ к которым они получили от Гольдбаха.
Виктор остался один в гостиной. Давление прошедшего дня тяжелым грузом лежало на плечах. Ему нужно было проветриться. Он вышел на крыльцо, закурил и стоял, глядя на темные очертания сада, пытаясь упорядочить хаос в голове. Ночной воздух был прохладен и неподвижен.
Тень отделилась от клубящейся тьмы под старым дубом и, распугивая светлячков, бесшумно приблизилась. Он не услышал ни шагов, ни даже шелеста. Просто почувствовал на себе чей-то взгляд и резко обернулся.
Перед ним стояла высокая фигура в длинном плаще песочного цвета. Капюшон был натянут максимально низко, скрывая почти все лицо. Было видно лишь подбородок и губы. В лунном свете металлически поблескивала странная, бледная кожа. Из-под полы плаща виднелись белые, ослепительно чистые перья.
- Ты бежишь, - прозвучал голос. Он был тихим, без эмоций и как будто исходил не из-под капюшона, а из самого воздуха вокруг них. - Бежишь от того, что назначено тебе от рождения. Но чем быстрее бег, тем короче путь к финалу.
Виктор почувствовал, как по спине побежали ледяные мурашки. Он инстинктивно принял боевую стойку.
- Кто ты?
- Посредник, Наблюдатель, - последовал ответ. - Тот, кто фиксирует процесс. И процесс ускоряется. Твоя деятельность привлекла внимание. БЛЕДНЫЙ уже скоро ступит на эту землю. А его не интересуют игры в кошки-мышки с местной властью. Он будет искать тебя. И он найдет..
Слово "Бледный" прозвучало с такой внезапной, безличной тяжестью, что Виктору стало физически не по себе. Это было не имя, а обозначение, титул некой силы, равной по масштабу тому, что он чувствовал возле лимузина, но совершенно иной по природе.
- Что ему нужно? - хрипло спросил Виктор.
- Завершения, - просто сказал Наблюдатель. - Начало - это твоя задача. Завершение - его. Ты уклоняешься от своей. Он придёт напомнить.
Фигура сделала шаг назад, сливаясь с тенью дерева.
- Игру в прятки начинают двое. Один талантливо прячется. Другой посредственно ищет. Когда явятся остальные, игра станет всеобщей. Но ведь они могут и не найти?
И он исчез. Не растворился в воздухе, не ушел - просто перестал существовать в этой конкретной точке пространства, словно его и не было. Только большое белое перо осталось на крыльце, словно напоминание о том, что кто-то только что стоял тут.
Виктор поднял перо и завертел в руке, не зная, что с ним делать. Сигарета давно потухла. Воздух снова был тих и спокоен, но теперь эта тишина была зловещей. Он смотрел в темноту сада, понимая, что только что получил не предупреждение, а подсказку. Только он её не понял..
Его бегство подходило к концу. А вот Игра только начиналась, но правила к ней диктовали не он и, уж тем более, не Гольдбах с Крафтом. Правила писали существа, для которых весь город был лишь игровым полем. И теперь на это поле выходили новые, куда более опасные игроки.